перейти на оглавление сайта

 

Шри Ауробиндо

Савитри

Книга X, Песня II,
ЕВАНГЕЛИЕ СМЕРТИ И ТЩЕТА ИДЕАЛА

перевод Леонида Ованесбекова
(первый перевод)

 
 

Sri Aurobindo

Savitri

Book X, Canto II,
THE GOSPEL OF DEATH AND VANITY OF THE IDEAL

translation by Leonid Ovanesbekov
(1st translation)

 



Book Ten Книга Десятая
THE BOOK OF THE DOUBLE TWILIGHT КНИГА ДВОЙСТВЕННОГО СУМРАКА
   
   
Canto II Песня II
THE GOSPEL OF DEATH AND VANITY OF THE IDEAL ЕВАНГЕЛИЕ СМЕРТИ И ТЩЕТА ИДЕАЛА
   
   
Then pealed the calm inexorable voice: Затем прогремел спокойный и неумолимый голос,
Abolishing hope, cancelling life's golden truths, Убивая надежду, сводя на нет золотые истины жизни.
Fatal its accents smote the trembling air. Его роковые акценты карали трепещущий воздух.
That lovely world swam thin and frail, most like Этот прекрасный мир плыл водянистый и хрупкий, больше похожий
Some pearly evanescent farewell gleam На какой-то жемчужный и эфемерный прощальный отблеск
On the faint verge of dusk in moonless eves. На слабой грани сумерек безлунного вечера.
"Prisoner of Nature, many-visioned spirit, "Пленник Природы, возомнивший многое дух,
Thought's creature in the ideal's realm enjoying Творение мысли, в царстве идеального наслаждающийся
Thy unsubstantial immortality Своим бесплотным бессмертием,
The subtle marvellous mind of man has feigned, Которое выдумал тонкий чудесный ум человека,
This is the world from which thy yearnings came. Это — мир, из которого вышли твои устремления.
When it would build eternity from the dust, Когда мысль человека хочет выстроить вечность из этой пыли,
Man's thought paints images illusion rounds; Она рисует вокруг иллюзорные картины;
Prophesying glories it shall never see, Предрекая великолепия, которых никогда не увидит,
It labours delicately among its dreams. Она старательно трудится среди своих грёз.
Behold this fleeing of light-tasselled shapes, Взгляни на эти летящие образы с султанами света,
Aerial raiment of unbodied gods; Эфирные одеяния бестелесных богов;
A rapture of things that never can be born, О восторге того, что никогда не сможет родиться,
Hope chants to hope a bright immortal choir; Одна надежда поёт другой весёлым хором бессмертных;
Cloud satisfies cloud, phantom to longing phantom Одно облако услаждает другое, одна иллюзия нежно склоняется
Leans sweetly, sweetly is clasped or sweetly chased. К другой, страстно желающей, нежно обнятой или нежно преследуемой.
This is the stuff from which the ideal is formed: Таков материал, из которого рождается идеал:
Its builder is thought, its base the heart's desire, Его строитель — мысль, его основа — желание сердца,
But nothing real answers to their call. Но ничто реальное не отвечает его зову.
The ideal dwells not in heaven, nor on the earth, Идеальное обитает не в небесах и не на земле,
A bright delirium of man's ardour of hope Это великолепный бред пылания людской надежды,
Drunk with the wine of its own fantasy. Пьяной от вина своей же фантазии.
It is a brilliant shadow's dreamy trail. Это сказочный шлейф сверкающей тени.
Thy vision's error builds the azure skies, Дефект твоего зрения возводит лазурные небеса,
Thy vision's error drew the rainbow's arch; Дефект твоего зрения рисует арку радуги;
Thy mortal longing made for thee a soul. Твоё смертное желание создало для тебя душу.
This angel in thy body thou callst love, Тот ангел в твоём теле, которого ты называешь любовью,
Who shapes his wings from thy emotion's hues, Чьи крылья получаются из оттенков твоих эмоций,
In a ferment of thy body has been born Был рождён ферментами твоего тела
And with the body that housed it it must die. И вместе с телом, что его поселило, должен умереть.
It is a passion of thy yearning cells, Это — страсть твоих тоскующих клеточек тела,
It is flesh that calls to flesh to serve its lust; Это плоть, что взывает к другой плоти с вожделением;
It is thy mind that seeks an answering mind Это — твой ум, что ищет отвечающий ум
And dreams awhile that it has found its mate; И мечтает пока, что нашёл свою половину;
It is thy life that asks a human prop Это — твоя жизнь, что просит человеческой опоры,
To uphold its weakness lonely in the world Чтобы поддерживать свою одинокую слабость в мире,
Or feeds its hunger on another's life. Или чтобы утолить свой голод жизнью другого.
A beast of prey that pauses in its prowl, Хищный зверь, что затаился, подкрадываясь к добыче,
It crouches under a bush in splendid flower Припал к земле под кустом, полным роскошных цветов,
To seize a heart and body for its food: Чтобы схватить сердце и тело и съесть:
This beast thou dreamst immortal and a god. Ты воображаешь, что этот зверь бессмертный и бог.
O human mind, vainly thou torturest О, ум человека, напрасно ты терзаешь
An hour's delight to stretch through infinity's Восторг одного часа, стараясь растянуть его в долгой пустоте
Long void and fill its formless, passionless gulfs, Бесконечности и заполнить её лишённые формы бесстрастные бездны,
Persuading the insensible Abyss Убеждая бесчувственную Пучину
To lend eternity to perishing things, Одолжить вечность для временных вещей,
And trickst the fragile movements of thy heart И обманываешь хрупкие движения своего сердца
With thy spirit's feint of immortality. Видимостью бессмертия своего духа.
All here emerges born from Nothingness; Всё здесь появляется, рождаясь из Ничего;
Encircled it lasts by the emptiness of Space, Оно остаётся, окружённое пустотой Пространства,
Awhile upheld by an unknowing Force, Какое-то время, поддерживаемое неведающей Силой,
Then crumbles back into its parent Nought: Затем падает, разрушаясь, назад в своего прародителя Ничто:
Only the mute Alone can for ever be. Только безмолвный Единый способен быть вечно.
In the Alone there is no room for love. В этом Едином нет места любви.
In vain to clothe love's perishable mud Напрасно, стараясь прикрыть бренную слякоть любви,
Thou hast woven on the Immortals' borrowed loom Ты соткала на станке, одолженном у Бессмертных,
The ideal's gorgeous and unfading robe. Прекрасное и неувядаемое платье идеала.
The ideal never yet was real made. Идеал ещё никогда не становился реальностью.
Imprisoned in form that glory cannot live; Это великолепие не может жить, заключённое в форму;
Into a body shut it breathes no more. Запертый в теле, он не сможет больше дышать.
Intangible, remote, for ever pure, Неосязаемый, далёкий и вечно чистый,
A sovereign of its own brilliant void, Повелитель собственной сверкающей пустоты,
Unwillingly it descends to earthly air Неохотно спускается он в земной воздух
To inhabit a white temple in man's heart: Поселиться в белом храме сердца человека:
In his heart it shines rejected by his life. В его сердце он сияет, отвергаемый его жизнью.
Immutable, bodiless, beautiful, grand and dumb, Неизменный, бесплотный, прекрасный, великий и молчаливый,
Immobile on its shining throne it sits; Неподвижно он восседает на своём сияющем троне;
Dumb it receives his offering and his prayer. Молча он принимает подношение и молитву человека.
It has no voice to answer to his call, У него нет ни голоса, ответить на зов человека,
No feet that move, no hands to take his gifts: Ни ног, чтоб идти, ни рук, чтобы взять его дары:
Aerial statue of the nude Idea, Эфирная статуя обнажённой Идеи,
Virgin conception of a bodiless god, Девственное представление о бестелесном боге,
Its light stirs man the thinker to create Его свет побуждает человека-мыслителя создавать
An earthly semblance of diviner things. Земное подобие божественного.
Its hued reflection falls upon man's acts; Окрашенный им отблеск падает на дела человека;
His institutions are its cenotaphs, Законы человека — памятники идеалу,
He signs his dead conventions with its name; Он подписывает свои мёртвые условности именем идеала;
His virtues don the Ideal's skiey robe Его добродетели облачены в небесные одеяния Идеального
And a nimbus of the outline of its face: И в контуры нимба его лица:
He hides their littleness with the divine Name. Человек прикрывает свою ничтожность божественным Именем.
Yet insufficient is the bright pretence Однако, этого светлого притворства недостаточно,
To screen their indigent and earthy make: Чтобы скрыть их нищий и земной покрой:
Earth only is there and not some heavenly source. Здесь — только земля, а не некий небесный источник.
If heavens there are they are veiled in their own light, Если б здесь были небеса, то скрытые в собственном свете,
If a Truth eternal somewhere reigns unknown, Если вечная Истина где-то царила бы, неизвестная,
It burns in a tremendous void of God; Она бы пылала в гигантской пустоте Бога;
For truth shines far from the falsehoods of the world; Потому что истина сияет вдали ото лжи мира;
How can the heavens come down to unhappy earth Как небеса смогут сойти на несчастливую землю,
Or the eternal lodge in drifting time? А вечность поселиться в плывущем по течению времени?
How shall the Ideal tread earth's dolorous soil Как Идеальное будет шагать по скорбной почве земли,
Where life is only a labour and a hope, Где жизнь — это лишь труд и надежда,
A child of Matter and by Matter fed, Дитя Материи и Материей вскормленная,
A fire flaming low in Nature's grate, Огонь, слабо горящий в камине Природы,
A wave that breaks upon a shore in Time, Волна, что разбивается о берег Времени,
A journey's toilsome trudge with death for goal? Утомительный труд путешественника со смертью в качестве цели?
The Avatars have lived and died in vain, Аватары прожили и умерли напрасно.
Vain was the sage's thought, the prophet's voice; Напрасны были мысль мудреца, голос пророка;
In vain is seen the shining upward Way. Напрасно видели сияющий и восходящий Путь.
Earth lies unchanged beneath the circling sun; Земля лежит, не изменившись, под кружащимся солнцем;
She loves her fall and no omnipotence Она любит своё падение, и нет всемогущества,
Her mortal imperfections can erase, Что смогло бы убрать её смертное несовершенство,
Force on man's crooked ignorance Heaven's straight line Переделать искривлённое невежество человека в прямую линию Неба
Or colonise a world of death with gods. Или заселить мир смерти богами.
O traveller in the chariot of the Sun, О, путешественница в колеснице Солнца,
High priestess in thy holy fancy's shrine Высокая жрица в часовне своей святой фантазии,
Who with a magic ritual in earth's house Что с магическим ритуалом в земном доме
Worshippest ideal and eternal love, Поклоняется вечной и идеальной любви,
What is this love thy thought has deified, Что такое эта любовь, которую твоя мысль обожествила,
This sacred legend and immortal myth? Это священная легенда или бессмертный миф?
It is a conscious yearning of thy flesh, Это — осознанное стремление твоей плоти,
It is a glorious burning of thy nerves, Это чудесное сгорание твоих нервов,
A rose of dream-splendour petalling thy mind, Роза роскошной мечты, закрывающая лепестками твой ум,
A great red rapture and torture of thy heart. Великий алый восторг и мука твоего сердца.
A sudden transfiguration of thy days, Внезапное преображение твоих дней,
It passes and the world is as before. Она проходит, и мир остаётся как прежде.
A ravishing edge of sweetness and of pain, Восхитительная острота сладости и боли,
A thrill in its yearning makes it seem divine, Трепет в своём стремлении заставляет её казаться божественной,
A golden bridge across the roar of the years, Золотой мост над громыханием лет,
A cord tying thee to eternity. Струна, связывающая тебя с вечностью.
And yet how brief and frail! how soon is spent И в то же время — как коротка и хрупка! Как быстро она проходит,
This treasure wasted by the gods on man, Это сокровище, растрачиваемое богами на человека,
This happy closeness as of soul to soul, Эта счастливая близость, словно близость души к душе,
This honey of the body's companionship, Этот мёд дружбы тела,
This heightened joy, this ecstasy in the veins, Эта возвышающая радость, этот экстаз текущий по венам,
This strange illumination of the sense! Это странное озарение чувств!
If Satyavan had lived, love would have died; Если бы Сатьяван жил, любовь давно бы уже умерла;
But Satyavan is dead and love shall live Но Сатьяван мёртв, и любовь будет жить
A little while in thy sad breast, until Ещё немного в твоей печальной груди, пока
His face and body fade on memory's wall И его лицо и тело не поблекнут на экране памяти,
Where other bodies, other faces come. Куда придут другие тела, другие лица.
When love breaks suddenly into the life Когда любовь врывается внезапно в жизнь,
At first man steps into a world of the sun; Сначала человек шагает в мир солнца;
In his passion he feels his heavenly element: Он ощущает в этой страсти свой небесный элемент:
But only a fine sunlit patch of earth Но прекрасный залитый солнцем участок земли —
The marvellous aspect took of heaven's outburst; Лишь одна чудесная сторона, взятая у порыва небес;
The snake is there and the worm in the heart of the rose. Там и змей есть, и червь в сердце розы.
A word, a moment's act can slay the god; Слово, секундное дело способны убить этого бога;
Precarious is his immortality, Бессмертие его так непрочно,
He has a thousand ways to suffer and die. Есть тысячи способов страдать для него и умереть.
Love cannot live by heavenly food alone, Любовь не может жить одной небесной пищей,
Only on sap of earth can it survive. Лишь на соку земли она способна выжить.
For thy passion was a sensual want refined, Поскольку страсть твоя была утончённым и чувственным желанием,
A hunger of the body and the heart; Жаждой тела и сердца,
Thy want can tire and cease or turn elsewhere. Она может прискучить, уйти и повернуть куда-нибудь ещё.
Or love may meet a dire and pitiless end Или же любовь может встретить ужасный и безжалостный конец
By bitter treason, or wrath with cruel wounds Из-за горькой измены, или гнев с жестокими ранами
Separate, or thy unsatisfied will to others Разлучит, или твоё неудовлетворённое желание толкнёт
Depart when first love's joy lies stripped and slain: Уйти к другому, когда радость первой любви спадёт, отринутая и убитая:
A dull indifference replaces fire Тусклое равнодушие сменяет огонь,
Or an endearing habit imitates love: Или привычка ласки, что подражает любви:
An outward and uneasy union lasts Остаётся внешнее и неудобное объединение
Or the routine of a life's compromise: Или обыденность жизненного компромисса:
Where once the seed of oneness had been cast Там, где некогда было брошено семя единства
Into a semblance of spiritual ground В подобие духовной почвы
By a divine adventure of heavenly powers Божественным дерзновением небесных сил,
Two strive, constant associates without joy, Теперь борятся двое, постоянно безрадостно связанные,
Two egos straining in a single leash, Два эго, напрягшиеся в единой упряжке,
Two minds divided by their jarring thoughts, Два ума, разделённые раздражёнными мыслями,
Two spirits disjoined, for ever separate. Два разобщённых духа, разделённых навеки.
Thus is the ideal falsified in man's world; Таков идеал, искажённый в мире людей;
Trivial or sombre, disillusion comes, Обыденно или хмуро приходит разочарование,
Life's harsh reality stares at the soul: Грубая реальность жизни пристально смотрит на душу:
Heaven's hour adjourned flees into bodiless Time. Час небесной отсрочки улетает в бесплотное Время.
Death saves thee from this and saves Satyavan: Смерть спасает от этого и тебя и Сатьявана:
He now is safe, delivered from himself; Он сейчас в безопасности, освобождённый от самого себя;
He travels to silence and felicity. Он путешествует к счастью и тишине.
Call him not back to the treacheries of earth Не зови его назад к вероломству земли
And the poor petty life of animal Man. И к скудной пустячной жизни животного Человека.
In my vast tranquil spaces let him sleep В моих широких просторных пространствах позволь ему спать
In harmony with the mighty hush of death В гармонии с могучей тишиною смерти,
Where love lies slumbering on the breast of peace. Где любовь лежит в дрёме на груди у покоя.
And thou, go back alone to thy frail world: А ты — возвращайся одна в свой хрупкий мир:
Chastise thy heart with knowledge, unhood to see, Покарай своё сердце знанием, раскрой глаза, посмотри
Thy nature raised into clear living heights, На собственную природу, поднятую в чистые живые высоты,
The heaven-bird's view from unimagined peaks. Взглядом небесной птицы с невообразимых высот.
For when thou givest thy spirit to a dream Потому, что когда ты отдаёшь свой дух грёзе,
Soon hard necessity will smite thee awake: Вскоре тяжёлая необходимость заставлит тебя проснуться:
Purest delight began and it must end. Чистейший восторг имел начало и должен иметь конец.
Thou too shalt know, thy heart no anchor swinging, Узнай также, твоё сердце — не якорь, что держит
Thy cradled soul moored in eternal seas. Твою убаюканную душу, пришвартованную в вечных морях.
Vain are the cycles of thy brilliant mind. Напрасны кружения твоего блестящего ума.
Renounce, forgetting joy and hope and tears, Оставь, забывая радость, надежды и слёзы,
Thy passionate nature in the bosom profound Свою страстную природу в глубокой груди
Of a happy Nothingness and worldless Calm, Счастливого Небытия и бессловесной Тишины,
Delivered into my mysterious rest. Освобождённых в моём таинственном покое.
One with my fathomless Nihil all forget. Наедине с моим бездонным Ничто забывается всё.
Forget thy fruitless spirit's waste of force, Забудь бесплодную трату сил духа,
Forget the weary circle of thy birth, Забудь утомительный цикл своего рождения,
Forget the joy and the struggle and the pain, Забудь эту радость, сраженья и боль,
The vague spiritual quest which first began Неясный духовный поиск, что начался впервые
When worlds broke forth like clusters of fire-flowers, Когда миры вырвались вперёд, словно гроздья огненных цветов,
And great burning thoughts voyaged through the sky of mind И великие пылающие мысли путешествовали по небу ума,
And Time and its aeons crawled across the vasts А Время и его эпохи ползли через просторы,
And souls emerged into mortality." И души проявлялись в смертном мире."
   But Savitri replied to the dark Power:    Но Савитри ответила тёмной Силе:
"A dangerous music now thou findst, O Death, "Опасную музыку ты сейчас ищешь, о Смерть,
Melting thy speech into harmonious pain, Переплавляя свою речь в гармонию боли
And flut'st alluringly to tired hopes И соблазнительно подыгрывая уставшим надеждам,
Thy falsehoods mingled with sad strains of truth. Твоя ложь смешалась с печальным надрывом истины.
But I forbid thy voice to slay my soul. Но я не дам твоему голосу убить мою душу.
My love is not a hunger of the heart, Моя любовь — не просто жажда сердца,
My love is not a craving of the flesh; Моя любовь — не вожделенье тела;
It came to me from God, to God returns. Она пришла ко мне от Бога, к Богу возвращается.
Even in all that life and man have marred, Даже в том, что исказили жизнь и человек,
A whisper of divinity still is heard, Всё равно слышен шёпот божественного,
A breath is felt from the eternal spheres. Дыхание чувствуется вечных сфер.
Allowed by Heaven and wonderful to man Ставший возможным для человека благодаря Небу и чуду,
A sweet fire-rhythm of passion chants to love. Сладкий огненный ритм страсти поёт для любви.
There is a hope in its wild infinite cry; Есть надежда в его неистовом бесконечном кличе;
It rings with callings from forgotten heights, Он звенит призывом с позабытых высот,
And when its strains are hushed to high-winged souls И когда его усилия утихают для сильнокрылых душ
In their empyrean, its burning breath В их поднебесьях, его обжигающее дыхание
Survives beyond, the rapturous core of suns Остаётся живым на другой стороне, восторженная сердцевина солнц,
That flame for ever pure in skies unseen, Что пылают, вечно чистые, в невидимых небесах,
A voice of the eternal Ecstasy. Словно голос вечного Экстаза.
One day I shall behold my great sweet world Однажды я увижу мой великий и сладостный мир
Put off the dire disguises of the gods, Скинувшим страшные маски богов,
Unveil from terror and disrobe from sin. Снявшим покрывала страха и одежды греха.
Appeased we shall draw near our mother's face, Успокоенные, мы привлечём к себе лицо нашей матери,
We shall cast our candid souls upon her lap; Мы бросим наши искренние души ей на колени;
Then shall we clasp the ecstasy we chase, Тогда мы обнимем экстаз, за которым гнались,
Then shall we shudder with the long-sought god, Тогда начнём трепетать вместе с богом, которого так долго искали,
Then shall we find Heaven's unexpected strain. Тогда мы обретём нежданное родство с Небесами.
Not only is there hope for godheads pure; Здесь есть надежда не только для чистых богов;
The violent and darkened deities Яростные и ставшие тёмными божества
Leaped down from the one breast in rage to find Спрыгнут с этой единой груди в гневе, чтобы найти
What the white gods had missed: they too are safe; То, что упустили светлые боги: их тоже спасут;
A mother's eyes are on them and her arms Глаза матери смотрят на них, руки её
Stretched out in love desire her rebel sons. Тянутся с любовью к своим мятежным сынам.
One who came love and lover and beloved Тот, кто пришёл как любовь, как любящий, как любимый,
Eternal, built himself a wondrous field Вечный, сделал себя невиданным полем
And wove the measures of a marvellous dance. И соткал ритмы чудесного танца.
There in its circles and its magic turns Там, в своих циклах и магических поворотах,
Attracted he arrives, repelled he flees. Притягиваемый, он приходит, отталкиваемый, он улетает.
In the wild devious promptings of his mind В буйных окольных подсказках собственного ума,
He tastes the honey of tears and puts off joy Он пробует мёд слёз и отдаляет радость,
Repenting, and has laughter and has wrath, Раскаивается, смеётся и злится,
And both are a broken music of the soul И то, и другое — рваная музыка той души,
Which seeks out reconciled its heavenly rhyme. Что ищет, выверяя, свою небесную рифму.
Ever he comes to us across the years Вечно он движется к нам сквозь все эти годы,
Bearing a new sweet face that is the old. Принося новый сладостный лик, что такой же, как прежний.
His bliss laughs to us or it calls concealed Блаженство его улыбается нам или скрыто зовёт,
Like a far-heard unseen entrancing flute Как еле слышная издалека невидимая завораживающая флейта
From moonlit branches in the throbbing woods, Из залитых лунным светом ветвей в трепещущих рощах,
Tempting our angry search and passionate pain. Искушая наш сердитый поиск и страстную боль.
Disguised the Lover seeks and draws our souls. Скрытый маской, Любящий ищет и тянет к себе наши души.
He named himself for me, grew Satyavan. Он назвал себя мне, став Сатьяваном.
For we were man and woman from the first, Потому, что мы были мужчиной и женщиной с самых начал,
The twin souls born from one undying fire. Две души, близнецы, что родились из единого негасимого пламени.
Did he not dawn on me in other stars? Разве не он просыпался на мне под другими звёздами?
How has he through the thickets of the world Как же он через двери этого мира
Pursued me like a lion in the night Гнался за мной, словно лев в тёмной ночи,
And come upon me suddenly in the ways Вышел внезапно на меня на этих дорогах
And seized me with his glorious golden leap! И схватил меня в своём славном, прекрасном прыжке!
Unsatisfied he yearned for me through time, Ненасытившись, он устремлялся ко мне через время,
Sometimes with wrath and sometimes with sweet peace Иногда с гневом, иногда в сладком покое,
Desiring me since first the world began. Желая меня с тех пор, как начался мир.
He rose like a wild wave out of the floods Он поднимался как неистовый вал в половодье
And dragged me helpless into seas of bliss. И утягивал меня, беспомощную, в моря блаженства.
Out of my curtained past his arms arrive; Из моего скрытого занавесом прошлого дотянулись его руки;
They have touched me like the soft persuading wind, Они коснулись меня как мягкий убеждающий ветер,
They have plucked me like a glad and trembling flower, Они вырвали меня как радостный и трепетавший цветок,
And clasped me happily burned in ruthless flame. И обняли, счастливо горящую в безжалостном пламени.
I too have found him charmed in lovely forms Я тоже нашла его, очарованного, в восхитительных формах,
And run delighted to his distant voice И бежала, в восторге, на его далёкий призыв,
And pressed to him past many dreadful bars. И рвалась к нему, минуя много ужасных преград.
If there is a yet happier greater god, Если есть ещё более счастливое и великое божество,
Let him first wear the face of Satyavan Позволь ему первому обрести лик Сатьявана
And let his soul be one with him I love; И дай его душе быть единой с тем, кого я люблю;
So let him seek me that I may desire. Поэтому — позволь ему дальше искать меня, чтоб я могла дальше желать.
For only one heart beats within my breast Потому, что одно лишь сердце бьётся в моей груди
And one god sits there throned. Advance, O Death, И единственный бог сидит там на троне. Иди дальше, о Смерть,
Beyond the phantom beauty of this world; За пределы призрачной красоты этого мира;
For of its citizens I am not one. Потому что среди его жителей меня нет.
I cherish God the Fire, not God the Dream." Мне дорог Бог Огня, не Бог Грёзы."
But Death once more inflicted on her heart Но бог Смерти снова ударил её сердце
The majesty of his calm and dreadful voice: Величием своего спокойного и ужасного голоса:
"A bright hallucination are thy thoughts. "Яркие галлюцинации — твои мысли.
A prisoner haled by a spiritual cord, Пленница, которую волокут духовным канатом,
Of thy own sensuous will the ardent slave, Пылкая рабыня собственного чувственного желания,
Thou sendest eagle-poised to meet the sun Ты посылаешь встречать солнце парящие подобно орлам
Words winged with the red splendour of thy heart. Слова, окрылённые алым великолепием твоего сердца.
But knowledge dwells not in the passionate heart; Но знание не живёт в страстном сердце;
The heart's words fall back unheard from Wisdom's throne Слова сердца слетают назад, неуслышанными от трона Мудрости,
Vain is thy longing to build heaven on earth. Напрасно твоё стремление выстроить небеса на земле.
Artificer of Ideal and Idea, Изобретатель Идеального и Идеи,
Mind, child of Matter in the womb of Life, Ум, дитя Материи в лоне Жизни,
To higher levels persuades his parents' steps: Уговаривает шагнуть своих родителей на уровни выше:
Inapt, they follow ill the daring guide. Неумелые, они еле тащатся за смелым проводником.
But Mind, a glorious traveller in the sky, Но Ум, прекрасный путешественник по небу,
Walks lamely on the earth with footsteps slow; Идёт, хромая, по земле нескорым шагом;
Hardly he can mould the life's rebellious stuff, С трудом ему удаётся направить в русло бунтующую материю жизни,
Hardly can he hold the galloping hooves of sense: С трудом он способен сдержать эти скачущие копыта чувств:
His thoughts look straight into the very heavens; Его мысли смотрят прямо в самые небеса;
They draw their gold from a celestial mine, Они извлекают своё золото из божественного рудника,
His acts work painfully a common ore. Его дела с мучением работают над рудой обыденного.
All thy high dreams were made by Matter's mind Все твои высокие грёзы созданы умом Материи
To solace its dull work in Matter's jail, Для утешения его скучной работы в тюрьме Материального,
Its only house where it alone seems true. Его единственном убежище, где оно только и кажется истинным.
A solid image of reality Некий непрерывный образ реальности
Carved out of being to prop the works of Time, Вырезан из бытия, чтобы поддерживать работы Времени,
Matter on the firm earth sits strong and sure. Крепко и уверенно сидит Материя на этой твёрдой земле.
It is the first-born of created things, Она — первенец из сотворённого,
It stands the last when mind and life are slain, Она остаётся в конце, когда ум и жизнь убиты,
And if it ended all would cease to be. И если кончилась бы и она, всё бы существовать перестало.
All else is only its outcome or its phase: Остальное — лишь её стадии или её результаты:
Thy soul is a brief flower by the gardener Mind Твоя душа — недолгий цветок, что Умом-садовником
Created in thy matter's terrain plot; Выращен на земной делянке твоей плоти;
It perishes with the plant on which it grows, Он гибнет вместе с растением, на котором он вырос,
For from earth's sap it draws its heavenly hue: Потому что из сока земли черпает он свой небесный оттенок:
Thy thoughts are gleams that pass on Matter's verge, Твои мысли — его лучи, что идут по краю Материи,
Thy life a lapsing wave on Matter's sea. Твоя жизнь — волна, что стихает в море Материи.
A careful steward of Truth's limited means, Заботливый приказчик ограниченных богатств Истины,
Treasuring her founded facts from the squandering Power, Охраняющий найденные ею факты от расточительной Силы,
It tethers mind to the tent-posts of sense, Он привязывает ум к палаточным столбикам чувства,
To a leaden grey routine clamps Life's caprice К свинцово-серой рутине цепляет каприз Жизни
And ties all creatures with the cords of Law. И связывает все творения верёвками Закона.
A vessel of transmuting alchemies, Это — сосуд преобразующих алхимий,
A glue that sticks together mind and life, Клей, что соединяет вместе ум и жизнь,
If Matter fails, all crumbling cracks and falls. Если исчезнет Материя, всё, крошась, разрушится и распадётся.
All upon Matter stands as on a rock. Всё на Материи стоит как на скале.
Yet this security and guarantor И при том эта поручительница и гарант
Pressed for credentials an impostor proves: Настаивает на мандате, что даёт самозванке право
A cheat of substance where no substance is, На обман субстанции, в которой и субстанции то нет,
An appearance and a symbol and a nought, На видимость, на символ, на ничто,
Its forms have no original right to birth: У чьих (субстанции) форм нет изначального права на рождение:
Its aspect of a fixed stability Её образ прочной стабильности
Is the cover of a captive motion's swirl, Это маска вихря пленённого движения,
An order of the steps of Energy's dance Порядок шагов в танце Энергии,
Whose footmarks leave for ever the same signs, Чьи следы оставляют всегда те же самые знаки,
A concrete face of unsubstantial Time, Сгустившийся лик бестелесного Времени,
A trickle dotting the emptiness of Space: Струйка, усеивающая брызгами пустоту Пространства:
A stable-seeming movement without change, Кажущееся стабильным движение без изменений,
Yet change arrives and the last change is death. Но всё же перемены приходят, и последняя перемена — смерть.
What seemed most real once, is Nihil's show. То, что когда-то казалось самым реальным, теперь — демонстрация Ничто.
Its figures are snares that trap and prison the sense; Её образы — силки, что ловят и пленяют чувство;
The beginningless Void was its artificer: Не знавшая начала Пустота была её изобретателем:
Nothing is there but aspects limned by Chance Здесь нет ничего, кроме образов, нарисованных Случайностью
And seeming shapes of seeming Energy. И кажущихся форм кажущейся Энергии.
All by Death's mercy breathe and live awhile, Всё милостью Смерти дышит и живёт какое-то время,
All think and act by the Inconscient's grace. Всё мыслит и действует благосклонностью Несознания.
Addict of the roseate luxury of thy thoughts, Пристрастившись как к наркотику к светлой роскоши своих мыслей,
Turn not thy gaze within thyself to look Не оборачивай взгляд внутрь себя, чтобы смотреть
At visions in the gleaming crystal, Mind, На видения в мерцающем кристалле, Уме,
Close not thy lids to dream the forms of Gods. Не закрывай свои веки, чтобы грезить обличьем Богов.
At last to open thy eyes consent and see Открой глаза наконец, согласись и взгляни на
The stuff of which thou and the world are made. То вещество, из которого ты и мир были созданы.
Inconscient in the dumb inconscient Void Неосознающий в немой несознательной Пустоте,
Inexplicably a moving world sprang forth: Необъяснимо движущийся мир прыгнул вперёд:
Awhile secure, happily insensible, Какое-то время спустя, спокойный, счастливо бесчувственный,
It could not rest content with its own truth. Он не смог отдыхать, довольствуясь собственной правдой.
For something on its nescient breast was born Потому что на его неведающей груди родилось нечто,
Condemned to see and know, to feel and love, Осуждённое видеть и знать, чувствовать и любить,
It watched its acts, imagined a soul within; Оно рассматривало свои дела, вообразив душу внутри;
It groped for truth and dreamed of Self and God. Оно искало наощупь истину и мечтало о Высшем "Я" и о Боге.
When all unconscious was, then all was well. Когда всё было неосознанным, всё было отлично.
I, Death, was king and kept my regal state, Я, Бог Смерти, был царём и сохранял свой царский статус,
Designing my unwilled, unerring plan, Составляя свой невольный безошибочный план,
Creating with a calm insentient heart. Творя с тихим бесчувственным сердцем.
In my sovereign power of unreality В моём верховном могуществе нереального
Obliging nothingness to take a form, Заставляя небытиё принимать форму,
Infallibly my blind unthinking force Моя слепая неразмышляющая сила,
Making by chance a fixity like fate's, Создавая стабильность при помощи случая, подобно судьбе,
By whim the formulas of Necessity, По прихоти создавая формулы Необходимости,
Founded on the hollow ground of the Inane На пустой земле Ничто непогрешимо возводила
The sure bizarrerie of Nature's scheme. Надёжную причудливость системы Природы.
I curved the vacant ether into Space; Я изогнул пустой эфир в Пространство;
A huge expanding and contracting Breath Огромное расширяющееся и сжимающееся Дыхание
Harboured the fires of the universe: Приютило огни вселенной:
I struck out the supreme original spark Я высек из наивысшего изначальную искру
And spread its sparse ranked armies through the Inane, И раскидал её рассеянные упорядоченные армии сквозь Ничто,
Manufactured the stars from the occult radiances, Я создал звёзды из оккультных излучений,
Marshalled the platoons of the invisible dance; Сгруппировал их в невидимом танце;
I formed earth's beauty out of atom and gas, Я создал красоту земли из атома и газа
And built from chemic plasm the living man. И выстроил из химической плазмы живого человека.
Then Thought came in and spoiled the harmonious world: Затем тут появилась Мысль и запятнала гармоничный мир:
Matter began to hope and think and feel, Материя начала надеяться, чувствовать и думать,
Tissue and nerve bore joy and agony. Ткань тела, нервы — испытывать агонию и радость.
The inconscient cosmos strove to learn its task; Несознающий космос силился понять свою задачу;
An ignorant personal God was born in Mind Ум породил невежественного личного Бога
And to understand invented reason's law, И, чтобы понимать, изобрёл закон причины,
The impersonal Vast throbbed back to man's desire, В безличной Широте забился пульс желаний человека,
A trouble rocked the great world's blind still heart А беспокойство всколыхнуло тихую слепую сердцевину этого большого мира,
And Nature lost her wide immortal calm. Природа потеряла своё широкое спокойствие бессмертного.
Thus came this warped incomprehensible scene Так пришла эта искажённая и ограниченная картина
Of souls emmeshed in life's delight and pain Душ, запутавшихся в боли и восторге жизни,
And Matter's sleep and Mind's mortality, Во сне Материи, в смертности Ума,
Of beings in Nature's prison waiting death Существ, что ожидают смерти в тюремной камере Природы,
And consciousness left in seeking ignorance Сознания, остающегося в ищущем неведении
And evolution's slow arrested plan. И медленном и сковывающем плане эволюции.
This is the world in which thou mov'st, astray Всё это — мир, в котором ты идёшь, блуждая
In the tangled pathways of the human mind, По запутанным тропинкам человеческого ума,
In the issueless circling of thy human life, В безвыходном кружении человеческой жизни,
Searching for thy soul and thinking God is here. Разыскивая здесь свою душу и мыслящего Бога.
But where is room for soul or place for God Но где же комната для души и место для Бога
In the brute immensity of a machine? В этой жестокой необъятности машины?
A transient Breath thou takest for thy soul, Преходящее Дыхание ты принимаешь за душу,
Born from a gas, a plasm, a sperm, a gene, Родившийся из газа, плазмы, спермы и гена,
A magnified image of man's mind for God, Преувеличенный образ ума человека — за Бога,
A shadow of thyself thrown upon Space. Собственную тень, отбрасываемую на Пространство.
Interposed between the upper and nether Void, Вклинившееся между Пустотой вверху и внизу,
Thy consciousness reflects the world around Твоё сознание отражает окружающий мир вокруг
In the distorting mirror of Ignorance В искривлённом зеркале Невежества
Or upwards turns to catch imagined stars. Или обращается вверх, чтоб ухватить воображаемые звёзды.
Or if a half-Truth is playing with the earth Или, когда полу-Истина играет с землёй,
Throwing its light on a dark shadowy ground, Бросая свой свет на тёмную тенистую почву,
It touches only and leaves a luminous smudge. Оно лишь касается и оставляет светлое пятно.
Immortality thou claimest for thy spirit, Бессмертия требуешь ты для своего духа,
But immortality for imperfect man, Но бессмертие для несовершенного человека,
A god who hurts himself at every step, Некого бога, что ранит себя на каждом шагу,
Would be a cycle of eternal pain. Стало бы круговоротом вечной боли.
Wisdom and love thou claimest as thy right; Ты требуешь мудрости и любви как своё право;
But knowledge in this world is error's mate, Но знание в этом мире — супруг ошибки,
A brilliant procuress of Nescience, Блестящая сводня Неведения,
And human love a posturer on earth-stage Любовь человека — позёр на земной сцене,
Who imitates with verve a faery dance. Что своей яркостью имитирует феерический танец.
An extract pressed from hard experience, Экстракт, выжатый из тяжелого опыта,
Man's knowledge casked in the barrels of Memory Знание человека набито в бочки Памяти
Has the harsh savour of a mortal draught: И имеет жёсткий привкус смертных усилий:
A sweet secretion from the erotic glands Сладкие выделения из эротических желез,
Flattering and torturing the burning nerves, Ласкающие и мучающие разгорячённые нервы,
Love is a honey and poison in the breast Любовь — это мёд и отрава в груди,
Drunk by it as the nectar of the gods. Опьянённой ею, словно нектаром богов.
Earth's human wisdom is no great-browed power, Человеческая мудрость земли — не высоколобая сила,
And love no gleaming angel from the skies; И любовь — не светящийся ангел с небес;
If they aspire beyond earth's dullard air, Если они устремятся за пределы земного тусклого воздуха,
Arriving sunwards with frail waxen wings, Воспаряя к солнцу на хрупких, воску подобных, крыльях,
How high could reach that forced unnatural flight? Как высоко может подняться то, что движет этим неестественным полётом?
But not on earth can divine wisdom reign Не на земле может царить божественная мудрость,
And not on earth can divine love be found; И не на земле возможно найти божественную любовь:
Heaven-born, only in heaven can they live; Рождённые небесами, только на небесах они и могут жить;
Or else there too perhaps they are shining dreams. Либо, что тоже возможно, они — лишь сияющие сны.
Nay, is not all thou art and doest a dream? И даже больше, разве всё, что ты есть и твои все дела — это не сон?
Thy mind and life are tricks of Matter's force. Твои ум и жизнь — это трюки силы Материи.
If thy mind seems to thee a radiant sun, Если твой ум и кажется тебе сияющим солнцем,
If thy life runs a swift and glorious stream, Если твоя жизнь бежит быстрым чудесным потоком —
This is the illusion of thy mortal heart Это иллюзия твоего смертного сердца,
Dazzled by a ray of happiness or light. Ослеплённого лучом счастья или света.
Impotent to live by their own right divine, Бессильные жить в своём божественном праве,
Convinced of their brilliant unreality, И верящие в свою сверкающую нереальность,
When their supporting ground is cut away, Когда поддерживающая их почва уходит из-под ног,
These children of Matter into Matter die. Все эти сыновья Материи в Материи же и гибнут.
Even Matter vanishes into Energy's vague Даже Материя исчезает в неопределённости Энергии,
And Energy is a motion of old Nought. А Энергия — это движение древнего Ничто.
How shall the Ideal's unsubstantial hues Как бестелесные цвета Идеала
Be painted stiff on earth's vermilion blur, Смогут быть прочно нарисованы на киноварном пятне земли,
A dream within a dream come doubly true? Как сон внутри сна станет вдвойне истинным?
How shall the will-o'-the-wisp become a star? Как блуждающий огонёк станет звездой?
The Ideal is a malady of thy mind, Идеал — это помрачение твоего ума,
A bright delirium of thy speech and thought, Яркий бред твоей речи и мысли,
A strange wine of beauty lifting thee to false sight. Странное вино красоты, поднимающее тебя к ложному видению.
A noble fiction of thy yearnings made, В благородном вымысле, созданном твоими устремлениями,
Thy human imperfection it must share: Вынуждено участвовать твоё человеческое несовершенство:
Its forms in Nature disappoint the heart, Его формы в Природе разочаровывают сердце,
And never shall it find its heavenly shape И никогда он не найдёт свой небесный облик,
And never can it be fulfilled in Time. И никогда он не сможет реализоваться во Времени.
O soul misled by the splendour of thy thoughts, О душа, сбитая с толку великолепием своих мыслей,
O earthly creature with thy dream of heaven, О земное творение со своей мечтой о небесах,
Obey, resigned and still, the earthly law. Подчинись земному закону, примирись и успокойся.
Accept the brief light that falls upon thy days; Прими краткий свет, освещающий твои дни;
Take what thou canst of Life's permitted joy; Возьми, что сможешь от позволенной радости Жизни;
Submitting to the ordeal of fate's scourge Подвергаясь тяжелому испытанию печатью судьбы,
Suffer what thou must of toil and grief and care. Страдай так, как должна страдать в труде, горе, заботе.
There shall approach silencing thy passionate heart И тогда твоё страстное сердце молча приблизится
My long calm night of everlasting sleep: К моей долгой и спокойной ночи вечно длящегося сна:
There into the hush from which thou cam'st retire." Сюда, в тишину, из которой ты вышла."
   
End of Canto Two Конец второй песни
   
  Перевод Ованесбекова Л.Г. 2004 ноя 07 вс, посл. ред. 2005 ноя 17 чт

 


Оглавление книги

Начальная страница
Интернет сервер по Интегральной Йоге
на компьютере http://integral-yoga.narod.ru/

e-mail: Leonid Ovanesbekov <ovanesbekov@mail.ru>