Sri Aurobindo

Шри Ауробиндо

SAVITRI

САВИТРИ

Book Three

Книга  Третья

THE BOOK OF THE DIVINE MOTHER

КНИГА БОЖЕСТВЕННОЙ МАТЕРИ

Canto III

Песня III

THE HOUSE OF THE SPIRIT AND THE NEW CREATION

ДОМ ДУХА И НОВОЕ ТВОРЕНИЕ

A mightier task remained than all he had done.

Задача оставалась перед ним (Ашвапати) труднее всех, что были прежде.

To That he turned from which all being comes,

Он повернул свой взгляд к Тому, откуда появляется всё бытие,

A sign attending from the Secrecy

Он повернулся к символу, глядящему из Тайны,

Which knows the Truth ungrasped behind our thoughts

Что знает непередаваемую Истину за нашей мыслью

And guards the world with its all-seeing gaze.

И охраняет мир всевидящим широким взглядом.

In the unapproachable stillness of his soul,

В недосягаемом безмолвии души,

Intense, one-pointed, monumental, lone,

Весь собранный, нацеленный лишь на одно, монументальный, отделённый,

Patient he sat like an incarnate hope

Сидел он терпеливо, воплощённою надеждой,

Motionless on a pedestal of prayer.

Не двигаясь, на пьедестале обращённой к Этому молитвы.

A strength he sought that was not yet on earth,

Искал он силу, что ни разу не бывала на земле,

Help from a Power too great for mortal will,

Поддержку от Могущества, что слишком велико для смертной воли,

The light of a Truth now only seen afar,

Свет Истины, что виден нам сейчас лишь издали,

A sanction from his high omnipotent Source.

И санкцию от своего высокого и всемогущего Источника.

But from the appalling heights there stooped no voice;

Ни звука не спускалось с ужасающих высот;

The timeless lids were closed; no opening came.

Вневременные веки были сомкнуты; ничто не открывалось.

A neutral helpless void oppressed the years.

Нейтральная беспомощная пустота давила, угнетая, годы.

In the texture of our bound humanity

В самом материале нашей ограниченной природы человека

He felt the stark resistance huge and dumb

Он ощущал застывшее сопротивление, огромное и бессловесное,

Of our inconscient and unseeing base,

Всей нашей неосознающей и невидящей основы,

The stubborn mute rejection in life's depths,

Упорное, немое отрицание в глубинах жизни,

The ignorant No in the origin of things.

Незнающее “Нет” в первоисточнике всего.

A veiled collaboration with the Night

Сокрытое сотрудничество с Ночью

Even in himself survived and hid from his view:

Сумело выжить даже в нём, скрываясь от внимательного взгляда:

Still something in his earthly being kept

И что-то до сих пор внутри его земного существа хранило

Its kinship with the Inconscient whence it came.

Своё родство с Неведением, из которого пришло.

A shadowy unity with a vanished past

Неясное единство с уничтоженным, погибшим прошлым,

Treasured in an old-world frame was lurking there,

Что продолжало тайно укрываться в старой оболочке мира,

Secret, unnoted by the illumined mind,

Не замечаемое светом озарённого ума,

And in subconscious whispers and in dream

И в подсознательном нашёптываньи, и во сне

Still murmured at the mind's and spirit's choice.

Оно по прежнему подсказывало выбор духа и ума.

Its treacherous elements spread like slippery grains

Его предательские элементы расползались скользкими крупицами

Hoping the incoming Truth might stumble and fall,

С надеждою на то, что Истина, входя, на них оступится и упадёт,

And old ideal voices wandering moaned

А голоса ушедших идеалов прошлого скитались и стонали,

And pleaded for a heavenly leniency

Молили о божественной терпимости

To the gracious imperfections of our earth

К простому милому несовершенству человеческой земли

And the sweet weaknesses of our mortal state.

И к сладким слабостям людей в их смертном состоянии.

This now he willed to discover and exile,

Всё это он сейчас стремился обнаружить и изгнать,

The element in him betraying God.

Тот элемент, что предаёт в нём Бога.

All Nature's recondite spaces were stripped bare,

Он оголил все спрятанные области Природы,

All her dim crypts and corners searched with fire

Он обыскал с огнём все тайники и уголки,

Where refugee instincts and unshaped revolts

Где беглецы-инстинкты и бесформенные бунтари

Could shelter find in darkness' sanctuary

Могли найти убежище в святилищах, в жилищах тьмы

Against the white purity of heaven's cleansing flame.

От белой чистоты небесного все-очищающего пламени.

All seemed to have perished that was undivine:

Казалось, всё, что было небожественным, должно исчезнуть:

Yet some minutest dissident might escape

Но всё же некий самый малый диссидент мог ускользнуть,

And still a centre lurk of the blind force.

И всё ещё скрывался центр слепой энергии и силы.

For the Inconscient too is infinite;

Ведь Несознанье тоже бесконечно;

The more its abysses we insist to sound,

Чем больше мы стараемся измерить глубину его пучин,

The more it stretches, stretches endlessly.

Тем дальше простирается оно, до бесконечности.

Then lest a human cry should spoil the Truth

Затем, чтоб слёзы человека не убили Истину,

He tore desire up from its bleeding roots

Он (Ашвапати) вырвал из себя желанье, отделив от кровоточащих корней,

And offered to the gods the vacant place.

И предложил богам освободившееся место.

Thus could he bear the touch immaculate.

Так смог он вынести прикосновенье безупречного.

A last and mightiest transformation came.

Пришла последняя и самая большая трансформация.

His soul was all in front like a great sea

Его душа вся оказалась перед ним, и как великий океан,

Flooding the mind and body with its waves;

Волнами затопляла ум и тело;

His being, spread to embrace the universe,

Всё существо его расширилось, стремясь объять вселенную,

United the within and the without

Объединяя внутреннее с внешним,

To make of life a cosmic harmony,

Чтоб сделать жизнь космической гармонией,

An empire of the immanent Divine.

Империей присущей постоянно ей Божественности.

In this tremendous universality

В той потрясающей всеобщности

Not only his soul-nature and mind-sense

Не только естество его души и ощущение ума

Included every soul and mind in his,

Включали каждый ум и душу внутрь его ума, души,

But even the life of flesh and nerve was changed

Но даже изменилась жизнь у плоти и у нерва,

And grew one flesh and nerve with all that lives;

И стала общей жизнью плоти, нервов всех живых существ;

He felt the joy of others as his joy,

Он ощущал веселье, радости других как собственную радость,

He bore the grief of others as his grief;

Переносил страдание других, как собственное горе;

His universal sympathy upbore,

Его вселенская симпатия, безмерная, как океан,

Immense like ocean, the creation's load

Поддерживала ношу сотворённого,

As earth upbears all beings' sacrifice,

Как вся земля поддерживает жертвоприношенье всех существ,

Thrilled with the hidden Transcendent's joy and peace.

Вибрируя созвучно радости, покою скрытого вуалью Трансцендентного.

There was no more division's endless scroll;

Не стало больше нескончаемого списка разделённостей;

One grew the Spirit's secret unity,

Росло и крепло тайное единство Духа,

All Nature felt again the single bliss.

И вся Природа снова ощутила безраздельное блаженство.

There was no cleavage between soul and soul,

Исчезла щель, что отделяла души друг от друга,

There was no barrier between world and God.

Ушёл барьер меж миром и Всевышним.

Overpowered were form and memory's limiting line;

Он вышел за пределы формы, за ограниченья памяти;

The covering mind was seized and torn apart;

Скрывающий всё ум был схвачен и отброшен прочь;

It was dissolved and now no more could be,

Он растворился, он уже не мог вернуться вновь,

The one Consciousness that made the world was seen;

И стало видимым единое Сознание, что сотворило мир;

All now was luminosity and force.

Сейчас всё стало озарением и силой.

Abolished in its last thin fainting trace

В своём последнем тонком слабом следе найденный и отменённый,

The circle of the little self was gone;

Ушёл круг маленького внутреннего “я”;

The separate being could no more be felt;

Уже нельзя в нём было ощутить отдельное, самостоятельное существо;

It disappeared and knew itself no more,

Оно исчезло и себя не знало больше,

Lost in the spirit's wide identity.

Затерянное в широте отождествленья духа.

His nature grew a movement of the All,

Его (Ашвапати) природа выросла в движение Всецелого,

Exploring itself to find that all was He,

Который изучает самого себя, и узнаёт, что всё есть Он,

His soul was a delegation of the All

Его душа была посланником Всецелого,

That turned from itself to join the one Supreme.

Что отвернулось от себя, стремясь к слиянию с единым Наивысшим.

Transcended was the human formula;

Он вышел за пределы формулы, шаблона человека;

Man's heart that had obscured the Inviolable

Так человеческое сердце, что скрывало Нерушимого,

Assumed the mighty beating of a god's;

Впустило внутрь могучее биенье сердца бога;

His seeking mind ceased in the Truth that knows;

Его пытливый ум растаял в Истине, что знает;

His life was a flow of the universal life.

Жизнь Ашвапати стала необъятною рекой вселенской жизни.

He stood fulfilled on the world's highest line

Он встал, достигнув исполнения всего, на самой высшей точке мира,

Awaiting the ascent beyond the world,

И ждал подъёма за его пределы,

Awaiting the descent the world to save.

Ждал нисхождения, которое спасёт наш мир.

A Splendour and a Symbol wrapped the earth,

Великолепием и Символом была окутана земля,

Serene epiphanies looked and hallowed vasts

Под взглядом ясных богопроявлений, окружённые священными просторами,

Surrounded, wise infinitudes were close

Всё ближе подступали знающие всё на свете бесконечности,

And bright remotenesses leaned near and kin.

И радужные дали наклонялись, становились близкими, родными.

Sense failed in that tremendous lucency;

Отказывали чувства в этой потрясающей прозрачности;

Ephemeral voices from his hearing fell

Ушли из слуха эфемерные, живущие недолго голоса

And Thought potent no more sank large and pale

И Мысль, могучая, большая, бледная отныне не тонула,

Like a tired god into mysterious seas.

Усталым божеством в таинственных морях.

The robes of mortal thinking were cast down

Одежды смертной мысли были сброшены,

Leaving his knowledge bare to absolute sight;

Оставив знанье оголённым перед абсолютным видением;

Fate's driving ceased and Nature's sleepless spur:

Сошло на нет правление Судьбы и неусыпные уколы шпор Природы:

The athlete heavings of the will were stilled

Затихли атлетические напряженья воли

In the Omnipotent's unmoving peace.

В недвижимом покое Всемогущего.

Life in his members lay down vast and mute;

Жизнь в теле улеглась, широкая и молчаливая;

Naked, unwalled, unterrified it bore

Неотгороженная, обнажённая, она без ужаса переносила

The immense regard of Immortality.

Огромный, необъятный взгляд Бессмертия.

The last movement died and all at once grew still.

Последнее движенье умерло и сразу всё затихло.

A weight that was the unseen Transcendent's hand

Та тяжесть, что была незримою рукою Трансцендентного,

Laid on his limbs the Spirit's measureless seal,

Отметила безмерною печатью Духа члены тела,

Infinity swallowed him into shoreless trance.

И Бесконечность поглотила Ашвапати в свой безбрежный транс.

   As one who sets his sail towards mysteried shores

   Как тот, кто направляет свой корабль к таинственным далёким берегам,

Driven through huge oceans by the breath of God,

Дыханьем Бога увлекаемый по необъятным океанам,

The fathomless below, the unknown around,

Внизу бездонных, полных неизвестности вокруг,

His soul abandoned the blind star-field, Space.

Его душа покинула слепое поле звёзд, Пространство.

Afar from all that makes the measured world,

Всё дальше от того, что образует измеримый мир,

Plunging to hidden eternities it withdrew

Ныряя к скрытым вечностям, она втянулась

Back from mind's foaming surface to the Vasts

Назад, из пузырящейся поверхности ума, всё ближе подходя к Просторам,

Voiceless within us in omniscient sleep.

Которые лежат беззвучно в нас внутри, в своём всеведующем сне.

Above the imperfect reach of word and thought,

Поднявшись над несовершенной сферой слов и мысли,

Beyond the sight that seeks support of form,

Проникнув за пределы зрения, что опирается на форму,

Lost in deep tracts of superconscient Light,

Теряя направление в глубоких регионах сверхсознательного Света,

Or voyaging in blank featureless Nothingness,

И путешествуя в пустом, лишённом всяких признаков Ничто,

Sole in the trackless Incommensurable,

Один в непроторённом Несоизмеримом,

Or past not-self and self and selflessness,

Пройдя “не-я”, и “я”, пройдя отсутствие любого “я”,

Transgressing the dream-shores of conscious mind

Пересекая берега воображения осознающего ума,

He reached at last his sempiternal base.

Он, наконец, дошёл до вечно существующей своей основы.

On sorrowless heights no winging cry disturbs,

На пиках не знакомых с горем, которых не тревожит ни один крылатый зов,

Pure and untouched above this mortal play

Чистейший, не затронутый, стоящий над игрою смертных

Is spread the spirit's hushed immobile air.

Там расстилался тихий неподвижный воздух духа.

There no beginning is and there no end;

Там нет начала, и там нет конца;

There is the stable force of all that moves;

Там лишь устойчивая сила и энергия всего, что движется;

There the aeonic labourer is at rest.

Там отдыхает труженик веков.

There turns no keyed creation in the void,

Там заведённое творение не кружит в пустоте,

No giant mechanism watched by a soul;

И никакой гигантский механизм не наблюдается душою;

There creaks no fate-turned huge machinery;

Там не скрипит, судьбой вращаемая необъятная машина;

The marriage of evil with good within one breast,

Там брак добра со злом в одной груди,

The clash of strife in the very clasp of love,

И грохот схватки в истинном объятии любви,

The dangerous pain of life's experiment

Опасная, мучительная боль эксперимента жизни,

In the values of Inconsequence and Chance,

Которую оценивают Нелогичность со Случайностью,

The peril of mind's gamble, throwing our lives

Рискованные комбинации ума, швыряющего наши жизни

As stake in a wager of indifferent gods

На кон в азартных играх безразличных к нам богов,

And the shifting lights and shadows of the idea

Там переменчивые блики света и теней идеи,

Falling upon the surface consciousness,

Что падают на внешнюю поверхность нашего сознания,

And in the dream of a mute witness soul

И что во сне безмолвного свидетеля-души

Creating the error of a half-seen world

Творят ошибку полувидимого мира,

Where knowledge is a seeking ignorance,

Где знанье — это познающее невежество,

Life's steps a stumbling series without suit,

Ход Жизни — серия из спотыкающихся невпопад шагов,

Its aspect of fortuitous design,

Одна лишь сторона её причудливого замысла

Its equal measure of the true and false

И одинаковая мера истины и лжи,

In that immobile and immutable realm

В недвижимом и неизменном царстве

Find no access, no cause, no right to live:

Не находили ни прохода, ни причин, ни права жить:

There only reigns the spirit's motionless power

Царила только неподвижная немая сила духа,

Poised in itself through still eternity

В самой себе уравновешенная через полную молчанья вечность,

And its omniscient and omnipotent peace.

Её всезнающее, всемогущее спокойствие.

Thought clashes not with thought and truth with truth,

Там мысль не налетает на другую мысль, а истина на истину,

There is no war of right with rival right;

Там нет войны меж справедливостью и справедливостью-соперником;

There are no stumbling and half-seeing lives

Там нет наполовину видящих и спотыкающихся жизней,

Passing from chance to unexpected chance,

Переходящих от одних случайных обстоятельств к неожиданным другим,

No suffering of hearts compelled to beat

И нет страдания сердец, что вынуждены биться

In bodies of the inert Inconscient's make.

В телах-штамповках, созданных инертным Несознанием.

Armed with the immune occult unsinking Fire

Вооружённые оккультным, негасимым и неуязвимым Пламенем,

The guardians of Eternity keep its law

Хранители и стражи Вечности поддерживают свой закон,

For ever fixed upon Truth's giant base

Навечно установленный на необъятном основаньи Истины

In her magnificent and termless home.

В её величественном безграничном доме.

There Nature on her dumb spiritual couch

Природа на своём духовном молчаливом ложе,

Immutably transcendent knows her source

Всегда и неизменно трансцендентная, там знает свой источник

And to the stir of multitudinous worlds

И соглашается с движеньем многочисленных миров,

Assents unmoved in a perpetual calm.

Не двигаясь и подчиняясь вечному покою.

All-causing, all-sustaining and aloof,

Причина и поддержка для всего, стоящий в стороне,

The Witness looks from his unshaken poise,

Свидетель смотрит из ненарушаемого равновесия,

An Eye immense regarding all things done.

Огромнейшее Око, наблюдающее всё, что создано.

Apart, at peace above creation's stir,

Особняком, в покое, выше суеты творения,

Immersed in the eternal altitudes,

Весь погружённый в вечные высоты,

He abode defended in his shoreless self,

И защищаемый своим безбрежным “я”,

Companioned only by the all-seeing One.

Он жил, сопровождаемый одним всевидящим Единым.

A Mind too mighty to be bound by Thought,

Ум, слишком сильный, чтобы быть в пределах Мысли,

A Life too boundless for the play in Space,

Жизнь, слишком безграничная для действия в Пространстве,

A Soul without borders unconvinced of Time,

Душа, освобождённая от рамок Времени,

He felt the extinction of the world's long pain,

Он чувствовал как затухает давнее страданье мира,

He became the unborn Self that never dies,

Он стал там нерождённым “Я”, которое не умирает,

He joined the sessions of Infinity.

Он слился с сессиями Бесконечности.

On the cosmic murmur primal loneliness fell,

На шёпот космоса спустилось изначально существующее одиночество,

Annulled was the contact formed with time-born things,

Убрали связи с тем, что родилось во времени,

Empty grew Nature's wide community.

Широкое сообщество Природы опустело.

All things were brought back to their formless seed,

Всё возвращалось к своему бесформенному семени

The world was silent for a cyclic hour.

И мир затих для повторявшегося часа.

Although the afflicted Nature he had left

Хотя, оставленная им и полная страдания Природа,

Maintained beneath him her broad numberless fields,

И сохраняла далеко внизу свои широкие неисчислимые поля,

Her enormous act, receding, failed remote

Её огромнейшее действо, отступив, исчезло вдалеке,

As if a soulless dream at last had ceased.

Как будто прекратился, наконец, сон без души.

No voice came down from the high Silences,

Ни звука не спускалось вниз с парящих в высоте Безмолвий,

None answered from her desolate solitudes.

Ничто не отвечало из её безлюдных одиноких мест.

A stillness of cessation reigned, the wide

Царило лишь молчанье прекращения всего,

Immortal hush before the gods are born;

Бессмертная, обширнейшая тишина, которая была здесь до рождения богов;

A universal Force awaited, mute,

Космическая Сила молча ожидала

The veiled Transcendent's ultimate decree.

Последнего решенья скрытого вуалью Трансцендентного.

   Then suddenly there came a downward look.

   Внезапно появился взгляд, смотрящий вниз.

As if a sea exploring its own depths,

Как море, что исследует свои глубины,

A living Oneness widened at its core

Живущее Единство распахнулось в самой сердцевине

And joined him to unnumbered multitudes.

И присоединило Ашвапати к своему неисчислимому многообразию.

A Bliss, a Light, a Power, a flame-white Love

Блаженство, Сила, Свет и пламенная, чистая Любовь

Caught all into a sole immense embrace;

Поймали всё в одно безмерное объятие;

Existence found its truth on Oneness' breast

Существованье на груди Единства отыскало собственную истину,

And each became the self and space of all.

И каждый стал самим собою и пространством для всего.

The great world-rhythms were heart-beats of one Soul,

Великие, ритмичные движенья мира стали пульсом, бившемся в одной Душе,

To feel was a flame-discovery of God,

И просто чувствовать отныне стало пламенным открытием Всевышнего,

All mind was a single harp of many strings,

Весь ум стал как одна большая арфа с множеством различных струн,

All life a song of many meeting lives;

Вся жизнь — как песня множества встречающихся жизней;

For worlds were many, but the Self was one.

И хоть миров бывает много, Высшее, Божественное “Я” всегда одно.

This knowledge now was made a cosmos' seed:

Сейчас то знанье стало семенем вселенной:

This seed was cased in the safety of the Light,

Обёрнутое в безопасность Света,

It needed not a sheath of Ignorance.

Оно не требовало больше оболочек из Невежества.

Then from the trance of that tremendous clasp

Затем из транса этого огромного объятия,

And from the throbbings of that single Heart

Из пульса этого единственного Сердца,

And from the naked Spirit's victory

И из победы сбросившего одеянья Духа

A new and marvellous creation rose.

Поднялось новое, чудесное творение.

Incalculable outflowing infinitudes

Неисчислимые и переполненные бесконечности,

Laughing out an unmeasured happiness

Смеясь неизмеримым счастьем,

Lived their innumerable unity;

Там жили в их бесчисленном единстве;

Worlds where the being is unbound and wide

Миры, где бытиё просторно и не ограничено,

Bodied unthinkably the egoless Self;

Чудесно, невообразимо воплощали “Я” без эго;

Rapture of beatific energies

Восторг энергий, наполняющих блаженством

Joined Time to the Timeless, poles of a single joy;

Соединял Вневременное с Временем, как полюса единой радости;

White vasts were seen where all is wrapped in all.

Глазам предстали чистые просторные поля, где всё обёрнуто во всё.

There were no contraries, no sundered parts,

И не было ни противоположностей, ни отделившихся частей,

All by spiritual links were joined to all

Здесь всё со всем соединялось с помощью духовных звеньев

And bound indissolubly to the One:

И было неразрывно связано с Единым:

Each was unique, but took all lives as his own,

Здесь каждый был неповторим, но принимал все жизни, как свою,

And, following out these tones of the Infinite,

И, следуя до самого конца за этими тонами Бесконечности,

Recognised in himself the universe.

Осознавал в себе самом вселенную.

A splendid centre of infinity's whirl

Роскошный центр круженья, вихря бесконечности

Pushed to its zenith's height, its last expanse,

Толкающий к зениту и к своей предельной высоте и расширению,

Felt the divinity of its own self-bliss

Он ощущал божественность само-блаженства

Repeated in its numberless other selves:

И повторял себя в других неисчислимых “я”:

It took up tirelessly into its scope

Он неустанно принимал в свои пределы

Persons and figures of the Impersonal,

И персональности, и образы Безличного,

As if prolonging in a ceaseless count,

Как будто продолжая в беспрестанном вычисленьи,

In a rapturous multiplication's sum,

В восторженном итоге умножения,

The recurring decimals of eternity.

Одни и те же, повторявшиеся знаки бесконечной дроби вечности.

None was apart, none lived for himself alone,

Никто не отделялся, не старался жить лишь для себя,

Each lived for God in him and God in all,

Здесь каждый жил для Бога, что внутри, для Бога, что во всех,

Each soleness inexpressibly held the whole.

И в каждом исключительность невыразимо содержало целое.

There Oneness was not tied to monotone;

Единство там не связано с однообразием;

It showed a thousand aspects of itself,

Оно показывало тысячи аспектов самого себя,

Its calm immutable stability

Его спокойная и непоколебимая стабильность

Upbore on a changeless ground for ever safe,

Поддерживала на незыблемом, всегда надёжном основании,

Compelled to a spontaneous servitude,

И принуждала к самопроизвольному служению,

The ever-changing incalculable steps,

Непредсказуемые, вечно изменяющиеся шаги,

The seeming-reckless dance's subtle plan

И тонкий план, нам кажущийся безрассудным танцем,

Of immense world-forces in their perfect play.

Огромных сил вселенной в совершенной их игре.

Appearance looked back to its hidden truth

Проявленное там оглядывалось на свою скрываемую истину

And made of difference oneness' smiling play;

И из различья делало весёлую игру единства;

It made all persons fractions of the Unique,

Все личности там становились частью Уникального,

Yet all were being's secret integers.

При этом оставаясь тайным целым бытия.

All struggle was turned to a sweet strife of love

Любая битва превращалась в сладкий спор любви,

In the harmonised circle of a sure embrace.

Идущий в гармоничном круге крепкого, надёжного объятия.

Identity's reconciling happiness gave

Так примиряющее счастье при отождествлении

A rich security to difference.

Давало пышную, богатую основу для различия.

On a meeting line of hazardous extremes

На грани, где встречаются рискованные крайности

The game of games was played to its breaking-point,

Игра всех игр была доведена до крайнего предела,

Where through self-finding by divine self-loss

Где через поиски себя путём потери самого себя в божественном

There leaps out unity's supreme delight

Выпрыгивает наивысший пик восторга, наслаждения единства,

Whose blissful undivided sweetness feels

Чья неделимая и полная блаженства сладость ощущает

A communality of the Absolute.

Огромнейшую общность Абсолюта.

There was no sob of suffering anywhere;

Там не было нигде рыдания страданий;

Experience ran from point to point of joy:

Переживание бежало от одних мгновений радости к другим:

Bliss was the pure undying truth of things.

Блаженство было здесь бессмертной, чистой правдою вещей.

All Nature was a conscious front of God:

Природа вся была сознательным фасадом Бога:

A wisdom worked in all, self-moved, self-sure,

Во всём работала в себе уверенная, самодвижимая мудрость,

A plenitude of illimitable Light,

И изобилие неограниченного Света,

An authenticity of intuitive Truth,

И подлинность интуитивной Истины,

A glory and passion of creative Force.

И страсть, и слава Силы, созидающей все вещи.

Infallible, leaping from eternity,

Непогрешимая, внезапно выходящая из вечности,

The moment's thought inspired the passing act.

Рождённая мгновеньем мысль дарила вдохновенье преходящим действиям.

A word, a laughter, sprang from Silence' breast,

Слова и смех выпрыгивали из груди Безмолвия,

A rhythm of Beauty in the calm of Space,

Ритм Красоты в спокойствии Пространства,

A knowledge in the fathomless heart of Time.

И знание в бездонном сердце Времени.

All turned to all without reserve's recoil:

Всё обращалось ко всему и не отшатывалось ради осторожности:

A single ecstasy without a break,

Единым и непрекращавшимся экстазом

Love was a close and thrilled identity

Отождествленьем, трепетным и близким была Любовь

In the throbbing heart of all that luminous life.

В пульсирующем сердце всей той озарённой жизни.

A universal vision that unites,

Универсальное, космическое видение, что объединяет,

A sympathy of nerve replying to nerve,

Симпатия, с которой нерв готов ответить нерву,

Hearing that listens to thought's inner sound

Тот слух, что принимает внутренние звуки мыслей

And follows the rhythmic meanings of the heart,

И следует за пониманьем, ритмом сердца,

A touch that needs not hands to feel, to clasp,

Касание, которому не нужно рук, чтоб ощутить, чтоб сжать,

Were there the native means of consciousness

Там были для сознания естественными средствами

And heightened the intimacy of soul with soul.

И возвышали близость душ.

A grand orchestra of spiritual powers,

Большой оркестр духовных сил,

A diapason of soul-interchange

Диапазон взаимного душевного обмена

Harmonised a Oneness deep, immeasurable.

Гармонизировал глубокое, неизмеримое Единство.

In these new worlds projected he became

Так спроецированный в эти новые миры, он (Ашвапати) стал

A portion of the universal gaze,

Частицею космического взгляда,

A station of the all-inhabiting light,

Площадкой для всё населяющего света,

A ripple on a single sea of peace.

И рябью на едином море мира и покоя.

His mind answered to countless communing minds,

Ум Ашвапати отвечал бесчисленным общающимся меж собой умам,

His words were syllables of the cosmos' speech,

Его слова отныне стали слогами вселенской речи,

His life a field of the vast cosmic stir.

А жизнь служила полем для широкого космического действа.

He felt the footsteps of a million wills

Он чувствовал как миллионы воль,

Moving in unison to a single goal.

Шагают в унисон к единой цели.

A stream ever new-born that never dies,

Поток, рождающийся вечно заново и никогда не умирающий,

Caught in its thousandfold current's ravishing flow,

Ухваченный в прекрасном беге своего тысячекратного течения,

With eddies of immortal sweetness thrilled,

С водоворотами трепещущей бессмертной сладости,

He bore coiling through his members as they passed

Выдерживал он на своём пути и ощущал, как вились, проходя по телу,

Calm movements of interminable delight,

Спокойные движенья нескончаемого наслажденья,

The bliss of a myriad myriads who are one.

Блаженство мириада мириад, которые — одно.

   In this vast outbreak of perfection's law

   В широком всполохе закона совершенства,

Imposing its fixity on the flux of things

Что придаёт свою устойчивость течению вещей,

He saw a hierarchy of lucent planes

Он видел иерархию светящихся вселенских планов,

Enfeoffed to this highest kingdom of God-state.

Поместьями входящих  в этот высочайший мир  Божественного состояния.

Attuning to one Truth their own right rule

Настраивая в тон с единой Истиной своё особенное право,

Each housed the gladness of a bright degree,

Там каждый приносил сияющую радость,

Alone in beauty, perfect in self-kind,

Единственную, уникальную по красоте, и совершенную среди себе подобных,

An image cast by one deep truth's absolute,

Явленье, образ, абсолют одной глубокой истины,

Married to all in happy difference.

Что обручён в счастливейшем различии со всеми.

Each gave its powers to help its neighbours' parts,

Там каждый отдавал свои энергии и силы, чтоб помочь частям соседа,

But suffered no diminution by the gift;

Не ощущая, что теряет что-либо от дара;

Profiteers of a mystic interchange,

Барышники мистических обменов,

They grew by what they took and what they gave,

Они росли на том, что брали и на том, что отдавали,

All others they felt as their own complements,

Других всех ощущали продолжением себя,

One in the might and joy of multitude.

Единые в могуществе и радости многообразия.

Even in the poise where Oneness draws apart

И даже в этом равновесии, когда Единство хочет разделить себя на части,

To feel the rapture of its separate selves,

Чтобы почувствовать восторг отдельных “я”,

The Sole in its solitude yearned towards the All

В своём уединении Одно стремилось ко Всему,

And the Many turned to look back at the One.

А Множественное хотело оглянуться на Единого.

An all-revealing all-creating Bliss,

Все-проявляющее, все-творящее Блаженство,

Seeking for forms to manifest truths divine,

Искало формы, чтобы проявить божественные истины,

Aligned in their significant mystery

Стоящие рядами в их значительной мистерии

The gleams of the symbols of the Ineffable

Лучи и блики символов Невыразимого,

Blazoned like hues upon a colourless air

Что были разукрашены геральдикой, как нежные цвета в бесцветном воздухе,

On the white purity of the Witness Soul.

Лежащие на белой чистоте Свидетеля-Души.

These hues were the very prism of the Supreme,

Оттенки эти были настоящей призмою Всевышнего,

His beauty, power, delight creation's cause.

Его могуществом и красотой, причиной наслаждения творением.

A vast Truth-Consciousness took up these signs

Широкое Сознанье-Истина воспринимала эти знаки,

To pass them on to some divine child Heart

Чтоб передать их детскому, божественному Сердцу,

That looked on them with laughter and delight

Глядящему на них со смехом и восторгом,

And joyed in these transcendent images

И радовалось в этих трансцендентных образах,

Living and real as the truths they house.

Живых и настоящих, как те истины, что поселились в них.

The Spirit's white neutrality became

Так чистая нейтральность Духа стала

A playground of miracles, a rendezvous

Площадкой для игры чудес и местом встречи

For the secret powers of a mystic Timelessness:

Для тайных сил мистического, скрытого Безвременья:

It made of Space a marvel house of God,

Оно Пространство сделало чудесным домом Бога,

It poured through Time its works of ageless might,

Оно сквозь Время изливало вниз творенья нестареющей энергии и мощи,

Unveiled seen as a luring rapturous face

Лишённое покровов, виделось как восхитительный, притягивавший лик,

The wonder and beauty of its Love and Force.

Как красота и чудо Силы и Любви его.

The eternal Goddess moved in her cosmic house

И вечная Богиня двигалась в своём космическом жилище,

Sporting with God as a Mother with her child:

Играя с Богом, словно Мать с дитя:

To him the universe was her bosom of love,

Вселенная лежала перед ним как грудь её любви,

His toys were the immortal verities.

Игрушками служили множества бессмертных истин.

All here self-lost had there its divine place.

И всё, что потеряло здесь самих себя, имело там своё божественное место.

The Powers that here betray our hearts and err,

Те Силы, что обманывают наше сердце здесь, и ошибаются,

Were there sovereign in truth, perfect in joy,

Там были полновластны в истине, и совершенны в радости,

Masters in a creation without flaw,

Хозяева и Мастера творенья без изъянов,

Possessors of their own infinitude.

Владельцы собственной огромной бесконечности.

There Mind, a splendid sun of vision's rays,

Там Ум, роскошным солнцем из лучей прямого виденья,

Shaped substance by the glory of its thoughts

Формировал субстанцию великолепьем мыслей

And moved amidst the grandeur of its dreams.

И двигался средь грандиозности своих мечтаний.

Imagination's great ensorcelling rod

Магический великий жезл воображения

Summoned the unknown and gave to it a home,

Взывал к неведомому, предлагал ему жилище,

Outspread luxuriantly in golden air

И пышно простирал в том золотистом воздухе

Truth's iris-coloured wings of fantasy,

Раскрашенные в яркие цвета крыла фантазий Истины,

Or sang to the intuitive heart of joy

А может, пел интуитивному, внимающему сердцу радости

Wonder's dream-notes that bring the Real close.

Мечтанья-ноты Чуда, что приносит ближе Настоящее.

Its power that makes the unknowable near and true,

Его энергия, что делает непознаваемое истинным и близким,

In the temple of the ideal shrined the One:

Хранила бережно Единого в том храме идеального

It peopled thought and mind and happy sense

И населяла мысли, ум и ощущенье счастья,

Filled with bright aspects of the might of God

Наполненные яркими аспектами могущества и силы Бога,

And living persons of the one Supreme,

Живыми персональностями одного Всевышнего,

The speech that voices the ineffable,

И речью, что способна выразить неописуемое,

The ray revealing unseen Presences,

Лучом, что открывает нам незримые Присутствия,

The virgin forms through which the Formless shines,

И девственными формами, через которые сияет, светится Бесформенное,

The Word that ushers divine experience

И Словом — что несёт переживание божественного,

And the Ideas that crowd the Infinite.

Идеями, которые переполняют Бесконечное.

There was no gulf between the thought and fact,

Там не бывало пропасти меж мыслями и фактами,

Ever they replied like bird to calling bird;

Они друг другу отвечали, словно птица отзывалась птице;

The will obeyed the thought, the act the will.

И воля подчинялась мысли, а поступки — воле.

There was a harmony woven twixt soul and soul.

Была гармония, что ткётся от одной души к другой.

A marriage with eternity divinised Time.

И Время делалось божественным от брака с вечностью.

There Life pursued, unwearied of her sport,

Там Жизнь, не уставая от соревнования, гналась

Joy in her heart and laughter on her lips,

За радостью в глубинах собственного сердца и за смехом на своих губах,

The bright adventure of God's game of chance.

За ярким авантюрным приключением Божественной игры случайности.

In her ingenious ardour of caprice,

В своём изобретательном пылу каприза,

In her transfiguring mirth she mapped on Time

В своём преобразующем веселье, радости, она на карте Времени чертила

A fascinating puzzle of events,

Пленяющую, сложную головоломку из событий,

Lured at each turn by new vicissitudes

На каждом повороте увлекала к новым изменениям,

To self-discovery that could never cease.

К самооткрытию, что никогда не прекращается.

Ever she framed stark bonds for the will to break,

Она всегда использовала крепкие оковы для желанья вырваться,

Brought new creations for the thought's surprise

И приносила новые творенья, удивляя мысль,

And passionate ventures for the heart to dare,

И страстные рискованные начинанья для отваги сердца,

Where Truth recurred with an unexpected face

Куда с нежданным ликом возвращалась Истина,

Or else repeated old familiar joy

А может — повторяла старые, знакомые всем удовольствия,

Like the return of a delightful rhyme.

Как возвращение прекрасной рифмы.

At hide-and-seek on a Mother-Wisdom's breast,

Играя в прятки на груди у Мудрости-Праматери,

An artist teeming with her world-idea,

Художница, что переполнена своей идеей мира,

She never could exhaust its numberless thoughts

Она не сможет никогда ни исчерпать, ни истощить свои бесчисленные мысли,

And vast adventure into thinking shapes

Обширнейшее приключенье в мыслящих телах и формах,

And trial and lure of a new living's dreams.

И испытанье, и соблазн мечтаний новой жизни.

Untired of sameness and untired of change,

Не уставая от однообразия, не уставая от изменчивости,

Endlessly she unrolled her moving act,

Она всё время, бесконечно, разворачивала динамическое действо,

A mystery drama of divine delight,

Таинственный и драматический сюжет божественного наслажденья,

A living poem of world-ecstasy,

Живую поэтическую песнь экстаза мира,

A kakemono of significant forms,

Какемоно важнейших форм,

A coiled perspective of developing scenes,

И свёрнутую перспективу сцен развития,

A brilliant chase of self-revealing shapes,

Сверкающую гонку самопроявляющихся обликов,

An ardent hunt of soul looking for soul,

И страсть души, в погоне ищущей другую душу,

A seeking and a finding as of gods.

Что в поиске, в обнаружении становится под стать богам.

There Matter is the Spirit's firm density,

Материя там — это крепкая, устойчивая плотность Духа,

An artistry of glad outwardness of self,

И артистичность радостной, весёлой внешней оболочки “я”,

A treasure-house of lasting images

Сокровищница прочных образов,

Where sense can build a world of pure delight:

Где чувство может строить мир из чистого восторга:

The home of a perpetual happiness,

Дом нескончаемого счастья,

It lodged the hours as in a pleasant inn.

Он расселял часы по номерам, как в дорогой гостинице.

The senses there were outlets of the soul;

Там ощущения — отдушины души;

Even the youngest child-thought of the mind

И даже детская, незрелая идея, мысль ума

Incarnated some touch of highest things.

Там воплощала некое прикосновенье высочайшего.

There substance was a resonant harp of self,

Субстанция была там резонирующей арфой внутреннего “я”,

A net for the constant lightnings of the spirit,

Тенетами для беспрестанных озарений духа,