Шри Ауробиндо, "Савитри: Легенда и Символ"

Книга Шестая

Sri Aurobindo, "Savitri: a Legend and a Symbol"

Book Six

Book Six	КНИГА ШЕСТАЯ
THE BOOK OF FATE	Книга Судьбы
Canto I	Песнь первая
THE WORD OF FATE	Слово Судьбы
In silent bounds bordering the mortal's plane	В пределы безмолвные, смертного план ограничивающие,
Crossing a wide expanse of brilliant peace	Пересекая широкую протяженность светлого мира1 ,
Narad the heavenly sage from Paradise	Нарада, небесный мудрец, из Парадиза
Came chanting through the large and lustrous air.	Пришел распевая сквозь широкий и сверкающий воздух.
Attracted by the golden summer-earth	Привлеченный золотом летней земли,
That lay beneath him like a glowing bowl	Что лежала под ним как пылающий шар,
Tilted upon a table of the Gods,	На столе Богов поворачиваемый,
Turning as if moved round by an unseen hand	Кружась, словно раскрученный незримой рукой,
To catch the warmth and blaze of a small sun,	Чтобы ловить маленького солнца блеск и тепло;
He passed from the immortal's happy paths	Он сошел со счастливых тропинок бессмертных
To a world of toil and quest and grief and hope,	В мир труда, горя, надежды и поиска,
To these rooms of a see-saw game of death and life.	В эти палаты качелей жизни и смерти.
Across an intangible border of soul-space	Сквозь неосязаемую границу пространства души
He passed from Mind into material things	Он прошел из Разума в материальные вещи
Amid the inventions of the inconscient Self	Среди изобретений Себя несознательного
And the workings of a blind somnambulist Force.	И работ слепой сомнамбулической Силы.
Below him circling burned the myriad suns:	Под ним, вращаясь, горели солнц мириады:
He bore the ripples of the etheric sea;	Он ощущал рябь эфирного моря;
A primal Air brought the first joy of touch;	Первозданный Воздух нес первую радость касания;
A secret Spirit drew its mighty breath.	Свое могучее дыхание тайный Дух продолжал,
Contracting and expanding this huge world	Растягивая этот огромный мир и сжимая,
In its formidable circuit through the Void;	В своем грозном кружении сквозь Пустоту;
The secret might of the creative fire	Тайная мощь Огня созидательного
Displayed its triple power to build and form,	Свою тройную силу строить и формировать обнаруживала,
Its infinitesimal wave-sparks' weaving dance,	Ткущий танец своих бесконечно малых волн-вспышек,
Its nebulous units' grounding shape and mass,	Своих неясных частиц земную форму и массу,
Magic foundation and pattern of a world,	Магический фундамент и образец мира,
Its radiance bursting into the light of stars;	Свое сияние, светом звезд вспыхивающее;
He felt a sap of life, a sap of death;	Он чувствовал сок жизни, сок смерти;
Into solid Matter's dense communion	В густое причастие твердой Материи
Plunging and its obscure oneness of forms	И в тусклое единство форм погружаясь,
He shared with a dumb Spirit identity.	Он с молчаливым Духом разделял идентичность.
He beheld the cosmic Being at his task,	Космическое Существо он в своей задаче заметил,
His eyes measured the spaces, gauged the depths,	Его глаза измеряли пространства, глубины оценивали,
His inner gaze the movements of the soul,	Его внутренний взор - движения души,
He saw the eternal labour of the Gods,	Он видел труд вечный Богов
And looked upon the life of beasts and men.	И смотрел на жизнь людей и зверей.
A change now fell upon the singer's mood,	Перемена сейчас ощутилась в певца настроении,
A rapture and a pathos moved his voice;	Восторг и пафос его голос двигали;
He sang no more of light that never wanes,	Он не пел больше о никогда неубывающем Свете,
And oneness and pure everlasting bliss,	О единстве и чистом вечном блаженстве,
He sang no more the deathless heart of love,	О бессмертном сердце Любви он больше не пел,
His chant was a hymn of Ignorance and Fate.	Его песнь была гимном Судьбы и Неведения.
He sang the name of Vishnu and the birth	Он пел имя Вишну и о рождении,
And joy and passion of the mystic world,	О страсти и радости мира мистического,
And how the stars were made and life began	О том, как были сделаны звезды и как жизнь началась,
And the mute regions stirred with the throb of a soul.	И безмолвные регионы шевелились с пульсом Души.
He sang the Inconscient and its secret self,	Он пел о Несознании и его самости тайной,
Its power omnipotent knowing not what it does,	Чья всемогущая сила не ведает, что она делает,
All shaping without will or thought or sense,	Все формируя без мысли, без воли, без чувства,
Its blind unerring occult mystery,	Чья не ошибается слепая мистерия оккультная,
And darkness yearning towards the eternal Light,	И о тьме, стремящаяся к вечному Свету,
And Love that broods within the dim abyss	И Любви, что размышляет внутри смутной пучины
And waits the answer of the human heart,	И ждет ответа человеческого сердца,
And death that climbs to immortality.	И смерти, что к бессмертию взбирается.
He sang of the Truth that cries from Night's blind deeps,	Он пел об Истине, что кричит из слепых глубин Ночи,
And the Mother Wisdom hid in Nature's breast	О Материнской Мудрости, скрытой у Природы в груди,
And the Idea that through her dumbness works	Об Идее, что сквозь ее молчание трудится,
And the miracle of her transforming hands,	И о чуде ее трансформирующих рук,
Of life that slumbers in the stone and sun	О жизни, что дремлет в камне и солнце,
And mind subliminal in mindless life,	О подсознательном Разуме в неразумной жизни,
And the consciousness that wakes in beasts and men.	О Сознании, что просыпается в животных и людях.
He sang of the glory and marvel. still to be born,	Он пел о славе и чуде, которым родится еще предстоит,
Of the Godhead throwing off at last its veil,	О Божестве, отбрасывающем наконец свой покров,
Of bodies made divine and life made bliss,	О телах, божественными сделанными, и жизни, ставшей блаженством,
Immortal sweetness clasping immortal might,	О бессмертной сладости, сжимающей бессмертную силу,
Heart sensing heart, thought looking straight at thought,	О сердце, ощущающем сердце, о мысли, глядящей прямо на мысль,
And the delight when every barrier falls,	О восторге, когда барьеры все рушатся,
And the transfiguration and the ecstasy.	О трансфигурации и об экстазе.
And as he sang the demons wept with joy	И когда он пел, демоны плакали в радости,
Foreseeing the end of their long dreadful task	Предвидя конец своей долгой ужасной задачи
And the defeat for which they hoped in vain,	И поражение, на которое они надеются тщетно,
And glad release from their self-chosen doom	И радость освобождения от своего самоизбранного рока,
And return into the One from whom they came.	И возвращение в Одного, из которого вышли.
He who has conquered the immortals' seats,	Он, кто завоевал место среди Бессмертных,
Came down to men on earth the Man divine.	Сошел вниз к людям на землю Человеком божественным.
As might a lightning streak, a glory fell	Как стрела молнии, слава спускалась,
Nearing until the rapt eyes of the sage	Приближаясь, пока восторженные глаза мудреца
Looked out from luminous cloud and, strangely limned,	Не выглянули из светлого облака и странно не вырисовался
His face, a beautiful mask of antique joy,	Его лик, античной радости прекрасная маска,
Appearing in light descended where arose	Появляющийся в свете, спускавшемся там, где вставал
King Aswapathy's palace to the winds	Навстречу ветрам дворец короля Ашвапати
In Madra, flowering up in delicate stone.	В Мадре, в деликатном распустившемся камне.
There welcomed him the sage and thoughtful king,	Там мудрый король, полный дум, его принимал.
At his side a creature beautiful, passionate, wise,	На его половине, создание прекрасное, страстное, мудрое,
Aspiring like a sacrificial flame	Устремленное, как жертвенный пламень
Skyward from its earth-seat through luminous air,	К небу сквозь сияющий воздух с земли,
Queen-browed, the human mother of Savitri.	Королева, мать Савитри земная.
There for an hour untouched by the earth's siege	Там, на час, не заполненный земною осадой,
They ceased from common life and care and sat	Они отвлеклись от повседневных забот и сидели,
Inclining to the high and rhythmic voice,	Настроившись на высокий ритмичный голос,
While in his measured chant the heavenly seer	Пока в своей размеренной песне небесный провидец
Spoke of the toils of men and what the gods	Рассказывал о труде людей, о том, для чего боги
Strive for on earth, and joy that throbs behind	Стараются на земле, о радости, что бьется
The marvel and the mystery of pain.	Позади чуда, и о мистерии страдания.
He sang to them of the lotus-heart of love	Он пел им о лотосе-сердце любви,
With all its thousand luminous buds of truth,	Полном тысяч светлых почек истины,
Which quivering sleeps veiled by apparent things.	Что, трепещущее, спит, завуалированное вещей очевидностью.
It trembles at each touch, it strives to wake	Оно дрожит в каждом касании и проснуться старается,
And one day it shall hear a blissful voice	И однажды оно услышит голос блаженный
And in the garden of the Spouse shall bloom	И в саду Супруга оно расцветет,
When she is seized by her discovered lord.	Когда она будет поймана господином, ее обнаружившем.
A mighty shuddering coil of ecstasy	Мощно вздрагивающее кольцо экстаза
Crept through the deep heart of the universe.	Медленно вилось сквозь глубокое сердце вселенной.
Out of her Matter's stupor, her mind's dreams,	Из своей Материи ступора, грез своего разума,
She woke, she looked upon God's unveiled face.	Она проснется, она посмотрит на лишенный вуали лик Бога.
Even as he sang and rapture stole through earth-time	И когда он пел, и восторг пробирался сквозь время земное
And caught the heavens, came with a call of hooves,	И ловил небеса, приближалась в грохоте копыт
As of her swift heart hastening, Savitri;	Спешащих, словно принадлежа ее быстрому сердцу, Савитри;
Her radiant tread glimmered across the floor.	Ее лучистая поступь через пол просверкнула.
A happy wonder in her fathomless gaze,	Счастливое чудо в ее взгляде бездонном,
Changed by the halo of her love she came;	Она пришла, преображенная своей любви гало;
Her eyes rich with a shining mist of joy	Ее глаза богаты светящейся дымкою радости,
As one who comes from a heavenly embassy	Словно тот, кто прибыл из посольства небесного,
Discharging the proud mission of her heart,	Выполняя гордую миссию сердца,
One carrying the sanction of the gods	Словно храня поручение богов
To her love and its luminous eternity	К своей любви и ее светлой вечности,
She stood before her mighty father's throne	Перед троном своего могучего отца стояла она
And, eager for beauty on discovered earth	И, стремящаяся к красоте на открытой земле,
Transformed and new in her heart's miracle-light,	Трансформированная и новая в чудесном свете своего сердца,
Saw like a rose of marvel, worshipping,	Глядела, как дивная роза, боготворящая,
The fiery sweetness of the son of Heaven.	Огненно окрашенная сладость сына Небес.
He flung on her his vast immortal look;	Нарада бросил свой широкий бессмертный взор на нее;
His inner gaze surrounded her with its light	Его внутренний взгляд окружил ее своим светом,
And reining back knowledge from his immortal lips	И, сдерживая знание на своих бессмертных устах,
He cried to her, "Who is this that comes, the bride,	Крикнул ей: "Кто ты, что пришла, невеста,
The flame-born, and round her illumined head	Пламярожденная? Вокруг ее головы озаренной
Pouring their lights her hymeneal pomps	Разливая свой свет, ее великолепия брачные
Move Hashing about her? From what green glimmer of glades	Сверкая вокруг нее движутся. Из какого зеленого мерцания полян,
Retreating into dewy silences	Уходящих в росистую тишь,
Or half-seen verge of waters moon-betrayed	Или из просторов вод полувидимых, соблазненных луной,
Bringst thou this glory of enchanted eyes?	Ты несешь эту славу глаз очарованных?
Earth has gold-hued expanses, shadowy hills	У земли есть золотые просторы, горы тенистые,
That cowl their dreaming phantom heads in night,	Что накрыли в ночи капюшонами свои мечтающие фантомные головы,
And guarded in a cloistral joy of woods,	И охраняемые в радости лесов монастырской
Screened banks sink down into felicity	Скрытые берега, что тонут в блаженстве,
Seized by the curved incessant yearning hands	Пойманные непрерывным изгибом стремящихся рук
And ripple-passion of the up-gazing stream:	И рябью-страстью реки, вверх глядящей:
Amid cool-lipped murmurs of its pure embrace	Среди холодного журчания их чистых объятий
They lose their souls on beds of trembling reeds.	Они потеряли на ложе дрожащего тростника свои души.
And all these are mysterious presences	И все это - мистические присутствия,
In which some spirit's immortal bliss is felt,	В которых ощутимо бессмертное блаженство какого-то духа,
And they betray the earth-born heart to joy.	И землей рожденное сердце они отдали радости.
There hast thou paused, and marvelling borne eyes	Там ты медлила, изумляясь ощущала глаза
Unknown, or heard a voice that forced thy life	Неизвестные или слушала голос, что жизнь заставил твою
To strain its rapture through thy listening soul?	Напрячься восторгом сквозь твою внимавшую душу?
Or, if my thought could trust this shimmering gaze,	Если моей мысли можно доверить этот мерцающий взгляд,
It would say: thou hast not drunk from an earthly cup,	Она скажет, что ты пила не из земной чаши,
But stepping through azure curtains of the morn	А, шагнув за лазурный занавес дня,
Thou wast surrounded on a magic verge	Ты была окружена магическим краем
In brighter countries than man's eyes can bear.	В странах более светлых, чем глаза человека могут нести.
Assailed by trooping voices of delight	Атакованная голосами восторга толпящимися
And seized mid a sunlit glamour of the boughs	И схваченная среди залитого солнцем очарования ветвей
In faery woods, led down the gleaming slopes	В лесах феерических, ведомая вниз по склонам сверкающим
Of Gundhamadan where the Apsaras roam,	Гандхамадана, где Апсары скитаются,
Thy limbs have shared the sports which none has seen,	Твои члены узнали забавы, которых не видел никто,
And in god-haunts thy human footsteps strayed,	В приюте богов твои человеческие ноги блуждали,
Thy mortal bosom quivered with god-speech	Твоя смертная грудь трепетала в божественной речи
And thy soul answered to a Word unknown.	И твой дух отвечал Слову неведомому.
What feet of gods, what ravishing flutes of heaven	Какие ноги богов, какие флейты небес, в восторг приводящие,
Have thrilled high melodies round, from near and far	Трепетали вокруг высокой мелодией, близко и издали
Approaching through the soft and revelling air,	Доносясь сквозь мягкий пирующий воздух,
Which still surprised thou hearest? They have fed	Что, все еще пораженная, слышишь ты? Они вскормили
Thy silence on some red strange-ecstasied fruit	Твое молчание неким странным плодом экстатическим,
And thou hast trod the dim moon-peaks of bliss.	И ты ступила на туманные лунные вершины блаженства.
Reveal, O winged with light, whence thou hast flown	Открой, о окрыленная светом, откуда ты прилетела,
Hastening bright-hued through the green-tangled earth,	Спеша, ярко красочная, сквозь зеленые чащи земли,
Thy body rhythmical with the spring-bird's call.	В теле, созвучном весенней птицы призыву.
The empty roses of thy hands are filled	Твоих рук розы пустые наполнены
Only with their own beauty and the thrill	Лишь их собственной красотою и трепетом
Of a remembered clasp, and in thee glows	Воспоминания объятий, в тебе пылает
A heavenly jar, thy firm deep-honied heart,	Небесный сосуд, твое сильное сердце, напоенное медом,
New-brimming with a sweet and nectarous wine.	Наполнилось сладким и нектарным вином до краев.
Thou hast not spoken with the kings of pain.	Ты беседовала не с царями страдания.
Life's perilous music rings yet to thy ear	Жизни опасная музыка еще в твоем ухе звенит,
Far-melodied, rapid, grand, a Centaur's song,	Далеко звучащая, величественная, быстрая, песня Кентавра,
Or soft as water plashing mid the hills,	Или тихая, как вода, посреди холмов плещущая,
Or mighty as a great chant of many winds.	Или могучая, как великое песнопение ветров.
Moon-bright thou livest in thy inner bliss.	Лунно-светлая, ты живешь во внутреннем счастье.
Thou comest like a silver deer through groves	Ты приходишь, как серебристый олень через заросли
Of coral flowers and buds of glowing dreams,	Коралловых цветов и почек пылающих грез,
Or fleest like a wind-goddess through leaves,	Или как ветра богиня бежишь сквозь листву,
Or roamest, O ruby-eyed and snow-winged dove,	Или странствуешь, о рубиноглазый и снежнокрылый голубь,
Flitting through thickets of thy pure desires	Пролетая над рощами своих чистых желаний
In the unwounded beauty of thy soul.	В твоей души неизраненной прелести.
These things are only images to thy earth,	Это - земли твоей образы,
But truest truth of that which in thee sleeps.	Хотя и верная правда того, что в тебе спит.
For such is thy spirit, a sister of the gods,	Ибо дух твой таков, близкий богам,
Thy earthly body lovely to the eyes,	Земное тело, глазу приятное,
And thou art kin in joy to heaven's sons.	И ты, сыновьям неба в радости родственная.
O thou who hast come to this great perilous world	О ты, что пришла в этот великий и опасный мир,
Now only seen through the splendour of thy dreams,	Ныне лишь через великолепие грез тобой зримый,
Where hardly love and beauty can live safe,	Где любовь и красота с трудом могут жить в безопасности,
Thyself a being dangerously great,	Ты сама - существо опасно великое,
A soul alone in a golden house of thought	Душа одинокая в золотом доме мысли,
Has lived walled in by the safety of thy dreams.	Жила, огражденная безопасностью грез.
On heights of happiness leaving doom asleep	Если, на высотах счастья оставляя рок спящим,
Who hunts unseen the unconscious lives of men,	Что, незримый, охотится на бессознательные жизни людей,
If thy heart could live locked in the ideal's gold,	Твое жить могло сердце, в идеала золото запертое,
As high, as happy might thy waking be!	Каким высоким, каким счастливым может быть твое пробуждение!
If for all time doom could be left to sleep!"	Ибо на все времена рок может оставлен быть спящим!"
He spoke but held his knowledge back from words.	Он говорил, но из слов забирал свое знание.
As a cloud plays with lightning's vivid laugh,	Как облавно играет с ярким смехом молнии,
But still holds back the thunder in its heart,	Но в своем сердце гром еще сдерживает,
Only he let bright images escape.	Он позволил убежать лишь образам светлым.
His speech like glimmering music veiled his thoughts;	Его речь, как мерцающая музыка, мысли его вуалировала;
Pitiful to mortals, only to them it spoke,	Как ветер, светлый воздух лета тешащий,
As a wind flatters the bright summer air,	Сострадательная к смертным, она им лишь говорила
Of living beauty and of present bliss:	О живой красоте и нынешнем блаженстве:
He hid in his all-knowing mind the rest.	Остальное он спрятал в своем всезнающем разуме.
To those who hearkened to his celestial voice,	Тем, кто внимал его небесному голосу,
The veil heaven's pity throws on future pain	Кому жалость неба вуаль на грядущее страдание набрасывает,
The Immortals' sanction seemed of endless joy.	Санкция Бессмертных казалась нескончаемой радостью.
But Aswapathy answered to the seer;	Но Ашвапати ответил провидцу;
His listening mind had marked the dubious close,	Его слушающий ум заметил недоговоренность скрытую,
An ominous shadow felt behind the words,	Зловещую тень ощутил за словами,
But calm like one who ever sits facing Fate	Но спокойный, как тот, кто Судьбу постоянно встречает
Here mid the dangerous contours of earth's life,	Здесь, среди опасных очертаний жизни земли,
He answered covert thought with guarded speech:	Он ответил, осторожной речью скрыв мысль:
"O deathless sage who knowest all things here,	"О бессмертный мудрец, который знает все вещи на свете,
If I could read by the ray of my own wish	Если б мог я читать своего собственного желания лучом
Through the carved shield of symbol images	Сквозь резной щит символических образов,
Which thou hast thrown before thy heavenly mind	Который ты перед своим разумом небесным поставил,
I might see the steps of a young godlike life	Я бы смог шаги юной богоподобной жизни увидеть,
Happily beginning luminous-eyed on earth;	На земле счастливо начавшейся, светлоглазой;
Between the Unknowable and the Unseen	Между Непостижимым и Невидимым
Born on the borders of two wonder-worlds,	Рожденную на границе двух чудо-миров,
It flames out symbols of the Infinite	Она бесконечности символами вспыхивает
And lives in a great light of inner suns.	И живет в великом свете внутренних солнц.
For it has read and broken the hidden seals,	Ибо эта жизнь прочитала и взломала печати волшебные,
It has drunk of the Immortal's wells of joy,	Она испила из Бессмертия родников радости,
It has looked across the jewel bars of heaven,	Заглянула за драгоценные засовы небес,
It has entered the aspiring Secrecy,	В устремленную Тайну вступила,
It sees beyond terrestrial common things	Она смотрит за пределы земных обычных вещей,
And communes with the Powers that build the worlds,	Беседует с Силами, что строят миры,
Till through the shining gates and mystic streets	Пока сквозь ворота сияющие, по мистическим улицам
Of the city of lapis lazuli and pearl	Города лазурита и жемчуга
Proud deeds step forth a rank and march of gods.	Гордые дела шагают вперед, ряды и марш богов.
Although in pauses of our human lives	Хотя в паузах наших человеческих жизней
Earth keeps for man some short and perfect hours	Земля для человека хранит некие короткие и совершенные часы,
When the inconscient tread of Time can seem	Когда непостоянная поступь Времени может казаться
The eternal moment which the deathless live,	Вечным моментом, что бессмертно живет,
Yet rare that touch upon the mortal's world:	Однако редко то касание мира смертного:
Hardly a soul and body here are born	Душа и тело здесь рождаются тяжко,
In the fierce difficult movement of the stars,	В трудном и жестоком движении звезд,
Whose life can keep the paradisal note,	Их жизнь может хранить райскую ноту,
Its rhythm repeat the many-toned melody	Ее ритм повторять многоголосой мелодией,
Tirelessly throbbing through the rapturous air	Неутомимо пульсирующей сквозь восторженный воздух,
Caught in the song that sways the Apsara's limbs	Пойманный в песне, что качает члены Апсары,
When she floats gleaming like a cloud of light,	Когда она, мерцая, плывет, подобная облаку света,
A wave of joy on heaven's moon-stone floor.	Волна радости по луннокаменному полу небес.
Behold this image cast by light and love,	Взгляни на этот образ, отлитый любовью и светом,
A stanza of the ardour of the gods	Станс пыла богов
Perfectly rhymed, a pillared ripple of gold!	Совершенно срифмованный, колоннада пульсации золота!
Her body like a brimmed pitcher of delight	Ее тело, как сосуд, восторгом наполненный,
Shaped in a splendour of gold-coloured bronze	Оформленный в великолепие золотой бронзы,
As if to seize earth's truth of hidden bliss.	Словно чтобы поймать правду земли о скрытом блаженстве.
Dream-made illumined mirrors are her eyes	Ее глаза - грезой сделанные зеркала освещенные,
Draped subtly in a slumberous fringe of jet,	Тонко задрапированные сонной каймою гагаты,
Retaining heaven's reflections in their depths.	Хранящие отражение неба в своей глубине.
Even as her body, such is she within,	Каково ее тело, такова она и внутри.
Heaven's lustrous mornings gloriously recur,	Светлые утра небес великолепно повторены,
Like drops of fire upon a silver page,	Как брызги огня на листе серебра,
In her young spirit yet untouched with tears.	В ее юном духе, еще не ведавшем слез.
All beautiful things eternal seem and new	Все прекрасные вещи кажутся вечными, новыми
To virgin wonder in her crystal soul.	Девственному удивлению в ее хрустальной душе.
The unchanging blue reveals its spacious thought;	Неизменная синева свою обширную мысль обнаруживает;
Marvellous the moon floats on through wondering skies;	Чудесный месяц плывет сквозь небеса удивляющиеся;
Earth's flowers spring up and laugh at time and death;	Цветы земли поднимаются и смеются над смертью и временем;
The charmed mutations of the enchanter life	Перемены прекрасные жизни волшебной
Race like bright children past the smiling hours.	Спешат, как светлые дети, мимо часов улыбающихся.
If but this joy of life could last, nor pain	Если бы эта радость жизни могла продолжаться и боль
Throw its bronze note into her rhythmed days!	Не могла свою бронзовую ноту в ее ритмичные дни добавить!
Behold her, singer with the prescient gaze,	Взгляни на нее, певец, предвидящим взором,
And let thy blessing chant that this fair child	Пусть твоя благословляющая песня расскажет, как это прекрасное дитя
Shall pour the nectar of a sorrowless life	Прольет нектар безгорестной жизни
Around her from her lucid heart of love,	Вокруг себя из своего ясного сердца любви,
Heal with her bliss the tired breast of earth	Исцелит своим блаженством земли утомленную грудь
And cast like a happy snare felicity.	И бросит как счастливые сети удачу.
As grows the great and golden bounteous tree	Как растет великое, золотое, щедрое дерево
Flowering by Alacananda's murmuring waves,	У журчащих волн Алакананды цветя,
Where with enamoured speed the waters run	Где воды со влюбленной быстротою бегут,
Lisping and babbling to the splendour of morn	Пузырясь и шипя в великолепии утра,
And cling with lyric laughter round the knees	И обхватывают с лирическим смехом колени
Of heaven's daughters dripping magic rain	Дочерей неба, проливающих магический дождь
Pearl-bright from moon-gold limbs and cloudy hair,	Светлого жемчуга с луннозолотых членов и тучных волос,
So are her dawns like jewelled leaves of light.	Пусть будут такими ее рассветы, света драгоценные листья,
So casts she her felicity on men.	Так свою удачу пусть людям бросает.
A flame of radiant happiness she was born,	Пламенем лучистого счастья она была рождена,
And surely will that flame set earth alight:	И, несомненно, то пламя освещенной сделает землю:
Doom surely will see her pass and say no word,	Рок, несомненно, ее прохождение увидит и не скажет ни слова!
But too often here the careless Mother leaves	Но слишком часто здесь беззаботная Мать оставляет
Her chosen in the envious hands of Fate:	Свой выбор в завистливых руках у Судьбы:
The harp of God falls mute, its call to bliss	Арфа Бога стихает в молчании, ее зов к блаженству
Discouraged fails mid earth's unhappy sounds;	Обескуражено замирает среди несчастливых звуков земли;
The strings of the siren Ecstasy cry not here	Струны Экстаза-сирены здесь не кричат
Or soon are silenced in the human heart.	Или же быстро в человеческом сердце смолкают.
Of sorrow's songs we have enough: bid once	Песен горя мы имели достаточно: приглашенные когда-то,
Her glad and griefless days ring heaven here.	Ее безгорестные и довольные дни приносят небо сюда.
Or must fire always test the great of soul?	Или всегда огонь величие души должен пробовать?
Along the dreadful causeway of the gods	По мостовой ужасной Богов,
Armoured with love and faith and sacred joy,	Покрытый бронею любови, веры и священной радости,
A traveller to the Eternal's house	Путешественник к дому Вечного
Once let unwounded pass a mortal life."	Когда-то мог, неизраненный, пройти смертную жизнь".
But Narad answered not; silent he sat,	Но Парад не ответил; молча сидел,
Knowing that words are vain and Fate is lord.	Зная слов тщету и что Рок - господин.
He looked into the unseen with seeing eyes,	Он глядел в невидимое видящим оком,
Then, dallying with the mortal's ignorance	Затем, обращаясь к невежеству смертного,
Like one who knows not, questioning, he cried:	Словно тот, кто не знает, вопрошая, он крикнул:
"On what high mission went her hastening wheels?	"Для какой высокой миссии бежали ее колеса спешащие?
Whence came she with this glory in her heart	Откуда пришла она с этой славою в сердце
And Paradise made visible in her eyes?	И с Парадизом, в ее глазах ставшим зримым?
What sudden God has met, what face supreme?"	Какого нежданного встретила Бога, чей лик верховный?" -
To whom the king, "	he red asoca watched	Затем к королю: "Красная наблюдала ашока
Her going forth which now sees her return.	Ее, идущую вперед, сейчас видит ее возвращение.
Arisen into an air of flaming dawn	Поднявшись в воздух рассвета пылающего,
Like a bright bird tired of her lonely branch	Как яркая птица, от своей одинокой ветки уставшая,
To find her own lord, since to her on earth	Искать своего господина, поскольку к ней на земле
He came not yet, this sweetness wandered forth	Он еще не пришел, эта сладость пустилась вперед,
Cleaving her way with the beat of her rapid wings.	Прокладывая путь ударами своих быстрых крыльев.
Led by a distant call her vague swift flight	Далеким зовом ведомый ее стремительный неясный полет
Threaded the summer morns and sunlit lands.	Пронзал летние утра и страны в солнечном свете.
The happy rest her burdened lashes keep	Счастливый отдых ее обремененные ресницы хранят,
And these charmed guardian lips hold treasured still.	И эти очаровательные стражи-губы все еще держат сокровище.
Virgin who comest perfected by joy,	Дева, что пришла, став совершенною благодаря радости,
Reveal the name thy sudden heart-beats learned.	Открой имя, твоим сердцем стремительным узнанное,
Whom hast thou chosen kingliest among men?"	Кого, царственнейшего, ты предпочла средь людей?"
And Savitri answered with her still calm voice	И Савитри ответила спокойным голосом тихим,
As one who speaks beneath the eyes of Fate:	Словно стоя пред глазами Судьбы:
"Father and king, I have carried out thy will,	"Мой отец и король, твою волю я выполнила,
One whom I sought I found in distant lands;	Кого я искала, я нашла в дальних странах;
I have obeyed my heart, I have heard its call.	Я послушалась сердца, его зов я услышала.
On the borders of a dreaming wilderness	На краю диких грезящих мест,
Mid Shalwa's giant hills and brooding woods,	Среди гигантов-холмов Шалвы и лесов размышляющих,
In his thatched hermitage Dyumathsena dwells,	В отшельнической хижине, под пальмовой крышей, Дьюматшена живет,
Blind, exiled, outcast, once a mighty king.	Слепой, отверженный, изгнанный, когда-то могучий король.
The son of Dyumathsena, Satyavan	Сына его, Сатьявана,
I have met on the wild forest's lonely verge.	Я встретила в уединенном краю дикого леса.
My father, I have chosen. This is done."	Мой отец, я избрала. Выбор свершился".
Astonished, all sat silent for a space.	Пораженные, все сидели в молчании.
Then Aswapathy looked within and saw	Затем Ашвапати всмотрелся внутри и увидел:
A heavy shadow float above the name	Через имя плыла тяжелая тень,
Chased by a sudden and stupendous light;	Преследуемая внезапным огромным светом;
He looked into his daughter's eyes and spoke:	Он в глаза дочери посмотрел и сказал:
"Well hast thou done and I approve thy choice.	"Ты хорошо сделала, и я одобряю твой выбор.
If this is all, then all is surely well;	Если это все, тогда все, несомненно, будет прекрасно;
If there is more, then all can still be well.	Если тут больше, тогда все хорошо стать еще может.
Whether it seem good or evil to men's eyes,	Выглядит ли это добром или злом в глазах человека,
Only for good the secret Will can work.	Лишь для блага тайная Воля может работать.
Our destiny is written in double terms:	Наша судьба в двойных записана терминах:
Through Nature's contraries we draw near God;	Через противоположности Природы мы приближаемся к Богу;
Out of the darkness we still grow to light.	Из темноты мы растем, все же, к свету.
Death is our road to immortality.	Смерть - это наша дорога к бессмертию.
'Cry woe, cry woe', the world's lost voices wail,	"Крик горя, крик горя", - голоса гибель мира оплакивают,
Yet conquers the eternal Good at last."	И завоевывают, наконец, вечное Благо".
Then might the sage have spoken, but the king	Это говорил могучий мудрец, но король в нем
In haste broke out and stayed the dangerous word:	В спешке прорвался и оставил опасное слово:
"0 singer of the ultimate ecstasy,	"О певец экстаза предельного,
Lend not a dangerous vision to the blind,	Не давай опасное зрение слепому,
Because by native right thou hast seen dear.	Ибо по прирожденному праву ты видишь ясней.
Impose not on the mortal's tremulous breast	Не налагай на грудь дрожащую смертного
The dire ordeal that foreknowledge brings;	Страшное испытание, что несет предсказание;
Demand not now the godhead in our acts.	Не требуй сейчас Божества в наших действиях.
Here are not happy peaks the heaven-nymphs roam,	Здесь нет счастливых вершин, где бродят небесные нимфы,
Or Coilas or Vaicountha's starry stair,	Койласа или Вайконша лестницы звездной:
Abrupt jagged hills only the mighty climb	Только обрывистые зазубренные стены могучих утесов,
Are here where few dare even think to rise;	По которым взобраться мало кто даже подумать осмелится;
Far voices call down from the dizzy rocks,	Далекие голоса зовут вверх с головокружительных скал,
Chill, slippery, precipitous are the paths.	Скользко, холодно, круто на этих тропинках.
Too hard the gods are with man's fragile race,	Слишком суровы боги с людской хрупкой расой;
In their large heavens they dwell exempt from Fate	В своих обширных небесах они живут свободно от Рока
And they forget the wounded feet of man,	И о ногах человека забывают израненных,
His limbs that faint beneath the whips of grief,	О членах, что под плетями горя слабеют,
His heart that hears the tread of time and death,	О сердце, что шаг смерти и времени слышит,
The future's road is hid from mortal sight:	Путь будущего скрыт от смертного зрения:
He moves towards a veiled and secret face.	К завуалированному, тайному лику он движется.
To light one step in front is all his hope	Осветить один шаг вперед - вся надежда его,
And only for a little strength he asks	И лишь о малой силе он просит,
To meet the riddle of his shrouded fate.	Чтобы встретить загадку его пеленою сокрытой судьбы.
Awaited by a vague and half-seen force,	Поджидаемый неясной и едва видимой силой,
Aware of danger to his uncertain hours	Зная об опасности своих часов неуверенных,
He guards his flickering yearnings from her breath,	Он охраняет от ее дыхания свои желания трепетные;
He feels not when the dreadful fingers close	Он не чувствует, когда ужасные пальцы смыкаются
Around him with the grasp none can elude.	Вокруг него в хватке, которой никто не избегнет.
If thou canst loose her grip then only speak,	Если ты не можешь разжать эту хватку, тогда лишь скажи,
Perhaps from the iron snare there is escape:	Можно ли вырваться из капкана железного:
Our mind perhaps deceives us with its words	Наш разум, возможно, обманывает нас своими словами
And gives the name of doom to our own choice;	И нарекает роком наш собственный выбор;
Perhaps the blindness of our will is Fate."	Может слепота нашей воли - вот Судьба".
He said and Narad answered not the king.	Он сказал, и Нарада королю не ответил.
But now the queen alarmed lifted her voice:	Но тогда королева взволнованно свой голос подала:
"O seer, thy bright arrival has been timed	"О провидец, твой светлый приход приурочен
To this high moment of a happy life.	К этому моменту высокому счастливой жизни.
Then let the speech benign of griefless spheres	Позволь же милостивой речи безгорестных сфер
Confirm this blithe conjunction of two stars	Это радостное соединение двух звезд подтвердить
And sanction joy with thy celestial voice.	И твоим небесным голосом санкционировать радость.
Here drag not in the peril of our thoughts,	Не дай нашим мыслям склоняться к опасности,
Let not our words create the doom they fear.	Не дай нашим словам создавать рок, которого бояться они.
Here is no cause for dread, no chance for grief	Здесь нет причины для страха, нет шанса для горя
To raise her ominous head and stare at love:	Поднять свою зловещую голову и на любовь пялиться:
A single spirit in a multitude,	Един дух во множестве,
Happy is Satyavan mid earthly men	Счастлив среди земных людей Сатьяван,
Whom Savitri has chosen for her mate,	Которого Савитри избрала в супруги,
And fortunate the forest hermitage	Счастливо лесное жилище отшельника,
Where leaving her palace and riches and a throne	Где, оставив палаты, богатство и трон,
My Savitri will dwell and bring in heaven.	Моя Савитри жить будет и куда принесет небеса.
Then let thy blessing put the immortals' seal	Свою печать бессмертия поставь благословляющую
On these bright lives' unstained felicity	На незапятнанное счастье этих светлых жизней,
Pushing the ominous Shadow from their days.	Оттолкнув зловещую Тень от их дней.
Too heavy falls a Shadow on man's heart;	Слишком тяжелая опускается Тень на сердце людей;
It dares not be too happy upon earth.	На этой земле оно не осмеливается быть слишком счастливым.
It dreads the blow dogging too vivid joys,	Оно боится удара, преследующего слишком светлые радости,
A lash unseen in Fate's extended hand,	Плеть незримая в простертой руке у Судьбы,
The danger lurking in fortune's proud extremes,	В крайностях гордых фортуны таится опасность,
An irony in life's indulgent smile,	Ирония - в снисходительной улыбке жизни
And trembles at the laughter of the gods.	И трепет - в смехе богов.
Or if crouches unseen a panther doom,	А если незримо сгибается роковая пантера,
If wings of Evil brood above that house,	Если Зла крылья над тем домом нависли,
Then also speak, that we may turn aside	Тогда ты скажи, что можем мы отвратить
And rescue our lives from hazard of wayside doom	И спасти наши жизни от опасности рока, что стоит у обочины,
And chance entanglement of an alien fate."	И случайное затруднение удела чужого".
And Narad slowly answered to the queen:	И Нарада медленно королеве ответил:
"What help is in prevision to the driven?	"Что проку в предвидении, чтоб управлять?
Safe doors cry opening near, the doomed pass on.	Невредимые двери скрипят открываясь, рок входит.
A future knowledge is an added pain,	Знание будущего прибавляет страдания,
A torturing burden and a fruitless light	Ношу мучительную и бесплодный свет
On the enormous scene that Fate has built.	На огромной сцене, что Судьбою построена.
The eternal poet, universal Mind,	Вечный поэт, Разум вселенский,
Has paged each line of his imperial act;	Пронумеровал каждую строку своего имперского акта;
Invisible the giant actors tread	Незримо гиганты-актеры ступают,
And man lives like some secret player's mask.	И живет человек, словно некого игрока тайного маска.
He knows not even what his lips shall speak.	Он даже не знает, что уста его скажут.
For a mysterious Power compels his steps	Ибо мистическая Сила его шаги принуждает
And life is stronger than his trembling soul.	И жизнь более могучая, чем душа его трепетная.
None can refuse what the stark Force demands,	Никто отказаться не может от того, что непреклонная требует Сила,
Her eyes are fixed upon her mighty aim;	Ее глаза не сходят с ее цели могучей;
No cry or prayer can turn her from her path,	Ни крик, ни мольба ее с пути не свернут.
She has leaped an arrow from the bow of God."	Она пустила стрелу из лука Бога".
His words were theirs who live unforced to grieve	Его слова были словами тех, кто живет, не принуждаемый горевать
And help by calm the swaying wheels of life	И помогать покоем колесам жизни качающимся
And the long restlessness of transient things	И долгому отсутствию отдыха существ преходящих,
And the trouble and passion of the unquiet world.	И тревоге, и страсти неспокойного мира.
As though her own bosom were pierced the mother saw	Будто ее собственная грудь была пронзена, мать увидала,
The ancient human sentence strike her child,	Как древний приговор человеку поразил ее дочь,
Her sweetness that deserved another fate	Ее сладость, что иной судьбы заслуживала,
Only a larger measure given of tears.	Лишь большую меру давала для слез.
Aspiring to the nature of the gods,	Стремящийся к природе богов
A mind proof-armoured mailed in mighty thoughts,	Разум, крепкой броней укрепленный в мыслях могучих,
A will entire couchant behind wisdom's shield,	Совершенная воля, лежавшая за щитом мудрости,
Though to still heavens of knowledge she had risen,	Хотя к тихим небесам знания она была поднята,
Though calm and wise and Aswapathy's queen,	Хотя спокойна, мудра, королева, Ашвапати супруга,
Human was she still and opened her doors to grief,	Она, все же, была человеком, и открылись ее двери для горя;
The stony-eyed injustice she accused	Каменноглазую несправедливость она обвинила
Of the marble godhead of inflexible Law;	Мраморного божества непреклонного Закона;
Nor sought the strength extreme adversity brings	Не нашла она силу, которую крайняя приносит нужда
To lives that stand erect and front the World-Power:	Жизням, что стоит прямо перед Мировой Силой:
Her heart appealed against the impartial judge,	Ее сердце жаловалось на судью беспристрастного,
Taxed with perversity the impersonal One.	Имперсонального Одного обвиняло в порочности.
Her tranquil spirit she called not to her aid,	Свой спокойный дух она не позвала на помощь,
But as a common man beneath his load	А как простой человек, что под своим бременем
Grows faint and breathes his pain in ignorant words,	Становится слабым и в невежественных словах выплескивает боль,
So now she arraigned the World's impassive will:	Так ныне она обвинила волю бесстрастную мира:
"What stealthy doom has crept across her path	Что за скрытый рок переполз ей дорогу,
Emerging from the dark forest's sullen heart,	Возникнув из угрюмого сердца темного леса,
What evil thing stood smiling by the way	Что за зло стоит на пути, улыбаясь,
And wore the beauty of the Shalwa boy?	И несет на себе красоту сына Шалвы?
Perhaps he came an enemy from her past	Возможно, из ее прошлого пришел он врагом,
Armed with a hidden force of ancient wrongs,	Вооруженный спрятанной силой несправедливостей древних,
Himself unknowing, and seized her unknown.	Сам неведая, схватил ее, неведающую.
Here dreadfully entangled love and hate	Из любви и из ненависти здесь ужасный клубок
Meet us blind wanderers mid the perils of Time.	Нас встречает, слепых скитальцев среди опасностей Времени.
Our days are links of a disastrous chain,	Наши дни - звенья гибельной цепи,
Necessity avenges casual steps;	Неизбежность мстит случайным шагам;
Old cruelties come back unrecognised,	Неузнанными возвращаются жестокости старые,
The gods make use of our forgotten deeds.	Боги используют забытые наши дела.
Yet all in vain the bitter law was made.	Горький закон все сделал тщетным.
Our own minds are the justicers of doom.	Наши собственные умы есть роковые судьи.
For nothing have we learned, but still repeat	Ибо ничему не научились мы, а лишь повторяем
Our stark misuse of self and others' selves,	Наше обращение с собой и с душами других совершенно неправильное.
There are dire alchemies of the human heart	Здесь есть алхимии человеческого сердца ужасные,
And fallen from his ethereal element	И падшая из своего элемента эфирного
Love darkens to the spirit of nether gods.	Любовь темнеет, превращаясь в духа низших богов.
The dreadful angel, angry with his joys	Ангел ужасный и злой в своих радостях,
Woundingly sweet he cannot yet forego,	Ранящая сладко, она отказаться не может,
Is pitiless to the soul his gaze disarmed,	Безжалостен к душе ее взгляд обезоруживающий,
He visits with his own pangs his quivering prey	Она посещает со своей собственной болью жертву трепещущую,
Forcing us to cling enamoured to his grip	Заставляя нас приникать к ее хватке влюблено,
As if in love with our own agony.	Словно в любви к агонии собственной.
This is one poignant misery in the world,	Одно мучительное страдание в мире,
And grief has other lassoes for our life.	И горе имеет другие арканы для нашей жизни.
Our sympathies become our torturers.	Наши симпатии становятся мучителями нашими.
Strength have I my own punishment to bear,	Имею я силу свое собственное наказание нести,
Knowing it just, but on this earth perplexed,	Точно я это знаю, но на этой земле, сбитой с толку,
Smitten in the sorrow of scourged and helpless things,	Казнимая в горе бичуемых, беззащитных существ,
Often it faints to meet other suffering eyes.	Часто она слабеет, глаза других встречая страдающие.
We are not as the gods who know not grief	Мы - не боги, что горя не знают
And look impassive on a suffering world,	И смотрят бесстрастно на страдающий мир,
Calm they gaze down on the little human scene	Спокойные, они смотрят вниз на маленькую человеческую сцену
And the short-lived passion crossing mortal hearts.	И краткоживущие страсти смертных сердец.
An ancient tale of woe can move us still,	Древняя повесть о горе нас до сих пор может трогать,
We keep the ache of breasts that breathe no more,	Мы храним боль о сердцах, что больше не бьются,
We are shaken by the sight of human pain,	Нас потрясает вид человеческой боли
And share the miseries that others feel.	И мы разделяем страдания, что ощущают другие.
Ours not the passionless lids that cannot age.	У нас нет глаз бесстрастных, что не могут состариться.
Too hard for us is heaven's indifference:	Слишком тяжело для нас небес равнодушие:
Our own tragedies are not enough for us,	Наших собственных трагедий для нас недостаточно,
All pathos and all sufferings we make ours;	Весь пафос и все страдания мы делаем собственными;
We have sorrow for a greatness passed away	Мы горюем об ушедшем величии
And feel the touch of tears in mortal things.	И чувствуем в смертных существах касание слез.
Even a stranger's anguish rends my heart,	Даже незнакомца мука разрывает мне сердце,
And this, O Narad, is my well-loved child.	А это, о Нарада,- мое дорогое дитя.
Hide not from us our doom, if doom is ours.	Не прячь от нас наш рок, если рок этот - наш.
This is the worst, an unknown face of Fate,	Самое худшее - Судьбы лик неизвестный,
A terror ominous mute felt more than seen	Ужас зловещий, безмолвный, ощущается больше, чем зримый
Behind our seat by day, our couch by night,	За нашем сидением днем, за нашим ложем ночью,
A Fate lurking in the shadow of our hearts,	Судьба, что таится в тени наших сердец,
The anguish of the unseen that waits to strike.	Мука невидимого, что ждет, чтоб ударить.
To know is best, however hard to bear."	Знать лучше, как бы ни тяжела была ноша".
Then cried the sage piercing the mother's heart,	Тогда крикнул мудрец, пронзая материнское сердце,
Forcing to steel the will of Savitri	Заставляя закалиться волю Савитри,
His words set free the spring of cosmic Fate.	Пружину космической Судьбы его слова высвободили.
The great Gods use the pain of human hearts	Великие Боги используют боль сердец человеческих
As a sharp axe to hew their cosmic road:	Как острый топор, чтобы прорубить свой космический путь:
They squander lavishly men's blood and tears	Они щедро льют кровь и слезы людские
For a moment's purpose in their fateful work.	Для сиюминутных целей в своей судьбоносной работе.
This cosmic Nature's balance is not ours	Этой космической Природы баланс - не наш,
Nor the mystic measure of her need and use.	Не наша - ее нужды или пользы мерка мистическая.
A single word lets loose vast agencies,	Одно слово может высвободить огромных агентов;
A casual act determines the world's fate.	Случайное действие определить мировую судьбу.
So now he set free destiny in that hour:	Так высвободил ныне судьбу он в тот час.
"The truth thou hast claimed; I give to thee the truth.	"Ты требуешь правды - я дам тебе правду.
A marvel of the meeting earth and heavens	Чудо встречи земли и небес,
Is he whom Savitri has chosen mid men,	Тот, кто был избран Савитри.
His figure is the front of Nature's march,	Его фигура - авангард марша Природы,
His single being excels the works of Time,	Одно его существо превосходит труды Времени.
A sapphire cutting from the sleep of heaven,	Сапфир, вырезанный из небесного сна,
Delightful is the soul of Satyavan,	Восхитительна душа Сатьявана,
A ray out of the rapturous infinite,	Из восторженной бесконечности луч,
A silence waking to a hymn of joy.	Молчание, будящее к гимну радости.
A divinity and kingliness gird his brow;	Божественность и царственность лежат на его лике;
His eyes keep a memory from a world of bliss.	Его глаза хранят память из мира блаженства.
As brilliant as a lonely moan in heaven,	Ясный, как одинокий месяц на небе,
Gentle like the sweet bud that spring desires,	Мягкий, как сладкий бутон, что раскрыться желает,
Pure like a stream that kisses silent banks,	Как поток, чистый, что целует берега молчаливые,
He takes with bright surprise spirit and sense.	Со светлым удивлением он захватывает душу и чувство.
A living knot of golden Paradise,	Узы живые Парадиза златого,
A blue Immense he leans to the longing world,	Голубую Огромность он склоняет к миру желающему,
Time's joy borrowed out of eternity,	Радость времен, заимствованная у вечности,
A star of splendour or a rose of bliss.	Звезда великолепия и роза блаженства.
In him Soul and Nature, equal Presences,	В нем душа и Природа, Присутствия равные,
Balance and fuse in a wide harmony.	Сплав и баланс в обширной гармонии.
The Happy in their bright ether have not hearts	Даже Счастливые в своем ярком эфире не имеют сердец
More sweet and true than this of mortal make	Более сладких и верных, чем это, рожденное смертным,
That takes all joy as the world's native gift	Что всю радость берет, как прирожденный дар мира,
And to all gives joy as the world's natural right.	И дарит всем радость, как мира право естественное.
His speech carries a light of inner truth,	Его речь несет свет внутренней правды,
And a large-eyed communion with the Power	Широкоглазое общение с Силой
In common things has made veilless his mind,	В обычных вещах сняло покров с его разума,
A seer in earth-shapes of garbless deity.	Провидец в земных формах божества беспорочного.
A tranquil breadth of sky windless and still	Спокойная ширь безветренного, тихого неба,
Watching the world like a mind of unplumbed thought,	Наблюдающего мир, как ум неизмеренной мысли,
A silent space musing and luminous	Молчаливое размышляющее пространство светящееся,
Uncovered by the morning to delight,	Которое утро раскрыло к восторгу,
A green tangle of trees upon a happy hill	Зеленая чаща деревьев на счастливом холме,
Made into a murmuring nest by southern winds,	Превращенном южными ветрами в гнездо шелестящее,
These are his images and parallels,	Здесь его образы и параллели,
His kin in beauty and in depth his peers.	Его род - в красоте и в глубине его корни.
A will to limb lifts a delight to live,	Желание подняться восторг жить возвышает,
Heaven's height companion of earth-beauty's charm,	Небес высокий товарищ очарования земной красоты,
An aspiration to the immortals' air	К воздуху бессмертных стремление,
Lain on the lap of mortal ecstasy.	У смертного экстаза на коленях лежащее.
His sweetness and his joy attract all hearts	Его сладость и радость все сердца привлекают
To live with his own in a glad tenancy,	Жить с его близкими в доме довольном,
His strength is like a tower built to reach heaven,	Его сила подобна башне, построенной, чтобы достичь неба,
A godhead quarried from the stones of life.	Божественно высеченной из камней жизни.
O loss, if death into its elements	О утрата, если на части,
Of which his gracious envelope was built	Из которых его грациозная оболочка построена,
Shatter this vase before it breathes its sweets,	Смерть разобьет эту вазу прежде, чем та испьет свою сладость;
As if earth could not keep too long from heaven	Словно земля не может слишком долго от неба хранить
A treasure thus unique loaned by the gods,	Сокровище столь уникальное, богами ссуженное,
A being so rare, of so divine a make!	Создание столь редкое, столь божественным сделанное!
In one brief year when this bright hour flies back	Через один краткий год, когда этот светлый час назад прилетит,
And perches careless on a branch of Time,	И на ветвь Времени беззаботно усядется,
This sovereign glory ends heaven lent to earth,	Эта суверенная слава закончится, данная взаймы земле небом,
This splendour vanishes from the mortal's sky:	Это великолепие из неба смертных исчезнет:
Heaven's greatness came, but was too great to stay.	Величие неба пришло, но слишком велико, чтоб остаться.
Twelve swift-winged months are given to him and her;	Двенадцать быстрокрылых месяцев даны ей и ему;
This day returning Satyavan must die."	Когда день этот вернется, должен умереть Сатьяван".
A lightning bright and nude the sentence fell.	Молнией яркой неприкрытый приговор пал.
But the queen cried: "Vain then can be Heaven's grace!	Но королева вскричала: "Напрасна тогда небесная милость!
Heaven mocks us with the brilliance of its gifts,	Небо дразнит нас яркостью дара,
For Death is a cupbearer of the wine	Ибо Смерть - виночерпий вина
Of too brief joy held up to mortal lips	Слишком краткой радости, оставленной смертным устам
For a passionate moment by the careless gods.	Беззаботными богами для страстного мига.
But I reject the grace and the mockery.	Но я отвергаю насмешку и милость.
Mounting thy car go forth, O Savitri,	Взойдя в колесницу, вперед поезжай, о Савитри,
And travel once more through the peopled lands.	И еще раз посети заселенные земли.
Alas, in the green gladness of the woods	Увы, в зеленом довольстве лесов
Thy heart has stooped to a misleading call.	Твое сердце откликнулось зову обманчивому.
Choose once again and leave this fated head,	Выбери снова и оставь обреченную голову,
Death is the gardener of this wonder-tree;	Смерть - садовник этого дерева-чуда;
Love's sweetness sleeps in his pale marble hand.	Сладость любви спит в ее мраморной белой руке.
Advancing in a honeyed line but dosed,	Двигаясь в медовой, но кончающейся линии,
A little joy would buy too bitter an end.	За маленькую радость слишком горькая будет плата в конце.
Plead not thy choice, for death has made it vain.	Не настаивай на своем выборе, ибо смерть его сделала тщетным.
Thy youth and radiance were not born to lie	Твоя юность и блеск были рождены не затем, чтобы лежать
A casket void dropped on a careless soil;	Пустою шкатулкою, выброшенной на беззаботную землю;
A choice less rare may call a happier fate."	Выбор менее редкий более счастливую судьбу может призвать".
But Savitri answered from her violent heart, --	Но Савитри ответила из сильного сердца,
Her voice was calm, her face was fixed like steel:	Спокоен был ее голос, лицо застыло как маска:
"Once my heart chose and chooses not again.	"Мое сердце избрало и не выберет вновь.
The word I have spoken can never be erased,	Я слово сказала, что никогда не сможет быть стерто,
It is written in the record book of God.	Оно внесено в книгу записей Бога.
The truth once uttered, from the earth's air effaced,	Правда, однажды сказанная, из земного стирается воздуха,
By mind forgotten, sounds immortally	Забытая разумом, но звуки бессмертны
For ever in the memory of Time.	Навеки в памяти Времени.
Once the dice fall thrown by the hand of Fate	Кости брошены рукою Судьбы
In an eternal moment of the gods.	В вечном моменте богов.
My heart has sealed its troth to Satyavan:	Мое сердце запечатало Сатьявану данное слово:
Its signature adverse Fate cannot efface,	Его подпись враждебная Судьба не может стереть,
Its seal not Fate nor Death nor Time dissolve.	Его печати ни Року, ни Времени, ни Смерти не снять.
Those who shall part who have grown one being within?	Кто тех разлучит, кто внутри стал одним существом?
Death's grip can break our bodies, not our souls;	Хватка смерти наши тела может разрушить, не наши души;
If death take him, I too know how to die.	Если смерть его заберет, я тоже знаю как умереть.
Let Fate do with me what she will or can;	Пусть Судьба делает со мной, что она хочет иль может;
I am stronger than death and greater than my fate,	Я сильнее, чем смерть, более велика, чем судьба;
My love shall outlast the world, doom falls from me	Моя любовь переживет мир, рок падет из меня
Helpless against my immortality.	Бессильный против моей бессмертности.
Fate's law may change, but not my spirit's will."	Закон Судьбы может смениться, но не моего духа воля".
An adamant will, she cast her speech like bronze,	Непреклонная, она бросила речь словно бронзу,
But in the queen's mind listening her words	Но в уме королевы, ее слова слушавшей,
Rang like the voice of a self-chosen Doom	Она бежала, как голос самого себя избравшего Рока,
Denying every issue of escape.	На спасенье исключающего любую надежду.
To her own despair answer the mother made;	Своему собственному отчаянию ответ мать дала;
As one she cried who in her heavy heart	Она закричала как та, что с тяжестью в сердце
Labours amid the sobbing of her hopes	Бьется среди рыданий надежд,
To wake a note of help from sadder strings;	Чтобы из печальнейших струн пробудить ноту помощи:
"O child, in the magnificence of thy soul	"О дитя, в великолепии своей души,
Dwelling on the border of a greater world,	Живущей на краю более великого мира,
And, dazzled by thy superhuman thoughts,	Ослепленная сверхчеловеческими мыслями,
Thou lendst eternity to a mortal hope.	Ты сообщаешь вечность смертной надежде.
Here on this mutable and ignorant earth,	Здесь, на невежественной земле переменчивой,
Who is the lover and who is the friend?	Кто друг, кто возлюбленный?
All passes here, nothing remains the same.	Все проходит здесь, не остается прежним ничто.
None is for any on this transient globe.	Никто ни для кого на этой земле скоротечной.
He whom thou lovest now, a stranger came	Тот, кого ты любишь сейчас, пришел незнакомцем
And into a far strangeness shall depart.	И в далекое чужеземье уйдет:
His moment's part once done upon life's stage	Однажды на сцене жизни закончится его сиюминутная роль,
Which for a time was given him from within,	Которая на время была дана ему изнутри,
To other scenes he moves and other players	К другим сценам уйдет он и другим актерам,
And laughs and weeps mid faces new, unknown.	К смеху и слезам среди новых лиц, незнакомых.
The body thou hast loved is cast away	Тело, тобою любимое, будет отброшено
Amidst the brute unchanging stuff of worlds	Среди грубого неизменного вещества миров
To indifferent mighty Nature and becomes	В равнодушную Природу могучую и станет
Crude matter for the joy of others' lives.	Сырой материей для радостей жизней других.
But for our souls, upon the wheel of God	Но наши души на колесе Бога,
For ever turning, they arrive and go,	Вечно вращающемся, приходят и уходят,
Married and sundered in the magic round	Женятся и разлучаются в магическом круге
Of the great Dancer of the boundless dance.	Безграничного танца Танцора великого.
Our emotions are but high and dying notes	Эмоции наши - лишь высокие и умирающие ноты
Of his wild music changed compellingly	Его дикой музыки, принужденно сменяемые
By the passionate movements of a seeking Heart	Ищущего Сердца движениями страстными
In the incessant links of hour with hour.	В непостоянных звеньях часов.
To call down heaven's distant answering song,	Звать вниз далекую отвечающую песню небес,
To cry to an unseized bliss is all we dare;	Неуловимому блаженству кричать - вот все, на что мы отваживаемся;
Once seized, we lose the heavenly music's sense;	Однажды поймав, мы теряем небесной музыки смысл;
Too near, the rhythmic cry has fled or failed;	Слишком близкий, ритмический крик убегает иль слабнет;
All sweetnesses are baffling symbols here,	Все сладости здесь - в тупик ставящие символы.
Love dies before the lover in our breast:	Любовь умирает в нашей груди раньше возлюбленного:
Our joys are perfumes in a brittle vase.	В вазе хрупкой благоухают радости наши.
O then what wreck is this upon Time's sea	О, какое потом крушение на море Времени
To spread life's sails to the hurricane desire	Терпят паруса жизни, надутые ураганом желаний,
And call for pilot the unseeing heart!	Когда лоцманом взято незрячее сердце!
O child, wilt thou proclaim, wilt thou then follow	О дитя, тогда ты провозгласишь и последуешь,
Against the Law that is the eternal will	Идя против Закона, который есть вечная воля,
The autarchy of the rash titan's mood	Монархии настроения Титана стремительного,
To whom his own fierce will is the one law	Для которого есть один лишь закон - собственная свирепая воля
In a world where Truth is not, nor Light nor God?	В мире, где Правды нет, нет Света, нет Бога?
Only the gods can speak what now thou speakst.	Только боги могут сказать то, о чем ты сейчас говорила.
Thou who art human, think not like a god.	Ты - человек, не думай как бог.
For man, below the god, above the brute,	Ибо человеку под богом и над животным
Is given the calm reason as his guide;	Дан тихий резон в провожатые;
He is not driven by an unthinking will	Он не управляется волей немыслящей,
As are the actions of the bird and beast;	Как действия птицы и зверя;
He is not moved by stark Necessity	Он не движим Необходимостью голой,
Like the senseless motion of inconscient things.	Как бесчувственное движение вещей бессознательных.
The giant's and the titan's furious march	Гиганта и Титана неистовый марш
Climbs to usurp the kingdom of the gods	Взбирается, чтобы узурпировать царство богов,
Or skirts the demon magnitudes of Hell;	Или огибает демоническую обширность Ада;
In the unreflecting passion of their hearts	В бездумной страсти сердец
They dash their lives against the eternal Law	Против вечного Закона они свои жизни бросают
And fall and break by their own violent mass:	И падают и крушатся собственной яростной массой:
The middle path is made for thinking man.	Посередине путь для разумного человека проложен.
To choose his steps by reason's vigilant light,	Выбирать свои шаги бдительным светом резона,
To choose his path among the many paths	Выбирать себе путь среди многих путей,
Is given him, for each his difficult goal	Данных ему, ибо каждая его трудная цель
Hewn out of infinite possibility.	Вытесана из бесконечных возможностей.
Leave not thy goal to follow a beautiful face.	Не давай своей цели следовать прекрасному облику.
Only when thou hast climbed above thy mind	Лишь когда ты поднялась над своим разумом,
And livst in the calm vastness of the One	И в тихой обширности живешь Одного,
Can love be eternal in the external bliss	Может любовь быть вечной в вечном Блаженстве
And Love divine replace the human tie.	И любовь божественная человеческие узы сменить.
There is a shrouded law, an austere force:	Здесь есть скрытый закон, строгая сила:
It bids thee strengthen thy undying spirit;	Он приказывает тебе свой неумирающий дух укрепить;
It offers its severe benignances	Он предлагает тебе суровые милости
Of work and thought and measures grave delight	Труда, мысли, соразмеренный степенный восторг,
As steps to climb to God's far secret heights.	Как ступени подъема к далеким, тайным Бога высотам.
Then is our life a tranquil pilgrimage,	Тогда наша жизнь становится спокойным паломничеством,
Each year a mile upon the heavenly Way,	Каждый год - милей на небесном Пути,
Each dawn opens into a larger Light.	Каждый рассвет раскрывается в Свет более обширный.
Thy acts are thy heplers, or events are signs,	Твои действия - твои помощники, все события - знаки,
Waking and sleep are opportunities	Пробуждение и сон - удобные случаи,
Given to thee by an immortal Power:	Данные тебе Силой бессмертной.
So canst thou raise thy pure unvanquished spirit	Так можешь чистый непобежденный дух ты поднимать,
Till spread to heaven in a wide vesper calm,	Пока он не достигнет небес в широком вечернем спокойствии,
Indiffirent and gentle as the sky,	Бесстрастный и мягкий, как небо,
It greatens slowly into timeless peace."	Он наполнится медленно безвременным миром".
But Savitri replied with steadfast eyes:	Но с твердыми глазами Савитри ответила:
"My will is part of the eternal will,	"Моя воля - это часть вечной Воли,
My fate is what my spirit's strength can make,	Моя судьба - это то, что может сделать моего духа сила,
My fate is what my spirit's strength can bear;	Моя судьба - это то, что сила моего духа может нести,
My strength is nor the titan's, it is God's.	Моя сила - не Титана, а Бога.
I have discovered my glad reality	Я раскрыла свою реальность довольную
Beyond my body in another's being:	Не в теле своем, а в другом существе:
I have found the deep unchanging soul of love.	Я нашла любви глубокую, неизменную душу.
Then how shall I desire a lonely good,	Как же тогда я могу желать одинокого блага
Or slay, aspiring to white vacant peace,	Или убить, стремясь к пустому белому миру2 ,
The endless hope that made my soul spring forth	Бесконечную надежду, что вперед мою душу заставила
Out of its infinite solitude and sleep?	Из ее сна и бесконечного одиночества выпрыгнуть?
My spirit has glimpsed the glory for which it came,	Мой дух заметил славу, для которой пришел он,
Beating of one vast heart in the flame of things,	Стук одного обширного сердца в огне вещей,
My eternity clasped by his eternity	Моя вечность была его вечностью схвачена
And, tireless of the sweet abysms of Time,	И не утомляющейся от пучин сладких Времени
Deep possibility always to love.	Всегда любить глубокой возможностью.
This, this is first, last joy and to its throb	Это, это во-первых. Во-вторых, для этой радости и ее пульса
The riches of a thousand fortunate years	Богатства тысячи счастливых лет
Are a poverty. Nothing to me are death and grief	Скудны. Ничто для меня горе и смерть,
Or ordinary lives and happy days.	Обычные жизни и счастливые дни.
And what to me are common souls of men	И что мне обыкновенные души людей
Or eyes and lips that are not Satyavan's?	Или глаза и уста не Сатьявана?
I have no need to draw back from his arms	Мне нет нужды из его рук ускользать,
And the discovered paradise of his love	И отпереть его любви парадиз
And journey into a still infinity.	И в бесконечность путешествовать тихую.
Only now for my soul in Satyavan	Ныне лишь для моей души в Сатьяване
I treasure the rich occasion of my birth:	Я храню богатство моего рождения случая:
In sunlight and a dream of emerald ways	В солнечном свете и грезе изумрудных дорог
I shall walk with him like gods in Paradise.	Мы будем гулять с ним, как боги по Раю.
If for a year, that year is all my life	Если год, то тот год будет всей моей жизнью,
And yet I know this is not all my fate	Но я еще знаю, это не весь мой удел:
Only to live and love awhile and die.	Лишь жить и любить, а потом умереть.
For I know now why my spirit came on earth	Ибо ныне я знаю, для чего мой дух на землю пришел,
And who I am and who he is I love.	Кто я и кто тот, кого я люблю.
I have looked at him from my immortal Self,	Я взглянула на него из моей бессмертной Себя,
I have seen God smile at me in Satyavan;	Я увидела Бога, улыбающегося мне в Сатьяване;
I have seen the Eternal in a human face."	Я увидела Вечного в человеческом лике".
Then none could answer to her words. Silent	Никто на ее слова ответить не смог. В молчании
They sat and looked into the eyes of Fate.	Они сидели и в глаза Рока смотрели.
End of Canto Oen	Конец первой песни

Оглавление сервера по Интегральной Йоге

1  Peace - мир, покой.2  Peace - мир, покой.