Шри Ауробиндо, "Савитри: Легенда и Символ"

Книга Пятая

Sri Aurobindo, "Savitri: a Legend and a Symbol"

Book Five

Book Five	КНИГА ПЯТАЯ
THE BOOK OF LOVE	Книга Любви
Canto I	Песнь первая
THE DESTINED MEETING-PLACE	Предначертанное место встречи
But now the destined spot and hour were close;	Но предначертанное место и час пока были скрыты;
Unknowing she had neared her nameless goal.	Неведающая, к своей безымянной цели она приближалась.
For though a dress of blind and devious chance	Ибо, хотя платье слепого и извилистого случая
Is laid upon the work of all-wise Fate,	Надето на работу всемудрой Судьбы,
Our acts interpret an omniscient Force	Наши действия интерпретируют Силу всезнающую,
That dwells in the compelling stuff of things,	Что живет в принуждающем вещей веществе,
And nothing happens in the cosmic play	И просто так в космической игре ничего не случается,
But at its time and in its foreseen place.	А лишь в свое время и на своем предвиденном месте.
To a space she came of soft and delicate air	Она пришла в просторы деликатного и мягкого воздуха,
That seemed a sanctuary of youth and joy,	Который юности и радости казался убежищем,
A highland world of free and green delight	Высокогорье свободы и восторга зеленого,
Where spring and summer lay together and strove	Где весна и лето вместе лежали и боролись
In indolent and amicable debate,	В ленивом и дружеском споре,
Inarmed, disputing with laughter who should rule.	Обнявшись, обсуждали со смехом, кто должен править.
There expectation beat wide sudden wings,	Предвкушение ударило широкими внезапными крыльями,
As if a soul had looked out from earth's face	Словно душа выглянула из-за земного лица,
And all that was in her felt a coming change	И все, что в ней было, подступающую перемену почувствовало,
And forgetting obvious joys and common dreams,	И, забывая очевидные радости и обычные грезы,
Obedient to Time's call and the spirit's fate,	Послушная зову Времени и судьбе духа,
Were lifted to a beauty calm and pure	В красоту, прекрасную и чистую, поднялась,
That lived under the eyes of Eternity.	Что живет перед глазами Вечного.
A crowd of mountainous heads assailed the sky	Толпа горных голов наполнила небо,
Pushing towards rival shoulders nearer heaven,	Соперничающие плечи к небесам ближе протискивались,
The armoured leaders of an iron line;	Покрытые бронею лидеры железного строя;
Earth prostrate lay beneath their feet of stone.	Земля распростерто лежала под их ногами камней.
Below there crouched a dream of emerald woods	Ниже гнулась греза лесов изумрудных
And gleaming borders solitary as sleep:	И мерцающие границы одиночества, подобного сну:
Pale waters ran like glimmering threads of pearl.	Бледные воды бежали, словно жемчуга нити мерцающие.
A sigh was straying among happy leaves;	Вздох блуждал среди листьев счастливых;
Cool-perfumed with slow pleasure-burdened feet	Спотыкающиеся, пахнущие холодом бризы
Faint stumbling breezes faltered among flowers.	Путались сладостно обремененными ногами в цветах.
The white crane stood, a vivid motionless streak,	Белый журавль, неподвижная живая полоска,
Peacock and parrot jewelled soil and tree,	Попугай и павлин украшали деревья и землю,
The dove's soft moan enriched the enamoured air	Мягкий стон голубиный делал богатым воздух влюбленный,
And fire-winged wild-drakes swam in silvery pools.	И огненнокрылые дикие селезни плыли по серебряным омутам.
Earth couched alone with her great lover Heaven,	Земля возлежала наедине с ее великим возлюбленным, Небом,
Uncovered to her consort's purple eye.	Открытая перед лазурным глазом супруга.
In her luxurious ecstasy of joy	В своем экстазе радости пышном
She squandered the love-music of her notes,	Она расточала своих нот любовную музыку,
Wasted the passionate pattern of her blooms	Растрачивая образцы своего цветения пылкие,
And festival riot of her scents and hues.	И фестивальный разгул своих красок и запахов.
A cry and leap and hurry were around,	Крик, прыжки, суета были вокруг,
The stealthy footfalls of her chasing things,	Скрытная поступь ее созданий охотящихся,
The shaggy emerald of her centaur mane,	Косматый изумруд ее гривы кентавра,
The gold and sapphire of her warmth and blaze.	Золото и сапфир ее тепла и огня.
Magician of her rapt felicities,	В своем восхитительном блаженстве волшебная,
Blithe, sensuous-hearted, careless and divine,	Веселая, чувственная, беззаботная и божественная,
Life ran or hid in her delightful rooms;	Жизнь бежала или пряталась в своих восторгом наполненных комнатах;
Behind all brooded Nature's grandiose calm.	Грандиозная тишина Природы позади всего размышляла.
Primeval peace was there and in its bosom	Там царил мир первозданный, и в его груди
Held undisturbed the strife of bird and beast.	Непотревоженной вмещалась борьба птицы и зверя.
Man, the deep-browed artificer, had not come	Человек, хмурый ремесленник, пока не пришел
To lay his hand on happy inconscient things,	Наложить свои руки на счастье существ несознательных;
Thought was not there nor the measurer, strong-eyed toil,	Ни мысли не было здесь, ни оценщика, труда решительноглазого.
Life had not learned its discord with its aim.	Жизнь не изучала свои диссонансы для своей цели.
The mighty Mother lay outstretched at ease.	Могучая Мать лежала, растянувшись в покое.
All was in line with her first satisfied plan;	Все шло по ее первому удовлетворенному плану;
Moved by a universal will of joy	Движимые универсальным желанием радости
The trees bloomed in their green felicity	Деревья цвели в их зеленом блаженстве,
And the wild children brooded not on pain.	И дикие дети не размышляли о боли.
At the end reclined a stern and giant tract	В конце упирался суровый и гигантский тракт
Of tangled depths and solemn questioning hills	Спутанных глубин и торжественно вопрошавших холмов
And peaks like a bare austerity of the soul,	В пики, подобные аскетизму души неприкрашенной,
Armoured, remote and desolately grand	Бронированные, отдаленные, одиноко величественные,
Like the thought-screened infinities that lie	Как закрытые мыслям бесконечности, что лежат
Behind the rapt smile of the Almighty's dance.	Позади восхищенной улыбки Всемогущего танца.
A matted forest-head invaded heaven	Спутанная голова леса в небо вторгалась,
As if a blue-throated ascetic peered	Словно голубоглазый аскет вглядывался
From the stone fastness of his mountain cell	Из каменной тверди его горной кельи,
Regarding the brief gladness of the days;	Наблюдая довольство краткое дней;
His vast extended spirit couched behind.	Его дух, широко распростертый, лежал позади.
A mighty murmur of immense retreat	Гул необъятного приюта могучий
Besieged the ear, a sad and limitless call	Ласкал ухо, печальный и нескончаемый зов,
As of a soul retiring from the world.	Словно души, мир покидающей.
This was the scene which the ambiguous Mother	Это была сцена, которую неясная Мать
Had chosen for her brief felicitous hour;	Выбрала для ее краткого счастливого часа;
Here in this solitude far from the world	Здесь, в этом уединении, далеком от мира,
Her part she began in the world's joy and strife.	Свою роль в борьбе и радости мира она начала.
Here were disclosed to her the mystic courts,	Мистические площади здесь ей раскрылись,
The lurking doors of beauty and surprise,	Потаенные двери красоты и сюрприза,
The wings that murmur in the golden house,	Поющие крылья в доме из золота,
The temple of sweetness and the fiery aisle.	Храм сладости и его феерический неф.
A stranger on the sorrowful roads of Time,	Путника на печальных дорогах Времени,
Immortal under the yoke of death and fate,	Бессмертие под ярмом смерти и рока,
A sacrificant of the bliss and pain of the spheres,	Священную жертву блаженства и страдание сфер,
Love in the wilderness met Savitri.	Любовь в диком краю повстречала Савитри.
End of Canto One	Конец первой песни

Оглавление сервера по Интегральной Йоге