Шри Ауробиндо, "Савитри: Легенда и Символ"

Книга Первая

Sri Aurobindo, "Savitri: a Legend and a Symbol"

Book One

Canto II	Песнь вторая
The Issue	Предмет спора
Awhile, withdrawn in secret fields of thought,	Между тем, удалившись в поля тайные мысли,
Her mind moved in a many-imaged past	Ее ум двигался в многообразном прошлом,
That lived again and saw its end approach:	Что жило опять и видело своего конца приближение:
Dying, it lived imperishably in her;	Умирая, оно нерушимо в ней жило;
Transient and vanishing from transient eyes,	Преходящее и исчезающее из глаз преходящих,
Invisible, a fateful ghost of self,	Невидимое, роковой призрак себя,
It bore the future on its phantom breast.	На своей фантомной груди оно несло будущее.
Along the fleeting event's far-backward trail	По тропинке пролетавших событий, назад далеко убегающей,
Regressed the stream of the insistent hours,	Двигался вспять поток упорных часов
And on the bank of the mysterious flood	И на берегу разлива мистического,
Peopled with well-loved forms now seen no more	Населенного любимыми обликами, ныне больше не видимыми,
And the subtle images of things that were,	И тонкими образами вещей, что прошли,
Her witness spirit stood reviewing Time.	Ее свидетельствующий дух, обозревая Время, стоял.
All that she once had hoped and dreamed and been,	Все, на что она когда-то надеялась, о чем мечтала, что было,
Flew past her eagle-winged through memory's skies.	Летело мимо нее на орлиных крыльях через небеса памяти.
As in a many-hued flaming inner dawn,	Словно в многоцветном внутреннем рассвете пылающем
Her life's broad highways and its sweet bypaths	Ее жизни дороги широкие и сладкие тропы
Lay mapped to her sun-clear recording view,	Лежали, под ее солнечно-ясным запечатлевающим взглядом прочерченные
From the bright country of her childhood's days	Из светлой страны дней ее детства
And the blue mountains of her soaring youth	И голубых гор ее воспаряющей юности,
And the paradise groves and peacock wings of Love	И райских рощ и павлиньих крыльев Любви
To joy clutched under the silent shadow of doom	К радости, ухваченной под тенью рока безмолвной,
In a last turn where heaven raced with hell.	В повороте последнем, где состязались небеса с адом.
Twelve passionate months led in a day of fate.	Двенадцать месяцев страстных вели в день судьбы.
An absolute supernatural darkness falls	Абсолютная сверхъестественная падает тьма
On man sometimes when he draws near to God:	На человека порой, когда он приближается к Богу:
An hour arrives when fail all Nature's means;	Час приходит, когда бессильны все средства Природы;
Forced out from the protecting Ignorance	Из защищающего Неведения вытолкнутый
And flung back on his naked primal need,	И отброшенный к своей обнаженной главной нужде,
He at length must cast from him his surface soul	Он, наконец, должен выбросить из себя свою душу поверхностную
And be the ungarbed entity within:	И быть сущностью неприкрытой внутри:
That hour had fallen now on Savitri.	Этот час теперь настал для Савитри.
A point she had reached where life must be in vain	Она точки достигла, где либо жизнь должна оказаться напрасной,
Or, in her unborn element awake,	Либо, в ее нерожденном элементе разбуженная,
Her will must cancel her body's destiny.	Ее воля должна отменить судьбу ее тела.
For only the unborn spirit's timeless power	Ибо только нерожденного духа сила безвременная
Can lift the yoke imposed by birth in Time.	Поднять может ярмо, навязанное рождением во Времени.
Only the Self that builds this figure of self	Только Сам, что строит эту фигуру себя,
Can rase the fixed interminable line	Может стереть эту фиксированную бесконечную линию,
That joins these changing names, these numberless lives,	Что соединяет эти меняющиеся имена, эти несчетные жизни,
These new oblivious personalities	Эти забывчивые персональности новые
And keeps still lurking in our conscious acts	И хранит, все же, таящийся в наших сознательных актах
The trail of old forgotten thoughts and deeds,	След старых забытых мыслей и дел,
Disown the legacy of our buried selves,	Отвергнуть наследство наших похороненных самостей,
The burdensome heirship to our vanished forms	Обременительное наследование нашим исчезнувшим формам,
Accepted blindly by the body and soul.	Допускаемое слепо душою и телом.
An episode in an unremembered tale,	Эпизод в незапамятной повести,
Its beginning lost, its motive and plot concealed,	Ее начало утеряно, ее мотив и фабула скрыты,
A once living story has prepared and made	Жившая когда-то история создала и подготовила
Our present fate, child of past energies.	Наш настоящий удел, ребенка прошлых энергий.
The fixity of the cosmic sequences	Фиксированность космических последовательностей,
Fastened with hidden inevitable links	Скрепленных скрытыми неизбежными звеньями,
She must disrupt, dislodge by her soul's force	Она должна разорвать, вытеснить своей души силой
Her past, a block on the Immortal's road,	Свое прошлое, преграду на дороге Бессмертного,
Make a rased ground and shape anew her fate.	Сделать разрушенную почву и форму своей судьбой заново.
A colloquy of the original Gods	Разговор изначальных Богов,
Meeting upon the borders of the unknown,	Встречающих на границах неведомого,
Her soul's debate with embodied Nothingness	Ее души спор с воплощенным Ничто
Must be wrestled out on a dangerous dim background:	Должен быть выигран на фоне опасном, неясном:
Her being must confront its formless Cause,	Ее существо должно встать лицом к лицу со своей Причиной бесформенной,
Against the universe weigh its single self.	Против вселенной положить на весы свою самость единственную.
On the bare peak where Self is alone with Nought	На нагом пике, где Сам один на один с Ничто
And life has no sense and love no place to stand,	И жизнь не имеет смысла, а любовь - места стоять,
She must plead her case upon extinction's verge,	Она должна защищать свое дело на краю угасания,
In the world's death-cave uphold life's helpless claim	В пещере мира смертельной беспомощное требование жизни отстаивать
And vindicate her right to be and love.	И доказать свое право быть и любить.
Altered must be Nature's harsh economy;	Изменена должна быть Природы экономика грубая;
Acquittance she must win from her past's bond,	Она должна завоевать освобождение от оков своего прошлого,
An old account of suffering exhaust,	Страдания старый счет погасить,
Strike out from Time the soul's long compound debt	Старый долг души из Времени вычеркнуть,
And the heavy servitudes of the Karmic Gods,	И избавиться от тяжелого рабства у Богов Кармы,
The slow revenge of unforgiving Law	Непрощающего Закона медленной мести
And the deep need of universal pain	И глубокой необходимости в боли всеобщей,
And hard sacrifice and tragic consequence.	И тяжкой жертвы, и трагического следствия.
Out of a timeless barrier she must break,	Из-за безвременного барьера она должна вырваться,
Penetrate with her thinking depths the Void's monstrous hush,	Своими глубинами мыслящими пропитать чудовищную тишину Пустоты,
Look into the lonely eyes of immortal Death	Смотреть в одинокие глаза Смерти бессмертной
And with her nude spirit measure the Infinite's night.	И своим нагим духом мерить ночь Бесконечности.
The great and dolorous moment now was close.	Великий и печальный момент был сейчас близко.
A mailed battalion marching to its doom,	Войско в доспехах, марширующее к своему року,
The last long days went by with heavy tramp,	Последние долгие дни прошли тяжкой поступью,
Long but too soon to pass, too near the end.	Долгие, но слишком быстро прошедшие, к концу слишком близкие.
Alone amid the many faces loved,	Один среди множества возлюбленных лиц,
Aware among unknowing happy hearts,	Знающий среди неведающих счастливых сердец,
Her armoured spirit kept watch upon the hours	Ее вооруженных дух наблюдал за часами,
Listening for a foreseen tremendous step	Прислушиваясь к предвиденному ужасному шагу
In the closed beauty of the inhuman wilds.	В близкой красе дебрей безлюдных.
A combatant in silent dreadful lists,	Боец на безмолвной страшной арене,
The world unknowing, for the world she stood:	В мире неведающем, она стояла за мир:
No helper had she save the Strength within;	Помощника у нее кроме Силы внутри не было;
There was no witness of terrestrial eyes;	Там не было земных глаз свидетельства;
The Gods above and Nature sole below	Боги свыше, одна Природа внизу
Were the spectators of that mighty strife.	Были зрителями этого могучего спора.
Around her were the austere sky-pointing hills,	Вокруг нее были суровые в небо глядящие горы
And the green murmurous broad deep-thoughted woods	И зеленый шепот глубокомысленных обширных лесов,
Muttered incessantly their muffled spell.	Свои приглушенные заклинания непрерывно бормочущих.
A dense magnificent coloured self-wrapped life	Густая, пышная, пестрая самозакутанная жизнь
Draped in the leaves' vivid emerald monotone	Драпировалась в яркую монотонность изумрудную листьев
And set with chequered sunbeams and blithe flowers	И пробивающимися лучами солнца и цветами веселыми
Immured her destiny's secluded scene.	Окружала ее судьбы уединенную сцену.
There had she grown to the stature of her spirit:	Здесь должна она вырасти в своего духа фигуру:
The genius of titanic silences	Безмолвий титанических гений
Steeping her soul in its wide loneliness	В свое широкое одиночество душу ее погружающий,
Had shown to her her self's bare reality	Показал ей ее самости нагую реальность
And mated her with her environment.	И сочетал ее с ее окружением.
Its solitude greatened her human hours	Его уединение возвеличило ее часы человеческие
With a background of the eternal and unique.	Задним фоном вечного и уникального.
A force of spare direct necessity	Сила непосредственной скромной потребности
Reduced the heavy framework of man's days	Облегчила тяжелый каркас человеческих дней
And his overburdening mass of outward needs	И перегруженную массу его внешних нужд
To a first thin strip of simple animal wants,	До первого тонкого лоскута простых нужд животных,
And the mighty wildness of the primitive earth	И могучая дикость примитивной земли,
And the brooding multitude of patient trees	И раздумывающее множество терпеливых деревьев
And the musing sapphire leisure of the sky	И сапфирный досуг небес размышляющих,
And the solemn weight of the slowly-passing months	И торжественный вес проходящих медленно месяцев
Had left in her deep room for thought and God.	Оставили в ее глубине место для мысли и Бога.
There was her drama's radiant prologue lived.	Там был лучезарный пролог ее драмы.
A spot for the eternal's tread on earth	Пятнышко для шага на землю вечности,
Set in the cloistral yearning of the woods	Установленное в монастырском стремлении лесов
And watched by the aspiration of the peaks	И наблюдаемое устремленностью пиков,
Appeared through an aureate opening in Time,	Приближалось через золотое раскрытие во Времени,
Where stillness listening felt the unspoken word	Где слушающая тишина оставляла слово несказанное
And the hours forgot to pass towards grief and change.	И часы забывали пройти к перемене и горю.
Here with the suddenness divine advents have,	Сюда со внезапностью прихода божественного,
Repeating the marvel of the first descent,	Повторяя первого нисхождения чудо,
Changing to rapture the dull earthly round,	Изменяя к восторгу тупой земной круг,
Love came to her hiding the shadow, Death.	Любовь пришла к ней, пряча тень, Смерть.
Well might he find in her his perfect shrine.	Легко в ней она нашла свой храм совершенный.
Since first the earth-being's heavenward growth began,	Впервые с тех пор, как рост к небесам земного создания начался,
Through all the long ordeal of the race,	На протяжении всего долгого испытания расы,
Never a rarer creature bore his shaft,	Никогда более редкое создание не несло ее луч,
That burning test of the godhead in our parts,	Этот пылающий тест божества в наших частях,
A lightning from the heights on our abyss.	Молнию с небес к нашим пучинам.
All in her pointed to a nobler kind.	Все в ней на род более благородный указывало.
Near to earth's wideness, intimate with heaven,	Близкий к шири земли, сокровенно к небесам близкий,
Exalted and swift her young large-visioned spirit	Возвышенный и сладкий ее юный широко видящий дух,
Voyaging through worlds of splendour and of calm	Путешествующий через миры великолепия и покоя,
Overflew the ways of Thought to unborn things.	Перелетел пути Мысли к нерожденным вещам.
Ardent was her self-poised unstumbling will;	Пылка была ее самоуравновешенная незапинающаяся воля;
Her mind, a sea of white sincerity,	Ее ум, белой искренности море,
Passionate in flow, had not one turbid wave.	Страстный в потоке, не имел ни одной мутной волны.
As in a mystic and dynamic dance	Словно в динамичном и мистическом танце
A priestess of immaculate ecstasies	Жрица безупречных экстазов,
Inspired and ruled from Truth's revealing vault	Вдохновляемая и управляемая из свода являющего Истины,
Moves in some prophet cavern of the gods,	Двигалась в некой пророческой пещере богов,
A heart of silence in the hands of joy	Сердце безмолвия в руках радости
Inhabited with rich creative beats	Заселяло созидательными богатыми ударами
A body like a parable of dawn	Тело, подобное рассвета параболе,
That seemed a niche for veiled divinity	Что казалось для завуалированной божественности нишей
Or golden temple-door to things beyond.	Или золотой храмовой дверью к вещам запредельным.
Immortal rhythms swayed in her time-born steps;	Бессмертные ритмы качались в ее временем рожденных шагах;
Her look, her smile awoke celestial sense	Ее взгляд, ее улыбка пробуждали небесное чувство
Even in earth-stuff, and their intense delight	Даже в земном веществе, и их интенсивный восторг
Poured a supernal beauty on men's lives.	Изливал небесную красоту на жизни людей.
A wide self-giving was her native act;	Широкая самоотдача была ее актом врожденным;
A magnanimity as of sea or sky	Великодушие, как моря иль неба,
Enveloped with its greatness all that came	Окружало своим величием все приходящее
And gave a sense as of a greatened world:	И давало ощущение возвеличивания мира:
Her kindly care was a sweet temperate sun,	Ее доброжелательная забота была сладким умеренным солнцем,
Her high passion a blue heaven's equipoise.	Ее высокая страсть - голубых небес равновесием.
As might a soul fly like a hunted bird,	Как может душа лететь подобно птице преследуемой,
Escaping with tired wings from a world of storms,	Спасающейся на крыльях усталых от мира штормов,
And a quiet reach like a remembered breast,	И достигнуть покоя, как груди памятной,
In a haven of safety and splendid soft repose	В небесах безопасности и великолепного мягкого отдыха,
One could drink life back in streams of honey-fire,	Так можно было испить жизнь опять в потоках медового огня,
Recover the lost habit of happiness,	Вновь вернуть привычку к счастью утраченную,
Feel her bright nature's glorious ambience,	Чувствовать ее яркой природы окружение славное,
And preen joy in her warmth and colour's rule.	И расправить радость в ее тепле и правлении цвета.
A deep of compassion, a hushed sanctuary,	Глубина сострадания, убежище тихое,
Her inward help unbarred a gate in heaven;	Ее внутренняя помощь отпирала ворота на небо;
Love in her was wider than the universe,	Любовь в ней была шире вселенной,
The whole world could take refuge in her single heart.	Весь мир мог найти убежище в одном ее сердце.
The great unsatisfied godhead here could dwell:	Великое неудовлетворенное божество здесь могло жить:
Vacant of the dwarf self's imprisoned air,	Избавленное от карликовой самости спертого воздуха,
Her mood could harbour his sublimer breath	Ее настроение могло приютить его дыхание более высокое,
Spiritual that can make all things divine.	Духовное, что могло сделать все вещи божественными.
For even her gulfs were secrecies of light.	Ибо даже ее бездны были секретами света.
At once she was the stillness and the word,	Она была одновременно молчанием и словом,
A continent of self-diffusing peace,	Континентом самораспространяющегося мира,
An ocean of untrembling virgin fire;	Океаном ровного девственного пламени;
The strength, the silence of the gods were hers.	Сила, тишина богов были ее.
In her he found a vastness like his own,	В ней Любовь нашла ширь подобную собственной
His high warm subtle ether he refound	И свой высокий горячий эфир перенесла на другую основу,
And moved in her as in his natural home.	И двигалась в ней как в своем естественном доме.
In her he met his own eternity.	В ней она встретила свою собственную вечность.
Till then no mournful line had barred this ray.	До той поры ни одна траурная линия не пересекала тот луч.
On the frail breast of this precarious earth,	На хрупкой груди этой ненадежной земли
Since her orbed sight in its breath-fastened house,	С той поры, как ее орбита взирающая в своем ограниченном дыханием доме,
Opening in sympathy with happier stars	Раскрывающаяся с симпатией на более счастливые звезды,
Where life is not exposed to sorrowful change,	Где жизнь не подвержена перемене печальной,
Remembered beauty death-claimed lids ignore	Помнила красоту, которую игнорируют веки, подчиненные смерти,
And wondered at this world of fragile forms	И удивлялась на этот мир хрупких форм,
Carried on canvas-strips of shimmering Time,	Несомый на лоскутах-парусах мерцающего Времени,
The impunity of unborn Mights was hers.	Безнаказанность нерожденных Могучих была ее.
Although she leaned to bear the human load,	Хотя она училась нести груз человеческий,
Her walk kept still the measures of the gods.	Ее шаг еще сохранял меру богов.
Earth's breath had failed to stain that brilliant glass:	Дыхание земли не смогло замутнить это блестящее зеркало:
Unsmeared with the dust of our mortal atmosphere	Пылью нашей смертной атмосферы незапятнанное,
It still reflected heaven's spiritual joy.	Оно еще отражало духовную радость небес.
Almost they saw who lived within her light	Те, кто жил внутри ее света, почти видели
Her playmate in the sempiternal spheres	Ее друга детства в вечных сферах,
Descended from its unattainable realms	Из своих недосягаемых царств нисходящего
In her attracting advent's luminous wake,	В ее прихода притягивающего пробуждение светлое,
The white-fire dragon-bird of endless bliss	Огненно-белого дракона-птицу блаженства бескрайнего,
Drifting with burning wings above her days:	Парящего на горящих крыльях над ее днями:
Heaven's tranquil shield guarded the missioned child.	Небесный спокойный защитник посланное дитя охранял.
A glowing orbit was her early term,	Пылающая орбита была ее границами ранними,
Years like gold raiment of the gods that pass;	Годы подобны золотым одеяниям проходящих богов;
Her youth sat throned in calm felicity.	Ее юность восседала на троне в счастье спокойном.
But joy cannot endure until the end:	Но радость не может без конца продолжаться:
There is a darkness in terrestrial things	Есть в земных вещах темнота,
That will not suffer long too glad a note.	Что не выносит долго слишком довольную ноту.
On her too closed the inescapable Hand:	На нее неизбежная Рука легла тоже.
The armed Immortal bore the snare of Time.	Вооруженное Бессмертие терпело западню Времени.
One dealt with her who meets the burdened great.	С ней имел дело тот, кто обремененное встречает величие.
Assigner of the ordeal and the path	Назначающий испытание и путь,
Who chooses in this holocaust of the soul	Тот, кто избирает в этом истреблении души
Death, fall and sorrow as the spirit's goads,	Смерть, падение и горе как шпоры духа,
The dubious godhead with his torch of pain	Сомнительное божество со своим факелом боли
Lit up the chasm of the unfinished world	Осветило бездны незавершенного мира
And called her to fill with her vast self the abyss.	И позвало ее заполнить ее широкой собой пучину.
August and pitiless in his calm outlook,	Величественный и безжалостный в облике спокойном своем,
Heightening the Eternal's dreadful strategy,	Поднимающий ужасную стратегию Вечного,
He measured the difficulty with the might	Он мерил трудность могуществом
And dug more deep the gulf that all must cross.	И рыл более глубокую бездну, которую должны пересечь все.
Assailing her divinest elements,	Язвя ее элементы божественнейшие,
He made her heart kin to the striving human heart	Ее сердце родственным борющемуся человеческому сердцу он делал
And forced her strength to its appointed road.	И принуждал ее силу следовать ее предопределенной дороге.
For this she had accepted mortal breath;	Для этого она приняла дыхание смертное;
To wrestle with the Shadow she had come	Она бороться с Тенью пришла
And must confront the riddle of man's birth	И должна загадку человеческого рождения встретить
And life's brief struggle in dumb Matter's night.	И краткое усилие жизни в ночи безмолвной Материи.
Whether to bear with Ignorance and death	Либо с Неведением и смертью мириться,
Or hew the ways of Immortality,	Либо прорубать дороги Бессмертию,
To win or lose the godlike game for man,	Выиграть или проиграть игру для человека божественную, -
Was her soul's issue thrown with Destiny's dice.	Было ее души предметом спора, разрешаемого костями Судьбы.
But not to submit and suffer was she born;	Но не затем, чтобы страдать и подчиняться она была рождена;
To lead, to deliver was her glorious part.	Вести, освобождать было ее славной ролью.
Here was no fabric of terrestrial make	Здесь не было ткани производства земного,
Fit for a day's use by busy careless Powers.	Пригодной для однодневного пользования занятыми беззаботными Силами.
An image fluttering on the screen of Fate,	Образ, дрожащий на экране Судьбы,
Half-animated for a passing show,	Наполовину оживленный для показа минутного,
Or a castaway on the ocean of Desire	Или отвергнутый на океане Желания,
Flung to the eddies in a ruthless sport	Брошенный в водовороты в безжалостном спорте
And tossed along the gulfs of Circumstance,	И швыряемый в Обстоятельства пропасти,
A creature born to bend beneath the yoke,	Создание, под ярмом сгибаться рожденное,
A chattel and a plaything of Time's lords,	Имущество и игрушка господ Времени
Or one more pawn who comes destined to be pushed	Или еще одна пешка, которой суждено быть передвинутой
One slow move forward on a measureless board	На одно медленное движение вперед на неизмеримой доске
In the chess-play of the earth-soul with Doom,-	В шахматной партии земной души с Роком,-
Such is the human figure drawn by Time.	Таков человеческий образ, рисуемый Временем.
A conscious frame was here, a self-born Force.	Здесь сознательная оправа была, саморожденная Сила.
In this enigma of the dusk of God,	В этой загадке сумерек Богов,
This slow and strange uneasy compromise	В этом медленном и странном компромиссе нелегком
Of limiting Nature with a limitless Soul,	Между ограничивающей Природой и безграничной Душою,
Where all must move between an ordered Chance	Где все должно двигаться между упорядоченным Случаем
And an uncaring blind Necessity,	И безразличной слепой Неизбежностью,
Too high the fire spiritual dare not blaze.	Слишком высоко разгораться духовный огонь не осмеливается.
If once it met the intense original Flame,	Но стоит встретить ему интенсивное изначальное Пламя,
An answering touch might shatter all measures made	Ответное касание может все созданные мерки смести
And earth sink down with the weight of the Infinite.	И земля осядет под Бесконечности весом.
A gaol is this immense material world:	Этот необъятный материальный мир есть тюрьма:
Across each road stands armed a stone-eyed Law,	На каждой дороге стоит вооруженный каменноглазый Закон,
At every gate the huge dim sentinels pace.	У каждых ворот огромные неясные стражи шагают.
A grey tribunal of the Ignorance,	Трибунал серый Неведения,
An Inquisition of the priests of Night	Инквизиция священников Ночи
In judgment sit on the adventurer soul,	Восседают над приговором авантюристке-душе,
And the dual tables and the Karmic norm	И таблицы дуальные и нормы Кармические
Restrain the Titan in us and the God:	В нас обуздывают Титана и Бога:
Pain with its lash, joy with its silver bribe	Боль со своей плетью, радость со своей серебряной взяткой
Guard the Wheel's circling immobility.	Сторожат Колеса неподвижность кружащую.
A bond is put on the high-climbing mind,	Оковы надеты на высоко взбирающийся разум,
A seal on the too large wide-open heart;	Печать ставится на слишком большое широко открытое сердце;
Death stays the journeying discoverer, Life.	Смерть останавливает странствующего открывателя, Жизнь.
Thus is the throne of the Inconscient safe	Так стоит трон Несознания в безопасности,
While the tardy coilings of the aeons pass	Пока медленные витки эпох проходят
And the Animal browses in the sacred fence	И Животное пасется за священной оградой,
And the gold Hawk can cross the skies no more.	И золотой Ястреб пересечь небеса больше не может.
But one stood up and lit the limitless flame.	Но кто-то встал и зажег безграничное пламя.
Arraigned by the dark Power that hates all bliss	Осужденная темною Силой, что ненавидит любое блаженство,
In the dire court where life must pay for joy,	На ужасном суде, где жизнь должна за радость платить,
Sentenced by the mechanic justicer	Приговоренная судьей механическим
To the afflicting penalty of man's hopes,	На болезненное наказание людскими надеждами,
Her head she bowed not to the stark decree	Свою голову она не склонила перед непреклонным декретом,
Baring her helpless heart to destiny's stroke.	Обнажая свое сердце беспомощное удару судьбы.
So bows and must the mind-born will in man	Так в человеке склоняется и склоняться должна рожденная разумом воля,
Obedient to the statutes fixed of old,	Послушная законам, установленным издревле,
Admitting without appeal the nether gods.	Без апелляции принимающая низших богов.
In her the superhuman cast its seed.	В нее сверхчеловеческое свое семя бросило,
Inapt to fold its mighty wings of dream	Свои могучие крылья мечты сложить неспособный
Her spirit refused to hug the common soil,	Ее дух отказался держаться за обычную почву
Or, finding all life's golden meanings robbed,	Или, находя золотое значение всей жизни разграбленным,
Compound with earth, struck from the starry list,	Мириться с землей, вычеркнутой из звездного списка,
Or quench with black despair the God-given light.	Или гасить черным отчаянием свет, данный Богом.
Accustomed to the eternal and the true,	Привыкшее к вечному, к истинному,
Her being conscious of its divine founts	Ее существо, осознающее свои истоки божественные,
Asked not from mortal frailty pain's relief,	Не просило облегчения от боли у смертной хрупкости,
Patched not with failure bargain or compromise.	Не латало неудачу компромиссом иль сделкой.
A work she had to do, a word to speak:	Работу она должна была сделать, слово сказать:
Writing the unfinished story of her soul	Записывая историю своей души незаконченную
In thoughts and actions graved in Nature's book,	В мысли и действия, выгравированные в книге Природы,
She accepted not to close the luminous page,	Она не согласилась светлую страницу закрыть,
Cancel her commerce with eternity,	Прервать свое общение с вечностью
Or set a signature of weak assent	Или поставить слабовольного согласия подпись
To the brute balance of the world's exchange.	Под грубым балансом мирового обмена.
A force in her that toiled since earth was made,	Сила в ней, что трудилась с тех пор, как земля была сделана,
Accomplishing in life the great world-plan,	В жизнь великий план мировой проводящая,
Pursuing after death immortal aims,	Преследующая в смерти бессмертные цели,
Repugned to admit frustration's barren role,	Крушения бесплодную роль принять отказалась,
Forfeit the meaning of her birth in Time,	Утратить смысл ее рождения во Времени,
Obey the government of the casual fact	Повиноваться правлению случайного факта
Or yield her high destiny up to passing Chance.	Или уступить ее высокую судьбу проходящему Случаю.
In her own self she found her high recourse;	В самой себе она нашла свое высокую крепость;
She matched with the iron law her sovereign right:	Железному закону она противопоставила свое суверенное право:
Her single will opposed the cosmic rule.	Свою одинокую волю противопоставила космическому правилу.
To stay the wheels of Doom this greatness rose.	Остановить колеса Рока это величие поднялось.
At the Unseen's knock upon her hidden gates	От удара Незримого в ее ворота сокрытые
Her strength made greater by the lightning's touch	Ее сила, сделанная более великой касанием молнии,
Awoke from slumber in her heart's recess.	Пробудилась от дремы в тайнике ее сердца.
It bore the stroke of That which kills and saves.	Удар Того, кто убивает и спасает, оно ощутило.
Across the awful march no eye can see,	Минуя границу ужасную, которую ни один глаз видеть не может,
Barring its dreadful route no will can change,	Преграждающую страшный маршрут, который изменить ничья воля не может,
She faced the engines of the universe;	Она встречала вселенной орудия;
A heart stood in the way of the driving wheels:	На пути катящихся колес встало сердце:
Its giant workings paused in front of a mind,	Приостановились перед разумом работы гигантские,
Its stark conventions met the flame of a soul.	Вселенские окаменевшие обычаи встретили пламя души.
A magic leverage suddenly is caught	Магические рычаги внезапно ухвачены,
That moves the veiled Ineffable's timeless will:	Что проводят завуалированного Невыразимого волю безвременную:
A prayer, a master act, a king idea	Царственная идея, молитва, мастерский акт
Can link man's strength to a transcendent Force.	Могут силу человека связать с трансцендентальной Силой.
Then miracle is made the common rule,	Тогда чудо общим становится правилом.
One mighty deed can change the course of things;	Одно могучее действие может ход вещей изменить.
A lonely thought becomes omnipotent.	Одинокая мысль всемогущей становится.
All now seems Nature's massed machinery;	Все сейчас кажется массивной машиной Природы;
An endless servitude to material rule	Бесконечное рабство у материального правила
And long determination's rigid chain,	И жесткая цепь детерминизма долгого,
Her firm and changeless habits aping Law,	Ее прочные и неизменные привычки, Законом прикидывающиеся,
Her empire of unconscious deft device	Ее искусного несознательного механизма империя
Annul the claim of man's free human will.	Аннулируют претензию человека на своей воли свободу.
He too is a machine amid machines;	Он среди машин - тоже машина;
A piston brain pumps out the shapes of thought,	Мозг-поршень формы мысли печатает,
A beating heart cuts out emotion's modes;	Стучащее сердце выбивает виды эмоций;
An insentient energy fabricates a soul.	Душу бесчувственная фабрикует энергия.
Or the figure of the world reveals the signs	Или фигура мира знаки являет
Of a tied Chance repeating her old steps	Связного Случая, ее старые шаги повторяющего
In circles around Matter's binding-posts.	В кругах вокруг постов пограничных Материи.
A random series of inept events	Случайная серия событий бессмысленных,
To which reason lends illusive sense, is here,	Которую иллюзорным смыслом наделяет рассудок, есть здесь.
Or the empiric Life's instinctive search,	Или эмпирической Жизни инстинктивные поиски,
Or a vast ignorant mind's colossal work.	Или колоссальная работа невежественного широкого разума.
But wisdom comes, and vision grows within:	Но мудрость приходит и внутри растет видение:
Then Nature's instrument crowns himself her king;	Тогда инструмент Природы ее царем себя коронует;
He feels his witnessing self and conscious power;	Он чувствует свою самость свидетельствующую и силу сознательную;
His soul steps back and sees the Light supreme.	Его душа отшагивает назад и высочайший Свет видит.
A Godhead stands behind the brute machine.	Божество стоит позади грубой машины.
This truth broke in in a triumph of fire;	Эта истина врывается в триумфе огня;
A victory was won for God in man,	Победа для Бога в человеке была завоевана,
The deity revealed its hidden face.	Свой скрытый лик явила божественность.
The great World-Mother now in her arose:	Мать Мира в ней сейчас поднялась.
A living choice reversed fate's cold dead turn,	Живой выбор отменил мертвый поворот холодный судьбы,
Affirmed the spirit's tread on Circumstance,	Поставил ногу духа на Обстоятельство,
Pressed back the senseless dire revolving Wheel	Бесчувственное ужасное катящееся Колесо оттолкнул
And stopped the mute march of Necessity.	И остановил молчаливый марш Неизбежности.
A flaming warrior from the eternal peaks	С вечных пиков пылающий воин,
Empowered to force the door denied and closed	Уполномоченный взять запретные закрытые двери,
Smote from Death's visage its dumb absolute	Сбил с лица Смерти ее немой Абсолют
And burst the bounds of consciousness and Time.	И сокрушил границы сознания и Времени.
End of Canto Two	Конец песни второй

Оглавление сервера по Интегральной Йоге