Book Eleven

Книга Одиннадцатая

THE BOOK OF EVERLASTING DAY

КНИГА ВЕЧНО ДЛЯЩЕГОСЯ ДНЯ

Canto I

Песня I

THE ETERNAL DAY: THE SOUL'S CHOICE

ВЕЧНЫЙ ДЕНЬ: ВЫБОР ДУШИ И ВЫСШЕЕ ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ

AND THE SUPREME CONSUMMATION

A marvellous sun looked down from ecstasy's skies

С небес экстаза вниз глядело удивительное солнце, бросая взгляд

On worlds of deathless bliss, perfection's home,

Свой на миры бессмертного блаженства, на родной дом совершенства,

Magical unfoldings of the Eternal's smile

Магическим раскрытием улыбки Вечного,

Capturing his secret heart-beats of delight.

Хранящей тайное сердцебиение восторга.

God's everlasting day surrounded her,

День Бога, вечно длящийся, непреходящий, окружал Савитри,

Domains appeared of sempiternal light

Открылись сферы вечно существующего света,

Invading all Nature with the Absolute's joy.

Что заливали всю Природу радостью, блаженством Абсолюта.

Her body quivered with eternity's touch,

Всё тело трепетало в ней от этого прикосновенья вечности,

Her soul stood close to the founts of the infinite.

Душа её стояла рядом с родниками бесконечности.

Infinity's finite fronts she lived in, new

Конечные фасады Бесконечного, где стала жить она,

For ever to an everliving sight.

Казались вечно новыми всегда живому взгляду.

Eternity multiplied its vast self-look

Здесь Вечность множила обширный взгляд свой на себя

Translating its endless mightiness and joy

И превращала нескончаемую радость и могущество

Into delight souls playing with Time could share

В восторг души, играющей со Временем, способной погрузиться

In grandeurs ever new-born from the unknown depths,

В ту грандиозность вечно нового рожденья из неведомых глубин,

In powers that leaped immortal from unknown heights,

И в силы, что, бессмертные, выпрыгивали из неведомых высот,

In passionate heart-beats of an undying love,

И в страстные сердцебиения неумирающей любви,

In scenes of a sweetness that can never fade.

И в сцены сладости, что никогда не блекнут.

Immortal to the rapturous heart and eyes,

Бессмертная для восхищенных глаз и сердца,

In serene arches of translucent calm

Под безмятежным сводом ясного спокойствия

From Wonder's dream-vasts cloudless skies slid down

Из грёз-пространств безоблачного неба Чуда вниз скользнула

An abyss of sapphire; sunlight visited eyes

Громада синевы; свет солнца падал ей в глаза,

Which suffered without pain the absolute ray

Что выносили без страданья этот абсолютный луч

And saw immortal clarities of form.

И видели бессмертную прозрачность формы.

Twilight and mist were exiles from that air,

Туман и сумерки из этой атмосферы были изгнаны совсем,

Night was impossible to such radiant heavens.

И Ночь была бы невозможна при таких сиявших небесах.

Firm in the bosom of immensity

Она увидела в глубинах той безмерности

Spiritual breadths were seen, sublimely born

Надёжные духовные просторы, их великое рождение

From a still beauty of creative joy;

Из тихой красоты творящей радости;

Embodied thoughts to sweet dimensions held

И мысли, воплощённые для радующих измерений понимания

To please some carelessness of divine peace,

Чтоб насладиться некой беззаботностью божественного мира и покоя

Answered the deep demand of an infinite sense

Несли ответ глубоким требованиям чувства бесконечности,

And its need of forms to house its bodiless thrill.

Его необходимости свой бестелесный трепет поселить в конкретных формах.

A march of universal powers in Time,

Движенье, марш вселенских сил во Времени,

The harmonic order of self's vastitudes

Наполненный гармонией порядок необъятностей души

In cyclic symmetries and metric planes

В циклических симметриях, метрических проекциях

Harboured a cosmic rapture's revelry,

Укрыл космический разгул восторга

An endless figuring of the spirit in things

И нескончаемое проявленье духа в множестве вещей,

Planned by the artist who has dreamed the worlds;

Намеченное мастером, задумавшим все эти планы и миры;

Of all the beauty and the marvel here,

Для всех чудес, всего прекрасного, что существует здесь,

Of all Time's intricate variety

И для всего замысловатого разнообразия, богатства Времени,

Eternity was the substance and the source;

Субстанцией для них, источником всегда являлась Вечность;

Not from a plastic mist of Matter made,

И сотворённые не из пластичной мглы Материи,

They offered the suggestion of their depths

Они давали указанья из своих глубин

And opened the great series of their powers.

И открывали необъятные ряды своих могуществ.

Arisen beneath a triple mystic heaven

Она увидела как поднимались под мистичными тройными небесами

The seven immortal earths were seen, sublime:

Семь гордых и возвышенных земель бессмертных:

Homes of the blest released from death and sleep

Дома блаженства, ставшего свободным и от смерти, и от сна,

Where grief can never come nor any pang

Места, куда ни боль, ни горе никогда не доберутся,

Arriving from self-lost and seeking worlds

Поднявшись из миров, утративших себя и ищущих себя,

Alter Heaven-nature's changeless quietude

Сменяли неизменное спокойствие Божественной природы,

And mighty posture of eternal calm,

Наполненное силой состоянье вечной тишины

Its pose of ecstasy immutable.

И нерушимого экстаза.

Plains lay that seemed the expanse of God's wide sleep,

Равнины расстилались, словно области широкого сна Бога,

Thought's wings climbed up towards heaven's vast repose

И крылья мысли поднимались вверх, к просторному отдохновению небес,

Lost in blue deeps of immortality.

Терявшемуся в синей глубине бессмертия.

A changed earth-nature felt the breath of peace.

Земная изменённая природа ощутила на себе дыхание покоя.

Air seemed an ocean of felicity

Сам воздух здесь казался океаном счастья

Or the couch of the unknown spiritual rest,

Иль ложем для духовного неведомого отдыха,

A vast quiescence swallowing up all sound

Обширной неподвижностью, что поглощала всякий звук

Into a voicelessness of utter bliss;

В безмолвии предельного блаженства;

Even Matter brought a close spiritual touch,

И даже от Материи шло близкое духовное касание,

All thrilled with the immanence of one divine.

Всё трепетало от единой неотъемлемой божественности.

The lowest of these earths was still a heaven

В тех землях даже низший уровень всё ж оставался небесами,

Translating into the splendour of things divine

Что делали божественным великолепием

The beauty and brightness of terrestrial scenes.

И красоту, и яркость смертных сцен.

Eternal mountains ridge on gleaming ridge

Здесь вечные вершины громоздились на мерцавшем гребне,

Whose lines were graved as on a sapphire plate

Чьи очертанья были словно вырезаны на сапфировом листе

And etched the borders of heaven's lustrous noon

С гравюрой постепенных уровней сияния небесного зенита,

Climbed like piled temple stairs and from their heads

И, поднимаясь, словно лестница к огромнейшему храму, со своих вершин

Of topless meditation heard below

Предельной медитации, они могли услышать далеко внизу

The approach of a blue pilgrim multitude

Как приближались многочисленные, верные им пилигримы,

And listened to a great arriving voice

И вслушаться в великий, нараставший голос

Of the wide travel hymn of timeless seas.

Широкого блуждающего гимна вечных океанов.

A chanting crowd from mountain bosoms slipped

Поющая толпа легко спустилась с гор

Past branches fragrant with a sigh of flowers

Сквозь аромат ветвей со вздохами цветов,

Hurrying through sweetnesses with revel leaps;

Спеша по этой сладости весёлыми прыжками;

The murmurous rivers of felicity

Журчащие ручьи блаженства

Divinely rippled honey-voiced desires,

Божественно струились сладкозвучными желаниями

Mingling their sister eddies of delight,

И смешивались с сёстрами — водоворотами восторга,

Then, widening to a pace of calm-lipped muse,

Затем, расширившись до поступи спокойного гудящего раздумья,

Down many-glimmered estuaries of dream

За устьем грёз со множеством блестящих бликов,

Went whispering into lakes of liquid peace.

Входили, с шёпотом, в озёра плавного, тягучего покоя.

On a brink held of senseless ecstasy

Там, на краю, попав во власть неощутимого экстаза,

And guarding an eternal poise of thought

И охраняя вечно существующее равновесье мысли,

Sat sculptured souls dreaming by rivers of sound

Сидели души, словно изваяния, что грезили рекою звука,

In changeless attitudes of marble bliss.

В их неизменных положениях застывшего блаженства.

Around her lived the children of God's day

Вокруг Савитри жили дети дня Всевышнего,

In an unspeakable felicity,

В своём неописуемом словами счастье,

A happiness never lost, the immortal's ease,

Что не проходит никогда, с их лёгкостью бессмертных,

A glad eternity's blissful multitude.

И в сладостном разнообразии весёлой вечности.

Around, the deathless nations moved and spoke,

Вокруг гуляли, говорили меж собой бессмертные народы,

Souls of a luminous celestial joy,

С их душами небесной светлой радости,

Faces of stark beauty, limbs of the moulded Ray;

С их совершенной красотой на лицах, и с телами из Небесного Луча;

In cities cut like gems of conscious stone

В их городах, что вырезаны словно самоцветы из сознательного камня,

And wonderful pastures and on gleaming coasts

И на чудесных пастбищах, и на мерцавших побережиях,

Bright forms were seen, eternity's luminous tribes.

Глаз видел яркие фигуры, светлые народы вечности.

Above her rhythming godheads whirled the spheres,

Над нею божества вращали сферы в неком ритме,

Rapt mobile fixities here blindly sought

Пытаясь отыскать вслепую некую устойчивость восторга

By the huge erring orbits of our stars.

Гигантскими блуждавшими орбитами сиявших звёзд.

Ecstatic voices smote at hearing's chords,

Все голоса экстаза распадались на аккорды слуха

Each movement found a music all its own;

И каждое движенье находило для себя свою особенную музыку;

Songs thrilled of birds upon unfading boughs

С неувядающих ветвей неслись волнующие трели птиц,

The colours of whose plumage had been caught

Украшенных цветастым оперением, что вырвано

From the rainbow of imagination's wings.

Из крыльев радуги воображения.

Immortal fragrance packed the quivering breeze.

Бессмертный аромат струился по волнующему бризу.

In groves that seemed moved bosoms and trembling depths

И в рощах, что казались трепетанием глубин, вздымающейся грудью,

The million children of the undying spring

Цвели несметные количества детей неумирающей весны,

Bloomed, pure unnumbered stars of hued delight

Бесчисленные, целомудренные звёзды разноцветного восторга

Nestling for shelter in their emerald sky:

Гнездились под укрытьем изумрудной зелени своих небес:

Faery flower-masses looked with laughing eyes.

То феерическое множество цветов смотрело в мир весёлыми глазами.

A dancing chaos, an iridescent sea

Танцующий и кружащийся хаос, радужное море

Eternised to Heaven's ever-wakeful sight

Увековечивали каждый пробуждённый взгляд на Небеса,

The crowding petal-glow of marvel's tints

Переполняющую яркость лепестков, с чудесными оттенками,

Which float across the curtained lids of dream.

Что проплывали сквозь видения с закрытыми глазами.

Immortal harmonies filled her listening ear;

Бессмертные гармонии заполнили её внимательное ухо;

A great spontaneous utterance of the heights

Великие спонтанные слова с высот

On Titan wings of rhythmic grandeur borne

Ей на крылах ритмичного великолепия Титана принесли

Poured from some deep spiritual heart of sound,

Из глубины божественного сердца звука

Strains trembling with the secrets of the gods.

Чистейшие черты, трепещущие тайнами богов.

A spirit wandered happily in the wind,

Там дух счастливо проносился в ветерке

A spirit brooded in the leaf and stone;

И размышлял о чём-то в камнях и листве;

The voices of thought-conscious instruments

Там голоса осознающих мысли инструментов

Along a living verge of silence strayed,

Блуждали вдоль живого края тишины,

And from some deep, a wordless tongue of things

И бессловесным языком вещей, из некой бездны

Unfathomed, inexpressible, chantings rose

Вставало пение, бездонное, невыразимое,

Translating into a voice the Unknown.

Что воплощало в голосе само Неведомое.

A climber on the invisible stair of sound,

Взбираясь по невидимым ступеням звука,

Music not with these few and striving steps

Иными, чем у нас, нечастыми, сражающимися шагами,

Aspired that wander upon transient strings,

Вверх устремлялась музыка, блуждавшая по бренным струнам,

But changed its ever new uncounted notes

Но вечно изменявшая свои бесчисленные ноты

In a passion of unforeseeing discovery,

В высокой страстности непредсказуемых открытий,

And kept its old unforgotten ecstasies

И сохраняя прежние незабываемые ощущения экстаза,

A growing treasure in the mystic heart.

Растущего сокровища мистического сердца.

A consciousness that yearned through every cry

Сознание, что устремлялось в каждом зове

Of unexplored attraction and desire,

Желания и притяжения от неисследованного,

It found and searched again the unsatisfied deeps

То находило, то искало заново неутолённые глубины,

Hunting as if in some deep secret heart

Стремясь в каком то глубочайшем тайном сердце

To find some lost or missed felicity.

Найти упущенное иль потерянное счастье.

In those far-lapsing symphonies she could hear,

В тех затухающих вдали симфониях она могла услышать,

Breaking through enchantments of the ravished sense,

Прорвавшись сквозь магическое притяженье очарованного чувства

The lyric voyage of a divine soul

Лирическое путешествие божественной души,

Mid spume and laughter tempting with its prow

Которая своим челном средь хохота и пены

The charm of innocent Circean isles,

Прельщается очарованием невинных островов Цирцеи,

Adventures without danger beautiful

И приключеньем безопасной красоты на землях

In lands where siren Wonder sings its lures

Куда сирены Чуда завлекают песнями своими,

From rhythmic rocks in ever-foaming seas.

Из ритма скал средь вечно пузырящихся морей.

In the harmony of an original sight

В гармонии первоначального, особенного виденья,

Delivered from our limiting ray of thought,

Освободившись от ограничений света нашей мысли,

And the reluctance of our blinded hearts

И нежелания слепых людских сердец,

To embrace the Godhead in whatever guise,

Стремясь обнять Божественное в каждой маске,

She saw all Nature marvellous without fault.

Она (Савитри) увидела, что вся Природа — удивительна, и без изъянов.

Invaded by beauty's universal revel

Захваченные тем вселенским пиром красоты,

Her being's fibre reached out vibrating

Все фибры существа её отбросили сомнения

And claimed deep union with its outer selves,

И жаждали глубокого единства со своими "я" во вне,

And on the heart's chords made pure to seize all tones

И на аккордах сердца, ставшего настолько чистым, что оно охватывало все тона,

Heaven's subtleties of touch unwearying forced

Настойчивая острота касания Небес,

More vivid raptures than earth's life can bear.

Восторги делала живей и ярче, чем способна вынести земная жизнь.

What would be suffering here, was fiery bliss.

Что было бы страданьем здесь, там становилось сказочным блаженством.

All here but passionate hint and mystic shade

Здесь всё — лишь страстные намёки и мистическая тень,

Divined by the inner prophet who perceives

Догадки внутреннего существа, провидца, что воспринимает

The spirit of delight in sensuous things,

Дух наслаждения в вещах, доступных чувствам,

Turned to more sweetness than can now be dreamed.

И обращённый к сладости, что больше, чем способны мы вообразить.

The mighty signs of which earth fears the stress,

Наполненные силой знаки, чьих ударов опасается земля,

Trembling because she cannot understand,

И от чего она дрожит, не в силах их понять,

And must keep obscure in forms strange and sublime,

И вынуждена затемнять их странными, утонченными формами,

Were here the first lexicon of an infinite mind

Здесь были азбукой для бесконечного ума,

Translating the language of eternal bliss.

Переводящим это на язык блаженства вечности.

Here rapture was a common incident;

Здесь восхищенье было зауряднейшим событием;

The lovelinesses of whose captured thrill

Очарование, чей трепет, пойманный

Our human pleasure is a fallen thread,

Как наслажденье человека — было лишь оброненною нитью,

Lay, symbol shapes, a careless ornament,

Которая ложится в виде символа и беззаботной вышивки, орнамента,

Sewn on the rich brocade of Godhead's dress.

На красочном парчовом одеяньи Божества.

Things fashioned were the imaged homes where mind

Здесь всё, что получило форму, было созданным воображеньем домом,

Arrived to fathom a deep physical joy;

Где ум стремился испытать глубокую физическую радость;

The heart was a torch lit from infinity,

Здесь сердце стало факелом, зажжённым бесконечностью,

The limbs were trembling densities of soul.

Тела — трепещущими сгустками души.

These were the first domains, the outer courts

Здесь расстилались самые первые владения и внешние площадки,

Immense but least in range and least in price,

Хотя и необъятные, но всё же меньшие по уровню и по цене,

The slightest ecstasies of the undying gods.

С легчайшими экстазами неумирающих богов.

Higher her swing of vision swept and knew,

Размах того, что видела она и понимала, становился всё объемнее,

Admitted through large sapphire opening gates

Пройдя сквозь широко открытые сапфирные врата

Into the wideness of a light beyond,

В просторы света за пределами всего,

These were but sumptuous decorated doors

Где были лишь роскошно изукрашенные двери

To worlds nobler, more felicitously fair.

К мирам ещё возвышенней, счастливей и прекрасней.

Endless aspired the climbing of those heavens;

Так нескончаемо стремились ввысь те небеса;

Realm upon realm received her soaring view.

Один план за другим вбирал её парящий взгляд.

Then on what seemed one crown of the ascent

Затем на том, что виделось единственным венцом всего подъёма,

Where finite and the infinite are one,

Там, где конечное и бесконечное сливаются в одно,

Immune she beheld the strong immortals' seats

Освобождённая, она увидела места, где обитали сильные бессмертные,

Who live for a celestial joy and rule,

Живущие, чтоб управлять и чувствовать божественную радость,

The middle regions of the unfading Ray.

Срединные районы негасимого Луча.

Great forms of deities sat in deathless tiers,

Возвышенные облики богов сидели там бессмертными рядами,

Eyes of an unborn gaze towards her leaned

И направляли нерождённый взгляд свой на неё

Through a transparency of crystal fire.

Через прозрачную субстанцию кристалльного огня.

In the beauty of bodies wrought from rapture's lines,

Своею красотою тел, написанных чертами радости,

Shapes of entrancing sweetness spilling bliss,

И формами, чарующими сладостью, и наполнявшими блаженством,

Feet glimmering upon the sunstone courts of mind,

Стопами, что сверкали по мощёным солнцем площадям ума,

Heaven's cupbearers bore round the Eternal's wine.

Те виночерпии небес носили кубки Вечного.

A tangle of bright bodies, of moved souls

Переплетенье ярких тел, вздымающихся душ,

Tracing the close and intertwined delight,

Очерчивало близкий и закрученный в клубок восторг,

The harmonious tread of lives for ever joined

Их гармоничное теченье жизней, что соединились меж собой навеки

In the passionate oneness of a mystic joy

В горячем, необузданном единстве тайной радости,

As if sunbeams made living and divine,

Как если бы лучи от солнца ожили и стали божествами,

The golden-bosomed Apsara goddesses,

Богинями, Апсарами, с их золотыми грудями,

In groves flooded from an argent disk of bliss

В лесах, что заливает серебристый диск блаженства,

That floated through a luminous sapphire dream,

Плывущий через светлое сапфирное видение,

In a cloud of raiment lit with golden limbs

Богини эти в облаке сияния светились золотистыми телами,

And gleaming footfalls treading faery swards,

Мерцавшими стопами проходили по волшебным травам,

Virgin motions of bacchant innocences

Движеньями невинных, девственных вакханок,

Who know their riot for a dance of God,

Что видели в своём восторге танец Бога,

Whirled linked in moonlit revels of the heart.

И там на этом пиршестве сердец, они кружились и сплетались под луной.

Impeccable artists of unerring forms,

Творцы непогрешимых форм и безупречные художники,

Magician builders of sound and rhythmic words,

Волшебники, творящие звучание и ритмы слов,

Wind-haired Gandharvas chanted to the ear

Гандхарвы, с гривою волос, подобной ветру,

The odes that shape the universal thought,

Поющие для уха оды, наделяющие формой мысль вселенной

The lines that tear the veil from Deity's face,

Со строками, срывающими пелену с лица Божественного,

The rhythms that bring the sounds of wisdom's sea.

И с ритмами, которые приносят звуки океана мудрости.

Immortal figures and illumined brows,

Бессмертные фигуры, озаряемые лики,

Our great forefathers in those splendours moved;

Возвышенные наши праотцы гуляли в тех великолепиях;

Termless in power and satisfied of light,

Наполненные светом, безграничные по силе,

They enjoyed the sense of all for which we strive.

Они там наслаждались ощущением всего, ради чего мы боремся.

High seers, moved poets saw the eternal thoughts

Высокие провидцы, движимые импульсом поэты, видели идеи вечного,

That, travellers from on high, arrive to us

Которые, как путники, приходят к нам с высот,

Deformed by our search, tricked by costuming mind,

Хотя и искажённые от наших поисков, обманутые одеяньями ума,

Like gods disfigured by the pangs of birth,

Как боги, что обезображены мучением рождения,

Seized the great words which now are frail sounds caught

Они улавливали те великие слова, что ныне стали хрупким звуком,

By difficult rapture on a mortal tongue.

С трудами и восторгом пойманные смертным языком.

The strong who stumble and sin were calm proud gods.

Те сильные, что оступаются, грешат, предстали гордыми спокойными богами.

There lightning-filled with glory and with flame,

Молниеносно там наполнившись великолепием и пламенем,

Melting in waves of sympathy and sight,

И растворяясь в волнах видения и симпатии,

Smitten like a lyre that throbs to others' bliss,

Как лира, что пульсирует блаженством, радостью других,

Drawn by the cords of ecstasies unknown,

Притянутая нитями неведомых экстазов,

Her human nature faint with heaven's delight,

Её (Савитри) природа человека таяла от наслаждения небес,

She beheld the clasp to earth denied and bore

Попав в объятья, недоступные земле, она переносила

The imperishable eyes of veilless love.

Непреходящий взгляд любви, свободной от покровов.

More climbed above, level to level reached,

Она всё выше поднималась, проходила уровень за уровнем,

Beyond what tongue can utter or mind dream:

За грань того, что может выразить язык и ум вообразить:

Worlds of an infinite reach crowned Nature's stir.

Миры неограниченных богатств венчали всё движение Природы.

There was a greater tranquil sweetness there,

Была там и спокойная возвышенная сладость,

A subtler and profounder ether's field

И более глубокие и тонкие поля эфира,

And mightier scheme than heavenliest sense can give.

И замысел, сильней того, что может дать божественное чувство.

There breath carried a stream of seeing mind,

Дыханье там несло потоки виденья ума,

Form was a tenuous raiment of the soul:

И форма становилась тонким одеянием души:

Colour was a visible tone of ecstasy;

Цвет становился зримыми оттенками экстаза;

Shapes seen half immaterial by the gaze

И нематериальные тела, доступные для глаза лишь наполовину,

And yet voluptuously palpable

Но всё же страстно осязаемые,

Made sensible to touch the indwelling spirit.

Там становились ощутимыми для пониманья внутреннего духа.

The high perfected sense illumined lived

И чувство совершенства, озарённое, высокое,

A happy vassal of the inner ray,

Жило счастливым подчинённым внутреннего света,

Each feeling was the Eternal's mighty child

Любое ощущенье было сильным сыном Вечного,

And every thought was a sweet burning god.

Любые мысли — нежными, пылавшими богами.

Air was a luminous feeling, sound a voice,

Вся атмосфера стала озареньем чувств, все звуки — голосом,

Sunlight the soul's vision and moonlight its dream.

Свет солнца — виденьем души, а лунный свет — её мечтою.

On a wide living base of wordless calm

На той широкой и живой основе бессловесной тишины

All was a potent and a lucid joy.

Всё превращалось в сильную, светящуюся радость.

Into those heights her spirit went floating up

И в те высоты дух её вошёл, всплывая вверх,

Like an upsoaring bird who mounts unseen

Как воспаряющая птица, что незримо поднимается,

Voicing to the ascent his throbbing heart

И в паузах смыкающихся крыльев

Of melody till a pause of closing wings

Поёт мелодию, чтоб поддержать забившееся сердце,

Comes quivering in his last contented cry

И входит, трепеща, в последний свой победоносный клич,

And he is silent with his soul discharged,

И замолкает, душу, наконец, излив,

Delivered of his heart's burden of delight.

Освобождённая от бремени сердечного восторга.

Experience mounted on joy's coloured breast

По красочной груди веселья, радости переживанье поднималось

To inaccessible spheres in spiral flight.

В своём полёте по спирали к недоступным сферам.

There Time dwelt with eternity as one;

Там жили Время вместе с вечностью, единым целым,

Immense felicity joined rapt repose.

И необъятнейшее счастье сочеталось с наслаждением покоя.

   As one drowned in a sea of splendour and bliss,

   Почти что утопая в море блеска и блаженства

Mute in the maze of these surprising worlds,

Немея в лабиринтах этих поразительных миров,

Turning she saw their living knot and source,

Она, увидела, внезапно повернувшись, их живой источник, центр,

Key to their charm and fount of their delight,

Ключ к их очарованию, родник их наслаждения,

And knew him for the same who snares our lives

Она его узнала — он был тот, кто ловит наши жизни,

Captured in his terrifying pitiless net,

Пленённые в его ужасные, безжалостные сети,

And makes the universe his prison camp

И делает вселенную своим тюремным лагерем,

And makes in his immense and vacant vasts

И превращает на своих огромных и пустых просторах

The labour of the stars a circuit vain

Труд звёзд в напрасное верчение,

And death the end of every human road

Смерть делает концом любой дороги человека,

And grief and pain the wages of man's toil.

А боль и горе — платой за его тяжёлый труд.

One whom her soul had faced as Death and Night

И тот, кого её душа встречала в виде бога Смерти, в виде Ночи,

A sum of all sweetness gathered into his limbs

Вобрал в своё огромнейшее тело всё, что было сладостно на свете

And blinded her heart to the beauty of the suns.

И сердце ослепил в ней красотою солнц.

Transfigured was the formidable shape.

Теперь его ужасный вид преобразился.

His darkness and his sad destroying might

Его унылая всё-разрушающая сила, темнота,

Abolishing for ever and disclosing

Всегда уничтожавшая, разоблачавшая

The mystery of his high and violent deeds,

Мистерию своих неистовых, высоких дел,

A secret splendour rose revealed to sight

Явила взгляду тайное великолепье розы,

Where once the vast embodied Void had stood.

Где ранее стояло бестелесное широкое Ничто.

Night the dim mask had grown a wonderful face.

И Ночь, неясная личина, стала удивительным лицом.

The vague infinity was slain whose gloom

Была убита неопределённость бесконечности, чей мрак

Had outlined from the terrible unknown

Очерчивал из страшной неизвестности

The obscure disastrous figure of a god,

Губительную, тусклую фигуру бога,

Fled was the error that arms the hands of grief,

Ушла ошибка, что протягивает руки горя,

And lighted the ignorant gulf whose hollow deeps

И осветила всю невежественную пучину, чья пустота и глубина

Had given to nothingness a dreadful voice.

Давали этому ничто пугающий, ужасный голос.

As when before the eye that wakes in sleep

Как будто пред её глазами, после пробуждения,

Is opened the sombre binding of a book,

Открылись тёмные страницы книги

Illumined letterings are seen which kept

И стали видны озарённые слова,

A golden blaze of thought inscribed within,

Которые внутри хранили золотой свет мысли,

A marvellous form responded to her gaze

Чудесный облик открывался взгляду,

Whose sweetness justified life's blindest pain;

Чья сладость извиняла безысходные страданья жизни;

All Nature's struggle was its easy price,

Вся долгая борьба Природы стала маленькой ценой,

The universe and its agony seemed worth while.

И вся вселенная и вся её агония, казалось, стоили того.

As if the choric calyx of a flower

Как будто хор поющих чашечек цветков,

Aerial, visible on music's waves,

Увиденный на музыкальных волнах,

A lotus of light-petalled ecstasy

Воздушный лотос ярких лепестков экстаза

Took shape out of the tremulous heart of things.

Предстал как трепетное сердце для всего.

There was no more the torment under the stars,

Здесь больше не было мучения под звёздами

The evil sheltered behind Nature's mask;

И зла, укрытого под маскою Природы;

There was no more the dark pretence of hate,

И не было здесь чёрного притворства ненависти,

The cruel rictus on Love's altered face.

Безжалостной ухмылки губ на перекошенном лице Любви.

Hate was the grip of a dreadful amour's strife;

Здесь ненависть была объятьем грозного возлюбленного в ссоре;

A ruthless love intent only to possess

Жестокая, немилосердная любовь, нацеленная только обладать,

Has here replaced the sweet original god.

Сменилась нежным, изначальным божеством.

Forgetting the Will-to-love that gave it birth,

Забыв Стремление любить, которое её и породило,

The passion to lock itself in and to unite,

Её азарт и страсть замкнуться у себя внутри и присоединять,

It would swallow all into one lonely self,

Она хотела бы весь мир вобрать в одно единственное "я",

Devouring the soul that it had made its own,

Терзая душу, что присвоила себе,

By suffering and annihilation's pain

Страданием и болью разрушения,

Punishing the unwillingness to be one,

Наказывая нежеланье быть с ней заодно,

Angry with the refusals of the world,

Разгневанная на отказы мира,

Passionate to take but knowing not how to give.

Желая страстно брать, не зная как давать.

Death's sombre cowl was cast from Nature's brow;

Со лба Природы был отброшен смерти мрачный капюшон;

There lightened on her the godhead's lurking laugh.

И на её лице сверкнула затаённая улыбка божества.

All grace and glory and all divinity

Вся милость, и вся слава, вся божественность её

Were here collected in a single form;

Отныне были собраны в единый образ;

All worshipped eyes looked through his from one face;

Все обожающие взгляды устремились сквозь него с единого лица;

He bore all godheads in his grandiose limbs.

Он нёс все божества в своём огромном теле.

An oceanic spirit dwelt within;

Огромный, океанский дух жил у него внутри;

Intolerant and invincible in joy

Непобедимое в своей особой радости, нетерпящее ничего другого,

A flood of freedom and transcendent bliss

Течение свободы, трансцендентного блаженства

Into immortal lines of beauty rose.

Росло в бессмертных очертаньях красоты.

In him the fourfold Being bore its crown

В нём Существо из четырёх частей несло свою корону,

That wears the mystery of a nameless Name,

Одевшись в таинство неописуемого Имени,

The universe writing its tremendous sense

Вселенную, которая пишет свой огромный смысл

In the inexhaustible meaning of a word.

В неисчерпаемом значеньи слова.

In him the architect of the visible world,

В нём архитектор видимого мира

At once the art and artist of his works,

Одновременно — и искусство, и художник собственных творений,

Spirit and seer and thinker of things seen,

Провидец, дух, мыслитель зримого,

Virat, who lights his camp-fires in the suns

Вират, кто как походные костры на небе зажигает солнца,

And the star-entangled ether is his hold,

Его владения — эфир, с переплетеньем звёзд,

Expressed himself with Matter for his speech:

Он выражал себя Материей как речью:

Objects are his letters, forces are his words,

Объекты были буквами его, а силы — в речи той — его словами,

Events are the crowded history of his life,

Поток событий образовывал историю его существования,

And sea and land are the pages for his tale.

Моря и страны были для него страницами рассказа.

Matter is his means and his spiritual sign;

Материя — и средство для него, и символ духа;

He hangs the thought upon a lash's lift,

Он поднимает плеть и к ней цепляет мысль,

In the current of the blood makes flow the soul.

И в токе крови создаёт течение души.

His is the dumb will of atom and of clod;

Он — та немая воля, что и в атоме, и в облаках,

A Will that without sense or motive acts,

Та Воля, что работает без чувств и побуждений,

An Intelligence needing not to think or plan,

Тот Интеллект, которому не нужно думать и планировать,

The world creates itself invincibly;

Тот мир, что непреодолимо создает себя;

For its body is the body of the Lord

Ведь плоть его — основа, тело Господина,

And in its heart stands Virat, King of Kings.

И в сердце у него стоит Вират, Царь всех Царей.

In him shadows his form the Golden Child

В нём оттеняет облик Золотой Ребёнок,

Who in the Sun-capped Vast cradles his birth:

Баюкая своё рождение в Просторе, с Солнцем в виде колпака,

Hiranyagarbha, author of thoughts and dreams,

Хираньягарбха, автор грёз и дум,

Who sees the invisible and hears the sounds

Кто может наблюдать незримое и слышать звуки,

That never visited a mortal ear,

Что никогда не посещают ухо смертного,

Discoverer of unthought realities

Он первооткрыватель тех немыслимых реальностей,

Truer to Truth than all we have ever known,

Которые для Истины верней всего, что мы когда-либо знали,

He is the leader on the inner roads;

Он лидер внутренних путей;

A seer, he has entered the forbidden realms;

Провидец, он проник в запретную страну;

A magician with the omnipotent wand of thought,

Волшебник с всемогущим жезлом мысли,

He builds the secret uncreated worlds.

Он строит тайные, ещё не сотворённые миры.

Armed with the golden speech, the diamond eye,

Вооружённый золотою речью и алмазным взглядом,

His is the vision and the prophecy:

Он — видение и пророчество:

Imagist casting the formless into shape,

Создатель образов, бросающий бесформенное в форму,

Traveller and hewer of the unseen paths,

Первопроходец, прорубающий незримые пути,

He is the carrier of the hidden fire,

Носитель скрытого огня,

He is the voice of the Ineffable,

Он — голос, что принадлежит Невыразимому,

He is the invisible hunter of the light,

Он — никому не видимый охотник за лучами света,

The Angel of mysterious ecstasies,

Он — Ангел тайных и загадочных экстазов,

The conqueror of the kingdoms of the soul.

Завоеватель царств души.

A third spirit stood behind, their hidden cause,

За ними третий дух стоял, их скрытая причина,

A mass of superconscience closed in light,

Громада сверхсознанья, запертая в свете,

Creator of things in his all-knowing sleep.

Творец всего в своём осознающем всё на свете сне.

All from his stillness came as grows a tree;

Как дерево растёт, к нам всё приходит из его спокойствия;

He is our seed and core, our head and base.

Он наше семя, наша сердцевина, он вершина наши и основа,

All light is but a flash from his closed eyes:

Весь свет — всего лишь отблеск из его закрытых глаз:

An all-wise Truth is mystic in his heart,

Всезнающая Истина — его мистическая тайна сердца,

The omniscient Ray is shut behind his lids:

Всеведающий Луч скрывается под веками его:

He is the Wisdom that comes not by thought,

Он — это Мудрость, что приходит не от мысли,

His wordless silence brings the immortal word.

Его беззвучное молчание несёт бессмертные слова.

He sleeps in the atom and the burning star,

Он дремлет в атоме и в полыхающей звезде,

He sleeps in man and god and beast and stone:

Он дремлет в человеке, в боге, в звере, в камне:

Because he is there the Inconscient does its work,

Из-за того, что он там — Несознательное делает свою работу,

Because he is there the world forgets to die.

Из-за того, что он там, в них — мир забывает умирать.

He is the centre of the circle of God,

Он — центр круговорота Бога,

He the circumference of Nature's run.

Он — контур, по которому бежит Природа.

His slumber is an Almightiness in things,

Его сон — это Всемогущество во всём,

Awake, he is the Eternal and Supreme.

Проснувшись, он становится Всевышним, Вечным.

Above was the brooding bliss of the Infinite,

А далее, над нею было размышлявшее блаженство Бесконечного,

Its omniscient and omnipotent repose,

Его всесильный и всезнающий покой,

Its immobile silence absolute and alone.

И неподвижное молчанье, абсолютное, уединённое.

All powers were woven in countless concords here.

Все силы в нём переплелись бесчисленными соглашеньями.

The bliss that made the world in his body lived,

Блаженство, создавшее мир, сидело в теле у него,

Love and delight were the head of the sweet form.

Любовь и наслаждение венчали эту сладостную форму.

In the alluring meshes of their snare

Пленённые чарующею сетью их ловушек,

Recaptured, the proud blissful members held

Блаженные и гордые тела купались

All joys outrunners of the panting heart

В неисчислимых радостях — предвестниками жаждущего сердца

And fugitive from life's outstripped desire.

И в чём-то еле уловимом от опережающих желаний жизни.

Whatever vision has escaped the eye,

Любое видение, ускользнувшее от глаза,

Whatever happiness comes in dream and trance,

Любое счастье, приходящее в мечтах и трансе,

The nectar spilled by love with trembling hands,

Нектар, пролившийся из любящих и трепетных ладоней,

The joy the cup of Nature cannot hold,

И радость, что не может поместиться в кубок, созданный Природой,

Had crowded to the beauty of his face,

Переполняли красоту его лица,

Were waiting in the honey of his laugh.

И ждали в мёде смеха и веселья.

Things hidden by the silence of the hours,

Всё, скрытое за тишиной часов,

The ideas that find no voice on living lips,

Идеи, что не удаётся выразить устами смертных

The soul's pregnant meeting with infinity

Наполненная смыслом встреча бесконечности с душой

Had come to birth in him and taken fire:

Пришли родиться в нём и приняли огонь:

The secret whisper of the flower and star

И тайные шептания цветов и звёзд

Revealed its meaning in his fathomless look.

Приоткрывали весь свой смысл в его бездонном взгляде.

His lips curved eloquent like a rose of dawn;

Как роза расцветающей зари его струились губы,

His smile that played with the wonder of the mind

Игра его улыбки поражала ум,

And stayed in the heart when it had left his mouth

И с уст его сойдя, надолго оставалась в сердце,

Glimmered with the radiance of the morning star

Лучась сияньем утренней звезды,

Gemming the wide discovery of heaven.

Как бриллиант в обширнейшем раскрытии небес.

His gaze was the regard of eternity;

Его взгляд был вниманьем вечности;

The spirit of its sweet and calm intent

Дух сладостного и спокойного намеренья

Was a wise home of gladness and divulged

Был умудрённым домом радости, распространяя

The light of the ages in the mirth of the hours,

Лучи эпох в весёлый ход часов,

A sun of wisdom in a miracled grove.

Как солнце мудрости в лесу, наполненному чудесами.

In the orchestral largeness of his mind

В той оркестровой широте его ума

All contrary seekings their close kinship knew,

Все противоположные исканья находили близкое родство,

Rich-hearted, wonderful to each other met

С богатым сердцем, удивляясь на другого, все они встречались,

In the mutual marvelling of their myriad notes

Взаимно восхищаясь мириадами своих звучащих нот,

And dwelt like brothers of one family

И жили словно братья из одной семьи,

Who had found their common and mysterious home.

Найдя загадочный свой общий дом.

As from the harp of some ecstatic god

И словно с арфы экстатического бога

There springs a harmony of lyric bliss

Лилась гармония лиричного блаженства,

Striving to leave no heavenly joy unsung,

Стараясь не оставить невоспетой ни одной небесной радости,

Such was the life in that embodied Light.

Такой была жизнь в этом воплощённом Свете.

He seemed the wideness of a boundless sky,

Он виделся и широтою нескончаемого неба,

He seemed the passion of a sorrowless earth,

И страстным устремлением безгорестной земли,

He seemed the burning of a world-wide sun.

И полыханьем солнца, широчайшего как мир.

Two looked upon each other, Soul saw Soul.

Друг в друга вглядывались эти двое, и Душа смотрела на другую Душу.

   Then like an anthem from the heart's lucent cave

   Затем, подобно гимну из сиявшего сердечного укрытия

A voice soared up whose magic sound could turn

Поднялся голос, чьё волшебное звучание способно было обратить

The poignant weeping of the earth to sobs

Все горькие рыдания земли — в плач радости,

Of rapture and her cry to spirit song.

А крик её — в возвышенную песню духа.

"O human image of the deathless word,

"О вечное, неумирающее слово в человеческом обличии,

How hast thou seen beyond the topaz walls

Как ты смогла увидеть за пределами топазных стен,

The gleaming sisters of the divine gate,

Мерцающих сестёр божественных ворот,

Summoned the genii of their wakeful sleep,

И вызвать гения их пробуждённого, осознанного сна,

And under revelation's arches forced

Под аркой откровения заставить распахнуться,

The carved thought-shrouded doors to swing apart,

Резные, защищённые от мысли двери,

Unlocked the avenues of spiritual sight

Открыть широкую аллею взгляда духа,

And taught the entries of a heavenlier state

И научиться проникать в небесное, особенное состояние

To thy rapt soul that bore the golden key?

Своей души восторга, что дарует золотой, секретный ключ?

In thee the secret sight man's blindness missed

Тот тайный взгляд в тебе, минуя слепоту людей,

Has opened its view past Time, my chariot-course,

Открыл и виденье того, что было в прошлом Времени, и путь моей кареты,

And death, my tunnel which I drive through life

И смерть, тот мой туннель, который я веду сквозь жизнь,

To reach my unseen distances of bliss.

Чтобы достичь моих незримых перспектив блаженства.

I am the hushed search of the jealous gods

Я — смолкший поиск ревностных богов,

Pursuing my wisdom's vast mysterious work

Что устремляются в загадочную широту работы мудрости моей,

Seized in the thousand meeting ways of heaven.

И пойманный во встрече тысячи дорог небес.

I am the beauty of the unveiled ray

Я — красота луча, сорвавшего с себя вуаль,

Drawing through the deep roads of the infinite night

Ведущего глубокими путями бесконечной ночи

The unconquerable pilgrim soul of earth

Непобедимого скитальца, душу, существо земли

Beneath the flaring torches of the stars.

Под яркими сверкающими факелами звёзд.

I am the inviolable Ecstasy;

Я — нерушимый, вечно-существующий Экстаз;

They who have looked on me, shall grieve no more.

Те, кто взглянули на меня, не знают больше горя.

The eyes that live in night shall see my form.

Глаза, живущие в ночи, ещё увидят облик мой.

On the pale shores of foaming steely straits

На бледных берегах холодных пенистых проливов,

That flow beneath a grey tormented sky,

Текущих под измученным унылым небом,

Two powers from one original ecstasy born

Две силы, что родились из единого первоначального экстаза,

Pace near but parted in the life of man;

Шагают рядом, но разделены в обычной жизни человека;

One leans to earth, the other yearns to the skies:

Одна склоняется к земле, другая же стремится в поднебесье:

Heaven in its rapture dreams of perfect earth,

Есть Небеса в своих восторженных мечтах о совершенстве на земле,

Earth in its sorrow dreams of perfect heaven.

И есть Земля в своих страдающих мечтах о совершенных небесах.

The two longing to join, yet walk apart,

Те двое, страстно думая о том, как им объединиться, всё ж идут поврозь,

Idly divided by their vain conceits;

Напрасно разделённые своим пустым тщеславием;

They are kept from their oneness by enchanted fears;

От единенья их удерживают колдовские страхи;

Sundered mysteriously by miles of thought,

Непостижимо разлучаемые милями пространства мысли,

They gaze across the silent gulfs of sleep.

Они глядят сквозь молчаливые пучины сна.

Or side by side reclined upon my vasts

Бывает, что они лежат, бок о бок, на моих просторах,

Like bride and bridegroom magically divorced

Как разлучённые магически, невеста с женихом,

They wake to yearn, but never can they clasp

В них просыпается стремление, но никогда они не смогут радостно обняться,

While thinly flickering hesitates uncrossed

Пока не перейдут через трепещущее тонкое стеснение

Between the lovers on their nuptial couch

Межу влюблёнными на брачном ложе,

The shadowy eidolon of a sword.

Не перейдут неясное видение меча.

But when the phantom flame-edge fails undone,

Когда же призрак с огненным клинком исчезнет, побеждённый,

Then never more can space or time divide

Тогда пространство или время никогда не смогут больше разделять

The lover from the loved; Space shall draw back

Того, кто любит от его любимого; Пространство уберёт назад

Her great translucent curtain, Time shall be

Свою великую полупрозрачную завесу,

The quivering of the spirit's endless bliss.

А Время станет трепетаньем бесконечного блаженства духа.

Attend that moment of celestial fate.

Дождись того мгновения божественной судьбы.

Meanwhile you two shall serve the dual law

А до тех пор, вы двое будете служить двойному моему закону,

Which only now the scouts of vision glimpse

Через который ныне лишь разведчики намёков виденья,

Who pressing through the forest of their thoughts

Что продираются сквозь лес из мыслей,

Have found the narrow bridges of the gods.

Находят узкие мосты богов.

Wait patient of the brittle bars of form

Вам надо терпеливо ждать, пока непрочные преграды формы,

Making division your delightful means

Что разделяют ваш восторг,

Of happy oneness rapturously enhanced

Не станут средством для счастливого единства,

By attraction in the throbbing air between.

Восторженно расширенного притяжением в дрожащем воздухе меж вами.

Yet if thou wouldst abandon the vexed world,

Однако, если ты захочешь распроститься с этим мучающим миром,

Careless of the dark moan of things below,

Не думая и не заботясь о печальных жалобах существ внизу,

Tread down the isthmus, overleap the flood,

Шагни по перешейку вниз, перескачи через поток,

Cancel thy contract with the labouring Force;

Контракт свой отмени с работающей Силой,

Renounce the tie that joins thee to earth-kind,

И откажись от уз, соединяющих тебя с земною расой,

Cast off thy sympathy with mortal hearts.

Отбрось свои симпатии к людским земным сердцам,

Arise, vindicate thy spirit's conquered right:

Встань, подтверди тобою завоёванное право духа:

Relinquishing thy charge of transient breath,

Отбросив бремя своего недолговечного дыхания,

Under the cold gaze of the indifferent stars

Под безучастным взглядом равнодушных звёзд,

Leaving thy borrowed body on the sod,

Оставив взятое на время тело на траве,

Ascend, O soul, into thy blissful home.

И поднимись, душа, в свой дом, наполненный блаженством.

Here in the playground of the eternal Child

Здесь, где играет вечное Дитя,

Or in domains the wise Immortals tread

Иль в сферах, где ступают мудрые Бессмертные,

Roam with thy comrade splendour under skies

Гуляй с твоим роскошным другом

Spiritual lit by an unsetting sun,

Под небесами духа, залитыми никогда не заходящим солнцем,

As godheads live who care not for the world

Живите, словно боги, что не думают и не заботятся о мире,

And share not in the toil of Nature's powers:

И не вовлечены в тяжёлую работу сил Природы:

Absorbed in their self-ecstasy they dwell.

Они живут, захваченные собственным экстазом внутреннего "я".

Cast off the ambiguous myth of earth's desire,

Отбрось неясный миф желания земли,

O immortal, to felicity arise."

И поднимайся к счастью, о бессмертная."

   On Savitri listening in her tranquil heart

   И на Савитри, что прислушивалась тихим и спокойным сердцем

To the harmony of the ensnaring voice

К гармонии влекущего и обольстительного голоса,

A joy exceeding earth's and heaven's poured down,

Потоком изливалась радость, превышающая и земное и небесное,

The bliss of an unknown eternity,

Блаженство неизведанного в вечности,

A rapture from some waiting Infinite.

Восторг из некой ожидавшей Бесконечности.

A smile came rippling out in her wide eyes,

Пришла улыбка, что светилась из её огромных глаз,

Its confident felicity's messenger

Посланницей уверенного счастья,

As if the first beam of the morning sun

Как если б утреннего солнца первый луч

Rippled along two wakened lotus-pools.

Струился вдоль двух просыпающихся лотосовых заводей.

"O besetter of man's soul with life and death

"О, окружающий людские души жизнью, и одновременно, смертью,

And the world's pleasure and pain and Day and Night,

И Днём, и Ночью, радостью и болью мира,

Tempting his heart with the far lure of heaven,

О искушающий сердца далёкими соблазнами небес,

Testing his strength with the close touch of hell,

И проверяющий, насколько человек силён, касаньем близким ада,

I climb not to thy everlasting Day,

Не стану подниматься я в твой вечно продолжающийся День,

Even as I have shunned thy eternal Night.

Как я сумела избежать твоей извечно существующей Ночи.

To me who turn not from thy terrestrial Way,

Прошу я — мне, что не свернула с твоего земного трудного Пути

Give back the other self my nature asks.

Отдай назад другое "я", которого моя природа просит.

Thy spaces need him not to help their joy;

Твоим пространствам он не нужен в помощи для наслажденья;

Earth needs his beautiful spirit made by thee

Земле же нужен этот превосходный дух, тобою сотворённый,

To fling delight down like a net of gold.

Чтоб вниз спустить восторг, подобный золотой сети.

Earth is the chosen place of mightiest souls;

Земля — особенное, избранное место самых сильных душ;

Earth is the heroic spirit's battlefield,

Земля есть поле битвы героического духа,

The forge where the Archmason shapes his works.

Та кузница, в которой Главный каменщик творит свои шедевры.

Thy servitudes on earth are greater, King,

Твоё порабощенье на земле величественнее, Владыка,

Than all the glorious liberties of heaven.

Чем все роскошные свободы, вольности небес.

The heavens were once to me my natural home,

Да, небеса когда-то были для меня родным, привычным домом,

I too have wandered in star-jewelled groves,

И я бродила тоже в рощах, что сверкали звёздами, как бриллианты,

Paced sun-gold pastures and moon-silver swards

Гуляла в золотисто-солнечных угодьях и по серебристым лунным травам,

And heard the harping laughter of their streams

И слышала похожий на звучанье арфы смех их ручейков,

And lingered under branches dropping myrrh;

И трепетала под ветвями капающей мирры;

I too have revelled in the fields of light

Я тоже пировала на полях из света,

Touched by the ethereal raiment of the winds,

Меня касались одеяния эфирные ветров,

Thy wonder-rounds of music I have trod,

Я поднималась по твоим ступеням чуда музыки,

Lived in the rhyme of bright unlabouring thoughts,

Жила среди поэмы ярких, беззаботных мыслей,

I have beat swift harmonies of rapture vast,

Пульсировала с быстрыми гармониями широчайшего восторга,

Danced in spontaneous measures of the soul

Кружилась под спонтанный ритм души

The great and easy dances of the gods.

Затянутая лёгкими, возвышенными танцами богов.

O fragrant are the lanes thy children walk

О, как благоухают тропы, где твои гуляют дети,

And lovely is the memory of their feet

Как восхитительны воспоминания их стоп

Amid the wonder-flowers of Paradise:

Среди чудесного цветенья Рая:

A heavier tread is mine, a mightier touch.

И тяжелеет поступь у меня, касание становится сильнее.

There where the gods and demons battle in night

И там, где демоны и боги борются в ночи,

Or wrestle on the borders of the Sun,

Сражаясь на подходах к Солнцу,

Taught by the sweetness and the pain of life

Касаясь сладости и боли жизни,

To bear the uneven strenuous beat that throbs

Чтоб вынести неровный напряжённый ритм,

Against the edge of some divinest hope,

Пульсирующий на краю неведомой божественной надежды,

To dare the impossible with these pangs of search,

Чтобы осмелиться на невозможное в тех муках поиска,

In me the spirit of immortal love

Дух вечно существующей любви во мне

Stretches its arms out to embrace mankind.

Протягивает руки, чтоб обнять всё человечество.

Too far thy heavens for me from suffering men.

Но для меня — уж слишком отдалённы небеса твои от бед людей.

Imperfect is the joy not shared by all.

Несовершенны радости, неразделяемые всеми.

O to spread forth, O to encircle and seize

О простирайся дальше, окружай, захватывай,

More hearts till love in us has filled thy world!

Как можно больше человеческих сердец, пока любовь в нас не заполнит весь твой мир!

O life, the life beneath the wheeling stars!

О жизнь, о эта жизнь, под каруселью звёзд!

For victory in the tournament with death,

Ради победы в состязании со смертью,

For bending of the fierce and difficult bow,

Чтоб натянуть тугой, тяжёлый лук,

For flashing of the splendid sword of God!

Чтобы сверкнуть мечом роскошным Бога!

O thou who soundst the trumpet in the lists,

О ты, звучащий, как труба перед турниром,

Part not the handle from the untried steel,

Не убирай руки с клинка, его не испытав,

Take not the warrior with his blow unstruck.

Не забирай бойца, что не успел свой нанести удар.

Are there not still a million fights to wage?

И разве миллионы битв не ждут нас впереди?

O king-smith, clang on still thy toil begun,

О царь-кузнец, гремящий звон твоих трудов лишь начался,

Weld us to one in thy strong smithy of life.

Объедини нас всех в одно твоей могучей кузницею жизни.

Thy fine-curved jewelled hilt call Savitri,

Твой изукрашенный алмазами и тонкою резьбой эфес зовут Савитри,

Thy blade's exultant smile name Satyavan.

Восторг улыбки твоего клинка назвали Сатьяваном.

Fashion to beauty, point us through the world.

Ты создал нас для красоты, так прострели же нами этот мир.

Break not the lyre before the song is found;

Не разбивай на части лиру до того, как спета песня;

Are there not still unnumbered chants to weave?

И разве нам не предстоит ещё сложить бесчисленные гимны?

O subtle-souled musician of the years,

Душевный тонкий музыкант всех этих лет,

Play out what thou hast fluted on my stops;

Сыграй мне из того, что выводил на флейте на моих привалах;

Arise from the strain their first wild plaint divined

Встань выше напряженья первых предсказуемых стенаний,

And that discover which is yet unsung.

Чтоб обнаружить то, что не воспето.

I know that I can lift man's soul to God,

Я знаю, что способна душу человека вознести до Бога,

I know that he can bring the Immortal down.

Я знаю, он способен вниз спустить и принести Бессмертное.

Our will labours permitted by thy will

Но наша воля трудится лишь с согласия твой высокой воли,

And without thee an empty roar of storm,

И без тебя становится пустым рычанием штормов,

A senseless whirlwind is the Titan's force

Энергия Титана превращается в бессмысленные ураганы,

And without thee a snare the strength of gods.

И без тебя становится ловушкою могущества богов.

Let not the inconscient gulf swallow man's race

Не дай пучине несознанья поглотить людскую расу,

That through earth's ignorance struggles towards thy Light.

Что сквозь невежество земли стремится прорубить путь к Свету твоему.

O Thunderer with the lightnings of the soul,

О Громовержец с молниями душ,

Give not to darkness and to death thy sun,

Не отдавай ночи и смерти солнце,

Achieve thy wisdom's hidden firm decree

Реализуй своё сокрытое и непреложное постановленье мудрости,

And the mandate of thy secret world-wide love."

Мандат твоей таинственной, широкой словно мир, любви."

Her words failed lost in thought's immensities

Её слова упали, затерявшись в необъятной мысли,

Which seized them at the limits of their cry

Что охватила их в пределах их призыва

And hid their meaning in the distances

И спрятала их смысл в своих пространствах,

That stir to more than ever speech has won

Распространяющихся дальше, чем любая речь способна покорить,

From the Unthinkable, end of all our thought,

От Невообразимого, где завершаются все наши мысли,

And the Ineffable from whom all words come.

И до Невыразимого, откуда к нам приходят все слова.

   Then with a smile august as noonday heavens

   Затем, с улыбкою, наполненной величием, как небо в полдень,

The godhead of the vision wonderful:

То божество чудесного видения ответило:

"How shall earth-nature and man's nature rise

"Но как поднимется природа человека и вообще, земная,

To the celestial levels, yet earth abide?

До уровня небес, при этом существуя на земле?

Heaven and earth towards each other gaze

Земля и небо смотрят друг на друга через пропасть,

Across a gulf that few can cross, none touch,

Которую немногие способны пересечь, так ничего и не коснувшись,

Arriving through a vague ethereal mist

Пройдя по смутному эфирному туману,

Out of which all things form that move in space,

Который формирует всё, что движется в пространстве,

The shore that all can see but never reach.

На берег, что все могут видеть, но никто не может до него дойти.

Heaven's light visits sometimes the mind of earth;

Небесный свет, бывает, посещает ум земли,

Its thoughts burn in her sky like lonely stars;

И на её огромном небосводе мысли света полыхают одинокими сияющими звездами,

In her heart there move celestial seekings soft

А в сердце у неё блуждают мягкие искания,

And beautiful like fluttering wings of birds,

И восхитительные, словно трепетанье птичьих крыл,

Visions of joy that she can never win

Виденья радости, которые она не сможет никогда завоевать,

Traverse the fading mirror of her dreams.

Проходят по тускнеющему отражению её мечтаний.

Faint seeds of light and bliss bear sorrowful flowers,

Из слабых зёрен света и блаженства вырастают жалкие цветы,

Faint harmonies caught from a half-heard song

Неясные гармонии улавливаются в почти неслышной песне,

Fall swooning mid the wandering voices' jar,

И, замирая, падают средь дребезга блуждающего звука,

Foam from the tossing luminous seas where dwells

Средь пены и волненья светлых океанов, где живёт

The beautiful and far delight of gods,

Далёкое, прекраснейшее наслаждение богов,

Raptures unknown, a miracled happiness

Неведомый восторг и удивительное счастье,

Thrill her and pass half-shaped to mind and sense.

Что заставляет трепетать её и предлагать полуоформленное чувству и уму.

Above her little finite steps she feels,

А выше тех конечных небольших шагов она способна ощутить,

Careless of knot or pause, worlds which weave out

Не думая о промежутках и узлах, миры, которые свивают

A strange perfection beyond law and rule,

Неведомое, удивительное совершенство, за пределом правил и законов,

A universe of self-found felicity,

Вселенную само-собою обретаемого счастья,

An inexpressible rhythm of timeless beats,

Невыразимый ритм вневременных биений,

The many-movemented heart-beats of the One,

Идущий разными путями пульс Единого,

Magic of the boundless harmonies of self,

И магию неограниченных гармоний внутреннего "я",

Order of the freedom of the infinite,

И строй свободы бесконечности,

The wonder-plastics of the Absolute.

И полную чудес пластичность Абсолюта.

There is the All-Truth and there the timeless bliss.

Есть Истина-во-Всём, и есть блаженство за пределом времени.

But hers are fragments of a star-lost gleam,

Но у неё (земли) — лишь некие осколки от растерянного звёздами сияния,