Шри Ауробиндо, "Савитри: Легенда и Символ"

Книга Десятая

Sri Aurobindo, "Savitri: a Legend and a Symbol"

Book Ten

Canto II	Песнь вторая
THE GOSPEL OF DEATH AND VANITY OF THE IDEAL	Евангелие Смерти и тщета Идеала
Then pealed the calm inexorable voice:	Затем раздался спокойный безжалостный голос:
Abolishing hope, cancelling life's golden truths,	Отменяя надежду, аннулируя золотые истины жизни,
Fatal its accents smote the trembling air.	Его акценты фатальные поразили трепещущий воздух.
That lovely world swam thin and frail, most like	Этот прекрасный мир плыл, тонкий и хрупкий, больше похожий
Some pearly evanescent farewell gleam	На некий мимолетный жемчужный отблеск прощальный
On the faint verge of dusk in moonless eves.	На слабеющей грани сумерек безлунного вечера.
"Prisoner of Nature, many-visioned spirit,	"Пленник Природы, многомечтательный дух,
Thought's creature in the ideal's realm enjoying	В царстве идеала творение мысли, наслаждающееся
Thy unsubstantial immortality	Бессмертностью своей невещественной,
The subtle marvellous mind of man has feigned,	Что притворилось тонким разумом человека чудесным,
This is the world from which thy yearnings came.	Вот он тот мир, из которого твои стремления пришли.
When it would build eternity from the dust,	Когда она хочет построить вечность из праха,
Man's thought paints images illusion rounds;	Мысль человека раскрашивает образы, которые очертила иллюзия;
Prophesying glories it shall never see,	Пророча славу, которой она никогда не увидит,
It labours delicately among its dreams.	Она трудится деликатно среди своих грез.
Behold this fleeing of light-tasselled shapes,	Посмотри на полет этих форм, расписанных светом,
Aerial raiment of unbodied gods;	На воздушное одеяние богов бестелесных;
A rapture of things that never can be born,	О восторге вещей, что никогда рождены быть не могут,
Hope chants to hope a bright immortal choir;	Надежда поет надежде, хор светлый, бессмертный;
Cloud satisfies cloud, phantom to longing phantom	Облако утоляет облако, фантом к фантому желающему
Leans sweetly, sweetly is clasped or sweetly chased.	Сладко склоняется, сладко пойман или сладко охотится.
This is the stuff from which the ideal is formed:	Таково вещество, из которого идеал формируется:
Its builder is thought, its base the heart's desire,	Его строитель - мысль, его основа - желание сердца,
But nothing real answers to their call.	Но их зову ничего не отвечает реально.
The ideal dwells not in heaven, nor on the earth,	Не живет идеал ни на земле, ни на небе,
A bright delirium of man's ardour of hope	Яркая горячка пыла человеческой надежды
Drunk with the wine of its own phantasy.	С вином ее собственной фантазии выпитый.
It is a brilliant shadow's dreamy trail.	Это - блестящей тени мечтательный след.
Thy vision's error builds the azure skies,	Твоего зрения ошибка строит лазурное небо,
Thy vision's error drew the rainbow's arch;	Твоего зрения заблуждение чертит радуги арку;
Thy mortal longing made for thee a soul.	Твое смертное, страстное желание создало для тебя душу.
This angel in thy body thou callst love,	И этот ангел в твоем теле, которого ты называешь любовью,
Who shapes his wings from thy emotion's hues,	Что крылья свои формирует из оттенков твоих эмоций,
In a ferment of thy body has been born	Что в ферментах твоего тела рожден
And with the body that housed it it must die.	И с телом, что его приютило, умрет.
It is a passion of thy yearning cells,	Она - это страсть твоих желающих клеток,
It is flesh that calls to flesh to serve its lust;	Это плоть, что зовет к плоти удовлетворить свою похоть;
It is thy mind that seeks an answering mind	Это твой ум, что ищет ум отвечающий,
And dreams awhile that it has found its mate;	И грезит, пока его супруг найден;
It is thy life that asks a human prop	Это твоя жизнь, что человеческой просит опоры
To uphold its weakness lonely in the world	Для поддержания своей одинокой слабости в мире
Or feeds its hunger on another's life.	Или чтобы насытить свой голод жизнью другого.
A beast of prey that pauses in its prowl,	Зверь, что медлит, к добыче подкрадываясь,
It crouches under a bush in splendid flower	Она сгибается под кустом в великолепном цветке,
To seize a heart and body for its food:	Чтобы схватить сердце и тело для своей пищи:
This beast thou dreamst immortal and a god.	И этого зверя ты считаешь богиней бессмертной.
O human mind, vainly thou torturest	О человеческий разум, тщетно ты мучаешь
An hour's delight to stretch through infinity's	Часа восторг, чтобы его растянуть в долгую пустоту бесконечности
Long void and fill its formless, passionless gulfs,	И наполнить ее бесформенные, бесстрастные бездны,
Persuading the insensible Abyss	Равнодушную убеждая Пучину
To lend eternity to perishing things,	Придать вечность существам скоротечным,
And trickst the fragile movements of thy heart	И обманываешь хрупкие движения сердца
With thy spirit's feint of immortality.	Притворством твоего духа в бессмертии.
All here emerges born from Nothingness;	Здесь все появляется, рожденное из Ничего;
Encircled it lasts by the emptiness of Space,	Окруженное, оно длится пустотою Пространства,
Awhile upheld by an unknowing Force,	Какое-то время поддержанное Силой неведающей,
Then crumbles back into its parent Nought:	Затем вновь осыпается в своего предка, Ничто:
Only the Mute alone can ever be.	Лишь молчаливый Один может быть вечным.
In the Alone there is no room for love.	В Одном нет места любви.
In vain to clothe love's perishable mud	Чтобы прикрыть любви бренную грязь,
Thou hast woven on the Immortal's borrowed loom	Тщетно ты ткешь на станке, у Бессмертия заимствованном,
The ideal's gorgeous and unfading robe.	Идеала невыцветающее великолепное платье.
The ideal never yet was real made.	Идеал еще никогда не был сделан реальностью.
Imprisoned in form that glory cannot live;	Заточенный в форму, где жить слава не может;
Into a body shut it breath no more.	Запертый в тело, он больше не дышит.
Intangible, remote, for ever pure,	Неосязаемый, уединенный, чистый навеки,
A sovereign of its own brilliant void,	Суверен лучащейся пустоты своей собственной,
Unwillingly it descends to earthly air	Неохотно он в земной воздух спускается,
To inhabit a white temple in man's heart:	Чтобы какое-то время жить белым храмом в человеческом сердце:
In his heart it shines rejected by his life.	В его сердце сияет он, его жизнью отвергнутый.
Immutable, bodiless, beautiful, grand and dumb,	Неизменный, бестелесный, прекрасный, величественный и безмолвный,
Immobile on its shining throne it sits;	Неподвижно он сидит на своем сияющем троне;
Dumb it receives his offering and his prayer.	Молча он принимает молитву человека и жертву.
It has no voice to answer to his call,	У него нет ни голоса отвечать на человеческий зов,
No feet that move, no hands to take his gifts:	Ни ног, чтоб идти, ни рук, чтобы брать дары человека:
Aerial statue of the nude Idea,	Воздушная статуя голой Идеи,
Virgin conception of a bodiless god,	Девственная концепция бестелесного бога,
Its light stirs man the thinker to create	Его свет побуждает человека творить
An earthly semblance of diviner things.	Более божественных вещей земное подобие.
Its hued reflection falls upon man's acts;	Его окрашенный отблеск на человеческие действия падает;
His institutions are its cenotaphs,	Человеческие установления - идеалу надгробия,
He signs his dead conventions with its name;	Именем идеала человек подписывает свои условности мертвые;
His virtues don the Ideal's skiey robe	Его добродетели в небесное платье Идеала одеты
And a nimbus of the outline of its face:	И носят нимб его очертания:
He hides their littleness with the divine Name.	Их ничтожность человек прикрывает божественным Именем.
Yet insufficient is the bright pretence	Но притворства недостаточно яркого,
To screen their indigent and earthy make:	Чтобы скрыть их земное происхождние нищее:
Earth only is there and not some heavenly sour e.	Там есть лишь земля, не некий небесный источник.
If heavens there are they are veiled in their own light,	Если небеса там и есть, то они скрыты в своем собственном свете,
If a Truth eternal somewhere reigns unknown,	Если вечная Правда где-нибудь правит неведомая,
It burns in a tremendous void of God;	Она в огромной пустоте без Бога горит;
For truth shines far from the falsehoods of the world;	Ибо правда сияет далеко от лжи мира;
How can the heavens come down to unhappy earth	Как небеса могут спуститься на несчастную землю
Or the eternal lodge in drifting time?	Или вечное жилище в плывущем быть времени?
How shall the Ideal tread earth's dolorous soil	Как ступит на печальную почву земли Идеал,
Where life is only a labour and a hope,	Где жизнь есть лишь труд и надежда,
A child of Matter and by Matter fed,	Ребенок Материи, Материей вскормленный,
A fire flaming low in Nature's grate,	Огонь, слабо горящий в камине Природы,
A wave that breaks upon a shore in Time,	Волна, что разбивается о берег Времени,
A journey's toilsome trudge with death for goal?	Утомительный путь путешествия к смерти?
The Avatars have lived and died in vain,	Аватары прожили и умерли тщетно,
Vain was the sage's thought, the prophet's voice;	Тщетной была мысль мудреца, голос пророка;
In vain is seen the shining upward Way.	Тщетно был виден сияющий Путь поднимающийся.
Earth lies unchanged beneath the circling sun;	Земля неизменная лежит под кружащимся солнцем;
She loves her fall and no omnipotence	Она свое падение любит и нет всемогущества,
Her mortal imperfections can erase,	Что могло бы ее смертные несовершенства стереть,
Force on man's crooked ignorance Heaven's straight line	Она сгибает прямую линию Неба в человека кривое неведение
Or colonise a world of death with gods.	Или населяет мир смерти богами.
O traveller in the chariot of the Sun,	О путешественница в колеснице Солнца,
High priestess in the holy fancy's shrine	В часовне своей святой фантазии жрица высокая,
Who with a magic ritual in earth's house	Что с магическим ритуалом в доме земли
Worshippest ideal and eternal love,	Поклоняется идеалу и вечной любви,
What is this love thy thought has deified,	Что такое любовь, которую мысль обожествила твоя,
This sacred legend and immortal myth?	Этот бессмертный миф и святая легенда?
It is a conscious yearning of thy flesh,	Она - это сознательное стремление плоти,
It is a glorious burning of thy nerves,	Она - это великолепное горение нервов,
A rose of dream-splendour petalling thy mind,	Роза восхитительной грезы, закрывающая лепестками твой разум,
A great red rapture and torture of thy heart.	Великий красный экстаз, твоего сердца мука.
A sudden transfiguration of thy days,	Внезапно дни преображая твои,
It passes and the world is as before.	Она проходит, и мир становится прежним.
A ravishing edge of sweetness and of pain,	Восхитительное лезвие боли и сладости,
A thrill in its yearning makes it seem divine,	Трепет в ее остром желании позволяет ей казаться божественной,
A golden bridge across the roar of the years,	Золотым мостом над ревом годов,
A cord tying thee to eternity.	Канатом, тебя связующим с вечностью.
And yet how brief and frail! how soon is spent	И в то же время как кратка и хрупка! Как истощается скоро
This treasure wasted by the gods on man,	Это сокровище, расточаемое на человека богами,
This happy closeness as of soul to soul,	Эта кажущаяся души к душе счастливая близость,
This honey of the body's companionship,	Этот мед дружбы тел,
This heightened joy, this ecstasy in the veins,	Эта парящая радость, этот экстаз вен,
This strange illumination of the sense!	Это странное озарение чувств!
If Satyavan had lived, love would have died;	Если бы жил Сатьяван, умерла бы любовь;
But Satyavan is dead and love shall live	Но Сатьяван мертв, и любовь будет жить
A little while in thy sad breast, until	Еще немного в твоей печальной груди, пока
His face and body fade on memory's wall	На стене памяти его тело и лик не поблекнут,
Where other bodies, other faces come.	Где другие тела, другие лица пройдут.
When love breaks suddenly into the life	Когда любовь внезапно врывается в жизнь,
At first man steps into a world of the sun;	Сперва человек ступает в мир солнца;
In his passion he feels his heavenly element:	Он ощущает свой небесный элемент в своей страсти:
But only a fine sunlit patch of earth	Но прекрасный, солнечный участок земли -
The marvellous aspect took of heaven's outburst.	Лишь один чудесный аспект, взятый у вспышки небес.
The snake is there and the worm in the heart of the rose.	Змея есть, червь в сердце розы.
A word, a moment's act can slay the god;	Слово, секундное действие могут эту богиню убить;
Precarious is his immortality,	Ее ненадежно бессмертие,
He has a thousand ways to suffer and die;	У нее есть тысячи способов страдать и погибнуть;
Love cannot live by heavenly food alone,	Одной небесною пищей любовь жить не может,
Only on sap of earth can it survive.	Она может лишь на соке земли продолжаться.
For thy passion was a sensual want refined;	Поскольку твоя страсть была чувственной, утонченной потребностью,
A hunger of the body and the heart;	Голодом тела и сердца,
Thy want can tire and cease or turn elsewhere	Твое желание может прискучить, прекратиться, свернуть еще куда-либо
Or love may meet a dire and pitiless end	Или любовь может встретить безжалостный, ужасный конец
By bitter treason, or wrath with cruel wounds	Из-за горькой измены, либо гнев с жестокими ранами
Separate, or thy unsatisfied will to others	Разлучит, или твое неудовлетворенное желание побудит
Depart when first love's joy lies stripped and slain:	Уйти, когда уляжется первая радость любви, ободранная и убитая:
A dull indifference replaces fire	Тусклое равнодушие сменяет огонь
Or an endearing habit imitates love:	Или привычка расположения любовь имитирует:
An outward and uneasy union lasts	Неудобное, внешнее объединение тянется
Or the routine of a life's compromise.	Или компромисса жизни рутина.
Where once the seed of oneness had been cast	Где когда-то семя единства было посеяно
Into a semblance of spiritual ground	В подобие почвы духовной
By a divine adventure of heavenly powers	Небесных сил авантюрой божественной,
Two strive, constant associates without joy,	Двое борются, живя неразлучно без радости,
Two egos straining in a single leash,	Два эго, в одной напрягающиеся упряжи,
Two minds divided by their jarring thoughts,	Два разума, разделенные несогласными мыслями,
Two spirits disjoined, for ever separate.	Два духа, разобщенные, вовек разделенные.
Thus is the ideal falsified in man's world;	Так идеал фальсифицируется в человеческом мире;
Trivial or sombre, disillusion comes,	Тривиальное или мрачное разочарование приходит,
Life's harsh reality stares at the soul:	Грубая реальность жизни на душу пристально смотрит:
Heaven's hour adjourned flees into bodiless Time.	Час отсрочки Небес убегает в бестелесное Время.
Death saves thee from this and saves Satyavan:	От этого Смерть тебя и Сатьявана спасает:
He now is safe, delivered from himself;	Сейчас он спасен, освобожден от себя;
He travels to silence and felicity.	Он путешествует к тишине и блаженству.
Call him not back to the treacheries of earth	Не зови его назад в вероломство земли,
And the poor petty life of animal Man.	В скудную, пустяковую жизнь Человека-животного.
In my vast tranquil spaces let him sleep	В моих широких, спокойных просторах дай ему спать
In harmony with the mighty hush of death	В гармонии с могучим молчанием смерти,
Where love lies slumbering on the breast of peace.	Где любовь на мирной груди лежит в дреме.
And thou, go back alone to thy &ail world:	Одна возвращайся в твой хрупкий мир:
Chastise thy heart with knowledge, unhood and see	Покарай сердце знанием, раскрой глаза, посмотри
Thy nature raised into dear living heights,	На природу свою, поднятая в чистые живые высоты,
The heaven-bird's view from unimagined peaks.	Небесных птиц видением с невоображаемых вершин.
For when thou givest thy spirit to a dream	Ибо, когда ты свой дух отдаешь грезе,
Soon hard necessity will smite thee awake:	Скоро тяжелая неизбежность тебя поражает:
Purest delight began and it must end.	Чистейший восторг начался, и он должен закончиться.
Thou too shalt know thy heart no anchor swinging	Ты тоже должна знать, не повернет твое сердце
Thy cradled soul moored in eternal seas.	Твою убаюканную душу, ставшую на прикол в вечных морях.
Vain are the cycles of thy brilliant mind.	Тщетны циклы твоего блестящего разума.
Renounce, forgetting joy and hope and tears	Оставь, забывая радость, надежду и слезы,
Thy passionate nature in the bosom profound	Свою страстную природу в глубокой груди
Of a happy Nothingness and wordless Calm,	Счастливого Небытия и внемирового покоя,
Delivered into my mysterious rest.	Освобожденная в моем мистическом отдыхе.
One with my fathomless Nihil all forget.	Наедине с моим бездонным Ничто все забудь.
Forget thy fruitless spirit's waste of force,	Забудь свою бесполезную трату сил духа,
Forget the weary circle of thy birth,	Забудь своего рождения утомительный круг,
Forget the joy and the struggle and the pain,	Забудь радость, борьбу и страдание,
The vague spiritual quest which first began	Неясный духовный поиск, который впервые начался,
When worlds broke forth like clusters of fire-flovers,	Когда миры прорвались вперед, как цветков пламени грозди
And great burning thoughts voyaged through the sky of mind	И великие горящие мысли путешествовали по небу ума,
And Time and its aeons crawled across the vasts	И Время и его эпохи ползли сквозь обширность,
And souls emerged into mortality."	И души в смертность входили".
But Savitri replied to the dark Power:	Но Савитри темной Силе ответила:
"A dangerous music now thou findst, O Death,	"Опасную музыку ты сейчас обнаружила, Смерть;
Melting thy speech into harmonious pain,	Плавящую речь в гармоничном страдании,
And flut'st alluringly to tired hopes	Играющую на флейтах соблазна, чтоб уморить надежды,
Thy falsehoods mingled with sad strains of truth.	Твою ложь, смешанную с печальным напряжением правды.
But I forbid thy voice to slay my soul.	Но я запрещаю твоему голосу убивать мою душу.
My love is not a hunger of the ham,	Моя любовь - не голод сердца,
My love is not a craving of the flesh;	Моя любовь - не стремление плоти;
It came to me from God, to God returns.	Она ко мне от Бога пришла и возвращается к Богу.
Even in all that life and man have marred,	Даже в том, что испортили человек или жизнь,
A whisper of divinity still is heard,	Шепот божества еще слышен,
A breath is felt from the eternal spheres.	Из вечных сфер долетает дыхание.
Allowed by Heaven and wonderful to man	Чудесный к человеку Небом допущен
A sweet fire-rhythm of passion chants to love.	Сладкий, пламенный ритм страстной песни-призыва к любви.
There is a hope in its wild infinite cry;	Есть надежда в этом буйном, нескончаемом крике;
It rings with callings from forgotten heights,	Он звенит зовом с забытых высот,
And when its strains are hushed to high-winged souls	И когда его усилия касаются душ, высоко на крыльях летящих
In their empyrean, its burning breath	В своих эмпиреях, его горячее дыхание
Survives beyond, the rapturous core of suns	Выживает и по эту сторону, сердце солнц восхитительное,
That flame for ever pure in skies unseen,	Что, вечно чистые, в небесах незримых пылают,
A voice of the eternal Ecstasy.	Экстаза вечного голос.
One day I shall behold my great sweet world	Однажды увижу я свой великий и сладостный мир,
Put off the dire disguises of the gods,	Скинувший маски богов искажающие,
Unveil from terror and disrobe from sin.	С него будет покров ужаса снят и от греха он будет свободен.
Appeased we shall draw near our Mother's face,	Умиротворенные, мы привлечем нашей матери лик,
We shall cast our candid souls upon her lap;	Бросим свои чистые души к ней на колени;
Then shall we clasp the ecstasy we chase,	Тогда мы ухватим экстаз, за которым мы гнались,
Then shall we shudder with the long-sought god,	Тогда задрожим с божеством, которого долго искали,
Then shall we find Heaven's unexpected strain.	Тогда мы найдем неожиданное усилие Неба.
Not only, is there hope for godheads pure;	Надежда - не только чистым богам;
The violent and darkened deities	Темные и бурные боги
Leaped down from the one breast in rage to find	Из одной груди яростно выпрыгнут, чтоб найти
What the white gods had missed: they too are safe;	То, что упустили белые боги: они спасены тоже;
A Mother's eyes are on them and her arms	Глаза Матери на них и ее руки
Stretched out in love desire her rebel sons.	Простерли в любовном желании ее бунтарей-сыновей.
One who came, love and lover and beloved	Тот, кто пришел, любовь, возлюбленный, любящий
Eternal, built himself a wondrous field	Вечный, сделал себя чудесной площадкой
And wove the:measures of a marvellous dance.	И ткал такты чудесного танца.
There in its circles and its magic turns	В его кругах и в его поворотах магических,
Attracted he arrives, repelled he flees.	Привлеченный, он прибывает, отталкиваемый, он убегает.
In the wild devious promptings of his mind	В необузданных извилистых внушениях его разума
He tastes the honey of tears and puts off joy	Он пробует мед слез и радость откладывает,
Repenting, and has laughter and has wrath,	Раскаиваясь, смеется и гневается:
And both are a broken music of the soul	То и другое - души неровная музыка,
Which seeks out, reconciled, its heavenly rhyme.	Что отыскивает, успокоенная, свой небесный ритм.
Ever he comes to us across the years	Всегда он приходит к нам через годы,
Bearing a sweet new face that is the old.	Неся сладостный лик, новый и, все же, прежний.
His bliss laughs to us or it calls concealed	Его блаженство смеется нам или зовет, скрытое,
Like a far-heard unseen entrancing flute	Как далеко слышимая, незримая флейта
From moonlit branches in the throbbing woods,	Из-за ветвей, залитых лунным светом в трепещущем лесе,
Tempting our angry search and passionate pain.	Искушая наши сердитые поиски и страстную боль.
Disguised the Lover seeks and draws our souls.	Скрытый маской Любимый ищет и наши души притягивает.
He named himself for me, grew Satyavan.	Он назвался мне и стал Сатьяваном.
For we are man and woman from the first,	Ибо мы изначально были мужчиной и женщиной,
The twin souls born from one undying fire.	Двойные души, рожденные из одного бессмертного пламени.
Did he not dawn on me in other stars?	Разве он на других звездах мне не являлся?
How has he through the thickets of the world	Как он через заросли мира
Pursued me like a lion in the night	Преследовал меня, словно лев в ночи,
And come upon me suddenly in the ways	И вышел на меня внезапно в пути,
And seized me with his glorious golden leap!	И схватил меня в своем чудесном прыжке золотом!
Unsatisfied he yearned for me through time,	Неудовлетворенный, он во времени по мне тосковал,
Sometimes with wrath and sometimes with sweet peace,	Иногда с гневом, иногда со сладостным миром,
Desiring me since first the world began.	Желая меня с тех пор, как мир впервые начался.
He rose like a wild wave out of the floods	Он поднялся, как дикая волна половодья,
And dragged me helpless into seas of bliss.	И потащил меня, беспомощную, в океаны блаженства.
Out of my curtained past his arms arrived;	Из моего скрытого занавесом прошлого его руки настигли;
They have touched me like the soft persuading wind,	Они коснулись меня, как тихий, убеждающий ветер,
They have plucked me like a glad and trembling flower,	Они сорвали меня, как довольный, дрожащий цветок,
And clasped me happily burned in ruthless flame.	Они обняли меня, счастливо горящую в безжалостном пламени.
I too have found him charmed in lovely forms	Я тоже нашла его, им очарованная, в восхитительных формах
And run delighted to his distant voice	И бежала, восторженная, на его голос далекий,
And pressed to him past many dreadful bars.	И рвалась к нему, минуя много ужасных препятствий.
If there is a yet happier greater god,	Если есть еще более счастливый бог и великий,
Let him first wear the face of Satyavan	Пусть он сперва несет лик Сатьявана
And let his soul be one with him I love;	И пусть его душа будет единой с тем, кого я люблю;
So let him seek me that I may desire.	Пусть он ищет меня, чтоб его могла я желать.
For only one heart beats within my breast	Ибо лишь одно сердце в груди моей бьется
And one god sits there throned Advance, O Death,	И один бог сидит там на троне. Вперед иди, Смерть,
Beyond the phantom beauty of this world;	За пределы призрачной красоты этого мира;
For of its citizens I am not one.	Ибо я - не его гражданин.
I cherish God the Fire, not God the Dream."	Я лелею Бога Огня, не Бога Грезы".
But Death once more inflicted on her heart	Но Смерть вновь ее сердце ударила
The majesty of his calm and headful voice:	Величием своего спокойного и ужасного голоса:
"A bright hallucination are thy thoughts.	"Твои мысли - галлюцинации светлые.
A prisoner haled by a spiritual cord,	Пленник, волочимый духовной веревкой,
Of thy own sensuous will the ardent slave,	Пылкий раб своего собственного желания чувственного,
Thou sendest eagle-poised to meet the sun	Ты шлешь орлиные слова встречать солнце,
Words winged with the red splendour of thy heart	Окрыленные красным великолепием твоего сердца.
But knowledge dwells not in the passionate heart;	Но знание не живет в страстном сердце;
The heart's words fall back unheard from Wisdom's throne.	Слова сердца падают вниз, неуслышанными, от трона Мудрости.
Vain is thy longing to build heaven on earth.	Тщетно твое стремление возвести небеса на земле.
Artificer of Ideal and Idea,	Ремесленник Идеи и Идеала,
Mind, child of Matter in the womb of Life,	Разум, дитя Материи в лоне Жизни,
To higher levels persuades his parents' steps,	На более высокие уровни убеждает своих родителей встать,
Inapt, they follow ill the daring guide.	Неумелые, они едва следуют за гидом отважным.
But Mind, a glorious traveller in the sky,	Но Разум, славный путешественник в небе,
Walks lamely on the earth with footsteps slow,	Идет хромая по земле медленным шагом;
Hardly he can mould the life's rebellious stuff,	С трудом может он формировать вещество мятежное жизни,
Hardly can he hold the galloping hooves of sense:	С трудом он галопирующие копыта чувства удерживает:
His thoughts look straight into the very heavens;	Его мысли в самое небо прямо смотрят;
They draw their gold from a celestial mine,	Они добывают свое золото из шахты небесной,
His acts work painfully a common ore.	Его действия мучительно трудятся в обычной руде.
All thy high dreams were made by Matter's mind	Все твои высокие грезы были разумом Материи сделаны,
To solace its dull work in Matter's jail,	Чтобы в тюрьме Материи его скучную работу утешить,
Its only house where it alone seems true.	Его единственный дом, где он один выглядит истинным.
A solid image of reality	Убедительный образ реальности
Carved out being to prop the works of Time;	Из бытия высечен, чтоб подпереть труды Времени,
Matter on the firm earth sits strong and sure.	Материя на прочной земле сидит крепко, уверенно.
It is the first-born of create things,	Она - перворожденная в вещах сотворенных,
It stands the last when mind and life are slain,	Она остается последней, когда жизнь и разум убиты,
And if it ended all would cease to be.	Если б она прекратилась, весь мир бы быть перестал.
All else is only its outcome or its phase:	Все остальное есть лишь ее результат или фаза:
Thy soul is a brief flower by the gardener Mind	Твоя душа - это краткий цветок, что твоим садовником-Разумом
Created on thy Matter's terrain plot;	На участке земли твоей материи выращен;
It perishes with the plant on which it grows,	Она гибнет с растением, на котором растет,
For from earth's sap it draws its heavenly hue:	Ибо из сока земли она черпает свои оттенки небесные:
Thy thoughts are gleams that pass on Matter's verge,	Твои мысли есть блики, что проходят на границе Материи,
Thy life a lapsing wave on Matter's sea.	Твоя жизнь есть волна, что по морю Материи катится.
A careful steward of Truth's limited means,	Заботливый дворецкий значений ограниченных Истины,
Treasuring her founded facts from the squandering Power,	Хранящий ее установленные факты от расточительной Силы,
It tethers mind to the tent-posts of sense,	К постовым будкам чувства она разум привязывает,
To a leaden grey routine clamps Life's caprice	Каприз Жизни прикрепляет к свинцово-серой рутине
And ties all creatures with the cords of Law.	И связывает все создания Закона веревками.
A vessel of transmuting alchemies,	Сосуд трансмутирующей алхимии,
A glue that sticks together mind life,	Клей, соединяющий разум и жизнь,
If Matter fails, all crumbling cracks and falls.	Если слабеет Материя, все, крошится и падает.
All upon Matter stands as on a rock.	Все на Материи стоит как на камне.
Yet this security and guarantor	Этот поручитель и гарант
Pressed for credentials an impostor proves:	Настаивает на проверке верительных грамот, что самозванец показывает:
A cheat of substance where no substance is,	Обман субстанцией, в которой субстанции нет,
An appearance and a symbol and a nought,	Кажимость, символ, ничто,
Its forms have no original right to.birth:	Чьи формы не имеют изначального права рождаться:
Its aspect of a fixed stability	Ее фиксированной стабильности аспект
Is the cover of a captive motion's swirl,	Есть покров водоворота плененного движения,
An order of the steps of Energy's dance	Порядка шагов танца Энергии,
Whose footmarks leave for ever the same signs,	Чьи следы всегда оставляют прежние знаки,
A concrete face of unsubstantial.	ime,	Конкретный лик несубстанционального Времени,
A trickle dotting the emptiness of Space:	Капля, точками пустоту Пространства усеивающая:
A stable-seeming movement without change,	Представляющееся стабильным движение без перемен,
Yet change arrives and the last change is death.	Но перемены идут, и последняя перемена есть смерть.
What seemed most real once, is Nihil's show.	Что когда-то казалось самым реальным, видимостью Ничто оказалось.
Its figures are snares that trap and.prison the sense;	Его фигуры - это ловушки, что чувство пленяют;
The beginningless void was its artificer:	Ее ремесленником была Пустота безначальная:
Nothing is there but aspects limned by Chance	Здесь нет ничего, кроме аспектов, разрисованных Случаем,
And seeming shapes of seeming Energy.	И кажущихся форм Энергии кажущейся.
All by Death's mercy breathe and live awhile,	Все милостью Смерти дышит и живет какое-то время,
All think and act by the Inconscient's grace.	Все благосклонностью Несознания мыслит и действует.
Addict of the roseate luxury of thy thoughts,	Наркоман светлой роскоши своих мыслей,
Turn not thy gaze within thyself to look	Не направляй свой взор внутрь себя, чтобы смотреть
At visions in the gleaming crystal, Mind,	На видения в хрустале мерцающем, Разуме,
Close not thy lids to dream the forms of Gods.	Не закрывай свои веки, чтобы видеть во сне формы Богов.
At last to open thy eyes consent and see	Открой глаза, наконец, согласись и увидь
The stuff of which thou and the world are made.	Вещество, из которого ты и мир сделаны.
Inconscient in the still inconscient Void	Несознательный, в немой Пустоте несознательной
Inexplicably a moving world sprang forth:	Необъяснимо движущийся мир прыгнул вперед:
Awhile secure, happily insensible,	Какое-то время спокойный, счастливо бесчувственный,
It could not rest content with its own truth.	Он не мог отдыхать, довольствуясь собственной правдой.
For something on its nescient breast was born	Ибо на его неведающей груди рождено было что-то,
Condemned to see and know, to feel and love,	Осужденное видеть и знать, ощущать и любить,
It watched its acts, imagined a soul within;	Оно наблюдало его действия, придумывало душу внутри;
It groped for truth and dreamed of Self and God.	Оно нащупывало правду, грезило о Себе и о Боге.
When all unconscious was, then all was well.	Когда все бессознательным было, все было прекрасно.
I, Death, was king and kept my regal state,	Я был царем и хранил свою царственность,
Designing my unwilled, unerring plan,	Проектируя свой ненамеренный, безошибочный план,
Creating with a calm insentient heart.	Творя со спокойным, бесчувственным сердцем.
In my sovereign power of unreality	В моей суверенной мощи нереальности,
Obliging nothingness to take a form,	Заставляя ничто принимать форму,
Infallibly my blind unthinking force	Безошибочно моя слепая, неразмышляющая сила,
Making by chance a fixity like fate's,	Устанавливающая случайно фиксированность как неизбежность судьбы,
By whim the formulas of Necessity,	Каприз - как Неизбежности формулы,
Founded on the hollow ground of the Inane	Утверждала на голой земле Пустоты
The sure bizarrerie of Nature's scheme.	Безошибочную причудливость схемы Природы.
I curbed the vacant ether into Space;	Эфир незаполненный изогнул я в Пространство,
A huge expanding and contracting breath	Огромное, расширяющееся и сжимающееся Дыхание
Harboured the fires of the universe:	Заселил огнями вселенной:
I struck out the supreme original spark	Я высекал высшую, первозданную вспышку
And spread its sparse ranked armies through the Inane,	И распространял ее рассеянные колонны армий сквозь Пустоту.
Manufactured the stars from the occult radiances,	Изготовлял звезды из оккультных сияний,
Marshalled the plattons of the invisible dance;	Выстраивал взводы незримого танца;
I formed earth's beauty out of atom and gas,	Я сформировал красоту земли из газа и атомов
And built from chemic plasm the living man.	И живых людей построил из химической плазмы.
Then Thought came in and spoilt the harmonious world:	Затем вошла Мысль и испортила мир гармоничный:
Matter began to hope and think and feel,	Материя стала надеяться, думать и чувствовать,
Tissue and nerve bore, joy and agony.	Ткань и нервы ощущали радость, агонию.
The incoascient cosmos strove to learn its task;	Несознательный космос старался свою задачу узнать,
An ignorant personal god was born in Mind	Невежественный персональный Бог был рожден в Разуме
And to understand invented reason's law,	И, чтоб понимать, изобрел резона закон,
The impersonal Vast throbbed back to man's desire,	Имперсональная Ширь трепетала в человека желании,
A trouble rocked the great world's blind still heart	Беспокойство сотрясало великого мира слепое, тихое сердце,
And Nature lost her wide immortal calm.	И Природа свой обширный, бессмертный покой утеряла.
Thus came this warped incomprehensible scene	Так пришла эта искаженная, непостижимая сцена
Of souls enmeshed in life's delight and pain	Душ, пойманных в сети восторга жизни и боли,
And Matter's sleep and Mind's mortality,	Сна Материи и смертности Разума,
Of beings in Nature's prison waiting death	Существ, в тюрьме Природы ожидающих смерти,
And consciousness left in seeking ignorance.	Сознания, оставленного в Неведении ищущем,
And evolution's slow arrested plan.	И эволюции медленного плана задержанного.
This is the world in which thou movst, astray	Это есть мир, в котором блуждаешь ты
In the tangled pathways of the human mind,	В запутанных проходах ума человеческого,
In the issueless circling of thy human life,	В безысходном кружении своей человеческой жизни,
Searching for thy soul and thinking God is here.	Свою душу и мыслящего Бога здесь ища.
But where is room for soul or place for God .	Но где есть комната для души или место для Бога
In the brute immensity,of a machine?	В животной необъятности машины?
A transient Breath thou takest for thy soul,	Преходящее Дыхание ты принимаешь за свою душу,
Born from a gas, a plasm, a sperm, a gene,	Рожденный из газа, плазмы, спермы и гена,
A magnified image of man's mind for God,	Человеческого разума возвышенный образ - за Бога,
A shadow of thyself thrown upon Space,	Тень себя, на Пространство отброшенную.
Interposed between the upper and nether Void,	Вставленное между Пустотой верхней и нижней,
Thy consciousness reflects the world around	Твое сознание отражает мир окружающий
In the distorting mirror of Ignorance	В кривом зеркале Неведения
Or upwards turns to catch imagined stars.	Или поворачивается вверх, чтобы схватить воображаемые звезды.
Or if a half Truth is playing with the earth	Или, если Полуправда играет с землей,
Throwing its light on a dark shadowy ground,	Бросая свой свет на темную, затененную почву,
It touches only and leaves a luminous smudge.	Она лишь касается и оставляет пятно освещенное.
Immortality thou claimest for thy spirit,	Бессмертие ты своему духу приписываешь,
But immortality for imperfect man,	Но бессмертие для несовершенного человека,
A god who hurts himself at every step,	Бога, что вредит себе на каждом шагу,
Would be a cycle of eternal pain.	Было бы циклом вечных страданий.
Wisdom and love thou claimest as thy right;	Мудрости и любви ты требуешь как своего права;
But knowledge in this world is error's make,	Но знание в этом мире есть ошибки супруг,
A brilliant procuress of Nescience,	Блестящая сводня Неведения,
And human love a posturer on earth-stage	Людская любовь - натурщица на земле-сцене,
Who imitates with verve a faery dance..	Которая имитирует живо феерический танец.
An extract pressed from hard experience,	Экстракт, выжатый из тяжелого опыта,
Man's knowledge casked in the barrels of Memory	В бочки Памяти знание человека набито
Has the harsh savour of a mortal draught:	И имеет грубый вкус смертности:
A sweet secretion from the erotic glands	Сладкая секреция из желез эротических,
Flatteriag and torturing the burning nerves,	Ласкающая и пытающая горящие нервы,
Love is a honey and poison in the breast	Любовь - это мед и отрава в груди,
Drunk by it as the nectar of the gods.	Опьяненною ею, как нектаром богов.
Earth's human wisdom is no great-browed power,	Человеческая мудрость земли - узколобая сила,
And love no gleaming angel from the skies.	А любовь - не блестящий ангел с небес.
If they aspire beyond earth's dullard air,	Если они за пределы спертого воздуха земли устремятся,
Arriving sunwards with &ail waxen wings	Поднимаясь к солнцу на хрупких крыльях из воска,
How high could reach that forced unnatural flight?	Насколько высок может быть тот насильственный полет неестественный?
But not on earth can divine wisdom reign	Не на земле возможно божественной мудрости царство,
And not on earth can divine love bc found;	И не на земле божественную любовь можно найти;
Heaven-born, only in heaven can they live,	Небеснорожденные, они могут жить лишь на небе;
Or else there too perhaps they are shining dreams.	Или, возможно, и там они тоже - лишь блестящие грезы.
Nay, is not all thou art and doest a dream?	Да разве все, что ты есть и что делаешь, не является грезой?
Thy mind and life are tricks of Matter's force.	Твой разум и жизнь - это трюки силы Материи.
If thy mind seems to thee a radiant sun,	Если твой разум тебе кажется солнцем лучистым,
If thy life runs a swift and glorious dream,	Если быстрым и славным потоком течет твоя жизнь,
This is the illusion of thy mortal heart	Это, однако,- лишь иллюзия твоего смертного сердца,
Dazzled by a ray of happiness or light.	Ослепленного лучом счастья иль света.
Impotent to live by their own right divine,	Не способные жить по своему собственному праву божественному,
Convinced of their brilliant unreality,	Уверенные в своей сияющей нереальности,
When their supporting ground is cut away,	Когда уходит из-под ног почва, что их поддерживает,
These children of Matter into Matter die.	Эти дети Материи умирают в Материю.
Even Matter vanishes into Energy's vague	Даже Материя в неопределенности Энергии исчезает,
And Energy is a motion of old Nought.	А Энергия есть движение все прежнего Ничто.
How shall the Ideal's unsubstantial hues	Как Идеала несубстанциональные оттенки
Be painted stiff on earth's vermilion blur,	Станут нарисованной банкнотой на пятне киноварном земли,
A dream within a dream come doubly true?	Как греза в грезе станет вдвойне правильной?
How shall the will-o'-the-wisp become a star?	Как блуждающий огонек станет звездой?
The Ideal is a malady of thy mind,	Идеал ума твоего есть расстройство,
A bright delirium of thy speech and thought,	Яркий бред твоей речи и мысли,
A strange wine of beauty lifting thee to false sight.	Странное вино красоты, поднимающее тебя к фальшивому зрелищу.
A noble fiction of thy yearnings made,	Благородная фикция, твоим желанием созданная,
Thy human imperfection it must share:	Твое человеческое несовершенство должен он разделить:
Its forms in Nature disappoint the heart,	Его формы в Природе разочаровывают сердце,
And never shall it find its heavenly shape	Он никогда не находит свою форму небесную
And never can it be fulfilled in Time.	И никогда не сможет осуществлен быть во Времени.
O soul misled by the splendour of thy thoughts,	О душа, великолепием своих мыслей обманутая,
O earthly creature with thy dream of heaven,	О земное создание, о небесах грезящее,
Obey, resigned and still, the earthly law.	Уймись, покорись, повинуйся земному закону.
Accept the light that falls upon thy days;	Прими краткий свет, что на дни твои падает;
Take what thou canst of Life's permitted joy,	Возьми, что можешь, от дозволенной радости Жизни,
Submitting to the ordeal of Fate's scourge	Подчинившись испытанию плетью судьбы,
Suffer what thou must of toil and grief and care.	Страдай, как должна ты, в труде, заботе и горе.
There shall approach silencing thy passionate heart	И твое страстное сердце смолкая приблизится
My long calm night of everlasting sleep:	К моей долгой тихой ночи вечного сна:
There into the hush from which thou cam'st retire."	Сюда, в тишину, из которой ушла ты".
End of Canto Two	Конец второй песни

Оглавление сервера по Интегральной Йоге