Шри Ауробиндо, "Савитри: Легенда и Символ"

Книга Восьмая

Sri Aurobindo, "Savitri: a Legend and a Symbol"

Book Eight

Book Eight	КНИГА ВОСЬМАЯ
THE BOOK OF DEATH	Книга Смерти
Canto III	Песнь третья1
DEATH IN THE FOREST	Смерть в лесу
Now it was here in this great golden dawn	Сейчас все происходило здесь, в этом золотом великом рассвете.
By her still sleeping husband lain she gazed	У своего еще спящего мужа лежала она и глядела
Into her past as one about to die	В свое прошлое, как близкий к смерти
Looks back upon the sunlit fields of life	Смотрит назад, на поля жизни, залитые солнцем,
Where he too ran and sported with the rest,	По которым он бегал тоже и с другими играл,
Lifting his head above the huge dark stream	Поднимая голову над огромным темным потоком,
Into whose depths he must for ever plunge.	В чьи глубины он должен нырнуть навсегда.
All she had been and done she lived again.	Все, чем была она и что делала, она переживала опять.
The whole year in a swift and eddying race	Целый год в быстром кружении скорости
Of memories swept through her and fled away	Воспоминаний плыл через нее и улетал прочь
Into irrecoverable past.	В невозвратимое прошлое.
Then silently she rose and, service done,	Затем молча она поднялась и, творя службу,
Bowed down to the great goddess simply carved	Низко склонилась перед великой богиней, просто вырезанной
By Satyavan upon a forest stone.	На камне лесном Сатьяваном.
What prayer she breathed her soul and Durga knew.	Какую молитву она прошептала, ее душа и Дурга знали.
Perhaps she felt in the dim forest huge	Возможно, она ощущала в смутной огромности леса
The infinite Mother watching over her child,	Бесконечную Мать, присматривающую за своим чадом,
Perhaps the shrouded Voice spoke some still word.	Возможно, скрытый Голос говорил какое-то тихое слово.
At last she came to the pale mother queen.	Наконец, к бледной матери-королеве она подошла.
She spoke but with guarded lips and tranquil face	Она говорила, но следя за устами, со спокойным лицом,
As some stray word or some betraying look	Словно какое-то случайное слово или предательский взгляд
Should let pass into the mother's unknowing breast,	Могли впустить в материнскую незащищенную грудь
Slaying all happiness and need to live,	Убивающее всякое счастье и нужду жить
A dire foreknowledge of the grief to come.	Ужасное предсказание грядущего горя.
Only the needed utterance passage found:	Лишь необходимые слова проход обнаружили:
All else she pressed back into her anguished heart	Все остальное она загнала назад, в свое болящее сердце,
And forced upon her speech an outward peace:	И внешнее спокойствие своей речи придала.
"One year that I have lived with Satyavan	"Один год, что я жила с Сатьяваном,
Here on the emerald edge of the vast woods,	Здесь, в изумрудном краю обширных лесов,
In the iron ring of the enormous peaks	В железном кольце пиков огромных,
Under the blue rifts of the forest sky,	Под голубыми просветами неба лесного,
I have not gone into the silences	Я не входила в безмолвия
Of this great woodland that enringed my thoughts	Этой лесной великой страны, что мысли мои окружила
With mystery, nor in its green miracles	Мистерией, в зеленых ее чудесах
Wandered, but this small clearing was my world.	Не бродила, лишь эта небольшая поляна была моим миром.
Now has a strong desire seized all my heart	Ныне желание сильное овладело всем моим сердцем
To go with Satyavan holding his hand	Идти с Сатьяваном, держа его руку,
Into the life that he has loved and touch	В жизнь, что он любит, коснуться
Herbs he has trod and know the forest flowers	Трав, по которым ступал он, и узнать лесные цветы,
And hear at ease the birds and the scurrying life	Слушать в покое птиц и суету жизни,
That starts and ceases, rich far rustle of boughs	Что начинается и прекращается, богатый шелест веток далекий
And all the mystic whispering of the woods.	И весь мистический шелест лесов.
Release me now and let my heart have rest."	Отпусти меня ныне, позволь отдохнуть моему сердцу".
She answered: "Do as thy wise mind desires,	Та отвечала: "Делай, как твой мудрый разум желает,
O calm child-sovereign with the eyes that rule.	О спокойное дитя-суверен с глазами, что правят.
I hold thee for a strong goddess who has come	Я отношусь к тебе, как к могучей богине, что пришла,
Pitying our barren days; so dost thou serve	Жалея наши бесплодные дни; ты служишь
Even as a slave might, yet art thou beyond	Как может раб, но ты при том превосходишь
All that thou doest, all our minds conceive,	Все, что ты делаешь, все, о чем задумываются наши умы,
Like the strong sun that serves earth from above."	Как могучее солнце, что земле служит свыше".
Then the doomed husband and the woman who knew	Затем муж обреченный и женщина, которая знала,
Went with linked hands into that solemn world	Вошли, сплетя руки, в тот торжественный мир,
Where beauty and grandeur and unspoken dream,	Где красота и величие, и несказанная греза,
Where Nature's mystic silence could be felt	Где мистическая тишина Природы может почувствоваться,
Communing with the secrecy of God.	Объединяющая с тайною Бога.
Beside her Satyavan walked full of joy,	Рядом шагал ее Сатьяван, полный радости,
Because she moved with him through his green haunts:	Ибо она шла с ним по его любимым местам:
He showed her all the forest's riches, flowers	Он показывал ей все лесные богатства, цветы,
Innumerable of every odour and hue	Бесчисленные в каждом оттенке и запахе,
And soft thick clinging creepers red and green	Густой, мягкий, цепляющийся вьюн, зеленый и красный,
And strange rich-plumaged birds, to every cry	Странных, в богатом оперении птиц, каждому крику,
That haunted sweetly distant boughs, replied	Что звучал сладостно в далеких ветвях, отвечал
With the shrill singer's name more sweetly called.	Певца-свистуна еще более сладостным именем.
He spoke of all the things he loved: they were	Он говорил обо всех существах им любимых: они были
His boyhood's comrades and his playfellows,	Приятелями юности, его детства друзьями,
Coevals and companions of his life	Его жизни сверстниками и компаньонами,
Here in this world whose every mood he knew:	Чье он настроение каждое знал:
Their thoughts which to the common mind are blank	Их мысли, что пусты обычному разуму,
He shared, to every wild emotion felt	Он разделял, на каждую дикую эмоцию чувствовал
An answer. Deeply she listened, but to hear	Ответ. Глубоко она вслушивалась, но лишь чтобы слышать
The voice that soon would cease from tender words	Голос, что скоро замолкнет в мягких словах,
And treasure its sweet cadences beloved	И в сокровище его сладких каденций возлюбленных,
For lonely memory when none by her walked	Для одинокой памяти, когда никого с ней идти больше не будет
And the beloved voice could speak no more.	И любимый голос говорить больше не сможет.
But little dwelt her mind upon their sense;	Но на их смысле ее разум мало задерживался;
Of death, not life she thought or life's lone end.	О смерти, не о жизни, о своем одиноком конце она думала.
Love in her bosom hurt with jagged edges	Любовь в ее груди болела рваною раной
Of anguish moaned at every step with pain	Муки, стонущей от боли на каждом шагу,
Crying, "Now, now perhaps his voice will cease	Кричащей: "Сейчас, сейчас, наверное его голос прервется
For ever." Even by some vague touch oppressed,	Навеки". Неким смутным касанием угнетенные
Sometimes her eyes looked round as if their orbs	Ее глаза иногда смотрели вокруг, словно они
Might see the dim and dreadful god's approach.	Могли увидеть приближение неясного и ужасного бога.
But Satyavan had paused. He meant to finish	Сатьяван остановился. Он хотел завершить
His labour here that happy, linked, uncaring	Свой труд здесь, чтобы затем, счастливые, обнявшиеся, беззаботные,
They two might wander free in the green deep	Они вдвоем могли бы скитаться свободно в зеленых глубинах
Primaeval mystery of the forest's heart.	Первобытной мистерии сердца лесов.
A tree that raised its tranquil head to heaven	Дерево, что поднимало свою вершину спокойную к небу,
Luxuriating in verdure, summoning	С пышною зеленью, призывающее
The breeze with amorous wideness of its boughs,	Ветер влюбленной широтой своих веток,
He chose and with his steel assailed the arm	Он выбрал, и его сталь напала на армии
Brown, rough and strong hidden in its emerald dress.	Коричневые, шершавые, мощные, скрытые в свои изумрудные платья.
Wordless but near she watched, no turn to lose	Без слов, стоя близко, она наблюдала, не отворачиваясь, чтоб не терять,
Of the bright face and body which she loved.	Светлый лик и тело любимые.
Her life was now in seconds, not in hours,	Ее жизнь сейчас измерялась не в часах, а в секундах,
And every moment she economised	И каждое мгновение она экономила,
Like a pale merchant leaned above his store,	Как бледный торговец, над своим добром согнувшийся,
The miser of his poor remaining gold.	Скряга над остатками скудными золота.
But Satyavan wielded a joyous axe.	Но Сатьяван работал весело своим топором.
He sang high snatches of a sage's chant	Он пел мудреца песни отрывки высокие,
That pealed of conquered death and demons slain,	Что звенели побежденной смертью и убитыми демонами,
And sometimes paused to cry to her sweet speech	И иногда останавливался, крикнуть ей сладкую речь
Of love and mockery tenderer than love:	Любви и шутки, что мягче любви:
She like a pantheress leaped upon his words	Она, как пантера, на слова его прыгала
And carried them into her cavern heart.	И их в пещеру сердца тащила.
But as he worked, his doom upon him came.	Но когда он работал, его рок к нему подошел.
The violent and hungry hounds of pain	Яростные и голодные гончие боли,
Travelled through his body biting as they passed	Путешествуя сквозь его тело, кусали его проходя
Silently, and all his suffering breath besieged	Безмолвно; все его страдающее, осажденное дыхание
Strove to rend life's strong heart-cords and be free.	Старалось порвать жизни сильные сердечные струны и быть свободным.
Then helped, as if a beast had left its prey,	Затем стало легче, словно зверь свою добычу оставил,
A moment in a wave of rich relief	Мгновение в волне облегчения глубокого,
Reborn to strength and happy ease he stood	Перерожденный, он с новою силой и счастливой легкостью встал,
Rejoicing and resumed his confident toil	Радуясь, и возобновил свой уверенный труд,
But with less seeing strokes. Now the great Woodsman	Но чуть заметно ударами меньшими. Сейчас великий лесоруб
Hewed at him and his labour ceased: lifting	Рубил в нем, его труд прекратив: подняв
His arm he flung away the poignant axe	Свою руку, он отбросил острый топор
Far from him like an instrument of pain.	Далеко от себя, как инструмент боли.
She came to him in silent anguish and clasped,	В безмолвной муке она к нему подошла и обняла,
And he cried to her, "Savitri, a pang	И он крикнул ей: "Савитри, боль
Cleaves through my head and breast as if the axe	Через мою голову и грудь рвется, словно острый топор
Were piercing it and not the living branch.	Пронзил их, а не ветку живую.
Such agony rends me as the tree must feel	Так агония меня раздирает, как ее должно дерево чувствовать,
When it is sundered and must lose its life.	Когда оно срублено и должно потерять свою жизнь.
Awhile let me lay my head upon thy lap	Дай мне положить свою голову тебе на колени
And guard me with thy hands from evil fate:	И охраняй меня твоими ладонями от злой судьбы:
Perhaps because thou touchest, death may pass."	Может, ибо касаешься ты, смерть пройдет мимо".
Then Savitri sat under branches wide,	Тогда Савитри села под широкие ветви,
Cool, green against the sun, not the hurt tree	Холодные, зелень на солнце, не под поврежденное дерево,
Which his keen axe had cloven,- that she shunned;	То, которое его топор острый ранил, она избегала;
But leaned beneath a fortunate kingly trunk	Она склонилась под счастливым королевским стволом
She guarded him in her bosom and strove to soothe	И охраняла его на своей груди и старалась утешить
His anguished brow and body with her hands.	Его страдающий лик и тело своими руками.
All grief and fear were dead within her now	Все горе и страх сейчас умерли в ней
And a great calm had fallen. The wish to lessen	И великий покой опустился. Желание уменьшить
His suffering, the impulse that opposes pain	Его страдание, импульс, что противостоит боли,
Were the one mortal feeling left. It passed:	Был единственным смертным чувством оставшимся. Оно прошло:
Griefless and strong she waited like the gods.	Безгорестная и сильная, она ждала, подобно богам.
But now his sweet familiar hue was changed	Но сейчас его сладкий, знакомый оттенок сменился
Into a tarnished greyness and his eyes	На тусклую серость, глаза
Dimmed over, forsaken of the clear light she loved.	Потускнели, оставленные чистым светом, ею любимым.
Only the dull and physical mind was left,	Только тупой физический разум остался,
Vacant of the bright spirit's luminous gaze.	Ясного взгляда светлого духа лишенный.
But once before it faded wholly back,	Но перед тем, как угаснуть совсем,
He cried out in a dinging last despair,	Он выкрикнул в последнем отчаянии:
"Savitri, Savitri, O Savitri,	"Савитри, Савитри, о Савитри,
Lean down, my soul, and kiss me while I die."	Наклонись вниз, моя душа, и поцелуй, пока я не умер".
And even as her pallid lips pressed his,	И пока ее побелевшие губы прижимались к его,
His failed, losing last sweetness of response;	Его ослабли, теряя последнюю сладость ответа:
His cheek pressed down her golden arm. She sought	Его щека надавила ее золотую ладонь. Она искала
His mouth still with her living mouth, as if	Еще его рот своим живым ртом, словно
She could persuade his soul back with her kiss;	Она могла убедить его душу вернуться своим поцелуем:
Then grew aware they were no more alone.	Затем пришло осознание, что они не были больше одни.
Something had come there conscious, vast and dire.	Сюда пришло что-то сознательное, обширное, страшное.
Near her she felt a silent shade immense	Близко к себе она ощутила безмолвную огромную тень,
Chilling the noon with darkness for its back.	За собою полдень тьмой холодящую.
An awful hush had fallen upon the place:	Жуткая тишина на то место спустилась:
There was no cry of birds, no voice ofbeasts.	Смолкли крики птиц и зверей голоса.
A terror and an anguish filled the world,	Страдание и ужас заполнили мир,
As if annihilation's mystery	Словно мистерия уничтожения
Had taken a sensible form. A cosmic mind	Приняла ощутимую форму. Космический разум
Looked out on all from formidable eyes	На все из грозных выглядывал глаз;
Contemning all with his unbearable gaze	Невыносимым взором все презирая,
And with immortal lips and a vast brow	С бессмертными веками, широколобый,
It saw in its immense destroying thought	Он видел в своей огромной разрушающей мысли
All things and beings as a pitiful dream,	Все вещи и существа жалкою грезой,
Rejecting with calm disdain Nature's delight,	Отвергая со спокойным пренебрежением восторг Природы,
The wordless meaning of its deep regard	Бессловесное значение его глубокого взгляда
Voicing the unreality of things	Провозглашало нереальность вещей
And life that would be for ever but never was	И жизни, что пребудет вовеки, хотя никогда не была,
And its brief and vain recurrence without cease,	И ее беспрестанного, краткого возвращения тщетного;
As if from a Silence without form or name	Словно из Молчания без формы и имени
The Shadow of a remote uncaring god	Тень беззаботного и далекого бога
Doomed to his Naught illusory universe,	На его Ничто иллюзорную обрекала вселенную,
Cancelling its show of idea and act in Time	Вычеркивая ее идеи и действия во Времени видимость
And its imitation of eternity.	И ее имитацию вечности.
She knew that visible Death was standing there	Она знала, что здесь стоит зримая Смерть
And Satyavan had passed from her embrace.	И что Сатьяван из ее объятий ушел.
End of Canto Three	Конец книги восьмой

Оглавление сервера по Интегральной Йоге

1  Книга Смерти была выделена из Песни третьей более ранней версии "Савитри", которая имела только шесть песен и эпилог. Позднее она была немного отредактирована и к ней было добавлено несколько новых строк, но в окончательную версию поэмы она так и не была целиком вставлена. Ее оригинальное обозначение, "Песнь третья", было сохранено для напоминания об этом. (Прим. к индийскому изданию)