Шри Ауробиндо, "Савитри", Книга 6, Песня 2, "Путь судьбы и проблема боли"

Sri Aurobindo	Шри Ауробиндо
SAVITRI	САВИТРИ

Book Six	Книга Шестая
THE BOOK OF FATE	КНИГА СУДЬБЫ

Canto II	Песня II
THE WAY OF FATE AND THE PROBLEM OF PAIN	ПУТЬ СУДЬБЫ И ПРОБЛЕМА БОЛИ

A silence sealed the irrevocable decree,	Молчанье припечатало бесповоротное решение,
The word of Fate that fell from heavenly lips	Слова Судьбы, слетевшие с небесных уст
Fixing a doom no power could ever reverse	Отныне закрепляли рок, который никая сила после не отменит,
Unless heaven's will itself could change its course.	Лишь если вдруг божественная воля не изменит курс сама.
Or so it seemed: yet from the silence rose	Иль просто так казалось: всё ж из этого молчания поднялся голос,
One voice that questioned changeless destiny,	Что усомнился в неизменности судьбы,
A will that strove against the immutable Will.	И воля, что боролась против непреложной Воли.
A mother's heart had heard the fateful speech	То было сердце матери, услышавшее роковую речь,
That rang like a sanction to the call of death	Звеневшую как разрешенье зову смерти,
And came like a chill close to life and hope.	Которая пришла как ледяное завершенье жизни и надежды.
Yet hope sank down like an extinguished fire.	Надежда в ней осела словно гаснущий огонь.
She felt the leaden inevitable hand	Она почувствовала как свинцовая неотвратимая рука
Invade the secrecy of her guarded soul	Вторгается во внутреннее таинство её оберегаемой души,
And smite with sudden pain its still content	Внезапной болью поражая тихое согласье с жизнью,
And the empire of her hard-won quietude.	Империю с трудами завоёванного мира и покоя.
Awhile she fell to the level of human mind,	Она на время пала до обычного ума людей,
A field of mortal grief and Nature's law;	До сферы смертного страданья и законов, управляющих Природой,
She shared, she bore the common lot of men	И разделила участь всех людей, их жребий,
And felt what common hearts endure in Time.	Почувствовала то, что терпят все сердца во Времени.
Voicing earth's question to the inscrutable power	И выразив вопрос земли к непостижимой силе,
The queen now turned to the still immobile seer:	Царица обратилась к тихому и неподвижному провидцу:
Assailed by the discontent in Nature's depths,	Так, поражённая протестом в глубине Природы
Partner in the agony of dumb driven things	И зная на себе агонию немых и управляемых существ,
And all the misery, all the ignorant cry,	Все их несчастья, весь их крик невежества,
Passionate like sorrow questioning heaven she spoke.	Наполненная страстью, словно горе, вопрошая небеса, она заговорила.
Lending her speech to the surface soul on earth	Отдав на время речь свою поверхностной земной душе
She uttered the suffering in the world's dumb heart	Она сумела выразить страданье в молчаливом сердце мира,
And man's revolt against his ignorant fate.	Бунт человека против собственной неведомой ему судьбы.
"O seer, in the earth's strange twi-natured life	"Провидец, в странной двойственной природе жизни на земле
By what pitiless adverse Necessity	Зачем безжалостная и враждебная Необходимость,
Or what cold freak of a Creator's will,	Или холодная причуда воли Созидателя,
By what random accident or governed Chance	Зачем шальная катастрофа или предопределённый Случай
That shaped a rule out of fortuitous steps,	Что формируют правило из сделанных случайно некогда шагов
Made destiny from an hour's emotion, came	И создают судьбу из мимолётно возникающих эмоций,
Into the unreadable mystery of Time	Приходят в это непонятное, загадочное действо Времени
The direr mystery of grief and pain?	Как ещё более ужасная мистерия страдания и боли?
Is it thy God who made this cruel law?	Кто сотворил такой безжалостный закон — твой Бог?
Or some disastrous Power has marred his work	Иль некое зловещее Могущество испортило его работу
And he stands helpless to defend or save?	И он стоит, не в силах нас спасти и защитить?
A fatal seed was sown in life's false start	Губительное семя посадили при фальстарте жизни
When evil twinned with good on earthly soil.	Когда с добром на нашей почве родилось и зло, как брат-близнец.
Then first appeared the malady of mind,	Потом в уме возникло некое расстройство,
Its pang of thought, its quest for the aim of life.	Его боль в мысли, поиск цели жизни.
It twisted into forms of good and ill	Он исказил в обличиях добра и зла
The frank simplicity of the animal's acts;	Простые, искренние действия животного;
It turned the straight path hewn by the body's gods,	Он повернул с прямых путей, проложенных богами тела,
Followed the zigzag of the uncertain course	И следуя зигзагом ненадёжного, сомнительного курса жизни
Of life that wanders seeking for its aim	Что бродит в поисках предназначения и цели
In the pale starlight falling from thought's skies,	Под бледным звёздным светом льющимся с небес мышления,
Its guides the unsure idea, the wavering will.	Ведёт он неуверенную мысль и нерешительную волю.
Lost was the instinct's safe identity	Утеряно надёжное отождествление инстинкта
With the arrow-point of being's inmost sight,	Со стрелкой-указателем из внутреннего видения существа,
Marred the sure steps of Nature's simple walk	Расстроены надёжные шаги в простом движении Природы,
And truth and freedom in the growing soul.	И истина, свобода в подрастающей душе.
Out of some ageless innocence and peace,	Из некой нестареющей невинности, покоя,
Privilege of souls not yet betrayed to birth,	Особой привилегии души, ещё не соблазнённой на рождение,
Cast down to suffer on this hard dangerous earth	Вниз брошенная для страдания на эту трудную опасную планету,
Our life was born in pain and with a cry.	Жизнь наша рождена была в мучениях и с криком.
Although earth-nature welcomes heaven's breath	И хоть природа на земле приветствует дыхание небес,
Inspiring Matter with the will to live,	И вдохновляет волей жить Материю,
A thousand ills assail the mortal's hours	Но тысячи несчастий атакуют время смертного
And wear away the natural joy of life;	Стирая прочь естественную радость жизни;
Our bodies are an engine cunningly made,	Тела людей — искусно сделанные механизмы,
But for all its parts as cunningly are planned,	Но к каждой части тела, так обдуманно спланированной,
Contrived ingeniously with demon skill,	Уже изобрели с невероятным, демоническим искусством,
Its apt inevitable heritage	Её, возможно, неизбежное наследство —
Of mortal danger and peculiar pain,	Угрозу смерти и особенную боль,
Its payment of the tax of Time and Fate,	Свой вид налога Времени, Судьбе,
Its way to suffer and its way to die.	Свой способ мучиться, свой способ умирать.
This is the ransom of our high estate,	Таков здесь выкуп за высокий уровень у человека
The sign and stamp of our humanity.	И такова печать и знак на нашем человечестве.
A grisly company of maladies	Так страшная компания болезней
Come, licensed lodgers, into man's bodily house,	Приходит, с ордером на подселение, в телесное жилище человека,
Purveyors of death and torturers of life.	И поставляют смерть, и издеваются над жизнью.
In the malignant hollows of the world,	В болезнетворных углубленьях мира,
In its subconscient cavern-passages	В пещерах-переходах подсознания
Ambushed they lie waiting their hour to leap,	Они лежат в засаде, ожидая часа чтобы прыгнуть,
Surrounding with danger the sieged city of life:	И окружить угрозой осаждённый город жизни:
Admitted into the citadel of man's days	Пропущенные в цитадель дней человека
They mine his force and maim or suddenly kill.	Они подтачивают силы у него, калечат, иль внезапно убивают.
Ourselves within us lethal forces nurse;	Мы сами где-то в глубине себя питаем смертоносные могущества;
We make of our own enemies our guests:	Мы делаем своих врагов гостями:
Out of their holes like beasts they creep and gnaw	Из ям своих они, как звери, выползают и грызут
The chords of the divine musician's lyre	Натянутые струны лиры божественного музыканта
Till frayed and thin the music dies away	Пока протёртая, источенная музыка в ней не умрёт навеки,
Or crashing snaps with a last tragic note.	Или не лопнет, с треском, на трагической последней ноте.
All that we are is like a fort beset:	Всё, что мы есть — подобно осаждённой крепости,
All that we strive to be alters like a dream	А всё, чем мы стремимся стать — меняется как сновидение
In the grey sleep of Matter's ignorance.	В каком-то сером сне невежества Материи.
Mind suffers lamed by the world's disharmony	Страдает Ум, что искалечен дисгармонией вселенной
And the unloveliness of human things.	И неприглядным ликом человеческого мира.
A treasure misspent or cheaply, fruitlessly sold	Сокровище растрачено, иль по дешевке, бесполезно продано
In the bazaar of a blind destiny,	На рынке безрассудной и слепой судьбы.
A gift of priceless value from Time's gods	Дар бесконечной ценности, ниспосланный богами Времени
Lost or mislaid in an uncaring world,	Утерян или брошен не на месте в безразличном мире,
Life is a marvel missed, an art gone wry;	И наша жизнь — упущенное чудо, или искажённое творение художника;
A seeker in a dark and obscure place,	Искатель в тёмном и неясном месте,
An ill-armed warrior facing dreadful odds,	Боец с плохим оружием, лицом к лицу со страшным преимуществом врага,
An imperfect worker given a baffling task,	Неграмотный работник, получивший непосильную задачу,
An ignorant judge of problems Ignorance made,	Эксперт-невежда по проблемам, созданным Невежеством,
Its heavenward flights reach closed and keyless gates,	Его полёты в небеса приводят к запертым воротам без ключей,
Its glorious outbursts peter out in mire.	А вспышки славы тонут посреди грязи.
On Nature's gifts to man a curse was laid:	На всех дарах Природы человеку издавна наложено проклятие
All walks inarmed by its own opposites,	И все пути окружены своими противоположностями.
Error is the comrade of our mortal thought	Ошибка — постоянный спутник нашей смертной мысли
And falsehood lurks in the deep bosom of truth,	Ложь затаилась на груди у истины,
Sin poisons with its vivid flowers of joy	Грех отравляет яркими цветами радости
Or leaves a red scar burnt across the soul;	Иль оставляет красный шрам, горящий поперёк души,
Virtue is a grey bondage and a gaol.	А добродетель стала серым рабством и тюрьмой.
At every step is laid for us a snare.	На каждом шаге ждёт нас западня.
Alien to reason and the spirit's light,	И чуждый разуму и свету духа
Our fount of action from a darkness wells;	Источник наших действий бьёт из темноты;
In ignorance and nescience are our roots.	В невежестве, незнаньи — наши корни.
A growing register of calamities	Растущий список самых разных бед —
Is the past's account, the future's book of Fate:	Таков счет прошлого и книга записей Судьбы о будущем:
The centuries pile man's follies and man's crimes	Века лишь громоздят людские глупости и преступления
Upon the countless crowd of Nature's ills;	Поверх бесчисленной толпы несчастий, зол Природы;
As if the world's stone load was not enough,	И словно каменного груза мира было недостаточно,
A crop of miseries obstinately is sown	Поля страданий засеваются упрямо
By his own hand in the furrows of the gods,	Своими же руками в борозды богов
The vast increasing tragic harvest reaped	И пожинается обширный и растущий урожай трагедии
From old misdeeds buried by oblivious Time.	Со старых глупостей, ошибок, что посеяны в забывчивое Время.
He walks by his own choice into Hell's trap;	Так человек идёт по собственному выбору в ловушку Ада;
This mortal creature is his own worst foe.	И получается, что это смертное созданье — злейший враг для самого себя.
His science is an artificer of doom;	Его наука — умная изобретательница смерти;
He ransacks earth for means to harm his kind;	Он грабит землю чтобы причинить вред собственному виду;
He slays his happiness and others' good.	Он убивает собственное счастье и добро других.
Nothing has he learned from Time and its history;	Он ничему не научился из уроков Времени и собственной истории;
Even as of old in the raw youth of Time,	И также как и прежде, в юном Времени,
When Earth ignorant ran on the highways of Fate,	Когда Земля в своём невежестве бежала по путям Судьбы,
Old forms of evil cling to the world's soul:	Всё те же виды зла цепляются за душу мира:
War making nought the sweet smiling calm of life,	Война берёт и превращает в пустоту улыбчивое сладкое затишье жизни,
Battle and rapine, ruin and massacre	И битвы, грабежи, руины и резня
Are still the fierce pastimes of man's warring tribes;	Так до сих пор — жестокие забавы для воюющих племён;
An idiot hour destroys what centuries made,	Один час идиота разрушает то, что делалось веками,
His wanton rage or frenzied hate lays low	И бешеная ненависть, бессмысленный и буйный гнев
The beauty and greatness by his genius wrought	Хоронят красоту, величье, созданные человеческою гениальностью,
And the mighty output of a nation's toil.	Могучий результат трудов всей нации.
All he has achieved he drags to the precipice.	Все достижения свои он тянет в пропасть.
His grandeur he turns to an epic of doom and fall;	Своё величие он превращает в грандиозную поэму рока и падения;
His littleness crawls content through squalor and mud,	Его ничтожность радостно ползёт в убогости, грязи,
He calls heaven's retribution on his head	Он призывает на себя возмездие небес
And wallows in his self-made misery.	И после утопает в бедах, им самим же созданными.
A part author of the cosmic tragedy,	И воля человека, как соавтор этой всей космической трагедии,
His will conspires with death and time and fate.	Устраивает заговор со смертью, с временем, с судьбой.
His brief appearance on the enigmaed earth	Его короткое явление на этой полной тайн земле
Ever recurs but brings no high result	Всё время повторяется, не принося высоких результатов
To this wanderer through the aeon-rings of God	Для этого скитальца, проходящего по эпохальной круговерти Бога,
That shut his life in their vast longevity.	Что запирает жизнь его в своей обширной долговечности.
His soul's wide search and ever returning hopes	Широкие искания его души и вечно возвращающиеся надежды
Pursue the useless orbit of their course	Всё время продолжают бесполезную орбиту выбранного курса
In a vain repetition of lost toils	В напрасном повторении теряемых трудов
Across a track of soon forgotten lives.	По колее от быстро позабытых жизней.
All is an episode in a meaningless tale.	Всё превращается в какой-то эпизод бесмысленной истории.
Why is it all and wherefore are we here?	Так почему ж всё так, зачем мы здесь?
If to some being of eternal bliss	И если в некий план, где существует вечное блаженство,
It is our spirit's destiny to return	Судьба когда-нибудь вернуться духу человека
Or some still impersonal height of endless calm,	Или в какие то безличные спокойные высоты бесконечного покоя,
Since That we are and out of That we came,	Поскольку мы — есть То, и из Того пришли,
Whence rose the strange and sterile interlude	Откуда же возникла эта интерлюдия, бесплодная и странная,
Lasting in vain through interminable Time?	Что тщётно тянется сквозь нескончаемое Время?
Who willed to form or feign a universe	Кто пожелал придать вселенной форму или выдать нечто за неё
In the cold and endless emptiness of Space?	В холодной бесконечной пустоте Пространства?
Or if these beings must be and their brief lives,	Иль если эти существа с короткой жизнью всё ж должны существовать,
What need had the soul of ignorance and tears?	Какая же нужда душе в невежестве и их слезах?
Whence rose the call for sorrow and for pain?	Откуда появился зов к страданию и боли?
Or all came helplessly without a cause?	Иль всё беспомощно приходит без причины?
What power forced the immortal spirit to birth?	Какая сила заставляет наш бессмертный дух рождаться?
The eternal witness once of eternity,	Когда-то вечно существующий свидетель вечности,
A deathless sojourner mid transient scenes,	Бессмертный житель этих скоротечных сцен,
He camps in life's half-lit obscurity	Он разбивает лагерь в полуосвещённом мраке жизни
Amid the debris of his thoughts and dreams.	Среди обломков грёз своих и мыслей.
Or who persuaded it to fall from bliss	И кто склонил его пасть из блаженства,
And forfeit its immortal privilege?	Лишиться привилегии бессмертия?
Who laid on it the ceaseless will to live	Кто дал ему неугасаемую волю жить
A wanderer in this beautiful, sorrowful world,	Скитальцем в этом и прекрасном и печальном мире
And bear its load of joy and grief and love?	С тяжёлой ношейрадости, любви и горя?
Or if no being watches the works of Time,	Иль, если нет на свете существа, что наблюдает за работой Времени,
What hard impersonal Necessity	Что за тяжёлая, безличная Необходимость
Compels the vain toil of brief living things?	Толкает на напрасный труд существ, живущих так недолго?
A great Illusion then has built the stars.	Тогда выходит, что великая Иллюзия создала звёзды.
But where then is the soul's security,	Но где ж тогда защита для души,
Its poise in this circling of unreal suns?	Где равновесие её в круженьи нереальных солнц?
Or else it is a wanderer from its home	А может быть она — скиталец, что покинула свой дом
Who strayed into a blind alley of Time and chance	И заблудилась в тупиках случайности и Времени
And finds no issue from a meaningless world.	И не находит выхода из этого бессмысленного мира.
Or where begins and ends Illusion's reign?	И где тогда начало и конец империи Иллюзии?
Perhaps the soul we feel is only a dream,	А может быть, вообще — душа, что ощущают люди, только грёза,
Eternal self a fiction sensed in trance."	А вечно существующее "я" — лишь фикция, что чувствуем мы в трансе."

Then after a silence Narad made reply:	Немного помолчав, Нарада дал ответ:
Tuning his lips to earthly sound he spoke,	Уста настроив на земные звуки, он заговорил,
And something now of the deep sense of fate	И что-то от глубоких ощущений действия судьбы
Weighted the fragile hints of mortal speech.	Усиливало в это время хрупкие намёки смертной речи.
His forehead shone with vision solemnised,	Лоб у него сиял торжественным видением,
Turned to a tablet of supernal thoughts	Став временно скрижалью высочайших мыслей,
As if characters of an unwritten tongue	Как если б символы неведомого языка
Had left in its breadth the inscriptions of the gods.	Чертили на его широком поле письмена богов.
Bare in that light Time toiled, his unseen works	Трудилось Время в этом свете, сняв покровы, проявляя
Detected; the broad-flung far-seeing schemes	Свои незримые труды; а широко летящие, и видящие вдаль,
Unfinished which his aeoned flight unrolls	Незавершённые пока что схемы, раскрываясь эпохальному его полёту,
Were mapped already in that world-wide look.	В том взгляде, широчайшем как вселенная, уже лежали на своих местах.
"Was then the sun a dream because there is night?	"Так было ль солнце грёзой, если ныне ночь?
Hidden in the mortal's heart the Eternal lives:	Сокрыто в сердце смертных существует Вечный:
He lives secret in the chamber of thy soul,	Живёт он тайно в комнате твоей души,
A Light shines there nor pain nor grief can cross.	Там где сияет Свет, куда ни боль, ни горе никогда не попадут.
A darkness stands between thyself and him,	Но темнота стоит между тобой и им,
Thou canst not hear or feel the marvellous Guest,	И ты не можешь ощутить, услышать замечательного Гостя,
Thou canst not see the beatific sun.	Не можешь посмотреть на это полное блаженства солнце.
O queen, thy thought is a light of the Ignorance,	Царица, мысль тобою сказанная — свет Невежества,
Its brilliant curtain hides from thee God's face.	Его сверкающий экран скрывает от тебя лик Бога.
It illumes a world born from the Inconscience	Он озаряет мир, родившийся из Несознания,
But hides the Immortal's meaning in the world.	Но укрывает то, как много значит Он, Бессмертный, в нашем мире.
Thy mind's light hides from thee the Eternal's thought,	Свет твоего ума скрывает от тебя мысль Вечного,
Thy heart's hopes hide from thee the Eternal's will,	Надежды сердца твоего скрывают волю Вечного,
Earth's joys shut from thee the Immortal's bliss.	Земные радости закрыли от тебя блаженство, что живёт в Бессмертном.
Thence rose the need of a dark intruding god,	От этого возникла мысль о тёмном и вторгающемся боге,
The world's dread teacher, the creator, pain.	Об устрашающем учителе, творце вселенной и о боли.
Where Ignorance is, there suffering too must come;	Туда, где есть Невежество, должно придти страданье тоже;
Thy grief is a cry of darkness to the Light;	То горе, что в тебе — зов темнотою Света;
Pain was the first-born of the Inconscience	Боль — первое дитя от Несознания
Which was thy body's dumb original base;	Что стала изначальной и немой основой наших тел;
Already slept there pain's subconscient shape:	И в них тогда уже дремала подсознательная форма боли:
A shadow in a shadowy tenebrous womb,	Как призрак в сумрачном неясном лоне,
Till life shall move, it waits to wake and be.	Пока жизнь движется, она ждёт часа чтоб проснуться, чтобы быть.
In one caul with joy came forth the dreadful Power.	И в том же плоде, вместе с радостью, возникла эта ужасающая Сила.
In life's breast it was born hiding its twin;	Она родилась в сердце жизни, пряча близнеца;
But pain came first, then only joy could be.	Но боль явилась первой, лишь потом смогла возникнуть радость.
Pain ploughed the first hard ground of the world-drowse.	Боль пропахала первый, самый трудный слой дремоты миры.
By pain a spirit started from the clod,	Благодаря той боли дух сумел подняться из комка земли,
By pain Life stirred in the subliminal deep.	Благодаря той боли Жизнь зашевелилась в еле ощутимой глубине.
Interned, submerged, hidden in Matter's trance	Захваченный и погружённый, спрятавшийся в транс Материи
Awoke to itself the dreamer, sleeping Mind;	Проснулся для себя мечтатель, спящий Ум;
It made a visible realm out of its dreams,	Он создал царство зримого из грёз,
It drew its shapes from the subconscient depths,	Он вынул облики свои из подсознательных глубин,
Then turned to look upon the world it had made.	И повернулся посмотреть на мир, который сотворил.
By pain and joy, the bright and tenebrous twins,	Так радостью и болью, светлым и угрюмым близнецами,
The inanimate world perceived its sentient soul,	Наш неодушевлённый мир мог постигать свою воспринимающую душу,
Else had the Inconscient never suffered change.	Иначе, никогда не знавшее страданья Несознание, не изменилось бы.
Pain is the hammer of the Gods to break	Боль — это молот, созданный Богами, чтобы разрушать
A dead resistance in the mortal's heart,	Застывшее и мёртвое сопротивленье в сердце смертного,
His slow inertia as of living stone.	Его неторопливую инерцию живого камня.
If the heart were not forced to want and weep,	И если бы не заставляли сердце плакать и хотеть,
His soul would have lain down content, at ease,	Душа у человека бы спокойно разлеглась, довольная собой,
And never thought to exceed the human start	И никогда мысль не превысила бы точку старта человека,
And never learned to climb towards the Sun.	И никогда б не научилась подниматься к Солнцу.
This earth is full of labour, packed with pain;	Земля у нас набита доверху страданием и болью;
Throes of an endless birth coerce her still;	И муки бесконечного рожденья сотрясают до сих пор её;
The centuries end, the ages vainly pass	Кончаются века, проходят бесполезные эпохи,
And yet the Godhead in her is not born.	А Божество в ней до сих пор ещё не рождено.
The ancient Mother faces all with joy,	Всё с радостью встречает древняя Божественная Мать,
Calls for the ardent pang, the grandiose thrill;	И призывает жгучие уколы, грандиозные волнения;
For with pain and labour all creation comes.	Всё потому что с болью и трудом приходит всё творение.
This earth is full of the anguish of the gods;	Земля у нас наполнена мучением богов;
Ever they travail driven by Time's goad,	Они всегда в трудах, и направляемые плетью Времени
And strive to work out the eternal Will	Стараются исполнить Волю вечности,
And shape the life divine in mortal forms.	Сформировать божественную жизнь в материальных смертных формах.
His will must be worked out in human breasts	Его намеренье должно исполниться в груди у человека
Against the Evil that rises from the gulfs,	И вопреки космическому Злу, что поднимается из бездн,
Against the world's Ignorance and its obstinate strength,	И вопреки Невежеству вселенной и его упрямой силе,
Against the stumblings of man's pervert will,	И вопреки ошибкам, спотыканьям искажённой воли человека,
Against the deep folly of his human mind,	И вопреки глубокой глупости его ума,
Against the blind reluctance of his heart.	И вопреки слепому нежеланью сердца.
The spirit is doomed to pain till man is free.	Дух обречён на боль, пока не станет человек свободным.
There is a clamour of battle, a tramp, a march:	Здесь грохот битвы, топот ног и марш:
A cry arises like a moaning sea,	Крик поднимается, как стонущее море,
A desperate laughter under the blows of death,	И слышен безнадёжный смех под ужасающим ударом смерти,
A doom of blood and sweat and toil and tears.	Под роковой судьбой из крови, пота, слёз, труда.
Men die that man may live and God be born.	Да, люди умирают, чтобы человек мог жить, а Бог — родиться.
An awful Silence watches tragic Time.	Великое Молчанье наблюдает это полное трагизма Время.
Pain is the hand of Nature sculpturing men	Боль это длань Природы, ваяющая человека для величия:
To greatness: an inspired labour chisels	И вдохновенная работа точит
With heavenly cruelty an unwilling mould.	С небесною жестокостью неподдающуюся заготовку.
Implacable in the passion of their will,	Неумолимые в их воле, полной страсти,
Lifting the hammers of titanic toil	И поднимая молоты труда титанов
The demiurges of the universe work;	Работают космические демиурги;
They shape with giant strokes their own; their sons	Гигантскими ударами они воспроизводят собственные формы; их сыны
Are marked with their enormous stamp of fire.	Отмечены огромными печатями огня.
Although the shaping god's tremendous touch	Хотя все эти, придающие нам новый облик, страшные касанья бога —
Is torture unbearable to mortal nerves,	Для смертных нервов — непереносимое мучение,
The fiery spirit grows in strength within	Пылающий внутри нас дух накапливает силу
And feels a joy in every titan pang.	И ощущает радость в каждом титаническом ударе боли.
He who would save himself lives bare and calm;	Кто мог бы сохранить себя — живёт в спокойствии и простоте;
He who would save the race must share its pain:	Кто мог бы сохранить всю расу — должен разделить с ней боль:
This he shall know who obeys that grandiose urge.	Кто следует за этим грандиозным импульсом, обязан это знать.
The Great who came to save this suffering world	Великие, пришедшие спасти страдающий наш мир,
And rescue out of Time's shadow and the Law,	Избавить нас от тени Времени, Закона,
Must pass beneath the yoke of grief and pain;	Должны пройти и пронести ярмо из мук и боли;
They are caught by the Wheel that they had hoped to break,	Их ловит Колесо, которое они надеются сломать,
On their shoulders they must bear man's load of fate.	И на своих плечах они должны нести груз человеческой судьбы.
Heaven's riches they bring, their sufferings count the price	Они приносят нам небесные богатства, их страдания — цена за них;
Or they pay the gift of knowledge with their lives.	За знание, за этот дар, они бывает, платят собственною жизнью.
The Son of God born as the Son of man	Сын Бога, что родился Сыном человека,
Has drunk the bitter cup, owned Godhead's debt,	Испил свой горький кубок, принял на себя долг Божества,
The debt the Eternal owes to the fallen kind	Признал долг Вечного пред падшим родом,
His will has bound to death and struggling life	И волю человечества, привязанную к смерти и сражающейся жизни,
That yearns in vain for rest and endless peace.	Что тщётно хочет отдыха и бесконечного покоя.
Now is the debt paid, wiped off the original score.	Сейчас тот долг оплачен, со счетами расквитались.
The Eternal suffers in a human form,	И Вечный терпит муки в человеческом обличьи,
He has signed salvation's testament with his blood:	Он подписал завет спасения своею кровью:
He has opened the doors of his undying peace.	Он распахнул врата бессмертного покоя.
The Deity compensates the creature's claim,	Так Божество уравнивает требование творения,
The Creator bears the law of pain and death;	Сам Созидатель терпит на себе закон мучения и смерти,
A retribution smites the incarnate God.	И кара настигает воплощенье Бога.
His love has paved the mortal's road to Heaven:	Он проложил своей любовью путь, он вымостил дорогу смертных в Небеса:
He has given his life and light to balance here	Он отдал жизнь свою и свет, чтоб погасить
The dark account of mortal ignorance.	Наш тёмный счёт у смертного невежества.
It is finished, the dread mysterious sacrifice,	Она совершена, та страшная загадочная жертва,
Offered by God's martyred body for the world;	Что положила на алтарь замученное тело Бога ради мира;
Gethsemane and Calvary are his lot,	Голгофа, Гефсиман — его удел,
He carries the cross on which man's soul is nailed;	Он тащит крест, где распинают душу человека;
His escort is the curses of the crowd;	Его эскорт — проклятия толпы;
Insult and jeer are his right's acknowledgment;	Обиды, оскорбленья и глумление — признанье правоты его;
Two thieves slain with him mock his mighty death.	Два вора, что убиты вместе с ним — пародия его могучей смерти.
He has trod with bleeding brow the Saviour's way.	С кровоточащим лбом проходит он путём Спасителя.
He who has found his identity with God	Нашедший тождество своё с Всевышним,
Pays with the body's death his soul's vast light.	Он платит смертью тела за широкий свет своей души.
His knowledge immortal triumphs by his death.	И знание его бессмертно торжествует этой смертью.
Hewn, quartered on the scaffold as he falls,	Разрубленный и четвертованный на эшафоте, в тот момент, когда он падает,
His crucified voice proclaims, `I, I am God;'	Его распятый голос утверждает, "Я есть Бог";
`Yes, all is God,' peals back Heaven's deathless call.	"Да, всё есть Бог", гремит в ответ бессмертный зов Небес.
The seed of Godhead sleeps in mortal hearts,	Так в смертном сердце дремлет семя Божества,
The flower of Godhead grows on the world-tree:	Так Божества цветок растёт на древе мира:
All shall discover God in self and things.	Всё обнаружит Бога и в себе и в окружающих вещах.
But when God's messenger comes to help the world	Но если же посланник Бога к нам приходит чтоб помочь земному миру
And lead the soul of earth to higher things,	И повести земную душу к более высокой жизни,
He too must carry the yoke he came to unloose;	Он тоже должен на себе нести ярмо, которое пришёл с нас снять;
He too must bear the pang that he would heal:	Он тоже должен вынести ту боль, которою хотел бы исцелить:
Exempt and unafflicted by earth's fate,	Свободный от земной судьбы, не знающий страданий,
How shall he cure the ills he never felt?	Как вылечит он зло, что никогда не ощущал?
He covers the world's agony with his calm;	Он накрывает мир, с его агонией, своим спокойствием;
But though to the outward eye no sign appears	И хоть для внешне видящего ока не появляется каких-то знаков
And peace is given to our torn human hearts,	И дан покой истерзанному сердцу человека,
The struggle is there and paid the unseen price;	В нём продолжается борьба, ему приходится платить невидимую цену;
The fire, the strife, the wrestle are within.	Огонь, раздор, сражение — идут внутри.
He carries the suffering world in his own breast;	В своей груди несёт он весь страдающий от боли мир;
Its sins weigh on his thoughts, its grief is his:	На мысли давят прегрешенья мира, горе мира превращается в его:
Earth's ancient load lies heavy on his soul;	И древний груз Земли лежит тяжёлым камнем на его душе;
Night and its powers beleaguer his tardy steps,	Ночь со своими силами его неторопливые шаги берёт в осаду,
The Titan adversary's clutch he bears;	Он терпит злые и враждебные объятия Титана;
His march is a battle and a pilgrimage.	Его марш — это битва, это путь паломника.
Life's evil smites, he is stricken with the world's pain:	Зло жизни бьёт его, его терзают боли мира,
A million wounds gape in his secret heart.	И миллионы ран зияют в тайном сердце у него.
He journeys sleepless through an unending night;	Он путешествует без сна по нескончаемой ночи;
Antagonist forces crowd across his path;	Толпа враждебных сил выходит поперёк его пути;
A siege, a combat is his inner life.	Осада, бой — вот внутренняя жизнь его.
Even worse may be the cost, direr the pain:	И даже хуже может быть цена, ужасней боли:
His large identity and all-harbouring love	Его широкое отождествление и укрывающая всех и вся любовь
Shall bring the cosmic anguish into his depths,	Несут космическую муку в самые его глубины,
The sorrow of all living things shall come	Страданье всех живых существ
And knock at his doors and live within his house;	Приходит и стучится в двери, и живёт в его жилище;
A dreadful cord of sympathy can tie	Ужаснейшие узы сострадания способны завязать
All suffering into his single grief and make	В единый узел горя все мучения, везде,
All agony in all the worlds his own.	И сделать всю агонию, во всех мирах — его агонией.
He meets an ancient adversary Force,	Его встречает древнее враждебное Могущество,
He is lashed with the whips that tear the world's worn heart;	Исхлёстан он бичами, рвущими измученное сердце мира;
The weeping of the centuries visits his eyes:	Рыдание столетий ест ему глаза:
He wears the blood-glued fiery Centaur shirt,	Он надевает жгучее и липкое от крови одеяние Кентавра,
The poison of the world has stained his throat.	Яд мира пятнами покрыл его гортань.
In the market-place of Matter's capital	На рыночной столичной площади Материи
Amidst the chafferings of the affair called life	Среди торговли разными делами, что и называют жизнью,
He is tied to the stake of a perennial Fire;	Он связан и поставлен у столба с неугасимым Пламенем;
He burns on an unseen original verge	На изначальном и невидимом пороге он горит
That Matter may be turned to spirit stuff:	Чтобы Материя могла стать тканью духа:
He is the victim in his own sacrifice.	Он жертва собственного жертвоприношения.
The Immortal bound to earth's mortality	Бессмертный, связанный со смертностью земли,
Appearing and perishing on the roads of Time	Он появляется и исчезает на дорогах Времени
Creates God's moment by eternity's beats.	И создаёт мгновенье Бога пульсом вечности.
He dies that the world may be new-born and live.	Он умирает, чтобы мир мог заново родиться, чтобы мир мог жить.
Even if he escapes the fiercest fires,	И даже если он ушёл от самого жестокого огня,
Even if the world breaks not in, a drowning sea,	И даже если мир наш не разрушен затопляющим всё океаном,
Only by hard sacrifice is high heaven earned:	Лишь тяжкой жертвой достигаются высоты неба:
He must face the fight, the pang who would conquer Hell.	Тому, кто хочет покорить пучину Ада нужно встретить бой и боль.
A dark concealed hostility is lodged	Сокрытая и тёмная враждебность поселилась
In the human depths, in the hidden heart of Time	В глубинах человека, в скрытой сердцевине Времени,
That claims the right to change and mar God's work.	Она настаивает на своих правах менять и искажать работу Бога.
A secret enmity ambushes the world's march;	Тот тайный враг таится в марше мира,
It leaves a mark on thought and speech and act:	Он ставит знак свой и на мысли, и на речи, и на действии:
It stamps stain and defect on all things done;	Клеймом изъяна и несовершенства помечает всё что создано;
Till it is slain peace is forbidden on earth.	Пока он не убит, покой здесь под запретом.
There is no visible foe, but the unseen	Нет зримого противника, но есть незримый,
Is round us, forces intangible besiege,	И он везде вокруг, неосязаемые силы осаждают человека,
Touches from alien realms, thoughts not our own	Стараются коснуться нас из чуждых царств, чужие мысли
Overtake us and compel the erring heart;	Захватывают, принуждают склонное к ошибкам сердце
Our lives are caught in an ambiguous net.	И наши жизни попадаются в двусмысленную сеть.
An adversary Force was born of old:	Враждебная для мира Сила родилась давно:
Invader of the life of mortal man,	Захватчик жизни смертного,
It hides from him the straight immortal path.	Она скрывает от него прямой бессмертный путь.
A power came in to veil the eternal Light,	Та сила, что пришла скрыть за вуалью вечный Свет
A power opposed to the eternal will	И противоположна вечной воле,
Diverts the messages of the infallible Word,	Уводит в сторону посланья безошибочного Слова
Contorts the contours of the cosmic plan:	И искривляет контуры космического плана:
A whisper lures to evil the human heart,	Какой-то шёпот привлекает сердце человека к злу,
It seals up wisdom's eyes, the soul's regard,	Та сила застилает око мудрости, внимание души,
It is the origin of our suffering here,	Она — источник нашего страданья здесь,
It binds earth to calamity and pain.	Она привязывает землю к бедствиям и боли.
This all must conquer who would bring down God's peace.	И тот, кто хочет принести мир Бога вниз, всё это должен покорить.
This hidden foe lodged in the human breast	Сокрытого врага, что поселился в человеческой груди
Man must overcome or miss his higher fate.	Он (человек) должен превзойти, иль упустить свою высокую судьбу.
This is the inner war without escape.	Такая в нас внутри идёт война, и нам её не избежать.

"Hard is the world-redeemer's heavy task;	"Безжалостна и тяжела задача для спасающего мир;
The world itself becomes his adversary,	Сам мир становится его врагом,
Those he would save are his antagonists:	А те, кого спасает он — его противниками:
This world is in love with its own ignorance,	Наш мир влюблён в своё невежество,
Its darkness turns away from the saviour light,	Тьма в мире убегает от спасительного света,
It gives the cross in payment for the crown.	Мир платит за корону пыточным крестом.
His work is a trickle of splendour in a long night;	Работа человека — ручеёк великолепия средь долгой ночи;
He sees the long march of Time, the little won;	Он видит долгое движенье Времени и малые победы;
A few are saved, the rest strive on and fail:	Немного тех, кто спасены, все остальные бьются, терпят поражение:
A Sun has passed, on earth Night's shadow falls.	Заходит Солнце и на землю падает тень Ночи.
Yes, there are happy ways near to God's sun;	Да, есть счастливые пути, недалеко от солнца Бога;
But few are they who tread the sunlit path;	Но мало их, шагающих по солнечной тропе;
Only the pure in soul can walk in light.	Лишь чистые душой идти способны в этом свете.
An exit is shown, a road of hard escape	Да, нам показан выход и дорога трудного спасения
From the sorrow and the darkness and the chain;	От мук, от темноты и от оков;
But how shall a few escaped release the world?	Но как же те немногие, которые спаслись, освободят наш мир?
The human mass lingers beneath the yoke.	И большинство людей всё так же существуют под ярмом.
Escape, however high, redeems not life,	Уход, каким бы не был он высоким, не спасает жизнь,
Life that is left behind on a fallen earth.	Ту жизнь, что остаётся позади на падшей, полной мук земле.
Escape cannot uplift the abandoned race	Уход не может ни поднять оставленную расу,
Or bring to it victory and the reign of God.	Ни принести ей царство Бога и победу.
A greater power must come, a larger light.	Должно придти другое, более великое могущество и более широкий свет.
Although Light grows on earth and Night recedes,	Хотя Свет на земле растёт и отступает Ночь,
Yet till the evil is slain in its own home	Пока зло не убито в собственном жилище,
And Light invades the world's inconscient base	И Свет не захватил несознающую основу мира,
And perished has the adversary Force,	И не исчезла напрочь злая Сила,
He still must labour on, his work half done.	Он должен продолжать свой труд, его работа сделана наполовину.
One yet may come armoured, invincible;	Возможно, он ещё придёт, в броне, непобедимый;
His will immobile meets the mobile hour;	Его недвижимая воля встретится с текучим временем;
The world's blows cannot bend that victor head;	Удары мира не сумеют наклонить его победную главу;
Calm and sure are his steps in the growing Night;	Спокоен и уверен ход его в сгущающейся Ночи;
The goal recedes, he hurries not his pace,	Цель отдаляется, но он не ускоряет шаг,
He turns not to high voices in the night;	Не поворачивается к высоким голосам в ночи,
He asks no aid from the inferior gods;	Не просит помощи богов на низших планах,
His eyes are fixed on his immutable aim.	Его взгляд отдан неизменной цели.
Man turns aside or chooses easier paths;	Обычный человек свернёт, иль выберет дороги легче;
He keeps to the one high and difficult road	Он держится единственного трудного высокого пути
That sole can climb to the Eternal's peaks;	Одной дороги, что взбирается к вершинам Вечного;
The ineffable planes already have felt his tread;	Неописуемые планы бытия уже почувствовали эту поступь;
He has made heaven and earth his instruments,	Он небеса и землю превратил в свой инструмент,
But the limits fall from him of earth and heaven;	С него слетают все ограничения земли и неба;
Their law he transcends but uses as his means.	Он превосходит их закон, но пользуется ими как своими средствами.
He has seized life's hands, he has mastered his own heart.	Он за руку хватает жизнь и он хозяин собственному сердцу.
The feints of Nature mislead not his sight,	Любые ложные движения Природы не обманут взор его,
Inflexible his look towards Truth's far end;	Он неотрывно смотрит на далёкую цель Истины;
Fate's deaf resistance cannot break his will.	Глухое ко всему сопротивление Судьбы не остановит эту волю.
In the dreadful passages, the fatal paths,	В ужасных переходах и на гибельных путях
Invulnerable his soul, his heart unslain,	Его душа неуязвима, сердце у него бессмертно,
He lives through the opposition of earth's Powers	Он продолжает жить, преодолев сопротивленье Сил земли,
And Nature's ambushes and the world's attacks.	Преодолев силки Природы и атаки мира.
His spirit's stature transcending pain and bliss,	В нём дух своею высотой выходит за пределы боли и блаженства,
He fronts evil and good with calm and equal eyes.	Он и добро и зло встречает ровным и спокойным взглядом.
He too must grapple with the riddling Sphinx	Он тоже должен встретиться со Сфинксом и её загадочною речью,
And plunge into her long obscurity.	Нырнуть в её неясный долгий мрак.
He has broken into the Inconscient's depths	Он вторгнулся в глубины Несознания,
That veil themselves even from their own regard:	Которое себя скрывает даже от внимательного собственного взгляда:
He has seen God's slumber shape these magic worlds.	Он видел спящую фигуру Бога этих всех магических миров.
He has watched the dumb God fashioning Matter's frame,	Он наблюдал немого Бога, что творит каркас Материи,
Dreaming the dreams of its unknowing sleep,	Придумывает грёзы для её незнающего сна,
And watched the unconscious Force that built the stars.	И видел бессознательную Силу, что создала звёзды.
He has learned the Inconscient's workings and its law,	Он изучил работу Несознания, его закон,
Its incoherent thoughts and rigid acts,	Его несвязанные мысли, жёсткие дела,
Its hazard wastes of impulse and idea,	Его рискованные расточительства идей и импульса,
The chaos of its mechanic frequencies,	И хаос частых механичных повторений,
Its random calls, its whispers falsely true,	Его случайные призывы, шёпоты, похожие на правду,
Misleaders of the hooded listening soul.	Обманщиков сокрытой слушающей их души.
All things come to its ear but nothing abides;	Всё входит в ухо Несознания, но ничего не остаётся;
All rose from the silence, all goes back to its hush.	Всё поднимается из этого безмолвия и всё приходит снова к этой тишине.
Its somnolence founded the universe,	Сон Несознанья основал вселенную,
Its obscure waking makes the world seem vain.	А неотчётливое пробужденье заставляет мир казаться нам пустым.
Arisen from Nothingness and towards Nothingness turned,	Возникнувшее из Ничто, и в сторону Ничто смотрящее,
Its dark and potent nescience was earth's start;	Его могучее и тёмное неведение стало отправною точкой для земли;
It is the waste stuff from which all was made;	Оно — тот мусор и отбросы из которых всё и создано;
Into its deeps creation can collapse.	В его глубины может рухнуть всё творение.
Its opposition clogs the march of the soul,	И противостояние его опутывает марш души,
It is the mother of our ignorance.	Оно — мать нашего невежества.
He must call light into its dark abysms,	Он должен свет призвать в те тёмные пучины,
Else never can Truth conquer Matter's sleep	Иначе Истина не сможет никогда стать победителем над сном Материи
And all earth look into the eyes of God.	А вся земля — взглянуть в глаза Всевышнего.
All things obscure his knowledge must relume,	И знание его должно вновь осветить все тёмное, неясное,
All things perverse his power must unknot:	Могущество его должно распутать все испорченное и превратное:
He must pass to the other shore of falsehood's sea,	Он должен перейти на противоположный берег моря лжи,
He must enter the world's dark to bring there light.	Он должен погрузить себя в тьму мира, чтобы принести ей свет.
The heart of evil must be bared to his eyes,	Его глазам должна открыться сердцевина зла,
He must learn its cosmic dark necessity,	Он должен изучить угрюмую космическую неизбежность Несознания,
Its right and its dire roots in Nature's soil.	Его права, его зловещие истоки в глубине Природы.
He must know the thought that moves the demon act	Он должен понимать ту мысль, что движет демоническое действие
And justifies the Titan's erring pride	И разобраться в ошибающейся гордости Титана,
And the falsehood lurking in earth's crooked dreams:	И в лжи, что прячется в уродливых мечтах земли:
He must enter the eternity of Night	Он должен погрузиться в вечность Ночи,
And know God's darkness as he knows his Sun.	Познать тьму Бога так же как он познал Солнце Бога.
For this he must go down into the pit,	Для этого он должен вниз спуститься, в преисподню,
For this he must invade the dolorous Vasts.	Для этого он должен вторгнуться в печальные Просторы.
Imperishable and wise and infinite,	Непобедимый, мудрый, бесконечный
He still must travel Hell the world to save.	Он должен путешествовать по Аду, чтоб спасти наш мир.
Into the eternal Light he shall emerge	Тогда он выйдет в вечном Свете
On borders of the meeting of all worlds;	Что на границе встречи всех миров;
There on the verge of Nature's summit steps	Там, на краю высокой лестницы Природы
The secret Law of each thing is fulfilled,	Для каждой вещи воплощается её секретный и особенный Закон,
All contraries heal their long dissidence.	И все противоречья исцеляются от долгого разлада.
There meet and clasp the eternal opposites,	Там обнимаются, встречаясь, вечные противники,
There pain becomes a violent fiery joy;	Там боль становится неистовою, жгучей радостью;
Evil turns back to its original good,	Зло поворачивает вспять, к первоначальному добру,
And sorrow lies upon the breasts of Bliss:	И мука отдыхает на груди Блаженства:
She has learned to weep glad tears of happiness;	Она там учится рыдать весёлыми слезами счастья;
Her gaze is charged with a wistful ecstasy.	Её взгляд полон смутного желания экстаза.
Then shall be ended here the Law of Pain.	Тогда здесь перестанет действовать Закон Страдания и Боли.
Earth shall be made a home of Heaven's light,	Жилищем света Неба станет с той поры Земля,
A seer heaven-born shall lodge in human breasts;	И видящий, рождённый небесами, станеть жить в груди у человека;
The superconscient beam shall touch men's eyes	Луч сверхсознания коснётся глаз людей
And the truth-conscious world come down to earth	И мир сознанья-истины сойдет к нам вниз на землю,
Invading Matter with the Spirit's ray,	Материю наполнив светом Духа,
Awaking its silence to immortal thoughts,	Её молчанье пробудив к бессмертным мыслям,
Awaking the dumb heart to the living Word.	Немое сердце пробудив к живому Слову.
This mortal life shall house Eternity's bliss,	Жизнь смертных станет домом для блаженства Вечного,
The body's self taste immortality.	И внутреннее "я" тела — узнает вкус бессмертия.
Then shall the world-redeemer's task be done.	Тогда спаситель мира завершит свою задачу.

"Till then must life carry its seed of death	"Но жизнь до той поры должна нести зародыш смерти
And sorrow's plaint be heard in the slow Night.	И будет слышен плач страданья в медленной Ночи.
O mortal, bear this great world's law of pain,	О смертный человек, терпи закон страдания и боли этого большого мира,
In thy hard passage through a suffering world	В своём нелёгком переходе через терпящий мученья мир,
Lean for thy soul's support on Heaven's strength,	Ты обопрись на силу Неба для поддержки собственной души,
Turn towards high Truth, aspire to love and peace.	Ты повернись к высокой Истине, стремись к покою и любви.
A little bliss is lent thee from above,	Тебе даётся свыше малое блаженство,
A touch divine upon thy human days.	Касание божественного на твоих обычных днях.
Make of thy daily way a pilgrimage,	Так совершай же ежедневный путь паломника,
For through small joys and griefs thou mov'st towards God.	Ведь через маленькие радости и горести ты движешься навстречу Богу.
Haste not towards Godhead on a dangerous road,	Не торопись навстречу Божеству опасною дорогой,
Open not thy doorways to a nameless Power,	Не открывай свои врата невыразимой Силе,
Climb not to Godhead by the Titan's road.	Не поднимайся к Божеству дорогою Титана.
Against the Law he pits his single will,	Наперекор Закону ставит он свою единственную волю,
Across its way he throws his pride of might.	И поперёк его пути бросает гордость силы.
Heavenward he clambers on a stair of storms	Он к небесам взбирается по лестнице штормов
Aspiring to live near the deathless sun.	Стремясь жить рядом с ослепительным бессмертным солнцем.
He strives with a giant strength to wrest by force	Он борется с гигантской силой, чтобы вырвать самому
From life and Nature the immortals' right;	У жизни, у Природы право, предназначенное для бессмертных;
He takes by storm the world and fate and heaven.	Он приступом идёт на мир, судьбу и небеса.
He comes not to the high World-maker's seat,	Он не подходит к трону высочайшего создателя Вселенной,
He waits not for the outstretched hand of God	Не ждёт протянутой руки Всевышнего,
To raise him out of his mortality.	Которая бы подняла его из смертных.
All he would make his own, leave nothing free,	Он всё бы превратил в своё, не оставляя ничего свободным,
Stretching his small self to cope with the infinite.	Растягивая собственное маленькое "я" чтоб охватить им бесконечность.
Obstructing the gods' open ways he makes	Блокируя открытые пути богов,
His own estate of the earth's air and light;	Он делает своим поместьем воздух, свет земли;
A monopolist of the world-energy,	Монополист энергии вселенной,
He dominates the life of common men.	Он властвует над жизнями простых людей.
His pain and others' pain he makes his means:	Он превращает боль свою и боль других в свой инструмент:
On death and suffering he builds his throne.	На смерти, на страдании возводит трон.
In the hurry and clangour of his acts of might,	И в скрежете, и в спешке актов своего могущества,
In a riot and excess of fame and shame,	В избытке, буйстве славы и позора,
By his magnitudes of hate and violence,	Масштабом ненависти и насилия,
By the quaking of the world beneath his tread	Дрожаньем мира под его пятой,
He matches himself against the Eternal's calm	Он ставит самого себя наперекор покою Вечного
And feels in himself the greatness of a god:	И чувствует в себе величье бога:
Power is his image of celestial self.	Могущество — вот лик его небесного, возвышенного "я".
The Titan's heart is a sea of fire and force;	Титана сердце — это океан огня и силы;
He exults in the death of things and ruin and fall,	Он торжествует в разрушеньи, смерти и падении,
He feeds his strength with his own and others' pain;	Он кормит собственную силу болью и своею и других;
In the world's pathos and passion he takes delight,	Он в пафосе и страсти мира видит свой восторг,
His pride, his might call for the struggle and pang.	Его могущество и гордость призывают к боли и борьбе.
He glories in the sufferings of the flesh	Он упивается страданьем плоти
And covers the stigmata with the Stoic's name.	Скрывая стигмы за идеей Стоиков.
His eyes blinded and visionless stare at the sun,	Его слепые, ничего не видящие очи пристально глядят на солнце,
The seeker's Sight receding from his heart	И Зренье ищущего, уходя из сердца,
Can find no more the light of eternity;	Отныне не находит света вечности;
He sees the beyond as an emptiness void of soul	Он видит запредельное как пустоту, лишённую души,
And takes his night for a dark infinite.	И принимает собственную ночь за бесконечность тьмы.
His nature magnifies the unreal's blank	Его природа увеличивает пустоту воображаемого
And sees in Nought the sole reality:	Считая для себя единственной реальностью Ничто:
He would stamp his single figure on the world,	Возможно он хотел бы отпечатать одинокий образ свой на мире в целом,
Obsess the world's rumours with his single name.	И осадить молву вселенной одиноким именем своим.
His moments centre the vast universe.	Свои мгновенья видит он как центр обширнейшего мира.
He sees his little self as very God.	Он видит маленький свой дух как истинного Бога.
His little `I' has swallowed the whole world,	Так маленькое "я" его заглатывает целый мир,
His ego has stretched into infinity.	А эго — тянется до бесконечности.
His mind, a beat in original Nothingness,	В нём ум, биенье изначального Ничто,
Ciphers his thought on a slate of hourless Time.	Шифрует мысль его на грифельной доске не разделённого на дни, часы, мгновенья Времени
He builds on a mighty vacancy of soul	Он строит на могучем основании отсутствия души
A huge philosophy of Nothingness.	Огромнейшую философию Ничто.
In him Nirvana lives and speaks and acts	Нирвана в нём живёт, и говорит, и действует,
Impossibly creating a universe.	Немыслимо творя вселенную.
An eternal zero is his formless self,	Его бесформенное "я" — подобно вечному нулю,
His spirit the void impersonal absolute.	В нём дух — пустой, безличный абсолют.
Take not that stride, O growing soul of man;	Не делай шага этого, растущая душа;
Cast not thy self into that night of God.	И не бросай себя в ночь Бога.
The soul suffering is not eternity's key,	Страдание души — не ключ от вечности,
Or ransom by sorrow heaven's demand on life.	Не выкупа печалью небо требует от жизни.
O mortal, bear, but ask not for the stroke,	О смертный, потерпи, и не проси удара,
Too soon will grief and anguish find thee out.	Уж слишком скоро горе и мучение найдут тебя.
Too enormous is that venture for thy will;	Уж слишком велико для воли человека это действо.
Only in limits can man's strength be safe;	Лишь в неких рамках может сила человека оставаться невредимой;
Yet is infinity thy spirit's goal;	И всё же, бесконечность — это цель для человеческого духа;
Its bliss is there behind the world's face of tears.	Её блаженство — позади лица вселенной, залитой слезами.
A power is in thee that thou knowest not;	В тебе — могущество, которого ты и не знаешь;
Thou art a vessel of the imprisoned spark.	Ты, человек — сосуд для заточённой в глубине искры.
It seeks relief from Time's envelopment,	Она стремится выбраться из оболочки Времени,
And while thou shutst it in, the seal is pain:	Пока её ты запираешь у себя внутри, печать становится страданием и болью:
Bliss is the Godhead's crown, eternal, free,	Блаженство есть корона Божества, свободная и вечная,
Unburdened by life's blind mystery of pain:	И не отягощённая слепой мистерией страдания и боли жизни:
Pain is the signature of the Ignorance	Боль — это подписи Невежества,
Attesting the secret god denied by life:	Которое ведёт к присяге тайного, скрываемого бога, отвергаемого жизнью:
Until life finds him pain can never end.	Пока жизнь не найдёт его, боль никогда не прекратится.
Calm is self's victory overcoming fate.	Спокойствие — победа внутреннего "я", преодолевшего судьбу.
Bear; thou shalt find at last thy road to bliss.	Терпи; и ты найдешь, в конце концов, свой путь к блаженству.
Bliss is the secret stuff of all that lives,	Блаженство это тайная материя всего живого,
Even pain and grief are garbs of world-delight,	И даже боль и горе — только одеяния восторга мира,
It hides behind thy sorrow and thy cry.	Оно сокрыто за твоим страданьем и призывом.
Because thy strength is a part and not God's whole,	Та сила, что в тебе — лишь часть, а не вся сила Бога,
Because afflicted by the little self	И ощущая боль от маленького "я",
Thy consciousness forgets to be divine	Твоё сознанье забывает быть божественным;
As it walks in the vague penumbra of the flesh	Шагая по неясной полутени плоти
And cannot bear the world's tremendous touch,	И не способный вынести огромное прикосновенье мира,
Thou criest out and sayst that there is pain.	Ты горестно кричишь и говоришь, что это боль.
Indifference, pain and joy, a triple disguise,	Но безразличье, боль и радость — лишь тройная маска,
Attire of the rapturous Dancer in the ways,	Лишь одеянье восхищённого Танцора на его путях,
Withhold from thee the body of God's bliss.	Что закрывает от тебя основу, суть блаженства Бога.
Thy spirit's strength shall make thee one with God,	Наступит час и сила собственного духа сделает тебя единым с Богом,
Thy agony shall change to ecstasy,	Твоя агония перерастёт в экстаз,
Indifference deepen into infinity's calm	И безразличие сгустится до покоя бесконечности,
And joy laugh nude on the peaks of the Absolute.	А радость обнажит себя со смехом на вершинах Абсолюта.

"O mortal who complainst of death and fate,	"О смертный, недовольный смертью и судьбой,
Accuse none of the harms thyself hast called;	Не надо никого винить за вред, который сам ты вызвал;
This troubled world thou hast chosen for thy home,	Ты сам же выбрал этот беспокойный мир своим жилищем,
Thou art thyself the author of thy pain.	Ты сам есть автор собственных страданий, боли.
Once in the immortal boundlessness of Self,	Когда-то в высоте бессмертной безграничности Божественного "Я"
In a vast of Truth and Consciousness and Light	В просторе Истины, Сознания и Света
The soul looked out from its felicity.	Душа выглядывала из своей небесной радости.
It felt the Spirit's interminable bliss,	Она там ощущала бесконечное блаженство Духа,
It knew itself deathless, timeless, spaceless, one,	И видела себя бессмертной, вне пространства, времени, единой,
It saw the Eternal, lived in the Infinite.	Она смотрела в Вечное, существовала в Бесконечном.
Then, curious of a shadow thrown by Truth,	Потом ей стала любопытна тень, которую отбрасывает Истина,
It strained towards some otherness of self,	Что шла к чему-то что отлично от неё,
It was drawn to an unknown Face peering through night.	Она была притянута к неведомому Лику, что смотрел сквозь ночь.
It sensed a negative infinity,	Она почувстовала отрицательную бесконечность,
A void supernal whose immense excess	Небесное ничто, чьи необъятные пределы
Imitating God and everlasting Time	Стремились подражать Всевышнему и вечно длящемуся Времени,
Offered a ground for Nature's adverse birth	И предлагали почву для рождения враждебных сил Природы
And Matter's rigid hard unconsciousness	Для жёсткого, тяжёлого беспамятства Материи,
Harbouring the brilliance of a transient soul	Которое даёт убежище для блеска временно живущей в ней души,
That lights up birth and death and ignorant life.	Что освещает и рождение, и смерть и жизнь в невежестве.
A Mind arose that stared at Nothingness	Поднялся Ум, что начал пристально смотреть в Ничто,
Till figures formed of what could never be;	Пока не появились образы, которые могли бы никогда и не возникнуть;
It housed the contrary of all that is.	Он поселил в своих глубинах противоположности всего что существует.
A Nought appeared as Being's huge sealed cause,	Ничто явилось как огромная, сокрытая печатями причина Бытия,
Its dumb support in a blank infinite,	Как молчаливая его поддержка в чистой бесконечности,
In whose abysm spirit must disappear:	В той пропасти, где должен раствориться дух:
A darkened Nature lived and held the seed	И затемнённая Природа стала жить, удерживая семя Духа,
Of Spirit hidden and feigning not to be.	Который был сокрыт и притворялся что не существует.
Eternal Consciousness became a freak	Так Вечное Сознанье стало прихотью,
Of an unsouled almighty Inconscient	Капризом Несознания, бездушного и всемогущего,
And, breathed no more as spirit's native air,	И больше не дыша родною атмосферой духа,
Bliss was an incident of a mortal hour,	Блаженство стало редким эпизодом часа смертных,
A stranger in the insentient universe.	Пришельцем в той бесчувственной вселенной.
As one drawn by the grandeur of the Void	И привлечённая величьем Пустоты,
The soul attracted leaned to the Abyss:	Душа, притянутая этим, наклонилась над Пучиной:
It longed for the adventure of Ignorance	Ей страстно захотелось приключения Невежества,
And the marvel and surprise of the Unknown	Чудес и удивленья Неизвестного,
And the endless possibility that lurked	И нескончаемых возможностей, которые скрываются
In the womb of Chaos and in Nothing's gulf	Во чреве Хаоса и в пропасти Ничто,
Or looked from the unfathomed eyes of Chance.	Что смотрят из бездонных глаз Случайности.
It tired of its unchanging happiness,	Она устала от неизменяемого счастья,
It turned away from immortality:	И повернула прочь от своего бессмертия:
It was drawn to hazard's call and danger's charm,	Её вдруг потянуло к зову авантюры и к очарованию опасности,
It yearned to the pathos of grief, the drama of pain,	Ей захотелось пафоса мучения и горя, драмы боли,
Perdition's peril, the wounded bare escape,	Ей захотелось риска гибели, ухода в ранах и лишениях,
The music of ruin and its glamour and crash,	Особой музыки и красоты разрухи, краха,
The savour of pity and the gamble of love	И вкуса горести, и радостных прыжков любви
And passion and the ambiguous face of Fate.	И страсти, и двусмысленного облика Судьбы.
A world of hard endeavour and difficult toil,	Мир трудности, усилий, тяжкого труда,
And battle on extinction's perilous verge,	И битва на на опасной грани угасания,
A clash of forces, a vast incertitude,	И столкновенье сил, простор неоднозначности,
The joy of creation out of Nothingness,	И радость созиданья из Ничто,
Strange meetings on the roads of Ignorance	И удивительные встречи на путях Невежества,
And the companionship of half-known souls	Общение меж полупонимающими душами,
Or the solitary greatness and lonely force	Уединенное величие иль одинокое могущество
Of a separate being conquering its world,	Самостоятельного существа, что покоряет мир,
Called it from its too safe eternity.	Её тянули, звали прочь из слишком безопасной вечности.
A huge descent began, a giant fall:	И началось громаднейшее нисхождение, гигантское падение:
For what the spirit sees, creates a truth	Ведь то, что видит дух рождает истину,
And what the soul imagines is made a world.	А что воображает для себя душа, становится вселенной.
A Thought that leaped from the Timeless can become,	И Мысль, что выпрыгнула из Вневременья, способна стать
Indicator of cosmic consequence	Стрелою указателя космических последствий,
And the itinerary of the gods,	Путеводителем богов,
A cyclic movement in eternal Time.	Циклическим движеньем в вечном Времени.
Thus came, born from a blind tremendous choice,	Так и пришёл, рождённый от слепого ужасающего выбора
This great perplexed and discontented world,	Весь наш великий, ставящий в тупик, дающий повод для претензий, мир,
This haunt of Ignorance, this home of Pain:	Убежище Невежества, дом Боли:
There are pitched desire's tents, grief's headquarters.	В нём лагерем стоят шатры желаний, штаб-квартиры горя.
A vast disguise conceals the Eternal's bliss."	А за широкой маской прячется блаженство Вечного."

Then Aswapati answered to the seer:	На это Ашвапати отвечал провидцу:
"Is then the spirit ruled by an outward world?	"Выходит духом управляет внешний мир?
O seer, is there no remedy within?	Провидец, разве нет внутри от этого защиты?
But what is Fate if not the spirit's will	И что же есть Судьба, если не воля духа,
After long time fulfilled by cosmic Force?	Исполненная после долгих лет космическим Могуществом?
I deemed a mighty Power had come with her;	Я полагал, что вместе с ней (Савитри) пришла большая Сила;
Is not that Power the high compeer of Fate?"	И разве эта Сила не высокий равный компаньон Судьбы?"
But Narad answered covering truth with truth:	Но отвечал ему Нарада, прячя истину за истиной:
"O Aswapati, random seem the ways	"О Ашвапати, кажутся случайными пути
Along whose banks your footsteps stray or run	По чьим уступам то блуждают, то бегут твои стопы
In casual hours or moments of the gods,	В часы случайности или в мгновения богов,
Yet your least stumblings are foreseen above.	Но даже все твои мельчайшие запинки предугаданы на небесах.
Infallibly the curves of life are drawn	Кривые повороты жизни безошибочно проведены
Following the stream of Time through the unknown;	Сквозь неизвестность по потоку Времени;
They are led by a clue the calm immortals keep.	Ведёт их ключ, который в тишине хранят бессмертные.
This blazoned hieroglyph of prophet morns	Украшенный гербами, тайный знак пророческого утра,
A meaning more sublime in symbols writes	Он вкладывает в символы другое, более возвышенное содержание
Than sealed Thought wakes to, but of this high script	Чем то, к чему проснулась скрытая печатью Мысль,
How shall my voice convince the mind of earth?	Но как мой голос сможет рассказать уму земли о том высоком смысле?
Heaven's wiser love rejects the mortal's prayer;	Любовь небес мудрее нас, не слушая молитву смертного;
Unblinded by the breath of his desire,	Не ослеплённая дыханием его желания,
Unclouded by the mists of fear and hope,	Не замутнённая туманом страха и надежд,
It bends above the strife of love with death;	Она склонилась над борьбой любви со смертью,
It keeps for her her privilege of pain.	И сохраняет для неё особые права на боль.
A greatness in thy daughter's soul resides	У дочери твоей в душе живёт величие,
That can transform herself and all around	Что может преобразовать её саму и всё вокруг,
But must cross on stones of suffering to its goal.	Но к этой цели нужно ей пройти по мостовой страдания.
Although designed like a nectar cup of heaven,	Хотя, задуманная как нектарный кубок неба,
Of heavenly ether made she sought this air,	Иль сотворённая божественным эфиром, она искала эту атмосферу,
She too must share the human need of grief	Ей тоже нужно разделить потребность человека в горе
And all her cause of joy transmute to pain.	И все те обстоятельства, что радость превращают в боль.
The mind of mortal man is led by words,	Ум смертного ведут слова,
His sight retires behind the walls of Thought	Его взгляд отступает за ограду Мысли
And looks out only through half-opened doors.	И смотрит только сквозь открытые наполовину двери.
He cuts the boundless Truth into sky-strips	Из безграничной Истины он вырезает лоскутки небес
And every strip he takes for all the heavens.	И принимает каждый лоскуток за небо в целом.
He stares at infinite possibility	Он изумлённо смотрит в бесконечную возможность
And gives to the plastic Vast the name of Chance;	И называет этот гибкий и податливый Простор Случайностью;
He sees the long results of an all-wise Force	Он видит отдалённый результат всемудрой Силы
Planning a sequence of steps in endless Time	Планирующей ряд шагов в огромном бесконечном Времени,
But in its links imagines a senseless chain	Но в связях этих видит лишь бесчувственную цепь
Or the dead hand of cold Necessity;	Иль мёртвую ладонь холодной Неизбежности;
He answers not to the mystic Mother's heart,	Не отвечая сердцу тайной и мистичной Матери
Misses the ardent heavings of her breast	Он упускает пылкие подъёмы любящей её груди
And feels cold rigid limbs of lifeless Law.	И только ощущает тело жёсткого холодного бездушного Закона.
The will of the Timeless working out in Time	Так волю и намеренье Вневременья, что воплощается во Времени
In the free absolute steps of cosmic Truth	В шагах вселенской Истины, наполненных свободой абсолюта,
He thinks a dead machine or unconscious Fate.	Он видит мёртвою машиной или бессознательной Судьбой.
A Magician's formulas have made Matter's laws	По уравненьям Чародея созданы законы для Материи;
And while they last, all things by them are bound;	Пока они работают, все вещи ими ограничены;
But the spirit's consent is needed for each act	Но каждому поступку, действию необходимо разрешенье духа;
And Freedom walks in the same pace with Law.	Поэтому Свобода здесь гуляет рука об руку с Законом.
All here can change if the Magician choose.	И всё здесь может измениться если это будет выбор Чародея.
If human will could be made one with God's,	О, если б воля человека стала бы единой с волей Бога,
If human thought could echo the thoughts of God,	О, если б мысли человека были б эхом мыслей Бога,
Man might be all-knowing and omnipotent;	То человек бы стал всезнающим и всемогущим;
But now he walks in Nature's doubtful ray.	Но он пока гуляет под сомнительным и двойственным лучом Природы.
Yet can the mind of man receive God's light,	И всё же ум у человека может стать открытым свету Бога,
The force of man can be driven by God's force,	И сила человека может направляться силой Бога;
Then is he a miracle doing miracles.	Тогда он станет чудом, создающим чудеса.
For only so can he be Nature's king.	И только так он сможет стать царём Природы.
It is decreed and Satyavan must die;	Так решено и Сатьяван умрёт;
The hour is fixed, chosen the fatal stroke.	Назначен час и выбран роковой удар.
What else shall be is written in her soul	А что ещё — записано в её (Савитри) душе,
But till the hour reveals the fateful script,	Но до тех пор пока час этот не проявит роковой сценарий,
The writing waits illegible and mute.	Записанное ждёт неясным и немым.
Fate is Truth working out in Ignorance.	Судьба есть Истина что исполняется в Невежестве.
O King, thy fate is a transaction done	О Царь, твоя судьба — лишь сделка,
At every hour between Nature and thy soul	Что ежечасно заключается между Природой и твоей душой,
With God for its foreseeing arbiter.	И с Богом в роли всё предвидящего высшего арбитра.
Fate is a balance drawn in Destiny's book.	Судьба — баланс, который вписан в книгу Неизбежности.
Man can accept his fate, he can refuse.	И люди могут принимать свою судьбу, но могут и отвергнуть.
Even if the One maintains the unseen decree	И несмотря на то, что сам Единый утвердил невидимый указ,
He writes thy refusal in thy credit page:	Он пишет твой отказ в твою кредитную страницу:
For doom is not a close, a mystic seal.	И рок — не окончанье, не мистическая тайная печать.
Arisen from the tragic crash of life,	Поднявшись из трагических крушений жизни,
Arisen from the body's torture and death,	Поднявшись из мучения и смерти тела,
The spirit rises mightier by defeat;	Дух поднимается, став более могучим после пораженья;
Its godlike wings grow wider with each fall.	Его богоподобные крыла становятся всё шире после каждого паденья.
Its splendid failures sum to victory.	Его блистательные неудачи в сумме сводятся к победе.
O man, the events that meet thee on thy road,	О человек, события, которые встречаются тебе на жизненном пути
Though they smite thy body and soul with joy and grief,	Хотя и ударяют по душе и телу радостью и горем,
Are not thy fate, — they touch thee awhile and pass;	Не в них твоя судьба — они касаются тебя на время и проходят;
Even death can cut not short thy spirit's walk:	И даже смерть не может оборвать твою прогулку духа;
Thy goal, the road thou choosest are thy fate.	Та цель, тот путь, что выбираешь ты — и есть твоя судьба.
On the altar throwing thy thoughts, thy heart, thy works,	Бросающая на алтарь твои идеи, сердце и труды,
Thy fate is a long sacrifice to the gods	Твоя судьба есть длительное жертвоприношение богам,
Till they have opened to thee thy secret self	Пока не пробил час, когда они откроют тайное твоё скрываемое "я",
And made thee one with the indwelling God.	Пока они не сделают тебя единым с Богом, что живёт внутри.
O soul, intruder in Nature's ignorance,	О ты, душа, что ворвалась в невежество Природы,
Armed traveller to the unseen supernal heights,	Вооружённый путник, что идёт к невидимым божественным высотам,
Thy spirit's fate is a battle and ceaseless march	Судьба для духа твоего — непрекращающийся марш,
Against invisible opponent Powers,	Сражение с враждебными невидимыми Силами,
A passage from Matter into timeless self.	И переправа из Материи во внутреннее "я" вне времени.
Adventurer through blind unforeseeing Time,	Искатель приключений сквозь слепое, непредвидящее Время,
A forced advance through a long line of lives,	Что должен продвигаться долгой чередою жизней,
It pushes its spearhead through the centuries.	Он (дух) острие копья толкает сквозь столетия.
Across the dust and mire of the earthly plain,	Сквозь пыль и грязь земной равнины,
On many guarded lines and dangerous fronts,	На многих охраняемых границах и опаснейших фронтах,
In dire assaults, in wounded slow retreats,	В момент ужасных нападений, медленных израненных отходах,
Holding the ideal's ringed and battered fort	Удерживая окружённую полуразрушеную крепость идеала,
Or fighting against odds in lonely posts,	Или в борьбе с неравной силой, в одиночестве, на боевом посту,
Or camped in night around the bivouac's fires	Или встав ночью лагерем вокруг огней походного костра
Awaiting the tardy trumpets of the dawn,	И ожидая запоздалых звуков труб зари,
In hunger and in plenty and in pain,	И в голоде, и в изобилии, и в боли,
Through peril and through triumph and through fall,	Пройдя опасности, триумфы и падения,
Through life's green lanes and over her desert sands,	Пройдя зелёные тропинки жизни или по её пескам пустыни,
Up the bald moor, along the sunlit ridge,	По голым пустошам болот, по солнцем залитому горному хребту,
In serried columns with a straggling rear	В колоннах, сомкнутых плечом к плечу и с отстающим тылом,
Led by its nomad vanguard's signal fires,	Ведомое сигнальными огнями авангарда из кочевников,
Marches the army of the waylost god.	Идёт походным маршем войско заблудившегося бога.
Then late the joy ineffable is felt,	А позже ощущает он неописуемую радость,
Then he remembers his forgotten self;	И вспоминает позабытое им внутреннее "я",
He has refound the skies from which he fell.	И заново находит небеса, с которых пал.
At length his front's indomitable line	И наконец, его неукротимый фронт
Forces the last passes of the Ignorance:	Форсирует последний перевал Невежества:
Advancing beyond Nature's last known bounds,	Переходя последние известные границы области Природы
Reconnoitring the formidable unknown,	Разведывая грозное неведомое,
Beyond the landmarks of things visible,	За пограничными столбами видимых вещей,
It mounts through a miraculous upper air	Он поднимается сквозь удивительную атмосферу высоты
Till climbing the mute summit of the world	Пока, взбираясь на безмолвную вершину мира,
He stands upon the splendour-peaks of God.	Не встанет он на пик великолепья Бога.
In vain thou mournst that Satyavan must die;	Напрасно ты скорбишь, что Сатьяван умрёт;
His death is a beginning of greater life,	Смерть Сатьявана — старт, начало более великой жизни,
Death is the spirit's opportunity.	Для духа смерть — удобная возможность.
A vast intention has brought two souls close	Широкое намеренье соединило ваши две души,
And love and death conspire towards one great end.	Любовь и смерть, договорившись, направляются к одной великой цели.
For out of danger and pain heaven-bliss shall come,	Из боли и опасности придёт небесное блаженство,
Time's unforeseen event, God's secret plan.	Событие, которое не видит Время, тайный план Всевышнего.
This world was not built with random bricks of Chance,	Мир этот был построен им не наугад, из кирпичей и блоков Случая,
A blind god is not destiny's architect;	И не слепые боги — архитекторы судьбы.
A conscious power has drawn the plan of life,	Сознательная сила начертила план, систему жизни,
There is a meaning in each curve and line.	Есть смысл во всякой линии, в любом изгибе.
It is an architecture high and grand	Архитектура эта, грандиозная, высокая,
By many named and nameless masons built	Выстраивалась многими безвестными и именитыми строителями
In which unseeing hands obey the Unseen,	И их невидимые глазу руки подчиняются Незримому,
And of its master-builders she is one.	Она (Савитри) — одна из этих мастеров-строителей.
"Queen, strive no more to change the secret will;	"Царица, не старайся изменить решенье тайной воли;
Time's accidents are steps in its vast scheme.	Все катастрофы Времени — шаги её широкой схемы.
Bring not thy brief and helpless human tears	Не выноси свои короткие, беспомощные человеческие слёзы
Across the fathomless moments of a heart	Наперекор бездонному мгновенью сердца,
That knows its single will and God's as one:	Что знает — воля у него и воля Бога это всё одно:
It can embrace its hostile destiny;	Оно способно заключить в объятья неудачную свою судьбу,
It sits apart with grief and facing death,	Оно сидит на расстоянии от горя и лицом к лицу встречает смерть,
Affronting adverse fate armed and alone.	Бросая вызов злой судьбе, вооружённое и одинокое.
In this enormous world standing apart	И стоя в стороне, в огромном этом мире,
In the mightiness of her silent spirit's will,	В могуществе намеренья её безмолвной воли духа
In the passion of her soul of sacrifice	И в страсти жертвоприношения её души
Her lonely strength facing the universe,	Она своею одинокой силой встретится со всей вселенной,
Affronting fate, asks not man's help nor god's:	Встав на пути судьбы, и не взывая о поддержке к человеку или богу:
Sometimes one life is charged with earth's destiny,	Бывает что судьба земли вверяется одной лишь жизни,
It cries not for succour from the time-bound powers.	Что не зовёт на помощь силы, связанные временем.
Alone she is equal to her mighty task.	Одна она по силе соответствует своей огромнейшей задаче.
Intervene not in a strife too great for thee,	Не вмешивайся в битву, слишком для тебя большую,
A struggle too deep for mortal thought to sound,	В борьбу, что слишком глубока, чтобы её измерить смертной мыслью,
Its question to this Nature's rigid bounds	В её стремление пересмотреть суровые и косные ограничения Природы,
When the soul fronts nude of garbs the infinite,	Когда душа встречается с лишённой одеяний бесконечностью,
Its too vast theme of a lonely mortal will	И в эту слишком необъятную проблему одинокой смертной воли,
Pacing the silence of eternity.	Что шагом меряет молчанье вечности.
As a star, uncompanioned, moves in heaven	Как яркая звезда, которая одна летит по небу,
Unastonished by the immensities of Space,	Не удивляясь необъятности Пространства,
Travelling infinity by its own light,	И путешествуя по бесконечности лучами света,
The great are strongest when they stand alone.	Великие сильней всего, когда они стоят одни.
A God-given might of being is their force,	От Бога данное могущество их существа — их сила,
A ray from self's solitude of light the guide;	А одинокое сиянье света внутреннего "я" — руководитель;
The soul that can live alone with itself meets God;	Душа, что может жить наедине с собой, встречает Бога;
Its lonely universe is their rendezvous.	Её уединённая вселенная — их место встречи.
A day may come when she must stand unhelped	Возможно день придёт, когда она должна стоять, без всякой помощи,
On a dangerous brink of the world's doom and hers,	На угрожающем краю судьбы вселенной и её судьбы,
Carrying the world's future on her lonely breast,	И будущее мира сохранять в своей одной груди,
Carrying the human hope in a heart left sole	И в одиноком сердце у себя нести надежду человека
To conquer or fail on a last desperate verge,	Чтоб победить или погибнуть на последнем и отчаянном краю,
Alone with death and close to extinction's edge.	Наедине со смертью, близко к грани угасания.
Her single greatness in that last dire scene	И одинокое величие её в последней этой страшной сцене
Must cross alone a perilous bridge in Time	Должно одно пройти опасный мост во Времени,
And reach an apex of world-destiny	Подняться к высшей точки судеб мира,
Where all is won or all is lost for man.	Где будет или выиграно всё для человека, или всё потеряно.
In that tremendous silence lone and lost	В той грозной тишине, затерянной и одинокой,
Of a deciding hour in the world's fate,	Решающего часа в судьбах мира,
In her soul's climbing beyond mortal time	В том восхождении её души за рамки человеческого времени,
When she stands sole with Death or sole with God	Когда придётся ей стоять наедине со Смертью или же наедине с Всевышним,
Apart upon a silent desperate brink,	Вдали от всех, на грани молчаливого отчаянья,
Alone with her self and death and destiny	Где будет только внутреннее "я", судьба и смерть,
As on some verge between Time and Timelessness	Как будто на краю между Безвременьем и Временем,
When being must end or life rebuild its base,	Когда существованье или завершится, или жизнь сумеет измениться,
Alone she must conquer or alone must fall.	Она одна должна завоевать победу или же погибнуть.
No human aid can reach her in that hour,	И никакая человеческая помощь не поможет ей в тот час,
No armoured god stand shining at her side.	И никакой сияющий, в доспехах бог не встанет рядом с ней.
Cry not to heaven, for she alone can save.	Нет смысла обращаться к небу, ибо лишь она одна спасти себя способна.
For this the silent Force came missioned down;	Для этого спустилось посланное к нам безмолвное Могущество
In her the conscious Will took human shape:	И в ней сознательная Воля приняла обличье человека:
She only can save herself and save the world.	Спасти себя и весь наш мир способна лишь она одна.
O queen, stand back from that stupendous scene,	Царица, отойди от этой грандиозной сцены,
Come not between her and her hour of Fate.	Не становись меж нею и её Судьбой.
Her hour must come and none can intervene:	Её час должен наступить и этому никто не сможет помешать:
Think not to turn her from her heaven-sent task,	Не думай отвернуть её от исполнения задачи, посланной ей небесами,
Strive not to save her from her own high will.	И не старайся уберечь её от собственной высокой воли.
Thou hast no place in that tremendous strife;	Тебе нет места в этой ужасающей борьбе;
Thy love and longing are not arbiters there;	Твоя любовь и страстное стремленье — здесь не судьи;
Leave the world's fate and her to God's sole guard.	Оставь судьбу вселенной и её судьбу одной защите Бога.
Even if he seems to leave her to her lone strength,	И даже если кажется, что он её оставил на свои лишь силы,
Even though all falters and falls and sees an end	И даже если всё шатается и падает, и видится конец,
And the heart fails and only are death and night,	Отказывает сердце, и вокруг лишь смерть, да ночь,
God-given her strength can battle against doom	То Богом данное её могущество способно биться против рока,
Even on a brink where Death alone seems close	И даже на краю, где кажется что рядом только Смерть,
And no human strength can hinder or can help.	И никакая человеческая сила не сумеет ни вмешаться, ни помочь.
Think not to intercede with the hidden Will,	Не думай что ты можешь за неё просить у тайной Воли,
Intrude not twixt her spirit and its force	Не становись меж духом и его небесной силой
But leave her to her mighty self and Fate."	Оставь её на силу внутреннего "я" и на её Судьбу."

He spoke and ceased and left the earthly scene.	Сказал он и исчез, покинувши земную сцену.
Away from the strife and suffering on our globe,	Прочь от борьбы, страданья на планете смертных,
He turned towards his far-off blissful home.	Он повернул к себе, к далёкому счастливому жилищу.
A brilliant arrow pointing straight to heaven,	Сверкающей стрелой, летящей прямо в небеса,
The luminous body of the ethereal seer	Светящееся тело лёгкого, эфирного провидца
Assailed the purple glory of the noon	Атаковало пурпурную славу полдня
And disappeared like a receding star	И растворилось, словно уходящая звезда,
Vanishing into the light of the Unseen.	Вливаясь в яркий< /span> свет Незримого.
But still a cry was heard in the infinite,	Но всё ещё был слышен в бесконечности его призыв,
And still to the listening soul on mortal earth	И для души, что слушает из мира смертных
A high and far imperishable voice	Высокий и далёкий вечный голос
Chanted the anthem of eternal love.	Всё длился, воспевая вечную любовь.

End of Canto One	Конец первой песни
End of Book Six	Конец шестой книги

	Перевод (второй) Леонида Ованесбекова

	2003 сент 16 вт — 2006 дек 06 ср, 2011 июнь 28 вт — 2011 сент 04 вс
	2017 авг 14 пн — 2017 ноя 18 сб

Sri Aurobindo

Шри Ауробиндо

SAVITRI

САВИТРИ

Book Six

Книга Шестая

THE BOOK OF FATE

КНИГА СУДЬБЫ

Canto II

Песня II

THE WAY OF FATE AND THE PROBLEM OF PAIN

ПУТЬ СУДЬБЫ И ПРОБЛЕМА БОЛИ