Шри Ауробиндо, "Савитри: Легенда и Символ"

Книга Третья

Sri Aurobindo, "Savitri: a Legend and a Symbol"

Book Three

Canto III	Песнь третья
THE HOUSE OF THE SPIRIT AND THE NEW CREATION	Дом Духа и новое творение
A mightier task remained than all he had done.	Более могучая оставалась задача, чем все, что он сделал.
To that he turned from which all being comes,	Он повернулся к Тому, из которого бытие все приходит,
A sign attending from the Secrecy	Внимающий из Тайны знак,
Which knows the Truth ungrasped behind our thoughts	Который знает неуловленную Истину позади наших мыслей
And guards the world with its all-seeing gaze.	И ведет мир своим всевидящим взглядом.
In the unapproachable stillness of his soul,	В своей души тишине неприступной,
Intense, one-pointed, monumental, lone	Интенсивный, однонаправленный, монументальный, уединенный,
Patient he sat like an incarnate hope	Терпеливый он, как инкарнировавшая надежда, сидел,
Motionless on a pedestal of prayer.	Неподвижный на пьедестале молитвы.
A Strength he sought that was not yet on earth,	Он искал силу, которой на земле еще не было,
Help from a Power too great for mortal will,	Помощи от Могущества, для смертной воли слишком великого,
The Light of a Truth now only seen afar,	Света Истины, ныне видимого лишь вдалеке,
A sanction from his high omnipotent Source.	От его высокого всемогущего Источника санкции.
But from the appalling heights there stooped no voice,	Но с пугающих высот не слетало ни голоса;
The timeless lids were closed; no opening came.	Безвременные веки были закрыты; не открывалось ничто.
A neutral helpless void oppressed the years.	Нейтральная беспомощная пустота давила на годы.
In the texture of our bound humanity	В текстуре нашей природы человеческой связанной
He felt the stark resistance huge and dumb	Он ощущал абсолютное сопротивление, немое, огромное,
Of our inconscient and unseeing base,	Нашей несознательной и невидящей базы,
The stubborn mute rejection in Life's depths,	Упрямое, отрицание в глубинах жизни безмолвное,
The ignorant No in the origin of things.	Невежественное Нет в истоке вещей.
A veiled collaboration with the Night	Завуалированное сотрудничество с Ночью
Even in himself survived and hid from his view:	Даже в нем самом выжило и от его зрения пряталось:
Still something in his earthly being kept	Что-то еще в его земном существе сохраняло
Its kinship with the Inconscient whence it came.	Свое родство с Несознанием, откуда пришло оно.
A shadowy unity with a vanished past	Тенистое единство с исчезнувшим прошлым,
Treasured in an old world-frame was lurking there,	Сохраненное в мировом старом каркасе, таилось там,
Secret, unnoted by the illumined mind,	Тайное, не замеченное освещенным умом,
And in subconscious whispers and in dream	И в подсознательных шепотах и во сне
Still murmured at the mind's and spirit's choice.	Еще ворчало над выбором духа и разума.
Its treacherous elements spread like slippery grains	Его предательские элементы распространялись, как скользкие крупицы,
Hoping the incoming Truth might stumble and fall,	Надеясь, что входящая Истина запнется и упадет,
And old ideal voices wandering moaned	И старые идеальные голоса скитаясь стонали
And pleaded for a heavenly leniency	И о снисходительности неба молили
To the gracious imperfections of our earth	К добрым несовершенствам нашей земли
And the sweet weaknesses of our mortal state.	И сладкой слабости нашего состояния смертного.
This now he willed to discover and exile,	Это сейчас он решил обнаружить, изгнать,
The element in him betraying God.	Тот элемент в нем, что предавал Бога.
All Nature's recondite spaces were stripped bare,	Всей Природы пространства неясные обнажены были,
All her dim crypts and corners searched with fire	Все ее тусклые склепы и углы обыскивались с огнем,
Where refugee instincts and unshaped revolts	Где убежавшие инстинкты и бесформенные бунтовщики
Could shelter find in darkness' sanctuary	Могли найти убежище в святилище тьмы
Against the white purity of heaven's cleansing flame.	От белой чистоты очищающего пламени неба.
All seemed to have perished that was undivine:	Все, казалось, погибло, что небожественным было:
Yet some minutest dissident might escape	Однако еще какой-то мельчайший диссидент мог убежать
And still a centre lurk of the blind force.	И еще скрывался слепой силы центр.
For the Inconscient too is infinite;	Ибо бесконечно Несознание тоже;
The more its abysses we insist to sound,	Чем с большим упорством мы стремимся его пучины измерить,
The more it stretches, stretches endlessly.	Тем больше оно простирается, бесконечно вытягивается.
Then lest a human cry should spoil the Truth	Затем, чтобы Истину человеческий крик не ограбил,
He tore desire up from its bleeding roots	Он сорвал желание с его кровоточащих корней
And offered to the gods the vacant place.	И предложил богам свободное место.
Thus could he bear the touch immaculate.	Так он сносить касание безупречного мог.
A last and mightiest transformation came.	Последняя и самая могучая пришла трансформация.
His soul was all in front like a great sea	Его душа была вся впереди, как великое море,
Flooding the mind and body with its waves;	Затопляющее разум и тело своими волнами;
His being, spread to embrace the universe,	Его существо, простертое объять вселенную,
United the within and the without	Объединило внутреннее и внешнее,
To make of life a cosmic harmony,	Чтобы космическую сделать из жизни гармонию,
An empire of the immanent Divine.	Империю Божества имманентного.
In this tremendous universality	В этой огромной универсальности
Not only his soul-nature and mind-sense	Не только его душа-природа и разум-чувство
Included every soul and mind in his,	Заключали каждую душу и каждый разум в его,
But even the life of flesh and nerve was changed	Но была изменена даже жизнь плоти и нерва
And grew one flesh and nerve with all that lives;	И становилась единой плотью и нервом со всем, что живет;
He felt the joy of others as his joy,	Он чувствовал радость других как свою радость,
He bore the grief of others as his grief;	Он нес горе других как свое горе;
His universal sympathy upbore,	Его универсальная симпатия поддерживала,
Immense like ocean, the creation's load	Необъятная как океан, бремя творения,
As earth upbears all beings' sacrifice,	Как земля поддерживает всех существ жертву,
Thrilled with the hidden Transcendent's joy and peace.	Трепеща со скрытого Трансцендентального миром и радостью.
There was no more division's endless scroll;	Там не было больше разделения бесконечного свитка;
One grew the Spirit's secret unity,	Один становился Духа тайным единством,
All nature felt again the single bliss;	Вся Природа вновь ощущала блаженство единое.
There was no cleavage between soul and soul,	Там не было расщелины между одной душой и другою,
There was no barrier between world and God.	Там не было барьера между миром и Богом.
Overpowered were form and memory's limiting line;	Пересилена была форма и ограничивающая линия памяти;
The covering mind was seized and torn apart;	Покрывающий разум был схвачен и сорван;
It was dissolved and now no more could be,	Был растворен и ныне не мог больше быть,
The one Consciousness that made the world was seen;	Одно Сознание, что сделало мир, было видимо;
All now was luminosity and force.	Все сейчас было ярким светом и силой.
Abolished in its last thin fainting trace	Отмененный в своем последнем тонком следе тающем
The circle of the little self was gone;	Ушел круг маленькой самости;
The separate being could no more be felt;	Обособленное существо ощущаться не могло больше;
It disappeared and knew itself no more.	Оно исчезло и больше не знало себя,
Lost in the Spirit's wide identity.	Утраченное в широкой идентичности духа.
His nature grew a movement of the All,	Его природа становилась движением Всего,
Exploring itself to find that all was He,	Исследующим себя, чтобы найти, что все было Им,
His soul was a delegation of the All	Его душа была делегатом Всего,
That turned from itself to join the one Supreme.	Что от себя повернулось, чтобы к одному присоединиться Всевышнему.
Transcended was the human formula;	Превзойдена была человеческая формула;
Man's heart that had obscured the Inviolable	Человека сердце, что затемняло Нерушимого,
Assumed the mighty beating of a god's;	Приняло могучий стук сердца бога;
His seeking mind ceased in the Truth that knows;	Его ищущий разум прекратился в Истине, которая знает;
His life was a flow of the universal life.	Его жизнь была универсальной жизни течением.
He stood fulfilled on the world's highest line	Он стоял, осуществленный, на высшей линии мира,
Awaiting the ascent beyond the world,	Ожидая восхождения за пределы мира,
Awaiting the Descent the world to save.	Ожидая нисхождения, чтобы спасти мир.
A Splendour and a Symbol wrapped the earth,	Великолепие и Символ окутали землю,
Serene epiphanies looked and hallowed vasts	Безоблачное богоявление смотрело и освящало просторы
Surrounded, wise infinitudes were close	Окруженные, мудрые бесконечности были вблизи
And bright remotenesses leaned near and kin.	И светлые дали склонялись, родные и близкие.
Sense failed in that tremendous lucency;	Чувство не в состоянии в той огромной светлоте оказалось;
Ephemeral voices from his hearing fell	Эфемерные голоса из его слуха пали
And Thought potent no more sank large and pale	И Мысль могучая не тонула, большая и бледная,
Like a tired god into mysterious seas.	Как утомленный бог, в мистические моря.
The robes of mortal thinking were cast down	Платья смертного мышления были сброшены вниз,
Leaving his knowledge bare to absolute sight;	Оставляя его знание обнаженным перед абсолютным зрением;
Fate's driving ceased and Nature's sleepless spur:	Правление судьбы прекратилось и бессонные шпоры природы:
The athlete heavings of the will were stilled	Успокоились атлетические вздымания воли
In the Omnipotent's unmoving peace.	Во Всемогущего неподвижном покое.
Life in his members lay down vast and mute;	Жизнь в его членах улеглась, обширная и немая;
Naked, unwalled, unterrified it bore	Обнаженная, не огражденная стенами, не боящаяся, она сносила
The immense regard of Immortality.	Необъятное внимание Бессмертия.
The last movement died and all at once grew still.	Последнее движение умерло, и все сразу стало бездвижным.
A weight that was the unseen Transcendent's hand	Вес, что был незримого Трансцендентального рукою,
Laid on his limbs the spirit's measureless seal,	Положил на его члены печать неизмеримую Духа,
Infinity swallowed him into shoreless trance.	Бесконечность его в безбрежный транс поглотила.
As one who sets his sail towards mysteried shores	Как тот, кто направляет свой парус к мистическим берегам,
Driven through huge oceans by the breath of God,	Увлекаемый через океаны огромные дыханием Бога,
The fathomless below, the unknown around,	Бездонные снизу, вокруг неизвестные,
His soul abandoned the blind star-field, Space.	Его душа покинула слепое звездное поле, Пространство.
Afar from all that makes the measured world,	Далеко от всего, что измеримый мир образует,
Plunging to hidden eternities it withdrew	Ныряя к сокрытым вечностям, она отступила
Back from mind's foaming surface to the Vasts	Назад из пенящейся поверхности разума к Ширям,
Voiceless within us in omniscient sleep.	Безгласным внутри нас во всезнающем сне.
Above the imperfect reach of word and thought,	Над несовершенными пределами слова и мысли,
Beyond the sight, the last support of form,	По ту сторону зрения, что ищет поддержки формы,
Lost in deep tracts of superconscient Light,	Затерянный в глубоких трактах суперсознательного Света
Or voyaging in blank featureless Nothingness,	Или путешествующий в пустом не имеющем черт Ничего,
Sole in the trackless Incommensurable,	Один в непроторенном Несоизмеримом,
Or past not-self and self and selflessness,	Или мимо не-самости, самости и отсутствия самости
Transgressing the dream-shores of conscious mind	Пересекая берега-грезы сознательного разума,
He reached at last his sempiternal base.	Он достиг, наконец, своей вечной основы.
On sorrowless heights no winging cry disturbs,	На безгорестных высях, которые ни один взлетающий крик не тревожит,
Pure and untouched above the mortal play	Чистых и незатрагиваемых над этой смертной игрой,
Is spread the spirit's hushed immobile air.	Простирается духа смолкший неподвижный воздух.
There no beginning is and there no end;	Там нет начала, и там нет конца;
There is the stable force of all that moves;	Там - стабильная сила всего, что движется;
There the aeonic labourer is at rest.	Там эпохальный труд отдыхает.
There turns no keyed creation in the void,	Заведенное творение там в пустоте не кружит,
No giant mechanism watched by a soul;	Никакой гигантский механизм не наблюдается душой;
There creaks no fate-turned huge machinery;	Там не скрипят судьбою вращаемые машины огромные;
The marriage of evil with good within one breast,	В одной груди свадьба зла и добра,
The dash of strife in the very clasp of love,	Столкновение борьбы в каждом объятии любви,
The dangerous pain of life's experiment	Боль эксперимента жизни опасная
In the values of Inconsequence and Chance,	В ценностях Случайности и Непоследовательности,
The peril of mind's gamble, throwing our lives	Опасность игры рискованной разума, наши жизни бросающей
As stake in a wager of indifferent gods	На кон в ставке равнодушных богов,
And the shifting lights and shadows of the idea	И непостоянные блики света и тени идеи,
Falling upon the surface consciousness,	На поверхностное сознание падающие
And in the dream of a mute witness soul	И в дреме свидетельствующей безмолвной души
Creating the error of a half-seen world	Творящие ошибку полузримого мира,
Where knowledge is a seeking ignorance,	Где знание есть неведения поиски,
Life's steps a stumbling series without suit,	Шаги жизни - запинающаяся невпопад серия,
Its aspect of fortuitous design,	Ее аспект случайного назначения,
Its equal measure of the true and false	Ее равная мерка подлинного и фальшивого
In that immobile and immutable realm	В том неподвижном и неизменном царстве
Find no access, no cause, no right to live:	Не находили ни доступа, ни причины, ни права жить:
There only reigns the Spirit's motionless power	Царила единственно духа неподвижная сила,
Poised in itself through still eternity	Самоуравновешенная в тихой вечности
And its omniscient and omnipotent peace.	И своем всемогущем и всезнающем мире1 .
Thought clashes not with thought and truth with truth,	Мысль не сталкивалась с мыслью, а истина - с истиной,
There is no war of right with rival right;	Там не было войны права с правом соперничающим;
There are no stumbling and half-seeing lives	Там не было спотыкающихся и полувидящих жизней,
Passing from chance to unexpected chance,	Шагающих от случая к непредвиденному случаю,
No suffering of hearts compelled to beat	Ни страдания сердец, принужденных стучать
In bodies of the inert Inconscient's make.	В телах, инертным Несознанием сделанных.
Armed with the immune occult unsinking Fire	Вооруженные неприкосновенным оккультным негасимым Огнем
The guardians of Eternity keep its law	Стражи Вечности закон охраняют его,
For ever fixed upon Truth's giant base	Вечно фиксированный на гигантском фундаменте Истины
In her magnificent and termless home.	В ее величественном и безграничном доме.
There Nature on her dumb spiritual couch	Там Природа на своем немом ложе духовном,
Immutably transcendent knows her source	Неизменно трансцендентальная, свой знает источник
And to the stir of multitudinous worlds	И на движение миров многочисленных
Assents unmoved in a perpetual calm.	Соглашается, неподвижная в вечном покое.
All-causing, all-sustaining and aloof,	Всёвызывающий, всеподдерживающий и отчужденный,
The Witness looks from his unshaken poise,	Свидетель из своего непоколебимого равновесия смотрит,
An Eye immense regarding all things done.	Огромный Глаз, внимательно глядящий на все сотворенные вещи.
Apart, at peace above creation's stir,	Обособленный, пребывая в мире2 над суетою творения,
Immersed in the eternal altitudes,	Погрузившись в вечные выси,
He abode defended in his shoreless self,	Он жил, в своей самости защищенный безбрежной,
Companioned only by the all-seeing One.	В компании всевидящего Одного лишь.
A Mind too mighty to be bound by Thought,	Разум, слишком могучий, чтобы быть связанным Мыслью,
A Life too boundless for the play in space,	Жизнь, для игры в Пространстве чересчур безграничная,
A Soul without borders unconvinced of Time,	Душа без границ, не убежденная Временем,
He felt the extinction of the world's long pain,	Долгой боли мира он ощущал угасание,
He became the unborn Self that never dies,	Он стал нерожденным Собой, что никогда не умирает,
He joined the sessions of Infinity.	Он присоединился к Бесконечности сессиям.
On the cosmic murmur primal loneliness fell,	На космический шелест изначальное легло одиночество,
Annulled was the contact formed with time-born things,	Аннулирован был контакт сформированный с вещами, рожденными временем,
Empty grew Nature's wide community.	Пустота стала широкой общиной Природы.
All things were brought back to their formless seed,	Все вещи были возвращены в свое семя бесформенное,
The world was silent for a cyclic hour.	Мир смолк на циклический час.
Although the afflicted Nature he has left	Хотя страдающая Природа, что он оставил,
Mantained beneath him her broad numberless fields,	Под ним свои широкие бесчисленные поля сохраняла,
Her enormous act, receding, failed remote	Ее огромное действо, отступая, исчезло вдали,
As if a soulless dream at last had ceased.	Словно сон без души наконец прекратился.
No voice came down from the high silences,	Ни один голос не приходил вниз с высоких Молчаний,
None answered from her desolate solitudes.	Никто не отвечал с ее покинутых опустевших полей.
A stillness of cessation reigned, the wide	Безмолвие прекращения царило, широкая
Immortal hush before the gods were born;	Бессмертная тишина до того, как рождены были боги;
A universal Force awaited, mute,	Универсальная Сила ждала, молчаливая,
The veiled Transcendent's ultimate decree.	Завуалированного Трансцендентального декрета последнего.
Then suddenly there came a downward look	Затем внезапно туда пришел взгляд, направленный вниз.
As if a sea exploring its own depths;	Словно море, свои собственные глубины исследующее,
A living Oneness widened at its core	Живое Единство расширилось в своей сердцевине
And joined him to unnumbered multitudes.	И присоединило его к неисчислимым множествам.
A Bliss, a Light, a Power, a flame-white Love	Блаженство, Свет, Сила, Любовь пламенно-белая
Caught all into a sole immense embrace;	Поймали все в одно объятие безмерное;
Existence found its truth on Oneness' breast	Существование нашло свою истину на Единства груди,
And each became the self and space of all.	И каждый стал собою и пространством всего.
The great world-rhythms were heart-beats of one Soul,	Великие мировые ритмы были одной Души ударами сердца,
To feel was a flame-discovery of God,	Чувствовать было пламенным обнаружением Бога,
All mind was a single harp of many strings,	Весь ум был единой арфой множества струн,
All life a song of many meeting lives;	Вся жизнь - песней многих встречающихся жизней;
For worlds were many, but the Self was one.	Ибо миров было много, но Сам был один.
This knowledge was now made a cosmos' seed:	Это знание сейчас было сделано семенем космоса:
This seed was cased in the safety of the Light,	Это семя было в безопасность Света положено,
It needed not a sheath of Ignorance.	Оно не нуждалась в оболочках Неведения.
Then from the trance of that tremendous clasp	Затем из транса того объятия огромного
And from the throbbings of that single Heart	И из пульсаций этого единого Сердца,
And from the naked Spirit's victory	И из обнаженного Духа победы
A new and marvellous creation rose.	Новое и чудесное творение встало.
Incalculable outflowing infinitudes	Неисчислимые переливающиеся через край бесконечности,
Laughing out an unmeasured happiness	Смеявшиеся из неизмеримого счастья,
Lived their innumerable unity;	Жили своим бессчетным единством;
Worlds where the being is unbound and wide	Миры, где бытие не связанно и широко,
Bodied unthinkable the egoless Self,	Немыслимо воплощали Себя, от эго свободного;
Rapture of beatific energies	Восторг блаженных энергий
Joined Time to the Timeless, poles of a single joy;	Присоединял Время к Безвременью, единой радости полюсы;
White vasts were seen where all is wrapped in all.	Белые шири были видны, где во всем все обернуто.
There were no contraries, no sundered parts,	Там не было ни противоположностей, ни разделенных частей,
All by spiritual links were joined to all	Все духовными звеньями присоединены ко всем были
And bound indissolubly to the One:	И привязаны к Одному неразрывно:
Each was unique but took all lives as its own,	Каждый был уникален, но принимал все жизни как свою собственную,
And, following out these tones of the Infinite,	И, следуя до конца этим тонам Бесконечного,
Recognised in himself the universe.	Вселенную в самом себе узнавал.
A splendid centre of infinity's whirl	Вихря бесконечности центр великолепный
Pushed to its zenith's height, its last expanse,	Толкал к своего зенита вершине, к своей последней экспансии,
Felt the divinity of its own self-bliss	Ощущал божественность своего собственного самоблаженства,
Repeated in its numberless other selves.	Повторял в своей бесчисленности другие самости:
It took up tirelessly into its score	Неутомимо в свои пределы он3 брал
Persons and figures of the Impersonal,	Персоны и фигуры Имперсонального,
As if prolonging in a celestial count,	Словно продолжая в непрестанном подсчете,
In a rapturous multiplication's sum,	В итоге умножения восторженного,
The recurring decimals of eternity.	Растущую десятичную вечности.
None was apart, none lived for himself alone,	Никто не был порознь, никто не жил для себя одного,
Each lived for God in him and God in all,	Каждый жил для Бога в себе и Бога во всем,
Each soleness inexpressibly held the whole.	Каждое одиночество содержало неописуемо целое.
There Oneness was not tied to monotone;	Там Единство к монотонности привязано не было;
It showed a thousand aspects of itself,	Оно показывало тысячи аспектов себя,
Its luminous immutable stability	Его неизменная стабильность спокойная
Upbore on a changeless ground for ever safe,	Поддерживала на неизменной почве всегда в безопасности,
Compelled to a spontaneous servitude,	Принуждала на спонтанное рабство
The ever-changing incalculable steps,	Неисчислимые шаги, вечно меняющиеся,
The seeming-reckless dance's subtle plan	Тонкий план танца, безрассудного с виду,
Of immence world-forces in their perfect play.	Огромных мировых сил в их совершенной игре.
Appearance looked back to its hidden truth	Внешнее глядело назад на свою скрытую правду
And made of difference oneness' smiling play;	И из различия делала единства игру улыбающуюся;
It made all persons fractions of the Unique,	Оно все персоны частицами Уникального делало,
Yet all were being's secret integers.	Однако все были бытия тайными целыми.
All struggle was turned to a sweet strife of love	Всякая борьба превращена была в спор сладкий любви
In the harmonised circle of a sure embrace.	В гармоничном круге надежных объятий.
Identity's reconciling happiness gave	Идентичности примиряющее счастье давало
A rich security to difference.	Надежную безопасность различию.
On a meeting line of hazardous extremes	На линии встречи рискованных крайностей
The Game of games was played to its breaking point,	Игра игр до своего предела игралась,
Where through self-finding by divine self-loss	Где через самообнаружение божественной самоутратой
There leaps out unity's supreme delight	Выпрыгивает единства верховный восторг,
Whose blissful undivided sweetness feels	Чья блаженная неразделенная сладость чувствует
A commonality of the Absolute.	Общность Абсолюта.
There was no sob of suffering anywhere;	Там нигде рыдания страданий не было;
Experience ran from point to point of joy:	Переживание от одной точки Радости бежало к другой:
Bliss was the pure undying truth of things.	Блаженство было чистой неумирающей правдой вещей.
All Nature was a conscious front of God:	Вся Природа была фасадом сознательным Бога:
A wisdom worked in all, self moved, self-sure,	Во всем работала мудрость, самодвижимая, самонадежная,
A plentitude of illimitable Light,	Полнота беспредельного Света,
An authenticity of intuitive Truth,	Аутентичность интуитивной Истины,
A glory and passion of creative Force.	Слава и страсть созидательной Силы.
Infallible, leaping from eternity,	Непогрешимая, из вечности прыгающая
The moment's thought inspired the passing act,	Мгновения мысль вдохновляла преходящее действие.
A word, a laughter sprang from Silence' breast,	Слово, смех выпрыгивали из груди Тишины,
A rhythm of Beauty in the calm of Space,	Ритм Красоты в покое Пространства,
A Knowledge in the fathomless heart of Time.	Знание в бездонном сердце Времени.
All turned to all without reserve's recoil:	Все ко всем поворачивались без отшатывания скрытости:
A single ecstasy without a break,	Единый экстаз, не нарушаемый,
Love was a close and thrilled identity	Любовь была близкой идентичностью трепетной
In the throbbing heart of all that luminous life.	В стучащем сердце всей той светлой жизни.
A universal vision that unites,	Зрение, которое объединяет, универсальное,
A sympathy of nerve replying to nerve,	Симпатия нерва, отвечающего нерву,
Hearing that listens to thought's inner sound	Слух, что ко внутреннему звуку мысли прислушивается
And follows the rhythmic meanings of the heart,	И следует ритмическим значениям сердца,
A touch that needs not hands to feel, to clasp,	Касание, что не нуждается в руках, чтобы чувствовать, чтобы держать,
Were there the native means of consciousness	Были там сознания прирожденными средствами
And heightened the intimacy of soul with soul.	И увеличивали души близость с душою.
A grand orchestra of spiritual powers,	Духовных сил оркестр величественный,
A diapason of soul interchange	Диапазон душевного взаимообмена
Harmonised a oneness deep, immeasurable.	Гармонизировал Единство глубокое, неизмеримое.
In these new worlds projected he became	В этих новых мирах отраженный, он стал
A portion of the universal gaze,	Частью универсального взгляда,
A station of the all-inhabiting light,	Постом везде живущего света,
A ripple on a single sea of peace.	Рябью на море мира4 едином
His mind answered to countless communing minds,	Его ум отвечал общающимся бессчетным умам,
His words were syllables of the cosmos' speech,	Его слова были слогами речи космоса,
His life a field of the vast cosmic stir.	Его жизнь - обширного космического движения полем.
He felt the footsteps of a million wills	Он ощущал шаги миллионов намерений5 ,
Moving in unison to a single goal.	Движущихся во вселенной к единственной цели.
A stream ever new-born that never dies,	Поток, вечно новорожденный, что никогда не умирает,
Caught in its thousandfold current's ravishing flow,	Ловил в своего тысячекратного течения восхитительном беге,
With its eddies of immortal sweetness thrilled,	Трепетал в водоворотах бессмертной сладости,
He bore coiling through his members as they passed	Он ощущал вьющиеся через его члены, когда они проходили,
Calm movements of interminable delight,	Бесконечного восторга движения спокойные,
The bliss of a myriad myriads who are one.	Блаженство мириад мириадов, которые есть одно.
In this vast outbreak of perfection's law	В этой обширной вспышке закона совершенства,
Imposing its fixity on the flux of things	Навязывающего свою фиксированность на течение вещей,
He saw a hierarchy of lucent planes	Он видел иерархию светящихся планов,
Enfeoffed to this highest kingdom of God-state.	Входящих поместьями в это высшее царство статуса Бога.
Attuning to one Truth their own right rule	Настраивая в тон с одной Истиной их собственное законное право,
Each housed the gladness of a bright degree,	Каждый был жилищем довольства светлой ступени,
Alone in beauty, perfect in self-kind,	Один в красоте, в роде своем совершенный,
An image cast by one deep truth's absolute,	Образ, абсолютом одной глубокой истины брошенный,
Married to all in happy difference.	Сочетался браком со всеми в счастливом различии.
Each gave its powers to help its neighbours' parts,	Каждый давал свои силы, чтобы помочь своего соседа частям,
But suffered no diminution by the gift;	Но не испытывал уменьшения от своего дара;
Profiteers of a mystic interchange,	Барышники взаимообмена мистического,
They grew by what they took and what they gave,	Они росли тем, что они брали, и тем, что давали,
All others they felt as their own complements,	Всех других они ощущали дополнениями собственными,
One in the might and joy of multitude.	Едиными в мощи и радости множества.
Even in the poise where Oneness draws apart	Даже в равновесии, где Единство порознь держит,
To feel the rapture of its separate selves,	Чтобы чувствовать восторг своих обособленных самостей,
The Sole in its solitude yearned towards the All	В своем уединении ко Всему стремился Единственный
And the Many turned to look back at he One.	И Множественный смотреть на Одного поворачивался.
An all-revealing all-creating Bliss,	Всеобнаруживающее Блаженство всесозидающее,
Seeking for forms to manifest truths divine,	Ищущее форм для проявления божественных истин,
Aligned in their significant mystery	Выстроенные в их мистерии значительной
The gleams of the symbols of the Ineffable	Проблески символов Невыразимого
Blazoned like hues upon a colourless air	Мерцали гербом, как на воздухе бесцветном оттенки,
On the white purity of the Witness Soul.	На чистоте Души-Свидетеля белой.
These hues were the very prism of the Supreme,	Эти оттенки были истинной призмой Всевышнего,
His beauty, power, delight creation's cause.	Его красотою, силой, восторженного творения причиной.
A vast Truth-Consciousness took up these signs	Обширное Сознание-Истина брало эти знаки,
To pass them on to some divine child Heart	Чтобы переложить их на некое божественное детское Сердце,
That looked on them with laughter and delight	Что глядело на них с восторгом и смехом
And joyed in these transcendent images	И этим трансцендентальным образам радовалось,
Living and real as the truths they house.	Живым и реальным, как те истины, чьим они служат домом.
The Spirit's white neutrality became	Духа нейтральность белая стала
A playground of miracles, a rendezvous	Игровою площадкой чудес, местом свидания
For the secret powers of a mystic Timelessness:	Сил мистического Безвременья тайных:
It made of space a marvel house of God,	Оно делало из Пространства чудесный дом Бога,
It poured through Time its works of ageless might,	Оно изливала сквозь Время свои работы безвозрастной мощи,
Unveiled seen as a luring rapturous face	Лишенное покровов, выглядело как притягивающий восхитительный лик,
The wonder and beauty of its Love and Force.	Чудо и красота его Любви и его Силы.
The eternal Goddess moved in her cosmic house	Вечная Богиня двигалась в ее космическом доме,
Sporting with God as a Mother with her child:	Играя с Богом, как со своим дитя Мать:
To him the universe was her bosom of love,	Ему вселенная была ее грудью любви,
His toys were the immortal verities.	Его игрушками были бессмертные истины.
All here self-lost had there its divine place.	Все, здесь самоутраченное, там было на своем божественном месте.
The Powers that here betray our hearts and err,	Силы, что здесь предают наши сердца и ошибаются,
Were there sovereign in truth, perfect in joy,	Были там суверенными в истине, совершенными в радости,
Masters in a creation without flaw,	В творении без изъяна хозяевами,
Possessors of their own infinitude.	Владельцами в своей бесконечности собственной.
There Mind, a splendid sun of vision's rays,	Там Разум, великолепное солнце лучей видения,
Shaped substance by the glory of its thoughts	Формировал славой своих мыслей субстанцию
And moved amidst the grandeur of its dreams.	И двигался среди грандиозности своих грез.
Imagination's great ensorcelling rod	Воображения великий волшебный посох
Summoned the unknown and gave to it a home,	Вызывал неизвестное и давал ему дом,
Outspread luxuriantly in golden air	Простирал пышно в золотом воздухе
Truth's iris-coloured wings of fantasy,	Истины радужно окрашенные крылья фантазии
Or sang to the intuitive heart of joy	Или интуитивному сердце радости пел
Wonder's dream-notes that bring the Real close.	Мечты-ноты чуда, что приносят Реальное близко.
Its Power that makes the unknowable near and true,	Его сила, что делает непостижимое близким и истинным,
In the temple of the ideal shrined the One:	В храме идеала хранила Одного благоговейно:
It peopled thought and mind and happy sense	Он населял мысль, ум и счастливое сердце,
Filled with bright aspects of the might of God	Наполнял светлыми аспектами могущества Бога
And living persons of the one Supreme,	И живыми персонами одного Высшего,
The speech that voices the ineffable,	Речью, что провозглашает невыразимое,
The ray revealing unseen Presences,	Лучом, открывающим незримые Присутствия,
The virgin forms through which the Formless shines,	Девственными формами, через которые сияет Бесформенный,
The Word that ushers divine experience	Словом, что возвещает переживание божественное,
And the Ideas that crowd the Infinite.	И Идеями, что наполняют толпами Бесконечность.
There was no gulf between the thought and fact;	Там не было пропасти между мыслью и фактом,
Ever they replied like bird to calling bird;	Они всегда отвечали, как птица птице зовущей;
The will obeyed the thought, the act the will,	Воля повиновалась мысли, действие - воле.
There was a harmony woven twixt soul and soul.	Там была гармония, сотканная между одной душой и другою.
A marriage with eternity divinised Time.	Супружество с вечностью обожествляло Время.
There Life pursued unwearied of her sport,	Там жизнь неутомимо свои забавы преследовала,
Joy in her heart and laughter on her lips,	Радость в ее сердце и на устах ее смех,
The bright adventure of God's game of chance.	Светлая авантюра игры Бога в случай.
In her ingenious ardour of caprice,	В своем изобретательном пыле каприза,
In her transfiguring mirth she mapped on Time	В своем трансфигурирующем веселье она наносила на карту Времени
A fascinating puzzle of events,	Пленительную головоломку событий,
Lured at each turn by new vicissitudes	На каждом повороте манила переменами новыми
To self-discovery that could never cease.	К самообнаружению, что никогда прекратиться не может.
Ever she framed stark bonds for the will to break,	Она всегда создавала крепкие оковы для желания сломать,
Brought new creations for the thought's surprise	Приносила новые творения для удивления мысли
And passionate ventures for the heart to dare,	И страстные предприятия для сердца, чтобы отважилось,
Where Truth recurred with an unexpected face	Где Истина возвращалась с лицом неожиданным
Or else repeated old familiar joy	Или же повторяла старую знакомую радость,
Like the return of a delightful rhyme.	Как возвращение восхитительной рифмы.
At hide and seek on a Mother-Wisdom's breast,	В прятках на груди Матери-Мудрости,
An artist teeming with her world-idea,	Художник, ее мировой идеей наполненный,
She never could exhaust its numberless thoughts	Она никогда не могла излить свои неисчислимые мысли
And vast adventure into thinking shapes	И авантюру обширную в мыслящие формы
And trial and lure of a new living's dreams.	И испытание и соблазн грез новой жизни.
Untired of sameness and untired of change,	Не утомленная одинаковостью и не утомленная изменением,
Endlessly she unrolled her moving act,	Бесконечно она развертывала свой движущийся акт,
A mystery drama of divine delight,	Мистерическую драму восторга божественного,
A living poem of world ecstasy,	Живую поэму мирового экстаза,
A kakemono of significant forms,	Свертывающуюся настенную картину значительных обликов,
A coiled perspective of developing scenes,	Вьющуюся перспективу сцен развивающихся,
A brilliant chase of self-revealing shapes,	Блестящую погоню самооткрывающихся форм,
An ardent hunt of soul looking for soul,	Пылкую охоту души, ищущей душу,
A seeking and a finding as of gods.	Поиск и обнаружение, словно богов.
There Matter is the Spirit's firm density,	Там Материя есть густота прочная Духа,
An artistry of glad outwardness of self,	Артистичность довольной наружности самости.
A treasure-house of lasting images	Хранилище образов длящихся,
Where sense can build a world of pure delight:	Где строить мир чистого восторга может чувство:
The home of a perpetual happiness,	Дом бесконечного счастья,
It lodged the hours as in a pleasant inn.	Она поселяет часы, как в прекрасной гостинице.
The senses there were outlets of the soul;	Чувства там души были отдушинами;
Even the youngest child-thought of the mind	Даше самая юная мысль детская разума
Incarnated some touch of highest things.	Воплощала некое касание высших вещей.
There substance was a resonant harp of self,	Там субстанция была резонирующей арфой себя,
A net for the constant lightnings of the Spirit,	Сетью для постоянных молний духа,
A magnet power of love's intensity	Магнитной силой интенсивности любви,
Whose yearning throb and adoration's cry	Чей стремящийся пульс и обожания крик
Drew God's approaches close, sweet, wonderful.	Влекут приближения Бога близко, сладко, чудесно.
Its solidity was a mass of heavenly make;	Ее твердость была массой производства небесного;
Its fixity and sweet permanence of charm	Ее фиксированность и сладостная перманентность очарования
Made a bright pedestal for felicity.	Образовывали пьедестал светлый для счастья.
Its bodies woven by a divine sense	Ее тела, сотканные божественным чувством,
Prolonged the nearness of soul's clasp with soul;	Были продолжением близости объятий душ;
Its warm play of external sight and touch	Ее теплая игра вечного касания и зрелища
Reflected the glow and thrill of the heart's joy,	Отражала пыл и трепет радости сердца,
Mind's climbing brilliant thoughts, the spirit's bliss;	Блестящий подъем мыслей ума, блаженство духа;
Life's rapture kept for ever its flame and cry.	Восторг жизни хранил вечно свое пламя и крик.
All that now passes lived immortal there	Все, что ныне проходит, там жило бессмертным
In the proud beauty and fine harmony	В гордой красе и прекрасной гармонии
Of Matter plastic to spiritual light.	Материи, для духовного света пластичной.
Its ordered hours proclaimed the eternal Law;	Ее упорядоченные часы провозглашали вечный Закон;
Vision reposed on a safety of deathless forms;	Зрение отдыхало на форм бессмертных надежности;
Time was Eternity's transparent robe.	Время было прозрачным платьем Вечности.
An architect hewing out self's living rock,	Архитектор, высекающий из живого камня себя,
Phenomenon built Reality's summer-house	Строил феномен летного дома Реальности
On the beaches of the sea of Infinity.	На моря Бесконечности пляжах.
Against this glory of spiritual states,	Напротив этой славы духовных статусов,
Their parallels and yet their opposites	Их параллели, но при том их противоположности,
Floated and swayed, eclipsed and shadow-like	Качались и плыли, затемненные, подобные тени,
As if a doubt made substance, flickering, pale:	Словно сомнение составляло субстанцию, дрожащие, бледные,
This other scheme two vast negations found,	Два отрицания обширных, которые эта схема находила иная.
A world that knows not its inhabiting Self,	Мир, что не знает своей в нем обитающей Самости,
Labours to find its cause and need to be;	Трудится, чтобы найти свою причину и нужду быть;
A spirit ignorant of the world it made,	Дух, не ведающий мира, им сделанного,
Obscured by Matter, travestied by Life,	Затемненный Материей, искаженный Жизнью,
Struggles to emerge, to be free, to know and reign;	Старается всплыть, быть свободным, знать, царствовать;
These were close-tied in one disharmony,	Они были тесно связаны в одной дисгармонии,
Yet the divergent lines met not at all.	Однако, расходящиеся линии, совсем не встречались.
Three Powers governed its irrational course,	Три Силы его иррациональным правили курсом,
In the beginning an unknowing Force,	В начале - Сила неведающая,
In the middle an embodied striving soul,	В середине - воплощенная старающаяся душа,
In its end a silent spirit denying life.	В его конце - безмолвный дух, жизнь отрицающий.
A dull and infelicitous interlude	Тупая и несчастливая интерлюдия
Unrolls its dubious truth to a questioning Mind	Развертывает свою сомнительную истину Уму вопрошающему,
Compelled by the ignorant Power to play its part	Принуждаемому невежественной Силой играть свою роль
And to record her inconclusive tale,	И записывать ее незавершенную повесть,
The mystery of her inconscient plan	Мистерию ее несознательного плана
And the riddle of a being born from Night	И загадку существа, из Ночи рожденного
By a marriage of Necessity with Chance.	Браком Неизбежности со Случаем.
This darkness hides our nobler destiny.	Эта тьма нашу более благородную прячет судьбу.
A chrysalis of a great and glorious truth,	Куколку великой и славной истины,
It stifles the winged marvel in its sheath	Она душит в своем коконе крылатое чудо,
Lest from the prison of Matter it escape	Чтобы из тюрьмы Материи оно не сбежало
And, wasting its beauty on the formless Vast,	И, растрачивая свою красоту на бесформенную Ширь,
Merged into the Unknowable's mystery,	Не погрузилось в мистерию Непостижимого,
Leave unfulfilled the world's miraculous fate.	Покидая неосуществленной судьбу мира чудесную.
As yet thought only some high spirit's dream	Как еще грезила только какого-то высокого духа мечта
Or a vexed illusion in man's toiling mind,	Или раздраженная иллюзия в уме человека трудящемся,
A new creation from the old shall rise,	Новое творение из старого встанет,
A Knowledge inarticulate find speech,	Непроизносимое Знание найдет речь,
Beauty suppressed burst into paradise bloom,	Подавленная Красота ворвется в цветение райское,
Pleasure and pain dive into absolute bliss.	Удовольствие и боль утонут в абсолютном блаженстве.
A tongueless oracle shall speak at last,	Языка лишенный оракул, наконец, говорить будет,
The Superconscient conscious grow on earth,	На земле Суперсознательное станет сознательным,
The Eternal's wonders join the dance of Time.	Чудеса Вечного присоединятся в танцу Времени.
But now all seemed a vainly teeming vast	Но сейчас все казалось напрасно изобилующей ширью,
Upheld by a deluded Energy	Поддержанной вводящей в заблуждение Энергией
To a spectator self-absorbed and mute,	Для самопоглощенного и безмолвного зрителя,
Careless of the unmeaning show he watched,	Не заботящегося о бессмысленном зрелище, им наблюдаемом,
Regarding the bizarre procession pass	Внимающего прохождению причудливой процессии,
Like one who waits for an expected end.	Как тот, кто ждет конца ожидаемого.
He saw a world that is from a world to be.	Он видел мир, который должен появиться из мира.
There he divined rather than saw or felt,	Там он скорее угадывал, чем видел и чувствовал,
Far off upon the rim of consciousness,	Далеко на границе сознания,
Transient and frail this little whirling globe	Мимолетный и хрупкий этот маленький земной шар кружащийся
And on it left like a lost dream's vain mould,	И на нем оставленную, как утраченной мечты напрасную форму,
A fragile copy of the spirit's shell,	Оболочки духа хрупкую копию,
His body gathered into mystic sleep.	Свое тело, собранное в мистическом сне.
A foreign shape it seemed, a mythic shade.	Чужой формой оно казалось, мифической тенью.
Alien now seemed that dim far universe,	Чуждой сейчас казалась та далекая вселенная смутная,
Self and eternity alone were true.	Самость и вечность, одни были истины.
Then memory climbed to him from the striving planes	Затем память взобралась к нему из планов старающихся,
Bringing a cry from once-loved cherished things,	Принося крик от когда-то лелеемых любимых вещей,
And to the cry as to its own lost call	И на крик, как своему собственному зову утерянному,
A ray replied from the occult Supreme.	Луч от Всевышнего ответил оккультного.
For even there the boundless Oneness dwells.	Ибо даже там безграничное Единство живет.
To its own sight unrecognisable,	Для своего собственного зрения неузнаваемое,
It lived still sunk in its own tenebrous seas,	Оно живет, все же, в свои собственные темные моря погруженное,
Upholding the world's inconscient unity	Несознательное единство мира поддерживая,
Hidden in Matter's insentient multitude.	Скрытое в Материи бесчувственном множестве.
This seed-self sown in the Indeterminate	Эта семя-самость, посеянная в Необусловленное,
Forfeits its glory of divinity,	Теряет свою славу божественности,
Concealing the omnipotence of its Force,	Всемогущество своей Силы скрывая,
Concealing the omniscience of its Soul;	Своей Души пряча всезнание;
An agent of its own transcendent Will,	Агент своей собственной трансцендентальной Воли,
It merges knowledge in the inconscient deep;	Оно погружает в глубокое несознание знание;
Accepting error, sorrow, death and pain,	Принимает ошибку, горе, смерть и боль,
It pays the ransom of the ignorant Night,	Оно платит выкуп невежественной Ночи,
Redeeming by its substance Nature's fall.	Оплачивает своею субстанцией Природы падение.
Himself he knew and why his soul had gone	Себя самого он знал, и почему его душа ушла
Into earth's passionate obscurity	В земли страстную смутность,
To share the labour of an errant Power	Разделить труд блуждающей Силы,
Which by division hopes to find the One.	Которая отделением надеется найти Одного.
Two beings he was, one wide and free above,	Двумя существами он был, одним, широким и свободным, свыше,
One struggling, bound, intense, its portion here.	Другим, борющимся, связанным, напряженным, его частью здесь.
A tie between them still could bridge two worlds;	Узы меж ними еще могли соединить два мира мостом;
There was a dim response, a distant breath;	Там был смутный отклик, дыхание далекое;
All had not ceased in the unbounded hush.	Не все прекратилось в тишине беспредельной.
His heart lay somewhere conscious and alone	Его сердце где-то лежало, сознательное и одинокое,
Far down below him like a lamp in night;	Далеко внизу под ним, как лампа в ночи;
Abandoned it lay, alone, imperishable,	Оно лежало покинутое, одно, нерушимое,
Immobile with excess of passionate will,	Неподвижное со страстной воли избытком,
His living, sacrificed and offered heart	Его живое, принесенное в жертву сердце предложенное,
Absorbed in adoration mystical,	Поглощенное в обожании мистическом,
Turned to its far-off fount of light and love.	Повернутое к своему далекому источнику света и любви.
In the luminous stillness of its mute appeal	В светлой неподвижности своего немого призыва
It looked up to the heights it could not see;	Оно глядело вверх на высоты, которые оно не могло видеть;
It yearned from the longing depths it could not leave.	Оно стремилось из страстных глубин, которые оно не могло бросить.
In the centre of its vast and fateful trance	В центре его обширного и судьбоносного транса
Half way between his free and fallen selves,	На полпути меж его свободной и падшей самостями,
Interceding twixt God's day and the mortal's night,	Ходатайствуя между днем Бога и ночью смертного,
Accepting worship as its single law,	Принимая как свой единственный закон поклонение,
Accepting bliss as the sole cause of things,	Принимая блаженство как единственную причину вещей,
Refusing the austere joy which none can share,	Отвергая суровую радость, которую никто разделить не может,
Refusing the calm that lives for calm alone,	Отвергая покой, что для одного покоя живет,
To her it turned for whom it willed to be.	К ней оно повернулось, для которой оно быть хотело.
In the passion of its solitary dream	В страсти своей одинокой мечты
It lay like a closed soundless oratory	Оно лежало как закрытое беззвучное красноречие,
Where sleeps a consecrated argent floor	Где спит посвященный серебряный пол,
Lit by a single and untrembling ray	Освещенный единственным недрожащим лучом,
And an invisible Presence kneels in prayer.	На котором незримое Присутствие преклоняет колени в молитве.
On some deep breast of liberating peace	На какой-то глубокой груди освобождающего мира6
All else was satisfied with quietude;	Все остальное удовлетворено было спокойствием;
This only knew there was a truth beyond.	Лишь оно знало, что там, за пределами, была истина.
All other parts were dumb in centred sleep	Все другие части были немы в сосредоточенном сне,
Consenting to the slow deliberate Power	Соглашаясь с медленной осмотрительной Силой,
Which tolerates the world's error and its grief,	Которая терпит заблуждение мира и его горе,
Consenting to the cosmic long delay,	Соглашаясь на долгую отсрочку космическую,
Timelessly waiting through the patient years	Безвременно ждущую в терпеливых годах
Her coming they had asked for earth and men;	Ее прихода, которого они просили для земли и людей;
This was the fiery point that called her now.	Оно было огненной точкой, что звала ее ныне.
Extinction could not quench that lonely fire;	Затухание не могло погасить тот одинокий огонь;
Its seeing filled the blank of mind and will;	Его зрение заполняло пустоту воли и разума;
Thought dead, its changeless force abode and grew.	Мысль мертва, его неизменная сила жила и росла.
Armed with the intuition of a bliss	Вооруженное интуицией блаженства,
To which some moved tranquillity was the key,	К которому какое-то подвижное спокойствие было ключом,
It persevered through life's huge emptiness	Оно в огромной пустоте жизни упорствовало
Amid the blank denials of the world.	Среди пустых отказов мира.
It sent its voiceless prayer to the Unknown;	Оно слало свою безголосую молитву Неведомому;
It listened for the footsteps of its hopes	Оно в ожидании шагов своих надежд вслушивалось,
Returning through the void immensities,	Возвращающихся сквозь пустые необъятности,
It waited for the fiat of the Word	Оно ждало декрета Слова,
That comes through the still self from the Supreme.	Что приходит через безмолвную самость от Высшего.
End of Canto Three	Конец песни третьей

Оглавление сервера по Интегральной Йоге

1  Peace - покой, мир2  Peace - покой, мир3  "Центр" (Прим. переводчика)4  Peace - покой, мир5  В оригинале  использовано слово "воля" во множественном числе. (Прим. переводчика)6  Peace - покой, мир