САТПРЕМ

 

МАТЬ,

Или

МУТАЦИЯ СМЕРТИ

 

Ей,

чтобы наше стремление

нашло силу открыть

сокрытое

и явить непредвиденное.

С.

 

 

ТОМ III

 

 

 

перевод с французского

под редакцией С.В. Реентенко

 

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

КЛЕТКА БЕЗ КОДА

 

Одна Ее воля против закона космоса[1]

Шри Ауробиндо

 

 

I

ТРАНСФОРМАЦИЯ

ИЛИ

ОТРИЦАНИЕ МАТЕРИИ?

 

Если бы подлинная Вибрация — скрытая сторона Истины — вдруг сменила вибрацию мнимую, нам бы открылся совершенно преображенный мир, преображенный невообразимо, ибо мы не в силах представить себе простое. Мы можем придумать фей, богов, самые хитроумные, причудливые и фантастические вещи, да, по правде говоря, мы только тем и занимаемся, что выдумываем себе все новые сложности, дабы упростить уже имеющиеся, а вот то, что чуждо всякой искусственности, что дает источник… Источник нов каждую секунду. Он прокладывает себе путь, следуя своей истинной природе и делает это просто потому, что существует. Быть — значит в любой момент мочь быть тем, что ты есть: яблоней, газелью, песней с тем или иным мотивом: она поется и потому существует. Человек, как существо переходное, напротив, пытается быть не тем, что он есть, а поскольку в действительности это невозможно, он строит иллюзии, пребывая в иллюзорном замке; просто теперь его иллюзорность стала бросаться в глаза. И что такое реальный, вдруг ставший реальностью, свободный от иллюзий... светлый мир? Миллионы тех, кто, испуская дух, внезапно раскрывают просветлевшие глаза... Это головокружительно. Чудо, повергающее в ужас! Быть может, еще и забавно, но что это? Мир, где становится известно все сразу. Только в замок не проникало ничего. Мир, где ты в каждую секунду знаешь все, что нужно, и ровно столько, сколько нужно, без труда, как птица. Ты знаешь все, чего не знал, это замок окружал тебя стеной незнания. И первое, что рушится, — школы. Остается лишь всеобъемлющая Школа Играющей Жизни, и, быть может, школа культуры тела, точнее, сознания тела. Никто не «забивает мозги», ведь замок, который приходилось наполнять, исчез, и остался лишь огромный замок мироздания. Каждый становится тем, что он есть: все мелодии звучат разом; и поскольку нет больше надобности обкрадывать соседа, чтобы набить свои погреба; больше нет нужды вести показную жизнь, пытаясь скрыть настоящую; больше не нужно казаться не тем, что ты есть; дух соревнования исчезает: никто не «равняется» на соседа. Никому — ни человеку, ни стране, ни группе (если останется потребность собираться в группы) не придется быть чем-то иным, то есть не тем, что он радостно есть, потому что быть — это радость быть тем, кто ты есть, только собой, ничего не убавляя и не прибавляя. И не разграничивая. Ведь завоевывать-то нечего. Только себя самого, все больше, все глубже, все полнее. Мы можем все, чего не можем: это замок окружал нас стеной бессилия, что, впрочем, было весьма предусмотрительно (и, можно сказать, закономерно), поскольку мы бы тут же воспользовались этой властью, чтобы свернуть шею соседу, а заодно, как всегда, разворотить все, что попадет под руку. Но в мире, лишенном иллюзий, больше ни к чему ни мораль, ни суды, ни жандармы: власть устанавливается сама собой, власть того, чем мы являемся, и власть осуществить то, что мы есть. Куда деваться фальсификаторам в этом светлом мире? Если бы они даже существовали, они были бы прекрасно видны: скрюченные, как их мысли, в сером или черном, как крысы. Что о них говорить: они на виду, с ними все ясно — прочь! Но удивительнее всего то, что фальсификаторы здесь невозможны как таковые — эти несчастные занимаются самообманом, строят массу иллюзий, им нужно все сразу, они страдают, тщатся стать тем, кем им быть не дано, — но здесь они не смогут себя обманывать! Вот он, мир, где невозможно себя обмануть. К чему по-клоунски раскрашивать физиономию? Есть только одно средство обрести власть — это быть, все полнее и полнее. Кто по своей воле выберет рак? Ведь настоящий рак — это Ложь, порождающая развитие раковых клеток.

Разумеется, в этом мире не будет ни врачей, ни юристов, ни... перечень наших изобретений велик. Не будет телефона, ведь сообщение происходит напрямую: это замок был обнесен крепостной стеной. Не будет расстояний, не будет разлук, ведь сознание проникает повсюду: это в замок ему не было доступа. Оболочка прорвана и мы вырываемся наружу. Больше не надо беспокоиться, торопиться... куда спешить? Ведь завтра — это то же сегодня, и каждая секунда такова, какой она должна быть, нова, как капля воды из источника. Этот мир чрезвычайно прост — как истина. Завеса спадает. Несколько миллионов просветленных взглядов устремляются к ней и тянут ее вниз.

Призраки замка скажут, что это невозможно, ведь для них возможна только клетка, в которой заключена их власть — религиозная, государственная, вечная, власть науки и конституции. Все в одной куче. Это провозвестники смерти. Как они трясутся над ней! Но есть еще смертное тело. А момент Смерти — это ключ, открывающий Ложь, а точнее — Истину, скрытую за Ложью, потому что на свете существует только Истина — Лжи просто не было бы, если бы за ней не стояла Истина. Огромное облако Лжи окутывает невозмутимую твердь Истины. Ложь рассеивается и показывается подлинная земля — это может произойти хоть завтра, ведь она совсем рядом, для этого не требуется «времени»: нужно только, чтобы все частички сознания соединились в «единое целое», что едва не произошло в 68-м, но тогда не были ясны ни природа, ни причины, ни Сила этого явления. Там — Амазония, сияющая, чудесная, сбросившая покровы. Поразительное дыхание мира. А ветхое тело, оставшееся нам от животных и оказавшееся на границе миров, что происходит с ним? Именно это узнала Мать: Ей раскрылось все, без границ, и Ее не коснулась болезнь, ведь болезнь — это не что иное как материальное, телесное проявление Лжи. Она побывала в истинной земле обетованной. Она готовила подлинную землю для всех, исследуя глубинные основы своего тела. Болезни исчезают, и даже тления можно избежать: в светлом мире не будет ни трепета, ни «трения» клеток. Но все же клетки сохраняют животную сущность. К тому же, каково оставаться в девяностолетнем теле? Даже если допустить, — это вполне возможно, — что более молодое, совсем юное тело совершит этот переход, вырвется из тенет в восемнадцатилетнем возрасте, что станет с этим телом, если оно вынуждено принимать и переваривать пищу, оно же не может лишиться веса? Кажется в самом способе существования тела, хотя бы очищенного и освобожденного от болезней, заложены смерть и разложение: мы едим, отсюда необходимо следует, что и мы будем съедены. Можно сказать, что само наше тело есть символ Смерти.

Но что такое смерть, если «потустороннего» больше нет? Та сторона здесь, надо лишь пересечь черту. Что же при этом происходит? Мы входим в «сознательное тело», то самое, что присутствует в нас, составляет нашу суть, в наше настоящее тело, которое для Матери было более реально, чем кожа и кости фальсификаторов. Оно светилось или меркло в зависимости от уровня сознания. Это известно давно, сознательное тело было у нас всегда — мы воплощаемся в каждой новой жизни, чтобы взращивать его, развивать, делать прекрасным и всеобъемлющим... учить его любить. Ведь клетка — это место Любви и место скорби. В этом, вероятно, и состоит ее великая тайна. Мы возвращаемся в нее снова и снова, пока не научимся любить все и быть всем, — то есть станем богоподобными. Тех, кто в этой клетке нашел свою истинную сущность, немного, но они есть. Фальсификаторы исчезают, у них нет «потустороннего тела», они — всего лишь сгустки Материи. А материя распадается. А как же остальные, что происходит с ними по окончании цикла роста, когда их настоящее, сознательное тело уже сформировано, развито, научилось сознавать и любить?.. Они сбрасывают лохмотья животной оболочки и исчезают на просторах подлинной, очищенной от хлама земли? — «привидения» наоборот. Так и видишь как сознательные тела радостно прыгают... на землю, на настоящую землю, а призраки толпятся «по эту сторону», на авансцене мнимой земли, — и два мира существуют словно параллельно, не сообщаясь. Это уже происходит. Там обитель Шри Ауробиндо и многих других сознательных существ. Но эта картина не отражает эволюции. Раз мы созданы из Материи, значит, эта Материя обладает собственной полнотой и завершенностью, — где зерно, что родит не-растение? Зерно Материи, символом которого стало наше тело, должно иметь свой смысл и свой ключ.

В смерти тела нужно искать ключ к трансформации.

Да, бабочка покидает кокон, но сохраняет материальное тело «по эту сторону» мира.

Или же «эта сторона» и Материя — просто фикция? Клетка сложена из нее, так что мы расстаемся с ней и выпархиваем наружу.

Но остается труп, явный символ смерти. Как же самое настоящее, обладающее совершенным сознанием существо может превратиться в труп, даже найдя себе иное воплощение, даже если труп — всего лишь фикция? Истина не может превратиться в Ложь.

Труп: вот где надо искать ключ к полной разгадке Смерти.

Что-то должно происходить там.

Ключ к смерти.

Отрицание, препятствие, должно служить средством перехода в иное состояние Материи.

Иначе в Материи нет никакого смысла, а нам остается роль милых привидений...

Что за секрет таит Смерть?

Каков последний секрет Материи?

Это загадка последних пяти лет жизни Матери.

«Опасное... неизвестное», — говорила Она.

Видимо, нам не удастся преобразовать клетку, то есть тело, пока мы не откроем абсолютную Любовь, скрытую за ширмой абсолютной боли. И тогда мы обнаружим, что Материя есть форма абсолютной Любви. Смерть может превратиться лишь в свою противоположность — абсолютную Любовь. Для того и придумана клетка. К этому и стремится Материя со времен первого огня, в котором возник атом.

И это последний, преображающий Огонь.

 

 

 

II

ТЕЛО БЕЗ ПАМЯТИ

 

22 августа 68-го года мы получили маленькую записку от Матери. Мы не видели Ее с 10 августа. Отказывает сердце, пульс «слаб до невозможности». Тем не менее, 15 августа, в день рождения Шри Ауробиндо, Она вышла на балкон, как на капитанский мостик корабля. Она была укутана в серебристый плащ и очень бледна. Она продержалась на ногах минут пять. Рядом стояли два помощника, готовые подхватить Ее. И толпа внизу. Мы вспомнили историю про королеву Елизавету Первую, которая, несмотря на протесты врачей, поднялась со смертного одра, чтобы принять приехавших торговцев: «Умру потом»... Об этом нам когда-то рассказала Мать. Записка от 22 числа очень для Нее характерна: «Вот суп, ты, наверное, проголодался [там были пакетики с растворимыми супами]. На этот раз все очень интересно — хотя, похоже, необратимо и окончательно. Как еще далеко до цели... Я попытаюсь вспомнить». Возможно, умру, но ведь это так интересно: для Нее это предмет исследования. Мать могла бы стать выдающимся физиком, но Ее физика была бы совершенно другой. И это «не забудь поесть», когда сама Она есть уже не могла!

 

 

Ужасная вещь

 

Это действительно было «необратимо и окончательно». Она сидела в низком кресле из розового дерева, в котором Ей было суждено просидеть до конца своих дней, всегда лицом к востоку, повернувшись к Шри Ауробиндо. Ее ноги, обутые в таби, покоились на подушечке. Кресло было обито бледно-желтым бангалорским шелком. Пахло «майским ландышем», это был Ее любимый аромат, который Ей присылали прямо из Прованса («сила чистоты», говорила Мать). Она приобрела странную прозрачность, особенно изменился голос, становившийся все более и более детским. Мы никогда не думали, что Она умрет, нам никогда не приходило в голову, что Она может умереть. Ускорение процесса усиливало шок: десять лет сжимались в неделю. «Понимаешь, нужно поторапливаться... все думают, что это конец». — «Нет-нет! — восклицали мы. — Нет же, все убеждены, что это действительно последняя возможность и что это не может пройти неудачно». — «Они понимают?» — «Они знают, что идет работа». — «Ну хорошо». Она смеялась, не веря ни единому нашему слову.

Радикальная трансформация в точности повторяла перелом 1962 года, но на этот раз была полной и окончательной:

 

Разум и Витальное ушли,

предоставив физическое самому себе.

 

Она показала нам клочок бумаги с неразборчивыми каракулями, нацарапанными карандашом. Имелся в виду исключительно телесный опыт. «Как тебе объяснить, с виду я стала идиоткой, я не знаю ничего». Она перестала видеть, слышать, не могла ничего делать, даже двигаться — полное забвение. Но «что-то» заставляло Ее шевелиться, действовать, давать указания — говорить, сохраняя кристальную (но очень специфическую) ясность ума. Она разговаривала с нами до последней минуты, и слова, произносимые Ею, были словно пронизаны чистым светом, а иногда, как молния, поражали нас своей силой. Вот это «что-то» и предстояло изучить. Только оно остается, когда уходит все: только тело. Ни капли жизненной силы — почти полная немощь, притом что вокруг бурлили все сметающие потоки энергии... Потрясающее сочетание. Последние пять лет изобиловали разительными противоречиями, поражавшими тем, что в невозможном парадоксе, которым становилась Она, нам иногда виделось нечто настолько новое... что в это почти невозможно было поверить. Как будто почва уходит из-под ног, но ты не проваливаешься в бездну, а оказываешься в Чуде, — другого слова, кроме «невероятно» не подберешь. Отключился Разум, ушли жизненные силы — они утрачены уже навсегда. Но Мать будет прекрасно двигаться, начнет ходить, писать, принимать по сто-двести человек в день, Она даже возьмет таблицы окулиста, чтобы вернуть себе обычное зрение и каждый день будет упражняться в чтении — сломить такую волю было невозможно. Но в силу вступали уже другие законы. Это «что-то» было иным. Иная Возможность тихо, незаметно, но неуклонно взрастала в совершенно уничтоженном теле — и расти она могла лишь потому, что все было уничтожено. Ад. Пять лет ада.

«Настоящий ад. Лишь эта возможность превращает его в не-ад. Да, за адом стоит возможность — живая, реальная, настоящая, которую можно потрогать, в которой можно жить, — иначе... ад. Тебе не кажется, что у большинства людей все составляющие бытия (рефлексы, чувства, инстинкты, мысли, идеалы и тому подобное) сбиты в одно целое, как майонез?! Все вместе, смешано как придется; разумеется, "ужасная вещь" переносится за счет всего прочего, что есть внутри. Но если это разделить... о!» Убрать все чувства, мысли, привычки, память и, конечно же, всевозможные идеалы, вкусы, умопостроения от А до Я, сверху донизу... Остается «ужасная вещь». Мать пребывала в этом ужасе до конца.

Новое бытие творится из клеток, не несущих никакой информации. Ни ментальной, ни витальной, ни материальной. Что же может получиться из этого ужасного ничто? Невозможное бытие. Бытие абсолютно нежизненное.

Но оно и существовало лишь потому, что было абсолютно нежизненным.

Его можно назвать чистой Материей.

И к тому же универсальной.

Ни атома между тобой и мировой стихией, мыслями, реакциями, болезнями мира... Иногда Ее тихие детские стоны были слышны во дворе Ашрама. От них щемило сердце. А Мать просила прощения. «Мы видим и слышим ВОПЛЬ протеста, нищеты и скорби — он стоит по всей земле — и хоть немного пробуждает в них (этих клетках) стыд... Тогда я провожу в тишине дни и ночи напролет и только смотрю, смотрю...» Мысли и все прочее исчезают, остается одно изображение, постоянное живое кино и Она, живая, вновь и вновь проходит сквозь экран туда, сюда, повсюду, чтобы пропустить через себя то зов о помощи, то болезнь, убийство, злобу, низость... все живое-пережитое. Погружение в боль: боль мира. «Здесь исчезает ощущение отстраненности "я", а опыт, повторенный десятки, тысячи раз, доказывает, что благодаря отождествлению и объединению с другими телами можно почувствовать боль одного, другого, боль... Да ВСЕ боль! Иными словами, это не эгоистическая жалоба». Можно было подумать, что Мать извиняется. Она рассматривала всю землю, лежащую перед ней, точнее, в Ней: «Возникает ясное и стихийное ощущение: невозможно взять часть целого и добиться в ней гармонии, если само целое гармонии не несет. Но почему, почему?.. Физическое — настоящая загадка. Я понимаю людей, говорящих: это фикция, ее следует разрушить — и, однако, это не так, это не фикция, это... что? Сказать "деформация " — значит ничего не сказать. К примеру, когда мне говорят, что кто-то болен, не менее чем в девяносто девяти случаях из ста я уже знаю об этом. Я ощущаю болезнь как часть моего физического существа — необъятного и не имеющего определенной формы. Значит...» А мы говорили: «Значит должно измениться всеобщее сознание. Вечная проблема: по мере движения прогресса, изменения сознания целого, должно измениться и "материальное выражение"» — «Разумеется. Этого не избежать, это невозможно разделить. Индивидуальность — лишь средство трансформации целого; я понимаю, мне скажут: нужно бежать от этого! Ведь на такую трансформацию уйдет... целая вечность». — «Невозможно преобразовать единицу, не преобразовав целое, — настаивали мы. — Иными словами, единица приближает трансформацию целого». — «Это так». — И Она, словно поразмыслив, добавляла: «Совершенно очевидно, что если бы это не было невыносимо, ничего бы не изменилось. А раз это невыносимо, что ж... Конечно, появляется желание бежать — но разве тут сбежишь! Глупо думать, что может выйти из бегства: оно невозможно. Оно лишь отдаляет результат».

Мать жила в сплошном «невозможно», как в эпицентре артобстрела мира. Отсюда нельзя выйти, «потустороннего» не существует, и все приходится каждый раз начинать сначала; Христос будет приходить за Христом, но из этого не может получиться ничего иного в силу самой этой невозможности. Нельзя выйти из эволюции — никоим образом; с какой бы стороны мы ни находились, числимся ли мы в живых или в так называемых мертвых, но из-под обломков старой Материи выходит новая сущность. Все. Это единственная возможность. Кто посмеет утверждать, что наши хваленые хромосомы способны породить новую сущность? Хромосомы чего?.. Груды атавизмов? Безумной игры случая?

В первый раз на этой земле, по крайней мере на земле, населенной людьми, мы столкнулись с феноменом Материи, организованной в форму человеческого существа, но лишенной какой бы то ни было генетической памяти, обладающей лишь колоссальной живой памятью человеческой Боли: «ужас» в чистом виде. И там, под Гнетом этой боли, нечто...

«Действительно интересно», — был Ее вывод, и каждый раз Она смеялась, если могла, ведь смех — лучший способ обратить Смерть в бегство.

 

 

Новый разум

 

Августовскими ночами 68-го Мать нацарапала карандашом еще несколько записок, «чтобы попытаться вспомнить». Всегда, в самые решающие и трудные дни, даже когда у Нее не было возможности видеться с нами, Мать обращала к нам свои мысли, помнила о нас, будто Ей заранее был известен час расставания, когда придется перекинуть шаткий мостик в неизвестность и попытаться соединить вчерашнюю и завтрашнюю реальности. Скачущие, наплывающие друг на друга строчки гласили:

 

В течение многих часов

чудесны были пейзажи,

исполненные совершенной гармонии.

Неизменные видения.

Все имело свой смысл и свое назначение,

выражало не отягощенные разумом

состояния сознания.

Пейзажи.

Строения.

Города.

Все это в необъятном многообразии

закрывало весь горизонт и

воплощало состояния сознания тела.

Море, море строений,

слагающихся в огромные города...

 

«Да, мир в процессе строительства, строится мир будущего. Я перестала слышать, видеть, разговаривать: я жила только в нем, все время, все время, днем и ночью. Тело без ментального и витального. Остались только ощущения: оно жило состояниями души... воплощенными в образах». Мать жила в чистой, нейтрализованной, недоступной нашему пониманию Материи, которая была даже чище, чем материя грудного ребенка, поскольку в ней не было ничего, кроме мировой боли и образов. Это был Ее единственный орган восприятия. Только образы были не увиденные, а пережитые. «Ощущение душевных состояний, что это такое... Чудо! Ни одна, ни одна ментальная концепция не сравнится с ним. Иногда я переживала такое... то, что может почувствовать, увидеть человек, не идет с этим ни в какое сравнение. Я пережила... чудные часы, думаю, самые чудные из тех, что можно пережить на земле. Но при этом никакой, никакой мысли». «Образы» были физическими, материальными, земными, — никаких «видений»: подлинная земля. Мы, видимо, еще не знаем, как она прекрасна. Мать говорила о «более четком», «более полном» зрении. «Но тут видишь не картину: в этом ПРЕБЫВАЕШЬ, то есть находишься в определенном месте. Мне не доводилось ни видеть, ни чувствовать ничего более прекрасного, только это не «чувство», а... не знаю, как объяснить... Я пережила совершенно чудесные, неповторимые моменты. Но это не были мысли, я не могу даже описать — как их опишешь? Описывает мысль». Возможно, это и есть инструмент нового бытия: вещи не осмысляются, а проживаются; каждая вещь заключает в себе полную картину, объясняющую весь мир. Мать пыталась показать способ существования нового бытия. «Ментальное и витальное были инструментами разработки материи и воздействовали на нее всеми способами [чтобы пробудить в Материи скрытое сознание]: витальное — чувствами, ментальное — мыслями; но мне думается, это временные инструменты, их сменят иные состояния сознания. Это одна из фаз развития вселенной, и старые инструменты отомрут за ненадобностью». Точно так же в ходе эволюции атрофируются бесполезные органы. Мать делала следующую запись:

 

«Состояние сознания тела

и характер его деятельности

зависят от тех, кто находится рядом...

 

Вот это очень интересно. Дело в том, что я видела... все менялось. Кто-то подходил ко мне, — и все менялось. Что-то случалось, — и все менялось...» Каждую секунду «образы» людей (помощников, тех, кто ухаживал за Матерью) менялись, рассказывали, объясняли происходящее, сами по себе, в объеме, цвете, «декоре», с ближним и дальним планами, в мельчайших деталях; по сравнению с этим все наши представления о мире и видения «действительности» — плоские снимки земной реальности, о которой мы не и подозреваем. «Чуть только что-то происходило в их сознании, мир начинал меняться! Как калейдоскоп, что крутится без устали. Если бы был способ запечатлеть это, зрелище получилось бы неповторимым... [Глаза Материи.] Тело казалось пористым, лишенным сопротивления, и все как будто проходило сквозь него». Барьеры рухнули, это было мгновенное, точное, полное... чудесное... и болезненное сознание. Чудо и ад одновременно. Как будто ощущаешь сразу и лицевую и изнаночную стороны земли. Одной и той же земли.

«Пористое» тело...

Что происходит в нем? Как оно живет, функционирует, как организует свою жизнедеятельность? Да, возможно, подобно новорожденному, оно питается материнскими соками земли. Но ведь ему приходится питаться и старым способом, поддерживать себя старым способом, мириться со старыми глупостями, по-старому переживать боль — сохранять неразрывную связь со старым миром, пребывать в старом теле, в глубине которого... что-то начинает шевелиться. Кажется, зарождается новое тело. И тут мы сталкиваемся с очень конкретным, практическим явлением, которое, несмотря на свою простоту и неприметность, станет величайшим событием в истории земли со времен появления первого одноклеточного. Новая форма жизни. Этот опыт открывается нам так постепенно и незаметно, что поначалу мы не можем его оценить. Кто заметил, что в болоте появился одноклеточный организм?

 

Тело, клетки тела

решили соединиться с подлинной сущностью

без помощи витального

и даже ментального.

Вот что происходит.

 

Вдруг Мать вспомнила: «Да, я же заметила, что клетки все время, везде повторяли мантру: ОМ НАМО БХАГАВАТЕ, ОМ НАМО БХАГАВАТЕ... все время, все время.

 

И ОМ НАМО БХАГАВАТЕ звучит

 само собой, непроизвольно,

 в мягком спокойствии».

 

Это последняя запись, сделанная Ее рукой.

Тело, новое тело. Пробужденная сознательная клеточная Материя, только что явившаяся в мир, отныне не подчиненная ни закону, ни программе, ощупью входит в великое Сознание, без устали повторяя мантру, и создает себе новый образ, а точнее, форму существования. Можно ли представить новую жизнь, растущую в старом теле, прародине клеточной структуры? Материю, не вырабатывающую ферментов и саморазрушающих веществ, начисто лишенную какого-либо кода и программы, но наделенную созидательной мощью молодого побега — случалось ли вам видеть, как росток пробивает мерзлую землю: чпок! и корка растрескивается? Немыслимо. Но это факт. В течение пяти лет мы будем свидетелями этого болезненного, парадоксального существования. Разве не слышно, как трещит старая земля? Старые силы оставили ее; древний тиран Разум, бывший удобным правителем этой субстанции, покинул ее — и что осталось? Что такое тело без силы, удерживающей его на ногах? Тело, в котором раскрываются поры? Что получится из чистых девственных клеток?

Вот тут-то в Материи начинает формироваться очень простая вещь: новый Разум. При всей своей непредсказуемости, последствия могут оказаться потрясающими. Разум тела, разум клеток. В этой Материи появилось самоорганизующее начало; с пением Мантры выкладываются кирпичики, не слагающиеся в стену; они уже не замкнуты в себе и не сворачиваются в молекулу аминокислоты. Это соответствует «вертикали времени»: каждая вещь предстает ежесекундно новой, она не содержит никаких следов, «отпечатков», не имеет «памяти», и в то же время обладает, по выражению Шри Ауробиндо, чем-то вроде памяти будущего, а не прошлого, которая, как чердак, скапливала хлам и сообщала человеку инерцию нагромождений и стереотипов. Тяга вместо инерции. Ежесекундная тяга к Будущему. Новый Разум станет обратной стороной физического Разума и со временем вытеснит его, что и начало происходить в теле Матери. Слабая смертная дрожь твари, повергнутой в смятение напором жизни; существа, которое возводит укрытия и баррикады, оборудует их и запасается пропитанием, поскольку оно не в силах почерпнуть его из гигантского потока жизни; существа, пытающегося все свести к одной незыблемой и неизменной схеме; впадающего в спячку, желающего достичь покоя камня, и умирающего, чтобы раз и навсегда освободиться от непосильного бремени, — трепещущий Разум — конгломерат стереотипов и привычек, с трудом организовавший Материю в некую форму существования, как будто ему отведена направляющая и ведущая роль в организации Материи, как будто на нем держится и живет каждая молекула ДНК или аминокислоты, — все это сменяется иной Вибрацией. Вместо старой надоевшей пагубной мантры, затверженной физическим Разумом, — новая мантра Материи. Новое организующее Материю начало. Принято считать, что строение тела (жирафа, мыши, человека) определяется молекулами протеина, но по сути это — лишь внешнее, поверхностное выражение, материальная оболочка вибрации определенного характера. Смена вибрации влечет за собой изменение типа организации или формы Материи. Уйдет физический Разум, поддерживавший этот режим вибрации, — и Материя поневоле перестроится.

Это и произошло с телом Матери.

Клетки, автоматически повторяющие мантру.

Новый Разум Материи или в Материи — новая движущая сила и создатель нового типа строения тела на земле.

Не иная форма Мысли, присущая Материи, но иная форма существования Материи.

Эмбрион нового вида жизни.

Ключ к преображению тела.

10 лет, с 1958 по 1968, Мать работала над переходом, над очищением клеток от старой информации, от наследия физического Разума, и вот Результат: в Материи появилось тело нового типа.

 

 

III

РАЗУМ КЛЕТОК

 

Действительно, зарождение клеточного Разума — настолько существенное изменение йоги Матери и Шри Ауробиндо, что спустя три года, в 1971, Она сказала: «Это коренной поворот, дитя мое! Ты даже не представляешь... Я без преувеличения могу сказать, что стала другим человеком» (и это в девяносто три года, имея за плечами бесчисленное множество опытов, которые для других явились бы подвигом). Такая простая, подающая слабый голос в Ее теле, повторяющаяся мантра была истинной ставкой в борьбе, которую Мать вела десять лет, с 1958 года. Причина не в том, что клеточный Разум не пытался подменить собой Разум физический, — пытался и неоднократно, но каждый раз бывал поглощен, или, в лучшем случае, пассивно подчинялся высшему Разуму и духовному Видению, как ребенок, которого подавляют своим Светом родители.

Освободившись от ига отвратительного физического Разума, он робко тянулся к «высшему» Свету, желая «творить добро», которому, вообще-то, грош цена, и способен он был разве что бесконечно перемалывать усовершенствованную эволюционную труху — очищенную, освященную, высшую человеческую природу. Потребовалась радикальная чистка 1968, чтобы клетки освободились от «добра» высшего Разума так же, как и от «зла» Разума физического и стали самими собой. Тут и начинается чудо. Этот секрет предстоит раскрыть каждому «человеку» будущего, а нам, вероятно, будет легче проникнуть в него благодаря существу, познавшему его и понявшему, какую поразительную власть и свободу он может дать.

 

Фундаментальная клетка

 

Мы говорим «клеточный разум», «интеллект», «интуитивный разум», «свободный разум» в небесной выси, но Разум только один, хотя, возможно, слово выбрано не совсем удачно: это единое сознание, единая власть, существующая в разных режимах или в разных вибрационных «полях». Шри Ауробиндо даже говорил, что «Разум» или «Сознание-Сила» живут в каждом атоме и в каждой частице. Это Сознание или Сила всегда свободно циркулировала в Материи, являясь по сути ее началом. Это и есть Энергия в уравнении Эйнштейна (не попало в уравнение лишь сознание Энергии). В каждом виде, вовлеченном в процесс эволюции, от сгустка желатина до приматов, эта Сила обретала все более конкретное воплощение, находила тот или иной образ существования, ту или иную привычную вибрацию, некую молекулу, фиксировавшую поток энергии, и так продолжалось бы до бесконечности, если бы «чудом» или в результате «мутации» (оба слова недостаточно емки) привычный способ существования не ломался тем или иным образом; тогда возникал новый вид или новый тип, воплощающий и утверждающий новый способ и новый вибрационный режим вечной Силы. Наши «молекулы» и «мутации» ничего не объясняют, это лишь внешняя оболочка явления; можно до бесконечности сдирать шкурку частиц и молекул и находить под ней новый слой, который скрывает следующий, а за ним другой... Нам так и не удастся поймать внутреннее напряжение Сознания, обусловливающее именно этот и никакой другой разлом, именно в этот, а не в какой-либо другой момент. Мы, лабораторные демиурги, можем подвергать молекулы любому воздействию, но не получим новый человеческий вид. Ведь это очевидно. Нам не проникнуть в загадку человека. Здесь возможности науки заканчиваются. Мы можем сколько угодно воздействовать на частицы, облучать и обстреливать их, но мы не овладеем великой Энергией, разве что применим ее для производства смертоносного оружия. Нам не разгадать загадку Материи. Но в процессе эволюции Силы перед человеком как будто опустился черный занавес, создав за первой, основной, физиологической клеткой, в которую заключен всякий вид, еще одну. Именно эта «беда» дает нам ключ к разрушению основной клетки. Вместо того, чтобы включить Силу в обычный, свойственный всем млекопитающим круговорот жизни простейшего клеточного Разума, в череду его брачных периодов, импульсов и побуждений, рождающихся в открытом пространстве, где все соприкасается, «ощущается», «откликается» и живет в определенной гармонии, которая может показаться божественной по сравнению с нашими метаниями, — мы построили клетку для эго, «я», и, укрывшись за ее стенами, изолирующими нас от остального мира, установили собственный порядок. В этом причина всех сложностей, искривлений, страхов и духоты нашего существования, постепенно, со времен плейстоцена, заполнявших свинцовую клетку физического Разума. Он не позволял Разуму клеток самостоятельно выполнять даже самые элементарные, здоровые функции, все подавлял и калечил искусственным, гипнотическим воздействием, ухищрениями, необходимыми в силу его замкнутости, ложными установлениями, утверждавшими его обособленность от остального мира. Мангуст не обладает физическим Разумом, а человек, по воле дьявола — обладает. Это наша беда. Сети так плотно опутали человеческую Материю, что, кажется, сорвать их с тела можно только вместе с жизнью.

В прутья этой клетки упирается вся наша философия, все религии и социологические системы. Марксизм, ад и рай, демократия придуманы для того, чтобы разбить и уничтожить клетку, но настоящий — эволюционный — выход кроется, как мы видели, за или под сетями физического Разума, в Разуме клеточном. Разрушив эту клетку, мы, без сомнения, обретем счастье свободы и гармонии, данное животным, а также многое другое, открытое Матерью за стеной. Это и есть неразрывное единство, которое безрезультатно ищут марксизм, религии, наука. Это «единое поле» Эйнштейна. Но Эволюция никогда не шла назад; мы не вернемся к состоянию мангуста, тем более, что в этом случае мы остались бы в основной клетке — дряхлеющей пищеварительной структуре. Теперь становится понятной эволюционная стратегия, заставляющая нас совершить болезненный переход через Я, запертое во второй клетке. Вынужденные рано или поздно вырваться из удушающих сетей, мы встретим первичную клеточную субстанцию без прежних иллюзий, обладая собственным взглядом, собственным пониманием эволюционной программы, и сделаем открытия, недоступные никакому животному, потому что животному и в клетке неплохо. Наша беда обернется высшим благом.

 

 

Движущая сила мутации

 

Цепь открытий Матери растянулась на много лет, начавшихся задолго до 68, но лишь когда были сметены последние клочья Разума, клетки оказались предоставлены самим себе и остались без всякого управления, за исключением того, что шло изнутри, от них самих. На волю вырвалась потрясающая Сила, — она приводит в движение атомы и людей, великих, святых и мудрецов, и все эволюционные течения, но обычно проходит то сквозь один фильтр, то сквозь другой... тысяча фильтров. А тут — чистая Сила во всей своей мощи. «Сила, способная разметать и создать заново весь мир». Мать впервые соприкоснулась с этим основанием клеток в 1964. Любопытно, что на этом уровне не может быть «личного» опыта — естественно! Вместо личности здесь целый мир, и опыт становится словно опытом (не словно, просто опытом) всего земного шара: он объемлет всю землю. В 1964 году Мать сказала следующее: «Что-то нисходит — нет, не "нисходит": проявляется и проникает, — в земное сознание, заполняя его. Это такая сила! Я никогда не сталкивалась с подобным напряжением материала; устойчивость и могущество! Сама мощь и стремление вперед: прогресс, эволюция, преображение. Радость движения вперед... Среди массы ощущений, сопровождавших этот опыт, был восторг гориллы перед потрясающей силой прогресса, которая превратит ее в человека. Это было очень интересно, необычайная физическая сила и радость от движения вперед [радость клеток присутствует постоянно, она — основная черта клеточного сознания], радость прогресса: как будто обезьяноподобное существо развивается в человека. Повторение эволюционной спирали: та же животная мощь, та же жизненная сила (сравнивать не с чем, поскольку человек полностью утратил ее), которой обладают животные, но обращенная в человеческое сознание, обогащенная всей эволюцией разума (прошедшего довольно трудный путь развития) и претворенная в свет высшего спокойствия и уверенности. Она не похожа на те явления, что, возникнув, исчезают, а потом возвращаются: это нечто иное, это... бесконечность, наполненная, установившаяся, неколебимая. Не то, что является и говорит: будет так-то. Не внедрение в разум, а внедрение в жизнь, в ожившую земную материальную субстанцию. В этом опыте участвовали даже растения; доступ к силе открыт не только для разумных существ, вся живая материальная субстанция наслаждалась радостью силы прогресса — это был просто триумф... сверкание бриллианта. Встав сегодня утром, я подумала: что-то повернулось. И это ни в коем случае — о! ни в коем случае, — не было субъективным ощущением: что-то повернулось для всей земли. А то, что люди этого не замечают, не имеет никакого значения». Как говорил Шри Ауробиндо, оно само объяснит себя. Мать добавила: «Во всяком случае, опыт был решающим в том смысле, что благодаря ему все разрозненные обещания, разрозненные маленькие шажки вперед свелись к единому целому [сотни мелких опытов в разных направлениях, когда Она вслепую искала дорогу в Лесу], и пришло довольно ясное сознание того, что скоро состояние или образ существования (кажется, это называется "modus vivendi") тела, частицы земной материи изменятся и будут направляться только непосредственной волей [то есть великим всеобщим Сознанием]. Все иллюзии как будто исчезали [иллюзия болезни, смерти, вреда, инстинкта самосохранения, все бесспорные физиологические иллюзии, прилепившиеся к сетям физического Разума], и каждая из них сменялась обещаниями, что следовали чередой, возвещая то, что должно прийти позже». Лишь спустя четыре года, в 1968, «непосредственная Воля» сможет овладеть клетками без участия фильтров Разума, фильтров Витального и даже самых «духовных» в мире фильтров. Но ведь нужно не только вынести действие этой Силы — для этого телу Матери пришлось пройти подготовку, пережить расширение, универсализацию, деперсонализацию, — необходимо еще нечто такое, что удержит Силу, если можно так выразиться: нечто вроде турбины или конденсатора, фиксирующего ее не позволяющего ей выскользнуть наружу. Что же в клетках может «конденсировать», притягивать Силу? Этим вопросом в 1958 году Мать задалась в первую очередь. В результате, в 1965 было сделано двойное открытие — негативного и позитивного свойства. Оно было очень простым (на клеточном уровне не бывает ничего сложного: это Разум любит и умеет создавать препоны) и явилось настоящей прелюдией, ключом к созданию нового вида или, точнее, к изменению вида. Движущая сила мутации. Для того, чтобы клеточная субстанция начала мутировать, необходимо, чтобы некий элемент вызвал толчок, который помешает вечно воспроизводить одни и те же вибрации, и вырвет материю из привычного круговорота. До сих пор эту роль исполнял физический Разум, которому было свойственно «конденсировать» катастрофы и направлять поток в старое русло, по отжившей, медицинской, «разумной» схеме (поразительно, с каким постоянством он воспроизводил толковый медицинский справочник Ларусса, остается только понять, болезнь следовала за Ларуссом или Ларусс шел за болезнью), и Мать приложила немало усилий, чтобы заставить этот Разум замолчать. При этом Она сделала следующее наблюдение, ставшее для Нее первым неприятным открытием: «Освободиться от него было очень тяжело, потому что он слишком тесно связан с изнанкой физического тела и его внешней формы... Это было тяжело: когда я делала усилие, когда готово было проявиться глубинное сознание, дело кончалось обмороком. Я хочу сказать, что единение, слияние, отождествление с высшим Присутствием [или же с Властью, с «иным», с великим Потоком] без посредства физического разума, через его ликвидацию, вызывало обморок». Иными словами, физический Разум служил связующим звеном, проводником между Материей (телом) и Властью, движущей Материей; убери физический Разум — и ничто не удержит Поток, он пройдет насквозь и приведет к обмороку. Для человеческой системы это равнозначно смертному приговору: как откажешься от старого генератора катастроф, если без него рушится все? Мутация невозможна, катастрофы будут продуцироваться бесконечно. Другого связующего звена мы не имеем.

Между тем в 1965 году, а именно, 21 июня, был открыт очень маленький, почти микроскопический феномен, кардинально изменивший положение дел.

Из-под затвердевшей корки физического Разума что-то вдруг пробилось наружу, в панцире появился разлом, и из трещины раздался иной голос, из тела донесся новый звук: «Есть небольшая надежда, что материальный, клеточный разум способен преобразиться... Он шепчет молитву. Молитву... Помнишь, я писала Молитвы и медитации" [старый дневник Матери, который она вела в начале века]. Там молитву творил разум (он проходил через опыты и творил молитвы), так вот, теперь этот опыт повторяют клетки: глубокий вдох, и они начинают объясняться с помощью слов. Как будто клеточный разум творит молитву во имя тела (то есть тело обрело свой разум). Он обладает развитым чувством единства с материей, ибо ощущает ее целиком — земную человеческую материю — так вот, он сказал:

Другие состояния бытия, Разум, Витальное, вполне удовлетворены промежуточными связями...»

То есть связями с промежуточными состояниями бытия: богами, небесами, озарениями, откровениями, музыкой и так далее.

«Лишь Господь всевышний может дать мне все, что нужно.

И тут меня озарило: лишь абсолютное совершенство даст этому телу полноту бытия. Мне это показалось интересным. Начиналось что-то новое. Сначала я чувствовала отвращение, тошнотворное отвращение ко всему этому убожеству, слабостям, болезням, усталости, содроганиям, стонам, ох!.. Но, что интересно, вместе с отвращением из пустоты, из ничего, — из вечного спокойствия [главное стремление физического Разума: покой камня] — поднималось какое-то указание. Он смел все это [да-да, клеточный Разум сам производит чистку], и тело как будто воспряло: " Э! но это совсем не то! Совсем не то, чего я хочу. Я хочу... (тут возникло ослепительное, ослепительное золотое сияние), я хочу полноты твоего сознания"». Первая собственная реакция клеточного сознания. «Я чувствую, что эта нить приведет к разгадке. Передо мной открывается целый мир. Посмотрим».

Сам клеточный Разум восстал против катастрофического влияния физического Разума; он бормочет «молитву», то есть слово, то есть производит вибрацию. Первая чисто клеточная вибрация.

Возник новый проводник Силы: клеточный Разум.

Разрушение старой схемы: движущая сила мутации.

То, что задаст направление чистому Потоку. Тихое бормотание клеток. Первая мантра Материи. Материя, как будто родившаяся заново.

И стремление, радостное напряженное стремление клеток, подобное светлому дыханию в недрах Материи: «Все, обладающее разумом, кажется сухим и холодным, да-да, сухим и безжизненным — светлым, красивым, приятным, но холодным и безжизненным, а это стремление, о! В нем есть мощь, совершенно невероятная мощь осуществления. Если ее организовать, выйдет толк. Это просто сгусток мощи».

Эта сила движет атомы. Это чистая мощь высшего разума, Энергия, производящая все мутации и преобразования в Материи: «Сила, способная разметать и создать заново весь мир».

Нужно было учиться новому языку, языку клеток, «организовывать» новый Разум Материи, поддерживать светлую вибрацию до тех пор, пока она не развалит старую корку. Но ключ был найден.

Он проведет нас сквозь вторую сеть, связывающую человека с телом млекопитающих, а тех — с телом рыб или рептилий. Встает вопрос, как мы, бедные человеческие создания, можем пройти сквозь эту стену, если даже Матери и Шри Ауробиндо потребовалась вся выдержка и мужество для этой операции. Но путь открыт. Нам известно, в чем ключ, — трудность заключается не в самой трудности, а в том, что мы не знаем, как ее преодолеть. В этом и состоит работа пионеров эволюции: найти путь. Теперь мы знаем: нужно, чтобы клетки включились в пение мантры, дальше все пойдет само собой, и старая схема разрушится.

Автоматически упадет сеть, очистятся клетки. Сила, действующая автоматически. Нужно научиться внедрять мантру в тело, и оно будет повторять ее не хуже, чем «я забыл завернуть газовый кран» или «я заболею раком» или... Оно будет тупо повторять ее двадцать четыре часа в сутки. Это так просто. Открытие небольшой разумной вибрации в нескольких серых клетках преобразит весь мир. Видимо, это и есть «математическая формула» Шри Ауробиндо.

 

 

IV

МУТАЦИЯ СМЕРТИ

 

Великие революции всегда просты.

Мы отчаянно верим, что нужно непременно задействовать огромные силы, потрясти мир, произвести эффектный переворот, но мы ничего не переворачиваем, изменений не происходит: мы перемешиваем одни те же элементы и выстраиваем их в другом порядке, но, поскольку они ни на что не годны в любом порядке, мы все время оказываемся перед лицом, так сказать, усовершенствованного краха. Настоящую революцию и настоящую мутацию производит мельчайший новый элемент, проникший внутрь и изменивший значения всех до единого старых элементов. Меняется не порядок, а значение. И то, что при любом порядке было плохо или никак, внезапно облекается новым смыслом как будто... до сих пор просто не находило свой ключик, и плохим было лишь потому, что не имело этого ключика, ведь в конечном итоге ничто не было плохо, ни один атом, просто все ждало своего маленького ключика. По той же причине мы не сможем ничего найти, ничего изменить, ничего преобразовать, пока не отыщем главный ключ, с помощью которого меняются все значения. Что же в конце концов надо найти? Что нам искать в огромной вселенной, окружающей нас? Будем проще. Конечно же, радость, суть которой — любовь. А что является антиподом основы бытия? Конечно, смерть, отсутствие радости, отсутствие основы бытия. Но если у нее нет никаких причин быть, ее, очевидно, и не должно быть, это отсутствие реальности вселенной — и именно оно угнетает нас больше всего, подавляет и поражает своим ничтожеством все остальные значимые элементы. Нужно искать не сорок причин, а одну. Не нужно сорок революций: необходима одна. Одна мутация смерти. Остальное изменится само собой. Все прочие символы изменят значение.

Таким образом, ключ, скорее всего, отыщется там, где необходимы перемены, среди того, что надлежит изменить, там, где происходит смерть: так что же умирает? Умирают клетки, потому что они заводят и повторяют песню смерти, песню небытия, отсутствия основы бытия. Но ведь это неправда! Жизнь не может породить нежизнь, она может породить радость и только радость, потому что она сама является радостью. Она порождает смерть лишь потому, что не нашла ключик, и лишь затем, чтобы побудить нас к поиску ключа к реальности — настоящей жизни. Это же так просто: то, что творит смерть, точно так же творит и жизнь, только ключ повернут не в ту сторону. Причина не в том, что необходимо что-то убрать. Что вообще можно убрать из вселенной — и куда это деть, где спрятать? Нужно сменить направление в каком-то одном месте, и тогда все остальное тоже изменит направление. «Мы ищем механизм,— говорила Она, — который позволит разрушить то, что было сделано». Разрушить смерть. «По прошествии этих лет обнаружилось то, что готово обладать властью и ключом — механизм. И разве не нужно почувствовать, пережить, увидеть (но "увидеть" именно активно), как все перекосилось [Мать махнула рукой в одну сторону], чтобы найти силы развернуть все иначе?» Она махнула в другую сторону. Пережить, каким образом происходит смерть, чтобы суметь повернуть в обратную сторону. Пережить смерть.

Видимо, этим Она и собиралась заниматься следующие пять лет... и дальше.

Мать добавила: «Интересно, что, завершив организацию, клеточный разум, по-видимому, с головокружительной скоростью повторяет путь развития человеческого разума, пытаясь найти... ключ». Ключ к смерти. «Меня не покидает ощущение, что состояние, в котором мы пребываем, — это лживая ирреальность, но при этом есть потребность или надежда найти не "причину " морального или интеллектуального характера, ничего подобного, а метод: как повернуть все так [Мать махнула рукой], чтобы направить мир в другую сторону».

Именно клетки владеют ключом, который направляет мир в ту или иную сторону. На самом деле смерти не существует, нет явления смерти, есть неправильный поворот движения. Смерть — это не клеточный феномен, это клеточный нонсенс. Это отсутствие реальности, прилепившееся к пока неведомой нам реальности. Как только мы прикоснемся к ней — реальности радости, — смерть исчезнет сама собой. Смерть — это не реальность Материи, а отсутствие реальности Материи; умирает то, что не является тем, что оно есть. «Каждый раз, когда я спрашиваю тело, чего бы ему хотелось, все клетки говорят: "Нет-нет! мы бессмертны, мы хотим быть бессмертными. В нас нет усталости, мы готовы бороться сотни лет, если нужно, — мы созданы, для бессмертия и хотим бессмертия". И в самом деле, я замечаю (не думаю, что в этом есть что-то уникальное и исключительное), что чем ближе подходишь к клетке, тем настойчивее она говорит: "Но ведь я бессмертна!"»

Это ФАКТ клеточного существования, единственный реальный факт.

Клеточная реальность — это жизнь без смерти.

Возможно, у нас даже не возникнет расхождений с современной биологией?

В клеточной субстанции нет ничего общего со смертью.

Мутация смерти состоит в чистой радости маленькой клетки.

 

 

На цыпочках

 

После 1968 года произошла великая и простая революция: чистые клетки, будучи предоставлены сами себе, неожиданно стали развиваться в ином направлении, как будто это была самая естественная вещь на свете, — а это и правда была единственная в мире естественная вещь. Они принялись разрушать смерть, и это происходило спонтанно, как нечто само собой разумеющееся — обыкновенное маленькое чудо, которое не описать словами, настолько оно просто и незаметно; и в то же время именно оно должно изменить мир, хочет он того или нет, замечает ли он это сейчас или нет. Вот что стало происходить на земле. Началась мутация смерти. Клетка не одинока, она перемещается во все концы, она составляет единое тело. И мы наблюдали, как росло маленькое чудо, как оно бормотало губами Матери — иногда нам даже казалось, что мы ощущаем его в своем теле: «Люди получают опыт, не подозревая об этом!» — говорила Мать. Потому что это идет не через рассудок, потому что мы смотрим не туда, куда нужно; мы понимаем «опыт» только когда мы его осознали, пропустили через рассудок, но он приходит независимо от нашего понимания, в котором нет никакой нужды, он происходит постоянно! Мир, не подозревая того, совершает поворот, он не слышит тихого светлого дуновения, которое просто-напросто разрушает смерть: смерти не «происходит», и, значит, замечать нечего! Нужно встретиться со смертью всерьез, чтобы осознать это проклятье. А кто видит смерти микроскопического масштаба, которые, повторяясь, производят противоположный эффект? Кто замечает тихое дуновение, благодаря которому смерти не происходит? Ибо оно веет само собой, независимо от нас, оно происходит само по себе, вот в чем красота этой истории! Стоило лишь внушению смерти, исчезновения, внушению вечного покоя коснуться клеток, как они отвергали его с возгласом: «Пфф! Мне это не нужно!» Вот и все, ведь это так просто. Как только приближается внушение болезни: «Нет, это мне не нужно!» Подступает внушение старости: «Это ложь, я не хочу лжи!» Весь мир, полный дурных и неотвязных внушений, в которых мы барахтаемся, как в грязной луже, сами того не замечая и питаясь этой грязью как свежим воздухом — «Пфф! Это мне не нужно».

Это дуновение самих клеток. Но чтобы его заметить, необходимо приглушить в себе шум физического разума, ибо это слишком чистое, спокойное, ненавязчивое дуновение, легкое, как сами клетки, но в нем тем не менее чувствуется всемогущая сила, которой наделены дети, для которых грязи просто нет, просто не существует! Фу, это плохо пахнет, я его сдую. Это не имеет ко мне отношения. «Я говорила тебе о "болезненном воображении" тела — так вот, оно полностью исчезло, пропало, очистилось! С того момента как тело выразило свою реакцию словами: "Это отвратительно, это еще что такое!" — оно исчезло. Именно это замечательнее всего в теле: нужно еще и еще раз воздействовать на разум и витальное начало, пока опыт не установится; тело воспринимает все не так быстро, но раз уж оно осознало, что пережило хороший опыт — он установился. Это-то и замечательно. Кроме того, совершенный покой. И потом уже, если что-то пытается вернуться на прежнее место (даже если это происходит где-то на периферии), тело говорит: "Ну нет! Больше я этого не хочу, это уже в прошлом..." Оно само проделало всю работу по перемене сознания». Материя сама производит в себе революцию.

Мы имели возможность наблюдать это явление собственными глазами во время нашего «просветления»: мы чувствовали, как внушение, подобно зловонной крошечной волне приближается к телу на два-три метра, на «периферию», как говорила Мать: это может быть внушение скрежета или внушение несчастья, внушение пола, внушение головной боли — все это внушения, мы живем в мире внушений! — и вдруг мы ощутили, как клетки набухают, переполняются солнцем и светом (удивительно, насколько это похоже на любовь), и изнутри начинает подниматься очень мелкая и в то же время светлая, легкая вибрация, она возникает сама, помимо желания, помимо воли, без всякого шума, как нечто само собой разумеющееся, автоматическое, и хоп! — внушение рассеялось без следа. Светлая полнота. Когда борешься Разумом, можно выдержать десятки, сотни сражений, не подпускать внушения на расстояние вытянутой руки, но стоит опустить руку, все кончено, они проникают внутрь, и чтобы освободиться от них, придется сражаться не на шутку, перенести настоящую лихорадку; тут же делать ничего не надо! Все происходит автоматически и необратимо. Всего лишь легкое светлое дуновение. Всю работу выполняют сами клетки.

Если же при этом произносится мантра, результат просто поразителен.

И они делают это постоянно и повсюду — повсюду, где есть хотя бы атом искренней доброй воли. Это как непрестанное изживание смерти: тысячи и миллиарды внушений, порождающих трупы, рак, невообразимую грязь, тогда как в действительности, истинно существует лишь светлая песня, призывающая радость и красоту жизни. И тут мы спрашиваем себя — что же будет? Ибо в человеческих телах, в нациях, в теле земли идет великая чистка. Да, тьма сгущается все больше, тьма чернеет почти что на глазах, будто концентрируя в себе двойную и тройную дозу смерти, вызывая слабую смертную дрожь — но она до краев переполнена собственной смертью, и ее ирреальность становится даже не фантастической, а фантасмагорической. Она абсолютно нереальна, ибо в ней нет ни малейшего дыхания Жизни, это просто огромный раскрашенный стальной пузырь, пугало, раздутое до размеров земного шара — бурдюк. А там, внизу, маленькая светлая вибрация вычищает и вычищает смерть до последнего корешка, пока от нее не останется лишь этот пузырь, нависший над нашими головами. И когда очистится телесная субстанция, он лопнет в одну секунду, его больше не существует. И не существовало. Возможно, исчезнет даже понятие «злых» и «добрых» (как одно из проявлений человеческой глупости): телесная субстанция может быть только доброй; и европейцы и азиаты вдруг обнаружат, что их тела очистились без их ведома; когда там, внизу, все станет совсем светлым и чистым, они с недоумением взглянут на этот пузырь. Они перестанут понимать, что это такое. И он лопнет просто от их изумления.

После этого нам кажутся совершенно понятными часто цитируемые стихи Шри Ауробиндо, где есть одна загадочная строчка, смысл которой доселе был неясен никому:

 

Когда сгустится тьма,

Давящая на земную грудь,

А ТЕЛЕСНЫЙ РАЗУМ ЧЕЛОВЕКА ОСТАНЕТСЯ

единственным источником света,

Как тать в ночи, неслышным шагом,

Придет Тот, кто невидимым заходит в свой дом.

Заговорит неслышный голос, и душа подчинится.

Власть проникнет во внутренние покои разума,

Чары и мягкость раскроют сомкнутые створки жизни

И красота победит сопротивление мира,

Свет истины застигнет Природу врасплох

Бог украдкой вселит в сердце радость

И земля, сама того не ожидая, станет божественной.

В Материи зажжется огонь разума.

Во множестве тел зародится священный огонь...

Некоторые увидят то, что еще никому не понятно

Бог будет расти, пока мудрецы беседуют и спят

Ибо человек не узнает о пришествии, пока не придет час

И вера не утвердится прежде, чем завершится работа[2].

 

Будем ли мы пытаться подглядеть, как совершается чудо... и попасть в светлую нежную вибрацию, будто случайно бегущую под ногами у наших иллюзорных чудовищ?

Мутация смерти происходит сегодня.

 

 

V

ПУТЕШЕСТВЕННИК

 

Но основная клетка пока останется.

Даже когда разрушится этот кокон смерти, причина всех болезней, искривлений и скорбей, — боль человеческая, общее нездоровье; даже если жизнь станет длиннее по нашей воле благодаря устранению трения и гибкости великого мирового Ритма, останется основа смерти птиц, животных, всех ныне имеющихся видов. По сути, существование смерти не окончится до тех пор, пока не будет выполнена эволюционная задача, поскольку это движущая сила эволюции. Если бы задача эволюции заключалась в том, чтобы создать красивую и гармоничную человеческую расу, не испытывающую никаких трудностей, вероятно, Смерть исчезла бы сразу по достижении этой цели, потому что исчезла бы причина ее существования. Но ведь эволюция приговаривает к смерти и птичек. Значит, мы поняли еще не все. Смерть остается порогом Тайны, неопровержимым свидетельством того, что единственная Тайна эволюции еще не раскрыта. Каждый шаг подводит нас все ближе к ядру глубинной Материи, производящей смерть по той причине, что производить то, что ей хочется, она (пока?) не может. Она еще не нашла себя. И весьма вероятно, что в конечном счете именно тело, которое нам кажется лишь инструментом, опорой для Материи, созданной, чтобы сознательно передвигаться по земле, окажется главным в этой истории. Живой центр Материи, каждой ее клетки и каждого атома. Скрытый основополагающий принцип, обнаруживающий себя лишь в самом конце, когда Амазония открыта полностью, до последнего уголка. Мы-то прочили на роль первооткрывателя главных тайн маленького разумного человека, но очень вероятно, что то самое «нечто», которое тысячи, миллионы лет назад составило первейшую Материю, составляет и Материю конечную; вместе с первым атомом и первой молекулой, а точнее, именно в них находится путешественник, проделавший весь путь. Мы стучимся к нему в дверь, к нему стучится каждая смерть и каждая жизнь, ибо мы погибнем, если не найдем его.

Следовательно, наша тайна заключена в Материи. Что же там, внутри?

Разумеется, не философия и, слава «богу», не религия! А что? Чем ближе рассматриваешь клетку, тем она загадочнее и, хочется сказать, чудеснее, но это чудо настолько «иное», оно, так сказать, столь широко разверзлось, что чувствуешь некоторое смятение. Это огромная «дыра» или эволюционный разлом, через который можно в одну секунду попасть в другую «страну» — даже не страну, а как будто в другое существо, произошедшее от нас. Во всяком случае, это «нечто» такое, что открывает невероятные возможности для всех физиологических структур с их ферментами, тканями и сложными молекулами. Но сразу ничего не «делается». Ничего не получается, или получается наоборот. Мы подошли к самому центру главной клетки, той, что выводит милых пташек, и могла бы выводить милых человечков, если бы такова была цель эволюции. Но, видимо, мы прошли сквозь первую сеть, чтобы преодолеть вторую. Решительно, мы не созданы для роли прекрасных пленников, хотя бы и молекулы. Мы настойчиво стучимся в двери смерти.

Может быть, смерть — последняя личина путешественника. Станем, наконец, проще, гораздо проще — что же главное в этой дурацкой или великой истории эволюции, где мы — всего лишь более или менее послушные и несчастные пешки? Для чего она затеяна? Чтобы вывести породу сверх-птиц... уставших от крошечных или огромных крыльев. Чтобы вывести чудесных вездесущих сверх-людей... пресыщенных чудесами и уставших от вездесущности! Чтобы сотворить дивные земли, где растут сказочные цветные леса и плещутся невиданные моря? Чтобы создавать и создавать все время что-то другое, но пока это будет другое, это никогда не будет оно.

Оно — совершенное.

Оно — такое простое, все на виду, ни больше, ни меньше.

Оно — им одним можно питаться каждую секунду.

Оно — как дыхание.

Оно — как любовь, и навсегда.

Оно.

Оно, и если нет его — нет ничего, и тысячи раев, земных и неземных, вместе взятых, никогда не заполнят эту пустоту.

Может, оно и есть этот путешественник.

Может, этот путешественник и есть любовь.

Мы стучимся в двери любви, и пока мы не найдем ее, мы не найдем ничего. В этом, наверное, и заключается загадка Материи. Как только мы прикоснемся к ней каждой клеточкой и каждым атомом, врата смерти отворятся, — это так просто.

Сама Простота.

Именно ради нее однажды зародился огонь в маленьком атоме.

Именно для того, чтобы в каждое мгновенье и в любом обличий жить с этим, мы и нацепили этот панцирь, это оперение, эту человеческую шкуру, но оно было с нами, внутри, всегда, — только теперь оно хочет быть самим собой, так какими же будут его одежды?.. Что такое эти одежды Материи? Изношенные лохмотья, выброшенные за ненадобностью, или, может, тело путешественника, неизвестное нам до поры, которое могут создать сами клетки; ведь этот путешественник не упал к нам с неба, он изначально присутствовал на земле, пресмыкаясь вместе с нами, изменяясь вместе с нами и страдая вместе с нами. Что же теперь?

Где ты, путешественник, и что ты сотворишь из своих многострадальных маленьких клеток? — добычу смерти или новую неведомую жизнь, новое тело?

Тело твоей любви станет нашей единой любовью.

И все будет наполнено.

Все будет просто.

Это будет Оно.

Мы видим, как загорается золотое пламя в огромных глазах 6удущего.

 

 

VI

КЛЕТОЧНЫЙ КОКОН

 

На клеточном уровне нам открывается целый мир, — новый, неожиданный, удивительный, имеющий так мало общего с тем, что дают нам микроскоп и строгие законы биологии! Разница примерно та же, что между лесами Гвианы с высоты птичьего полета и теми же лесами, когда пробираешься по ним пологими берегами реки Ойяпок. Клеточный уровень переживается. В этом вся разница. А казавшиеся незыблемыми законы, цепочки и спирали ДНК, представлявшиеся ключом к познанию клеток и олицетворявшие клеточную реальность, оказываются пеной, плавающей и кружащей по реке по воле течения — боже мой, просто он ее несет. Мы, как щепки, крутимся в великом Потоке, и утверждение, что судьба человека или народа в какой-то момент определяется звездами, плывущими в огромном море над нами, сталкиваясь, сближаясь и удаляясь друг от друга, верно по той причине, что все взаимосвязано: щепка, звезда и молекула плывут в одном великом Потоке. Вместо того, чтобы замыкаться в клеточной тюрьме, мы открываем безгранично подвижный, текучий, открытый мир. Мы закрыли все двери и оказались в плену собственного ума. Что самое удивительное, маленькая разумная клеточка тоже подчиняется закону буквы, и может тысячи и миллионы лет находиться в подчинении, ибо нет ничего более послушного, чем клетка, пока наконец какие-то природные потрясения не прорвут ее, или просто кто-то более разумный не скажет ей: а почему бы тебе не повернуться в другую сторону? И она повернется — ведь это же так просто — достаточно тихого «хочу» внутри молекулы. Возможно, мы и проделали этот путь ради одного «хочу». Наше путешествие ведет к свободе и, в конечном счете, к любви, потому что чистая любовь возможна только при абсолютной свободе. По правде говоря, мы находимся в плену собственных законов только потому, что испытываем потребность в плене: младенцы планеты на задворках эволюции; а в ходе эволюции создаются новые потребности, естественным образом ломающие старые законы, — без потребности, нет и надежды на перемены, все идет по бесконечному кругу. Может быть, настал момент созревания Великой Потребности. Вечная ошибка человечества — путать законы.

 

 

Пластичность клеточной материи

 

Мы ждали от Матери ломки тысячелетних клеточных порядков, физиологически невозможного... но вызывающего симпатию, ведь в мире, скованном законами, есть клеточные Дон-Кихоты, — ничего подобного! Проблема или трудность совсем не там, где кажется. То, что представляется непреодолимым, оказывается детской забавой, а то, что таковым не представляется, действительно ужасно!

«Больше всего времени уходит на осознание того, что необходимо изменить, — говорила Она, — войти с ним в сознательное взаимодействие, влекущее за собой перемены». Взаимодействие. На каждом шагу Мать совершала открытия, хотя Ей пришлось даже не «открывать», а расчищать преграды, мешающие увидеть путь. Чтобы добраться до реальности, нужно развеять множество иллюзий. Мать — великая разрушительница иллюзий. Она дала нам вдохнуть долгожданный воздух мира возможностей в окружающей нас полной невозможности мира. Спрашивается, можно ли жить, не замечая этой духоты? Но настанет час, когда ветряные мельницы законов наконец развалятся. Нужно лишь дойти до некоего предела. Мать обнаружила за порогом невозможности физического Разума ошеломляющий, до безумия пластичный мир (что создало еще одну трудность). Подумать только, неподатливая Материя создана нашим страхом. Мать говорила это много лет назад, но нам не удавалось понять Ее слова, ока один небольшой опыт не «объяснил» (вернее было бы сказать, не «сдул») проблему, — дело в том, что мы, как и все человеческие собратья, наделены физическим Разумом. Речь шла об опухоли на шее. Мать пояснила: «Возможно, вырос волосок, который организм облек кожным, покровом, а потом по инерции продолжал наращивать кожу: один слой, другой, третий... Тупая добрая воля». В этих трех словах вся клеточная история: «Тупая добрая воля. В этом причина почти всех болезней. Фокус (он тут есть) в том, чтобы сказать клеткам, что от них ждут совсем другого, вовсе не того, что они сосредоточатся вместе. Надо убедить их, что их назначение совсем не в этом. Довольно любопытно. В этом корень любой привычки. Разве они не думают: вот это надо делать, вот это надо делать, вот это... [Мать описала пальцем круг.] И у меня то же самое, просто я сказала. Нужно осознать движение [этим все сказано, мы не осознаем движения и не видим его, поскольку все забивается разумом, и, естественно, приходится прибегать к помощи микроскопа и хирургии, — но есть лишь одно движение, один поток], а потом спокойно, но очень-очень уверенно, очень уверенно сказать им, как детям: нет, вы не должны делать это, ваше предназначение в другом... Здесь причина всех хронических болезней. Едва появится свой (любое происшествие уже "сбой"), и несознательная, послушная добрая воля заставит его повторяться: нужно повторить, нужно повторить... Остановить ее можно только взаимодействием с клетками сознания, способного внушить, что... Нет, вот этого повторять не нужно!» Мать рассмеялась. «Ох! Это интересно. Но для этой работы требуется большое смирение, ибо нельзя увлекаться эффектами, — большое смирение. И спокойствие».

Конечно, не каждый пробьется сквозь все слои и вступит во взаимодействие с клетками, позволяющее «беседовать» с ними; на самом деле, Мать и не рассчитывала найти героя-покорителя микромира, потому что здесь нужен «тихий» героизм; Она выполняла работу за всех; но этот капитальный по значению при своей простоте феномен стал фактом. Да, фактом человеческого, земного существования: по всему миру рассеяны миллиарды маленьких, как две капли воды похожих друг на друга клеток, и здесь царит пассивная добрая воля. Нет ни одного вечного и неизменного закона, или правила, или молекулы ДНК: подвижная Материя может образовать что угодно. Нужно лишь дать толчок, и движение будет продолжаться... Любой толчок подхватывается и продолжается до бесконечности. Но если вдуматься, это совершенно замечательно — почему бы не подхватить радостную солнечную вибрацию?.. Нет никаких помех. Никаких.

Полная свобода, абсолютно подвижный мир. Обратная сторона революции Менделя. Открытые перспективы для физиологии — ох! какое дыхание раскрывала в нас Мать. Она оставляла далеко позади все мифы. Разумеется, это совершается не в три дня (даже присносущному Отцу понадобилось семь), и, хоть мы и не верим в чудо, пока не уткнемся в него носом, оно ПРОИЗОШЛО. «Тело усваивает урок — и это делают все тела. Смена власти. Это трудно. Это мучительно. Это болезненно. Естественно, не обойтись без потерь, но... Но это очевидно — очевидно. В этом мире действительно что-то изменилось... Эту работу оставил мне Шри Ауробиндо. Теперь мне понятно. Теперь я вижу, как много значил Его [Шри Ауробиндо] уход в тонкое физическое, как помогла Его огромная и постоянная работа над ним! Какую помощь он оказал в подготовке, в изменении структуры физического. Правда, сейчас это не так, как раньше, уже не так. И все вокруг, все обстоятельства становятся до невозможности жестокими, кругом будто разъяренные хищные звери, но... Это уже конец. Тело знает, что это конец. Возможно, пройдут столетия, но это конец. Совершенно конкретную и абсолютную реализацию, которая была возможна только при выходе из материи, мы осуществим прямо здесь, теперь это известно точно и определенно».

Пришел конец «варварству разума», о котором говорил Шри Ауробиндо. Варварству от начала и до конца, от религиозных вершин до генетического кода.

Открытый, текучий мир, где возможно все.

Тихая светлая вибрация зарождается в телах так же неуклонно, спокойно и непреодолимо, как раньше — рак, бывший лишь опухолью нашего Разума. С того дня в 1968 году, когда тело Матери было предоставлено самому себе, без памяти, без Разума, без былых сил, клеточный разум прилепился к последнему, что осталось, чтобы не Раствориться в небытии и не разложиться окончательно (это было настоящее разложение и смерть: чтобы держать клетки вместе, необходимо нечто вроде вибрации, направленной силы повторяющегося действия, иначе развалится все), клетки подхватили Мантру, включились в Сознание, в единый большой Поток и принялись повторять Мантру 24 часа в сутки, днем и ночью, без остановки, как попугаи, с той же неизменностью и спокойствием, как раньше твердили старую песенку смерти, а все мелкие генетические образования обратились в бегство. Когда уходит все, остается это.

Вибрация высшего разума.

Вибрация чистой, истинной Материи.

Первый огонь, от которого зажглись звезды.

Это священный огонь... «Эта вибрация обладает силой высшего огня», — говорила Мать. И это похоже на любовь.

С присущим Ей чувством юмора Мать прибавила следующие слова, ключевые для понимания как старой Материи, порождающей все раковые болезни, так и новой, порождающей... нечто... творящей тайну будущего: «В некоторых случаях способность к повторению может быть исключительно полезной! Я даже думаю, что именно она придает устойчивость форме, иначе у нас менялась бы и форма и внешний вид, а то и вообще мы бы растеклись!»

Это концентрирует форму.

Материя — всего лишь устойчивая вибрация.

Это не протяженность, не плотность, не толщина, не то, что видят наши глаза, что можно потрогать руками, что отражается в наших заданных ощущениях: только от качества вибрации зависит большая или меньшая толщина, плотность, степень смерти — концентрация. Смерть есть распыление при отсутствии обычной концентрирующей вибрации. Стоит изменить вибрацию — и Материя изменится. Меняется плотность. А также смерть.

В этом секрет преображения.

В этом секрет нового тела.

Новая Материя, порожденная новой вибрацией.

Или, возможно, вечной Вибрацией.

Осталось выяснить, сможет ли старое тело перенести смену вибрации, не грозит ли она ему смертью — сможет ли оно переродиться, не потеряв шкуру.

Опасная неизвестность.

 

 

VII

СОЗНАТЕЛЬНЫЙ АВТОМАТИЗМ

 

Проход сквозь вторую сеть проще всего и одновременно сложнее. Возможно, по той причине, что это в определенном смысле очень просто или должно быть таковым. Головокружительная в своей радикальности и совершенно недоступная нам, привыкшим все усложнять, простота. «Замечательная вещь... совершенно дурацкого вида», — говорила Мать после последней небольшой «операции», совершенной в 1970 году. Все мыслимые трудности — неумолимые законы, притяжение и разложение, гены, которые скручиваются и раскручиваются, клетки и ткани, которые изнашиваются, возрастные границы и пределы физических возможностей — все это на самом деле были «вымышленные трудности», это было в прошлом, это были преграды и «законы» первой сети, Материя нашего мозга и законы физического разума; когда подходишь ко второй сети, к свободной от фантомов клеточной субстанции, трудность обнаруживается с обратной стороны преодоленной нами старой Стены, и заключена она как раз в том, что стен больше не существует! Мы повисаем в пространстве, где нет законов, где возможно все! Несколько пугающее ощущение для тела. Нет больше никакой опоры. Это завораживает и страшит. Ни малейшего механизма, за который можно было бы зацепиться, лишь один большой Механизм, и если хоть на секунду его отпустишь, исчезает все, ты испаряешься. К чему ведет это ничто или великое нечто? Вдруг замечаешь, что весь построенный нами мир — не что иное, как великолепная иллюзия смерти, болезней, тяжести и электронного микроскопа, тогда как другой мир... он ускользает от нас, его еще не существует в телесном восприятии, ни одно земное тело такого еще не переживало, там нет памяти, на которую можно опереться. Это можно сравнить с ощущениями первого земного тела, которому предстояло освоить неизвестный мир, войти в ничто, которое станет нечто благодаря его присутствию. Каждый шаг вперед — это шаг в никуда. Колумб, по крайней мере, входил в устойчивое неведомое пространство. «Ничтожность личности! Абсолютная ничтожность, беспомощность...» О какой личности тут может идти речь? Личность должна обладать памятью, на которой держится «я». А какая память может быть тут, когда все воспоминания принадлежат старой клетке, какие «способности», если все они сводились к способности благополучно умереть? Каждый шаг — это провал. К тому же час состоит из множества секунд... из тьмы маленьких «дырявых» секундочек. Никто не поймет, что пережила Мать. Она все время спрашивала: сколько времени, сколько времени?.. Все думали, что Она притворяется или заговаривается. Иногда от Нее просто отмахивались. Так было вплоть до того дня, когда Она перестала спрашивать, который час. «Правда, понимаешь, измениться должно сознание клеток... У нас нет слов, чтобы это выразить, потому что такого на земле не существует». Нужно создать другую личность. Клеточную личность. Что может происходить в подобном теле?

 

 

Непосредственное действие

 

В действительности произошло множество фантастических, чудесных, инфернальных и невероятных вещей, о которых Она не могла рассказать никому из опасения прослыть сумасшедшей, — вспомним о молчании Шри Ауробиндо. Но получилось так, что мы прошли через человеческую по man's land[3] в концентрационном лагере, отдаленно напоминавшем клеточную по man's land Матери и раз и навсегда освободившем нас от предрассудков человеческого разума. После этого оставалось либо по-настоящему уверовать в высшую землю, либо умереть. Мы не умерли лишь благодаря Матери, ибо в Ней мы нашли того, кто желал творить эту высшую землю, и мы были готовы понять все, кроме человеческой тюрьмы, беспросветного физиологического концлагеря, уходящего в никуда и вновь возникающего в виде другого, «усовершенствованного» концлагеря. Мы полностью понимали Мать: невозможность для нас олицетворял старый мир. «Ужасная вещь» была для нас живой и осязаемой. И в самом деле, под Нажимом небытия, или потребности — старого ключа эволюции, — в клетках Матери зародилось нечто новое. Новый способ земного существования.

Сначала нужно было научиться держаться. Нужно было совершать движения, произносить слова, французские, английские; десять, двадцать, пятьдесят человек вокруг находились в ожидании, а остальные просто наблюдали. Ощущалось невидимое и неслышимое давление множества сознаний, которые хотели того, этого, ожидали того, сего: будут давать деньги или нет, будет ли этот дом сдаваться внаем или нет, нужно его ремонтировать или нет; требовали сотни и тысячи абсурдных вещей, из которых складывалась беспокойная, изматывающая, суматошная жизнь. Это тело покоилось среди окружающего трепетания тысяч маленьких смертей, не понимая в них ничего, они ничего не говорили телу. Чек, что это такое? Что такое ссора между тем-то и тем-то, когда страдания есть повсюду, когда повсюду сталкиваешься с необъяснимыми страданиями, агрессивностью, ненасытной в проявлениях и любви и лжи. И иногда вдруг возникает маленькая светлая вибрация, не желающая ничего, ничего не просящая и не ожидающая — просто чудо. Как только она где-то появлялась, Мать замирала, обращалась внутрь этого чудесного мерцания и улыбалась с закрытыми глазами. Дыхание доброты. Потом все начиналось сначала. Тихо стоя рядом с Ней, когда Она наощупь входила в новый мир, мы чувствовали, как Она утопает в огромной, спокойной и всемогущей доброте, а если вдруг случайно, в минуту слабости, к нам даже в отдалении, на расстоянии подступала какая-то мысль, Она тут же вскакивала, все Ее тело собиралось и Она открывала глаза: который час? Любая, даже самая невинная мысль приводила к шоку: «Мысль — это враг», — говорила Она, — враг клеток. Мы наблюдали это многократно. Мысль оказывает на клетки губительное действие, они прожили тысячелетия под ее губительным гипнозом. Мысль — это хозяин, который приходит и говорит: я хочу, ты это сделаешь; холодно, ты заболеешь; жарко, ты заболеешь; поздно, ты устанешь... Мгновенно передается боль, вновь возвращается прежнее рабство. Прими успокоительное, а то остановится сердце, и ты... Она боролась, отбивалась. Каждую секунду Она жила в смерти — нет, Она проживала смерть. «Жизнь» — это ежесекундная смерть, по крайней мере, жизнь в понимании окружающих. Однажды мы разговаривали о ходе опыта, и Она объясняла, как действует одно, другое, потом по какой-то дурацкой человеческой привычке нам захотелось узнать, что произойдет в будущем (эта вечная озабоченность «будущим», когда мы не умеем прожить мгновение) и из любви к нам Она попыталась это узнать; закрыла глаза, обратила взгляд вовнутрь, и вдруг разом вышла оттуда, сорвала шаль, будто задыхаясь: Мать была в испарине, на грани обморока. «Вот видишь, что происходит: как только я попробовала узнать, я ощутила такую удушающую жару, что мне показалось, я сейчас умру. Вот. Понимаешь?" Так оно и есть, в этом мире нельзя «пытаться узнать», в том мире нельзя пытаться сделать, даже хотеть сделать. Никто ничего не «знает» и никто ничего не может, но как только нужно, все становится известно, а это значит, что все уже сделано: знать — это делать; видеть — это мочь, автоматически. А если чего-то видеть не нужно — его не видно; если чего-то не следует делать, это не выходит, и никто даже не знает, как это сделать. Иными словами, все действия совершаются противоположным образом, нежели здесь: тут людям нужно сначала «понять», «узнать» и «захотеть», чтобы получить возможность сделать. Но поскольку понимание наше сомнительного свойства, действия тоже сомнительны, как и вся наша жизнь. Там действие безошибочно. Оно совершается моментально, в одну секунду. Чек — это вещь, не имеющая смысла, не так ли, но перо ложится на него или не ложится, — были бумаги, которые Мать не могла подписать, она просто разучивалась писать! А через пару дней или через месяц обнаруживалось, что они содержали ложь. Или, например, она не могла взять цветок, не могла прикоснуться к денежному подношению — в них содержался расчет, они были отравлены им. И так вплоть до самых мелких, самых незначительных деталей — Она «умела» или не умела, видела или не видела, говорила или не говорила: «К примеру, если "Оно" не хочет, чтобы я сказала что-то, вместо того, чтобы подумать: "Нет, не нужно говорить", — я разучиваюсь говорить!.. И так во всем. Все действует непосредственно». Ничто больше не проходит через Разум. Разум утратил узурпированный им трон творца и вдохновителя. «Побуждение к супраментальному действию перескакивает через разум. Разум является неподвижной зоной передачи. Он совершенно спокоен, тих и включается в действие только по приказу, по команде. Он получает приказ, и совершает определенную работу, на определенном основании, совершенно определенное действие, а затем... Спокойствие и молчание». Разум возвращается к истинной роли инструмента, наподобие антенны, клешней краба или горла соловья. «И все становится на свои места. Исчезает только грязь, которую мы развели».

 

 

Всеведущая улыбка

 

Учиться непосредственному действию пришлось долго, и Мать овладела им в совершенстве лишь после долгого движения наощупь, после поворота, произошедшего в 1968 году, когда отключился всякий Разум, кроме клеточного. Но на деле оказалось, что последнему не нужно учиться, как дзюдо или плаванию: это был способ существования, при котором действия совершались точно и автоматически. Или, быть может, способ несуществования, небытия. Прозрачный поток, естественным образом направляющий мир в ту или иную сторону. Чем меньше «существует» тебя, тем полнее твое бытие! Чем меньше останется «я», тем полнее присутствие вселенной. Чем меньше ты знаешь, видишь, слышишь, решаешь, тем полнее знание, обширнее видение, охватывающее все углы и закоулки вселенной, — ты оказываешься в центре всего, потому что находишься в Центре. И тогда ты знаешь и делаешь. Тело само знает и само видит. Бесчисленное множество клеток присутствует повсюду. Все сообщается, все здесь. Это течет великое Сознание, знающее о малейшем движении каждой из бесчисленных частичек своего тела. «Малейшее вмешательство разума, вызывающее старое движение, портит все, — замечала Мать. — Я говорю о старом способе управления телом: мы хотим и того, и сего, и пытаемся заставить тело сделать то, сделать это... Как только разум высовывает нос, движение вперед прекращается. Нужно пребывать в бездумном состоянии, тогда замечаешь, как зарождается новое движение. Но это такая тонкая игра! Достаточно любого пустяка: простого движения, совершенного обычным способом, и по привычке соскальзываешь обратно (все так тонко, подобные вещи не так-то легко увидеть, они хрупкие-хрупкие, нужно быть очень-очень внимательной). Если это происходит, все останавливается. Тогда приходится ждать, пока все успокоится, то есть войти в созерцательное состояние — и проделать весь путь заново. А когда опять поймаешь это, когда сможешь задержаться там на несколько секунд, иногда минут (несколько минут — это замечательно), все сдвигается... А потом опять происходит сбой, и все нужно начинать заново».

Иными словами, мысль автоматически запутывает все самим фактом своего появления. Мир разума — это мир путаницы. И, разумеется, раз все запутано, требуется изобрести массу ухищрений, чтобы распутать путаницу, а точнее запутаться еще больше. В этом мире ничто не познается непосредственно, здесь нужно все «предусмотреть», все «организовать». Огромная организованная путаница. А там «предусматривать» ничего не надо — что предусматривать? Каждая секунда мироздания совершенно нова, совершенно свободна и в совершенстве организована в ОДНОМ-ЕДИНСТВЕННОМ многоликом чуде, где полет птицы над Арктикой сливается с ветерком, что колышет листок перед вашим носом. Это ОДНО точное, мгновенное движение. Нужно просто прожить эту секунду, вот и все. Или, скорее, быть во всем этой замечательной секундой. И это заложено в клетках тела. «В силу вступает другой закон, — говорила Мать. — Например, в один миг узнаешь, что нужно делать, что говорить, что сейчас произойдет, — если есть хоть малейшее ожидание или сосредоточенность на том, что хочешь узнать — ничего не получится. Если же просто войти в состояние внутренней неподвижности, то узнаешь обо всех мелочах жизни точно в нужный момент. То, что нужно сказать, приходит: вот оно. Не в виде приказа извне: оно приходит, оно там-то; то, что нужно сказать, находится там; что нужно ответить — там; кто входит — входит без предупреждения. Все это совершаешь как бы автоматически. В мире разума сначала обдумываешь, что надо сделать (как бы быстро это ни происходило, нужно совершить два действия), а там все иначе».

«Сознательный автоматизм»[4], — так определял супраментальную жизнь Шри Ауробиндо. Место бессознательного автоматизма животного или атома заступает тот же автоматизм, но при полном сознании.

В малейшей детали — единый ритм вселенной. В каждую секунду во всем единый ритм. «Осталось только это... нечто... как объяснить? Это лучше всего передает английское слово "smooth": мягко, размеренно. Все происходит "smoothly", все, все без исключения: то, как умываешься, чистишь зубы, ополаскиваешь лицо, все... Не существует "большого" и "малого", "важного" и "неважного". Все так... однородно в многообразии — больше нет толчков, скрипа, препятствий... Что-то идет и идет вперед, мягким ходом, не встречая сопротивления. Не знаю. Оно не обладает напряженностью состояния счастья, это не то: оно такое же ровное, такое же размеренное, но не однолико: оно многообразно. Все существует в одном ритме (только слово "ритм " слишком грубо). И никакого однообразия, нечто очень ровное и на вид такое мягкое, но наделенное поразительной мощью в малейших проявлениях... Ни привычек, ни воспоминаний: вещи больше не делаются лишь потому, что мы научились их делать; все совершает сознание. Это не: "Ах, мне нужно пойти туда", — нет — в каждую секунду ты находишься там, где должен находиться, и оказываешься сразу там, куда собирался: "Ах! Это прямо здесь"».

Это здесь каждую секунду.

Человек существует в каждую секунду.

Или, быть может, рождается.

Это мир «без продолжения», без раньше и без после, в нем нет необратимых последствий — нет ничего необратимого! Необратимость существует в наших головах, и оттуда в будущее постоянно посылаются мрачные тлетворные мысли, из-за которых продолжаются болезни, смерть и все прочее. «Это сознание постоянно работает, оно является не продолжением того, что было раньше, а как бы отражением того, что оно ощущает в каждый мoмeнт. Оно постоянно видит то, что предстоит сделать. Оно в каждую секунду следует... Следует за собственным движением! И это делает возможным все! Именно благодаря этому возможны чудеса, превращения — все возможно. Это прямо противоположно поведению людей».

Ничего замкнутого больше не существует.

Каждая секунда... полна и чиста.

Мы все замкнули в голове, даже время, пространство и хромосомы, но мир не таков, мы сделали карикатуру на мир, научный математический ад. Иллюзию мира. «Чудо» — это всего лишь пробел в нашей логике. Он моментально порождает чудо. В наше время последние колдуны — ученые. «Мы ставим множество подпорок... чтобы построить себе клетку, а потом вдруг веет что-то светлое, золотое, теплое, спокойное, приятное: но ведь это очевидно, это так, я естественным образом перенесусь в нужное место, зачем все эти сложности!.. Правда, когда я нахожусь здесь, вокруг столько сложностей, обстоятельств, людей... Все настолько запутано, а за всем стоит... Не просто сила, это СОЗНАНИЕ-Сила — сознание, похожее на... Улыбку. Улыбка... Всезнающая улыбка. Правда, это так».

Улыбка будущего мира.

«Я уверена, что это и есть переход из этой жизни в ту. Когда мы окажемся целиком по ту сторону, ох! Мы перестанем размышлять, желать все "объяснить", делать выводы и заключения, приводить все в систему. Со всем этим будет покончено. Если 6ы мы умели... быть — БЫТЬ, просто быть».

 

 

VIII

ВЫХОД ИЗ ВТОРОЙ СЕТИ, ИЛИ НОВОЕ ТЕЛО

 

Но как при новом образе существования образуется Материя?

Тело иначе движется, иначе получает информацию, но по-прежнему остается плотным, переваривает пищу, как все остальные, дышит, как все остальные, и его сердце, хотя бы и подчиняясь другим законам (иначе оно уже двадцать раз остановилось бы), остается прежним и гонит кровь в вены. Даже приостановка старения дает лишь временную отсрочку смерти. Это не будущий человеческий вид, а усовершенствованный старый. Генетики, возможно, воображают, что, перемешав молекулы и составив их в другом порядке, они получат другое существо, но они сильно заблуждаются. Они произведут монстров, пародию на людей, возможно, при верном расчете, усовершенствованный сверхмозг, но все это будут разновидности одного и того же, созданные из той же субстанции. Можно собрать молекулы Наполеона, Шекспира и Данте — забавно было бы посмотреть, но все равно это будет тот же человек, если не хуже. Следующий вид, возможно, (и даже наверное) произойдет от человека, но благодаря отсутствующему у человека элементу. Все отличие будет заключаться в этом элементе, но в каком гене, в какой молекуле искать его? Развитие видов всегда представлялось нам неразрывной последовательностью, но все они принадлежали одному Царству животных. Грядущий вид не будет принадлежать животному царству. Это не разновидность старого, а нечто другое. Должен произойти эволюционный скачок, какой в свое время разделил минеральное и растительное, а затем растительное и животное царства. Это будет новое царство. Новая Материя, рожденная вечной Материей. Можно ли представить существо, созданное из Материи настолько же отличной от существующих видов, насколько гранит отличается от розы или стрекозы, — не минерал, не растение, не животное? Нам скажут, что это невозможно, что таких композиций не бывает, что это тело из области фантазий, небесных явлений и эзотерического календаря. Но мы говорим о Материи, а не о чудесах, если только это не чудеса Материи. «Физический Разум, — говорил Шри Ауробиндо, — всегда вычерчивает ограничительную линию настоящего и пишет "дальше нельзя", а когда линия оказывается позади, он чертит другую и опять пишет "дальше нельзя". Именно такие слова каждый раз произносило бы существо, наделенное физическим Разумом, оказываясь на разных стадиях развития земной истории. Если бы в тот момент, когда существовала лишь неживая материя ему сказали, что скоро в ней зародится жизнь, оно воскликнуло бы: "Как это? Это невозможно. Жизнь бывает лишь в тонких телах. Она никогда не присутствовала и никогда не воплотится в грубой материи. Как вдохнуть жизнь в эту массу электронов, газа, химических элeмeнтoв, в эту грязную кашу из воды, булыжников и инертных газов? Разве металлы могут ходить? Разве камень может быть живым?"»[5].

Теперь же, когда есть «жизнь», а «сверхжизни» пока нет, хочется спросить: могут ли молекулы ДНК, альвеолы и изысканные серые клетки существовать, не в старом добром слегка загрязненном воздухе и не в осязаемой и наконец-то обладающей разумом Материи? Это невозможно, придется подниматься на небо.

Но как создается новая Материя? На что она похожа?

Она же не упадет с неба?

 

 

Образ существования

 

Мы подходим к самому таинственному месту Леса, через который пробиралась Мать, и чувствуем, однако, что все должно быть очень просто. Она не знала дороги. Просто шла, и все. Она говорила: это я видела, это чувствовала, это знаю по опыту... И было непонятно, откуда что выходит и куда идет — был факт, но факт ЧЕГО? Тысячи фактов... того, что невозможно ни определить, ни назвать, ни связать. В детстве ребенок видит «сад»: камни, травы, множество безымянных предметов, пахнущих, живущих, и что же? Только спустя годы он понимает, что это был «сад». Мы несколько раз жаловались Матери, еще в 1972, за год до того, как «сад» кончился: «Мы не совсем понимаем, какой дорогой идем», — «Я тоже не понимаю, ну и что!.. Просто... [Она беспомощно развела руками.] Это нелегко». Так что читатель заблуждается, если полагает, что мы хотим что-то «доказать». Нам хочется просто понять, что это за сад; мы даже не знаем, что он из себя представляет и куда ведет. Возможно, это и есть новый мир. Но пока он выглядит очень странно.

Однажды утром (это было в 1970 году) Мать заметила: «У меня такое впечатление, будто какая-то часть пытается организоваться в тело, то есть новый образ существования клеток ведет к образованию нового тела. Когда это происходит, ощущение очень странное. Странное. Тело как будто умирает... Оно не знает, что это такое. И вынести это можно только благодаря очень сильной вере. Как будто одно превращается в другое. Как будто то, что есть, пытается превратиться в нечто другое. Но это... Это мучительно. Нечто совершенно новое». Это и есть чудо. Образ существования клеток дает начало новому телу... Но как образ существования может сотворить тело?

Очевидно, один образ существования соответствует ящерице, другой — цветку, третий — человеку. Но все-таки: что же изначально создает ящерицу?.. Все время приходится возвращаться к «началу», к этому «в первый раз». Обращаясь к нему задним числом, мы говорим: очень просто, это образуется в молекулах протеина по такой-то схеме, а если изменить схему, получится не ящерица, а... что? Что заставило молекулы свернуться именно таким образом, что внушило им желание свернуться тем, а не иным способом? Обычно говорят: «Природа» — это очень удобное объяснение, или «эволюция» — это еще проще. Но где дама или господин, захотевшие этого, — или нам придется допустить, что ничто могло захотеть чего-то или неизвестно чего, или мы вернемся к боженьке? Не покидает нас ощущение, что ученые протаскивают-таки его украдкой в своих греко-римских молекулах. Значит, нечто захотело — чтобы делать, надо ХОТЕТЬ, черт возьми! Или видеть, или быть... хоть чем-нибудь. Рождению ребенка дают импульс родители, но «нечто», дающее импульс, должно заключать в себе хотя бы шарик желатина (если мы скажем «жизнь», чудо опять приписывается какой-то даме), должно быть нечто, «стремящееся к», — под «нечто» подразумевается существо, обладающее сознанием, возможно даже, не имеющим ничего общего с нашим, способ вибрации или притяжения, который поддерживает свое существование подручными средствами. Если сказать: все дело в солнце, аминокислотах и нескольких сотых градуса наклона... это равнозначно утверждению, что тюрьма создала заключенных. Это наука, созданная заключенными. Даже аминокислотам необходимо было захотеть стать чем-то, — они представляют собой способ вибрации, образ существования. Мы не занимаемся философией, мы смеемся над философией, нам нет нужды быть марксистами или спиритуалистами: мы постигаем феномен. Феномен тела, точнее, клеток некоего тела, утративших привычку делать то, к чему приучил их физический Разум, но сохранивших привычку быть: быть в смысле бороться, вибрировать, тянуться к чему-то... возможно, даже хотеть, но не зная точно чего и зачем. Короче говоря, это клетки, у которых все «в первый раз», но которые при этом прошли весь путь человеческого развития. Что смогут они создать, какую субстанцию, что происходит? Любое существо обязательно обладает телесной формой; способ существования, или вибрации, должен соответственно себе организовывать Материю или субстанцию, если можно так сказать, подручный материал. И что получается?

Если б знать, что получится, что за новое чистое вещество можно создать, отказавшись от старых схем, мы подошли бы к мировой тайне. Может статься, что весь огромный круг эволюционных превращений мы прошли для того, чтобы, обладая индивидуальным строением и сознанием, прикоснуться к изначальному секрету, изначальной пружине, энергии или материи, первому чистому существу, не нагруженному эволюционными костылями, на которых мы до сих пор тащились. И тогда наука о костылях превратится в науку о существе, наука о всех пройденных нами тюрьмах — в науку о свободе. Получится на редкость интересная наука.

 

 

Выход из второй сети

 

Мы опираемся только на «факты» (хотя и не всегда знаем, факты чего), то есть на опыты с чистыми клетками, как их пыталась передать Мать. Опытов множество, иногда они почти противоречат друг другу, хотя, впрочем, не больше, чем травы и булыжники в саду противоречат пруду; причина в том, что мы плохо улавливаем связь между ними, мы не знаем «сада».

Сначала чаще всего наблюдалось явление текучести (или сознания) клеток, то есть казалось, что исчез механизм, собиравший клетки в единое целое, прекратилось повторение, обычная связывающая клетки вибрация, создающая «я» человека и ящерицы: «Как будто произошло растворение: нечто хотело растаять. Сильнейшее впечатление. И это производит в клетках вибрации небывалой мощности, совершенно несоразмерной с человеческим телом — потрясающе!» В этой вибрации и заключается тайна. Ее называют супраментальной, но хотелось бы знать, что такое супраментальное. «Когда это начинается, я смотрю и вижу, как одни люди тают (не все, очень немногие), а другие падают в обморок! Поднимаются и спасаются бегством...» И правда, когда мы чувствовали, что «это» шло, было... страшновато, возможно, потому, что совершенно непривычно для человеческого тела, эта вибрация была почти угрожающей в своей чужеродности телесной субстанции. «Достаточно прекратить деятельность [внешнюю], на две-три секунды, самое большее на одну-две минуты, чтобы ощутить, как тело плывет, плывет. Открывается бесконечность, океан вибрирующего, светоносного, золотого, мощного Сознания. И оно плывет в нем...» Мы размышляли: не это ли первая Материя? То «нечто», которое каждый вид преобразовал по-своему, обратив в жидкость или камень: первая мировая субстанция, вибрация, породившая все остальные вибрации, повторяющие ее либо в уменьшенном, либо в измененном виде и делающие из нее жгутик или ящерицу. То, что мы называем «Материей», есть способ организовывать и заключать в себе это «нечто»; существуют всевозможные формы Материи. Так что же будет происходить в теле, сквозь которое оно проходит? Растворится ли оно или «замкнет» его в себе каким-то новым образом? Каким будет новый принцип связи, если он вообще возможен?

Начало опыта «пугает» тело. «Разжижение» похоже на растворение; исчезает «я», послушно повторявшее организующую вибрацию, бесконечный невидимый трепет, собиравший все воедино: «Как сохранить форму, отказавшись от эго, вот в чем проблема. Особенно интересно наблюдать за ходом событий. Бывают минуты, когда чувствуешь, будто все-все растворяется, распадается, и я видела: сначала физическое сознание было недостаточно опытным, и когда совершалась внутренняя подготовка, оно думало, что смерть близка. А потом постепенно пришло сознание того, что это совсем не смерть, а только внутренняя подготовительная работа. Даже наоборот, так явно наблюдая эту необыкновенную пластичность, поразительную гибкость, думаешь, что если дать этому реализоваться... Очевидно, необходимость смерти пропадет. Иными словами, неведомое состояние; можно сказать, физически нереализованное». Ничто не препятствует потоку, и очевидно, что причин для смерти больше нет, потому что ее необходимость была обусловлена замкнутостью и жесткостью потока. Но как удержаться на ногах при такой «пластичности»? Над этой проблемой Мать билась многие месяцы; в каком-то смысле она останется до тех пор, пока в теле не сформируется новое, — как Она говорила, «гибкая устойчивость». Труден переход. «Телу очень тяжело совершить его самопроизвольно, то есть не меняя старых привычек и способа существования, так как в этом случае внутренняя организация мало чем будет отличаться от хаоса. Это тяжело. Проблемы возникают постоянно — нет ни одной телесной функции, которая не вызывала бы затруднений из-за этого [текучести]. Принимать пищу становится проблемой, спать — проблемой, говорить — проблемой, одни проблемы... Процесс жизнедеятельности совсем не тот, что раньше, все уже не так, как было, а то, что есть, непривычно, не происходит само собой обычным образом, то есть это не естественно для тела; нужно, чтобы сознание постоянно контролировало все, даже поглощение завтрака... Ох! Какой труд! С помощью концентрации сознания приходится поддерживать противоестественный для старой природы образ существования, но это, тем не менее, будущее тела. Почти геркулесова работа».

Новый образ существования — почти что не-существования («существовать» подразумевает прежде всего привычное прозябание) — не предполагает особого центра управления, тюрьмы больше нет, все распространяется во все стороны. «Тело ощущает прилив сил, но... Оно даже не чувствует, как они проходят. Они текут сквозь... Даже непонятно, сквозь что. Полная эфемерность. А осознание себя или окружающего очень неприятно — тяжесть, невыразимая тяжесть. Границ тут нет, понимаешь [Мать показывала на свое тело], вот что интересно... Например, такое любопытное явление [среди многих других]: у меня нет ощущения, что "я" ем, следовательно нет и осознания того, что я кладу что-то в рот, должна это проглотить и... Нет, что-то одновременно пребывает И ВО МНЕ, И В ПИЩЕ. Не то, чтобы оно "входило": как будто... [Мать рисовала в воздухе какое-то силовое вращение], как будто разворачивается то, чему дали развернуться. И... Тогда становится хорошо. Но как только возвращается старое сознание, как только я осознаю, что ем, чувствую вкус пищи, сознаю, что кладу ее в рот, — появляется тяжесть... мне стоит нечеловеческих усилий не глотать сквозь... исчезает ощущение "того, через что" проходит Божественное. Это неподвижно и эфемерно; у него нет самосознания, оно сознает только... Божественное действие. Тогда все хорошо. Но едва возникает ощущение, что вещь проходит "сквозь", появляется дурнота. Ну, я могла бы сказать (звучит литературно!), что в определенном состоянии, когда тело не ощущает себя, и остается только сознание Божественного, появляется чувство бессмертия, вечности, но при малейшем ощущении "того, в чем " проявляется Божественное, оно превращается в ощущение смерти — ты моментально становишься смертным».

Ты вновь оказываешься в тюрьме.

Тут же начинаешь вырабатывать смерть.

«Это состояние стало очень напряженным, — добавляла Она. (А станет еще напряженнее). — Если что-то вмешивается — все! Я не могу глотать, даже дышать... Такое впечатление, что жизнь перестает зависеть от обычных условий и переходит в подчинение иным, еще не определившимся условиям, к которым тело пока не привыкло, так что переход представляет сплошное затруднение». Это был некий всеобъемлющий непреходящий парадокс, резкое, опасное, ощущаемое каждую минуту противоречие между состояниями жизни и смерти, новым и старым состояниями. «Невероятно: или истинное сознание, или ощущение общей неотвратимой опасности. Понимаешь, опасно все: есть, умываться... Телу словно демонстрируют на всевозможных и бесконечных примерах пути к смерти и пути к жизни: это относится ко всем частям тела, всем органам, всем функциям — невозможно выразить... Забавно, что при малейшем спаде напряжения, — к примеру, стоит на секунду забыться (то есть вернуться к старым земным привычкам), — в теле моментально возникает чувство, будто оно сейчас растворится. И тут же... брр! На две-три секунды появляется ощущение, что сейчас все просто растворится». Иногда Мать переставала понимать, где Она находится, с той стороны или с этой, на пути к жизни или к смерти, к распаду или чему-то иному. Тогда у Нее вырывался крик: «Понимаешь, впечатление такое, будто я погрузилась в неведомый мир, и пытаюсь там существовать по неведомым мне законам, и совершить столь же непонятные мне преобразования — какова их природа?» Мы пытались высказать Матери то, что втайне ощущали в душе, как вполне очевидную вещь: «Конечно, дорогая Мать, но у меня полное впечатление, что тебя умышленно ведут сквозь тьму и неведение "законов" туда, где обнаружится разгадка».

— «Ты прав. Ты прав, я могла бы даже сказать, что и я так "думаю" (я не думаю), но... есть такое ощущение. Но... есть и то, что лежит в промежутке». Она заливалась смехом, дразня нас: «Ну-ну! Давай дальше!» Мы возражали, глубоко убежденные, что этот ад имеет свою логику, мы уже почти прозревали другую сторону «по man's land»: «He может быть, чтобы ничего не получилось!» — «Почему?» И у нас вырывалось из самого сердца, как будто этот невероятный переход был последней земной надеждой: «Потому что... потому что ты — тело земли! Потому что это в самом деле Надежда!» — «Это... это какая-то поэзия!» В этом вся Мать, Она не любила «поэзии», даже, возможно, стыдилась ее, потому что ТВОРИЛА поэзию. — «Да нет же, дорогая Мать, это не поэзия, так и оно есть. Это же очевидно: внешний мир все больше напоминает ад». — «Вот тут ты прав». — «Так вот, этот переход и совершается в твоем теле». Это действительно был переход к другому миру, другому царству, к истинной и свободной земле, лежащей вне всякого плена.

Освобождение из второй сети.

Физиологии и генетики.

Было это в 1970 году.

 

 

Ключ к новому телу

 

На самом деле, искомое решение было тут же, под рукой, только мы о нем не знали. Оно содержалось в самой трудности. Переход от минералов к растительной (пока еще статичной) жизни по необходимости вел через чудовищное раздробление каменной клетки; следующим головокружительным рывком стал переход от растительного мира к миру животных, обладающих способностью двигаться, а дальше? Легко представить себе сверхчеловека, а нечто иное? На что будет похоже то, чему не свойственно ни животное движение, ни неподвижность камня?.. Противоречия животной жизни, умирающей, чтобы возродиться неизвестно в каком виде, становились все острее. «Иногда тело ощущает такую силищу, что могло бы сделать... все что угодно, силу... Силу иного рода, но значительно большую, чем раньше. А бывают моменты, когда оно не может удержаться на ногах по причинам... не физического свойства. Его больше нет, оно уже не подчиняется тем законам, которые позволяют нам стоять на ногах, и тогда?.. И еще: любопытный опыт. Это любопытный опыт. Тело чувствует, что старый способ существования невозможен, а на новый оно еще не перешло и... Оно уже не смертно, но еще не бессмертно. Это чрезвычайно любопытно. Очень любопытно. Иногда случается переходить от самой страшной боли к... Чуду. Чтобы получилось что-то сделать, мне нужно быть постоянно собранной, собранной [Мать как бы подгребла к «себе» нечто распыленное во все стороны]. Иногда у меня в голове полное молчание, пустота. Иногда же я вижу и слышу, что происходит вокруг... Приходится следить за собой на людях, а то они подумают, что я схожу с ума! В самом деле, забавно. Одновременно полная беспомощность и невероятная мощь. И в тоже время иногда я не могу даже есть!» Мы задали Матери вопрос: «Можно ли узнать точно, почему перетягивает то одна, то другая сторона?..» — «Да! Видимо, это и дается узнать телу, и оно вдруг... освобождается от всех привычек, всех действий, реакций, причин и следствий, и так далее, И тут приходит... волшебство. Потом оно кончается. Это так ново для материального сознания, что всякий раз ощущаешь себя... на краю пропасти. Сознание на минуту затмевается. Дело в том, что с самого начала во мне сидит какой-то неискоренимый здравый смысл, который отказывается включать воображение, говоря: не хочу воображать себе то, не хочу это...» Спустя девяносто лет Мать оценила по достоинству качества Матильды. «Сознание воспринимает только совершенно конкретные вещи. Сам посуди, очень легко начать домысливать и... не то. Совершенно практические и конкретные вещи. Поэтому я уверена, что у меня нет склонности к мистике, ничего подобного, в этом теле нет ничего мистического! Ничего, боже упаси!» Тут мы сказали Матери: «Если бы вдруг благодаря ускорению эволюции гусеница получила человеческое зрение...» — «Да!» — воскликнула Она. — «Это свело бы ее с ума». — «Вот именно».

Так и было.

Тем временем что-то новое зарождалось или проявлялось, как водяной знак; но, находясь внутри, не знаешь и не видишь, что с тобой происходит. Заметно уходящее; а приходящее настолько ново, что остается почти невидимым. Чтобы увидеть, глазам нужно привыкнуть к новому способу зрения — как себе представляет человека стрекоза? Вообще, существует ли он для нее? Пыльцы на нем нет, он не блестит, как ручей. Наши глаза устроены очень функционально, и если у нас пропадает какая-то функция, например, эстетическая, что получается? «Сознание меняется медленно, и вся предыдущая жизнь начинает казаться чужой. Кажется, что это было чужое сознание, чужая жизнь. Меняется, если можно так сказать, его "место" в мире. Прошлого как будто не было; знаешь, мы все такие: устремлены вперед, а позади пустота. Странное чувство. Странное ощущение начала при полном отсутствии прошлого. Любопытное ощущение — что-то начинается. Все незнакомо, неожиданно... Любопытно. Мне кажется, что вещи стали другими, и у меня появились новые отношения с ними. Тело чувствует по-новому, реагирует по-новому... Очень интересно». И «невыразимая боль» пронизывает при каждом движении и каждом шаге; по сотне раз в день ты выходишь из клетки в новое; для тебя раскрывается чудо, а потом возвращаешься обратно, — может, затем, чтобы набраться сил и прыгнуть еще дальше? Мы не ценим препятствий, а они служат нам пружиной! «Как правило, с приходом боли тело впадает в прострацию, как бы говоря: если это смерть, пусть, да будет воля Твоя. Понимаешь, полная прострация. Иногда, когда прострация... более или менее полностью охватывает тело, — об этом мне ничего не известно, — приходит ясность, понимание, отчетливое видение мира». Мы задавались вопросом, может ли новое, не минеральное, не растительное и не животное царство, иной непостижимый способ бытия, будущая жизнь стать бесконечно множественной? Может она не замыкаться в какой-то скорлупе или чьем-то кожном покрове, в оболочке камня, дерева или человека, а стать бесчисленным бегущим множеством, явственным в своей бесчисленности? Состояние очевидности. Для нас ничто не очевидно: нам нужно догонять вещи, а потом, поймав их, еще и «рассмотреть». А там ты внутри, во всем, все очевидно. Но какому телу это под силу? Мы ведь говорим о теле, а не только о путешествии сознания. «Поистине замечательное состояние. Но недолгое. Разрушается от малейшего пустяка. Я знаю, тело чувствует, что при полном самозабвении, при отказе от независимого состояния, от личных усилий и личной воли, все будет хорошо».

Да, полное самозабвение: как переродиться, находясь в зависимости хотя бы от самой совершенной физиологии прошлого?

Полное самозабвение для тела означает принятие смерти. Физиологическое принятие... Звучит это очень мило, а каково ощущать, что прерывается дыхание?

Между тем, мы все ближе к овладению ключом или рычагом. Невыразимые страдания, переживаемые телом, как бы возвращающимся к смерти (наступает удушье: тело задыхается, оказываясь у порога смерти), сопутствуют появлению нового, это совершается очень просто, автоматически и всегда одинаково, и повторяется тысячи и миллионы раз, ведь дни и ночи состоят из множества секунд (86400): «Напряженное ожидание в теле». Проще не бывает. Не остается ничего, а между тем нужно за что-то держаться. Это и есть движение первого в мире вздоха, которому суждено было стать стремлением. Удушье небытия, жаждущего стать бытием. Глубинное биение жизни, любой жизни. Первый пласт вокруг ядра. Всеобщая тайная молитва. Имя, неизвестное всему сущему. Это здесь, в самой глубине; но обычно, пройдя сквозь наслоения оно творит лишь привычку. Это первый крик Материи, жажда жизни, и, возможно, любви; то, что лежит в основе любого вида и любой вещи, и растет вместе с каждым видом, с каждым шагом на этом долгом пути, и иногда, прорвавшись сквозь все слои, бьет из глубины тела. Ожог. Жгучее тепло, похожее на любовь, нечто совершенно неподвижное, собранная, сжатая, почти бьющая через край мощь, — чреватый взрывом переизбыток нежности и в то же время совершенной невыносимости. Это заключено в теле: можно сказать, оно поднимается одновременно отовсюду. Оно не имеет ничего общего с чувствами: скорее, огненный вихрь. И оно обладает, что любопытно, способностью любить. Ощущение такое, будто тебя изнутри распирает сильнейшая тревога, а вместе с тем ты чувствуешь самую невыносимую, почти болезненную пустоту и что-то еще, что должно в первый раз явить себя в мире. Все остальное обращается в прах, но это пребывает и торжествует. Нет ничего, кроме этого. Моменты смерти обращаются триумфом жизни, которой пока нет названия. И двадцать лет спустя они излучают золотой свет, будто навечно запечатлевшись в теле. Однажды мы спросили у Матери, что за напряженное ожидание иногда охватывало тело: «Я думаю, то, что мы называем напряженным ожиданием, является супраментальной вибрацией». Вот что идет из глубины тела — всех тел, — первая вибрация, породившая формы жизни, закосневшая и отвердевшая в этих формах, но стоит чуть изменить или сломать привычную схему, возникает это. Оно появляется моментально, это суть любого существа, которое движется, спит, ест и убивает и забывает, полностью забывает о том, чем оно является. «Во всем присутствует светящаяся, золотая, повелительная и неотвратимо всемогущая вибрация».

Теперь у нас в руках находится ключ к новому телу, подходящий ко всем телам, когда-либо появившимся на этой планете. Это первая Материя мира, истинная Материя.

Подобная самой необычной из волн.

 

 

Первая Материя

 

Нам довольно легко представить себе «облако горячей золотой пыли» из первого непосредственного супраментального опыта Матери 1958 года, за двенадцать лет до того, как Она в первый раз опустилась в самую глубь «Бессознательного», то есть в первый раз (как мы это сейчас понимаем) пробила корку физического Разума: скалу Риши. «Как вибрирующее с исключительной активностью облако атомов», — говорила Она. Вполне вероятно, что атомы и стали первой оболочкой, первым образованием начальной вибрации. «Бесконечность, состоящая из необъятного множества неуловимых точек. Множество крохотных золотых точек, и ничего больше. Они будто покалывали мне глаза и лицо, и от них исходили потрясающие мощь и тепло!..» С высоты сегодняшнего дня этот двенадцатилетний путь кажется нам понятнее: это была долгая подготовка к проходу сквозь сеть физического Разума, чтобы вынести «бурлящее варево» супраментального облака, — «Сила этого движения превышает ту, что собирает клетки воедино», — отмечала Она в 1963, — и, чтобы избежать распада, нужны широта и универсальность; происходило медленное очищение клеток от мутной оболочки, мешающей проникнуть в ядро, к свободной от позднейших наслоений начальной вибрации — к «вибрирующей бесконечности», где, как иногда казалось Матери, Она вот-вот растворится. Это было как бы возвратом к истоку мировой материи. Год за годом, вплоть до 1969, (помаленьку, чтобы приучить тело) повторялся один и тот же опыт: «Наступает напряженное ожидание, и в иные моменты бывает — вдруг все словно набухает, — в клетках что-то происходит, не знаю, что именно, и... Это состояние интенсивной вибрации, когда чувствуешь всемогущество, даже здесь, в этом старом механизме [Мать показала на собственное тело], светлое и неподвижное всемогущество, иными словами, в клетках возникает ощущение вечности...» Странное противоречие Супраментального заключается в том, что чрезвычайная быстрота вибрации порождает ощущение или чувство неподвижности, как будто наблюдаешь бешеное движение атомов в неподвижном камне. И вспоминается Шри Ауробиндо:

 

Неподвижность огня нарушает сон клеток[6].

 

«Нечто совершенно, совершенно новое для тела». Было это в 1969. Что же нового было в этом опыте, казалось бы, ничем не отличавшимся от множества уже упоминавшихся здесь переживаний?.. Может, новым был не опыт, а уровень, на котором он переживался? Такое впечатление, что с течением времени по мере пересечения разных пластов этот опыт — один и тот же неизменный опыт — становился все чище, материальнее, телеснее, проникал в самое сердце очищенной клеточной субстанции. По сути, то, что мы называем Супраментальным, работает на всех уровнях, его сила проявляется и на духовных вершинах, и в чувствах, и в инстинктах, и вообще во всех образованиях, нарушениях и разрушениях — во всем. Это единственный двигатель, проходящий сквозь все сложности и препятствия, через бесчисленные и разнообразные превращения, — и в конце концов получается чистый опыт в одной клетке. «Состояние полной неподвижности... Не знаю, как это получается. Это не неподвижность, не вечность... Не знаю, что, но такое "нечто", которое... Сила, Свет и поистине Любовь... Такое... Доходит до того, что, выйдя из этого состояния, я спрашиваю себя, не изменила ли я форму!» Мать рассмеялась.

Естественно! Ведь это первая сила, определяющая все формы.

Она связывает внешнюю неподвижность минерального царства и ускоряющееся движение в царстве растений, животных и в царстве разума, где при видимой неподвижности ускорение еще увеличивается? Что же такое эта первая Материя?.. Мы называем ее «первой Материей»: очень хорошо, но что она из себя представляет, чем управляется? Материя — не ветер, хотя бывает газообразная материя, и мы считаем, что из нее образовались звезды. Ученые даже говорят, что Материя по большей части состоит из пустоты: это мельчайшие ядра, окруженные облаками электронов. Они увидели это в свои микроскопы. А что видела Мать в свой прямой микроскоп, «на месте», если можно так выразиться? Тут ее десятки раз повторенный опыт неожиданно перекликается с опытом Теона, который в начале века говорил о «Материи более плотной, чем физическая, но обладающей качествами, несвойственными физической Материи, например, эластичностью»; а самое любопытное то, что в бумагах Матери после ее ухода обнаружились заметки об одном опыте, который Она сама совершенно забыла, датированные примерно 1906 годом, начириканные карандашом на обороте счета «Мастерской Эдуарда Мориссе» (тестя, писавшего портреты маленьких египетских царевен). Эти записки гласили следующее: «Я вдруг почувствовала, что падаю куда-то с невероятной скоростью... [Мы подозреваем, что «падение» было резким проходом сквозь все пласты сознания или памяти, отложившиеся в ходе эволюции тела.] Падение казалось мне все более головокружительным, и наконец я очутилась (или увязла) в незнакомом месте и испытала очень странное и доселе неизведанное ощущение: окружающая атмосфера была плотнее земли (она казалась мне плотной, как бриллиант), но при этом эластичной. Она обступала меня так тесно, что я ясно чувствовала ее прикосновение всем телом, особенно на лице и на руках (на обнаженных частях тела); это ощущение было не неприятным, но удивительно новым. Тут мне пришла в голову мысль, что лучше всего будет отдохнуть и освоиться в этой среде, что я и сделала, и, почувствовав себя через какое-то время лучше, увидела, что материя сама собой светится разными цветами, что она состоит из молекул разной плотности; там было светящееся золото, плотностью совершенно не похожее на металл, но близкое к нему по цвету. Оно было непрозрачным. Постепенно материя собралась вокруг меня в огромный шар, переливающийся всеми цветами радуги...»

Материя концентрировалась вокруг Нее. Вот что особенно интересно. Это и есть наше «разноцветное облако света». Но почему оно собиралось или концентрировалось вокруг Ее тела?.. Чтобы ответить на этот вопрос или, точнее, прожить его, Ей потребовалось шестьдесят лет жизни. Шестьдесят лет Она пыталась соприкоснуться наяву, в собственном теле, с тем, что тогда явилось Ей издалека, в «видении», на дне глубокой пропасти; ради этого Она, как через фазы сна, проходила через все напластования ложной или, если угодно, омертвевшей Материи, наращенные в ходе эволюции тела: сквозь всю смесь минеральных, растительных и животных остатков, из которых состояло и состоит человеческое тело. В 1961, впервые (еще «издалека») рассказывая нам об «иной Материи» или «новой субстанции», совершено забыв об опыте 1906 года, Мать говорила: «Это новое образование плотнее и концентрированнее физического. Мы думаем, что оно как бы эфирное, а это не так! Эта среда производит на меня впечатление более плотной — более плотной и в то же время не лишенной веса и толщины. И прочной! О! Такая связь, такая массивность, и в то же время... Не знаю. Это совсем не то, чего мы ожидали. Абсолютно не то. Ты и представить себе не можешь, что это такое... Плотное, без зазоров. Иначе говоря, впечатление такое, что мы стояли на ложном пути: обычно, отправляясь на поиски "супраментального", все смотрят наверх. А оно не там! Там — не то. Мы воображаем себе нечто воздушное и эфирное, а это не так».

Решительно, в этом опыте продолжительностью в шестьдесят лет нет недостатка в логике и последовательности.

В 1967 году Мать говорила: «Это было похоже на расплавленное золото — расплавленное и светящееся. Оно было очень плотным. И обладало такой мощью и весом — удивительными, правда».

Что же должно было произойти теперь, когда Ее тело непосредственно соприкоснулось с начальной субстанцией? То, что мы называем Материей, есть, по-видимому, некое «отвердение», как говорила Мать, застывшее, замершее движение, запертая даже в атомах сила, и мы ощущаем ее именно потому, что она отвердела, застыла, замерла: мы трогаем стенки тюрьмы. «Материя» — это и есть тюрьма. Короче, мы можем ощутить лишь достаточно медленные вибрации: чем медленнее вибрация, тем тверже форма. Мы ощущаем только твердое. Существует целая световая гамма, которую мы не воспринимаем из-за слишком большой скорости света; есть звуки, слишком высокие для нашего уха. Целый диапазон существования недоступен нам. За пределами восприятия органов лежит область первейшей Материи, прозрачной и слишком быстро вибрирующей, чтобы быть хоть как-то ощутимой, — Материи, смыкающейся с сознанием. Мы же незамедлительно отгораживаем искусственной пропастью осязаемую, конкретную Материю от неуловимого нечто, именуемого «сознанием». Это наше основное заблуждение. «Видели ли вы когда-нибудь, чтобы металлы ходили?» — спрашивало существо, вымышленное Шри Ауробиндо, в первые века земли, когда Жизнь еще не появилась, — Только сверхъестественная материя или, скорее, сверхъестественное бесплотное сознание сможет перемещаться по каменной корке. Сегодня, вооружившись научными приборами, мы, наверное, впадаем в то же заблуждение, считая, что только сверхъестественная материя или сверхъестественное бесплотное сознание сможет существовать на старой поверхности земли, что оно никак не может состоять из наших замечательных компонентов растительного, минерального и животного царства, то есть всех последовательно отвердевших в ходе эволюции форм. Мы осязаем только то, что отвердело. Все ускользает от нашего ума, потому что мы не осознали ни главный секрет Материи: Материя = Сознание, — ни главный секрет Эволюции: Эволюция = развитие Сознания. А поскольку Сознание не очень похоже на наши зафиксированные и занесенные в каталог окаменелости, мы делаем вывод, что Сознание — не Материя. Вероятно, это равносильно высказыванию, что Материя — не энергия. Или мы полагаем, что оно есть продукт наших усовершенствованных тюрем? Нечто вроде высшей секреции? Но мировая Материя одна. Весь опыт эволюции, вызов, который она более или менее резко бросает в лицо всем шагающим металлам, заключается в том, что конечный продукт должен вновь обрести то, что изначально вызвало его к жизни, и его наделенные сознанием клетки должны составить тело сознательной Материи, которое, возможно, будет стоять на ногах, подчиняясь иным законам, а не закону всемирного тяготения, что не помешает ему двигаться по этой земле так же твердо и уверенно, может быть, даже более уверенно, чем современные мыслящие металлы, и это будет выглядеть ничуть не сверхъестественно. Секрет начала кроется в конце. Сознание не покидает Материю, она не «сублимируется» и не рассеивается в космических снах («это было очень плотным», говорила Мать): она приобретает новое ускорение и создает новое царство. Царство сознательной Материи.

Материя, освобожденная из тюрьмы.

 

 

Тайна неизвестного

 

Но форма подразумевает границы и структуру. Может ли нормальное тело ограничиваться ею, не став узником? Не упавшее с неба тело! В эволюционном процессе есть логика и смысл, пусть и не совпадающие с нашим здравым смыслом и железной логикой.

Опыт прост.

При растворении формы, когда клетки вдруг оказались в пустоте, в «океане вибрирующего сознания», где не оставалось ничего из того, что медленно, мучительно создавалось ими в ходе тысячелетней эволюции; задыхаясь в отрыве от всего, что заставляло их биться, надеяться, жить во множестве тел, они были охвачены напряженным стремлением: продолжать быть, быть всегда. Именно для этого они были созданы! Смерть, пусть даже в сиянии, представлялась им немыслимым отрицанием; они принадлежали Материи и призывали правду Материи, ее жизнь; они цеплялись за мантру, за тихую светлую вибрацию, бесконечно повторяли мольбу о существовании, излучали любовь к жизни, впитывали в себя последнее — плотную золотистую субстанцию — так же просто и слепо, как растение вбирает в себя солнечный свет, как бабочка летит на пыльцу: это был вопрос жизни и смерти. Больше не нужно было хранить память, больше не существовало «я», присущего всем телам: лишь тысячи крохотных чистых пульсаций бились в клетках, насыщенных и переполненных единственным оставшимся воздухом. Существование перед чертой смерти: та же молитва и тот же призыв, что и на заре мира, когда не было ничего, кроме тихой чистой вибрации, желания быть вечно и любить вечно. Нечто очень простое, такое простое, что по сравнению с ним все слова кажутся глупыми и напыщенными. «Опять поэзия», — говорила Она. Но это и была первая поэзия: это было творчество. Сотворение тела. Медленно, день за днем, год за годом, как кальций откладывается в ракушке, творилось новое тело. Вокруг ядра из молитвы и любви, жившего в сердце каждой клеточки, собиралась плотная радужная, местами золотистая субстанция; она обнимала форму, строилась по ней и вокруг нее, возможно даже помаленьку заполняла ее. Происходило поглощение этой формы и постепенное превращение ее во что-то другое: «Странное ощущение. Как будто одно превращается в другое. Будто то, что есть, пытается стать другим. Но это... мучительно».

Мать перестала осознавать себя, понимать себя, исчез Разум, глядевший на себя со стороны; Она превратилась в тысячи маленьких клеток, наделенных сознанием, которые день и ночь возносили призыв и без устали повторяли Мантру, «будто золотой гимн... заклинание, призыв, заклинание высшей силы», и стоило ей на секунду замолкнуть, моментально происходило растворение, «провал». И все. Мать стала молитвой Материи. Ее телу — некоему телу старой Материи — удалось перейти в новое неизвестное состояние, каждую секунду переживая ощущение смерти и каждую секунду входя во что-то новое, неведомое, непонятное; удалось, не подозревая того, стать новым телом: «В один миг... Слово "ужас" слишком сильно, но впечатление было такое, будто стоишь перед чем-то... неизвестным. Вроде того. Неизвестное... нечто. Очень, очень странное. На самом деле, тело(?) почти постоянно ощущало (поменьшей мере странно), что оно... уже не то, но еще не это. Это невозможно передать. Но вот что поразительно: совершенно отсутствует страх, нет острых ощущений, никаких острых ощущений, есть что-то... Ну, я могла бы сказать, новая вибрация. Это настолько ново, что... Не сказать ужас, но... незнакомое. Тайна незнакомого. В этом нет ничего от разума, все дело в ощущении вибрации. И оно становится постоянным. Для тела не остается иного выхода, кроме... полного — полного отказа от себя. В состоянии полного отказа от себя оно замечает, что эта вибрация... (как сказать?) порождает не распад, а нечто... что?.. Незнакомое, совершенно незнакомое, новое. Иногда его охватывает паника. Нельзя сказать, чтобы оно сильно страдало, не могу сказать, что это больно, это... Совершенно необыкновенно. И ему остается лишь... Я бы сказала, свернуться клубочком перед Божественной силой: будь что будет».

Тут мы окончательно поняли Мать и сказали: «Да, "другое" должно быть настолько другим, что для тела это вроде смерти!» — «Во всяком случае, равнозначно смерти. Это так. Но... — улыбнулась Мать, — для тела это разные вещи. Разные. Оно знает, что это не то, что люди называют смертью... Но как жизнь это очень забавно!»

Тут Она засмеялась: «Знаешь, я скоро стану носителем опасной заразы!»

Это было в апреле 1970 года.

Тайна незнакомого.

«Нечто такое, чего клетки еще не понимают, но знают и чувствуют. Они чувствуют, что их силой пересадили в другой мир».

Ключ к Материи находит Материя.

Выход из минерального, растительного, животного царства.

Начало супраментального существования.

Выход из второй сети.

 

 

IX

БЕСКОНЕЧНАЯ ЖИЗНЬ

 

На самом деле, тайна коренится глубже, чем появление среди животных разумного человека, и даже глубже, чем появление любого вида среди ему подобных; нужно, видимо, обратиться к зарождению новой жизни в минералах. Возможно, сейчас происходит нечто подобное? Мирный покой камней был нарушен; смутное, неуловимое, неосязаемое, «нереальное», сверхъестественное и инородное «нечто» овладело их атомами и кристаллами, дробя и разрушая их, — шло колоссальное разрушение. А строительство? Наверное, эта жизнь была слишком быстрой и потому невидимой для них; они ощущали лишь разрушительное воздействие. А в чем мы, мыслящие люди, прочно сидящие в своих утонченных молекулах, можем ощутить присутствие супраментальной жизни? Мы видим разрушительный эффект, но раз наши интересы не выходят за рамки узкого или широкого круга жизни нашего разума, озабоченного поисками панацеи от экономических, политических или эстетических бед, можем ли мы как-то приобщиться или оказать содействие супраментальной жизни, которая, помимо всего прочего, угрожает гибелью спокойной жизни, а, возможно, и нашим любимым телам, если судить по опыту первопроходца по имени Мать? И кому хватит мужества с таким хладнокровием предстать перед подобным «божьим судом» эволюции?.. Опыт Матери, бесспорно, был несколько «сжатым», века втиснулись в годы и месяцы, и можно предположить, что на практике этот процесс растянется на поколения, которые понадобятся, чтобы очистить, подготовить клетки и научить их гибкости; не менее вероятно, что мощная супраментальная волна проникнет (или уже проникла) во все тела без их ведома, независимо от того, понравится им это или нет, если они вообще ее заметят, и начнется тихая работа над клетками с обратной стороны сети физического Разума. Эта волна будет подтачивать, подкапывать и разрушать крепость, ограждающую смерть, болезни и их незыблемые законы, чтобы рано или поздно превратить эти тела в Материю, свободную от тирании Разума. Уже звучит внутри песенка, и жизнь уже становится странным образом легче; но что станет с телом, принадлежащим животному царству? Ждет ли его окончательное разложение, или?.. Станем ли мы невидимыми и бесплотными (по нашим понятиям, хотя, возможно, это будет иная субстанция и иная видимость), или?.. Но ведь растения и мельчайшие божьи твари не стали бесплотными и невидимыми после зарождения жизни в минералах, так что нет никаких оснований полагать, что в дальнейшем эволюция будет более неразумной, даже если ее логика недоступна нам. Кто знает, может быть, у нас будут другие глаза? Может, мы еще не видели всей земли, скажем так, в естественном виде, который не умещается в спектрограф? Что же произойдет? Примерно тот же вопрос ставит перед нами опыт тела Матери, где мы как будто столкнулись с ускоренным, преждевременным результатом. И, надо думать, Ее тело не могло испытать это «ускорение», не передав его нам: «опасная зараза», как Она шутила. Кажется, впервые за свою долгую историю эволюция показывает нам на одном из тел, in vivo, свои будущие результаты. Сбудется или нет? Получится или нет? Куда мы идем?

Она тоже задавала себе этот вопрос.

 

 

Дитя клеток

 

У дерева мягкая сердцевина, а по краям оно становится тверже: год за годом нарастают «возрастные» кольца. Несомненно, аналогичная вещь происходит с кораллами и раковинами: этот принцип работает на всех уровнях и во всех ветвях эволюции, начиная с атома, который притягивает к себе электроны, и кончая солнцем, вокруг которого вращаются планеты. Везде мы наблюдаем отвердение, отложение кальция или уплотнение Материи, наводящее на мысль о том, что так называемая «Материя», — не изначально существующее явление, а продукт отвердения. «Материя» есть окаменевшая привычка. У нас возникает впечатление, что процесс формирования супраментального существа будет тем же, что и у других тел, за исключением отвердения. Первейшая субстанция сконцентрируется вокруг чистой тихой вибрации клеток, начнет постепенно откладываться вокруг ядра, состоящего из бесконечно повторяемых клеточным Разумом призыва, молитвы или, может быть, любви; но если на ранней стадии существования Жизни было потрачено немало времени на формирование оболочки и панциря, предназначенных для того, чтобы выделить различные существа, формы, способы существования из общей массы Сознания-Силы и аморфного Сознания-Материи, и защитить хрупкую жизнь, здесь, на другом конце эволюционного процесса, мы имеем уже сформированного индивидуума — цель долгого пути достигнута, — наделенного клеточным сознанием. Обладая этим сознанием и индивидуальностью, он способен концентрировать первейшую субстанцию и не нуждается в твердой оболочке для защиты от окружающего мира. Великий Страх испарился. Сама плотность сознательной субстанции является защитой: физические клетки Матери неизменно ощущали, что они лопнут или взлетят под натиском этой мощи. Но, не будучи заключено в жесткую форму, это тело — новое тело — имеет возможность плавать и перемещаться повсюду. Это бесконечная жизнь. Физическая жизнь, не имеющая границ. Это великое Единство Жизни — единство Материи, единство Сознания, — получившее материальное воплощение. Именно это чудо жизни вызревало за тысячелетия мучительного заключения в тюрьме окаменевшей Материи. Становится совершенно очевидно, что для строительства такой жизни необходимо было дорасти до клеточного уровня сознания. Прошедшая путь эволюции, сознательная, индивидуализированная Материя сама создает себе тело из субстанции, породившей ее.

Дитя клеток.

Не будем заблуждаться: это тело формируется не Разумом, не сердцем, не чувствами и не духовной концентрацией, — у всех нас есть сознательное тело, это давно известно, даже если мы слишком слепы или невежественны, чтобы его заметить, и наши глаза застилает мгла. Впрочем, стоит немного продвинуть и развить умственное сознание, войти в состояние, когда мы не просто гребем идеи лопатой, но обладаем и умеем управлять интеллектуальной, эмоциональной или духовной силой, и формируется тонкое тело: ментальное тело, сознательное тело, можно даже сказать, энергетическое тело, образованное всеми нашими вместе взятыми вибрациями, и в этом теле мы совершаем путешествия. Это известно с древности. Именно в тонком теле Мать впервые встретилась в 1903 году в Париже со Шри Ауробиндо, даже не будучи знакомой с ним. В тонком теле мы, как уже рассказывалось, присутствовали при самоубийстве друга, происходившем за десять тысяч километров от нас, в неизвестном нам городе, незнакомой комнате, которую мы, однако, увидели и описали с такой точностью, будто были там физически. Здесь также проявляется принцип наращивания сил: мы копим умственные, жизненные или психические силы, как слои кальция. В итоге образуется «тело». Но в случае Матери речь идет не о «тонком» теле; это вполне материальное тело, состоящее из материальных, но сознательных клеток. Просто здесь мы сталкиваемся не с той Материей или не с той степенью отвердения Материи, которая нам знакома. Это первейшая Материя. «Понять» и узнать эту Материю могут только клетки. Главная заслуга в открытии мира материи, где нет различия между живыми и «мертвыми», о существовании которого Мать, имевшая всевозможные видения, не подозревала в течение восьмидесяти четырех лет (до 1962 года), принадлежит именно телу, клеткам. Разум ограничивается головой, и все наши микроскопы — лишь усовершенствованное продолжение глаз. Клетки же обладают знанием. Сейчас они подходят к той стадии своей эволюции, когда для них, освобожденных от оков физического Разума, первого тела страха, открывается непосредственное сознание материального мира и собственные возможности передвижения. Происходит образование нового вида, обладающего новой системой восприятия, но этот вид будет очень материальным, — вероятно, более материальным, чем тот, который представляет наш Разум. Это будет супраментальный вид.

В конце концов, вполне справедливо и логично, что эволюция Материи завершается расцветом Материи же, а не торжеством канарейки, сидящей в клетке Разума.

Тут-то мы и обнаруживаем, что не знаем вообще ничего.

 

 

Вездесущие клетки

 

В течение очень долгого времени Мать плохо сознавала, что происходит, а мы все лучше понимали, почему Шри Ауробиндо ничего не говорил Ей, почему Он не раскрыл свой секрет: тело должно было самостоятельно найти и проделать этот путь. Все объяснения предназначаются для Разума, который тут совершенно ни при чем, и более того, склонен принимать воображаемое за реальность. Для тела не существует «воображаемого», ему не понять, что это такое. Однако это не мешает ему иногда переживать странные, буквально озаряющие опыты: как будто вдруг выходишь на опушку, потом за тобой вновь смыкается стена леса, и ты продолжаешь долго, медленно продвигаться вслепую с ощущением, что ничего не происходит уже многие годы, и тут вновь, на этот раз более остро, полно и точно, ты переживаешь опыт, который будто невидимо следовал за тобой все это время, и при этом не всегда понятно, к чему он относится и что продолжает. В отмирающем старом теле вокруг клеток очень медленно и незаметно формировалось новое, и с каждым вздохом, молчаливой мольбой, зовущей вибрацией к новому добавлялся новый слой, еще одна микроскопическая оболочка.

В 1962 году, через несколько месяцев после опыта с сильными «пульсациями» и прохода сквозь первую сеть физического Разума, когда Мать совсем перестала выходить из своей комнаты, однажды утром мы застали ее озадаченной и удивленной, словно Она столкнулась с непонятной проблемой. «Происходят довольно любопытные вещи... Не знаю, знакома ли тебе разница между воспоминанием о внутреннем опыте (тонкого тела или подсознания, любых внутренних областей) и воспоминанием о физическом факте? Огромное качественное различие. Такое же, как между внутренним и материальным видением. Материальное видение точное, ограниченное, и при этом плоское (не знаю даже, как объяснить — плоское, поверхностное, но очень точное; причем здесь точность того рода, что определяет совершенно неопределяемые вещи). Так вот, между воспоминаниями разница та, что и между разными типами видения. На днях я заметила, что вспоминаю о том, как спускалась из комнаты, видела какие-то вещи, людей, разговаривала с ними, чем-то распоряжалась: то есть у меня есть физические воспоминания о разных сценах. Это не вынесенное вовне внутреннее видение: материальные воспоминания о том, что я делала определенные вещи. И вот, рассматривая их как воспоминания, я вдруг остановилась и спросила себя: но разве я спускалась материально?.. Любой может подтвердить, что я не спускалась и не двигалась с этого места. И в то же время у меня сохранились материальные воспоминания, что я делала это, и многое другое, и даже выходила из дома!.. Так вот, я столкнулась с проблемой. Это не просто материальные воспоминания, существуют даже результаты того, что я говорила и делала». — «Но ведь ты могла проверить, произошли ли какие-то изменения?» — мгновенно спросили мы у Матери. — «Они произошли! Я сказала: это должно быть так, — и так стало. Например, я сказала кому-то: "Поставьте это туда", — тот человек так и делает. Он не подозревает, что это я ему говорю, но тем не менее делает (не подозревает, потому что у него другое сознание). Но результат моего вмешательства проявился даже раньше, чему меня возникло воспоминание об этом, потому что это произошло помимо меня: когда я заметила, что он это сделал, я сказала себе: "Черт возьми! Этот человек просто чудо!" А потом вдруг поняла: да ведь это я ему приказала. Я приказала. Затем возник образ — именно "образ ", воспоминание не об увиденном, а о сделанном». Тогда мы задали Ей вопрос: «А это не проявления тонкого физического?» — «Ни в коем случае! Они оставляют совсем другие воспоминания. За шестьдесят лет я приобрела огромный опыт! Мне известно это явление. Оно, как бы тебе сказать, исключительно из того рода опытов, что бывают в физической лжи, в обычном физическом сознании». — «Материальное раздвоение?» — «Возможно... Возможно, так и есть... Одновременное присутствие, нечто вроде этого». На этом Мать остановилась, не дав более точного определения этому феномену.

У окружающих, производивших по желанию Матери материальные перемены, не осталось никаких физических воспоминаний о Ее присутствии... Странно. Однако они делали то, чего от них хотели. Как это получилось? — Мать дала нам такой ответ: «Когда у них случаются переживания (как правило, они совершенно невежественны и не имеют никакого представления об этом), они считают, что это сон. Пытаться объяснить им что-либо бесполезно — не понимают. Все заранее известно: сны-сны-сны». Значит, физическое раздвоение? Или одно физическое тело в двух ипостасях Материи, в двух способах жизни Материи, границу между которыми строит физический Разум. Истинное физическое, как говорил Шри Ауробиндо, и еще одно. Истинная Материя, та, которую ощущают и которой живут клетки, и другая, которую воспринимает и которой живет Разум. Но обыденному сознанию, заключенному в клетку разума, все происходящее по ту сторону клетки, пусть оно и принадлежит Материи, кажется «сном», явлением из иного «мира». Если спросить этих людей, почему они совершили эти действия, они скажут: я подумал, я почувствовал, я увидел сон, и Мать мне сказала... Это означает, что клеточное тело состоит из более тонкого вида Материи, чем наша субстанция: оно не заковано в панцирь. Наши глаза видят только непроницаемый для света панцирь. А тем временем материальное тело материально путешествует в материальном мире.

Но перед Матерью стояла Ее проблема, и никакое на свете «одновременное присутствие» ничего ей не объясняло, это был просто еще один ярлычок из тех, что мы вешаем каждый раз, когда хотим скрыть свое невежество и освоиться с чем-то незнакомым. Наш мир весь обвешан ярлыками на латыни и греческом.

Это было в 1962. Год спустя в лесу вновь мелькнул просвет; как всегда, он был неожиданным и необъяснимым, но на этот раз более «привязанным к месту»: «Нечто новое должно заключаться в сознании клеточных соединений. Результат — у меня была серия фантастических клеточных опытов, которые я не могу даже объяснить, но они должны привести к новому открытию. Когда этот опыт только начинался, кто-то, сидящий во мне и смотрящий на все со стороны (знаешь, всегда есть кто-то, кто иронически и с любопытством посматривает) [и в этом вся Мать], сказал: "Да! Если бы такое приключилось с кем-то другим, он решил бы, что заболел! Или сошел сума". Тогда я успокоилась и сказала себе: будь, что будет, а я посмотрю, я буду наблюдать... это неописуемо! Чтобы понять, мне нужно неоднократно пережить этот опыт. Фантастика! Это началось в половине девятого и продолжалось до половины третьего ночи, и я ни на секунду не теряла сознания и наблюдала самые фантастические вещи. Не знаю, чем это кончится... Неописуемо: ты становишься лесом, рекой, горой, домом, и все это телесные ощущения! Совершенно конкретные ощущения как вот это [Мать ущипнула себя за руку]. И еще многое другое. Не передать...» Мы еще раз вытащили ярлычок и спросили у Матери: «Одновременное присутствие?» — «Единство, — ответила Она, — чувство единства». Разумеется, на клеточном уровне все сливается в одно, образуя огромное всеохватное и нераздельное единство, ничто не отгораживается панцирем — даже горы, ведь панцирь есть только у человека. Мать произнесла следующие довольно загадочные, по крайней мере, как нам тогда показалось, слова: «Очевидно, если это станет обычным делом и будет происходить самопроизвольно и постоянно, смерть исчезнет даже для тела... Есть тут что-то, что я чувствую, но пока не могу понять разумом и выразить. Когда выходишь из тела, должны ощущаться изменения, хотя бы в поведении клеток. Должно происходить что-то другое».

Что же произошло в 1973?

Что вообще происходит?

Неподвластное смерти клеточное тело...

Это было в 1963 году.

Затем стена леса вновь сомкнулась на шесть лет; а Мать все повторяла и повторяла то, чего мы толком не понимали: «Должно измениться СОЗНАНИЕ клеток». Мы не понимали, как сознание клеток может изменить свойства тела, да и Она сама точно этого не знала, знала только, что в этом был ключ к тайне, и работала, билась над пробуждением клеточного Разума, тихой чистой вибрации, идущей из глубины клеток, пытаясь очистить и освободить всю клеточную субстанцию от остатков гипнотического воздействия физического Разума. Постепенно Мать стала ощущать, как внутри образуется что-то новое, как из глубины ее тела само собой поднимается объяснение этой загадки: «Дольше всего, — говорила Она в 1966, — приходится работать над материей, над клеточной материей при ее настоящей организации, чтобы сделать ее достаточно гибкой и сильной, способной выдержать божественную силу...» И в самом деле, по мере ослабевания сети потихоньку стал подходить прилив сил, закипело «бурлящее варево» первоматерии, и тысячекратно повторялись опыты с «растворением», пока Она не научилась выдерживать «золотой натиск», как говорил Шри Ауробиндо, пока не распуталась вторая сеть. «Это занимает много времени. Но объясняет все-все, всему находится объяснение. Если однажды это можно будет детально описать, получится очень интересно». Она-то не будет вдаваться в объяснения: Она будет переживать. Наше же дело — распутывать лианы в лесных зарослях, прорубать топором тропинки в темной чаще, связывая неожиданные светлые опушки. «Уже завязался зародыш существа, названного Шри Ауробиндо "супраментальным ", зародыш нового творения. Крошечный зародыш. Как сказал Шри Ауробиндо, объяснение, идущее изнутри наружу — на поверхность, — имеет второстепенное значение, оно полностью проявится, как только все будет готово. Но все зарождается именно внутри и идет наружу довольно определенным и интересным образом... Очень долго». Изнутри на поверхность: как бабочка из кокона. Потом, внезапно, в 1969, ровно через шесть месяцев после великого перелома 1968 года, когда тело Матери оказалось предоставлено самому себе и клеточный Разум, оставшись без поддержки, был принужден к развитию, — пришло новое, на этот раз полное озарение: «Это было... Никогда, никогда еще тело не испытывало такого счастья! Это было полное присутствие, абсолютная свобода и уверенность; это [смерть тела] не имеет никакого значения: эти клетки, другие, — сознание присутствовало всюду. Совершенное чудо. Оно пришло ко мне без усилий и кончилось просто потому, что... Я была слишком занята, ЧУВСТВО БОЖЕСТВЕННОГО... Правда, возникает чувство Божественного. За несколько часов (три или четыре) я окончательно поняла, что значит иметь в теле божественное сознание. Тут становится неважно, то это тело, или это [Мать очертила рукой круг]: можно совершенно свободно и независимо переходить из одного тела в другое, осознавая пределы и возможности каждого из них, — совершенное чудо! Никогда раньше не переживала я такой опыт. Совершенное чудо. Оно кончилось, потому что я была слишком занята... Всего несколько часов. За восемьдесят один год своего существования на земле это тело еще никогда не испытывало такого счастья: свобода, беспредельная власть и никаких ограничений — ничего невозможного, ничего. Оно... Оно было всеми телами одновременно, без всяких различий».

Бесконечная жизнь. Материально бесконечная множественная жизнь.

Сломан панцирь, рухнула тюрьма.

Единая жизнь на земле.

В земном, состоящем из клеток теле.

Теле, не знающем смерти.

 

 

Феномен трупа

 

Мать изменила свое отношение к смерти, но ненадолго. Через месяц после этого опыта Она подумала, что нашла решение (на самом деле, видимо, лишь часть решения), и сказала следующее: «Возникал вопрос: вся работа по преобразованию клеток, развитию в них сознания пропадет даром, если тело распадется. Тогда пришла совершенно четкая, определенная мысль: способ есть; нужно перед смертью подготовить внутри тело, состоящее только из преобразованных, сознательных, просветленных клеток, собрать вместе максимум сознательных клеток и сформировать из них тело, и затем, когда это будет сделано, сознание войдет в новое тело, а другое уже может растворяться, это не будет иметь никакого значения».

Вот как просто.

Но с точки зрения эволюции нам это кажется абсурдным.

Мы сбрасываем лохмотья.

Те лохмотья, в которых так мучительно и долго, тысячелетиями вырастала эта куколка.

Тут должно быть что-то другое.

Должно быть недостающее звено, живое звено, связывающее старое тело с новым.

Преображение Материи или распад старой Материи?

В конце концов, в чем тут смысл?

«Приобретаются текучесть и пластичность, которые становятся все более очевидны для сознания, но только — только — кое-что снаружи... становится все более иллюзорным. Как будто корка местами отлипает».

Что же будет с «коркой» дальше?

На разгадку этой тайны были потрачены три последних года жизни Матери. Эта тайна мучила ее все сильнее, острее, почти нестерпимо, пока наконец однажды в 1972 Она не воскликнула: «Внутреннее сознание может сказать, может понять, что наши страдания не существуют в действительности, а физическое не может! Оно не может, нужно, чтобы оно изменилось. Речь не о том, чтобы войти в сознание, которое прогонит наше физическое сознание: нужно заставить его измениться, нужно, чтобы оно изменилось... Нужно, чтобы изменилась Реальность. Для настоящего преображения необходимо, чтобы и тело обрело гармонию, поднявшись над всеми болезнями и несчастьями».

Чтобы изменилось Реальность.

Что же должно произойти?

«Поверхность, точнее та ее часть, которая напоминает корку, изменится в последнюю очередь — и что произойдет? Не знаю... не знаю. Но она изменится последней».

Она сказала, все изменится.

В этом и заключается тайна.

Таинственным представляется не образование нового тела в процессе эволюции, тайна заключается в трансформации старого тела: в промежуточном звене между ними.

Или такого звена нет?

Можно сказать, старая Материя служит нам пробным камнем.

Феномен трупа.

Необходимо поднять во всех телах завесу смерти.

 

 

X

ПОБЕДА НАД СМЕРТЬЮ ИЛИ ПОБЕДА В СМЕРТИ?

 

Вероятно, жажда преобразования и триумфального расцвета этого старого тела внушена нам присущей человеческой природе сентиментальностью. Эволюция же сентиментальностью не страдает, и часто демонстрирует нам, как вымирают и угасают промежуточные виды, чье существование длится лишь до тех пор, пока способные эволюционировать элементы не перейдут на высший уровень. Если целью эволюции является создание нового «множественного» тела, что будет привязывать его к старому телу после того, как то исполнит свое предназначение? Шри Ауробиндо прекрасно понимал, что не все человечество в один прекрасный день поднимется на супраментальный уровень, и что, возможно, на протяжении многих веков оба уровня будут существовать бок о бок (может быть, в двух мирах, разделенных пеленой бессознательного или «смерти»), пока все необходимые элементы не перейдут порог; и шаг за шагом, век за веком все виды потихоньку одолеют лестницу сознания или сохранят устойчивое, но гармоничное совершенство. Мы не знаем только одного: в какой мере образование нового тела или множества новых тел, наделенных фантастической вибрационной силой, — той самой чистой силой, что движет атомы, — «облако бесчисленных золотых точек», свободно перемещающееся повсюду и сквозь все, — может изменить или ускорить ход эволюции, попутно опрокинув множество научно обоснованных барьеров возможного. В общем, это сейчас и происходит. То, что сегодня кажется непреодолимым, возможно, растает от одного дыхания, оставив после себя лишь улыбку. Но нас больше всего волнует наше превращение, и мы задаемся двумя вопросами: во-первых, почему физические, животные, так долго работавшие и ставшие сознательными клетки, подававшие сигналы тревоги и призывы, сформировавшие клеточный Разум — чистую, неутомимую вибрацию радости, молитвы и любви, золотое ядрышко, крупицу в облаке бесчисленных золотых пылинок всемирной субстанции, — почему клетки, собиравшие и ткавшие вокруг себя эту субстанцию, не могут заполнить собой все старое тело, изменить его субстанцию, заставить его функционировать иначе, сделать прозрачными стенки, почему они должны истлеть? Прежде всего, если они действительно обладают сознанием, они не могут истлеть, умирает лишь то, что лишено сознания. Факт смерти свидетельствует об отсутствии сознания. Следовательно, «теоретически» нет ничего невозможного в преображении старого животного тела, в том, чтобы эволюция воздала нам за долгие мучения тысяч человеческих и нечеловеческих существ, начинающиеся с их появления на свет. Это послужило бы «видимым» доказательством.

Остается познакомиться с практическими трудностями. Но есть еще и второй вопрос, незримо витающий вокруг первого. Все вертится вокруг пресловутой «видимости». Мы не в силах не рассматривать или не желать рассмотреть будущий вид глазами старого вида, в меру своего понимания и с присущей нам сентиментальностью. А если бы мы имели органы, позволяющие увидеть первейшую субстанцию, подсмотреть за образованием нового тела в старом, за тем, как оно медленно приобретает форму, самостоятельно двигается, светится радостью и красотой, что связывало бы нас со старой оболочкой, даже если мы обязаны ей зарождением этой красоты? Мы скидываем старые лохмотья. Новое тело является во всей красе... Но ведь на самом деле такие органы у нас уже есть: клетки видят, клетки знают, их тысячи и миллиарды; просто они закрыты сетью физического Разума, наложившего свою унылую картину жизненных тягот, привычку к страданиям, болезням, смерти, и эта серенькая иллюзия обволакивает, как спрут, каждый наш жест и каждый шаг своими страхами, опасениями, перспективами катастроф. Это завеса, разделяющая два мира. Поистине, завеса смерти. Мы рассуждаем так: с одной стороны — «конкретный», реальный мир, а с другой — мир неосязаемый, «невидимый», если и физический, то «тонкий». Но что бы случилось, если бы эта завеса, плотная оболочка износилась и упала, если бы наши клетки увидели правду? Во-первых, вероятно, что после этого (не говоря уже о внешних переменах) во всех человеческих телах появится безумная жажда преображения, ведь, глотнув раз настоящего воздуха, не захочешь дышать никаким другим. Хотя, возможно, для многих он будет невыносим из-за привычки к грязи. Видимо, в этом причина того, что завеса приходит в негодность так медленно и беспорядочно, таким щадящим образом. Здесь нет избранных: эволюция сама по себе отбор. Мы постоянно возвращаемся к двум существующим параллельно, один в другом, мирам, можно сказать, двум разновидностям человека: в одной медленно просыпается зрение клеток, потихоньку из радости и любви строится новое тело, а другая запаздывает в развитии, но, спасаясь от страданий и хаоса, тоже начинает искать и желать чего-то иного и раскрывает в клетках глазки Материи. Когда они сравняются в развитии, исчезнет «та сторона» и «эта сторона»: сторона будет одна. Демаркационной линией служит смерть тела. Именно в этой точке старая Материя не поспевает за движением новой и не поддается трансформации. Тогда она скидывает оболочку и переходит в новое состояние. Но это феномен Лжи. Труп — это свидетель отсутствия Сознания. Признак завесы. Тут возникает вопрос: возможна ли полноценная, истинная, реальная, не огражденная завесой жизнь на земле, если смерть не будет побеждена здесь, не будет превращена здесь, пока здесь не будет уничтожено то, что породило эту завесу. То, что представляется нам последней иллюзией, последним призраком, возможно, содержит ключ к освобождению от завесы и совершенной полноте жизни. Нужно осуществить настоящее превращение смерти Материи, недостаточно просто перескочить через нее в другой вид. Завеса, разделяющая миры, должна быть уничтожена внутри тела.

Однажды утром Мать пришла к нам с четверостишием Савитри из «диалога Любви и Смерти»:

 

Огромные звезды горят от моего неугасимого огня

Жизнь и смерть служат для него дровами

Одна лишь жизнь была моей слепой попыткой любви:

Земля видит мою борьбу, а небо — победу[7].

 

Глаза Матери горели неописуемым светом, как будто Она получила послание: «Савитри говорит: жизнь и смерть служат дровами. А дальше: "ОДНА ЛИШЬ жизнь была моей слепой попыткой любви". Не "жизнь была лишь...", а "одна лишь жизнь": поскольку моя попытка любви была слепой, я ограничила ее жизнью — но одержала победу в смерти [то есть "небо"]. Очень интересно».

 

Земля видит мою борьбу, а небо — победу.

 

«Но, — говорили мы Матери, — ведь видеть победу должна Земля? Победа должна быть на земле?» — «Да, но Савитри не могла одержать победу на земле, потому что ей не хватало "неба ", — она не могла одержать победу в жизни, потому что ей не хватало смерти, и чтобы завоевать жизнь, нужно было завоевать смерть. Идея в этом. Пока не будет побеждена смерть, не может быть победы. Нужно победить смерть, чтобы ее больше не было. Это очевидно».

Затем Она добавила: «Судя по словам Шри Ауробиндо, любовь превращается в пламя, а пламя — в свет. Не свет, материализуясь, обращается в пламя: пламя обращается в свет. Огромные звезды дают свет, потому что они горят, а горят они, потому что это действие любви... Это мой опыт с "пульсациями". За светом, за сознанием, за... Последнее, к чему приходишь, — это Любовь. [Иными словами, супраментальный огонь, "золотое нашествие"]. Судя по опыту, это последнее, что проявляется сейчас во всей чистоте, и именно оно обладает преобразующей силой. По-видимому, об этом и говорит Шри Ауробиндо: победа любви, похоже, станет последней победой. Он сказал, что Савитри была "символом и легендой". Он сделал из нее символ. Это история встречи Савитри, олицетворения Любви, со Смертью; она одержала победу над Смертью, но не в жизни. Она не могла одержать победу в жизни, если бы не победила смерть. Очень интересно».

Нельзя перепрыгнуть через смерть.

Несколькими годами раньше, в 1963, говоря о смерти, Она сказала: «Как будто мне дали задание найти ответ на ЭТОТ вопрос».

Как же Она собиралась решить эту загадку?

Само преображение физического животного тела является символом победы над смертью. Это логово Смерти.

Неужели необходимо умереть, чтобы победить Смерть?

Как одержать победу в смерти и в то же время одержать победу в теле?

Или умереть, пройдя смерть в теле, и вернуться с победой?

Это тайна.

Мать же сказала: «Победа в смерти».

Наверное, это и было то «опасное» чудо, с которым Она сражалась с 1970 года.

Может быть, сражается до сих пор.

Но смерть должна быть побеждена в теле.

Когда спадет завеса там, она спадет для всех тел.

«Нужно победить Смерть, чтобы ее больше не было, это совершенно ясно».

 

 

XI

ПРЕОБРАЖЕНИЕ

 

Долгое время, а, возможно, и до самого конца, Мать не знала, куда идет. Рискнем предположить, что путь очерчивается лишь сейчас, под этим пером — телу не нужно знать, оно просто идет, а знание, точнее, карта перед глазами необходима для головы. Но телу ни к чему карты. Новый мир есть шаг вперед, а картой здесь служит надежда. Всем телам, желающим следовать этим путем, необходима лишь надежда, и, по сути дела, со времен протоплазмы она остается единственным путем. И останется им всегда. В конце мы приходим к тому, с чего начали. Цель всегда, каждую секунду была с нами. Стоит это обнаружить — и время исчезает: наше сегодня было миллионы лет назад. Понимая это головой, мы предаемся бесплодному созерцанию вечности, и никаких изменений не происходит. Но если понимает тело, у нас в руках оказывается один из рычагов преображения, ведь время — враг тела: мы погружаемся в светлую вечность, обладающую довольно-таки странными свойствами. Тело владеет ключом к длительному путешествию. Поэтому ему не нужна карта: ему нужно быть. Его вечность — любопытная вещь: она не имеет ничего общего с неподвижной вечностью монахов, поэтов и мыслителей, это в высшей степени динамичная вечность, вечность бешеного движения. Там иное время. Это не знакомая нам вечность. Существует «время» тела, и в нем, видимо, кроется секрет иного пространства, секрет Материи, ведь Материя есть род застывшего времени. И секрет растворения привязанной к времени Смерти. Перед лицом Смерти мы сумели открыть для себя лишь белую вечность пустоты: у нас есть выбор между растворением в белой или черной пустоте. Когда мы откроем третье, телесное, время, где нет смерти, которое не обрастает коркой в вечности, тогда мы, по-видимому, получим весь ключ. Найти его может только тело. Тело Матери медленно переходило в третье время.

 

 

Преображение

или внешнее изменение?

 

Налицо было резкое противоречие: Мать как будто находилась одновременно на двух совершенно разных путях. В голове прекрасно уживаются взаимоисключающие идеи, но как тело может делать шаг в одну и в то же время другую сторону? Казалось, оба пути или оба тела расходятся в противоположных, а может, и параллельных направлениях, чтобы встретиться в бесконечности; но бесконечность очень далека. С одной стороны, Мать смутно ощущала, как формируется новое тело: «Я не уверена, что уже не существую ФИЗИЧЕСКИ с настоящим телом», — говорила Она после 1963 года, — то есть в Материи, за пределами нашей клетки. «Я говорю, что не совсем уверена, потому что это никак не подтверждается внешними чувствами! Но... Но иногда будто что-то находит: на минуту я начинаю себя видеть, ощущать, воспринимать такой, как я есть. Но это продолжается всего несколько секунд, и пфф! Кончается и возвращается обычное сознание». Тут мы подумали: может быть, всей своей хваленой, неопровержимой, «научно доказанной» материальностью мир обязан привычке, обычному способу видения. «Люди, которые встречаются со мной ночью, те, кто обладает видением тонкого мира, видят не это [Мать показывала на свою внешнюю оболочку], а то, что есть, и говорят мне об этом: Ах! Да ведь вы такая...» Она добавила: «Но каким образом одно подменит другое?..» В этом и была проблема, двойственность ситуации: либо одно подменяет второе, либо второе превращается в первое. Мать переходила от одного к другому, и не знала об этом. Бесконечный адский круговорот, — и, по всей видимости, в этом аду, в несовместимости обеих состояний и скрывался ключ к разгадке. Легко говорить, но жить такой жизнью было не очень приятно. На самом деле, просто невыносимо, но только не для Нее. Одним майским днем 1970 года все вдруг прояснилось: Она увидела это тело: «Ну вот, я увидела свое тело! Каким оно будет, очень хорошо! [Она смеялась] Хорошо. По форме похоже на наше, только у него нет пола, то есть это не мужчина и не женщина. Оно не сильно отличается от нашего, но очень изящное, такое... очень изящное. А цвет... Похож на цвет Ауровилля [оранжевый], похож, но только переливается, то есть будто... Не то, чтобы светящийся, но с каким-то светом. Я была в полном сознании, я не спала, это было не во сне. Я ощущала его так же ясно, как наяву». А мы вспомнили про видение двенадцатилетней давности — супраментальный корабль с высокими существами оранжевого цвета. Все связалось. Как будто видение, явившееся Ей тогда, воплотилось теперь в Материи, хотя в действительности о воплощении не может быть и речи, — достаточно пересечь непрозрачные слои сознания: это находится «там», «на краю», по ту сторону сна физического Разума. Стоит пройти сквозь завесу — и глаза раскрываются, и все столь же объективно, как стол и стул, даже более объективно, потому что степень сознания превосходит стол или стул: плотность выше. Кажется, теперь мы понимаем, что имела в виду Мать, говоря, что новая Материя «не знает разделений»: Материя, описываемая нашей наукой, состоит из пустот, она представляет собой множество частичек, разделенных огромными (по сравнению с их размерами[8]) расстояниями, в то время как эта Материя компактна, плотна и не знает «дыр». «Плотная, как бриллиант, но пластичная», — говорила Она в 1906 году.

Забавно, что первый переворот или открытие в жизни Матери произвели слова, услышанные Ею в возрасте восьми или десяти лет: «Видишь этот стол? Ты думаешь, что это стол, что он прочный и сделан из дерева — а на самом деле все это движущиеся атомы... В моей голове как будто что-то перевернулось, и появилось ощущение полной нереальности внешнего мира. Я вдруг подумала: но ведь если это так, не остается ничего подлинного!»

Теперь произошла вторая революция, за следующей чертой: на уровне атома.

Мы никогда не заглядывали в атом. Где неделимое ядро?

Мать искала ответ на вопрос: что произойдет между старым и новым телом? Неужели привычный человеку способ зрения останется неизменным? «Всегда ли мир будет таким, как сейчас?.. Очень легко представить себе развивающийся по нормальным законам мир, в котором мы будем жить, перейдя в новое состояние. Но подразумевает ли существование нового мира разрушение старого?.. Тут, видишь ли, перед нами еще нерешенная проблема». С 1962 года Она размышляла, не сведется ли проблема к коллективной мутации зрения, не получится ли эффект масляного пятна, ведь нам свойственно забывать, что в мире все связано, ни один опыт не отгорожен от другого, вся земля для эволюционного опыта представляет единое тело: «Почти все сводится к способности распространить опыт или включить в него новое (это одно и то же). Нужно забыть, что существует один человек, другой, одна вещь, другая... Если тебе не понятно, представь, что есть лишь одна, но бесконечно сложная вещь, и опыт, проводимый в одной ее точке, дает эффект масляного пятна, которое, расплываясь, помаленьку охватывает все. Единственное объяснение распространения этой "заразы" — единство». Опыт заразен. В этом и состояла цель Шри Ауробиндо и Матери: совместное разрушение завесы физического Разума. Если разорвать ее в одном теле, должен произойти разрыв и в теле мира. Иногда Ей казалось, что Она поймала «решение за хвост», как Она говорила: «Телу дается нечто вроде сознания (сознания ли?) или предчувствия изменений видимого мира. Перемена представляется очень легкой и простой; вполне возможно, что она произойдет быстро и совсем не так, как воображают или ждут люди. Скорее всего, это будет похоже на истинное внутреннее движение, которое перебьет ложное зрение... Существует нечто истинное, истинно физическое; оно неуловимо для наших глаз при нашем способе зрения, но если его усилить, оно может стать доступным для восприятия». Мать всегда говорила: новый мир не нужно собирать по кусочкам, он уже здесь целиком и полностью, «достаточно повернуть защелку» и впустить Реальность. «Благодаря этому усилению совершатся внешние преобразования, в результате которых ложная видимость уступит место настоящей форме... слыша это, люди думают, что речь идет о «психическом» или мысленном зрении, а это совсем не то! 06 этом я не говорю. Я говорю о физическом зрении, вот этими самыми глазами [Мать дотронулась до своих глаз]. Но об истинном, а не искаженном, которое мы имеем сейчас». Физическая мутация зрения? Нам (рыбкам в аквариуме) трудно избавиться от мысли, что «иной» мир — из «иной» реальности, а ведь реальность та же, но видимая другими глазами! В ней нет ничего сверхъестественного, это просто более точное естественное. «Надо сказать, — заключила Мать, — что истинная реальность на самом деле куда чудеснее, чем мы представляем; мы способны вообразить только улучшенный или облагороженный вариант видимого мира, — но это не то! Совсем не то! Мы умеем думать лишь о том, как одни привычные вещи заменяются другими: возвращается молодость, исчезает старость, и так далее [рыбки в аквариуме становятся красивее] — это все старая песня: это не то. Не то».

Вот как просто: взмах мировой волшебной палочки. Весьма вероятно, что все будет происходить именно так до определенного момента. Весьма вероятно, что мировая Ложь вдруг окрасится серым и черным и скроется с глаз... Неизвестно только, сколько человек «скроется» вместе с ней, если единственным критерием и единственным достоинством будет истинное сознание. «Понятия не имею, может быть ложная видимость еще некоторое время просуществует для тех, кто не готов к истинному видению мира? — спрашивала Мать. — Во всяком случае, промежуточный период будет: те, у кого откроются глаза (то, что в писании называется "с открытыми глазами ") смогут видеть и будут видеть без усилий и поисков, это будет им дано, ну а те, чьи глаза не раскроются... Во всяком случае, какое-то время они не увидят ничего, кроме старой оболочки. Это может происходить одновременно». Очевидно, что даже если несколько сотен или тысяч человек будут «охвачены» новым видением, заражены новым миром, это будет иметь непредсказуемые последствия для остальных, которые неизбежно будут заинтригованы новым «видом», чьи высшие качества, высшая радость и высшая гармония будут вызывать необыкновенный интерес, а, возможно, даже послужат вызовом или невидимым стимулом для тех, кому все труднее дышать в арьергарде эволюции. Этот феномен, очевидно, должен иметь много общего с появлением среди рыб первого поколения земноводных, будучи, однако, более значимым. Возможно, этот процесс уже идет, и невидимое заражение передается от человека к человеку.

Но...

Есть одно огромное «но».

Внешний облик мира меняется для тех, чьи глаза открыты. Меняется даже облик тела: накладывается печать истинного света, истинного сознания, истинного содержания. Нет сомнения, что чем более сильно и ярко проявится истинная вибрация, тем большее влияние она окажет на ложную, и тем скорее мы будем вынуждены обратиться к истине. Исчезнет возможность ловчить. Сознание сделает огромный шаг вперед, что приведет к непредсказуемым последствиям для гармонизации и организации жизни... Но остается тело, принадлежащее земле.

Все дело в нем.

Тело стареет, покрывается морщинами и умирает.

Остается символ Лжи.

Мать наблюдала, как все явственнее проявляется Ее новое тело, в то время как к старому все ближе подступает смерть. Что же произойдет?

Необходимо, чтобы изменилась РЕАЛЬНОСТЬ, сказала Она в конце концов.

Может ли она измениться?

Мать одновременно шла как бы двумя путями: путем жизни и путем смерти; Она имела бессмертное тело, и тело, которому грозило разложение. Она пребывала сразу и в жизни, и в смерти, по одну и по другую стороны аквариума... Двум путям как будто предстояло соединиться или вместе превратиться во что-то третье.

Мостом между ними служит тело.

 

 

Проблема превращения

 

Нелегко представить себе, как «вибрирующее тело» — густое, текучее, светящееся бледным светом и не имеющее структуры в нашем понимании, — будет входить или вырастать в старом, снабженном скелетом теле, сама плотность которого кажется залогом его существования. Правда, вообразить себе в начале первой эры переход или превращение металлов и булыжников в живые и «жидкие» (по сравнению с изначальной неподвижностью и твердостью) формы было, без сомнения, также невозможно. Следовательно, в масштабах эволюции этот факт ни невероятен, ни антинаучен, как могло бы показаться. Но как этот процесс может происходить на практике, в повседневной жизни? Эволюция совершается не в один день, а постепенно, и внезапная мутация, если таковая случается, является результатом долгой подготовки, сочетания факторов, которые накапливаются и в определенный момент вызывают нарушение равновесия и скачок. Каков бы ни был процесс нового преобразования, как бы медленно и незаметно он ни протекал, в нем должно быть рациональное начало, даже если его понимание нам недоступно, ибо это логика нового бытия. Если бы мы продолжали следовать логике металлов, мы бы так и остались в металлическом мире. Мать являла собой логику будущего, что нисколько не мешало Ей с математической точностью оперировать сегодняшней логикой: Она всегда стремилась дойти рассудком до сути вещей, чтобы обнаружить механизм их действия. «Механизм» был ее коньком. «Не существует особого различия между теленком, растущим в животе у коровы и ребенком в утробе матери. Единственная разница — это наличие Разума. Но если мы говорим о ФИЗИЧЕСКОМ существе, то есть видимом так, как мы сейчас видим физические существа, и обладающем той же плотностью, — к примеру, о теле, у которого отсутствует скелет и кровообращение, — трансформация куда существеннее, чем превращение животного в человека; это переход к существу другого склада, другого способа жизнедеятельности, как 6ы уплотнению или отвердению... "чего-то". Физическое зрение до сих пор ничего подобного не видело». «Можно предположить, — сказали мы, — что свет или новая сила дадут клеткам нечто вроде самостоятельной жизни, самостоятельной силы». — «Да, об этом я и говорю: пища больше не понадобится; это подразумевается само собой». — «А сила сможет двигать всем телом? Например, тело могло бы остаться гибким: сохранить костяк и стать гибким, как у ребенка». — «Но ведь ребенок не умеет держаться на ногах! — воскликнула Она. — Что, к примеру, могло бы заменить кости?» — «Ну, те же элементы, но наделенные гибкостью: их прочность была бы обусловлена не твердостью, а силой света, да?» — «Может быть... Гибкое, пластичное тело — так и должно быть, это значит, что больше не будет постоянной формы. Все так и задумано, но...» — «Но, — не унимались мы, — это можно сравнить с цветением, с набуханием от света, с распускающимся бутоном лотоса. Бутон бывает твердым. Свет должен обладать такой же силой. И при этом не нарушается сложившаяся структура». Но Мать вела себя как Фома неверующий: «Но оно должно быть видимым? Его можно будет потрогать?» (Она настаивала на «конкретности».) — «Да, это аналогично цветению: то, что было скрыто, распускается цветком, но структура остается неизменной». Мать покачала головой: «Тут мне не хватает опыта, не знаю».

Для Матери имел значение только конкретный опыт, и как только мы пытались что-то домыслить или предположить, Она холодно осаживала нас: «Опять поэзия». «Туман», — говорила Она. За девятнадцать лет, проведенные рядом с Ней, мы ни разу не видели, чтобы Она предавалась мечтаниям. «Мой опыт убеждает меня, что жизнь этого тела — то, что заставляет его двигаться, изменяться — может быть заменена некоей силой, иными словами, возможно приобрести бессмертие и остановить старение; психологически это достигается полным подчинением божественной воле [сознательный автоматизм], благодаря чему каждую минуту ты обладаешь необходимой силой, делаешь то, что нужно, — и все это я говорю с полной уверенностью. Тело нужно воспитывать, и постепенно преобразовывать, менять его привычки. Это возможно, вполне возможно. Вот только сколько времени уйдет, чтобы (возьмем хотя бы эту проблему) отказаться от скелета?..» Время, да, вопрос был в нем. «...Супраментальное тело, повисшее в бестелесном мире, нет, такого не будет!» Сколько же времени!.. «Я хочу сказать, — добавила Она, — что, может быть, потребуется еще большое количество новых творений. Например, вполне возможно, что переход от человека к супраментальному существу будет осуществлен через несколько промежуточных стадий. Понимаешь, этот скачок кажется просто гигантским... Я прекрасно представляю себе существо, способное благодаря своей духовной и внутренней силе воспринимать необходимую энергию, постоянно обновляться и оставаться молодым — это легко представить; можно вообразить даже, как приобретается определенная гибкость, позволяющая менять форму по мере надобности, но вот как в одночасье исчезает вся образующая тело система — стремительно, одно за другим... Такое ощущение... Ощущение такое, что потребуется масса связующих звеньев. Вероятно, будут какие-то промежуточные виды, но их существование продлится не дольше, чем у животных, стоявших между шимпанзе и человеком... Но не знаю, нужно, чтобы произошло нечто до сих пор небывалое».

Ускользающее от нас, непонятное и, возможно, лежащее перед нашим носом нечто.

Мы так много думаем об условиях, что постоянно забываем о «нечто» — будущем элементе.

Но это еще не все. Мать рассматривала проблему в комплексе: «Мой личный опыт таков: все, что я делаю в Присутствии Господа, происходит без усилий, без труда, без усталости, будто в некоем великом ритме, — но пока сохраняется влияние извне, тело вынуждено делать то, в чем не проявляется непосредственно высшая воля, и от этого проистекают усталость, дрожь... ведь нужна защита от заражения. Человек не защищен от заражения животного мира, он не может ему сопротивляться, постоянно взаимодействуя с ним. Что же случится с новым, существом? Оно, по-видимому, еще долго, очень долго будет подвержено заражению!» — «Не знаю, — простодушно отвечали мы, — здесь нет ничего невозможного; мне кажется, что в присутствии Власти Света не страшно никакое заражение?» Мать воскликнула: «Да мир просто исчезнет! Правда, так и есть. Когда приходит это, когда Господь рядом, лишь один из тысячи не испытывает чувство ужаса. И совсем не умом, не в мыслях: всем существом. Теперь подумай, что будет, если одно существо станет воплощением и выражением, формулой высшей власти, высшего света — что тогда произойдет!.. Ко мне приходили взрослые люди (я проводила опыт: заряжала атмосферу, и Господь был рядом), так вот, сорокалетние люди заходили и... Фьюить! Буквально спасались бегством, невзирая на все правила приличия, а ведь они просили разрешения прийти! По всем обстоятельствам они должны были вести себя благопристойно, но не могли, это было невозможно. Это было сильнее их». — «Да, это настоящая проблема», — говорили мы Матери... Она соглашалась: «Мне кажется, само по себе превращение трудности не представляет. Думаю, оно ставит проблему в первую очередь для общества».

Проблема старого упрямого рода человеческого.

«Хорошо, если все преобразуется разом, — говорила Она, — но так явно не случится. Если бы каждое существо переживало свое превращение... это, наверное, было бы невыносимо».

В этом суть проблемы превращения, которая не ограничивается и не определяется физиологией и анатомией, но охватывает все, поскольку со времен протоплазмы до сегодняшнего дня эволюция охватывает весь мир. Не существует материальной невозможности, не существует физиологической невозможности; как в эпоху железа и никеля, так и теперь есть и навсегда останется проблема прошлого, в страхе перед смертью цепляющегося за старые формы. За свою излюбленную душную клетку. Опыт Шри Ауробиндо и Матери, видимо, является опытом самого резкого на земле перехода со времен зарождения Жизни. И это лишь начало.

Все может обернуться чудом.

Если только что-то повернется в сознании.

Существуют лишь проблемы сознания.

Один маленький элемент радости.

Может быть, наши тела пожелают радости раньше нас... к нашему удивлению?

 

 

Клеточная стабилизация

 

Преобразование старого тела происходит так же медленно и незаметно, как и образование нового; в сущности, это взаимодополняющие и неразделимые процессы: накапливание новой субстанции, первейшей Материи приводит к глубоким изменениям жизнедеятельности клеток, материальной, телесной субстанции, но второй процесс, разумеется, идет медленнее — резкие изменения могут привести только к катастрофе. «Раздробление или преобразование — почти одно и то же!» — воскликнула Мать. Это дает некоторое представление о том, в каком аду, в каком страшном противоречии жила Она последние годы. «Растекаться вперед»... Итак, преобразование старого и образование нового тела — один процесс: то, что нам кажется безумно сложным и немыслимым, объясняется самым простым образом: клеточный Разум притягивает или замедляет мощный Поток первичной супраментальной субстанции и становится фиксатором или проводником супраментальной вибрации. Поэтому Мать падала в обморок каждый раз, когда пыталась войти в контакт со Сверхразумом за спиной телесного Разума: тот является мостом, посредником между знакомой нам Материей, в ходе эволюции застывшей и закосневшей в своих свойствах, и первичной супраментальной Материей, живой, текучей, вибрирующей, не знающей «дыр» и наделенной невообразимой мощью. Разумеется, безнаказанно «фиксировать» такой поток невозможно, это сродни сгоранию на медленном огне. Первые тела — частицы, атомы — начали с того, что создали себе оболочку из этой субстанции и разделили ее, выделившись из потока магмы, а в дальнейшем поверх первой оболочки наращивались другие. Чтобы выдержать сильнейший супраментальный натиск, необходимы глобальное расширение клеточного сознания и мельчайшая вибрация клеточного Разума, крошечное ядро молитвы и призыва, притягивающие или наращивающие посильное количество субстанции. Клеточный Разум становится ключом, простым ключом к преобразованию старого и формированию нового тела, — но до него еще надо добраться. Это и есть «математическая формула» Шри Ауробиндо, найденная на уровне клетки: недостающее звено между Материей и Высшим Разумом. Оставалось лишь «выработать» ключ... клетка за клеткой. «Разум везде», — читаем мы в одном из немногих текстов, где Он делится своими открытиями в этой области (мы уже частично цитировали этот отрывок)... «Существует также скрытый разум, разум тела, клеток, молекул, частиц... Он реален почти до осязаемости. Его закрытость, упрямая механическая приверженность к привычным действиям, забывчивости и неприятие нового приводят к тому, что он оказывается одним из главных препятствий для проникновения[9] в тело супраментальной силы и преобразования жизнедеятельности тела. Но при этом, будучи хоть раз основательно обращен в новую веру, он станет одним из самых ценных помощников, способных утвердить в материальной природе супраментальный свет и силу»[10]. Опыт Матери полностью подтверждает эти слова: освободившись от гипноза физического Разума, клеточный разум тут же настроился на супраментальную вибрацию и взялся за создание нового тела. Он повторял Мантру так же невозмутимо, как раньше тянул катастрофическую волынку. Этот элемент представляет собой стабилизирующее начало. «Так что остался лишь этот разум, — говорила Она после радикального очищения 1968 года, — на вид я стала идиоткой и ничего не знала. И тут помаленьку стал развиваться новый разум. Шри Ауробиндо сказал, что если произойдет преобразование физического разума, за ним совершенно естественно последует трансформация тела. Посмотрим!»

А мы спрашивали себя: может быть, образование нового тела — только первая стадия трансформации, а не последняя, как полагают многие? Может быть, это взаимодополняющие явления? Ведь новое тело, оставшись в одиночестве, «повиснет в бестелесном мире»: произойдет «испарение». «Это не то», — говорила Мать. Но новое тело образуется быстрее, поскольку ему не надо разрушать старые слои корки, и поэтому оно должно, или должно было бы по мере возможности постепенно врасти в старое образование, и когда оба тела растворятся друг в друге, получится и не старый скелет, и не новое невесомое тело; новое приобретет вес, а старое — новую материальность, и на земле возникнет настоящее супраментальное тело. Старое тело станет мостом.

Вся проблема заключается в «весомости», или новой материальности; здесь мы попадаем в неизвестность — возможно, в то самое «опасное неизвестное», о котором говорила Мать — и не выйдем из нее до тех пор, пока работа не будет закончена. Может ли минерал постичь «материальность» жизни?

 

 

Сверхжизнь клеток

 

Конечно, можно предположить, что невесомость есть просто вопрос видения, и если изменится человеческое зрение, невесомое станет вполне весомым. Но остается старая оболочка, которую почему-то нужно зарывать в землю, и подозреваем, что секрет кроется именно в ней. Иначе зачем говорить о преобразовании? Когда Мать в 1959 году в первый раз побывала в «обители Шри Ауробиндо», мы спросили у Нее, является ли «тот» мир, «обратная сторона» земли, супраментальным. Вот что Она ответила: «По моему ощущению, нынешняя жизнь Шри Ауробиндо, не кажется ему настоящей супраментальной жизнью. В "ином " мире были бесконечность, величие, совершенный покой — там было все… Возможно, не хватало только радости... У Шри Ауробиндо, конечно, была радость. Но у меня сложилось впечатление, что она была не полной, и потому-то мне нужно продолжать работу. Я почувствовала, что не может быть полноты там, пока не произойдут перемены здесь».

Перемены означают, что обе стороны должны СОЕДИНИТЬСЯ.

То и земное тела станут ОДНИМ.

В чем секрет разделения?

Может, этот секрет и «вырабатывался» в теле Матери?

«We can't both remain upon earth, one must go», — сказал Матери Шри Ауробиндо: «Мы не можем вдвоем оставаться на земле, кто-то должен уйти». Мать ответила: «I'm ready, I'll go». «Я готова, я уйду». «Тогда он ответил: нет, вы не можете уйти, ваше тело сильнее моего, вы лучше перенесете трансформацию». Даже через девятнадцать лет после Его ухода (в 1969 году) Мать восклицала, с непередаваемым чувством, где боль была смешана с тоской: «Почему?.. Сколько раз с тех пор я спрашивала себя об этом... Почему?» Как будто преобразование этого тела было условием соединения двух сторон, как будто тело должно стать местом их смычки, местом, где разрывается завеса. Но как, что за завеса, каков «механизм» этого действия? Мы спрашивали у Матери: «Значит ли это, что твое присутствие здесь (по эту сторону завесы) поможет ему (Шри Ауробиндо) однажды вновь обрести материальное воплощение?» — «Да-да. Он ясно сказал (я спрашивала): я вернусь только в супраментальном теле... Но не знаю... Супраментальное тело — это большая проблема». Какие перемены в материальном теле повлекут за собой такое изменение самой природы Материи, что... здесь, в земных условиях возникнет иное тело? Может, изменение природы Материи будет переломным моментом в истории: Материя-«гибрид» текучего супраментального тела и плотного, твердого земного тела? Новая прозрачность Материи. Она сродни новой среде, где соединятся две стороны. «Может быть, нужно совершить только один переход?» (чтобы Шри Ауробиндо и этот мир смогли материализоваться), — спросили мы у Матери. — «Возможно... Но это тело никогда не имело ни желания, ни стремления творить чудеса — они его не интересуют. Оно видело множество чудесных вещей, но всегда ощущало, что... что этим занимается Господь всевышний (и это, кстати, вполне естественно). А фантазии... Когда они приходят, тело их отталкивает, говоря: "Нет, меня это не интересует"». В действительности «чудес» совершать не требовалось, нужно было изменить саму Материю, само тело: тело способно вообразить только реальность. Может быть, оно и творит чудо, само о том не подозревая. «Все, что люди называют чудесами, ему не надо. Оно не удивится, увидев однажды, как сюда входит Шри Ауробиндо — нисколько. Но у него нет... нет желания этим заниматься, понимаешь, ему нет никакой нужды — абсолютно никакой — поражать людей эффектами. Посмотрим!» Она смеялась. Мы же настаивали, потому что знали, что дело не в чуде и не в появлении Шри Ауробиндо, а в настоящем преображении земли, преобразовании физической, материальной среды, благодаря которому совершится смычка двух сторон, сродни той трансформации твердых минералов, в результате которой прорезались первые глаза Материи. В тот же день после беседы с Матерью во второй половине мы послали Ей записку из двух строк: «Савитри идет в смерть за Сатьяваном — значит Мать приведет Шри Ауробиндо?» — «Примерно так», — ответила Она.

«Привести Шри Ауробиндо» — значит соединить обе стороны.

Круг замыкается; все вертится вокруг того, что надлежит изменить в природе земного тела, чтобы разорвалась завеса — та самая завеса, что производит смерть и разделяет две стороны мира. Только в теле можно победить смерть, в теле нужно прорвать завесу. В теле скрыт ключ к соединению двух миров — благодаря ему может вернуться «Сатьяван». Тайна превращения заключается не столько в чудесном омоложении или торжественном преображении тела: это тайна самой смерти в ее логове.

Сейчас тело Матери находится в логове смерти. Потерпело ли оно поражение? Или преследует какую-то невероятную цель? «Земля видит мою борьбу, а небо — мою победу».

Нужно сделать лишь одно превращение — превращение смерти.

К этому медленно и осторожно подходила Мать.

Она, живая, входила в смерть.

А в клетках, крошечных клетках, неутомимо повторяющих вибрацию призыва — тысячи и миллионы раз, столько, сколько секунд вмещают сутки, — постепенно сосредотачивалась странная жизнь, будто неподвластная тлению. Так что лее случится с клетками, которые, кажется, способны так же быстро разлететься по сторонам, как и собраться вместе? Не тот ли это уровень, где можно остаться живым в смерти? Место, где происходит последнее чудо и, возможно, преобразование смерти. Место, где «устанавливается» супраментальный свет, бессмертный свет. В 1965 году Мать (тогда Ей впервые удалось пробить корку физического Разума и выйти на Разум клеток) сказала следующее: «Необходима работа по подготовке к превращению. Как бы это назвать?.. Переход власти. Клетки и материальное сознание подчинялись внешнему индивидуальному сознанию (чаще всего психическому или умственному, хотя умственное долго молчало). Но теперь материальный разум организуется так же, как другой, даже как любой другой, как разум на любом уровне бытия. Представь себе, он поддается воспитанию. Он учится и влияет на науку материального мира. Это очень интересно... Знаешь, память разумного сознания давно ушла, и я получала только указания сверху; а теперь появляется нечто вроде памяти на низшем уровне... Как будто управляющая мной воля сместилась: теперь побуждает к действию что-то другое. К любому действию: двигаться, ходить и так далее. Толчок идет из другого центра». Независимая жизнь клеток управляется клеточным Разумом с помощью маленькой универсальной несбиваемой вибрации. А мы, не поняв тогда до конца, что это и был новый Разум, спросили у Матери: «Как бы ты охарактеризовала физический Разум, власть которого смещается в другой центр?» — «Это не физический, а материальный. Даже нематериальный. Это разум МАТЕРИИ. Разумная субстанция, относящаяся к самой материи, к клеткам. То, что раньше называли "духом формы", когда говорили о мумиях, чьи тела оставались нетленными, пока в них жил дух формы. Это тот же, абсолютно материальный разум». Тогда это было для нас откровением... Мы вдруг представили Ее маленькой девочкой, в задумчивости стоящей перед мумией в музее Риме... Пятьдесят лет Она спускалась «вниз», чтобы прийти к этому.

К тому, что способно пережить смерть.

Пробудившись, Разум клеток больше не останавливается, он продолжает вибрацию везде, даже в смерти.

В нем происходит превращение смерти.

Именно в него все глубже погружалась Мать.

Опасное... неизвестное.

Менялось даже время: «Времени больше нет. Как будто в это время вмешалось другое».

Клеточный Разум хранит секрет превращения смерти и секрет преобразования тела — похоже, это одно и то же.

 

 

XII

ПРОНИКНОВЕНИЕ

 

Жизнь Матери становилась все более странной и ни для кого не понятной, а Она благоразумно хранила молчание, как Шри Ауробиндо, чтобы не прослыть сумасшедшей; даже с нами разговаривала все меньше и меньше — не из-за боязни огласки, а по той причине, что Ее все сильнее угнетало нашествие людей с их ссорами и ложью: «Поток лжи», — говорила Она. Это был год событий в Бангладеше. Ее тело проходило сквозь адский огонь, а Матери приходилось всем улыбаться, всем отвечать, всех принимать и все терпеть. Любой на Ее месте был бы изнурен, опустошен, выжат бесконечной толчеей в своей комнате, ни в коем случае не похожей на тихое уединение. И все чаще драгоценные — драгоценные для мира — часы, которые Она нам уделяла, пропадали даром из-за подобных неприятных вещей: «У меня из-за них каша в голове... Если бы я все время не работала над очищением себя, я была бы покрыта слоем черной, как уголь, грязи». Когда после часового или двухчасового ожидания своей очереди мы заходили к Ней, Она бывала так бледна, что мы просто садились к Ее ногам, не смея задать вопрос. Множество тайн остались нераскрытыми, множество звеньев — упущенными из-за того, что тот не любил свою соседку, а этот обманывал соседа. Горько это сознавать. Мы смотрели на «секретарей», едва удерживаясь, чтобы не сказать: неужели вы не понимаете, что минуты, проведенные с Ней, важны для всего мира?.. Они, конечно, не поняли бы. Но это было так. Мать искала механизм преобразования мира, и для этого нужно было, чтобы все элементы прошли через горнило. Горнило же было сущим мучением. В конце концов противоречивость ситуации, все большая сдержанность Матери при постоянном наплыве посетителей, медленно и неумолимо оттесняющем нас от Нее, привели к следующему: Она создала иной способ коммуникации, и отныне необыкновенные минуты, проведенные в молчании рядом с Ней, стали лучшим «объяснением» невероятного пути: «Я возьму тебя с собой?» — Она брала нас за руку, и тогда... это нельзя было даже назвать «путешествием», потому что мы никуда не перемещались, но прикасались, осязали невыразимые тайны, которым не было имени — казалось, что внутри образуется новое существо, с новыми органами чувств, из новой субстанции, которая была одновременно и существом, и силой (огромной), и видением, и знанием, и любовью. На этом уровне все было сотворено из любви, и мы находились в таком тесном согласии, что малейшее движение одного тут же ощущалось другим, передавалось другому, и «другого» больше не существовало: «Тело словно вовлекается в единое движение клеток». Сегодня, по прошествии двух лет, мы по-прежнему ощущаем тот опыт, как будто Она проложила путь коммуникации раз и навсегда. А они говорят, что Мать мертва. Или что Она находится в «тонком» теле. Значит, это более живое и настоящее тело, чем все их движущиеся призраки! Если это «тонкое» тело, значит, тонкость прочнее, чем все их выдолбленные тыквы.

Дело в том, что Ее просто пожирали.

Как всегда (таков уж путь), противоречие, можно сказать, заключало в себе выход: трудность, препятствие, невозможность как раз и была ключом. Нет, Она совершенно не понимала, куда идет, но путь каждый миг рождался под Ее ногами. А при попытке пойти наперекор трудности, «исправить» ее, ключ мгновенно ускользал. Мать принимала ВСЕ. Судьбы мира или чья-то глупая ссора были для Нее одинаково важны. Это было одно и то же. Судьба мира воплощалась в мгновении, все было судьбой мира. Здесь более явно узнавался Шри Ауробиндо, который делал крюк, чтобы не потревожить гнездо воробья над своей дверью: крюк, птичка, труд, оставшийся незаконченным из-за сотен эпистолярных выкрутасов то одних, то других, составляли одно движение. Творение непрерывно. Не бывает отдельно взятого крюка. Когда мы осознаем абсолютное значение каждой минуты и каждого явления, происходящего в эту минуту, мы вплотную подойдем к бесконечной жизни, где для тела нет препятствий.

 

 

Радужная материальность

 

Каким же образом это тело может превратиться в другое? «Жгучая» в буквальном смысле проблема. Каким образом эта самая нарастающая вибрация и этот поток светлой силы могут изменить телесную субстанцию, и даже просто проникнуть в нее, не причинив ей разрушений? Опыт начался многие годы назад, и тогда, по правде говоря, никто не знал, ни что он означает, ни к чему приведет, но с 1961 года Мать рассматривала «облако вибраций, которое, видимо, необходимо, чтобы проникнуть в ту Материю» как то, что не могло появиться, не вызвав пожара. Маленькое разноцветное облачко казалось «адаптированным вариантом» супраментальной субстанции, предназначенным для проникновения в тело. Она наблюдала его еще пятьдесят лет назад, в 1906 году, после «головокружительного» падения, и мы с интересом отмечаем, каким точным было описание того опыта; поняв впоследствии его смысл, Она писала: «Бывают еще золотые облака, светящиеся, но плотные и почти непрозрачные, и в этих облаках — маленькие круги радужного света. Мне казалось, что эта материальность привнесена из путешествия». Материальность нового мира. Такое ощущение, что за эти годы незаметно, шаг за шагом, радужное облачко приблизилось к чистому телу, к чистой Материи, как будто мы и вправду, сами того не зная, были отделены от собственного тела слоями сознания. Дальше всего от нас находится наше тело! На пути к нему лежат, разумеется, все атавистические признаки, и чем дальше, тем больше обнаруживается древних слоев, остаточных явлений животного, растительного, минерального наследства, будто бы и вправду конец пути вел нас к началу мира. Миллионы лет отделяют нас от тела! Того самого, которое мы можем ущипнуть, которое так ловко стоит на ногах. Но это — гигантская корка. Она служит причиной смерти. И суть этого феномена (проявившегося еще в 1906) — в том, что облачко проникает сквозь темную оболочку, что оно идет к крошечной чистой клетке: к настоящему телу. А то, что было где-то далеко, становится совсем близким. Когда нам кажется, что это где-то там, мы говорим: «О! Это "тонкий" мир, "тонкое" тело, "видение" или сон...» А здесь... это физическое явление! На самом деле, это одно физическое явление, разделенное стеной сознания и слоями корки. В чистой крошечной клетке два мира составляют один, «тонкое» является не менее (а то и более) физическим, чем облаченный в пиджак господин Дюпон. Вот этот феномен и произошел в теле Матери. Медленно, осторожно, неторопливо и по мере того, как облачко входило в ее тело, в нем будто прокладывал дорогу «иной мир». Внезапно Она с широко открытыми глазами оказалась в «обители Шри Ауробиндо», так сказать, «по ту сторону» мира, где живые как ни в чем ни бывало встречаются с мертвыми.

Теперь становится очевидным, что завесу между двумя мирами создает физический Разум, смерть создает физический Разум — причина одна. Оболочка ложной материи, закосневшей Материи поверх... бессмертной физической реальности. Не смерть находится с другой стороны, а мы находимся на стороне смерти, и умираем только потому, что пребываем вне бессмертной земной реальности, вне истинного физического.

Весь вопрос в том, как впустить или ввести истинное физическое в старую оболочку: для человеческого рода это вопрос жизни и смерти. Можно сказать, Шри Ауробиндо и Мать впервые за всю историю поставили настоящий вопрос. В первый раз кто-то дошел до истинного вопроса эволюции, заключающегося не в том, чтобы искать спасения в раю и не в том, чтобы, как предлагает наука, остаться в плену знакомой нам и неизбежно смертной Материи. Воистину, миллионы лет трудов и страданий прошли не зря. Земля обретает разум. В противном случае нам остается либо научный, либо религиозный кошмар. Мы избавлены от этих противоречащих друг другу глупостей. Мы нашли решение ложной дилеммы, столько веков скрывавшей от нас настоящий путь, — возможно, время до сих пор не приходило. Даже наука и религия хорошо потрудились над тем, чтобы привести нас к противоречию, настолько абсолютному и мучительному, что пришлось искать третий путь. Мы его нашли. Мы находимся в процессе физического перехода на этот путь. Это не философия: речь идет о коже, костях и внутренностях. Главное — узнать, как пресловутые кожа и внутренности перенесут облачко нового — и такого старого! — света. Тело Матери представлялось нам настоящей лабораторией эволюции. Ее дело воистину было нашим делом. Обожествлять его или создавать новую религию могут лишь глупцы — обожествлять надо землю, людей и Материю. Мы хотим реальности для земли и тех, кто живет на ней — с религиями покончено.

За работу над истинной Материей.

 

 

Супраментальное вторжение

 

Матери потребовались годы, чтобы понять, что странное «связанное со всем» облачко, которое Она видела даже с открытыми глазами, означало процесс проникновения, — или «пермеации», как она позже стала это называть, — настоящей физической субстанции или настоящей Материи в ее тело и в тело всей земли. Это явление не ограничивалось телом Матери, хотя и было открыто им, а до того — телом Шри Ауробиндо (до того, а, может, и одновременно, поскольку Ее опыты начались еще в 1906). Но лишь в 1962 году это явление стало хоть немного понятно Ей — через пятьдесят пять лет после первого опыта! «Оба [истинное физическое и физическое] как бы сливались. Одно не переходило в другое, а как бы проникало в него, и они ощущались почти одновременно. Вот один из результатов происходящего. К примеру, достаточно совсем небольшой концентрации, чтобы ощутить их вместе, и это дает убеждение, что настоящие изменения в физическом совершаются путем своего рода проникновения. Самое что ни на есть материальное теряет плотность, способную помешать проникновению: оно становится пористым, и после этого происходит проникновение — правда, я несколько раз переживала состояние, когда одна вибрация естественным образом меняла качество другой: вибрация тонкого физического... почти преобразовывала, во всяком случае, существенно изменяла вибрацию чисто физического. Стоит мне перестать шевелиться и установить в теле неподвижность, появляется ощущение двух вибраций, причем в физической как будто возникают поры. По-видимому, это если не самый, то один из самых важных процессов. Нельзя сказать, что более тонкая стихия проникает в менее тонкую, не задевая ее: благодаря этому процессу меняется структура, что крайне важно. Не степень тонкости, а внутренняя структура. Вероятно, это действие имеет последствия на атомном уровне. Во всяком случае, это объясняет... (как сказать?) практическую возможность преобразования».

Изменения в атомах?.. Без взрывов?

Мать добавляла: «Внешне это очень скромный труд, никакой шумихи. Это не озарения, наполняющие вас радостью... Озарения хороши для тех, кто ищет "духовных радостей" — но те остались в прошлом. Это очень, очень скромный труд. Кроме того, каждый шаг требует максимальной осторожности, иначе все рухнет». «Гребень», как говорила Мать, становился все более хрупким и опасным. «Власть, свершения — это... шумное зрелище — духовное зрелище. К каждой ярмарке нужно придумывать новые фокусы. А тут совсем другое! Очень скромно, тихо, смиренно, без показухи. Чтобы добиться ощутимого результата, нужно работать годы, годы и годы, — тихо, спокойно и очень осторожно...» «Каждый атом», — говорил Шри Ауробиндо. И вечно вставала проблема времени.

Так же вечно мы возвращались к теме атомного уровня. В том же самом 1962 году Мать сделала довольно загадочное замечание: « "Менять" нечего! Меняются только связи. Ну вот например, то, что наука взяла за основу строения материи, добравшись до строения атома, — тут ничего не изменишь. Менять нечего! Меняются не составляющие элементы, а связи. Все построено из одного и того же элемента, все дело только в связях. Что же до преобразования, то и тут то же самое». Поскольку мы были немного озадачены, Мать уточнила: «Слово "связь" тебе понятно лишь в научном смысле: то есть твое тело, как и мое, как стол, как ковер — состоит из атомов, а атомы — из некоего уникального элемента; и все видимые нами различия между телами и их формами проистекают от разницы в движении и связях этого элемента. Так вот, я говорю, что сила должна внести изменения во внутриатомное движение, и тогда твоя субстанция вместо распада включится в преобразовательное движение, понимаешь? Это одно и то же! Нужно менять связи вещей. И тогда, очевидно, можно достичь бессмертия! Разрушение происходит из-за твердости предметов и носит чисто внешний характер: основной элемент везде и во всем остается неизменным, как в жизни, так и в тлении».

Была ли это только аналогия? Или следовало понимать ее буквально?.. Разумеется, понятно, что супраментальная Сила создает атом и движет им; естественно, она способна управлять своим творением, хотя нам и кажется, что управлять подобными вещами можно разве что с помощью умопомрачительных колдовских методов. Что же из этого следует?.. По словам Матери, нам не хватает опыта, мы можем только констатировать факт и осознавать, что для «изменения связей» требуется огромная осторожность — и время. «По сути, — заметила Она напоследок, — все это созидательная воля. Она вечна и бесконечна — это очевидно, — следовательно, нет ничего невозможного в том, чтобы и ее творениям передались бессмертие и бесконечность; неважно, что изменение формы вещей внешне выглядит как дезинтеграция. В распаде нет необходимости».

Восемь лет спустя, в 1970 году (показательна продолжительность «очень скромного» и осторожного процесса), Мать отмечала: «Объединение тонкого физического и материального физического происходит постоянно, днем и ночью, днем и ночью. Такое впечатление, что одно пытается встать на место другого. Это не... слияние в прямом смысле, а проникновение (это и есть проникновение): одно не вытесняет другое, а... Вероятно, постепенно преобразует его. Тонкое физическое работает, чтобы встать на место другого, но не уничтожая, а трансформируя его. Видно (и хорошо видно, поскольку можно увидеть сразу обе стороны), что это гигантский труд. Физическое тело хрупко, но хрупкость исчезает: вместо слома происходит сгиб; то, что крошилось, становится текучим... Очень забавно. Объяснить это трудно. Но работа колоссальная. Опыт продолжается: многие месяцы [на самом деле, годы] назад он начинался в самых тонких субстанциях, и с тех пор помаленьку, очень медленно и последовательно переходит в более материальную область...» Разрушились верхние наслоения, и мы подобрались непосредственно к чистому телу. Одновременно «иной» мир, так называемый «тонкий», находящийся «по ту сторону» переходил в этот (не переходил, потому что он все время был с этой стороны, а проявлялся): «Этой ночью, — отмечала Мать в той же беседе 1970 года, — происходило нечто замечательное. Невозможно было сказать: вот это — тонкое физическое, а это — материальное, одно удивительным образом вошло в другое. Я не ощущала различия». Стороны сомкнулись. Но, по правде говоря, нас совершенно не занимала «та сторона», даже если она находилась по эту сторону; нас интересовала земля, которая была перед глазами, и мы спрашивали у Матери: «Но как это происходит с земной точки зрения; как тонкое физическое проникает в земную материю?» — «Да так и происходит! — восклицала Мать. — Так и происходит, в этом и заключается работа: в проникновении». Мы настаивали, подобно Фоме Неверующему: «А это происходит по земным законам?» — «Да». — «Всегда?» — «Да».

Опыт расширялся и ускорялся: « У меня не осталось никакого ощущения, что это сон, совершенно никакого. Ничего общего со сном: это продолжение бодрствования... Оно продолжается "там", но столь же ощутимо и осязаемо, как и все физические вещи. Там собираются те, у кого есть тело, и те, у кого его больше нет, но между ними нет никакой разницы. Они равно реальны, обладают одинаковой плотностью и существуют вполне сознательно и независимо. Физическое кажется менее навязчивым, менее... Раньше у меня было чувство, что это — не "сон" в общепринятом смысле, но мне казалось, что я нахожусь в более тонком и менее точном сознании по сравнению с абсолютно точным и конкретным физическим сознанием. А теперь разница...» Мать задумалась, глядя прямо перед собой, на могилу Шри Ауробиндо: «Мир тонкого физического будто хочет войти в наш мир (и здесь таится большая сила), но я не могу это объяснить. Он словно пытается пробить себе дорогу в этот мир». — «Вторжение тонкого физического?» — «Да, похоже, что оно надвигается».

Супраментальное вторжение.

Чем плотнее смыкались миры, и чем глубже это входило или спускалось в Ее тело, тем более жизнь походила на ад и кипящий котел: радужный свет оборачивался расплавленным золотом. Воистину, каждую минуту Мать переживала маленькую смерть. То же происходило и в земном теле. Через два года, в 1972, этот феномен стал еще явственнее; он, можно сказать, кричал о себе: «Как будто на материю давит некая светлая сила, не обладающая материальной плотностью, но тем не менее ужасно тяжелая. Очевидный результат этого — ощущение неизбежности катастрофы. Но в то же время обнаруживается выход, и происходят совершенно чудесные события. Полюса словно расходятся еще дальше, и хорошее становится еще лучше, а плохое — еще хуже. Примерно так. Огромная сила давит на мир. В этих условиях масса вещей, раньше проходивших незамеченными, проявляется острее: обостряются ситуации, различия, ожесточается злая воля. В то же самое время творятся невероятные чудеса: спасаются люди, бывшие на грани смерти, внезапно налаживаются, казалось бы, безвыходные положения. С людьми дело обстоит так же: те, кто может обратиться, искренне призвать Божественное; кто чувствует, что это единственное спасение, единственный выход, искренне отдаются этому, для них... в несколько минут мир становится чудом — вплоть до самых ничтожных мелочей. Не существует большого и малого, важного и второстепенного, все едино. Ценности меняются. Мир предстает в ином свете. Как будто супраментальная интервенция началась затем, чтобы дать миру представление о грядущих переменах. Нейтральные вещи становятся значимыми: маленькая ошибка приводит к значительным последствиям, а малейшее проявление искренности, истинной надежды приносит чудесные результаты. Ценности уточняются и возрастают. То же и с телом: малейший пустяк влечет за собой несоизмеримые по значению последствия — и хорошие и плохие. Исчезает привычное «безразличие» жизни. День за днем, час от часу мир обретает все больше подлинности. Такое ощущение, что эта сила может — и она действительно может, она обладает властью приводить материю в движение, — что она может вызвать совершенно материальный несчастный случай и спасти от совершенно материального несчастного случая, снять последствия абсолютно материального действия — она сильнее материи. Все не так, как раньше. Воистину, появилось нечто новое — все не так, как раньше. Это действительно новый мир. Можно назвать его "супраментальным " во избежание недоразумений, потому что слово "Божественный " вызывает у людей мысль о Боге, которая все портит. Тут совсем другое. Другое: это вторжение супраментального мира, который есть отнюдь не вымышленная вещь, а абсолютно материальная сила... [Мать улыбнулась] не нуждающаяся в материальных средствах! Мир, который хочет воплотиться в другой мир».

В тот год были Бангладеш, Уотергейт, покушение на израильских атлетов на Олимпийских Играх в Мюнхене, вывод войск из Вьетнама. А также первый визит Никсона в Пекин.

Проблема преобразования тела все теснее связывается с проблемой преобразования мира. И там и здесь происходит «жгучее» проникновение. Чудо идет рука об руку с катастрофой. Приближение Смерти и преобразование Смерти.

Что же будет?

 

 

XIII

ВРЕМЯ КЛЕТОК

 

Взаимозависимость клеток

 

«Гонка между превращением и смертью», как сказала Она двенадцатью годами ранее, становилась все яростнее. На Нее сыпался удар за ударом; «поток Лжи» нарастал как вокруг Нее, так и во всем мире: «Ложь буквально выдавливается на поверхность. Как гной!..» Разумеется, дело было не во всеобщей деградации или внезапном падении нравов: просто все, что скрывалось в течение тысячелетий, должно было выйти наружу. И оно выходило. Ложь должна была выскочить из своей норы, скрытой в животной грязи, накопившейся вокруг клеток, чтобы выпустить «другое», — и это само по себе означало трансформацию. Известные pants ведических Риши, волки, пожиратели и гномы из «подземелья», не желавшие, чтобы взошла «заря», чтобы засияло «солнце во тьме» и разверзлась «гора», вышли на свет; их укрытие оказалось разрушено, — настало время, когда все выходит наружу. Выходит... Падают маски с людей и с вещей. Это не «плохое» время, это время истины. Тело Матери таяло день ото дня. «Вы должны как следует понять, — писала Она одному из своих учеников, — что каждый раз, когда кто-то из моих детей думает, говорит или действует под влиянием лжи, он наносит моему телу удар»[11]. Может, они и знали, но удары не прекращались. Облаченные в белые одежды и безгрешные, ученики поднимались по витой лестнице, обитой золотистым шерстяным ковром: «Внешне все они доброжелательны. Но внутренние вибрации по-прежнему идут из мира лжи». Нет, Она не обманывалась относительно своих детей; Она любила их, но... «Тело становится ужасно чувствительным», — отмечала Она в начале 1970 года. Разумеется! Ведь оно присутствовало везде и во всем. Мать ругала себя: ощущение боли было признаком того, что в теле сохранилась способность чувствовать «я». «На самом деле все, что мнит себя обособленным, подлежит распаду. Оно должно сказать себе: меня это не касается, меня не существует; это лучшее, что можно сделать. И тогда... оно подчиняется великому универсальному ритму». Все сильнее ощущалось, как растворяется Ее тело. Вместо того, чтобы замкнуться, подобно другим, в своих страданиях, еще больше закоснеть и обрасти коркой, построить защитную стену, которая в конце концов окажется стеной смерти, Она пыталась уничтожить последние остатки стены, последнюю пленку, за которой прячется боль и растет смерть. Да, но...

Небольшое происшествие помогло нам точнее понять характер проблемы. Дело происходило в «музыкальной комнате», где Мать иногда принимала посетителей. «Опыт был очень ясен, — рассказывала Она нам после "удара". — X находился в чудовищном возбуждении, это было возмущение, волнение, все, что только можно представить, и он выливал на меня все это в течение добрых сорока пяти минут. Я была там — и ничего не заметила! Я смеялась, разговаривала, что-то делала, двигалась, и тело чувствовало себя замечательно. Возвращаюсь сюда, в свою комнату: Y и Z слышали вопли X (он кричал как сумасшедший) и прониклись ужасной жалостью ко мне за то, что этот молодой человек меня обеспокоил, — клетки моментально почувствовали усталость! Страшное напряжение... которого до тех пор они не ощущали ни минуты! Когда я встала, чтобы попрощаться с X, все было очень мило, мы смялись [как похоже на Мать!], и вдруг, уже в комнате, меня охватили усталость и напряжение... исходившие от них! Это дало мне новое представление о взаимной зависимости. Тело хорошо слушается, и делает все, что надо, но сознание, думающее и чувствующее иначе, производит на него существенное воздействие. Сознание самого тела при этом не затрагивается: оно все воспринимает, следит за игрой и отдает себе отчет в том, что на него влияют какие-то силы — как же получается, что оно не мешает этим силам воздействовать непосредственно на клетки?.. Вот в чем вопрос. Другими словами, взаимозависимость клеток сильно затрудняет программу». Действительно, «программа» становилась все сложнее и сложнее.

Следующие слова Матери представили проблему в другом свете: «Чтобы погасить это, нужна сверхмощная вибрация: дррр! Но, как сказал Шри Ауробиндо, может быть, своим появлением она... слишком многое разрушит?» Тут мы оказались в самом узле противоречий: с одной стороны, на преодоление препятствия требуется всемогущая Сила, а с другой — стоит ей только показаться, и все, что стоит у нее на пути, будет раздавлено. «Ведь это были вибрации доброй воли: Y и Z не питали никакой вражды, абсолютно никакой; враждебность была раньше, у X! Возмущение и прочее не имели никакого действия». Препятствие заключается не только в «зле», не меньшую опасность представляет собой ложное «добро», освященное, зараженное сентиментальностью, узаконенное и одобренное медициной. Вокруг Нее тоже были медики и множество людей, от всей души желавшие Ей «добра». Вот так... «Я сказала себе: как мало мы знаем! Как мало мы знаем по сравнению с тем, что есть: механизм».

Она искала механизм.

Как избежать клеточного заражения, и не уничтожить мир вокруг себя?

Как помешать старому виду поглотить новый?

 

 

Основной опыт

 

Между тем, один опыт повторялся тысячи и десятки тысяч раз после первого выхода из сети физического Разума в 1962 году; он, казалось, приобретал новую глубину, будто мы неизменно оказывались перед одним и тем же Опытом, одной и той же Реальностью, скрывающейся за тысячами форм и личин, и постепенно показывавшей нам, что она в действительности и есть создавшая нас Материя. Очевидно, истинная Материя, как она есть, может открыть свою сущность, только сломав удобные для нас, но сковывающие ее привычки. Мы кричим, протестуем, мучаемся, потому что не можем | увидеть, что любая вещь, любая случайность, любое обстоятельство на самом деле суть невероятная благодать, ведущая нас к Тайне или наиболее близким к ней слоям. Все организовано просто чудесно — но нам хочется опровержения Чуда, и мы проходим мимо, или кладем один, другой, третий слои пенициллина — двадцать слоев, желая разобрать этот мерзкий беспорядок или это мерзкое Чудо. Мы не видим, что разрыв или трещина — лишь повод к тому, чтобы незаметная новая реальность проскочила между грудами мусора, в которых сверкают наши чешуйки. Если бы мы узнали, как приспособить это к любому пустяку, жизнь буквально взбурлила бы от чудес, ведь, что там ни говори, Материя всегда у нас под рукой, просто определенная манера видеть скрывает ее. Материя — это чудо. Последнее чудо. «Отказ разума от лжи в поисках абсолютной истины, — говорил Шри Ауробиндо, — вот одна из важнейших причин его неспособности достичь устойчивой, целокупной и совершенной истины. Божественный разум не у бегает от лжи, но ловит истину, замаскированную самой гротескной и бредовой ложью»[12]. То же самое открытие Мать совершила В ТЕЛЕ. «Вместо эгоистичного отказа — "Нет, я не хочу! Такого мне не надо!" — пропустить, принять и посмотреть, что получится. Иными словами, вместо старой проблемы: отказ от жизни, отказ от беспорядка, бегство в Нирвану — мы принимаем все и получаем Победу. Насколько я понимаю, в этом и заключается новизна Шри Ауробиндо. Не только представление о том, что это возможно, но и утверждение, что это — истинное решение, что начинать можно сейчас. Я не говорю, что мы сразу дойдем до конца; тут я судить не могу, но идея о том, что сейчас можно начать, что это единственное правильное решение, что все другие решения ничего не дадут... Словом, бегство было опытом, необходимым для мира, но не выходом. Решение состоит только в Победе. Сейчас можно попытаться».

Истина скрывается за болезнями и смертью.

Не надо только бояться, вот и все.

Надо верить в истинное чудо Материи.

Нам придется вернуться на несколько лет, чтобы вычленить простой опыт, который в скором будущем приобретет новую глубину: «Внезапно я воспринимаю некую дезорганизацию, как бы поток дезорганизации, затем субстанция тела замечает его, видит последствия, и тут приходит сама дезорганизация. Вот она-то и нарушает прядок связи клеток, обеспечивающий существование обособленного тела. Я говорю: "Ну уж нет!" Клетки получают импульс — некоторое центральное сознание тела с силой устремляется — и предельно глубокую отрешенность: "Твоя Воля, Господи, да будет Воля Твоя... "Вот здесь начинается... нет, никакой шумихи, никаких раскатов грома, просто... как бы СГУЩЕНИЕ потока дезорганизации [ключ совсем близко], и что-то ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ: сначала приходит покой, затем свет, после него — Гармония, и беспорядка как не бывало. Когда это происходит, КЛЕТКИ ощущают вечность». Иными словами, время в клетках изменяется: оно сгущается. Поток останавливается. «Ну так вот, такие истории, причем вполне реальные и конкретные [сердечному приступу или невриту конкретности явно не занимать], случаются не просто каждый день, а по несколько раз на дню. Иногда это буквально наваливается на меня, а иногда только касается. Подобные вещи происходят незаметно, сосед может даже ничего не заподозрить. Он увидит разве что некоторое замедление внешней деятельности, сосредоточенность [Мать на одну-две минуты прикрыла ладонями глаза], вот и все. 06этом нечего говорить и книги про это не напишешь. Это работа. Совершенно незаметная работа». Она добавляла, будто видя перед собой лицо Шри Ауробиндо в последние годы, проведенные Им в молчании, когда Он неподвижно сидел в зеленом кресле и глядел на Стену: «Всякие заявления, откровения и пророчества очень удобны тем, что дают ощущение "конкретности ", а то, что мы делаем сейчас — незаметно, неощутимо (ощутимыми будут только результаты спустя долгое, очень долгое время), непонятно. Это и правда настолько ново, что невозможно понять».

Даже Она не понимала и шла по лесу наугад. Она хорошо изучила «вертикальное время» с его странными свойствами, но то было преходящее явление, и воистину, как говорил Павитра, у вечности нет времени! У Матери времени не было никогда. Когда Она оказывалась на самом краю смерти, Ей давали небольшую передышку — на день или два, потом Она начинала сначала. Кривая закручивалась, вырисовывалась, становилась все резче, на Нее сыпались удары... чтобы Она уяснила себе механизм: «Как будто две крайности присутствуют одна в другой — чудесное состояние с одной стороны, а с другой — всеобщий распад. Рушится все: люди, на которых полагался, проявляют малодушие... Такое впечатление, что повсеместно воцаряется бесчестие, люди все время болеют [и соответственно их болезни ложатся на Мать]. Что касается трудностей, столько их еще никогда не было, а к тому же они накладываются друг на друга: большая трудность на еще большую. Но тут же, во время... просвета (он появляется на несколько минут и исчезает) чудесное невообразимое состояние (воспринимаемое телом), полная противоположность первому. Оно как будто хочет занять место первого, но то яростно сопротивляется. И все обстоятельства, все люди от правительственной верхушки до тех, кто здесь, с ним заодно. А потом то чудесное состояние: на несколько минут оно охватывает мое тело и проходит. Вот это я и переживаю с тех пор... Днем и ночью, без перерыва. Три минуты блаженства и двенадцать часов мрака». Одно состояние, заключенное в другом, как жизнь и смерть, сплетенные вместе. И постоянный крик клеток: призыв, надежда, Мантра. Иногда происходит Чудо: «Как будто воздух меняется в Божественном присутствии. Кажется, что это касается всего, проникает всюду [Мать очертила руками круг], но... Особенно ощущались ослепительный свет, ОГРОМНЫЙ покой и такая мягкость... Впечатление такое, что от этого могла бы растаять и скала. Причем это был опыт ТЕЛА, понимаешь, физический, материальный, телесный опыт: такая полнота, полнота во всем, есть только это, а мы... Все будто ссохлось; все предметы (только снаружи) высохли, одеревенели и лишились способности чувствовать. Поэтому люди не ощущают Божественного, тогда как оно — это все. Нет ничего, КРОМЕ него, невозможно вздохнуть, не вдохнув его; мы движемся внутри него; мы... Все, даже вселенная находится внутри него, МАТЕРИАЛЬНО, физически. Физически. А я занимаюсь тем, что ищу средство от "высыхания". Я знаю, что это фантастика, понимаешь?» По другую сторону сети, под высохшей клеточной оболочкой заключена огромная Сила. Другой, чудесный воздух. Чудо Материи здесь, оно каждую минуту рядом, так что же мешает нам жить в нем? Неужели оно совсем не может просочиться сквозь корку старой Материи? «Когда я прислушиваюсь, "оно" со мной разговаривает. Я спросила: "Ну почему, почему люди все время обращаются наверх?" И ответ был полон самого поразительного, фантастического юмора: "Потому что они хотят, чтобы я был подальше от их сознания!" А тело пытается стать текучим, растаять — пытается, понимая, что происходит. Оно пытается, но безуспешно, это очевидно!» Мать взглянула на свои узловатые руки.

Опыт с каждым разом становился все яснее, настойчивее, и в один прекрасный день Она прикоснулась к ключу. Это случилось после того, как Она пережила очень неприятные моменты по самому банальному поводу: воспаление десны, из-за которого у Нее раздулось лицо. «В иные дни я испытывала все ужасы мироздания. И совсем не в плане морали: это была физическая боль. Я испытывала постоянную, не прекращающуюся ни днем ни ночью боль — и вдруг перешла к сознанию исключительного божественного Присутствия — боль прошла! Это было физическое, совершенно физическое ощущение, имевшее физическую почву; доктора, конечно, сказали бы: "Это потому, а то посему... " Совершенно материальная, физическая вещь: раз! И уходит... Стоит изменить сознание — она возвращается». Мать продолжала медленно, тихим голосом: «Если ДОСТАТОЧНО ДОЛГО пребывать в истинном сознании, исчезает не только боль, но и внешние признаки, то, что мы называем физическим "фактом"... Я чувствую, что прикоснулась к главному опыту».

Физический факт может со временем меняться.

«Но это лишь начало, — продолжала Она. — Наверное, мы осознаем, что коснулись высшей тайны, только когда начнется физическое превращение... Судя по опыту — совсем небольшому и частному — так и произойдет превращение».

К этой высшей Тайне медленно, через «частности», подходила Мать.

Это было в 1968 году, 23 ноября.

«Но все же, — размышляла Мать, — должно ли это Сознание сначала проявится в одном теле, или весь мир преобразуется разом?.. Не знаю». Еще один вопрос. Возможно, решающий. Но физически это допустимо. Два года спустя, в 1970, Мать сделала следующее загадочное замечание: «Сегодня ночью я внезапно увидела, как это действует и просто ахнула. Если бы мы это знали, сколько страхов, домыслов, сколько... рассеялись бы, потеряли бы смысл. Это было... То, что мы считали "законами природы ", "неизбежностью — абсурд, глупость! Они рассеиваются в присутствии истинного сознания». И напоследок Мать сказала: «Уже не первый раз, когда кто-то говорит мне, что столкнулся с неизбежным законом ("Есть то + это, следовательно, то-то неизбежно"), я отвечаю всегда одинаково: как вам угодно. Это вырешили, что неизбежно!»

Что же за «действие» опрокидывает неизбежные законы, что за сила изменяет физический ФАКТ? Мать, словно услышав наш безмолвный вопрос, сказала: «Вероятно... состояние сознания, ОТНОШЕНИЕ, которое необходимо изменить».

Отношение, избавляющее от высыхания, делающее проницаемой старую Материю и управляющее физическими законами... «Я знаю, что это фантастика, понимаешь?»

Может быть, другое состояние времени?

Уплотнение.

Иное время времени.

Не «тамошнее» вечное время и не время, измеряемое извне: время, заключенное в Материи.

Новое время Материи.

Настоящее время?

 

 

Смена отношения,

или массивное время

 

Нет сомнений, что с изменением ритма меняется вся структура Матери. Начиная с атома и кончая нашим внешним метаболизмом, она строится или создается неким движением. Все научные изыскания в конечном итоге сводятся к тому, чтобы научиться воздействовать на движение, ускорять, замедлять его или овладевать вызванными им силами и тяготениями. Крошечные электроны, приведенные в движение, способны создать стену. Известны наблюдения за обменными процессами у спящего сурка, а также у гусеницы в коконе. Развивается наука о криотерапии и воздействии холода. Последние исследования дрозофил[13] (виноградных мух) показали, что клетки, которые не принадлежат герминативной линии, то есть воспроизводятся и не регенерируются и, следовательно, стареют, как и клетки мозга, делают это, видимо, только из-за «шума», накапливающегося в результате внешнего воздействия. Теоретически этот «шум» можно стереть путем охлаждения клеток, совсем как запись с магнитофонной пленки... Охлаждение и есть смена ритма. Мы не занимаемся наукой и ничего толком не знаем об ученых исследованиях и идеях, но факт, что любое изменение движения или времени влечет за собой изменения структуры, совпадает с главным опытом Матери: «Если достаточно долго пребывать в истинном сознании, физическая реальность меняется». Ученым известно только внешнее и, если можно так выразиться, поверхностное время, которым они довольно грубо и варварски оперируют, подобно неумелым колдунам; не владея главным рычагом, они способны изменить структуру Материи лишь катастрофическим образом. Они не владеют рычагом сознания, производящего движение и все формы Материи, порожденные этим движением. Им неизвестен секрет: Материя=Сознание. Можно сказать, весь опыт Матери сводился к проникновению в сознание Материи, к чистому субстрату, чистой вибрации, вокруг которой образовались и застыли все формы, к «золотистым облакам», которые Она видела в 1906 году, золотой пыли 1958 года. Постепенно облако золотой пыли, окрашивавшееся во все цвета радуги по мере пересечения слоев старой Материи, старых напластований эволюции, закончило свое путешествие и проникло внутрь чистой, не скрытой завесой, непосредственной телесной субстанции (когда Мать была в состоянии выносить это «бурлящее варево»), и после этого вновь собралось, уплотнилось и стало единым целым. Это было «как расплавленное золото, — рассказывала Она в первый раз, — очень плотное... и невероятно тяжелое». Это означало, что «ядро» Материи, пройдя сквозь сеть, вышло на поверхность Материи. В 1969 году, вновь описывая явление выхода, Она сказала, что в «новом сознании» нет ничего «нового», но, возможно, это первый случай, когда истинная Материя, истинное Движение, Чистое сознание ядра Материи прорвалось на земную почву. Слова Матери укладывались в схему, очерченную тысячей разрозненных опытов, предвещавших это открытие многие годы назад: «Это сила! Огромная, непомерная сила! Оно словно налито силой. Почти ощутимая сила, не могу даже выразить... [Мать щупала воздух] как свет, но вполне осязаемый: чувствуешь, как она проходит сквозь пальцы. Глубокий золотой свет... Если сравнивать сознание, — не обычное, а сознание человечества в высших проявлениях, — с этим, можно сказать, что человеческое сознание, желая приобщиться к высшим материям, очиститься от низших побуждений и расшириться, становится текучим, прозрачным, воздушным; а это, обладая несоизмеримо более высокой чувствительностью и видением, является прочным и конкретным. Ощущение прочности... невероятно сильно... В том, что касается сознания, это произвело на меня наибольшее впечатление за всю мою жизнь, а я видела многое, и много работала, только ничто не сравнится с тем, что случилось после Т января (Т 969 года). У меня даже возникло чувство, что мое тело принадлежит другому человеку... Но и это еще не все». Прочность, крепость, плотность: схема та же. Сгущение. Она приближалась к кульминации, «золотистые облака» были рядом. Но это был ад. Материя Матери, подвергшись действию невероятной силы (по-видимому, это и есть преобразующая сила, некогда произведшая на свет все формы материи), закипала на медленном огне (или на быстром). Но «и это еще не все». Для того чтобы сила могла работать, не разрушив все на своем пути, и чтобы ее работа не растянулась на века, недоступные для старого истощенного тела Матери, требовалась новая приспособляемость или что-то другое. Тут мы подходим к самому загадочному участку леса Матери. Пока нам ничего не понятно, мы не знаем, что происходит, это «нечто», один феномен среди тысяч подобных ему. Логики тут нет: она придет позже, когда все будет «понято». Мы попытались уловить логику в густых дебрях и таинственных чащах тринадцати томов Агенды.

В 1961 году мы впервые напали на след этого явления, сопровождавшегося тысячами незначительных на вид событий; проявившись раз, они исчезали, чтобы повториться во всем блеске через пять или десять лет, как будто все это время они под землей следовали за нами по пятам, и в результате никто не мог ни сказать, где начало явлений, ни понять, что преобразование — это, по сути дела, собранные воедино тысячи не привязанных к дате и особому «моменту» феноменов. «Никаких сенсаций, не о чем даже рассказывать, — говорила Мать в 1961 году, — тихая ежеминутная работа... Каждый день, все время, днем и ночью в любой момент происходят какие-то мелкие и незначительные события, совсем мелкие — это неинтересно. Это бегущие кривые; за ними надо следить каждую секунду, и в какой-то момент в изгибе одной из них можно что-то обнаружить... К примеру, материи свойствен некий вид разумной деятельности (разумом это назвать трудно), физический разум, и когда он начинает вмешиваться, это ужасно. Мне пока не удавалось полностью его устранить. Но иногда он замолкал, ох! Иногда, когда я ходила [повторяя мантру], все происходило вот так, резко [и Мать изображала, как Она внезапно замирает: физический Разум умолкает и тут же раскрывается сеть и начинается вторжение силы]. Трудность в том, что обычным сознанием (а я, к сожалению, окружена людьми, обладающими самым обычным сознанием) это воспринимается как отупение, идиотизм, бесчувственное или коматозное состояние; внешне это так и выглядит: неподвижность, безучастность, абсолютная заторможенность; невозможно думать, наблюдать, реагировать, все невозможно. Все рвется извне, чтобы покончить с этим состоянием, но если мне " удается противостоять, если я могу УДЕРЖАТЬ ЭТО СОСТОЯНИЕ, через некоторое время приходит СИЛА! Прочнейшая мощь, устойчивая неподвижность! Это к чему-нибудь, да приведет».

И в самом деле привело — шесть лет спустя.

Мать продолжала: «Но я не смогла надолго удержать состояние (его нужно хранить часами). Постоянно что-то мешает...» И через шесть лет проблема осталась той же, вечно были какие-то помехи, наплыв людей. «Если резко вырвать тело из этого состояния, оно как будто теряет равновесие; вот такой неприятный момент».

Это было началом «изменения отношения» сознания, которому суждено изменить физическую реальность.

Отметим еще раз: первое изменение отношения сознания совпало с первой попыткой выйти из-под власти физического Разума. На другой стороне клетки начинается новое время: материальное, а не духовное (если только Дух не соприкасается с Материей). Плотное время. Мы спрашивали у Матери, которая, как и мы (по крайней мере не меньше, чем мы!), была материалисткой и человеком практическим: «Что происходит, когда ты приходишь к неподвижности, и происходит ли что-нибудь вообще?» — «Происходит ли что-нибудь?.. Не знаю. Но это само по себе уже что-то. Осознавая это, тело преодолевает свою узость: точно так же, выходя из тела, встречаешься с бесконечностью. Телу трудно, очень трудно ее достичь: вечно что-нибудь вибрирует и двигается. Это не просто молчание, это неподвижность [Мать сделала вид, будто режет ножом нечто массивное и плотное] без напряжения, без усилий, без ничего. Как вечность — но в теле. Все как будто приходит в порядок, хотя ничто не двигается».

Клеточная вечность.

Иногда это происходило, когда Мать на ходу повторяла Мантру. Таким образом, за внешним движением может стоять настоящая неподвижность, и жестоко ошибутся те, кому вздумается практиковать в целях трансформации криотерапию, те, кто меняет внешние признаки, а не реальные факты, те, кто думает покорить атом с помощью циклотрона, потому что воздействовать надо на Сознание, именно Сознание следует изменить, чтобы изменилась Материя — в противном случае мы имеем дело лишь с оболочкой вещей и получаем их карикатурные подобия или монстров. Можно «заморозить» господина Дюпона, но это будет всего лишь замороженный господин Дюпон, благополучно закосневший в своих шлаках.

Когда ученые станут йогами, они смогут понять Материю и овладеть Материей.

Возможно, это уже недалекое будущее.

Время физиков сознания.

Изменение отношения в масштабах земли.

Потому что, овладев ключом к сознанию Материи, супраментальные существа смогут непосредственно моделировать Материю с помощью соответствующей вибрации своей собственной Материи: она будет передаваться Материи от Материи точно так же, как сейчас мы общаемся и воздействуем разумным сознанием на разумное сознание. Поэтому Мать и говорила: «Для человека высшим достижением является понимание: понимание вещей. Для Супраментального достижение — это Власть: созидающая Воля». Совсем как существа на супраментальном корабле, моделировавшие свою телесную оболочку и средство передвижения простым усилием воли. Необходимо, чтобы изменилось состояние сознания, чтобы оно перешло с ментального уровня на клеточный. Необходимо перейти с рассудочного времени на клеточное, чтобы получить возможность прямо воздействовать на Материю и менять ее структуру.

Определенно, в этом лесу есть логика.

 

 

Противоречие

 

Мать продолжала путь.

Проблема сужалась, точнее, определялась день ото дня. Наши проблемы часто бывают неразрешимыми по той причине, что мы не знаем, в чем они заключаются. О смерти в нашем понимании вопрос уже не стоял: тело стареет, слабеет, изнашивается, накапливаются болезни. Выйдя из сети физического Разума, Мать увидела и прочувствовала всю абсурдность «естественных законов». Их не существует; смерть — это совсем иное. «Я все яснее и яснее видела, что все происходящее, все встреченные нами люди, все, что случается лично с нами, суть постоянное испытание: выдержишь или не выдержишь; если выдержишь — делаешь шаг вперед, не выдержишь — начинай все сначала. Теперь то же самое происходит С ТЕЛОМ: боль, раскоординированность, угроза разложения... И при этом внутри все время присутствует несгибаемое, как клинок, сознание, говорящее: "А это выдержишь?" Нужно сохранять полное спокойствие и призывать Господа. Повторяешь мантру, которая приходит сама собой, и... устанавливается покой, через какое-то время боль проходит, и все страхи исчезают один за другим. Налицо доказательства чудесного присутствия, настолько ослепительные, что опровергнуть их немыслимо. Это присутствие просто, и всеобъемлюще; оно во всем, что случается, что происходит — вплоть до малейших деталей; оно желает как можно скорее подвести вас к трансформации. Это необычный опыт; он доказывает, что если воспринимать происходящее как подсказку, говорящую, как стать тем, чем нужно быть, — немедленно ощущается чудесное, всемогущее, конкретное присутствие. Тогда становится ясно, что нет ничего невозможного... Всего одна капля». Нужно научиться быть. Трудности эволюции учат нас, как стать тем, что способно преодолеть эти трудности. С другой стороны сети — вечное и естественное чудо. Смерти нет; там, на чистом клеточном уровне, где обитает великое первичное Сознание-Сила-Субстанция, которое Шри Ауробиндо назвал «Сверхразумом», она невозможна. Истинная Материя. Где же прячется смерть? Если телесное сознание полностью перейдет в истинное состояние, исчезнет материальная причина смерти. Может быть, что-то в теле не может или не хочет переходить в истинное состояние? Может, ловушкой служит какой-нибудь необходимый элемент или уголок, где кроется смерть? Что это? Где истинная смерть, если ее причиной служат не ложные болезни, ложная старость и ложная ветхость? Что в теле сопротивляется Этому: жизни? Круги сужались, приближаясь к центру. Казалось, что по мере проявления, очищения и просветления клеточного уровня отделялся невидимый шлак, ранее неразличимый в общей массе. Так продолжалось вплоть до того дня, когда Мать попала в самую точку: «Складывается впечатление, что смерть — это просто старая привычка. Теперь в ней нет необходимости. Люди умирают лишь потому, что... Во-первых, тело недостаточно сознательно, и поэтому не то, чтобы желает, это неточное слово, но чувствует необходимость полного покоя: иначе говоря, инерции...» Пройдя сквозь все круги, мы приходим к минералу. К камню, к обычному булыжнику. «Когда мы это преодолеем, исчезнут нарушения, которые нельзя было бы исправить, или, во всяком случае (я не беру несчастные случаи, а говорю лишь о нормальном ходе событий), мы покончим с необратимым старением, износом, дисгармонией. Причина лишь в рудименте (вполне весомом) несознательного, требующем покоя — того, что он называет покоем, то есть состояния инерции. Другими словами, он отказывается проявить сознание. Дело только в нем». Мать приближалась к центру. Это было в 1967 году. А еще...

«Еще давит НЕВЕРОЯТНОЕ коллективное внушение. Форма поддается разрушению под тяжестью коллективного внушения — вековой привычки: "Так было всегда, и все". Веский аргумент, хотя и неверный». Это другой аспект проблемы. Инерция и желание покоя; злая воля и внушение смерти: из-за этих двух факторов коллективное заблуждение становилось все более болезненным, почти непреодолимым препятствием: «В иные моменты тело словно выходит из-под власти закона смерти, но всего на минуту, а потом возвращается в прежнее состояние. Но у телесного сознания возникает интерес: почему так? Почему, почему?.. И тут являются люди со всеми своими мыслями. Иные приходят, садятся напротив и начинают думать: "Может быть, я вижу ее в последний раз!" Подобные вещи, сам понимаешь... Разные волнения, от тревоги при мысли, что это возможно, до [Мать засмеялась] желания, чтобы скорее пришел конец! "Наконец-то свобода!" Наконец-то свобода совершать любые глупости, какие только захочется!.. Многие желают, чтобы я умерла — повсюду, на каждом шагу! А тело прекрасно осознает, что исходит от людей... И все это валится, как из самосвала, так что телу приходится довольно тяжело. Случаются и другие, приятные вещи, но их далеко не столько, чтобы... Ох! Это происходит буквально один-два раза в сутки: неожиданный чистый свет. Нечто такое, что... дает как бы минуту вечности. Это замечательно. Но редко. Маленький огонек... И потом Присутствие. Присутствие... Клетки просто как дети: когда они начинают чувствовать, исчезает все-все, кроме присутствия. Это как вздох облегчения для тела. Как правило, оно не жалуется на боль: оно зовет. Зовет, зовет и зовет... И прекрасно знает, что это абсолютно бесполезно; если 6 оно сумело вернуться к неподвижности, к молчанию, этого было бы достаточно. Как только оно это делает... Но я совершенно не уверена, что боль, постоянно переживаемая им, идет... Что это не результат воздействия всеобщей злой воли. Ведь на земле так повсюду».

Мировое затруднение.

Перед лицом этого противоречия что-то неизбежно должно было произойти: либо смерть, либо что-то иное. И действительно, невзирая на противоречия, а, возможно, и благодаря им, Мать подошла к решению. Противоречия — это ключ к следующей двери.

 

 

Каталептический транс

 

Одним январским утром 1967 года, когда Она приближалась ко дну ямы, к последнему (или первому) слою фундаментальной инерции — рудименту камня — будто только того и ожидая, выскочило решение, а вслед за ним — первый приблизительный опыт. Верно говорят, что никаких «проблем» не бывает; едва мы подходим к самой сути затруднения, является решение, неотделимое от проблемы. Нужно только дойти до центра противоречия. Противоречий просто не бывает!

На первый взгляд «решение» казалось далеко не удовлетворительным, но за ним последовали опыты совершенно нового порядка. Несмотря на свою недостаточность, решение было почти категорически навязано Матери, «как будто» его продиктовал сам Шри Ауробиндо. Действительно, в то утро Мать внезапно замерла посреди беседы и затем ровным голосом, четко разделяя слова, повелительным тоном продиктовала нам следующую запись (надо сказать, что как раз перед этим Она имела ряд очень важных физических опытов, которые могли бы ознаменовать начало трансформации тела, но были прерваны наплывом народа: «Но я никого не виню в том, что состояние ушло: это произошло потому, что тело пока не научилось его сохранять, вот и все».) Итак, вот эта запись:

«Возможно, что в целях трансформации тело войдет в состояние транса, сходного с каталепсией... Только не надо врачей! Оставьте тело в покое. Не спешите констатировать мою смерть [Мать рассмеялась, весело, как девочка] и разрешать вмешательство властей. Укройте меня от возможных внешних разрушительных воздействий: инфекции, отравления, и так далее, и запаситесь терпением: это может продолжаться несколько дней, недель, а то и больше. Терпеливо ждите, пока я не выйду из этого состояния естественным образом, когда преобразовательная работа будет выполнена». В некотором ошеломлении мы спросили у Матери: «Значит, что-то случится?»

«Похоже... Я ведь сознавала, что ему [телу] это нужно, требуется только время». Ученики же просто не оставляли Матери времени! Она добавила: «В один миг происходит только то, что не имеет силы длиться: ему не соответствует продолжительное состояние вибрации. Но теперь пришел приказ. Он был очень властным, как будто речь шла о настоятельной необходимости, и я поняла: что-то будет... У меня в сознании откладывалось все, что нужно изменить, чтобы тело могло постоянно сохранять это состояние, то есть пребывать в нем все время. Тогда пришел приказ». — «Ученикам понадобится немного мудрости», — заметили мы. — «Да. Необходимо, люди говорили только одно: "Мать вошла в транс", — и все. Может быть, если заранее приучить их к этой мысли, они будут благоразумнее?..» Благоразумие учеников должно было стать одним из неоткрытых пока чудес света.

Через несколько дней Мать объяснила: «Я достаточно ясно видела, что работа зависит от двух аспектов: индивидуальной трансформации (то есть преобразования моего тела) и от общей, коллективной, безличной работы. При известном равновесии состояние транса продолжается, из него можно выйти, но тогда то, что могло бы совершиться за несколько недель или месяцев (точно не знаю), растягивается на годы, годы и годы. Следовательно, это вопрос терпения — его мне не занимать [а ученикам не мешало бы]. Однако дело не только в терпении, ной в соотношении: нужно сохранять равновесие между внешним давлением, то есть коллективным воздействием, и преобразовательным давлением на тело. Если этот инструмент [тело], невзирая ни на что, будет способен точно исполнить то, чего от него ожидают, можно обойтись и без транса. Он необходим только при наличии сопротивления».

Факторов сопротивления было много, но будет еще больше.

Мать была удовлетворена этим «решением» не более, чем мы (признаем это). Впрочем, предвидеть все может лишь Сознание. «Предупреждения о возможном превращении через транс давались телу еще... да, шестьдесят лет назад, причем не раз. Оно молило: "Нет, лучше обойтись без этого", — все дело в лени». Мать была из тех, кто вечно на ногах; странно, мы видели Ее главным образом в кресле, но нам казалось, что она на ногах и в движении. «Это следствие инерции, — заключила Она. — Сознание пробуждается, и даже испытывает тревогу из-за вероятного бессознательного сопротивления... Все зависит от его пластичности и способности к восприятию». — «Но зачем нужен транс?» — настаивали мы. — «Затем, чтобы трансформировалось то, что не обладает способностью к восприятию. В теле миллиарды элементов! Восприимчивые перемешаны с невосприимчивыми. И перемешиваются еще больше. А в результате внешне все остается так, как было. Это колоссальная работа, понимаешь? Проводить ее по частям было бы невозможно, но под напором силы ее можно сделать...» Если тело не закипит и не взорвется под этим напором. «Транс необходим, видимо, только для того, чтобы это произошло быстро (относительно быстро). Но работа уже идет; только, как ты понимаешь, она может растянуться на века! Именно об этом говорил Шри Ауробиндо: нужно установить состояние сознания, которое бы предохраняло коллективную клеточную жизнь столько, сколько нужно». И правда, именно это и происходило по мере развития клеточного Разума — светлой, беспрерывно повторяющейся вибрации. Но если речь идет о веках, нужно иметь преданное и понимающее окружение.

При мысли о столетиях, когда удушье уже подступает, мороз пробегает по коже.

«Всегда говорилось, — продолжала Она, — что внешняя форма изменится в последнюю очередь; что внутренняя органическая жизнедеятельность изменится прежде, чем форма, внешний вид; внешняя оболочка (это всего лишь оболочка) изменится последней». Воистину, вся проблема сводилась к внешней корке, «скорлупе», как говорила Она, потому что внутри находилось ФИЗИЧЕСКОЕ, независимое клеточное тело, способное путешествовать по всему свету и беспрепятственно переходить на ту сторону нашей завесы. Скорлупа была проверкой, мостом между сторонами — тайной... прочная на вид, и поддающаяся разрушению лишь с течением бесконечных веков. «Мне кажется, что внешняя оболочка хранит первичные привычки материи. Материя произошла из полного отсутствия сознания, и, пройдя сквозь все века и все способы существования, возвращается к полному сознанию, двигаясь от одного полюса к другому. Транс нужен из-за привычки к статической неподвижности. В нем не должно быть необходимости. Надо заменить тягу к неподвижности и покою...» Чем?

Нужно было прийти к новому состоянию Материи, в котором неподвижность сочеталась бы с движением, покой смерти с движением жизни, инертность камня с динамизмом бытия. Заменить инертную основу, привязывающую к смерти. Найти новое время Материи, в котором не будет ни усталости, ни распада. Ни веков. Время — вот настоящий символ смерти. Изменение времени необходимо, оно автоматически влечет за собой изменение самого основания Материи, ее «способа существования»... заросшего коркой.

Клеточное время изменит свойства Материи.

Этот опыт появился перед Матерью, возникнув будто из самого сердца проблемы. Нужно было дойти до сути. Если всегда держаться сути, то находится дверь.

И нам на память пришел Шри Ауробиндо:

 

Иди туда, где не был никто, кричал голос,

Копай глубже и глубже,

Пока не дойдешь до непреклонного камня в глубине.

Тогда стучи в дверь без ключа[14].

 

В глубине смерти спрятана последняя дверь.

 

 

Бесчисленное настоящее

 

Ровно через месяц после того, как Мать диктовала нам запись о вероятности каталептического транса, а именно, когда Она подходила к последнему слою инертности, заключенному в клетках рудименту минерального царства, где коренится смерть, произошел совсем небольшой опыт; Мать разобралась в нем не сразу, но он стал точным продолжением переживания шестилетней давности, имевшего место в 1961 году, когда Ее охватила странная «мощная неподвижность»: «Это к чему-нибудь да приведет...», — сказала Она тогда. Вещи слишком долго пробиваются на свет. Сначала Она подумала, что «овладевает способом отдыхать, не выходя из тела», — и возможно, это тоже было верно, но смысл заключался в другом. Многие годы, возможно, все восемьдесят лет, Мать выходила из тела, когда хотела отдыха: в считанные доли секунды Она поднималась на вершины сознания, к великому неподвижному белому свету (как это делают опытные йоги, и даже мы, все или почти все, когда ночью на несколько секунд теряем контакт). Для обычного человека это обморок; у нас нет связующего звена, мы не построили промежуточных ступенек сознания, поэтому проваливаемся, как в яму, и возвращаемся обновленными. А Мать добрую половину своей напряженной жизни отдыхала по два часа в сутки, по ночам. Она уходила туда, как к себе домой. Но по мере продвижения в йоге Материи Она поняла, что этот способ, род отрицания или ухода от Материи, как ни странно, осложняет Ее работу с клетками. Конечно, бегство от засилья физического Разума — хорошая разрядка и отдых, но это выход из клетки через верх, а не через низ; кроме того, клетки оказываются в полном распоряжении изначальной Инерции, поэтому здесь можно говорить о белой смерти. Иными словами, цель прямо противоположна этому состоянию, которое оказывается, скорее, подготовкой к смерти — к спокойной смерти. При всем удобстве этот способ был Ей строго и категорически заказан, поскольку Она УЖЕ НЕ МОГЛА покинуть тело, Она была привязана к нему и адским болям, Она должна была найти решение ЗДЕСЬ. Если перекрыть поток с помощью небольшой внутренней концентрации, атрофируется нервная чувствительность — поэтому с фокусами йогов было покончено. Правда, это и есть фокусы, супертерапия; мы настоятельно рекомендуем ее всему человечеству, но, подобно прочим терапиям, предписывающим успокоительное или снотворное, она способна лишь смягчить проблему. Найти выход должна сама Материя. — К этому мы и стремились.

«Я была уверена, что "бодрствую": ничего похожего на сон. Одно бодрствующее сознание. Только обращенное внутрь. А также намерение встать в 4.30 [Мать всегда вставала в это время]. Я между делом кинула взгляд на часы: было 3.15, — удивилась и сказала себе: как это? Минуту назад было 2.30... Потом 4.30: что случилось? Я же только что смотрела на часы! Я удивилась, потому что не выходила из тела; я знала, что не спала, а мое сознание было лишено всякого движения. Кажется, прошло одно мгновение. Время от времени это происходит и днем: я вхожу в некое странное состояние (на одну-две минуты): полное бодрствование и полное сознание, но я не чувствую ни времени, ни окружающего, точнее, чувствую, но иначе. Не знаю, как объяснить».

Состояние изменялось.

Начиналось клеточное время.

Действительно, пришло совершенно новое состояние, вероятно, знаменующее новую эру Материи. Но при всей торжественности этих слов, видя реальность, никому и в голову не приходило, что речь идет о новой эре: было десять часов утра и все выглядело почти буднично. Мы бы здорово ошиблись, если бы решили, что это окончательное состояние, наподобие состояний рыбы, обезьяны или человека разумного: это лишь НАЧАЛО. Оно к чему-то да приведет, как говорила Мать, — и мы не знаем, как долог будет путь, и не произойдет ли в дороге изменение формы. Новое состояние Материи только зарождается. Никому не взбредет в голову, что будущий вид составят какие-нибудь сверхсурки — хотя бы потому, что это НЕ СОН. Это... нечто, очень странно и быстро растущее. Наверное, смысл прояснится для нас не раньше, чем через двадцать, пятьдесят, а то сотню лет, когда этот феномен обретет законченную форму и займет свое настоящее место в эволюции.

Год спустя, в 1968, кривая развития несколько определилась: «Я становлюсь лентяйкой... Забавно, но получается так: я следую движению, и... впадаю в транс. Это может случиться в любой момент. Я ем: посреди обеда что-то приходит, я вовлекаюсь в движение, меня затягивает — а после вижу, что все вокруг сидят и ждут!» И правда, иногда Мать замирала минут на сорок пять с ложкой в руке, — «Я заметил, — сказали мы Матери, — это продолжается уже несколько месяцев. Иногда я даже думал: Мать уходит». — «Нет. Я внутри, гораздо в большей степени внутри, чем раньше — внутри не здесь, не в "себе": внутри всех вещей... Я обостренно чувствую все движения окружающих». Еще Она замечала: «Связь внешних вещей меняется».

Проявился абрис совершенно нового мира, а, может, нового способа жизни в этом мире.

«Но что ты делаешь?» — спрашивали мы, не отступая от практической стороны дела. — «Уходя "внутрь", — отвечала Она, — я как бы... моделирую вибрации. А потом узнаю (в тот же день или назавтра), что у кого-то что-то приключилось: он звал и спрашивал меня. Все время зов. И отклик. С кем-то что-то случается, появляется искривление, и я принимаюсь за работу, выправляю, восстанавливаю свет, верную вибрацию, а затем мне говорят: "Мне было очень плохо", или "Я вас звал". Вот так». Вибрации, «моделируемые» Матерью, означали возникновение нового способа управления Материей: именно так супраментальные существа когда-нибудь будут моделировать по своему желанию любую Материю. Отнесясь пренебрежительно к мелким болячкам и нарушениям, жалким раковым образованиям, которые «выправляла» Мать, мы рискуем пройти мимо капитального феномена. Тут нет ничего общего с целительством: Материя выправляется под воздействием материальных вибраций, Материя управляет Материей непосредственно, без помощи циклотрона, аспирина и прочих фокусов. «Странная и непонятная вещь все сильнее охватывает меня: я потратила на обед больше часа, тогда как мне казалось, что прошло минут двадцать! Время... Совершенно забытое понятие. Я была уверена, что пообедала за двадцать минут, а оказалось, что прошло больше часа — и я ничего не съела. Я делаю глоток — уходит 10 или 20 минут, не знаю как и куда. У меня такое ощущение, что вокруг свет, но такой свет?..» — «Но, — настаивали мы, — этот свет что-то делает или как?» «Да! О! Он делает массу всяких вещей. Но иным образом. Он...» Мать не могла объяснить.

«Меняется качество времени, — отмечала Она в конце 1968 года. — Некая напряженность сознания меняет суть времени. Не могу выразить. Это начало... Входишь в состояние, где время обладает иной реальностью. Оно совсем другое. Нечто совершенно особенное, бесчисленное настоящее». Замечательно при этом то, что речь идет о теле. Не сознание улетает в заоблачные дали, где нет времени, — этот трюк известен в йоге, — а тело входит в иное состояние времени. Сама Материя меняет измерение времени. Но что означает для Материи смена времени? Что у нее за время?

Время трепета.

С этого момента явление обретает иные масштабы.

«Это начало...»

 

* * *

 

Мы пробираемся лесом, в котором никто никогда не бывал. Ныне мы сходим с путей мировой эволюции, где достаточно ясно прослеживается проявление, включение и деятельность клеточного Разума: он сам создаст себе условия и неизбежно придет к собственной эволюционной формуле нового вида. Подобно человеку разумному времен неолита, он создаст свой способ управления Материей. На этом можно закончить нашу книгу, хотя бы и многоточием, однако эволюция — всегда многоточие. Это вопрос времени... и, может быть, сотрудничества человека. Но время, есть ли оно у нас? В этом все дело.

Мы подходим к последнему Чуду Матери, которое, по-видимому, привязано к вопросу времени, и единственный способ рассказать о нем — это описать все опыты в хронологическом порядке, не пытаясь объединить их в тематические группы. (Какие группы? Что за темы?) Каким образом последнее Чудо связано с нашей эволюцией?.. Если бы мы это узнали, в нашей завесе появилась бы большая прореха. Это Чудо затмит все остальные чудеса и разрешит все наши неразрешимые проблемы. Мы постоянно сталкиваемся с «тем», что меняет все данные. Это маленькое «нечто» — возможно, Благость... или благостная улыбка будущего мира — хотя он присутствует уже здесь и сейчас! Поджидает нас и тихо готовится совершить ряд веселых переворотов.

А может, один мировой переворот.

 

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ОПАСНОЕ НЕИЗВЕСТНОЕ

 

 

XIV

РУДИМЕНТ

 

Недостающая сторона атома

 

Вся работа незаметно направлялась на то, чтобы выявить и преобразовать последний минеральный пласт, «непреклонный камень в глубине», о котором говорил Шри Ауробиндо, — первый могильный камень, заключенный в нашем теле.

Придавая вещи некоторый смысл, мы постоянно подводили под нее соответствующее обоснование и теории, после чего обнаруживали еще один смысловой пласт, опрокидывающий все теории, — мы просто шли к... «чему-то». Мать не строила теорий: Она шла, говоря, что дорога открывается по мере продвижения, и все. Поэтому смысл обрастал коркой не в большей степени, чем река. Через век и через два можно будет окунуться в Агенду, и ее вода останется такой же светлой. Мы навесили красивый волшебный ярлычок «клеточное время», но что стоит за ним? До конца мы этого, наверное, еще не узнали. Возможно, это аналог времени, которое придумал человек, соединив траектории нескольких звезд и построив на них целый мир, — но мы-то имеем дело с другими звездами и новым миром. Старые звезды предвещали появление новых, а что предвещают новые? Мы совершенно не уверены, что слова «клеточное время» несут наш смысл.

Постепенно Мать понимала (самое замечательное здесь вот что: поскольку Она забывала все, опыты постоянно казались новыми, переживаемыми впервые, и мир каждую минуту был новым, неожиданным, будто заново рожденным — чистым, не отягощенным ни одним пятнышком прошлого... только клетки обращались в прошлое, очень давнее прошлое, к своей старой загадке): «Для клеток тела это переход от покоя инерционного происхождения, — неподвижности, порожденной в давнее время Инертностью, — к покою всемогущества. Трудный переход. Трудный для клеток. В отдельных участках сейчас как раз идет работа над ним, что не очень приятно». Движение клеток изменяется. Мы пережили бы подобные ощущения, если бы наше тело внезапно устремилось к «смерти». Время и состояние изменяются настолько радикально, что это равнозначно гибели всего мира. Как это осознать? Мать постигала процесс небольшими дозами, плохо понимая, действительно ли Она идет к смерти, или к чему-то другому. Видано ли, чтобы один вид переходил в другой... наблюдая за переходом? Вот такая ситуация. Нас почти пугало хладнокровие Матери. Мы можем сказать «пугало», потому что видели и ощущали все это. Ей случалось вовлекать нас в клеточное «движение», и честное слово... Чтобы пройти через это, нужно либо видеть в нем что-то забавное, обладая огромной иронией Шри Ауробиндо или чувством юмора Матери, либо отчаянно желать перемен. Только тогда никакой сбой не станет помехой. В 1969 году картина немного прояснилась (правда, неизвестно, картина чего). «Для того, чтобы сила быстро достигла тела, нужна полная пассивность: воздействию на любой участок тела предшествует абсолютная пассивность, то есть... Абсолютная степень инерции, понимаешь? Усовершенствование всего, что несовершенно в инерции». Мать бросила на нас взгляд: «Это особенно трудно для тех, кто обладает высоким уровнем интеллекта, очень трудно. Тело всю жизнь вырабатывало восприимчивость к разуму, что обусловило его послушание, пассивность и так далее, а теперь от этого надо отказаться». Тут мы и поняли сверхъестественное чудо Шри Ауробиндо, который управлял пишущей машинкой совершенно без участия Разума, с помощью одних клеток своих пальцев. Поток шел напрямую — тот самый поток, который направляет полет птиц и движение звезд.

«Чем это объяснить? — продолжала Мать. — Развитие через разум — постоянный и основной мотив любого, даже самого материального существа; в некотором роде это противоположность сна. А чтобы воспринять высшую силу, нужно, напротив, нечто эквивалентное неподвижности — неподвижность сна и абсолютное сознание. "Неподвижность", не знаю, как сказать... Как бы противоположность инертности. Благодаря этому я поняла, почему творение начиналось с инерции». Возможно, потому, что только первичная Инерция могла вынести сокрушительный Поток во всей его полноте? Отсутствие инерции, то есть сопротивление привело бы к взрыву(?). «Теперь, — продолжала Мать, — приходится возвращаться к начальному состоянию, пройдя сквозь все пласты сознания — через всю кривую... Такое ощущение, что одно тело открыто, восприимчиво, хотя бы отчасти преобразовано, способно постичь творение, то есть то, что мы называем "творением": узнать "как" и "почему" (два начала). Это нельзя ни продумать, ни прочувствовать, только пережить, — вот единственный способ" познания». А нам никак не удавалось постичь механизм «неподвижности» на человеческом уровне, и мы обратили внимание Матери на то, что любым высочайшим состояниям сопутствовало напряженное стремление, ощущавшееся даже в теле, что совершенно противоположно неподвижности. Это активное ожидание. Значит? «Что же делать, — спрашивали мы, — пусть все устанавливается само или нужно по-прежнему пребывать в активном ожидании?» — «Трудно сказать, — отвечала Она, — Я-то убеждена, что у каждого свой путь, но что касается этого тела, его путь — активное ожидание». — «Но ведь это не неподвижность!» — «Оно уже пришло к неподвижности, оно узнало способ». — «Это может быть одновременно? Одно и другое вместе?» — озадаченно спросили мы. — «Да, вместе...» Тут и возникает загадка супраментального, или клеточного времени. «Именно этого сумело достичь тело: полной неподвижности при напряженном ожидании. Пребывая в неподвижности без ожидания [то есть в чистой инерции], оно ощущает страшную тревогу, и мгновенно "пробуждается". В этом и состоит роль напряженного ожидания. Внутри тело абсолютно неподвижно, как будто все его клетки замирают [в клетках затихает дрожь]. Должно быть, то, что мы называем напряженным ожиданием, есть супраментальная вибрация. Я часто думаю об этом. Но стоит телу хоть на пять минут впасть в состояние инерции — неподвижности без ожидания — оно пробуждается от тревоги, будто ему угрожает смерть! Представляешь, насколько это сильно [здесь пролегает граница между смертью и бессмертием, — двумя близнецами, вся разница между которыми — в ожидании]. А для тела неподвижность — это... Да, оно чувствует, что напряжение высшей вибрации, вибрации истинного сознания настолько велико, что... равнозначно инерции неподвижности. Напряжение так велико, что для нас оно равнозначно инерции. Оно-то сейчас и устанавливается. Благодаря нему мне, точнее, телу (понимает теперь тело) стал понятен процесс творения. Я бы сказала, что все началось с совершенного, но бессознательного состояния, и от него надо перейти к совершенному сознательному состоянию. Между ними лежит несовершенство».

Новое время — это очень древнее время, ставшее сознательным. Протоплазма хранит память о первом толчке. Понять это может только тело.

Объяснение Матери действительно укладывалось в схему первого творения, согласно которой внешней неподвижности камня сопутствовало бешеное движение атомов: пассивность позволила Материи вынести невероятную Энергию, но при этом сообщила ей внешне неизбежный автоматизм. В конце кривой Мать находила изначальное «совершенство», имея преимущество в различии путей жизни и смерти; сложно было бы даже утверждать, что оно заключается в напряженном ожидании конечного продукта эволюции (Матери), если начальный продукт лишен как ожидания, так и сознания — в сердце атома есть сознание, оно лежит в основе любой формы движения: само движение является признаком ожидания; глубинное ожидание подталкивает всю эволюцию; но лишь только появляется «форма», хотя бы форма атома, Поток замирает. Это ожидание, так сказать, «для себя»: так ребенок прижимает к груди куклу: «Это мое», — и воля или рефлекс сохранить частицу Потока «для себя» — истинный образ Инерции, подобия или карикатуры бессмертия. Здесь начинается смерть. Какая-то вещь захватывает частицу потока и не желает ее уступать. Поэтому, для того, чтобы перейти к высшей форме или к высшему ожиданию, приходится каждый раз ломать старую форму. Инерция есть устойчивость формы: застывшее, отлитое в стереотип движение, желающее вечно пребывать в одном и том же состоянии. По этой причине каждая форма кричит: «Нет-нет-нет». Любая форма представляет собой великое НЕТ, страшащееся потерять жизнь, упустить ее через мельчайшую пору, малейшую дырочку снаружи, и всячески изворачивающееся в попытках выстроить себе стенку из электронов или чего-то другого и сохранить эгоцентрическую гравитацию. Инерция — воплощенное НЕТ. Смерть привязана к этому «нет». И то же самое Движение может творить бесконечную жизнь... если позволить ему литься свободно, если вещи, говорящие «нет», найдут тот же покой и ту же устойчивость в открытом безграничном пространстве, а не в замкнутом углу. Воистину, смерти нет: есть разные состояния. Должно измениться состояние Материи. Нужно обнаружить ДА Материи. Тогда от инерции мертвого ожидания, погребенного в собственном коловращении, будто в темной вечной могиле, мы перейдем к живому, открытому ожиданию, включенному во вселенское движение, быстрота которого компенсирует плотность любой электронной стенки и неподвижность могильной вечности. Только Сверхразум, клеточное время, могут придать атому недостающее качество, которое так отчаянно пытается открыть в нем эволюция: неподвижность в непрерывном движении. Неподвижность, не чреватая смертью. Весь путь эволюции ведет к обретению такой безграничности, когда ни одна форма не будет служить могилой.

Возникает вопрос: не ищут ли ученые, снимающие с Материи слой за слоем, открывающие в глубине ядра все более мелкие и «устойчивые» частицы[15], фундаментальную единицу, присутствующую везде, плотную, золотистую, не имеющую дыр и живущую во времени, за которым не поспевают микроскопы, где беспредельная скорость движения сливается с неподвижной мгновенностью вечности? Неоткрытая часть атома. Вероятно, тело найдет ее раньше ученых.

Задача состоит в том, чтобы узнать, способна ли Материя говорить «да», так сказать, расслабляться, не распыляясь, отдаваться без сопротивления, без удержу, грозному Движению — то есть быть безграничной и в то же время заключаться в некотором теле и некоторой форме. Этому клетки Матери учились на протяжении десятилетий. Именно такое изменение времени и состояния должно в конце концов преобразовать Материю, которая, не пропуская Поток и засыпая в ложном покое смерти, превращается в отвердевшую, застывшую корку. У Материи своя вечность, и она должна обнаружить ее; тогда ей не придется умирать, сжиматься до состояния смерти. Опыт такой вечности приходил к телу Матери: «Оглядываясь на череду прошедших дней, я могу так описать опыт тела: в некоторые моменты оно некоторым образам находится в сознании бессмертия, но потом, поддавшись влиянию (а иногда по старой привычке), возвращается в сознание смерти, и тут... Возвращаясь в сознание смерти, оно испытывает ужасную тревогу, которая проходит лишь когда тело вновь обретает истинное сознание. То есть оно то здесь, то там [Мать помахала рукой, изображая бесконечный переход от одного сознания к другому]. А другое состояние, состояние бессмертия, неизменно спокойно и тихо, но... Будто бы волны бегут с такой бешеной скоростью, что кажутся неподвижными. Вот так: внешне ничего не колышется, а движение колоссальное».

Клеточная вечность в бешеном движении.

«Подвижная неподвижность», как говорила Мать.

Итак, Она закрывала глаза и, застыв с ложкой в руке, отправлялась к «свету, который делает массу вещей»: бесчисленное настоящее, заключенное «во всем», — что совершенно не вязалось с окружающей Ее жизнью, где наблюдали за каждым движением Матери, где от Ее тела постоянно что-то требовали: сделай то, сделай это, подпиши там, подпиши здесь, — иными словами, тысяча лживых по большей части действий. Ее даже заставляли принимать лекарства от странной вечности, которую некоторые (точнее, многие) принимали за симптом старения. «Тело начинает спрашивать себя... Начинает спрашивать себя, какие отношения у него будут с вещами, как сложатся отношения нового сознания со старым сознанием тех, кто останется людьми?» Она сказала это в начале 70-х годов. Ровно семнадцать лет назад Она задавала тот же вопрос маленьким подопытным бунтарям(?) на Площадке для Игр: «Возможно ли, чтобы тело изменилось, а его окружение осталось прежним? Какими будут ваши отношения с другими, если вы так сильно переменитесь?.. Кажется, что измениться должен весь мир, хотя бы отчасти, чтобы можно было продолжать существование»[16]. Вопрос вставал все острее — кто следующий? Нужно было победить НЕТ не только в Ее теле, но во всех окружавших Ее телах: «Существует задний план (дело в основном в нем)... задний план бессознательного отрицания, он стоит абсолютно за всем. Он везде: мы едим, дышим, слыша постоянное отрицание... Для того, чтобы преобразовать мир, требуется колоссальная работа».

А у нас в ушах звучали слова Шри Ауробиндо:

 

Упорный бессловесный отказ в глубинах Жизни,

Тупое «Нет» у истока вещей[17].

 

Что должно произойти?

Куда, к какому невозможному положению в людской среде вела клеточная вечность? Удастся ли ей разрушить отрицание, рудимент начальной Инерции, и можно ли изменить частицу Материи, не изменив всю Материю?

А может, она вела к другому, еще более глубокому смысловому пласту, где ДА и НЕТ, бессмертная Жизнь и Смерть вместо того, чтобы бороться, превращаются в нечто третье?

 

 

Вопрос терпения

 

Мать не знала, как это ни обидно, ничего не знала. «Почему мне не подскажут, что будет, не знаю. Наверное, для того, чтобы приучить к пассивности». Может, дело в том, что мы не знаем, с чем бороться: мы говорим «смерть», но что стоит за этим? Возможно, нет ничего «против», а все препятствия — лишь средства, шаги, последовательно ведущие нас к последней загадке, и все они направлены только на то, чтобы разжечь огонь стремления, открывающий последнюю дверь.

В настоящий момент смерть олицетворялась для нас твердостью Материи, влекущей за собой медленное разрушение формы. Однако приходили новые, очевидные и убедительные опыты, укладывавшиеся в ту же схему: «Тело предельно ясно и точно чувствует, что, ощутив себя, — себя и мир в отношении к себе [это старая эгоцентрическая позиция], — оно падает в яму, а ощущение действия силы, сознания, дает этому [твердости тела] лишь относительную реальность. Тело прекрасно понимает и постоянно видит это с точностью до мельчайших деталей: как только сила ощущается "чем-то другим", появляется боль, одно не идет, другое расстраивается, — мир становится сложным и совершенно гнусным. А когда оно совершает некоторое движение... (как объяснить?) Обратное конденсации... Сознание словно растворяется, границы стираются, исчезают, тело становится гибким, и боль проходит — физически проходит. Тело догадывается, что твердость материи — это иллюзия, которая может... отступить».

Спрашивается, не должно ли движение «растворения сознания» — в некотором роде ускорение сознания, — пересилить движение, удерживающее Материю в смертном состоянии? С другой стороны, быть может, старая Материя растворяется, не в силах вынести изменение движения? Мать этого не знала, Она ощущала процесс растворения, но... «Забавное впечатление: будто исчезают не то чешуйки, не то деревянная кора, не то черепаший панцирь. То, что представляется людям материей, — лишь окостеневшая оболочка, которая должна отпасть, потому что она не обладает восприимчивостью. Но это тело [Мать коснулась своего тела]... Оно пытается, пытается... Ох! Как любопытно! Любопытное ощущение. Если бы оно удержалось надолго, чтобы все успело раствориться, тут бы и началось».

Удержалось надолго.

Та же проблема: время. Видимо, некий род клеточной вечности пытался установиться в теле Матери, и процесс изменения состояния ускорялся. «В истинном состоянии не бывает трения... Тело само чувствует, что ему нужно научиться жить в вечности», — говорила Она после 1962 года. Да, но дадут ли ему время для вечности?

Или все-таки каталептический транс?

Проблема обострялась: «С ростом истинного сознания все более чисто ощущается пластичность и текучесть. Видимо, окостенение происходит от недостатка сознания. Не только в теле: мне кажется, что во всем. С установлением нормального состояния сознания появляются гибкость и текучесть, полностью изменяющие природу субстанции, и сопротивление зависит лишь от бессознательного; оно пропорционально степени бессознательности. Внешняя материальность — продукт степени бессознательности... [Вот это особенно интересно. Мир, в котором мы живем, Материя, в которой мы живем, приобретают плотность и твердость по причине отсутствия сознания — и только. Получается нечто вроде иллюзии реальности. Иллюзии плотности.] Что касается тела, интересно, что все яснее чувствуется рудимент, лишенный сознания. Некоторые пласты до сих пор хранят следы прошлого: минерального, растительного, животного царств. Полностью сознательная часть клеток полна света, но... Впрочем, стоит лишь посмотреть [Мать коснулась кожи на руке, ничуть не изменившейся на вид], и кажется, что она уже не такая плотная, хотя внешне выглядит абсолютно так же. Люди, обладающие внутренним видением, могут что-то увидеть, но лишь благодаря ему. Новый способ существования станет явным лишь для того, кто обретет супраментальное видение». Однако так называемое «внутреннее» или супраментальное видение вполне материально, ведь Мать видела физические факты: «Все вещи я вижу материально, хотя для других они невидимы. Тем не менее, они материальны. Странное состояние...» Мы постоянно возвращаемся к двум мирам Материи, вложенным друг в друга: иллюзорная, плотная, бессознательная скорлупа, и второй мир. Мы обращали взгляд к Матери: рост нового сознания, новое видение, новое тело, — все можно осознать, но «рудимент»? Он был как загадкой, так и мостом. Может быть, иллюзия развеется, и старые тела обратятся в пыль — много получится пыли.

Мать как будто услышала наш вопрос: «Пока еще не ясно до конца, какой будет судьба этого рудимента... В расхожем представлении его участь называется "смертью ": клетки, не способные перейти в состояние пластичного сознания, подвергнутся отторжению. Но судя по тому, как происходит работа, четкой грани между группами сознательных и несознательных клеток нет: различия в состоянии частей существа неуловимы или почти неуловимы. Следовательно, возникает вопрос: где, что, когда и как произойдет?.. Эта проблема становится все сложнее. Правда, мне кажется, что какой-то довесок есть, но отбрасывать его не стоит: он пока сомневается, медлит, находится в затруднении, старается, — а большего от него и не требуется. Беспорядок или боль в каком-либо участке не сопровождается дрожью и волнением, — клеткам не нужны доктора и лекарства, ничего подобного: только просьба... Призыв "О, Господи". И все. Потом ожидание. Обычно боль уходит за несколько секунд. Все осложняет вмешательство извне — мысли, невежество, впечатления, масса бурлящих вокруг впечатлений. Как правило, вреда от них не бывает, но иногда они производят шок. Это несколько мешает. Я словно сгибаюсь (не от усталости и не от потери равновесия, материальной причины этому нет); кажется, будто настоящая (точнее, принадлежащая прошлому) часть моего тела уменьшается, а я, мое сознание, напротив, обширно, велико и могущественно... Не знаю, как объяснить, но ощущение очень любопытное. Словно тащишь за собой старый груз, но не из-за нежелания тела: просто это тяжело и поэтому требуется время. Часть тела будто отстает». Время, вечно это время.

«Мне хотелось бы знать, — продолжала Мать. — Меня начинает занимать такая проблема [за всем у нее вечно стояли улыбка и юмор]: неужели этот остаток... Нет, вопрос не в этом, вопрос во ВРЕМЕНИ. Со временем (Шри Ауробиндо говорил о трех столетиях) ВСЕ изменится. Привычки подсказывают самое простое решение: взять и выбросить эту ветошь — "Уходи, мне такого не нужно". Это отвратительно. Если что-то происходит недостаточно быстро, от него избавляются: мол, уходи! Уходи и разлагайся на здоровье! Это отвратительно. Я чувствую атмосферу: коллективную мысль. Люди пишут: я надеюсь, что вы проживете долго! И тому подобные обычные глупости. Это... осложняет обстановку. Я смотрю на это тело, а оно иногда говорит (когда непонимание слишком велико, когда окружающие совсем уж непонятливы): "Ах! Пусти, я пойду" ("оно", то есть, бессознательное, слишком бессознательное и пока недостаточно восприимчивое), — оно говорит: "Ну пусти меня, будет еще хуже, пусти, я пойду". Но в нем нет ни усталости, ни отвращения. А я отвечаю: "Нет-нет!" [Мать произнесла это так, словно обращалась к ребенку.] Это вопрос терпения, верно?..»

 Чьего терпения? Ее или окружающих?

Но не могло быть и речи о том, чтобы позволить старому рудименту рассыпаться в прах.

«Вопрос времени... Что же будет?.. Не знаю, посмотрим. Во всяком случае, ты узнаешь. Ты скажешь им: все совсем не так, как вы думаете!.. [Мать иронически посмеивалась, видимо, представляя себе "учеников".] Я бы сама сказала, но они меня не послушают! Не знаю. Я не знаю, что будет. Что будет? Вот ты знаешь?» Тут мы взглянули на Нее с такой уверенностью! — «Когда-нибудь придет триумф». «Когда делаешь что-то в первый раз, никто не может объяснить».

Она была одинока, слишком одинока.

Между разложением и иным.

Одним февральским утром 1970 года Мать неожиданно заметила: «Любопытная вещь: я не сплю и не бодрствую. Ни то, ни другое. В кресле или в кровати — безразлично, я испытываю новое состояние... Это нечто другое. Я не сплю! Что это такое? Не знаю. Тут есть нечто... Возможно ли?.. Я не выхожу из тела. Может быть, тело изменилось? — не знаю. Все совсем иначе...»

Возможно ли?

Новое состояние Материи...

Последняя тайна Матери.

Все условия были ясны, осталось только неизвестное.

Матери 92 года. Осталось еще три.

 

 

XV

ВЫСШИЕ ВРАТА

 

С тех пор как маленькая девочка летела на камни в лесу Фонтенбло, разговаривала с питоном, слушала историю мумии в Музее Гиме и разглядывала сквозь страницы книжки Историю Жизни, казавшуюся ей знакомой чуть ли не до последней картинки, было пережито очень многое: чудеса Тлемсена, головокружительные падения, путешествия вне тела, первое вхождение в смерть, озарение импрессионизма, атомная революция, революции, прокатившиеся от долины Янцзы до Москвы, затем потайная дверь, где висела лиана «верности» — долгой, безграничной верности земной истории, древнему пути Материи к своему высшему воплощению. Через все эпохи, все страдания, светлые и темные периоды, коридоры Фив и башни Палаццо Дукале шел вечный поиск мира, который будет истиннее, шире и свободнее, в котором не будет ни границ, ни религии, ни полиции, который станет «солнечной дорогой» земли: «Слышишь, не надо страдать». А на вершине лесенки, ведущей на большую белую веранду, — Тот, кто сказал: «Мир готовится к новой эволюции». И Мать уходила в самую глубину темницы Материи, двери которой Она так хотела отворить для людей, в башню со светлым ковром, где ее осаждала старая боль мира, цепляющегося за свою Ложь и свою темноту. Она смеялась, глядела широко открытыми неподвижными глазами на преобразившуюся землю, задыхаясь, говорила странные вещи, дергала за нить, отчаянно пытаясь заставить услышать себя с другой стороны — фантазии?.. «Эта фантазия мне нравится больше вашей», — отвечала Она провозвестникам смерти: тем, кто верит в могилу, в науку, в вечное заключение. О! Как хотела Она подарить людям, отдать земле свою собственную созидательную силу, свое «воображение истины», вырвать у Материи ее чудо — чудо Истины, поскольку другого нет. И во всем, сквозь все — добро, зло, малое, великое, и белое, и голубое, и черное, и всевозможную боль мира — любить навсегда.

«Во всяком случае, мы попытаемся».

 

 

Отмирание старого способа

 

Надо сказать, что Мать потерпела неудачу не в большей мере, чем эволюция. Осталась только одна непонятная нам пока вещь, одно неизвестное условие. Может быть, она еще не проявилась, не проклюнулась, как цыпленок в скорлупе. Или как гусеница в коконе. Как человеку, никогда не видавшему, как вылупляется из яйца цыпленок, представить себе, что в оболочке из кальция сидит птица? До сих пор мы едва прошли путь от неандертальцев до пещерных людей, от голого скалистого утеса до первого цветочка лаванды. Секрет в том, чтобы разгадать, что спрятала эволюция там, в этом яйце. Неизвестное заключается там, в последних годах жизни Матери. Это мы и хотим разгадать. Ведь, по сути, это секрет не Матери, а наш — секрет вида, который движется к... тому, что искала Мать.

«Странное состояние», — говорила Она. Нам остается только вести «клиническое наблюдение» за развитием феномена и ловить, не донесется ли случайно шепот из грядущего. По результатам медицинского обследования Ее признали бы слепой и глухой: недоступный мир, непроницаемая скорлупа Материи. Для любого из нас такое тело стало бы живой могилой, а Она слышала любое наше слово и лучше нас замечала мельчайшую вибрацию нашего существа или окружающих предметов, сообщавших Ей о своем местонахождении; Она уже почти не ходила, но при этом путешествовала по всей земле; Ей была знакома боль каждого тела и известно все происходящее в мире и его окрестностях. Она перестала спать, как спим мы, с трудом принимала пищу, но все же вокруг Нее витала огромная энергия; со стороны казалось, что Она находится в старческом забытьи, но Она с кристальной ясностью видела все, понимала все, улыбалась, закрыв глаза, всем нашим глупостям или чистому проблеску огня; лишившись памяти, Мать тем не менее безошибочно совершала каждое действие, четко различала в каждом искренность и лицемерие, знала все обо всем каждую минуту. Замкнутая в себе, ничтожная, истаявшая до толщины скорлупы Материя являла собой парадокс сознания, видения и широты восприятия. Торжество сознания над Материей, а может, конечный продукт долгого эволюционного процесса; казалось бы, остается только вылететь из кокона и развернуть крылья бессмертного сознания, обнимающего всю землю и пространство вокруг нее — кого в этой ситуации может волновать судьба пищеварительного тракта? Кто станет терпеть бесчисленные немощи тела, скрюченного до такой степени, что ему трудно даже вытянуться на кровати, тогда как достаточно одного вздоха, чтобы прервать связь: Она прекрасно умела «умирать» по собственной воле. «Любой на твоем месте уже сто раз ушел бы, — сказали мы Ей однажды, — а ты остаешься здесь и терпишь». Бесспорно, это был совершенно нечеловеческий поступок. И все из-за какой-то скорлупки. «Скорлупа» — наша земная оболочка — была ставкой в эволюционной борьбе: торжество сознания над Материей или торжество сознания в Материи?

Мать подошла к последнему, минеральному или атомному слою, первоистоку скорлупы и вообще любой оболочки: Она увидела зарождение мира, повторившееся в Ее теле, ощутила, как впервые отвердевает Материя; тоненькая шкурка плыла в потоке бешеной и будто неподвижной Энергии, впитывая ее. Это «проникновение» на вид и по ощущению было сравнимо разве что с растиранием в порошок, истолчением в ступе, разложением заживо; возможно, нечто подобное происходит в наших циклотронах, и вынести его помогало лишь своего рода «растворение» телесного сознания, расширившегося до размеров вселенной. Расслабиться на секунду, хоть на миг провалиться в то, что Она определяла как «дыру» — в самосознание тела с его «я двигаюсь», «я ем», «я говорю» — было равнозначно падению в ад и разложению заживо. Больше не существовало непроницаемых слоев бессознательного, защищающих от «натиска воздуха и огня»[18], если воспользоваться словами Шри Ауробиндо: только чистое, не спрятанное за крепостной стеной тело, возможно, само игравшее роль последней стены в процессе трансмутации. С другой стороны — физическое универсальное сознание, иное состояние, невыразимый способ существования, над которым не властны законы могилы, которому не нужны ни глаза, ни уши, ни память, ни даже само тело, для которого телесная боль утрачивает реальность — можно назвать это другим временем, «подвижной вечностью», скрытой внутри атомной оболочки или за ней: это иное состояние материи под отвердевшей коркой. С одной стороны — дыра, где таятся смерть и боль, с другой — универсальная жизнь, где боль невозможна. «Странная жизнь», физически протекающая одновременно на двух уровнях, парадоксальное раздвоение: «Жизнь этого тела — просто чудо, — говорила Она в апреле 1970 после ряда сердечных приступов. — Понимаешь, будь все иначе, любой бы умер. Если 6 ты только знал, какие странности происходят! Ставшее сознательным тело говорит: "По правде, разница будет только для других" [если Мать "умрет"]. Для меня же... Они верят в иллюзию смерти только потому, что оно [тело] исчезает; и даже это [тело] перестает понимать, что истинно! Для него истина должна заключаться в материи, но даже тело до конца не знает, что это такое! Есть и другой образ существования. Тело думает... Оно подозревает, что старый способ уже не годится, и задается вопросом, как существовать дальше. Забавно: иногда налетает, как ветер, а потом опять пропадает. Открывается новое зрение, новое осязание, новый слух. Что-то приближается, а потом пропадает». Новый способ функционирования начал проявляться уже давно, но для Матери каждый раз он становился открытием. «Тело испытывает страдания, причем очень странные страдания: оно стонет, буквально стонет, будто от невыносимой боли, и при этом говорит: "Ах! Вот оно, блаженство! " И стонет! Понимаешь, все вместе. Все зависит от небольшого... как будто усилия воли, только не воли. Я правда не знаю, это что-то новое». «Что-то» уводило от одного состояния к другому, из одного времени в другое. «Тело стонет, говоря, что страдает, но от чего-то боль исчезает; "блаженства " в нашем понимании нет — это состояние нам не знакомо, оно другое. Другое. Необыкновенное. Новое, совершенно новое...» Новое состояние Материи. «Очевидно, это уже не то телесное сознание, что прежде. Не то: иная взаимосвязь, иная речь, иной слух... И это еще не, о!.. Это еще далеко не все, мы лишь стоим на пути. Божественное присутствие — совершенно замечательная вещь, потому что, насколько я понимаю этот опыт, если бы мне время от времени не открывался настоящий смысл происходящего, жизнь превратилась бы в непрерывную агонию — отмирание старого способа существования. Естественно, существует опыт йоги, но тело... Это непрекращающееся чудо. Выносить такое состояние можно было бы не больше нескольких минут. А оно тянется и тянется...»

И протянется еще три года.

Три года непрерывной агонии, в которой постепенно и незаметно, хотя и непреодолимо, рождалось новое состояние Материи — уже не жизнь в нашем понимании и не смерть в нашем представлении; не время в нашем исчислении, не вечность сна; не страдание, способное лишить чувств, и не блаженство мудрецов, избавляющее от чувств другим способом; не Материя, смерть которой может произойти от сердечного приступа, и не ее отсутствие, не плавание в запредельном... Другое. Совершенно новое состояние.

Оболочка оказалась меж двух миров или в двух мирах одновременно. Мать произнесла еще несколько загадочных слов: «Мы считаем, что это [тело], внешняя оболочка важнее всего. Так считает обычное сознание. Очевидно, тело изменится в последнюю очередь. И обычному сознанию представляется, что так произойдет потому, что оболочка важнее всего: ее изменение станет последним доказательством! На самом деле, это совсем не так! Не так. Гораздо важнее изменение сознания [смена позиции во времени]. Отсюда проистекает все остальное. Ну а мы скажем: "Вот! Дело сделано", — когда в нем [теле] произойдут видимые изменения. Это неправильно: дело уже сделано. Это [тело] — лишь второстепенное следствие».

Нас переполняли вопросы. Что в новом состоянии играет настолько решающую роль, что изменение оболочки отступает на второй план? Неужели внешняя трансформация — то есть трансформация земной видимой Материи — теряет смысл по сравнению с новой данностью? Разве «трансформация» — это не... другое?

 «Если б знать, что это такое, — говорила Мать за десять лет до этого, — дело уже было бы сделано!» — возможно, теперь Она подходила к стадии, на которой становилось понятно, что это такое.

Что же касается нас, то мы ничего не понимали.

Может, Она согласится дать нам ключ к последней тайне?

 

 

Тайна противоречия

 

Клинические наблюдения продолжались.

Парадокс рос и становился все острее. «Тяжело. Англичане сказали бы: "It's not a joke". Все дезорганизуется, все приходит в расстройство. Разумеется, этот процесс ведет к какой-то высшей организации... Только no-старому больше ничего не получается. Тело не принимает пищу, не... Очень странное ощущение: нарушаются все прежние взаимосвязи как внутри тела, так и снаружи... Что-то ушло. Время от времени, знаешь, будто легкий ветерок набегает... Не выразить, что это за прелесть. Неудовольствие, не радость, а... Ни на что не похожее дуновение — прелесть. А через минуту все пропадает. Тело неожиданно погружается в светлый, совершенно замечательный покой, а через минуту — страшная боль. И так постоянно. Тело как бы отождествляет себя со всем окружающим. Не скажу, что это очень приятно, но ничего неприятного тоже нет... Очень странное ощущение жизни. В один миг чувствуешь себя в полной независимости от чего бы то ни было, и становишься выражением... Как бы сказать? [Мать улыбалась] выражением Господа и не зависишь ни от чего; а минуту спустя ты — всего лишь полусознательное движение среди общей полусознательности и это очень неприятно. В какой-то момент мир кажется таким... отвратительным, что хочется выть — и правда, если не взять себя в руки, начинаешь кричать; а другой раз все так спокойно, что кажется, будто входишь в вечность. И тут понимаешь, что от тебя требуется всего лишь сохранять спокойствие!» «Слава Богу, — говорила Мать, — что у меня нет склонности к умопомешательству». Здоровые хромосомы Матильды. «На это накладывается сознание всего того, что думают люди; того, что они думают об этом... О! Как это печально».

Мать говорила, что перемена произошла, но очевидно, что сделано было еще не все (!). Неужели? Переход от одного состояния к другому становился все короче, противоречие ускорялось, если можно так сказать, подобно электрическом разряду, пробивающему темноту то в одном, то в другом направлении, и опыт, казалось, направляет его в определенную сторону, к скорейшему разрешению. «Опыт показывает, что достаточно малейшего смещения, малейшего необъяснимого изменения, и ты испытываешь божественное блаженство, но если все остается в точности как было, это просто пытка! И так постоянно. В иные моменты тело готово выть от боли... происходит ничтожное, почти невыразимое изменение, и наступает блаженство. Боль превращается... в другое, в ощущение чудесного Божественного присутствия повсюду. А тело, будто на тренировке, все время переходит от одного состояния к другому, сознание разрывается между двумя состояниями. Все вибрации страдания поддерживаются массой общечеловеческого сознания — это так!» Что-то в мире поддерживает страдания и, видимо, нуждается в них. Однажды (как обычно), когда Она мучилась зубной болью, которую Ей удалось «уплотнить», остановить, притупить — «Кто-то подошел с мыслью: "О, бедная Мать, как она, должно быть, страдает", — боль моментально вернулась!..» Вот именно, Она должна страдать. Очевидно, клетки постоянно сообщаются друг с другом. И в то же время в противоречии постепенно проступало решение: «Тело переходит от одного к другому, — продолжала Она, — а иногда оба состояния наступают вместе. И тогда обыденные вещи (и вообще жизнь) кажутся безумием. Нет никакой существенной разницы между тем, что люди считают безумием, и тем, что они называют разумным. (Во всяком случае, их различие смехотворно!) В этом мире все ощущения приходят одновременно, поэтому рассказать о нем невозможно. Одновременно переживается множество опытов, а способность выражения остается прежней, то есть недостаточной. Над этим "переходом " приходится работать постоянно: не остается ни мыслей, ни чувств, ни даже ощущений, это некое, ни на что не похожее перемещение в полной неподвижности!»

Феномен обрисовывался все яснее: вероятно, из самого противоречия рождалась клеточная вечность, или некий род клеточного времени... и это порождало сомнения в том, правы ли мы, считая, что существует мир страданий и смерти и «истинный мир» вечного блаженства — возможно, оба сливаются в некий третий мир, третье... непонятное состояние? Оно должно существовать в теле, в Материи; речь идет не об эфемерном, а о зубной боли и умирающем или кажущимся таковым теле. Это состояние представляется противоположным тому, что мы называем естественным, известным нам в природе состоянием, и тем не менее оно принадлежит физическому миру. Может, это новая физическая Природа? Мы знаем, что физическая природа рыбы и физическая природа человека — разные вещи, но все же это одна и та же Природа. «Все функции, осуществлявшиеся естественным образом, в соответствии с природными законами, прекращают работать — раз, и все! Приходит то, что я называю Божественным (наверное, это Шри Ауробиндо называл Супраментальным), оно приходит из завтрашнего дня, и только в тот момент, когда все расстраивается, когда уже совсем ничего не получается, оно соглашается вмешаться. Переходить к нему не очень приятно. Резкие боли, невозможно есть, невозможно... И так далее... Видимо, нужно было, чтобы кто-то это перенес!» Она совершала переход — неизвестно какой, к чему, во что. Что может куколка сказать о том, как получается бабочка? Кстати, куколке совсем неплохо в коконе, а каково совершать такой переход с открытыми глазами, без всякой спячки?.. Иногда мы пытались задавать Ей вопросы (но все меньше и меньше, так как у нас сжималось сердце), нам хотелось знать, что все это значит: «Но я не знаю! — восклицала Она. — В моем теле идет процесс». Это была правда. «Оно чувствует, что происходит преобразовательная работа. Временами ему кажется, что это невозможно, что такое существование невыносимо, а затем, в последний момент, приходит что-то, и приходит невиданная в физическом мире гармония. По сравнению с ней физический мир кажется кошмаром. Но она продолжается недолго. Ощущения становятся все яснее, светлее и богаче. В самом деле, как будто проглядывает новый мир».

Мы были вынуждены сказать, что нам это непонятно. Начальное состояние — да, оно известно; конечное тоже можно себе представить. Но как происходит переход, каков механизм образования нового состояния? Можно лишь отметить, что «Это соглашается вмешаться», только когда все окончательно расстраивается. Видимо, необходимо, чтобы в куколке все пришло в расстройство, для того чтобы появилась бабочка. Нужно, чтобы в ней проявилось серьезное противоречие. И что происходит при этом противоречии? — Неизменное движение в сторону уплотнения и «вечности» (быть может, это форма спячки для трансформации человека, переживаемой с широко открытыми глазами). Что это, фокус, помогающий совершить переход, или само новое состояние? Нам не дает покоя мысль о старом теле. Оно, как нам кажется, должно пройти и обязательно пройдет — трансформацию, поскольку не создано для роли ветхой закосневшей оболочки, но прежде всего должны измениться условия его «дыхания» — одному физическому способу дыхания соответствует одряхление и смерть, а другому — жизнь без смерти и одряхления. Если второй способ, иная дыхательная среда, установится в физической Природе (иной способ дыхания подразумевает не смесь кислорода и азота, а нечто новое), тогда проблему трансформации можно считать решенной, она произойдет как «побочное следствие», как говорит Мать, постепенно и совершенно естественно. Нам вспоминаются мексиканские аксолотли, слепые и бесцветные существа, представляющие собой нечто среднее между рыбой и червяком. Они обитают в высоких горах Мексики и водятся в грунтовых водах глубоких пещер. Они размножались и умирали, наверное, в течение долгих веков, пока однажды ученые не привезли несколько аксолотлей в качестве подопытных образцов в лабораторию. И тут, к всеобщему изумлению, в новой обстановке эти червяки за несколько дней приобрели окраску и превратились... в саламандр (получивших название амблистом), которые стали нормально размножаться. Так обнаружилась поразительная вещь: аксолотли были личинками, которые жили, умирали и размножались, не выходя из состояния личинки; стоило изменить среду и порочный круг разорвался: личинка превратилась в другое существо, которое стало жить и развиваться по своим законам. Стоило лишь изменить среду. Воздух. И меняется все. Нужно создать новую дыхательную среду (это образ, но достаточно конкретный). Может быть, эта самая новая среда пыталась проявиться и установиться в Материи с помощью того участка, который представляла собой Мать. Нечто вроде воздуха с новым составом, предназначенного для тех, кто вышел на уровень сознательного ожидания — дыхание обязательно подразумевает ожидание! Ожидание особого свойства должно открыть людям дорогу или окно, сквозь которое прорвется новый физический воздух. Разумеется, это не физика азота, но по сравнению с затхлым воздухом, которым мы дышим, с тем воздухом, который мы, как домашние рыбки, поглощаем в нашем мутном аквариуме, это физический воздух.

Не это ли происходило в теле Матери?

Чьими личинками являемся мы?

Может, резкое, мучительное, адское противоречие станет инструментом создания нового способа существования и дыхания? Однажды в 1970 Она поделилась с нами следующим замечанием: «Получается очень интересно. Я провела ночь со Шри Ауробиндо и услышала множество объяснений. Благодаря ему я поняла массу... совершенно невероятных вещей. Он детально показал мне разницу между двумя сознаниями и очень четко и ясно объяснил мне, наряду с прочим, в чем причина болезней, беспорядков и конфликтов материального мира; дело в том, что существуют два движения — одно ведет к постоянству (его можно назвать стабильностью), другое к трансформации — в изначальном сознании оба движения сливались воедино, и между ними не было противоречий. Шри Ауробиндо показал мне, как произошло разделение, ставшее причиной смерти. Все дело в том, что они не могут прийти к согласию (могут, но не умеют); первое — принять движение трансформации, а второе — стабильность...» Иными словами, это в некотором роде Вечность и Грядущее, прогресс и неподвижность. «Когда необходимой гармонии между ними нет, равновесие нарушается, и существо, вещь, что угодно умирает. Если хоть раз пережить опыт, это становится так ясно, так очевидно!.. Можно утверждать (почти что утверждать), что если они найдут равновесие в параллельном существовании, восстановится божественное. Оно присутствует в нас, но у нас нет согласия с ним».

Мы вновь сталкиваемся с супраментальным, клеточным временем, в котором совершенная неподвижность сочетается с бешеным движением. Это и есть то телесное состояние, среда, пытавшаяся установиться в теле Матери вопреки, а, возможно благодаря острым противоречиям, которые ежеминутно грозили увлечь ее в пропасть смерти. Это и было другое дыхание.

И однажды тайна противоречия (которое мы принимали за переход в «иное состояние», в «блаженный» мир), обернулась — или нам только показалось(?) — условием или даже средоточием нового состояния, упразднив необходимость перехода в другой мир! Когда-то мы, исходя из собственного опыта, психологически повторявшего путь Матери, жаловались Ей: «Чем дальше, тем больше я нахожу в себе противоречия, острые противоречия. Такое впечатление, что все это непреодолимые преграды». Она ответила нам: «Непреодолимых преград не бывает. Это просто означает, что нужно идти или вглубь, или выше, туда, где все соединяется. Происходит так: крайности расходятся до тех пор, пока не обнаруживается место их слияния. Нужно идти или глубже, или выше (что одно и то же). Все наши старые способы познания никуда не годятся. Все наши ценности больше ничего не стоят. Мы стоим на пороге чего-то совершенно чудесного, что нам пока не удержать. У меня никогда еще не было настолько острого ощущения, что я ничего не знаю, ничего не могу, что я... Ужасные противоречия нагромождаются друг на друга, и я знаю, знаю (это не слова, а уверенность), что причина состоит в том, что я не умею найти место, где... они соединяются и приходят в гармонию. Любопытно, почти одновременно — почти одновременно — я чувствую мучения и блаженство. Вот».

Сомнений нет, новое состояние — это не мучения и не блаженство, не добро и не зло, не жизнь и не смерть... а что-то другое, заключающее в себе все это и образующее новую субстанцию, новое существо, новый воздух. Все наши ценности — ценности куколки — медицина, мистика, мораль, законы и наука — не стоят ничего, потому что они раздуты и преувеличены. Даже сама идея трансформации вполне может оказаться плодом человеческого воображения... Существует иной воздух. Иная среда. Где-то все сходится воедино. Мы несем в себе противоречия, которые приведут нас туда. Мать тоже носила их в себе.

Удастся ли Ей найти место, где происходит слияние земных противоречий, где смерть примиряется с жизнью? Место, где они, соединяясь, превращаются во что-то новое, в искомое третье состояние. В том состоянии трансформация будет совершаться не индивидуальным волевым усилием, а станет естественным следствием определенного способа жизни или способа дыхания. Как у аксолотля в новой среде. Лет за сорок до этих событий, в 1930, Мать говорила: «Истинно то изменение сознания, которое изменит физические условия в мире»[19].

 

 

Угольный пласт

 

Затем последовали сильные удары.

Поистине, направленное уничтожение.

Как будто прямо в Ее теле открывался переход.

Первым ударом стал уход в августе 1970 Ее личной помощницы, верно прослужившей много лет. Годом раньше Она потеряла своего улыбчивого казначея Амриту, затем Павитру, главного секретаря, одного из тех немногих, на кого можно было опереться. Она становилась все более одинока перед лицом заговора. Весь август 1970 года Ее тело боролось со смертью. Опять повторился кризис, случившийся в 1968, а до того в 1962 году: «Опыт тела, предоставленного самому себе...» Искать выход, как всегда, должно было тело. Каждый раз его заставляли забыть все, что оно успевало приобрести. Нужно было найти место, где все уже есть. Мы до сих пор слышим Ее прерывающийся голос (у Нее было поражено легкое, и Она все время кашляла): «Если я буду об этом помнить, когда все кончится, мне будет что рассказать. Только я не уверена, что запомню...» И спустя несколько дней: «Это маленькое тело — лишь точка, ощущающая, что через нее идет огромная сила, а оно такое жалкое, ни на что не способное, ничего не выражающее. И в то же время в нем сосредоточена огромная сила! Иногда ему с трудом удается ее выносить, понимаешь? Все переживается в сто раз сильнее... К тому же у меня болят ноги. Двадцать четыре часа в сутки никакого отдыха. Будь моя воля, я бы закричала... Ужасно... И тогда, в ту ночь я говорила себе: это и есть ад. Ужасно, ужасно. Не понимаю, почему мне пришлось пройти через это... Наверное, потому, что смерть — не выход! Кошмар». Она подходила к той точке, где смерть уже не была выходом. Потому что в Ее теле больше не было места смерти, забвению, когда «закрываешь глаза» и уходишь — куда идти? Она была в совершенном сознании, каждая клеточка Ее тела была совершенно сознательна, никакого «другого мира», забвения, места, куда можно было бы уйти, не существовало. Как это объяснить?.. «Это такой кошмар, мне хочется сказать: молись за меня». Господи...

Один из учеников, наделенный замечательными способностями ясновидения, в определенный момент увидел то, что отметили мы: «Мать опускалась и опускалась, все глубже погружаясь в землю, а потом словно вошла в угольный пласт. Вокруг Нее был свет, но нить, связывающая Ее с поверхностью, была очень сильно натянута: тоненькая ниточка проходила сквозь этот пласт. Иногда связь прерывалась, нить исчезала — и Мать попадала в беду». Она подходила к логову смерти. Полное удушье. Ив то же время вокруг Нее ощущалась огромная, почти что сокрушительная Сила, которая росла по мере того, как слабело Ее тело. «У меня было чувство, что я — это вся боль мира. Не знаю, как сказать. Ощущение тяжести еще не ушло. Что-то мешает дышать свободно. И я осознала (это было ужасно), какие физические страдания перенес Шри Ауробиндо. Это было мучительнее всего [на глазах у Матери стояли слезы]... Наша физическая бесчувственность рядом с этим, и физические мучения, которые перенес он. Это было тяжелее всего». Шри Ауробиндо прикоснулся к тому месту, находясь в окружении маленьких упрямых аксолотлей. Теперь Она это понимала. А они «лечили» его в соответствии со справочниками. «Но разве эти земные страдания, — говорили мы Матери, — существуют не для того, чтобы вызвать высшее Сознание вниз?» — «Да, конечно. Я говорю себе то же самое и пытаюсь это найти. Нужно кое-что найти...» Она замолкала, тяжело дыша, как будто задыхаясь: «Все так, есть место, где тревога ощущается так сильно... И постоянно. Оно здесь [Мать проводила черту на своей груди]. Здесь. А выходить наружу как бы запрещается...» Она больше не могла покинуть тело. «Меня будто принуждают что-то отыскать». — «Мы победим, милая Мать». — «Да. Понимаешь, я абсолютно уверена, что мы это преодолеем, но... Настал ли момент? Меня мучает это сомнение».

Потом Матери стало лучше. Она опять стала упорно ходить по своей комнате вдоль и поперек, кашель прекратился... Опять началось нашествие народа. «Если бы в такие ужасные дни я могла заняться очищением этого мира... Но ничего, мне все равно».

Только Она еще не нашла «нечто».

Через пять месяцев передышки обрушился второй, еще более сильный, если это возможно, удар. Необходимо было прийти к тому месту, где происходят перемены. На этот раз у Матери парализовало левую ногу (возможно, из-за тромба). Мы увидели Ее только через полтора месяца: «Меня приковал к постели паралич ноги, в нижней части от колена до пятки. Сразу становишься беспомощной, невозможно ничего делать!.. Нога понемногу отходит. Сначала был полный паралич, она была холодная, как лед. Никакого кровообращения. Это не просто паралич! По крайней мере, последние три недели днем и ночью, двадцать четыре часа в сутки меня мучила постоянная, неутихающая боль: как будто разрывало на части... Вот эту [правую ногу] тоже чуть не свело, но в тот день, когда это случилось, я собрала все силы и долго-долго ходила, чтобы она осталась у меня...» Она будет ходить до самого конца. «Можно сказать, это был сплошной стон. Это продолжалось долго. Несколько недель. Я не считала. Потом, потихоньку, иногда стали наступать периоды затишья, когда нога переставала ощущаться. И только два или три дня назад опять стало все в порядке. Но это... Целая мировая проблема! Мир состоял из одной боли и страданий с одним большим вопросительным, знаком: почему?.. Я испробовала все, что делают в таких случаях: пыталась почувствовать удовольствие от боли, убрать чувствительность, переключиться на что-нибудь другое... Я перепробовала все — ничего не помогало! В физическом мире, как мы его знаем, что-то еще закрыто от божественной вибрации. Оно и является причиной всего на свете зла. Не ощущается божественное сознание. И при этом существует масса вымышленных (но очень явных в ощущении) вещей, а оно, единственно подлинное, не ощущается». Тут мы подходим к основному вопросу: похоже, вся боль мира, реальная боль (паралич — не шутка и не фантазия) держится только на ложном сознании Материи. И это самое главное, потому что сознание можно изменить. Вполне вероятно, что нельзя изменить смерть, рак или паралич, но сознание изменить можно.

Необходимо изменить сознание Материи.

Необходимо изменить вибрацию Материи.

Истинная вибрация способна изменить все, включая смерть.

Разве сознательный, прозревший аксолотль не сказал бы, что его подземный мир — это ложная среда, реальная ирреальность? Темная иллюзия. Но только в нашем случае подлинная Среда уже существует. Мы находимся внутри нее. Она здесь.

Надо сказать, что за год до того, в 1969, Мать уже переживала сходный опыт, который мы тогда не поняли до конца. Те же физические мучения и боли вернулись в 1970. Внезапно из них, подобно свету, возникло «нечто», и физически изменило все. Боли как не бывало. Как будто буддийский опыт Иллюзии нашел воплощение в теле — только тут иллюзия разрушается не в высшем сознании, в то время как тело обречено на страдания, она разрушается в теле. Необходимо разрушить иллюзию в теле. «Никогда, никогда, — говорила Мать, — ни разу оно не испытывало такой непрерывной и сильной боли, как в этот день, о!.. Отчуждение, злоба, жестокость, страдания, и отсюда все болезни, разложение, смерть — распад (все это части единого целого). Мой "опыт" заключался в там, что я осознала нереальность всего этого... Мы как будто живем среди нереальной лжи, и стоит из нее выйти, как все это исчезает без следа. Вот что действительно страшно! Всего того, что кажется нам таким реальным, конкретным, чего мы так боимся, не существует. Нас окружала ложь. Почему? Как? Что это?.. и наконец, после всего этого — блаженство. Тогда фьюить!.. Ложь рассеивается. Как будто того, что внушало нам такой ужас, никогда и не было». Что-то, находящееся в теле, лишает реальности зло, смерть, разрушение. «Все так называемые искусственные способы выхода из тела, — добавляла Мать, — включая Нирвану, ничего не стоят. Начиная с тех идиотов, которые убивают себя, чтобы "покончить" со своей жизнью; это самая большая из глупостей, начиная с самоубийства и кончая Нирваной (кто-то воображает, что можно "уйти") — все это ничего не стоит. Уровни разные, но все никуда не годятся. И когда все кажется бесконечным адом, вдруг... Всего лишь другое состояние сознания, больше ничего — и ад оборачивается светом, величием, красотой, счастьем, добротой... Так просто: вот, смотри. А потом раз! Появляется и хоп! Уходит...» Мать задумалась: «Это и есть рычаг?.. Не знаю. Но СПАСЕНИЕ ФИЗИЧЕСКОЕ, не умозрительное, а физическое. Я хочу сказать, что это не уход: это находится здесь. Отсюда ведет только одна дверь, а другой нет, нет выбора и других возможностей, есть только одна дверь: высшие Врата. Чудо из чудес. Все остальное... невозможно. Она не прикрыта и не спрятана, ничего подобного: она здесь. Почему? Что мешает нам жить иначе? Не знаю. Все ЗДЕСЬ. Здесь. А все прочее, в том числе и смерть, обращается ложью, то есть тем, чего нет».

Другая среда, где такого просто не существует.

Мать приближалась к ключевому пункту: к средоточию Лжи и страданий — к угольному пласту. Полное противоречие. Аксолотли на последнем издыхании. И тут... Чудо, блаженство. Рычаг. Нечто, меняющее вибрацию Материи, меняющее все — даже смерть: разрывающее замкнутый круг аксолотлей.

«Произошло значительное изменение, — отмечала Мать после несчастий 1970 и 1971 годов, — но про это трудно говорить... Тело уже не то, что прежде; правда, оно готовится к другому сознанию, потому что его реакции, его состояние полностью изменились. Я прошла период полного безразличия, когда мир ничего не значил для меня. А потом из этого потихоньку выросло что-то вроде нового восприятия... Его становление еще не завершилось. Но я заметила, что все так называемые катастрофы, злоба, неудачи, затруднения приходят именно тогда, когда могут помочь, и таким образом, что могут помочь. Ведь природные физические вещи, принадлежащие старому миру, соответствующие старому способу бытия, образу действия, — ими невозможно было управлять иначе, как посредством болезней... Не могу сказать, что это не было интересно». Мать была верна себе: Она изучала феномен. После долгого молчания, во время которого Она смотрела прямо перед собой, Мать заметила: «Мир в ужасном состоянии». Он тоже находится в угольном пласте. «Но, — возразили мы, — я никогда так явственно не ощущал, что теперь это близко, совсем близко!» — «Да, совсем близко... Я думаю, что кое-что было сделано в общем направлении — это не было делом одного тела или одного человека, думаю, что-то было сделано для подготовки Материи к восприятию... Это придет. Не знаю, сколько месяцев или лет понадобится, чтобы все прояснилось».

Мало-помалу все прояснилось.

Ее тело подготовилось к новому переходу.

Или к новому состоянию.

Состоянию сознания, которому предстоит изменить физический мир и физическую природу, в котором разрешится вечное противостояние жизни и смерти, страданий и блаженства, бегства на небо, в Нирвану и земного тления. Настоящая новая эволюция.

Физическое спасение.

Очевидно, что физическая трансформация будет естественным, непроизвольным следствием этого состояния, подобно тому как аксолотль, пробудившись ото сна в черной тине, естественно и самопроизвольно превращается в амблистому.

 

 

XVI

СВЕРХЖИЗНЬ

 

Эта книга, как и все дело Матери, является дерзанием. Гораздо благоразумнее, без сомнения, было бы молчать, как Шри Ауробиндо, но что делать? Мы делаем попытку. Наше дерзание состоит в том, что мы продолжаем прислушиваться к тихому голосу иного мира, мы сражаемся с лесом Матери, подобно тому как Она сражалась с неизвестностью.

Там кроются все секреты, но им нет имени — какой формулой описать Амазонию? Там можно бродить, затеряться, пойти в любую сторону — и все будет наполнено смыслом. Рядом с Матерью нас не покидало чувство, что Ей постоянно сопутствует Сезам. Она умела находить его в каждой вещи, в каждом пустяке, все служило Ей подсказкой. Любая страница, любая строчка Агенды может стать ключом к великим Вратам: для этого необязательно даже понимать, достаточно просто ухватиться за тихую вибрацию, которая, прорывая все внешние оболочки, открывает новый мир: так раскат смеха взрывает самые безнадежные пошлости и самые темные противоречия.

Мы не можем прочитать, что там.

Мать была истинным Открывателем.

Каждую минуту своей жизни, любое обстоятельство Она использовала для открытия. До конца. Она никогда не придавала вещам окончательный смысл, потому что тот состоит в движении. Ничто не устанавливалось определенно и бесповоротно, всегда оставался еще один шаг. Она шла по пустоте, из которой на каждом шагу что-то загадочным образом возникало. Что-то живое, новое, будто Она взрывала динамитом старую корку.

Что же взлетит на воздух теперь?

Мать оставит после себя не Евангелие и не учение, не твердую платформу, Она оставит решительную пробоину в броне нашего привычного способа жизни и видения, Сезам, только и ждущий, чтобы его заметили.

Эволюция подводит нас к последнему Сезаму Материи.

 

 

Два состояния материи

 

Пробоина очевидным образом нарушает всю логику и привычный ход событий. Мать понятия не имела о том, куда Она идет, не знали этого и мы. Поэтому самое лучшее, что можно было сделать — это продолжать «клинические наблюдения» в надежде, что позже удастся вывести какую-нибудь кривую. После тех ужасных дней проявилось нечто новое, но что это было — «об этом ничего нельзя сказать», — чем было зерно лотоса, понимаешь, только увидав цветок. Будущий мир поймет Мать. «В этом состоянии ничего не понять. Знаешь, единственное, что мне остается — это предаться божественной воле... Быть Тобой, это все. Делай со мной все, что Ты хочешь... Чувствуешь себя как над пропастью, один неверный шаг — и ты летишь вниз. Все кажется иным, все видится иначе. Меняется природа отношений, меняется природа всех вещей, но как, каким образом? Будто стоишь на грани... Или балансируешь между огромной силой (огромной, я это ощущала) и полным бессилием. Знаешь, будто находишься в подвешенном состоянии между самым чудесным и самым, отвратительным. Примерно так. Не знаю, лучше бы об этом не говорить. Я даже не знаю, куда иду — к трансформации или  к концу». Этого Она так и не узнает. «Мне ничего не говорят». И что такое трансформация? Сначала отвратительное прежнее состояние, а потом... Пустота меж двух миров. Или что-то настолько новое, что невозможно распознать — иначе оно не было бы новым! Вечно одно и то же: на узнавание требуется много времени. «В обычных условиях телу присуща некая стабильность, благодаря которой оно чувствует себя комфортно, может заниматься чем угодно, и его как будто нет: мы не ощущаем тело, нам не надо специально поддерживать его в... скажем так, благополучном состоянии. Это инструмент, работающий автоматически. Но в моем нынешнем состоянии тело, едва оно перестает ощущать опору в божественном, становится жалким. Теряя АКТИВНУЮ концентрацию, оно чувствует себя самым плачевным, образам. Это становится ужасным...» «Божественное» — вот иное состояние, иной автоматический режим, чудесным образом поддерживающий это тело, заставляющий его двигаться, дышать; но едва тело покидает Божественное, моментально наступает удушье, и это вполне естественно, поскольку старые законы утратили силу. При возвращении в клетку в действие вступали законы смерти. А Мать была одновременно там... и не там. И в старом, и в новом мире. Шаг в одну сторону, шаг в другую. Мучение и блаженство. Жизнь и смерть. «Не знаю, насколько это характерно, но атмосфера насыщена самыми абсурдными внушениями [повсюду, всегда и везде мысли о катастрофе], и они исчезают, только когда в теле появляется АКТИВНАЯ концентрация...» Отравленный воздух, угольный пласт. Удушье и легкий воздух; жизнь и смерть в каждом вздохе. Как это понять? Каждую минуту, каждую секунду приходилось преобразовывать воздух, привычный старому виду, в атмосферу будущего; или умереть или действительно отправиться в блаженство, уйти прочь из этой дурацкой истории"... Не знаю, то ли это присуще только одному телу, то ли так будет со всеми. Оно, естественно, сознает, что это период трансформации, но... это очень тяжело». Мать, задыхаясь, создавала новую воздушную среду для всех, кому тоже стал невыносим старый воздух. «...Время от времени на несколько секунд проявляется... "пример" того, что должно быть, что будет (когда — не знаю), но лишь на несколько секунд. Это замечательно, но... Забавное ощущение: кажется, что вступаешь... на окраину, но чего — неизвестно».

Все менялось. Дело не только в том, что тело не дышало по-старому, не подчинялось привычным законам движения, колеблясь между двумя способами дыхания и существования, каждый из которых, впрочем, был вполне физическим, поскольку речь шла о теле: физический способ, ведущий к смерти, и другой, физический же, способ, о котором не было известно ничего, кроме того, что это было подлинное дыхание, свежий воздух и автоматизм, обуславливающий точное и бесперебойное функционирование, «оно», благодаря которому «это продолжается», — изменилось даже Ее восприятие мира. Со стороны казалось, что Мать живет в другом мире, но тут-то и была загадка: тот мир был физическим не в меньшей мере, чем физические законы. Она видела тот же физический мир, но жила в нем иначе; там как будто действовали другие физические законы, дающие другое видение и другое существование, заключенное в этом. Может, сквозь оболочку старого вида проглядывали новый вид и новый мир? Как бабочка в куколке — вот бабочка, а вот куколка, и оба состояния вполне материальны. «Любопытно: на вид одно и то же, а так по-разному, — говорила Она. — Я ем, и вдруг все, что окружает меня, исчезает из сознания. Спустя немало времени я замечаю, что по-прежнему сижу с ложкой в руке!.. Непрактично!» — «А что происходит, когда ты отсутствуешь?» — спрашивали мы. — «О! Это интересно. Только я не "отсутствую", это не... Я не вхожу ни в какой транс: я бодрствую, вижу, действую, слышу других... Все время. И забываю, забываю, что такое "материальная жизнь". Тут вдруг мне о ней напоминают. Я не выхожу из нее, но... Она проявляется по-другому». Мать задумчиво посмотрела на нас: «Я и правда думаю, что физический мир меняется. Наверное, это станет заметно через несколько сотен лет, потому что видимые для обычного сознания перемены наступят не скоро. Но контакт [Мать ощупала воздух вокруг себя] как будто... создается чем-то иным». Уже проявляется мир бабочки, воздух будущего вида; быть может, он и послужит образованию будущего вида, мы вдыхаем его, и он исподтишка приучает наши клетки к новому способу существования, дыхания, видения. Медленно и незаметно идет трансформация. Мать с улыбкой добавила: «Время от времени что-то говорит мне: молчи! Мне приходится сдерживаться, иначе окружающие подумают, что я схожу с ума». А мы настаивали: «То есть меняется не видение физического мира, а качество субстанции?» — «Ну конечно! Дело не в манере видения. Не знаю... Это странно. Самое удивительное то, что все остается ФИЗИЧЕСКИМ! Раньше я постоянно выходила во внешние состояния (они все мне известны, у линя был опыт, опыт сознательной жизни), но теперь с этим покончено. Сейчас... Физическое как будто раздваивается».

Два мира, один в другом.

Второй этаж физической реальности.

Можно задаться вопросом, кто или что обладает этим видением или ощущением иной физической реальности, поскольку не исключено, что речь идет просто об ином «способе видения», присущем «ясновидящим», ведь бабочка видит иначе, чем гусеница. Но в нашем случае самое интересное то, что бабочка сидит в теле гусеницы. Это не было зрением нового вида или специфическим зрением Матери: видело тело, клетки, материальное сознание видело Материю, но иначе, и жило в ней тоже иначе. Не за пределами Материи, не в Материи другого рода: Материя осталась той же самой. Однажды Мать сделала замечание, объяснившее для нас очень многое: «Телесному сознанию, бодрствующему во время сна тела, мир как таковой (внешний мир) всегда представляется грязным и мрачным. Это вечные сумерки — поскольку плохо видно — и грязь. Это не мнение и не ощущение: это материальный факт. Следовательно, телесное сознание уже осознает мир... подчиняющийся иным законам». Сознание Материи, тела, не забитое догмами Разума и внешними органами чувств, подчиняющимися законам Разума — сознание, не покидающее тело, когда засыпает все остальное, когда все остальные органы восприятия отключаются, становятся слепы и глухи; сознание, которое можно сравнить разве что с сознанием мертвеца, — видит и ощущает мир иначе, и не только видит иначе, но и подчиняется иным физическим законам, доступным для нас разве что под гипнозом или в других аномальных состояниях, потому что разумная суперструктура прячет их. Мать перешла на уровень клеток и в результате иначе увидела материальный мир, а тело, страдающее от тяжести лет, сердечных приступов и наплыва людей, подпало под власть удивительных законов.

Физическое как будто «раздваивается» на старую субстанцию мира разума с ментальным видением и ментальными законами и иное. Теперь мы начинаем понимать странности Ее постоянных колебаний от уровня поверхности, где Ее ждало удушье и смерть, к иному, клеточному уровню: «Каждую минуту: хочешь жизнь — хочешь смерть, хочешь жизнь — хочешь смерть... Каждую минуту тело оказывается на грани смерти, а потом чудесным образом приходит спасение. Это необыкновенно. Необыкновенно. И при этом постоянное ощущение всего, что происходит в мире, как будто все... связано».

Универсальный клеточный уровень.

Два состояния Материи.

Нам не терпелось узнать про иное состояние: каково оно, как все происходило? Мать отвечала нам с расстановкой, медленным, тихим, спокойным голосом; слова словно сочились сквозь толщу горы и собирались в капельки на конце сталактита: «Когда я успокаиваюсь... Через некоторое время образуется, организуется целый мир, но это реальность другого рода, она... более конкретна. Почему более конкретна? Не знаю. По сравнению с ней материя кажется... непрочной. Непрочной, темной и невосприимчивой. И это нечто...» Мать рассмеялась. «А самое смешное, что люди думают, будто я сплю!.. Я уже почти не принадлежу старому миру; поэтому они говорят: "Она тронулась". Мне это совершенно безразлично!» Она рассмеялась, потом достала небольшую цветочную гирлянду, которую носила на запястье и называла «терпением»: «Вот терпение, тебе нужно терпение?» Она повесила ее нам на запястье: «Мне вечно говорят: терпение, терпение... Но окружающим оно тоже не помешало бы».

«Я уже почти не принадлежу старому миру...»

Что произойдет в промежутке между этими двумя состояниями? Большая иллюзия Материи и... неведомая реальность.

 

 

Неведомое завтра

 

Трудно поведать, через какой ад прошла за эти три года Мать, и трудно сказать, куда вел, что готовил и что скрывал в себе Ее путь. График клинических наблюдений не дает представления о боли. Чувствовалось, как растет чудо, как оно становится почти ощутимым — нечто, полное непостижимого смысла: оно было здесь, мы к нему прикасались. Но что это было? У нас не хватало дерзости задавать Матери вопросы. Она, сидящая в неподвижности и иногда вскрикивающая от боли, сама стала немым, жгучим вопросом. Временами Она принималась смеяться, издеваясь над адским противоречием, живущим в Ней и вокруг Нее, и полагая, что только юмор или Любовь могут помочь Ей вынести это: «Любящее... молчание». Казалось, что в мире нарастают боль и хаос, что как и в Ее теле, в мире (это такое же тело, переходящее — к чему?) обостряется противоречие. Однажды, почувствовав духоту этого мира, и взглянув на тело Матери, в котором читалось, ощущалось все убожество земли, сжатое угольным пластом, мы сказали: «Выход только один: твое тело должно излучать славу, чтобы все поняли: "Глядите какое оно, божественное!"» Она рассмеялась: «Ну да, это было бы очень удобно!.. Может, так и получится?.. Конечно, я ничего не имею против, только пусть это будет кто-нибудь другой, мне совершенно не хочется, чтобы это произошло со мной!» — «Понимаешь, — говорили мы, — мир дошел до таких нестерпимых страданий и болезней, что... кажется, МОМЕНТ настал?» — Она молча посмотрела на нас: «Я отказываюсь отвечать». Ей нечего было ответить, ведь Она сама была вопросом, живым вопросом мира. «Ну посмотри, — настаивали мы, — уже есть тело, претерпевшее изменения. Оно же может дать человечеству реальную надежду. В тот день, когда Сила достаточно овладеет твоей Материей, ты сможешь передать ее другим телам, готовым ее принять?» — «А, но такая возможность уже есть. У меня постоянно появляются необыкновенные свидетельства. Все время, все время происходят маленькие чудеса».

Маленькие чудеса из нового воздуха... из пустоты.

Масса маленьких чудес, незаметно проходящих сквозь сеть и угольный пласт. Возможно, происходит «нечто», о чем мы не подозреваем, потому что не умеем смотреть, куда следует. И чудесная «показательная» трансформация одного тела бледнеет перед чем-то гораздо более важным, глубоким и необратимым, тихо и мучительно рождавшимся для блага мира за криками тела, задавленного мрачным убожеством.

Эту тайну предстояло разгадать.

«Неизвестность» Матери.

Только сердце могло стать нашим проводником в потайных глубинах леса Матери... Вот «Иное состояние», позволявшее Ей двигаться, дышать, видеть, слышать, — ежеминутное чудо, — а вот другое, присущее нам, смертельное и удушливое, и между ними — по man's land, которую Она непрерывно пересекала, нигде надолго не задерживаясь: «Это невозможно вынести дольше нескольких секунд», — а оно продолжается и продолжается... В 365 днях, помноженных на три, таких секунд набежало немало. Может, по этим выложенным Ею ступенькам «маленькие чудеса» находили дорогу к земной поверхности? Строилась дорога, но что за дорога? Она ничего не знала, Она прокладывала дорогу и сама была дорогой. Она была жгучим вопросом, стоящим между ее началом и концом. Иногда от этой тайны захватывало дух: «Перед глазами как будто проходят все ракурсы видения мира, от самых отвратительных до самых чудесных: вот так [Мать вращала рукой, как в калейдоскопе], и каждый словно говорит: смотри, можно посмотреть так, а можно эдак... А Истина... Что истинно?.. Истинно все, в том числе и никому не известное "нечто". Прежде всего, я убеждена, что необходимость "видеть" вещи, осмысливать их — чисто человеческое свойство, принадлежащее переходному периоду. Он кажется нам долгим-долгим, но на самом деле он довольно краток. Само наше сознание — это адаптированный вариант сознания; а подлинное сознание — это что-то другое... Но что? Для моего тела решение состоит в том, чтобы обратиться к божественному. Не пытаться узнать или понять: пытаться БЫТЬ. И тогда [в этом "бытии"] проявляется огромная Сила: у одних проходят 6олезни (без моего внешнего вмешательства; я даже ни с кем не разговариваю, совсем ничего не делаю, а человек здоров), а для других это конец, они начинают путь с другой стороны. Но обе стороны теперь представляются такими близкими... И совершенно незнакомыми». Тут-то и начинается загадка. «Другая сторона», обиталище так называемых мертвых, была прекрасно знакома Матери, Она часто бывала там, где живые перемешаны с мертвыми: «Толпы», — говорила Она. На клеточном уровне, для телесного сознания различия между двумя мирами не существует: «тот мир» — это наш мир, но с другой стороны сети нашего разума, разумной Материи. Но теперь такой знакомый «иной мир» стал будто незнакомым. Как это понимать? Что произошло? Какое изменение в структуре организма Матери явилось причиной того, что «тот мир» стал иным? Новое состояние, в котором пребывала Мать? Что это за состояние?

Мать продолжала: «Раньше воспоминания о прошлых жизнях, о ночных переживаниях были совершенно конкретны, так называемый невидимый мир тоже был конкретным — а теперь... Теперь все стало сном, все, все — лишь сон, скрывающий реальность... Реальность неизвестную, но ощутимую». «Невидимый мир» и реальный мир стали равно призрачными?! Так где же мы? Прошлые жизни, путешествия вне тела, разные миры и планы сознания — и видимая Материя. Что происходило? «Ты спрашивал меня, — продолжала Мать, — что происходит, когда я вот так неподвижно сижу в молчании... Это и есть поиск истины, как таковой. Не нужно пытаться узнать ее или понять, все это неважно: быть — быть — быть... И тогда... [в Ее улыбке появилась нежность]... Тогда происходит очень любопытная вещь: в одно и то же время — не одно в другом и не одно с другим, но одно и другое одновременно: чудесное и чудовищное... Жизнь как таковая, как мы ее воспринимаем обычным сознанием, какой она кажется людям, предстает... такой чудовищной, что спрашиваешь себя, как выдержать хоть минуту, — ив то же самое время присутствует и другое: чудо. Чудо света, сознания, силы. О! Такая сила! Такая сила!..» И все это одновременно существует в теле. Неведомая Реальность лежит на дороге no man's land, и в ней отражается абсолютная боль и ужасное убожество нашего существования в угольном пласте. «Получается, что можно одновременно влачить мучительную, непонятную и абсурдную жизнь и... ощущать невыразимое чудо. Разумеется, я не могу сказать об этом никому, кроме тебя, не то меня сочтут помешанной».

Третье состояние... соединяющее оба мира. Оно изменит сразу тот и этот мир. Новая, неведомая, невозможная Реальность. Почти непригодная для жизни. Невероятное смешение и непримиримое противоречие мучительного и чудесного, заключенное в теле.

Что все это означало? К чему вело?

Это было в 1971 году.

Мать не знала.

«Кажется, что я становлюсь другим человеком. Но не только это: я соприкасаюсь с другим миром, другим способом существования — я назвала бы его опасным. Как будто [Мать покачала головой]... опасным и чудесным. Кажется, что связь между тем, что мы называем "жизнью", и тем, что мы называем "смертью", меняется, полностью меняется...» Мать замерла в молчании, устремив свои широко открытые голубые глаза на желтую цизальпинию и последнее пристанище Шри Ауробиндо. «...Понимаешь, смерть не то чтобы исчезает (смерть в нашем понимании, какой мы ее себе представляем по отношению к жизни в нашем понимании): это не то, совсем не то. Она вместе с жизнью превращается... во что-то, пока незнакомое нам, что видится одновременно очень опасным и чудесным. Опасным, потому что малейшая оплошность влечет за собой последствия чудовищной важности... И чудесным». Малейшая оплошность? Потерять нить в no man's land, которая... что? Которая наполняется новой неизвестной Реальностью? «Нам свойственно, — продолжала Мать, — желать, чтобы некоторые вещи оказались подлинными (те, которые нам нравятся), а некоторые исчезли [например, "смерть"]... Но это неправильно. Совершенно неправильно. Все становится иным. Иным». Мать закрыла глаза, будто вслушивалась в странную новую "жизнь", не принадлежащую ни одному миру. «Время от времени на какой-то миг (очень краткий): волшебство. А потом незамедлительно ощущение... Опасной неизвестности. Вот. Так и проходит время».

А если это был мир как он есть?

Если он проявлялся действительно так, «как он есть»?

Это было в 1972. Матери исполнилось 94 года.

«Тело болтается между двумя состояниями — тем, что люди называют жизнью, и тем, что они называют смертью. Болтается: ни живо, ни... [Она рассмеялась] ни мертво! Так вот, ни в одном, ни в другом, а между ними». В «no man's land». «...И это очень, очень любопытно. Такое впечатление (не впечатление, а ощущение), что достаточно малейшего нарушения, чтобы подтолкнуть его в другую сторону, но что-то непонятное не дает возможности произвести этот толчок...» Что-то мешает «смерти». «Достаточно пустяка, чтобы... Нужно просто держаться очень спокойно». Неожиданно Мать произнесла: «Очевидно, тут работает активная сила, приучающая тело к состоянию, где нет ни жизни, ни смерти, а которое является чем-то третьим».

Третье состояние.

Но это новоявленное чудо, подобно, наверное, новому непривычному воздуху, давило на Нее с такой силой, что иногда у Нее все же вырывался крик: «Это ясно, все специально подстроено так, чтобы опоры не было ни в чем, кроме Божественного [конечно! Она буквально шагала в пустоте, не было ничего, кроме этого "нечто"], а что такое это "божественное", мне не говорится. Вот! Замечательно!..» В девяносто четыре года Мать перестала понимать, что такое «Божественное»! «Все остальное рушится, остается только — что? Нечто или Божественное — что?..» Она пристально вглядывалась. В Ее жилах, в Ее теле, в сердце чувствовался такой мучительный вопрос, что соседство с Ней просто обжигало. Мать продолжала: «Будто пытаются дать почувствовать, что разницы между жизнью и смертью не существует. Вот. Что это не жизнь и не смерть (ни то, что мы называем "жизнью ", ни то, что мы называем "смертью "), это... нечто. Нечто божественное. Или, вернее, наш следующий шаг к Божественному».

Тут, наконец, рвется пелена и все проясняется: это следующий шаг, будущее состояние человеческого сознания, состояние, в котором преображаются и жизнь, и смерть. «Подлинное сознание бессмертия». Оно разрушит смерть, потому что смерти не существует, есть нечто другое, где два мира сплавляются в третье состояние. Больше нет двух сторон, с ними кончено. Появилась no man's land, и мы идем к ней.

Вот это и росло в теле Матери: неизвестное завтра. Преображение двух миров. Постоянное «маленькое чудо». Теперь становится очевидным, что трансформация тела — лишь побочный эффект: этот воздух изменяет все, все становится другим. Смерть наступает по желанию или по неумению следовать за движением прогресса; трансформация — неизбежное и естественное следствие нового способа дыхания. Это уже не жизнь и не смерть, а что-то... что-то божественное.

Божественная жизнь на земле.

Бессмертное сознание в теле перекраивает тело по своему бессмертному подобию. То, что находилось на самом верху или в самой глубине Материи под угольным пластом, переместилось сюда. «Все красоты, которые наблюдаешь наверху, выходя из тела, — пустяки! Это пустяки, в них нет конкретной реальности, поэтому здесь они кажутся смутными. Мир был создан для другого. Высшее обретает совершенство на земле, в земной материи».

Не нужно уничтожать смерть и украшать жизнь. Нечто совершенно другое превратит в чудо оба этих кошмара.

Неизвестное завтра.

Оно там, в воздухе, им нужно дышать.

Настоящая мутация смерти.

Маленькая светлая клеточка, прошедшая долгий путь мучений со времен первой Материи, таит в себе последний ключ от двери, за которой соединяются два мира.

Материя творит чудо в самой себе.

Вечный странник обретает вечность в теле, полноту в точке.

Мы готовы. Час настал.

Мы не можем дать определения этому Часу, мы не способны описать это состояние, но Мать однажды ухватила его и дала ему имя. Она назвала его «так», случайно, мимоходом, не раздумывая, потому что Она жила теми вещами, на которые ярлыки вешают потом, а Она творила им имена (раз уж мы не можем обойтись без них): «Вот что я поняла: религии терпят неудачу из-за своей разобщенности; каждая из них хочет, чтобы ее адепты поклонялись ей в ущерб всем другим; и все знания терпят неудачу, потому что претендуют на исключительность; и человек потерпел неудачу из-за своей исключительности. Новое сознание исключает разделение. Глубоко понимать и духовное, и материальное и найти точку их слияния... Вот что дает настоящую силу. И тело вынуждено постигать эту науку самыми радикальными методами...» Невозможное противоречие, служившее источником подлинной силы, иного состояния. Она добавила: «Человечество немедленно должно совершить новый шаг — отказаться от исключительности. Люди говорят: это — да, а то — нет: то и это, и еще то, и то, и то, все сразу. Нужно обладать достаточной широтой и гибкостью, чтобы соединить все. Именно на это я натыкаюсь сейчас и все время, во всех областях — во всех областях и в том числе в теле. Тело привыкло говорить: то, а не это, то или это... Нет-нет: и то, и это. Не правда ли, между жизнью и смертью есть существенная разница. Отсюда все и проистекает. А сверхжизнь (дурацкие слова, но все же), сверхжизнь — это и жизнь, и смерть вместе».

Сверхжизнь.

Сверхчеловеческое состояние.

Со свойственным Ей юмором Она продолжала: «Что за название "сверхжизнь"! Мы все время напираем на что-то одно: свет или тьма... ("тьма", наконец...) Ах! Какие мы еще дети!» Конечно, можно было бы сказать «сверхсмерть»! Но ключ-то находится как раз в этой самой «тьме», которую отвергали, переделывали, пытались побороть святые и врачи, полицейские, законники и моралисты. Во мраке угольного слоя, в абсолютном противоречии заключена Сила, соединяющая два мира и обращающая их в ТО, ЧТО ЕСТЬ.

«Свет во тьме».

Будущее состояние Материи. Божественная бессмертная Материя.

В 1953 у одной девочки было очень странное видение. Ничего в нем не поняв, она записала его по-английски в школьную тетрадь. Эта тетрадь попала к нам в руки и открылась на странице с записью, датированной 5 января 1953 года: «Я видела Мать, сходившую с Балкона. Дверь была приоткрыта. Там стоял Павитра. Он попросил у Матери "послание". Мать протянула ему рисунок со словами: "Тут Жизнь и Смерть. Можете выбрать, что хотите. Спасется тот, кто сумеет соединить обе двери". На рисунке было два дома и красивые зеленые деревья. В деревьях я увидела две двери: они были разделены и закрыты».

Обе двери суть ОДНО.

В теле.

Это высшие Врата.

 

 

XVII

НЕПРЕРЫВНАЯ ФИЗИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ

 

Но чудо Матери не закончилось.

Настоящее чудо, наверное, только начинается.

Мы нашли красивый ярлычок «сверхжизнь», и, как полагаем, все готово — этот воздух, легкий, свежий, уже окружает нас — тех, кто умеет дышать (и даже тех, кто дышать не хочет), — но процесс может растянуться на века. Очевидно и неизбежно, что сверхжизнь станет следующим этапом существования вида, это так же неотвратимо, как превращение ящерицы в человека. Перемена воздуха и окружающей среды перестроит все структуры. Можно предположить, что начало каждого этапа эволюции выглядит не слишком многообещающим: маленький золотистый лишайник, уцепившийся за голый булыжник; немногочисленные и немного сумасшедшие люди, почему-то заполонившие всю землю. Но можем ли мы ждать века? Во времена Карла Великого и Людовика Святого еще можно было ждать столетиями, но потом жизнь приобрела странное ускорение — техника тут не при чем — внутреннее ускорение, как будто нас затянуло в воронку, где в три счета происходят перевороты, превращения, разрушения, почва, созданная наукой, законами и моралью, уходит из-под ног и мы бредем как бы в пустоте, бесконечно придумывая разные нелепости. Очевидно, что цель нашего пути не рассчитана на века. Это даже не наше устремление: нас куда-то влечет. Нужно быть слепыми, чтобы не понять, что Супраментальное или Сверхжизнь, можно называть это как угодно, уже на пороге, не то, чтобы даже на пороге, а в крови, в жилах, в клетках. Этому сопутствует масса маленьких странностей, которые при ближайшем рассмотрении можно обнаружить повсюду, и они выглядят еще более странно. Мир кишит маленькими чудесами, встречами, случайностями, как будто сквозь угольный пласт пробились странные сигналы. Можно сказать даже, масса перепутанных сигналов. Как маленькие зверьки в лесу: сначала все тихо, а потом начинается движение. Только нам еще не знакома такая тишина, не имеющая ничего общего с медитацией: это тишина Материи, молчание тела и глаз. Мы говорим: «Ох! Вот это гранит, а это зубная боль, это скорпион, а это моя нога на тротуаре, а это... как обычно», — миллион оптико-физиологических ярлыков, закрывающих реальность, мешающих разглядеть абсолютное чудо каждой вещи. Окружающие вещи несут в себе бесчисленное множество информации. «Они не нашли, не нашли истинного пути! — восклицала однажды Мать [по поводу молодежи]. — Потому что не в разуме путь. Зачем рваться во всякие недоступные места: это прямо здесь. Просто сейчас старые привычки и общая бессознательность создают некое покрывало, мешающее видеть и чувствовать. Нужно... снять его. Оно везде, везде и всегда. Оно не появляется и не исчезает: оно есть всегда и на всем. Наша глупость мешает видеть. Нет никакой нужды уходить куда-либо». Разумеется, корова и человек, глядящие на один и тот же луг, видят разные вещи. Нужно по-иному посмотреть на земной луг. Приподнять покрывало разума.

Чудо здесь, повсюду.

Но, что интересно, феномен, если всмотреться, как будто умножается, словно ожидает лишь знака, чтобы заговорщицки вылезти из всех углов. И тогда... непонятно, почему эти непомерные свинцовые века не могут растаять в одно мгновение, если мы всмотримся в них. Возможно, в этот момент нас охватит неукротимый смех, или волшебство заставит нас окончательно расстаться с человеческой оболочкой. И так, внезапно, мы окажемся у цели.

Тут-то, наверное, и откроется последняя тайна Матери.

Потому что она никуда не делась.

Лес Матери полон тайн.

Только на него надо смотреть открытыми глазами тела.

 

 

Иной физический воздух

 

Постепенно Мать соединяла в своем теле обе двери.

Мы говорим «сверхжизнь», как будто это уже раз и навсегда установленное и зафиксированное новое состояние, несколько необычное, разумеется, но определенное и имеющее название. Однако для Матери не было ничего заранее известного, остановиться было не на чем, перед Ней неизменно разворачивалась опасная и подвижная неизвестность, и было неясно, куда ведет Ее это растущее противоречие: в сторону жизни, в сторону смерти, или сверхжизни и сверхсмерти, или... Понятно было лишь то, что это состояние создавало необходимые условия для трансформации тела, но когда должна произойти эта трансформация? Она не могла ждать века (даже если могла Она, не могли другие), и какой она будет?.. Мать продвигалась вперед в неведении, испытывая то страдания, то блаженство, переживая распад и трансформацию, странным образом похожую на окончательный распад. Все это переживалось в ясном, светлом, все видящем и понимающем сознании, а сами явления подробнейшим образом изучались с научной точки зрения. Нам остается лишь продолжить таблицу клинических наблюдений (точнее, лабораторный журнал) в надежде усмотреть здесь некую кривую — нас интересует эта кривая, она наша, в ней тайна нашего будущего. Здесь открывается наша дорога. Позже вдоль нее выстроятся телеграфные столбы, мы легко пойдем по ней и скажем: «Как это просто!» Или, может быть, даже: «Смотрите, это и есть эволюция!» Аминь. Если только не разучимся вешать ярлыки и не научимся видеть живое чудо.

Феномен противоречия был ясен и определен, причем в мучениях: «Поистине, в прежнем состоянии были смерть и страдания. А в другом состоянии они стали казаться совершенно... нереальными. Вот». И это не было психологической «нереальностью», фантазией «свободного», витающего в облаках сознания, нет: физически уходит боль, физически прекращаются сердечные приступы, и смерть не может прийти. «Когда я сижу вот так, молча и неподвижно, полностью отрешившись от мира, все хорошо. Малейший пустяк может вывести из этого состояния, и тогда я чувствую... будто умираю. Это необыкновенно!» На самом деле, никаких «будто» не было — мгновенное удушье. «Мне кажется, для того чтобы 6ыть услышанной, мне надо поднять непосильную тяжесть. Такое впечатление, что говорить надо очень громко, очень громко, чтобы меня услышали. [И вправду Ее голос будто пробивался сквозь толщу многочисленных слоев.] Словно масса... Знаешь, будто я нахожусь под землей и должна кричать, чтобы меня услышали на поверхности». Подземелье находилось снаружи — это наше старое состояние, в котором приходилось разговаривать, объяснять, решать глупые проблемы... «И нужно приложить усилие — серьезное усилие. На тебя как будто наваливается масса коричневатого землистого цвета. Как будто меня закопали и приходится кричать». Как аксолотль, пробуждающийся в глубине пещеры. Мы спрашивали Мать, полагая, что поняли Ее: «Наверное, ты чувствуешь плотность сознаний?» — «Воздух, это в воздухе». Очевидно, Ее физический воздух состоял из чего-то другого. Другой физический воздух. Другой способ дыхания, при котором смерти, страданий и болезней не существовало, они не имели доступа к Ней. Это было невозможно. Под угольным пластом лежала подлинная Материя. А феномен становился все конкретнее: «События принимают крайнюю форму. В атмосфере чувствуется порыв к сиянию... почти неощутимый, но в то же время я чувствую, что в любой момент можно... умереть (не умереть, но тело может раствориться). Наложившись друг на друга, эти ощущения дают очень странное сознание». Она прокладывала путь сквозь угольный пласт, и недостаток воздуха торопил новое состояние пробивать дорогу в старом. С каждым Ее судорожным вздохом «нечто» становилось ближе. Мать покачала головой: «Все, что было, кажется пустым ребячеством; там [в новом состоянии] все чудесно и удивительно. Вот. Тело молит только об одном, об одном и том же: удостой меня узнать Тебя, удостой меня служить Тебе, удостой меня быть Тобой... Вот. Я уже почти не могу есть, и мне не хочется есть. Я чувствую, как во мне нарастает сила... но иная... В молчании и созерцании. Нет ничего невозможного».

Там нет ничего невозможного.

Трансформация — детская забава.

Естественное, очевидное, почти обязательное следствие этого состояния — там нет «законов». Там один Закон. Но... старая оболочка должна стать связующим звеном. Над этим Она и работала. «Чтобы сознание проявилось без искривлений, что-то в вибрации тела должно измениться. Тело, телесное сознание забито ложью, иллюзиями и предрассудками, и Господь может проявиться там, только после их ухода. Это искривление порождает... убожество, которое уже сейчас кажется телу кошмарным. А когда искривление исчезает, убожество преображается в блаженство».

Должна измениться вибрация тела. Похоже, что трансформация зависит от какого-то пустяка, который служит причиной искривления, нарушения сознания тела. «Маленькая вибрация лжи»[20] — говорила Она еще в 1950. Зачем преобразовывать ткани, обновлять клетки, переделывать кости? Достаточно сменить вибрацию. Она вызывает старение, окоснение, болезни, разложение — и прочие напасти. Причин не сорок, а одна. И очень может быть, что эта маленькая неправильная вибрация и создала угольный пласт. Стоит ее поправить, и ткани, кости, нервы — вся земля исполнится истинного Сознания. Тогда не будет ничего невозможного. Стоит изменить состояние физического сознания, и маленькая вибрация, порождающая искривления, исчезнет.

Но каков механизм? Что нужно сделать аксолотлю для того, чтобы изменилась его дыхательная среда?

 

 

Иной физический ритм

 

Как всегда, выход находился в самом противоречии. Решение само собой выходило на поверхность, по мере того как Мать проживала противоречие. Состоянию сверхжизни сопутствовало и служило характеристикой явление преображения времени. Мы наблюдали зарождение и развитие этого явления на клеточном уровне: выпутавшиеся из сети физического Разума клетки словно получили дар трансформации времени и универсальности, а их сознание обрело настолько стремительную скорость, что как бы присутствовало везде одновременно. Можно назвать это временем подлинной Материи. Временем сверхжизни. Теперь это явление приобретало ускорение и новые пропорции; казалось, оно овладевало телом Матери, заполняло собой старую оболочку — вытесняло угольный пласт, меняя его состав и ложную вибрацию.

Изменение времени обязательно подразумевает изменение вибрации сознания тела: ускорение или замедление. Тут кривая опыта делала новый изгиб, а возможно, подходила к своему завершению. «Не знаю, как это описать... В нормальном состоянии оно может длиться бесконечно: нет чувства времени и усталости; когда же возвращается старое сознание, страдания становятся почти невыносимыми: я задыхаюсь, не могу дышать, меня бросает то в жар, то в холод — словно обостренная реакция на сознание, которому пора измениться. Ведь все мое тело страдает от боли, но как только я вхожу в это состояние, боль прекращается — времени больше не существует. В старом сознании время бесконечно! А в этом его нет. Не знаю, как это описать. В нескольких словах можно сказать примерно так: старое сознание — это смерть, как будто каждую минуту умираешь: страдаешь... Оно ведет к смерти. А другое — это жизнь... Спокойная, вечная». В теле. В старой скорлупе.

Феномен день ото дня становился все конкретнее и прояснялся на глазах: «Когда я замираю и вхожу в это сознание, время проходит с огромной скоростью и... в светлом спокойствии. Когда какой-нибудь пустяк возвращает меня назад, я оказываюсь будто в аду. Вот. Такая боль, что, кажется, выдержать ее невозможно ни минуты. А потом... я призываю Божественное и съеживаюсь в нем. Тогда все хорошо». Но что же происходит там? «Что ты видишь, что наблюдаешь там?» — был наш вечный вопрос. Она улыбнулась: «Хочется сказать: ничего! Ничего, ничего я не вижу. Видеть уже нечему, а я превращаюсь в массу вещей. Я проживаю жизнь огромного количества вещей. Их столько, что ничего словно и не остается». Мать добавила еще несколько слов: «Это такое обширное, необъятное... спокойное... и такое могучее состояние! Чего там только не происходит. Но на языке разума этого не объяснишь». Она подсмеивалась над нами, но однажды все же попыталась дать объяснение, загадочное, оставшееся непонятным для нас, и тем не менее, давшее представление о масштабах тайны.

Видя все страдания мира, страдания тела, весь этот ад, Мать говорила тихо и размеренно, будто Ее голос пробивался сквозь толстые пласты «бурой земли»: «Я все дольше убеждаюсь, что наша манера воспринимать события и реагировать на них как раз и доставляет нам основные трудности. Если постоянно пребываешь в истинном сознании, трудностей не бывает, хотя мир остается тем же». Нет болезней, нет усталости, дисгармонии — нет смерти, а все то же самое. Те же микробы. «...Позавчера я чертовски плохо себя чувствовала, а вчера при тех же самых обстоятельствах, при том, что мое тело оставалось в прежнем состоянии... все было совершенно спокойно. Если бы мне не было так трудно говорить... Это объясняет все. Все-все. Мир ничуть не изменился, но я вижу и ощущаю его совершенно иначе. Как смерть. Все дело в переходе: нам кажется, что так было всегда (ведь сознание отсекает все остальное), но если пребывать в божественном сознании, ох!.. Ты как будто ощущаешь весь мир разом, понимаешь? Не могу объяснить. ЕСТЬ движение, ЕСТЬ прогресс, и ЕСТЬ еще что-то, выражающееся для нас посредством времени... это... это в сознании. Трудно объяснить. Как картина и ее отражение. Примерно так. Все существующие вещи мы видим как бы в проекции на экране: они поочередно проходят перед нами. Примерно так. А истина — это божественное во всей полноте, как пространственной, так и временной. Тело способно обладать такой полнотой сознания, потому что мне случалось переживать ее, а это сознание дает... Не радость, неудовольствие, несчастье, ничего подобного... Некий блаженный, светлый, творческий покой. Это замечательно. Замечательно. Только оно уходит, приходит и уходит... Когда возвращаешься в прежнее состояние, кажется, что падаешь в ужасную яму: наше обычное сознание (я хочу сказать, обычное человеческое сознание) — ужасная дыра. Но теперь стало понятно, почему в некоторый момент [эволюции] понадобилось именно это: иначе не было бы перехода — все происходящее более полно открывает цель творения. Можно сказать (если говорить красиво): цель творения в том, чтобы творение приобрело сознание творца. Это слова, но слова верные. Цель творения — сознание вечного и бесконечного, всемогущее и вневременное, сознание, принадлежащее каждой частичке, каждой частичке... Дурацкие слова, но это так. Это объясняет и смысл существования, цель творения, и практически дает метод развития... Да, как будто некая вещь проецируется на экран по частям. Она существует целиком, но проецируется по частям. У меня такое впечатление [вот тут Мать и подошла к тайне]... Такое впечатление, что я на пути к открытию... что эту иллюзию надо разрушить, чтобы физическая жизнь стала непрерывной — ведь смерть происходит из-за... искривления сознания. Вот».

Экран берет время в плен, вибрация производит искривление.

«Искажающая магия», говорил Шри Ауробиндо.

Мать добавила: «Что-то ПРОИСХОДИТ».

Это было на Рождество в 1971.

Поднимается экран, а за ним все то же, только смерти нет. Там никогда не было смерти. Изменение сознания, изменение времени разрушает смерть. Смерть была нужна во время перехода, долгого перехода в клетке, нужна для того, чтобы боль подстегивала и подталкивала человека найти в теле совершенное состояние.

Поднимается экран, и два мира становятся ОДНИМ.

Искривление, ложная вибрация причиняют телу смерть, болезни, разлад, нарушения. Чудовищный мировой хаос. Это иллюзия... реальная, но все же иллюзия. Эволюционная иллюзия, необходимая для того, чтобы вырасти в клетке... и разбить ее. Разбиваешь экран, и физическая жизнь становится бесконечной, для этого нет никаких преград. Смерть была иллюзией, необходимой для перехода к состоянию бессмертия в теле.

Всего лишь маленькая ложная вибрация. Она и создает иллюзию.

Ложное время в сознании тела.

Трансформация — это смена времени в физическом сознании.

И тогда мир, оставаясь тем же, будет восприниматься совершенно по-другому, без рая и могилы.

Разница не меньше, чем между сознанием минерала и сознанием животного.

Должно измениться что-то в физической вибрации земли.

Возможно, незаметно для нас это и происходит: в клетках тела (не головы, головой тут нечего понимать, телом) зарождается иной ритм. Есть ритм минерала, ритм растения, ритм животного, а есть и другой ритм.

Он и пробивался в теле Матери, следовательно, в теле земли.

«Как будто в этом времени проступило иное время».

«Что-то происходит».

 

 

В любую секунду

 

А может быть, таинственный экран растянулся прямо перед нашими глазами: он настолько прост, что его даже и не заметить, хотя на самом деле ВСЕ уже совершенно так, как должно быть: чудесно и лучезарно, как это должно быть, и нигде нет ни атома тьмы, ни доли ошибки и ни тени противоречия — вечное Чудо, вечный Свет и вечная Истина во всем, в мельчайших вещах, даже в очевидных заблуждениях, нарушениях, неправдах, болезнях и смертях, но... МЫ НЕ ТАК СМОТРИМ. Посмотрев правильно, мы тотчас увидим истину, скрытую за ложью, свет за тьмой, вечную жизнь за смертью, всемогущий радостный Ритм за хаосом, все тут же ПЕРЕВЕРНЕТСЯ: останется только Это. И смерть, навстречу которой мы шли, страдания и отчаяние, физический разлад, болезни и насилие, готовые обрушиться на нас, моментально исчезнут, растворятся, невзирая на все физические законы и медицинские установления, невзирая на миллионы законов — всего этого больше не будет. Это излучает свет. Мгновенно. Все то же самое. А тьмы нет. Мы не так смотрели. Мы не видели Божественного. Потому что существует и всегда существовало только Божественное, Радость, Свет, спокойный, радостный и всемогущий Ритм. Нам вспоминаются слова Матери: «Есть вечная реальность и вечный божественный порядок, а беспорядок и ложь суть не что иное, как неспособность увидеть это». Неверный взгляд. Она произнесла следующие загадочные и полные света слова: «В любой момент все уже в точности так, как должно быть: это всемогущество». Способность увидеть это — вот где всемогущество. Это моментальное изменение смерти и всех ее атрибутов. Это остановленная на ходу рука убийцы. Ведь есть только Это. Только смотреть нужно не головой, а телом, «Изменения должны произойти на уровне бесконечно малой вибрации материи». Мать говорила следующее: «Совершенство находится здесь, всегда и соседствует с несовершенствам — они сосуществуют, и не только в одном времени, но и в одном месте. Истина здесь, и ложь тоже здесь [Мать соединила ладони]: они сосуществуют. Как только вы замечаете совершенство, несовершенство исчезает, иллюзия исчезает. Исчезает ложная вибрация... Как будто ее никогда не было. Вибрация истины буквально гасит вибрацию лжи, та исчезает — она существовала лишь в нашем ложном сознании... Это значит, что В ЛЮБУЮ СЕКУНДУ и в любых условиях вы можете достичь совершенства, его совсем не нужно добиваться потихоньку, шаг за шагом: совершенство здесь, меняется только ваше состояние».

Таким образом, огромный экран мировой Лжи может упасть разом, в один миг, потому что Совершенство здесь, в том же месте и в тех же чудовищных условиях. Меняется состояние. Меняется состояние мира. Происходит мировой переворот. Не стоит ничего исправлять, улучшать, лечить, преобразовывать: нужно только пройти сквозь корку, сквозь экран Лжи, и это мгновенно появится здесь. Вибрация Истины буквально гасит вибрацию Лжи.

Все делается одним махом.

Не надо далеко ходить: все здесь.

Нечего искать: все здесь.

Нет «завтра», нет «может быть», нет «если»... это здесь.

Но нужно, чтобы произошли изменения на уровне бесконечно малой вибрации Материи.

Теперь нам открывается истинный смысл происходившей в теле Матери перемены ритма — Она стягивала с Материи экран иллюзии, гася маленькую ложную вибрацию. Она разрушала что-то, скрючившееся в теле и говорящее «нет» всему новому — маленькую вибрацию, закрутившуюся вокруг самой себя в замкнутом пространстве и агрессивном времени. Становится ясно, каким образом изменится мир... если только он способен или станет способен без потрясений пережить исчезновение экрана.

Не стоит ожидать ни сказочного света, ни сказочных явлений: сам мир, как он есть, станет таким ежеминутным чудом, что...

Чудо мира в том, что он таков, как он есть.

Иллюзия заключается в том, что мы не видим того, что есть. Получается, что смотреть нужно сюда, вглядываясь в каждую вещь как в скрытое чудо. И кто знает, может быть, наш истосковавшийся по Истине взгляд, наши легкие, истосковавшиеся по настоящему воздуху, и наши глаза, истосковавшиеся по подлинному миру, вдруг раскроют Истину. Мир, как он есть.

Нужно рассматривать каждую вещь как здешнее чудо.

И чудо будет.

Чудесная великая явь божественного мира.

Аксолотль, неожиданно оказавшийся в своей истинной среде.

Физическая жизнь потечет бесконечно, потому что каждую секунду ее будет питать настоящий воздух, ее будет вести истинный ритм, и она вникнет в абсолютный смысл всех вещей.

Последние годы жизни Матери посвящены не разгадке тайны нового вида — его появление было предопределено и неизбежно, — но тайне «момента», которого ждал мир, стратегии подхода. Что это за стратегия?

 

 

XVIII

ПРОБЛЕМА МИРА

 

Опыт установления иного ритма — времени нового вида — в отдельно взятом человеческом теле осложнялся житейскими обстоятельствами. Мать осаждали, обступали, вокруг Нее постоянно толпились люди. До тех пор, пока Ее дверь не закроется, Она будет принимать по сто-двести человек в день, выслушивать, точнее, проживать и проглатывать их гнусные, все более и более гнусные истории. В этом заключалось еще одно противоречие, возраставшее, казалось, строго пропорционально происходившим в Ней внутренним изменениям, — и явное противостояние отчаянной Лжи и огромной Силы, исходившей от Нее в то время как таяло Ее тело, казалось просто потрясающим. Мать уменьшалась и исчезала, но при этом излучала невыносимую для окружающей Лжи силу. Каждый день перед нашествием толпы Она по-прежнему старательно изучала «таблицу окулиста», не желая терять способность видеть по-нашему; Мать упрямо и непреклонно мерила шагами комнату, опираясь на чью-нибудь руку, если не могла сама держаться на ногах, — Она отчаянно сражалась за связь со старым способом человеческого существования. Последний стал Ее вечной пыткой. Раздираемая невозможным противоречием, Она день за днем продвигалась в неизвестное, и чем дальше Она уходила, тем больше Ей встречалось нового и непонятного. Тело претерпевало странные изменения: может, это была жизнь, а может, смерть, а может, иная жизнь. Но это было мучительно больно: «Странная боль; и при этом со мной все в порядке, врачи говорят, что все хорошо...» Наверное, это была вся боль мира. Наверное, так рождался новый вид.

Тем временем движение ускорялось.

Это было тройное ускорение.

 

 

Тройное ускорение

 

Иное время непреодолимо захватывало Ее, заставляя замирать на полуслове и полувзгляде. «Момент» мог длиться 45 минут или секунду, а мог захватить даже следующий день: «Который час, — повторяла Она, — который час?..» «Самое смешное, что люди думают, будто я сплю. Вовсе нет... Вступает в действие Сила. Странно, какую важность приобретает для этого сознания минута, совершенно бесполезная для обычного восприятия. В одну минуту может произойти нечто... глобальное. Разумеется, эти слова кажутся дурацкими, но так оно и есть. Всего минута. За одну минуту... Вплоть до того, что телу становится ясно, что одна такая минута [Мать качнула рукой в одну сторону] — это победа, а такая [в другую] — поражение. И не только для тела, а вообще». Мы вспомнили, как Она однажды говорила: «Это ключ, и если его повернуть до упора в одну сторону, может произойти страшная катастрофа, развал всего мира». Может, когда все будет готово, этот ключ позволит разом убрать экран, закрывающий мир? На самом деле, проявление «силы» тут не при чем: мы есть вся земля, так же как мы есть наше тело — исчезают все преграды и даже ощущение «большого» и «малого» — это простота и всемогущество. А что произойдет, если резко сорвать экран внутри тела? Согласитесь, странная получится ситуация. Опасное положение. Однако пафос и преувеличения, раздутые Разумом до космических масштабов, исчезнут — это плод его воображения. В действительности здесь все очень просто. Размеров не существует. Это как тело. Со всеми свойственными ему болезнями. Со всеми окружающими земными существами, начинающими подозревать, что «Мать и правда...» «И тогда вдруг среди этого хаоса, борьбы, разлома, страданий, невежества, тьмы, и всего прочего (Ох! Это гораздо хуже, чем было бы в голове: все здесь, в теле) — это воистину вопрос жизни и смерти, — вдруг всего лишь одна капля... Даже не капля (это не жидкость!), не просвет, а... Да, иная вибрация — светлая и такая удивительно нежная, спокойная, сильная и всеобъемлющая. Как будто зажигается свет. Не нужно ни споров, ни объяснений, ничего: все понятно — это надо осознать, этим надо жить. Ничего больше, всего лишь вибрация, и все становится понятно».

Она хотела вызвать эту вибрацию в теле земли. Воистину, иной ритм. Мы говорим «время», мы говорим «ритм», «сознание», «сила», но речь идет о манере вибрации Материи, от которой Материя изменяется. Глубинный переворот — переворачивающее весь мир блаженство! Окружающие чувствовали это. «Физический мир меняется, — сказала Мать. — Лет через пятьдесят это станет заметно». Особая манера вибрации, не свойственная ни минералам, ни растениям, ни животным, должна была устанавливаться постепенно; даже тело Матери привыкало к ней в состоянии, похожем на сон, когда время — ложное время страданий — как бы «замораживалось». В этой вибрации была истинная жизнь, а вне ее — чистый ад. Наверное, через пятьдесят лет не потребуется впадать в спячку и выть от блаженства(!), Материя подготовится к трансформации, и все произойдет совершенно естественно, как вдох и выдох, но пока... Пока Ей приходилось контролировать не только состояние своего тела, скорость процесса и непонятное время, в котором Она оказалась, но еще и состояние окружающих, а это означало, что Она, еще не будучи готовой к этому, погрузилась в ад только затем, чтобы не терять связи с нами. Ей нужно было замедлить скорость. «Окружающие уже сбиты с толку: если бы я была такой, какой должна быть, думаю, было бы так же невыносимо. Для трансформации требуется терпение. Трансформация необходима». Терпения вокруг Нее было немного, а оставалось все меньше и меньше. В этом заключалось второе из трех ускорений, о которых мы говорили: мы бы сказали, «невыносимое» ускорение сопротивления земных особей.

Но было еще и третье ускорение, чисто физиологического свойства. Тут тоже было неразрешимое противоречие. Весьма любопытно (а быть может, и нет), что противоречие начало проявляться, когда Мать подошла к последнему минеральному пласту, рудименту первых дней эволюции, к последней (или первой) клеточной оболочке: встал вопрос питания. Она ела все меньше и меньше и уже почти не могла принимать пищу: всего несколько глотков глюкозы или сока. Поглощение еды стало еще одной пыткой, но уйти от нее было невозможно. Видимо, питание — это следы привычки к пожиранию себе подобных: как говорят астрономы, даже галактики пожирают друг друга. Это желание и невозможность получения, недостаток и потребность в компенсации, разделенность и тяга к соединению. Это азы эволюции, уровень мельчайших протонов. Какая там «необходимость пропитания»! Существо хочет восполнить нехватку чего-то, это первый крик разделенности. Мы поглощаем, потому что не являемся всем. А ведь главная потребность эволюции и каждой ее частички — это быть всем. Поэтому мы «любим», захватываем, убиваем: мы едим. Это способ заполнить первоначальную лакуну, нечто, ставшее отдельным существом. Основание клетки. Основание смерти. Тело Матери подошло к этому пласту и столкнулось с новой проблемой: Она больше не могла есть. «Пища несет в себе зародыш смерти, — замечала Она. — Конечно, ее надо заменить чем-то другим». Но чем? Положение было безвыходное, поскольку с этой проблемой приходилось сталкиваться каждый день. «Дело в том, что наше существование по необходимости поставлено в зависимость от материальных вещей, и, естественно, те каждый раз порождают одни и те же затруднения...» Это означает, что каждый раз Ей приходилось проглатывать то же подсознательное отрицание, «стоящую за каждой вещью тень отрицания», изначальное НЕТ, отделяющее «я» от мира. «...Я сейчас наблюдаю (чуть ли не с научной тщательностью) и вижу, что клетки осознают силу Божественного и получаемое от нее могущество, но кроме того они понимают, что пока, для того чтобы поддержать себя хотя бы в состоянии трансформации, им необходимо какое-то питание извне — а вместе с ним постоянно поступают новые затруднения... Можно ли представить себе предмет, живущий по законам человеческой физиологии и при этом не подвергающийся разрушению? Неужели вот это [Мать ущипнула себя за руку] способно трансформироваться под воздействием силы? Возможно ли это?.. Мы получим ответ, только когда все закончится, не раньше!» Она рассмеялась. «Но, — возражали мы, — все возможности налицо! Вопрос лишь в том, чтобы Материя подготовилась к восприятию иной силы». — «Ну да, разумеется!.. — воскликнула Она. — Способна ли она?!» — «Конечно, способна. Если Дух желает, он может. Если Дух видит, что момент настал, он может. Нет никаких препятствий». — Мать опять рассмеялась. — «Интересно было бы посмотреть!» Мать рассматривала «предмет» исключительно с научной точки зрения, но тот становился все более истощенным. Впрочем, по мере истощения его сила нарастала! Вот и разберитесь тут. Несмотря на Силу, Мать чувствовала, что Ее телу пока нужно питаться, «набираться сил»! Набираться... Здесь Она подходила к главному — проблема явно не сводилась к «питанию тела»: она охватывала все.

Предстояло совершить один шаг.

Дело не в том, чтобы «перестать питаться», а в преодолении НЕТ. Надо победить этот пласт. Или пройти его насквозь, чтобы посмотреть, что кроется за ним, так как препятствие само подсказывает, как одолеть его.

Окружающие только усложняли обстановку. Пища варится на кухне. Если Она не ест, Она умирает... Смертью Ей тыкали в лицо каждую минуту, под любым предлогом, даже не думая об этом: это вполне «естественно», не правда ли? «Им хочется, чтобы я больше ела, а я чувствую, что если буду больше есть, это пойдет во вред работе. Организм не хочет функционировать no-старому, а врачи хотят, но это невозможно! Это повергает меня в состояние... Из-за этого происходит конфликт. Процесс идет слишком быстро, и в то же время нарастает сопротивление старого — благодаря врачам и привычкам». Вот о чем мы все время забываем: о гипнотической силе физического Разума. Никогда не угадать, до какой степени субстанция (в том числе субстанция тела Матери) поддалась гипнозу «надо-не-надо». Мать будет бороться до конца, и до самого конца ученики будут внушать Ей: ох! нужно принять корамин от сердца, ох! нужно... А тело как завороженный ребенок. Каждую секунду приходилось разрушать, разрушать, разрушать коллективный гипноз — вплоть до того дня, когда Она перестанет бороться. А мы не могли понять, почему Она не решалась сделать шаг, почему Шри Ауробиндо или Сознание не подсказали Ей, что делать? «Лучше, — говорили мы Ей, — ошибиться, прислушавшись к новому сознанию, чем ошибиться, послушав врачей!» — «Но сознание не противоречит... Не знаю, как объяснить... Если бы мне было дано точное и властное указание, конечно, я бы послушалась, но его нет...» Ей ничего не сообщалось, это была вечная загадка. Ее оставляли болтаться между жизнью и смертью в одиночестве — разумеется! Тело было вынуждено само искать выход. Но... «На кухне принято готовить блюда определенным образом — так они и готовятся; врач прописал мне определенное снадобье — и его слушаются... Меня окружает заговор, что очень тяжело. Вечная мысль о том, что я стара, что я старею все больше и больше, вот они и полагают, что мое сознание помутилось... Чего ты хочешь: в них нет веры! А я говорю: хорошо. Я стала пассивной, насколько это возможно, — пассивной по отношению к божественной воле — и прошу, чтобы она направляла меня. Это единственный способ».

Мы не понимали всей сложности проблемы, казавшейся нам абсурдной даже со скидкой на коллективный гипноз: «Почему, — спросили мы однажды, — ты не питаешься воздухом? Многие йоги раньше так делали». — «Ой, нет! Воздух отвратительный...» Мы забывали, что она дышала газом атомной бомбы, взорвавшейся в пяти тысячах километров отсюда. «Они испортили землю, — воскликнула Мать, — они испортили атмосферу, они все испортили! Они превратили материю в отраву... Поэтому стало тяжелее. Ох! Который час?»

Подбираясь к узлу противоречий в теле, Мать столкнулась с абсурдной и казавшейся нам совершенно идиотской проблемой.

А Ей ничего не говорили, ни в том, ни в другом смысле.

Нужно было что-то отыскать.

Нужно было окончательно преодолеть сопротивление, которое символизировала собой ложка сока. Главное НЕТ. Вокруг находились люди. Проблема упиралась в весь мир, а не в не диетические или йогические фокусы. Можно ли шагать вперед, если никто не идет следом? Какой смысл в том, чтобы стать единственным представителем нового вида?

А тройное ускорение разгонялось все больше и больше.

 

 

Все больше и больше

 

Мир с ускорением катился по кривой навстречу какому-то главному противоречию, ключевому моменту старой истории, скрытому от нас нагромождением техники. Развитая цивилизация недалеко ушла от дикарей: изменились только некоторые игрушки. В них хорошо лишь то, что они подталкивают нас к истинному выходу — эволюционному выходу: нам остается перейти в новый вид или умереть. К этому и ведет нас кривая. Бесполезно совершенствовать или идеализировать свой аквариум. Старая лаборатория эволюции подходит к завершению своей работы. А также Мать. К сожалению, мы не способны увидеть смысл этой работы. Прошло пять лет после майских волнений 1968, а удушье неумолимо нарастало — и будет нарастать до тех пор, пока не раздастся крик, который разрушит великую Иллюзию. Пока мы не пристанем к подлинной земле, к истинной Материи. Чудо наступит, когда мы наедимся собственной глупостью от ума. 1973 — вторая война в Израиле, первое эмбарго на нефть, пятнадцатая китайская атомная бомба, пятый французский ядерный взрыв, Уотергейт и грязь вокруг него, волнения коммандос и студентов в Барселоне, Бангкоке, Афинах... Альмарик, Солженицын, первая американская лаборатория космического пространства — где им искать подлинное пространство? Менее душную атмосферу? Чистый воздух сам пробивается повсюду, сквозь все поры угольного пласта, все сильнее и сильнее, в добро, зло, во что-то еще неизвестное нам, на земле происходит то же, что и в теле Матери. «Это "переход" земли, — сказала Она после 1963. — Это новое сознание словно усиливает яркость всех вещей, делая их более отчетливыми для восприятия; все жизненные обстоятельства, болезни, недоразумения, споры, все становится таким резким, как будто пытается привлечь к себе внимание. Так уж действует это сознание. Я прекрасно вижу, как оно работает: оно усиливает давление, чтобы все сопротивление вышло на поверхность и проявилось во всей своей нелепости и отвратителъности. Тогда ему остается или уйти, или...» Мать сделала очень странное, но многое объясняющее замечание: «У меня такое ощущение, что это сознание хочет не разрушить все религии, но убрать барьеры между ними, и то же самое оно собирается сделать и с политикой. Оно как будто стремится не к разладу, а... К разрыву связей между людьми — связей религий, связей...» Огромная Сила, порождающая распад связей, но не бессвязность. Демонтаж техники. Путь к «точке неизвестности», как у Матери. Не видеть этого значит не понимать смысла нашей истории. Станут ли головастики совершенствовать свой аквариум или попытаются выпрыгнуть из него? Мы знаем, что в аквариуме все идет плохо (действительно, даже очень плохо), но идет к выходу, замечательно, четко и неумолимо. Нужно надеяться на выход. «Неужели потребуется полное поражение разума, чтобы люди поняли? Неужели последует взрыв, обращающий все в ничто?»

Или у нас все-таки хватит мужества совершить в себе «неподвижную эволюцию», пробить дырку в «огромном пузыре Разума» и выйти на свежий воздух — он уже здесь и ждет только нашего миллионоголосого крика? Это здесь.

«Тяжело. Но только по видимости: это напор света — жаркого, золотого, могущественного супраментального света — все сильнее и сильнее, сильнее и сильнее».

Что произойдет?

Может быть, события последнего года жизни Матери, последние работы в лаборатории дадут нам подсказку к нашей тайне, или чтобы понять ее, нам и правда не обойтись без взрыва?

 

 

Неминуемая победа

 

Крохотный мирок вокруг Нее был точным отражением большого мира, со всеми его плотными тенями и редкими просветами, как под абажуром. Лаборатория эволюции в миниатюре. Здесь все проигрывалось в уменьшенном масштабе. Не было «учеников» и не-учеников, верных и неверных, добрых и злых: только маленькие земные особи, старые ингредиенты странного эволюционного варева, кипящего на быстром огне — получится, не получится? В этом котле было все — возможности и чудеса, отрава и Ложь (о! в изобилии), старая, как мир, подлость, смерть, готовая завладеть тобой, и Волшебство... И Мать, такая хрупкая, все собой заполняющая и спокойная — в этом маленьком теле не было и тени личного: это был великий свидетель, воспринимавший все, видевший все: добро и зло, яд и нектар. Ее белый неподвижный Огонь охватывал весь мир, не делая различий. Это был мир, Ее мир. Это были условия задачи, каждое из которых несло в себе собственный абсолютный смысл, и черный поток, день за днем текущий через Ее комнату, тянул за собой все земные беды, — у каждого была своя беда, — и навстречу ему неожиданно вспыхивал тихий огонек, в котором сосредоточивалась вся надежда земли. Так было каждый день: происходило великое бессловесное Действо, но смысл его был скрыт от участников. Они поднимались по лестнице, каждый со своим небольшим тайным делом, каждый со своей мелкой обидой из миллиона людских обид, со своим ничтожеством из моря всеобщего ничтожества — а кто молился за землю? Кто молчаливо просил об истинной земле, о пламени, приближающем Момент и прожигающем двери? Мать была молчалива, величественна, бесстрастна: Она ждала. «У меня в распоряжении миллионы лет, и я жду». Она была молитвой земли. «Я как звонок, в который не звонят».

Не уйдет ли Момент? Как в 1950. Момент Земли.

Ну нет. «То, чему суждено случиться, случится, вопреки или благодаря обстоятельствам», — говорила Она. О! Благодаря, благодаря всему этому убожеству, всей этой ничтожности, уродству, всему, что давит нам на сердце и не дает нам дышать. Это должно случиться. Должно, должно... Иначе невозможно, иначе чудовищно. Тихая молитва, приближающая Момент и раскрывающая Дверь. Мы входили к Матери и считали удары сердца земли.

Нам трудно говорить о так называемом «конце», прежде всего потому, что это не конец, совершенно не то, что мы думаем, и даже не то, что думают самые просветленные умы, — нечто совершенно иное, настоящая Тайна, над которой мы бьемся уже год и одиннадцать месяцев, которые исполняются как раз сегодня, 17 октября 1975 года. Мы не бьемся буквально, мы слушаем Мать, но с такой напряженной мольбой... Нет, ни минуты мы не ждали этой «смерти», которую большинство предвидело, как нечто простое и естественное. Для нас Мать умереть не могла, такого вопроса даже не стояло, это было самоочевидно — ничто не могло произойти как обычно. Она, можно сказать, потеряла привычку к смерти, это было что-то другое, но что? Что должно было произойти, как должно было произойти, нас интересовало только это, потому что трансформация совершалась, это было очевидно, только как, каким образом? «У меня нет сомнений в победе, я только не знаю, придет она завтра или... Не знаю, какая дорога ведет к ней... Но какая горячая вера здесь нужна!»

Нам остается лишь попытаться наметить кривую, вновь приняться за «лабораторную тетрадь», идти дальше в волшебный лес, где никогда не знаешь, что тебя ждет — чудо или пропасть, старая земля или неизвестность, невозможность или, как по волшебству, все возможности разом. Невозможность... мы окончательно вычеркнули из словаря Ларусса это слово, стоящее между imposer — «навязывать» и imposture — «обман»; вычеркнули раз и навсегда. Когда земля наконец откажется от этого невозможного слова, все определенно пойдет лучше.

А пока странным, но верным ходом мир все быстрее и быстрее шел к неизвестности. Мы ощущали, как утверждается в Ней «непрерывная физическая жизнь», и всевозможные болезни, неотвязно преследовавшие Ее столько десятилетий, как будто замерли или, во всяком случае, больше не проявлялись: сердечные приступы, ужасные невриты, глазные кровоизлияния, простуды, зубная боль — пожинаемые Ею плоды окружающего недоброжелательства. «Я уже забываю, что такое усталость». Агония, в которую Она впадала, медицински никак не была обоснована; иногда Мать доходила до крика, такую боль причинял Ей «внешний» мир, с силой затягивавший Ее в свою грязь, в свой вечный обморок, в свои гнилостные мысли. «Мать, что произойдет, когда Вас больше не будет?»[21] — запросто писал Ей один представитель рода человеческого. И такое случалось все чаще и чаще, практически каждую минуту. Казалось бы, что такое мысль? Но это примерно то же самое, что заживо опустить Ее в могилу. «Тело стало очень-очень чувствительным. Если кто-нибудь недоволен моими словами или поступками, это тут же превращается в пытку для моих нервов. А люди вроде бы всячески выказывают мне свою преданность и т.д. И никак внешне непосредственно не проявляют недовольства: мучение для нервов... Вот так, видимо, и отсекается контакт тела с Божественным. Это предстоит изучить». Она изучила многое. Она отчаянно пыталась проникнуть в тайну клеток и клеточного взаимодействия, но делала это с изнанки: пыталась передать окружающим телам и Материи подлинную вибрацию, которой суждено преобразовать Материю, старалась подпустить им золотистую заразу. Мать встречала жестокое и упорное сопротивление — сопротивлялась вся Материя. Но если бы удалось передать эту вибрацию, с экраном было бы покончено. Мать изучала. Она до самого конца занималась изучением.

И при такой странной уязвимости (уязвимость была Ее средством сообщения!), в настоящей агонии, причина которой крылась не только в окружении, но и в скрытой алхимии, когда все внутри Нее перестраивалось или расстраивалось под напором великой Силы, в необъяснимом движении, бывшем как бы болью, сосредоточенной в теле, то умиравшем, то возрождавшимся каждую минуту; из этого странного ада постепенно вырастало новое состояние, рождался новый ритм и новое время, в котором все замирало или превращалось в нечто иное. Это было некое непонятное, мучительное, блаженное, волшебное и адское гибридное существование: «В то же время оно очень хрупко, и это самое любопытное. Такое ощущение, что тело вышло из-под власти всех привычных законов и... находится в подвешенном состоянии. Что-то пытается утвердиться в нем». А мир вокруг бушевал, стараясь запутать и уничтожить это «нечто», весьма похожее на состояние бабочки — состояние будущего вида, неизвестность, пробивающую себе дорогу сквозь клетки Материи. Нельзя сказать, что все окружающие отличались злонамеренностью, нет, просто они и были землей, состоянием земли, атмосферой земли, обычаями земли. Убожеством земли. Старой привычкой вызывать катастрофы. «Нужно просто победить старую привычку». Не так-то это просто. «Как резина: стоит отпустить, и восстанавливается прежняя форма: начинаются боли и... Как только тело сливается с этой вибрацией, оно становится... лучистым выражением сознания, и тогда все идет "smoothly ", без сучка и задоринки. Если удается это продлить, это просто чудо. Это просто чудо. К несчастью, влияние внешнего мира препятствует телу постоянно находиться в таком состоянии, и оно падает обратно. Поэтому новое состояние никак не может установиться окончательно... Жизнь могла бы стать волшебно простой и прекрасной! Невозможной ее явно сделал человек. Я очень хорошо понимаю, что это было необходимо, чтобы стимулировать материю, но... Настала пора с этим покончить!» Она так отчаянно пыталась сообщить Материи момент другого состояния. А все препятствие, то есть Экран, заключалось в маленькой грязной вибрации физического Разума, который не мог удержаться от того, чтобы не желать, не ожидать и не вызывать смерть со всеми сопутствующими обстоятельствами — разумеется, это было необходимо, чтобы подстегнуть старую Материю, но... В теле Матери боролись два состояния, Она стала полем битвы, ежеминутным «полем тайной битвы», резина растягивалась и сжималась: чудо — удушье, завтрашний день земли — бесконечный вчерашний день. «Я не в силах удержать это! — воскликнула Она однажды. — Окружающие тащат меня в старое сознание — я не знаю никого, кто был бы в таком же состоянии, как я!» Совсем как одинокая бабочка в мире гусениц, затягивающих Ее в старую грязь. Маленькие торжествующие, подкованные в медицине аксолотли. Нужно было расчистить путь, но как? Ее тело было той точкой земли, где совершалась попытка: как говорила Она, нечто «устанавливалось».

«Это яростная борьба... И если пребывать там [в истинном сознании], все хорошо — хорошо; тело чувствует себя хорошо и все в порядке. Но как только я вовлекаюсь в какое-то другое движение, сразу становится заметно, что этот мир полон противоречий — хаоса и противоречий. А там все в совершенном согласии. Мне как будто демонстрируют, к какому разладу мы пришли — непосредственным выражением этого разлада служит то, что люди называют "смертью" (на самом деле это смерть лишь по видимости), — и как одновременно сосуществуют всеобъемлющая Гармония, которая есть суть Жизни, и раздробленность, внешняя, ложная, ИСКУССТВЕННАЯ разделенность, приводящая к смерти; оба этих начала перемешаны так, что в любую секунду и по любой причине можно перейти от одного к другому. Совсем неверно полагать, будто для этого требуется "серьезная " причина — на самом деле, бывает достаточно любого пустяка. Это просто выбор между здесь и ТАМ, вот и все. Если быть и оставаться здесь, это конец; быть здесь и переходить туда [Мать махнула рукой] — от этого и получается жизнь, полная страданий, неприятностей и прочих вещей. А ТАМ — вечная жизнь, абсолютная сила и... Даже не скажешь "покой ", скорее... незыблемость. И все присутствует одновременно: то состояние и это состояние. А человек — более или менее удачный их сплав». Сегодняшний день полностью несет в себе завтрашний, иное состояние полностью заложено в настоящем. Просто сеть искажает текущую сквозь нее Вибрацию. Не надо ждать века, совершать чудеса трансформации, направлять огромные бесконечные процессы — все уже там, где жизнь и смерть превращаются в нечто третье, в истинную Жизнь, в сверхжизнь. Практически, это вопрос состояния сознания. И Экран падает. Это всегда было там. «...Лишь несколько секунд подлинного состояния во всей его чистоте, и... Это огромная сила. Только [Мать подняла палец]... Похоже, что все мировое устройство еще сопротивляется, еще остается что-то... [Она задумчиво смотрела, наверное, видя перед собой всех окружающих Ее маленьких представителей человеческого рода, участников великого Действа]... И над этим "чем-то" работает сознание. Для того чтобы установилось это состояние, необходимы перемены в земном сознании. Вот. Нельзя выбраться в одиночку!»

Нельзя стать единственным представителем нового вида.

Чем же могло завершиться противостояние окружавшего Ее все более яростного отрицания (впрочем, оно входило в условия игры, было игрой, если не ставкой в земной игре) и легкого золотистого дуновения, которое становилось все тоньше и беззащитнее? Победа все равно ГРЯДЕТ... Но каков путь к ней?.. Сумеем ли мы найти дорогу? В огромном лесу Матери нам осталась только она.

Где лежит эта дорога, где Победа, наша победа? Где?

Неизбежная победа.

 

 

Отрицание

 

Противоречие неумолимо зажимало Мать в тиски. Направляя при этом строго к желанной Цели. Так и должно быть.

Нужно только понять смысл.

Века и десятилетия мы живем, имея под рукой сорок смыслов, и похоже, что от них нет никакого толку, и все идет по замкнутому кругу. А потом пробивает час Смысла. Мы накапливаем ничего не открывающие открытия вплоть до того дня, когда открывается единственная вещь, и с нею открывается все. Мы приближаемся к этому дню. Противоречие оттого так мрачно, что хочет заставить нас открыть свой светлый смысл. В противном случае нам оставалось бы только сложить пожитки и пойти повеситься в другое место — да только нет «другого места», мы загнаны в угол. Как и Мать. Значит, нужно найти что-то еще.

«Если я проживу до ста лет, ко мне придут новые силы и новая жизнь. Но... Сейчас трудные времена», — говорила Она в 1972. Вопрос времени. Бег наперегонки со временем. «Сколько осталось до ста?» — «Пять лет, милая Мать». — «Еще пять лет этого ада!..» Это было в 1973. Противоречие, заключенное в Ее теле, было таким удивительным, что нам никак не удавалось понять его: сидя рядом с Ней, мы ощущали воздействие такой невероятной, такой непомерной силы, что, казалось, она могла растереть в порошок и раздавить весь мир (да что «казалось» — просто могла], а затем... в Ее теле как будто ничего не задерживалось, все проходило насквозь. Мать была как дыхание. «Марионетка», — говорила Она... в потоке невероятной силы. «Труба! Я — труба!» — со смехом восклицала Она и обрушивала эту силу на землю, не оставляя ничего в своем теле. «Очень интересно. На первый взгляд полный абсурд [Она указала на свое тело]; человеческие существа с явным презрением относятся к его внешней слабости, но [смеясь] через него проходят невиданные силы, которых они не могут вынести. Любопытно». Очень любопытно. «В одно и то же время безграничное всемогущество и полное бессилие. И все здесь, в одном и том же месте [Мать соединила руки]. А я достаточно благоразумна, чтобы молчать, потому что если бы я рассказывала все, что вижу, и все, что тут происходит... все сказали бы: все, она утратила рассудок; вместе с разумом она потеряла голову! А я принимаю серьезный вид и говорю: посмотрим, возьмем одну из проблем — они так занимают людей, к ним сводится жизнь и смерть — рассмотрим ее хорошенько и будем немного серьезнее... [Она залилась смехом.] Ну вот, рассудок еще не утрачен окончательно! Ох!» Чувство юмора спасало Мать от оскорбительных глупостей, которыми Ее засыпали. И все же иногда в телесной немощи Ее одолевало сомнение, и вырывался крик: «Многие так делали! Уходили в какой-нибудь более или менее тонкий мир. Ведь существуют миллионы способов убежать и только один способ остаться, но нужно иметь настоящее мужество и выдержку, смириться с наружной немощью, бессилием, непониманием, с внешним... да, с отрицанием истины. Но если не смириться с этим, никаких изменений не будет! Те, кто хочет сохранить величие, свет, силу, власть и тому подобное, — что делать! — пусть остаются там, где есть, они ничего не могут сделать для земли!»

Но зачем, зачем потребовался настолько глубокий разлад с телом? Тысячной, миллионной доли силы хватило бы на то, чтобы в мгновение ока протолкнуть Мать на несколько столетий вперед. Мы не понимали, никак не понимали, какое великое Сострадание движет силой. «Если бы так случилось, слишком многое оказалось бы разрушено, — говорила Она еще в 1965. — Светлая сила так плотна, так плотна... Такое впечатление, что она гораздо тяжелее материи; она прикрыта, приглушена, иначе... "unbearable"... Невыносимо». «Но почему, — думали мы по неопытности, — нельзя взять одну капельку этой Силы?» Она терпеливо объясняла: «Это НАССТОЯЩЕЕ всемогущество. Во всей полноте и исключительности. Сила охватывает все, но то, что не согласуется с ее вибрацией, должно измениться, потому что исчезнуть оно не может: резкое, моментальное, абсолютное изменение при сегодняшнем состоянии мира станет катастрофой». Одна капля или все сразу — разницы нет; вынести эту Силу нам помогает только толстый слой грязи.

Чтобы все понять, стоило лишь взглянуть на то, что творилось в Ее лаборатории. Напрашивалась мысль, что Ашрам является центром сопротивления Работе — но так оно и было! Шри Ауробиндо понял это еще пятьдесят лет тому назад. Ашрам был олицетворением всех земных трудностей. «Словно нечеловеческая сила задумала проявить себя через тысячелетнее бессилие. Это тело и есть продукт тысячелетий бессилия. Нечеловеческая сила пытается пробиться через него и проявить себя. Вот так. Что из этого получится, я не знаю... Думаю, что в нынешних земных условиях РЕЗУЛЬТАТ невозможен; такое чудо разом перевернуло бы слишком многое. Последствия были бы хуже, чем...»

К чему же все шло, если телу необходимо было выждать, выиграть время, а Ее ближайшему окружению не хватало на это терпения и, более того, для него были невыносимы сами условия, в которых только и могли осуществиться перемены?

Мать оказалась перед неразрешимым противоречием. Даже глотать глюкозу становилось все тяжелее. «Такое впечатление, что я повисла на туго натянутой ниточке... Меня окружает совершенно гнилая атмосфера недоверия, мелочности, недоброжелательства. Ниточка натянута и просто чудо, что она не рвется. А они даже не понимают, что если бы установилась вибрация истины, их просто не стало бы! Исчезло бы то, чем они себя считают... Чудо — чудо, что бесконечное сострадание не позволяет им исчезнуть: оно ждет. Оно наделено силой и властью и... Просто пока оно ненавязчиво напоминает о своем присутствии, чтобы свести разрушения к минимуму. Чудное сострадание. А эти идиоты называют его бессилием!»

«Мать ничего не может, Мать скоро покинет нас», — это звучало постоянно... Некоторые даже предупреждали друг друга: «Будьте готовы, Она скоро уйдет». «Совершенно гнилая атмосфера». И что дальше?

Можно привести примерный перечень Ее высказываний, звучавших, как обращенные к земле крики о помощи:

 

— Кажется, что Напор растет, и все трудности выходят наружу. Среди людей возникают споры... ох! И так по всему миру.

 

— «Она стара, Она стара...» Это создает неблагоприятную обстановку для перемен. Даже приводит к внутреннему разладу. Со всех сторон: «Невозможно, невозможно, невозможно...»

 

— Окружающие не помогают. Даже близкие ни во что не верят.

 

— Если надо, я готова бороться двести лет, лишь бы работа была закончена.

 

— Я действительно верю, что основателей новой расы нужно искать среди детей. Взрослые... неподатливы. Они все стары, одна я молода! Молодость — это пламя и воля... Они удовлетворены своими мелкими никуда не годными достижениями. А ведь можно было бы приблизить новую эру, нужно только быть борцом! На самом деле им это безразлично.

 

— Избежать глобальной катастрофы можно только в том случае, если изо всех сил ухватиться за Божественное — за самое что ни на есть чистое и могущественное Божественное. Не терять бы ни минуты, а все время, все время держаться за Божественное, чтобы Оно спустилось сюда... И мне надо, чтобы меня поняли все люди, любящие меня. Мы должны, должны избавиться от всего, что тянет нас вниз, чтобы действительно быть готовыми к встрече с божественной Волей. Причем немедленно, немедленно... ужасно. Осталась только эта воля, надежда и насущная потребность: о! Божественное должно, должно воцариться... У меня нет времени ждать.

 

— Если бы события происходили быстрее, мир бы рухнул.

 

— Настало время окончательно определить: все это (болезнь, смерть, страдания) не обладает реальностью. Настало время.

 

— Шри Ауробиндо сказал, Он написал: «The time has come», время пришло. Он ушел, а люди думают, что Он ошибся!

 

— Есть только один путь: навстречу Божественному. Ты же знаешь, Оно как внутри, так и снаружи, как наверху, так и внизу. Оно везде. Нужно найти Божественное в мире, таком как он есть, и ухватиться за Него, только за Него, другого способа нет.

 

— Тело очень хорошо знает, под каким чудесным покровительством оно находится, иначе его разорвало бы в клочки.

 

— Когда я возвращаюсь в свою нормальную обстановку, все будто исчезает, боли уходят. А извне начинается яростная атака: люди ссорятся, все обстоятельства идут наперекор. И все это обрушивают на меня, и...

 

— Человечество целые века ждало этого часа. Он настал... Нам нужен род человеческий, не зависящий от эго.

 

— Не быть лишним препятствием... Скорее, прозрачным проводником.

 

— Ложь беснуется перед гибелью. Но люди учатся только на катастрофах. Неужели нужна катастрофа, чтобы у них раскрылись глаза на Истину?.. Только Истина может спасти нас.

 

— У меня только что было сказочное видение... колыбель недалекого будущего. Будущее... не знаю. Это огромная масса, нависшая над землей.

 

— Все прекрасные мечты станут явью, и эта явь будет чудеснее всех наших мечтаний.

 

— Я все время думаю об одном отрывке у Шри Ауробиндо: «Бог возрастет в Материи...» — и мы видим Божественное, возрастающее в Материи. — «...А мудрецы спят или заняты беседой»[22]. Так оно и есть.

 

— Замечательная победа возможна не в облаках: здесь.

 

— Не бывает «нужно подождать», «все придет в свое время», нет... всех этих благоразумных вещей не существует — есть Оно, подобное клинку шпаги. Оно, Божественное, приходит вопреки и наперекор всему. Одно Божественное. Все остальное — ложь, ложь и ложь, обреченная на исчезновение. Есть только одна реальность, одна жизнь, одно сознание: Божественное.

 

— Чудо будет. Только не знаю, какое. Видно, ясно видно, что все идет к тому, чтобы разом рухнуть. Но как это произойдет? Не знаю.

 

— Такое ощущение, что стоишь на краю пропасти — и нельзя сделать ни одного неверного шага. Сознание будто ужесточает обстоятельства, вынуждая к определенности.

 

— Если хоть одно существо с верой начнет служить Истине, оно способно изменить страну и мир[23].

 

— Остановить трансформацию можно только насилием...

 

— От некоторых исходит внушение катастрофы. А тело борется, борется, желая подпускать только внушения, идущие от Божественного. Но притяжение все же есть.

 

— Телом я ощущаю себя огромной, как мир, как будто я держу все в своих руках, как настоящая Мать держит своих детей. Не могу объяснить... Потом.

 

— Все превращается в боль — постоянную боль, — словно моему телу предлагается пережить то, что должно исчезнуть. И так постоянно. Все: идущее изнутри, снаружи, так называемое «чужое», так называемое относящееся к телу, все-все: ужасно, ужасно... Как будто во мне сосредоточились все противоречия, чтобы заставить меня проделать эту работу, а я не знаю, что такое «я». Вся жизнь этого бедного тела состоит из отрицания того, что кажется ему... Красотой, которую надо воплотить.

 

— Я бы предпочла ничего не говорить.

 

— В моем сознании будто разворачивается мировая борьба. Оно становится не сознанием одного человека, а подсознанием Земли. Это бесконечно. Однако нужно... Прекратить борьбу значит остановить работу. А чтобы продолжать, требуется время... не знаю... этому нет конца. Сознание будто стало центром действия. И мне остается только одно: оставаться спокойной, спокойной: пропускать сквозь себя божественный свет. Это единственный выход. Нужно, чтобы битву приняло... Божественное.

 

— Блаженство здесь, оно ждет нас.

 

— Если хотя бы что-то в окружающей обстановке не так, я испытываю такую боль, что, кажется, этого никогда не вынести... Это... не знаю, с чем сравнить... Как отрицание, мучительное отрицание.

 

— Конечный исход очевиден.

 

— Хочется кричать... Находясь в неподвижности, я ощущаю почти неограниченную силу. А в своем теле мне так плохо...

 

— Все обостряется. И в то же время приходит знание: настал момент одержать Победу. Как будто что-то свыше говорит мне: держись, держись, настал момент Победы.

 

Что могло произойти дальше?

Какой путь может привести к «очевидному» конечному исходу, к неминуемой — вопреки всему или благодаря? — Победе? О! Благодаря всем обстоятельствам. «Нужно, нужно, чтобы настало царство Господа...»

Или, может, начнем все сначала?

 

 

XIX

НЕВОЗМОЖНЫЙ ВЫХОД

 

Среди великой битвы Она сохраняла совершенную неподвижность, обнимая собой все. В Нее можно было войти, как в гору мягкого снега, что не мешало Ей обжигать своей неподвижностью. Можно было навсегда уйти далеко-далеко, оставаясь на прежнем месте. Можно было одновременно находиться дома, в самом сокровенном святилище и на поле мировой битвы. Мы окунались в Любовь, и при этом шла безжалостная война... в полной тишине, как будто в стороне от всех войн, выигранных когда-то раз и навсегда. В капельках Ее слов, вздохах, доносящихся сквозь вечность, был огонь. Несли ли эти слова ад или Чудо, вопрос или противоречие, они произносились одинаково ровным тоном, будто река поворачивала то в одну, то в другую сторону. Это была ясная истина, без прикрас, чистая и неколебимая. Безличная. И, однако, это была Мать.

И когда Она смеялась, то становилась еще нежнее.

 

 

У порога великой Тайны

 

Правда, смеялась Она нечасто. Напряжение возрастало. Но мы не ощущали его, мы понимали, насколько это серьезно, разве что когда замечали, что Ее все сильнее поглощает это странное время. Рядом с Ней мы окунались в легкую и плотную вечность и действительно не представляли себе, где и как это может закончиться. Смерти не было, это было очевидно, но смерть несли устремленные на Нее взгляды. Осада. Ей могло бы быть не 95 лет, а 395, без разницы — годы имели значение для окружающих. Мы не чувствовали, что Ее тело стареет: слово «старость» казалось нам таким странным применительно к Матери, но эти глаза... Нам опять вспомнились когда-то произнесенные Ею слова, но теперь их смысл стал понятнее для нас: «Такое ощущение, что внешняя форма — это в равной степени (как минимум, в равной) результат воззрений на тебя окружающих и тебя самой. Не знаю, как это объяснить... Когда на тебя смотрит посторонний, ты видишь себя его глазами. Правда, один способ существования (он определяется истинным сознанием)... не то чтобы противоречит, но совершенно не соответствует взглядам ближних на тебя... Поэтому нужно придумать что-то, чтобы не зависеть от внешнего влияния». Возможно, мы так и не узнаем, какой волшебной гибкостью и текучестью обладает Материя, телесная Материя, скованная и загипнотизированная привычкой нашего восприятия. Поистине, мир совершенно искажен. Совершенно искажена Материя. Она способна быть чудесной и иной... если взглянуть иначе. Если существовать иначе. На Мать смотрели как на старуху, как на умирающую. В этом и заключался весь ужас. Она боролась не за себя, а за то, чтобы освободить от этого чудовищного гипноза хотя бы клочок Материи. О! Как люди верят в смерть: «Могущество смерти в том, что все хотят умереть!» — воскликнула однажды Мать.

Но был еще и «другой способ», «плод истинного сознания», медленно созревавшее «дитя клеток», творимое молитвой и надеждой тела — тысячей Мантр, повторяемых ежеденно и еженощно. Второй раз Она видела его в 1972: «Я не знаю, супраментальное ли это тело или переходное, но у меня было совершенно новое, бесполое тело... Оно было очень тонкое, красивое, имело действительно гармоничную форму. Совершенно другое туловище, дыхательная система. Плечи были широкие, что существенно. Только грудь ни мужская, ни женская. А все остальное — желудок, живот были только намечены; они обладали очень красивой и гармоничной формой и явно предназначались не для того, к чему мы привыкли... Очевидно, больше всего изменится и приобретет особую важность дыхание. Это существо очень зависело от дыхания». А мы говорили Матери: «Несколько раз меня посещала мысль, что речь идет не столько о трансформации нашего, сколько о конкретизации другого тела». — «Да? Но как это произойдет?» — «Как совершится переход, я не знаю. Но не это тело превратится в другое, а наоборот, другое займет его место». — «Да, но каким образом?.. Если бы материализовалось то тело, что явилось мне позавчера ночью... Но как?.. Переход? Для большинства людей разница примерно та же, что и между сном и явью. Все же необходимо сделать шаг. Так и эдак [Мать загибала пальцы, изображая рычаг, смену состояний сознания]... Нам ничего неизвестно, даже удивительно, насколько неизвестно!»

Для Нее «перехода» больше не было, как не было мира сна и реального мира, мира мертвых и мира так называемых живых. Странным и парадоксальным образом Мать жила как бы в двух мирах (которые мы разделяем в нашем восприятии, искаженном клеткой). Она строила свою сверхжизнь без «миров». «Я вижу много картин природы, поля, сады, но все сквозь сетку!» — смеялась Она. «Сетка» явно (и символически) представляла сеть, отделяющую нас от «другого мира». Легкие сетки рыболовов, раздувающиеся на ветру между Ней и подлинной радостной землей, так и стояли у нас перед глазами, когда мы слушали Мать. «У них разный цвет... В этом есть свой смысл. Все-все огорожено сетями... Мы как будто движемся вместе с ними! Только не подумай, что сеть одна: она меняет цвет и форму в зависимости от того, что за ней находится. И это... средство сообщения! Понимаешь? Из благоразумия я молчу, иначе подумают, что я схожу с ума! Я вижу это среди бела дня, с открытыми глазами, представляешь! Например, вижу комнату (сижу здесь и вижу посетителей), и в то же время перед глазами появляется какой-то пейзаж, причем картина двигается и меняется вместе с сеткой между мной и нею!» Очень мило, и, что касается сверхжизни (без сетки), даже понятно... но пока существует огромный Экран, пока одно очень стройное тело находится в подлинной Материи, а другое остается в этой, окружающие своим неправильным видением подталкивают здешнее тело к разложению. Итак?.. Что, итак? В один прекрасный день Экран рухнет, и это хорошо (если только дело не закончится новой катастрофой!), но нам кажется, что сначала нынешняя Материя должна раскрыться, проложить себе путь в собственной плоти и избавиться от свинцовой неподвижности и общего гипноза. Это и совершалось в теле Матери, мучительно, в атмосфере коллективного Отрицания. «Старая машина», как Она называла свое тело, была экспериментальной лабораторией, так сказать, лабораторией перехода — где, если не там должен был совершиться переход? Через какую трещину нашей Материи? Речь шла не о том, чтобы, скинув старые лохмотья, наслаждаться жизнью в более уютном месте: все происходило здесь, в девяностопятилетнем теле, которое в глазах окружающих было обречено. Но если никому из окружающих переход не был нужен, где и кто в этой проклятой общей Материи хотел его? Лаборатория являлась очень показательной. «Мировая битва». А Мать стояла перед вечной загадкой: «Удивительно, насколько мы ничего не знаем». Однако время поджимало: «Нужно, чтобы все произошло побыстрее».

Иногда, глядя прямо перед собой, Она замирала, прижав правую руку к губам, и в этом жесте угадывался напряженный вопрос. Она обдумывала условия, неумолимые условия. В чем же состоял выход? Выход не для Ее тела. Для всей земли. Так кому это было нужно? Где среди этого болота — среди тех, кто являлся к Ней в белых одеждах с официальной йогической улыбкой на устах, — можно было найти чистый огонь? Но были и другие, остававшиеся в тени, не имевшие ни имен, ни титулов, те, что молча трудились во имя Любви, мыли посуду, смазывали машины и порой появлялись перед Ней с милым тихим светом в глазах; благодаря им, почти не видевшим Мать, не способным даже донести до Нее дыхание своей чистой любви, Она продолжала держаться. Но вокруг была темная стена, и работу приходилось вести внутри нее: нужно было вырвать у Отрицания крик согласия. Она трудилась и трудилась. Иногда, казалось, без всякой надежды. «Если бы была уверенность, если бы, например, Шри Ауробиндо сказал: вот это так. Тогда было бы очень легко, но труднее всего... быть окруженной людьми, которые считают меня больной, которые относятся ко мне, как к больной; все вокруг уверены, что я стремительно приближаюсь к смерти. А это бедное тело не знает, что делать. Оно не обращает внимания на людей, оно просто не знает, чем это кончится. И ему остается только сохранять спокойствие, веру и... выдержку».

Разумеется, Шри Ауробиндо не говорил ничего. Выход должно было найти тело. Для тела искать — значит делать. Однако мы чувствовали, что благодаря Противоречию или вопреки ему Мать подходит к чему-то новому; мы видели, как ускоряются колебания между двумя полюсами — света и разрушения, победы и гибели, как будто обоим предстояло слиться в какое-то невероятное целое. О! оно было так близко: чем яростнее, тем заметнее и ощутимее. А Мать не знала, Она училась несуществованию, чтобы иметь возможность жить и переносить эту ужасную качку. Она строила мост. Она была мостом. Была ли это действительно смерть или что-то другое? «Я учусь не существовать. Беда, если хоть на минуту забудешь божественное. Время от времени на несколько секунд приходит блаженное подлинное сознание — но только время от времени и на несколько секунд. Вот. Остальное время борьба. Один, два раза, на несколько секунд: ах!.. А потом уходит. Неужели нужно... Неужели нужно оставить это тело и создать другое? Не знаю... Это не соотносится... Оно никогда не подсказывало мне, что так должно быть». — «Но что бы мы делали здесь без тебя, — возражали мы, — кажется, только рядом с тобой и можно дышать!» — «Но тело и не желает уходить. Оно не знает. Только... Или нам придется поработать над тем, чтобы оно стало более пластичным и смогло трансформироваться, или это задача другой жизни. Но я признаюсь... Шри Ауробиндо сказал: "Повторить все сначала, повторить детство и бессознательное состояние — нет". Прежде чем уйти, Он сказал: нет. "Нет, я вернусь, когда настанет время супраментального тела". Должны найтись люди, способные выдержать все. Мне кажется, что это возможно. Я могу часами находиться в состоянии воспринимающего созерцания, и это время пролетает, как одна секунда. Очень любопытно... времени больше нет. Я чувствую... чувствую, что стою на пороге великой тайны... Но... Ни мыслей, ни разума. Только "нечто"».

 

 

Великая неподвижность

 

Великая Тайна оставалась — пока — неведомой нам. Она не могла сводиться к рассудочной формуле; возможно, она имела отношение к новому способу жизнедеятельности Материи. В чем может заключаться тайна гусеницы, которая на пороге смерти желает превратиться в бабочку, не зная толком, что это такое. Мать тоже не знала, Она говорила все меньше и меньше — беседовать стало сложно: нас подслушивали. Ей совершенно негде было укрыться, кроме как в этом возрастающем «нечто», куда Она молча, держа за руку, пыталась провести и нас. Она строила последнюю линию сообщения и хотела, чтобы мы прикоснулись к Ее опыту. Однажды Мать вздрогнула, как будто получила приказ: «Я хочу видеть тебя каждый день». Позвали одного из помощников, назначили время... один раз даже увиделись... а дальше это стало «невозможно» — нашлось слишком много доводов в пользу того, что это «невозможно». Вокруг Нее медленно и неумолимо росла стена Отрицания. «Я потеряла контроль. Я утратила привычку говорить: "Я хочу"».

Что-то непреодолимо подталкивало Ее к невозможному — может, там и находился выход?

Параллельно, казалось, росло «нечто» — было ли оно тем же? Иная сторона отрицания, рычаг, заключенный в препятствии? Мы не можем понять мир, потому что все время видим его «наоборот». Поистине, он представляет для нас загадку, но мы разгадаем ее не раньше, чем дойдем до конца. «От меня ускользает смысл времени... О! Я знаю, точно знаю, что мое тело приучают к чему-то новому». Но к чему? Казалось, все вертелось вокруг вопроса времени. «Если я не обращена исключительно к Божественному, жизнь становится пыткой. Это единственное средство. Иначе не жизнь, а пытка. Существование становится невыносимым. Единственное средство — это находиться там, где времени нет». Что же происходило в Ее теле?

Лабораторная тетрадь становится все короче и лаконичнее: «Я иду по тоненькой веревочке». Каждую минуту приходилось балансировать над пропастью между не поддающимся определению «нечто», «чудом», как говорила Мать, вероятно, принадлежавшим будущему виду, и смертью, сопутствующей старому виду. Нечто вроде смерти заживо. «Как напор — ужасный напор, выталкивающий в нужную сторону. Я ощущаю его на себе, в своем теле...» А Ее тело было телом всего мира. «...Но тело бесстрашно говорит: "Ну хорошо, если нужно закончить, хватит об этом рассуждать". И так каждую минуту: Истина... [Мать стукнула кулаком] или конец». Нам было непривычно видеть в Матери смесь невозмутимого, всеобъемлющего, как будто нездешнего спокойствия, и в то же время яростной, страшной воли. Нам довелось наблюдать многие проявления этого состояния, но лишь несколько раз — дрожь. Она была как меч живого света. «...Каждую минуту — выбор: жизнь или смерть. Никаких "примерно", длящихся сколь угодно долго. Долгие века все было ни плохо, ни хорошо — теперь так нельзя. Тело знает, что для образования супраментального тела нужно полностью отдаться Влиянию Божественного — никаких компромиссов, никаких "приблизительно", никаких "со временем": вот так [Мать опять опустила кулак], страшная Воля... Это потрясающе, потому что это постоянная опасность. Не знаю, наверное, раз сто за день ощущение: жизнь или распад (клеток), жизнь или распад...» Мы думали, не слились ли и жизнь и распад в одном невозможном парадоксе. «И если клетки не закрываются своим привычным способом, все получается. Некоторым образом тело вынуждают учиться вечности».

Все пути вели к иному времени, в котором, видимо, и был ключ.

Потом обрушился последний удар. Это было в апреле 1973. Мать называла это «переносами». Постепенно все системы и органы «переходили в другое подчинение», то есть от старого автоматического природного управления к функционированию под властью великого Сознания, к супраментальному функционированию, к тому, что Мать и Шри Ауробиндо называли «сознательным автоматизмом». Выход из-под власти старых законов Природы и переход к другому ритму. Однажды утром Мать, явно потрясенная, сказала: «Моя нервная система переводится под власть супраментального... Мне кажется... это хуже, чем смерть». Последний перенос. Он означал, что больше ничто в Ее теле не подчиняется старым законам. Наверное, далее следовал переход в новое состояние. Можно понять, как невыносимо было переносить это вживую, продолжая разговаривать с людьми, подписывать чеки и впитывать яд со всех сторон. Гусеница, чтобы пережить превращение, строит себе кокон. «Ноя думаю... Я думаю, что могу передать божественную Вибрацию. Так что если хочешь остаться...» Мать брала нас за руку, чтобы передать опыт, желая, наверное, чтобы мы тоже прикоснулись к ключу. «Но вокруг тебя, — восклицали мы, — вертятся такие вихри! Такое впечатление, что это очищающий огонь... он расширяет, наполняет тебя — это ОНО! Я начал ощущать его с тех пор, как тебя охватила немощь...» — «Послушай, — перебила Она, — я согласилась на это. Господь спросил меня, хочу ли я "undergo the transformation" (пройти трансформацию), и я согласилась — я бы в любом случае ответила согласием. Но... с точки зрения обычного сознания я схожу сума».

И в то же время — в то же самое время — в Ее теле начал проявляться странный новый феномен... Может, это и было «опасное неизвестное»? Опасное, потому что новое, потому что никто не знал, что это такое. Разве гусенице не показалось бы опасным состояние бабочки? — Слава Богу, что она ничего не знает! Но Мать просчитывала все возможности. «Это настолько ни на что не похоже, что я спрашиваю себя... иногда я спрашиваю себя, как это возможно. Иногда все настолько ново и неожиданно, что... просто больно». Что же происходило? Нам так хотелось понять и почувствовать это... Тем временем «неизвестное» росло и развивалось необъяснимым образом на наших глазах. Скорость нарастала. Куда двигалась Мать? Одним апрельским утром 1973, после примерно получасового совместного погружения в опыт, Она вдруг открыла глаза: «Почему мне так хочется стонать?» Мы были ошарашены. Затем нам внезапно пришла в голову мысль: возможно, причина была в нас, — о! мелкие тайные недобрые мысли всегда найдутся: «Я пытаюсь понять, не я ли причиняю тебе боль?» — «Нет, мой мальчик, со мной так всегда — совсем не ты. Это что-то... Это совсем не больно, но...» Она замерла, глядя сквозь желтую цезальпинию на то, что заставляло Ее стонать, не вызывая боли. «Я думаю, что тело так пугается нового. Я не вижу другой причины. Я начинаю стонать, но... Это не помогает. Приходится останавливаться и меняться». Может, это как раз и была трансформация. «Да, это должно быть оно: что-то настолько новое, что тело... не знает, как это понимать». Она повернулась к нам, будто спрашивая, что происходит: «Ты ничего не почувствовал во время опыта? Что ты ощущаешь?» Объяснить было очень трудно: «Как будто какой-то огонь сливается с твоим Огнем», — отвечали мы. — «Но что ты ощущаешь?» — «Не знаю... великую Силу». Она покачала головой, будто ответ не удовлетворил Ее: «У тебя не было никаких ощущений?» В конце концов, мы сказали: «Нет, милая Мать, я чувствую, как в тебя входит большой огонь, после чего устанавливается полная неподвижность — мощная неподвижность». И тут мы вдруг вспомнили про «неподвижность огня», о которой говорил Шри Ауробиндо. «А! Это то самое...» И Мать улыбнулась, будто узнала то, чего мы не понимали: «Это должно быть оно. Да. Тело должно иметь страх. Да, это, наверное, оно».

Что за «оно»?

К концу медитации, когда успокаивался поток силы, одновременно заглатывавший и перемалывавший нас в порошок, каждый раз мы ощущали одно и то же, будто после катаклизма: что-то росло, ширилось, всякое движение замирало — ни вздоха и тело словно прекращало дышать или дышало, не дыша. Неподвижно. Плотная, обжигающая, невесомая неподвижность. Все замирало. Все останавливалось[24]. Да, наверное, это и была «вечность тела». Но чем это было для Нее? Для Ее тела? Мы чувствовали только отражение, ничтожный отблеск Ее ощущений. Значит? Она говорила: «Это оно, это должно быть оно...» Неподвижность, похожая и воспринимаемая телом как смерть, но смерть... несущая жизнь. Эти слова звучат нелепо, но это состояние, явно выпадавшее из жизни, несоответствующее дыханию жизни, все же не было смертью и имело свое собственное, — иное, совершенно новое, — дыхание. Смерть старого вида, старого способа дыхания и рождение... чего? Создавалось впечатление настоящей смерти. «Тело не знает, как это понимать». Хочется стонать, но боли нет. Неужели это и есть трансформация? Переход. Время ноль. Разумеется, нельзя превратиться в бабочку, оставаясь гусеницей. Но... как это возможно, с открытыми глазами, когда пятьдесят человек стоят у тебя за дверью и еще несколько наблюдают рядом? Можно ли превратиться во что-то новое, не покидая старого тела; как произойдет физиологический переход? Мать несомненно стояла у порога неизвестного, у порога великой тайны.

И единственным ответом была эта неподвижность в ином измерении времени.

Великая неподвижность.

Жизнь это или смерть?

Трансформация или распад? — «Это почти одно и то же!» — говорила Она раньше. «Вам как будто показывают, что для победы над смертью нужно быть готовым пройти через смерть».

Итак?

Ее, казалось, учили заживо входить в смерть.

 

 

Как в яйце

 

К чему все шло?

Мы хорошо понимаем, что вопрос сводился к времени и терпению. «Со временем все изменится», — говорила Она. Мы полагали, что проходить через смерть было, в общем-то, незачем: радикального опыта, растянувшегося на несколько дней или недель, по нашему мнению, вполне хватило бы для полного изменения всего мира. В нашем ощущении безвременная неподвижность была одним из лабораторных условий, позволяющих изменить основу субстанции, «бесконечно малую вибрацию» Материи, внутриатомное движение, приводящее к отвердению Материи и образованию Экрана. Это было «недостающее свойство» атома, способное изменить движение, «заморозив» его в стремительной неподвижности. Но на самом деле ни нам, ни Матери об этом ничего известно не было. «Не правда ли, мы не имеем представления, никакого представления о том, что такое супраментальная жизнь. Следовательно, мы не знаем, сможет ли это [Она ущипнула себя за руку] достаточно адаптироваться к ней, или нет. И, по правде говоря, меня это не тревожит, это не та проблема, чтобы ломать над ней голову...» Мы в недоумении смотрели на Мать. «Гораздо интереснее то, каким образом будет создано супраментальное сознание, которое само станет существом. Оно должно воплотиться в существо. Это самое важное, а думать об остальном — все равно что размышлять, стоит ли переодеваться или можно остаться в прежней одежде...» Мы окончательно запутались. «Поэтому сознание, живущее в клетках, должно собраться и организоваться в независимое сознательное существо, обладающее как сознанием материи, так и сознанием супраментального. Вот это сейчас и происходит. К чему это приведет, я не знаю». Но мы были слишком поглощены мыслями о внешней оболочке: мы полагали, что главная сложность — в том, как перекроить «одежду». Мать же, наоборот, считала этот вопрос последним следствием и не видела в нем никаких проблем: «В конце концов, это ничего не стоит: дунь, и все получится. Сложнее с остальным». Впрочем, мы знали, что «клеточное дитя» — новое тело, созданное единым сознанием всех клеток, — уже существовало, и Мать действительно беспокоилась о его независимости — имеется в виду независимость от тела. Это существо способно осознавать одновременно старый материальный мир и супраментальный мир подлинной Материи. Что это означало? Если трансформация завершится преображением старой оболочки, в этой оболочке рухнет Экран и протянется мост к настоящей Материи, то какую функцию будет выполнять клеточное тело по отношению к старому телу? Как откроются двери в иную Материю, если их не откроет сама старая Материя? Что, если не старая субстанция, вольет свою кровь в новую? Супраментальный мир не упадет с неба и не пробьет двери старой Материи, если что-то с этой стороны не поможет ему.

Какое-то тело должно встретить его, в каком-то месте должен произойти этот процесс, правда?..

Со временем Экран окончательно обветшает, тьма заполонит собой все, и угольный пласт создаст для собственного существования настолько невыносимую атмосферу, что сквозь все поры нашего безнадежного бытия внезапно прорвется новый мир — наверное, так все это и произойдет. «Чудо случится», — говорила Она.

Но пока мы не «дунули» и все не получилось, нужно было продолжать трансформацию, использовать время, только какая роль предназначалась клеточному телу, которое должно было «стать существом», то есть занять место старого тела и прийти ему на смену? Для Матери это была проблема номер один. Означало ли это, что Она собиралась сбросить старые лохмотья?.. Ни в коем случае! Она не уставала повторять: «Смерть — это не выход! Ни в коей мере. Оно [Мать дотронулась до своего тела] должно трансформироваться, другого выхода нет». Это было сказано в 1971. А вот еще: «Вечно, вечно я получаю один и тот же ответ, заключающийся не в словах, а в знании [как сказать?]... в фактическом знании: это не выход. Что-то приходит из абсолютного источника и дает мне понять или почувствовать бесполезность смерти. Поэтому приходится искать другой выход. Он ДОЛЖЕН быть». Она была категорична: «Умереть — значит принять поражение, так что... Для меня это ложь. Смерть и ложь очень похожи. Это память о злосчастном прошлом. А отказ от продолжения ни к чему не приведет, потому что в следующий раз опять нужно будет начинать все сначала... С колыбели?» Мать покачала головой.

К выходу вела только одна дверь: высшие Врата.

Мать искала выход.

Скорее, Она создавала его. Какую роль играло клеточное тело, если ему было суждено не просто занять место другого?.. Нам неизвестно, есть ли ответ на этот вопрос, и возможно ли получить его прежде, чем дело эволюции (по крайней мере, данное дело) подойдет к завершению, но, повторяем, как нам кажется, именно клеточное тело сможет осуществлять функции старого тела, сохраняя связи со знакомым нам миром Материи, и физически пережить смерть так, что для сознания она пройдет незамеченной («Разница будет скорее для них, чем для меня», — говорила Она); только оно способно поддерживать старое тело столько времени, сколько потребуется для его трансформации по образу клеточного тела. Это как бы световой кокон, предназначенный для защиты и контроля над глубинными внутриатомными трансмутациями старой субстанции. Клеточное тело, существующее вне времени и тления, окружало Мать все более плотным кольцом, и оно могло бы бесконечно поддерживать Ее жизнедеятельность своим сознательным автоматизмом... если бы это позволили окружающие. Когда Она была там, внутри, совершенно явственно ощущалось, что ни пульс в 70 или 80 ударов в минуту, ни Ее 95 лет, которым неизбежно предстояло превратиться в 96, не имеют к Ней никакого отношения. Она была вне всех условностей медицины и катехизиса... если только люди не тыкали Ей в лицо старой условностью смерти. «Независимое» существо, маленькая золотистая вибрация, которая повторяется и будет повторяться в глубине клеток до тех пор, пока дело не будет закончено. Пока золотистое сияние не проникнет во все точки старого тела. Вопрос времени и терпения. «У меня такое чувство [говорила Она еще в 1972 в той же беседе, где объясняла нам важность образования независимого тела], что если я протяну до ста лет, то есть еще шесть, будет сделано немало; произойдет какое-то важное и решающее событие».

В том же 1972 году Она однажды поделилась с нами поразительным замечанием (оно было тем более поразительно, что речь шла о Разуме клеток): «Присутствие супраментального становится стабильным только в том случае, когда супраментальное проявляется в телесном разуме», — сказала Она. Поскольку мы не понимали, что «сделать» (нам все время казалось, что нужно что-то делать) для того, чтобы Мантра утвердилась в клетках тела, то есть чтобы в теле устоялось Супраментальное, Мать сказала: «Я не знаю, что "сделать": все происходит спонтанно. Рецепт может быть таким: созерцание Божественного. Это естественное состояние. По правде сказать, я испытываю ощущение младенческой беспомощности. Понимаешь? Даже забавно: телу кажется, что оно в оболочке, как младенец в пеленках, это правда так... Два или три дня назад мне сдавило сердце — было очень плохо. Очень, и даже показалось... Телу показалось, что все кончено. А потом вдруг я почувствовала, как меня охватило что-то, я была как ребенок в руках Божественного. Через мгновение (только тянулось оно невыносимо долго) тело полностью погрузилось в это Присутствие, и боль прошла. Тело даже ни о чем не просило: боль прошла. В руках Божественного чувствуешь себя поистине ребенком. Невероятно. Я думаю [и в этих словах нам открылись целые просторы], что теперь тело необычайно чувствительно, поэтому ему нужна защита от окружающего мира — ему надо поработать внутри, как в яйце». На какой-то момент Она задумалась: «Да, очень похоже. Я думаю, там, внутри, идет работа. Ох! В старом понимании тело становится все глупее, но начинает складываться новое понимание. Очень хотелось бы все время оставаться в этом защищенном состоянии, долго, долго, долго находиться в нем... Оно придет. Надо потерпеть».

Как в яйце.

«А материальное сознание повторяет: ОМ Намо Бхагавате... Это как задний план любой вещи. ОМ Намо Бхагавате... Знаешь, задний план, служащий материальной опорой. ОМ Намо Бхагавате...»

Мать ткала кокон из света.

Это было в марте 1973.

«Новое тело» было коконом трансформации.

 

 

Спящая красавица

 

В душе мы чувствовали, что приближался Момент — истинный Момент Земли, то, ради чего люди столько боролись и страдали на протяжении стольких веков. У нас не было сомнений, что мы подходим к цели — но каким путем? Рядом с этим душераздирающим Зрелищем бледнели Эсхил и средневековые Мистерии. На этот раз Зрелище разыгрывала земля. Вместе с Матерью, улыбающейся, неподвижной и как будто окутанной белым сиянием. «Время изменилось... Я больше не могу есть. Вот. Не знаю, что будет». — «Что-то очень хорошее!» — «Ты очень добр», — отвечала Она. — «Но я уверен в этом, милая Мать!» — «Да, я тоже!» Она засмеялась и положила себе на колени белый гибискус: «Что это такое?» — «Милость», — отвечали мы. — «Тогда это тебе. Это...» Она замирала, сложив раскрытые руки на коленях. «Не могу говорить, не могу есть... А время проходит молниеносно».

Мы полагали, что следующим шагом, который Ей предстояло преодолеть, была пища. Настоящее "зерно смерти", символ первичной замкнутости на себе, плотоядное подобие Любви. Последнее изменение жизнедеятельности тела, переход... к чему? Это была последняя ниточка, привязывающая ее к старому способу земного существования, и мы чувствовали, что за этим превращением кроется еще что-то: из-за этого нелепого символа Ей постоянно приходилось спорить с целым миром, словно его разрушение неумолимо влекло за собой падение человеческих законов — и окружающие вели борьбу, пытаясь заставить Ее есть: если Мать не будет есть, Она «умрет». Для них это было очевидно, а Она поддавалась гипнозу и иногда даже говорила им: принуждайте меня есть, даже если я не хочу. Мы с волнением наблюдали за тем, как Ее тело то сопротивлялось, то подчинялось внушениям людей, то отбрасывало их. «Мать умирает», — было написано на всех окружающих Ее стенах; это звучало изо всех углов, расплющивая и терзая Ее клетки. «Мировое устройство пока сопротивляется», — говорила Она. Никто не верил в чудо! Никто не хотел верить в «другой способ». Телу тяжело было хранить веру наперекор всему миру. Мать являла собой не отдельное тело, Она была воплощением земной физиологии, которая отчаянно пыталась найти путь, ведущий к другому виду — что делать, если представители старого вида не хотят и не понимают этого? В конечном счете, добрая воля причиняла не меньше зла, чем дурная: воля тоже должна обновиться! «Днем и ночью я веду борьбу... Я делаю это не ради ОДНОГО тела, а для всей земли. Это тело стало примером, символом, полем битвы и полем победы; здесь все — поражение и триумф».

В одиночку разрушить закон?

Чувствовалось, что за этим шагом кроется что-то радикальное. В земном сознании, в лаборатории вокруг Нее должно было произойти радикальное изменение.

Пришел ли час?

Иногда Ее так пичкали поражением, невозможностью и отрицанием, что тело уже само не понимало: не безумие ли спорить со всеми умниками земли? Упрямыми маленькими аксолотлями? «Я не знаю. Не знаю, что случится. Иногда бывает так тяжело, что я сомневаюсь, сможет ли тело выдержать. Но мне хотелось бы... Ох! Я не сказала: вчера или позавчера мое тело на одну-две минуты погрузилось в ужас при… мысли, что его положили в могилу. Это было так страшно! Я не выдержала бы этот кошмар дольше нескольких минут. Это было страшно. Совсем не потому, что меня зарыли заживо, а потому, что тело стало сознательным! В расхожем понимании оно "умерло", так как сердце перестало биться — но сознание-то сохранилось. Это... ужасное переживание. У меня были все "признаки смерти", то есть остановилось сердце, все отключилось, но сознание осталось. Сознание жило. Нужно бы... Нужно бы предупредить, чтобы они не торопились... Когда придет час трансформации, а мое тело похолодеет, пусть они не спешат опускать его в яму. Потому что это может быть... это может быть временно. Понимаешь? На какой-то момент. Понимаешь? Понимаешь, что я хочу сказать?..» О! Мы-то понимали! В тот день мы вспомнили вопрос, заданный Ей несколько лет назад; нас интересовало, можно ли «не умерев, получить опыт смерти»: «Конечно! — сказала Она. — Можно с помощью йоги, а можно даже материально, если... [Она расхохоталась] если смерть будет такой непродолжительной, что врачи не успеют признать тебя мертвым!» Тут мы представили себе эту картину. А если Ее признают мертвой? О! То-то и оно, Все просто должны умереть, это земной закон, так заведено, не выдумывайте глупостей. Видимо, Она думала о том же. «Я чувствую, — продолжала Мать, — что для трансформации тела осталось сделать усилие — и тело тоже чувствует, оно хочет этого, но я не знаю, сможет ли. Понимаешь? На какое-то время может создаться впечатление, что все кончено, но потом оно пройдет. Все начнется снова... все может начаться снова. И вероятно, в этот момент я не смогу говорить, не смогу сообщить тебе об этом. Поэтому и говорю тебе сейчас... Я не знаю. Хотелось бы, чтобы кто-то помешал этой глупости, потому что тогда весь труд пропадет впустую. Нужно, чтобы кто-то сказал: НЕ НАДО, МАТЬ НЕ ХОЧЕТ... Ты...» — «Да кто меня послушает? — перебили мы. — Скажут, что я сумасшедший. Меня даже не подпустят к тебе!» Мы и не подозревали, до какой степени были прозорливы. Она продолжала: «Глупо поднимать шум. Лучше промолчать».

«Шум» может подняться по всей земле. Конечно, это очень глупо, как, впрочем, и всегда.

Трудно творить Историю в одиночку.

Означало ли это «невозможность»?

Недели пролетели «как молния» (для Нее). «Я превратилась в чистую силу, бьющуюся о препятствия», — сказала Она двенадцатью годами раньше, но с тех пор мало что изменилось. «Любая попытка вернуться к прошлому превращается... в боль, почти невыносимую боль». Она уже не могла существовать по-старому, что-то должно было произойти. «Остается только держаться, больше ничего!» И оно произошло. Пришел день, неизвестно, можно ли назвать его черным, потому что после темной ночи свет становится еще ярче, но события повернулись... не знаем в каком смысле: вероятно, есть только один Смысл, а другого не бывает. В тот же самый мрачный день Мать, похоже, прикоснулась к ключу. Это было 7 апреля 1973 года.

В тот день Она не улыбалась, Она была серьезна, «как будто несла на себе всю тяжесть мира». На коленях у Нее лежал белый лотос. «Я, кажется, вызвала на себя сопротивление всего мира. Одно следует за другим, и если я... Если хоть минуту я не уповаю на Божественное, боль становится невыносимой, мой мальчик. Так что теперь я даже не рискую говорить людям о "трансформации", потому что для этого требуется настоящий героизм... Чему-то в этом тем постоянно хочется стонать. И по-моему, нужно сделать что-то очень простое, и все пойдет хорошо... Но что, я не знаю. Интересно, я говорю себе: неужели Господь хочет, чтобы я ушла? Если так, то я... "quite willing" (совершенно согласна). Но, может, он хочет, чтобы я осталась?.. — ответа нет. И...» Да, полное молчание, до самого конца — НИКАКОГО ответа. Почему? Ответив на этот вопрос, мы бы поняли все происходящее. «Правда, правда, такое впечатление, что нужно что-то сделать, и все будет очень хорошо, — но что, я не знаю». — «Нам кажется, — говорили мы, — что тебя увлекает некое ускоряющееся движение». — «Да, так оно и есть... Понимаешь, у меня ОДИН выход — трансформация тела, но... такого никогда не было, и это представляется настолько неправдоподобным... Не могу, не могу поверить в это. Но для меня это единственный выход...» Тут мы широко открыли глаза. «Телу хотелось бы уснуть и проснуться ("уснуть" определенным образом, в полном сознании): и проснуться, когда трансформация совершится...» Тут нас осенило: Спящая Красавица! Да, очень похоже — каталептический транс, кокон превращения. Ну конечно, это был единственный выход. «Очень простой». Мать продолжала: «Но людям никогда не хватит терпения на то, чтобы хранить и оберегать его. Это колоссальный труд, геркулесов подвиг. Они благожелательны, но не более того. К тому же, я не могу просить их об этом заранее... Вот в чем проблема. Тут сознание согласно... Но кто, кто? Просить тех, кто ухаживает за мной, почти невозможно». — «Они поймут, хоть кто-нибудь должен понять», — простодушно отвечали мы. — «Не могу же я сказать им об этом». — «А я могу», — не подумав, ответили мы. — «Разве они тебе поверят?» Мы растерялись. Нам казалось, что это очень просто. «Может быть, — продолжала Она, — ты скажешь им это в моем присутствии... В свое время». Она закрыла глаза и погрузилась в опыт, увлекая нас за собой в странную всесильную неподвижность. И вдруг, выйдя из своего состояния, сказала: «Я хочу видеть тебя каждый день». День получился только один.

Затем пробил час.

Они пришли.

У нас разрывается сердце.

Один из этих «телохранителей», подошел ближе. В то же мгновение как будто произошел взрыв. Открылся клапан, державшийся тридцать лет. О! Нам не передать, мы просто не в силах воспроизвести этот чудовищный, кипящий яростью монолог. А Она, вся белая и неподвижная... О! Обвинять некого, перед нами стоял не человек, и мы не уверены, что хотя бы одно существо на земле способно выдержать это испытание, ежедневное Давление — ведь сама земля говорила НЕТ. Таковы уж были лабораторные условия. Так и приходилось работать: не существовало ни «хороших», ни «плохих» людей, одни подопытные образцы, участвующие в земном эксперименте. «Чем ближе к концу спуска, тем сильнее трясет», — говорила Она еще девять лет назад. Но это факты, и мы не можем вычеркнуть их из Истории... Она попыталась заговорить: «Мне трудно разговаривать...» — «Не разговаривайте, Мать». — «Мне хотелось бы объяснить...» — «Меня это не интересует». «Дело в том, что совершается попытка трансформации тела». — «Когда трансформация случится, посмотрим» — «Butyou don't want to know?» (Неужели вы не хотите знать?), — спросила Мать тихим детским голоском. — «No, I don't want». Нет, не хочу. И все.

В тот день Ее судьба была решена.

Выход и невозможность выхода.

Она не имела возможности продолжать, перед Ней закрыли последнюю дверь.

Для продолжения трансформации Ей нужно было разрушить все, что сопротивлялось.

Как Шри Ауробиндо.

Оставалась «яма».

И все равно, все равно мы чувствовали, знали, что невозможность скрывала в себе последний Выход, которого не предусмотрел никто. В этом и заключалась причина того, что Ей ничего не говорилось. Последний путь к неминуемой победе.

Ведь в мире нет места для НЕТ, всегда и повсюду есть только Высшее Да, и оно идет своими непредсказуемыми путями через все «нет», через все отрицания, через героев и злодеев, насильников и миротворцев, и каждый, сам того не подозревая, делает именно то, что от него требуется.

По-человечески нам было тяжело, мы горевали и дали волю вспышке гнева или негодования — все одно, мы в этом ничего не понимаем. Есть «нечто», и оно неуклонно идет своим путем. Последнее отрицание кроет в себе высшие Врата.

Когда мы, ничего не понимая, выходили из комнаты Матери, у нас в руках был белый лотос. Нам было ясно только одно: перевернулась какая-то невидимая страница. «Однажды перед нами закроют дверь в комнату Матери», — автоматически заметили мы нашей спутнице. Мы не знали, что второй раз оказались провидцем.

В ушах по-прежнему звучал сердитый голос: «За тридцать лет я достаточно наслушался всякой ерунды».

«Нужно сделать что-то очень простое...»

Если бы земля знала, до какой степени просто то, что необходимо сделать для того, чтобы все изменилось.

Так просто.

«Да» в сердце.

«Да», способное открыть могилы.

Тогда настанет Час.

Дунь, и все получится.

 

* * *

 

Матери оставалось семь месяцев.

Последний путь.

Спящей Красавице нужен Прекрасный Принц.

 

 

XX

ПОСЛЕДНЯЯ ДОРОГА

 

Какой могла быть дорога теперь?

Конечно, она должна быть, это очевидно, дело всей земли не могло закончиться провалом. Может быть, Мать скажет нам, что это будет за дорога, мы не знаем. Она говорила с нами так долго; конечно, Она еще скажет нам Истину. Пустые россказни нам не нужны, только Земля Истины.

Смерть не решает проблему, о ней мы не думали ни разу с черного дня 7 апреля и до 17 ноября, упавшего на нас, как крик «НЕТ!». Это невозможно. Все не так, совсем не так. Как мы кричали в тот день. «Нет!» — кричим мы и сейчас. Невозможно. Что же тогда?

«Что»... мы без конца преследуем его, вслушиваемся в него, бьемся с ним уже год и одиннадцать месяцев. В каждой строке этой книги мы пытаемся поймать его, и кажется, будто сама кровь земли стремится узнать и понять — мы расставили ловушки, мы шарили клинком во всех уголках этого жуткого волшебного леса и теперь только молим: истины, истины, да будет истина.

Хоть бы кто сказал, как сделать землю настоящей...

Где дорога? Последняя дорога?

И нам кажется, что Мать улыбнулась.

 

 

Последняя встреча

 

Итак, мы вернулись на прежний путь. Еще семь месяцев. Мы не знали, что седьмого апреля произошел поворот судьбы, и ощущали не тревогу, а вопрос в сердце. Мы прекрасно видели, что Мать страдает все сильнее, но... посмеем ли сказать, что воспринимали это как битву с ирреальным? Достаточно было коснуться Ее атмосферы, чтобы понять и куда сильнее чем все страдания почувствовать невероятную Реальность. Мать билась с прошлым земли, со всеми призраками эволюции, представленными в сконцентрировавшемся вокруг Нее Отрицании. Победить нужно было не «смерть», призрак призраков, а Нет земли. Матери не было девяносто пять лет. Ей было ровно столько, сколько хотели окружающие.

А чего они хотели?

Какой была реальность для них?

«Мне кажется, что старый и новый мир тянут меня в разные стороны...» Страницы лабораторной тетради пустеют: у нас в сердце не было ни единого вопроса. 7 апреля поток посетителей (сто, двести человек) остановился. Осталось лишь десяток «обычных» учеников, но это и было хуже всего, ведь они знали, что Мать «умирает». О, они знали все — прекрасная осведомленность — и давили куда сильнее, чем остальные сто пятьдесят. Матери пришлось сражаться до конца. «Мне хочется кричать... Ну... Утром я никого не видела, все ждут. Малыш, что мне делать?» Как страшен был это вопрос. Вот уж действительно, «что делать»? А что тут можно было поделать? «Милая Мать, ты нам нужна», — только и сказали мы. — «Ох!.. Спасибо», — ответила Мать. Как печально... В следующую секунду Мать погрузилась в свою вечность и оставалась в ней полчаса. Они трясли над ней колокольчиком. «Они озверели».

14 апреля произошла последняя операция — мы уже упоминали о ней — переход нервной системы. Отныне тело функционировало автоматически и автономно. Слабая вибрация клеток, новое тело, обволакивало его, приводило в движение, позволяло дышать и чувствовать: старым законам уже не подчинялось ничто. Конечно, логика тут была, но какая? Очень может быть, что гусеница в коконе в последний момент тоже переживает уничтожение нервной системы. Но если это так, то что произойдет без материального кокона, защищающего от натиска внешнего мира, или без светового кокона (он постоянно рассыпался под действием внешних контактов, неизменно приносивших боль), ведь каталептический транс оказался невозможным, а «среда» так и не нашла достаточно терпения? Где выход? «Что делать»? «Мне приходится сдерживаться, чтобы не закричать, — сказала Она 14 мая. — Иногда приходит чудесный момент, но он слишком краток». Мать не могла оборвать контакты: только контакт позволял трансформировать старую Материю — оборви его, и все пропало. Даже экстериоризация была Ей заказана — а ведь сколько раз прежде Она в доли секунды покидала земную суматоху: «Долгие-долгие годы я ложилась в постель и возвращалась к Господу. А теперь это запрещено, и боль становится еще сильнее. Едва начав выходить, я чувствую ужасное недомогание: это НЕТ. А если я упорствую, то буквально кричу, словно меня пытают... Только сосредоточившись на здешнем мире, я чувствую себя лучше». Но это «лучше» оказывалось страшным адом. Несомненно, искать надо было здесь, и Мать корчилась, пока не находила решения. Но единственным решением оставалась трансформация, — другого не дано, — однако обстоятельства как будто сговорились и пытались не допустить единственного условия, при котором Мать могла вынести операцию. Итак?..

Итак, наступило 19 мая. Это была наша последняя встреча, хоть мы и не подозревали об этом.

Мы поднялись по ступенькам, покрытым шерстяным ковром. Мы открыли дверь и увидели луч света на Ее затылке. Кресло Матери было развернуто к могиле Шри Ауробиндо. Она сидела, наклонившись вперед, раскрытые ладони лежали на коленях, словно Она дарила Господу весь этот мир и его нищету: «В Твоей воле, в Твоей воле...». Она действительно была молитвой земли. Затем Она открыла глаза и с улыбкой приняла у нас цветы: «Что это?» — «Радость в физическом». Речь шла о маленьком желтоватом гибискусе с ярко-красной сердцевиной. «Как она нужна нам! — воскликнула Мать. — Ну, а ты спросишь о чем-нибудь?» У нас было полно вопросов, ведь молчали несколько недель. «Конечно, я думал об одном отрывке из "Савитри". Там Шри Ауробиндо ясно говорит: "Всемогущие силы заперты в клетках"[25]». — «А, это интересно! А дальше?..» — «На эту тему больше ничего... Мне кажется, что пробудилось сознание твоих клеток, но не сила». — «Ты говоришь, "пробудилось"?» — «Да, а если бы пробудилась Сила, в твоем теле не было бы слабости». — «Вовсе нет». Мы были настолько глупы, что никак не могли понять: «пробудившаяся», проявившаяся Сила перевернула бы и снесла все отрицание вокруг. Даже здесь Мать натыкалась на тупик — везде тупик: даже условия трансформации не могли проявиться без «чуда, которое перевернуло бы слишком многое». Итак?.. «Но что же пробудит это?» — спросили мы. — «Бера, наша вера. Знать и верить... Но мое тело слишком быстро приходит в негодность, правда? Что может поправить его?» — «Я НЕ думаю, что оно приходит в негодность, — отвечали мы. — Лично мне кажется, что ты доведена до такой беспомощности, что Сила должна проявиться». — «Ах, ну конечно!» — сказала Она. — «Сила ВЫНУЖДЕНА выйти».

Она замолчала, положив руку на губы. На дереве за окном сидели вороны; там было полно цветов, ведь май был в полном разгаре. «Или... Или я оставляю тело, да?» Мать сказала это слишком спокойно; быть может, Она хотела немного поддразнить нас или всю землю, посмотреть, считается ли она с Ней. «О, нет! Милая Мать, теперь это должно произойти. Я чувствую, что это НЕ распад, вовсе нет. НЕ распад. Сама посуди, когда дело доходит до крайностей, всегда появляется противоположный полюс. Ну, и в этой беспомощности должна появиться высшая Сила. Какой же это распад?!» — «Для меня, — отвечала Мать, — встает вопрос питания. Я не могу есть. А разве тело выживет без еды?» — «Милая Мать, — продолжали мы свое (нам казалось, что мы вместе с Матерью вступили в битву против внушения, давившего на Нее, против «совершенно гнилой» атмосферы), — я действительно думаю, что ты дошла до точки, за которой должно проявиться что-то другое. Понимаешь, пока ты не пришла к точке... невозможности...» — «Но это и так почти невозможно». — «Ну конечно! Конечно, милая Мать, именно это я и чувствую. Я чувствую, что ты пришла к точке появления иного...» Она промолчала. «Это не конец, наоборот, скорее, начало...» — «Мне говорили, что начало будет, когда мне исполнится сто лет, но это слишком много». — «Да нет же, так долго ждать не придется. Нет и нет. Установится другая жизнедеятельность. Но сначала надо дойти до конца старой, а этот конец ужаснее всего». — «Ох! — сказала Она. — Я, правда, не имею в виду... Я не буду утверждать, но действительно...» Она покачала головой, и в этом жесте была заключена вся боль земли. «Сознание сейчас чисто и сильно как никогда раньше. Мне кажется...» — «Да, милая Мать, ты ОБЯЗАТЕЛЬНО перейдешь к иному, я чувствую. Это говорит не вера: что-то другое в глубине понимает это. Переход будет. Что-то говорит мне: ОН БУДЕТ».

Она закрыла глаза, погрузившись в свою вечность.

Мы никогда больше не видели Ее глаз.

Это были наши последние слова.

Через день всех выставили за дверь.

Связь с внешним миром прервалась.

«Больше ничего не будет», — ответили мы ошеломленному ученику. Они не понимали, что, закрыв дверь, они разорвали нить. Боже! Всегда были два взгляда на вещи; оба исключительны, но все следует Божественному плану. Вероятно, Она должна была остаться одна. Все равно иногда мы размышляем, не могли ли события пойти иначе — о, если бы могли, то и пошли бы... Но тогда у всей земли была бы иная участь. Итак?..

Больше некому было протянуть нить.

Она осталась наедине с Отрицанием.

Или, быть может, наедине с Ответом.

«Не покой нужен мне, но Твоя полная победа», — говорила Она.

Каким путем?

Нам вспоминаются слова Шри Ауробиндо — последние стихи «Книги Судьбы» «Савитри», продиктованные им в 1950 году:

 

Может прийти день, когда Она окажется беспомощной

На опасной грани между судьбой мира и своей собственной,

В одиночестве несущей на плечах будущее Земли,

Несущей в опустошенном сердце надежду человека

На победу или поражение на последнем рубеже

В битве один на один со смертью и на грани исчезновения.

Ей, великой и единственной в этой ужасной сцене,

Придется в одиночку перейти через опасный мост времени

И достичь последней точки участи мира,

Где для человека все — или победа, или поражение[26].

 

 

Держись

 

Что произошло за шесть месяцев?

Внешне все желало смерти; все двери были заперты и выхода не оставалось — только высшие Врата. Только одна дорога к неизбежной Победе. Это наша теорема, наша упрямая вера. Мы знаем, что правы. Но... Мы не ищем утешения и не хотим утешиться; у нас внутри горит Огонь, что смеется над всеми смертями. Мать с нами. Но земля? Но любимая, проклятая, больная земля — каков ее путь? Сливается ли последняя дорога Матери с путем земли? Земля и была Ее дорогой; Она шла ради земли. Каким путем? «Шри Ауробиндо категорически заявил, что супраментальное творение последует за этим; следовательно, будущее может готовить нам только необходимые условия для его прихода, каковы бы они ни были».

И в словах «каковы бы они ни были» мы без инфантилизма и сентиментальности хотим увидеть истину. Чистую.

Но только истину земли.

Мы можем лишь рассказать о своем опыте. Несомненно, Она не просто так возводила последнюю линию коммуникации.

А вот факты:

Итак, мы ждали последнего «изменения жизнедеятельности»; отказ от пищи для нас в течение шести месяцев был простым и очевидным доказательством. 15 августа 1973 года, в день рождения Шри Ауробиндо, Она еще раз вышла на балкон. Она по-прежнему боролась, и казалось, будто Мать согнулась пополам. Маленькая фигурка на полуюте возвышалась над продавцами арахиса, гремевшими своими железками, как на ярмарке. Люди были мелки, как всегда. Кто сумеет выбраться из этого «всегда»? Разумеется только «сверхчеловек», и это не надежда — мир должен стать иным. Для его изменения необходим физиологический катаклизм — не война, нет; даже миллионы бомб ничего не изменят: мы вновь нарожаем детей, и все пойдет прежним чередом. НЕТ. Иное. Мы высматривали «иное» в маленькой сгорбленной фигурке. Потом Мать обеими руками схватилась за перила и медленно-медленно исчезла под своей золотистой накидкой.

Через три месяца мы увидим только Ее тело. Но мы не верили. Разве можно поверить в крах земли? Разве может человек потерпеть поражение после обезьяны, или амфибия после головастика? Надо только узнать дорогу. Вот и все. Не только обезьяна должна сказать человеку «нет», — но что дальше?

10 ноября у Матери началось удушье, словно Она больше не могла дышать и медленно задыхалась. Время старого дыхания подошло к концу. Время старого воздуха. Что значила для Нее смерть? Славный выход — разорви нить, и со всеми бедами покончено, но ведь Мать могла разорвать ее еще десять лет назад и не мучиться. Она этого не сделала. Даже будучи «мертвой» в своем кресле, Она была переполнена сознанием — неистовым сознанием. Что означали для Нее эти последние дни, когда дыхание начало прерываться? «Мне ничего не говорят...» Ей до самого конца ничего не сказали. Она должна была вынести все, до последней секунды. В смерть Матери пришлось войти живой. Это было самое ужасное. В 1972 году Она сказала нам три фразы, казалось бы, никак не связанные между собой, однако произнесенные вместе: «Когда тело понимает, что происходит, оно молит меня: "Предупреди, когда дело дойдет до распада. Если распад потребуется, все примет его, но ТОЛЬКО ЕСЛИ ПОТРЕБУЕТСЯ"». Она не «предупредила», и в Ее теле ничто не приняло распада — как это ни ужасно, Она так и оставалась до самого «конца» здесь, в своем кресле. «Мое тело ПЕРЕЖИВАЕТ ПРОЦЕСС. Только когда я сохраняю неподвижность, как бы созерцая клетки, все идет нормально. Время исчезает: мир меняется...» Она прошла процесс до самого конца. Он бесконечен. В тот же день и в той же связи Мать сказала еще несколько слов: «Слишком мучительно. Авто же время я сознаю: "Пора одержать Победу ", — как будто сверху слышится голос: "Держись, держись, пришел час Победы". Правда, очень интересно». Три фразы. Если мы сложим их, что получится?.. Вероятно, до 17 ноября Ее существование было особенно мучительным. Матери ничего не говорили, и Она продолжала свое дело — как просто... Процесс продолжался. «Она угасла, как свеча», — говорил один из тех, кто следил за Нею, — никаких тебе сердечных приступов. Ни транса, ни комы. Она продолжала, пока могла продолжать. Матери пришлось не бросать своего дела до самого конца. Почему?.. Вероятно, оно должно делаться даже в смерти. Окружающие не позволили Ей погрузиться в транс: им никогда не хватало терпения, зато смерть позволили — та им «знакома» как факт медицины. Раз Мать не могла провести операцию в постели, Ей пришлось сойти в могилу. Там никто Ее не побеспокоит, это наилучший кокон, Мать даже ладаном обкурят. «Чтобы победить смерть, надо быть готовой пройти через смерть», — говорила Она. В могилу, без всяких фокусов. Транс — это йогический фокус. Нет больше двери. Значит, остаются высшие Врата.

14 ноября, около полуночи, Мать захотела двигаться: «Я должна ходить, иначе меня парализует». Она оперлась на руку помощника и ходила... пока не посинела.

День ото дня становилось все хуже. Она отказывалась принимать пищу, соглашалась и снова отказывалась. Люди ворчали и уговаривали Ее, как больную. Она всегда полусидела: на Ее спине было полным-полно болезненных струпьев. Мать постоянно просила, чтобы Ее подняли минут на двадцать: «Lift me up... В ночь на 16 ноября Она опять захотела двигаться: «Я хочу ходить», — ох! в могилу Мать хотела сойти на своих ногах. Ей отказали. Она билась до последнего вздоха. 17 ноября, днем, удушье усилилось. В 19.10 врач сделал Ей массаж сердца. В 19.25 дыхание остановилось.

Вот здесь и началось безумие.

Примерно через семь часов, в половине третьего ночи, они вырвали Мать из Ее атмосферы, отнесли вниз, в «зал для медитаций» и положили в шезлонг на обозрение толпы, под палящий свет прожекторов. Ну кого тут винить? Они делали то, что «принято в подобных случаях». Кроме того, трое врачей засвидетельствовали смерть, кроме того... Кроме того, зачем поднимать шум? Мы слышали голос Матери: «Не надо, не надо, Мать не хочет, ты скажешь...» Как-никак, в йоге эти люди были отчасти осведомлены... Или нет?

Примерно в пять утра, привлеченные слухами, мы тоже оказались в этой толпе. Похудевшая Мать в белом платье лежала в шезлонге. Какая сосредоточенность... почти бешеная. Ничего общего с мирной улыбкой Шри Ауробиндо. Яростная сосредоточенность, как в те дни, когда Она сражалась. И тело, сознательное, переполненное сознанием, почти ощутимым... выставленное на обозрение миллионам вибраций смерти, боли и...

Держись.

Вращались лопасти вентиляторов — они будут вращаться два дня над раскаленными цинковыми пластинами, в воздухе, разогретом до тридцати градусов, под неоновым светом, над головами всего города, — действительно, было сделано все, чтобы тело разложилось. А Она все видела. Время от времени нам даже казалось, что Она вот-вот вздрогнет и вернется на поверхность: сколько времени?

В сердце у нас не было боли. Мы словно окаменели. Мы не могли оторваться от этого невероятного зрелища.

Держись...

20 ноября, в 8.15 Ее положили в гроб. Мы стояли справа от него. Она полусидела на белых подушках, положив руки на колени. На затылке играл луч света. Крышку опустили: луч угас, угасло все. Человек шесть забили в крышку двадцать пять гвоздей.

Ее унесли.

Из репродуктора на крыши Ашрама лились выспренние слова, произносимые торжественным голосом. Лились и лились. Люди были полны скорби и мыслей. Для нас же мир стал прозрачным, и повсюду мы видели одно. Ужасный маскарад. Ложь. Комедия смерти, неправдоподобная, как сон. Это неправда. Во всем этом не было ни минуты правды. Эта смерть была чудовищной ложью.

Гроб опустили в могилу.

Как только церемония закончилась и мы смогли, не нарушая приличий, покинуть этот торжественный маскарад, мы бежали.

Да простят нас читатели, но именно такие чувства мы переживали. Таков наш опыт тех дней: ирреальная Ложь.

Ну, так что все это значит?

В чем смысл?

 

 

Прекраснейшая волшебная сказка

 

Вот последний факт.

Среди этого невероятного маскарада, стоя в толпе и глядя на белую фигурку под вращающимися лопастями вентиляторов, мы имели самое сильное переживание в своей жизни. Другие переживания были невозможны, мы окаменели от удивления, а голова от боли едва не раскололась. Мы просто смотрели — без молитвы в сердце, без чего бы то ни было. Если бы Мать встала, чтобы уйти от неправдоподобной шумихи, нам бы это показалось единственным осмысленным событием. Она не встала, но что-то вдруг овладело нами, и буквально вырвало нас из головной боли и призрачной толпы, а потом... потом нахлынул прилив. Сила — мы знали ее; Мать не зря брала нас за руку, чтобы и мы пережили Ее опыт. Но здесь «переживала» не личность, опыт происходил как бы вне нас, мы были никем: просто присутствовали при событии. Нас увлек прилив Силы, словно созданный из радости, — может быть, из любви, но тогда радость и была любовью, — радость, подобная неиссякаемому водопаду, и послышался перезвон: весь мир наполнился им. Открылись все шлюзы. В наших ушах звучали слова, громкие, но как бы без голоса: «НИКАКИХ ПРЕПЯТСТВИЙ... НИЧТО НЕ МЕШАЕТ... НИКАКИХ ПРЕПЯТСТВИЙ... НИЧТО НЕ МЕШАЕТ...» Они повторялись без конца, и каждое слово звучало как удар в бронзовый колокол: «НИКАКИХ ПРЕПЯТСТВИЙ... НИЧТО НЕ МЕШАЕТ... НИКАКИХ ПРЕПЯТСТВИЙ... НИЧТО НЕ МЕШАЕТ...» Господи, какая радость, триумф! Что-то смеялось — весело и громко — и опрокидывало на своем пути весь мир, ломало стены, разбивало шлюзы — ничто не мешает... Властное, как Страшный суд. Катаклизм радости.

Мы продержались четверть часа, а потом вышли на улицу, иначе просто лопнули бы. Перезвон не утихал. Мы подошли к морю; тело дрожало. Затем все успокоилось. Не было ни «Матери», ни «нас», ни опыта, — или опытом стал весь мир. Да, кажется, что в мире впервые проявилось «нечто». Можно наклеить ярлык, но что ярлыки для «этого»? Это огромный Факт. 18 ноября что-то случилось.

Быть может, пришла первая волна радости нового мира.

Вот тут все причитания и восхитительные ближайшие ученики, столько проплакавшие по случаю смерти, вполне достойные внешне, но внутри переполненные вопросами денег, вопросами престижа, вопросами... ох! вопросов было очень много: они готовились поднять свои дела на самый высокий уровень, — все это стало просто смешно. Да, маскарад. Мать смеялась, Она заливалась смехом в наших ушах и опрокидывала как соломинку и Ашрам, и его смешные стены, и все святыньки, которые ученики собирались прилепить к Ней — «НИКАКИХ ПРЕПЯТСТВИЙ... НИЧТО НЕ МЕШАЕТ... НИКАКИХ ПРЕПЯТСТВИЙ...»

Они говорили: ах, трансформация остановилась, ох, час Бога упущен, ах, Момент ушел, мир не готов — глупцы! Неужели питекантропы остановили поток ментальной эволюции и помешали людям появиться на земле? Неужели ученики верили, что Мать можно удержать в четырех стенах ашрама и смертных условностях? Она была здесь, в наших глазах, переполненная сознанием. Она спустилась в могилу лишь потому, что только там ученики могли стерпеть Ее, — и они действительно стали терпеливыми. Но Она смеялась.

Только это мы и знаем. Радостный перезвон над миром.

Факт.

Но что это значит?

Мы и правда дошли до конца леса Матери; больше нам ничего неизвестно. Прошел уже год и одиннадцать месяцев с тех пор, как они закопали Ее заживо. Год и одиннадцать месяцев мы спрашиваем: что это значит? Это наш собственный перезвон. Что это значит, действительно, что это значит, что случилось, в чем истина, истина... Мы вспоминаем слова Шри Ауробиндо:

 

Заблудившись в полном пустынном молчании,

В решительный час судьбы мира...

Наедине с собой, с судьбой и смертью,

Словно на гребне меж временем и безвременьем

Когда существование должно прерваться

Или жизнь должна перестроить свое основание,

Она должна победить в одиночку или погибнуть в одиночку[27].

 

Теперь Она в «полном молчании», во мраке, в коконе из серого мрамора. Бетон слева, справа, сверху, ночь, плиты: сплошное молчание. Клетки повторяют Мантру, как в золотистой дрожи. Мать переживает опасную операцию. Она перестраивает основание жизни, «процесс» продолжается. К этому Ее готовили долгие месяцы («мое тело приучают к иному»); Ей ничего не говорили лишь потому, что Она должна была сойти в смерть живой — мы до сих пор слышим вскрик, вырвавшийся у Матери, когда Она впервые увидела свою смерть: «Ничто, ничто не получается нормально! Тело больше не может есть... А Сознание, пытающееся помочь ему, со-вер-шен-но ясно дает понять, что уход — не решение. Даже если раньше было любопытно узнать, что получится, теперь любопытства нет. Желание остаться, таким образом, давным-давно пропало; желание уйти появляется, когда я начинаю... задыхаться, но тело понимает, что это ничего не изменит. Итак, остается одно: приспособиться. Вот и все. Единственное утешение (пока) таково: то, что делаешь, полезно для тебя, но совершается не ради тебя, маленькой глупой личности, а для всего творения... Не знаю, не знаю я, что получится. Я просто хочу... чтобы меня не клали в ящик и не закапывали вот так... ведь тело будет знать это... оно почувствует, и к нынешним бедам добавится еще одна. Я говорю это тебе, а ты скажешь другим, если понадобится... [Они сообщили нам о случившемся через девять часов после ухода Матери.] Тело этого не хочет, но страха нет — все будет так, как должно быть. Просто оно желает, чтобы его поняли, и не... не запирали в ящик, и не забрасывали землей. Ведь даже после того как врачи засвидетельствую смерть, оно останется сознательным. Клетки сознательны. Вот и все».

Она там, живая.

Орфей и Эсхил бледнеют перед этой историей.

И правда, в этой ужасной трагедии винить некого; каждый из статистов делал то, что должен был делать. Помнится, в 1969 году Мать рассказала нам о волнующих обстоятельствах «случайной» смерти одной девушки из Ашрама; все, казалось, сговорились, вступили в союз, чтобы довести ее до смерти, все до мельчайшей детали было за это: как будто люди совершали необходимые поступки, не обращали внимания на то, что нужно, забывали то, что нужно, опаздывали на решающие три минуты. А Мать знала, что девушка должна была умереть, что она хотела умереть, и что ее друг организовал все, чтобы «облегчить» ее уход: « Удивительно; когда смотришь на вещи с этим Сознанием, видишь невероятно совершенный порядок... почти пугающий. Все наши эмоции, реакции кажутся полным ребячеством. Малыш, ничего мы не знаем! Я убеждаюсь в этом с каждым днем и каждой ночью: ничего мы не знаем. Думаем, думаем... и ничего не знаем. Рядом с нами спрятаны чудеса, но мы не замечаем их из-за собственной глупости. Шри Ауробиндо писал: "Бог растет на земле", — Бог РАСТЕТ, а человек... [Мать рассмеялась]. А мудрец говорит и спит. И никто ничего не заметит, пока работа не завершена. Вот так».

Но что скрывается за невероятным зрелищем «конца» Матери, какая «Ужасная стратегия Вечности»[28], как писал Шри Ауробиндо? Какие чудеса? Какое полное молчание? Вообще, что?

Какой замысел?

Нам вспоминаются другие слова Матери: «Видя, каков мир сегодня и каким он неизбежно должен стать, человеческий интеллект объявляет, что эта вселенная не может не быть ошибкой Господа... Но всевышний Господь отвечает, что комедия еще не доиграна и добавляет: "Подожди последнего акта "».

Каков этот последний акт, сердце леса Матери? Последняя дорога земли?

Перезвон возвращается.

 

НИКАКИХ ПРЕПЯТСТВИЙ, НИЧТО НЕ МЕШАЕТ

 

И «ничего мы не знаем».

Ничего не знаем. Каких только чудесных слов мы не произносим, однако не они нужны миру. Ему все уши прожужжали всевозможными теориями. Зазвучит ли над землей перезвон, услышит ли мир?

Зазвучит ли?

Мы можем сказать: однажды лучезарная Мать выйдет из могилы, и трансформация завершится. Может быть, так и будет. Но Матери не хотелось потрясать окружающих. Землю изменят вовсе не зрелища! Нужно более глубокое чудо, изменение субстанции наперекор всем нашим соображениям, желаниям, словам, вере и неверию. Жизнь — физиологическая жизнь — должна перестроить свое основание. Она должна быть захвачена, поймана, проглочена чудом. Она должна выйти из угольного пласта и взорвать его, покинуть смехотворные мозги аксолотля, смехотворные панацеи и маленькое, слишком маленькое человечество. Какой инструмент совершит чудо, какой рычаг, какой Сезам в этой упрямой субстанции?

Кажется, мы видим его.

Разделение. Великое разделение.

Древнее, отжившее, вздорное, неисправимое человечество стремительно приходит в негодность. Оно состоит исключительно из фальшивой материи, к которой прилеплен галстук, только и придающий ей видимость единства, или белые одежды, или застывшая йогическая улыбка. Оно умирает от своей собственной смерти. Необратимый процесс разрушения все стремительнее и стремительнее захватывает его. Это последнее удушье. Двигаться больше некуда, и человечество торжественно падает в пыль. И вот...

 

Когда сгустится ночь

И сдавит грудь Земли,

Телесный разум человека

Останется единственным источником света[29]

 

...что-то очень юное и новое стучится со всех сторон. Новый вид не знает, что он — новый вид, просто он хочет другой воздух. Тогда...

Тогда чудо сможет произойти.

У нас есть Сезам.

Вся настоящая работа Шри Ауробиндо и Матери была направлена на то, чтобы открыть сознание клеток, открыть эту крепость. Уничтожение старого генетического кода: старой манеры видеть, понимать, чувствовать — старой манеры умирать. Разрушение пещеры аксолотлей. В клетках разворачивается новая вибрация. Надо схватиться за нее, как прошлый вид хватался за вибрацию Разума в начале этой чертовой истории. Это не трудно, далеко ходить не надо; ни к чему строить сверхмозг и предаваться сверхмедитациям: достаточно Мантры. Пароль — он может быть каким угодно, главное, чтобы он был криком нашего существа, дыханием нашего дыхания среди всеобщего разложения, проводником. Последним бакеном. И мы уцепимся. Мы будем повторять Мантру, пока не пробьем корку, банальность, обыденную глупость, миллионы и миллионы пустых мгновений, проживаемых ради того, что никогда не придет. Мы упрямо, как мулы, будем повторять мантру, пока клетками не овладеет вибрация призыва — тогда уже они будут повторять ее день и ночь, без остановки, автоматически, идиотски... чудесно. Ведь здесь начинается Чудо. Физиологическое, клеточное Чудо. Мать и Шри Ауробиндо открыли дорогу. Нам не надо идти сквозь непроницаемые слои: дорога открыта. Теперь все возможно. Это мир, в котором возможно все, — невозможность происходила лишь от надуманных нами трудностей. Нет даже нужды в вере: надо просто идти туда, на тот уровень. Надо коснуться этого. Чудо происходит, когда прикасаешься к этому; новый мир строится сам, даже не пытаясь найти или понять: это происходит стихийно, самопроизвольно, самозаконно. Это строится само. Движение меняется, не зная, как это происходит, вещи устраиваются, не зная, как это происходит; мы видим все возможные смыслы там, где прежде была лишь непроницаемая мгла; все неожиданные дороги начинают пересекаться — это сплошной заговор всего мира. И еще сила... странная сила, в которой нет ничего сильного, ничего невероятного, но которая настолько волшебна, что рассеивает все препятствия, все тени, все страхи, все болезни — призраки изгнаны. Но надо хранить Отношение: это. Всегда, при любых обстоятельствах: это, Мантра, новая Истина, новая высшая Возможность. Мы держимся этого, вот и все.

И тогда не десятки, но тысячи и даже сотни тысяч юных ростков в мире поймают, поймут рычаг и потянут это, захотят этого, призовут это... Каждый миг их будет прибывать! Великое заражение, как будто единственная пережитая и призванная Возможность вызывает к жизни тысячи других Возможностей — усиливает Возможность. Мир начнет меняться, физически, материально. Старые законы лопнут. Один взгляд, и они растают. Вот и все. С ними покончено. Мы засмеемся, увидев это, коснувшись этого, пережив это, и оно развернется, вырастет в чудесную улыбку, словно только улыбка и была нужна — повсюду и всегда. Конец разумного Призрака.

Вот и все. Экран падает.

Мать здесь, настоящая земля здесь.

Конец аксолотлям.

Настоящая земля находится всего-навсего в нашей невозможной могиле, в которую опустили Мать, потому что никто не хотел верить, что это возможно.

Матери не потребуется «выходить» и потрясать окружающих, ибо все станет Чудом. Просто Она находится за нашим Экраном невозможности. Чуда совершать не надо: оно уже совершилось. Его не надо изобретать: оно уже изобретено. Чудо везде. Чудо земли. Надо дойти туда, до настоящего уровня Чуда.

Может быть, смерть постигнет тех, кто не сумеет увидеть Чуда. Они в одиночестве задохнутся в своих могилах от чистого воздуха.

Разделение произойдет само собой.

Мертвые к смерти, живые — к жизни.

Маленькая золотая вибрация в клетках тела.

Сезам настоящей земли.

Перезвон, разносящийся над развалинами Разума.

Никаких препятствий, ничто не мешает.

Мать не умерла! Она жива, Она смеется, Она здесь, Она ждет, когда мы избавимся от нашей глупости — Ей не от чего избавляться! Нам...

Когда угольная корка износится, даже тело Ее засмеется вместе с нами. Она истощает Смерть изнутри. На самом деле, Ее тело сошло в могилу только затем, чтобы истощить нашу собственную смерть. Это последнее жертвоприношение нашей невозможной Лжи. Она ждет, когда мы захотим увидеть ТО, ЧТО ЕСТЬ. Она истощает Ирреальность.

Спящая красавица.

 

Она жила наперекор смерти, она еще сражается[30].

 

Спящей красавице нужен прекрасный принц. Вероятно, понадобится много прекрасных принцев... Ведь Ее прекрасный принц — это душа земли, томящаяся в смерти.

Она медленно ведет мутацию смерти в клетках. Каждая клеточка — как призыв к истине земли, а в теле миллиарды клеток. Когда нам надоест маскарад, наш крик сольется с Ее криком, и маски упадут.

Это будет «концом смерти»[31].

А если нам немного помочь?

Мутация смерти происходит на наших глазах.

«Представьте себе вот что. Вы видите жизнь, видите, что она собой представляет, вы привыкли к унылому и печальному существованию (некоторым это нравится, но лишь потому, что нравится им очень немногое), а за ним разворачивается волшебная сказка. За видимостью подготавливается нечто прекрасное. Мы примем в нем участие. Вы не знаете и думаете, что после смерти вы забудете и покинете все, но это не так! Все, кто хотят прекрасной, светоносной, радостной жизни, будут так или иначе участвовать в этом. Пока вы не знаете, но через некоторое время узнаете об этом. Вот. Да, славная история. Шри Ауробиндо попытался вытянуть ее на землю, так что она неминуемо произойдет... Если хотите, вы можете помочь вытянуть ее...»

Так не потянуть ли нам?

Маленькая золотая вибрация в клетках.

Новый лучезарный вид.

Тело нашей радости.

«Это правда! Это самая прекрасная на земле волшебная сказка. Лучше ее нет — я расскажу вам самую прекрасную в мире историю...»

 

Вот, Мать, твой географ закончил карту:

да будет земля истинной.

 

Олений Дом

Нанднанам

2 6 октября 1975 года

 

 

 

OCR ~ Алексей Якименко

Spellcheck ~ Александр Аникин