Sri Aurobindo

Шри Ауробиндо

SAVITRI

САВИТРИ

Book Twelve

Книга Двенадцатая

EPILOGUE

ЭПИЛОГ

Epilogue

Эпилог

THE RETURN TO EARTH

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ЗЕМЛЮ

Out of abysmal trance her spirit woke.

Её (Савитри) дух просыпался, выйдя из пучины транса.

Lain on the earth-mother's calm inconscient breast

Она лежала на спокойной, материнской бессознательной груди земли

She saw the green-clad branches lean above

И видела одетые в зелёные одежды ветви,

Guarding her sleep with their enchanted life,

Которые, склонившись, охраняли сон её своей волшебной жизнью,

And overhead a blue-winged ecstasy

А над своею головой — экстаз на синих крыльях,

Fluttered from bough to bough with high-pitched call.

Порхавший по ветвям со звонким криком.

Into the magic secrecy of the woods

В магическое таинство лесов

Peering through an emerald lattice-window of leaves,

Проглядывая через изумрудные, завешенные листьями просветы,

In indolent skies reclined, the thinning day

Откинувшись в ленивых небесах, редевший день

Turned to its slow fall into evening's peace.

Неторопливо угасая шёл к вечернему покою.

She pressed the living body of Satyavan:

Живое тело Сатьявана слегка давило на неё:

On her body's wordless joy to be and breathe

В телесной молчаливой радости дышать и быть

She bore the blissful burden of his head

Она держала голову ему блаженным грузом

Between her breasts' warm labour of delight,

Между грудей, окутав тёплою заботой наслажденья,

The waking gladness of her members felt

И просыпавшаяся радость её членов ощутила

The weight of heaven in his limbs, a touch

Небесный груз во всякой части тела у него, прикосновение,

Summing the whole felicity of things,

Вобравшее в себя всё окружающее счастье;

And all her life was conscious of his life

Вся жизнь её осознавала жизнь его,

And all her being rejoiced enfolding his.

Всё существо её окутало его и наслаждалось.

The immense remoteness of her trance had passed;

Прошла её безмерная, неописуемая отстранённость транса;

Human she was once more, earth's Savitri,

Она опять была земною, человеческой Савитри,

Yet felt in her illimitable change.

Но всё же ощущала беспредельность перемены.

A power dwelt in her soul too great for earth,

В душе её отныне обитала сила, чересчур большая для земли,

A bliss lived in her heart too large for heaven;

А в сердце у неё — блаженство, слишком необъятное для неба;

Light too intense for thought and love too boundless

Свет, слишком сильный, чтобы думать, и любовь,

For earth's emotions lit her skies of mind

Что слишком безгранична для земных эмоций, заливали небеса её ума

And spread through her deep and happy seas of soul.

И проникали сквозь глубокие, счастливые моря её души.

All that is sacred in the world drew near

И всё духовное вокруг тянулось ближе

To her divine passivity of mood.

К божественной инертности её настроя.

A marvellous voice of silence breathed its thoughts.

Чудесный голос тишины жил в каждой мысли.

All things in Time and Space she had taken for hers;

И всё что есть во Времени, в Пространстве, она воспринимала как себя;

In her they moved, by her they lived and were,

Всё это двигалось внутри неё, благодаря её существовало, жило,

The whole wide world clung to her for delight,

И весь огромный мир прильнул к ней в наслаждении,

Created for her rapt embrace of love.

Мир, созданный для восхищённого её объятия любви.

Now in her spaceless self released from bounds

Отныне внепространственному "я" её, освободившемся от уз

Unnumbered years seemed moments long drawn out,

Бесчисленные годы виделись затянутым мгновением,

The brilliant time-flakes of eternity.

Сиявшими слоями времени, что отделяются от вечности.

Outwingings of a bird from its bright home,

Летящие на крыльях, словно птицы из сияющего дома,

Her earthly morns were radiant flights of joy.

Её земные утра были лучезарными полётами веселья.

Boundless she was, a form of infinity.

Она была безбрежной, формой бесконечности.

Absorbed no longer by the moment's beat

Не поглощённый более пульсацией мгновений,

Her spirit the unending future felt

Её дух ощущал просторы бесконечного грядущего,

And lived with all the unbeginning past.

И жил со всем, не знающим начала, прошлым.

Her life was a dawn's victorious opening,

Победоносными приходами рассвета стала жизнь её,

The past and unborn days had joined their dreams,

Прошедшие и неродившиеся дни объединяли в ней свои мечты,

Old vanished eves and far arriving noons

А старые, исчезнувшие вечера и полдни, приходящие издалека,

Hinted to her a vision of prescient hours.

Несли намёк на откровение предвидящих часов.

Supine in musing bliss she lay awhile

Она немного полежала в том ленивом, размышляющем блаженстве

Given to the wonder of a waking trance;

Отдавшись чуду транса пробуждения;

Half-risen then she sent her gaze around,

Затем, наполовину приподнявшись, осмотрела всё вокруг,

As if to recover old sweet trivial threads,

Как будто восстанавливая старые, обычные и сладостные нити

Old happy thoughts, small treasured memories,

Счастливых прежних мыслей, драгоценных маленьких воспоминаний,

And weave them into one immortal day.

Стремясь сплести из них один бессмертный день.

Ever she held on the paradise of her breast

Она по-прежнему держала на своей груди, в тех райских кущах,

Her lover charmed into a fathomless sleep,

Её любимого, пленённого в бездонном сне,

Lain like an infant spirit unaware

Лежавшего, как дух ребёнка, ни о чём не зная,

Lulled on the verge of two consenting worlds.

Укачиваемый на грани между двух согласных меж собой миров.

But soon she leaned down over her loved to call

Но вот она склонилась к своему любимому позвать

His mind back to her with her travelling touch

Его ум возвратиться к ней, коснувшись вскользь его закрытых век;

On his closed eyelids; settled was her still look

И к ней пришёл его спокойный взгляд

Of strong delight, not yearning now, but large

Осознанного, ясного восторга, сейчас уже не устремлённый, а широкий,

With limitless joy or sovereign last content,

И с беспредельной радостью, и с высшим, окончательным согласием,

Pure, passionate with the passion of the gods.

Влюблённый, чистый взгляд, со страстностью богов.

Desire stirred not its wings; for all was made

Желание не шевельнуло крыльями; всё было сделано

An overarching of celestial rays

Небесными лучами в форме свода,

Like the absorbed control of sky on plain,

Что выглядело, словно небо что-то увлечённо исправляло на земле,

Heaven's leaning down to embrace from all sides earth,

Как будто небеса склонились вниз, стремясь обнять со всех сторон планету

A quiet rapture, a vast security.

Спокойной радостью и необъятною защитой.

Then sighing to her touch the soft-winged sleep

Затем, вздохнув от этого касания, сон с мягкими крылами

Rose hovering from his flowerlike lids and flew

Поднялся, воспарив, от век его похожих на цветы,

Murmurous away. Awake, he found her eyes

И с шелестом умчался прочь. А он, проснувшись, встретился

Waiting for his, and felt her hands, and saw

С её глазами, ждущими его, и ощутил её ладони,

The earth his home given back to him once more

Увидел землю, дом свой, что ему ещё раз возвратили,

And her made his again, his passion's all.

Её, вновь ставшую его и всем в его любви.

With his arms' encircling hold around her locked,

Его руками, что вокруг неё обвились,

A living knot to make possession close,

Замкнулся узел жизни, сделав обладание теснее,

He murmured with hesitating lips her name,

Он имя прошептал её, слегка запнувшись,

And vaguely recollecting wonder cried,

И смутно собираясь с мыслями и поражаясь, он вскричал —

"Whence hast thou brought me captive back, love-chained,

"Откуда же вернула ты меня, назад, как пленника,

To thee and sunlight's walls, O golden beam

Любовью, как цепями приковав к себе и к стенам солнечного света,

And casket of all sweetness, Savitri,

О золотистый луч, шкатулка всех на свете сладостей, Савитри,

Godhead and woman, moonlight of my soul?

И женщина, и божество, и лунный свет моей души?

For surely I have travelled in strange worlds

Ведь несомненно я блуждал в неведомых, чужих мирах

By thee companioned, a pursuing spirit,

С тобой, как спутницей, и нас преследовавшим духом,

Together we have disdained the gates of night.

И вместе мы пренебрегли вратами ночи.

I have turned away from the celestials' joy

Я отвернулся прочь от радостей небес,

And heaven's insufficient without thee.

Те небеса меня не привлекали без тебя.

Where now has passed that formidable Shape

Куда сейчас ушла та грозная Фигура

Which rose against us, the Spirit of the Void,

Которая поднялась против нас, Дух Пустоты,

Claiming the world for Death and Nothingness,

Что требовал весь мир для Смерти и Небытия,

Denying God and soul? Or was all a dream

Что отрицал и душу и Всевышнего? Иль это было только грёзой,

Or a vision seen in a spiritual sleep,

Видением в духовном сне,

A symbol of the oppositions of Time

Лишь символом сопротивленья Времени,

Or a mind-lit beacon of significance

Иль важным маячком, что освещается умом

In some stress of darkness lighting on the Way

В неведомом напоре тьмы, зажжёным на Пути,

Or guiding a swimmer through the straits of Death,

Иль лоцманом пловца через проливы Смерти,

Or finding with the succour of its ray

Иль поиском при помощи того луча

In a gully mid the crowded streets of Chance

В канаве нечистот, средь улиц Случая, что переполнены людьми,

The soul that into the world-adventure came,

Души, которая пришла из Вечности

A scout and voyager from Eternity?"

В мир-приключение, как мореплаватель и как разведчик?"

But she replied, "Our parting was the dream;

На это всё Савитри отвечала, "Всё наше расставанье было сном;

We are together, we live, O Satyavan.

О Сатьяван, мы живы и мы вместе.

Look round thee and behold, glad and unchanged

Ты оглянись вокруг, взгляни на радостный наш дом,

Our home, this forest with its thousand cries

Не изменившийся ничуть, на этот лес, с его бесчисленными криками,

And the whisper of the wind among the leaves

На шёпот ветра средь листвы,

And, through rifts in emerald scene, the evening sky,

На вечереющее небо, видимое сквозь просветы в изумрудной сцене,

God's canopy of blue sheltering our lives,

На синий купол Бога, приютивший наши жизни,

And the birds crying for heart's happiness,

На птиц, поющих ради счастья сердца,

Winged poets of our solitary reign,

Крылатых маленьких поэтов нашего уединённого чертога,

Our friends on earth where we are king and queen.

На наших всех друзей, живущих на земле, где мы с тобою царь с царицей.

Only our souls have left Death's night behind,

Да, наши души только что оставили ночь Смерти позади,

Changed by a mighty dream's reality,

И изменились от реальности могучего видения,

Illumined by the light of symbol worlds

И озарились светом символических миров,

And the stupendous summit self of things,

И изумительной вершины внутреннего "я" всего на свете,

And stood at Godhead's gates limitless, free."

И мы, свободные, стояли рядом с беспредельными вратами Бога."

   Then filled with the glory of their happiness

   Затем, наполненные славой собственного счастья,

They rose and with safe clinging fingers locked

Они поднялись, целыми и невредимыми, прильнули пальцами друг к другу

Hung on each other in a silent look.

И крепко обнялись в безмолвном взгляде.

But he with a new wonder in his heart

Но с новым удивленьем в сердце,

And a new flame of worship in his eyes:

И с новым обожаньем, с новым пламенем в глазах, спросил он:

"What high change is in thee, O Savitri? Bright

"Что за высокая, неведомая перемена в тебе произошла, Савитри?

Ever thou wast, a goddess still and pure,

Ты стала даже ярче, чем была, о тихая и чистая богиня,

Yet dearer to me by thy sweet human parts

И мне ещё дороже нежной человеческою частью,

Earth gave thee making thee yet more divine.

Которую тебе дала земля, хотя и сделав ещё более божественной.

My adoration mastered, my desire

Я полон восхищения, мне хочется

Bent down to make its subject, my daring clasped,

Склониться, покориться ей, схватить сейчас же в дерзкие мои объятия,

Claiming by body and soul my life's estate,

Потребовать, чтоб ты душой и телом стала бы моим поместьем в жизни,

Rapture's possession, love's sweet property,

Владением восторга, сладким достоянием любви,

A statue of silence in my templed spirit,

И статуей безмолвия в моей часовне духа,

A yearning godhead and a golden bride.

Прекрасною невестой, устремлённым божеством.

But now thou seemst almost too high and great

Но счас ты кажешься почти что чересчур высокой и великой

For mortal worship; Time lies below thy feet

Для поклоненья смертного; ложится Время под твоей стопой,

And the whole world seems only a part of thee,

Весь мир мне кажется твоею малой частью,

Thy presence the hushed heaven I inhabit,

Твоим присутствием умолкнувшие небеса я заселяю,

And thou lookst on me in the gaze of the stars,

И ты взираешь на меня во взгляде звёзд,

Yet art the earthly keeper of my soul,

И всё же, ты — земной хранитель для моей души,

My life a whisper of thy dreaming thoughts,

А жизнь моя — журчание твоих мечтаний,

My morns a gleaming of thy spirit's wings,

Мои рассветы поутру — блеск крыльев твоего возвышенного духа,

And day and night are of thy beauty part.

А день и ночь — лишь части красоты твоей.

Hast thou not taken my heart to treasure it

Возьмёшь ли сердце ты моё, чтобы сберечь

In the secure environment of thy breast?

В надёжном окружении твоей души?

Awakened from the silence and the sleep,

Я пробудился от безмолвия и сна,

I have consented for thy sake to be.

Я согласился быть — лишь для тебя.

By thee I have greatened my mortal arc of life,

Благодаря тебе возвысил я свой смертный купол жизни,

But now far heavens, unmapped infinitudes

Но ныне — небеса, далёкие, не нанесённые на картах бесконечности,

Thou hast brought me, thy illimitable gift!

Ты принесла мне, твой бесценный, безграничный дар!

If to fill these thou lift thy sacred flight,

И чтоб наполниться всем тем, что поднимает твой божественный полёт,

My human earth will still demand thy bliss.

Моя природа человека продолжает звать твоё блаженство.

Make still my life through thee a song of joy

И пусть и дальше жизнь моя, через тебя звучит как песня радости,

And all my silence wide and deep with thee."

Пусть всё моё безмолвие останется с тобой, широким и глубоким."

A heavenly queen consenting to his will,

Небесная царица, соглашаясь с этим пожеланием,

She clasped his feet, by her enshrining hair

К стопам его прильнула и святилищем своих волос

Enveloped in a velvet cloak of love,

Его укутав в бархатную мантию любви,

And answered softly like a murmuring lute:

Негромко отвечала, как мурлыкавшая лютня:

"All now is changed, yet all is still the same.

"Сейчас всё изменяется, хотя пока ещё идёт как прежде.

Lo, we have looked upon the face of God,

Послушай, мы с тобою видели лик Бога,

Our life has opened with divinity.

Отныне наша жизнь открыта для божественного.

We have borne identity with the Supreme

И мы перенесли отождествленье со Всевышним,

And known his meaning in our mortal lives.

Его значение узнали в наших смертных жизнях.

Our love has grown greater by that mighty touch

Любовь в нас стала выше от того могучего касания,

And learned its heavenly significance,

Она познала свой небесный смысл,

Yet nothing is lost of mortal love's delight.

Но мы не потеряли ничего из наслажденья смертною любовью.

Heaven's touch fulfils but cancels not our earth:

Небесное прикосновенье наполняет, но не отменяет нашу землю:

Our bodies need each other in the same last;

И нам по прежнему нужны тела друг друга;

Still in our breasts repeat heavenly secret rhythm

Пока в груди у нас всё время повторяется божественный небесный ритм,

Our human heart-beats passionately close.

Биенья наших человеческих сердец останутся и страстными и близкими.

Still am I she who came to thee mid the murmur

И я ещё всё та, пришедшая к тебе средь шелеста листвы,

Of sunlit leaves upon this forest verge;

Залитой солнцем, на опушке леса;

I am the Madran, I am Savitri.

Я всё еще принцесса Мадры, я — Савитри.

All that I was before, I am to thee still,

Всё, чем была я прежде, я останусь для тебя,

Close comrade of thy thoughts and hopes and toils,

Всё тем же близким другом для твоих трудов, надежд и мыслей,

All happy contraries I would join for thee.

И все счастливые противоречия во мне сольются воедино.

All sweet relations marry in our life;

Вся сладость отношений будет сочетаться в нашей жизни;

I am thy kingdom even as thou art mine,

Ты — царь мой, я твои владения, и точно так же ты — мои,

The sovereign and the slave of thy desire,

Я и владыка, и рабыня твоего желания,

Thy prone possessor, sister of thy soul

Твой распростёртый обладатель, и сестра твоей души,

And mother of thy wants; thou art my world,

И мать твоих стремлений; ты — мой мир,

The earth I need, the heaven my thoughts desire,

Земля, которая нужна мне, небеса, которых так желают мысли,

The world I inhabit and the god I adore.

Тот мир, в котором я живу и бог, которым восхищаюсь,

Thy body is my body's counterpart

И тело у тебя — вторая половинка моего,

Whose every limb my answering limb desires,

В нём каждая частица отвечает на желания моих частиц,

Whose heart is key to all my heart-beats,— this

И сердце в нём — ключ к всем биеньями сердца моего, —

I am and thou to me, O Satyavan.

Вот что есть я, и что ты для меня, о Сатьяван.

Our wedded walk through life begins anew,

И вновь начнётся наше свадебное путешествие по жизни,

No gladness lost, no depth of mortal joy.

Не потеряв, ни глубины, ни счастья смертной радости.

Let us go through this new world that is the same,

Давай же мы пойдём по обновившемуся миру, который остаётся прежним,

For it is given back, but it is known,

Что отдан нам назад, но мы теперь в нём видим

A playing-ground and dwelling-house of God

Площадку для игры, обитель Бога,

Who hides himself in bird and beast and man

Который прячет сам себя и в птицах, и в зверях, и в человеке,

Sweetly to find himself again by love,

Чтоб сладостно вновь обнаружить самого себя

By oneness. His presence leads the rhythms of life

Через единство и любовь. Его присутствие здесь направляет ритмы жизни,

That seek for mutual joy in spite of pain.

Что, не смотря на боль, стремятся к обоюдной радости.

We have each other found, O Satyavan,

О Сатьяван, друг друга мы нашли

In the great light of the discovered soul.

В великом свете обнаруженной души.

Let us go back, for eve is in the skies.

Пойдем назад, на небе вечереет.

Now grief is dead and serene bliss remains

Отныне горе умерло, а ясное блаженство остаётся

The heart of all our days for evermore.

Навеки, в самом сердце всех грядущих наших дней.

Lo, all these beings in this wonderful world!

Взгляни на этих всех существ в чудесном этом мире!

Let us give joy to all, for joy is ours.

Давай подарим радость всем, ведь радость — наша.

For not for ourselves alone our spirits came

Не для себя одних твой дух и мой пришли

Out of the veil of the Unmanifest,

Из под покрова Непроявленного,

Out of the deep immense Unknowable

Из глубины безмерности Непознаваемого,

Upon the ignorant breast of dubious earth,

На грудь невежественной, двойственной земли,

Into the ways of labouring, seeking men,

Вошли в пути работающих, ищущих людей,

Two fires that burn towards that parent Sun,

Как два огня, горящие навстречу породившему нас Солнцу,

Two rays that travel to the original Light.

Как два луча, что путешествуют к первоначально существующему Свету.

To lead man's soul towards truth and God we are born,

Мы были рождены вести людские души к истине и Богу,

To draw the chequered scheme of mortal life

Вписать изменчивую схему смертной жизни

Into some semblance of the Immortal's plan,

В один из видов замысла Бессмертного,

To shape it closer to an image of God,

И дать ей форму, лучше подходящую под образ Бога,

A little nearer to the Idea divine."

Чуть ближе для божественной Идеи."

She closed her arms about his breast and head

Она обняла голову его и плечи,

As if to keep him on her bosom worn

Как будто бы желая сохранить его, закутав на своей груди

For ever through the journeying of the years.

На долгие года их путешествия.

So for a while they stood entwined, their kiss

Итак они, переплетясь, стояли,

And passion-tranced embrace a meeting-point

Их поцелуй, и погружающее в транс, объятье страсти было точкой встречи,

In their commingling spirits one for ever,

В которой дух его и дух её слились в одно навеки,

Two-souled, two-bodied for the joys of Time.

С двумя телами и с двойной душой, для радостей во Времени.

Then hand in hand they left that solemn place

Затем, рука в руке, они покинули торжественное это место,

Full now of mute unusual memories,

Отныне полное безмолвных и особенных воспоминаний,

To the green distance of their sylvan home

Шагнув к зелёным далям их лесного дома,

Returning slowly through the forest's heart.

Неторопливо возвращаясь через сердцевину джунглей.

Round them the afternoon to evening changed;

Вокруг же утро вечером сменилось;

Light slipped down to the brightly sleeping verge,

Свет заскользил вниз к светлой засыпающей опушке,

And the birds came back winging to their nests,

Летели плавно птицы, возвращаясь к гнёздам,

And day and night leaned to each other's arms.

А день и ночь склонились, пав в объятия друг друга.

   Now the dusk shadowy trees stood close around

   Сейчас тенистые от сумерек деревья тесно окружили их,

Like dreaming spirits and, delaying night,

Как грезящие духи и, задерживая ночь,

The grey-eyed pensive evening heard their steps,

Печальный сероглазый вечер вслушивался в их шаги;

And from all points the cries and movements came

Со всех сторон к ним подступали крики и движения

Of the four-footed wanderers of the night

Четвероногих странников ночи,

Approaching. Then a human rumour rose

Всё приближаясь. Но затем возникли человеческие звуки,

Long alien to their solitary days,

Давно уже чужие для их дней отшельников,

Invading the charmed wilderness of leaves

Вторгаясь в очарованную дикость листьев,

Once sacred to secluded loneliness

Когда-то бывшую священной для укромного уединения,

With violent breaking of its virgin sleep.

Неистовым прорывом в девственную дремоту.

Through the screened dusk it deepened still and there neared

Сквозь укрывающие сумерки, всё более сгущалась, приближалась

Floating of many voices and the sound

Речь многих голосов и топот

Of many feet, till on their sight broke in

Многих ног, пока в их взоры не ворвались,

As if a coloured wave upon the eye

Цветными волнами для глаза

The brilliant strenuous crowded days of man.

Сверкающие, напряжённые и переполенные дни людей.

Topped by a flaring multitude of lights

Увенчанная ослепляющим обилием огней,

A great resplendent company arrived.

Большая и сверкавшая компания возникла здесь.

Life in its ordered tumult wavering came

Явилась жизнь в своей волнующейся суматохе,

Bringing its stream of unknown faces, thronged

Неся потоки незнакомых лиц, вокруг всё заполняя

With gold-fringed headdresses, gold-broidered robes,

Одеждой с золотою вышивкой и шляпами с богатою каймой,

Glittering of ornaments, fluttering of hems,

Сверканием орнаментов и трепетаньем бахромы,

Hundreds of hands parted the forest-boughs,

И сотней рук, что раздвигали ветви,

Hundreds of eyes searched the entangled glades.

И сотней глаз, что их искали по опутанным листвой полянам.

Calm white-clad priests their grave-eyed sweetness brought,

Спокойные жрецы, с суровым взором, в белых одеяниях, держали благовония,

Strong warriors in their glorious armour shone,

Могучие бойцы сверкали славными доспехами,

The proud-hooved steeds came trampling through the wood.

И гордые подкованные кони, тяжело ступая, проходили через лес.

In front King Dyumatsena walked, no more

Царь Дьюматсена, больше не слепой, шёл первым,

Blind, faltering-limbed, but his far-questing eyes

И несмотря на дрожь, его смотрящие вдаль очи,

Restored to all their confidence in light

Восстановив своё доверие к земному свету,

Took seeingly this imaged outer world;

В себя вбирали внешний мир, наполненный многообразьем образов;

Firmly he trod with monarch step the soil.

Уверенно ступал он по земле походкою монарха.

By him that queen and mother's anxious face

С ним рядом было беспокойное лицо царицы-матери,

Came changed from its habitual burdened look

Что шла, на время изменив привычному, заботливому взгляду,

Which in its drooping strength of tired toil

Который в затупившейся когда-то силе, утомившись от труда,

Had borne the fallen life of those she loved.

Поддерживал всё больше приходящую в упадок жизнь кого она любила.

Her patient paleness wore a pensive glow

Её болезненная бледность обрела задумчивый румянец,

Like evening's subdued gaze of gathered light

Похожий на смиренный взгляд заката, собирающего свет,

Departing, which foresees sunrise her child.

Который, уходя, предвидит новые восходы солнца, своего дитя.

Sinking in quiet splendours of her sky,

Поникнув в тихой роскоши своих небес,

She lives awhile to muse upon that hope,

Она жила всё это время в мыслях о надежде,

The brilliance of her rich receding gleam

Сверканием её богатого, но отдалявшегося блеска,

A thoughtful prophecy of lyric dawn.

Задумчивым предвиденьем лирической зари.

Her eyes were first to find her children's forms.

Её взгляд первым увидал фигуру своего дитя.

But at the vision of the beautiful twain

При виде той прекрасной пары

The air awoke perturbed with scaling cries,

Всё взорвалось вокруг от нарастающего крика

And the swift parents hurrying to their child,—

И быстрые родители поторопились к сыну, —

Their cause of life now who had given him breath,—

Кто был источником их жизни, кто дарил им новое дыхание, —

Possessed him with their arms. Then tenderly

Они его схватили, заключив в объятия. Затем, любя,

Cried Dyumatsena chiding Satyavan:

Вскричал царь Дьюматсена, упрекая Сатьявана:

"The fortunate gods have looked on me today,

"Сегодня боги счастья и удачи посмотрели на меня,

A kingdom seeking came and heaven's rays.

Пришло к нам царство поиска и светлые лучи небес.

But where wast thou? Thou hast tormented gladness

Но где ж ты был? Ты мучал радость

With fear's dull shadow, O my child, my life.

Тупою тенью страха, о мой сын, о жизнь моя.

What danger kept thee for the darkening woods?

Что за опасность в тех темнеющих лесах тебя держала?

Or how could pleasure in her ways forget

И что за наслажденье на её путях заставило тебя забыть

That useless orbs without thee are my eyes

Что станут без тебя пустыми, бесполезными глазницами мои глаза,

Which only for thy sake rejoice at light?

Что только для тебя я радуюсь, живу на свете?

Not like thyself was this done, Savitri,

Была ты не похожа на себя, Савитри,

Who ledst not back thy husband to our arms,

Что мужа не вела назад, в объятия родителей,

Knowing with him beside me only is taste

Прекрасно зная, что лишь рядом с ним есть вкус

In food and for his touch evening and morn

У пищи, и что только для его касаний по утрам и вечерам

I live content with my remaining days."

Я продолжаю жить в согласии с оставшимися днями."

But Satyavan replied with smiling lips,

Но Сатьяван ответил им, с улыбкой на устах:

"Lay all on her; she is the cause of all.

"Лежало всё на ней, она всему причина,

With her enchantments she has twined me round.

Своею магией она меня кругом обвила,

Behold, at noon leaving this house of clay

И знай же, в полдень, я оставил этот дом из плоти,

I wandered in far-off eternities,

И стал скитаться в отдалённых вечностях,

Yet still, a captive in her golden hands,

Но всё же продолжал быть пленником её прекрасных рук,

I tread your little hillock called green earth

Я обошёл ваш невысокий холмик, что зовут зелёною землёй,

And in the moments of your transient sun

И счас, в мгновенья вашего недолговечного светила,

Live glad among the busy works of men."

Я рад жить среди вас, средь беспокойных дел людей."

Then all eyes turned their wondering looks where stood,

Тогда все взоры удивлённо повернулись на то место, где стояла,

A deepening redder gold upon her cheeks,

Сгущая золотой румянец на щеках,

With lowered lids the noble lovely child,

Потупив очи, гордое, прекрасное дитя,

And one consenting thought moved every breast.

И пронеслась у каждого в душе одна единственная мысль.

"What gleaming marvel of the earth or skies

"Что за сверкающее чудо неба и земли

Stands silently by human Satyavan

Стоит безмолвно с человеком Сатьяваном

To mark a brilliance in the dusk of eve?

И выделяется своим сиянием в вечернем сумраке?

If this is she of whom the world has heard,

И та ли это женщина, о ком мир был наслышан,

Wonder no more at any happy change.

И более не удивляется счастливым переменам.

Each easy miracle of felicity

Ведь каждое естественное чудо счастья —

Of her transmuting heart the alchemy is."

Алхимия её преображающего сердца."

Then one spoke there who seemed a priest and sage:

Затем сказал тот, кто казался мудрецом или жрецом:

"O woman soul, what light, what power revealed,

"О женщина, могучая душа, так что за свет, и что за сила появилась,

Working the rapid marvels of this day,

Творя стремительные чудеса сегодняшнего дня,

Opens for us by thee a happier age?"

Открыв для нас, благодаря тебе, счастливую эпоху?"

Her lashes fluttering upwards gathered in

Её ресницы трепетно поднялись,

To a vision which had scanned immortal things,

Стремясь к видению, что открывало перед ней бессмертное,

Rejoicing, human forms for their delight.

И наслаждаясь, открывало человеческие формы ради их восторга.

They claimed for their deep childlike motherhood

Они желали от неё в своих глубинах, словно дети, отношенья матери

The life of all these souls to be her life,

И чтоб её жизнь стала жизнью этих душ,

Then falling veiled the light. Low she replied,

Затем ресницы опустились вниз, скрывая этот свет. Она негромко отвечала,

"Awakened to the meaning of my heart

"Я поняла предназначенье собственного сердца —

That to feel love and oneness is to live

Жить нужно, чтобы ощущать единство и любовь,

And this the magic of our golden change,

И эта магия прекрасной нашей перемены

Is all the truth I know or seek, O sage."

Есть вся та истина, что я узнала и искала, о мудрец."

Wondering at her and her too luminous words

Дивясь и на неё, и на её столь светлые слова,

Westward they turned in the fast-gathering night.

Они направились на запад в быстро наступающей ночи.

   From the entangling verges freed they came

   Из спутанных чащоб, они, освободившись, вышли

Into a dimness of the sleeping earth

В неясность засыпающей земли,

And travelled through her faint and slumbering plains.

И шли по неотчётливым и дремлющим равнинам.

Murmur and movement and the tread of men

Лишь шорохи, движения, шаги людей

Broke the night's solitude; the neigh of steeds

Рассеивали одиночество ночи; храп лошадей

Rose from that indistinct and voiceful sea

Шёл вверх от этого неразличимого гуденья моря жизни,

Of life and all along its marchings swelled

И всем их строем правил ритм копыт,

The rhyme of hooves, the chariot's homeward voice.

И звук повозок, едущих домой.

Drawn by white manes upon a high-roofed car

В карете с открывающемся верхом, ехали,

In flare of the unsteady torches went

Заметные на фоне белых грив, в неровном свете движущихся факелов,

With linked hands Satyavan and Savitri,

Держа друг друга за руки Савитри с Сатьяваном,

Hearing a marriage march and nuptial hymn,

И вслушивались в брачный гимн и свадебные марши,

Where waited them the many-voiced human world.

Что ожидали их в многологосом мире человека.

Numberless the stars swam on their shadowy field

Бесчисленные звёзды плыли медленно по призрачным своим полям,

Describing in the gloom the ways of light.

Высвечивая в темноте дороги света.

Then while they skirted yet the southward verge,

Потом, когда они свернули к югу от опушки,

Lost in the halo of her musing brows

Затерянная в облаке своих задумчивых бровей,

Night, splendid with the moon dreaming in heaven

Ночь, полная великолепия, с луной, мечтающей на небесах

In silver peace, possessed her luminous reign.

В своём серебряном покое, завладела этим светлым царством.

She brooded through her stillness on a thought

Она вынашивала в том безмолвии свою особенную мысль,

Deep-guarded by her mystic folds of light,

Что охранялась в глубине её мистическими впадинами света,

And in her bosom nursed a greater dawn.

И грудью вскармливала новую, великую зарю.

The End

Конец

Перевод (второй) Леонида Ованесбекова

2005 сент 05 пн — 2018 июль 03 вт