Песнь вторая
Предмет спора

Между тем, удалившись в поля тайные мысли,
Ее ум двигался в многообразном прошлом,
Что жило опять и видело своего конца приближение:
Умирая, оно нерушимо в ней жило;
Преходящее и исчезающее из глаз преходящих,
Невидимое, роковой призрак себя,
На своей фантомной груди оно несло будущее.
По тропинке пролетавших событий, назад далеко убегающей,
Двигался вспять поток упорных часов
И на берегу разлива мистического,
Населенного любимыми обликами, ныне больше не видимыми,
И тонкими образами вещей, что прошли,
Ее свидетельствующий дух, обозревая Время, стоял.
Все, на что она когда-то надеялась, о чем мечтала, что было,
Летело мимо нее на орлиных крыльях через небеса памяти.
Словно в многоцветном внутреннем рассвете пылающем
Ее жизни дороги широкие и сладкие тропы
Лежали, под ее солнечно-ясным запечатлевающим взглядом прочерченные
Из светлой страны дней ее детства
И голубых гор ее воспаряющей юности,
И райских рощ и павлиньих крыльев Любви
К радости, ухваченной под тенью рока безмолвной,
В повороте последнем, где состязались небеса с адом.
Двенадцать месяцев страстных вели в день судьбы.
Абсолютная сверхъестественная падает тьма
На человека порой, когда он приближается к Богу:
Час приходит, когда бессильны все средства Природы;
Из защищающего Неведения вытолкнутый
И отброшенный к своей обнаженной главной нужде,
Он, наконец, должен выбросить из себя свою душу поверхностную
И быть сущностью неприкрытой внутри:
Этот час теперь настал для Савитри.
Она точки достигла, где либо жизнь должна оказаться напрасной,
Либо, в ее нерожденном элементе разбуженная,
Ее воля должна отменить судьбу ее тела.
Ибо только нерожденного духа сила безвременная
Поднять может ярмо, навязанное рождением во Времени.
Только Сам, что строит эту фигуру себя,
Может стереть эту фиксированную бесконечную линию,
Что соединяет эти меняющиеся имена, эти несчетные жизни,
Эти забывчивые персональности новые
И хранит, все же, таящийся в наших сознательных актах
След старых забытых мыслей и дел,
Отвергнуть наследство наших похороненных самостей,
Обременительное наследование нашим исчезнувшим формам,
Допускаемое слепо душою и телом.
Эпизод в незапамятной повести,
Ее начало утеряно, ее мотив и фабула скрыты,
Жившая когда-то история создала и подготовила
Наш настоящий удел, ребенка прошлых энергий.
Фиксированность космических последовательностей,
Скрепленных скрытыми неизбежными звеньями,
Она должна разорвать, вытеснить своей души силой
Свое прошлое, преграду на дороге Бессмертного,
Сделать разрушенную почву и форму своей судьбой заново.
Разговор изначальных Богов,
Встречающих на границах неведомого,
Ее души спор с воплощенным Ничто
Должен быть выигран на фоне опасном, неясном:
Ее существо должно встать лицом к лицу со своей Причиной бесформенной,
Против вселенной положить на весы свою самость единственную.
На нагом пике, где Сам один на один с Ничто
И жизнь не имеет смысла, а любовь - места стоять,
Она должна защищать свое дело на краю угасания,
В пещере мира смертельной беспомощное требование жизни отстаивать
И доказать свое право быть и любить.
Изменена должна быть Природы экономика грубая;
Она должна завоевать освобождение от оков своего прошлого,
Страдания старый счет погасить,
Старый долг души из Времени вычеркнуть,
И избавиться от тяжелого рабства у Богов Кармы,
Непрощающего Закона медленной мести
И глубокой необходимости в боли всеобщей,
И тяжкой жертвы, и трагического следствия.
Из-за безвременного барьера она должна вырваться,
Своими глубинами мыслящими пропитать чудовищную тишину Пустоты,
Смотреть в одинокие глаза Смерти бессмертной
И своим нагим духом мерить ночь Бесконечности.
Великий и печальный момент был сейчас близко.
Войско в доспехах, марширующее к своему року,
Последние долгие дни прошли тяжкой поступью,
Долгие, но слишком быстро прошедшие, к концу слишком близкие.
Один среди множества возлюбленных лиц,
Знающий среди неведающих счастливых сердец,
Ее вооруженных дух наблюдал за часами,
Прислушиваясь к предвиденному ужасному шагу
В близкой красе дебрей безлюдных.
Боец на безмолвной страшной арене,
В мире неведающем, она стояла за мир:
Помощника у нее кроме Силы внутри не было;
Там не было земных глаз свидетельства;
Боги свыше, одна Природа внизу
Были зрителями этого могучего спора.
Вокруг нее были суровые в небо глядящие горы
И зеленый шепот глубокомысленных обширных лесов,
Свои приглушенные заклинания непрерывно бормочущих.
Густая, пышная, пестрая самозакутанная жизнь
Драпировалась в яркую монотонность изумрудную листьев
И пробивающимися лучами солнца и цветами веселыми
Окружала ее судьбы уединенную сцену.
Здесь должна она вырасти в своего духа фигуру:
Безмолвий титанических гений
В свое широкое одиночество душу ее погружающий,
Показал ей ее самости нагую реальность
И сочетал ее с ее окружением.
Его уединение возвеличило ее часы человеческие
Задним фоном вечного и уникального.
Сила непосредственной скромной потребности
Облегчила тяжелый каркас человеческих дней
И перегруженную массу его внешних нужд
До первого тонкого лоскута простых нужд животных,
И могучая дикость примитивной земли,
И раздумывающее множество терпеливых деревьев
И сапфирный досуг небес размышляющих,
И торжественный вес проходящих медленно месяцев
Оставили в ее глубине место для мысли и Бога.
Там был лучезарный пролог ее драмы.
Пятнышко для шага на землю вечности,
Установленное в монастырском стремлении лесов
И наблюдаемое устремленностью пиков,
Приближалось через золотое раскрытие во Времени,
Где слушающая тишина оставляла слово несказанное
И часы забывали пройти к перемене и горю.
Сюда со внезапностью прихода божественного,
Повторяя первого нисхождения чудо,
Изменяя к восторгу тупой земной круг,
Любовь пришла к ней, пряча тень, Смерть.
Легко в ней она нашла свой храм совершенный.
Впервые с тех пор, как рост к небесам земного создания начался,
На протяжении всего долгого испытания расы,
Никогда более редкое создание не несло ее луч,
Этот пылающий тест божества в наших частях,
Молнию с небес к нашим пучинам.
Все в ней на род более благородный указывало.
Близкий к шири земли, сокровенно к небесам близкий,
Возвышенный и сладкий ее юный широко видящий дух,
Путешествующий через миры великолепия и покоя,
Перелетел пути Мысли к нерожденным вещам.
Пылка была ее самоуравновешенная незапинающаяся воля;
Ее ум, белой искренности море,
Страстный в потоке, не имел ни одной мутной волны.
Словно в динамичном и мистическом танце
Жрица безупречных экстазов,
Вдохновляемая и управляемая из свода являющего Истины,
Двигалась в некой пророческой пещере богов,
Сердце безмолвия в руках радости
Заселяло созидательными богатыми ударами
Тело, подобное рассвета параболе,
Что казалось для завуалированной божественности нишей
Или золотой храмовой дверью к вещам запредельным.
Бессмертные ритмы качались в ее временем рожденных шагах;
Ее взгляд, ее улыбка пробуждали небесное чувство
Даже в земном веществе, и их интенсивный восторг
Изливал небесную красоту на жизни людей.
Широкая самоотдача была ее актом врожденным;
Великодушие, как моря иль неба,
Окружало своим величием все приходящее
И давало ощущение возвеличивания мира:
Ее доброжелательная забота была сладким умеренным солнцем,
Ее высокая страсть - голубых небес равновесием.
Как может душа лететь подобно птице преследуемой,
Спасающейся на крыльях усталых от мира штормов,
И достигнуть покоя, как груди памятной,
В небесах безопасности и великолепного мягкого отдыха,
Так можно было испить жизнь опять в потоках медового огня,
Вновь вернуть привычку к счастью утраченную,
Чувствовать ее яркой природы окружение славное,
И расправить радость в ее тепле и правлении цвета.
Глубина сострадания, убежище тихое,
Ее внутренняя помощь отпирала ворота на небо;
Любовь в ней была шире вселенной,
Весь мир мог найти убежище в одном ее сердце.
Великое неудовлетворенное божество здесь могло жить:
Избавленное от карликовой самости спертого воздуха,
Ее настроение могло приютить его дыхание более высокое,
Духовное, что могло сделать все вещи божественными.
Ибо даже ее бездны были секретами света.
Она была одновременно молчанием и словом,
Континентом самораспространяющегося мира,
Океаном ровного девственного пламени;
Сила, тишина богов были ее.
В ней Любовь нашла ширь подобную собственной
И свой высокий горячий эфир перенесла на другую основу,
И двигалась в ней как в своем естественном доме.
В ней она встретила свою собственную вечность.

До той поры ни одна траурная линия не пересекала тот луч.
На хрупкой груди этой ненадежной земли
С той поры, как ее орбита взирающая в своем ограниченном дыханием доме,
Раскрывающаяся с симпатией на более счастливые звезды,
Где жизнь не подвержена перемене печальной,
Помнила красоту, которую игнорируют веки, подчиненные смерти,
И удивлялась на этот мир хрупких форм,
Несомый на лоскутах-парусах мерцающего Времени,
Безнаказанность нерожденных Могучих была ее.
Хотя она училась нести груз человеческий,
Ее шаг еще сохранял меру богов.
Дыхание земли не смогло замутнить это блестящее зеркало:
Пылью нашей смертной атмосферы незапятнанное,
Оно еще отражало духовную радость небес.
Те, кто жил внутри ее света, почти видели
Ее друга детства в вечных сферах,
Из своих недосягаемых царств нисходящего
В ее прихода притягивающего пробуждение светлое,
Огненно-белого дракона-птицу блаженства бескрайнего,
Парящего на горящих крыльях над ее днями:
Небесный спокойный защитник посланное дитя охранял.
Пылающая орбита была ее границами ранними,
Годы подобны золотым одеяниям проходящих богов;
Ее юность восседала на троне в счастье спокойном.
Но радость не может без конца продолжаться:
Есть в земных вещах темнота,
Что не выносит долго слишком довольную ноту.
На нее неизбежная Рука легла тоже.
Вооруженное Бессмертие терпело западню Времени.
С ней имел дело тот, кто обремененное встречает величие.
Назначающий испытание и путь,
Тот, кто избирает в этом истреблении души
Смерть, падение и горе как шпоры духа,
Сомнительное божество со своим факелом боли
Осветило бездны незавершенного мира
И позвало ее заполнить ее широкой собой пучину.
Величественный и безжалостный в облике спокойном своем,
Поднимающий ужасную стратегию Вечного,
Он мерил трудность могуществом
И рыл более глубокую бездну, которую должны пересечь все.
Язвя ее элементы божественнейшие,
Ее сердце родственным борющемуся человеческому сердцу он делал
И принуждал ее силу следовать ее предопределенной дороге.
Для этого она приняла дыхание смертное;
Она бороться с Тенью пришла
И должна загадку человеческого рождения встретить
И краткое усилие жизни в ночи безмолвной Материи.
Либо с Неведением и смертью мириться,
Либо прорубать дороги Бессмертию,
Выиграть или проиграть игру для человека божественную, -
Было ее души предметом спора, разрешаемого костями Судьбы.
Но не затем, чтобы страдать и подчиняться она была рождена;
Вести, освобождать было ее славной ролью.
Здесь не было ткани производства земного,
Пригодной для однодневного пользования занятыми беззаботными Силами.
Образ, дрожащий на экране Судьбы,
Наполовину оживленный для показа минутного,
Или отвергнутый на океане Желания,
Брошенный в водовороты в безжалостном спорте
И швыряемый в Обстоятельства пропасти,
Создание, под ярмом сгибаться рожденное,
Имущество и игрушка господ Времени
Или еще одна пешка, которой суждено быть передвинутой
На одно медленное движение вперед на неизмеримой доске
В шахматной партии земной души с Роком,-
Таков человеческий образ, рисуемый Временем.
Здесь сознательная оправа была, саморожденная Сила.
В этой загадке сумерек Богов,
В этом медленном и странном компромиссе нелегком
Между ограничивающей Природой и безграничной Душою,
Где все должно двигаться между упорядоченным Случаем
И безразличной слепой Неизбежностью,
Слишком высоко разгораться духовный огонь не осмеливается.
Но стоит встретить ему интенсивное изначальное Пламя,
Ответное касание может все созданные мерки смести
И земля осядет под Бесконечности весом.
Этот необъятный материальный мир есть тюрьма:
На каждой дороге стоит вооруженный каменноглазый Закон,
У каждых ворот огромные неясные стражи шагают.
Трибунал серый Неведения,
Инквизиция священников Ночи
Восседают над приговором авантюристке-душе,
И таблицы дуальные и нормы Кармические
В нас обуздывают Титана и Бога:
Боль со своей плетью, радость со своей серебряной взяткой
Сторожат Колеса неподвижность кружащую.
Оковы надеты на высоко взбирающийся разум,
Печать ставится на слишком большое широко открытое сердце;
Смерть останавливает странствующего открывателя, Жизнь.
Так стоит трон Несознания в безопасности,
Пока медленные витки эпох проходят
И Животное пасется за священной оградой,
И золотой Ястреб пересечь небеса больше не может.
Но кто-то встал и зажег безграничное пламя.
Осужденная темною Силой, что ненавидит любое блаженство,
На ужасном суде, где жизнь должна за радость платить,
Приговоренная судьей механическим
На болезненное наказание людскими надеждами,
Свою голову она не склонила перед непреклонным декретом,
Обнажая свое сердце беспомощное удару судьбы.
Так в человеке склоняется и склоняться должна рожденная разумом воля,
Послушная законам, установленным издревле,
Без апелляции принимающая низших богов.
В нее сверхчеловеческое свое семя бросило,
Свои могучие крылья мечты сложить неспособный
Ее дух отказался держаться за обычную почву
Или, находя золотое значение всей жизни разграбленным,
Мириться с землей, вычеркнутой из звездного списка,
Или гасить черным отчаянием свет, данный Богом.
Привыкшее к вечному, к истинному,
Ее существо, осознающее свои истоки божественные,
Не просило облегчения от боли у смертной хрупкости,
Не латало неудачу компромиссом иль сделкой.
Работу она должна была сделать, слово сказать:
Записывая историю своей души незаконченную
В мысли и действия, выгравированные в книге Природы,
Она не согласилась светлую страницу закрыть,
Прервать свое общение с вечностью
Или поставить слабовольного согласия подпись
Под грубым балансом мирового обмена.
Сила в ней, что трудилась с тех пор, как земля была сделана,
В жизнь великий план мировой проводящая,
Преследующая в смерти бессмертные цели,
Крушения бесплодную роль принять отказалась,
Утратить смысл ее рождения во Времени,
Повиноваться правлению случайного факта
Или уступить ее высокую судьбу проходящему Случаю.
В самой себе она нашла свое высокую крепость;
Железному закону она противопоставила свое суверенное право:
Свою одинокую волю противопоставила космическому правилу.
Остановить колеса Рока это величие поднялось.
От удара Незримого в ее ворота сокрытые
Ее сила, сделанная более великой касанием молнии,
Пробудилась от дремы в тайнике ее сердца.
Удар Того, кто убивает и спасает, оно ощутило.
Минуя границу ужасную, которую ни один глаз видеть не может,
Преграждающую страшный маршрут, который изменить ничья воля не может,
Она встречала вселенной орудия;
На пути катящихся колес встало сердце:
Приостановились перед разумом работы гигантские,
Вселенские окаменевшие обычаи встретили пламя души.
Магические рычаги внезапно ухвачены,
Что проводят завуалированного Невыразимого волю безвременную:
Царственная идея, молитва, мастерский акт
Могут силу человека связать с трансцендентальной Силой.
Тогда чудо общим становится правилом.
Одно могучее действие может ход вещей изменить.
Одинокая мысль всемогущей становится.
Все сейчас кажется массивной машиной Природы;
Бесконечное рабство у материального правила
И жесткая цепь детерминизма долгого,
Ее прочные и неизменные привычки, Законом прикидывающиеся,
Ее искусного несознательного механизма империя
Аннулируют претензию человека на своей воли свободу.
Он среди машин - тоже машина;
Мозг-поршень формы мысли печатает,
Стучащее сердце выбивает виды эмоций;
Душу бесчувственная фабрикует энергия.
Или фигура мира знаки являет
Связного Случая, ее старые шаги повторяющего
В кругах вокруг постов пограничных Материи.
Случайная серия событий бессмысленных,
Которую иллюзорным смыслом наделяет рассудок, есть здесь.
Или эмпирической Жизни инстинктивные поиски,
Или колоссальная работа невежественного широкого разума.
Но мудрость приходит и внутри растет видение:
Тогда инструмент Природы ее царем себя коронует;
Он чувствует свою самость свидетельствующую и силу сознательную;
Его душа отшагивает назад и высочайший Свет видит.
Божество стоит позади грубой машины.
Эта истина врывается в триумфе огня;
Победа для Бога в человеке была завоевана,
Свой скрытый лик явила божественность.
Мать Мира в ней сейчас поднялась.
Живой выбор отменил мертвый поворот холодный судьбы,
Поставил ногу духа на Обстоятельство,
Бесчувственное ужасное катящееся Колесо оттолкнул
И остановил молчаливый марш Неизбежности.
С вечных пиков пылающий воин,
Уполномоченный взять запретные закрытые двери,
Сбил с лица Смерти ее немой Абсолют
И сокрушил границы сознания и Времени.

Конец песни второй