Sri Aurobindo

Шри Ауробиндо

SAVITRI

САВИТРИ

Book Six

Книга Шестая

THE BOOK OF FATE

КНИГА СУДЬБЫ

Canto I

Песня I

THE WORD OF FATE

СЛОВО СУДЬБЫ

In silent bounds bordering the mortal's plane

Пройдя безмолвные пределы, что граничат с планом смертных,

Crossing a wide expanse of brilliant peace

Широкие поля алмазного покоя,

Narad the heavenly sage from Paradise

Нарада, небожитель и мудрец из Рая

Came chanting through the large and lustrous air.

Спустился, распевая, сквозь просторную, сверкающую атмосферу.

Attracted by the golden summer-earth

И привлечённый летним золотом земли,

That lay beneath him like a glowing bowl

Которая лежала перед ним пылавшим шаром,

Tilted upon a table of the Gods,

Вращаясь на столе Богов,

Turning as if moved round by an unseen hand

Как от движения невидимой руки,

To catch the warmth and blaze of a small sun,

Стремясь поймать тепло, сиянье маленького солнца,

He passed from the immortals' happy paths

Сошёл сейчас он (Нарада) со счастливого пути бессмертного

To a world of toil and quest and grief and hope,

В мир поиска и тяжкого труда, в мир горя и надежды,

To these rooms of the see-saw game of death with life.

Туда, где смерть играет на качелях с жизнью.

Across an intangible border of soul-space

Проникнув сквозь неощутимую границу области души

He passed from Mind into material things

Он из Ума прошёл в материальный мир,

Amid the inventions of the inconscient Self

К изобретеньям неосознаваемого Внутренного "Я",

And the workings of a blind somnambulist Force.

К творениям слепой сомнамбуличной Силы.

Below him circling burned the myriad suns:

Под ним, кружась, горели мириады солнц:

He bore the ripples of the etheric sea;

Он ощущал пульсации эфирных океанов,

A primal Air brought the first joy of touch;

И первозданный Воздух был напитан первой радостью касания;

A secret Spirit drew its mighty breath

Незримый тайный Дух тянул своё могучее дыхание,

Contracting and expanding this huge world

То расширяя, то сжимая этот необъятный мир

In its formidable circuit through the Void;

В своём гигантском обращении сквозь Пустоту:

The secret might of the creative Fire

И тайное могущество творящего Огня

Displayed its triple power to build and form,

Здесь проявляло тройственную силу создавать и наделять всё формой,

Its infinitesimal wave-sparks' weaving dance,

Свой ткущий танец бесконечно малых волн-частиц,

Its nebulous units grounding shape and mass,

Свои мельчайшие туманности, даюшие основу облику и массе,

Magic foundation and pattern of a world,

Магический узор и основанье мира,

Its radiance bursting into the light of stars;

Своё сиянье, что взрывается свеченьем звёзд;

He felt a sap of life, a sap of death;

Он ощущал сок жизни, ощущал сок смерти;

Into solid Matter's dense communion

Ныряя в плотное общенье с твёрдою Материей,

Plunging and its obscure oneness of forms

В её неясное единство форм,

He shared with a dumb Spirit identity.

Он брал в себя отождествление немого Духа.

He beheld the cosmic Being at his task,

Он видел, как работает космическое Существо,

His eyes measured the spaces, gauged the depths,

Его глаза оценивали глубину и меряли пространства,

His inner gaze the movements of the soul,

А внутреннее видение наблюдало за движеньями души,

He saw the eternal labour of the Gods,

Он видел вечный труд Богов,

And looked upon the life of beasts and men.

И всматривался в жизнь зверей и человека.

A change now fell upon the singer's mood,

Однако, в интонациях певца сейчас возникла перемена,

A rapture and a pathos moved his voice;

Восторг и пафос ныне наполняли голос;

He sang no more of Light that never wanes,

Он пел теперь уж не о Свете, что не может ослабеть,

And oneness and pure everlasting bliss,

Не о единстве, не о чистом, вечно длящемся блаженстве,

He sang no more the deathless heart of Love,

Он пел не о Любви, не о её бессмертном сердце,

His chant was a hymn of Ignorance and Fate.

Его песнь превратилась в гимн Неведению и Судьбе.

He sang the name of Vishnu and the birth

Он воспевал и имя Вишну, и рождение,

And joy and passion of the mystic world,

И наслаждение, и страсть мистического мира,

And how the stars were made and life began

И то как сотворили звёзды, и как зародилась жизнь,

And the mute regions stirred with the throb of a Soul.

И как движение безмолвных регионов происходит заодно с биением Души.

He sang the Inconscient and its secret self,

Он пел о Несознании и о его сокрытом "я",

Its power omnipotent knowing not what it does,

О всемогущей силе у него, которая, не знает, что творит,

All-shaping without will or thought or sense,

Всё формируя без участья воли, мысли, чувств,

Its blind unerring occult mystery,

И о его оккультной, безошибочной слепой мистерии,

And darkness yearning towards the eternal Light,

О темноте, которая стремится в вечный Свет,

And Love that broods within the dim abyss

И о Любви, у себя вынашивает что-то средь неясных бездн,

And waits the answer of the human heart,

И ждёт ответа в сердце человека,

And death that climbs to immortality.

О смерти, что взбирается к бессмертию.

He sang of the Truth that cries from Night's blind deeps,

Он пел об Истине, которая кричит из непроглядной глубины Ночи,

And the Mother-Wisdom hid in Nature's breast

О Мудрости, о Матери, скрываемой в груди Природы,

And the Idea that through her dumbness works

И об Идее, что работает сквозь немоту Природы,

And the miracle of her transforming hands,

О чуде всё преобразующих её ладоней,

Of life that slumbers in the stone and sun

О жизни, дремлющей в камнях и в солнце,

And Mind subliminal in mindless life,

О подсознательном Уме в бездумной жизни,

And the Consciousness that wakes in beasts and men.

И о Сознании, что просыпается в зверях и в людях.

He sang of the glory and marvel still to be born,

Он пел о славе и о чудесах, которым только предстоит родиться,

Of Godhead throwing off at last its veil,

О Божестве, что наконец-то сбросило покровы, о телах, которые

Of bodies made divine and life made bliss,

Становятся божественными, и о жизни что становится блаженством,

Immortal sweetness clasping immortal might,

И о бессмертной сладости, собою обнимающей бессмертное могущество,

Heart sensing heart, thought looking straight at thought,

О сердце чувствующем сердце, и о мысли прямо видящей другую мысль,

And the delight when every barrier falls,

О наслаждении от разрушенья всякого препятствия,

And the transfiguration and the ecstasy.

О преобразовании и об экстазе.

And as he sang the demons wept with joy

Пока он пел, все демоны рыдали от восторга,

Foreseeing the end of their long dreadful task

Предвидя окончание их долгой отвратительной задачи

And the defeat for which they hoped in vain,

И пораженье, на которое они надеялись напрасно,

And glad release from their self-chosen doom

И радостный момент освобождения от ими же и выбранной судьбы,

And return into the One from whom they came.

И возвращение в Единого, откуда все они когда-то вышли.

He who has conquered the Immortals' seats,

И он (Нарада), завоевавший место средь Бессмертных,

Came down to men on earth the Man divine.

Спустился к людям на земле божественным, высоким Человеком.

As darts a lightning streak, a glory fell

Подобно молнии летела слава, приближаясь,

Nearing until the rapt eyes of the sage

Пока восторженные очи мудреца

Looked out from luminous cloud and, strangely limned,

Не выглянули из светящегося облака, и странным образом обрисовалось

His face, a beautiful mask of antique joy,

Его лицо, прекрасной маской древней радости,

Appearing in light descended where arose

И появилось в свете, направлявшемся туда, где поднимались

King Aswapati's palace to the winds

Навстречу ветрам Мадры —

In Madra, flowering up in delicate stone.

Дворцовые палаты Ашвапати, расцветая в нежном камне.

There welcomed him the sage and thoughtful king,

Там принимал его мудрец и умный царь, и на его дворцовой половине —

At his side a creature beautiful, passionate, wise,

Прекрасное созданье— страстная и мудрая,

Aspiring like a sacrificial flame

Стремящаяся, словно жертвенное пламя к небесам

Skyward from its earth-seat through luminous air,

Со своего земного трона сквозь сверкавший воздух,

Queen-browed, the human mother of Savitri.

Земная, человеческая мать Савитри, с царственным челом.

There for an hour untouched by the earth's siege

И там на час, не тронутый земной осадой,

They ceased from common life and care and sat

Отвлёкшись от обычной жизни и забот, они сидели,

Inclining to the high and rhythmic voice,

Настроившись на тот высокий и ритмичный голос,

While in his measured chant the heavenly seer

Пока в своём размеренном повествовании, провидец из небес,

Spoke of the toils of men and what the gods

Пел о трудах людей, о цели, для которой боги

Strive for on earth, and joy that throbs behind

Сражаются за землю, и о радости, которая пульсирует

The marvel and the mystery of pain.

За чудом и мистерией страдания.

He sang to them of the lotus-heart of love

Он пел для них о сердце-лотосе любви,

With all its thousand luminous buds of truth,

О тысяче его сияющих бутонов истины,

Which quivering sleeps veiled by apparent things.

Что, спят, трепещущие, скрытые проявленным.

It trembles at each touch, it strives to wake

Оно дрожит от каждого касания, старается проснуться,

And one day it shall hear a blissful voice

И будет день, когда оно услышит, наконец, блаженный голос

And in the garden of the Spouse shall bloom

И расцветёт в саду Супруги,

When she is seized by her discovered lord.

Когда та будет поймана её нашедшим господином.

A mighty shuddering coil of ecstasy

Могучая, дрожащая спираль экстаза

Crept through the deep heart of the universe.

Скользила тихо по глубокой сердцевине мира.

Out of her Matter's stupor, her mind's dreams,

И выйдя из оцепенения Материи, из грёзы своего ума

She woke, she looked upon God's unveiled face.

Она проснулась, бросила свой взгляд на неприкрытый лик Всевышнего.

   Even as he sang and rapture stole through earth-time

   Пока он пел и сквозь земное время проникал восторг,

And caught the heavens, came with a call of hooves,

Притягивая небеса, со звонким цокотом копыт,

As of her swift heart hastening, Savitri;

Спешаших, словно отбивая быстрый пульс, приехала Савитри;

Her radiant tread glimmered across the floor.

Блеснула по полу её лучистая походка.

A happy wonder in her fathomless gaze,

Её бездонный взгляд сиял счастливым чудом,

Changed by the halo of her love she came;

Она пришла преобразившись ореолом встреченной любви;

Her eyes rich with a shining mist of joy

Глаза — полны сияющим туманом радости,

As one who comes from a heavenly embassy

Как если бы она явилась из небесного посольства,

Discharging the proud mission of her heart,

Исполнив славное возвышенное дело сердца,

One carrying the sanction of the gods

И принесла оттуда санкцию богов

To her love and its luminous eternity,

И на свою любовь, и на её светящуюся вечность,

She stood before her mighty father's throne

Встав перед троном своего могучего отца,

And, eager for beauty on discovered earth

И полная стремленья к красоте, открытой ею на земле,

Transformed and new in her heart's miracle-light,

Преображённая и новая, в волшебном свете собственного сердца,

Saw like a rose of marvel, worshipping,

Она смотрела, поклонившись, словно роза чуда,

The fire-tinged sweetness of the son of Heaven.

Окрашенная огненным оттенком, сладость сына Неба.

He flung on her his vast immortal look;

Нарада кинул на неё широкий вечный взгляд;

His inner gaze surrounded her with its light

Он осветил её лучами внутреннего виденья

And reining back knowledge from his immortal lips

И сдерживая знанье на своих устах бессмертного,

He cried to her, "Who is this that comes, the bride,

Вскричал, "Да кто же это, что пришла, невеста,

The flame-born, and round her illumined head

Рожденная от пламени, и с чьей прекрасной озарённой головы

Pouring their lights her hymeneal pomps

Распространяя свет, летит, сверкая, брачное великолепие?

Move flashing about her? From what green glimmer of glades

Откуда, из каких зелёных и мерцающих полян,

Retreating into dewy silences

Что удаляются в росистые безмолвия,

Or half-seen verge of waters moon-betrayed

Иль из едва заметных водных берегов, которых выдает луна,

Bringst thou this glory of enchanted eyes?

Несёшь ты славу очарованного взора?

Earth has gold-hued expanses, shadowy hills

Есть на земле окрашенные в золото просторы и тенистые холмы,

That cowl their dreaming phantom heads in night,

Что ночью укрывают капюшонами свои мечтающие призрачные головы

And, guarded in a cloistral joy of woods,

И, охраняемые в монастырской радости лесов,

Screened banks sink down into felicity

Укрытые и погружённые в блаженство берегов,

Seized by the curved incessant yearning hands

Охваченные непрерывными изгибами стремящихся ладоней

And ripple-passion of the upgazing stream:

И рябью-страстью устремляющего взгляды ввысь потока:

Amid cool-lipped murmurs of its pure embrace

Среди прохладных губ журчаний чистого его объятия

They lose their souls on beds of trembling reeds.

Они теряют души в ложе трепетного тростника.

And all these are mysterious presences

Там всё — присутствие мистического,

In which some spirit's immortal bliss is felt,

В котором ощущается какое-то бессмертное блаженство духа,

And they betray the earth-born heart to joy.

Которому они отдали сердце, что родилось на земле для наслаждения.

There hast thou paused, and marvelling borne eyes

Ты там остановилась, изумляясь, ощущая взгляд

Unknown, or heard a voice that forced thy life

Неведомый, или услышала вдруг голос, покоривший жизнь,

To strain its rapture through thy listening soul?

И от которого восторг проник в твою внимающую душу?

Or, if my thought could trust this shimmering gaze,

Иль, если б мысль моя могла довериться твоим сияющим глазам,

It would say thou hast not drunk from an earthly cup,

Она сказала бы, что ты пила не из земного кубка,

But stepping through azure curtains of the noon

И что, шагнув за голубые занавеси полдня,

Thou wast surrounded on a magic verge

Ты оказалась на магическом краю земли

In brighter countries than man's eyes can bear.

В чудесных странах, ярче чем способен вынести взгляд человека.

Assailed by trooping voices of delight

Там, атакованная многочисленными голосами восхищения

And seized mid a sunlit glamour of the boughs

И схваченная средь очарованья солнечных ветвей,

In faery woods, led down the gleaming slopes

В волшебных, феерических лесах, сбегающих по светлым склонам

Of Gandhamadan where the Apsaras roam,

Гандхамадана, там, где странствуют Апсары,

Thy limbs have shared the sports which none has seen,

Ты испытала развлечения, которых никогда никто не ощущал,

And in god-haunts thy human footsteps strayed,

И может человеческой ногою ты ступала по убежищу богов,

Thy mortal bosom quivered with god-speech

Грудь смертной трепетала слыша речи бога,

And thy soul answered to a Word unknown.

Что заставляли душу отвечать неведомому Слову.

What feet of gods, what ravishing flutes of heaven

Какие же стопы богов, какие же небесные чарующие флейты

Have thrilled high melodies round, from near and far

Наполнили вибрацией возвышенных мелодий всё вокруг,

Approaching through the soft and revelling air,

И рядом, и вдали, проникнув через нежную, пирующую атмосферу,

Which still surprised thou hearest? They have fed

Что, поражённая, ты слышишь это до сих пор? Они молчание твоё

Thy silence on some red strange-ecstasied fruit

Вскормили неким алым плодом странного экстаза

And thou hast trod the dim moon-peaks of bliss.

И ты ступила на туманящие лунные вершины гор блаженства.

Reveal, O winged with light, whence thou hast flown

Открой, о светом окрылённая, откуда прилетел,

Hastening bright-hued through the green tangled earth,

Весь в ярких красках, поспешая дикими зелёными земными чащами, 

Thy body rhythmical with the spring-bird's call.

Твой стан, чей ритм похож на зов весенней птицы.

The empty roses of thy hands are filled

Пустые розы рук твоих полны

Only with their own beauty and the thrill

Лишь собственною красотой и трепетом

Of a remembered clasp, and in thee glows

Воспоминания объятий, и в тебе пылает

A heavenly jar, thy firm deep-honied heart,

Сосуд небес, решительное сердце, сладкое, как мёд,

New-brimming with a sweet and nectarous wine.

Вновь наполняясь до краёв нектарной сладостью вина.

Thou hast not spoken with the kings of pain.

Ты говорила не с владыками страдания.

Life's perilous music rings yet to thy ear

Опасное звучанье жизни до сих пор звенит в твоих ушах,

Far-melodied, rapid and grand, a Centaur's song,

То мелодичной и далёкой, быстрой, сильной песнею Кентавра,

Or soft as water plashing mid the hills,

То нежной, как вода, журчащая среди холмов,

Or mighty as a great chant of many winds.

А то могучим и широким пеньем множества ветров.

Moon-bright thou livest in thy inner bliss.

О светло-лунная, ты продолжаешь жить во внутреннем блаженстве.

Thou comest like a silver deer through groves

Ты то проходишь как серебряный олень, по зарослям

Of coral flowers and buds of glowing dreams,

Коралловых цветов, бутонов ярких грёз,

Or fleest like a wind-goddess through leaves,

То пролетаешь как богиня ветра сквозь листву,

Or roamst, O ruby-eyed and snow-winged dove,

То странствуешь, о ясноглазый, снежнокрылый голубь,

Flitting through thickets of thy pure desires

Скользя по рощам чистого желания

In the unwounded beauty of thy soul.

В неуязвлённой красоте своей души.

These things are only images to thy earth,

Всё это для твоей земли лишь образы,

But truest truth of that which in thee sleeps.

Но также суть той истины, что спит в тебе.

For such is thy spirit, a sister of the gods,

Таков твой дух, сестра богов,

Thy earthly body lovely to the eyes

И таково твоё земное тело услаждающее глаз,

And thou art kin in joy to heaven's sons.

По радости своей ты стала близкой к сыновьям небес.

O thou who hast come to this great perilous world

О ты, пришедшая в большой опасный мир,

Now only seen through the splendour of thy dreams,

Который видишь ты сейчас лишь сквозь великолепье грёз,

Where hardly love and beauty can live safe,

Мир, где любовь и красота едва ли могут быть укрыты в безопасности,

Thyself a being dangerously great,

Ты существо опасно, угрожающе великое,

A soul alone in a golden house of thought

До сей поры жила, как одинокая душа в прекрасном доме мысли,

Has lived walled in by the safety of thy dreams.

Что обнесён был безопасными мечтами.

On heights of happiness leaving doom asleep

О если б на вершинах счастья, оставляя спящим рок,

Who hunts unseen the unconscious lives of men,

Который здесь невидимо охотится за неосознающей жизнью человека,

If thy heart could live locked in the ideal's gold,

Закрывшись в золото прекрасного и идеального, смогло бы сердце жить твоё,

As high, as happy might thy waking be!

Каким высоким и каким счастливым было б пробуждение!

If for all time doom could be left to sleep!"

О если б рок всё время мог бы оставаться спящим!"

   He spoke but held his knowledge back from words.

   Он говорил но прятал знание в слова.

As a cloud plays with lightnings' vivid laugh,

Как облако, которое играет с ярким смехом молнии,

But still holds back the thunder in its heart,

Но до поры, до времени удерживает в сердце гром;

Only he let bright images escape.

Он только светлым образам позволил выйти.

His speech like glimmering music veiled his thoughts;

И речь его, подобно яркой музыке, скрывала мысли;

As a wind flatters the bright summer air,

Она как бриз, ласкавший светлый летний воздух,

Pitiful to mortals, only to them it spoke

Из состраданья к смертным говорила лишь

Of living beauty and of present bliss:

О красоте живого, о блаженстве настоящего:

He hid in his all-knowing mind the rest.

Он скрыл в своём всезнающем уме всё остальное.

To those who hearkened to his celestial voice,

И слушавшим его небесный голос,

The veil heaven's pity throws on future pain

Кому на будущее горе сострадание небес набросило вуаль,

The Immortals' sanction seemed of endless joy.

Поддержка, одобрение Бессмертного казались бесконечной радостью.

But Aswapati answered to the seer; -

Но Ашвапати отвечал провидцу; —

His listening mind had marked the dubious close,

Его внимательно следящий ум заметил скрытую двусмысленность

An ominous shadow felt behind the words,

И угрожающую тень он ощутил за этими словами,

But calm like one who ever sits facing Fate

Но полный хладнокровия, кто постоянно выдержан, встречая лик Судьбы

Here mid the dangerous contours of earth's life,

Средь контуров земной опасной жизни,

He answered covert thought with guarded speech:

Он отвечал, за осторожной речью маскируя мысль:

"O deathless sage who knowest all things here,

"О ты, бессмертный, видящий мудрец, который знает всё здесь,

If I could read by the ray of my own wish

О если б я способен был прочесть лучом желания

Through the carved shield of symbol images

Сквозь твой резной изящный щит из символических видений,

Which thou hast thrown before thy heavenly mind

Который ты раскинул пред своим божественным умом,

I might see the steps of a young godlike life

Я мог бы видеть шаг богоподобной юной жизни

Happily beginning luminous-eyed on earth;

Что началась счастливо, с ясным взором, на земле;

Between the Unknowable and the Unseen

Между Незримым и Непознаваемым,

Born on the borders of two wonder-worlds,

Родившись на границе этих двух миров чудес,

It flames out symbols of the infinite

Она пылает символами бесконечного,

And lives in a great light of inner suns.

Живёт в великом свете внутренних светил.

For it has read and broken the wizard seals;

Она уже и прочитала и сломала все волшебные печати:

It has drunk of the Immortal's wells of joy,

Она пила из родников веселья, радости Бессмертных,

It has looked across the jewel bars of heaven,

И заглянула за алмазные засовы неба,

It has entered the aspiring Secrecy,

Она вступила в устремившуюся Тайну,

It sees beyond terrestrial common things

И видит за пределами обыденных земных вещей,

And communes with the Powers that build the worlds,

Она общается с Могуществами, что возводят все миры,

Till through the shining gates and mystic streets

Пока сияющими, яркими вратами,

Of the city of lapis lazuli and pearl

Пока мистическими улицами города из жемчуга и лазурита

Proud deeds step forth, a rank and march of gods.

Идут вперёд рядами гордые дела, чеканя марш богов.

Although in pauses of our human lives

Хотя во время пауз нашей повседневной жизни

Earth keeps for man some short and perfect hours

Земля хранит для человека несколько часов, коротких, совершенных,

When the inconstant tread of Time can seem

Когда непостоянное движенье Времени нам может показаться

The eternal moment which the deathless live,

Тем вечным мигом где живёт бессмертное,

Yet rare that touch upon the mortal's world:

Но всё же редко то касание для мира смертных:

Hardly a soul and body here are born

Душа и тело здесь рождаются с трудом

In the fierce difficult movement of the stars,

В тяжёлом и неистовом движеньи звёзд,

Whose life can keep the paradisal note,

Их жизнь способна сохранить звучанье рая,

Its rhythm repeat the many-toned melody

Их ритмы — повторять многоголосую мелодию,

Tirelessly throbbing through the rapturous air

Что неустанно бьётся сквозь восторженную атмосферу

Caught in the song that sways the Apsara's limbs

Ухваченную в песне, что качает телеса Апсары,

When she floats gleaming like a cloud of light,

Когда она плывёт, мерцая, словно облако наполненное светом,

A wave of joy on heaven's moonstone floor.

Волною радости на лунно-каменном полу небес.

Behold this image cast by light and love,

Взгляни на этот образ, созданный лучами света и любовью,

A stanza of the ardour of the gods

Взгляни на эту строфу пылкости богов,

Perfectly rhymed, a pillared ripple of gold!

Срифмованную в совершенстве, на колонну из струящегося золота!

Her body like a brimmed pitcher of delight

Её изящнейшее тело, как сосуд, наполненный восторгом до краёв,

Shaped in a splendour of gold-coloured bronze

Отлитое в великолепье золотистой бронзы,

As if to seize earth's truth of hidden bliss.

Как будто воплощает истину земли о скрытом в ней блаженстве.

Dream-made illumined mirrors are her eyes

Мечтою сотворённые, живые зеркала, её глаза,

Draped subtly in a slumbrous fringe of jet,

С тончайшей драпировкой из дремотной бахромы агата,

Retaining heaven's reflections in their depths.

Хранят и отражают небеса в своих глубинах.

Even as her body, such is she within.

И так же как и тело у неё она прекрасна и внутри.

Heaven's lustrous mornings gloriously recur,

Небесные сияющие утра славно повторились,

Like drops of fire upon a silver page,

Как огненные капли на серебряном листе

In her young spirit yet untouched with tears.

В её душе, пока что юной и не знавшей слёз.

All beautiful things eternal seem and new

И всё прекрасное ей видится как вечное и новое

To virgin wonder in her crystal soul.

Для девственного удивления в её прозрачной, как кристалл, душе.

The unchanging blue reveals its spacious thought;

Нетронутая синева открыла широту простора мысли;

Marvellous the moon floats on through wondering skies;

По удивляющимся небесам плывёт чудесный месяц;

Earth's flowers spring up and laugh at time and death;

Цветы земли выходят и подсмеиваются над временем и смертью;

The charmed mutations of the enchanter life

Пленяющие перемены чародейки жизни

Race like bright children past the smiling hours.

Спешат весёлой ребятнёй по улыбающимся им часам.

If but this joy of life could last, nor pain

О если б только эта радость жизни и могла бы продолжаться, а страдание

Throw its bronze note into her rhythmed days!

Не добавляло б бронзовую ноту в ритм её весёлых дней!

Behold her, singer with the prescient gaze,

Взгляни же на неё, предвидящий певец,

And let thy blessing chant that this fair child

И пусть твоё благословенье пропоёт, что это славное дитя

Shall pour the nectar of a sorrowless life

Прольёт нектар безгорестной и беспечальной жизни

Around her from her lucid heart of love,

Вокруг себя из ясного и любящего сердца,

Heal with her bliss the tired breast of earth

И исцелит своим блаженством утомлённую, измученную грудь земли

And cast like a happy snare felicity.

Набросив счастье на неё счастливыми сетями.

As grows the great and golden bounteous tree

И как растёт прекрасное, обильное, большое дерево,

Flowering by Alacananda's murmuring waves,

И расцветает у журчащих волн Алакананды,

Where with enamoured speed the waters run

Где воды протекают с быстротой влюблённого,

Lisping and babbling to the splendour of morn

И шелестят и пузырятся для великолепий утра,

And cling with lyric laughter round the knees

И с поэтичным смехом обвиваются вокруг коленей

Of heaven's daughters dripping magic rain

Небесных дочерей, и проливаются магическим дождём

Pearl-bright from moon-gold limbs and cloudy hair,

Жемчужин с лунно-золотого тела и с пушистых, словно облако, волос,

So are her dawns like jewelled leaves of light,

Пускай её рассветы будут драгоценною листвою света,

So casts she her felicity on men.

И пусть она бросает на людей свет радости своей.

A flame of radiant happiness she was born

Она родилась в пламени сияющего счастья

And surely will that flame set earth alight:

И, несомненно, пламя то способно сделать землю озарённой:

Doom surely will see her pass and say no word!

И, несомненно, тяжкий рок, увидев как она идёт, не скажет ей ни слова!

But too often here the careless Mother leaves

Однако слишком часто Мать в своей беспечности

Her chosen in the envious hands of Fate:

Свой выбор отдаёт завистливым рукам Судьбы:

The harp of God falls mute, its call to bliss

Смолкает арфа Бога и её призыв к блаженству

Discouraged fails mid earth's unhappy sounds;

Обескураженно стихает средь несчастных голосов земли

The strings of the siren Ecstasy cry not here

Смычки сирен Экстаза больше не взывают,

Or soon are silenced in the human heart.

Иль вскорости смолкают в сердце человека.

Of sorrow's songs we have enough: bid once

О боли песен было здесь достаточно: когда-то призванные

Her glad and griefless days bring heaven here.

Её весёлые, безгорестные дни несут к нам небеса.

Or must fire always test the great of soul?

Или огонь всё время должен проверять величие души?

Along the dreadful causeway of the Gods,

По грозной мостовой Богов,

Armoured with love and faith and sacred joy,

С защитой из любви, священной радости и веры

A traveller to the Eternal's house,

Идёт неутомимый путник к дому Вечного

Once let unwounded pass a mortal life."

Пускай хоть раз он неизраненным пройдёт по смертной жизни."

But Narad answered not; silent he sat,

Нарада не ответил; молча он сидел,

Knowing that words are vain and Fate is lord.

Он знал — слова напрасны, и Судьба здесь господин.

He looked into the unseen with seeing eyes,

Он взором видящего вглядывался в глубину незримого.

Then, dallying with the mortal's ignorance

Затем, играючи с неведением смертных,

Like one who knows not, questioning, he cried:

И словно бы не зная, вопрошая, он вскричал:

"On what high mission went her hastening wheels?

"С какой же миссией высокой так спешили эти быстрые колёса?

Whence came she with this glory in her heart

Откуда прибыла она с такою славой в сердце

And Paradise made visible in her eyes?

И Раем, ставшим видимым в её глазах?

What sudden God has met, what face supreme?"

Какого неожиданного Бога встретила она, какой высокий лик?"

To whom the king, "The red asoca watched

Затем к ней обратился царь, "Та красная ашока, что когда-то наблюдала,

Her going forth which now sees her return.

Как вдаль ты устремилась, видела сейчас как ты вернулась.

Arisen into an air of flaming dawn

Поднявшись в воздух пламенной зари

Like a bright bird tired of her lonely branch,

Подобно яркой птице, что, устав от одинокой ветки,

To find her own lord, since to her on earth

Летит найти себе супруга, господина, потому что на земле

He came not yet, this sweetness wandered forth

Он к ней пока что не пришёл, вся эта сладость унеслась вперёд,

Cleaving her way with the beat of her rapid wings.

Путь рассекая взмахами могучих быстрых крыльев.

Led by a distant call her vague swift flight

Её неуловимый и стремительный полёт, притянутый далёким зовом,

Threaded the summer morns and sunlit lands.

Пронзал то летнюю зарю, то залитые солнцем страны.

The happy rest her burdened lashes keep

Её ресницы, помнящие нечто, на себе несут счастливый отдых

And these charmed guardian lips hold treasured still.

Её очаровательные стражи-губы до сих пор хранят сокровище.

Virgin who comest perfected by joy,

О дева, что пришла, от радости став совершенной,

Reveal the name thy sudden heart-beats learned.

Скажи то имя, что тебе открылось по внезапному биенью сердца.

Whom hast thou chosen, kingliest among men?"

Кого ты выбрала, о царственная средь людей?"

And Savitri answered with her still calm voice

Савитри отвечала тихим и спокойным голосом,

As one who speaks beneath the eyes of Fate:

Как будто говорила пред лицом Судьбы:

"Father and king, I have carried out thy will.

"Отец и царь, я выполнила вашу волю.

One whom I sought I found in distant lands;

В далёких странах я нашла того, кого искала;

I have obeyed my heart, I have heard its call.

Я подчинилась сердцу, я услышала его призыв.

On the borders of a dreaming wilderness

Вдали отсюда, на краю дремотных диких мест,

Mid Shalwa's giant hills and brooding woods

Среди гигантских горных пиков Шалвы и задумчивых лесов

In his thatched hermitage Dyumatsena dwells,

В соломенном жилище, как отшельник, проживает Дьюматсена,

Blind, exiled, outcast, once a mighty king.

Отверженный, слепой и изгнанный, когда-то — сильный царь.

The son of Dyumatsena, Satyavan,

Там сына Дьюматсены, Сатьявана

I have met on the wild forest's lonely verge.

Я встретила в уединённом месте дикого большого леса.

My father, I have chosen. This is done."

О мой отец, я сделала свой выбор. Это совершилось."

Astonished, all sat silent for a space.

Все поражённые сидели молча.

Then Aswapati looked within and saw

Затем царь Ашвапати взгляд направил внутрь и там увидел, как

A heavy shadow float above the name

Тяжёлая большая тень плывёт над этим именем,

Chased by a sudden and stupendous light;

И как её преследует внезапный, коллосальный свет;

He looked into his daughter's eyes and spoke:

Он посмотрел в глаза своей любимой дочери и произнёс:

"Well hast thou done and I approve thy choice.

"Ты сделала всё хорошо, я одобряю этот выбор.

If this is all, then all is surely well;

И если это всё, то несомненно, будет всё прекрасно;

If there is more, then all can still be well.

И если что-то есть ещё, тогда всё может стать прекрасным.

Whether it seem good or evil to men's eyes,

Неважно, кажется ли что-то добрым или нет для взгляда человека,

Only for good the secret Will can work.

Невидимая потайная Воля может действовать лишь для добра.

Our destiny is written in double terms:

Людские наши судьбы пишутся в двойных понятиях

Through Nature's contraries we draw nearer God;

И через противоположности Природы нас подтягивает ближе к Богу;

Out of the darkness we still grow to light.

Из темноты мы всё же вырастаем в свет.

Death is our road to immortality.

Смерть — это только путь к бессмертию.

`Cry woe, cry woe,' the world's lost voices wail,

'О горе нам, о горе нам', — оплакивают голоса потерю мира

Yet conquers the eternal Good at last."

И в тоже время завоёвывают вечный Дар в конце концов."

Then might the sage have spoken, but the king

Потом хотел сказать мудрец, но царь

In haste broke out and stayed the dangerous word:

Прервал его, поспешно и остановил опасные слова:

"O singer of the ultimate ecstasy,

"О ты, певец предельного экстаза,

Lend not a dangerous vision to the blind

Не наделяй опасным виденьем слепого,

Because by native right thou hast seen clear.

Ты от природы видишь всё яснее нас.

Impose not on the mortal's tremulous breast

Не налагай на слабую дрожащую грудь смертного

The dire ordeal that foreknowledge brings;

Тех страшных испытаний, что несёт предвиденье;

Demand not now the Godhead in our acts.

Не заставляй сейчас нас поступать как Боги.

Here are not happy peaks the heaven-nymphs roam

Здесь нет счастливых гор, и нет гуляющих небесных нимф,

Or Coilas or Vaicountha's starry stair:

Здесь нет ни Койласа, ни звёздной лестницы Вайконты:

Abrupt, jagged hills only the mighty climb

Лишь острые зазубренные склоны да могучие утёсы,

Are here where few dare even think to rise;

Взбираться по которым мало кто способен даже в мыслях;

Far voices call down from the dizzy rocks,

Далёкие неведомые голоса взывают с головокружительных опасных скал,

Chill, slippery, precipitous are the paths.

Обрывисты, холодны, скользки те пути.

Too hard the gods are with man's fragile race;

И слишком строги боги с хрупкой расой человека;

In their large heavens they dwell exempt from Fate

В своих широких небесах они свободны от Судьбы

And they forget the wounded feet of man,

И забывают об израненых ногах людей,

His limbs that faint beneath the whips of grief,

О теле, что слабеет под плетями горя,

His heart that hears the tread of time and death.

О сердце, что здесь слышит поступь времени и смерти.

The future's road is hid from mortal sight:

Путь будущего скрыт от взгляда смертного:

He moves towards a veiled and secret face.

Он движется, стремясь увидеть скрытый тайный лик.

To light one step in front is all his hope

Его надежда — осветить лишь шаг перед собой,

And only for a little strength he asks

И лишь о малых силах просит он

To meet the riddle of his shrouded fate.

Чтоб встретиться с загадкой скрытой пеленой судьбы.

Awaited by a vague and half-seen force,

И поджидаемый неясным, еле видимым могуществом,

Aware of danger to his uncertain hours

И зная об опасности, грозящий ненадёжным дням

He guards his flickering yearnings from her breath;

Оберегает он свои трепещущие устремленья от её дыхания;

He feels not when the dreadful fingers close

И он не чувствует когда ужаснейшие пальцы

Around him with the grasp none can elude.

Смыкаются вокруг в той хватке, от которой никому не убежать.

If thou canst loose her grip, then only speak.

И если можешь ты разжать её тиски, тогда — скажи.

Perhaps from the iron snare there is escape:

Возможно из железного капкана есть какой-то выход.

Our mind perhaps deceives us with its words

Возможно ум обманывает нас своими фразами, словами

And gives the name of doom to our own choice;

И собственный наш выбор называет именем судьбы;

Perhaps the blindness of our will is Fate."

Возможно что Судьба — лишь слепота, неведение нашей воли."

He said and Narad answered not the king.

Сказал он, но Нарада не ответил ничего царю.

But now the queen alarmed lifted her voice:

И в тот момент, встревожившись, царица подала свой голос:

"O seer, thy bright arrival has been timed

"Провидец, светлый твой приход пришёлся на

To this high moment of a happy life;

Высокое мгновение счастливой жизни;

Then let the speech benign of griefless spheres

Так пусть же ласковая речь из сфер, не ведающих горя,

Confirm this blithe conjunction of two stars

Поддержит радостный союз двух звёзд,

And sanction joy with thy celestial voice.

Твоим небесным голосом одобрит наше счастье.

Here drag not in the peril of our thoughts,

Не стоит здесь притягивать к опасностям и бедам наши мысли,

Let not our words create the doom they fear.

Не будем позволять словам творить тот рок, которого они боятся.

Here is no cause for dread, no chance for grief

Здесь нет причин для страха, и у горя нет возможности

To raise her ominous head and stare at love.

Подняться и сверлить зловещим взглядом их любовь.

A single spirit in a multitude,

Единый дух живёт во множестве созданий,

Happy is Satyavan mid earthly men

И счастлив Сатьяван среди людей земли,

Whom Savitri has chosen for her mate,

Кого Савитри выбрала себе в супруги,

And fortunate the forest hermitage

Удача посетила хижину отшельника в лесу

Where leaving her palace and riches and a throne

Там, где оставив свой дворец, богатства, трон,

My Savitri will dwell and bring in heaven.

Моя Савитри будет жить и здравствовать под небесами.

Then let thy blessing put the immortals' seal

И пусть благословенье ляжет как печать бессмертного

On these bright lives' unstained felicity

На незапятнанное счастье этих ярких жизней,

Pushing the ominous Shadow from their days.

Отбросив злую Тень от их грядущих дней.

Too heavy falls a Shadow on man's heart;

Уж слишком тяжела бывает Тень, что падает на сердце человека;

It dares not be too happy upon earth.

Оно не смеет становиться чересчур счастливым на земле.

It dreads the blow dogging too vivid joys,

Оно страшится тех ударов, что идут за слишком яркой радостью,

A lash unseen in Fate's extended hand,

Незримого бича в протянутой руке Судьбы,

The danger lurking in fortune's proud extremes,

Опасности, скрываемой за горделивой крайностью удачи,

An irony in life's indulgent smile,

Иронии, за снисходительной усмешкой жизни,

And trembles at the laughter of the gods.

Оно трепещет, если слышит смех богов.

Or if crouches unseen a panther doom,

Но если где-то есть припавшая к земле, незримая пантера рока,

If wings of Evil brood above that house,