Шри Ауробиндо, "Савитри: Легенда и Символ"

Книга Десятая

Sri Aurobindo, "Savitri: a Legend and a Symbol"

Book Ten

Canto III	Песнь третья
THE DEBATE OF LOVE AND DEATH	Спор Любви и Смерти
A sad destroying cadence the voice sank;	Стих печальной разрушающей каденцией голос;
It seemed to lead the advancing march of Life	Он, казалось, продвигающийся марш Жизни вел
Into some still original Inane.	В какую-то безмолвную Пустоту первозданную.
But Savitri answered to almighty Death:	Но Савитри всемогущей Смерти ответила:
"O dark-browed sophist of the universe	"О софист хмурый вселенной,
Who veilst the Real with its own Idea,	Который Реальность своей собственной Идеей скрывает,
Hiding with brute objects Nature's living face,	Пряча животными объектами живой лик Природы,
Masking eternity with thy dance of death,	Маскирующий вечность своим танцем смерти.
Thou hast woven the ignorant mind into a screen	Из невежественного разума ты соткал занавес,
And made of Thought error's purveyor and scribe,	И сделал поставщика и переписчика ошибки из Мысли,
And a false witness of mind's servant sense.	И лжесвидетеля из слуги разума, чувства.
An aesthete of the sorrow of the world,	Эстет горя мира,
Champion of a harsh and sad philosophy	Суровой и печальной философии поборник.
Thou hast used words to shutter out the Light	Ты использовал слова, чтоб заслонить Свет,
And called in Truth to vindicate a lie.	И призывал Правду, чтобы доказать ложь.
A lying reality is falsehood's crown	Обманчивая реальность - это фальши корона,
And a perverted truth her richest gem.	А извращенная правда - в ней драгоценнейший камень.
O Death, thou speakest truth but truth that slays,	О Смерть, ты говоришь правду, но правду, что убивает,
I answer to thee with the Truth that saves.	Я тебе Правдой, которая спасает, отвечу.
A traveller new-discovering himself,	Путешественник, себя открывающий заново,
One made of Matter's world his starting-point,	Своей стартовой точкой мир Материи сделал,
He made of Nothingness his living-room	Из Ничто он свою жилую комнату сделал,
And Night a process of the eternal light	Ночь сделал процессом вечного света,
And death a spur towards immortality.	Смерть - к бессмертию шпорами.
God wrapped his head from sight in Matter's cowl,	Бог спрятал свою голову в капюшоне Материи,
His consciousness dived into inconscient depths,	Его сознание в несознательные глубины нырнуло,
All-Knowledge seemed a huge dark Nescience;	Всезнание стало выглядеть огромным и черным Незнанием;
Infinity wore a boundless zero's form.	Бесконечность надела форму нуля безграничного.
His abysms of bliss became insensible deeps,	Его пучины блаженства равнодушными глубинами стали,
Eternity a blank spiritual Vast.	Вечность - пустой духовной Обширностью.
Annulling an original nullity	Отменяя ничто первозданное,
The Timeless took its ground in emptiness	Пустоту взял за свою почву Безвременный
And drew the figure of a universe,	И начертал фигуру вселенной,
That the spirit might adventure into Time	Чтобы дух рисковать мог во Времени
And wrestle with adamant Necessity	И с Неизбежностью непреклонной бороться,
And the soul pursue a cosmic pilgrimage.	И душа космическому паломничеству следовать.
A spirit moved in black immensities	В черных необъятностях двигался дух
And built a Thought in ancient Nothingness;	И выслеживал Мысль в древнем Ничто;
A soul was lit in God's tremendous Void,	Душа в ужасной Пустоте Бога была зажжена,
A secret labouring glow of nascent fire.	Тайный трудящийся жар рождающегося пламени.
In Nihil's gulf his mighty Puissance wrought;	Его огромное Могущество работало в бездне Ничто,
She swung her formless motion into shapes,	Оно приводило свои бесформенные движения в формы,
Made Matter the body of the Bodiless.	Телом Бестелесного Материю делало.
Infant and dim the eternal Mights awoke.	Младенческие неясные просыпались вечные Силы,
In inert Matter breathed a slumbering Life,	В инертной Материи начала дышать дремавшая Жизнь,
In a subconscient Life Mind lay asleep;	В подсознательной Жизни лежал спящий Разум;
In waking Life it stretched its giant limbs	В пробуждающейся Жизни он потянулся своими великими членами,
To shake from it the torpor of its drowse;	Чтобы стряхнуть с них оцепенение спячки;
A senseless substance quivered into sense,	Бесчувственная субстанция в чувстве дрожала,
The world's heart commenced to beat, its eyes to see,	Сердце мира начало биться, глаза его - видеть.
In the crowded dumb vibrations of a brain	В переполненных бессловесных вибрациях мозга
Thought fumbled in a ring to find itself,	Мысли шли ощупью по кругу, чтобы себя разыскать,
Discovered speech and fed the new-born Word	Обнаружилась речь и вскормила новорожденное Слово,
That bridged with spans of light the world's ignorance.	Что неведение мира с берегами света соединило мостом.
In waking Mind, the Thinker built his house.	В проснувшемся Разуме строил свой дом Мыслитель.
A reasoning animal willed and planned and sought;	Рассуждающее животное желало, искало, планировало;
He stood erect among his brute compeers,	Он встал прямо среди своих животных товарищей,
He built life new, measured the universe,	Он строил новую жизнь, мерил вселенную,
Opposed his fate and wrestled with unseen Powers,	Противостоял судьбе и боролся с незримыми Силами,
Conquered and used the laws that rule the world,	Побеждал и использовал законы, что правят миром,
And hoped to ride the heavens and reach the stars,	И надеялся летать в небесах и достичь звезд,
A master of his huge environment.	Господин своего окружения огромного.
Now through Mind's windows stares the demigod	Через окна Разума выглядывает сейчас полубог,
Hidden behind the curtains of man's soul:	Скрытый за занавесом души человека:
He has seen the Unknown, looked on Truth's veilless face;	Он видел Неведомое, смотрел на неприкрытый лик Истины;
A ray has touched him from the eternal sun;	Луч коснулся его из вечного солнца;
Motionless, voiceless in foreseeing depths,	Неподвижный, безгласный в глубинах предвидящих,
He stands awake in Supernature's light	В свете Суперприроды он стоит, пробужденный,
And sees a glory of arisen wings	И видит славу возникающих крыльев,
And sees the vast descending might of God.	И видит широкое спускающееся могущество Бога.
"O Death, thou lookst on an unfinished world	"О Смерть, ты смотришь на мир незаконченный,
Assailed by thee and of its road unsure,	Тобой уязвляемый и в своем пути неуверенный,
Peopled by imperfect minds and ignorant lives,	Населенный несовершенными разумами, невежественными жизнями,
And sayest God is not and all is vain.	И говоришь, что Бога нет и что все тщетно.
How shall the child already be the man?	Как ребенок уже мужчиной быть может?
Because he is infant, shall he never grow?	Раз он - дитя, то никогда он не вырастет?
Because he is ignorant, shall he never learn?	Раз он невежественен, он никогда не научится?
In a small fragile seed a great tree lurks,	В маленьком, хрупком зерне таится огромное дерево,
In a tiny gene a thinking being is shut;	Мыслящее существо заперто в крохотном гене,
A little element in a little sperm,	Мелкий элемент маленькой спермы,
It grows and is a conqueror and a sage.	Он растет, победитель, мудрец.
Then wilt thou spew out, Death, God's mystic truth,	Затем, если ты изрыгнешь, Смерть, Бога правду мистическую,
Deny the occult spiritual miracle?	Станешь ли ты отрицать оккультное духовное чудо?
Still wilt thou say there is no spirit, no God?	Может ты еще скажешь, что нет духа, нет Бога?
A mute material Nature wakes and sees;	Немая, материальная Природа просыпается, видит;
She has invented speech, unveiled a will.	Она изобрела речь, обнаружила волю.
Something there waits beyond towards which she strives,	Нечто, к чему она стремится, ждет за пределами,
Something surrounds her into which she grows:	Нечто, во что она вырастет, ее окружает:
To uncover the spirit, to change back into God,	Природе предстоит раскрыть дух, измениться вновь в Бога,
To exceed herself is her transcendent task.	Превзойти себя в своей трансцендентальной задаче.
In God concealed the world began to be,	В Боге сокрытом мир существование начал,
Tardily it travels towards manifest God:	Медленно движется он к Богу проявленному:
Our imperfection towards perfection toils,	Наше несовершенство к совершенству стремится,
The body is the chrysalis of a soul:	Тело есть души куколка:
The infinite holds the finite in its arms,	Бесконечное в своих руках держит конечное,
Time travels towards revealed eternity.	Время к обнаруженной путешествует вечности.
A miracle structure of the eternal Mage,	Чудесная скульптура вечного Мага,
Matter its mystery hides from its own eyes,	Материя свою мистерию прячет от собственных глаз,
A scripture written out in cryptic signs,	Библию, записанную тайными знаками,
An occult document of the All-Wonderful's art.	Оккультный документ искусства Всечудесного.
All here bears witness to his secret might,	Все здесь несет свидетельство его могущества тайного,
In all we feel his presence and his power.	Во всем мы ощущаем его присутствие и его силу.
A blaze of his sovereign glory is the sun,	Пламя его суверенной славы есть солнце,
A glory is the gold and glimmering moon,	Слава - золотой мерцающий месяц,
A glory is his dream of purple sky.	Слава - его греза пурпурного неба.
A march of his greatness are the wheeling stars.	Марш его величия - звезды кружащие.
His laughter of beauty breaks out in green trees,	В зеленых деревьях прорывается его смех красоты,
His moments of beauty triumph in a flower;	Его мгновения прекрасного в цветах торжествует;
The blue sea's chant, the rivulet's wandering voice	Моря песнь голубого и ручья голос скитающийся,
Are murmurs falling from the Eternal's harp.	С арфы Вечного слетая, журчат.
This world is God fulfilled in outwardness.	Этот мир есть Бог, осуществленный во внешнем.
His ways challenge our reason and our sense;	Его пути не доступны нашему чувству и доводу;
By blind brute movements of an ignorant Force,	В слепых животных движениях Силы невежественной,
By means we slight as small, obscure or base,	В своих средствах слабы мы, поскольку малы, низки или темны,
A greatness founded upon little things,	Величие, основанное на ничтожных вещах,
He has built a world in the unknowing Void.	В незнающей Пустоте он мир построил.
His forms he has massed from infinitesimal dust;	Свои формы он в массу из бесконечно малой пыли собрал;
His marvels are built from insignificant things.	Его чудеса построены из вещей незначительных.
If mind is crippled, life untaught and crude,	Если ум искалечен, если невежественна жизнь и груба,
If brutal masks are there and evil acts,	Если там есть жестокие маски и злые поступки,
They are incidents of his vast and varied plot,	Они - эпизоды в его обширном и разнообразном сюжете,
His great and dangerous drama's needed steps;	Его великой и опасной драмы необходимые шаги,
He makes with these and all his passion-play,	Он творит с ними и со всей своей страстью-игрой,
A play and yet no play but the deep scheme	Игрой и не игрой, а, в то же время, схемой глубокой
Of a transcendent Wisdom finding ways	Трансцендентальной Мудрости, пути находящей,
To meet her Lord in the shadow and the Night:	Чтобы встретить своего Господина в Ночи и в тени:
Above her is the vigil of the stars;	Над нею - бодрствование звезд;
Watched by a solitary Infinitude	Наблюдаемая одинокой Бесконечностью,
She embodies in dumb Matter the Divine,	Она в немой Материи Божество воплощает,
In symbol minds and lives the Absolute.	В символических умах и жизнях - Абсолют.
A miracle-monger her mechanical craft;	Торговец чудес - ее ремесло механическое;
Matter's machine worked out the laws of thought,	Машина Материи вырабатывает законы мышления,
Life's engines served the labour of a soul:	Механизмы Жизни труду души служат:
The Mighty Mother her creation wrought,	Могучая Мать над своим творением трудилась,
A huge caprice self-bound by iron laws,	Огромный каприз, себя железными законами связал
And shut God into an enigmatic world:	И скрыл Бога в загадочном мире:
She lulled the Omniscient into nescient sleep,	Она баюкала Всезнающего в его неведающем сне,
Omnipotence on Inertia's back she drove,	На спине Инертности несла Всемогущего,
Trod perfectly with divine unconscious steps	Безупречно ступала божественным бессознательным шагом
The enormous circle of her wonder-works.	По огромному кругу ее чудо-трудов.
Immortality assured itself by death;	Бессмертие смертью себя страховало;
The Eternal's face was seen through drifts of Time.	Лик Вечного был виден сквозь дрейфы Времени.
His knowledge he disguised as Ignorance,	Свое знание он скрыл как Неведение,
His Good he sowed in Evil's monstrous bed,	Свое Добро в чудовищное ложе Зла он посеял,
Made error a door by which Truth could enter in,	Сделал ошибку дверью, в которую войти может Правда,
His plant of bliss watered with Sorrow's tears.	Его растение блаженства полито Горя слезами.
A thousand aspects point back to the One;	Тысячи аспектов назад на Одного указуют;
A dual Nature covered the Unique.	Дуальная Природа Уникального скрыла.
In this meeting of the Eternal's mingling masques,	В этой встрече масок смешавшихся Вечного,
This tangle-dance of passionate contraries	В этом путаном танце противоположностей страстных,
Locking like lovers in a forbidden embrace	Сплетающих, подобно влюбленным в запретном объятии,
The quarrel of their lost identity,	Их утраченной идентичности ссору,
Through this wrestle and wrangle of the extremes of Power	Через эту борьбу и пререкания крайностей Силы
Earth's million roads struggled towards deity.	Миллион дорог земли пробивался к божественности.
All stumbled on behind a stumbling Guide,	Все запиналось за запинавшимся Гидом,
Yet every stumble is a needed pace	Но каждая запинка - необходимый шаг
On unknown routes to an unknowable goal.	На неизвестных маршрутах к непостижимой цели.
All blundered and straggled towards the One Divine.	Все шло вслепую, вразброд к Одному Божеству.
As if transmuted by a titan spell	Словно трансмутированные титаническим заклинанием,
The eternal Powers assumed a dubious face:	Вечные силы приобретали сомнительный облик:
Idols of an oblique divinity,	Перекошенной божественности идолы,
They wore the heads of animal or troll,	Они несли головы животных и троллей,
Assumed ears of the faun, the satyr's hoof,	Обретали уши фавна, копыта сатира
Or harboured the demoniac in their gaze:	Или демоническое в своем взоре прятали.
A crooked maze they made of thinking mind,	Извилистым лабиринтом они делали мыслящий разум,
They suffered a metamorphosis of the heart,	Они претерпевали метаморфозы сердца,
Admitting bacchant revellers from the Night	Вакханических пирующих из Ночи впускали
Into its sanctuary of delights,	В свое святилище восторгов,
As in a Dionysian masquerade.	Как на дионисском маскараде.
On the highways, in the gardens of the world	На столбовых дорогах, в садах мира
They wallowed oblivious of their divine parts,	Они валялись, забыв свои части божественные,
As drunkards of a dire Circean wine	Словно пьяные от вина Цирцеи ужасного
Or a child who sprawls and sports in Nature's mire.	Или подобно ребенку, что растянулся, играя в грязи Природы.
Even wisdom, hewer of the roads of God,	Даже мудрость, каменотес дорог Бога,
Is a partner in the deep disastrous game:	Есть партнер в бедственной глубокой игре:
Lost is the pilgrim's wallet and the scrip,	Утеряна пилигрима сума,
She fails to read the map and watch the star.	Она не смогла прочитать карту и увидеть звезду.
A poor self-righteous virtue is her stock	Скудная, самоправедная добродетель - опора ее
And reason's pragmatic grope or abstract sight,	И резона прагматичное нащупывание или абстрактное зрение,
Or the technique of a brief hour's success	Либо технику успеха краткого часа
She teaches, an usher in utility's school.	Она изучала, швейцар в школе выгоды.
On the ocean surface of vast Consciousness	На океанической поверхности Сознания обширного
Small thoughts in shoals are fished up into a net	Мелкие мысли на мелководье ловятся в сети
But the great truths escape her narrow cast;	Но сквозь ее узкие ячейки ускользают великие истины;
Guarded from vision by creation's depths,	Хранимые глубинами творения от зрения,
Obscure they swim in blind enormous gulfs	Неясные, они плывут в темных безднах громадных,
Safe from the little sounding leads of mind,	В безопасности от мелких промеров ума,
Too far for the puny diver's shallow plunge.	Слишком далекие для неглубокого погружения ныряльщика слабого.
Our mortal vision peers with ignorant eyes;	Наше смертное зрение всматривается глазами неведающими;
It has no gaze on the deep heart of things.	Оно не смотрит на глубокое сердце вещей.
Our knowledge walks leaning on Error's staff,	Наше знание гуляет, опираясь на посох Ошибки,
A worshipper of false dogmas and false gods,	Поклонник фальшивых догм и фальшивых богов
Or fanatic of a fierce intolerant creed	Или фанатик свирепого нетерпимого кредо,
Or a seeker doubting every truth he finds,	Или искатель, сомневающийся в каждой найденной правде,
A sceptic facing Light with adamant No	Скептик, встречающий Свет с Нет непреклонным
Or chilling the heart with dry ironic smile,	Или расхолаживающий сердце сухой ироничной улыбкой,
A cynic stamping out the god in man;	Циник, в человеке вытаптывающий бога;
A darkness wallows in the paths of Time	На путях Времени тьма разлеглась
Or lifts its giant head to blot the stars;	Или поднимает свою гигантскую голову запятнать звезды,
It makes a cloud of the interpreting mind	Она создает облако интерпретирующего разума
And intercepts the oracles of the Sun.	И затмевает пророчества Солнца.
Yet Light is there; it stands at Nature's doors:	Но здесь, все же, есть Свет; у дверей Природы стоит он:
It holds a torch to lead the traveller in.	Он держит факел, чтобы ввести путешественника.
It waits to be kindled in our secret cells;	В наших тайных клетках он ждет быть зажженным;
It is a star lighting an ignorant sea,	Он - звезда путеводная, сияющая над морем неведения,
A lamp upon our poop piercing the night.	Лампа на полуюте, ночь прорезающая.
As knowledge grows Light flames up from within:	Когда растет знание, вспыхивает Свет изнутри:
It is a shining warrior in the mind,	Он - боец, сияющий в разуме,
An eagle of dreams in the divining heart,	Орел грез в сердце угадывающем,
An armour in the fight, a bow of God.	Доспехи в бою, лук Бога.
Then larger dawns arrive and Wisdom's pomps	Тогда более широкие наступают рассветы и великолепия Мудрости
Cross through the being's dim half-lighted fields;	Пересекают туманные, полуосвещенные поля существа;
Philosophy climbs up Thought's cloud-bank peaks	Философия на облачные пики Правды взбирается
And Science tears out Nature's occult powers,	И Наука вырывает у Природы оккультные силы,
Enormous djinns who serve a dwarf's small needs,	Огромные джинны, что обслуживают карлика мелкие нужды,
Exposes the sealed minutiae of her art	Сокрытые детали ее искусства показывают
And conquers her by her own captive force.	И побеждают ее ее собственной силой плененной.
On heights unreached by mind's most daring soar,	На высотах, недостижимых для самого отважного полета ума,
Upon a dangerous edge of failing Time	На опасном краю слабеющего Времени,
The soul draws back into its deathless Self;	Душа отступает в свою бессмертную Самость;
Man's knowledge becomes God's supernal Ray.	Знание человека небесным Лучом Бога становится.
There is the mystic realm whence leaps the power	Есть царство мистическое, откуда прыгает сила,
Whose fire burns in the eyes of seer and sage;	Чей огонь горит в глазах мудреца и провидца;
A lightning flash of visionary sight,	Молниеносная вспышка визионерского зрения,
It plays upon an inward verge of mind:	Она играет на краю внутреннем разума:
Thought silenced gazes into a brilliant Void.	Смолкшая мысль в Пустоту смотрит сияющую.
A voice comes down from mystic unseen peaks:	Голос спускается с невидимых мистических пиков:
A cry of splendour from a mouth of storm,	Крик великолепия изо рта шторма,
It is the voice that speaks to night's profound,	Это голос, что говорит с глубиной ночи,
It is the thunder and the flaming call.	Это гром и пламенеющий зов.
Above the planes that climb from nescient earth,	Над планами, встающими с невежественной земли,
A hand is lifted towards the Invisible's realm,	Поднимаются руки к царству Незримого,
Beyond the superconscient's blinding line	По ту сторону ослепительной линии суперсознания,
And plucks away the screens of the Unknown;	И срывают завесу Неведомого;
A spirit within looks into the Eternal's eyes.	Дух внутри в глаза Вечному смотрит.
It hears the Word to which our hearts were deaf,	Он слышит Слово, к которому наши сердца были глухи,
It sees through the blaze in which our thoughts grew blind;	Он смотрит сквозь сияние, в котором наши мысли слепые росли;
It drinks from the naked breasts of glorious Truth,	Он пьет из обнаженной груди восхитительной Истины,
It learns the secrets of eternity.	Вечности секреты он изучает.
Thus all was plunged into the riddling Night,	Так все в Ночь нырнуло загадочную,
Thus all is raised to meet a dazzling Sun.	Так все поднимается, чтобы встретить ослепительное Солнце.
O Death, this is the mystery of thy reign.	О Смерть, это - царства твоего мистерия.
In earth's anomalous and magic field	В аномальном и магическом поле земли,
Carried in its aimless journey by the sun	Несомой в своем бесцельном путешествии солнцем
Mid the forced marches of the great dumb stars,	Среди принуждаемых маршей великих немых звезд,
A darkness occupied the fields of God,	Тьма оккупировала поля Бога
And Matter's world was governed by thy shape.	И мир Материи управляем был твоей формой.
Thy mask has covered the Eternal's face,	Твоя маска скрыла лик Вечного,
The Bliss that made the world has fallen asleep.	Блаженство, что делало мир, впало в спячку.
Abandoned in the Vast she slumbered on:	Покинутое в Обширности, оно все еще дремлет:
An evil transmutation overtook	Злая трансмутация будет охватывать
Her members till she knew herself no more.	Его члены до тех пор, пока оно себя больше не знает.
Only through her creative slumber flit	Через его созидательный сон пролетают
Frail memories of the joy and beauty meant	Радости и красоты лишь воспоминания хрупкие
Under the sky's blue laugh mid green-scarfed trees	Под голубым смехом небес, среди зеленых деревьев
And happy squanderings of scents and hues,	И счастливых расточительств оттенков и запахов,
In the field of the golden promenade of the sun	В поле променада солнца златого
And the vigil of the dream-light of the stars,	И в бодрствовании света-грезы звезд,
Amid high meditating heads of hills,	Среди высоких голов гор медитирующих,
On the bosom of voluptuous rain-kissed earth	На груди чувственной целуемой дождем земли
And by the sapphire tumblings of the sea.	И в сапфирном беспорядке морей.
But now the primal innocence is lost	Но сейчас первобытная невинность утеряна,
And Death and Ignorance govern the mortal world	Смертным миром правят Смерть и Неведение,
And Nature's visage wears a greyer hue.	И лик Природы носит более серый оттенок.
Earth still has kept her early charm and grace,	Земля еще сохраняет свое очарование и грацию,
The grandeur and the beauty still are hers,	Великолепие и красота - ее до сих пор,
But veiled is the divine Inhabitant.	Но скрыт божественный Житель.
The souls of men have wandered from the Light	Души людей заблудились, Свет потеряв,
And the great Mother turns away her face.	И великая Мать отвернула свой лик.
The eyes of the creatrix Bliss are closed	Глаза созидающего Блаженства закрыты,
And sorrow's touch has found her in her dreams.	И касание горя нашло его в его грезах.
As she turns and tosses on her bed of Void,	Тогда оно поворачивается и мечется на своей кровати Пустоты,
Because she cannot wake and find herself	Ибо не может проснуться и себя отыскать,
And cannot build again her perfect shape,	И не может снова построить свою совершенную форму,
Oblivious of her nature and her state,	Забыв свою природу и свое положение,
Forgetting her instinct of felicity,	Забыв свой инстинкт счастья,
Forgetting to create a world of joy,	Забыв создавать мир радости,
She weeps and makes her creatures' eyes to weep;	Оно плачет и делает глаза своих созданий плачущими;
Testing with sorrow's edge her children's breasts,	Пробуя лезвием страдания детей своих грудь,
She spends on life's vain waste of hope and toil	Оно расточает на тщетную пустыню надежды и труда жизни
The poignant luxury of grief and tears.	Мучительное изобилие горя и слез.
In the nightmare change of her half-conscious dream,	В кошмарной смене его полусознательных снов,
Tortured herself and torturing by her touch,	Пытающее себя и пытающее своими касаниями,
She comes to our hearts and bodies and our lives	Оно входит в наши сердца и тела, и в наши жизни,
Wearing a hard and cruel mask of pain.	Неся безжалостную, свирепую маску страдания.
Our nature twisted by the abortive birth	Наша природа, скрученная тяжелыми родами,
Returns wry answers to life's questioning shocks,	Возвращает искаженные ответы на вопрошающие толчки жизни,
An acrid relish finds in the world's pangs,	Находит острый вкус в мировой боли,
Drinks the sharp wine of grief's perversity.	Пьет жгучее вино извращенности горя.
A curse is laid on the pure joy of life:	Проклятие лежит на чистой радости жизни:
Delight, God's sweetest sign and Beauty's twin,	Восторг, сладчайший знак Бога и близнец Красноты,
Dreaded by aspiring saint and austere sage,	Устрашенный святым домогающимся и мудрецом строгим,
Is shunned, a dangerous and ambiguous cheat,	Спрятался; опасный и туманный обман,
A specious trick of an infernal Power	Благовидный трюк адской Силы
It tempts the soul to its self-hurt and fall.	Искушает душу причинить себе вред, пасть.
A puritan God made pleasure a poisonous fruit,	Бог-пуританин сделал удовольствие фруктом отравленным
Or red drug in the market-place of Death,	Или красным наркотиком на базарной площади Смерти,
And sin the child of Nature's ecstasy.	Грех - ребенком экстаза Природы.
Yet every creature hunts for happiness,	Каждое создание за счастьем охотится,
Buys with harsh pangs or tears by violence	Покупает за острую боль или вырывает насильно
From the dull breast of the inanimate globe	У тупой груди неодушевленной земли
Some fragment or some broken shard of bliss.	Некий фрагмент или отломанную скорлупку блаженства.
Even joy itself becomes a poisonous draught;	Даже радость сама становится глотком ядовитым;
Its hunger is made a dreadful hook of Fate.	Ее голод сделан Судьбы ужасным крючком.
All means are held good to catch a single beam,	Все средства хороши, чтобы схватить единственный луч,
Eternity sacrificed for a moment's bliss:	Вечность приносится в жертву за миг блаженства:
Yet for joy and not for sorrow earth was made	И все же, для радости, не для горя, земля была создана,
And not as a dream in endless suffering Time.	Не как греза в бесконечном страдающем Времени.
Although God made the world for his delight,	Хотя для своего восторга Бог сделал мир,
An ignorant Power took charge and seemed his Will	Невежественная Сила приняла поручение и его Волей казалась
And Death's deep falsity has mastered Life.	И Смерти глубокая фальшь Жизнь подчинила.
All grew a play of Chance simulating Fate.	Все стало игрой Случая, Судьбу имитирующего.
"A secret air of pure felicity	Тайным воздухом чистого счастья,
Deep like a sapphire heaven our spirits breathe;	Глубоким, как сапфирное небо, дышит наш дух;
Our hearts and bodies feel its obscure call,	Наши сердца и тела его зов ощущают неясный,
Our senses grope for it and touch and lose.	Наши чувства ищут его, касаются и снова теряют.
If this withdrew, the world would sink in the Void;	Если это убрать, мир в Пустоте б утонул;
If this were not, nothing could move or live.	Если б этого не было, ничто не смогло б жить или двигаться.
A hidden Bliss is at the root of things.	Скрытое Блаженство лежит в корне вещей.
A mute Delight regards Time's countless works:	Безмолвный Восторг смотрит на работы бессчетные Времени:
To house God's joy in things Space gave wide room,	Чтоб поселить радость Бога в вещах, Пространство дало широкую комнату,
To house God's joy in self our souls were born.	Чтоб поселить радость Бога в себе, были рождены наши души.
This universe an old enchantment guards;	Эта вселенная старое очарование хранит;
Its objects are carved cups of World-Delight	Ее объекты - резные чаши Мирового Восторга,
Whose charmed wine is some deep soul's rapture-drink:	Чье вино очарованное - некой глубокой души напиток-восторг:
The All-Wonderful has packed heaven with his dreams,	Своими грезами заполнил небеса Всечудесный,
He has made blank ancient Space his marvel-house;	Он сделал пустой старый Космос своим чудо-домом;
He spilled his spirit into Matter's signs:	Он влил свой дух в знаки Материи:
His fires of grandeur burn in the great sun,	Его огни великолепия горят в солнце великом,
He glides through heaven shimmering in the moon;	Он скользит через небо, мерцая в луне;
He is beauty carolling in the fields of sound;	Он - красота, поющая гимн в сферах звука,
He chants the stanzas of the odes of Wind;	Он распевает строфы од Ветра;
He is silence watching in the stars at night;	Он - тишина, ночью глядящая в звездах;
He wakes at dawn and calls from every bough,	Он просыпается на рассвете и зовет с каждой ветки,
Lies stunned in the stone and dreams in flower and tree.	Он лежит, оглушенный, в камне, в цветке и в дереве грезит.
Even in this labour and dolour of Ignorance,	Даже в этом труде и печали Неведения,
On the hard perilous ground of difficult earth,	На твердой, опасной почве суровой земли,
In spite of death and evil circumstance	Вопреки смерти и злым обстоятельствам,
A will to live persists, a joy to be.	Воля к жизни упорствует, радость быть.
There is a joy in all that meets the sense,	Эта радость - во всем, что чувство встречает,
A joy in all experience of the soul,	Радость во всяком переживании души,
A joy in evil and a joy in good,	Радость во зле и радость в добре,
A joy in virtue and a joy in sin:	Радость в добродетели и радость в грехе:
Indifferent to the threat of Karmic law,	Равнодушная к угрозе закона Кармического,
Joy dares to grow upon forbidden soil,	Радость смеет расти на почве запретной,
Its sap runs through the plant and flowers of Pain:	Ее сок бежит сквозь растения и цветы Боли:
It thrills with the drama of fate and tragic doom,	Она трепещет с драмой судьбы и трагическим роком,
It tears its food from sorrow and ecstasy,	Она вырывает свою пищу у экстаза и горя,
On danger and difficulty whets its strength;	На опасности и трудности растит свою силу,
It wallows with the reptile and the worm	Она валяется с червем и рептилией
And lifts its head, an equal of the stars;	И поднимает голову, равная звездам;
It shares the faeries' dance, dines with the gnome:	Она разделяет танец феи, обедает с гномом:
It basks in the light and heat of many suns,	В свете и зное многих солнц она греется,
The sun of Beauty and the sun of Power	Солнце Прекрасного и солнце Силы
Flatter and foster it with golden beams;	Ласкают ее и лелеют золотыми лучами;
It grows towards the Titan and the God.	Она растет к Титану и Богу.
On earth it lingers drinking its deep fill,	На земле она медлит, чтобы досыта напоить свои глубину,
Through the symbol of her pleasure and her pain,	Через символы ее удовольствия и ее боли,
Of the grapes of Heaven and the flowers of the Abyss,	Через виноград Небес и Пучины цветы,
Of the flame-stabs and the torment-craft of Hell	Удары пламени и муку-ремесло Ада,
And dim fragments of the glory of Paradise.	И славы Парадиза фрагменты неясные.
In the small paltry pleasures of man's life,	В мелких, ничтожных удовольствиях человеческой жизни,
In his petty passions and joys it finds a taste,	В его пустяковых страстях и радостях она вкус находит,
A taste in tears and torture of broken hearts,	Вкус в слезах и в пытке сердца разорванного,
In the crown of gold and in the crown of thorns,	В короне из золота и в терновом венце,
In life's nectar of sweetness and its bitter wine.	В нектаре сладости жизни и в ее горьком вине.
All being it explores for unknown bliss,	Все бытие она изучает для блаженства неведомого,
Sounds all experience for things new and strange.	Зондирует всякое переживание ради вещей новых и странных.
Life brings into the earthly creature's days	Жизнь вносит в дни земного создания
A tongue of glory from a brighter sphere:	Язык славы из сферы более светлой:
It deepens in his musings and his Art,	Она углубляется в его Искусстве и размышлениях,
It leaps at the splendour of some perfect word,	Она вылетает в великолепии некоего совершенного слова,
It exults in his high resolves and noble deeds,	Она ликует в его высоких решениях и делах благородных,
Wanders in his errors, dares the abyss's brink,	В его ошибках блуждает, пучины край пробует,
It climbs in his climbings, wallows in his fall.	Она взбирается в его восхождениях, в его падении барахтается.
Angel and demon brides his chamber share,	Ангельские и демонические невесты его делят покои,
Possessors or competitors for life's heart.	Владельцы сердца жизни или соперники.
To the enjoyer of the cosmic scene	Наслаждающемуся космической сценой
His greatness and his littleness equal are,	Его величие и его малость равны,
His magnanimity and meanness hues	Его великодушие и низкие оттенки
Cast on some neutral background of the gods:	На некий нейтральный задний фон богов брошены:
The Artist's skill he admires who planned it all.	Он восхищается искусством Артиста, который все это спланировал,
But not for ever endures this danger game:	Но игру эту опасную не вечно поддерживает:
Beyond the earth, but meant for delivered earth,	За пределами земли, но для освобожденной земли предназначенные,
Wisdom and joy prepare their perfect crown;	Мудрость и радость готовят свой совершенный венец:
Truth superhuman calls to thinking man.	Истина сверхчеловеческая к мыслящему человеку взывает.
At last the soul turns to eternal things,	Наконец, душа поворачивается к вечным вещам,
In every shrine it cries for the clasp of God.	В каждой часовне она кричит об объятиях Бога.
Then is there played the crowning Mystery,	Тогда там коронующая Мистерия разыгрывается,
Then is achieved the longed-for miracle.	Тогда достигается долгожданное чудо.
Immortal Bliss her wide celestial eyes	Свои широкие небесные глаза Блаженство бессмертное
Opens on the stars, she stirs her mighty limbs;	Раскрывает на звезды, оно движет свои могучие члены;
Time thrills to the sapphics of her amour-song	Время трепещет в сапфических строфах его песни любовной,
And Space fills with a white beatitude.	И Пространство наполняется белым блаженством.
Then leaving to its grief the human heart,	Затем, оставляя человеческое сердце на его горе,
Abandoning speech and the name-determined realms,	Покидая речь и царства определения-имени,
Through a gleaming far-seen sky of wordless thought,	Сквозь мерцающее, далеко взор пропускающее небо бессловесной мысли,
Through naked thought-free heavens of absolute sight,	Сквозь нагие от мыслей свободные небеса абсолютного зрения,
She climbs to the summits where the unborn Idea	Оно поднимается к вершинам, где нерожденная Идея,
Remembering the future that must be	Помнящая будущее, что должно быть,
Looks down upon the works of labouring Force,	Смотрит вниз на работы трудящейся Силы,
Immutable above the world it made.	Незыблемая, над миром, ей сделанным.
In the vast golden laughter of Truth's sun	В обширном золотом смехе солнца Истины,
Like a great heaven-bird on a motionless sea	Как великая небесная птица на море бездвижном,
Is poised her winged ardour of creative joy	Уравновешено его окрыленное рвение созидательной радости
On the still deep of the Eternal's peace.	На тихой глубине мира1 Вечного.
This was the aim, this the supernal Law,	Такова была цель, это был небесный Закон,
Nature's allotted task when beauty-drenched	Задача, Природе назначенная, с тех пор, как красотой пропитавшееся
In dim mist-waters of inconscient sleep,	В смутных, туманных водах сна несознания,
Out of the Void this grand creation rose,-	Из Пустоты это грандиозное творение встало,-
For this the Spirit came into the Abyss	Для этого Дух вошел внутрь Пучины
And charged with its power Matter's unknowing force,	И наделил своей силой Материи силу незнающую,
In Night's bare session to cathedral Light,	В нагой сессии Ночи к кафедральному Свету
In Death's realm repatriate immortality.	Репатриирует в царстве Смерти бессмертие.
A mystic slow transfiguration works.	Мистическая медленная трансфигурация трудится.
All our earth starts from mud and ends in sky,	Вся наша земля стартует из грязи и кончается в небе,
And Love that was once an animal's desire,	И Любовь, что была когда-то животным желанием,
Then a sweet madness in the rapturous heart,	Затем сладким сумасшествием в восторженном сердце,
An ardent comradeship in the happy mind,	Горячей дружбой в счастливом уме,
Becomes a wide spiritual yearning's space.	Становится обширного духовного стремления пространством.
A lonely soul passions for the Alone,	Одинокая душа к Одному страстью пылает,
The heart that loved man thrills to the love of God,	Сердце, что человека любило, в любви Бога волнуется,
A body is his chamber and his shrine.	Тело - его палата и часовня его.
Then is our being rescued from separateness;	Тогда от разобщенности наше существо спасено;
All is itself, all is new-felt in God:	Все самим собою становится, все прочувствовано заново в Боге:
A Lover leaning from his cloister's door	Из-за дверей своего монастыря выглядывающий Возлюбленный
Gathers the whole world into his single breast.	Вбирает весь мир в одну свою грудь.
Then shall the business fail of Night and Death:	Тогда дело Смерти и Ночи ненужно:
When unity is won, when strife is lost	Когда единство одержано, когда борьба кончена
And all is known and all is clasped by Love	И все знаемо, и все обнято Любовью,
Who would turn back to ignorance and pain?	Кто повернет назад, в боль и неведение?
"O Death, I have triumphed over thee within;	"О Смерть, я торжествую внутри над тобой;
I quiver no more with the assault of grief;	Я больше не трепещу в нападении горя;
A mighty calmness seated deep within	Могучий покой, посаженный внутри глубоко,
Has occupied my body and my sense:	Оккупировал мое тело и чувство:
It takes the world's grief and transmutes to strength,	Он берет горе мира и трансмутирует в силу,
It makes the world's joy one with the joy of God.	Он делает радость мира единой с радостью Бога.
My love eternal sits throned on God's calm;	Моя любовь вечная на трон покоя Бога посажена;
For Love must soar beyond the very heavens	Ибо Любовь должна воспарить за пределы самого неба
And find its secret sense ineffable;	И найти свое тайное несказанное чувство;
It must change its human ways to ways divine,	Она должна изменить свои человеческие пути на божественные,
Yet keep its sovereignty of earthly bliss.	Сохранив при том свою суверенность земного блаженства.
O Death, not for my heart's sweet poignancy	О Смерть, не для сладостной остроты моего сердца,
Nor for my happy body's bliss alone	Не для одного блаженства моего счастливого тела
I have claimed from thee the living Satyavan,	Я требую у тебя Сатьявана живого,
But for his work and mine, our sacred charge.	Но для работы его и моей, для нашей священной задачи.
Our lives are God's messengers beneath the stars;	Наши жизни - это Бога посланцы под звездами;
To dwell under death's shadow they have come	Под тень смерти они пришли жить,
Tempting God's light to earth for the ignorant race,	Призывая свет Бога для невежественной расы на землю,
His love to fill the hollow in men's hearts,	Его Любовь - наполнить пустоту в сердцах человеческих,
His bliss to heal the unhappiness of the world.	Его блаженство - исцелить мира несчастье.
For I, the woman, am the force of God,	Ибо я, женщина, есть сила Бога,
He the Eternal's delegate soul in man.	Он - Вечного в человеке душа делегированная.
My will is greater than thy law, O Death;	Моя воля более велика, чем твой закон, Смерть;
My love is stronger than the bonds of Fate:	Моя любовь сильнее, чем оковы Судьбы:
Our love is the heavenly seal of the Supreme.	Наша любовь - это небесная печать Всевышнего,
I guard that seal against thy rending hands.	Я охраню эту печать от твоих рвущих рук.
Love must not cease to live upon the earth;	Любовь не должна на земле прекращаться;
For Love is the bright link twixt earth and heaven,	Ибо Любовь - это светлое звено между землею и небом,
Love is the far Transcendent's angel here;	Любовь - это ангел далекого Трансцендентального здесь,
Love is man's lien on the Absolute."	Любовь - это человеку залог на Абсолют".
But to the woman Death the god replied,	Но женщине Смерть-бог ответил
With the ironic laughter of his voice	С ироничным смехом в голосе,
Discouraging the labour of the stars:	Труд звезд расхолаживающим:
"Even so men cheat the Truth with splendid thoughts.	"Вот даже как люди обманывают Истину великолепными мыслями.
Thus wilt thou hire the glorious charlatan, Mind,	Так ты наймешь шарлатана славного, Разум,
To weave from his Ideal's gossamer air	Чтобы из тонкого воздуха его Идеала соткать
A fine raiment for thy body's nude desires	Для нагих желаний тела прекрасное платье
And thy heart's clutching greedy passion clothe?	И для жадно хватающей страсти твоего сердца одежду?
Daub not the web of life with magic hues:	Не подкрашивай ткань жизни магическими оттенками:
Make rather thy thought a plain and faithful glass	Лучше сделай свою мысль чистым зеркалом верным,
Reflecting Matter and mortality,	Отражающим Материю и смертность,
And know thy soul a product of the flesh,	И узнай свою душу, продукт плоти,
A made-up self in a constructed world.	Искусственную самость в сконструированном мире.
Thy words are large murmurs in a mystic dream.	Твои слова - громкий шепот в мистической грезе.
For how in the soiled heart of man could dwell	Ибо как может в грязном человеческом сердце жить
The immaculate grandeur of thy dream-built God,	Безупречная грандиозность твоего грезой построенного Бога?
Or who can see a face and form divine	Или кто может видеть лицо и форму божественную
In the naked two-legged worm thou callest man?	В нагом двуногом черве, которого ты зовешь человеком?
O human face, put off mind-painted masks:	О человеческий лик, сними раскрашенные разумом маски:
The animal be, the worm that Nature meant;	Будь животным, червем, как предназначала Природа;
Accept thy futile birth, thy narrow life.	Прими свое пустое рождение, свою узкую жизнь.
For truth is bare like stone and hard like death;	Ибо правда, как камень, нага и, как смерть, тяжела;
Bare in the bareness, hard with truth's hardness live."	Нагая в неприкрашенности, суровая с суровостью правды живи".
But Savitri replied to the dire God:	Но Савитри ответила ужасному Богу:
"Yes, I am human. Yet shall man by me,	"Да, я - человек. И еще будет он мной,
Since in humanity waits his hour the God,	Пока в человеческой природе Бог ждет своего часа,
Trample thee down to reach the immortal heights,	Попрать тебя, чтобы достигнуть бессмертных высот,
Transcending grief and pain and fate and death.	Превзойти горе и боль, и судьбу, и смерть.
Yes, my humanity is a mask of God:	Да, моя человечность есть маска Бога:
He dwells in me, the mover of my acts,	Он живет во мне, тот, кто мои действия движет,
Turning the great wheel of his cosmic work.	Своего космического труда великое колесо поворачивая.
I am the living body of his light,	Я - его света тело живое,
I am the thinking instrument of his power,	Я - мыслящий инструмент его силы,
I incarnate Wisdom in an earthly breast,	Я - инкарнировавшая в земную грудь Мудрость,
I am his conquering and unslayable will.	Я - его побеждающая и неубиваемая воля.
The formless Spirit drew in me its shape;	Бесформенный Дух начертал во мне свою форму;
In me are the Nameless and the secret Name."	Во мне есть Безымянный и тайное Имя".
Death from the incredulous Darkness sent its cry:	Смерть из скептической Тьмы послала свой крик:
"O priestess in Imagination's house,	"О в доме Воображения жрица,
Persuade first Nature's fixed immutable laws	Убеди сперва фиксированные непреложные законы Природы
And make the impossible thy daily work.	И сделай невозможное своей ежедневной работой.
How canst thou force to wed two eternal foes?	Как сможешь ты заставить венчаться двух вечных врагов?
Irreconcilable in their embrace	Непримиримые в своих объятиях,
They cancel the glory of their pure extremes:	Они аннулируют славу своих чистых крайностей:
An unhappy wedlock maims their stunted force.	В несчастном браке калечат свою жалкую силу.
How shall thy will make one the true and false?	Как ты едиными истинное и ложное сделаешь?
Where Matter is all, there Spirit is a dream:	Где Материя - все, там Дух - только греза:
If all are the Spirit, Matter is a lie,	Если все - Дух, то Материя - ложь,
And who was the liar who forged the universe?	И кто был лгуном, кто построил вселенную?
The Real with the unreal cannot mate.	Реальность с нереальностью сочетаться не может.
He who would turn to God, must leave the world;	Тот, кто хочет повернуть к Богу, мир должен покинуть;
He who would live in the Spirit, must give up life;	Тот, кто хочет жить в Духе, жизнь должен оставить;
He who has met the Self, renounces self.	Тот, кто встретил Себя, отвергает себя.
The voyagers of the million routes of mind	Путешественники миллионов маршрутов ума,
Who have travelled through Existence to its end,	Что пришли через Существование к его завершению,
Sages exploring the world-ocean's vasts,	Мудрецы, исследующие океана-мира обширности,
Have found extinction the sole harbour safe.	Нашли угасания единственную гавань спасения.
Two only are the doors of man's escape,	Две только двери у человека к спасению,
Death of his body Matter's gate to peace,	Смерть его тела - Материи ворота к покою,
Death of his soul his last felicity.	Смерть души - его последнее счастье.
In me all take refuge, for I, Death, am God."	Во мне все находят убежище, ибо я, Смерть, есть Бог".
But Savitri replied to mighty Death:	Но Савитри ответила Смерти могучей:
"My heart is wiser than the Reason's thoughts,	"Мое сердце мудрее, чем мысли Резона,
My heart is stronger than thy bonds, O Death.	Мое сердце сильнее, чем твои оковы, о Смерть.
It sees and feels the one Heart beat in all,	Оно видит и чувствует одно Сердце, что во всех бьется,
It feels the high Transcendent's sunlike hands,	Оно ощущает высокого Трансцендентального солнцеподобные руки,
It sees the cosmic Spirit at its work;	Оно видит космический Дух за работой его;
In the dim Night it lies alone with God.	В смутной Ночи оно лежит одно с Богом.
My heart's strength can carry the grief of the universe	Сила моего сердца может нести горе вселенной
And never falter from its luminous track,	И никогда не спотыкается на своем светлом пути,
Its white tremendous orbit through God's peace.	Его белая огромная орбита лежит через мир2 Бога.
It can drink up the sea of All-Delight	Оно может море Всенаслаждения выпить
And never lose the white spiritual touch,	И никогда не потеряет духовное касание белое,
The calm that broods in the deep Infinite."	Покой, что раздумывает в Бесконечном глубоком".
He said, "Art thou indeed so strong, O heart,	Смерть: "Ты и в самом деле столь сильно, сердце,
O soul, so free? And canst thou gather then	А душа так свободна? И тогда ты можешь сорвать
Bright pleasure from my wayside flowering boughs,	Светлое удовольствие с моих придорожных цветущих ветвей,
Yet falter not from thy hard journey's goal,	И не запнуться в своем тяжелом путешествии к цели,
Meet the world's dangerous touch and never fall?	Встретить опасное касание мира и никогда не ослабнуть?
Show me thy strength and freedom from my laws."	Покажи мне твою силу и от моих законов свободу".
But Savitri answered, "Surely I shall find	Но Савитри ответила: "Я, конечно, найду
Among the green and whispering woods of Life	Среди зелени и шелеста лесов Жизни
Close-bosomed pleasures, only mine since his,	Близкие груди удовольствия, однако мои они, ибо его,
Or mine for him, because our joys are one.	Или мои для него, ибо радости наши едины.
And if I linger, Time is ours and God's,	И если я медлю, Время - наше и Бога,
And if I fall, is not his hand near mine?	И если падаю, разве нет его рук рядом со мной?
All is a single plan; each wayside act	Все единый есть план; каждый акт придорожный
Deepens the soul's response, brings nearer the goal."	Углубляет отклик души, несет ближе цель".
Death the contemptuous Nihil answered her:	Смерть, презрительное Ничто, ей ответила:
"So prove thy absolute force to the wise gods,	"Так докажи свою абсолютную силу мудрым богам,
By choosing earthly joy! For self demand	Предпочтя радость земную! Себя требуй
And yet from self and its gross masks live free.	И еще от себя и его грубых масок свободно живи.
Then will I give thee all thy soul desires,	Тогда я дам тебе все, чего душа твоя хочет,
All the brief joys earth keeps for mortal hearts.	Все краткие радости, что земля хранит для смертных сердец.
Only the one dearest wish that outweighs all,	Лишь одно ценнейшее желание, которое все перевешивает,
Hard laws forbid and thy ironic fate.	Суровые запрещают законы и твой ироничный удел.
My will once wrought remains unchanged through Time,	Моя воля, что однажды работала, остается неизменной во Времени,
And Satyavan can never again be thine."	И Сатьяван никогда снова твоим быть не сможет".
But Savitri replied to the vague Power:	Но Савитри ответила Силе неясной:
"If the eyes of Darkness can look straight at Truth,	"Если глаза Тьмы могут смотреть прямо на Истину,
Look in my heart and, knowing what I am,	Взгляни на мое сердце и, зная, что есть я,
Give what thou wilt or what thou must, O Death.	Делай что хочешь иль можешь, о Смерть.
Nothing I claim but Satyavan alone."	Ничего не возьму, одного Сатьявана".
There was a hush as if of doubtful fates.	Воцарилось молчание, словно судеб колеблющихся".
As one disdainful still who yields a point	Как презрительно спокойный, уступающий точке,
Death bowed his sovereign head in cold assent:	Смерть склонила свою суверенную голову в холодном согласии:
"I give to thee, saved from death and poignant fate	"Я дам тебе, спасенной от смерти и горькой судьбы,
Whatever once the living Satyavan	Все, что когда-то живой Сатьяван
Desired in his heart for Savitri.	Желал в сердце своем для Савитри.
Bright noons I give thee and unwounded dawns,	Светлые полдни даю я тебе и рассветы спокойные,
Daughters of thy own shape in heart and mind,	Дочерей, подобных тебе сердцем и разумом,
Fair hero sons and sweetness undisturbed	Сыновей, светлых героев, и спокойную сладость
Of union with thy husband dear and true.	Единства с дорогим, верным мужем.
And thou shalt harvest in thy joyful house	И ты соберешь в свой радостный дом,
Felicity of thy surrounded eves.	Счастье вечеров, тебя обступивших.
Love shall bind by thee many gathered hearts.	Любовь свяжет тобою много сердец.
The opposite sweetness in thy days shall meet	Сладость ты в своих днях повстречаешь
Of tender service to thy life's desired	Нежной службы, что твоей жизни желанна,
And loving empire over all thy loved,	И любящего царствования над всеми, кто тебе дорог.
Two poles of bliss made one, O Savitri.	Два полюса блаженства, ставших одним, о Савитри.
Return, O child, to thy forsaken earth."	Вернись, о дитя, на землю, тобою покинутую".
But Savitri replied, "Thy gifts resist.	Но Савитри ответила: "Твои дары отвергаю.
Earth cannot flower if lonely I return."	Земля не может цвести, если одна я вернусь".
Then Death sent forth once more his angry cry,	Тогда Смерть шлет вперед свой рассерженный крик,
As chides a lion his escaping prey:	Как бранит лев свою ускользающую жертву:
"What knowst thou of earth's rich and changing life	"Что знаешь ты о земном богатстве и жизни меняющейся,
Who thinkst that one man dead all joy must cease?	Полагая, что раз один мертв, то вся радость исчезнет?
Hope not to be unhappy till the end:	Нет надежды несчастливым быть, пока не конец:
For grief dies soon in the tired human heart;	Ибо скоро умирает горе в усталом человеческом сердце,
Soon other guests the empty chambers fill.	Скоро гости другие наполняют пустые покои.
A transient painting on a holiday's floor	Скоротечной росписью на полу праздника.
Traced for a moment's beauty love was made.	Нарисованной для мига красоты, любовь была сделана.
Or if a voyager on the eternal trail,	Или, путник на вечном пути,
Its objects fluent change in its embrace	Ее объекты в ее объятиях постоянно меняются,
Like waves to a swimmer upon infinite seas."	Как для пловца волны бесконечных морей".
But Savitri replied to the vague god,	Но Савитри ответила неясному Богу:
"Give me back Satyavan, my only lord.	"Мне обратно отдай Сатьявана, моего Господина единственного.
Thy thoughts are vacant to my soul that feels	Моей душе твои мысли пусты, она ощущает
The deep eternal truth in transient things."	Глубокую, вечную истину в существах скоротечных".
Death answered her, "Return and try thy soul!	Смерть: "Вернись и испытай свою душу!
Soon shalt thou find appeased that other men	Скоро найдешь, как и все успокоенная,
On lavish earth have beauty, strength and truth,	На щедрой земле красоту, силу и истину,
And when thou hast half forgotten, one of these	А когда ты наполовину забудешь, один из людей
Shall wind himself around thy heart that needs	Обовьется вокруг твоего сердца, что нуждается
Some human answering heart against thy breast;	В каком-нибудь человеческом, отвечающем сердце на груди у тебя,
For who, being mortal, can dwell glad alone?	Ибо кто, существо смертное, может жить довольно один?
Then Satyavan shall glide into the past,	Затем в прошлое ускользнет Сатьяван,
A gentle memory pushed away from thee	Уйдет от тебя тихая память
By new love and thy children's tender hands,	Из-за новой любви и твоих детей мягких рук,
Till thou shalt wonder if thou lov'dst at all.	Пока не удивишься, любила ль вообще ты?
Such is the life earth's travail has conceived,	Такова жизнь, земли тяжкий задуманный труд,
A constant stream that never is the same."	Постоянный поток, что не бывает никогда прежним".
But Savitri replied to mighty Death:	Но Савитри ответила Смерти могучей:
"O dark ironic critic of God's work,	"О темный, ироничный труда Бога критик,
Thou mockst the mind and body's faltering search	Ты дразнишь ум и тела спотыкающиеся поиски
For what the heart holds in a prophet hour	Того, что сердце вмещает в пророческий час
And the immortal spirit shall make its own.	И бессмертный дух делает собственным.
Mine is a heart that worshipped, though forsaken,	Мое есть сердце, что поклоняется, хотя и покинутое,
The image of the god its love adored;	Образу им любимого бога;
I have burned in flame to travel in his steps.	Я сгорела в огне, чтобы шагам его следовать.
Are we not they who bore vast solitude	Разве мы - не те, кто уединенность широкую носит,
Seated upon the hills alone with God?	Наедине с Богом на горах сидящую?
Why dost thou vainly strive with me, O Death,	Почему ты со мной тщетно борешься, Смерть,
A mind delivered from all twilight thoughts,	Разум, избавленный от всех мыслей неясных,
To whom the secrets of the gods are plain?	Которому ясны секреты богов?
For now at last I know beyond all doubt,	Ибо сейчас, наконец, я знаю вне всяких сомнений,
The great stars burn with my unceasing fire	Что великие звезды горят моим непрестанным огнем
And life and death are both its fuel made.	И что жизнь и смерть, обе, его топливом сделаны.
Life only was my blind attempt to love:	Жизнь была лишь моею слепою попыткой любить:
Earth saw my struggle, heaven my victory;	Земля мою борьбу видела, небо - победу;
All shall be seized, transcended; there shall kiss	Все будет достигнуто, превзойдено, там поцелуются,
Casting their veils before the marriage fire	Сбрасывая свои покрова перед свадебным пламенем,
The eternal bridegroom and eternal bride.	Вечные жених и невеста.
The heavens accept our broken flights at last.	Небеса, наконец, примут наши полеты прерывистые.
On our life's prow that breaks the waves of Time	На носу судна жизни, что волны Времени режет,
No signal light of hope has gleamed in vain."	Нет сигнальных огней надежды, что горели б напрасно".
She spoke; the boundless members of the god	Она говорила; бога безграничные члены,
As if by secret ecstasy assailed,	Словно охваченные тайным экстазом,
Shuddered in silence as obscurely stir	Дрожали в безмолвии, как движение неясное
Ocean's dim fields delivered to the moon.	Туманных равнин океана, уступавших луне.
Then lifted up as by a sudden wind	Затем, словно поднятые ветром внезапным,
Around her in that vague and glimmering world	Вокруг нее в том смутном мерцающем мире
The twilight trembled like a bursting veil.	Затрепетали, как вуаль рвущаяся, сумерки.
Thus with armed speech the great opponents strove.	Так, вооруженные речами великие противники бились.
Around those spirits in the glittering mist	Вокруг этих духов в тумане искрящемся,
A deepening half-light fled with pearly wings	Углубляющийся полусвет скользил на крыльях жемчужных,
As if to reach some far ideal Morn.	Словно чтобы достичь какого-то далекого идеального Утра.
Outlined her thoughts flew through the gleaming haze	Ее мысли очерченные летели сквозь дымку мерцавшую,
Mingling bright-pinioned with its lights and veils	Смешиваясь, яркооперенные, с ее вуалями и лучами,
And all her words like dazzling jewels were caught	И все ее слова, как сверкающие драгоценные камни, были захвачены
Into the glow of a mysterious world,	Пылом мистичного мира
Or tricked in the rainbow shifting of its hues	Или украшали в радужном переливе оттенков,
Like echoes swam fainting into far sound.	Словно плывущее эхо, в звуке далеком слабеющее.
All utterance, all mood must there become	Все произнесенное, настроение любое там должно стать
An unenduring tissue sewn by mind	Недолговечной тканью, сотканной разумом,
To make a gossamer robe of beautiful change.	Чтобы сшить тончайшее платье перемены прекрасной.
Intent upon her silent will she walked	Она шла, в своей молчаливой воле решительная,
On the dim grass of vague unreal plains,	По туманной траве смутных нереальных полей,
A floating veil of visions in her front,	Впереди нее - вуаль видений плывущая,
A trailing robe of dreams behind her feet.	Под ногами ее - стелящееся одеяние грез.
But now her spirit's flame of conscient force	Но сейчас ее духа огонь сознательной силы,
Retiring from a sweetness without fruit	Из сладости удаляясь бесплодной,
Called back her thoughts from speech to sit within	Звал ее мысли из речи назад сесть внутри,
In a deep room in meditation's house.	В глубокую комнату медитации дома.
For only there could dwell the soul's firm truth:	Ибо лишь там могла жить души прочная истина:
Imperishable, a tongue of sacrifice,	Непреходящий, язык жертвоприношения,
It flamed unquenched upon the central hearth	Он горел, негасимый, в центральном камине,
Where burns for the high houselord and his mate	Где пылает для высокого хозяина дома и супруги его
The homestead's sentinel and witness fire	Охраняющий и свидетельствующий пламень усадьбы,
From which the altars of the gods are lit.	От которого засвечены богов алтари.
All still compelled went gliding on unchanged,	Все еще принужденные, шли дальше, скользя, неизменные,
Still was the order of these worlds reversed:	Но порядок миров тех был изменен:
The mortal led, the god and spirit obeyed	Смертный вел, бог и дух слушались,
And she behind was leader of their march	Она, позади, была их марша лидером,
And they in front were followers of her will.	И они, впереди, за ее волей следовали.
Onward they journeyed through the drifting ways	Вперед они путешествовали по дорогам дрейфующим,
Vaguely companioned by the glimmering mists.	Смутно сопровождаемые мерцающими туманами;
But faster now all fled as if perturbed	Но все скользило быстрее сейчас, словно встревоженное,
Escaping from the clearness of her soul.	От чистоты ее души убегая.
A heaven-bird upon jewelled wings of wind	Небесная птица на драгоценных крыльях ветра
Borne like a coloured and embosomed fire,	Горела, как окруженный красочный пламень,
By spirits carried in a pearl-hued cave,	Влекомая духами в жемчужной пещере,
On through the enchanted dimness moved her soul.	Сквозь очарованную туманность ее душа двигалась дальше.
Death walked in front of her and Satyavan,	Смерть впереди и Сатьяван,
In the dark front of Death, a failing star.	В темноте перед Смертью, звезда чуть светящаяся.
Above was the unseen balance of his fate.	Свыше был незримый баланс его рока.
End of Canto Three	Конец третьей песни

Оглавление сервера по Интегральной Йоге

1  Peace - мир, покой.2  Peace - мир, покой.