| Book One | Книга Первая |
| THE BOOK OF BEGINNINGS | КНИГА НАЧАЛ |
| Canto I | Песня I |
| THE SYMBOL DAWN | СИМВОЛИЧЕСКИЙ РАССВЕТ |
| It was the hour before the Gods awake. | Был час перед тем, как проснуться Богам. |
| Across the path of the divine Event | Путь преградив божественному Событию |
| The huge foreboding mind of Night, alone | Огромный, предвещающий беду, ум Ночи, |
| In her unlit temple of eternity, | Один в её неосвещённом храме вечности, |
| Lay stretched immobile upon Silence' marge. | Лежал, не двигаясь и растянувшись на краю Безмолвия. |
| Almost one felt, opaque, impenetrable, | Почти что ощущалась непрозрачная, непроницаемая, |
| In the sombre symbol of her eyeless muse | Во мрачном символе её (Ночи) слепого размышления, |
| The abysm of the unbodied Infinite; | Пучина бестелесной Бесконечности; |
| A fathomless zero occupied the world. | Бездонный нуль заполонил весь мир. |
| A power of fallen boundless self awake | Проснулась сила падшего неограниченного "я" |
| Between the first and the last Nothingness, | Меж первым и последним Небытием, |
| Recalling the tenebrous womb from which it came, | И призывая снова сумрачное лоно, откуда вышла, |
| Turned from the insoluble mystery of birth | Прочь повернулась от нерешаемой мистерии рождения, |
| And the tardy process of mortality | От медленных шагов развития смертных |
| And longed to reach its end in vacant Nought. | И страстно захотела достичь своего предела в незанятом Ничто. |
| As in a dark beginning of all things, | Словно в тёмном начале всего, |
| A mute featureless semblance of the Unknown | Безмолвная, без признаков, поверхностная сторона Неведомого, |
| Repeating for ever the unconscious act, | Всё время повторяя неосознанное действие, |
| Prolonging for ever the unseeing will, | Всё время продолжая невидящую волю, |
| Cradled the cosmic drowse of ignorant Force | Баюкала космическую дремоту невежественной Силы, |
| Whose moved creative slumber kindles the suns | Чей динамичный созидающий сон зажигает солнца |
| And carries our lives in its somnambulist whirl. | И носит наши жизни в её сомнамбуличном вихре. |
| Athwart the vain enormous trance of Space, | Наперекор гигантскому, пустому трансу Пространства, |
| Its formless stupor without mind or life, | Его бесформенному ступору без жизни и ума, |
| A shadow spinning through a soulless Void, | Тенью, кружащей в бездушной Пустоте, |
| Thrown back once more into unthinking dreams, | Отброшенная заново в бездумные видения, |
| Earth wheeled abandoned in the hollow gulfs | Земля вращалась, покинутая в тех пустынных безднах, |
| Forgetful of her spirit and her fate. | Забыв свой дух, забыв свою судьбу. |
| The impassive skies were neutral, empty, still. | Бесстрастные небеса были безучастны, пусты и спокойны. |
| Then something in the inscrutable darkness stirred; | Затем в непостижимой тьме зашевелилось нечто; |
| A nameless movement, an unthought Idea | Движение без имени, Идея вне мышления, |
| Insistent, dissatisfied, without an aim, | Настойчивое, неудовлетворённое, без цели, |
| Something that wished but knew not how to be, | Нечто, хотевшее быть, но не знавшее как, |
| Teased the Inconscient to wake Ignorance. | Дразнило Несознание пробудить Невежество. |
| A throe that came and left a quivering trace, | Те родовые муки, что пришли, оставили дрожащий след, |
| Gave room for an old tired want unfilled, | И уступили место старой, надоевшей и неутолённой жажде |
| At peace in its subconscient moonless cave | В покое, в своей безлунной нише подсознания, |
| To raise its head and look for absent light, | Поднять голову и искать недостающий свет, |
| Straining closed eyes of vanished memory, | Напрягая в закрывшихся глазах исчезнувшую память, |
| Like one who searches for a bygone self | Как тот, кто ищет своё прошлое, былое "я" |
| And only meets the corpse of his desire. | Но лишь встречает мёртвые останки своего желания. |
| It was as though even in this Nought's profound, | Было так, как если б даже в этой глубине Ничто, |
| Even in this ultimate dissolution's core, | Даже в этой сердцевине предельного распада, |
| There lurked an unremembering entity, | Таилась некая невспоминаемая сущность, |
| Survivor of a slain and buried past | Что выжила в убитом и похороненном прошлом, |
| Condemned to resume the effort and the pang, | Которой суждено восстановить усилие и боль, |
| Reviving in another frustrate world. | Ожив в ещё одном ненужном мире. |
| An unshaped consciousness desired light | Бесформенное сознание хотело света, |
| And a blank prescience yearned towards distant change. | А чистое предвидение устремлялось к далёкому изменению. |
| As if a childlike finger laid on a cheek | И словно детский пальчик, лёгший на щёку, |
| Reminded of the endless need in things | Напомнил о нескончаемой нужде во всём |
| The heedless Mother of the universe, | Невнимательной Матери вселенной, |
| An infant longing clutched the sombre Vast. | Младенческое страстное стремление охватило сумрачный Простор. |
| Insensibly somewhere a breach began: | Неощутимо где-то появилась брешь: |
| A long lone line of hesitating hue | Длинная одинокая линия изменчивого цвета, |
| Like a vague smile tempting a desert heart | Как смутная улыбка, искушая опустошённое сердце, |
| Troubled the far rim of life's obscure sleep. | Тревожила далёкую границу неясного сна жизни. |
| Arrived from the other side of boundlessness | Придя с другого края безграничности |
| An eye of deity peered through the dumb deeps; | Глаз божества пронзил безмолвные глубины; |
| A scout in a reconnaissance from the sun, | Казалось, он лазутчиком разведки солнца, |
| It seemed amid a heavy cosmic rest, | Среди тяжёлого космического покоя, |
| The torpor of a sick and weary world, | Оцепенения усталого, больного мира, |
| To seek for a spirit sole and desolate | Пришёл искать покинутый и одинокий дух, |
| Too fallen to recollect forgotten bliss. | Что слишком низко пал, чтоб вновь собрать забытое блаженство. |
| Intervening in a mindless universe, | Вторгаясь в бездумную вселенную, |
| Its message crept through the reluctant hush | Его послание прокралось сквозь сопротивляющуюся тишину, |
| Calling the adventure of consciousness and joy | Позвав за приключением сознания и радости |
| And, conquering Nature's disillusioned breast, | И покорив разочарованную душу Природы, |
| Compelled renewed consent to see and feel. | Добилось заново согласия смотреть и ощущать. |
| A thought was sown in the unsounded Void, | Мышление посеяли в беззвучной Пустоте, |
| A sense was born within the darkness' depths, | Родилось чувство в глубинах темноты, |
| A memory quivered in the heart of Time | Затрепетала память в сердце Времени, |
| As if a soul long dead were moved to live: | Всё было, словно душу, что давно мертва, подталкивали жить: |
| But the oblivion that succeeds the fall, | Но то забвение, что приходит за падением, |
| Had blotted the crowded tablets of the past, | Покрыло пятнами наполненные записи о прошлом, |
| And all that was destroyed must be rebuilt | И всё разрушенное надо было восстанавливать опять, |
| And old experience laboured out once more. | Переосмыслив заново весь прежний опыт. |
| All can be done if the god-touch is there. | Всё можно сделать, если есть касанье бога. |
| A hope stole in that hardly dared to be | Надежда крадучи проникла в нечто, что едва осмеливалось быть |
| Amid the Night's forlorn indifference. | Среди одинокого безразличия Ночи. |
| As if solicited in an alien world | Словно проситель в неком чуждом мире, |
| With timid and hazardous instinctive grace, | С застенчивой и опасной инстинктивной грацией, |
| Orphaned and driven out to seek a home, | Осиротелый и гонимый отыскивать свой дом, |
| An errant marvel with no place to live, | Блуждающее чудо, у которого нет места, чтобы жить, |
| Into a far-off nook of heaven there came | В далёком закоулке неба появился |
| A slow miraculous gesture's dim appeal. | Неясный зов неторопливого и чудодейственного жеста. |
| The persistent thrill of a transfiguring touch | Настойчивая вибрация преобразующего касания |
| Persuaded the inert black quietude | Сумела убедить инертность чёрного покоя, |
| And beauty and wonder disturbed the fields of God. | А красота и чудо взволновали эти сферы Бога. |
| A wandering hand of pale enchanted light | Блуждающая рука неяркого чарующего света, |
| That glowed along a fading moment's brink, | Пылавшего вдоль грани исчезающего мига, |
| Fixed with gold panel and opalescent hinge | Скрепила золотой панелью и опаловыми петлями |
| A gate of dreams ajar on mystery's verge. | Врата мечтаний, слегка открытые по краю тайны. |
| One lucent corner windowing hidden things | Один светящийся угол, приоткрывший скрытые вещи, |
| Forced the world's blind immensity to sight. | Заставил слепую необъятность мира видеть. |
| The darkness failed and slipped like a falling cloak | Тьма ослабела, соскользнула и упала словно плащ |
| From the reclining body of a god. | С назад откинувшегося тела бога. |
| Then through the pallid rift that seemed at first | Затем, сквозь бледную трещину, что казалась поначалу |
| Hardly enough for a trickle from the suns, | Едва достаточной для ручейка из солнц, |
| Outpoured the revelation and the flame. | Потоком хлынули и откровение и пламя. |
| The brief perpetual sign recurred above. | И краткий вечный знак вновь появился наверху. |
| A glamour from unreached transcendences | Очарование из недостижимых трансцендентностей, |
| Iridescent with the glory of the Unseen, | Переливающееся славою Незримого, |
| A message from the unknown immortal Light | Послание бессмертного неведомого Света, |
| Ablaze upon creation's quivering edge, | Сияли на трепещущем краю творения, |
| Dawn built her aura of magnificent hues | Заря выстраивала свою ауру изумительных оттенков |
| And buried its seed of grandeur in the hours. | Сажая семена великолепия в часы. |
| An instant's visitor the godhead shone. | Сияло божество, гость мгновения. |
| On life's thin border awhile the Vision stood | На тонкой грани жизни ненадолго встало Откровение, |
| And bent over earth's pondering forehead curve. | И наклонилось над задумчивым изгибом лба земли. |
| Interpreting a recondite beauty and bliss | Переводя запрятанную красоту и блаженство |
| In colour's hieroglyphs of mystic sense, | В иероглифы цвета с мистическим смыслом, |
| It wrote the lines of a significant myth | Оно писало строки мифа-указания, |
| Telling of a greatness of spiritual dawns, | Рассказывая о величии рассветов духа, |
| A brilliant code penned with the sky for page. | Алмазным кодом, что чертил на небе словно на листе. |
| Almost that day the epiphany was disclosed | В тот день почти открылось то богоявление, |
| Of which our thoughts and hopes are signal flares; | Перед которым наши мысли и надежды — сигнальные огни; |
| A lonely splendour from the invisible goal | И одинокое великолепие незримой цели |
| Almost was flung on the opaque Inane. | Было почти наброшено на непрозрачное Ничто. |
| Once more a tread perturbed the vacant Vasts; | Ещё раз поступь взбудоражила свободные Просторы; |
| Infinity's centre, a Face of rapturous calm | Центр Бесконечности, Лик восторженного спокойствия |
| Parted the eternal lids that open heaven; | Размежил веки вечного, что открывают небеса; |
| A Form from far beatitudes seemed to near. | Казалось, стала ближе Форма из далёких тех блаженств. |
| Ambassadress twixt eternity and change, | Посредница меж вечностью и изменением, |
| The omniscient Goddess leaned across the breadths | Всеведующая Богиня наклонилась через шири, |
| That wrap the fated journeyings of the stars | Что окружают предопределённые маршруты звёзд, |
| And saw the spaces ready for her feet. | И обнаружила пространства, ждавшие её стопы. |
| Once she half looked behind for her veiled sun, | Один раз оглянулась на своё прикрытое вуалью солнце, |
| Then, thoughtful, went to her immortal work. | Затем, задумавшись, пошла к своему бессмертному труду. |
| Earth felt the Imperishable's passage close: | Земля почувствовала — ход Нерушимого становится всё ближе: |
| The waking ear of Nature heard her steps | Проснувшись, слух Природы ощутил её шаги, |
| And wideness turned to her its limitless eye, | И широта к ней обратила беспредельный взгляд, |
| And, scattered on sealed depths, her luminous smile | И тут, рассеянная по скрываемым глубинам, её светящаяся улыбка |
| Kindled to fire the silence of the worlds. | Зажгла огнём безмолвие миров. |
| All grew a consecration and a rite. | Всё становилось посвящением и обрядом. |
| Air was a vibrant link between earth and heaven; | И воздух стал вибрирующей связью меж землёй и небом; |
| The wide-winged hymn of a great priestly wind | Ширококрылый гимн великого священного ветра |
| Arose and failed upon the altar hills; | Поднялся и затих на алтаре холмов; |
| The high boughs prayed in a revealing sky. | Высокие ветви молились открывающемуся небу. |
| Here where our half-lit ignorance skirts the gulfs | Здесь, где наше полуосвещённое невежество идёт по краю бездн |
| On the dumb bosom of the ambiguous earth, | На немой груди двусмысленной земли, |
| Here where one knows not even the step in front | Здесь, где никто не знает даже на шаг вперёд, |
| And Truth has her throne on the shadowy back of doubt | А Истина поставила свой трон на призрачном фундаменте сомнения, |
| On this anguished and precarious field of toil | На этом мучительном и ненадёжном поле тяжкого труда |
| Outspread beneath some large indifferent gaze, | Простёртая под неким широчайшим беспристрастным взглядом, |
| Impartial witness of our joy and bale, | Как безучастная свидетельница нашей радости и беды, |
| Our prostrate soil bore the awakening ray. | Измученная наша почва несла дающий пробужденье луч. |
| Here too the vision and prophetic gleam | Здесь также блеск видения, пророчества |
| Lit into miracles common meaningless shapes; | Зажёгся чудесами в обычных, не имеющих большого смысла формах; |
| Then the divine afflatus, spent, withdrew, | Затем божественное озарение, исчерпавшись, отошло назад, |
| Unwanted, fading from the mortal's range. | Став нежеланным, постепенно тая в мире смертных. |
| A sacred yearning lingered in its trace, | Священное стремление оставалось в его следе, |
| The worship of a Presence and a Power | Служение Присутствию и Силе |
| Too perfect to be held by death-bound hearts, | Слишком совершенным, чтобы быть у смертью ограниченных сердец, |
| The prescience of a marvellous birth to come. | Предвидение удивительного рождения, что должно придти. |
| Only a little the god-light can stay: | Очень немногое свет бога может удержать: |
| Spiritual beauty illumining human sight | Духовную красоту, озаряющую взгляд человека |
| Lines with its passion and mystery Matter's mask | Чертами своей страсти и маской таинства Материи, |
| And squanders eternity on a beat of Time. | И расточительства вечности на каждом миге Времени. |
| As when a soul draws near the sill of birth, | Как душа тянется к порогу рождения, |
| Adjoining mortal time to Timelessness, | Расширяя смертным временем Безвременье, |
| A spark of deity lost in Matter's crypt | Как искра божества, что падает в подземный склеп Материи, |
| Its lustre vanishes in the inconscient planes, | Теряет блеск свой в неосознающих планах, |
| That transitory glow of magic fire | Так этот временный накал магического пламени |
| So now dissolved in bright accustomed air. | Сейчас растаял в яркой и привычной атмосфере. |
| The message ceased and waned the messenger. | Послание иссякло и ушёл посланник. |
| The single Call, the uncompanioned Power, | Тот одинокий Зов, та необщительная Сила, |
| Drew back into some far-off secret world | Назад втянула в некий дальний тайный мир |
| The hue and marvel of the supernal beam: | Цвет и чудо небесного луча: |
| She looked no more on our mortality. | Она (Богиня) не стала больше вглядываться в смертных. |
| The excess of beauty natural to god-kind | Избыток красоты, обычный для богов, |
| Could not uphold its claim on time-born eyes; | Не смог бы удержать свои права на видение тех, что родились во времени; |
| Too mystic-real for space-tenancy | Её основу славы, слишком мистично-реальную |
| Her body of glory was expunged from heaven: | Для существующего временно пространства, вычеркнули из небес: |
| The rarity and wonder lived no more. | Чудесное и редкое теперь уже ушло. |
| There was the common light of earthly day. | И вот обычный свет земного дня. |
| Affranchised from the respite of fatigue | На волю вырвавшись от тяжкого труда, |
| Once more the rumour of the speed of Life | Опять молва о быстротечности Жизни |
| Pursued the cycles of her blinded quest. | Гналась за циклами её слепого поиска. |
| All sprang to their unvarying daily acts; | Все бросились к своим неизменяемым обыденным делам; |
| The thousand peoples of the soil and tree | И многотысячное население деревьев и земли |
| Obeyed the unforeseeing instant's urge, | Всё также подчинялось импульсам непредсказуемых мгновений |
| And, leader here with his uncertain mind, | И, первый здесь, владелец ненадёжного ума, |
| Alone who stares at the future's covered face, | Единственный, кто всматривается в скрытый лик грядущего, |
| Man lifted up the burden of his fate. | Человек — взвалил на себя ношу своей судьбы. |
| And Savitri too awoke among these tribes | Савитри тоже пробудилась среди тех племён, |
| That hastened to join the brilliant Summoner's chant | Которые спешили влиться в песню яркого Глашатая |
| And, lured by the beauty of the apparent ways, | И, соблазнившись красотою видимых путей, |
| Acclaimed their portion of ephemeral joy. | Приветствовали с шумом свою долю эфемерной радости. |
| Akin to the eternity whence she came, | Сродни той вечности, из которой вышла, |
| No part she took in this small happiness; | Она не разделяла это маленькое счастье; |
| A mighty stranger in the human field, | Могучий странник в мире человека, |
| The embodied Guest within made no response. | Обрётший тело, Гость внутри, не отзывался. |
| The call that wakes the leap of human mind, | Тот зов, что пробуждает выскочить ум человека, |
| Its chequered eager motion of pursuit, | Его разнообразную нетерпеливую погоню, |
| Its fluttering-hued illusion of desire, | Его, в порхающих тонах иллюзию желания, |
| Visited her heart like a sweet alien note. | Явился в её сердце как сладкая чужая нота. |
| Time's message of brief light was not for her. | Послание короткого света Времени было не для неё. |
| In her there was the anguish of the gods | Внутри была мучительная боль богов, |
| Imprisoned in our transient human mould, | Которых заключили в нашу недолговечную человеческую плоть, |
| The deathless conquered by the death of things. | Страдание бессмертия, побеждаемого смертью. |
| A vaster Nature's joy had once been hers, | Когда-то радость из Природы шире нашей ей принадлежала, |
| But long could keep not its gold heavenly hue | Но не смогла надолго удержать свой золотой небесный цвет |
| Or stand upon this brittle earthly base. | И устоять на этой ломкой земной основе. |
| A narrow movement on Time's deep abysm, | Стеснённое движение по глубокой бездне Времени, |
| Life's fragile littleness denied the power, | Хрупкую малость Жизни, отвергающую силу, |
| The proud and conscious wideness and the bliss | Гордую и осознающую широту и блаженство |
| She had brought with her into the human form, | Она принесла с собой в форму человека, |
| The calm delight that weds one soul to all, | Тихий сладость, что сочетает душу одного со всеми, |
| The key to the flaming doors of ecstasy. | Ключ к пламенеющим дверям экстаза. |
| Earth's grain that needs the sap of pleasure and tears | Особенность земли, которой нужен сок из удовольствия и слез, |
| Rejected the undying rapture's boon: | Отвергла дар бессмертного восторга: |
| Offered to the daughter of infinity | Она дала свой страстоцвет любви и судьбы, |
| Her passion-flower of love and doom she gave. | Предложив его дочери бесконечности. |
| In vain now seemed the splendid sacrifice. | Ненужной сейчас казалась эта роскошная жертва. |
| A prodigal of her rich divinity, | Щедрость своей богатой божественности, |
| Her self and all she was she had lent to men, | Саму себя и всё, что было в ней, она одолжила людям, |
| Hoping her greater being to implant | Надеясь вселить своё более высокое бытиё |
| And in their body's lives acclimatise | И приспособить к жизни в их телах |
| That heaven might native grow on mortal soil. | Всё то, что небо может вырастить естественно на смертной почве. |
| Hard is it to persuade earth-nature's change; | Непросто убедить земную природу измениться; |
| Mortality bears ill the eternal's touch: | Смертное с болью переносит касание вечного: |
| It fears the pure divine intolerance | Оно боится чистой божественной нетерпимости |
| Of that assault of ether and of fire; | Этой атаки эфира и огня; |
| It murmurs at its sorrowless happiness, | Оно щебечет в своём безгорестном счастье, |
| Almost with hate repels the light it brings; | Почти с ненавистью отвергает свет, что приносит вечное; |
| It trembles at its naked power of Truth | Оно дрожит от его оголённой силы Истины, |
| And the might and sweetness of its absolute Voice. | И мощи, и сладости его абсолютного Голоса. |
| Inflicting on the heights the abysm's law, | Навязывая высотам закон пучин, |
| It sullies with its mire heaven's messengers: | Оно пятнает своей грязью посланников небес: |
| Its thorns of fallen nature are the defence | Его шипы падшей природы — это защита, |
| It turns against the saviour hands of Grace; | Которую оно обращает против спасительных рук Милости; |
| It meets the sons of God with death and pain. | Оно встречает сыновей Бога смертью и болью. |
| A glory of lightnings traversing the earth-scene, | Слава озарений, пересекающих земную сцену, |
| Their sun-thoughts fading, darkened by ignorant minds, | Их солнца-мысли меркнут, затемняемые невежественными умами, |
| Their work betrayed, their good to evil turned, | Их работа предается, их добро поворачивается во зло, |
| The cross their payment for the crown they gave, | Крест — вот плата за корону, что они дают, |
| Only they leave behind a splendid Name. | Они оставляют после себя лишь прекрасное Имя. |
| A fire has come and touched men's hearts and gone; | Огонь пришел, коснулся человеческих сердец и ушёл; |
| A few have caught flame and risen to greater life. | Немногие уловили пламя и выросли до более высокой жизни. |
| Too unlike the world she came to help and save, | Слишком непохожей на этот мир, она пришла помочь и спасти, |
| Her greatness weighed upon its ignorant breast | Её величие надавило на его (мира) невежественную грудь, |
| And from its dim chasms welled a dire return, | И из неясной бездны выплеснулась страшная отдача, |
| A portion of its sorrow, struggle, fall. | Часть от его страдания, падения, борьбы. |
| To live with grief, to confront death on her road,- | Жить вместе с горем, противостоять смерти на своём пути, — |
| The mortal's lot became the Immortal's share. | Участь смертной стала долей Бессмертной. |
| Thus trapped in the gin of earthly destinies, | Так, пойманная в западню земных судеб, |
| Awaiting her ordeal's hour abode, | Ожидая часа своего сурового испытания, |
| Outcast from her inborn felicity, | Изгнанная из своего прирождённого счастья, |
| Accepting life's obscure terrestrial robe, | Принимая мрачное земное одеяние жизни, |
| Hiding herself even from those she loved, | Скрывая своё "я" даже от тех, кого она любила, |
| The godhead greater by a human fate. | Божественность становилась выше от человеческой судьбы. |
| A dark foreknowledge separated her | Тяжёлое пророчество отрезало её |
| From all of whom she was the star and stay; | Ото всех, кому она была звездой и опорой; |
| Too great to impart the peril and the pain, | Слишком великая, чтобы делиться этой опасностью и болью, |
| In her torn depths she kept the grief to come. | В своих израненных глубинах она таила горе, что должно придти. |
| As one who watching over men left blind | Как тот, кто смотрит за людьми, оставшимися слепыми, |
| Takes up the load of an unwitting race, | Она взвалила ношу незнающей об этом расы, |
| Harbouring a foe whom with her heart she must feed, | Приютив врага, что своим сердцем должна была питать, |
| Unknown her act, unknown the doom she faced, | Не зная что делать, не зная судьбы, перед которой стояла, |
| Unhelped she must foresee and dread and dare. | Без помощи она должна была предвидеть, и бояться, и посметь. |
| The long-foreknown and fatal morn was here | Давно предсказанное, роковое утро было уже здесь, |
| Bringing a noon that seemed like every noon. | И принесло с собою день, что выглядел как всякий день. |
| For Nature walks upon her mighty way | Ибо Природа шагает своим могучим путём |
| Unheeding when she breaks a soul, a life; | Не замечая, когда она разбивает душу, жизнь; |
| Leaving her slain behind she travels on: | Убитого оставив позади, она проходит дальше: |
| Man only marks and God's all-seeing eyes. | Лишь человек заметит это, да всевидящее око Бога. |
| Even in this moment of her soul's despair, | И даже в тот момент отчаяния своей души, |
| In its grim rendezvous with death and fear, | В зловещем свидании со смертью и страхом, |
| No cry broke from her lips, no call for aid; | Ни один стон не вырвался из её уст, ни один зов о помощи; |
| She told the secret of her woe to none: | Она никому не поведала тайну своего горя: |
| Calm was her face and courage kept her mute. | Спокойным было её лицо и смелость делала её безмолвной. |
| Yet only her outward self suffered and strove; | Только её внешнее "я" страдало и боролось; |
| Even her humanity was half divine: | Даже человеческие качества в ней были наполовину божественными. |
| Her spirit opened to the Spirit in all, | Её дух открылся Духу во всём, |
| Her nature felt all Nature as its own. | Её природа ощутила всю Природу, как свою. |
| Apart, living within, all lives she bore; | Обособленная, живя внутри, она поддерживала все жизни; |
| Aloof, she carried in herself the world: | Отстранённая, она несла в себе весь мир: |
| Her dread was one with the great cosmic dread, | Её страх стал единым с великим космическим страхом, |
| Her strength was founded on the cosmic mights; | Её сила опиралась на космические могущества; |
| The universal Mother's love was hers. | Любовь вселенской Матери была её любовью. |
| Against the evil at life's afflicted roots, | И перед злом в измученных основах жизни |
| Her own calamity its private sign, | Её беда была его частичным знаком, |
| Of her pangs she made a mystic poignant sword. | Из своей боли она сотворила мистический острый меч. |
| A solitary mind, a world-wide heart, | Уединённый ум, широкое как мир сердце, |
| To the lone Immortal's unshared work she rose. | Для этой одинокой неразделимой работы Бессмертной подняла она. |
| At first life grieved not in her burdened breast: | Вначале жизнь не горевала в её стесненной груди: |
| On the lap of earth's original somnolence | На коленях первозданной дремоты земли |
| Inert, released into forgetfulness, | Инертная, освободившись в забытьи, |
| Prone it reposed, unconscious on mind's verge, | Лёжа ничком она отдыхала, неосознавая на краю ума, |
| Obtuse and tranquil like the stone and star. | Оглушённая и спокойная, как камень или звезда. |
| In a deep cleft of silence twixt two realms | В глубоком ущелье молчания между двумя царствами |
| She lay remote from grief, unsawn by care, | Она лежала вдалеке от горя, незатронутая заботой, |
| Nothing recalling of the sorrow here. | Ничто не напоминало здесь о печали. |
| Then a slow faint remembrance shadowlike moved, | Затем медленное слабое воспоминание, похожее на тень, мелькнуло, |
| And sighing she laid her hand upon her bosom | И, вздохнув, она сложила руки на груди |
| And recognised the close and lingering ache, | И осознала близкую и тянущую боль, |
| Deep, quiet, old, made natural to its place, | Глубокую, тихую, застарелую, ставшую естественной в этом месте, |
| But knew not why it was there nor whence it came. | Но не знающую, ни почему она была там, ни откуда она пришла. |
| The Power that kindles mind was still withdrawn: | Сила, что зажигает ум, была ещё втянута: |
| Heavy, unwilling were life's servitors | Тяжёлыми, безвольными были слуги жизни, |
| Like workers with no wages of delight; | Словно рабочие, которым не платят удовольствием; |
| Sullen, the torch of sense refused to burn; | Угрюмый факел чувства отказывался гореть; |
| The unassisted brain found not its past. | Лишённый помощи мозг не находил своего прошлого. |
| Only a vague earth-nature held the frame. | Лишь смутная земная природа поддерживала этот каркас. |
| But now she stirred, her life shared the cosmic load. | Но вот она (Савитри) шевельнулась, и жизнь её впряглась в космическую ношу. |
| At the summons of her body's voiceless call | По беззвучному призыву её тела, |
| Her strong far-winging spirit travelled back, | Её сильный дальнокрылый дух полетел обратно, |
| Back to the yoke of ignorance and fate, | Обратно, к ярму невежества и судьбы, |
| Back to the labour and stress of mortal days, | Обратно, к труду и гнёту смертных дней, |
| Lighting a pathway through strange symbol dreams | Освещая путь сквозь странные символические видения, |
| Across the ebbing of the seas of sleep. | Через отлив морей сна. |
| Her house of Nature felt an unseen sway, | Её дом Природы ощутил невидимый толчок, |
| Illumined swiftly were life's darkened rooms, | Быстро озарились затемнённые комнаты жизни, |
| And memory's casements opened on the hours | И створки памяти открылись для часов, |
| And the tired feet of thought approached her doors. | А усталые ноги мысли устремились к её дверям. |
| All came back to her: Earth and Love and Doom, | Всё снова возратилось к ней: Земля, Любовь и Рок, |
| The ancient disputants, encircled her | Эти древние спорщики, окружили её |
| Like giant figures wrestling in the night: | Словно гигантские фигуры, борющиеся в ночи: |
| The godheads from the dim Inconscient born | Божества, рожденные из тусклой Неосознанности |
| Awoke to struggle and the pang divine, | Пробудились для борьбы и божественной боли, |
| And in the shadow of her flaming heart, | И в тени от её пламенеющего сердца, |
| At the sombre centre of the dire debate, | В мрачном центре этого страшного спора, |
| A guardian of the unconsoled abyss | Страж безутешной бездны, |
| Inheriting the long agony of the globe, | Наследник длительной агонии планеты, |
| A stone-still figure of high and godlike Pain | Каменно-молчаливая фигура высокого и богоподобного Страдания |
| Stared into Space with fixed regardless eyes | Таращился в Пространство неподвижным взглядом, |
| That saw grief's timeless depths but not life's goal. | Что видел вечные глубины горя, но не цель жизни. |
| Afflicted by his harsh divinity, | Страдая от своей жёсткой божественности, |
| Bound to his throne, he waited unappeased | Привязанный к своему трону, он ждал, неутолённый, |
| The daily oblation of her unwept tears. | Ежедневной дани её невыплаканных слёз. |
| All the fierce question of man's hours relived. | Весь этот лютый вопрос часов человека ожил снова. |
| The sacrifice of suffering and desire | Та жертва, что страданием, желанием |
| Earth offers to the immortal Ecstasy | Земля приносит для бессмертного Экстаза, |
| Began again beneath the eternal Hand. | Начала совершаться опять под вечной Дланью. |
| Awake she endured the moments' serried march | Проснувшись, она перетерпела плотный марш этих мгновений |
| And looked on this green smiling dangerous world, | И посмотрела на зелёный улыбчивый опасный мир, |
| And heard the ignorant cry of living things. | И услыхала невежественный крик живого. |
| Amid the trivial sounds, the unchanging scene | Среди обычных звуков, неизменной сцены, |
| Her soul arose confronting Time and Fate. | Её душа поднялась, противостоя Времени и Судьбе. |
| Immobile in herself, she gathered force. | Не двигаясь внутри, Савитри собирала силу. |
| This was the day when Satyavan must die. | Настал тот день, в котором Сатьяван должен умереть. |
| End of Canto One | Конец первой песни |
| Перевод Ованесбекова Л.Г. 1999 ноя 21 вс — 2007 июль 06 пт |