Шри Ауробиндо, "Савитри: Легенда и Символ"

Книга Вторая

Sri Aurobindo, "Savitri: a Legend and a Symbol"

Book Two

Canto XIV	Песнь четырнадцатая
THE WORLD-SOUL	Мировая Душа
A covert answer to his seeking came.	Скрытый ответ пришел на его поиски.
In a far-shimmering background of Mind-Space	В далеком заднем плане мерцающем Пространства Ума
A glowing mouth was seen, a luminous shaft;	Рдеющее устье было видно, светлый столб;
A recluse-gate it seemed, musing on joy,	Затворенными воротами оно казалось, о радости раздумывающими,
A veiled retreat and escape to mystery.	Завуалированным выходом и в мистерию спасением.
Away from the unsatisfied surface world	Прочь из неудовлетворенного поверхностного мира
It fled into the bosom of the unknown,	Оно бежало в грудь неизвестного,
A well, a tunnel of the depths of God.	Источник, тоннель глубин Богов.
It plunged as if a mystic groove of hope	Оно ныряло, словно мистическое русло надежды,
Through many layers of formless voiceless self	Сквозь множество уровней бесформенной безгласной самости,
To reach the last profound of the world's heart,	Чтобы достигнуть последней глубины сердца мира,
And from that heart there surged a wordless call	И из этого сердца туда поднимался зов бессловесный,
Pleading with some still impenetrable Mind,	Молящий с каким-то еще непроницаемым Разумом,
Voicing some passionate unseen desire.	Выражающий еще какое-то невидимое желание страстное.
As if a beckoning finger of secrecy	Словно манящий палец тайны,
Outstretched into a crystal mood of air,	Протянутый в хрустальное настроение воздуха,
Pointing at him from some near hidden depth,	Указующий на него из некой близкой глубины скрытой,
As if a message from the world's deep soul,	Словно послание от души мира глубокой,
An intimation of a lurking joy	Намек таящейся радости,
That flowed out from a cup of brooding bliss,	Что льется из чаши блаженства раздумывающего,
There shimmered stealing out into the Mind	Там мерцал проникающий тайком в Разум
A mute and quivering ecstasy of light,	Экстаз безмолвный и трепещущий света,
A passion and delicacy of roseate fire.	Розового огня деликатность и страсть.
As one drawn to his lost spiritual home	Как тот, кто притянут к своему утраченному духовному дому,
Feels now the closeness of a waiting love,	Чувствует ныне близость ждущей любви,
Into a passage dim and tremulous	В проход, неясный и трепетный,
That clasped him in from day and night's pursuit,	Что вбирал его от дня и ночи преследования,
He travelled led by a mysterious sound.	Он путешествовал, ведомый мистическим звуком.
A murmur, multitudinous and lone,	Журчание многочисленное и уединенное,
All sounds it was in turn, yet still the same.	Всеми звуками оно было по очереди, но при том тем же самым.
A hidden call to unforeseen delight	Скрытый зов к непредвиденному восторгу
In the summoning voice of one long-known and loved,	В призывающем голосе одного, давно знаемого и сильно любимого,
But nameless to the unremembering mind,	Но безымянного для непомнящего разума,
It led to rapture back the truant heart.	Он вел к обратно восторгу праздное сердце.
The immortal cry ravished the captive ear,	Бессмертный крик похищал плененное ухо.
Then, lowering its imperious mystery,	Затем, снижая свою императивную мистерию,
It sank to a whisper circling round the soul.	Он тонул в шепоте, кружащем вокруг души.
It seemed the yearning of a lonely flute	Он казался одинокой флейты стремлением,
That roamed along the shores of memory	Что скиталась вдоль берегов памяти
And filled the eyes with tears of longing joy.	И наполняла глаза слезами тоскующей радости.
A cricket's rash and fiery single note,	Сверчка стремительная и огненная единственная нота,
It marked with shrill melody night's moonless hush	Она отмечала пронзительной мелодией безлунную тишину ночи
And beat upon a nerve of mystic sleep	И била по нервам мистичного сна
Its high insistent magical reveille.	Своей настойчивой побудкой магической.
A jingling silver laugh of anklet bells	Звенящий серебряный смех колокольчиков ножных браслетов
Travelled the roads of a solitary heart;	Путешествовал по дорогам уединенного сердца;
Its dance solaced an eternal loneliness:	Его танец утешал одиночество вечное:
An old forgotten sweetness sobbing came.	Старая забытая сладость рыдая пришла.
Or from a far harmonious distance heard	Или из далекой гармоничной дали слышимым
The tinkling pace of a long caravan	Длинного каравана звенящим шагом
It seemed at times, or a vast forest's hymn,	Он временами казался или гимном обширных лесов,
The solemn reminder of a temple gong,	Напоминанием храмового гонга торжественным,
A bee-croon honey-drunk in summer isles	Пчелиным приглушенным гудением, опьяненным на островах летних медом,
Ardent with ecstasy in a slumberous noon,	Пылающих экстазом в дремотном полдне,
Or the far anthem of a pilgrim sea.	Или далеким гимном паломника-моря.
An incense floated in the quivering air,	Фимиам в дрожащем воздухе плыл,
A mystic happiness trembled in the breast	Мистическое счастье в груди трепетало,
As if the invisible Beloved had come	Словно пришел незримый Возлюбленный,
Assuming the sudden loveliness of a face	Принимающий внезапную любимую прелесть лица,
And close glad hands could seize his fugitive feet	И близкие довольные руки могли схватить его бегущие ноги
And the world change with the beauty of a smile.	И мир измениться красотою улыбки.
Into a wonderful bodiless realm he came,	В прекрасное бестелесное царство пришел он,
The home of a passion without name or voice,	Дом страсти без имени и без голоса,
A depth he felt answering to every height,	Глубину, отвечающую каждой выси, он чувствовал,
A nook was found that could embrace all worlds,	Угол был найден, что мог объять все миры,
A point that was the conscious knot of space,	Точка, что была узлом Пространства сознательным,
An hour eternal in the heart of Time.	Час, вечный в сердце Времени.
The silent soul of all the world was there:	Безмолвная Душа всего мира была там:
A Being lived, a Presence and a Power,	Существо жило, Присутствие и Сила,
A single Person who was himself and all	Единственная Персона, которая была им самим и всем,
And cherished Nature's sweet and dangerous throbs	И лелеемой Природы сладкими и опасными пульсами,
Transfigured into beats divine and pure.	В божественные и чистые удары трансфигурированными.
One who could love without return for love,	Та, что могла любить, не ожидая любви,
Meeting and turning to the best the worst,	Встречая и поворачивая к лучшему худшее,
It healed the bitter cruelties of earth	Она исцеляла земли жестокости горькие,
Transforming all experience to delight;	Трансформируя всякое переживание к восторгу;
Intervening in the sorrowful paths of birth	Вмешиваясь в печальные пути рождения,
It rocked the cradle of the cosmic Child	Она качала колыбель Ребенка космического
And stilled all weeping with its hand of joy;	И утешала все слезы своей рукой радости;
It led things evil towards their secret good,	Она вела вещи злые к их секретному благу,
It turned racked falsehood into happy truth;	Вымученную ложь она превращала в счастливую правду;
Its power was to reveal divinity.	Ее способностью открывать божественность было.
Infinite, coeval with the mind of God,	Бесконечная, ровесница разуму Бога,
It bore within itself a seed, a flame,	Она несла внутри себя семя, пламя,
A seed from which the Eternal is new-born,	Семя, из которого новорожденный появляется Вечный,
A flame that cancels death in mortal things.	Пламя, что отменяет смерть в смертных вещах.
All grew to all kindred and self and near,	Все становилось всему родственным, собою и близким;
The intimacy of God was everywhere,	Близость Бога была всюду,
No veil was felt, no brute barrier inert,	Нигде не оставалось вуали, никакого грубого барьера инертного,
Distance could not divide, Time could not change.	Дистанция не могла разделить, не могло изменить Время.
A fire of passion burned in spirit-depths,	Огонь страсти горел в духовных глубинах,
A constant touch of sweetness linked all hearts,	Все сердца соединяло постоянное касание сладости,
The throb of one adoration's single bliss	Пульс одного блаженства одного обожания
In a rapt ether of undying love.	В восхищенном эфире бессмертной любви.
An inner happiness abode in all,	Внутреннее счастье во всем пребывало,
A sense of universal harmonies,	Чувство универсальной гармонии,
A measureless secure eternity	Безмерная надежная вечность
Of truth and beauty and good and joy made one,	Истины, красоты, добра и радости, ставших единым.
There was the welling core of finite life;	Здесь было бьющее ключами ядро жизни конечной;
A formless spirit became the soul of form.	Бесформенный дух стал душой формы.
All there was soul or made of sheer soul-stuff:	Все там было душою или сделано из вещества души чистого;
A sky of soul covered a deep soul-ground.	Небо души укрывало глубокую душевную почву.
All here was known by a spiritual sense:	Все здесь было знаемо чувством духовным:
Thought was not there but a knowledge near and one	Мысли не было там, только знание близкое и одно
Seized on all things by a moved identity,	Ухватывало все вещи идентичностью движущейся,
A sympathy of self with other selves,	Симпатия самости к другим самостям,
The touch of consciousness on consciousness	Прикосновение сознания к сознанию
And being's look on being with inmost gaze	И существа взгляд на существо внутренним зрением,
And heart laid bare to heart without walls of speech	И сердце, ложащееся неприкрытым к сердцу без стен речи,
And the unanimity of seeing minds	И единодушие видящих разумов
In myriad forms luminous with the one God.	В мириадах форм светлых с одним Богом.
Life was not there, but an impassioned force	Жизни там не было, там была только пылкая сила,
Finer than fineness, deeper than the deeps,	Прекрасней прекрасного, глубже глубин,
Felt as a subtle and spiritual power,	Чувствовалась как тонкая и духовная сила,
A quivering out from soul to answering soul,	Дрожащая из души душе отвечающей,
A mystic movement, a close influence,	Мистическое движение, влияние близкое,
A free and happy and intense approach	Свободное, счастливое и интенсивное приближение
Of being to being with no screen or check,	Существа к существу без ширмы или проверки,
Without which life and love could never have been.	Без которого жизни и любви никогда бы быть не могло.
Body was not there, for bodies were needed not,	Тела там не было, ибо тела не нужны были,
The soul itself was its own deathless form	Душа сама была своей собственной бессмертной формой
And met at once the touch of other souls	И сразу встречала других душ касание,
Close, blissful, concrete, wonderfully true.	Близкое, блаженное, конкретное, чудесно истинное.
As when one walks in sleep through luminous dreams	Как когда кто-то гуляет во сне сквозь светлые грезы
And, conscious, knows the truth their figures mean,	И, сознательный, знает истину, которую их означают фигуры,
There where reality was its own dream,	Здесь, где реальность была своей собственной грезой,
He knew things by their soul and not their shape:	Он знал вещи через их душу, не форму:
As those who have lived long made one in love	Как те, кто жили долго и в любви стали едины,
Need word nor sign for heart's reply to heart,	Не нуждаются ни в слове, ни в знаке для сердца ответа сердцу,
He met and communed without bar of speech	Он встречал и общался без препятствия речи
With beings unveiled by a material frame.	С существами, не завуалированными материальною формой.
There was a strange spiritual scenery,	Там был странный духовный пейзаж,
A loveliness of lakes and streams and hills,	Прелесть озер, потоков, холмов,
A flow, a fixity in a soul-space,	Течение, фиксированность в пространстве души,
And plains and valleys, stretches of soul-joy,	Равнины, долины, протяженности душевной радости,
And gardens that were flower-tracts of the spirit,	И сады, что были цветочными трактами духа,
Its meditations of tinged reverie.	Его медитациями оттененной мечтательности.
Air was the breath of a pure infinite.	Воздух был дыханием бесконечности чистой.
A fragrance wandered in a coloured haze	Аромат в цветной дымке блуждал,
As if the scent and hue of all sweet flowers	Словно запахи и краски всех сладких цветов
Had mingled to copy heaven's atmosphere.	Смешались, чтобы скопировать небес атмосферу.
Appealing to the soul and not the eye	Взывающая к душе, а не к глазам,
Beauty lived there at home in her own house,	Красота жила там в своем собственном доме,
There all was beautiful by its own right	Там все было прекрасным по своему собственному праву
And needed not the splendour of a robe.	И не нуждалось в великолепии платья.
All objects were like bodies of the Gods,	Все объекты как тела Богов были
A spirit symbol environing a soul,	Духовным символом, окружающим душу,
For world and self were one reality.	Ибо мир и сам одной были реальностью.
Immersed in voiceless internatal trance	Погруженные в безгласный транс между рождениями,
The beings that once wore forms on earth sat there	Существа, что когда-то на земле формами были, сидели там
In shining chambers of spiritual sleep.	В сияющих палатах духовного сна.
Passed were the pillar-posts of birth and death,	Пройдены были колонны почтовые рождения и смерти,
Passed was their little scene of symbol deeds,	Пройдена была их маленькая сцена дел символических,
Passed were the heavens and hells of their long road;	Пройдены были небеса и ады их долгой дороги;
They had returned into the world's deep soul.	Они вернулись в душу мира глубокую.
All now was gathered into pregnant rest:	Все сейчас было собрано в отдых, содержания полный:
Person and nature suffered a slumber change.	Персона и природа претерпели перемену дремотную.
In trance they gathered back their bygone selves,	В трансе они собрали назад свои прошлые самости,
In a background memory's foreseeing muse	В предвидящем раздумье памяти, находящейся на заднем плане,
Prophetic of new personality	Пророческом в отношении персональности новой,
Arranged the map of their coming destiny's course:	Устраивалась карта их грядущей судьбы курса:
Heirs of their past, their future's discoverers,	Наследники своего прошлого, открыватели своего будущего,
Electors of their own self-chosen lot,	Избиратели своего собственного самоизбираемого жребия,
They waited for the adventure of new life.	Они ждали авантюры новой жизни.
A Person persistent through the lapse of worlds,	Персона, упорствующая сквозь ошибку миров,
Although the same for ever in many shapes	Хотя вечно прежняя во множестве форм,
By the outward mind unrecognisable,	Не узнаваемая разумом внешним,
Assuming names unknown in unknown climes	Принимающая имена неизвестные в неведомых климатах,
Imprints through Time upon the earth's worn page	Отпечатывает на протяжении Времени на земли странице истрепанной
A growing figure of its secret self,	Растущую фигуру своей тайной самости,
And learns by experience what the spirit knew,	И учит на опыте то, что знал дух,
Till it can see its truth alive and God.	Пока не сможет видеть свою истину живую и Бога.
Once more they must face the problem-game of birth,	Снова они должны встретить игру-проблему рождения,
The soul's experiment of joy and grief	Души эксперимент горя и радости,
And thought and impulse lighting the blind act,	И мысли и импульса, освещающих слепое действие,
And venture on the roads of circumstance	И риск на путях обстоятельства,
Through inner movements and external scenes,	Через внутренние движения и внешние сцены
Travelling to self across the forms of things.	Путешествуя к себе через формы вещей.
Into creation's centre he had come.	Он пришел в центр создания.
The spirit wandering from state to state	Дух, от состояния к состоянию странствующий,
Finds here the silence of its starting-point	Находит здесь тишину своей стартовой точки
In the formless force and the still fixity	В бесформенной силе и безмолвной фиксированности,
And brooding passion of the world of Soul.	И размышляющей страсти мира1 Души.
All that is made and once again unmade,	Все, что делается и вновь разрушается,
The calm persistent vision of the One	Спокойное упорное зрение Одного
Inevitably re-makes, it lives anew:	Неизменно переделывает, он живет сызнова:
Forces and lives and beings and ideas	Силы, жизни, существа и идеи
Are taken into the stillness for a while;	В тишину на время берутся;
There they remould their purpose and their drift,	Там они отливают заново свое назначение и свое направление,
Recast their nature and re-form their shape.	Переделывают свою природу и форму переформируют свою.
Ever they change and changing ever grow,	Они все время меняются и, изменяясь, вечно растут,
And passing through a fruitful stage of death	И, проходя через плодотворную стадию смерти
And after long reconstituting sleep	И после перестраивающего долгого сна,
Resume their place in the process of the Gods	Восстанавливают свое место в процессе Богов,
Until their work in cosmic Time is done.	Пока их работа в космическом Времени не будет сделана.
Here was the fashioning chamber of the worlds.	Здесь была формирующая палата миров.
An interval was left twixt act and act,	Интервал был оставлен между одним и другим действием,
Twixt birth and birth, twixt dream and waking dream,	Между одним рождением и другим, между грезой и бодрствующей грезой,
A pause that gave new strength to do and be.	Пауза, что дает новую силу делать и быть.
Beyond were regions of delight and peace,	По ту сторону были регионы восторга и мира,
Mute birth-places of light and hope and love,	Немые места рождения света, надежды, любви
And cradles of heavenly rapture and repose.	И колыбели небесного восторга и отдыха.
In a slumber of the voices of the world	В дремоте голосов мира
He of the eternal moment grew aware;	Все больше осознавал он движение вечное;
His knowledge stripped bare of the garbs of sense	Его знание, обнаженное от нарядов чувства,
Knew by identity without thought or word,	Знало идентичностью без мысли иль слова;
His being saw itself without its veils,	Его существо видело себя без своих вуалей,
Life's line fell from the spirit's infinity.	Граница жизни пала из бесконечности духа.
Along a road of pure interior light,	По дороге внутреннего чистого света,
Alone between tremendous Presences,	Один между огромными Присутствиями,
Under the watching eye of nameless Gods,	Под наблюдающими глазами безымянных Богов,
His soul passed on, a single conscious power,	Его душа проходила, одинокая сознательная сила,
Towards the end which ever begins again,	К концу, который вечно начинается снова,
Approaching through a stillness dumb and calm	Приближаясь через неподвижность, безмолвную и спокойную,
To the source of all things human and divine.	К источнику всех вещей, человеческих и божественных.
There he beheld in their mighty union's poise	Там он увидел в их могучего объединения позе
The figure of the deathless Two-in-One,	Фигуру бессмертных Двоих-в-Одном,
A single being in two bodies clasped,	Единое существо в двух телах обнимавшихся,
A diarchy of two united souls,	Двоевластие объединенных двух душ,
Seated absorbed in deep creative joy;	Сидело, поглощенное в созидательную глубокую радость;
Their trance of bliss sustained the mobile world.	Их транс блаженства поддерживал движущийся мир.
Behind them in a morning dusk One stood	Позади них в утренних сумерках стола Одна,
Who brought them forth from the Unknowable.	Что вынесла их из Непознаваемого.
Ever disguised she awaits the seeking spirit;	Всегда скрытая, она ждала ищущего духа;
Watcher on the supreme unreachable peaks,	Наблюдатель на верховных недосягаемых пиках,
Guide of the traveller of the unseen paths,	Гид путешествующего по незримым путям,
She guards the austere approach to the Alone.	Она охраняла суровый подход к Одному.
At the beginning of each far-spread plane	В начале каждого далеко распростертого плана,
Pervading with her power the cosmic suns	Пропитывая своей силой солнца космические,
She reigns, inspirer of its multiple works	Она царит, его многочисленных работ вдохновитель
And thinker of the symbol of its scene.	И мыслитель его сцены символа.
Above them all she stands supporting all,	Над всеми ними она стоит, все поддерживая,
The sole omnipotent Goddess ever-veiled	Одинокая всемогущая Богиня всегда за вуалью,
Of whom the world is the inscrutable mask;	Чьей непостижимой маской является мир;
The ages are the footfalls of her tread,	Эпохи - это ее поступи звуки,
Their happenings the figure of her thoughts,	Их события - ее мыслей фигура,
And all creation is her endless act.	И все творение есть ее нескончаемый акт.
His spirit was made a vessel of her force;	Его дух был сделан ее силы сосудом;
Mute in the fathomless passion of his will .	Безмолвный в страсти своей воли бездонной,
He outstretched to her his folded hands of prayer.	Он простер к ней свои сложенные руки молитвы.
Then in a sovereign answer to his heart	Затем в суверенном ответе его сердцу
A gesture came as of worlds thrown away,	Жест пришел, словно миров, отброшенных прочь,
And from her raiment's lustrous mystery raised	И из ее одеяния мистерии сверкающей поднявшаяся
One arm half-parted the eternal veil.	Одна рука на половины вечную вуаль разделила.
A light appeared still and imperishable.	Свет показался, тихий и нерушимый.
Attracted to the large and luminous depths	Привлеченный к обширным и светлым глубинам
Of the ravishing enigma of her eyes,	Восхитительной загадки ее глаз,
He saw the mystic outline of a face.	Он видел мистическое очертание лица.
Overwhelmed by her implacable light and bliss,	Ошеломленный ее неумолимым блаженством и светом,
An atom of her illimitable self	Ее безграничной самости атом,
Mastered by the honey and lightning of her power,	Захваченный ее силы медом и молнией,
Tossed towards the shores of her ocean ecstasy,	К берегам ее океанического экстаза бросаемый,
Drunk with a deep golden spiritual wine,	Пьяный глубоким золотым духовным вином,
He cast from the rent stillness of his soul	Из разорванной тишины своей души он испустил
A cry of adoration and desire	Крик желания и обожания
And the surrender of his boundless mind	И сдачи его безграничного разума,
And the self-giving of his silent heart.	И самоотдачи его безмолвного сердца.
He fell down at her feet unconscious, prone.	Он пал ниц к ее ногам, бессознательный и распростертый.
End of Canto Fourteen	Конец песни четырнадцатой

Оглавление сервера по Интегральной Йоге

1  World - мир, царство, весь свет, вселенная