Sri Aurobindo

Шри Ауробиндо

SAVITRI

САВИТРИ

Book One

Книга Первая

THE BOOK OF BEGINNINGS

КНИГА НАЧАЛ

Canto II

Песня II

THE ISSUE

РЕШАЮЩИЙ МОМЕНТ

Awhile, withdrawn in secret fields of thought,

Затянутый на время в тайные пространства мысли,

Her mind moved in a many-imaged past

Её (Савитри) ум странствовал в знакомом, многоликом прошлом,

That lived again and saw its end approach:

Что оживало заново и видело как близится его конец:

Dying, it lived imperishably in her;

Оно, сходя со сцены, продолжало жить, не разрушаясь в ней;

Transient and vanishing from transient eyes,

Недолговечное и ускользавшее от бренных глаз,

Invisible, a fateful ghost of self,

Невидимое, роковое отраженье внутреннего “я”,

It bore the future on its phantom breast.

Оно несло грядущее на призрачной своей груди.

Along the fleeting event's far-backward trail

Вдоль следа исчезающих вдали событий

Regressed the stream of the insistent hours,

Вспять уходил поток настаивавших на своём часов,

And on the bank of the mysterious flood

А на песчаном берегу загадочной реки,

Peopled with well-loved forms now seen no more

Где жили облики любимых, которых больше не увидеть,

And the subtle images of things that were,

И тонкие видения вещей, которые когда-то были,

Her witness spirit stood reviewing Time.

Стоял её свидетель-дух, перепросматривая Время.

All that she once had hoped and dreamed and been,

Все то, на что она надеялась, о чём мечтала, и что было,

Flew past her eagle-winged through memory's skies.

Летело мимо на орлиных крыльях в небесах воспоминаний.

As in a many-hued flaming inner dawn,

И словно в многоцветном внутреннем пылающем рассвете,

Her life's broad highways and its sweet bypaths

Её широкие дороги жизни и чудесные тропинки

Lay mapped to her sun-clear recording view,

Лежали как на карте перед чистым, солнечным, запоминавшим взглядом,

From the bright country of her childhood's days

От яркой и безоблачной страны её дней детства,

And the blue mountains of her soaring youth

И синих гор её парящей юности,

And the paradise groves and peacock wings of Love

Павлиньих крыльев, райских рощ Любви,

To joy clutched under the silent shadow of doom

До радости, зажатой под безмолвной тенью рока

In a last turn where heaven raced with hell.

В последнем повороте гонки ада и небес.

Twelve passionate months led in a day of fate.

Двенадцать страстных месяцев вели ко дню судьбы.

An absolute supernatural darkness falls

Предельная и сверхъестественная тьма порою падает на человека,

On man sometimes when he draws near to God:

Когда он приближается к Всевышнему:

An hour arrives when fail all Nature's means;

Приходит час, когда отказывают все приспособления Природы,

Forced out from the protecting Ignorance

И выбитый из под защитного Невежества,

And flung back on his naked primal need,

Отброшенный назад до голых примитивных нужд,

He at length must cast from him his surface soul

Он должен скинуть, наконец, с себя поверхностную душу,

And be the ungarbed entity within:

Став неприкрытой сущностью внутри:

That hour had fallen now on Savitri.

Таков был час, что ныне опустился на Савитри.

A point she had reached where life must be in vain

Она достигла точки, где — или жизнь окажется напрасной,

Or, in her unborn element awake,

Или она, проснувшись в нерождённом элементе,

Her will must cancel her body's destiny.

Должна своею волей отменить судьбу, навязанную телу.

For only the unborn spirit's timeless power

Лишь нерождённый дух своей вневременною силой

Can lift the yoke imposed by birth in Time.

Способен приподнять ярмо, одетое рождением во Времени.

Only the Self that builds this figure of self

Лишь Высшее Божественное "Я", что строит образ внутреннего "я",

Can rase the fixed interminable line

Стереть способно жёсткую и нескончаемую линию,

That joins these changing names, these numberless lives,

Что связывает все менявшиеся имена, бесчисленные жизни,

These new oblivious personalities

Все эти забываемые снова персональности,

And keeps still lurking in our conscious acts

И продолжает сохранять таящийся в сознательных делах,

The trail of old forgotten thoughts and deeds,

След старых позабытых мыслей и поступков,

Disown the legacy of our buried selves,

Не признавая завещаний погребённых "я",

The burdensome heirship to our vanished forms

Наследство, чересчур тяжёлое для наших быстротечных форм,

Accepted blindly by the body and soul.

Вслепую принятое телом и душой.

An episode in an unremembered tale,

Один из эпизодов позабытой повести,

Its beginning lost, its motive and plot concealed,

Начало затерялось, а сюжет и основная мысль запутаны,

A once living story has prepared and made

Живая, некогда, история создала, подготовила,

Our present fate, child of past energies.

Судьбу сегодняшнего дня, дитя энергий прошлого.

The fixity of the cosmic sequences

Устойчивость космических последствий,

Fastened with hidden inevitable links

Скреплённых скрытыми цепями неизбежности,

She must disrupt, dislodge by her soul's force

Она (Савитри) должна разрушить, вытеснить могуществом души

Her past, a block on the Immortal's road,

След прошлого, преграду на пути Бессмертной,

Make a rased ground and shape anew her fate.

Стереть его с лица земли и заново сложить судьбу.

A colloquy of the original Gods

Беседу с изначальными Богами,

Meeting upon the borders of the unknown,

Которых мы встречаем на границах с неизвестным,

Her soul's debate with embodied Nothingness

Спор собственной души и воплощённого Ничто

Must be wrestled out on a dangerous dim background:

Необходимо выиграть на сумрачной, опасной почве:

Her being must confront its formless Cause,

Всё существо её должно пойти наперекор своей бесформенной Причине,

Against the universe weigh its single self.

В противовес вселенной положить одно лишь внутреннее "я".

On the bare peak where Self is alone with Nought

На голом пике, там где Внутреннее "Я" наедине с Ничто,

And life has no sense and love no place to stand,

И жизнь теряет смысл, а у любви нет почвы для опоры,

She must plead her case upon extinction's verge,

Ей надо защитить свой выбор, находясь на грани угасания,

In the world's death-cave uphold life's helpless claim

В пещере смерти мира поддержать беспомощное требованье жизни

And vindicate her right to be and love.

И право отстоять своё — любить и быть.

Altered must be Nature's harsh economy;

Необходимо отойти от жёсткой экономии Природы;

Acquittance she must win from her past's bond,

Она должна завоевать свободу от своих оков из прошлого,

An old account of suffering exhaust,

И погасить все старые счета страданий,

Strike out from Time the soul's long compound debt

И вычеркнуть из Времени суммарный длинный долг души,

And the heavy servitudes of the Karmic Gods,

И тяжёсть рабства у Кармических Богов,

The slow revenge of unforgiving Law

И медленную месть незабывающего ничего Закона,

And the deep need of universal pain

И глубочайшую нужду вселенской боли,

And hard sacrifice and tragic consequence.

Суровость жертвы и трагичные последствия.

Out of a timeless barrier she must break,

Она должна прорвать вневременной барьер,

Penetrate with her thinking depths the Void's monstrous hush,

Своею мыслящею глубиною вторгнуться в чудовищную тишину Ничто,

Look into the lonely eyes of immortal Death

Всмотреться в одинокие глаза бессмертной Смерти,

And with her nude spirit measure the Infinite's night.

Ночь Бесконечности измерить оголённым духом.

The great and dolorous moment now was close.

Великий и печальный миг сейчас стал близок.

A mailed battalion marching to its doom,

Как посланные батальоны, маршируя к собственной судьбе,

The last long days went by with heavy tramp,

Последние тянувшиеся дни прошли тяжёлым шагом,

Long but too soon to pass, too near the end.

Такие долгие, но как же быстро проходящие и близкие к концу!

Alone amid the many faces loved,

Одна средь множества любимых лиц,

Aware among unknowing happy hearts,

Осознающая среди счастливых и незнающих сердец,

Her armoured spirit kept watch upon the hours

Её вооружённый дух отсчитывал часы,

Listening for a foreseen tremendous step

Прислушиваясь к страшной поступи предвиденного

In the closed beauty of the inhuman wilds.

По обступившей красоте безлюдных дебрей.

A combatant in silent dreadful lists,

Боец на молчаливой ужасающей арене,

The world unknowing, for the world she stood:

Неведомая миру, ради мира здесь она стояла:

No helper had she save the Strength within;

И не было ни одного помощника, лишь Сила, что внутри;

There was no witness of terrestrial eyes;

Ни одного свидетеля среди земных очей,

The Gods above and Nature sole below

Лишь Боги наверху и одинокая Природа ниже —

Were the spectators of that mighty strife.

Единственные зрители могучего сражения.

Around her were the austere sky-pointing hills,

Вокруг неё стояли строгие холмы, указывая в небо,

And the green murmurous broad deep-thoughted woods

Зелёные шуршащие широкие леса, в глубоких думах,

Muttered incessantly their muffled spell.

Не прерываясь, бормотали длинные глухие заклинания.

A dense magnificent coloured self-wrapped life

Роскошная, густая, разноцветная, ушедшая в заботы, жизнь,

Draped in the leaves' vivid emerald monotone

Одетая в зелёную живую однородную листву,

And set with chequered sunbeams and blithe flowers

Усыпанная пестротою бликов солнца и весёлыми цветами,

Immured her destiny's secluded scene.

Взяла в кольцо уединённую арену действия её судьбы.

There had she grown to the stature of her spirit:

Здесь поднялась она к высотам собственного духа:

The genius of titanic silences

И этот гений титанических безмолвий,

Steeping her soul in its wide loneliness

Окутав душу в ней своим широким одиночеством,

Had shown to her her self's bare reality

Смог показать ей неприкрытую реальность внутреннего “я”,

And mated her with her environment.

И обручил со всем, что окружало.

Its solitude greatened her human hours

Уединенье делало великими её часы

With a background of the eternal and unique.

На фоне вечного и уникального.

A force of spare direct necessity

Энергия освобождающей прямой необходимости

Reduced the heavy framework of man's days

Свела тяжёлую основу жизни человека,

And his overburdening mass of outward needs

Его отягощающую массу внешних нужд

To a first thin strip of simple animal wants,

К первоначальной тонкой ниточке животных незатейливых желаний,

And the mighty wildness of the primitive earth

А дикость простоты земли, наполненная силой,

And the brooding multitude of patient trees

И размышляющяя масса терпеливых, окружающих деревьев,

And the musing sapphire leisure of the sky

Задумчивый сапфирный отдых неба,

And the solemn weight of the slowly-passing months

Торжественная тяжесть медленно текущих месяцев,

Had left in her deep room for thought and God.

Оставили в её глубинах место для раздумий и для Бога.

There was her drama's radiant prologue lived.

Сияющий пролог той драмы подошёл к концу.

A spot for the eternal's tread on earth

Уже и сцена на земле для шага вечности

Set in the cloistral yearning of the woods

Нашлась средь монастырского томления лесов,

And watched by the aspiration of the peaks

И наблюдаемая устремленьем пиков гор,

Appeared through an aureate opening in Time,

Явилась через золотой проход во Времени,

Where stillness listening felt the unspoken word

Где тишина, прислушиваясь, встретила несказанное слово,

And the hours forgot to pass towards grief and change.

А время позабыло двигаться навстречу перемене и страданию.

Here with the suddenness divine advents have,

Сюда, с внезапностью, типичной для божественного появления,

Repeating the marvel of the first descent,

И повторяя чудо первого прихода,

Changing to rapture the dull earthly round,

Земную скучную рутину превратив в восторг,

Love came to her hiding the shadow, Death.

Любовь пришла к Савитри, пряча тенью Смерть.

Well might he find in her his perfect shrine.

Возможно, он (Бог Любви) нашёл в ней совершенный храм.

Since first the earth-being's heavenward growth began,

Впервые, с той поры, как начало тянуться к небу бытиё земли,

Through all the long ordeal of the race,

За долгие века тяжёлых испытаний человека,

Never a rarer creature bore his shaft,

Столь редкое создание ещё ни разу не переносило этот свет,

That burning test of the godhead in our parts,

Его горящий тест божественного в элементах нашего сознания,

A lightning from the heights on our abyss.

Его сверкающую молнию с высот, упавшую на наши бездны.

All in her pointed to a nobler kind.

В ней всё давало знать о благородном роде.

Near to earth's wideness, intimate with heaven,

К земным просторам близкий и товарищ небесам,

Exalted and swift her young large-visioned spirit

Её возвышенный и быстрый, широко смотрящий юный дух,

Voyaging through worlds of splendour and of calm

Гуляя по мирам великолепия и тишины,

Overflew the ways of Thought to unborn things.

Перелетал через дороги Мысли к тем вещам, что будут рождены.

Ardent was her self-poised unstumbling will;

Пылающей была её уравновешенная, безошибочная воля;

Her mind, a sea of white sincerity,

А ум её, как море искренности, море чистоты,

Passionate in flow, had not one turbid wave.

В потоке страстный, отвергал любую мутную волну.

As in a mystic and dynamic dance

В мистическом и динамичном танце,

A priestess of immaculate ecstasies

Как жрица чистого экстаза,

Inspired and ruled from Truth's revealing vault

Ведомая и вдохновляемая сводом откровений Истины,

Moves in some prophet cavern of the gods,

Она летела по пророческой пещере небожителей-богов,

A heart of silence in the hands of joy

А сердце тишины, в ладонях радости

Inhabited with rich creative beats

Богатым, созидающим биеньем наполняло

A body like a parable of dawn

Похожее на аллегорию рассвета тело,

That seemed a niche for veiled divinity

Которое казалось нишей для божественности за вуалью

Or golden temple-door to things beyond.

Иль золотою дверью храма в запредельное.

Immortal rhythms swayed in her time-born steps;

Бессмертный ритм сквозил в её рождённой временем походке;

Her look, her smile awoke celestial sense

Её улыбка, взгляд будили неземное чувство

Even in earth-stuff, and their intense delight

В самой субстанции земли, а интенсивный их восторг

Poured a supernal beauty on men's lives.

Обрушивал всю красоту небес на человеческие жизни.

A wide self-giving was her native act;

Широкая самоотдача для неё была естественным движением;

A magnanimity as of sea or sky

Великодушие, как море или небеса,

Enveloped with its greatness all that came

Своим величием окутывало всё, что приходило,

And gave a sense as of a greatened world:

Давало ощущенье мира, что становится всё время больше:

Her kindly care was a sweet temperate sun,

Её забота, доброта была умеренным и нежным солнцем,

Her high passion a blue heaven's equipoise.

Возвышенная страстность — равновесием небесной сини.

As might a soul fly like a hunted bird,

Так чья-нибудь душа могла бы улетать гонимой птицей,

Escaping with tired wings from a world of storms,

Спасаясь на усталых крыльях из страны штормов,

And a quiet reach like a remembered breast,

И наконец найти покой, роскошный тихий отдых,

In a haven of safety and splendid soft repose

Как на знакомой издавна груди, в надёжной гавани,

One could drink life back in streams of honey-fire,

Где можно снова упиваться жизнью в струях из медового огня,

Recover the lost habit of happiness,

Вернуть ушедшую привычку быть счастливой,

Feel her bright nature's glorious ambience,

Почувствовать великолепье окружения своей особенной природы,

And preen joy in her warmth and colour's rule.

Расправить радость под защитой своего тепла и красок.

A deep of compassion, a hushed sanctuary,

Глубины сострадания, убежище, наполненное тишиной

Her inward help unbarred a gate in heaven;

И внутренняя помощь открывали ей ворота в небеса;

Love in her was wider than the universe,

Любовь была в ней шире, чем вселенная,

The whole world could take refuge in her single heart.

Весь мир способен был укрыться в том одном огромном сердце.

The great unsatisfied godhead here could dwell:

Великий неудовлетворённый бог смог поселиться в нём:

Vacant of the dwarf self's imprisoned air,

Свободный от тюремной атмосферы карликовой личности,

Her mood could harbour his sublimer breath

Её настрой сумел вместить его возвышенное тонкое дыхание,

Spiritual that can make all things divine.

Что может превратить в божественное всё вокруг.

For even her gulfs were secrecies of light.

В ней даже бездны стали тайниками света.

At once she was the stillness and the word,

Она была одновременно и молчанием, и словом,

A continent of self-diffusing peace,

И континентом самопроникавшего покоя,

An ocean of untrembling virgin fire;

И океаном девственного ровного огня;

The strength, the silence of the gods were hers.

Могущество, безмолвие богов принадлежали ей.

In her he found a vastness like his own,

В ней он нашёл такую же, как у себя безбрежность,

His high warm subtle ether he refound

Восстановил высокий тёплый и утонченный эфир

And moved in her as in his natural home.

И двигался в ней как в своём родимом доме.

In her he met his own eternity.

В ней повстречал он собственную вечность.

   Till then no mournful line had barred this ray.

   До той поры ни разу тёмная черта не преграждала этот луч.

On the frail breast of this precarious earth,

На неустойчивой груди обманчивой земли,

Since her orbed sight in its breath-fastened house,

С тех пор, как видящий повсюду взгляд её в сжимающем дыхание жилище,

Opening in sympathy with happier stars

С симпатией открывшись более счастливым звёздам,

Where life is not exposed to sorrowful change,

Где жизнь не брошена на произвол печальных перемен,

Remembered beauty death-claimed lids ignore

Стал помнить красоту, которую запреты, утверждающие смерть, не замечают,

And wondered at this world of fragile forms

И удивляться миру хрупких форм,

Carried on canvas-strips of shimmering Time,

Летящих на обрывках парусов мерцающего Времени,

The impunity of unborn Mights was hers.

Она приобрела свободу нерождённых Сил.

Although she leaned to bear the human load,

Хотя она склонилась, чтоб нести людскую ношу,

Her walk kept still the measures of the gods.

Её походка до сих пор хранила ритм богов.

Earth's breath had failed to stain that brilliant glass:

Дыхание земли не запятнало то сверкающее зеркало:

Unsmeared with the dust of our mortal atmosphere

Нетронутое пылью нашей смертной атмосферы,

It still reflected heaven's spiritual joy.

Оно всё также продолжало отражать божественную радость неба.

Almost they saw who lived within her light

И те, кто жили в этом свете, могли порой увидеть

Her playmate in the sempiternal spheres

Её товарища по играм в вечных сферах,

Descended from its unattainable realms

Спустившегося из недостижимых царств

In her attracting advent's luminous wake,

Вниз, в озарённый след её пленяющего появления,

The white-fire dragon-bird of endless bliss

Большого, огненного, белого дракона-птицу бесконечного блаженства,

Drifting with burning wings above her days:

Скользящего на пламенных крылах над вереницей проходящих дней:

Heaven's tranquil shield guarded the missioned child.

Спокойный страж небес берёг направленное с миссией дитя.

A glowing orbit was her early term,

Сверкавшая орбита для неё была лишь временным пределом,

Years like gold raiment of the gods that pass;

А годы — золотыми преходящими одеждами богов;

Her youth sat throned in calm felicity.

На троне восседала юность в безмятежном счастье.

But joy cannot endure until the end:

Но радость не способна продолжаться вечно:

There is a darkness in terrestrial things

Есть темнота внутри земных вещей,

That will not suffer long too glad a note.

Что не выносит долго слишком радостную ноту.

On her too closed the inescapable Hand:

Неотвратимая Рука накрыла и её:

The armed Immortal bore the snare of Time.

Вооружённая Бессмертная попала в сети Времени.

One dealt with her who meets the burdened great.

И тот, кто издавна встречал великих с тяжкой ношею, теперь занялся ей.

Assigner of the ordeal and the path

Кто назначает испытание и путь,

Who chooses in this holocaust of the soul

Кто выбирает в этом всесожжении души

Death, fall and sorrow as the spirit's goads,

Страдание, падение и смерть как шпоры духа,

The dubious godhead with his torch of pain

Cомнительное божество, держа свой факел боли,

Lit up the chasm of the unfinished world

Им высветило бездну незаконченного мира,

And called her to fill with her vast self the abyss.

Призвав её (Савитри) своим широким “я” заполнить эту пропасть.

August and pitiless in his calm outlook,

Величественный и безжалостный в своём спокойном взгляде,

Heightening the Eternal's dreadful strategy,

Возвысив страшный стратегический план Вечного,

He measured the difficulty with the might

Он трудность измерял могуществом

And dug more deep the gulf that all must cross.

И делал ещё глубже пропасть, которую всем надо перейти.

Assailing her divinest elements,

Напав на самые её божественные элементы,

He made her heart kin to the striving human heart

Он сделал сердце у неё сродни стремящемуся сердцу человека,

And forced her strength to its appointed road.

Направив силу в ней по им самим назначенной дороге.

For this she had accepted mortal breath;

Для этого дыханье смертной приняла она;

To wrestle with the Shadow she had come

Она пришла сразиться с этой Тенью,

And must confront the riddle of man's birth

Она должна была столкнуться с решетом рожденья человека,

And life's brief struggle in dumb Matter's night.

С короткой битвой жизни средь ночи немой Материи.

Whether to bear with Ignorance and death

Мириться ли с Невежеством и смертью,

Or hew the ways of Immortality,

Иль прорубать пути Бессмертия,

To win or lose the godlike game for man,

Завоевать победу или проиграть богоподобную игру для человека,

Was her soul's issue thrown with Destiny's dice.

Решающий момент её души бросанием костей Судьбы определялся.

But not to submit and suffer was she born;

Но не страдать и подчиняться родилась она;

To lead, to deliver was her glorious part.

Вести, освобождать — вот роль, достойная её.

Here was no fabric of terrestrial make

Средь созданного на земле здесь не было материала

Fit for a day's use by busy careless Powers.

Для повседневных нужд работающих, беззаботных Сил.

An image fluttering on the screen of Fate,

Неясный образ, что трепещет на экранном полотне Судьбы,

Half-animated for a passing show,

Одушевлённый лишь наполовину ради временного шоу,

Or a castaway on the ocean of Desire

Иль терпящий крушение в морях Желания,

Flung to the eddies in a ruthless sport

И брошенный в водоворот безжалостной забавы,

And tossed along the gulfs of Circumstance,

Носимый по пучинам Обстоятельства,

A creature born to bend beneath the yoke,

Создание, рождённое сгибаться под ярмом,

A chattel and a plaything of Time's lords,

Игрушка и имущество хозяев Времени,

Or one more pawn who comes destined to be pushed

Или одна из пешек, которой суждено быть передвинутой

One slow move forward on a measureless board

На тихий ход вперёд по безграничной клетчатой доске

In the chess-play of the earth-soul with Doom,-

В гигантской шахматной игре земной души и Рока, —

Such is the human figure drawn by Time.

Так выглядит фигура человека, нарисованная Временем.

A conscious frame was here, a self-born Force.

Каркас сознания был здесь, и само-зародившаяся Сила.

In this enigma of the dusk of God,

В загадке сумерек Всевышнего,

This slow and strange uneasy compromise

В том странном, медленном, нелёгком компромиссе

Of limiting Nature with a limitless Soul,

Неограниченной Души и ограниченной Природы,

Where all must move between an ordered Chance

Где всё должно вращаться между упорядоченным Случаем

And an uncaring blind Necessity,

И равнодушной и слепой Необходимостью,

Too high the fire spiritual dare not blaze.

Божественный огонь не станет рисковать, сияя слишком высоко.

If once it met the intense original Flame,

Но стоит встретиться ему с самостоятельным и интенсивным Пламенем,

An answering touch might shatter all measures made

Ответное касание способно разнести любые деланные мерки,

And earth sink down with the weight of the Infinite.

И вся земля осядет под тяжёлым весом Бесконечности.

A gaol is this immense material world:

Весь наш материальный необъятный мир — тюрьма:

Across each road stands armed a stone-eyed Law,

Íà каждой из дорог стоит вооружённый, с каменным лицом Закон,

At every gate the huge dim sentinels pace.

У каждых врат вышагивает смутная громадная фигура часового.

A grey tribunal of the Ignorance,

Здесь серый трибунал Невежества,

An Inquisition of the priests of Night

И Инквизиция жрецов Ночи,

In judgment sit on the adventurer soul,

Выносят приговор душе, искательнице приключений,

And the dual tables and the Karmic norm

А двойственные заповеди и Кармическая норма

Restrain the Titan in us and the God:

В нас ограничивают Бога и Титана:

Pain with its lash, joy with its silver bribe

Боль с плетью, радость со своей серебряною взяткой

Guard the Wheel's circling immobility.

Хранят вертящуюся неподвижность Колеса.

A bond is put on the high-climbing mind,

Цепь одевается на высоко взбирающийся ум,

A seal on the too large wide-open heart;

Печать поставлена на чересчур большое, широко распахнутое сердце;

Death stays the journeying discoverer, Life.

Смерть останавливает странника-исследователя — Жизнь.

Thus is the throne of the Inconscient safe

Так сохраняется трон Несознания,

While the tardy coilings of the aeons pass

Пока эпохи медленно проходят по спирали,

And the Animal browses in the sacred fence

Пока Животное пасётся за священною оградой,

And the gold Hawk can cross the skies no more.

А золотистый Сокол больше не способен пронестись по небесам.

But one stood up and lit the limitless flame.

Но вот поднялся кто-то и зажёг огонь, не знающих пределов.

Arraigned by the dark Power that hates all bliss

И осуждённая той тёмной Силою, что ненавидит всякое блаженство,

In the dire court where life must pay for joy,

На заседании ужасного суда, где жизнь обязана платить за радость,

Sentenced by the mechanic justicer

Приговорённая бездумным механическим судьей

To the afflicting penalty of man's hopes,

К мучительной расплате человеческой надеждой,

Her head she bowed not to the stark decree

Она не опустила головы под тяжестью закостенелого указа,

Baring her helpless heart to destiny's stroke.

Не стала обнажать беспомощное сердце под ударами судьбы.

So bows and must the mind-born will in man

Так подчиняется и вынуждена подчиняться воля в человеке,

Obedient to the statutes fixed of old,

Рождённая умом, послушная застывшим установкам прошлого,

Admitting without appeal the nether gods.

Без возражения впуская внутрь богов из низших планов.

In her the superhuman cast its seed.

В Савитри же сверхчеловек посеял семена свои.

Inapt to fold its mighty wings of dream

Отказываясь складывать могучие крыла мечты,

Her spirit refused to hug the common soil,

Её дух не хотел держаться за обычную земную почву,

Or, finding all life's golden meanings robbed,

Или, найдя что замечательные смыслы жизни все уже разграблены,

Compound with earth, struck from the starry list,

Смириться с тем, что землю вычеркнули из высоких звёздных списков,

Or quench with black despair the God-given light.

Или гасить своею чёрной горечью подаренный нам Богом свет.

Accustomed to the eternal and the true,

Привыкнув к вечному и к истинному, существо её,

Her being conscious of its divine founts

Осознавая свой божественный источник,

Asked not from mortal frailty pain's relief,

Не попросило облегчения от боли смертной хрупкости,

Patched not with failure bargain or compromise.

И не латало неудачу сделкой или компромиссом.

A work she had to do, a word to speak:

Ей надо было выполнить работу, и сказать здесь слово:

Writing the unfinished story of her soul

Записывая в мыслях и поступках, остающихся в томах Природы,

In thoughts and actions graved in Nature's book,

Незавершённую историю своей души,

She accepted not to close the luminous page,

Она не соглашалась закрывать в ней светлую страницу,

Cancel her commerce with eternity,

И отменять свою торговлю с вечностью,

Or set a signature of weak assent

Иль ставить подпись малодушного согласия

To the brute balance of the world's exchange.

Под грубым равновесьем общего обмена в мире.

A force in her that toiled since earth was made,

Её могущество, работавшее с сотворения земли,

Accomplishing in life the great world-plan,

В жизнь проводя великий план вселенной,

Pursuing after death immortal aims,

Преследуя за смертью цели, замыслы бессмертных,

Repugned to admit frustration's barren role,

Отказывалось принимать пустую роль разочарованной души,

Forfeit the meaning of her birth in Time,

Терять смысл своего рождения во Времени,

Obey the government of the casual fact

И подчиняться власти хаотичных фактов,

Or yield her high destiny up to passing Chance.

И отдавать свою высокую судьбу на волю временного Случая.

In her own self she found her high recourse;

В своём глубоком “я” она нашла высокое прибежище;

She matched with the iron law her sovereign right:

Она поставила свои высокие права наперекор железному закону:

Her single will opposed the cosmic rule.

Своей отдельной волей опрокинула космическое правило.

To stay the wheels of Doom this greatness rose.

Величье это поднялось остановить колеса Рока.

At the Unseen's knock upon her hidden gates

На стук Незримого в её сокрытые врата

Her strength made greater by the lightning's touch

Её могущество, став больше от касанья озаренья,

Awoke from slumber in her heart's recess.

Очнулось ото сна в сердечной нише.

It bore the stroke of That which kills and saves.

Оно сумело вынести удар Того, кто убивает и спасает.

Across the awful march no eye can see,

Наперекор ужасному движению, что ни один взгляд не увидит,

Barring its dreadful route no will can change,

И преграждая страшный путь ему, что никакая воля не смогла бы сделать,

She faced the engines of the universe;

Она лицом к лицу столкнулась с грандиозными локомотивами вселенной;

A heart stood in the way of the driving wheels:

И сердце встало на пути катящихся колёс:

Its giant workings paused in front of a mind,

Гигантская работа их запнулась в шаге от её ума,

Its stark conventions met the flame of a soul.

Застывшие условности вдруг встретились с огнём души.

A magic leverage suddenly is caught

Внезапно зацепился в глубине магический рычаг,

That moves the veiled Ineffable's timeless will:

Которым двигалась вневременная воля скрытого Невыразимого:

A prayer, a master act, a king idea

Молитва, действие умельца, главная идея

Can link man's strength to a transcendent Force.

Соединить способны силу человека с трансцендентной Силой.

Then miracle is made the common rule,

Тогда и чудо делается общим правилом,

One mighty deed can change the course of things;

Один могучий шаг способен изменить весь ход вещей;

A lonely thought becomes omnipotent.

Одна единственная мысль — становится всесильной.

All now seems Nature's massed machinery;

Сейчас всё кажется огромной машинерией Природы;

An endless servitude to material rule

Так нескончаемое рабство под пятой материальной власти

And long determination's rigid chain,

И перед жёсткой цепью длинной предопределённости,

Her firm and changeless habits aping Law,

Её настойчивые, неизменные привычки, в подражание Закону,

Her empire of unconscious deft device

Её империя несознающего искусного устройства

Annul the claim of man's free human will.

Уничтожают человеческое требованье обладать свободной волей.

He too is a machine amid machines;

Он тоже — словно некая машина посреди машин;

A piston brain pumps out the shapes of thought,

Подобно поршню мозг качает мыслеформы,

A beating heart cuts out emotion's modes;

Биенье сердца вырезает разновидности эмоций;

An insentient energy fabricates a soul.

Энергия без чувства фабрикует душу.

Or the figure of the world reveals the signs

Бывает, облик мира обнаруживает знаки связанного Случая,

Of a tied Chance repeating her old steps

Что повторяет старые шаги Природы,

In circles around Matter's binding-posts.

Кружа вокруг скрепляющих столбов Материи.

A random series of inept events

Здесь есть случайные цепочки из бессмысленных событий,

To which reason lends illusive sense, is here,

Которым разум придаёт какой-то иллюзорный смысл,

Or the empiric Life's instinctive search,

Есть инстинктивный поиск познающей Жизни,

Or a vast ignorant mind's colossal work.

Есть колоссальная работа необъятного невежества ума.

But wisdom comes, and vision grows within:

Но вот приходит мудрость, вырастает виденье внутри:

Then Nature's instrument crowns himself her king;

И инструмент Природы объявляет самого себя её царём;

He feels his witnessing self and conscious power;

Он ощущает внутреннего “я”-свидетеля и силу своего сознания;

His soul steps back and sees the Light supreme.

Его душа идёт на шаг назад и видит высший Свет.

A Godhead stands behind the brute machine.

Отныне Божество стоит за грубо сделанной машиной.

This truth broke in in a triumph of fire;

И эта истина врывается в триумфе яркого огня;

A victory was won for God in man,

Победа завоевана для Бога в человеке,

The deity revealed its hidden face.

И божество явило свой сокрытый лик.

The great World-Mother now in her arose:

Великая Мать Мира поднималась в ней сейчас:

A living choice reversed fate's cold dead turn,

Её живой, осознающий выбор отменил холодный мёртвый поворот судьбы,

Affirmed the spirit's tread on Circumstance,

Поставив поступь духа выше Обстоятельства,

Pressed back the senseless dire revolving Wheel

Толкнул назад бесчувственное страшное вращенье Колеса,

And stopped the mute march of Necessity.

Остановил безмолвный марш Необходимости.

A flaming warrior from the eternal peaks

Огнём объятый воин с вечных пиков,

Empowered to force the door denied and closed

Кому доверили взломать запретную и запертую дверь,

Smote from Death's visage its dumb absolute

Сбил с лика Бога Смерти всю его глухую абсолютность,

And burst the bounds of consciousness and Time.

И на куски разнёс ограничения сознания и Времени.

End of Canto Two

Конец второй песни

Перевод (второй) Леонида Ованесбекова

1999 ноя 27 сб — 2004 ноя 10 ср, 2005 сент 28 ср — 2013 март 08 пт