Шри Ауробиндо, "Савитри: Легенда и Символ"

Книга Двенадцатая

Sri Aurobindo, "Savitri: a Legend and a Symbol"

Book Twelve

Book Twelve	КНИГА ДВЕНАДЦАТАЯ
EPILOGUE	Эпилог
Out of abysmal trance her spirit woke.	Из пучинного транса ее дух пробудился.
Lain on the earth-mother's calm inconscient breast	Лежа на земли-матери бессознательной спокойной груди,
She saw the green-clad branches lean above	Она видела ветви, в зелень одетые, что сверху склонялись,
Guarding her sleep with their enchanted life,	Ее сон охраняя своей очарованной жизнью,
And overhead a blue-winged ecstasy	А выше голубокрылый экстаз
Fluttered from bough to bough with high-pitched call.	Порхал с ветки на ветку с высокоголосым призывом.
Into the magic secrecy of the woods	В магическую тайну лесов
Peering through an emerald lattice-window of leaves,	Прорываясь сквозь изумрудные решетки из листьев,
In indolent skies reclined, the thinning day	В ленивых небесах полулежа, слабеющий день
Turned to its slow fall into evening's peace.	Начал в мир вечера свое падение медленное.
She pressed the living body of Satyavan:	Она придавливала тело Сатьявана живого:
On her body's wordless joy to be and breathe	В бессловесной радости своего тела быть и дышать
She bore the blissful burden of his head	Она ощущала блаженную ношу его головы
Between her breasts' warm labour of delight,	Между теплым трудом восторга грудей,
The waking gladness of her members felt	Просыпающееся довольство ее членов почувствовало
The weight of heaven in his limbs, a touch	Вес небес в его членах, касание,
Summing the whole felicity of things,	Суммирующее все счастье существ,
And all her life was conscious of his life	И вся ее жизнь осознавала его жизнь,
And all her being rejoiced enfolding his.	И все ее существо радовалось, его обнимая.
The immense remoteness of her trance had passed;	Огромная отдаленность ее транса прошла;
Human she was once more, earth's Savitri,	Человеком она было снова, земною Савитри,
Yet felt in her illimitable change.	Но при этом безграничную перемену в себе ощущала.
A power dwelt in her soul too great for earth,	В ее душе жила сила для земли слишком великая,
A bliss lived in her heart too large for heaven;	В ее сердце жило блаженство для небес слишком обширное.
Light too intense for thought and love too boundless	Свет слишком интенсивный для мысли и любовь безграничная слишком
For earth's emotions lit her skies of mind	Для эмоций земли освещали небеса ее разума
And spread through her deep and happy seas of soul.	И через ее глубокие и счастливые моря души расстилались.
All that is sacred in the world drew near	Все, что в мире священно, притянуто близко
To her divine passivity of mood.	В ее настроения пассивность божественную.
A marvellous voice of silence breathed its thoughts.	Чудесный голос молчания шептал свои мысли.
All things in Time and Space she had taken for hers;	Все вещи в Пространстве и Времени она приняла как свои;
In her they moved, by her they lived and were,	В ней они двигались, ею они жили и были,
The whole wide world clung to her for delight,	Весь обширный мир ловил ее ради восторга,
Created for her rapt embrace of love.	Созданный для ее восхитительных объятий любви.
Now in her spaceless self released from bounds	Сейчас в ее освобожденной от границ беспространственной самости
Unnumbered years seemed moments long drawn out,	Бесчисленные годы казались моментами долгими,
The brilliant time-flakes of eternity.	Блестящими время-хлопьями вечности.
Outwingings of a bird from its bright home,	Птицы, из своего яркого дома выпархивающие,
Her earthly morns were radiant flights of joy.	Ее земные утра сияющими полетами радости были.
Boundless she was, a form of infinity.	Она была безгранична, бесконечности форма.
Absorbed no longer by the moment's beat	Не поглощенный более ударом момента
Her spirit the unending future felt	Ее дух нескончаемое чувствовал будущее
And lived with all the unbeginning past.	И со всем безначальным жил прошлым.
Her life was a dawn's victorious opening,	Ее жизнь была победным раскрытием рассвета,
The past and unborn days had joined their dreams,	Прошлые и еще не рожденные дни соединили их грезы,
Old vanished eves and far arriving noons	Древние исчезнувшие вечера и далекие грядущие полдни
Hinted to her a vision of prescient hours.	Намекали ей провидящих часов видение.
Supine in musing bliss she lay awhile	В размышляющем растянувшись блаженстве, она какое-то время лежала,
Given to the wonder of a waking trance;	Отдавшись чуду пробуждавшего транса;
Half-risen then she sent her gaze around,	Затем приподнялась и послала вокруг взгляд,
As if to recover old sweet trivial threads,	Словно возвращая старые сладкие тривиальные нити,
Old happy thoughts, small treasured memories,	Старые счастливые мысли, сберегаемые воспоминания маленькие,
And weave them into one immortal day.	И их в один день бессмертный соткала.
Ever she held on the paradise of her breast	Все время хранимый на парадизе груди
Her lover charmed into a fathomless sleep,	Ее любимый, в бездонном сне очарованный,
Lain like an infant spirit unaware	Лежал, как ребенок, дух бессознательный,
Lulled on the verge of two consenting worlds.	Убаюканный на границе двух миров соглашающихся.
But soon she leaned down over her loved to call	Но скоро она над любимым склонилась, позвать
His mind back to her with her travelling touch	Его разум назад к ней своим путешествующим прикасанием
On his closed eyelids; settled was her still look	По его векам закрытым; уравновешен ее спокойный был взгляд
Of strong delight, not yearning now, but large	Восторга насыщенного, не стремящегося ныне, обширного
With limitless joy or sovereign last content,	В безграничной радости и высшем последнем довольстве,
Pure, passionate with the passion of the gods.	Чистого, страстного страстью богов.
Desire stirred not its wings; for all was made	Свои крылья не шевелило желание, ибо все было сделано
An overarching of celestial rays	Аркой небесных лучей,
Like the absorbed control of sky on plain,	Подобной поглощенному контролю неба над степью,
Heaven's leaning down to embrace from all sides earth,	Небес, склонившихся вниз, чтоб обнять со всех сторон землю,
A quiet rapture, a vast security.	Защита широкая, спокойный восторг.
Then sighing to her touch the soft-winged sleep	Затем, в ее касании вздохнув, сон тихокрылый
Rose hovering from his flowerlike lids and flew	Поднялся, воспарив из-под его век, подобных цветам, и улетел
Murmurous away. Awake, he found her eyes	Журча прочь. Пробужденный, ее глаза он нашел,
Waiting for his, and felt her hands, and saw	Его ждущие, ощутил ее руки, увидел
The earth his home given back to him once more	Землю, его дом, отданный снова,
And her made his again, his passion's all.	И ее, вновь его ставшую, всей его страсти.
With his arms' encircling hold around her locked,	Своих рук окружение вокруг нее он обвил,
A living knot to make possession close,	Живой узел, чтобы сделать обладание близким,
He murmured with hesitating lips her name,	Запинающимися устами он прошептал ее имя
And vaguely recollecting wonder cried,	И, смутно вспоминая чудо, выкрикнул:
"Whence hast thou brought me captive back, love-chained,	"Откуда принесла меня плененным назад, любовью скованного,
To thee and sunlight's walls, O golden beam	К себе и стенам света солнца, о золотой луч
And casket of all sweetness, Savitri,	И шкатулка всей сладости, Савитри,
Godhead and woman, moonlight of my soul?	Женщина и божество, моей души лунный свет?
For surely I have travelled in strange worlds	Ибо путешествовал я в странных мирах
By thee companioned, a pursuing spirit,	В твоей компании, с твоим духом преследующим,
Together we have disdained the gates of night.	Вместе мы ворота ночи презрели.
I have turned away from the celestials' joy	Я повернул прочь из радости неба
And heaven's insufficient without thee.	И недостаточности небес без тебя.
Where now has passed that formidable Shape	Куда ушел Силуэт грозный,
Which rose against us, the Spirit of the Void,	Что встал против нас? Дух Пустоты,
Claiming the world for Death and Nothingness,	Мир для Смерти и для Небытия требующий,
Denying God and soul? Or was all a dream	Отрицающий Бога и душу? Или все было грезой,
Or a vision seen in a spiritual sleep,	Или во сне духовном видением,
A symbol of the oppositions of Time	Символом противоположностей Времени
Or a mind-lit beacon of significance	Или озаряемом разумом маяком смысла
In some stress of darkness lighting on the Way	В неком стрессе тьмы, на Дороге светящимся,
Or guiding a swimmer through the straits of Death,	Или ведущим через проливы Смерти пловца,
Or finding with the succour of its ray	Или с помощью своего луча находящим
In a gully mid the crowded streets of Chance	В овраге, среди заполненных толпами улиц Случая,
The soul that into the world-adventure came,	Душу, что в мировую авантюру пришла,
A scout and voyager from Eternity?"	Разведчицу и путешественницу из Вечности?"
But she replied, "Our parting was the dream;	Но она ответила: "Сном наша разлука была;
We are together, we live, O Satyavan.	Мы вместе, мы живем, о Сатьяван.
Look round thee and behold, glad and unchanged	Посмотри вокруг и увидь неизмененный, довольный
Our home, this forest with its thousand cries	Наш дом, этот лес с его тысячью криков
And the whisper of the wind among the leaves	И шорохом крыльев в листве
And, through rifts in emerald scene, the evening sky,	И сквозь щели в изумрудном зрелище - небо вечернее,
God's canopy of blue sheltering our lives,	Голубой купол Бога, что приютил наши жизни,
And the birds crying for heart's happiness,	И птиц, кричащих о счастье сердечном,
Winged poets of our solitary reign,	Крылатых поэтов нашего уединенного царства,
Our friends on earth where we are king and queen.	Наших друзей на земле, где мы - царь и царица.
Only our souls have left Death's night behind,	Лишь наши души, что позади ночь Смерти оставили,
Changed by a mighty dream's reality,	Изменены могучей грезы реальностью,
Illumined by the light of symbol worlds	Освещены светом миров символических
And the stupendous summit self of things,	И огромной вершиной себя,
And stood at Godhead's gates limitless, free."	И стояли в воротах Божества, свободные и безграничные".
Then filled with the glory of their happiness	Затем, наполненные славой их счастья,
They rose and with safe clinging fingers locked	Они поднялись со сплетенными пальцами и задержали
Hung on each other in a silent look.	Друг на друге в молчании взгляд.
But he with a new wonder in his heart	Он, с новым удивлением в сердце
And a new flame of worship in his eyes:	И новым пламенем обожания в глазах, ей сказал:
"What high change is in thee, O Savitri? Bright	"Какая высокая перемена в тебе, о Савитри? Светлой
Ever thou wast, a goddess still and pure,	Была ты всегда, как богиня спокойна, чиста,
Yet dearer to me by thy sweet human parts	Но мне своими сладкими человеческими членами дороже,
Earth gave thee making thee yet more divine.	Которые земля дала тебе, делая тебя еще более божественной.
My adoration mastered, my desire	Мое обожание владело, мое желание
Bent down to make its subject, my daring clasped,	Склонялось вниз получить, моя смелость ловила,
Claiming by body and soul my life's estate,	Требуемое душою и телом моей жизни имущество,
Rapture's possession, love's sweet property,	Восторга владение, сердца сладкую собственность,
A statue of silence in my templed spirit,	Статуя тишины в моем духе, который стал храмом,
A yearning godhead and a golden bride.	Стремящееся божество и золотая невеста.
But now thou seemst almost too high and great	Но сейчас ты слишком высокой и великою кажешься
For mortal worship; Time lies below thy feet	Для поклонения смертного; Время лежит под твоими ногами
And the whole world seems only a part of thee,	И весь мир кажется лишь частью тебя,
Thy presence the hushed heaven I inhabit,	Твое присутствие - стихшее небо, в котором я - житель,
And thou lookst on me in the gaze of the stars,	И ты глядишь во взгляде звезд на меня,
Yet art the earthly keeper of my soul,	И еще ты - земной хранитель моей души,
My life a whisper of thy dreaming thoughts,	Моя жизнь - шепот твоих грезящих мыслей,
My morns a gleaming of thy spirit's wings,	Мои утра - твоего духа блеск крыльев,
And day and night are of thy beauty part.	День и ночь - твоей красоты часть.
Hast thou not taken my heart to treasure it	Не взяла ли ты мое сердце, чтобы хранить его
In the secure environment of thy breast?	В твоей груди окружении спокойном?
Awakened from the silence and the sleep,	Разбуженный от сна и безмолвия,
I have consented for thy sake to be.	Я ради тебя быть согласился.
By thee I have greatened my mortal arc of life,	Свою смертную арку жизни я тобой возвеличил,
But now far heavens, unmapped infinitudes	Но сейчас далекие небеса, не нанесенные на карты бесконечности,
Thou hast brought me, thy illimitable gift!	Ты принесла мне как безграничный свой дар!
If to fill these thou lift thy sacred flight,	Если наполнить их ты поднимаешь свой священный полет,
My human earth will still demand thy bliss.	Моя человеческая земля все же твоего блаженства потребует.
Make still my life through thee a song of joy	Сделай еще мою жизнь в себе песнею радости
And all my silence wide and deep with thee."	И всю мою тишину сделай широкой и глубокой с тобой".
A heavenly queen consenting to his will,	Королева небесная, на волю его соглашаясь,
She clasped his feet, by her enshrining hair	Она обняла его ноги своими волосами лелеющими,
Enveloped in a velvet cloak of love,	В бархатный плащ любви обернув,
And answered softly like a murmuring lute:	И ответила тихо как журчащая лютня:
"All now is changed, yet all is still the same.	"Все сейчас изменилось и в то же время все прежнее.
Lo, we have looked upon the face of God,	Мы на лик Бога глядели,
Our life has opened with divinity.	Наша жизнь раскрылась с божественностью.
We have borne identity with the Supreme	Мы несли идентичность с Всевышним
And known his meaning in our mortal lives.	И его намерение в наших смертных жизнях узнали.
Our love has grown greater by that mighty touch	Наша любовь стала более велика тем могучим касанием
And learned its heavenly significance,	И узнала свое значение небесное,
Yet nothing is lost of mortal love's delight.	Но при том ничего от восторга смертной любви не потеряно.
Heaven's touch fulfils but cancels not our earth:	Нашу землю касание небес осуществляет, не аннулирует:
Our bodies need each other in the same last;	Наши тела, как прежде, друг в друге нуждаются;
Still in our breasts repeat heavenly secret rhythm	До сих пор в нашей груди небесный тайный ритм повторяют
Our human heart-beats passionately close.	Наши сердца человеческие, близкие страстно.
Still am I she who came to thee mid the murmur	Я - все еще та, что пришла к тебе среди шепота
Of sunlit leaves upon this forest verge;	Залитой солнцем листвы в лесной этот край;
I am the Madran, I am Savitri.	Я - жительница Мадры, я - Савитри.
All that I was before, I am to thee still,	Все, чем прежде была я, я остаюсь для тебя,
Close comrade of thy thoughts and hopes and toils,	Близкий друг твоим мыслям, трудам и надеждам,
All happy contraries I would join for thee.	Все счастливые противоположности я соединить хочу для тебя.
All sweet relations marry in our life;	Все отношения сладкие поженить в нашей жизни;
I am thy kingdom even as thou art mine,	Я - твое царство, также как ты - царство мое,
The sovereign and the slave of thy desire,	Суверен и твоего желания раб,
Thy prone possessor, sister of thy soul	Твой распростертый владелец, твоей души я сестра
And mother of thy wants; thou art my world,	И мать желаний твоих; ты есть мой мир,
The earth I need, the heaven my thoughts desire,	Земля, в которой нуждаюсь я, небеса, которых мои мысли желают,
The world I inhabit and the god I adore.	Мир, где живу я, и бог, которого я обожаю.
Thy body is my body's counterpart	Твое тело - моего тела часть неотъемлемая,
Whose every limb my answering limb desires,	Чей каждый член мой желает член отвечающий,
Whose heart is key to all my heart-beats,- this	Чье сердце есть ключ ко всем моего сердца ударам,
I am and thou to me, O Satyavan.	Вот что есть я и что есть ты для меня, о Сатьяван.
Our wedded walk through life begins anew,	Наше свадебное путешествие по жизни начинается снова,
No gladness lost, no depth of mortal joy.	Ни довольство не утрачено, ни глубина смертной радости;
Let us go through this new world that is the same,	Давай же идти сквозь мир этот, новый и прежний.
For it is given back, but it is known,	Ибо он отдан назад, но нам он известен,
A playing-ground and dwelling-house of God	Игровая площадка и дом, жилье Бога,
Who hides himself in bird and beast and man	Который прячет себя в птице, в человеке и в звере,
Sweetly to find himself again by love,	Чтобы сладко найти себя снова любовью,
By oneness. His presence leads the rhythms of life	Единством. Его присутствие ведет ритмы жизни,
That seek for mutual joy in spite of pain.	Которая взаимной радости вопреки страданию ищет.
We have each other found, O Satyavan,	Мы друг друга нашли, о Сатьяван,
In the great light of the discovered soul.	В великом свете души обнаруженной.
Let us go back, for eve is in the skies.	Давай возвращаться, ибо вечер на небе.
Now grief is dead and serene bliss remains	Ныне горе мертво, безоблачное блаженство осталось,
The heart of all our days for evermore.	Сердце всех наших дней вовеки.
Lo, all these beings in this wonderful world!	Посмотри на все эти существа в этом мире чудесном!
Let us give joy to all, for joy is ours.	Позволь нам дать радость всем, ибо есть у нас радость.
For not for ourselves alone our spirits came	Ибо не для одних себя наши духи пришли
Out of the veil of the Unmanifest,	Из-за вуали Непроявленного,
Out of the deep immense Unknowable	Из глубокого необъятного Непостижимого
Upon the ignorant breast of dubious earth,	На невежественную грудь земли неуверенной,
Into the ways of labouring, seeking men,	В дороги людей трудящихся, ищущих,
Two fires that burn towards that parent Sun,	Два огня, что горят к родителю Солнцу,
Two rays that travel to the original Light.	Два луча, что путешествуют к изначальному Свету.
To lead man's soul towards truth and God we are born,	Вести душу человека к Богу и истине мы рождены были,
To draw the chequered scheme of mortal life	Смертной жизни начертить схему изменчивую
Into some semblance of the Immortal's plan,	В некое подобие плана Бессмертного,
To shape it closer to an image of God,	Сформировать ее ближе к образу Бога,
A little nearer to the Idea divine."	Чуточку ближе к Идее божественной".
She closed her arms about his breast and head	Она сомкнула руки вокруг его головы,
As if to keep him on her bosom worn	Словно чтобы хранить его на своей груди несомым
For ever through the journeying of the years.	Вечно сквозь путешествие лет.
So for a while they stood entwined, their kiss	Так они стояли обнявшись, их поцелуй
And passion-tranced embrace a meeting-point	И их объятия в страстном трансе, точка встречи
In their commingling spirits one for ever,	В их смешавшихся духах, единых навеки,
Two-souled, two-bodied for the joys of Time.	Одно о двух телах и о двух душах ради радостей Времени.
Then hand in hand they left that solemn place	Затем, рука в руке, они оставили это место торжественное,
Full now of mute unusual memories,	Ныне безмолвными необыкновенными воспоминаниями полные,
To the green distance of their sylvan home	В зеленую даль их дома лесного
Returning slowly through the forest's heart.	Возвращаясь медленно сквозь его сердце.
Round them the afternoon to evening changed;	Вокруг них полдень на вечер сменялся;
Light slipped down to the brightly sleeping verge,	Свет скользил вниз, в край светло спящий,
And the birds came back winging to their nests,	Птицы возвращались в их гнезда,
And day and night leaned to each other's arms.	И день и ночь друг к другу свои руки склонили.
Now the dusk shadowy trees stood close around	Сейчас сумрачные темные деревья вокруг близко стояли,
Like dreaming spirits and, delaying night,	Словно грезящие духи, и задерживающий ночь
The grey-eyed pensive evening heard their steps,	Сероглазый задумчивый вечер их шаги слушал,
And from all points the cries and movements came	Отовсюду движение и крик доносились
Of the four-footed wanderers of the night	Четвероногих скитальцев ночи
Approaching. Then a human rumour rose	Приближающейся. Затем человеческая речь раздалась
Long alien to their solitary days,	Долго чужая их дням одиноким,
Invading the charmed wilderness of leaves	Вторгаясь в очарованную дикость листвы,
Once sacred to secluded loneliness	Когда-то священную для уединения безлюдного,
With violent breaking of its virgin sleep.	С неистовством нарушая его девственный сон.
Through the screened dusk it deepened still and there neared	Сквозь ширму сумерек он становился все громче и ближе,
Floating of many voices and the sound	Плывя, многоголосый, звук многих ног,
Of many feet, till on their sight broke in	Пока перед их взором не вырвалась,
As if a coloured wave upon the eye	Словно волна красок,
The brilliant strenuous crowded days of man.	Сверкающая и энергичная жизнь человека.
Topped by a flaring multitude of lights	Увенчанная огней множеством вспыхивающим,
A great resplendent company arrived.	Огромная блестящая толпа прибывала.
Life in its ordered tumult wavering came	Жизнь в своей суматохе обычной подходила дрожа,
Bringing its stream of unknown faces, thronged	Неся свой поток невидимых лиц, полная
With gold-fringed headdresses, gold-broidered robes,	Отделанных золотом головных уборов, с шитьем золотым платьев,
Glittering of ornaments, fluttering of hems,	Украшений блестящих, складок колышущихся,
Hundreds of hands parted the forest-boughs,	Сотни рук раздвигали ветви лесные,
Hundreds of eyes searched the entangled glades.	Сотни глаз обыскивали прогалины спутанные.
Calm white-clad priests their grave-eyed sweetness brought,	Спокойные священники в белом несли свою степенноглазую сладость,
Strong warriors in their glorious armour shone,	Сильные воины в своих славных доспехах сверкали,
The proud-hooved steeds came trampling through the wood.	Топот гордоногих коней несся сквозь лес.
In front King Dyumatsena walked, no more	Впереди король Дьюматшена шел, не слепой больше,
Blind, faltering-limbed, but his far-questing eyes	С неверными членами, но его глаза, далеко вопрошающие,
Restored to all their confidence in light	Возвращали во всем свою уверенность в свете,
Took seeingly this imaged outer world;	Вбирали этот образ внешнего мира;
Firmly he trod with monarch step the soil.	Твердо ступал по земле шагом монаршим.
By him that queen and mother's anxious face	За ним королевы и матери лик озабоченный
Came changed from its habitual burdened look	Показался, изменилось его выражение привычного бремени,
Which in its drooping strength of tired toil	Когда от труда утомительного ослабевшею силой
Had borne the fallen life of those she loved.	Она жизнь любимых несла.
Her patient paleness wore a pensive glow	Ее терпеливая бледность покрыта румянцем задумчивым,
Like evening's subdued gaze of gathered light	Словно уходящего вечера приглушенный взгляд света накопленного,
Departing, which foresees sunrise her child.	Что восход своего ребенка предвидит.
Sinking in quiet splendours of her sky,	Погружаясь в спокойное великолепие своего неба
She lives awhile to muse upon that hope,	Она жила еще, чтобы о своей надежде раздумывать,
The brilliance of her rich receding gleam	Ее отступающего богатого сияния блеск -
A thoughtful prophecy of lyric dawn.	Полное дум пророчество рассвета лирического.
Her eyes were first to find her children's forms.	Ее глаза первыми фигуры ее детей различили.
But at the vision of the beautiful twain	Но при виде пары прекрасной
The air awoke perturbed with scaling cries,	Воздух проснулся, встревоженный взлетевшими криками,
And the swift parents hurrying to their child,-	И быстро к своему ребенку поспешили родители, -
Their cause of life now who had given him breath,-	Смыслу их жизни сейчас, которому они дали дыхание, -
Possessed him with their arms. Then tenderly	Овладели им своими руками. Затем нежно
Cried Dyumatsena chiding Satyavan:	Дьюматшена воскликнул, браня Сатьявана:
"The fortunate gods have looked on me today,	"Счастливые боги на меня сегодня взглянули,
A kingdom seeking came and heaven's rays.	Искомое царство пришло и лучи неба.
But where wast thou? Thou hast tormented gladness	Но где же был ты? Ты удовольствие мучил
With fear's dull shadow, O my child, my life.	Тенью пасмурной страха, о дитя мое, о моя жизнь.
What danger kept thee for the darkening woods?	Какая опасность задержала тебя в лесах потемневших?
Or how could pleasure in her ways forget	Или как могло удовольствие с нею гулять заставить забыть,
That useless orbs without thee are my eyes	Что беспомощны без тебя моих глаз орбиты,
Which only for thy sake rejoice at light?	Которые радуются свету лишь ради тебя?
Not like thyself was this done, Savitri,	Как и не ты, ты поступила Савитри,
Who ledst not back thy husband to our arms,	Что не вернула своего мужа к нашим рукам,
Knowing with him beside me only is taste	Зная, что лишь рядом с ним для меня есть вкус
In food and for his touch evening and morn	В пище и для его касания утром и вечером
I live content with my remaining days."	Моими оставшимися днями я довольный живу".
But Satyavan replied with smiling lips,	Но Сатьяван улыбающимися устами ответил:
"Lay all on her; she is the cause of all.	"Возложи все на нее, она - причина всему.
With her enchantments she has twined me round.	Своим очарованием она кругом обвязала меня.
Behold, at noon leaving this house of clay	В полдень, оставив дом этот из глины,
I wandered in far-off eternities,	Я в вечностях далеких скитался,
Yet still, a captive in her golden hands,	И все же, в ее золотых руках пленник,
I tread your little hillock called green earth	Я ступил на ваш маленький холмик, называемый зеленой землей,
And in the moments of your transient sun	И в мгновения вашего скоротечного солнца,
Live glad among the busy works of men."	И довольно среди беспокойной работы людей я живу".
Then all eyes turned their wondering looks where stood,	Тогда все глаза туда повернули свой взгляд удивляющийся,
A deepening redder gold upon her cheeks,	Краснеющее золото ее щек углубляя,
With lowered lids the noble lovely child,	Где с опущенными веками стояло дитя благородное, прекрасное,
And one consenting thought moved every breast.	И одна общая мысль промелькнула у всех:
"What gleaming marvel of the earth or skies	"Какое сияющее чудо земли или неба
Stands silently by human Satyavan	Безмолвно позади человека-Сатьявана стоит,
To mark a brilliance in the dusk of eve?	Проливая сияние в сумерки вечера?
If this is she of whom the world has heard,	Если та это, о которой мир слышал,
Wonder no more at any happy change.	Не удивлюсь тогда больше никакой перемене счастливой.
Each easy miracle of felicity	Каждое легкое чудо блаженства
Of her transmuting heart the alchemy is."	Ее трансмутирующего сердца - это алхимия".
Then one spoke there who seemed a priest and sage:	Затем сказал тот, кто казался мудрецом и священником:
"O woman soul, what light, what power revealed,	"О душа женщины, какой свет, какая сила раскрылась,
Working the rapid marvels of this day,	Творя быстрые чудеса этого дня,
Opens for us by thee a happier age?"	Открой нам, тобой осчастливлена старость?"
Her lashes fluttering upwards gathered in	Ее ресницы взметнулись, глаза,
To a vision which had scanned immortal things,	Что смотрели на бессмертные вещи,
Rejoicing, human forms for their delight.	Радуясь, человеческие формы к своему восторгу вобрали.
They claimed for their deep childlike motherhood	Они требовали для своего по-детски чистого материнства глубокого
The life of all these souls to be her life,	Жизнь всех этих душ ее жизнью сделать,
Then falling veiled the light. Low she replied,	Затем, опустившись, завуалировали свет. Низко ответила:
"Awakened to the meaning of my heart	"Пробужденная к моего сердца смыслу,
That to feel love and oneness is to live	Что любовь ощущать и единство есть жить,
And this the magic of our golden change,	Эта магия нашей золотой перемены
Is all the truth I know or seek, O sage."	И есть вся истина, что я знаю или ищу, о мудрец".
Wondering at her and her too luminous words	Удивляясь ей и ее слишком светлым словам,
Westward they turned in the fast-gathering night.	На запад они повернули в быстро скоплявшейся ночи.
From the entangling verges freed they came	Из запутанных краев они вышли
Into a dimness of the sleeping earth	В смутность спящей земли
And travelled through her faint and slumbering plains.	И путешествовали сквозь ее дремлющие равнины неясные.
Murmur and movement and the tread of men	Шум, движение и поступь людей
Broke the night's solitude; the neigh of steeds	Нарушили одиночество ночи; ржание коней
Rose from that indistinct and voiceful sea	Поднималось из этого смутного и полноголосого моря
Of life and all along its marchings swelled	Жизни, и в нем маршируя вспухал
The rhyme of hooves, the chariot's homeward voice.	Ритм копыт, голос колесниц, направлявшихся к дому.
Drawn by white manes upon a high-roofed car	Влекомые белогривыми на колеснице с навесом высоким
In flare of the unsteady torches went	В неверных вспышках факелов ехали
With linked hands Satyavan and Savitri,	С руками сплетенными Сатьяван и Савитри,
Hearing a marriage march and nuptial hymn,	Слушая свадебный марш и брачный гимн,
Where waited them the many-voiced human world.	Ждущего их человеческого многоголосого мира,
Numberless the stars swam on their shadowy field	Бесчисленные звезды плыли по своему полю тенистому,
Describing in the gloom the ways of light.	Описывая пути света во мраке.
Then while they skirted yet the southward verge,	Затем, когда они повернули к южным краям,
Lost in the halo of her musing brows	Утерянная в гало своего лба размышляющего
Night, splendid with the moon dreaming in heaven	Ночь, великолепная луною, грезящей в небе,
In silver peace, possessed her luminous reign.	Серебряным миром наполненном, завладела своим сияющим царством.
She brooded through her stillness on a thought	Сквозь свою тишину она размышляла над мыслью,
Deep-guarded by her mystic folds of light,	Глубоко хранимой ее мистическими складками света,
And in her bosom nursed a greater dawn.	И в своей груди вскармливала более великий рассвет.
The End	Конец

Оглавление сервера по Интегральной Йоге