L’AGENDA

DE MERE

 

 

IV

1963

 

 

АГЕНДА

МАТЕРИ

 

Январь 1963

 

2 января 1963

 

 

Год начался для меня ужасно. Боюсь, что так пойдет и дальше.

 

Новые трудности?

 

Нет, просто все хотят меня видеть!

Они утомляют меня — я от них сильно устаю.

Я могла бы только… О! Бывают моменты, когда я полностью отхожу от действия — под «действием» я подразумеваю разговор и, особенно, получение массы вибраций… ужасных, ужасных вибраций!

Я чувствую, что работа идет довольно быстро внутри, есть интересные вещи (как выразиться?)… как обещания. Но чувствительность [тела] и возможность дисбаланса обострились в том смысле, что простой пустяк, который при других обстоятельствах не имел бы никакого значения и просто бы прошел, нарушает баланс тела — тело стало ужасно чувствительным. Например, скверная реакция в ком-то, напряженность или реакция самого обычного порядка, вызывает в моем теле внезапную усталость, как если бы оно было истощено. Тогда мне надо снова собираться, чтобы погрузиться в Источник, так что…

Сейчас трудные дни.

У людей есть ужасная привычка — этакий демократический дух, ты знаешь: если я делаю что-то для одного, то почему бы не сделать это и для другого? Они легко принимают, что я больна и поэтому ни с кем не вижусь (!), они говорят: «Бедная Мать, надо ее поберечь и не докучать ей», но как только у меня появляются силы и я не даю кому-то что-то, что дала тому-то и тому-то, этого они не могут принять! Уравниловка сейчас в моде; иерархия или просто различное обращение в разных случаях — теперь уже устарело.

Как бы там ни было, не хочу начинать объясняться, я сделаю это позже.

Но предстоят нелегкие деньки.

 

Ты не должна позволять, чтобы тебя заваливали.

 

Нет.

Я им не ПОЗВОЛЯЮ, но…

 

 

9 января 1963

 

…Как люди любят суетиться! Будто им надо суетиться, чтобы чувствовать себя живыми!

Разве не так?

 

*

*  *

 

(Мать ссылается на «Бюллетень» и, в особенности, на беседу от 3 июля 1957, где она рассказывала о своем символическом видении «Большой Гостиницы» в стадии вечного сноса:)[1]

 

Но все это видится мне на внешней стороне. Я понимаю, это может интересовать людей, но все же заставляет меня улыбаться. Вот так мне кажется. Даже это видение.

Каждую ночь у меня три-четыре таких видения, больших видения, со всеми усложнениями[2], всеми символами, всеми объяснениями, и я встречаю людей… которые не таковы, какими представляются себе.

Но это грандиозно! Потрясающе, сколько можно сделать за несколько часов ночью…

(Молчание)

 

И там все, что мы должны знать, но не знаем (я не имею в виду внешние вещи)…

(Долгое молчание)

 

Но телу очень трудно измениться. Потому что оно живет только по своей привычке жить. И всякий раз, когда проникает нечто из истинного способа жить, тогда без мысли, без рассуждения, без чего-то, что напоминало бы идею, почти без ощущения, почти автоматически, в клетках появляется смятение от новизны этого. Тогда понимаешь, что ВСЕ надо изменить. Это больше не сердце должно перекачивать кровь и получать Силу; не желудок должен переваривать пищу, это все больше не так — все функционирует другим образом. База должна сместиться, функционирование должно полностью измениться — и, затем, все эти клетки, которые так внимательны к тому, чтобы все шло СОГЛАСНО ПРИВЫЧКЕ…

 

(Молчание)

 

Ужасно. Странная трудность.

Если правит внутренне существо — истинное существо — тогда мощь внутреннего существа заставляет тело действовать автоматически; но при этом тело не сознает свое изменение, оно не сотрудничает в деле своего изменения, и для нужного изменения, потребуются, вероятно… быть может, тысячелетия.  Надо, чтобы истинное существо было вот так [жест – на заднем плане] и тело САМО все делало, то есть, содержало Господа, воспринимало Господа, отдавало себя Господу, БЫЛО Господом. Есть стремление — о! оно интенсивное, пламенное — это очень хорошо. Но Господь [смеясь] не входит в обычную привычку! Поэтому, как только Он просто пытается завладеть той или иной функцией, даже частично (не тотально), то все эти привычки, все эти связи, все эти движения мгновенно меняются, вызывая смятение. Смятение в точке. В результате: обморок или состояние на грани обморока, либо нестерпимая боль, либо, в конечном счете, то, что ВНЕШНЕ выглядит полностью расстроенным. Тогда что же делать?… Терпеливо ждать, пока это малое или большое число клеток, этот маленький уголок сознания не усвоит свой урок. На это уходит день, два дня, три дня, и затем это «великое» хаотическое, бурлящее событие успокаивается, объясняется, и клетки сами себе говорят (как бы говорят): «Боже, как мы глупы!…» Требуется немного времени, и они понимают.

Но их тысячи, тысячи и тысячи!

И нельзя увеличить дозу, поскольку можно вызвать их разобщенность! Недавно я видела это; в последний раз, когда ты приходил, я была в полном расстройстве.[3]

Сознание там [жест – сзади], но… оно вмешивается только  когда это совершенно необходимо. Оно лишь пытается локально заставить клетки… (не понять, это не «понимание», потому что там нет ментала) иметь верное ощущение, верное переживание — истинное переживание — покуда клетки не начинают говорить: «О!О!...».

Некоторые клетки в смятении. Другие уже имели переживание, знают лучше и видят яснее, они работают, чтобы адаптироваться к новой вибрации. Но необходимо и остальным клеткам это понять. Они ощущаются такими глупыми, такими глупыми! И наверху есть нечто, что видит все  и  одновременно (и то, и другое вместе) забавляется, глядя на это, потому что это действительно безумно смехотворно, но и одновременно так печально! Печально видеть, что ВСЕ вот так: ВСЯ земля, ВСЯ земля! То что демонстрирует тело, являясь объектом особой концентрации, особого усилия, особого ПОРУЧЕНИЯ, особого внимания, особой заботы — это крошечный уголок, совсем малюсенький — и есть вся земля, вся земля… И все это думает, что оно такое чудесное, такое умное!…

Я могла бы часами рассказывать об этом.

Потом.

Даже сейчас мне надо идти потихоньку, потихоньку, потихоньку — не «отпускать поводья». Я окружена людьми, которые говорят: «О, она серьезно больна! Что же будет?…» и тем самым все усугубляют. Потому что мне еще приходится отгонять все это с помощью Силы: «Держись спокойно! Не позволяй создавать формации, которые усугубляют трудность.»

Ты видишь, как мы далеки от тех романтических трансформаций, когда люди выходят из своих медитаций помолодевшими, обновленными, светлыми — о, детские игры! В конце нет ничего: делается вот так [Мать делает легкий выдох], и все здесь.

Трудно все остальное.[4]

 

 

12 января 1963

 

Море работы, о!… Ты как-то сказал в своей рукописи [«Путешествие Сознания»], что Шри Ауробиндо работал по четырнадцать часов в день, и они хотят, чтобы я делала то же самое — пока я не сдаюсь.

 

О! Да, ты совершенно права!

 

Это очень плохо. Из-за этого он потерял зрение, ты знаешь; его глаза переутомлялись. Я точно знаю, потому что слышала это от него: как-то ему принесли груду книг и еще чего-то, чтобы он подписал; тогда, не зная, что его могут услышать, он воскликнул: «О! Они хотят, чтобы я ослеп!». Так я узнала, что его глаза переутомлялись. И он действительно потерял зрение. В конце он почти ничего не видел: должен был подносить вещи к самым глазам.

Так что я не сдаюсь.[5]

Да!

 

*

*  *

(Немного позже)

 

Скоро закончу перевод [«Синтеза Йоги»], осталось всего несколько страниц – с десяток. Это очень неполно — я имею в виду, что это перевод. Смысл – точный; но иногда получается совсем другая фраза, иногда – полный англицизм.

Это странное явление: как только сажусь за перевод, за одну-две секунды, не больше,  становлюсь совсем другой личностью. Я пишу — но это не я пишу, я знаю, что это Шри Ауробиндо.

И он предлагает мне слова, то есть, вдруг я вижу: «Вот так».  Слышу фразу и записываю ее. Иногда фраза совсем другая, хотя я понимаю, что смысл тот же самый; иногда это не французский…

У тебя есть следующий «Афоризм»?

Ты понимаешь, в году только 365 дней, и у нас… включая визитеров, которые приходят по случаю своих дней рождений, почти 1300 человек. С большинством людей я не встречаюсь, но с некоторыми  обязана: с таким людьми, как Нолини, Амрита, Павитра, Чампаклал[6], я просто вынуждена уделять им какое-то время. И, затем, есть люди, которые приезжают из Африки, Европы и просят о встрече со мной перед своим отъездом, так что…

Но сейчас, я тебя слушаю.

 

(Ученик читает)

 

81.    Смех Бога порою очень груб и не подходит для изысканных ушей; Он не удовлетворяется быть Мольером,

Ему также надо быть Аристофаном и Рабле.[7]

(Помолчав) Вернемся к нему в понедельник…[8]

Довольно странно, иногда это приходит как поток (больше, чем волна): формы, образы, выражения, откровения — это приходит и течет, течет, течет, и тогда, если я начинаю писать, могу писать без остановки. А иногда это… полная неподвижность. И если я пытаюсь вмешаться в «это», то происходит падение в обычную глупость.

Посмотрим.

Вот почему я попросила тебя прочесть: афоризм ушел туда, наверх.

 

*

*  *

 

(Позже, касаясь предыдущей беседы, где Мать говорила, что тело живет только по привычке жить:)

 

Я имела очень интересное (не личное) переживание. Ты знаешь Бенджамина?[9] … Психическое существо покинуло его довольно давно, и из-за этого для поверхностного сознания он казался «немного не в порядке» — он не был «не в порядке», а был «сокращенным». И жил как раз только по привычке. Его физическое сознание еще удерживало минимум витала и ментала, и он жил по привычке. Но, что примечательно, иногда, на несколько секунд, он жил великолепно, в полном свете, а в остальное время даже был не способен контролировать свои движения. Затем он окончательно ушел: вся накопленная энергия постепенно-постепенно выходила из тела и, наконец, полностью вышла. Это произошло в день его рождения, 30 декабря (в ночь с 30 на 31 декабря). Он ушел. После этого сделали так, как всегда поступают в таких случаях: его комнату убрали и вынесли всю мебель. С тех пор от него не было никакого знака. Вчера вечером, после ужина (и это произошло примерно в то же время, когда он ушел двенадцать дней тому назад), я была в концентрации, отдыхала и вдруг появился очень деятельный Бенджамин и сказал мне: «Мать! Они вынесли всю мебель из моей комнаты! Что же мне теперь делать?» Я мягко ему ответила: «Не беспокойся! Тебе больше ничего не понадобится.» Затем  ввела его в покой и отправила соединиться с остальной частью его существа.

Это значит, что потребовалось двенадцать дней чтобы воссоздались его элементы. Ведь его тело сожгли (он был христианином, но семья — его жена еще жива, как и его брат — рассудила, что будет дешевле вверить его нам, чем похоронить  по-христиански! Тем самым они позволили его кремировать). Мы его кремировали, но я потребовала выждать некоторое время[10] (хотя в его случае сознание действительно постепенно выходило из тела, так что в конце в теле оставалось совсем мало сознания); все же сознание формы было насильственно выброшено из его клеток — поэтому потребовалось двенадцать дней, чтобы оно переформировалось. Это не была его душа (она уже давно ушла), это дух его тела пришел ко мне, телесное сознание воссоединилось, образовав привычную форму хорошо одетого Бенджамина с аккуратно причесанными волосами. Когда он пришел ко мне, то был очень ухоженным, каким и был при жизни: он всегда хотел выглядеть безупречно на встречах со мной, так оно и было. Потребовалось двенадцать дней, чтобы вновь соединились элементы сознания его тела, потому что раньше я не видела его (я могла сделать это за несколько часов, но при условии, что он сам покажется), но в этом случае, его душа ушла на покой уже давно, и появление его формы не имело большого значения. Так что сознание его формы воссоздалось за двенадцать дней, и когда стало готово [смеясь], оно пришло, чтобы занять свою комнату!… А там не было мебели, не было больше ничего!

Я нашла это очень забавным.

И он жил больше года, думаю почти два года, просто по привычке жить.

Здесь также есть сестра одного старого дородного доктора, она (я думаю) на пять-шесть лет старше меня — ей скоро будет девяносто. Она тоже угасает, вот уже в течение нескольких месяцев. Доктора (которые вообще ничего не понимают) заявили, что она умрет через несколько дней; я им ответила: «Подождите с выводами: эта женщина знает, как уходить на покой, у нее очень мирное сознание — это может длиться долго, годами.» Она лежит на кровати, не очень-то может двигаться, но… она живет. Она живет тоже по привычке.

В действительности, тело обладает силой продолжать существовать ГОРАЗДО ДОЛЬШЕ, чем думают человеческие существа. Они приводят в беспорядок все это: как только кто-то почувствует себя плохо, они пичкают его лекарствами или вносят резкие изменения, они лишают тело той спокойной растительной ясности, благодаря которой оно может продолжать существовать длительное время. Как деревья, которые умирают очень долго.

Это интересно.

 

*

*  *

 

(Немного позже)

 

…Очевидно, трудность исходит из этой смеси: есть ответственность за все, за всю эту организацию, всех этих людей, повисших на мне (и, естественно, дающих мне работу, даже если отмести все, что возможно) и, затем, есть изучение или отметка того, что происходит. Если бы на мне ничто не висело и я могла бы записывать свои ночи, как это было бы интересно!

К примеру, две-три ночи тому назад (точно не помню), я была со Шри Ауробиндо, и мы делали определенную работу (это было в ментальной зоне с вкраплением некоторых витальных реакций), это была общая работа. Я была со Шри Ауробиндо, и мы делали работу вместе, затем он захотел объяснить мне, как определенное движение трансформируется в искаженное движение, и начал объяснять (но в этом объяснении не было ничего ментального, ничего интеллектуального, это не было теорией). И тогда, даже без (как выразиться?) даже без предупреждения через мысль или объяснение, истинное движение превратилось… не в ложное движение, а в искаженное. Я обращалась к Шри Ауробиндо, он мне отвечал, затем я повернула голову вот так (не физически: все это — внутренняя жизнь, естественно), я повернулась так, чтобы увидеть [вибрационный] эффект. Затем обернулась назад и адресовала Шри Ауробиндо движение, необходимое для продолжения этого переживания. Я получила отклик, который удивил меня качеством вибрации (это был отклик неведения и слабости), и тогда снова повернула назад свое внимание, потому что такой отклик не мог исходить от Шри Ауробиндо. И, действительно, на месте Шри Ауробиндо я увидела доктора. И тогда я поняла! Внешне можно было сказать: «А! Шри Ауробиндо и доктор — это одно и то же!» (Люди, увидевшие подобное, сказали бы, что это одно и то же — конечно, все одно и то же! все есть одно, это полное единство, которого люди не понимают.) Естественно, это не удивило меня ни на тысячную долю секунды, не было никакого удивления, но… о! я поняла: вот так [Мать поворачивает ладонь немного влево] это Шри Ауробиндо, а вот так [легкий поворот вправо], это доктор. Вот так — Господь, а вот так — человек!

Очень интересно.[11]

В тот момент были все малейшие детали наблюдения, которые делают переживание совершенно конкретным. Если бы я записала все это, было бы интересно. Но им не счесть числа! Я проводила бы все дни, записывая свои ночи! Разве это возможно?

Это ОДНА из разновидностей переживания — есть переживания многих родов. Что касается тела, то и таких переживаний предостаточно: например, вибрация вот так [жест] — вечное блаженство; СОВСЕМ МАЛЕНЬКОЕ смещение (то, что кажется смещением — это смещение? это… что?искажение? добавление? или… всевозможные различные вещи), и это превращается в мучения и ужасный дискомфорт — В ТОЧНОСТИ ОДНА И ТА ЖЕ ВЕЩЬ. И так далее. Можно описать тонну вещей!

И если бы было возможно все это ясно, отчетливо записать во всех деталях, это было бы интересно, но только взгляни [Мать показывает на груды бумаг вокруг себя] — везде работа! Письма, письма! Три, четыре, пять, десять, двадцать писем ежедневно, не считая всех решений, которые я мгновенно принимаю и которые сразу же пишу. Этим утром я написала четыре «срочные» записки; вот так, когда Нолини был здесь, и ты видел, как это было с Павитрой.

Нельзя сказать, что это неважно — это важно в том смысле, что все эти люди зависят от меня; я не могу сделать так, чтобы не сегодня — завтра они приобрели способность постигать полно и ясно все что я делаю, без всяких слов. Я не могу требовать, чтобы они преобразились чудесным образом, я должна им помочь!

Я затрудняю приближение к себе, держусь на расстоянии. Самое большее, что я могу — учу их воспринимать напрямую, но людей, способных на это — минимум. И вот вам 1300-1400 человек, не считая всех тех, с кем я состою в переписке — в среднем получается две — три тысячи человек, которые находятся в сознательной связи [с Матерью].

И это приходит и приходит. Многие приходят, даже не сознавая этого! И я продолжаю идти. По большей части сознательно, но очень часто и не сознательно. Вот пример: кое-кто болен, кое-кто, кто действительно меня любит, это Z, жена A; A сказал мне, что она больна. Тогда я увеличиваю дозу (все – во мне, я со всеми людьми, это само собой разумеется, но когда что-то идет плохо, я увеличиваю дозу), я увеличила дозу. Я ожидала, что будет улучшение, но этого не произошло. Я еще увеличила дозу. На следующий день получила от А письмо, в котором говорилось, что прошлой ночью Z имела интересное переживание. У нее астма (астматики производят впечатление умирающих людей — она действительно очень плохо себя чувствовала, из-за чего ее пичкали лекарствами и затем…). Так вот, в остром приступе астмы, она села на кровати, свесив ноги. Затем ее ногам стало холодно, и она решила подцепить ими свои тапки. Она вытянула ноги, но вместо своих тапок почувствовала что-то мягкое, живое. Она, конечно, удивилась и посмотрела вниз: и увидела мои ноги. Там были мои ноги, обутые в сандалии, в которых я обычно выхожу — мои голые ноги. Тогда она дотронулась до моих ног и произнесла: «О-о! Мать здесь!». После этого сразу же улеглась на кровать и уснула… и проснулась излеченной.

И она не выдумала: мои ноги БЫЛИ ТАМ. «Мои ноги» — я имею в виду нечто от меня, что принесло эту форму, чтобы она почувствовала.

Все это составляет работу.

И это не только здесь: это здесь, там, везде,  во всем мире. И не отмечается в голове (это невозможно! я сошла бы с ума), но остается в сознании [Мать делает жест вокруг своей головы]. Мне достаточно остановиться и уделить этому внимание: «Что это?» [Мать ловит вибрацию, подходящую к ней]… Но как, ты понимаешь, записать это на словах? Потребовалось бы писать пятьдесят строчек одновременно! Это невозможно.

Но это сознательно.

И все-все-все, что происходит там, на войне, все эти китайцы, которых заставляют делать вещи, которых они не хотят делать…

И все это время, все время, везде-везде-везде.

Достигает активного сознания только то, что совершенно необходимо для активного отклика, но и это уже слишком. То есть, двадцати четырех часов в сутки не достаточно.

И я отдаю себе отчет… Ведь мне нужна физическая помощь, чтобы освободить тело от усилия, которое не совершенно необходимо. Но я не могу им [помощникам] устроить жизнь, которая казалась бы совершенно хаотической: обязательно нужно расписание. А если есть расписание, это означает ужасные ограничения. Это вынужденно; это вынужденно, потому что пока что само-выражающейся воли не достаточно, чтобы ей отвечала материя. Когда так будет, время больше не будет иметь значения, но — НО.

Не надо быть нетерпеливыми.[12]

 

 

14 января

 

Итак? Ты принес вопрос по поводу этих афоризмов?

 

Вопросов не так уж много.

 

Я рассчитываю на вопрос, чтобы началось движение, потому что пока нет ничего.

Чаще всего так: я знаю, что надо делать, в тот момент, когда надо делать, знаю, что надо сказать, в тот момент, когда надо это сказать. Я и не пытаюсь, но все же, один-два раза попыталась увидеть — бесполезно: ничто не приходит. Но когда это должно придти, оно приходит так, как если бы открылся кран — без усилия, не надо ничего делать, это просто приходит.

Так что пока что нет ничего.

Прочти мне снова этот афоризм.

 

81. Смех Бога порою очень груб и не подходит для изысканных ушей;      Он не удовлетворяется быть Мольером,

Ему надо также быть Аристофаном и Рабле.[13]

 

82.    Если бы люди воспринимали жизнь менее серьезно,

               Очень скоро  они смогли бы сделать ее более совершенной…

Действительно!

 

 …Бог никогда не воспринимает Свои труды всерьез;

 вот почему нам явлен спектакль этой чудесной вселенной.[14]

 

Так какой вопрос?

 

Можно задаться вопросом, почему серьезное восприятие вещей препятствует тому, чтобы жизнь стала более совершенной?

 

(После долгого молчания)

 

  Добродетель всегда вычеркивала вещи из жизни, и [смеясь] если сложить вместе все добродетели всего мира, то мало бы что осталось в жизни!

Добродетель претендует на поиск совершенства, но совершенство заключается в полноте. Так что эти два движения противоречат друг другу: добродетель, которая устраняет, сокращает, фиксирует пределы, и совершенство, которое принимает все, не отвергает ничего, но ставит каждую вещь на свое место — очевидно, эти два движения не могут ужиться друг с другом.

Серьезное восприятие жизни обычно включает в себя два движения: первое движение придает значение тем вещам, которые, вероятно, не имеют значения, а второе движение хочет, чтобы жизнь была сведена к определенному числу качеств, считающихся чистыми и достойными. У некоторых (о ком, например, говорит здесь Шри Ауробиндо: это «целомудренные» или пуритане) эта добродетель становится сухой, бесплодной, серой, агрессивной, и они находят грехи почти во всем, что радостно, свободно и счастливо.

Единственный способ сделать жизнь совершенной (я имею здесь в виду жизнь на земле, конечно же), это посмотреть с достаточно большой высоты, чтобы увидеть жизнь во всей ее полноте, не только в существующей сейчас полноте, но и в полноте прошлого, настоящего и будущего: чем она была, чем она является сейчас и чем она должна стать — надо быть способным увидеть все одновременно. Потому что это единственный способ расставить все по своим местам. Ничто не может быть вычеркнуто, ничто не ДОЛЖНО быть вычеркнуто, но каждая вещь должна занять свое место в полной гармонии с остальными. И тогда все эти вещи, которые кажутся пуританскому духу такими «плохими», такими «предосудительными», такими «неприемлемыми», стали бы движениями радости и свободы одной тотально божественной жизни. И тогда ничто не помешало бы нам знать, понимать, чувствовать и жить этим чудесным Смехом Господа, который извлекает бесконечную радость, наблюдая, как Сам Он живет бесконечным образом.

Эта радость, этот чудесный Смех, который растворяет все тени, все боли, все страдания… Достаточно погрузиться в себя, чтобы найти внутреннее Солнце и позволить себе искупаться в нем. И тогда все станет только каскадом гармоничного, светлого, солнечного смеха, в котором нет места тени и боли.

В действительности, даже при самых больших трудностях, при самых больших неприятностях, при самых больших физических болях, если вы способны взглянуть на них из ТОГО места, держась ТАМ, то вы увидите нереальность трудностей, нереальность неприятностей, нереальность боли — и все становится радостной и светлой вибрацией.

По сути, это самое могучее средство растворять трудности, устранять неприятности и заставлять исчезать боль. С первыми двумя [трудности, неприятности] относительно легко справиться (я говорю – относительно), а последнее [боли] – самое трудное, потому что у нас есть привычка считать тело и все, что оно чувствует, крайне конкретным, фактическим — но это то же самое, это просто из-за того, что мы не научены и не привыкли считать тело чем-то текучим, пластичным, нефиксированным, податливым. Мы не умеем вводить туда светлый Смех, который растворяет все тени и все трудности, все разногласия, все дисгармонии, все, что скрипит, кричит и плачет.

(Молчание)

 

И это Солнце — Солнце божественного смеха — находится в центре каждой вещи, это истина каждой вещи. Нужно только научиться видеть это, чувствовать это, жить этим.

И для этого давайте убежим от тех людей, которые воспринимают жизнь серьезно — это самые занудные существа в мире!

Это все.

Но это так. Когда-то я рассказывала тебе о трудностях в клетках; я заметила: как только это начинается, я начинаю смеяться! А когда я начинаю кому-то серьезно о них рассказывать, положение ухудшается; но если я начинаю смеяться и рассказываю об этом смеясь, трудность исчезает. Действительно, это ужасно — воспринимать жизнь серьезно! Это ужасно. Люди, которые доставляют мне самые большие трудности, — всегда те, что воспринимают жизнь серьезно.

Совсем недавно у меня было такое переживание. Все, что приходит ко мне от людей, которые посвятили себя «духовной жизни», которые делают йогу так, как делали ее раньше, которые очень серьезны и видят враждебность повсюду, препятствия повсюду, запреты повсюду, о! как они усложняют жизнь и… как далеки они от Божественного. Я видела это по отношению к одному человеку, которого ты знаешь. У всех этих людей есть правила: «не следует» делать того, «надо» делать то, «не надо»… в такое-то время «нельзя» делать это, в такой-то день «нельзя» делать то; «не следует» есть этого, не надо… И затем, боже упаси! не путайте вашу обычную жизнь с вашей посвященной жизнью, о! — вот как создается  пропасть.

Это в точности противоположно тому, что я чувствую сейчас — не важно, что происходит: что-то не в порядке с телом, что-то не в порядке с людьми, что-то не в порядке с вещами — сразу же первое движение: «О, мой сладкий Господь, мой Возлюбленный!» И я смеюсь! И тогда все в порядке. Я как-то сделала это (это спонтанно, это мгновенно, это без раздумий, это не по желанию, не по плану, ничего такого — это приходит просто вот так), как-то это пришло (я больше не помню деталей, но это было при обстоятельствах, которые казались почти отпетыми); я увидела себя, я начала смеяться; я сказала себе: «Вот так! Мне не надо быть серьезной, мне не надо быть степенной!»

Как только это приходит [Мать принимает серьезный вид], я становлюсь подозрительной и говорю себе: «О! Что-то не так. Должно быть, какое-то влияние или что-то в этом роде вошло в атмосферу — его не должно там быть.» Все эти сомнения, все эти угрызения, все эти… о-о-о! ощущение недостойности, ощущение ошибки… И если пойти еще дальше — ощущение греха — нет, это!… мне кажется, что это принадлежит другому веку, веку тьмы.

Но особенно все эти запреты. Например, я узнала от кого-то, что Х сказал буквально следующее: «Я собираюсь сделать особую пуджу, чтобы помочь придти деньгам. Я подготовлю особый янтрам[15]. Но, БОЖЕ УПАСИ, не говорите ничего [Матери], не делайте ничего до 14 января, потому что 14 января такая-то планета будет в оппозиции к такой-то планете [Мать смеется], так что ситуация неблагоприятная. Зато потом эта планета будет в асценденте, и все будет успешно!» [Мать смеется] Нечто во мне спонтанно сказало («нечто» или «некто»), сразу же спонтанно сказало: «К чему все это? Я всегда могу услышать!» И я рассмеялась. Тогда они решили, что я над ним насмехаюсь — я не насмехаюсь; я смеюсь, это не одно и то же!

Вот, мой мальчик, это все.[16]

Можешь прочесть мне еще один афоризм. Для этого афоризма достаточно.

Какой следующий афоризм?

 

83.    Стыд привел к восхитительным результатам как в эстетике,

так и в морали — мы с трудом смогли бы обойтись без него;

но стыд — это признак слабости и доказательство неведения.[17]

 

Это то же самое! Это то, что я сказала в конце: чувство греха, сожаления, раскаяния, все это, о!… Достаточно, не так ли?

 

*

*  *

 

(Затем Мать просматривает список ближайших встреч и поздравлений с днями рождения)

 

2 февраля — день рождения С, так что я подарю ему медитацию, потому что эти люди еще верят в медитацию! [Мать смеется]

Но это стало довольно забавным маленьким полем переживания. Потому что сейчас я подписываю людям открытки, так что у меня множество открыток со всевозможными картинками[18] (С все время подготавливает их), и теперь, автоматически, как только мне надо написать открытку для кого-то, то это не так, что я решаю заранее (потому что иногда я решаю заранее), выбор делается в последнюю минуту: «Надо взять вот ЭТУ открытку и написать на ней вот ЭТО». Я не беспокоюсь: это приходит как раз вовремя; так что мне достаточно только подняться, найти открытку и написать — это все. Мне скажут (как раз те люди, что ведут «духовную жизнь»): «Как! Делать такой пустяк объектом духовного переживания!» И так со ВСЕМИ маленькими вещами: какой предмет использовать, какую парфюмерию применить, соль для ванной, все эти «пустяки», «незначительности», «неважности»: «Как можно!…» Я даже не утруждаю себя тем, чтобы искать или… (думать, слава Богу, я не думаю), но это просто приходит: это, это, то. Не говорится — просто ЗНАЕШЬ. Это не говорится, мне не говорится: «Сделай это», никогда; это ЗНАЕШЬ: «А! вот так, и все». И я выбираю, я делаю — очень удобно!

Таким и было мое переживание (уже очень, очень давно, много-много лет тому назад), но теперь оно есть конкретно в клетках тела. Нет «вещей», в которых есть Господь и нет «вещей», в которых Господа нет — только дураки так думают! И Он ВСЕГДА там; Он не принимает ничего серьезно и забавляется со всем. Он играет с вами, если вы умеете играть — но вы не умеете играть, люди не умеют играть. А как Он умеет играть! Как хорошо играет Он со всем, с каждой мелочью: тебе надо расположить предметы на столе? Не думайте, что надо поразмыслить и все расставить, нет, будем играть: поместим это здесь, а вот это – вон там, пусть будет так. Затем, на другой день (люди думают: «А, она решила, что предметам на столе лучше стоять вот так, и так оно и будет дальше» — но это совсем не так!), на другой день (люди хотят мне помочь! Они хотят мне помочь, расставив предметы по своим местам, тогда это становится ужасным!) я остаюсь спокойной и неподвижной, и тогда начинается игра: итак! поставим это здесь, а вот это — вон там, а это — там… а! [Мать смеется] С момента нашей последней встречи все так постоянно и шло — вероятно, чтобы подготовить меня к этому афоризму!

Очень забавно.

Вот так, мой мальчик.

Так что давайте учиться смеяться вместе с Господом.

Я знаю. Я знаю, что Он хочет научить меня не воспринимать серьезно мою ответственность (не «ответственность» — это не то слово), но это грандиозная работа — находить по 8000 рупий на каждый день, чтобы покрыть расходы Ашрама; то есть, ловить колоссальную фортуну каждый месяц. И я хорошо вижу (потому что я говорила Ему много раз: «Ты знаешь, будет очень забавно, если у меня будет много денег, и я смогу играть с ними»), тогда я вижу, что Он смеется, но не отвечает!… И тогда Он учит меня смеяться над этой трудностью, видеть казначея, который посылает мне свою ведомость, в которой цифры растут астрономически [смеясь]: 50000, 60000, 80000, 90000, тогда как казна практически пуста! И Он хочет, чтобы я училась над этим смеяться. В тот день, когда я действительно смогу рассмеяться над этим — позабавиться, рассмеяться — ИСКРЕННЕ (без усилия — всегда можно сделать то, что хочешь, с усилием), когда это заставит меня спонтанно рассмеяться, тогда, думаю, это изменится. Потому что это невозможно… Ведь можно забавляться со всеми вещами, и почему бы также не позабавиться над тем, чтобы иметь больше денег, чем требуется, чтобы делать все с размахом! Когда-то это точно произойдет, но нам следует — нам не следует быть озабоченными количеством, а для этого не надо воспринимать деньги серьезно.

Не надо воспринимать деньги серьезно.

Сейчас это очень трудно, потому что во всем мире люди воспринимают деньги серьезно, из-за чего это и очень трудно. Особенно те люди, которые их имеют. Люди, имеющие деньги, воспринимают их серьезно, о, Боже! Вот почему так трудно. Надо научиться смеяться — смеяться, смеяться откровенно, искренне — тогда это кончится.

Что же!… хорошо, еще вернемся к этому потом.

До свидания, мой мальчик.[19]

 

 

18 января 1963

 

(Ученик предлагает Матери полностью опубликовать в следующем, февральском номере «Бюллетеня» беседу по поводу «Смеха Бога» и, особенно, весь отрывок, где Мать говорит: «Это ужасно — воспринимать жизнь серьезно! Люди, воспринимающие жизнь серьезно, всегда доставляют мне самые большие трудности.»)

 

О, нет!

 

Но это мило.

 

Я не думаю, что будет мудро опубликовать это в «Бюллетене».

Ведь как раз есть немало людей, которые ни с чем не считаются, которые не воспринимают жизнь серьезно, но дурным образом: они не воспринимают серьезно то, что они должны делать, они не относятся серьезно к своему прогрессу, они ни к чему не относятся серьезно — они ходили в кино, когда Шри Ауробиндо готовился уйти. Подобные этому вещи. Вот почему я думаю, что этот отрывок откроет дверь ко многим непониманиям.

Это верно, но это верно ВЫСОКО НАВЕРХУ. Это высоковато для людей.

Я думаю, что лучше опустить это. Особенно тот отрывок, где я говорю, что самые большие трудности мне приносят люди, серьезно относящиеся к жизни.[20]

 

*

*  *

 

(Немного позже)

 

Мне хотелось бы задать тебе один практический вопрос по поводу тонкого физического. Я знаю о ментальных центрах, которые соответствуют определенному миру, знаю о витальных центрах, которые воспринимают всевозможные влияния, но какой центр соответствует тонкому физическому и каковы влияния, приходящие из тонкого физического? Есть ли центр, соответствующий тонкому физическому?

 

Где, по-твоему, находится витальный центр?

 

Витальный центр — в области пупка. Витальное занимает область от сердца до половых органов, правильно?

 

Да, а тонкому физическому отвечает область от пупка до последнего центра.[21]

 

А какие влияния приходят из тонкого физического?

 

Вообще, они гораздо более высокого качества по сравнению с материальными влияниями. Я заметила (не знаю, индивидуально ли это, или вообще так), что тонкое физическое, которое я вижу, всегда имеет в чем-то более высокое качество, чем собственно физическое. То есть, оно как-то более гармонично: вещи устроены лучше. То, что исходит из витального, чаще всего агрессивное, сварливое и т.д. — и трудное. А тонкое физическое — это более спокойная область: спокойная, упорядоченная, где вещи более гармоничны — ВООБЩЕ (не знаю, так ли это для всех людей, но в моем случае это так).

Как я тебе говорила, Шри Ауробиндо постоянно живет там, как если бы там у него был собственный дом: можно увидеть его там, можно остаться с ним, он там работает. Этот мир очень похож на физический, но, в отличие от физического, он меньше «скрипит», ты понимаешь: там вещи более гармоничные, более удовлетворительные и менее возбужденные — там меньше этого ощущения спешки и неопределенности. В этом доме, где живет Шри Ауробиндо, жизнь разворачивается очень, очень гармонично: люди входят и выходят, там даже принимают пищу. Но все это подчиняется более общим законам, и там есть некое ощущение безопасности, уверенности, которого нет в физической жизни. И символизм более точен (я не знаю, как сказать…), символическая транскрипция вещей менее искажена, более точна.

Это то тонкое физическое, которое я знаю; я не знаю, так ли это для всех людей. Ведь Шри Ауробиндо говорил: «Есть истинное физическое», что же, у меня такое впечатление, что это то, что он назвал «истинным физическим» — это более тонкое физическое, истинное физическое, которое стоит позади.

 

А влияет ли оно на всю землю?

 

О, да! Вообще, это земные вещи. Но, вероятно, это все же достаточно субъективно, то есть, каждый имеет о нем впечатление в соответствии с уровнем своего развития.

 

Но имеет ли оно прямое воздействие на землю, как витал воздействует на землю?

 

Возможно, что по мере нисхождения Супраментального тонкое физическое будет иметь все большее воздействие на землю, так как именно в тонком физическом будет формироваться новое творение, прежде чем оно «низойдет», прежде чем оно сможет стать совершенно видимым и конкретным.

Часто возникает ощущение, что достаточно совсем маленького шага — который даже трудно описать — совсем маленького шага материализации, чтобы это стало конкретным для нас, какими мы являемся. И, вероятно, это новое творение сначала полностью сформируется в тонком мире, прежде чем оно материализуется.

Я думаю, что мало кто способен уловить это различие. Люди скорее обладают ощущением, что это их способ «грезить», то есть, они говорят: «о, это только сон!». В большинстве случаев это так. Тонкое физическое имеет характер более текучей и более гармоничной области, чем физическая область, но с той же конкретностью; его природа не подобна природе витальных объектов, которые обладают вибрациями силы, но не обладают тем же очень конкретным и объективным качеством материальных объектов. В тонком физическом все очень конкретно. Например, если кто-то стоит на вашем пути, вы должны отодвинуть его в сторону: он не исчезнет, вы не сможете пройти через него. Если вы видите объект, который находится не на своем месте, вы должны переместить его. Вот так.[22]

 

 

30 января 1963

 

Что прочтешь мне сегодня? Ничего? Совсем ничего?

Тогда у меня есть кое-что.

Я закончила свой перевод [«Синтеза Йоги»]. Когда ты закончишь свою книгу, когда мы подготовим новый «Бюллетень» и выдастся спокойная минутка, мы возобновим это. И я начала перевод «Савитри» — ах!… Ты знаешь, я подготовила с Н некоторые иллюстрации, и для своих иллюстраций она выбрала отрывки из «Савитри» (точнее, выбрала не она, а А и Р, но выбор сделан с большим пониманием), и теперь она дает мне эти отрывки один за другим — они хорошо напечатаны (чтобы легче было моим глазам). Это из Книги I, Песни IV. И, как я и ожидала, это довольно интересное переживание… Читая «Савитри», я заметила, что было некое абсолютное понимание, то есть, это не может означать ни это, то или то — это значит ТОЛЬКО ТО. Это приходит и императивно накладывается. И на этом я и базируюсь, говоря себе: «Когда начну переводить, это будет приходить таким же образом», и оно так и приходит. Я беру текст строчка за строчкой, абзац за абзацем с решением (не личным) переводить абзац за абзацем, нисколько не соотносясь с литературной точкой зрения, но передавая самым ясным образом то, что он имел в виду.

Это приходит одновременно исключительным и позитивным образом — очень интересно. Это не ум, который всегда колеблется: «Может, лучше так? Или вот так? Так ли это? Или лучше вот так?» — нет: это ВОТ ТАК [Мать резко опускает свою руку, иллюстрируя императивное нисхождение]. И затем, в некоторых случаях (совсем не с литературной точки зрения и даже не с точки зрения звучания слова) сам Шри Ауробиндо предлагает слово. Это как если бы он мне говорил: «По-французски лучше будет вот так»!

Я просто записывающая машина.

Перевод идет с фантастической скоростью: за десять минут — десять строчек. И только три-четыре раза было по два альтернативных варианта, которые я сразу же отмечала. Один раз — здесь [Мать показывает исправленное место в своей рукописи], исправление пришло абсолютным образом. Он сказал: «Нет, не так, ВОТ ТАК». Тогда я стерла то, что написала.

Начнем с английского текста.

 

Above the world the world-creators stand,

In the phenomenon see its mystic source.

These heed not the deceiving outward play,

They turn not to the moment’s busy tramp,

But listen with the still patience of the Unborn

For the slow footsteps of far Destiny

Approaching through huge distances of Time,

Unmarked by the eye that sees effect and cause,

Unheard mid the clamour of the human plane.

Attentive to an unseen Truth they seize

A sound as of invisible augur wings…

(I.IV.54)

 

Я не перечитывала свой перевод, читаю его в первый раз [Мать читает приподнятым голосом:]

 

Над миром стоят создатели мира,

В явлении видят его мистический источник.

Их внимание не обманывается внешней игрой,

Они не обращены к беспокойному топоту момента…

 

Здесь я колебалась, выбирая между «de l’instant» [the instant’s – мгновения] и «du moment» [the moment’s – момента]. Тогда он мне показал (я не могу объяснить, как это произошло), он показал мне оба слова (не написанные) – «moment» и «instant» – и показал, что по сравнению с «moment», «instant» – механическое слово; он сказал мне: «Это механизм времени; ”момент” полон и содержит событие». Это вещи такого рода, это невыразимо (я заключаю это в слова, но в словах оно теряет всю свою ценность). Это невыразимо, но это было грандиозно! Было колебание между «мгновением» и «моментом», я не знаю, почему; тогда он показал мне «мгновение»: «мгновение» было сухим, механическим и пустым, а «момент» содержал все, что происходило в каждое мгновение. Так что я написала «момент».

 

…Но прислушиваются со спокойным терпением Нерожденных

К медленным шагам далекой Судьбы,

Приближающейся через громадные дистанции Времени,

Неотмеченной глазом, который видит причину и следствие,

Неслышимой среди гама человеческого плана.

Внимательные к незримой Истине, они ловят

Звук невидимых предвещающих крыльев…

 

Это не мысль, это пришло вот так. Вероятно, это не поэзия, даже не свободный стих, но содержит нечто.

И тогда я решила (этот перевод — не для публикации и не для показа, но это чудесная радость): я сохраню его просто, как храню «Агенду». У меня такое впечатление, что, возможно, позже (как выразиться?)... когда люди будут менее ментальными в своей деятельности, это приведет их в контакт с этим светом [«Савитри»] — ты знаешь, я сразу вхожу во что-то совершенно белое и молчаливое, легкое и живое: это некое блаженство.

В первый день я перевела другой отрывок:

 

In Matter shall be lit the spirit’s glow,

In body and body kindled the sacred birth;

Night shall awake to the anthem of the stars,

The days become a happy pilgrim march,

Our will a force of the Eternal’s power,

And thought the rays of a spiritual sun.

A few shall see what none yet understands;

God shall grow up while the wise men talk and sleep;

For man shall not know the coming till its hour

And belief shall be not till the work is done.

(I.IV.55)

 

Здесь было еще несколько исправлений. Вероятно, этот перевод еще будет улучшаться. Но отрывок чудесен, красота!

 

Материя озарится свечением духа

Телом и в теле зажжется священное рождение;

Ночь пробудится к гимну звезд,

Дни станут счастливым маршем пилигрима,

Наша воля — силой мощи Вечного,

А мысли — лучами духовного солнца.

Немногие увидят то, чего еще никто не понимает;

Бог будет расти, пока мудрые люди говорят и спят…

 

Изумительно!

 

Человек не знает грядущего до его часа

И веры не будет, пока работа не будет завершена.

 

О, особенно мне нравится это: «Бог будет расти, пока мудрые люди говорят и спят».

Вот так. Так что я продолжу.

Возможно, я даже сохраню карандашную рукопись: искушение править — это очень плохо; очень плохо, потому что править хочет внешнее понимание — литературный вкус, поэтическое чувство, все эти вещи там [жест – вниз]. Ты знаешь, это так, как если бы (и это не слова), как если бы СОДЕРЖАНИЕ слов проецировалось на совершенно белый и неподвижный экран [Мать указывает на свой лоб], как если бы слова проецировались вниз.

Трудность в том, чтобы писать, потому что между видением и письмом проходит процесс материализации; надо, чтобы Сила управляла рукой и карандашом, и есть совсем маленькое… еще есть совсем маленькое сопротивление. Иначе, если бы я могла писать автоматически, о, как хорошо бы это было!

Возможно, будет (я не знаю: все это — воображение, потому что я не знаю ничего), возможно, будут вещи немного… фантастические. Но есть настояние на необходимости сохранять строчку за строчкой, как если бы они были единственной вещью во вселенной. Не менять порядок строчек, нет, нет и нет! Потому что Шри Ауробиндо, когда писал это, он ВИДЕЛ это так — я не знаю ничего об этом, я даже не знаю, как он писал (думаю, он диктовал, по большей части), но это то, что он говорит мне сейчас. Все остановилось, все, и затем, о! Как мы забавлялись! Я забавлялась! Это было забавнее всего. Я сказала ему вчера: «Но к чему писать? Какая польза от этого?» Тогда он наполнил меня этой особой радостью. Естественно, когда находишься в обычном сознании, можно сказать: «Это очень эгоистично», но… Тогда это было как видение будущего (не очень близкого, не совсем близкого — но не такого уж и далекого), будущего, в котором это нечто белое — белое, неподвижное — разольется, и которое благодаря этой работе, будет понятно большему числу умов. Однако это вторично; я делаю свой перевод просто из радости его делать, это все. Это удовлетворение можно назвать эгоистическим, и когда Шри Ауробиндо говорили: «это эгоистично», он отвечал, что самый большой эгоист — это Господь, потому что Он делает все для Себя![23]

Вот так.

Так что я буду продолжать. Если будут исправления, они не смогут придти иным образом, потому что править как сейчас — это значит портить все. Есть также эта путаница (для внешнего разума), эта смесь будущего и настоящего — это тоже умышленно. Все это приходит иным образом. И я, я не знаю, вот уже очень давно я не читаю французских текстов, я совсем не знаю современной литературы — для меня все идет в ритме звука. Я не знаю, какие ритмы сейчас приняты, я не читала ничего больше того, что Шри Ауробиндо написал в «Поэзии Будущего» [“The Future Poetry”]; мне говорили, что строчки «Савитри» согласуются с каким-то правилом, которое Шри Ауробиндо разъяснил на числе ударений в каждой строчке (для этого надо произносить слова на чисто английский манер, что мне несколько трудно), и, возможно, какое-нибудь подобное правило появится во французском языке? Неизвестно. Я ничего не знаю. Пока языки не станут более текучими по мере того, как тело и ментал будут становиться более пластичными? Это возможно. Возможно, появится новый язык, как, например (это не очень удачный пример, но все же), американский язык появился из английского. Может быть, так и появится новый язык.

Лично я занималась французским языком в возрасте между двадцатью и тридцатью годами (до этого меня больше занимало видение – живопись, и звук – музыка), но что касается языка, литературы, звучания языка (устного и письменного), это было приблизительно между двадцатью и тридцатью годами. И «Молитвы и Медитации» были спонтанно написаны с этим ритмом. Если бы я оставалась в обычном сознании, то привыкла бы к этому ритму, но сейчас все идет не так, так не выйдет!

Вчера, после перевода, я была удивлена ощущением… ощущением абсолюта: «Вот как». И тогда я попыталась войти в ментальность литераторов и сказала себе: «Какими будут все их предложения?». И вдруг я увидела, вот так (вот так, там, какой-то частью) массу предложений по поводу каждой строчки!… О-о! Я сказала себе: «Значит, это действительно абсолют!» — это пришло вот так, и ни для какого обсуждения просто нет места. Приведу тебе пример: когда он говорит «The clamour of the human plane» [«Гам человеческого плана»], слово «clameur» [крик] есть во французском языке, и это красивое слово — он его не захотел, он сказал «нет», без обсуждения. Это не было откликом на обсуждение, он просто сказал: «Ce n'est pas clameur: c'est vacarme» [«Это не крик, а гам»]. И это было не противопоставление одного слова другому; это были не слова, это было ИЗРЕЧЕНИЕ слова, СМЫСЛ слова: «Нет, это не clameur, это vacarme».

Интересно, не так ли?

Но мне хотелось бы пересмотреть перевод тем же образом, потому что я увидела, что он будет здесь — он всегда здесь, когда я перевожу. И тогда я снова войду в это состояние, а ты будешь работать! [смеясь] Ты будешь записывать. И, затем, если у тебя не очень большой словарный запас (у меня был очень большой, но сейчас он сильно сократился), нам потребуется приличный словарь… Но боюсь, что ни в одном словаре не найдется то, что нужно.

 

Я даже обнаружил, что лучше избегать словарей.

 

Они плохие. Они в чем-то раздражают меня. Они производят очень смутную атмосферу, затуманивают ее.

К сожалению, я утратила свой привычный французский язык; словарный запас, который я использую, чтобы выразить себя, очень ограничен, и нужное слово не приходит — то, что ищет слово в запасниках, не находит нужного слова. Я чувствую, что слово где-то рядом, чувствую, что есть верное слово, но приходят только всевозможные замены, которые не имеют ценности.

Сейчас совершенно другое ощущение, совершенно другое. Это вовсе не то движение, которое обычно происходит со всеми приходящими словами и вещами: вы ищите, а затем вдруг  ловите что-то — это больше не так: как если бы существовала ЕДИНСТВЕННАЯ ВЕЩЬ, которая осталась в мире. Все остальное  просто шум.

Вот так, мой мальчик.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Февраль 1963

 

15 февраля 1963

 

(По поводу отрывка из «Савитри», где Шри Ауробиндо описывал вселенную как игру между Ним и Ей: «Весь этот мир — только Он и Она». Он – Всевышний, Ее Возлюбленный, ее слуга; Она – созидательная Сила.)

 

As one too great for him he worships her;

He adores her as his regent of desire,

He yields to her as the mover of his will,

He burns the incense of his nights and days

Offering his life, a splendour of sacrifice...

In a thousand ways he serves her royal needs;

He makes the hours pivot around her will,

Makes all reflect her whims; all is their play:

This whole wide world is only he and she.

(I.IV. 62)

(Перевод)

Как слишком великой для него, он поклоняется ей;

Он обожает ее, как правительницу его желаний,

Он покоряется ей, как движущей силе своей воли,

Он воскуряет ей фимиам своих дней и ночей

Поднося свою жизнь в полноте жертвенности…

Тысячью способами он исполняет ее королевские запросы;

Он заставляет время вращаться вокруг ее воли,

И прихоти ее отражаются повсюду; все – их игра:

Весь этот огромный мир – только он и она.

 

Восхитительная работа!

Он входит в совсем иную область, это так выше мысли! Это постоянное видение, не что-то надуманное — с мыслью оно становится плоским и бессодержательным, пустым; пустым, становится плоским как лист; но в себе это полно, все содержится там, оно там живо.

Это объясняет, почему мир таков, каким он является. В начале он говорит: «He worships her» [«Он поклоняется ей»] (во французском нет подходящих слов для перевода: Il lui rend un culte [Он преклоняется перед ней] – но это только слова). Он поклоняется ей как чему-то более великому, чем Он Сам. Тогда видно, как   Его собственное отражение получает творческую способность (обязательно, иначе и не могло быть!), и он Свидетель, наблюдающий собственную созидательную работу, влюбляется в эту силу проявления — это видно. И… да! Он хочет дать Ей полную свободу и смотреть, наблюдать за всем, что вскоре произойдет, что может произойти с этой божественной Мощью, свободно брошенной в мир. И Шри Ауробиндо выражает это так, будто он совершенно влюблен в Нее: все, что Она хочет, все, что Она делает, все, что Она думает, все, что Она желает, все это — все это чудесно! Все чудесно! Это так хорошо!

И, должна сказать, я рассматривала это, потому что первое столкновение с этим представлением потрясло меня, в том смысле, что… (не знаю как передать, это не идея, а впечатление): это было так, будто придавалась ценность реальности тому, что в моем сознании с очень давних пор (возможно, тысячелетия, я не знаю)… воспринималось Ложью, которую надо было побороть. Для меня это была Ложь, не имеющая права на существование. Проявиться должна Истина, а вовсе не такое. Забавляться и делать что угодно, только потому что обладаешь неограниченной силой… Имеешь силу делать все, и делаешь все, потому что знаешь, за твоей спиной стоит Истина, так что последствия не играют никакой роли. Это было как раз тем… против чего я боролась так давно, сколько я себя помню. Я знала это, но оно казалось мне таким со столь давних пор, столь давних пор, и я так сильно отвергала это, твердя «Нет-нет»! и так умоляла Господа, чтобы все было иначе, я умоляла, чтобы проявилась его всемогущественная Истина, его всемогущественная Чистота, его всемогущественная Красота, и Он положил бы конец всей этой путанице. И вначале, когда Шри Ауробиндо высказал мне это, я была в шоке; раньше, в этой жизни, мне это даже не приходило в голову. Объяснение Теона, например, было для меня гораздо более (как сказать?) полезно с точки зрения действия: по его словам беспорядок был порожден разделением изначальных Сил — но тут другое! Тут Он сам, блаженный, преклоняется перед всей этой путаницей!

И на этот раз, когда я принялась за перевод, естественно, это чувство вернулось; сначала было содрогание [Мать делает жест напряженности]. Затем я себе сказала: «Ну и ну, ты еще не преодолела этого!» И я позволила себе влиться в это. А затем у меня было несколько встреч со Шри Ауробиндо! таких чудесных! Ты знаешь, я постоянно вижу его, я бываю в том тонком физическом мире, где он сейчас обитает, это почти постоянный контакт (во всяком случае, там проходят все ночи: он просматривает со мной работу, он показывает мне все), но тогда, после перевода «Савитри», он будто  посмотрел на меня и, улыбнувшись, сказал: «Достаточно! Ты наконец-то поняла.» [Мать смеется] Я ответила: «Дело не в том, что я этого не понимала, я не хотела это принять!» Я не хотела и не ХОЧУ, чтобы так было, вот уже тысячелетия я не хочу, чтобы так было!

И позапрошлой, не прошлой ночью, он одел мое сари. Он сказал мне [смеясь]: «Ну как? По-твоему, оно мне не идет?» Я ответила: «Тебе очень идет». Сари из коричневого жоржета, красновато-коричневое с золотистым отливом, с крупной золотой тесьмой! Это очень красивое сари (оно у меня есть, это одно из моих сари), и  он его надел. Затем попросил меня причесать его. Помню, я видела его затылок и его волосы, почти излучавшие свет — его волосы, которые никогда не были совершенно белыми и имели каштановый оттенок, а теперь они были словно золотыми, очень изящными и совсем не похожими на волосы обычных людей. Его волосы были почти как мои. И пока я его расчесывала, я видела его светлый затылок и волосы, излучавшие свет! И он сказал мне: «Почему бы мне не надеть сари!»

Передо мной открылось целое поле… Знаешь, мы всегда так закрыты!

Естественно, оно [видение или представление] закрыто для действия; ведь когда начинаешь все принимать, все любить и видеть Всевышнего повсюду — зачем что-то менять!? Именно Сила, существующая во мне со столь давних времен, Сила, движущая мир вперед, эта Сила заставляла меня отвергать все, что оправдывало вещи таковыми, какими они сейчас являются, давая радость внутренней жизни — как он и сказал: никто не хочет выходить из Его радости, присутствующей повсюду…

Короче говоря, я смогла посмотреть на ситуацию сверху, немного выше, чем с высоты созидательной Силы — с другой стороны.

 

*

*  *

 

(Немного позже, по поводу одного отрывка из «Агенды» 1962 года, времени первой большой поворотной точки Матери — ей хотелось показать этот отрывок одному человеку из ее окружения, чтобы заставить его понять, что она делала:)

 

Я попросила Суджату сделать две копии, но затем поняла, что это вовсе не нужно. Я говорила тебе, что дала А почитать это, и когда А пришел, я показала ему одну или две из последних [записей «Агенды»], напечатанных Суджатой — и больше не хочу это делать.

Хорошо, когда я увижу тебя в следующий раз?

 

Сегодня 15-ое. Ты говорила мне, что 19-го.

 

Да, но кое-что изменилось, говорю же тебе: меня одолевают толпы людей.

Что же…

21-го у нас будет медитация в 10 утра, затем в 6.15 вечера я выйду на террасу — ты сможешь увидеть меня от своего дома? И, кажется, там слышно мою музыку…

 

Да, слышно.

 

Это очень забавно. Словно кто-то забавляется — и забавляясь, заставляет меня играть. Только я сажусь за орган, он мне говорит: «Начни вот так». Тогда я так и начинаю, а он импровизирует, предлагает аранжировки. Затем внезапно говорит: «А! достаточно!» и уходит.

Я не знаю, кто это.

Когда сажусь играть, я совершаю… как выразиться? (это не молитва) свой обычный призыв, вот так [жест к Выси], вхожу в состояние созерцания и затем, вдруг, это начинается; я вижу свои руки, лежащие на клавишах: «Вперед! Начнем вот так». Хорошо, я так и начинаю. И затем один звук зовет другой. Но я должна быть очень спокойной. И тогда, о! так красиво то, что я слышу, это так красиво! И я совсем не знаю, что играю. Я играю, не слушая себя: я слушаю что-то другое.

Вот почему когда-нибудь я попрошу послушать запись, чтобы  понять, это ли я слышу.

Все меняется, и это очень интересно. Это совсем не так, как прежде. Раньше я слышала музыку и играла ее. Теперь это не так: кто-то играет, и я слышу то, что он хочет играть — но не знаю, это ли я играю! [24]

 

 

19 февраля

 

(Опыт, пережитый Матерью на следующий день после беседы, 16 февраля:)

 

Это было действительно очень интересно. Но потом осталось не больше, чем воспоминание, не больше того… Это переживание касалось творения материального мира, материальной вселенной, в связи с представлением о Всевышнем, влюбленном в Свою эманацию. Но видение было всеохватывающим, я как бы видела с другой стороны — со стороны Всевышнего, а не творения — и видела творение как целое, с истинным ощущением прогресса, истинным ощущением продвижения, грядущего, и видела истинный путь, на котором все, что не принадлежит будущему творению, исчезнет в  пралайе[25] (это не может действительно «исчезнуть», оно просто уходит из Проявления). И это было очень интересно: я видела что все, что не сотрудничает (в том смысле, что это был конечный опыт, не имеющий продолжения), возвращается к небытию. Это было как истинная точка зрения на то, что обычно называют Страшным Судом. Такое происходит постоянно, эти «порывы» проявления, и там есть вещи, которые  в нашем понимании закончились, согласно нашему видению времени, но они имеют продолжение, то есть, продолжают существовать в будущем; некоторые исчерпывают себя (сегодня); и есть вещи, в чьем существовании нет больше смысла, которые полностью исчерпали себя (не знаю, как объяснить) и которые уходят в Не-Бытие — в Пралайю, Не-Бытие, непроявленное — конечно, не в своей форме, а в своей сущности; то есть, то, что принадлежит Всевышнему остается Всевышним, но непроявленным.

Но все же это было живым конкретным переживанием, продолжавшимся полтора дня. Все вселенское движение ПЕРЕЖИВАЛОСЬ и чувствовалось; не просто виделось: переживалось — в свете! грандиозное могущество! И, затем, была какая-то уверенность в каждой вещи ― это очень любопытно! Это трудно выразить. Но переживание длилось так долго, что оно стало совсем привычным; выражаясь нашим языком, я могла бы сказать: это тот способ, которым Всевышний видит вещи — чувствует их, живет ими. Я проживала их как ОН. И это дает силу уверенности в  реализации в том смысле, что то, к чему мы идем, уже здесь; и видна дорога: пройденный путь и путь, который еще предстоит пройти — и то, и другое существует одновременно. И какова логика! Эта вечная, чудесная супер-логика, которая делает все совершенно очевидным — все совершенно очевидно. О! борьба, усилия, страхи — всего этого совершенно, абсолютно не существовало. Вещи, которых не хочет Он, ощущаются как те, что должны выйти из Проявления. Ведь это как сито, в которое все бросается и где Он… (для него все  едино) но это сито ― Его видение того, чего Он хочет и что бесполезно для того, чего Он хочет, или препятствовало бы полноте и цельности того, чего Он хочет (нечто вроде противоречий, я не знаю, как объяснить), тогда Он просто делает вот так [жест повторного поглощения], и они выходят из Проявления.

Сразу я объяснила бы  это тебе более понятным образом, а сейчас…

 

А могут ли эти бесполезные вещи уйти из Проявления, не вызывая катастроф?

   

Не знаю, как сказать… Если так ставить вопрос, то это вносит некий произвол, которого на самом деле нет: это не «Господин», который решает убрать какие-то вещи, потому что он больше их не хочет! Все не так. Просто есть вещи, которые по сути своей (тому, что можно было бы назвать истиной их существования), когда-то они имели место в Проявлении; но теперь, когда они больше не нужны, они совершенно естественным образом выходят из Проявления — есть еще пятьдесят способов сказать об этом, но все они столь же плохи, так что я не вижу, как надлежащим образом объяснить это. Но это очевидно было так. Это было частью такого чудесного и гармоничного Целого — мы не понимаем этой Гармонии, не можем ее понять, потому что слишком захвачены ощущением противоречий. Но там нет «противопоставлений», есть только вещи, которые… Это сродни тому, как Всевышний кажется полностью подчиненным своему творению — так, словно Сам ничего не может, не знает, не видит, и все идет в хаосе, каким мы его знаем — что уж, когда мы так выражаем это, нам кажется это диким и невероятным, но там оно было таким естественным и истинным, и составляло часть такого совершенного целого!

Но невозможно увидеть это, пока не увидишь все в целом. В тот момент все предсуществовало, хотя и развертывалось во времени при Проявлении. Но это предсуществовало. И предсуществовало не так, как мы понимаем, не все «в данный момент»… О, как это невозможно! Это невозможно выразить. Я еще чувствую то, что можно было бы назвать теплом переживания ― ощущается реальность, жизнь, тепло переживания. Я была в Свете! Этот Свет — это не наш свет, он не имеет ничего общего с тем, что мы называем светом, и этот Свет невероятно теплый и такой сильный! Это созидательный Свет. Такой могущественный!… И все было так чудесно гармонично: все-все-все без исключения, даже то, что, казалось бы, совершенно противоположно Божественному. И с таким ритмом! [жест больших волн] Гармония, такая чудесная ПОЛНОТА, где последовательность… Последовательность не означает, что вещи идут вот так [рубленные жесты], что одно уничтожает другое, а… Возможно, в тот момент я могла бы найти или изобрести нужные слова, я не знаю, но сейчас… сейчас это только воспоминание. Это воспоминание, а не присутствие.

Это переживание длилось долго. Оно началось ночью и длилось весь день, и еще кое-что оставалось на эту ночь, а затем… [смеясь] мне словно было сказано: «Что? Ты не хочешь выходить? Ты собираешься оставаться в этом переживании, ты к нему прилипла?!» В том то и дело: вещи движутся быстро, быстро, быстро, мы за ними не поспеваем.

В прошлую или позапрошлую ночь я была в доме Шри Ауробиндо, и он мне сказал: «Кое-что идет не так, как надо». Он показал мне весь свой дом. И там были кое-какие трубы — большие трубы, они лопнули. Он сказал мне: «Видишь, люди беспечны». Местами была убрана вся мебель, и шла какая-то дурацкая уборка; он сказал: «Видишь, они делают не то, что нужно». Тогда я поняла, что это было отражением вещей, происходящих здесь. И он был… (не рассержен, он никогда не сердится), но ему досаждали в том смысле, что он не мог делать свою работу: я могла бы пройти в комнату и попытаться устроить для него уголок, потому что он хотел писать, но это было невозможно: все складывалось таким образом, что он не мог даже иметь подходящий уголок, чтобы писать. Но в другое время все было хорошо, потому что это все время меняется. Устройство комнат имеет свой внутренний смысл — оно кое-что ЗНАЧИТ — так что планировка остается всегда одинаковой (потому что этот дом построен не по плану архитектора! Это собственный дом Шри Ауробиндо: он устроил его по собственному вкусу, так что план не меняется). Но, по-видимому, люди имеют свободный доступ внутрь, совершенно свободный, и каждый хочет что-то сделать, хочет быть «полезным» [смеясь], так что это ужасно! Это и стерло мое переживание или отодвинуло его назад, в область воспоминаний. Он словно сказал мне: «Не занимайся слишком много вселенскими вещами, потому что здесь [смеясь] дела идут не так гладко!»

 

*

*  *

 

(Чуть позже)

 

Последние двадцать дней я чувствую себя каким-то расстроенным.

 

Я тоже, несомненно, изнурена — вот как люди понимают празднование моего дня рождения!

После того переживания я ожидала в эти дни чего-то действительно исключительного, действительно настоящего, потому что… это Присутствие было столь конкретное, такое конкретное! Но по сравнению с этой конкретностью наша конкретность совершенно скудная и безжизненная — то, что мы называем «жизнью», это что-то… желеобразное!

 

(Молчание)

 

Мне не дают времени напереживания. Правильно говорил той ночью Шри Ауробиндо: «Видишь, что они делают, когда тебя нет рядом.» Но тогда я трачу попусту все свое время!

Мне хотелось бы, чтобы книга [«Путешествие Сознания»] вышла к 21 февраля 1964 года. Осталось не так уж много времени, потому что… Это другое чудо, оно, должно быть, составляет часть того, на что указал мне Шри Ауробиндо: типография опаздывает со всем, хотя они там работают день и ночь! Они никогда так не работали! Разумеется, глядя сверху, видно, что дело в недостатке организации; на что требуется только грамм силы, они прикладывают целый килограмм, и все равно дело не клеится.

Это скрипит и скрипит.

Недостаток организации. Но все, вся жизнь — вся жизнь такова!

ВСЕ так.

Чтобы решить или организовать что-либо (я ссылаюсь на конкретные случаи: таких у меня четыре, пять, десять на день), достаточно несколько минут ясного, спокойного, но ПОЛНОГО видения, и все будет прекрасно работать. Но их там четверо или пятеро — тех, кто принимает решения. Каждый приносит свои идеи, свою точку зрения, свой маленький угол зрения; они смешивают все вместе, болтают два часа… и ничего не выходит.

Так что, в конечном счете, дело идет к тому, что мне надо снова все брать в свои руки… Я давно перестала заниматься всем — задолго до того, как обосноваться здесь, наверху, я сказала людям: «Делайте сами то, что нужно». И настал такой хаос!… Он усугубился за то время, пока я не общалась с ними физически. Физическое присутствие было просто чем-то, что их сдерживало.

Сейчас этот хаос стал немыслимым.

Но, должна сказать, это относится не только к Ашраму: точно так же во всем мире, особенно, в Индии… правительство совсем обезумело. Они бомбардируют людей всякими бумагами, предписаниями, запретами...

 

Каждое третье посылаемое мне письмо либо приходит с явными следами цензуры, либо вообще пропадает.

 

Да, это так. До меня доходит не более половины корреспонденции. И ты знаешь, почему? — не потому что она кажется подозрительной или что-то в этом роде, а из-за того, что они завалены этой работой, устали, находятся на грани: так что вместо того, чтобы осторожно открывать конверт, а затем снова запечатывать, они просто раздирают его так, что зачастую не могут отправить дальше! Только из-за этого. А как приходят пакеты, ты даже не можешь себе представить! Они вскрывают пакеты… ребенок вскрыл бы лучше их! Это отвратительно. Они рвут, портят все, они опрокидывают бутылки, они… Так что, естественно, что они могут сделать? Иногда они даже не могут отправить их из-за того, что все испорчено.

Должна сказать, что когда люди жалуются на это, я им говорю: «Но представьте хоть на минуту, что вы должны делать эту идиотскую работу (это действительно идиотская работа), причем день за днем, час за часом, весь день, а людей не хватает (или половина из них бьет баклуши), и вы обязаны делать эту работу — спустя какое-то время вы точно так же начнете к ней относиться».

Вот что я всегда говорю людям, критикующим правительство: «Вы считаете, что достойны занять место премьер-министра или какого-нибудь другого министра и принимать решения? На вас будет возложена вся ответственность, и тут вдруг вы обнаруживаете, что обязаны решать то, чего вы не знаете — вы увидите, какое это веселенькое дело!» Ведь чтобы прилично управлять, надо быть… надо быть мудрецом! Надо обладать универсальным видением и быть выше всех личных вопросов… Там нет ни одного такого — ни одного.

Там есть аморфные (они все же лучше, потому что я могу заставить их делать то, что хочу); они как автоматы, так что с этими можно что-то сделать. Но, к сожалению, они думают, что они… у них есть ощущение своей ответственности, и они думают, что они такие важные персоны, вот что ужасно!

Как бы там ни было…

Они прислали в Ашрам кое-какие бумаги, в которых спрашивают, а не имеем ли мы каких-либо золотых предметов, кроме украшений! Вроде тех [смеясь], что я видела в старых дворцах: золотые канделябры, золотой трон!…

Так нелепо!

Что делать?… Терпеть.

 

*

*  *

 

(Затем Мать говорит о своем переводе «Савитри»)

 

Я делаю это исключительно ради удовольствия побыть в мире… мире надментального выражения (я не говорю «супраментального», я говорю «надментального»), светлого, чудесного выражения, через которое можно ухватить Истину.[26]

И это учит меня английскому языку без учебников! Теперь, когда мне надо написать письмо, все слова приходят сами: СОДЕРЖАНИЕ слова (так же, как  в случае со словами «момент» и «мгновение»), так стало со всеми словами! Вчера я написала что-то по-английски для здешнего доктора [Мать ищет листок]: «The  world progresses so rapidly that we must be ready at any moment to overpass what we knew in order to know better.» («Мир прогрессирует так быстро, что мы должны в любой момент быть готовы превзойти то, что мы знали, чтобы знать лучше.») И, ты знаешь, я никогда не думаю: это просто приходит — либо звук, либо написанное слово (зависит от случая: то я вижу написанное слово, то я слышу звук). Например, сначала пришло слово advance [продвигаться вперед], и вместе с ним все время напрашивалось quick, quickly [быстрый, скорый, проворный], [«the world advances so quickly»]; затем пришло слово progress [прогресс], а quick исчезло из виду; и вдруг пришло слово rapidly [быстрый, скорый]. Тогда я поняла, как это происходит со словами! Я поняла: для progress (для идеи, для внутреннего ощущения слова progress) подходит rapidly, а для advance – quick. Выражаться так, это как «расшибиться в лепешку», но это было таким очевидным! Слово было живым, вместе со своим содержимым, и у слова был свой друг, который приходил вместе с ним; слова, «не дружившие» друг с другом, взаимно отталкивались, их не было видно рядом! О, так забавно! Уже это окупает весь труд.

С французским языком я тоже проделала кое-какие эксперименты. Я написала: «Самый важный вопрос для каждого — это знать, принадлежишь ли ты прошлому, увековечивающему себя, настоящему, исчерпывающему себя или нарождающемуся будущему». Я дала прочитать это Z — он не понял. Тогда я ему пояснила: «Здесь не имеется в виду "наше" прошлое, "наше" настоящее или "наше" будущее»… Я написала это, когда была в том состоянии [переживание, о котором Мать говорила в начале этой беседы], и это было написано в связи с очень милой пожилой дамой, собиравшейся покинуть свое тело: я сказала это ей. Все уже месяц-два ожидали, что она вот-вот уйдет, но я сказала: «Вы увидите, она еще продержится; она продержится еще один-два месяца», потому что она умеет жить вне своего тела, и тело будет продолжать жить по привычке, без резких движений и толчков. Она была в этом состоянии, и оно могло длиться очень долго. Они уже объявили, что она уйдет в ближайшие два дня, но я сказала: «Это не так.» Я хорошо это знала, потому что она вышла из своего тела и связалась со мной. И я сказала ей: «О чем ты беспокоишься!… (хотя она совсем не беспокоилась,  рядом со мной она была спокойна)… все дело в том, чтобы знать, принадлежишь ли ты прошлому, увековечивающему себя, настоящему, исчерпывающему себя или нарождающемуся будущему.» Иногда то, что МЫ называем прошлым, находится прямо здесь, это будущее, которое хочет родиться; иногда то, что МЫ называем настоящим — это нечто впереди, что-то, что опередило свое время; но иногда это и нечто, что запоздало и принадлежит уходящему — все это я видела: людей, вещи, обстоятельства, я видела их с этим восприятием; какие вибрации будут продолжать существование, трансформируясь; какие вибрации скоро совсем исчерпают себя и исчезнут; а какие, несмотря на то, что существуют уже давно, имеют право продолжать свое существование— и это переворачивает все представления! Так интересно! Тогда я и записала это, как оно и есть — без объяснений (в таком случае совсем не хочется что-то объяснять, все так очевидно!). Бедный Z, он уставился на меня, ничего не понимая! Тогда я ему сказала: «Не пытайся! Я говорю не о понятном нам прошлом, настоящем и будущем, тут совсем другое». [Мать смеется].

Забавно, потому что это [языковые вопросы] никогда меня особенно не занимало, переживание было совершенно новым, переживание открытия истины, стоящей за выражением. Прежде я заботилась лишь о том, чтобы выражаться как можно яснее и точнее: говорить точно то, что я хочу сказать, ставить слова на свои места. Но это совсем другое! Каждое слово, оказывается, живет собственной жизнью! Одни слова притягиваются в силу сходства, другие отталкиваются, это очень забавно![27]

 

 

 

23 февраля 1963

 

(По поводу одного сна или, вернее, переживания Суджаты, запись которого, к сожалению, не сохранилась)

 

Она приходила в дом Шри Ауробиндо в тонком физическом — это настоящий мир, реальный, конкретный, столь же конкретный, как и здесь.

Едва получив ее письмо, я увидела: она там была. Хотя я и раньше знала, что она там бывала. Множество людей ходят туда и не знают об этом! Они забывают. Но у нее осталось прекрасное воспоминание.

Она очень часто ходит туда, очень часто, но люди об этом обычно не помнят.

Просто из-за того, что не учились этому. Если как следует потренироваться, будешь очень хорошо все помнить. Есть небольшие пробелы в сознании, провалы, и когда проходишь сквозь них, то забываешь. Но потом к вам может придти смутное ощущение чего-то, и затем оно ускользает — о, ушло! Только, чтобы научиться вспоминать сны, требуется очень много времени; не надо торопиться или быть слишком озабоченным этим. Я научилась этому, когда была прикована к постели в течение пяти месяцев; мне было нечего делать (ведь нельзя же читать все время — за эти пять месяцев я прочла почти восемьсот книг… нет, девятьсот пятьдесят! Глаза устают). Так что остальное время (не очень-то много спится, когда лежишь на кровати все время) я тренировалась: тогда я и научилась быть совершенно сознательной ночью. Но это дисциплина. Когда пробуждаешься, будь-то посреди ночи или утром, не надо шевелиться, надо оставаться совершенно неподвижным и концентрироваться в полной тишине, ВЫТАСКИВАЯ воспоминание. Один-два месяца еще не было видно никаких результатов, но через шесть месяцев уже кое-что получалось и, в конце концов, выучиваешься помнить все. Под конец пошло обратное движение, то есть, пробуждаешься всякий раз, когда у тебя видение или сон, либо какая-то другая активность (это зависит от конкретного случая), вспоминаешь и затем повторяешь в своем сознании (как только пробудишься, повторяешь себе два, три, десять раз, пока не уверишься, что уж точно не забудешь), и затем снова засыпаешь.

Но это невозможно делать, если утром нужно вскакивать с кровати и тебя ожидают пятьдесят тысяч дел. Но в йоге можно обойтись и без этого, это не является чем-то совершенно обязательным. Это скорее забава, некое увлечение.

(Ученик не соглашается)

 

Хорошо, конечно, знать что происходит — но это не обязательно. Теперь я знаю, и мне это совершенно все равно! Когда ложусь спать, то в восьми случаях из десяти я прошу: «О, Господь, дай мне тихую ночь», хотя это очень эгоистично — Он заставляет меня работать каждую ночь! Но иногда устаешь работать и хочется побыть в блаженстве. В молчаливом блаженстве. Тогда я Его прошу: «Дай мне состояние блаженства».

И я его получаю. Но это только одна ночь из пяти-шести.

Остальные ночи полностью сознательны, ты не можешь себе вообразить, сколько всего можно сделать за одну ночь!

Что же, хорошо, я очень довольна ей [Суджатой], это хороший знак.

 

*

*  *

 

(Чуть позже)

 

У нас тут есть незаурядный математик, который регулярно приезжает из Мадраса, профессор V, ты должен его знать, и по случаю моего дня рождения[28] он играл с цифрами, составляющими дату моего рождения: он составил из них квадрат (должно быть, это тяжкая работа!), в котором, с какой стороны не посмотри, цифры складываются в одно и то же число. Восхитительно. Это число – 116. Все это небесная математика (!) и, должно быть, это число означает, сколько мне отпущено лет. Но это маловато. Потому что, судя по тому, как все движется, 116 оставляет мне не так уж много лет, тридцать лет, приблизительно так… да, тридцать лет, это все. Что можно сделать за тридцать лет?! Скорость, с которой все движется, ох!… Когда Шри Ауробиндо сказал, что потребуется триста лет, думаю, он имел в виду минимальный срок.

Посмотрим.

(Молчание)

 

У телесного сознания есть два состояния, и оба… Нет, одно становится все более естественным: это некое (как бы сказать это по-французски?) everlasting [вечнодлящееся] состояние, и нет никакой причины, почему бы ему не продолжаться. Клетки чувствуют себя вечными, и есть определенное состояние гармонии внутреннего мира, который разделяет вечность, то есть, нет этого беспорядка, трения, являющегося причиной старения и разложения (как скрежет в шестеренках, вызывающий это). Обычное сознание людей (я не говорю об идеях, концепциях или чем-то подобном: только о сознании тела, сознании клеток тела), обычное, ЕСТЕСТВЕННОЕ, НОРМАЛЬНОЕ человеческое сознание — это сознание, наполненное скрежетом, трением, оно в вечном беспорядке, что и вызывает старение. Вот это и начинает уходить.

Это [ужасность обычного человеческого сознания] ощущается не часто, разве что когда давление снаружи уж слишком велико. Когда в огромном количестве накапливаются маленькие… это нельзя назвать «волями»,  это пожелания, исходящие от вещей (от вещей, людей или обстоятельств), которые хотят быть исполненными, хотят, чтобы ими занимались — пока это не выходит за определенные пределы, я воспринимаю их с улыбкой, и они на меня не влияют, но когда доза превышена, тогда вдруг что-то начинает говорить: «О, нет! Довольно, довольно, довольно.» Начиная с этого момента сознание никуда не годится. Оно впадает в старый ритм и, как следствие, возобновляется старение. Но другой способ — это вроде гармоничного волнового движения [Мать описывает в воздухе большие волны], находящегося ПОЧТИ вне времени, но не совсем: ощущение времени остается, но оно второстепенно и идет издалека. И это движение [изображает волны] дает ощущение вечности — во всяком случае, постоянства — и нет причин ему прекращаться. Трения  нет, износа нет, и оно может длиться вечно.

И оно становится для меня привычным.

Но не в эти последние дни.[29]

Вчера вечером (вчера ли это было?… нет, позавчера вечером), когда я вышла на балконную террасу[30], ощущалась грандиозная разница в восприятии между тем сознанием, которое у меня было раньше, и тем, что есть сейчас! Прежде, как я всегда говорила, я стояла там и взывала к Господу, и оставалась в Его присутствии; и только когда Он отходил, уходила и я — вот как это было. И у меня была определенная связь с людьми, вещами, всем внешним миром («внешним», что же, не внешним, но, во всяком случае, миром). Позавчера, когда я вышла на балкон, я ни о чем не помышляла и даже не наблюдала, просто вышла — я не хотела знать, что происходит, это меня не интересовало, и я даже не наблюдала… Было так, словно со времени другого переживания [первого выхода на балкон, год тому назад] прошли века! Это было СОВСЕМ ДРУГИМ! И таким спонтанным, таким естественным и таким грандиозным!… Земля была крошечной. И тем не менее все было полностью здесь: я не была «где-то там», само ТЕЛО это чувствовало. И в то же время (я была на два этажа выше людей), всякий раз, глядя вниз, я узнавала множество и множество людей, как если бы они попадались мне на глаза в течение многих лет — это видение было таким ясным, гораздо более ясным (прежнее видение было всегда немного мутным, поскольку я наблюдала не собственно физическое: я видела движение сил), а вчера это было так, будто… будто я поднялась над возможностью неясности! Видение было гораздо менее физическим и ГОРАЗДО БОЛЕЕ точным.[31]

Раньше было впечатление Силы, Сознания, Могущества, исходящих из одной точки и затем распространяющихся. Теперь же была ГРАНДИОЗНОСТЬ Могущества, Света, Сознания, восприятия, концентрирующихся в совсем маленькой точке: в толпе собравшихся людей.

Разница была столь колоссальной, какой я не могла даже ожидать — не думала об этом и не ожидала этого. Я оставалась на балконе, пока это состояние длилось, затем, в какой-то момент, мне было сказано: «Достаточно, люди устали». (Это не мои слова.) «Достаточно, они не могут воспринять или выдержать большее». Поэтому я ушла. Это то, что заставило меня уйти с балкона. Все длилось пять минут. Через пять минут они были готовы лопнуть.

Я думаю, тело стало другой личностью, оно уже не то, что прежде. Это больше не то, что было. И все же память о его земном существовании не исчезла, тело то же самое; и, однако, это другая личность. Я говорю все это только в связи с материальным сознанием [Мать касается своего тела]; то, что происходит там [жест ввысь] было сделано давно и очень легко объясняется, нет, это другое — и происходит здесь. Изменение произошло ЗДЕСЬ.

Это любопытно.

Вот так, мой мальчик.

 

 

*

*  *

 

(Немного позже Мать заводит разговор о своих секретарях, которые не делают того, о чем Она им говорит, и отнимают слишком много времени)

 

Они совершенно не считаются с тем, что я им говорю.

 

Как?!

 

О, да, это так. Я говорю им: «Надо закончить к такому-то времени». «Да, да», — отвечают они и не шевелятся. Я не собираюсь их… И мне трудно двигаться, ноги под столом, и я зажата… Остается разве что поднимать шум.

Иногда я так и  делаю, говорю: «Все, достаточно! До свидания» и толкаю свое кресло. Я поднимаюсь и толкаю свое кресло. Но это, это… только когда уж иначе совсем никак.[32] В сущности, я редко бываю злой! [смеется]

Хотя бывает: этим утром я была такой. Одна пара поместила здесь свою маленькую дочь; в то время ей было четыре-пять лет, и, оставив ее здесь, они больше не заботились о ней. Она была под попечительством М — М стала для нее настоящей матерью, она занималась ее одеждой, присматривала за всем, а родители вообще ничего не делали (кажется, они регулярно посылали ей по сотне рупий, и это все, и думать забыли о своей дочери). И у этой крошки дом был здесь. А тут ее родители приехали на Даршан и обнаружили, что их девочка не достаточно тепла по отношению к ним, не достаточно их любит, что ей очень нравится быть здесь — отсюда вывод: они ее забирают. Это показалось мне таким… постыдным! Стыдно, такой глупый эгоизм.

Я пыталась как-то вмешаться. Они взяли малышку к себе — она плачет день и ночь, не переставая. Ничего не ест, плачет все время. И твердит: «Я хочу вернуться, я хочу вернуться… я хочу остаться здесь, я не хочу уезжать.» — «А, вот ты как! Что же, мы тебя отсюда забираем.»

Что за жестокость! Это одна из самых отвратительных вещей, которые только можно себе вообразить.

Вчера я предприняла еще одну попытку (думаю, они уезжают сегодня), передала им кое-что на словах, и мне ответили: «Отец считает, что дочь забыла его и больше не любит, поэтому он не хочет оставлять ее здесь и забирает с собой.» Я ответила: «Неужели он думает, что если будет так  грубо обращаться с ней, то заставит полюбить себя?» — Дурак, он ничего не хочет понять, до него не достучишься.

Сама я этого господина не видела.

Но это еще не все. Эти люди привезли с собой  мальчика четырех лет. Сегодня был его день рождения. Они передали мне  деньги для этого ребенка и попросили открытку с благославлением. Я отказалась дать открытку и швырнула им деньги — прямо так. И сказала: «Передайте этим людям, что они эгоистичны и глупы, и я ничего от них не хочу». И стукнула по столу… О, о!… Все были ошарашены. [Мать смеется] При этом присутствовали доктор, Нолини, Чампаклал, Амрита… Внутри меня разбирал смех! О, они подумали, что я страшно рассердилась: «Эти люди увидят, что произойдет с ними!…» И, знаешь, мне знакомы эти вибрации — они ужасающие, мой мальчик. Не человеческие. Когда это приходит, это ужасно, у окружающих мороз по коже. А я смотрю на это как на спектакль!

Несколько раз это был Шри Ауробиндо. Но на этот раз это было совершенно безличностно. Какая-то сила не ХОЧЕТ БОЛЬШЕ терпеть в мире такую эгоистическую глупость — растоптать все тонкие чувства этого ребенка, потому что она слепо не привязана к семье! (а они даже не справлялись о ней все это время, ее для них не было).

Если вы хотите, чтобы дети вас любили, нужно, по крайней мере, любить их хотя бы чуть-чуть, заботиться о них хоть немного, не правда ли? Это же элементарно, не надо быть мудрецом, чтобы понять это — а они не понимают: «Дочь ОБЯЗАНА любить своих родителей!!» И если вы не выполняете своих обязанностей, вас надо посадить в тюрьму.

Ладно.

Но эта пара еще поплатится за это.

Эта малышка боролась так, как если бы она тонула. Она прибегала ко всем: она искала убежища в школе, у Павитры, умоляла в слезах Gвмешаться. М была в полном отчаянии. Все пытались за нее заступиться, а ее родители скандалили со всеми — их «права»! Размахивая своими правами, они хватают девочку и вдалбливают ей: «Ты нас полюбишь или увидишь, что с тобой будет.»

И они думают, что у них что-то получится.

К сожалению, всегда страдают лучшие. Некоторых вот так забирали, после чего они так серьезно заболевали, что доктора рекомендовали вернуть их сюда, как только им становилось немного лучше. Была, по меньшей мере, дюжина таких случаев. Это те, кто живут внутренней жизнью, чувствуют, что их дом — здесь.

Что же…

 

*

*  *

 

(На прощание Мать возвращается к своему переживанию на балконе)

 

На балконе было довольно интересно. Потому что я внезапно заметила изменение, которое не осознавала. Это как восхождение стрелой, которое я совершенно не осознавала. Я сознавала только то, что в каждый, КАЖДЫЙ момент, стоило мне только перестать говорить, слушать или работать, в каждый момент, это… как большие блаженные крылья, широкие как мир, медленно взмахивающие, вот так.

Ощущение грандиозных крыльев — не двух крыльев: они везде и распростерлись повсюду.

И это постоянно, день и ночь. Но войти в это состояние можно только, когда я спокойна.

Но это меня не покидает.

Крылья Господа.[33]

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Март 1963

 

6 марта 1963

 

(В давней Беседе от 4 декабря 1957 Мать задавалась вопросом: «Будет ли  переход от нашего нынешнего состояния, к тому, чем наш внутренний дух стремится стать, постепенным или же произойдет разрыв, то есть, мы должны будем сбросить эту нынешнюю человеческую оболочку, в ожидании появления новой формы — появления, чей образ действия мы не можем предвидеть и которое никак не будет связано с тем, чем мы являемся сейчас? Можем ли мы ожидать, что это тело, в котором мы сейчас явлены на земле, сможет постепенно трансформироваться во что-то другое, стать выражением высшей жизни, или же придется полностью оставить эту форму, ради другой, которой еще не существует на Земле?» Мать добавляет:)

 

Почему бы не обе?

Обе формы могут существовать одновременно; одно не исключает другое.

 

Да, но будет ли одна трансформироваться в другую?

 

Старая форма будет трансформироваться и станет как бы заготовкой для новой. И когда эта заготовка будет готова, появится новая форма. Потому что обе формы имеют свою красоту и свой смысл существования, следовательно, будут одновременно обе.

Это разум всегда пытается делать однозначный выбор или приходить к одному решению — так не пойдет. Даже вся совокупность того, что мы можем себе вообразить, гораздо меньше того, что будет. Истина в том, что каждый, в ком живет сильное стремление и внутренняя уверенность, будет призван реализовать это.

Повсюду, в любой области, все и всегда будет возможно. И все, что возможно, все БУДЕТ в надлежащий момент — этот момент может быть более или менее длительным, но все в такой момент может быть.

Как были найдены, пусть и не сохранившиеся до наших дней, разнообразные возможности перехода от животного к человеку, точно также появится множество различных возможностей, и каждая возможность будет пытаться реализоваться на свой манер. И все это вместе поможет подготовить будущую реализацию.

Можно было бы задаться вопросом: исчезнет ли с лица земли человеческий вид, как до него исчезли многие виды? Некоторые виды исчезли с земли (но не виды, которые появились незадолго до человеческого вида, насколько я знаю (?) и точно не виды, несущие в себе семя прогресса, возможность прогресса). Такое впечатление, что эволюция будет следовать линии, все более и более приближающейся к высшему виду и, не исключено, исчезнет все то, что слишком близко к низшим видам, как случалось и в прошлом. Мы всегда забываем, что не только возможно все — все, даже самые противоречивые вещи — но и каждой возможности дается хотя бы один момент существования.

 

*

*  *

 

(Затем Мать берется за подготовку «Афоризмов» к следующему «Бюллетеню»:)

 

84. Супраментальное — это естественное, которого мы еще не достигли и которое нам неизвестно, то, к чему мы не знаем как подступиться. Общая жажда чудес означает, что человеческое восхождение еще не завершено.

 

85. Рационально и благоразумно сомневаться в сверхъестественном; но верить в него — тоже   своего рода мудрость.

 

86.  Великие святые совершали чудеса; более великие святые смеялись над этими чудесами; а самые великие из великих и смеялись и совершали их.

 

87.  Открой глаза и посмотри, чем на самом деле является этот мир и что такое Бог; освободись от тщетных и утешительных представлений.[34]

 

Есть вопросы?

 

Да, есть два рода вопросов…

 

Тут речь идет о двух очень разных вещах.

 

Сначала можно спросить: что такое чудо? Ведь Шри Ауробиндо часто говорил, что «чудес нет» и, в то же время, например, в «Савитри», он сказал: «Все есть чудо и чудом может измениться»?[35]

 

Смотря как на это посмотреть: с той или этой стороны.

Они называют чудом то, что не могут ясно объяснить, для чего у них нет разумного объяснения. С этой точки зрения бесчисленное количество происходящих вещей можно назвать «чудесами», потому что вы не можете объяснить ни «как», ни «почему».

 

Что же тогда будет  подлинным чудом?

 

Я не вижу, что может быть подлинным чудом, ведь что такое чудо, в конечном счете?

Настоящее чудо… Это чудо лишь для разума, потому что он, следуя своей логике, решает, что при таких-то и таких-то условиях то-то может или не может произойти. Но все это — только ограниченность разума. Потому что, с точки зрения Господа, как вообще может быть чудо? Ведь все — есть Он сам, объективирующий Самого Себя.

Здесь мы подходим к великой проблеме, проблеме нашего пути, этого вечного Пути, Шри Ауробиндо говорит об этом в «Савитри». Естественно, можно представить, что первым объективировалось то, что имело склонность к объективации. Первое, что напрашивается и кажется логически связанным с принципом эволюции, это то, что объективация идет постепенно, что она все время не полна… [молчание]. Об этом непросто говорить, потому что нам никак не избавиться от  привычного представления, что началом может служить  только какое-то ограниченное количество и это ограниченное количество затем бесконечно разворачивается. У нас всегда есть представление (по меньшей мере, мы так говорим) о «моменте» [смеясь], когда Господь решил объективироваться. Дальше рассуждать легко: Он постепенно, последовательно объективируется и, как результат, получается поступательная эволюция. Но это только способ выражаться. Ибо нет ни начала, ни конца, и все же есть постепенность. Ощущение последовательного движения, ощущение эволюции, ощущение прогресса существует  только вПроявлении. И только говоря о земле, можно объяснить что-либо разумно и убедительно, потому что земля имеет начало — не душа ее, а ее материальная реальность.

Вероятно, материальная вселенная тоже имела начало.

 

(Молчание)

 

Если рассуждать таким образом, то чудом для одной вселенной будет внезапное вторжение в нее чего-то из другой вселенной. А для земли (которая хочет все перевести на понятный ей язык)чудом является внезапное проникновение чего-то, не принадлежавшего ранее ей — и это вхождение нового принципа, не принадлежавшего физическому миру земли, вызывает радикальное изменение.

Но, опять же, известно, что в самом ядре каждого элемента есть в принципе ВСЕ; тогда даже такое чудо невозможно.

Можно сказать, что ощущение чуда принадлежит только конечному миру, конечному сознанию, конечному представлению. Это внезапное, неожиданное вхождение — вторжение, вмешательство, проникновение — чего-то, чего не было в физическом мире. И, конечно, любое проявление воли или сознания, из более вечной и бесконечной чем земля области, обязательно будет восприниматься чудом для земли. Но если выйти из ограниченного мира и ограниченного понимания мира, тогда чуда не будет. Господь может играть чудесами, это его забавляет, но в этом нет чуда — Он играет во всевозможные игры.

Можно начать понимать Его только тогда, когда ты сам ПОЧУВСТВУЕШЬ, что Он играет во всевозможные игры — «всевозможные» не в человеческом, а в Его представлении!

В нем нет места чуду, есть разве что видимость чуда.

 

(Молчание)

 

Если бы, не дожидаясь медленной эволюции, здесь внезапно появилось явление Супраментального мира… тогда человек, как разумное существо, каким бы совершенным ни был его мозг, его мышление, назвал бы это чудом, потому что тут он сталкивается с тем, что не будучи представлено в его сознании, вмешивается в его сознательную жизнь. В самом деле, если посмотреть на эту жажду чуда, которая очень сильна (она гораздо сильнее у детей или в сердцах, оставшихся детскими, чем у тех, кто живет разумом), является на самом деле верой в осуществление стремления к Чудесному, к тому, что превосходит все, чего только можно ожидать от обычной жизни.

В действительности, в воспитании следовало бы поощрять одновременно две тенденции: жажду Чудесного, того, что кажется неосуществимым, что наполняет вас ощущением божественности, и, в то же время,  точное, честное, искреннее наблюдение за происходящим в мире, без участия воображения, постоянный контроль, самое практическое изучение малейших деталей. Нужно, чтобы одно сопутствовало другому. Как правило, люди убивают в себе одно, думая, что это необходимо для роста другого — это совершенно ошибочно. Они вполне могут существовать одновременно, и в какой-то момент, по мере роста знания, вы начинаете понимать, что это два аспекта одного и того же, что есть ясное видение, высшее понимание. И тогда вместо ограниченного видения и понимания, мы имеем понимание совершенно ясное, верное, точное — оно огромно и включает в себя все области, еще не данные в конкретном Проявлении.

С воспитательной точки зрения это очень важно.

Видеть мир таким, каким он является, точно, резко, самым конкретным и земным образом, и одновременно видеть его таким, каким он может быть,  в самом свободном, в самом высоком видении, наполненном самой сильной надеждой, стремлением и чудесной уверенностью — вот две стороны понимания. Все, что мы только можем себе вообразить, самое великолепное, самое чудесное, самое могущественное, самое выразительное, самое полное — ничто по сравнению с тем, что может быть, и, при этом, точность самого скрупулезного нашего знания мельчайших деталей никогда не будет достаточной. Одно должно сопутствовать другому. Когда знаешь это [жест вниз] и знаешь То [жест вверх], можно соединить и то, и другое вместе.

И это самое лучшее применение желанию чудес. Потребность в чуде — это жест неведения: «О, я хотел бы, чтобы было так!». Это жест неведения и бессилия. А вам еще говорят: «Вы живете в своих мечтах» — так говорят те, кому знакома  лишь одна низшая сторона вещей (причем очень несовершенно) и которые  никак не соприкасаются с другой.

Надо превратить это желание чуда в постоянное стремление к чему-то — что уже есть, что уже существует — и проявится С ПОМОЩЬЮ всех этих стремлений: эти стремления необходимы или же, если присмотреться, они являются сопровождением — приятным сопровождением — вечного развития.

В сущности, люди со самой строгой логикой скажут вам: «Зачем молиться? Зачем стремиться, зачем просить? Господь делает то, что Ему угодно, и будет делать то, что Ему угодно.» Тут нет сомнений и говоритьне о чем, но этот порыв: «Господь, прояви Себя!» придает большую интенсивность вибрации Его Проявления.

Иначе Он никогда не сотворил бы мир таким, каким он является — есть особое могущество, особая радость, особая вибрация в этой интенсивности стремления мира снова стать тем, чем он является на самом деле.

Вот для чего — частично «для чего» — существует эволюция.

Неизменно совершенной вселенной, постоянно проявляющей вечное совершенство, не хватило бы радости движения вперед. Я очень сильно ощущаю это. Очень сильно. Из-за того, что мы не видим дальше кончика собственного носа,  даже на секунду не охватываем Бесконечность, и эта секунда не содержит всего, что мы хотим чувствовать и знать, мы жалуемся: «О, нет! Этот мир плох.» Но если мы выходим из нашей секунды и входим в Целое, мы сразу же остро ощущаем все, что внесло в Проявление это стремление к  прогрессу.

А еще… способность к восприятию ограничена. Наступает момент, когда даже созидательная Сила этой вселенной вдруг ощущается совсем маленькой, если Она не сливается, не объединяется с созидательной Силой всех других вселенных.

В тождестве также есть восхождение или постоянное продвижение.

 

(Мать внезапно оборачивается к ученику)

 

Ты же не собираешься поместить все это!?

 

Но… Но что если!

 

[Смеясь] Нет, ты вырежешь окончание .

 

Сейчас уже нет времени, а то я  задал бы тебе еще один вопрос.

 

Задавай. Что за вопрос?

 

Почему ни Шри Ауробиндо, ни ты не использовали чудеса в качестве средства преодоления сопротивления внешнего сознания людей? К чему эта само-устраненность по отношению ко внешнему, невмешательство, если можно так сказать, или сдержанность?

 

Что касается Шри Ауробиндо, я знаю лишь то, что он неоднократно говорил мне: люди называют «чудесами» только вмешательства в материальный или витальный мир. И все эти вмешательства всегда смешаны с невежественными и самоуправными движениями.

 И Шри Ауробиндо совершил бессчетное число чудес в области Разума; но, естественно, чтобы увидеть их, нужно обладать очень честным, очень искренним, очень прямым видением — я их видела. Другие тоже их видели. Но он отказывался (я это знаю), он отказывался делать какое-либо материальное и витальное чудо из-за этой смеси.

Мой опыт тоже такой: в сегодняшнем состоянии мира непосредственное чудо (материальное или витальное) обязательно включает в себя элементы лжи, которых нельзя допустить — так что это обязательно ложные чудеса. А этого мы не можем принять. Во всяком случае, я всегда отказывалась делать такие чудеса. Я видела то, что люди называют «чудесами», видела такие «чудеса» с мадам Теон, например, но это дает право на существование таким вещам, которые для меня не допустимы.

Не знаю, в этом ли причина, или, может быть, причина просто в том, что мы не должны делать такие «чудеса». Вот и все.

Я много чего могу сказать по этому поводу, но… Во всяком случае, возможно, тебе я когда-нибудь расскажу об этом, но только не для «Бюллетеня» — такие вещи не следует публиковать.

То, что люди сейчас называют «чудесами», почти всегда делается витальными существами, или людьми с ними связанными, а это ложь — это допускает реальность определенных вещей, предполагает истинность определенных вещей, которые не истинны. И на такой базе «чудеса» и творятся. Вот почему это не приемлемо.

Возможно, когда-нибудь я еще расскажу тебе об этом, но только тебе лично, для «Агенды», и это не подойдет для «Бюллетеня». Вот так.[36]

 

 

9 марта 1963

 

Я хотел бы задать тебе один вопрос… Я не совсем понял, что ты подразумеваешь под «чудесами в Ментале»? Что это за чудеса? Ты сказала: «Шри Ауробиндо совершал чудеса в Ментале».

 

Это было, когда он вводил супраментальную Силу в ментальное сознание. Он вводил в ментальное сознание (ментальное сознание, управляющее всеми материальными движениями)[37] некую формацию, могущество или супраментальную силу, которая сразу же меняла его организацию. Незамедлительно наступали последствия… казавшиеся нелогичными, потому что это не следует никакой ментальной логике.

Он сам говорил мне: это происходило, когда он обладал или мог по своему усмотрению пользоваться  супраментальной Силой, супраментальным Могуществом, тогда он направлял эту Силу в определенное место с определенной целью. Результат был неизбежным и неотвратимым: эффект был абсолютным.

Можно назвать это чудом.

 

Супраментальная сила, которую он накладывал на чей-либо разум, обладала…

 

Например, представь, что кто-то болеет, у него что-то болит; когда Шри Ауробиндо обладал этим супраментальным Могуществом (он говорил, что в определенное время это Могущество было полностью под его контролем, то есть, он мог делать с ним, что хотел, он мог направлять его туда, куда хотел), он мог приложить эту Волю, скажем, к некоему расстройству, физическому или витальному (или ментальному, конечно же), он мог приложить туда эту Силу всевышней гармонии, всевышнего супраментального порядка, и это сразу же срабатывало. И устанавливался порядок — это создает порядок, гармонию, превосходящую природную гармонию. То есть, если дело касалось, к примеру, лечения, то это лечение было более совершенным и более полным, чем лечение обычными физическими и ментальными средствами.

Есть масса разных примеров. Но люди так слепы и так погружены в свое обычное сознание, что они всегда находят «объяснения». Они умеют всему найти объяснения. И только те, у кого есть вера, стремление и нечто очень чистое в себе, только те, кто действительно хотят понять, только они способны заметить это.

Иными словами, есть разница между чудом, происходящем через разум и в разуме, и чудом, происходящем прямо в физическом и витальном. Например, люди, совершающие такие чудеса, как левитация, телекинез, устраивающие свечения… [Мать на некоторое время замолкает, затем оставляет эту тему]. Эта область не очень-то живая для меня, она меня не сильно интересует.[38]

Но что касается лечения, это было так. Когда была Сила, он говорил, что все шло даже без усилия, ему оставалось только направлять ее эту Силу порядка, супраментальной гармонии, и затем она действовала мгновенно.»[39]

Трудно объяснить разницу.

 

(Молчание)

 

Послушай (не надо публиковать или рассказывать это), не знаю, рассказывала ли я уже тебе это. Мне было девять-десять лет, и я бегала с друзьями в лесу Фонтенбло (где-то я рассказывала эту историю). Этот лес довольно густой, так что видно не очень-то далеко вперед. Мы бегали и, увлекшись бегом, я не заметила, как оказалась на краю обрыва, нависшего над дорогой. В том месте высота была больше трех метров (выше этажа), а дорога вымощена камнем, причем вымощена совсем недавно. Я бежала впереди, остальные — за мной. И я набрала такую скорость, что не могла остановиться — пуф! и я внезапно оказалась в воздухе. Напоминаю, мне было десять лет, самое большее — одиннадцать, у меня не было ни малейшего представления о чудесном или чудодейственном — я просто зависла в воздухе. И почувствовала, как меня что-то поддерживает и буквально ОПУСКАЕТ на землю, на камни. Я поднялась (это казалось мне совершенно естественным, ты понимаешь!): ни одной ссадины, ни одной царапины, ничего, совершенно ничего. Я падала очень, очень медленно. Все ребята бросились ко мне, а я сказала: «Ничего, все в порядке!». И все. Но я помню это ощущение: что-то меня переносило [жест мягкого падения, так лист плавно опускается, слегка зависая]: вот так медленно я падала. И материальное доказательство было налицо, это не было иллюзией, поскольку я была цела и невредима — ведь дорога была выложена камнем (ты знаешь эти кремневые камни во Франции?), а я не получила ни ушиба, ни ссадины, ничего.

В этом возрасте душа была очень жива, и со всей своей силой она сопротивлялась вторжению материальной логики[40] мира — и мне это показалось совершенно естественным. Я просто сказала себе: «Нет, со мной не может случиться ничего плохого.»

Но так лететь!… Я очень хорошо помню то ОЩУЩЕНИЕ: нечто, что сделало вот так [тот же жест падающего листа] и просто поставило меня на дорогу. Работая с Теоном, я вспомнила об этом и увидела, что это было существо: то, что европейцы называют ангелами (как они говорят?)… ангелами-хранителями, да. Это было существо. Теон рассказывал мне о некоторых мирах (высших, разумных мирах — уже не помню, он как-то называл все планы), и в тех мирах есть существа с крыльям — они сами берут себе крылья, потому что им так нравится (!), и мадам Теон всегда видела рядом со мной два таких существа. Однако она познакомилась со мной более чем десять лет спустя после того случая в лесу. Кажется, эти ангелы всегда были со мной. Тогда я посмотрела и действительно их увидела. Один из них даже попробовал рисовать: он хотел водить моей рукой. Я дала ему свою руку, но когда я увидела рисунок (он сделал один), я ему сказала: «Без тебя я рисую лучше!». На этом все и кончилось.

 

А что было изображено на рисунке?

 

Это были забавные рисунки. На одном было море со скалой и маленькой фигуркой человека (этот рисунок был самым удачным). Высокий утес, маленькая фигурка и море. Но это было средненько!

Он водил моей рукой, а я смотрела по сторонам — я не смотрела на рисунок, чтобы быть уверенной, что не было никакого подсознательного вмешательства. И я очень хорошо чувствовала, как его рука двигала моей; затем, спустя какое-то время, сказала себе: «Посмотрим, что получается». Я посмотрела — «О, это средненько!»

Это было в Тлемсене.

Меня никогда не интересовали такие диковинки. Мне это казалось совершенно естественным. Но именно это люди называют чудом.

Был и другой подобный случай (менее поразительный): это случилось в комнате, такой же длинной, как и эта, но немного пошире[41], в гостиной в доме моих родителей. Ко мне пришли мои маленькие друзья, и мы играли. Я сказала им: «Сейчас я вам кое-что покажу: я покажу, как надо танцевать.» Я отошла в один угол комнаты, чтобы получилось самое большое расстояние до противоположного угла, и сказала: «Я только один раз коснусь пола в середине.» И я это сделала! [Мать смеется] Я оттолкнулась (даже не было ощущения прыжка: я словно танцевала, словно встала на  пуанты), затем коснулась пола кончиками пальцев, отскочила и оказалась в противоположном углу — никто не может сделать так, даже чемпионы. Длина прыжка превзошла все рекорды; потому что потом, уже здесь, когда мы начали делать физические упражнения в Ашраме, я поинтересовалась, каков рекорд по прыжкам в длину — мой прыжок был длиннее! Причем они берут разбег, не так ли, они разбегаются и прыгают. А я прыгнула без разбега: я стояла в одном углу и хоп! (я просто тихонько себе сказала «хоп!»), и фррр! я приземлилась на кончики пальцев, оттолкнулась и оказалась в противоположном углу — совершенно очевидно, что меня перенесли.

Все это происходило до того, как мне исполнилось тринадцать-четырнадцать лет (в возрасте между восемью и тринадцатью-четырнадцатью). Происходило множество таких вещей, но они казались мне совершенно естественными — у меня никогда не было ощущения, что я делаю что-то чудесное. Все совершенно естественно.

Также помню еще, как прошлась по металлическим дужкам (не знаю, есть ли они сейчас), огораживающим лужайки в Булонском лесу! Это был вызов, который я бросила своему брату (он был старше меня на шестнадцать месяцев — есть от его задирать нос!). Я сказала ему: «Сможешь пройти по этим штукам?» Он ответил: «Отстань, меня это не интересует.» Тогда я сказала «смотри!» и пошла по ним, да с такой легкостью! Словно занималась этим всю жизнь. Это было то же самое явление: я не чувствовала своего веса.

У меня было ощущение, что меня переносят: что-то поддерживает и переносит. И сейчас, если сравнить эти движения или ощущение… это то же самое, как широкое движение крыльев — та же самая вибрация.

После тринадцати ― четырнадцати лет такое стало удаваться заметно труднее. Но раньше это было очень легко и забавно.

 

(Молчание)

 

Было то же самое, когда я сотворила то Надментальное формирование (мы были на пути к чудесам!). Однажды Шри Ауробиндо сказал мне, что я притянула к Амрите[42] силу созидательного Брахмы (это созидательное Слово, исполняющееся автоматически); и я не знаю, как это произошло… что-то, не помню что, показало мне, что это очень хорошо работает. Меня осенила  идея: «Смотри-ка! А если применить эту мощь к москитам, то москитов больше не будет! Что если попробовать?» (В то время москиты сильно докучали нам.) Прежде чем сделать это (медитация закончилась, это можно было бы попробовать сделать в следующий раз), я спросила Шри Ауробиндо: «Что же, а не попытаться ли использовать эту отзывчивую силу; сказав ”пусть исчезнут москиты”, мы смогли бы избавиться от них, по крайней мере, в некотором поле действия или на некотором поле влияния?» Тогда он повернулся и взглянул на меня [с улыбкой], помолчал,  и сказал: «Ты находишься в Надментальном плане. Это не та Истина, которую мы хотим проявить…» Я рассказывала тебе об этом. Это Он сказал по данному случаю.

Подобные вещи можно было бы делать.

Он сказал мне [Мать принимает иронический тон]: «О, ты можешь творить чудеса! Люди будут изумлены.»

 

(Молчание)

 

Но мне больше нравится другое чудо… Это было в Тлемсене, когда я играла на фортепьяно; я не помню, что именно я играла (что-то из Бетховена или Моцарта). У Теона было фортепьяно (на нем играл его английский секретарь), и это фортепьяно стояло в гостиной, находившейся почти на одном уровне с горами. То есть, чтобы добраться до гостиной, надо было пройти два лестничных марша внутри дома, а в самой гостиной были громадные двери-окна, открывавшиеся на панораму гор. Обычно я играла во второй половине дня, и эти двери-окна были широко распахнуты. И вот, однажды, закончив играть, я повернулась, чтобы подняться, и увидела громадную бородавчатую жабу — огромнейшую жабу, которая делала «пуф, пуф, пуф» (ты знаешь, как они раздуваются и сдуваются), она раздувалась и сдувалась, раздувалась и сдувалась… будто была на седьмом небе! Я никогда не слышала ничего столь чудесного! Она была совсем одна, такая громадная, вся круглая, вся черная, вся бородавчатая, между открытыми створками — обе створки были широко распахнуты к солнцу и свету. Жаба сидела посередине. Некоторое время она еще продолжала раздуваться-сдуваться, затем, увидев, что музыка кончилась, она повернулась, скок-скок-скок… и исчезла.

Это восхищение жабы наполнило меня радостью! Это было очаровательно.

(Молчание)

 

Еще как-то, когда мне было лет одиннадцать-двенадцать, моя мама снимала маленький домик на краю леса: нам не надо было проходить через город. Обычно я выходила и усаживалась совсем одна где-нибудь в лесу — садилась и погружалась в грезы. И вот однажды ко мне пришли белочки, прилетело несколько птиц и пожаловали лани [Мать широко открывает глаза], и они смотрели на меня… Это было очень мило! Когда я открыла глаза и увидела их, я нашла это очаровательным — и они тут же скрылись.

Я вспомнила обо всем этом ПОТОМ, после встречи с Теоном — гораздо позже, мне уже было больше двадцати, то есть, более, чем десять лет спустя. Я встретила Теона, и он объяснил мне все эти вещи, я поняла. Когда я вспомнила, что со мной происходило, то сказала: «Смотри-ка!…» Потому что мадам Теон сказала мне (я рассказала ей все истории из своего детства), она мне сказала: «Да, конечно, я знаю: ты являешься ТЕМ, отпечаток ТОГО наложен на тебя». Поразмыслив над тем, что она сказала, я увидела: да, это так. Все эти переживания были ясным указанием на то, что наверняка в невидимом мире были люди, которые присматривали за мной! [Мать смеется]

Интересно, что в этом не было ничего ментального: я не знала о существовании таких вещей, не знала, что это была медитация — я медитировала, не имея ни малейшего представления о том, что это было, я не знала ничего, совершенно ничего, моя мать наложила на это полное табу: не касаться этих вопросов, а то они сведут тебя с ума!

Потом я это вспомнила.

 

*

*  *

 

(К концу беседы Мать спрашивает, какой будет следующий Афоризм для «Бюллетеня», и есть ли у ученика вопросы)

 

Я хотел бы задать один вопрос, касающийся смерти.

 

О-о-о-х!…

Все, что я считала своим знанием по этому вопросу, кажется мне теперь совершенно поверхностным, и при этом я как бы… прикоснулась к чему-то, что производит впечатление грандиозного открытия… Но это только проблеск, я не овладела этим. Я не могу об этом говорить. Так что лучше бы подождать, прежде чем касаться этого вопроса.

Этот афоризм касается смерти?

 

Да, он касается дуальностей: жизни и смерти, знаний и заблуждений, любви и жестокости… Можно, конечно, не ставить вопрос о смерти, просто он пришел мне в голову.

 

Говорю же тебе, так мы исказим эту тему; возможно, через несколько месяцев (или лет, я не знаю) это прояснится; тогда, возможно, я скажу что-то стоящее.

Знаешь, был момент, когда я была [Мать делает жест колебания между двумя мирами][43] вот так, я соприкоснулась с тем, что назвала «смерть смерти». Это была нереальность смерти. С СОВЕРШЕННО материальной точки зрения. Это был вопрос клеток и сознания клеток. Я словно оказалась на грани открытия: «Вот оно! Сейчас я это ухвачу, вот оно, вот оно!…» А затем все исчезло. Осталось только впечатление.

Несколько секунд переживания дали мне ощущение, что самая главная проблема решена. И затем…

Когда это в действительности произойдет, вот тогда будет интересно.[44]

 

*

*  *

 

(Прежде, чем уйти)

 

Нужен ли еще какой-нибудь Афоризм [для Бюллетеня]? У нас уже три.

 

Я добавлю часть того, что ты говорила в самом начале, по поводу чудес в ментале…

 

Тех, что делал Шри Ауробиндо?

 

Да, я спросил тебя, что это за чудеса  в области ментала. Ты ответила, что он вводил Супраментал в Разум… Это интересно.

 

Ты думаешь, об этом следует сказать людям? Они…

 

Дело в том, что лично я не очень-то понимал, что это значит, и почему вы не делали чудес. Но я не собираюсь помещать туда все, что ты сказала сегодня.

 

О, нет, нет, нет! Не надо… Это только для нашего развлечения. А как продвигается твоя книга?

 

Потихоньку.

 

Скоро я начну готовиться к 29 февраля следующего года[45], и твоя книга составит часть этой подготовки… Сейчас я в поисках того, что бы раздавать — что подойдет. Я еще не знаю, что подойдет. Но все люди, во всех уголках мира ждут 29 февраля (они хотят приехать отовсюду), так что нужно, по крайней мере, что-то для них подготовить.

Единственное, что пока мне видится, это что мое внутреннее состояние позволит мне просидеть два-три часа, пока люди будут проходить передо мной (конечно, сама я ничего не буду раздавать, это невозможно). Важно находиться в таком состоянии созерцания, что это не будет мешать: люди будут проходить мимо меня, не затрагивая мое состояние.

Это пришло ко мне в форме видения: я сидела в высоком кресле там внизу (в зале медитаций, куда я ходила в 1960), а люди шли мимо меня. Но тогда людям надо что-то раздавать, и я больше склоняюсь к чему-то печатному, чем к материальным предметам. Материальные предметы… прежде всего, я очень бедна. Надо что-то напечатанное.

Это смутно — смутно: нет — это неполно. Детали точные, то, что я вижу, точное, но там нет всего. Это только точки здесь и там — это неполно.

Я знаю только то, что хотела бы, чтобы твоя книга была напечатана к тому времени, чтобы она вышла к концу февраля, лучше бы к 21. Но людям в типографии требуется много времени, чтобы прилично что-то сделать. Поэтому я тебя и спрашиваю.

 

Надеюсь, что книга будет закончена к началу следующего месяца.

 

Хорошо. До свидания, мой мальчик.

 

 

13 марта 1963

 

(Мать открывает «Савитри». Она хочет перевести «Спор Любви и Смерти» [“The Debate of Love and Death”]. Книга «случайно» открылась на последних станицах, описывающих поражение Смерти; Мать громко читает:)

 

And [Death] left crumbling the shape that he had worn,

Abandoning hope to make man's soul his prey

And force to be mortal the immortal spirit.

(X.IV.667)

 

Перевод:

 

 И [Смерть] покинула рассыпавшейся форму, которой была облечена,

Оставив надежду сделать человеческую душу своей добычей

И вынудить бессмертный дух быть смертным .

 

 Не важно, где откроешь, не важно, где прочтешь, это чудесно! Сразу же чудесно -  странно, только три строчки…

 

Оставив надежду сделать человеческую душу своей добычей

И вынудить бессмертный дух быть смертным.

 

Чудесно.

Они могли бы меня легко на этом подловить: меня уже давно просят  прочесть им всю «Савитри», целиком — это еще та работа! Но это, это сильнее меня.

Так что, в действительности (только моей тетрадки не хватит!), на самом деле, я хотела бы перевести весь этот диалог [со Смертью], он чудесен.

 

(Мать листает книгу)

 

Когда она говорит… Я не помню точно, но она говорит:

 

My God is love[46]

[Мой Бог – любовь]

 

О, это…

(Мать возвращается к началу Книги X, Песни IV)

 

Вот:

 

The Dream Twilight of the Earthly Real

[Спящие Сумерки Земной Реальности]

 

Посмотри-ка:

 

Or in bodies motionless like statues, fixed

In tranced cessations of their sleepless thought

Sat sleeping souls, and this too was a dream.

(X.IV.642)

(Перевод)

 

Или в телах, неподвижных как статуи,

Скованные трансом, оставив свои бессонные мысли

Медитировали уснувшие души, и это тоже было сном.

 

Это о людях, которые хотят достичь Нирваны… «And this too was a dream»! [И это тоже было сном].

 

(Мать листает дальше)

 

Вот где он начинается [диалог со Смертью]

 

Once more arose the great destroying Voice:

Across the fruitless labour of the worlds

His huge denial's all-defeating might

Pursued the ignorant march of dolorous Time.

(X.IV.643)

(Перевод)

 

Еще раз возник громадный разрушительный Голос:

Через тщетный труд миров

Все-подавляющее могущество его грандиозного отрицания

Преследовало невежественный ход болезненного Времени.

 

Вот с чего надо бы начинать.

Книга X большая: «The Book of the Double Twilight» [Книга Двойных Сумерек]… Конечно, если я начну читать…

 

Ты вернешься к началу!

 

Да, получится вся книга.

 

(Мать возвращается назад)

 

«The Gospel of Death and Vanity of the Ideal»

[Евангелие Смерти и Тщета Идеала]

Это бесценно для ответов на все-все-все вопросы людей.

 

(Мать листает дальше)

 

А! Вот оно: «The Debate of Love and Death» [Спор Любви и Смерти]

 

Это здесь начинается.

 

Это Песнь III.

 

Здесь подчеркнут один абзац.

 

Если подчеркнут, то не мной!… Нет, это то место, где я остановилась, когда читала: я пометила красным то место, где остановилась.

Она говорит… [Смерть говорит Савитри; Мать читает самым ироничным тоном]:

 

Art thou indeed so strong, O heart,

O Soul, so free?...

(X.III.636)

Действительно ли ты так сильно, О, сердце,

И так свободна ты, Душа?

 

Это восхитительно!

Так что надо начать с начала «Книги Двойных Сумерек» [«The Book of the Double Twilight»], Книги X. Посмотрим, как она начинается…

(Мать читает)

 

All still was darkness dread and desolate;

There was no change nor any hope of change.

In this black dream which was a house of Void,

A walk to Nowhere in a land of Nought,

Ever they drifted without aim or goal....

(X.I.599)

Все еще было тьмой, ужасной и пустынной;

Не было ни изменения, ни надежды на изменение.

В этом черном сне, обители Пустоты

Путем в Никуда в стране Небытия,

Они вечно скитались без смысла и без цели…

 

Боже мой, как чудесно! Это восхитительно.

 

(Мать листает страницы)

 

И Книга XII [«The Return to the Earth» – «Возвращение на Землю»]… Я не знаю.

(Мать читает последние строки «Савитри»)

 

Night, splendid with the moon dreaming in heaven

In silver peace, possessed her luminous reign.

She brooded through her stillness on a thought

Deep-guarded by her mystic folds of light,

And in her bosom nursed a greater dawn.

(XII.724)

(Перевод)

 

Ночь, озаренная луной, спящей в небе,

В серебряном покое правила своим светлым царством.

Ее неподвижность несла в себе мысль,

Тайно хранимую в складках ее мистического света,

И вскармливала грудью величайшую зарю.

 

Это уже предвестие Супраментального.

 Но у меня такое впечатление, что он не закончил доработку текста. Когда я прочла это, я почувствовала, что это не окончательно — такое же ощущение, какое было у меня, когда я прочла последнюю главу Yoga of Self-Perfection [Йоги Само-Совершенства].[47] Он оставил ее незавершенной. Он так и сказал. Он сказал: «Нет, я больше не хочу спускаться на этот ментальный уровень.»

Но тут… (ведь я этим не занималась, ты знаешь), вокруг него были Пурани, эта Чинмайи и… (как же его зовут?) Нирод — они просто вились вокруг него. Так что я не занималась «Савитри». Я прочла «Савитри» только два года тому назад, а раньше никогда не читала. И я так довольна! Потому что я прочла ее именно теперь, когда смогла понять — и еще я поняла, что никто из тех людей НИЧЕГО в ней не понял. Два открытия сразу.

 

(Молчание)

Посмотрим: открой наугад страницу, я хочу посмотреть, найдешь ли ты что-то интересное — сконцентрируйся на минуту и открой где попало, а я прочту тебе.

Просто ткни пальцем… Тебе нужна указка? [Мать дает ученику нож для бумаги]

 

(ученик концентрируется

и открывает)

 

О!

 

In the passion of its solitary dream

It lay [the heart of the King] like a closed soundless oratory

Where sleeps a consecrated argent floor

Lit by a single and untrembling ray

And an invisible Presence kneels in prayer…

 

(Перевод)

 

В страсти своего одинокого сна

Оно [сердце Короля] лежало как тихая закрытая молельня

Где дремлет священный серебряный пол

Освещенный единым недрожащим лучом

И незримое Присутствие склоняется в молитве…

 

Очень красиво!

О! Очень хорошо… Я возьму чуть повыше:

 

In the luminous stillness of its mute appeal

It looked up to the heights it could not see;

It yearned from the longing depths it could not leave.

In the centre of its vast and fateful trance

Half way between his free and fallen selves,

Interceding twixt God's day and the mortal night,

Accepting worship as its single law,

Accepting bliss as the sole cause of things,

Refusing the austere joy which none can share,

Refusing the calm that lives for calm alone,

To her it turned for whom it willed to be.

In the passion of its solitary dream

It lay like a closed soundless oratory

Where sleeps a consecrated argent floor

Lit by a single and untrembling ray

And an invisible Presence kneels in prayer.

On some deep breast of liberating peace

All else was satisfied with quietude;

This only knew there was a truth beyond.

All other parts were dumb in centred sleep

Consenting to the slow deliberate Power

Which tolerates the world's error and its grief,

Consenting to the cosmic long delay,

Timelessly waiting through the patient years

Her coming they had asked for earth and men;

This was the fiery point that called her now.

Extinction could not quench that lonely fire;

Its seeing filled the blank of mind and will;

Thought dead, its changeless force abode and grew...

 

(Перевод)

 

В светлой неподвижности немого призыва

Оно смотрело на высоты, которых не могло видеть;

Оно тосковало в жаждущих глубинах, которые не могло покинуть.

В центре своего огромного вещего оцепенения

На полпути между своим свободным я и падшим я,

Ступая между днем Бога и смертной ночью,

Принимая поклонение как свой единственный закон,

Принимая блаженство как единственную причину вещей,

Отвергая суровую радость, которую никто не способен разделить,

Отвергая покой, который существует лишь   ради покоя,

Оно обратилось к ней, ради которой оно хотело быть.

В страсти своего одинокого сна

Оно [сердце Короля] лежало как тихая закрытая молельня

Где дремлет священный серебряный пол

Освещенный единым недрожащим лучом

И незримое Присутствие склоняется в молитве.

На огромной груди освобожденного мира

Все остальное пребывало в удовлетворенном покое;

И только оно [сердце] знало, что за пределами этого есть истина.

Все прочие области хранили молчание в глубоком сне

Соглашаясь с медленной осмотрительной Силой

Которая терпит заблуждения и печали мира,

Соглашаясь на долгое космическое промедление,

Бесконечно ожидая сквозь терпеливые годы

Прихода Той, о ком молили для земли и людей;

Такова была пламенная точка, призывавшая Ее.

Небытие не могло загасить этого одинокого огня;

Его видение заполняло пустоту ума и воли;

Мысль умерла, его неизменная сила держалась и росла…

 

Дальше я не вижу… Но я знаю, о чем это: это когда Король[48] осуществил свою последнюю сдачу вселенской Матери — он перечеркивает себя перед вселенской Матерью, и Она поручает ему миссию, которую он должен выполнить:

 

Its seeing filled the blank of mind and will;

Thought dead, its changeless force abode and grew.

Armed with the intuition of a bliss

To which some moved tranquillity was the key,

It persevered through life's huge emptiness

Amid the blank denials of the world.

It sent its voiceless prayer to the Unknown;

It listened for the footsteps of its hopes

Returning through the void immensities,

It waited for the fiat of the Word

That comes through the still self from the Supreme.

(III.III.332)

(Перевод)

Его видение заполнило пустоту ума и воли;

Мысль умерла, его неизменная сила держалась и росла.

Вооруженное интуицией блаженства,

Ключом к которой служило  подвижное спокойствие,

Оно [Сердце] сохранялось в бесконечной пустоте жизни

Среди пустых отрицаний мира.

Оно посылало свою безмолвную молитву к Неведомому;

Оно прислушивалось к шагам своих надежд

Возвращающихся через пустые грандиозности,

Оно ждало Глагола

Идущего от Всевышнего сквозь неподвижность я.

 

Что же, это прекрасный выбор!

Это точно так.

Пробудившись от этого состояния, он видит вселенскую Мать и получает от нее миссию.

Все это очень хорошо, хороший знак.[49]

«Савитри», это увлекательно!

Я верю, что это его Послание — все остальное было подготовкой, а «Савитри» — его послание. К сожалению, здесь были два дурака, которым вздумалось править его текст — когда он еще был здесь, в своем теле! (особенно А — он ведь поэт). Вот почему Шри Ауробиндо написал все эти «Письма о поэзии». Я никогда не читала их — это меня возмущало. От него хотели, чтобы он объяснил свой «поэтический принцип» — это еще та идейка! Здесь все наоборот: это приходит сверху, и только ПОТОМ появляется объяснение. Как удар кулаком по куче опилок: спускается вдохновение, а потом объясняют, почему все выстроилось именно так — но это меня совсем не интересует![50]

 

(Молчание)

 

Так что ты пришел (видишь, вот и ответ), чтобы проявить (очень хорошо, мне очень нравится такой ответ), проявить the bliss above [высшее блаженство]. Ты понимаешь?… Он [Король] превосходит все прошлые попытки единения со Всевышним, потому что ни одна из них его не удовлетворяет — он устремляется к чему-то большему. И вот все исчезло, и он входит в Небытие и выходит оттуда готовым  объединиться с Ним в новом Блаженстве.Это так, это хорошо!

 

 

16 марта 1963

 

(По поводу беседы от 9 марта: «Несколько секунд переживания, которые дали мне ощущение, что самая главная проблема была решена.» Именно это переживание Мать назвала «смертью смерти»)

 

Эти вещи странные… Они не остаются в активной памяти, то есть, не удается передать переживание через некую мысль; угасло даже активное ощущение переживания, и все же я больше не ощущаю себя прежней личностью — вот что замечательно! Я переживала подобное несколько раз (не помню точно, сколько раз), но в моей жизни такое было несколько раз, и всегда одно и то же: нет больше прежней личности, становишься кем-то другим. Все связи с жизнью, связи с сознанием, связи с движением — все меняется. А в центре всего этого какое-то смутное ощущение. В момент переживания, на секунду, это так ясно, так точно — молниеносно, ошеломительно. Но… вероятно, церебральная и нервная система не в состоянии сохранить это. Но все связи меняются, вы становитесь другой личностью.

Я очень часто наблюдала это явление. Например, ощущение, которое люди имеют в обычной жизни (мало кто из них отдает себе в этом отчет, но оно бывает у каждого, я знаю это), что что-то «нависло» над ними… Судьба, Рок, воля, стечение обстоятельств (не важно, как это назвать), нечто, что давит на вас и хочет проявиться через вас. Но это отягощает вас. Это было мое первое переживание: я вышла наверх (это было очень давно, в начале века). Это было такое переживание: внезапно, на одну секунду, вы оказываетесь над всем этим! Я запомнила это, потому что в то время рассказывала людям то, что знала (возможно, я уже занималась «Космическим Обозрением»; в самом начале, возможно, раньше), я им говорила: «Есть состояние, в котором вы вольны решать, что делать; когда вы говорите ”я хочу”, это значит, что так и будет». И я жила с этим ощущением; вместо того, чтобы говорить себе «я хотела бы сделать так, я хотела бы, чтобы это произошло», с ощущением нависшего Рока, у меня было впечатление, что я нахожусь над всем этим и что я и решаю: БУДЕТ вот так, БУДЕТ вот так.

Это мое впечатление из начала этого века.

У меня было несколько переживаний такого рода — достаточно много. И с момента того переживания (смерти смерти), которое длилось одну секунду, у меня ощущение… то же самое ощущение. Прежде, когда я вмешивалась ради людей, будь то чтобы помешать их смерти или помочь им после смерти — все время я делала сотни и сотни вещей, но я делала их с ощущением того, что Смерть была где то там [жест над Матерью], что это нечто, что надо покорить или преодолеть или последствия чего надо подправить. Но это всегда было вот так, Смерть была… [смеясь] немного выше. А с того момента (смерти смерти) голова поднялась выше — голова, сознание, воля стали выше смерти. Это было вблизи Господа.

У меня довольно давно было переживание, еще когда Шри Ауробиндо был здесь: однажды ночью у меня было переживание контакта со Всевышним Господом, и очень ясно прозвучало:

 

«Смерть наступает только тогда, когда Ты этого хочешь .»

 

Точно уже не помню (я это записала), но идея была такая: Господь позволяет тебе умереть только с твоего согласия — надо дать свое согласие. И вы не сможете умереть прежде, чем Он это решит. Эти две вещи: чтобы умереть, на это должно быть согласно нечто (сокровенная душа, то есть), душа должна сказать «да», тогда вы умрете; и как только душа сказала «да», затем решает Господь. И с момента этого переживания пришла уверенность, что можно умереть только тогда, когда Господь захочет, что это целиком и полностью зависит от Его Воли, что нет случайности, нет «несчастного случая», как это называют люди — нет ничего подобного: это Его Воля. И с этого момента до последнего переживания (смерти смерти) я пребывала в этом убеждении. Но с ощущением… не совсем неизвестного, а несхваченного; было нечто в сознании, что не понимало (пониманием я называю силу делать и переделывать, вот что я называю пониманием; сила исполнять и переделывать — вот что такое настоящее понимание, МОЩЬ), что-то ускользало. Это все еще было загадкой Бесконечного Высшего. А в момент этого переживания (смерти смерти) пришло: «А! Вот оно! Я схватила это! Наконец-то я это поймала.»

Я не удержала это [смеясь], оно ушло! Но моя позиция изменилась. Это стало еще одной вещью, на которую я смотрю сверху; я поднялась над этим, моя позиция выше.

Я много смертей видела здесь, в Ашраме, и что же (один-два человека умерли после момента этого переживания, в частности, сестра пожилого доктора), что же, это воспринималось СОВЕРШЕННО ПО-ДРУГОМУ. Это было нечто, на что я смотрела сверху. И больше не было никакой загадки. Но если попросить меня объяснить… Я не могу — слова, разум, нет. Но ПОЗИЦИЯ сознания изменилась — позиция сознания. Она стала совсем другой.

И всегда происходит таким вот образом.[51] Но может потребоваться несколько лет, чтобы это обернулось сознательной силой. А в ДАННОМ СЛУЧАЕ сознательная сила будет означать силу вызывать смерть или препятствовать смерти, равным образом; вызывать движение необходимых сил — это почти… почти воздействие на клетки, почти механическое воздействие на клетки. С этой силой можно вызывать смерть и можно препятствовать смерти.

И больше ВОВСЕ не было этого ощущения грубой схватки между жизнью и ее противоположностью, смертью — смерть больше не была противоположностью жизни! В тот момент я поняла и никогда больше не забывала: смерть НЕ противоположна жизни, она не противоположна жизни.[52]

Это как изменение в функционировании клеток[53] или в их организации… Но когда я говорю об этом сейчас, я пытаюсь вытянуть зарытое воспоминание. Вот в чем дело. А как только вы поняли это (все, что понято, выполнимо), как только вы поняли это, вы можете сделать это. Тогда это очень просто: можно очень легко предотвратить тот или иной ход событий; можно сделать вот так или вот так [кажется, что Мать манипулирует силами или смещает позицию сознания?] И тогда это становится почти что детской игрой: заставить умереть или заставить жить! Но об этом лучше не говорить.

Но это точно придет!… Не знаю, через сколько лет, но это стало очевидным. И это мне показалось (как я однажды говорила об этом), показалось мне почти главным секретом — не самым главным, а почти  центральным для земной жизни.

Это… очевидно, это будет новой формой земной жизни.

 

(Молчание)

 

Это может привести почти что (позднее, после периода восхождения современной науки) к МАТЕРИАЛЬНОМУ знанию. Не к самому переживанию [переживанию Матери], а к его образу: к тому, что Шри Ауробиндо называет  a figure, a representation [образом, представлением]; самое близкое слово — «образ». Это образ; не сама вещь, а ее проекция, как на киноэкране.

 

(Молчание)

 

Очевидно… очевидно, что мы приближаемся к тому, что для обычного сознания является Чудом.

 

(Долгое молчание)

 

В сущности, понять творение — это уметь его воссоздать; это так. Когда понятно, можно делать. Все, что делают люди, они делают сознательной волей вот здесь [Мать делает жест, как если бы она носила шоры], но есть невидимая Сила, которая приходит или не приходит, которая есть в их распоряжении или которой нет в их распоряжении. И ДЕЙСТВУЕТ именно эта невидимая Сила. Люди имеют представления, но не имеют этой Силы. Но если сделать вот такое движение, перейти отсюда туда [жест вверх], понимаешь, что все представления  сродни клавишам вселенского музыкального инструмента; можно играть на всех клавишах, это очень хорошо, и получается  прекрасное оркестровое сопровождение, но это не существенно, это второстепенно. Необходимо же Это [невидимая Сила]. Именно Она знает, что нужно делать и как надо играть.[54]

 

 

19 марта 1963

 

(После медитации с Матерью:)

 

Когда ты медитируешь, ты сознаешь переход из одного состояния в другое?… Нет?

Потому что в начале обычно присутствует вибрация, в которой есть все цвета, но явно преобладает голубой (этот цвет сейчас я стала называть «тантрической мощью в Материи»); он сразу же с тобой, это как обычное состояние концентрации. Затем ты как бы отходишь или развертываешься в необъятной Грандиозности очень спокойной серебристой белизны — очень спокойной и очень однородной. Это как отход от внешней жизни и развертывание в этом состоянии. И затем происходит нисхождение — буквально нисхождение — очень интенсивного золотого света, очень интенсивного, почти… (как бы выразиться?) «колоритного» золота, действительно золота, очень, очень интенсивного и как бы «атомизированного» — как пудра. Эти три состояния следуют друг за другом. Ты чувствуешь это?

 

Я чувствую второе движение: я чувствую расширение, а затем все становится белым и открытым.

 

Это так. Белое и очень интенсивное. И очень широкое, очень спокойное.

Очень хорошо.

Последнее движение — оно спускается и охватывает твою голову.

Но эта сила голубая, этот свет голубой, я знала это очень давно, но не определяла его: это мощь сознания — Мощь — мощь сознания в Материи. Я точно узнала это, когда я была в связи с Х (сначала со Свами, затем с Х); начиная с этого момента я могла ясно сказать, посмотрев на кого-то, занимается ли он тантризмом или нет. И сейчас, когда я смотрю на фотографии, происходит то же самое! Например, вчера мне показали чью-то фотографию, и я почувствовала ту же самую силу; я ничего не сказала и спросила, чем занимается этот человек (во внешней жизни он, кажется, бизнесмен, я не помню), но затем мне передали его письмо, в котором он пишет, что в течение нескольких лет он старается заниматься йогой, следуя тантрической методике — это меня позабавило. Это было ясно по фотографии!

Как-то я встретилась с человеком, который имел этот голубой цвет… но в его случае все было очень грандиозно. Этот человек присматривал за всеми религиозными обрядами и священниками государства В. Он приехал сюда и попросил о встрече со мной. Я увидела его 9 декабря (кажется), когда посещала владения в Арьянкупаме. Я шла по саду и вдруг почувствовала, как что-то меня тянет — и совсем не мягко! Обернулась и увидела высокого человека, уставившегося на меня. Тогда (я не знала, кто это был, никто мне ничего не сказал), я посмотрела на его и просто «ответила» на его дерзость! И пуф! Это просто пропало. Я была удивлена. Потом (мне так и не сказали, кто это был) он попросил увидеться со мной. И когда он вошел в комнату, я почувствовала… я почувствовала жесткое существо. Я не знаю, как описать это, я никогда раньше не чувствовала такого в человеческом существе — это было жестким. Это было твердым, как скала. Необыкновенная твердость: кристаллизованная, выстроенная. И очень мощная, надо сказать. Не как стрела [жест вверх], а вокруг него. Затем вышло очень забавно (потому что, без сомнения, он обладал грандиозным влиянием на людей, непосредственно, без слов или чего-либо еще), а я ответила… по-своему, чем-то другим!

Он вошел в комнату в такой странной шапке, как носят монахи, кажется, с намерением быть очень надменным. Он очень чопорно подошел ко мне, а затем вдруг сделал пранам.[55] Отступил на несколько шагов, снял свою шапку и сделал пранам. И оставался в таком распростертом состоянии почти четверть часа. Это было интересно — его отклик был интересным. Затем он начал говорить (мне переводили — он говорил на хинди, я думаю), прося меня позаботиться о государстве В. Затем я что-то ответила ему и отчетливо подумала: «На этом все, это не может бесконечно длиться!» (Он занял уже больше четверти часа.) И тогда он вдруг весь подтянулся, надел на голову свое «сооружение» и вышел.

Это единственный человек за всю мою жизнь, которого я почувствовала таким вот образом.

И кажется, что вернувшись к себе, в страну В, он говорил всем, что никогда не встречал такого! Он мог поклясться, что встретился действительно с Матерью! Такой эффект это на него произвело: что-то, что могло его держать [в почтении].

Это было тем более забавно, что днем раньше он встретился с N, и N. так описал свою встречу с ним: «Когда этот человек вошел в комнату, он так на меня посмотрел, что я почувствовал запрет говорить — я хотел что-то сказать, но ничего не выходило! Он наложил на меня запрет говорить, и я не мог вымолвить ни слова!»

Это такого рода человек, у него это вошло в привычку. Это самый жесткий человек, какого я когда-либо встречала — о! очень организованная индивидуальность. Должно быть, он держит себя в кулаке.

Со Шри Ауробиндо совсем не так… вы чувствовали, что входите в бесконечность, всегда, в такую мягкую, такую мягкую! Это всегда было… soft, нечто мягкое, я не знаю. Его вибрации вас всегда, напротив, расширяли, умиротворяли — вы чувствовали, что касались чего-то беспредельного.

Но этот человек, это такая ГЛЫБА, уф! Тверже железа. Действительно интересно.[56]

Он был голубого цвета. Его аура была голубой, с голубыми пульсациями — не излучаемыми вверх или по сторонам, а сгущенными вокруг него. Такого голубого цвета, каким бывает  море на глубине, когда оно спокойно и освещено. Замечательный голубой цвет.

 

 

23 марта 1963

 

(Мать начинает с чтения отрывков из своего перевода «Савитри»: речь в них идет о смерти)

 

Серое поражение… беременно победой,

Хлыст, подстегивающий нас к нашему состоянию без смерти.

Несознательный мир — это камера,  построенная самим духом…

 

Он строит ее сам себе.

 

 

 

Вечная Ночь — тень вечного Дня.

Ночь — ни наше начало и ни наш конец;

Она — темная Мать, в чьем чреве мы укрылись,

Спасаясь от слишком быстрого пробуждения к боли (мира)…

О, это…

 

 

 

Светом мы живы и к Свету идем.

Здесь, в логове немой и одинокой Тьмы,

В сердцевине бесконечного Небытия

Даже сейчас Свет победил этим слабым лучом…[57]

Это чудесно.

 

Да, как, должно быть, радостно работать над этим.

 

О, мой мальчик!… Живешь в чудесной атмосфере.

Вот, это все, ты ничего не принес?

 

Нет, только «Агенда», как всегда.

 

О! но я устала от своих…

 

(Молчание)

 

Это черепаший ход, так что это не интересно. Это действительно черепашьи шаги.

Прошел год с… Когда было то послание? [поворотная точка йоги Матери, великие «пульсации»] В апреле 1962?

 

В конце марта.

 

Нет, в конце марта я перебралась наверх и больше не спускалась, это было 16 марта, я отметила это. Я отметила это — моя тетрадь кончилась как раз в этот день (!), я отметила это красным цветом.[58] Скоро будет год с момента второго переживания, переживания пульсаций, с которого началась та работа, которую я веду до сих пор — это было 13 апреля. Осталось чуть меньше месяца, как пройдет год с тех пор. Что же… тут нечего сказать. Я продвигаюсь, несомненно, я действительно делаю шаги — я не отступаю, а иду вперед. Но это так, как если бы я захотела обойти пешком вокруг земного шара! Этому нет конца.

Совершенно ничего эффектного — того «зрелищного» или «сенсационного», что так любят люди. Совершенно ничего. Например, есть две вещи, по которым можно самому (и другим тоже) судить о продвижении вперед: первое — это непосредственное знание происходящего; второе — предвидение того, что произойдет. Что же, с начала моей йоги всегда были эти две  возможности или способности, и они переплетены (как говорит Шри Ауробиндо) со всеми сопутствующими движениями разума, который путает все. Уже к 1910 году присутствовали не только эти способности (проявляясь время от времени), я могла видеть и то, что к ним примешивается, и, следовательно, не было уверенности. Поэтому, я не могу даже сказать, что произошло кардинальное изменение — было только изменение в пропорции, это просто вопрос пропорций: пропорции в уверенности, пропорции в точности, пропорции в примеси. Примесь все уменьшается, уверенность нарастает — и это все. Кроме того, время от времени (но так всегда происходило), время от времени возникает ясное, точное, определенное указание! Такое стало происходить чуть чаще! Но это и все. Так что?… Шестьдесят три года. Шестьдесят три года систематических усилий, постоянного напряжения воли, работы — люди, ждущие скорых результатов, вызывают у меня смех!

А это тело не из тех, что неподготовлены. Это тело имеет способности, оно обладает врожденными способностями и  было готово для всевозможных опытов. Ему было дано интуитивное различение, о котором говорит Шри Ауробиндо; тело обладало им с самого раннего детства — конечно скрытым, смутным, это само собой разумеется, но оно было. Затем это различение очищалось, нарастало, укреплялось; примесь уменьшалась, и тело как-то… [смеясь] оно претерпело множество всевозможных трений ради собственного совершенства. Конечно, сейчас тело более пригодно, чем пятьдесят лет тому назад, тут нет и тени сомнения! Но, знаешь ли, здесь нечем гордиться!

 

У меня такое впечатление, и сильное впечатление, что это происходит из-за того, что Земля такова.

 

Ну конечно! Это совершенно очевидно. Совершенно очевидно.

 

Если бы… Если бы у людей было стремление, если бы достаточно много людей ХОТЕЛИ БЫ этого, то, я чувствую, что это было бы сделано почти мгновенно.

 

Ох, это точно, совершенно верно. Как бы там ни было, такова данность. И, в сущности, обусловленная победа [победа, зависящая от других], что же, это просто то, что немного ускоряет движение Природы. Если дело в этом, все очень хорошо — но, как я сказала (это очень хорошо, я ничего не требую, не протестую, я совершенно умиротворена, и, в действительности, безразлична к результату), тут не о чем говорить, вот что я имею в виду, не следует раздувать из этого никаких историй! [Смеясь] Не стоит об этом говорить.

Если бы речь шла о том, чтобы найти какое-нибудь живое свидетельство истины обещанного — ах, тогда бы стоило об этом говорить. Но речь не о том! Не о том. Дело пошло бы немного быстрее; были разговоры, что если бы люди объединились в стремлении, то прогресс немного бы ускорился — но насколько ускорился?… Мы ничего не знаем.

 

(Молчание)

 

Только подумай! Сколько времени я занималась всеми этими людьми — некоторые из них живут здесь уже более 25, 30 лет, но… [Мать качает головой]. Наверное, у них бывали какие-то переживания, но, в конечном счете, тут не о чем говорить. И общая атмосфера… [Мать качает головой].

Хотя, вдруг я услышала (вчера или позавчера) об одной проповеди, одного американца (он одновременно раввин, пастор и даже католический священник!). У него есть группа — группа «объединения религий». Это довольно молодой человек, он проповедник. Он читает проповеди раз в неделю, кажется. Он приезжал сюда с другими американцами, погостил два дня и отбыл.. Затем он прислал нам свои проповеди, которые прочел, вернувшись в Америку. В одной из них он рассказывает о своем «духовном путешествии», как он назвал его (он проехал по Китаю, Японии, Индокитаю, Малайзии, Индонезии и т.д., затем по Индии). В Индии его больше всего поразила нищета — это оказалось для него почти невыносимым переживанием (кстати, именно это заставило двух сопровождавших его людей сразу же уехать, и он расстался с ними): нищета. Не знаю, так ли это, потому что я-то видела нищету повсюду; везде, где была, я видела нищету, но, кажется, она очень шокировала американцев. Одним словом, они приезжали сюда, а потом в своей проповеди он рассказал о своих впечатлениях об Ашраме. Я прочла это… почти с изумлением. Этот человек сказал, что едва попав в это место, он сразу же почувствовал мир, покой, стабильность, каких НИГДЕ и никогда не чувствовал в своей жизни. Он встретил человека (он не называет его, так что я не знаю), который произвел на него впечатление «монумента  мира и божественного покоя, так что я хотел только сесть с ним рядом и ничего не говорить»… Я не знаю, кто это (только Нолини мог, в крайнем случае, произвести такое впечатление). Он присутствовал на медитации и говорит, что нигде и никогда не чувствовал столь чудесного. И он уехал от нас с ощущением, что это «уникальное» место в мире с точки зрения реализации божественного Мира. Я прочла это почти с удивлением. Ведь этот человек интеллектуально не способен понять или следовать Шри Ауробиндо (его уровень довольно низок, он остановился на «объединении религий» и пребывает там; это самое большее, о чем он может помышлять). Что же, несмотря на это… Те люди, которые знают Шри Ауробиндо, приходят сюда, уже имея некое представление о том, что они увидят здесь, и чувствуют этот Мир — это я понимаю. Но в данном случае совсем не так: как удар молнии!

Это сродни исцелению; я знаю это в определенной мере: Сила действует так мощно и почти чудесно — на расстоянии. Эта Сила… я очень хорошо знаю эту Силу. Но надо сказать, что вблизи, Сила чувствуется не так, как на расстоянии. Что касается дел на уровне государств, стран, общей земной атмосферы, больших событий и вдохновений на уровне идей (на некоторых людей, чтобы были реализованы определенные вещи) — там действие Силы очень ясно. И что касается спасения людей, их лечения — Сила действует очень мощно. Но она действует гораздо лучше на расстоянии, чем здесь! (Хотя восприимчивость людей возросла после того, как я удалилась наверх: ведь это, естественно, придало людям стремление искать что-то внутри, чего они больше не могли найти снаружи.) Но здесь отклик очень неровный. У некоторых многое идет от веры, искренности, простоты, а у других от Силы… Некоторых людей я могу спасти (согласно моему видению, это, естественно, те люди, которые МОГУТ быть спасены), это то, что я могла предвидеть с давних-предавних пор. Но сейчас я даже не пытаюсь: это приходит само, вот так [жест как быстрая стрела]. Например, мне говорят: «Такой-то человек заболел.» Что же, я сразу же знаю, выздоровеет ли он (для начала: есть ли в этом заболевании что-то серьезное), выздоровеет ли он, займет ли это какое-то время, будет ли борьба и трудности, или же это фатально — я узнаю это автоматически. И я даже не ищу, не пытаюсь узнать: известие о болезни и заключение приходят одновременно. Эта способность усилилась, но, в первую очередь, из-за того, что меня теперь меньше беспокоят, а при большем спокойствии вещи идут более нормальным ходом. Но было два-три небольших случая, когда я спрашивала Господа [жест подачи, ладони открыты кверху], я просила Его кое-что сделать, и тогда (это не часто, такое происходит со мной не часто; иногда что-то приходит как необходимость, необходимость предоставить что-то и объяснить — что я и делаю с утра до ночи и с ночи до утра, вот таким движением [тот же жест подачи] — но иногда есть комментарий, как если бы я спрашивала: «Возможно ли это?»), и тогда сразу же приходил ответ. Но эту подачу делаю не я сама, ты видишь: это просто «вот так», это идет «вот так», как все остальное.[59] Так что я пришла к выводу, что это часть Плана, то есть, нужная вибрация входит [в Мать], воздействует и затем… Здесь не о чем рассказывать, мой мальчик! Здесь нет ничего, что могло бы наполнить людей энтузиазмом, придать им уверенности, ничего такого.

Три-четыре дня тому назад заболел очень милый человек, которого я очень люблю; и он был очень полезен. (На самом деле он давно уже болен, и постоянно борется; но всевозможные причины, связанные с семьей, средой, деятельностью, тем, этим — он не заботится о том, как все это должно быть; он не заботится о теле должным образом.) Я «видела» его после первого приступа: он был полон жизни — тело было наполнено жизнью и волей жить. Поэтому я сказала: «Пустяки, не о чем беспокоиться.» Затем, некоторое время спустя, не помню, может быть не прошло и месяца, как случился второй приступ, вызванный не тем же самым, а последствием этого. Я получила письмо, в котором сообщалось, что он слег в больницу. Я была удивлена и сказала: «Но как же! У него была такая воля жить, почему? Почему это произошло?» Как только я об этом узнала и установила с ним контакт, он выздоровел… с фантастической скоростью! Почти за несколько часов. Его срочно положили в больницу, потому что думали, что произошло резкое ухудшение, а через день он уже вернулся домой. Больничный доктор сказал: «Вот это да! Он получил новую жизнь.» Это не так: я просто привела его снова в контакт с волей его тела, которую, по той или иной причине, он забыл. Подобные этому вещи, да, здесь все очень ясно, все идет очень сознательно… но, как бы там ни было, здесь нет ничего, о чем стоило бы говорить!

Но у  этого человека необычайная вера, такая вера!… Первые слова, которые он произнес, очнувшись в больнице, были такие: «А Мать разрешила положить меня в больницу?…» Ты понимаешь. Так что мне было очень легко ему помочь. Для людей такого рода, да, можно что-то сделать, но это благодаря тому, что они имеют веру!

Но хватит об этом. Здесь не о чем говорить.

В эти последние дни, медитируя на ходу, я спросила Господа: «Что же я имею? У меня нет ни уверенности, ни предвидения, ни абсолютной силы, у меня нет ничего» (под «я» я подразумеваю свое тело — это тело). Это тело спросило: «Ты видишь, каково мне? У меня еще много… о! Множество (тело горько жаловалось) самых глупых движений.» Мелкие движения опасения, мелкие движения неуверенности, мелкие движения беспокойства, всевозможные мелкие и мелочные движения — те, кто живут обычной жизнью, не замечают их, не знают о них, но когда есть различение, направленное вниз, и вы наблюдаете… о! Мой мальчик! Это такое мелкое, маленькое, мелочное…

Есть только одно (и оно еще не абсолютно), это некая ровность, пришедшая в тело — это не ровность души [смеясь]: это ровность клеток! Она пришла в тело. Нет больше этого противопоставления радости и боли — всегда и для всего, каждую минуту, реакция будет: «Тебе, Господь! Это Тебе, Господь, это Тебе, Господь, это Тебе, Господь.» И… это так.

Есть достаточно физических недомоганий, чтобы переживать то, что люди называют физической «болью» — мне их вполне хватает (!) Но материально все вещи организуются таким образом, чтобы дать как можно больше радости! Например (но у меня всегда было так, с пятилетнего возраста), когда тело говорит: «О! Если бы у меня было то… о, надо бы иметь это», все сразу же приходит или происходит. Фантастически! Но так было всегда, только сейчас я лучше это осознаю. Это происходило почти незаметно, воспринималось как самая естественная вещь. Теперь, конечно же, тело изменилось, оно больше не ребенок и не имеет детских желаний. Но когда приходит этот Ритм, и когда есть: «О! Это прекрасно»… мой мальчик! Это ОБИЛЬНО ЛЬЕТСЯ со всех сторон, безо всяких слов с моей стороны. Просто вот так. Было время, когда это меня забавляло, это радовало тело, оно было очень довольно (еще два года тому назад или раньше), оно было довольно, это его развлекало — это было мило, ты видишь. Сейчас: «Это Тебе, Господь». Только это, этот род спокойной постоянной радости: «Это Тебе, Господь, это Тебе, Господь, это Тебе, Господь…» Всегда, и в моменты физической боли. С этой точки зрения тело прогрессирует. К тому же, по правде говоря, это облегчает ему жизнь! Настолько облегчает, что надо быть очень взыскательным, чтобы не быть удовлетворенным — Господь полон бесконечной милости.

Нет, несмотря ни на что, тело пока еще не обрело состояния полной стабильности этого рода, у него нет ощущения своего бессмертия (бессмертие — не то слово), своего постоянства; но у него нет и ощущения своего непостоянства, совсем нет, клетки чувствуют себя вечными — это есть. Но нет «чего-то», что служило бы укрытием от всех атак. Тело еще подвержено нападениям. Оно чувствует нестабильность, у него нет ощущения абсолютной безопасности, оно еще не достигло ощущения абсолютной безопасности — именно так, нет ощущения безопасности. Еще остаются вибрации небезопасности. И все же это кажется таким мелочным, таким глупым! Тело еще живет в небезопасности… Безопасность, ощущение безопасности приходит только в единении со Всевышним — ничто в жизни, такой как она есть, ничто в мире, таком как он есть, не может дать ощущения безопасности, это невозможно. Но постоянно чувствовать присутствие Всевышнего, быть способным отдавать все Ему: «Это Тебе, это Тебе, это Тебе» и не иметь ощущения безопасности! Тело получает удар или толчок (необязательно нанесенные ему лично, просто в жизни), и тогда не уходит эта особая вибрация, вибрация небезопасности — она еще остается. Это то, что беспокоит тело, это его мучит: «Почему?». Это не так, что тело жалуется, оно винит само себя, оно находит себя не «на уровне».

Знать, что все есть Ты, что только Ты существуешь, чувствовать Тебя повсюду, чувствовать Тебя всегда и еще быть открытой всему, что приходит снаружи и наносит удар, откуда и возникает ощущение небезопасности — как абсурдно!

Конечно, если сконцентрироваться на истинном существе [жест вверх], это сразу же исчезает — но это значит, что не тело имеет ощущение безопасности! Это истинное сознание имеет это ощущение (и это естественно: иначе оно не было бы истинным). Но мы хотим, чтобы тело жило в САМОМ СЕБЕ, благодаря САМОМУ СЕБЕ, со всеми достоинствами в САМОМ СЕБЕ; ведь нет необходимости в Божьем проявлении только для того, чтобы тело больше не жило в беспокойстве!

Нет, это не То!

Так что на это требуется долгое, долгое, долгое время — год уже прошел. А в итоге…

Еще один пример. Год назад я читала письмо, принесенное Нолини. Я начала читать; в нем было четыре-пять страниц, а времени у меня не было. Нолини ничего не сказал (конечно, он слишком хорошо воспитан, чтобы сказать что-то вслух), но про себя подумал: «Зачем Мать тратит свое время на это письмо, тогда как у нас и так еле хватает времени на нашу работу?» Это вошло в атмосферу, но еще не успело достичь меня, как я увидела эти одну-две-три-четыре-пять страниц и сказала: «Нет, довольно!». К концу первой страницы я сказала: «Достаточно!». И отложила письмо. Но эта мысль Нолини, и мое решение чуть позднее, на несколько секунд позднее…  мое тело покрылось испариной с ног до головы! С ощущением ужасного изнурения. Мне потребовалось, по крайней мере, полминуты концентрации, чтобы восстановить порядок. Ведь тело стало таким чувствительным, что оно не может сталкиваться с тем, что происходит в обычной жизни, но это необходимо для его трансформации. И это меня удивило. Конечно, спустя полминуты тело обрело равновесие, но мне потребовалось для этого сконцентрироваться и призвать покой.

Так что тело подумало: «А, я еще не вышла из этого… Чтобы сохранять равновесие, мне надо делать точно то, что надо, точным образом и секунда в секунду…» Ты понимаешь, это ощущение небезопасности! И оно очень сильное, очень сильное. Конечно, есть нечто, напоминающее разум (это вовсе не обычный разум), нечто, напоминающее разум, который говорит: «Когда ты автоматически будешь делать всегда то, что нужно, это исчезнет.» [Мать смеется]. Покорнейше благодарю! Но это же не может быть ментальным решением, тогда как же быть? Ведь можно учиться только на опыте, а поскольку вещи находятся в вечном движении, то опыт прошлого мало может помочь будущему: так каждую минуту. Тогда как узнать?… Значит, мы будем знать, что не ошибаемся, только когда будем всегда, всегда находиться в совершенной гармонии! Но тогда это и не надо будет знать — это станет свершившимся фактом! Такая вот ситуация. Если тело трансформируется и, естественно, будет жить в божественном ритме, зачем мне все эти знания! [Смеясь], мне они будут совершенно ни к чему, потому что это БУДЕТ. Хочется знать то, чего еще нет.

Тело, ты знаешь, как ребенок, нуждающийся в одобрении: «Давай! Не расстраивайся, все хорошо, ты делаешь успехи, не о чем беспокоиться.»… О, смехотворно!

Вот так, мой мальчик.

 

(Ученик кладет

голову на колени Матери)

 

Новое, к примеру, то, что раньше (под «раньше» я подразумеваю год назад!), когда я давала свои благословения, приходила Воля и проходила через меня в другого — всегда так было. Это не было действием [Матери]. Но сейчас это явно ощутимо [Мать потирает кончики пальцев], почти видна вибрация, которая сходит с кончиков пальцев и входит в голову [ученика]. В этом разница: раньше это всегда было Сознание, Существо, работающее сверху — сейчас и тело участвует в этом. В этом разница.

Очень маленькие веши, совсем маленькие.[60]

 

 

27 марта 1963

 

(Иногда у Нее вырывается восклицание)

 

I am fed up! [С меня хватит!]

 

(Долгое молчание)

 

Как-то я рассказывала об одном своем переживании: я тебе сказала, что всякий раз, когда бывало явление божества (то, что называют Аватар), всегда был некий «угол поиска», то есть, была сильная НУЖДА, толкавшая людей по дороге эволюции к Цели и Трансформации, и каждый  видел это под своим углом, веря, что это и есть Цель.[61] Вот тогда я и поняла, что Ришами Вед двигала нужда Бессмертия. Это вернулось ко мне вчера, и я написала:

 

(Мать читает

 запись)

 

Риши Вед жаждали Бессмертия,

Будда желал Постоянства…

 

Затем я посмотрела и спросила себя: «А каков был путь Христа?»… В сущности, он всегда говорил: «Любите ближнего своего», то есть, провозглашал братство (выражаясь современным языком). Для него центральной была идея сострадания, милосердия (христиане говорят о «законе Любви», но этого тогда еще не было — это придет значительно позже). Тогда я написала:

 

Иисус проповедовал Сострадание…

 

Затем я подумала: теперь, Шри Ауробиндо, здесь все ясно; для него целью было Совершенство. Совершенство не в смысле максимального предела, а в смысле всеохватывающей целостности, в которой представлено все, и это все находится на своем месте. И я видела, как должно придти это Совершенство — оно должно идти постепенно. Он говорил, что на осуществление, возможно, потребуются тысячи лет. Это будет происходить постепенно. И я увидела то, что показалось мне существенным, совершенно необходимым (все есть в совершенной целостности, все там занимает свое место, но есть нечто вроде тревоги — не личной тревоги, а земной тревоги) — это Безопасность. Нужда в Безопасности — что бы вы ни делали, чего бы ни искали, даже Любви, даже Совершенства, всегда требуется Безопасность. Ничто не может быть сделано, если сохраняется ощущение, что могут придти враждебные силы и расстроить все. Должна быть найдена точка, где ничто не может быть ни затронуто, ни разрушено, ни остановлено. Следовательно, нужна Безопасность, сама суть Безопасности. Так что я написала:

 

Шри Ауробиндо обещал Совершенство,

и чтобы достичь его,

людям требуется сейчас, прежде всего,

Безопасность.

 

Все мировые тенденции, тем или иным образом, обусловлены «желанием установить мир» — это и есть отражение поиска Безопасности. А мое собственное переживание, это переживание сверх-безопасности, которое, в действительности, может придти только в единении со Всевышним — ничто, ничто, ничто в мире, кроме этого, не может дать безопасности: это единение, отождествление со Всевышним. Это то, о чем я тебе рассказывала: пока Шри Ауробиндо был здесь, в своем теле, у меня было ощущение совершенной Безопасности — необычайное, необычайное ощущение! Что ничто, ничто, ничто не может поколебать эту Безопасность — ничто. Так что его уход был как… как крушение этого переживания.[62] И, в сущности, со всевышней точки зрения, возможно, это и было причиной его ухода… Только мне это кажется слишком мелкой причиной для такого большого события… Как и в опыте, Безопасность все больше и больше устанавливалась, все больше и больше укоренялась и распространялась[63]… Вероятно, время еще не пришло. Я не знаю. Как я уже говорила, мне показалось, что с более everlasting (не могу сказать «вечной»), именно everlasting [постоянной] и универсальной точки зрения это было слишком маленькой причиной для такого большого последствия… Можно сказать, что это, вероятно, было ОДНОЙ из причин, вызвавших его уход.

Следовательно, если судить по переживанию этих последних дней, поиск Безопасности является только первым шагом на пути к Совершенству. Он пришел, чтобы объявить (я специально написала ― «обещал»), чтобы ОБЕЩАТЬ Совершенство, но между этим обещанием и его реализацией есть несколько шагов; и, мой опыт говорит, что первым шагом является поиск Безопасности. И это очень хорошо соответствует состоянию земного настроения.

 

(Молчание)

 

Разные государства оправдывают безумную гонку вооружений, заявляя, что она является средством сдерживания из-за страха применения разрушительнейшего оружия — это вздор. Как аргумент, это ничто, плод их воображения. И это является частью той же самой жажды, нужды в Безопасности: ничто не может быть сделано, кроме как в мире, ничто не может быть найдено, кроме как в мире, ничто не может быть реализовано, кроме как в мире — нам нужен мир, индивидуально, коллективно, глобально. Так что, создавать все более устрашающие средства разрушения, думая, что страх остановит людей — это ребячество! Но, как бы там ни было, они так думают. Это еще одно из… по-английски говорят «приспособлений» [devices], один из трюков (это не «трюк», а средство — это между трюком и средством), чтобы двигать человеческую расу к ее эволюционной цели. А для этого надо ухватиться за Всевышнего: это средство ухватить Безопасность. Ибо нет ничего — с точки зрения Безопасности не существует ничего, ничего, ничего, кроме Всевышнего. Если мы ЯВЛЯЕМСЯ Всевышним, то есть, всевышним Сознанием, всевышней Силой, всевышним Существованием, тогда есть Безопасность — вне Него ее быть не может. Потому что все находится в вечном движении. То, что существует в одном из «моментов времени», как говорил Шри Ауробиндо (времени как непрерывной последовательности «моментов»), то, что существует в какой-то момент времени, больше не существует в следующий момент, и, следовательно, нет никакой безопасности. Это то же самое переживание, что и переживание Будды (только виденное под другим углом), сказавшего, что нет «постоянства»,.  И, в сущности, Риши Вед видели то же самое, но только под углом человеческого существования, вот почему они хотели Бессмертия. Все сводится к одному.[64]

 

(Мать погружается в созерцание)

 

*

*  *

 

Чуть позже

 

 

На меня сыпется град ментальных вопросов… плоских, поверхностных — все хотят задавать мне вопросы, чтобы публиковать мои ответы! Я отказываюсь. K.G. прислал мне пять-шесть вопросов для своего журнала, один глупее другого, все о супраментальном. Меня просят ответить «так ли это» или «вот так» — такие вопросы задают прилежному ученику, чтобы узнать, хорошо ли он усвоил урок!

Кажется, он уже присылал мне эти вопросы в прошлом году примерно в то же время, и я уже возвращала их ему. Но они списали это на мое так называемое «заболевание», и сейчас он снова мне их прислал, думая, что теперь я «в состоянии ответить». Я возвратила ему его вопросы с той же пометкой: не могу ответить. Мы как-то развлекались на днях: Нолини читал мне вопросы, и на каждый вопрос (тоном провинившегося ученика) я отвечала: Don’t know, don’t know…! [не знаю, не знаю…!]

 

 

30 марта 1963

 

В прошлый раз ты сказала: «Поскольку эта Безопасность все больше и больше устанавливалась, все больше и больше укреплялась и распространялась…». Ты хочешь сказать, что само присутствие Шри Ауробиндо…

 

Да. Да.

 

Тем не менее, мир был в большом волнении?

 

Вот что я имела в виду: мир не был готов и был… (как бы выразиться?) парадокс: центр Безопасности находился в полном противоречии с общим состоянием мира.

Он сам говорил: «Мир не готов.» Так что…

Вот что я имею в виду: его физическое присутствие было знаком укоренения Безопасности, а мир не был к этому готов. Так что, эффект от его присутствия все нарастал, и тем самым нарастало и противоречие — нарастало ПРОТИВОСТОЯНИЕ.

 

*

*  *

 

Немного позже

 

Мы действительно проходим через унылый период! Тусклый-тусклый.

 

(Молчание)

 

Сейчас происходит как бы пересмотр, обзор всех элементов телесного сознания, с примерами обстоятельств их проявлений или выражений. Все это проходит передо мной как бы для того, чтобы показать мне все, что в клетках тела противоречило восприятию божественных Сил или было не готово к этому. И все это предстает в форме живых воспоминаний — воспоминаний о вещах, о которых я напрочь забыла (я могла бы поклясться, что этого не было), но все это вернулось. Не-ве-ро-ят-но. И это не память эго, не память личности: это память о действующей силе и общих вибрациях. Так что я вижу… фантастические вещи!

Но это сразу же стирается;  как только я пробуждаюсь, первое, что я делаю [жест подношения] — отдаю все это Господу: причину, следствия, образ, ощущение — все. Я показываю ему все это и говорю: «Это Тебе». И тогда я забываю — к счастью, слава Богу!

Это происходит каждую ночь. И принимает форму всевозможных идей, всевозможных символов, всевозможных воспоминаний, от слов до образов. Воспоминания разделяются на группы по категориям, представляющим различные человеческие свойства и наклонности в мельчайших деталях. Сами по себе они ничтожны и имеют силу только будучи помножены на миллионы примеров — но они ничто. Незначительные пустяки. Но все это преграждает путь.

Это действительно не интересно.

 

(Молчание)

 

Может быть, через ГОДЫ появится ощутимый результат?… Кроме того, я не уверена, что результат будет полным. Если бы результат проявился в масштабе всей земли, он был бы стоящим, но, возможно, он будет очень ограниченным.

Это напоминает мне миниатюру, над которой работаешь с помощью лупы, нанося маленькие точки — миниатюры рисуются очень тонкой кисточкой, неимоверно тонкой: наносятся мельчайшие точки с помощью увеличительного стекла. Это напоминает мне такую работу.  И чтобы нарисовать только кусочек щеки, требуется много-много-много мельчайших точек.

 

(Молчание)

 

Совсем маленькие точки, крошечные точки.

И это так тускло! Так невыразительно, так серо, так однообразно, так — не интересно, скучно — что малейший проблеск уже кажется сиянием звезды! Малейший, мельчайший, крошечный прогресс кажется чем-то невероятным. Как, к примеру, позиция определенных клеток по отношению к некоторому физическому расстройству, которое, естественно, как и все физические расстройства, имеет тенденцию возвращаться; меняется позиция клеток — не позиция самого расстройства (!) расстройство меняется только из-за реакции клеток, именно эта реакция заставляет расстройство измениться ; и если расстройство возвращается с размеренной регулярностью — это его дело. И изменение вызывает реакция клеток на расстройство, их восприятие. Есть разница в восприятии клеток; по моим наблюдениям (безличностным, общим наблюдениям) есть два рода изменений (я не могу назвать это «прогрессом»), два рода изменений в реакции клеток: одно изменение можно назвать улучшением реакции, то есть она становится более устойчивой, клетки становятся все менее подверженными расстройству и все более и более не только сознательными, но и ХОЗЯЕВАМИ своей реакции (как правило, люди вообще не осознают этого, но именно это приводит к выздоровлению). Второе изменение — это ухудшение: под непрекращающейся атакой клетки теряются, становятся все более уязвимыми и испуганными, и, в конечном счете, это приводит к ужасному катастрофическому расстройству. Что же, я наблюдала, изучала, переживала все это; но… [смеясь] в обычной медицине это объясняется в двух словах! То, что я сейчас вижу ― это процесс, сам процесс — им он незнаком; они знают только его результат. Так вот, я констатирую рост сознания, и вместе с ним постепенно уменьшается пугливость клеток и нарастает некое их мастерство. Конечно, наблюдение приятное, но меня это даже не радует! Это кажется достаточно очевидным… И, соразмеряясь с тем, сколько потребуется лет для получения действительно внушительных результатов… пройдут годы, годы и годы! О, как много лет! Как медленно все идет.

Так что мне не хочется об этом говорить. Я предпочитаю заниматься другим — я делаю работу, и это все.[65]

 

 

 

 

 

 

 

Апрель 1963

 

6 апреля 1963

 

Прогресс физического телесного сознания, становящегося безличностным, вызывает интересные последствия, но их невозможно объяснить людям — они не понимают. Например…

 

(молчание)

 

У меня есть телесное сознание, но это не сознание вот этого тела [Мать касается своего тела]: это сознание Тела — которое может оказаться чьим угодно. Я сознаю, например, вибрации расстройства (чаще всего они приходят в форме внушения расстройства), чтобы увидеть, будут ли они приняты и окажут ли они свое воздействие. Возьмем, к примеру, внушение кровоизлияния, или подобное внушение (я заговорила о кровоизлиянии, потому что есть конкретный случай). Телесное сознание, находясь под влиянием Свыше, отказывается принять подобное внушение. И тогда разворачивается сражение (все это происходит внизу, в клетках и в материальном сознании) между тем, что можно назвать «волей кровоизлияния», например, и реакцией клеток тела. Все это выливается в настоящую битву, настоящее сражение. Но вдруг как бы появляется некий генерал, который провозглашает порядок и восклицает: «Что это такое!»… Ты понимаешь, этот генерал сознает высшие силы, высшие реальности и божественное вмешательство в Материю; и, перепробовав такие средства, как воля, реакция клеток, ощущение покоя и тому подобное, он внезапно ПРОНИКАЕТСЯ безграничной решимостью и отдает приказ — эффект чувствуется почти сразу же, и, мало-помалу, все приходит в порядок.

Все это происходит в материальном сознании. Физически это тело чувствует все — но только не кровоизлияние, понимаешь; оно испытывает все ощущения, то есть воздействия, сенсорные воздействия. Оно переживает все происходящее. Хорошо. Как только сражение закончено, я смотрю и говорю себе (я осматриваю все это, я вижу свое тело, порядком потрепанное, заметь), и говорю: «Что все это значит?» Но проходит секунда, и меня это больше не интересует.

Через несколько дней я получила письмо от очень близкого мне человека, который имеет горячую волю и держится за меня с действительно почти совершенной, исключительной верой. И в его письме ─ вся эта история: атака, кровоизлияние, и рассказ о том как вдруг он почувствовал, что существо ЗАХВАЧЕНО, сознание ЗАХВАЧЕНО чьей-то очень сильной  волей, и что он слышал те самые слова, которые я произнесла ЗДЕСЬ. В результате: этот человек оказался спасен (он умирал), спасен, вылечен.

Письмо как раз дошло за это время.

Помню, как это случилось со мной… после чего я  поняла, что мое тело повсюду!

Ты видишь, это не вопрос клеток именно этого тела, это вопрос клеток огромного числа людей, сотен людей, возможно, тысяч — всех, кто тем или иным образом ухватился за высшее Сознание. И, поскольку ум молчит (я умышленно держу ум совершенно спокойным, стараясь не отвечать ни на какие сигналы, постоянно идущие «снаружи», или отвечать почти подсознательно), так что нет ничего, что говорило бы: «О, вот это то, а это другое тело!» — это ВСЕ ТЕЛО. Людям трудно понять это. Это ВСЕ тело — это [Мать касается своего тела], это тело не больше мое, чем другие тела (разве, чуть больше «мое» в том смысле, что наиболее непосредственно испытывает на себе действие Силы). Но все, все ощущения, движения сознания, борьба, все это, это есть везде. И тут вдруг, в связи с этой историей, о! Я поняла грандиозное множество вещей — но мне было трудно, мой мальчик!… Трудно… потому что, действительно, после того переживания, если тело и не болело, то оно очень устало. А ведь его постоянно донимают подобные вещи! Все время, все время, все время, ты знаешь, все это приходит, брр! Падает сверху, брр! С одной стороны, с другой, со всех сторон. Так что мне надо держаться спокойно [жест молчаливой остановки посреди другой деятельности], а затем я даю им сражение.

 

(молчание)

 

Конечно, это тело имеет и собственные трудности (нет такого сообщества клеток, у которого не было бы своих трудностей при сегодняшних условиях жизни), я даже думаю, что способность оставаться спокойным (хотя бы немного) — это его единственная защита… но трудностей от это не меньше, поскольку для контакта даже не требуется физического присутствия![66]… И, затем, какую грандиозную, необычайную силу надо ВОПЛОТИТЬ в этих физических клетках, чтобы они могли сопротивляться всему этому!…

Но и тут есть некоторый сдвиг (то, о чем я тебе уже как-то говорила: подобные переживания приходят неожиданно, я имею дело с неопределенными еще явлениями, это первое знакомство с ними[67]). После урока, извлеченного из этой истории, вдруг что-то поднялось в этом телесном сознании — не в сознании ОДНОГО тела, а в общем телесном сознании — стремление, нечто такое чистое, такое нежное… такое нежное… вроде мольбы о том, чтобы, Истина и Свет, наконец, проявились бы здесь, внутри . Но не  вот здесь, внутри [Мать касается собственного тела], а повсюду.

И тогда возник контакт[68] — был контакт — появился бледно-голубой Свет, очень нежный, сияющий, появилась Уверенность.

Это длилось всего одну секунду, но это было так, будто передо мной вдруг раскрылась новая глава.

Мой мальчик, ты единственный, кому я могу сказать об этом — больше никому, никому! Никто не может хотя бы понять. От этого еще труднее, потому что я все время окружена глупостью людских мыслей (глупостью в смысле непонимания), мыслей всех, кто меня окружает, кто думает, что я («я», то, что они называют «мною») больна и что… Я не могу ничего сказать! Если бы я не сказала тебе об этом сегодня, это так бы и ушло. Я никогда ничего не сказала бы. Что ж, вот так обстоят дела.

Если взглянуть на это с обычной точки зрения, это так… невероятно, это является такой… колоссальной работой. Естественно, все делает Всевышний, но выдержит ли тело? [Мать касается своего тела]. Я не знаю.

Если Он этого хочет, Он, конечно же, устроит так, чтобы тело выдержало. Но это все довольно ново…

 

(молчание)

 

Мой единственный способ — это буквально что-то вроде панциря молчания разума (обычного разума), так чтобы все мысли людей не приходили и не лезли ко мне все время, все время, все время. Но они подбираются снизу! Есть такие люди: как только они входят, я сразу же чувствую усталость — из-за их отношения. Но это срабатывает вовсе не мысль: это особая вибрация в моем теле.

С другими людьми, напротив, все идет хорошо.

И я не пытаюсь ни наблюдать, ни изучать, ни понимать — Бог знает (!), здесь нечего понимать: это очевидно.

Все время есть только одно: сохранять неприкосновенным и МОЩНО осознанным  ощущение божественного Присутствия — вот и все. Это единственная забота этих клеток.

И время от времени [Мать смеется] они… как бы проводят какой-то небольшой консорциум между собой и говорят себе: «Никто не может вмешаться в Это[69]!» И они довольны: «Все их мысли бессильны перед Этим!»

Вот так, мой мальчик. Еще работка для тебя.

 

Это потрясающе. Потрясающе.

 

Да, да. У меня действительно ощущение  чего-то… в конце концов, чего-то довольно нового.[70]

 

 

16 апреля 1963

 

(У нас не сохранилось заметок ни о начале этой беседы, ни о «личных» вопросах, ни о развитии событий, в результате которых возникла эта ситуация, но по-видимому, Х, несмотря на нашу размолвку, пригласил нас к себе, чтобы продолжать занятия тантрической садханой.)

 

В сущности, что у меня может быть с Х? Если я поеду к нему, какая-то связь будет в любом случае?…

 

Он может оказать на тебя влияние, поскольку сначала ты был под его влиянием. Он может ментально влиять на тебя — он может погрузить тебя в свою атмосферу. Но он не может заключить и удерживать тебя в ней! Это невозможно, ты выше его хватки! Так что, если… (как бы выразиться?), если ты научишься воспринимать его силу, не замыкаясь на его мыслях, это будет очень хорошо. Или, скорее, воспринимать его силу, не впечатляясь его мыслью и не подпадая под ее влияние — его мышление довольно узко, но сила очень мощная.

Он вводит тебя в состояние покоя, это действительно так,  но этот покой, как в банке, но все же покой, это настоящий покой, конкретная тишина, конкретная. Так что нужно (ведь он ощущается, я переживала его так часто)… если воспользоваться правильно этим покоем, тогда можно извлечь из него пользу, невзирая на его ограниченность. Необходимо, например, научиться сохранять этот покой в клетках (клетках мозга, если ты чувствуешь себя уставшим), не замыкаясь на этом. Надо не бороться, а просто оставаться обращенным вверх… Это очень трудно объяснить. Но, возможно, когда у тебя будет такое переживание, ты поймешь, что я хотела сказать.

Всегда есть вибрация более тонкая, чем его вибрация покоя, и эта вибрация должна оставаться свободной, не заключаясь в другую. Например, если что-то тянет и вызывает напряжение в голове, просто оставайся в этом покое (о! Он умеет делать разум неподвижным), впусти его в себя, но не концентрируйся полностью на нем: пусть то, что еще активно, развертывается, как обычно, в бесконечность. И только вибрации физического ума ты должен сохранять в покое.

Это трудно выразить на словах. Но если ты сможешь так делать, это будет очень хорошо, это дает хороший отдых.

Ты знаешь, мой опыт говорит, что у него жесткое ментальное молчание — оно жесткое, замкнутое — но мозг, физическая субстанция разума по-настоящему отдыхает, то есть, это молчание способно избавить от головной боли.

Это очень, очень материальная вибрация, и он ею хорошо владеет.

 

(следующая часть беседы, к сожалению, не сохранилась)

 

 

20 апреля 1963

 

D только что сказал мне, что ему рекомендовали медитировать с открытыми глазами (мне это знакомо: тогда где-то остается активность), и что если, ненароком, он закрывает глаза, то больше не может даже пошевелиться! Он остается сознательным, но становится совершенно неподвижным: не может подняться, не может двинуться, не может даже повернуть голову!

Это опасно.

Так что я посоветовала ему держать глаза открытыми: это поддерживает определенную активность. Если закрывать глаза, сразу же погружаешься в транс (полностью сознательно входишь в транс, и тело теряет способность двигаться). Это то, чему учил меня Теон: освобождать сознание тела и тренировать его действовать совершенно самостоятельно, так чтобы даже находясь в глубоком трансе, можно было вставать, писать, говорить, делать что угодно — пребывая вне тела, но сохраняя с ним связь. Но для этого требуется тренировка. Это не так просто, но этому можно научиться.

Я доводила это до такой степени, что даже когда связь обрывалась (бывало и такое), тело продолжало говорить. Это очень полезно.

Я сказала D, что позже научу его этому, потому что опасно быть вот так парализованным: если кто-то вдруг войдет, может произойти что угодно.

Только для этого надо немного поработать.

 

А я никогда в жизни не входил в транс, я даже никогда не терял контакт с внешним миром.

 

Ты никогда не видел свое тело [извне]?

 

Никогда.[71]

 

С этой стороны оно лучше, чем с другой!

Я знала несколько человек, например I, которая работала с Дилип (у нее бывали видения и она танцевала): стоило ей войти в медитацию, все: даже при всем желании вернуться и начать двигаться, она не могла. Хорошо, что пришла Дилип, стала дергать ее за руки, разводить пальцы и трясти ее, тогда она пришла в себя. Понимаешь, подобные вещи никуда не годятся.

Лучше не входить в такое состояние.

 

Но все же это неспособность?

 

Это нехватка связи! Она не контролирует свое тело, вот и все. Со мной никогда такого не происходило, никогда.

 

Я имел в виду себя и подобных мне: говорит ли тот факт, что я никогда не вхожу в транс, об отсутствии способностей?

 

Нет. Я уверена, что ты входил в транс, потому что я это видела, но ты об этом не знаешь.

 

В медитации?

 

Нет, не в медитации: ночью.

Что касается меня, я знала, что у меня есть такая способность, потому что у меня была склонность падать в обморок — не очень-то часто, но такое было. Когда я была ребенком, и еще совсем ничего не знала, я падала в обморок два-три раза, причем обморок не был бессознательным — он был сознательным — и после небольшой практики (не практики обмороков!), оккультной практики, я уже видела себя, когда падала в обморок. Я видела себя даже раньше, но не знала, что это значит, я ничего не понимала. Но я видела себя со стороны. А потом, когда я падала в обморок, то первым делом старалась увидеть свое тело, распростертое в нелепом положении; тогда я стремительно возвращалась в тело, и на этом обморок кончался.

Очевидно, я родилась с некоторыми предрасположенностями [смех].

 

А мои медитации не…

 

О, они превосходны, мой мальчик! не говори плохо о своих медитациях, они превосходны. Редко я видела такой покой! Потому что я видела много медитаций с покоем, но обычно это был тяжелый покой тамаса. А такой покой, как у тебя, который поднимает и вводит в белое блаженство, это очень редко. Очень редко. Он приходит к тебе автоматически, без всяких усилий с твоей стороны, как естественное состояние. Не знаю, был ли он у тебя до того, как ты приехал сюда, ничего не знаю…

 

Нет, с тобой он носит очень конкретный характер. Когда я один, у меня какое-то  смутное ощущение; а с тобой я закрываю глаза, но словно все вижу.

 

Дело в том, что когда ты один, тебе не хватает шакти [смех].

Да, это так.

Вообще-то, наибольшее, чего здесь достигали люди, имевшие большую практику, это blank — ты понимаешь, blank silence [молчание пустоты]. Это обширное, это неподвижное, это спокойное, это молчаливое, но это blank — так что, спустя некоторое время, это состояние надоедает! Оно не может длиться очень долго. Это молчание пустоты – то, чего обычно достигают индийцы… и они выходят из этого отупевшими.

Но с тобой это как выброс в белизну — в нечто светлое, но белое — то есть, это что-то СОДЕРЖИТ; очень светлое, очень белое и восхитительно неподвижное. И в этом блаженстве можно оставаться очень долго — это очень приятно.

Единственное, что я сделала с момента начала наших совместных медитаций, это расширение, потому что вначале это было несколько ограниченным.[72] Чрезвычайно трудно достичь этот белый покой вместе с полнотой; Шри Ауробиндо говорил (я ведь рассказывала ему обо всех таких переживаниях), всегда говорил мне, что иметь такое ПОЛНОЕ, конкретное и белое, чистое, совершенно чистое молчание, БЕЗГРАНИЧНОЕ… There are not many who can have it. [Это дано немногим.] Но должна сказать, что я порядком расширила твое молчание. Сейчас оно больше не ощущается замкнутым — я не люблю чувство замкнутости! Оно больше не чувствуется замкнутым: оно распространяется повсюду.

Это хорошо. Нет, не жалуйся на то, что имеешь, некоторые работают ЖИЗНИ, чтобы этого достичь.

Другое дело — врожденная способность выходить из тела, спонтанная способность выходить из своего тела. Транс, как ты его понимаешь, конкретный, совершенно материальный, чтобы достичь его, нужно научиться выходить из тела и возвращаться в него [по своему желанию]. Обычно людям стоит больших усилий выйти из тела, и они вовсе не знают, как в него вернуться! Тогда они оказываются в нелепых ситуациях.

У меня было два таких переживания. Первое в Тлемсене[73], а второе — в Японии… Была эпидемия гриппа, этот грипп пришел с войны (1914 года) и обычно приводил к смерти. Люди, поболев три дня воспалением легких, уходили на тот свет. А в Японии никогда не бывало эпидемий (эта страна никогда не знала эпидемий), так что они были застигнуты врасплох; место было совершенно беззащитное, не готовое к такой беде — невероятно: за день умирали тысячи людей, это было невероятно! Был всеобщий страх, люди не осмеливались выходить из дома, не закрыв лицо маской. Тогда кое-кто, кого я не назову, сказал мне [Мать принимает грубоватый тон]: «Что все это значит?». Я ответила: «Лучше не думать об этом.» Он возразил: «Нет, это очень интересно! Надо думать, Вы, по крайней мере, можете установить, что это.» А я как раз собиралась выйти из дома; я должна была навестить одну девочку, жившую на другом конце Токио (Токио — самый протяженный город мира; требуется немало времени, чтобы пересечь его из конца в конец). И поскольку я не так богата, чтобы разъезжать на автомобиле, то, как дурочка, села в трамвай… Что за атмосфера! Атмосфера паники в городе! Ведь мы жили в особняке, окруженном большим парком, совершенно изолированно, а атмосфера города была ужасной. Кроме того, тот самый вопрос «Что это значит?» привел меня, естественно, в контакт с болезнью — я вернулась домой заболевшей. Конечно, я должна была подхватить болезнь [смеясь]. Я и вернулась с этой заразой.

Ощущение такое, словно вас ударили кулаком по голове, полное отупение. Позвали доктора. В городе уже давно не осталось лекарств — лекарств не хватало на всех, но мы считались «важными персонами» (!), так что доктор принес мне две таблетки. Я сказала ему [смеясь]: «Доктор, я не принимаю лекарств.» Он ответил: «Как! Я достал их с таким трудом!» Я возразила: «В этом все и дело: они очень нужны другим!» Затем, затем… внезапно (я лежала, конечно же, в постели, с первоклассной лихорадкой), внезапно я почувствовала, как меня охватывает транс — настоящий транс, который выбрасывает вас из своего тела — и поняла. Я поняла: «Это конец; если я не буду сопротивляться этому, это будет конец.» Тогда я начала осматриваться. Я смотрела и увидела существо, у которого бомбой было оторвано полголовы и которое еще не знало, что оно умерло; оно ко всем цеплялось, чтобы высасывать жизнь. И каждое из этих существ (одно было на мне и делало свое «дело»!) представляло один из смертельных случаев на войне. Каждое существо несло особую атмосферу — и весьма протяженную — человеческого разложения, чрезвычайно заразного, и именно это вызывало болезнь. Если было только заболевание, вызванное этой атмосферой, человек мог вылечиться, но если это было столкновение с одним из этих существ с половиной головы или половиной тела, то есть, оно было так жестоко и внезапно убито, что даже не успело осознать это и пыталось найти какое-нибудь тело, чтобы продолжить свою жизнь (атмосфера вызывала ежедневное заболевание тысяч людей, это было кишение, инфекция), что же, тогда человек умирал. Три дня - и все, иногда даже меньше: иногда умирали через день. И когда я увидела и поняла это, я собрала всю оккультную энергию, всю оккультную мощь, и… [Мать наносит удар кулаком сверху-вниз, как бы силой возвращаясь в свое тело]  очнулась на кровати, пробужденная, и с болезнью было покончено. Не просто покончено: я оставалась достаточно спокойной и начала работать над очищением атмосферы… Мой мальчик, с того самого дня больше не было случаев заболевания! Это было настолько невероятно, что об этом даже написали в японских газетах. Только они не знали, в чем дело, но, начиная с того дня, вернее той ночи, новых случаев заболевания больше не отмечалось. И заболевшие раньше люди постепенно выздоравливали.

Я рассказала об этом нашему японскому другу, в чьем доме мы жили; я сказала ему: «Что же, вот чем была эта болезнь — это пережиток войны; вот как все происходило: вот так и вот так… Вот как я ее прикончила!» Ну и, естественно, рассказала о том, как я преодолела влияние этого существа, повернувшись и сражаясь… [разрушила образование]. Но какая сила потребовалась для этого! Необычайная.

Он рассказал об этом своим друзьям, те — своим, и так эта история стала общеизвестной. Было даже нечто вроде коллективной благодарности от города за мое вмешательство… Но все началось с того вопроса: «Что же это за болезнь? Вы можете это узнать, не так ли?» [Смеясь] А ну-ка, подхватите ее!

Но это чувство, что ты лежишь совершенно неподвижно, ощущение жертвы чего угодно — а ты совершенно без движения, неспособна ни на что… Ведь вы больше не в своем теле, вы не можете больше им распоряжаться. И такое ощущение свободы, когда вы можете вернуться в тело.

У меня был сильнейший жар, который, естественно, постепенно спадал — спустя несколько дней я была совершенно здорова; по сути, я вылечилась почти сразу.

Вот так, мой мальчик.[74]

Так значит, ты поедешь туда… [к Х]

 

(молчание)

 

Что касается меня, я беседую со Смертью.

Это точно всеобщее состояние ума: состояние неверия, о! это ужасно!  Если не знать, что за этим последует нечто совсем иное, было бы ужасно.

Какая замечательная вещь «Савитри», там все предвидено, все-все-все, нет ничего, что было бы не исследовано!

 

 

22 апреля 1963

 

Письмо Сатпрема Матери

 

Рамешварам, понедельник, 22 апреля

 

Милая Мать,

Я приехал только вчера. Почти все свое время я провожу в борьбе с ужасным ощущением в моем сердце, моих мыслях и теле, таким сильным, что, если бы я мог, то вернулся бы сегодня же первым же поездом. У меня никогда не было здесь такого ощущения. Я чуть было не отправил тебе телеграмму, чтобы попросить твоей помощи. Я буду пытаться «держаться» здесь, сколько потребуют приличия, затем уеду отсюда как можно скорее.

С материальной точки зрения условия такие никудышные, что хуже не бывает — одним словом, полная убогость в полной грязи. Мое тело в неважном состоянии, но я надеюсь, что оно поправится. С ментальной и эмоциональной точки зрения = НОЛЬ. Остается лишь одна Вещь, без которой все рушится.

Я отчаянно нуждаюсь в тебе.

 

С любовью,

Подпись:   Сатпрем   

 

Ответ Матери

 

23 апреля 1963

 

Сатпрем, мой милый малыш,

Я только что получила твое письмо. Оно только подтвердило то, что я видела и ЧУВСТВОВАЛА. Две последние ночи были определенно плохими, и день — не лучше.

Конечно, тебе надо вернуться сюда как можно скорее.

Пошли телеграмму, как только примешь решение. Я стараюсь изо всех сил, чтобы ты чувствовал, что я с тобой.

 

С нежностью,

Подпись: Мать

 

Оотрывок из письма к Суджате

 

Утро понедельника, 22 апреля 1963

 

………

Я только что написал несколько слов Матери, чтобы сказать ей, что если бы я мог, я вернулся бы первым же поездом. По прибытию сюда у меня было ужасное ощущение, какого не было никогда раньше, это была почти паника. Все было ужасно пустым и далеким. Должно быть, я стал гиперчувствительным. Если бы я не опасался пойти на поводу у этого ощущения и если бы это не было грубостью по отношению к Х, я сегодня же уехал бы отсюда поездом. Нет слов по поводу новой «гостиницы»[75]: цементные стены, окруженные цементными стенами; план здания такой чудесный, что воздух в нем вообще не циркулирует, и, естественно, из окон не видно ни одной травники. Там великолепные стальные решетки и ажурные цементные панно, но нет даже элементарных удобств. Я категорически отказался входить в этот саркофаг, так что они поместили меня в соседний дом, купленный Х и используемый как гараж. Грязь полнейшая. Им даже не пришло в голову предложить мне циновку. Наконец, они принесли мне скамью, чтобы я на ней спал — я отказался… Вот такие бытовые условия. Надеюсь, что тело к ним привыкнет. Как только будет прилично откланяться, я сразу же «подниму якорь».

 

Подпись:   Сатпрем

 

 

25 апреля 1963

 

Письмо Сатпрема к Матери

 

Рамешварам, 25 апреля 1963

 

Милая Мать,

Вчера я получил твою открытку от 23 апреля, и это совпало с улучшением «атмосферы» и даже с физическим улучшением. С момента своего приезда сюда я редко когда чувствовал так конкретно, постоянно и мощно твою Силу и твое Присутствие. Почти лишне говорить, что это единственная реальность — действительно, ЖИВЕТ только Это. Остальное — ложная тень. Я стремлюсь поскорее уехать отсюда, но Х говорит, что хотел бы сделать кое-какие изменения в моей джапе, так что мне приходиться дожидаться. Трудно поторопить Х, ты же знаешь. Я пошлю тебе телеграмму, как только это произойдет. Кстати, я испытал на опыте мощь неподвижности разума Х — она замечательна. Все остальное кажется мне очень бедным.

……

Все яснее и яснее я чувствую, живу и вижу, что реально только Это. Это всепоглощающе.

 

Мать, с благодарностью

я у твоих ног

Подпись:   Сатпрем

 

Отрывок из письма к Суджате

 

25 апреля 1963

 

………………….

Я жду, когда Х сделает кое-какие изменения в моей джапе, как он сказал мне; тогда я сразу же уеду отсюда. Последние два дня мое здоровье улучшилось. Нет той постоянной усталости, как  раньше. Вечером я в одиночестве прогуляюсь по большим песчаным дюнам около Рамешварама, представляя себя в Аравии, и никаких громкоговорителей! Это как отдых в бесконечном покое.

………………….

Обезьяны украли мое зеркало, пока я принимал ванну, и после долгого любования собой в зеркале, они разбили его. Затем выбросили мою зубную пасту в колодец. Наконец, они были очень любезны, оставив мне мою бритву, опасаясь, вероятно, того, что без нее я буду выглядеть как они!

………………….

Пподпись:   Сатпрем

 

29 апреля 1963

 

Письмо Сатпрема к Матери]

 

Рамешварам, понедельник, 29 апреля

 

Милая Мать,

В пятницу Х дал мне новую мантру, затем, на следующий день, сказал, что во время пуджи он получил «указание», что эта мантра мне не подходит, и он должен дать мне другую. В принципе, я должен получить эту мантру завтра, во вторник. Х сказал, что это будет мантра final and with effect [окончательная и действенная]. Я действительно надеюсь на это, я хотел бы покончить со всеми этими препонами, подготовками и задержками, получить Слово, как его называли Риши, и закрепиться на этом. Я хотел бы больше не возвращаться в Рамешварам и покончить со всеми этими уловками. Как бы там ни было, получив новую мантру, мне надо будет подождать еще три дня, чтобы Х увидел, дает ли она желаемый «эффект». Так что я не смогу уехать отсюда раньше четверга.

Надеюсь, что на этот раз все будет хорошо, и установится истинный Ритм.

Я очень сильно чувствую твою помощь.

 

С любовью,

Подпись:   Сатпрем

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Май 1963

 

3 мая 1963

 

Говорил ли Х с тобой о мировых событиях, о войне?

 

Он сказал то, что он говорит всегда: что будет война. Он в этом уверен.

 

Война идет постоянно!

 

Есть ли что-то новое на этом плане?

 

Ты знаешь, я живу день ото дня. Есть только ощущение, что «это» движется очень быстро. Под «этим» я подразумеваю целый комплекс, много чего.

По сути, очень трудно об этом говорить.

Это скорее восприятие земного движения, чем что-то иное. Так что детали сами по себе не важны, но они симптоматичны для целого. То есть, трудности , препятствия, сражения, победы, прогресс — все это само по себе ничто, это только указание на общее движение: бывают моменты, когда сопротивление и противодействие грандиозно; бывают моменты такого фантастического продвижения или прогресса, что это кажется чудом; если увидеть все вместе, тогда чувствуется, ощущается некое давление — глобальное давление — в котором маленькая клеточная концентрация сама по себе действительно кажется не такой уж важной; ее значимость уменьшается с падением ее сопротивления, то есть, чем больше она позволяет  Работе совершаться, не препятствуя движению и не искажая его — не препятствуя и не усложняя — тем меньше ощущается ее значимость. То есть, кажется, что концентрация клеток важна лишь в той степени, в какой она затрудняет движение.

Очевидно, происходит двойное движение: с одной стороны, есть нечто, что пытается притягивать все меньше внимания и концентрации других, то есть, уменьшать ощущение посредника, необходимого для распространения сил и мыслей (все нарастают попытки[76] отменить это), и, в то же время, нарастает — и иногда это становится колоссальным, головокружительным — нарастает  мощь. Время от времени (редко, и я должна сказать, что не пытаюсь сделать так, чтобы это было чаще), иногда на минуту — даже не на минуту: на несколько секунд — бывает ощущение абсолютной Силы; и затем оно сразу же теряется, вуалируется. Эффект на расстоянии все увеличивается, но он не является результатом сознательной воли — то есть, я не пытаюсь овладеть большей силой, совсем нет. Время от времени мне показывают (иногда это очень забавно), что на мгновение (это дело секунд) Сила становится абсолютной, а затем возобновляется привычная неразбериха.

Воздействие на других значительно возросло, но и это не является результатом какой-либо попытки в этом направлении, вовсе нет: это идет автоматически. И все же, как я об этом говорила, бывают мгновения, когда поднимается нечто… что изъявляет волю. Но оно изъявляет волю не обычным образом: это нечто… это между знанием, видением и волей; это маленькое нечто, что имеет что-то ото всей этой троицы и… крепкое как алмаз, это… (о, как это выразить? — я не знаю, нет слов), это имеет нечто от эмоциональной вибрации, но это не то; это не имеет ничего общего со всем тем, что идет от интеллекта, вообще ничего; это не интеллектуальное видение и не супраментальное знание, это не то, это нечто иное. Это… это как алмаз, как будто этот алмаз - живая сила — живая, живущая. И это нечто - всемогущее. Но оно крайне скоротечно, оно сразу же покрывается кучей всего, видениями, супраментальными видениями, пониманием, различением — все это стало постоянной «сопровождающей» массой, ты понимаешь.

С точки зрения чувствительности или ощущения (не знаю, как назвать это), когда тело отдыхает и входит в это статичное состояние чистого Существования… Прежде это было (или давало) ощущение полной недвижимости — это не нечто обездвиженное, а некое "не-движение", я не знаю, как назвать это; это не противопоставление того, что не движется тому, что движется, это было не так — это было отсутствием самой возможности движения. А сейчас у тела есть ощущение не только земного движения, а вселенского движения, столь потрясающе быстрого, что оно неуловимо, оно ускользает от всякого восприятия. Это как если бы за пределами Бытия и Не-Бытия было «нечто», что является одновременно… я имею в виду, что это нечто не движется ВНУТРИ какого-то пространства, а находится одновременно за пределами неподвижности и движения, в том смысле, что его скорость совершенно неуловима для всех чувств (я не говорю уж о физических чувствах), всех чувств во всех мирах.

Это что-то новое.

Как только прилягу, я перехожу из одного состояния в другое с необычайной скоростью. И я заметила (это совсем недавно началось, так что я не много-то знаю), я заметила, что в этом состоянии Движение[77] превосходит силу, которая сосредотачивает клетки  с целью образования индивидуальной формы… И это состояние кажется состоянием всемогущества, хотя в нем и не было сознательной воли или сознательного видения (пока). Это состояние... (как выразиться?), чьи свойства превосходят мощь, сосредотачивающую клетки  с целью образования индивидуального тела. И его действие - автоматическое (оно идет не от волеизъявления): как только появляется нечто, передающееся через физическую боль, это МГНОВЕННО исчезает. Но, что самое интересное, как только тело возвращается в определенное состояние — свое обычное состояние, это не обычное человеческое состояние, а обычное, привычное состояние этого тела — оно ловит ВОСПОМИНАНИЕ о том, что было, и вместе с этим воспоминанием приходит возможность восстановить то, что было, если определенное количество условий автоматически не выполнено. Я не знаю, имеет ли какой-то смысл то, что я говорю, но переживание, оно именно таково… Должно быть, это переход от чего-то истинного к чему-то, что больше не является истинным — это не Ложь, как мы понимаем ее здесь, на земле (это совсем другое), но это уже изменение по сравнению с чистой Вибрацией. Это производит впечатление «замявшейся складки», остается только вопрос дурной привычки. Там работает не принцип деформации — это плохая привычка, которая появилась из-за действия ДРУГОГО принципа. И там надо найти нечто, что остановило бы — остановило бы, устранило, помешало бы тому, чтобы это действие воспроизводилось автоматически.

И это происходит ПОСТОЯННО. Это постоянное явление: переход отсюда туда, отсюда туда, отсюда туда, до такой степени — это так сильно — что бывают секунды или минуты, или, в конце концов, некий интервал времени (я не знаю), когда вы ни то, ни это; тогда возникает впечатление, что больше ничего нет вообще. Это почти мгновение; если бы это длилось дольше, возможно, оно привело бы к обмороку, или еще к чему-нибудь, не знаю, не могу сказать к чему. Но это постоянно: туда, сюда [жест колебания]. И между ними - переход.

Видимая жизнь (та жизнь, которую видят люди, то, с чем они сталкиваются) — это, определенно, некая смесь из этих двух состояний [mixture], это как если бы что-то происходило за экраном, а на экране была бы видна только комбинация этих двух состояний — они на самом деле не соединяются, но это производит странный видимый эффект [для Матери]. Под «видимым» я подразумеваю видимый не только для глаз, но и для внешнего сознания. Это странная жизнь, ни то, ни се, ни смесь из этих двух состояний, и не так, как если бы они находились рядом, бок о бок: это как если бы одно работало через другое. Это должно быть на внутриклеточном уровне: нечто, что происходит вот так [Мать переплетает пальцы правой руки с пальцами левой в непрерывном движении взаимопроникновения],  смесь должна быть микроскопической, на поверхности.

 

(Мать остается поглощенной

«наблюдением» переживания)

 

Но, с самой внешней точки зрения, ночь, последовавшая за твоим приездом туда[78], была ужасной, в том смысле, что сознание было приведено в контакт со всем самым негативным и разрушительным: как будто со всем миром, да, миром отрицания, отказа, противостояния, сражения, дурной воли — внешняя видимость была белой как мел, ты знаешь, как этот белый мел, не имеющий души, и все было так, даже черное было белым, как мел. Это было нечто, полностью лишенное жизни души. Это было ужасно. Не знаю, мне надо долго перебирать в памяти, чтобы вспомнить что-то подобное. И я была внутри этого, и это давило на меня; как если бы кто-то держал меня там и заставлял смотреть на все это.

Я забыла: я сразу же вычистила все это. Я больше не помню, что это было, за исключением того, что я только что сказала — я больше не знаю, что это было, потому что я НЕ ХОТЕЛА, чтобы это существовало. Но это было ужасно. И на следующее утро осталось такое болезненное ощущение! Тогда я сказала себе, что что-то там не в порядке, и когда я получила твое письмо, я поняла. Но это не ограничено той или иной личностью, той или иной местностью: оно будто затрагивало вселенский способ бытия, вот что меня обеспокоило. Как если бы весь способ бытия, который я отталкивала в течение… в течение, уже более 70 лет, что я держала на расстоянии, чтобы реально он больше не существовал, как если бы все это набросилось на меня. Как нечто, что принадлежит прошлому и больше не имеет права на существование.

Потом стало лучше; та ночь была самой плохой.

Затем, в ходе утренней медитации, я уже не понимала… Может быть, это clinging to the past [цепляние к прошлому], может это символ этого? Возможно. Но, в конечном счете, в мире множество таких людей, которые цепляются к прошлому, их много…

 

(молчание)

 

На следующее утро, в течение часа, у меня было переживание… Всегда все происходит так, как если бы это происходило в этом теле (но это тело стало чем-то вроде представительного, символического объекта), всегда так бывает, начиная с ощущения близости смерти и кончая ощущением совершенного бессмертия; все это, все это разворачивается в этом теле — оно поле битвы, это поле битвы, это поле победы, это Поражение, это Триумф, это все. Так что я записала переживание [Мать протягивает ученику листок бумаги]:

 

Господь — это мирное смирение,

но Господь — это также борьба

и Победа.

 

Он — это радостное принятие

всего, что есть; но он и

постоянное усилие для достижения

более полной и совершенной гармонии.

 

Вечное движение

в абсолютной неподвижности.

 

Это не интеллектуальное размышление, это запись переживания: постоянное двойное движение полного принятия всего, что есть, как абсолютное условие для того, чтобы принять участие в том, что будет, и, одновременно, постоянное усилие для достижения большего совершенства. Это и было переживанием всех этих клеток.

Это переживание длилось больше часа: два условия.

Именно это и произвело резкое разделение во всем духовном мышлении или духовной воле человечества. Кажется, это не было понято. Одни, как Будда и все ему подобные, заявили, что мир неисправим, и что единственный выход — уйти из этого мира, и что не может быть иначе — мир меняется, но, по сути, остается все тем же. И это определяет определенную позицию совершенного принятия. Так что, для них выход в уходе из мира — в том, чтобы вырваться из него: оставить мир таким, какой он есть, а самому убежать. И, затем, есть другие, они предчувствуют, что есть некое совершенство, к которому люди бесконечно стремятся и которое постепенно реализуется. И я все больше вижу, что эти два движения дополняют друг друга, и не только дополняют, но и почти совершенно необходимы друг другу.

Иными словами, изменение, исходящее из отказа принять мир таким, как он есть, не имеет силы, не имеет власти: необходимо не только полное, но и понимающее, радостное принятие — необходимо найти высшую радость во всем сущем, чтобы иметь (я не говорю о праве или силе)… чтобы все могло измениться.

Это возвращает нас к тому, что надо стать Всевышним, чтобы смочь помогать Его действию по изменению мира; необходима вышняя Вибрация, чтобы обладать возможностью участвовать в этом Движении, которое я сейчас начинаю чувствовать в клетках тела — это Движение нечто вроде вечной Вибрации, не имеющей ни начала, ни конца. Это не имеет начала (земля имела начало, с ней все понятно; с началом земли началась история земли, но здесь все не так): это не имеет начала, это… это нечто из времен извечных, на вечные времена; и для него нет деления времени, только в своей проекции на экран оно начинает принимать деление времени. Но по отношению к нему нельзя сказать «секунда», нельзя сказать «мгновение»… это очень трудно объяснить… Оно слишком быстрое, оно ускользает от восприятия: это нечто, что не имеет границ, не имеет начала, не имеет конца, это такое тотальное Движение — тотальное и постоянное, постоянное — поэтому для восприятия кажется совершенно неподвижным.

Это совершенно невозможно описать. Но именно это является Началом и Поддержкой всей земной эволюции.

Когда говоришь о чем-то земном, это очень, очень легко.

Эти слова [Мать показывает запись своего переживания] пришли гораздо позже, после того, как кончилось это переживание. То есть, было некое молчание,  как будто нечто, что потихоньку, медленно отстоялось; как только оно отстоялось, вот вам осадок [Мать, смеясь, показывает свою запись].

 

 

11 мая 1963

 

(Начало этой беседы записано по памяти)

 

…Если бы только у меня было «Слово», как называли это Риши, настоящая мантра, я бы зафиксировался на ней, я делал бы джапу часами, если это нужно, и я дошел бы до самого конца. Как если бы мне сказали: «Видишь это поле, в нем надо вырыть 3 миллиона кубометров земли, и там, в конце - свобода. Что же, я принялся бы за дело, время не в счет, потому что я знал бы, что будет результат. Но для этого нужна кирка.

 

Никто не может дать тебе настоящую мантру. Это не что-то, что можно дать: это нечто, что внезапно появляется изнутри. Надо, чтобы мантра возникла изнутри, вдруг, спонтанно, как глубокая, интенсивная потребность твоего существа, тогда она будет иметь силу; ведь это не что-то, что приходит снаружи, а твой собственный крик.

Что касается меня, я видела, что моя мантра обладает силой бессмертия; что бы ни происходило, если произносить эту мантру, тогда господствует Всевышний, а не низший закон. И слова не имеют значения, они могут вообще ни о чем не говорить — для кого-то другого моя мантра не имеет смысла, но для меня она полна, наполнена смыслом. И она эффективна, потому что это мой крик, это интенсивное стремление всего моего существа.

Мантра, данная гуру, обладает только силой реализации переживания открывателя мантры. Мантра автоматически содержит силу, потому что ее звучание содержит переживание. Однажды я поняла это в Париже, в то время, когда я ничего не знала об Индии, совершенно ничего, кроме обычных бредней. Я даже не знала, что такое мантра. Я пошла на лекцию к кому-то, кто, так сказать, практиковал «йогу» в течение года в Гималаях, и теперь рассказывал о своем опыте (остальное не очень-то важно). И вдруг, в ходе своей лекции, он произнес звук ОМ. И я увидела, как все комната внезапно наполнилась светом, золотым, вибрирующим светом… Вероятно, только я заметила это. Я сказала себе: «Смотри-ка!». Затем я не заостряла на этом свое внимание, я забыла эту историю. Но затем это переживание повторилось два или три раза, в двух-трех разных странах, с разными людьми, и всякий раз был этот звук ОМ: я видела, как свет внезапно заполнял комнату. Тогда я поняла. Этот звук содержит вибрацию многих тысячелетий духовного стремления — в нем заложено все стремление людей ко Всевышнему. И он автоматически обладает силой, поскольку содержит это переживание.

То же самое и с мантрой. Когда я захотела перевести на санскрит конец своей мантры «Хвала Тебе, Господь», я попросила помощи у Нолини. Он принес свой перевод мантры на санскрит, и когда он прочитал его мне, я вдруг увидела, что этот перевод обладает силой — не потому что Нолини вложил в него свою силу (!) Бог знает, что он не собирался «дать мантру» мне! Но там была сила, потому что там было мое переживание. Мы внесли кое-какие изменения в этот перевод, и сейчас это джапа, которую я делаю — я делаю ее все время, когда сплю, когда гуляю, когда ем, когда работаю, все время.[79] Вот как мантра обретает свою жизнь: когда она возникает все время, спонтанно, как крик твоего существа — не надо усилий, не надо концентрации: это естественный крик. Тогда мантра имеет полную силу, она живет. Надо, чтобы она спонтанно возникала изнутри…

Никакой гуру не может тебе ее дать.

 

Спонтанно возникла изнутри… Что же, предстоит долгий путь! Мне понадобится много бумаги на все эти «диаграммы» [тантрические диаграммы, данные Х]: семьдесят две ежедневно.

 

Тебе нужна бумага?

 

Да, и немало!

 

Примерно сколько?

 

Примерно столько [пачка толщиной 10 см]. И мне нужна очень гладкая бумага. Ты понимаешь, мне надо писать «шанданамом» [сандаловой пастой] с помощью острой палочки! На каждую диаграмму у меня будет уходить 3-4 минуты… а на 72… уйдет 4 часа! Так что мне нужна достаточно гладкая бумага — и много: 72 листа ежедневно.

 

72 листа… Где бы ее найти?

 

Я схожу в типографию.

 

Из-за этого состояния войны у них не осталось бумаги, мой мальчик.

Но у меня должна быть бумага.

 

Но она нужна тебе.

 

Не вся. Одна стопка бумаги… Посмотри-ка: внизу должен быть ящик или что-то вроде этого.

 

(ученик вытягивает ящик)

 

Она вся желтая… Это неважно?

 

Она будет впитывать воду! Ты понимаешь, я должен писать шанданамом, разбавленным водой, с помощью прутика «Божественной Любви»! [гранатовое дерево].

 

Без ваты и без всего такого?

 

Без всего. Только заостренным прутиком.

 

А рисунки маленькие?

 

Каждый представляет собой прямоугольник, разделенный на три части, с цифрами и буквами — санскритскими буквами. Это еще та работка, ты знаешь!

 

72 каждый день!… Мой мальчик [Мать смеется].

Надо что-то придумать…

 

Я выхожу из этого рисования несколько отупевшим.

 

Но они этого и хотят!

Я тебя уверяю, я знаю это, они хотят, чтобы ты отупел. И, конечно, когда ты отупеешь, они вкатят в тебя хорошенькую дозу силы, и это покажется чудом!

 

Ты понимаешь, надо, чтобы я сидел два часа вот так, на корточках, вычерчивая эти священные закорючки.

 

Но, скажи мне, разве ты не можешь делать это за столом, сидя на стуле?

 

Я не знаю.

 

Почему бы нет? Им это не приходит в голову, потому что он (Х) привык сидеть на земле и писать на земле. Это то же самое, когда я думала, что можно медитировать только со скрещенными ногами и с выпрямленным позвоночником!… К счастью, я жила со Шри Ауробиндо: он никогда не сидел со скрещенными ногами. Он сразу же сказал мне, что все это вопрос привычки — подсознательной привычки. Это не имеет никакого значения. И он так хорошо это объяснил: если поза необходима, она сама придет. И это совершенно верно. Например, если это необходимо, тело в нужный момент внезапно выпрямляется — это приходит спонтанно. Он говорил: важны не внешние рамки, а внутреннее переживание, и если есть физическая необходимость, если ваше внутреннее переживание совершенно искреннее, тогда эта физическая необходимость придет САМА СОБОЙ.[80] Я в этом совершенно уверена. И он привел мне собственный пример (и у меня был свой собственный) того, что считалось опасным или плохим, но что мы оба спонтанно делали каждый сам по себе , и что немало нам помогло! Следовательно, все эти россказни о позах и т.д. — это только механические рамочки разума.

Это пришло ко мне, когда я ходила [для джапы]. У меня было нечто вроде видения: я видела, как ты скорчился и писал. И я сказала себе: «Ужасно! Он так подорвет свое здоровье!»

Нужна только правильная внутренняя позиция.

 

Да, конечно, внутренняя позиция… только у меня такое впечатление, что эта новая работа – это  механическая пустая работа.

 

Ты не чувствуешь слова, когда пишешь их?

 

Это цифры. Цифры и одна санскритская буква. А в цифрах ведь не так уж много души?

 

Покажешь мне? Я хотела бы взглянуть.

 

Сейчас покажу.

(ученик рисует тантрическую диаграмму,

которую ему надо рисовать 72 раза в день,

три раза по 72 дня.

Это квадрат, разбитый на 9 квадратиков,

в них - цифры и одна

санскритскую букву.

Первым делом Мать вычисляет сумму цифр

в разных строчках и столбцах:)

 

Ты складывал эти цифры? Нет? Как бы ты ни складывал, всегда получается 72… 9 – это цифра рождения.

 

Надо делать это 72 раза в течение 72 дней, и так повторить 3 раза.

 

А 72 означает 7+2, то есть, 9.

 

А это [санскритская буква], это HRIM.

 

Это один из трех сущностных звуков. Я сейчас не помню, но каждый из них представляет один из аспектов Матери.

 

Суджата говорила мне, что это Махалакшми.

 

Я колебалась между Махалакшми и Махасарасвати.

 

(Мать продолжает

концентрироваться)

 

Это, очевидно, берется как символ вызревания нового рождения, второго рождения, духовного рождения. Это точно.

Он сказал 72 дня?

 

Три раза по 72 дня… Чуть больше восьми месяцев.

 

Это так.

Это… ([смеясь], я только что спросила его!) это работа периода вынашивания для рождения божественного сознания.

И 7 (7 и 2), это интересно. 7 – это реализация, 2 – двойственность: двойственная реализация. Если сложить их, получится цифра, означающая период вызревания.

Ведь Махалакшми — это аспект любви божественной Матери[81], совершенство проявленной Любви, что должна придти перед тем, как эта высшая Любовь, находящаяся за пределами Проявления и Не-проявления, сможет выразиться — это то, о чем идет речь в «Савитри», когда Всевышний посылает Савитри на землю:

 

For ever love, O beautiful slave of God!

(XI.I.702)

(Перевод)

 

Извечная любовь, прекрасная рабыня Бога!

 

Это чтобы подготовить землю воспринять проявление Всевышнего, проявление Его Победы.

Если посмотреть на диаграмму с этой стороны, она становится понятной — понятной и даже содержательной: в этом что-то есть .

 

(Мать вдруг указывает на

листок бумаги, лежащий на столе

возле нее, на нем написана цифра 8)

 

Ты заметил эту цифру?… В «Савитри» есть такая строчка (не могу точно процитировать): «Везде, где есть Природа, есть и Он [Всевышний], ибо, поистине, Он и Она — одно.»[82] Мне нужно было найти иллюстрацию к этим строчкам[83], и я нашла - цифра 8.

Рисунок начинается здесь [Мать чертит первую половину восьмерки]: это склонившийся Всевышний. Затем, в основании [нижняя половина восьмерки] Природа, спящая Природа. И здесь [верхняя часть восьмерки] я сделала небольшой набросок (как символ глаза, носа и рта) для обозначения верха сознания. Так что Всевышний наклонился вот так, а Природа поднимается вот так [Мать рисует вторую часть восьмерки]. И все это [вершина восьмерки] золотое, затем идет перелив всех цветов радуги [середина восьмерки] и становится темно-синим здесь [основание восьмерки], в самой материальной части творения, затем голубой цвет становится все более светлым [при подъеме], пока, наконец, не становится золотым. И так бесконечно.

 

Восьмерка [«положенная на бок»] – знак бесконечности в математике (¥).

 

Да. Это очень интересно.

(Затем Мать рассматривает

одну за другой различные цифры

 тантрической диаграммы)

 

Цифра 4 означает Проявление (квадрат — условный знак Проявления). Так что вот здесь у тебя проявление Бесконечности: 4+8=12.

Цифра 6 означает творение.

12 — совершенство творения: совершенное творение.

30, это… 3 означает Сатчитананду, тогда 30 — это символ ее внешнего выражения (потому что 10 означает нечто, что выражено во вне). Так что 30 — это проявление Сатчитананды.

Итак, сначала у нас есть 6, затем 12 (совершенство проявления), 30 — проявление Сатчитананды и 48 — проявление Бесконечности. Ты видишь, диаграмма оживает!

Затем есть 42 — это двойственное проявление, то есть, Всевышний и Природа.

Потом 18… 10 (если это не 12… 12 — это два раза по 6, но и 10+2, но в этом - другой смысл), само по себе 10 — это нечто установившееся (11 — это нечто начинающееся, тогда как 10 — это нечто установившееся). Тогда получается 18, что означает установившуюся Бесконечность.

Затем 36, то есть, 3 раза по 12: это объединение 30 (Сатчитананды) и 6, творения.

Число 12 принадлежит Махашакти. Это сущностное творение, творение в своей сущности — созидательная Сила. И совершенство: совершенство в исполнении. 12 — очень важное число (24 — два раза по 12, 36 — три раза по 12).

48 — это четыре раза по 12. Это чрезвычайно важное число. Чрезвычайно важное.

И, наконец, здесь у нас 9: вызревание. Вызревание в Материи — не там высоко-высоко: здесь, физически.[84]

 

(Мать сама начинает рисовать

диаграмму с числами и

мантрой на санскрите)

 

Посмотрим, помню ли я санскрит…

У меня беда с глазами, я утратила всю свою силу выражения [Мать берет лупу и чертит]. Раньше я так легко писала эти буквы, а теперь больше не вижу…

Вот так.

Сейчас в диаграмме есть жизнь, ты понимаешь. В ней есть жизнь. И правильно рисовать вот так, то есть, это должен быть квадрат (не прямоугольник, как ты делал), квадрат, разделенный на 9 квадратиков. И это символ реализации (не реализации – вызревания), рождения сознания Махалакшми в Материи, то есть, формы божественной любви в Материи.

 

(Мать надолго склоняется над диаграммой.

Заметим, что символы диаграммы

надо читать и писать в определенном порядке,

чтобы они обладали своей настоящей силой)

 

Смотри-ка, здесь есть музыка!

 

(Мать начинает напевать мелодию

или вибрацию, которая пришла к ней

и соответствует диаграмме и рождению

сознания Махалакшми в Материи)

 

Еще не совсем ясно: после 30 идти туда или сюда?

 

После 30 идет 48, затем 42…

 

(Мать снова напевает)

 

Вот так, мой мальчик.[85] Я посоветовала бы тебе взять удобное кресло, стол, на котором удобно писать, расположить все удобно перед собой и начинать!

Жалко, что нельзя записать эту музыку.

 

(Мать снова напевает)

 

Вот так.

Это наполнено смыслом, вибрирует смыслом![86]

Я не уверена, осознавал ли он сам этот смысл, когда давал тебе эту диаграмму, но если осознавал, он передал бы его тебе … У меня такое ощущение, что он скорее просто эрудированный человек. Возможно, он  ощущает, но скорей всего не понимает.

 

Но откуда приходит значение чисел?

 

Глубокое значение чисел… Есть так много традиций, так много написано… что я остерегаюсь следовать им. Но глубокий смысл чисел пришел ко мне в Тлемсене, когда я была в Надразуме. Я не помню, как Теон называл все эти миры, но это было в том мире, который соответствовал самой светлой и самой высокой области Надразума [Overmind], как назвал его Шри Ауробиндо. Это было выше, чуть выше области богов. И это было нечто, что было в согласии с творением Надразума — с землей под влиянием богов. Там числа приняли для меня живой смысл — не что-то ментальное: живой смысл. Там мадам Теон и распознала меня, потому что над моей головой образовалось двенадцать жемчужин; она сказала мне: «Ты есть то, потому что у тебя есть это. Только то может обладать этим!» [Мать смеется]. Это было очень далеко от моих мыслей, слава Богу!

Но эти числа, они для меня живые. Они обладают конкретной реальностью.

И это [диаграмма] предназначена для подготовки «второго рождения», упомянутого в Ведах, духовного рождения. Чтобы стать полным существом,  причем сознательным во всей своей полноте.

Очевидно, это начало реализации. Но для многих людей это - крупное достижение.

Надеюсь, это больше не будет утомлять тебя.

 

(перед уходом)

 

Думаешь, твоя машина [магнитофон в другом конце комнаты] записала музыку?[87]

 

Очень надеюсь!

 

Я знаю кое-кого, кто мог бы положить ее на ноты: Сунил мог бы это сделать, он знает, как записывать музыку нотами. Я теперь уже не умею… я забыла все это. Я провожу все свое время, забывая все.

Я могла писать на санскрите так же, как пишу по-французски — все забыто.

Надо учиться терять все, чтобы приобрести все. Всегда, ежеминутно.[88]

Вот так.

Я попросила Суджату приготовить тебе апельсиновый сок — надо, чтобы это делал кто-то, кто вкладывает в это свое сердце.

До свидания, мой мальчик.

 

 

15 мая 1963

 

88. Этот мир был построен Смертью, чтобы она смогла жить. Ты хочешь уничтожить смерть? Тогда погибнет и жизнь. Ты не можешь уничтожить смерть, но ты можешь трансформировать ее в более значительную форму жизни.

89. Этот мир был построен Жестокостью, чтобы она могла любить. Ты хочешь уничтожить жестокость? Тогда погибнет и любовь. Ты не можешь уничтожить жестокость, но ты можешь преобразовать ее в ее противоположность, в  неудержимую Любовь и  полный Восторг.

90. Этот мир был построен Неведением и Ошибкой, чтобы они могли знать. Ты хочешь уничтожить неведение и ошибку? Тогда погибнет и знание. Ты не можешь уничтожить неведение и ошибку, но ты можешь превратить их в лучезарное превосхождение разума.

91. Если была бы только Жизнь и не было смерти, не могло бы быть и бессмертия; если была бы только любовь и не было жестокости, радость была бы только тепловатым эфемерным восторгом; если был бы только разум и не было неведения, наше высочайшее достижение не превысило бы ограниченной рациональности и житейской мудрости.

92. Трансформированная Смерть становится Жизнью, что есть Бессмертие; преобразованная Жестокость становится Любовью, что есть нестерпимый экстаз; преображенное Неведение становится Светом, превосходящим пределы мудрости и знания.[89]

 

Это одна и та же идея: противостояние противоположностей служит стимулом прогресса. Потому что сказать, что без Жесткости Любовь была бы едва теплой… принцип Любви, как он есть за пределами Проявленного и Непроявленного, не имеет ничего общего с вялостью или жестокостью. Но идея Шри Ауробиндо, как кажется, состоит в том, что противоположности являются самым эффективным и самым быстрым средством замесить Материю, чтобы проявление в ней Божественного стало более интенсивным.

Как переживание это абсолютно точно: как только вы входите в соприкосновение с вечной Любовью, высшей Любовью, сразу же возникает… (как сказать?) восприятие, ощущение (это не понимание, это очень конкретно): само материальное сознание, даже самое просветленное, самое обработанное, самое подготовленное НЕ СПОСОБНО проявить Это! Первое впечатление — это что-то вроде неспособности. Затем приходит переживание: нечто, что являет некую форму… нельзя сказать «жестокости», потому что это не жестокость, как мы ее понимаем; но в совокупности обстоятельств есть вибрация, которая с определенной интенсивностью представляет отвержение такой любви, какая проявлена здесь — это именно так: нечто в материальном мире отвергает проявление любви, какой она существует сейчас (я не говорю об обычном мире, я говорю о вершине сознания сейчас). Это переживание, я говорю о том, что имело место быть. И вот та часть сознания, которая была затронута этим противостоянием, обращается прямо к истоку Любви, С ТАКОЙ ИНТЕНСИВНОСТЬЮ, КАКОЙ БЫ НЕ БЫЛО БЕЗ ЭТОГО ПЕРЕЖИВАНИЯ ОТВЕРЖЕНИЯ. Тогда рушатся границы, нисходит поток, который НЕ МОГ проявиться ранее, и исходит нечто, что не было выражено раньше.

Это произошло не так уж давно.

Увидев это, можно заключить, что есть, очевидно, аналогичное переживание в связи с тем, что называют жизнью и смертью. Это нечто вроде «surplombement»[«нависания»] (это пришло ко мне по-английски, вот почему мне трудно выразить это ) постоянного присутствия Смерти или возможности смерти. Как он сказал в «Савитри»: у нас есть постоянный спутник, сопровождающий нас с колыбели до самой могилы; нас постоянно сопровождает эта угроза или присутствие Смерти. Что же, это придает клеткам такую интенсивность зова к Мощности Вечности, какой бы не было без этой постоянной угрозы. И тогда понятно — начинаешь чувствовать совершенно  ясно — что все это является только средством сделать Проявление более интенсивным, заставить его прогрессировать и сделать его более совершенным. И если средство грубое, то это из-за того, что Проявление очень грубое. И по мере его совершенствования и по мере того, как оно становится все более способно проявлять то, что ВЕЧНО ПРОГРЕССИВНО, очень грубые средства уступают место более тонким, и мир будет развиваться, не имея нужды в таких жестких противостояниях. Это только из-за того, что мир находится в детском возрасте, а человеческое сознание — в младенческом состоянии.

Это очень весомое переживание.

Следовательно, когда земле больше не будет нужно умирать, чтобы прогрессировать, не будет больше и смерти. Когда земле больше не будет нужно страдать, чтобы прогрессировать, тогда не будет больше и страдания. И когда больше не будет нужно ненавидеть, чтобы любить, тогда исчезнет и ненависть.

 

(молчание)

 

Это самое быстрое и самое эффективное средство, чтобы вытянуть творение из его инертности и заставить двигаться к своему расцвету.

 

(долгое молчание)

 

У творения есть еще один особенный аспект (возможно, это недавний, самый современный аспект): необходимость выйти из беспорядка и путаницы — дисгармонии, неразберихи. Путаница, беспорядок принимают всевозможные формы, превращаются в борьбу, бесполезные усилия, пустую трату. Это зависит от области, в которой вы находитесь, но, материально, в действии, это означает бесполезные усложнения, пустую трату энергии и материала, потерю времени, непонимание, неправильное понимание, путаницу, беспорядок — это то, что в древние времена в Ведах называлось искажением, искривленностью (это crookedness — я не знаю хорошего французского эквивалента для этого слова; это нечто искривленное, что вместо того, чтобы идти прямо к цели, петляет ненужными зигзагами). Это одно из того, что более всего противоположно гармонии чисто божественного действия —оно такое простое, что кажется по-детски простым… и прямое — прямое, без всех этих абсурдных и совершенно бесполезных зигзагов. Что же, очевидно, это то же самое: этот беспорядок является средством стимулирования нужды в чистой и божественной простоте.

Тело очень хорошо чувствует, что все могло бы быть таким простым, таким простым!

И чтобы существо — этот индивидуальный агломерат — трансформировалось, ему как раз и надо становиться все более, более и более простым. Вся эта запутанность Природы, которую человек сейчас начинает понимать и изучать, это так сложно даже для чего-то самого маленького — даже самая небольшая наша физическая деятельность является продуктом такой сложной системы, что это почти немыслимо… определенно, человеческому мышлению невозможно все это предвидеть и скомбинировать—, сейчас наука открывает это. И очень ясно видно, что чтобы функционирование могло стать божественным, то есть, чтобы оно могло избегать этого Беспорядка и этой Путаницы, оно должно становиться все более, более и более простым.

 

(долгое молчание)

 

Другими словами, Природа или, скорее, Природа в попытке самовыражения, была вынуждена прибегнуть к невероятному, почти бесконечному усложнению, чтобы воспроизвести изначальную Простоту.

Это возвращает нас все к тому же: именно благодаря этому избытку сложности становится возможной простота, но не пустая — богатая простота. Простота, которая содержит в себе все, тогда как без этих усложнений простота осталась бы пустой.

Это мое переживание последних нескольких дней.

Они уже делают подобные открытия. Например, в анатомии они открыли невероятно сложные возможности хирургического вмешательства. Это так же сложно, как и с их делением Материи на элементы: ужасающе сложно! И все это с целью, в целях выразить Единство, ЕДИНУЮ Простоту — божественное состояние.

 

(молчание)

 

Возможно, это пойдет быстро… Но вопрос сводится вот к чему, к ДОСТАТОЧНОМУ стремлению, достаточно интенсивному и эффективному, чтобы привлечь То, что может изменить это: трансформировать сложность в Простоту, жестокость в Любовь… и так далее.

И бесполезно жаловаться и досадовать, что все так устроено. Просто это вот так. Почему это так?… Когда все будет по-другому, мы, вероятно, узнаем. Иначе говоря: если бы мы знали причину, этого больше бы не было.

Так что все спекуляции вроде «было бы лучше, если бы этого не было» и т.д., все это непрактично — неуместно, совершенно бесполезно.

Нужно поторопиться сделать все необходимое, чтоб этого больше не было, вот и все, вот, что нужно делать.

Что касается тела, это очень интересно. Но это гора, ты видишь! гора переживаний, совершенно крошечных, но они имеют вес за счет своей громадной численности.[90]

 

 

18 мая 1963

 

(Мать просит принести ей акварельные краски, чтобы на практике показать различные цвета разных уровней сознания, начиная с самой материальной Природы и кончая Всевышним. Речь идет о том, чтобы проиллюстрировать символ Бесконечности, цифру 8, о чем Мать говорила в беседе от 11 мая: бесконечная игра Всевышнего, склоняющегося к Природе, и Природы, поднимающейся к Всевышнему. Мать говорит по-английски в присутствии одного ученика, художника, чтобы он передал ее слова H., ученице, делающей иллюстрации к «Савитри»)

 

Of course, all these things are lights, so you can’t reproduce them. But still, it must be a violet that is not dull and not dark (Mother starts from the most material Nature). What she has put is too red, but if it is too bleu, it won’t be good either – you understand the difficulty? Then after violet there is bleu, which must be truly bleu, not too light, but it must be a bright bleu. Not too light because there are three consecutive blues: there is the bleu of the Mind, and than comes the Higher Mind which is paler, and than the Illumined Mind which is the colour of the flag (Mother’s flag), a silver bleu, but naturally paler than that. And after this comes yellow , a yellow that is the yellow of the Intuitive Mind; it must not be golden, it must be the colour of cadmium. Than after this yellow, which is pale, we have the Overmind with all the colours – they all must be  bright colours, not dark: blue, red, green, violet, purple, yellow, all of them, all the colours. And after that, we than have all the golds of the Supermind, with its three layers. And than, after that, there is one layer of golden white – it is white, but a golden white. After this golden white, there is silver white – silver white: how can I explain that? (H. Has sent me some ridiculous pictures of a sun shining on water – it is nothing to do with that.) If you put silver, silver grey (Mother shows a silver box near by shining brilliantly in the sun) silver grey together with white… that is, it is white, but if you put four  whites together you see the difference. There is a white white, then there is a white with a touch of pink, then a silvery white and a golden white. It makes four worlds.

I have explained this (to H.) as I am explaining it to you, but H. Has not seen it so she can’t understand. I want to show her on paper. It is twelve different things (or twelve worlds), one after another.

 

*

*    *

 

(перевод)

 

Конечно, все это — различный свет, так что невозможно воспроизвести это. Но все же, сначала должен быть фиолетовый, но не тусклый и не темный [Мать начинает с самой материальной Природы]. Она добавила туда слишком много красного цвета, но если цвет получился бы слишком синим, это тоже было бы нехорошо — понимаете в чем загвоздка? Затем, за фиолетовым идет синий цвет, он должен быть действительно синим, не слишком светлым, но ярко-синим. Не слишком светлым, потому что есть три следующих друг за другом оттенка синего: сначала синий цвет Разума, затем более бледный цвет Высшего Разума, и затем Озаренный Разум, цвета флага [флага Матери], но более бледный, серебристо-синий цвет. После этого идет желтый, желтый цвет Интуитивного Разума; он не должен быть золотым, это должен быть желтый кадмий. Затем, после этого желтого цвета (бледно желтого), мы имеем Надразум со всевозможными цветами — это должны быть яркие цвета, не темные: голубой, красный, зеленый, фиолетовый, пурпурный, желтый… все это, все цвета. После этого идет золото Сверхразума, три слоя. Затем идет один слой золотисто-белого цвета — он белый, но золотистый. После этого золотисто-белого идет серебристо-белый: как объяснить это? (H.. посылала мне несколько странноватые наброски сияния солнца на воде — это не то.) Если вы смешаете серебряный, серо-серебряный [Мать показывает на серебряную краску, сверкающую на солнце] серо-серебряный с белым… то есть, это белый, но если вы сопоставите все четыре оттенка белого, вы увидите разницу. Есть бело-белый, затем есть белый с оттенком розового, затем серебристо-белый и золотисто-белый. Это четыре разных мира.

Все это я уже объясняла H. , но H. не видела этого, поэтому, не поняла. Я хочу показать ей на бумаге. Это двенадцать разных слоев [или двенадцать миров], один за другим.[91]

 

(Затем ученик читает следующий Афоризм:)

 

 

93. Боль – это твердое прикосновение нашей Матери, учащей нас, как переносить божественный восторг и расти в нем. Есть три стадии в этом обучении: сначала – терпение, затем – ровность души, наконец – экстаз.[92]

 

…Все еще идет период конфликта.

Все время есть периоды конфликта между внешними идеями и внутренним переживанием.

Проблема вот в чем: можно занять позицию терпения и переносить все, до той точки, когда вы сможете преобразовать боль в экстаз — этот эксперимент всегда можно проделать, в любой момент. Но материалистически настроенные люди скажут вам: «Все это очень хорошо, но так вы разрушаете свое тело.» И как раз в теле… [смеясь] надо бы проводить всевозможные эксперименты, как они делают их на морских свинках, чтобы узнать, может ли экстаз восстановить порядок в теле.

Вы страдаете от чего-то материального, чисто материального (с моральными страданиями все ясно, речь сейчас не о них; я говорю о чем-то совершенно материальном), от какой-то дезорганизации в функционировании или в структуре органов. Это вызывает страдание. Вы начинаете терпеть, затем терпение переходит в совершенную ровность, а совершенная ровность – в экстаз. Все это совершенно верно, и не только возможно, но и доказано. Но тогда эксперимент надо провести ДО САМОГО КОНЦА, чтобы установить, может ли сила экстаза восстановить порядок тела, или все кончится простым разложением: вы остаетесь в экстазе, но и умираете в экстазе. Так ли это?… Это не только возможно, но и совершенно очевидно. Но мы хотим не этого! Мы хотим восстановить порядок, устранить беспорядок В МАТЕРИИ — имеет ли этот экстаз силу восстановить порядок в функционировании и одержать верх над силами разрушения?

Чтобы узнать это, надо провести эксперимент до конца!

И всегда есть нечто, оно говорит, что риск велик… Мы слишком, мы еще слишком осторожны. Или это нехватка веры? Но это скорее нехватка знания, чем нехватка веры, потому что если мы говорим: «Все, что происходит, происходит по Воле Господа, и если в этом эксперименте тело разрушится, что же, это доказывает, что Он этого пожелал, и это все», и не о чем беспокоиться. И это верно, вы живете в этой идее, чувствуете так, воспринимаете так; только есть нечто, находящееся снаружи или приходящее снаружи, что говорит: «Все это очень хорошо, но законна ли эта необходимость или склонность к проведению этого эксперимента? Можно ли получить это знание, не подвергая себя столь большому риску?…»

Мы сталкиваемся с подобными проблемами.

Лично моя позиция (все это не для «Бюллетеня»), моя позиция — наблюдать все это: это мнение, то мнение, эта позиция, та позиция, и я остаюсь вот так [жест Свидетеля, совершенно пассивно остающегося вовне]. Я воздерживаюсь от решения и действия и становлюсь только свидетелем — безучастным свидетелем. Я говорю Господу: «Это Тебе решать, это не мое дело, Тебе решать это; то, что произойдет — это твое дело.» До сих пор это всегда приводило к вмешательству, которое восстанавливало порядок, но… Но нет определенного доказательства, что это произошло из-за этого или из-за того, что благодаря этому или тому восстановился порядок. Нет уверенности.[93]

Мы не знаем ничего в этой области. О! Как только мы находимся в области… даже ощущений, в витальной области, тогда все проблемы решены; там все очень-очень легко, не о чем и говорить; в области чувств все уже давно налажено. Я говорю не об этом, я имею в виду корни физического страдания. Там все-все охвачено непониманием, полным неведением, и все эти идеи, которые приходят из интеллектуального и научного развития, и они так самоуверенны, наполнены такой неоспоримой уверенностью! Уверенность материального переживания, того, что вы осязаете.

Использовать это и не быть управляемым этим; опираться на это и не попасть под его влияние — это очень трудно.

Возможно, кто-то гораздо более смышленый, более сведущий, чем я, найдет эту работу более легкой; но, вероятно, у него будет больше проблем внутри —у меня же внутри нет проблем! Но внешне… Ведь казалось, что химического открытия строения Материи должно быть достаточно, чтобы появилась точка опоры истинного сознания для воздействия на Материю.[94] И, возможно, как раз этим ученым, сделавшим это открытие и проводившим свои эксперименты по строению Материи, им не было бы трудно… Но поле самой крупной проблемы — это область медицины, поле терапевтического знания: их наука еще ПОЛНОСТЬЮ противоположна истинному знанию. Особенно когда речь заходит о равновесии тела. Они знают анатомию, они даже немного знают (не очень-то много), немного знают о химических процессах тела, они знают много того, чего не знает обычный смертный, и на основании этого они выдвигают догматические утверждения и спроваживают вас как ничего не знающего идиота. Все эти россказни о функционировании тела, что они знают? Естественно, если их спросить «Но почему это так?», они ответят: «О, почему? Не имею ни малейшего представления.»

Но тон, с которым они заявляют вам: «Это так и не может быть иначе!» И если им сказать: «Ваш опыт основан на статистике, но ваша статистика — ничто: она покрывает столь незначительное поле опыта, что ничего не стоит — вы ничего не знаете», тогда они посмотрят на вас с жалостью.

Они еще находятся в своем детстве, их догматическая уверенность свойственна детям. А, с другой стороны, те, кто знает все изнутри, не имеют опыта — еще никто не трансформировал свое тело! Никто не может вам сказать: «Вот так, это делается вот так и получается то-то; я сделал так и вышло вот так» — никто. Вот из-за чего это так трудно.

Очень трудно.

И затем, о! Все эти огромные волны мыслей, убеждений [Мать очерчивает огромные космические волны, приходящие снаружи и накатывающееся на нее], вся эта привычка Материи разлагаться и снова собирать себя, уничтожать сделанное и строить заново… Это приходит снова и снова, очень регулярно, как волны, бьющиеся о плотину.

Очень трудно.

 

(молчание)

 

Должно быть, это необходимо, потому что иногда, когда все так запутано, иногда я прошу Уверенности — и я хорошо вижу, я очень хорошо вижу, что если клеткам моего тела, телесному сознанию сказать: «Ты бессмертно; все эти трудности —это только переживания; ты страдаешь, но это не имеет никакого значения, это видимое расстройство не имеет никакого значения; все это — необходимые переживания, и ты дойдешь до самого конца переживания; ты дойдешь до самого конца трансформации», если бы это было ему сказано, тогда, очевидно, все стало бы только детской игрой, то есть, оставалось бы только перетерпеть трудности — а это пустяк. И вот я задаюсь вопросом… Но так мне не говорили, так мне никогда не говорили, мне никогда не давали Уверенность — время от времени тело обнаруживает себя в некоем СОСТОЯНИИ, состоянии бессмертия; но это не постоянно, это зависит и от других вещей; и как только появляется это «зависит», больше нет высшей Уверенности. В то же время, есть нечто вроде различения: очень даже может быть, что общее усилие клеток ослабилось бы, если бы им было сказано: «Это пустяки, все это не имеет никакого значения, потому что вы продолжите свое существование до самого конца работы», тогда, возможно, они бы «разболтались»? Исчезла бы концентрация воли в сражении. И тогда не выполнилось бы одно из необходимых условий.

Но приходит кое-что другое и говорит: «О, ты всегда даешь очень удобные объяснения, чтобы утешить себя!…» Ты видишь, я как свидетель [Мать делает тот же жест огромных космических волн, накатывающих на нее] чего-то вроде состязания всех реакций (чтобы меня поняли, я перевожу это на слова, но это не слова: это все ОЩУЩЕНИЯ; перевод в слова — просто для объяснения, но это нечто вроде ощущений или, скорее, состояний сознания; это все состояния сознания). И все это перепуталось… [жест волн].

А, это не для «Бюллетеня»!

 

*

*  *

 

(Перед своим уходом ученик прикладывает свой лоб к ступням Матери. Заметим, что в прошлый раз, когда ученик сделал тот же самый жест, Мать (она стояла) потеряла равновесие и чуть не упала)

 

Ты видел, что в прошлый раз я чуть не потеряла равновесие. Когда ты коснулся моих ступней, опустился… не некий столб, это был ураган! белого-белого света! Не прозрачно белого — разительно белого, как белизна молока. Но такая сильная масса! Это пришло так внезапно, что я потеряла равновесие. Это все, я только потеряла равновесие. И это оставалось там, это было там — ты видел, как какое-то время я стояла, не поднимая головы — это из-за того, что я видела это; это было… это было ГОРАЗДО БОЛЕЕ КРЕПКИМ, ЧЕМ МАТЕРИЯ. Это было чем-то совсем особенным и таким крепким! крепче, МАТЕРИАЛЬНЕЕ МАТЕРИИ. И в нем было могущество — вес, плотность, невероятно! Как громадный столб, и все стало совершенно белым. Абсолютно белым. Больше не было ничего, кроме белого, везде. И так продолжалось несколько секунд. И именно это, это могущество заставило меня потерять равновесие.

Я была не в состоянии сказать тебе об этом в этот момент!

Ты ничего не почувствовал?

 

О, да, я чувствовал Силу!

 

О! это было… [смеясь] это было довольно грозным!

 

(молчание)

 

Я не помню, чувствовала ли я когда-нибудь Силу вот так. Это нечто (как выразиться?…) более материальное, чем Материя. Это так. И это пришло не как нисхождение света, нет: это пришло массой, как УПАЛО.

Белое! белое-белое, разительно белое, ослепительное. Невозможно было смотреть на это. Вот почему я опустила глаза, я не могла смотреть на это.

И я не видела ничего, кроме этого — больше не было ни тебя, ни ступней моих ног, вообще ничего, было только это.

 

(молчание)

 

Ночью я иногда просыпаюсь (не «просыпаюсь» в обычном смысле, но пробуждаюсь) пробуждаюсь окруженной чем-то подобным, очень, очень, очень плотным — плотным. Что имеет вес.

Возможно, химик объяснил бы это!

Это кажется мне чем-то новым![95]

 

 

22 мая 1963

 

(Эта беседа состоялась несколько дней спустя после того, как ученик внезапно подвергся инфекционному «заболеванию»)

 

На другой вечер, к половине седьмого, я почувствовал себя очень плохо; моя голова раскалывалась, я действительно страдал: мучительные боли. Тогда я лег и внезапно почувствовал как бы ослабление — произошла внезапная перемена, за которой последовало облегчение. И на следующий день я узнал, что как раз в это время V разговаривал с тобой и сообщил, что я болен.

 

Было не только это, но и особенное переживание: в меня вошла Воля… Не знаю, некая Воля: «Решай». Нечто, что хотело, чтобы я решила: «Тебе решать». Тогда я сразу же сконцентрировала на тебе это могущество, я сказала: «Он должен выздороветь».

Это новое переживание. Это пришло очень сильно, как если бы мне было передано окончательное решение — моему ФИЗИЧЕСКОМУ сознанию. Тогда я сказала: «Прекрасно! Вот мое решение: он должен выздороветь.»

 

Больше всего меня поразила внезапность: вдруг я почувствовал облегчение.

 

Да, выздоровление шло не постепенно, ты выздоровел сразу же.

Затем, на следующий день, я справилась о тебе (потому что это меня интересовало, это совершенно новое переживание), я спросила: «Есть ли какие изменения?». И мне ответили, что ты чувствуешь себя гораздо лучше.

 

(Мать дает

ученику розу)

 

Вот эта для Суджаты: открытая, как ее сердце.

 

 

25 мая 1963

 

(Относительно письма личного друга ученика из издательства “Seuil”; друг предчувствует, что вторая рукопись книги о Шри Ауробиндо [“Путешествие Сознания”] также будет отклонена: «Я не знаю, прочел ли P.A.L. рукопись, я с ним об этом еще не говорил, но, прочитав несколько страниц, я почувствовал, что рукопись никогда не будет издана нашим издательством. В рукописи есть кое-какие недочеты и оплошности, но она будет отклонена по другой причине…»)

 

Хорошо! [смех]. Посмотрим, что они скажут. Собственно, я ни минуты не сомневалась, что эти люди не смогут ее опубликовать — не те люди.

Когда МЫ ее опубликуем, я уверена — уверена — что найдутся люди, которые захотят ее издать. Кроме того, это не та книга, которая имеет успех некоторое время, а потом о ней забывают. Она будет иметь долгое действие.

И что он называет «оплошностями»? — То, что он не может понять!

 

Этот человек хорошо понимает. Вероятно, он говорит с точки зрения литературы— мол, что-то слишком растянуто. Как бы там ни было, я не знаю, он мне напишет. Он мне скажет… Любопытно узнать, что он понял. Это открытый человек.

 

У меня скорее такое впечатление, что чтобы действительно оценить эту книгу, надо уже много знать — гораздо больше, чем знают эти люди.

У меня действительно такое впечатление — и из-за этого эта книга так и интересовала Шри Ауробиндо и он так много ею занимался — что это самый понятный способ объяснить все это тем, кто получил европейское образование. Или, в любом случае, тем, кто получил современное образование, у кого современный настрой ума; эта книга хорошо подходит и для американцев. А также для той части Индии, которая находится под влиянием английского образования — эта книга приведет их в соприкосновение под таким углом, что они смогут понять.

Ни на секунду я не сомневалась, что они не опубликуют эту книгу — в сущности, по правде говоря, я и не была бы очень уж довольна этим! Это не книга для их «Коллекции». Их «Коллекция» слишком банальна, поверхностна.

 

В любом случае, она не вошла бы в их «Коллекцию», потому что в этой книге свыше 300 страниц, а объем книг их «Коллекции» не превышает 150. Но книга могла бы быть издана за рамками их «Коллекции» — но, кажется, этого не произойдет… Любопытно было бы узнать их критику.

 

А! Они ничего не поймут.

Дай мне его письмо.

 

(Мать смотрит

на письмо)

 

О! Это человек интуиции. О, о!

О, он очень хорош! Гораздо лучше, чем то, что он пишет[96].

 

*

*  *

 

Я хотел бы задать тебе небольшой вопрос. В этой книге о Шри Ауробиндо я мимоходом говорю, что три аспекта — Трансцендентный, Имманентный, Космический — вероятно, соответствуют католической Троице: Отцу, Сыну и Святому Духу. Можешь ли ты точно мне сказать, что чему соответствует? Отец — это, очевидно, Трансцендентный аспект, а Сын?

 

Сын — Имманентный аспект.

 

А что тогда нисходящий Святой Дух?

 

Да, я спрашивала себя об этом много раз.

Было время, когда я знала это. Когда-то я разговаривала с другом кардинала, и он объяснил мне это, добавив, что кардиналов учат этому эзотерическим образом, запрещая говорить кому-либо об этом. Их также учат, что Святая Дева была Природой, вселенской Матерью.

 

Но что это за Святой Дух с «языками пламени», нисходящий на Троицу? Эти «языки пламени» не производят впечатления космического символа, не так ли?

 

Но я не вижу, как это Христос может быть космическим? Совершенно ясно, что это бог в человеке.

И почему? Нисходит ли Святой Дух повсюду или как-то ограниченно?

 

Согласно традиции, он нисходит на Троицын день.

 

Что такое «Троицын день?»

 

Я думаю, что это сороковой день после Пасхи.

 

Сороковой день после воскрешения.

 

В тот день собрались двенадцать апостолов, и было «нисхождение» Святого Духа в форме языков пламени.

 

Но Имманентное не «нисходит», мой мальчик!

 

Да, конечно! Но как может «низойти» Космическое? (в предположении, что Святой Дух — космический символ). И в форме языков пламени?

 

Может быть, это сравнение натянуто, нужно искать параллели совсем в другом.

 

(молчание)

 

Это скорее может быть частью провозвещения(не благовещения!) нового мира — нового мира. Тогда Святой Дух будет миром, который низойдет после человеческого мира.

 Я говорю это, потому что Теон всегда заявлял о пришествии «нового мира»; он не говорил о «Супраментальном», но он сказал: «Будут новые небеса и новая земля». Таким было его объяснение. Так что, возможно, изначально, в истоках католической религии было такое представление, что 40 дней спустя (что это может значить? Может быть, речь идет о 40 столетиях или 40 эпохах) произойдет нисхождение Святого Духа в форме языков пламени, оно войдет в тех, кто готов. Такое объяснение кажется мне самым логичным.

Очевидно, птица, этот «белый голубь», о котором они говорят, может быть это - Вселенское. Возможно, оно открыто проявится как результат этого нисхождения?

В сущности, мы пытаемся разделить целое на кусочки. Очевидно, это явление, новое проявление Божественного, которое произойдет некоторое время спустя после того, как Божественное воскреснет в человеке. Божественное в человеке воскрешается, это совершенно ясно: человек становится сознательным. И спустя некоторое время (цифра 4 означает проявление, 10 — совершенство проявления) совершенное проявление воскресшего Бога в человеке позволит проявиться этому вселенскому или космическому. Если так посмотреть на все это, тогда появляется смысл.[97]

Это «вселенское» может быть коллективной трансформацией. Трансформацией, которая больше не является только индивидуальной — нисхождение Святого Духа в сообщество?

Мне сказали, что даже в Школе кардиналов только наводят на мысли об этом, и каждому предоставляется понимать это согласно его способностям. Весьма вероятно, что это так. Но кто хранил традицию такой, какова она есть?… Неизвестно.

В конце концов, если интерпретировать так, тогда появляется смысл.[98]

 

 

29 мая 1963

 

Я хотел бы получить разъяснение по поводу отрывка из одной недавней беседы [от 3 мая], где ты говорила: «Есть нечто, что пытается привлекать как можно меньше внимания и концентрации другого…» И ты добавила: «То есть, уменьшается ОЩУЩЕНИЕ ПОСРЕДНИКА, необходимого для распространения сил и мыслей…» Что такое «ощущение посредника»? Ты имеешь в виду свою «роль посредника» в качестве распространителя сил? Ты хочешь уменьшить эту роль — ты отходишь в сторону?

 

Это не «роль». Эта роль - факт, нечто, что свершается не по выбору, совершенно не зависимо от индивидуальной воли и сознания — я все больше и больше убеждаюсь в этом, до невероятной степени. Работа проделывается через определенные элементы — совсем небольшая разница, знают ли они об этом или нет, содействуют или нет этой Работе. Так было решено, так было выбрано и это происходит так; хотите вы этого или нет, знаете об этом или нет, содействуете этому или нет — разница совсем небольшая. Это скорее вопрос личного удовлетворения.

И тогда, в той степени, в какой клетки тела больше не чувствуют своей раздельности (этого больше нет, даже в ощущении), нечто совершается (или происходит) безо всякого само-наблюдения. Что-то где-то [жест вверх] знает, хочет, действует; другая часть, находящаяся в состоянии счастливой восприимчивости и совершенной, необычайной пассивности, не вмешивается. И чем меньше эта часть наблюдает, тем лучше. Она остается в состоянии внутреннего созерцания или, скорее, обращенной к Высотам (к тем Высотам, что  повсюду,  а не только над нами), к совершенно светлым, совершенно сознательным, совершенно действенным Высотам. И это все, что нужно.

Чем меньше сознание обращено вовне, тем менее оно восприимчиво к препятствиям, сопротивлению —это кажется все более и более нереальным, эфемерным, крайне относительным.

В условиях неизбежных и обязательных повседневных контактов с людьми все больше растет ощущение, что вещи, как они есть, обладающие сами по себе более чем детской простотой (это совершенная простота) — что как только они соприкасаются с земной человеческой атмосферой, они становится сложными! И совершенно напрасно и бесполезно. Кажется, что обычное человеческое занятие — усложнять все, что могло бы быть чрезвычайно простым. И я вижу это день ото дня, во всех маленьких событиях каждого часа и каждой минуты. И затем, в определенных сознаниях — как только это касается определенных сознаний — это перекручивается, даже завязывается в ужасные узлы. Тогда требуется грандиозная работа, чтобы развязать и распрямить все это — все это со-вер-шен-но ненужные вещи!

Как раз последние несколько дней я смотрела на это и спрашивала себя: «Почему это так?…» Должно быть, это является средством — не знаю, вероятно, самым эффективным средством— выйти из инерции, тамаса. Если бы все шло с этой Простотой, с этим совершенным Спокойствием, что же, тогда человеческое сознание погрузилось бы в такое состояние, что попросту бы уснуло. Оно вернулось бы в состояние… даже не животного, а, спящего растения, наверное!

Должно быть, причина в этом.

Но когда смотришь на это с другой стороны, это такой абсурд — это невероятно абсурдно! До такой степени, что смысл любого произнесенного слова сразу же искажается — автоматически, не известно почему. И все, что так ясно и очевидно, что должно было разворачиваться гладко и беспрепятственно, сразу же попадает в водоворот усложнений.

И все-все-все действия, вся жизнь такова.

Тогда есть маленькие нюансы, маленькие различия, но эти различия принимают, естественно, значительные пропорции в этих искаженных сознаниях; тогда говорят «о! как хорошо все идет», а затем «о! как плохо все стало», но это не так! Это всегда ОДНО И ТО ЖЕ, но с маленькими нюансами.

Но истинное «все идет хорошо», ИСТИННОЕ, как оно есть, это так просто! Настолько просто, настолько спокойно, настолько непосредственно, настолько прямо, что это почти немыслимо для человеческого мышления и, в еще большей степени, невообразимо для человеческого ощущения. Вот так.[99]

 

 

 

 

 

 

 

 

Июнь 1963

 

3 июня 1963

 

(Мать готовится прочесть по-английски письмо Шри Ауробиндо)

 

Ты понимаешь, когда я читаю?

 

Конечно! Но ты устанешь…

 

Нет, это меня не утомляет.

 

(Мать читает)

 

Разум тела

И есть также темный разум тела, самих клеток, молекул, частиц. Геккель, немецкий материалист, где-то говорил о воле в атоме, и современная наука, имеющая дело с неисчислимыми индивидуальными вариациями в поведении электронов, все больше подходит к тому представлению, что это не метафора, а тень, отбрасываемая некой тайной реальностью. Этот разум тела ощутимо реален; из-за своей темноты, механического цепляния за прошлые движения и из-за его способности легко забывать и его отвержения нового, он оказывается одним из главных препятствий к проникновению, permeation[100] Силы сверхразума и к трансформации работы тела. С другой стороны, если только его действенно обратить, он станет одним из самых ценных инструментов для установления супраментального Света и Силы в материальной Природе.

(XXII.340)

 

Это в точности соответствует моему переживанию.

Именно этот разум клеток захватывается мантрой или джапой и начинает автоматически повторять ее, и с такой настойчивостью! в смысле НЕПРЕРЫВНО. Это то, что имеет в виду Шри Ауробиндо, когда он говорит о помощи этого разума: разум клеток хранит свою «мантру» сколь угодно долго [Мать сжимает свой кулак, жест показывает, что это прочно и непоколебимо].

Несколько дней тому назад, когда я заканчивала одну работу, была ситуация, которая требовала усилия, почти борьбы, и тогда я услышала (это любопытно), я услышала, как клетки повторяют мою мантру! Это было как хор, и каждая клетка автоматически повторяла мантру… О! сказала я себе: «Вот как!…» И как раз после этого, на следующий день или через день, мне показали это письмо.

Это удивительно верно.

Я слышала это — я слышала как КЛЕТКИ повторяли мантру. Было трудно (действительно было трудно) и автоматически они повторяли мантру. Это было как хор, хор в церкви, с бессчетным количеством голосов, это было очень любопытно. Это было так, как если бы множество слабых голосов, но бессчетное количество слабых голосов все повторяло и повторяло один и тот же звук. Это произвело на меня впечатление церковного хора, состоящего из очень, очень, очень большого числа детей — это были крошечные голоса. Но звук был очень ясен, я была ошеломлена, он был очень ясным: звук мантры.

 

А это тот же разум, который используют тантристы? Когда ты, например, говоришь о «темно-синем свете» физического разума, это относится к тому же самому разуму клеток?

 

Я так не думаю.

 

Ведь тантрическая сила тоже действует через джапу, мантру, через пробуждение физического сознания.

 

Я думаю, что их сила относится к более высокому уровню [чем уровень разума клеток]. Ведь они воздействуют на мозг: эффект такого действия всегда здесь [жест ко лбу и вискам], оно охватывает это [тот же жест] — это даже болезненно!

Это касается мозга.

 

Но как их сила действует в Материи? Ведь они действительно обладают силой в Материи.

 

Но ведь это очень материально — мозг материален! Мозг лишь чуть-чуть менее механичен, чем разум клеток. Но это действие материально; это не высший разум, это точно: это разум, ограниченный телом [тот же жест к вискам]. Тот разум, о котором я говорю, телесный разум, находится ВЕЗДЕ, во всех клетках: он есть в каждой клетке; тогда как тот разум, с которым имеют дело тантрики, локализован в мозге. Тантристы воздействуют на мозг,  их действие охватывает только лоб и нижнюю часть лица, не опускаясь даже до уровня горла.[101]

 

*

*  *

 

Как продвигается твое «черчение»? Все в порядке?

 

Да, я больше не устаю так, как раньше, но… В этой области, мне все кажется, таким механическим!

 

Все же я вложила туда Силу.

Я вложила туда Силу, потому что я могу ВИДЕТЬ твой янтрам вот так [Мать закрывает глаза и громко произносит:] 6, 12, 30…

Я это вижу, это существует.

Теперь это реально.

И там есть ритм — очень хороший ритм: 6, 12, 30, 48…

Ты видишь это, когда я об этом говорю?

Это стало реальным, могу тебя уверить.

 

*

*  *

 

Чуть позже

 

Я видела вчера семимесячного ребенка… он мудрец.

Он смотрит своей душой. Когда я на него посмотрела, его глаза озарились.

Ни плача, ни крика, но он произвел что-то вроде шума — он протянул ко мне ручки, как если бы сказал «Ааах!» Тогда я взяла его на руки, и он прислонил свою голову к моему сердцу — он не закрыл глаза и остался   восторженным.

Необычайно! Я никогда такого раньше не видела, это впервые.

Затем Чампаклал (это он его принес) не хотел относить его, пока он не прикоснется к моим стопам (я же думала, что это будет катастрофой): он положил ребенка на пол и наклонил вперед его голову — как только ребенок увидел мои стопы, он схватил их двумя ручками: каждая ручка схватилась за одну стопу!

Семимесячный ребенок!

И никакого крика или плача, только «Ааах!»

Этот ребенок никогда раньше не видел Чампаклала; Чампаклал взял его, ребенок не издал ни звука, никакого протеста: он держался вот так, совершено прямо, сидя на его руках.

Глаза! Глаза, которые уже смотрят внутрь. Когда я посмотрела в его глаза, сразу же возник отклик — отклик, который я редко видела в глазах людей здесь.

Он ничего не просил, он был доволен. И вдруг это «Ааах!». Я взяла его на руки — он сразу же прислонил свою голову сюда, к моему сердцу. И больше не шелохнулся.

Я не знаю, кто он.

Думала, что потом я это узнаю, но ничего подобного. Я не знаю. У меня только такое ощущение, что это не полная личность, это эманация кого-то, кто сознательно пришел, чтобы установиться там внутри. Но кто это… если бы мне сказали, что это Шри Ауробиндо, я не была бы удивлена. Как если бы Шри Ауробиндо сделал эманацию и вложил ее туда (я этого не утверждаю, я не знаю). Но это не просто кто-то или что-то.[102]

Либо это одно из неинкарнированных существ, либо Шри Ауробиндо позволил себе эту прихоть!

Он совсем маленький, крошка, но голова не большая по сравнению с телом: сложен пропорционально. Он совсем крошка. Семимесячный.

Но очень хорошо сложен: хорошенькие ручки, хорошенькие ножки. Очень хорошо сложен.

Это нечто новое, я никогда не видела подобного ребенка, никогда.

Он пришел на землю в Америке (это уже знак), но его родители — индийцы. Зачат и полностью сформирован за девять месяцев в Америке. И родился в Америке. И провел первые четыре-пять месяцев своей жизни в Америке.

Его мать перед своим замужеством сказала мне: «У меня будет ребенок только тогда, когда я этого захочу и, надеюсь так, как я захочу.» Это не случайный ребенок.

А, надо работать!

 

 

8 июня 1963

 

Я думаю, это было вчера ночью (ночью не со вчера на сегодня, а позапрошлой, то есть, 6 июня): свыше трех часов без перерыва не было сознания чего бы то ни было — не было мысли, не было воли, не было действия, не было наблюдения, ничего. Все это остановилось. Например, то, что происходит, когда есть переживание в подсознательном и вы работаете там — все это, все-все остановилось. Это было как действие Силы. Без мысли, без идеи, ничего, кроме ощущения и некоего восприятия (самое лучшее слово для этого — awareness [отдавать себе отчет] Силы, но действительно грандиозной Силы, будто бы Силы земли — все сочетания сил с действием, пришедшем свыше и работающем там-внутри. Это проходило через меня (особенно вокруг головы вплоть до груди, но это было и во всем теле, оно было сферическим), это проходило и шло, шло и шло, в одном направлении, в другом, в третьем направлении, не счесть числа этим направлениям, и не было ничего, кроме движений Силы (было нечто вроде восприятия цветов, но не так, как обычно: это было как некое знание соответствия определенных вибраций определенным цветам), но это была МАССА бессчетных движений, почти… во всяком случае, неопределенных и одновременных . Поначалу я сказала себе [смеясь]: «Что происходит?». Затем я подумала: «Нет, это неважно, просто позволю этому происходить.» И это шло, шло и шло — три часа без перерыва.

Я не знала… я не знала больше ничего, не понимала больше ничего, не отдавала никакого отчета; была только Сила, она действовала, и какая Сила!… Это была Сила, которая пришла извне и действовала на все силы земли: на большое и маленькое, точно на маленькие точки и на что-то неохватное, и это шло, шло и шло — в той точке, в этой точке и одновременно везде... Полагаю, что если бы разум был как-то задействован в этом переживании, он бы свихнулся! Это производило такое впечатление, ты знаешь, потому что это было таким грандиозным, что… И все время, все время нечто в физическом центре (в физическом центре, то есть, в телесной базе) находилось в состоянии экстаза; этот экстаз был очень интересным — экстаз, сверкающий как алмаз — он был таким сладким, таким сладким, таким мирным! будто бы все время говорил телу: «не бойся [смеясь], не беспокойся, не бойся, все хорошо.» Было так, как если бы все время высшее Могущество говорило: «Не беспокойся, не беспокойся, пусть все идет как идет, пусть все будет так …» Это длилось свыше трех часов.

Я спрашивала себя: «Каким будет мое состояние, когда я встану? Совершенно потрясенным, потерянным… каким?» — Но оно было очень спокойным, ничего не изменилось, только нечто вроде… нечто смеющееся и говорящее: «Ах! МОЖЕТ быть вот так.»

И разум совсем молчал, абсолютно: были оборваны все связи со всем, что люди везде и все время посылают — все это совершенно ушло. Действовали только вселенские силы вместе с чем-то, что пришло свыше, оно их насыщало, оно их посылало. И, во всем этом, была точка — это было как точка в этой необъятности — сверкающая точка, абсолютный экстаз, в таком мире и покое! необычайный экстаз, умышленно говорящий: «Не беспокойся; ты видишь, как все идет, не беспокойся, не беспокойся», ведь это определенно превзошло все возможные индивидуальные пропорции.

Это впервые. Я обладала потоками силы, я воздействовала на землю, ко мне приходили силы, много чего приходило, но такого никогда еще не было: было одновременно все вместе. Это было одновременно везде, все одновременно, и этот внезапный Приток, это было… Несомненно, было нечто, что хотело, чтобы я держалась очень спокойно и не беспокоилась. Надо было, чтобы я держалась очень спокойно.

У меня было впечатление, что меня уведомили о чем-то, что сейчас происходит. Ведь обычно, ночью я отрешаюсь от всего и универсализируюсь — нет, не так, не «универсализируюсь», а отождествляюсь с Господом. Это мой способ отдыхать. Я делаю это каждую ночь, это время моего самого глубокого отдыха и покоя. Но в эту ночь меня уведомили о работе Силы. Часто приходят разные переживания (последнее время было несколько), но это, такое в первый раз, ведь … Несомненно, нечто происходило ДЛЯ земли; но это приходило не из того центра сил, который обычно действует на земле. Это не было обычной работой сил на земле. Это было «нечто происходящее». И это давало ощущение того, что земля была совершенно маленькой — движение шло к земле и было для земли, но земля была крошечной.

Она была крошечной.

(молчание)

 

Там не было психологических восприятий (того, что я называю «психологическими восприятиями»; это, например, вибрации любви, вибрации мира, вибрации света, вибрации знания, могущества), этого не было, это было не так. Однако, все это должно было быть там, потому что было много чего, много чего, но все это было одним и тем же, что принимало различные формы; но я не видела форм, я не видела цветов. Это был только вопрос чистого ощущения. Чистого вибрационного ощущения: ничего, кроме вибраций, вибраций и вибраций, в… колоссальном масштабе.

Это новое переживание.

(молчание)

 

Очевидно, было… должна была быть причина для беспокойства, потому что как только я начала осознавать это переживание (оно началось до того, как я стала осознавать его; когда я начала осознавать его, было такое впечатление, что оно шло уже давно; следовательно, если я говорю, что переживание длилось три часа, то это означает, что я осознавала его три часа, но оно началось гораздо раньше: это началось около 11 часов вечера и длилось до трех часов ночи), так что как только я начала осознавать это переживание, очевидно, была причина для беспокойства, потому что мне сразу же было сказано: «Ты видишь, вот как это происходит», и благодаря экстазу в теле не было никакого беспокойства: «О! все в порядке, все хорошо.» И когда переживание кончилось, оно кончилось не так, как кончаются переживания, исчерпавшие себя; очень медленно, его будто бы закрывали для моего сознания, но не совсем закрывали, а отворачивали мое сознание от переживания, говоря: «не беспокойся». В начале и в конце. Но все же, когда я пробудилась, я сказала себе (потому что в голове было странное впечатление, это было нечто немного диковинное, как если бы она распухла! распухла, непомерно распухла), я сказала себе: «Возможно, завтра утром, когда встану (я встаю обычно в 4.30) я буду совсем одуревшей!» Вот для чего я наблюдала — но все шло хорошо, осталось только это ощущение какой-то раздутости. У меня было впечатление (но это было два дня назад, не прошлой ночью), что моя голова раздулась! Но ясность все же сохранилась!!! [смеясь] Все на своих местах!

Напротив, появилось нечто… вроде остроты, немного более острое и более ироничное восприятие — я не знаю, почему. Преувеличенное впечатление, что все в мире  - это «много шума из ничего» и во многом пустая путаница, ( это ощущение, оно присутствует уже в течение… можно сказать, веков) но теперь оно стало чуть более острым и более ироничным.

Но, если не это, то в остальном - полная ясность!

 

(молчание)

 

Если бы кто-то мог мне сказать…

Но, очевидно, не хотят, чтобы я это знала. Вероятно, я слишком много болтаю (!) Я всегда рассказываю тебе все свои истории а, вероятно, необходимости в этом нет, вот мне и не говорят. Ведь, ты знаешь, люди так любят ставить на все клеймо: «Это так, а вот это — вот так, это этак…» Это не нужно! Ты знаешь, это звучит как крупные заголовки в газетах: «Скоро войдет в строй…» [Мать очерчивает в воздухе крупные сенсационные заголовки]. Это не нужно.

Переживания могут длиться один час, два часа, но на этот раз было такое впечатление, что… меня вдруг заставили узнать. И я участвовала: этому [телу] позволили участвовать, потому что по какой-то причине, которой я не знаю (возможно, по причине работы, происходящей в теле, я не знаю — возможно, по этой причине), возможно, было необходимо, чтобы я участвовала. Но такое впечатление, что это нечто грандиозное, что происходит сейчас .

Ведь в ходе переживаний пульсаций Любви в апреле прошлого года у меня было восприятие цвета, было «психологическое» восприятие того состояния, в котором есть (как выразиться?…), например, есть качество вибрации Любви (нечто, что не имеет вообще ничего общего ни с чем земным). В тот момент я была Этим, я была этими вибрациями, но я знала все качество этих вибраций, и это оставалось со мной целые месяцы — теперь же совсем не так! Теперь было только действие, ТОЛЬКО действие. И действие, в котором человеческое тело было не больше муравья. Гораздо меньше муравья: неуловимой точкой. И однако, было так, как если бы было ТОЛЬКО это тело! как если бы там было только это тело и именно это тело все делало. И тело было телом… ВСЕМ телом! А эта точка — эта живительная точка экстаза — была совсем маленькой. Она была крошечной. Но она была там, очень настоятельная, очень сознательная, говоря мне: «Не вмешивайся; позволь происходить абсолютно всему, все в порядке — ты видишь, все в порядке.» Совсем маленькая, крошечная… И однако это было мое тело: я тебе говорю, моя голова все еще кажется мне раздутой!

Это странно.

(молчание)

 

А это новая сила или же это то, что обычно происходит? Это новая работа на земле или же ты видела нечто, что обычно происходит, но что ты не осознавала прежде?

 

Я спрашивала себя… Но вопрос поставлен некорректно. Это нечто из Вечного, что, из-за того, что оно происходило в тот момент (не в ту минуту, потому что, как я тебе сказала, оно должно быть происходило задолго до этого и после этого)… оно стало чем-то новым БЛАГОДАРЯ тому, что произошло.[103] Тогда, возвращаясь к тому, что мы знаем, можно было бы сказать (но это обычная болтовня), что проявилось нечто новое.

Но было впечатление… впечатление Вечности. Вечности ЗА ПРЕДЕЛАМИ ВРЕМЕНИ (не чего-то, что длится неопределенно долго, а чего-то безвременного), да, и слова были бы: «нечто, что проявилось», «нечто, что стало ощутимым» или «нечто, что начало действовать» — это не так, потому что… Да, то, что действует, что становится ощутимым благодаря тому, что действует.

Такое впечатление.

Можно было бы также сказать: нечто вселенское, что становится индивидуальным; индивидуальным не в смысле маленькой личности, а сознающим себя.

Но, что примечательно, это не имело СОВЕРШЕННО НИЧЕГО общего со всякой интеллектуальной деятельностью, с самой высокой до самой низкой — ничего. Ничего. Ничего общего со знанием, наблюдением, различением, интеллектуальным восприятием, пониманием, суждением, я не знаю… Словом, ничего, ничего, ничего общего со всем этим. Это была… Сила в движении.

«Сила» — это ничто! Сила — это нечто очень маленькое. Это было… впечатление чего-то грандиозного!

Это не имело ничего общего ни со Знанием, ни со Светом, ни с пониманием (со всем интеллектуальным светом и интеллектуальным знанием); ничего общего с Любовью (с тем, что я чувствовала в тот раз, что имеет свою собственную вибрацию). Самое лучшее определение, которое можно дать этому — это Мощь. Это была Мощь в ее самом грандиозном аспекте — сокрушительном. И с НАСТОЯЩИМ Все-Могуществом; Мощь во всем своем могуществе, с чем-то непоколебимым, неизменным, неприкосновенным.[104] Да, это действительно Могущество, это действительно так.

Но Могущество, ты понимаешь… Например, мощь урагана — ничто по сравнению с этим. Всю мощь, которую человеческое существо может выдержать, даже, вероятно, вообразить, есть ничто — ничто… это [Мать делает легкий выдох] как мыльный пузырь.

Ощущение чего-то, что нельзя ни выдержать, ни почувствовать из-за его грандиозности.

И было совершенно ясно, что это попечение, всевышнее Попечение очень заботилось о том, чтобы предупредить меня: «Все в порядке.» Очевидно, без этого было бы такое впечатление, что все-все-все вот-вот растворится.

Так что, призвав нашу маленькую рассудительность, мы можем сказать, что, возможно, это проявила себя супраментальная Мощь, впрочем, я не знаю.

 

(молчание)

 

Но не было восприятия света, не было того, что могло бы послужить указанием; не было восприятий чувств, любви, что могло бы послужить указанием; не было ничего этого, ничего — ничего, кроме того, что может заставить вас надуть щеки (!), это столь грандиозное, что оно неописуемо. Неописуемо.

Это, очевидно, Мощь.

Мы всегда представляем себе мощь, силу, действующую НА что-то, НА объект, у которой есть объект ДЛЯ реализации чего-то; мы не отделяем одно от другого —ничего такого не было, а было… это была Мощь в действии. Но не было действием НА что-то.

У меня было впечатление, что это был решающий этап, совершенно превосходящий мое маленькое понимание.

 

(молчание)

 

Когда-нибудь мы узнаем.

Но объяснение придет позже: это упрощение,, сведенное к нашей шкале понимания… [смеясь] чтобы порадовать нас![105]

 

 

12 июня 1963

 

Кое-что было… Я уже стирала это, когда что-то сказало мне: «Если ты не расскажешь это Сатпрему, оно будет навсегда потеряно.» Но я уже начала стирать, так что сейчас я не помню, что это было…

Это было ночью, посреди ночи.[106]

 

(молчание)

(Мать пытается вспомнить,

бьют часы)

 

Это было довольно острое ощущение, что пока мир, пока земля переходит из одного состояния в другое, есть нечто вроде переходного периода; и всегда это как на горном хребте [жест неустойчивого равновесия], и есть очень опасный момент, когда что-нибудь совсем малое может вызвать катастрофу — и тогда много чего придется начать заново. Это же самое явление есть и в совсем малых масштабах, в масштабах человека, в том смысле, что когда он переходит из одного состояния сознания — из совокупности состояний, составляющих его индивидуальность — в более высокое состояние, или когда он вводит в свое состояние некий элемент, который приведет к новому синтезу, тогда всегда есть опасный переход - возможна катастрофа. И ощущение, которое было у меня этой ночью, касалось того, что земля сейчас проходит через один из таких переходных периодов и что есть — была или есть — возможность катастрофы.

 

(молчание)

 

Если бы можно было сохранить равновесие (это почти вопрос равновесия), не упав туда или сюда, если бы можно было удержать равновесие, миновав это состояние, тогда дальше был бы целый период нормального развития, и быть может, гармоничного развития.

 

(долгое молчание)

 

Таков закон прогресса: идет ли речь о развитии сфер и миров или же об индивидуальном прогрессе, это всегда одно и то же явление, только в разных масштабах. У меня такое впечатление, что мы находимся в одном из таких периодов.

Надо очень хорошо позаботиться о том, чтобы сохранить равновесие.[107]

 

 

15 июня 1963

 

Я получил письмо от моего друга во Франции, в нем он долго рассказывает об одном человеке, написавшем три тома книги под заглавием «Гнозис».

 

Оох!

 

Он русский, но живет в Швейцарии; его инициалы B.M. У него есть центр и ученики. Я попросил его фотографию и хотел бы, чтобы ты помогла мне понять, что это за человек.

 

[Мать смотрит на фотографию] Во всяком случае, он интеллектуал — не духовный человек, это ясно. Он может обладать некоторыми витальными силами (это то, на что люди обычно ловятся). Да, это интеллектуал, идеалист. У тебя есть его тексты?

 

Нет.

 

Он ужасно хорошо воспитан — вот что скучно! [Смеясь] У этого господина очень хорошие манеры!

 

У меня такое же впечатление: он производит впечатление буржуа в крайней степени.

 

Этот господин очень «респектабельный».

Должно быть, это остроумный человек, у него довольно тонкий ум. Ироничный: должно быть, он очень ловок в ответах, это действительно то, что по-французски называется “острый ум ”.

На фотографии нет знака его силы, но если он окружен многими людьми, он должен обладать витальной силой.

Но это не великий ум: он не выходит за пределы идеалистического интеллекта. Но для людей этого более чем достаточно, потому что настоящая духовная сила – это выше их понимания — но даже к маленькой витальной силе, или ментально-витальной, они очень чувствительны.

Этот человек мог практиковать тантризм на манер Вудрофа, я не знаю. Много людей такого типа обращаются к Суфизму — они очень легко обращаются в суфизм. Но, что касается настоящей духовной жизни, мало кто…

 

Он написал три тома под заглавием «Гнозис».

 

Это большая амбиция.

Но он интеллектуал, он мог что-то воспринять интеллектуально.

Тебе написал кто-то из Франции?

 

Это написал мой друг, а поскольку он находится под влиянием В.М., я хотел бы знать, в хорошие или плохие руки он угодил.

 

Потолок не очень высок, но это не обязательно означает «плохие руки».

Он аристократ, твой господин. Может быть, он из старой русской аристократии?

 

Мой друг аристократ, маркиз «такой-то». Но это не обычный маркиз: он искатель приключений.

 

Да! Это часть его характера. Он — кшатрий[108], это составляет часть его характера: искатель приключений.

Но этот-то ужасно хорошо воспитан! [Смеясь] Очень хорошие манеры, возможно, изысканные. Это интеллектуал.

Он гуманист, но во благо ли человечества он действует?… Или для собственной славы?!

 

Он говорит, что получил Послание. У него есть Послание.

 

А! У него есть, что открыть миру — Господи! бедный мир! как много откровений!…

В конце концов, подождем  его книгу, а там посмотрим.

Ведь ты знаешь эту историю с одним румыном[109], его пытали коммунисты, и у него было видение Шри Ауробиндо (впрочем, он не видел его таким, как он есть: он видел его согласно собственному представлению – худым и аскетичным), и, в конце концов, это видение сказало ему: «я — твоя душа» и т.д. Но он даже никогда не видел, как пишется имя Шри Ауробиндо, он только о нем слышал и написал его имя очень странным образом [Aurobin Dogos]… Это только КАЗАЛОСЬ чем-то от Шри Ауробиндо. Но, как бы там ни было, это дало ему силу пройти через все эти пытки — ужасные, невообразимые пытки. И ему удалось сбежать; кто-то помог ему сбежать (сейчас он в Англии, в безопасности). В то время он так страдал, что подумывал о скорой смерти; но пришел этот «голос», это видение, и оно говорило с ним часами, придало ему мужества, оно сказало: «душа НИКОГДА не отчаивается, ей есть что делать и т.д., и ты должен вынести все это.» И он вынес все благодаря этому видению.

Что же, что-нибудь подобное могло произойти где угодно, и люди могли получать вдохновения — мы не знаем.

Очевидно, Сила действует везде, где есть восприимчивость, это точно.

 

*

*  *

 

(Мать возвращается к предыдущей беседе, где она говорила об опасных переходных периодах для земли и для отдельных людей, когда все находится в неустойчивом равновесии)

 

Это происходит еще достаточно часто.

Этим утром опять, в течение нескольких часов (это началось в конце ночи, между тремя и четырьмя часами, и продолжалось до 6.30 – 7 часов утра) было ощущение балансирования как на горном хребте [жест]: надо быть очень внимательным, очень спокойным — не неподвижным, но спокойным.

Должно быть, в такие моменты (если взять совсем маленький масштаб) люди заболевают; когда люди заболевают, это должно быть (по их меркам, конечно, в масштабе, наверное, совсем маленьком), это должно быть вот как [жест неустойчивого равновесия]: они переходят от одного мгновения к другому, из одного состояния равновесия в другое, и если они не внимательны, то они опрокидываются. И тогда ВНУТРИ этой болезни они находят новую гармонию — [смеясь] либо здесь, либо в другом мире!

 

*

*  *

 

(Затем Мать говорит о визите Пандита Неру, который произошел позавчера, 13 июня)

 

С этим визитом, который можно назвать президентским, был, естественно, большой тарарам: все были возбуждены, во всяком случае, большинство людей. Этот визит был, так сказать, вынужденным для меня, в том смысле, что я не хотела встречаться с ним — я не чувствовала, что была в таком состоянии, когда это могло иметь решающее значение. Но были люди, возлагавшие большие надежды на эту встречу (везде понемногу, даже в Швейцарии, в Америке), они думали, что я смогу что-то сделать… Но с внешней точки зрения это было, конечно, иллюзией.

И вдруг так ясно пришло, как если бы Сам Господь все устроил, и это можно было перевести так: «устрой ему душ Господа». Ты понимаешь, создать определенную атмосферу (не надо слов, не нужно ничего говорить), создать атмосферу  Господнего купания. И все, попадающие в эту атмосферу, обязательно попадут под душ Господа. Это было так мило! И так просто, так радостно, непретенциозно, без громких слов: нечто очень простое, очень естественное! Так что рано утром я пошла в ту комнату; перед этим визитом я должна была увидеться со множеством людей, но уже утром я начала готовить  свой душ Господа! После всех этих встреч  у меня оставался почти что час перед визитом Неру, и все это время я готовила «купание»… Это было очаровательно!

Вероятно, он что-то почувствовал — они очень «толстокожие» эти люди, не правда ли, : перегруженные, очень самодовольные, естественно, убежденные, что они знаю все и могут все (к сожалению, они действительно много могут), так что вся их жизнь организована так, чтобы ПРЕПЯТСТВОВАТЬ всякой внутренней восприимчивости.

Но купание, купание было!

Он пришел на две-три минуты, а остался на пятнадцать минут.

Я ничего не говорила. Говорил кто-то другой. К самому концу было видно (я предоставила ему комфортабельное кресло), было видно, что он хочет встать с кресла, как бы говоря: Now I must go [«теперь я должен идти»]. Тогда я ему просто сказала: You need a little rest [«Вам надо немного отдохнуть»] — ты бы видел лицо этого человека: сразу исчезло напряжение. Все это время его пальцы двигались вот так [Мать барабанит пальцами по подлокотнику кресла], два пальца двигались вот так все время, несмотря на то, что я все время опускала на него Мир и Покой — но его пальцы все время двигались из-за внутренней активности. А когда я сказала ему это, в его лице что-то расслабилось, и пальцы остановились. Но было уже очень поздно: его ждали, так что спустя некоторое время я позволила ему уйти. Но это было очень интересно: я просто сказала ему: You need a little rest [«Вам надо немного отдохнуть»] — и все остановилось.

Но ментально, ты знаешь… [Мать делает жест полной закрытости] Сюда приезжал принц Кашмира, совсем молодой человек[110]; он поехал в Англию и написал научную работу о политической жизни Шри Ауробиндо «Шри Ауробиндо, пророк индийского национализма» [Sri Aurobindo, Prophet of Indian Nationalism] с предисловием Джавахарлала Неру. Я прочитала это предисловие, но позже, на следующий день после визита Неру — оно ужасное! Полное непонимание, он ничего, ничего, ничего не понимает, он совершенно закрыт. Предисловие очень дружелюбное, но написано человеком, который ничего не понимает… Скажу тебе вот что: между моим первым и вторым визитом сюда, когда я была в Японии и Ганди начал свою кампанию[111], он послал телеграмму, а затем и гонца сюда, к Шри Ауробиндо, прося его стать президентом Конгресса — на что Шри Ауробиндо ответил «Нет».

Они никогда не простили его за это.

 

Да, он никогда не понимал, почему Шри Ауробиндо не возобновил свою политическую жизнь.

 

Нет. И, затем, Неру принимает аскетизм Ганди за духовную жизнь — это всегда одна и та же ошибка! И нет средства вытянуть этих людей из этой ошибки. К сожалению, весь мир придерживается этой же идеи.

И когда было то предложение Крипса[112], я думаю, что это Неру (или Ганди, я не помню, кто из них) сказал: «Он отошел от политической жизни, зачем же он вмешивается! Это не его дело» — они никогда его не простили. То есть, полная закрытость, неспособность понять, что можно иметь знание более высокое, чем практическое знание.

Вот так.

 

Ты думаешь, что над Индией нависла новая угроза?

 

Со стороны Китая?… Я не знаю. Об этом много говорят.

Во всяком случае, Х заявил, что что-то случится в апреле — ничего не произошло!

Это пришло несколько дней тому назад, я начала снова думать об «этом». Тогда я посмотрела и сказала себе: «Но ведь апрель-то уже прошел?» Это было как раз совсем недавно — возможно, они что-то готовят, я не знаю.

Но китайцы достаточно восприимчивы, несмотря на их коммунизм. Они восприимчивы к идее человеческой доброй воли, в том смысле, что они думают, что их политическая организация — самая лучшая с человеческой точки зрения, и поэтому они хотели бы, чтобы весь мир ее принял — есть искренность в этой их убежденности, они верят, что это наилучший способ жизни. Они вовсе не хотят ничего плохого. И они очень умны.

В любом случае, они могли бы сделать все, что захотели [в прошлом октябре, на незащищенных северных границах Индии], но они ничего не сделали.

 

Да, это невероятно!

 

[Мать улыбается]. Не так уж невероятно. Но, во всяком случае, это говорит об определенной восприимчивости.

Им больше нравится обладать ментальным и политическим господством, чем вести войну. Ты понимаешь, они не склонны убивать людей.

И кажется (это то, что я слышала, но я не знаю), все их заключенные (у них масса заключенных — к сожалению, среди них множество индийцев —  большинство из них были отпущены на свободу), они все говорят, что с ними чудесно обращались в тюрьме. Я слышала это отовсюду.

И Неру (мне вчера рассказал об этом Павитра: он ходил в мэрию слушать речь Неру), Неру — убежденный социал-демократ, верящий, что идеальная организация общества состоит в том, чтобы возможность развиваться имела не только «элита», но и «широкие народные массы» (будто они хотят этого!… но как бы там ни было). Это идея — у каждого есть своя идея. Но, кажется, китайская атака нанесла мощный удар по его убежденности: ему казалось невозможным, что китайцы могут так поступать (!) Он был сильно поражен.

Конечно, они не видят дальше кончика своего носа, и потом удивляются, что обстоятельства [смеясь] не согласуются с их представлениями!

Но ВНЕШНЕ ничего не поделаешь [чтобы воздействовать на Неру и политиков]. Только сидя в кресле и находясь в очень спокойном состоянии, можно что-то сделать — при условии, что будет не слишком много людей, знающих, что вы собираетесь что-то сделать (!)

Вот так.

В тот день я попросила S.M. придти одновременно с Неру (он — друг Неру, ему Неру доверяет), и с Неру говорил S.M. И я видела, что если бы S.M. вообще молчал и я бы ничего не говорила, а Неру в тишине сидел бы в своем кресле, то он долго бы там не просидел! Он бы поднялся и ушел. Для него это было бы слишком сильно, он не смог бы высидеть. Тогда как, слушая S.M., он не обращал внимания, и я могла потихоньку-медленно делать свою работу. То есть, эту работу можно сделать только СОВЕРШЕННО окольным путем, совершенно.

После его визита началось будто бы некое вторжение… Совершенно неожиданное вторжение. Когда я увидела это, я сказала себе: «Так-так! Вот как я защищена!» Если среди этих людей кто-то имел бы дурное намерение, он запросто смог бы придти! Это было вторжение всего правительства Пондишери: это были члены совета. Как разбушевалось… не знаю, если я скажу «разбушевалось как море», я сделаю им комплимент! Можно было бы сказать «стадо», но у стада нет вульгарного скептицизма этих людей; у стада благосклонное несознание, тогда как несознание этих людей недоброжелательно.

И я не знала их (я знаю их, но я их не знаю!), но я узнавала, кто это был, только по тому, как они реагировали на мою атмосферу. Это было очень забавно. Особенно по поводу двух из них, когда они вошли, я подумала: «Так! должно быть, это тот-то, а тот, наверняка, тот-то», просто судя по реакции на их лицах — по передергиванию лица при попадании под этот душ! Но во всей этой толпе был один человек, бравый молодец, одетый в военную форму — только один — лицо которого было (как выразиться?), может быть, сказать «достойным» или «возвышенным»? Вдруг на его лице появилось какое-то достоинство. Это был шеф полиции Мадраса (!)

Только он так отреагировал.

 

Я спрашиваю себя, как позволили войти всей этой толпе; не должны были позволять, чтобы тебе…

 

Я говорю тебе, я отдана на милость неизвестно кого! Разве что люди предупредят, что намерения у них дурные, тогда им не позволят войти!

 

Но ведь люди подобные G — явные бандиты!

 

Да, как раз G я и узнала. G и D — этих двоих я распознала. Я сказала себе: «Так, это G», а по поводу другого: «Так, это, должно быть, D», просто по реакции на их лицах!

Нет, ты себе не представляешь! Это был такой натиск[113]! Двадцать человек одновременно. Я сказала себе: «Так-так, физически я не защищена.» Разве что если придет убийца и скажет «я пришел убить» [смеясь], тогда они не позволят ему войти!

Нолини был несколько сконфужен; он сказал мне: «Я хотел кого-то остановить, но он оттолкнул меня в сторону со словами “я тоже министр”»!! [смех]

 

А! они смехотворны… что за фарс!

 

*

*  *

 

(перед уходом)

 

Есть ли что-то особенное, что ты хотел бы съесть?

 

Нет, милая Мать, у меня действительно есть все, что нужно.

 

Ты уверен?

 

Точно, все-все-все.

 

За исключением того, чтобы наедаться досыта!… Хотя для еды слишком жарко. Тебе жарко?

 

О, да, но это привычно.

 

Для меня этот климат восхитителен! Я благодарна Господу: я больше не чувствую ни жары, ни холода, ничего подобного. Но я вижу, что люди страдают от жары.

 

Я страдаю от жары только когда пишу. Я горю, когда я пишу. Я горю! Мое тело буквально горит. Когда я писал книгу о Шри Ауробиндо, я был изнурен — меня жгло, ты понимаешь, я пылал! Тогда я покрылся солью: я не потею, я становлюсь совсем соленым!

 

О, ты действительно человек с Запада!

 

Кхм!…

 

Нет, это так, тело людей обычно строится в соответствии с тем, где им предстоит жить, но лично я чувствую себя комфортно только здесь. До тридцати лет, все свое детство и юность мне всегда было холодно — всегда холодно. Хотя я каталась на коньках, делала зарядку, вела очень активный образ жизни — но было холодно, ужасно холодно! Такое впечатление, что мне не хватало солнца. А когда я приехала сюда: «А, наконец-то! [Мать набирает воздух] теперь мне уютно.» В первый раз, когда я приехала сюда, принеся в своем теле весь этот накопленный холод, в самый разгар лета я гуляла в шерстяном костюме! Юбка, кофточка и накидка. Люди таращились на меня… Я же этого не замечала: это был мой естественный костюм.

А когда я уезжала отсюда, я плыла пароходом (в то время не было воздушного сообщения), когда я оказалась в Средиземном море, я заболела — от холода! в Средиземном море. Так что я действительно была создана для работы здесь [смеясь], это было предусмотрено[114]!

Но можно ли что-то сделать с этим ощущением жары?

 

О, пока я не пишу, это не имеет значения — думаю, что я не буду все время писать книги?

 

В следующий раз я дам тебе бутылочку для растирания. Разотри свое тело прежде чем писать! [смех]. Тогда тебе будет прохладно.

 

 

19 июня 1963

 

Сейчас действительно трудный период.

Всю прошлую ночь…

Есть некая деятельность, она проходит в полутьме, местные люди — люди отсюда, из Ашрама — считают ее светом… и там каждый ведет свою деятельность в соответствии с собственными идеями и тем, что он считает «знанием»; и все это проходит в полутьме, там большая путаница и… ощущение совершенно гнетущей немощности. Это длилось в течение часов. Наконец, я захотела — я захотела выйти из всего этого совсем, любой ценой, и вернуться прямо к Свету, выйти и на свободную дорогу. Но это было буквально невозможно: все дороги, на которые я пыталась выбраться, вдруг рушились или исчезали, как если бы они упирались в стену или поглощались сложностью чего-то несвязного, либо внезапно кончались, уходя в бездонную расселину… Помню, как в одном из таких мест я захотела совсем оттуда выбраться, но я вышла к отвесному обрыву и сказала себе: «Что мне теперь делать?» И в этот момент я увидела человека, я не знаю, кто это был, но он был одет в костюм альпиниста (это было символом), и у него было все альпинистское снаряжение для спуска по отвесному склону; с помощью своего ледоруба он закрепился и стал спускаться; тогда я сказала себе: «Это НАМЕРЕНИЕ найти путь, но так путь не найдешь.» И я стала концентрироваться, и как только я сконцентрировалась, сразу же смогла найти путь, ведущий на террасу.

Меня сопровождали три-четыре человека (но это люди-символы). Все это происходило в полу-ночи, а снаружи была всеобщая ночь. Но когда я достигла террасы, там на улице был как бы большой уличный фонарь, дававший белый свет (полусвет электрической лампы в ночи: это ничто). Это была довольно длинная терраса, обрывавшаяся в пустоту со всех сторон: не было никакого способа оттуда выбраться: в конце терраса блокировалась чем-то вроде дома, а по краям был крутой обрыв в черную дыру. И тогда было это ощущение немощности, незнания — незнания, куда идти, что делать, это было… И это ОБЫЧНОЕ СОСТОЯНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ — сознания человеческой деятельности. Но в моем сознании (потому что я была зажата там) это было действительно… прошлой ночью почти как пытка; это было ужасно.

И я спросила себя: «Но как же отсюда выбраться?» Я сконцентрировалась и вновь овладела сознанием божественного Присутствия, но что-то мне сказало: «Ничто не отвечает, это не действует». Это было ужасно. «Ничто не отвечает, это не работает; это не действует, ничто не может измениться, ничто не отвечает; ничто не отвечает, это не работает.» Я была там с двумя-тремя людьми. Я села (одни комнаты были выше других, из-за чего получалась разница в уровнях между террасами), я села на край, сконцентрировавшись на одном вопросе: «Что делать? Что делать? Как поступить? Что делать? Как поступить? Что делать? Где рычаг?» Я искала рычаг, чтобы изменить это. И я не находила его. Вдруг из самой нижней комнаты вышел маленький старик, совсем старый, он производил впечатление привязанности ко всему старому; но все-таки (он был весь голубой), все-таки, когда он подошел (должно быть, он — символ старого мира или старой дисциплины), я спросила его: «А! Раз уж вы пришли, знаете ли вы, как выбраться отсюда? Как можно освободиться, выбраться отсюда?» Это его рассмешило: «Нет-нет! Нет пути, нет выхода, вы должны быть довольны тем, что есть.» Затем он взглянул на это скудное освещение сверху, лампа едва светила, и изрек [Мать принимает напыщенный тон]: «Но, прежде всего, я пришел, чтобы сказать вам, что надо погасить это солнце! Я не потерплю здесь этого ослепительного солнца!» А!… я сказала себе: «А! И это он называет солнцем!» Мне стало настолько противно, что, в конечном счете, я проснулась. Нечто резко вытянуло меня оттуда. Но осталось такое сильное впечатление — такое сильное — что меня снова охватила тревога: «Что можно сделать, чтобы изменить это?» СРЕДСТВО было неадекватным — оно было недостаточным. И это вызывало тревогу: «Моего опыта не достаточно, он не действует ТАМ, что же делать? Что делать? Что можно сделать?» Так что, в течение нескольких часов этим утром во мне крутилось: «Что же делать, каков путь, что надо, чтобы превратить в свет всю эту тьму?»

Это было невесело.

Я не рассказываю тебе всех деталей, но там были самые разные люди со всевозможными планами, со всеми своими идеями; приходили люди (то, что я тебе только что рассказала, было в самом конце, до этого приходило много людей) и они говорили: «О! Смотрите, как чудесно я организовал это!». Затем приходили другие люди с другими планами, и они спорили между собой, затем… это была жизнь, ты понимаешь! Вся ментальная область жизни.

И мой опыт здесь НЕ ДЕЙСТВОВАЛ; не было контакта, я была бессильна. Тот малый свет, что зажегся благодаря моему присутствию и который они посчитали ослепительным солнцем, был для меня только уличным фонарем… Это было печально.

Я сказала себе: «Почему? Почему я не счастлива и не спокойна даже здесь?» И что-то ответило: «Потому что я хочу изменить это.» Если бы я приняла это, я даже не заметила бы этого; это из-за того, что я хочу изменить эту тьму. Так что… так что не будет радости до тех пор, пока мы не НАЙДЕМ способ — а как найти его?… Все средства, которые я использовала для йоги и трансформации, все это было совершенно бесполезным, они не действовали, они не работали, не имели эффекта, не имели эффекта… Я никогда не видела места столь невосприимчивого! Не было эффекта, вообще никакого. И все были ОЧЕНЬ довольны тем, что они знали!

Очевидно, это ментальная область. Ментальное подсознательное. Но это ужасно. Это ужасно.

И тогда утром я спросила себя: «Неужели? Неужели еще много такого?» — Мир! Целый мир, такого еще очень много. И еще это бессилие, мы - бессильны: пока я не получу ключ, ничего нельзя сделать. Этот маленький старик, о! Он почти разгневал меня (я не могу разгневаться, но я была почти в гневе, это меня и разбудило), я была возмущена. «Ах-ах! [Мать принимает вымученный тон старика] Вы хотите выбраться отсюда?! Но отсюда нет выхода! И зачем вы хотите выбраться отсюда?… Нет пути, вы же видите, что отсюда нет выхода — и почему вы хотите выбраться!?… Я пришел только за тем, чтобы сказать вам, что надо погасить это солнце, это ослепительное солнце!»

Вот так.

Вот такие у меня ночи.

И возникает впечатление, что нужны века, нужны столетия, чтобы что-то здесь могло измениться! — или же катастрофа.

Хотя даже катастрофа… [Мать отрицательно качает головой] она встряхнет все, но затем все это снова осядет на дно.

 

(молчание)

 

Я всегда пыталась пройти вниз.

Это, наверное, нужно, чтобы войти в глубины подсознания и несознания. Именно из-за этого появляются проблемы — появляется пропасть.

Я еще не пыталась туда прыгнуть. До сих пор ничто и никогда не могло вынудить меня прыгнуть туда — несколько раз я находила неожиданные пути, но никогда не было побуждения: «Ничего не поделаешь, я прыгаю.»

Я не знаю, почему.

 

(долгое молчание)

 

Это становится все более неоспоримо — все более утверждается. Как если бы эта проблема все больше приближалась, становилась все более тугой, давящей.

 

(долгое молчание)

 

Совершенно очевидно, что люди могут жить, человеческие существа могут существовать и жить БЛАГОДАРЯ тому, что они несознательны. Если бы они были сознательны, действительно осознавали бы то состояние, в котором находятся, это было бы нестерпимым. И я вижу, что есть очень трудный период, когда люди переходят от этого несознания (этого несознания привычного существования) к сознательному видению того состояния, в котором они находятся; когда начинаешь совершенно осознавать все, как оно есть — то, в каком состоянии ты находишься — и осознавать то, что нет еще силы выбраться из этого, как у меня прошлой ночью, то это почти нестерпимо. И тогда было это сознание, такое ясное, совершенно точное, что это не вопрос жизни и смерти: это не зависит от такого рода вещей, они в сущности не меняют почти ничего, кроме совершенно поверхностной видимости — это не так! Ведь несчастливые люди говорят: «А! Настанет день, когда я умру и кончатся все эти несчастья» — они простофили! Проблемы вовсе не закончатся, они будут продолжаться. Будут продолжаться до тех пор, пока они не выберутся из этого, то есть, пока не перейдут из Неведения в Знание. И это единственный выход: перейти из Неведения в Знание. Можно умирать тысячу раз, но это не поможет вам выбраться, это совершенно бесполезно — все будет продолжаться. Наоборот, иногда вы будете погружаться еще глубже.

Это так.

Но если вы узнаете об этом слишком рано, тогда в этом есть нечто… нестерпимо, нестерпимо. Бывают минуты, когда это действительно нестерпимо. Если не будет внутренней веры, которая скажет, что это когда-то закончится, что найдется выход…

Должен быть рычаг грандиозной мощности.

Предполагаю, что люди, у кого голова непрочная, могут помешаться. Но, действительно, нужно отметить - есть Милость, ведь переживания точно дозируются в соответствии со способностью людей. Этим утром у меня был час… совершенно сознательный час, когда я сознавала только одно: это, это бессилие — бессилие выбраться из Неведения. Желание выйти из Неведения и бессилие выйти из него. Целый час такого напряжения.

Когда я пробудилась, напряжение было такое, что моя голова была подобна кипящему котлу; и тогда я сразу же сказала: «Господь, это Твое дело, не мое; это меня не касается.» И, естественно, все сразу же успокоилось.

Но те, у кого нет этого опыта (это вопрос не слов, а опыта), те, у кого нет этого опыта, если они обретут это полузнание, это знание того, что они находятся в Неведении и не могут из него выбраться — «Нет пути, чтобы выйти из этого, нет выхода» — и если человеческая мудрость будет как тот маленький старик, пришедший, чтобы сказать: «Но зачем вы хотите выбраться? К чему эти попытки — так все устроено, и с этим ничего не поделаешь…» Это будет ужасно. Ты знаешь, у меня было такое впечатление, какое бывает, когда концентрируют силы для взрыва, как они в своих бомбах; это было точно так, это было таким сконцентрированным, таким грандиозным, было ощущение, что все вот-вот взорвется. До такой степени, что человечеству действительно было бы невозможно жить в осознании того состояния, в котором оно находится, если одновременно у него бы не было ключа, чтобы выйти из этого (этот ключ еще не найден), или уверенности, что оно выберется.

Я не говорю о том, что касается высшего разума, потому что там уже давно был найден ключ: я говорю о самом низе, о материальном мире — материальном мире. Вот почему все люди, как тот старик этой ночью, уходят от поиска выхода— выбраться, их это не интересует, что тут можно поделать! «Зачем вы хотите изменить это?… И не пытайтесь осветить это место, это бесполезно и вызывает только беспокойство. Оставьте Неведение в покое.»

Очень ясно, что это символ. Но это ужасная мука, это трудно выдержать.

Из-за этого-то все они и говорят: «Бегите, бегите, бегите от этого — оставьте это как есть, не занимайтесь этим, оттуда нет выхода.»

 

(молчание)

 

Это - работа в физическом разуме, о чем мы недавно говорили — в материальном разуме.

 

(молчание)

 

Было очень странно, все время я была в этом состоянии, все время я говорила себе: «Надо найти, надо найти, надо что-то найти…» Я пыталась войти в связь с переживанием высших существ[115], но они не могли проникнуть туда — не могли затронуть это, не было контакта. Затем, когда я увидела этого старика (я точно знала, что он совершенно ничего не может, но я сказала себе: «Надо спросить, все равно надо спросить, надо спросить»), я его спросила — хотя я точно знала, что он не может дать мне ключ. Была эта двойственность: знать, что все, что происходит там[116], совершенно бесполезно, что не там находится решение; и все же не надо ничем пренебрегать, не надо ничего пропускать, надо испробовать все-все-все. Испробовать все.

 

(молчание)

 

И я вышла из этого переживания вот так [жест: как если бы Мать резко вышла, отойдя назад и вверх]. Как объяснить?… Я искала свой путь, идя вниз, ища выход внизу, но я не могла его там найти. Так что, когда пришел этот старик, рядом со мной был один маленький человечек… он очень покорно пошел выключить свет! [по приказу старика]. И тогда я внутри почувствовала: «Я не могу больше это выдержать, я не могу смотреть, как гаснет этот свет —свет, который зажегся, когда я пришла — я не могу выдержать это!» И я резко вот так вышла [тот же жест отхода назад и вверх], и сразу же оказалась в постели.

Все же тот путь, который я ищу, это всегда спуск-спуск-спуск — это не для подъема. Это всегда нисходящий путь.

Ах!… когда все это кончится… я не знаю.

 

(молчание)

 

Все детали ясны — об этом можно написать книгу. Каждый сейчас имеет свое место и свой смысл.[117] И все они так довольны, так довольны! и в таком, таком со-вер-шен-ном неведении о том состоянии, в котором они находятся. И я не говорю о людях, которые не знают ничего: все те, кто были прошлой ночью, это были люди, наполненные философией, знанием, «духовными переживаниями» и тому подобным — это сливки.

Элита человечества.[118]

 

 

22 июня 1963

 

Во время прогулки [делая джапу], у меня было довольно забавное переживание. Я смотрела на позиции людей (я говорю о тех людях, которые думают, что ведут духовную жизнь, которые думают, что surrender, [осуществляют сдачу]), до какой же степени они раздражаются, когда что-то идет не так, как они этого хотят! (Они не всегда сознаются в этом, не всегда отдают себе в этом отчет, но это так.) И тогда я вдруг увидела огромного робота —огромного, великолепного, блестящего, покрытого золотом и драгоценностями — огромное существо… но робот. Он был всемогущий, он был способен сделать все, буквально все; все, что только можно вообразить, он мог сделать: стоит только нажать на кнопку, и он все сделает. И это было… [смеясь] как если бы Господь сказал мне: «Смотри, вот каким они меня представляют!»

Я не могла написать все так, как было, но я сделала заметку по этому поводу. Он сказал: «Смотри, вот как они меня представляют». Так что я написала [Мать читает]:

 

«Господь — это не всемогущий автомат, которым человеческие существа могут двигать с помощью кнопок своей воли. И все же подавляющее большинство тех, кто осуществляют свою сдачу Богу, ожидают от Него этого.»

 

Затем я написала это по-английски (если будет «пробел» в «Бюллетене», мы это туда вставим!):

 

The Lord is not an all-powerfull automaton that the human being can move by… [смеясь] the push-button of their will…

 

Это очень забавно!

 

… the push-button of their will — and yet most of those who surrender to God expect that from Him.

 

Когда я прочла это Павитре, он сказал мне: «Но все же в том ожидании что-то есть». Он совсем не понял [Мать смеется].

 

*

*  *

 

(Мать возвращается к предыдущей беседе, когда она искала проход «внизу», но вдруг резко вышла из переживания «через верх»:)

 

Для полноты следует добавить, что есть знание (не просто какое-то «знание»: это известно, это именно так), что все пути, ведущие вверх, открыты, они исхожены, и туда можно идти как угодно и когда угодно. Это так, и именно поэтому, когда я захотела выйти из переживания, я пошла наверх, совершенно естественно. Не потому что проход вверх закрыт, напротив, он исхожен, известен — но его не достаточно. Поэтому надо найти соответствующий путь внизу.

 

(молчание)

 

Все средства выхода были найдены, и они практиковались. Но это - индивидуальный выход, или выход вверх — никто никогда не находил ключа, чтобы все изменить, чтобы тьма внизу перестала существовать.

Потому что эта тьма может исчезнуть, лишь став ЧЕМ-ТО ИНЫМ.

А чтобы она стала чем-то иным, нужен этот фермент трансформации.

Есть период (этот период может казаться долгим с человеческой точки зрения, но он определенно может…), переходной период, который должен начаться с восприятия того, что должно быть, затем должно возникнуть стремление, воля достичь этого, и затем должна начаться работа по трансформации.

И как далеко мы зашли в этой работе трансформации?

 

(молчание)

 

Шри Ауробиндо пришел с представлением, или Приказом, или убеждением, что время для трансформации пришло. Но в какой мере трансформация стала актуальной? И что значит «актуальной»? Сколько это займет времени?…

Есть такая уверенность — такая уверенность, что ЭТО уже здесь, но если посмотреть с другого конца. Отсюда же, с этой  стороны… Если посмотреть в масштабе человеческого существа и земных событий, сколько времени это займет? Я не знаю. И как много мы уже прошли, где мы? Я не знаю.

Совершенно ясно, что эта уверенность, как МЫ ее себе представляем, это как если бы был кто-то знающий (и этот кто-то может быть только Всевышним)ясно бы вам сказал: «Вот где вы находитесь», но с ТАКИМ видением вещей уверенность [Мать смеется] кажется невозможной! Вероятно, совершенно глупо ставить вопрос так. Чувствуешь, что это немного  глупо, но в тоже время чувствуешь потребность в этом! [смех]. Это глупо, но…

Это не так уж много, не большая часть существа хочет знать это. Это случается, когда тело чувствует себя очень… странно, вовсе, СОВСЕМ НЕ так, как было прежде, но и совсем не так, как должно быть по его представлению,. Этот переходный период действительно не удовлетворителен в том смысле, что не только не чувствуешь той силы, что была прежде, способности, что была прежде, но и совсем не чувствуешь ожидаемой Мощи и способностей — находишься на полпути, ни здесь, ни там. Происходят вещи совершенно ошеломляющие; время от времени они заставляют вас вытаращить глаза: «А! вот оно как!». И, в то же время, такие утомительные ограничения, такие утомительные…

Это то, что (совершенно по-детски) хочет приободрения: «Вперед, не беспокойся, ты на правильном пути». Но это по-детски. Единственный способ — оставаться спокойным и продолжать и не терзаться.

Где-то есть нечто вроде острого различения, что может очень легко превратиться в цензуру (это еще осталось; вероятно, это для чего-то нужно), и именно это и требует уверенности. Основная часть существа говорит: «Это не мое дело. Я здесь, потому что Ты хочешь, чтобы я была здесь. Если бы Ты не хотел, чтобы я была здесь, меня бы здесь и не было.»  Нет ничего, что напоминало бы привязанность или желание (с очень давних пор! но сейчас это пришло к чему-то вроде условия почти на клеточном уровне). «И если Ты держишь меня здесь, значит, я что-то делаю здесь, и если я что-то делаю здесь, значит,  это все, что нужно, и поэтому Ты держишь меня здесь…» Круг замыкается, не так ли.

Сколько времени это продлится? — Это не моя забота. Возможно, что-то немного бы… ужаснулось, если ему сказать, сколько это займет времени (не известно, не известно, какая будет реакция). Следовательно, лучше оставаться спокойным. Но это не интересно. В этом нет ничего, что могло бы сделать из этого интересную беллетристику — ничего, вообще ничего… совершенно ничего.

Терпение.[119]

 

 

26 июня 1963

 

(По поводу тантрического янтрама ученика)

 

Я только что проделала эксперимент: писала слово ОМ. Когда напишешь четыре-пять-шесть раз, это становится потрясающим!

Я хотела знать, почему тебе было сказано проделать эту работу и что можно из нее извлечь? Так что я села, чтобы написать твой янтрам, и это стало очень живым, я увидела это перед собой — я все еще вижу это. Я сказала себе: «Но ведь САМ ФАКТ ПИСЬМА должен иметь эффект». И я начала выводить ОМ, старательно… Что же,  на четвертый-пятый раз, это стало потрясающе — восхитительно, как если бы оно порождало некую вибрацию. Это обладало такой внешней силой. И это было очень забавно (тело подобно ребенку — оно действительно как ребенок), оно вдруг сказало: «О! Какая великолепная игра! Просто сидеть и писать, о, как это забавно! Если бы у меня было время, я бы вот так и развлекалось писанием, всегда-всегда-всегда.» Я видела это в теле — в клетках моего тела. И я поняла.

В сущности, это почти детское средство (для детей с духовной точки зрения), для юных душ — детских душ. Это средство для юных душ.

Было время, когда я бегло вот так писала всю свою джапу, на санскрите[120], но сейчас я снова все забыла.

 

*

*  *

 

(Затем Мать принимается писать по памяти янтрам ученика с его девятью числами, в предписанном порядке. Несколько дней тому назад Мать проделала это без единой ошибки; теперь она останавливается на середине:)

 

Не могу ничего вспомнить обычным образом (впрочем, я и не пытаюсь). Но то, что я должна вспомнить, приходит спонтанно: оно становится живым и присутствующим, реальным.

Как раз сейчас, когда я захотела вспомнить, я вдруг начала «думать» — я подумала, что ты был здесь и что… Все ушло, я все забыла!

 

 

26 июня 1963

 

(Письмо Суджаты к Матери)

 

                                                                                                                         Среда

Милая Мать,

Сегодня после полудня у меня был странный сон. Я рассказала его Сатпрему, и он посоветовал написать  тебе о нем.

Я оказалась на ступеньках лестницы, она напоминала ту, что ведет в комнату медитаций. Там же стояли и ждали две юных девушки из Ашрама, примерно 16-17 лет. Они должны были подняться, чтобы увидеть «мать». Когда я услышала это, меня наполнило чувство большой опасности. Потому что я ЗНАЛА, что Тебя там не было. Тогда я начала давать наставления этим девушкам, которых я, впрочем, знала, особенно одну из них. Не помню, что я говорила, но это был вопрос проявления воли — жизни и смерти. Девушка, которую я хорошо знала, обещала мне сделать все, как я сказала, тогда как вторая ничего не понимала, а время истекало. В действительности, вряд ли и у первой девушки было достаточно времени хорошенько все понять, как дверь открылась, а за дверью в комнате нас ждала «мать». Я бегло взглянула на нее. Она была ниже Тебя ростом, но лицо напоминало твое, хотя взгляд был другим. И, затем, она вся была покрыта круглыми черными пятнами (не совсем черными, скорее коричневато-черными). А так она была белой.

Быстро заметив это, я повернулась и пошла назад, потому что, милая Мать, я почувствовала, что если я попаду в руки этой ложной Матери, я не выйду оттуда живой. Тогда как, если бы я смогла выбраться оттуда, я бы, возможно, успела спасти жизнь, по меньшей мере, одной из девушек. Так что я начала спускаться, прежде чем успели заметить мое отсутствие. Лестница становилась все уже. Дверь оказалась закрытой, а возле нее стоял темный стражник. Его удивило мое появление, и он не захотел меня пропустить. Я настаивала, чтобы он открыл дверь. Он спросил меня, видела ли я «Мать». Я ответила «да». Казалось, что он сомневается. Я добавила, что она покрыта черными пятнами. Он был вынужден меня пропустить, но подумал, что, может быть, второй стражник, стоящий чуть дальше, задержит меня. Спускаясь, я увидела второго стражника и пошла другим путем; затем было множество закрытых дверей, и я открывала те двери, которые, по их мнению, не могли быть мною открыты. И, в конце концов, я оказалась во дворе, и последняя дверь закрылась за мной. Затем мне еще надо было пересечь двор так, чтобы никто меня не заметил, и перелезть через высокие стены, окружавшие дом. В тот момент меня разбудили, так что я не узнала, смогла ли я оттуда выбраться.

 

С пранамом у твоих ног

Твое дитя, любящее тебя

 

Подпись: Суджата

 

 

29 июня 1963

 

(Мать просматривает собрание старых «Бесед» и случайно натыкается на следующий вопрос, на который она сразу же отвечает:)

 

Почему вселенная не является местом совершенной красоты?[121]

 

Потому что она постепенно развивается. Нет другой причины.

 

*

*  *

 

(Затем Мать говорит о новом Папе, Павле VI, которого избрали несколько дней тому назад:)

 

Кажется, Шри Ауробиндо интересовался, кто будет следующим Папой… две ночи тому назад (не ночью: в 4 утра) я была вместе с ним — я провела с ним полчаса (полчаса НАШЕГО времени — это достаточно долго): он только что вернулся из «путешествия», в частности,  по Италии. Мы не говорили об этом прямо, но там были люди (было много чего, очень много), и из комментариев, которые он сделал по поводу того или другого, того или иного человека, я узнала, что он вернулся из Италии и что он там был в связи с выборами нового Папы. Он сказал нечто вроде: «Это самое лучшее, что можно было сделать в текущих обстоятельствах.» То есть, кажется, в целом он был доволен.

Я тебе говорила, не так ли, что я  видела смерть Папы [Иоанна  XXIII], даже не зная, что он был болен?… Как-то ночью я вдруг увидела в ментальной ЗЕМНОЙ атмосфере довольно грандиозное движение, то есть, достаточно глобальное, в масштабах земли: были громадные ментальные волны (только ментальные волны), громадные волны тревоги, как если бы все человеческое мышление было очень обеспокоено; но это не было беспокойством только верующих, масштаб был гораздо шире — по всей земной ментальной атмосфере шли большие движения «вспучивания» и тревоги [Мать прочерчивает волны в воздухе]. Я спросила себя: «Что происходит?… Что же может так обеспокоить людей? (это было так, как было бы в случае мировой войны, в случае события такого масштаба) Что же могло привлечь внимание всей земной атмосферы, ментальной атмосферы?» А на следующий день мне сказали, что как раз в то время умер Папа. Я сказала себе: «Смотри-ка!…»

Потом я узнала (потому что я не занималась всем этим), мне сказали, что делал этот Папа: рассказали о его «Вселенском Соборе» и о всех его реформах; он пытался насколько возможно объединить всех людей (во всяком случае, всех христиан), и он стал другом русских и т.д. Тогда я сконцентрировалась, потому что, следуя природной логике (логике действий Природы), следующий Папа должен быть ужасным реакционером — в конце концов, ситуация была неблагоприятной. Я сконцентрировалась и попыталась устроить все наилучшим образом. И я вижу, что это действительно было важным для Шри Ауробиндо, поскольку он концентрировался на этом.

Согласно ограниченной человеческой рассудительности, новый Папа кажется человеком с еще более прогрессивными идеями. Я видела его фотографию… (но это была газетная фотография — такие фотографии, по обыкновению, очень плохи: невозможен контакт, видно только вот так, поверхностно). Больше всего поразила некоторая неискренность нового Папы. Снисходительная церковная неискренность — знаешь, что я имею в виду?

 

Очень хорошо знаю.

 

Там же была фотография кардинала Индии (первого и единственного кардинала Индии), это прямолинейный человек, верующий с открытым сердцем — должно быть, он фанатичный католик, но искренний, целеустремленный. Другой же очень умен — о! на его рот я не могу смотреть, это ужасно.

Как бы там ни было, посмотрим, что произойдет.

Кажется, Кеннеди — католик. Это серьезно.

Кажется, Кеннеди был первым, с кем Папа встретился после своей… как это называется для Папы?

 

Инвеститура?

 

Не знаю. Когда он появляется на публике: вот новый Папа!

Как бы там ни было, первым человеком, с которым он встретился после церемонии инвеституры, был Кеннеди.

 

(молчание)

 

В католицизме есть две вещи, которых нет у протестантов: оккультное чувство (не только чувство, но и определенное оккультное знание) и Мать — Дева. И у протестантов есть кое-что, чего нет у католиков: внутреннее божественное присутствие.

Только через это можно привлечь их. Но…

Что же, увидим.

 

Я не знаю, но когда я увидел фотографию нового Папы, он произвел довольно сильное впечатление очень лукавого человека, политика.

 

(Мать кивает головой)

 

Очень, очень лукавый человек. И никакого духовного впечатления.

 

О, но и в предыдущем Папе не было ничего духовного!

 

Но предыдущий выглядел порядочным человеком.

 

Это был смелый человек.

 

А этот же кажется мне очень лукавым и опасным. Политик.

 

[Мать кивает головой] Шри Ауробиндо сказал примерно так: «It is all that can be done in the present circumstances» [«Это все, что можно было сделать в данной ситуации.»]

Это значит, что, по-видимому, сам Шри Ауробиндо выбрал этого Папу, поскольку он наверняка навестил конклав и видел всю ситуацию, так он и работал — он влиял на выборы. Должно быть [смеясь], среди всех этих людей (их там было восемьдесят, мой мальчик!), среди всех этих людей, вероятно, именно этот оказался самым подходящим, чтобы делать то, что мы хотим сделать.

Этот человек может делать то, что нужно по своим скрытым причинам, но, в конечном счете… Вообще, так и происходит в современном состоянии земли: не следует воспринимать очень серьезно мотивы, по которым действуют люди — важно то, что они делают. И если посмотреть на это с определенной высоты (где все РЕШЕНО, ты понимаешь), то оказывается, что люди и все-все ВЫНУЖДЕНО действовать определенным образом, и при этом сознательные мотивы, которыми руководствуются люди, не имеют значения — «не имеют значения» в том смысле, что они не всегда… яснее выражаясь: ОЧЕНЬ редко эти мотивы совпадают с ИСТИННЫМИ мотивами. В любом случае, Шри Ауробиндо интересуется земными событиями, то есть, он придает определенную важность выборам Папы.

 

(молчание)

 

Но, по сути, католицизм держит свое равновесие благодаря коммунизму, и они успешно сближались: ловкий ход. И я не думаю, что новый Папа (который кажется мне хитрым лисом) захочет потерять то преимущество, которого достиг прежний. Эта дружба с Россией очень ловкая. Они сейчас являются двумя платформами влияния на земную атмосферу.

Посмотрим.

Я думаю, что прежний Папа особенно придерживался идеи помешать войне. Сознательно, он хотел, чтобы все христиане любили друг друга! [Мать смеется] это ребячество. Чтобы они любили в Иисусе — которого они и распяли.

Как говорит Шри Ауробиндо, люди… люди ЛЮБЯТ печаль, поэтому Иисус все еще распят на кресте.[122]

 

(молчание)

 

С другим, с коммунизмом, все наоборот: они хотят, чтобы все были счастливы; но они добились только того, что сделали всех несчастными! Прежде некоторые были счастливы, а большинство — несчастными; теперь же все стали несчастными!

И это то, что они называют «серьезным делом».

 

*

*  *

 

(Немного позже, по поводу сна Суджаты о «ложной Матери»:)

 

За исключением этого, все в порядке?

 

Все в порядке, милая Мать… Ты не видишь что-либо особенное в этом сне?

 

Да, я забыла тебе сказать.

Это прогулка в витальную область.

Ты можешь ей сказать, что она легко вырвалась.

С оккультной точки зрения, если, к примеру, она сказала бы стражниками у дверей: «Во имя Матери, пустите меня», вероятно, двери, люди и все бы исчезли.

Трудно вспомнить об этом, когда спишь. Но, как бы там ни было,  у нее есть внутреннее доверие, благодаря чему она легко оттуда выбралась.

И она не случайно проснулась — это не случайно: ей ПОМОГЛИ. Вероятно, кто-то другой мог бы и не заметить тех пятен.

 

Ох!

 

Благодаря своей искренности она и увидела эти пятна. Именно потому что она разоблачила это, стражник оказался не в состоянии помешать ей уйти, ведь это был знак силы внутренней искренности.

Это заставило меня немного задуматься… в том смысле, что я нахожу совершенно недопустимым, что есть кто-то [ложная «Мать»], кто забавляется подобными играми — но я знаю, что это происходит, я знаю, что есть такие люди.

Но я думаю, что это помогло немного очистить атмосферу.

 

Да, я сказал ей написать об этом тебе, потому что, кроме нее, там были две девушки из Ашрама и, по-видимому, они были в опасности.

 

Да. О, но много кто находится в опасности — из-за того, что они не искренни, их может обмануть кто угодно. В таких случаях оккультной опасности необходимо ТОЛЬКО ОДНО — искренность. Это и защита, и безопасность. Искренность обеспечивает безопасность. То есть, как раз неискренние люди, увидев это существо, сказали бы: «О, это Мать». Понимаешь, ОНИ БЫ НЕ УВИДЕЛИ. А она увидела — это ее искренность увидела.

Единственное… (но это не важно, это еще придет), если бы вместо того, чтобы пытаться убежать, она заняла бы решительную позицию и сказала: «Во имя Матери откройте» — пуф! она бы увидели, как все исчезло. Но это… я не думаю, что это повторится, но если это произойдет, пусть она так и сделает в следующий раз. Это похоже по ощущению на сражение.

Ты хорошо сделал, сказав ей написать об этом мне, это было довольно важно: чтобы я знала, что мне нужно немного почистить эту область. Но есть еще много, очень много неискренности, и эта неискренность открывает двери: неискренность — это как тот часовой, который открывает двери, это именно так. И, к сожалению, еще очень много неискренности…

Но, как бы там ни было, она легко вырвалась.

Я хочу передать ей розу. Вот эту, большую, очень большую розу!

 

*

*  *

 

(Перед самым уходом Мать вдруг начинает говорить. Две первые фразы мы не успели записать на магнитофон:)

 

Сейчас строится один корабль (очевидно, это символ йоги), он весь из розовой глины, и какой розовый!… Корабль из розовой глины. Я была там со Шри Ауробиндо — приходил очень подвижный Шри Ауробиндо и направлял строительство; я тоже поднималась и опускалась вместе с ним с необычайной легкостью.

Корабль из глины.

Там были рабочие, в частности, один необычный молодой человек — я не думаю, что это чисто человеческое существо. Но это долгая история…

Но глина, это было действительно что-то новое — и красивое! Розовая. Розовая — теплая, золотистая. И вырезались [из глины] каюты, лестницы, палубы, трубы, капитанские рубки… Сам Шри Ауробиндо был таким, как он есть, только… его форма была чуть более гармоничной: он был очень, очень широким здесь [в груди], широким и основательным. Но очень подвижный: ходит туда-сюда, садится, поднимается с большим величием. Он был цвета позолоченной бронзы, этот цвет как сгущение его золотого супраментального, его супраментального золотого существа; как если бы этот цвет сконцентрировался, загустел, чтобы придать ему внешний облик; и тело не отражало свет: можно сказать, что оно светилось изнутри (но не излучало свет) и не отбрасывало теней. Но это было совершенно естественным, не удивительным, это было самым естественным в мире: он был таким. Без возраста; волосы были того же цвета, что и тело: у него были волосы, но не известно, были ли это волосы, они были того же цвета, глаза тоже — золотистый взгляд. И все же это было совершенно естественным, ничего удивительного. Он сидел так, как и обычно: он ставил ноги как обычно [правая нога чуть впереди], и в то же время, когда он поднимался, он становился очень подвижным: ходит туда-сюда. Затем, когда он вышел из дома (он меня предупредил, что не может остаться, что он назначил кому-то встречу: он обещал встретиться с двумя людьми, так что он должен был идти), он вышел в большой сад, затем спустился к кораблю — который не был в точности кораблем! Это был плоскодонный корабль — Шри Ауробиндо должен был пройти в капитанскую каюту (у него было дело с капитаном), именно с этим кораблем он возвращался в свою комнату «где-то в другом месте» — у него где-то была комната. Тогда, в какой-то определенный момент, я сказала себе: «Я пойду за ним, хочу посмотреть». И я пошла за ним; пока я видела его перед собой, я шла за ним. Подойдя к кораблю, я увидела, что он был построен полностью из розовой глины! Там работали несколько рабочих — восхитительных рабочих. Затем Шри Ауробиндо спустился вот так, совершенно естественно, в строящийся корабль, без… (я не думаю, что там была лестница), а я спустилась за ним. Затем я увидела, как он заходит в капитанскую каюту; но он сказал мне, что у него там дело, и я подумала [смеясь]: «Не буду вмешиваться не в свое дело! Вернусь-ка я лучше к себе» (и я хорошо поступила — я уже запаздывала с пробуждением!) «я вернусь к себе». Я увидела одного из уходивших рабочих (поскольку Шри Ауробиндо вернулся на корабль, они прекратили свою работу). Он покидал корабль. Я позвала его, но он не знал моего языка, ни одного из моих языков; тогда я мысленно позвала его и попросила подтянуть меня вверх, потому что я стояла перед отвесной стеной скользкой глины; тогда он улыбнулся и ответил: «Конечно, я могу помочь, но в этом нет надобности! Ты сама можешь подняться.» И, действительно, он протянул свою руку, я взяла ее (мы только коснулись друг друга), и я поднялась сама без малейшей трудности — я ничего не весила! Я даже не цеплялась за его руку, и он меня не тянул. И как только я оказалась наверху, я вернулась — я пробудилась, оказалась в своей постели… с опозданием на 5 минут, чем обычно.

Но, что меня поразило, это глина — она означает нечто очень материальное, не так ли? И розовая! Розовая, о! Это было так красиво! Золотисто-розовая.

Там что-то затевается.

Должно быть, это… мне ничего не сказали, но там делается работа для нас.

Вот так.[123]

Это оставило очень сильное ощущение Силы — сконцентрированной.

Это было вчера.

 

 

 

 

 

 

 

Июль 1963

 

 

3 июля 1963

 

(Эта беседа произошла спустя несколько дней после коронации нового Папы, Павла VI. Мать просила стереть магнитофонную запись этой беседы, за исключением нескольких фрагментов, так что часть беседы есть только в рукописной записи.)

 

Вот тебе цветы [розы]. Чудесный цвет…

У меня появилась другая фотография Папы [Мать показывает журнал “Тайм”].

Кажется, он сам выбрал эту фотографию для прессы, объявляя о своем избрании.

Эта фотография лучше прежней.

[Мать протягивает фотографию ученику] Что скажешь?

 

Скажи лучше ты!

 

Я скажу.

Я скажу, что знаю этого человека. Я встречала его несколько раз. Не знаю, насколько он это сознает, то есть я не думаю, что он помнит, возвращаясь в свое тело. Но он уже долго (хотя начал он не очень давно: по меньшей, мере, год назад, может быть, два) занимается земными делами, то есть, интересуется земными движениями[124]. Я встречалась с ним по этому поводу; не могу сказать, что мы вели интересные «беседы» или что-то подобное, но он входит в организации.

Чего я не видела на другой фотографии [опубликованной в газетах]… это его глаза. Рот такой же плохой, как и на другой фотографии, но иначе: он выглядит почти злобным. Этот человек обладает силой — настоящей силой, не властью Папы, нет: настоящей силой, внутри себя.

 

Витальной или духовной?

 

Не духовной! Не духовной: силой —силой, которая имеет под собой достаточно высокую ментальную способность и витальную реализацию. Если бы он не был Папой, то его бы ничто не сдерживало.. Но теперь получилось [смеясь], что он обязан, по крайней мере, выглядеть хорошим!

 

У меня ощущение жесткости.

 

Очень жесткий. Прямая противоположность прежнему [Иоанну XXIII].

Но он публично заявил, что будет продолжать то, что начал прежний Папа. Только прежний совсем не обладал силой: это был просто «добрый малый», живущий на земле. А этот не таков! И он обладает действенным могуществом в земных организациях.

И теперь у него есть положение.

Это положение [папство] немного устарело. Но не так сильно, как можно было подумать. Я видела это, когда умер прежний Папа: о, какое беспокойство это вызвало в земной атмосфере, это было значительно! Значит, это управляет многими, очень многими человеческими существами[125].

Но я сама никогда не занималась этим; даже когда я видела другого Папу, предшественника прежнего [Пий XII], который приходил предложить мне Ключи (я рассказывала тебе об этом, не так ли?), даже этим, который имел ДУХОВНУЮ связь со вселенской Матерью, даже им я никогда не занималась. Я никогда ничего не делала, я никогда этим не занималась. На этот раз, не знаю, по какой причине, но все время, все время что-то тянет меня к этому.

Не знаю, может быть, произойдет что-то решающее? Не знаю…

 

Но его сила организации, это сила «добра», если можно так сказать, или что это?

 

Это сила господства. Но сейчас он занял пост Папы, так что его власть будет служить укреплению его поста, ты понимаешь.

Но, может быть… Тот факт, что я встречала его (возможно, он уже думал занять пост Папы, я не знаю), но, в конце концов, задолго до того, когда никто, кроме него, не думал об этом, тот факт, что я встречала его, занимаясь устройством земли, доказывает, что, вероятно, несознательно (я уже говорила об этом совсем недавно: я не думаю, что он сознателен в своем теле), он, несмотря ни на что, находится под влиянием, если не под контролем, высших сил.

Почему вдруг мое внимание было привлечено к этому? Обычно, такие вещи меня не интересуют. Что касается действия, я занимаюсь только маленьким данным мне полем переживания, и мое земное действие — совсем другой природы; оно проходит на более высоком уровне, совершенно независимо от отдельных людей.

Здесь можно отметить три пункта: первое — этот человек уже занимался делами в масштабе всей земли, хотя был только простым кардиналом Милана (в Милане он много занимался делами рабочих — в Милане множество рабочих — и это его интересовало: он любил решать проблемы рабочих). Второе — он продолжил то, что делал прежний Папа: некоторое сближение с Россией, это действительно интересно. Третье — тот факт, что Кеннеди католик. И, кроме того, все это происходит именно сейчас, когда, ПО МЕНЬШЕЙ МЕРЕ (я не говорю: в лучшем случае, я говорю: по меньшей мере) закладывается основание нового мира…

Сейчас подготавливается это основание.

Посмотрим.

[Мать снова смотрит на фотографию в журнале «Тайм»] С этими фотографиями бывает очень интересно, у меня были забавные переживания: вдруг я совершенно ясно вижу (гораздо яснее, чем физически), я очень ясно вижу человека — он как бы оживает, глаза мне говорят — и я говорю: «А! Это вот так и так…» Люди часто приносят мне фотографии, потому что мне привычно читать характер людей, глядя на их фотографии, для меня это очень легко, это элементарно. Иногда, когда мне дают фотографию, я вдруг очень ясно вижу и говорю: «О, но это такая-то личность, это вот так и так…» Но если ТУ ЖЕ САМУЮ фотографию показать мне несколько дней спустя, она будет просто фотографией, и я ничего не вижу. Это средство, которое применяется, чтобы я узнала о чем-то, и как только я это узнала, с этим покончено. Например, когда я в первый раз увидела эту фотографию Папы, когда мне ее принесли, я увидела этого человека (я его действительно знала) ТАК, как я его видела там. Сейчас же я смотрю на эту фотографию, и она мне больше ничего не говорит, кроме самых обычных вещей: его рот не хорош… И, конечно, раз он выбрал эту фотографию, это означает, что он ЛЮБИТ власть — он хочет, чтобы его видели в свете его власти.

И, что забавно, он сидит [на этой фотографии], но я все время вижу его стоящим. Он сидит, положив руку на подлокотник кресла, а я вижу, что он стоит — высоко подняв голову, противостоя жизни, прямо. Должно быть, этот человек довольно высокий: тот, кого я знаю, довольно высокий, а этот очень на него похож. Это unmistakable [удивительно похож], то есть, когда я смотрела фотографию, я видела того человека, которого знала.

Но я полагаю, не «полагаю», а вижу, что его вера — это просто, прежде всего, вопрос привычки, потому что он родился в этой религии, и затем, это вопрос политической необходимости — я не думаю, что он убежден, что это чистая Истина. А прежний Папа действительно верил в это[126]. Нынешний знает слишком много, чтобы верить, что христианство представляет чистую и исключительную истину. Только вот, став Папой, надо верить, как положено Папе! Только представь, посмотри со стороны на ситуацию в целом: конечно, не вся земля католическая, но католики есть по всей земле.

Что кажется… странным тем, кто превзошел чисто земные бедные пределы — земные человеческие пределы — это вера в ЕДИНСТВЕННОСТЬ божественного проявления на земле; это основа всех религий, каждая говорит: «Христос был единственным» или «Будда был единственным» или «Магомет был единственным» и т.д. Так вот, это «единственным» становится НЕВОЗМОЖНЫМ, как только поднимаешься чуть выше обычной земной атмосферы — это кажется ребячеством. Божественное проявление понятно и допустимо только как возвращающееся на землю божественное Сознание[127].

Конечно, официально есть только Христос; возможно, для этого Папы [Павла VI] Христос является самым великим, но я бы удивилась, если бы он верил в его единственность. Только вот «нужно», чтобы он был единственным — они скорее отрежут себе язык, чем скажут это!

Должно быть, это не сильно его беспокоит (!)Его заботит средство, как распространить свою власть и ее удержать и, затем, возможно, доказать свое превосходство.

Они все еще убеждены, что их религия превосходит все другие религии, что их мощь превосходит любую другую, и поэтому они должны быть сильнее остальных. Особенно это: «Быть самым могущественным». А какое есть средство для достижения этого всемогущества? — Вот уже два-три поколения они понимают, что необходимо расширение: у них слишком много слабых мест из-за узости их догмы… Но он [Павел VI] понимает это, возможно, еще лучше. Посмотрим, что произойдет[128].

Смотри, что я получила [Мать держит гирлянду жасмина], передай ее Суджате — она прекрасно пахнет!

 

(молчание)

 

Мне кажется, что уже давным-давно не было Папы столь интересного.

Я не знаю, я чувствую к нему какое-то отвращение.

 

Отвращение?

Единственная опасность, исходящая от этих людей, это дух Инквизиции, но возможно ли это сейчас? — Я так не думаю.

 

Но под прикрытием «синтеза» или расширения доктрины они очень даже могут пытаться еще дальше распространить в мире власть католицизма.

 

Конечно. Это очевидно. Таково их намерение.

Только всегда во всем есть некая ирония: если они слишком расширятся, то их поглотит их собственный размах! Иначе и быть не может.

Если Папа допустит, к примеру, из необходимости расширения, все религиозные секты (и они уже начали принимать протестантов), все секты, если он допустит все это [смеясь], то постепенно они либо развалятся, либо потонут! Ведь если посмотреть на это свыше… Допустим даже, что это асурическая сила — это не так… [Мать колеблется] это не точно и явно асурическая сила, потому что из-за своей позиции Папа ОБЯЗАН признавать бога, превосходящего его самого; этот бог, конечно же, может быть асуром, но… У меня есть что-то вроде воспоминания — воспоминания одной очень-очень старой истории, которую никто никогда мне не рассказывал… первый Асур challenged [бросил вызов] всевышнему Господу, заявив: «Я столь же велик, как Ты!». На что получил ответ: «Желаю, чтобы ты стал более великим, чем я, потому что тогда больше не будет асура.»

И это воспоминание очень живо, где-то там… Если ты станешь Всем, будет конец — ведь амбиция асура состоит в том, чтобы стать более великим, чем всевышний Господь: «Стань более великим, чем я, и тогда не будет больше асура.»

В совсем маленьком масштабе то же самое происходит и на земле.

 

(молчание)

 

Есть состояние сознания, в котором совершенно невозможно опасаться того, что может произойти[129]; тогда все видимо — obvious, совершенно очевидно — становится работой одной и той же единственной Силы, одного и того же единственного Сознания, одной и той же единственной Власти. И это чувство, эта воля, эта амбиция быть «более великим» — более могущественным, более великим — это еще ТА ЖЕ САМАЯ Сила, толкающая расшириться к Беспредельному. Как только превзойден предел, это кончается.

Это все старые идеи — старые идеи о двух противоборствующих силах: силе Добра и силе Зла, о битве между ними, и за кем останется последнее слово… Было время, когда детей развлекали подобными историями. Это ребячество.

Есть люди (или, если угодно, есть существа, силы или сознания), которым для собственного прогресса надо отдавать себя или растворяться [во Всевышнем], и в своем полном самоустранении они достигают Реализации; и есть другие, путь которых диаметрально противоположен: это рост, доминирование, расширение, оно становится все более фантастичным… до исчезновения разделения — оно становится невозможным.

Одни предпочитают один путь, другие — другой, но в самом конце все воссоединяется.

 

(молчание)

 

В сущности, единственно необходимое — это уничтожение границ… Есть множество средств уничтожения границ.

И, возможно, все они одинаково трудны.

 

(молчание)

 

Именно с этой религией я, наверное, больше всего боролась. И по очень простой причине: потому что ее власть, ее средство действия (сила, которую они используют в качестве средства действия) основана на страхе. А страх — это самое унизительное.

У меня было два примера этому, один — физически, другой — интеллектуально (я говорю о том, с чем я материально соприкасалась). Второй касается моей подруги по художественной студии; в течение ряда лет мы вместе рисовали, это была очень милая девушка, она была старше меня, очень серьезная и очень хорошая художница. В последние годы, проведенные в Париже, я часто с ней виделась и часто беседовала, сначала — на оккультные темы и о «космической философии», затем — о том, что я знала о Шри Ауробиндо (я вела «группу» и обычно кое-что объясняла), и она слушала с большим пониманием: она понимала, она соглашалась. И вот как-то я к ней пришла, и она мне сказала, что испытывала большие мучения. Когда она бодрствует, у нее нет сомнений, она хорошо все понимает, она чувствует пределы и темноту религии (она вышла из семьи, в которой было несколько архиепископов и кардинал — это был «древний французский род»). «Но ночью», - сказала она мне, - «я вдруг пробуждаюсь в какой-то муке, и что-то — очевидно, из моего подсознания — говорит мне: «А что если ты все же попадешь в ад?». И она повторила: «Когда я просыпаюсь, это не имеет силы, но ночью, это поднимается из подсознательного, оно душит меня.»

Тогда я посмотрела и увидела гигантского спрута, распростертого над землей: это формация Церкви, это представление об аде, с помощью которого они держит людей. Страх перед адом. Даже когда весь ваш разум, все ваше понимание, все ваши чувства против этого, ночью вас охватывает этот спрут страха перед адом.

Это… показало мне степень важности проблемы — это проблема масштаба всей земли. Католики есть везде: в Китае, в Африке среди негров; люди, которые не отдает себе в этом отчета, но находятся под влиянием католицизма, их держит этот спрут.

Другой пример: еще раньше я была в Италии, в Венеции, и рисовала в уголке собора Св. Марка (это чудесное место, невероятно красивое), и обычно я сидела совсем рядом с исповедальней. Однажды, когда я там рисовала, я увидела, как пришел священник и вошел в эту исповедальню — этот человек… совершенно черный, высокий, худой, с лицом злым и жестким: безжалостно злым. Он заперся там. Спустя некоторое время пришла женщина средних лет, где-то около тридцати, миловидная, очень кроткая — не умная, но очень кроткая — одетая во все черное. Она вошла в исповедальню (священник уже заперся там, и его не было видно), и они начали разговаривать через решетку. Надо сказать, там все это гораздо ближе к средневековью, чем во Франции, это было действительно… это было почти театрально. Она встала там на колени и начала говорить (я не могла ничего услышать — она говорила шепотом; кроме того, они говорили по-итальянски, хотя я и понимаю итальянский). Голоса были едва слышны, но не было никаких звуков. Затем вдруг я услышала рыдания женщины (рыдания со спазмами), и рыдания продолжались, пока вдруг женщина не рухнула на пол. Тогда тот человек открыл дверь, отпихнул в сторону ее тело дверью, и ушел, без колебаний, даже не обернувшись. Ты знаешь, я была молода, и если бы я могла, я бы убила его. То, что он только что сделал, было просто чудовищно. И он шел… это шел кусок стали.

Инциденты такого рода оставили у меня определенное впечатление. Историй Инквизиции с меня достаточно… Сейчас же, ты, конечно, слышал, что я тебе рассказывала [история с асуром], и это действительно мой взгляд на эти вещи. Но было время, когда я могла бы сказать: «Нет религии, принесшей миру больше зла, чем эта религия.»

Но сейчас я в этом не уверена. Это один АСПЕКТ этой религии.

И это все еще человеческий способ видения вещей. Я предпочитаю другое — мне больше нравится видение Господа, говорящего Асуру: «Конечно! Расти, расти и расти… и не будет больше Асура!» [смеясь]. Это лучше[130].

 

(молчание)

 

Пожалуй, этот человек [Павел VI] похож на того священника из Венеции. Это был высокий молодой человек, не старше тридцати, очень худой, с лицом как лезвие ножа, о!…

Страх не негативен: это нечто очень позитивное, это особая форма власти, которая всегда использовалась асурическими силами — это их большая сила. Самая большая их сила — страх.

Я вижу: всегда, когда люди терпят поражение, ВСЕГДА это происходит из-за страха, всегда.

Так что, если ты [Мать обращается к фотографии], если ты намереваешься использовать это, лучше поберегись!

 

(Мать пристально смотрит

на фотографию)

 

То, что приходит ко мне, это великолепие, пышность…

Хорошо. Посмотрим.

 

*

*  *

 

(Чуть позже речь заходит об английском переводе новой книги о Шри Ауробиндо:)

 

Я думаю, что E сможет собрать публику там, особенно в Америке — больше, чем во Франции.

Во Франции все люди, которые пробуждены,  у кого есть духовная жажда, вовлечены в католическую религию. Это означает, что спурт пока что имеет там большую силу — очень большую.

Некоторое время тому назад, не помню уже по какому поводу, я вспомнила время, когда нельзя было сказать, что земля вращается, даже нельзя было сказать, что земля круглая — вас убили бы! Только представь это…

Все же пройдена немалая часть пути[131].

Когда я поняла, что знаю этого человека [Павла VI], ко мне пришла одна мысль, так, забавы ради: а что если кто-нибудь покажет ему мою фотографию (потому что я знаю некоторых людей, которые могут сделать это), и он скажет: «но я знаю эту женщину!». Тогда я увидела этот странный инстинкт, как раз эту привычку не допускать того, что можно говорить, выражать что-то противоречащее тому, что они говорят. И я увидела всю кривую — всю кривую, которую мы прошли по направлению к свободе… Он практически обязан меня терпеть. Предшественник прежнего Папы [Пий XII] запретил здешнему архиепископу отлучать от церкви людей, приходивших в Ашрам (архиепископ хотел это сделать, но не мог сделать это без одобрения Папы, а Папа ему ответил: «Держитесь спокойно»). Следующий архиепископ стал отлучать от церкви со своей кафедры, но дальше этого дело не пошло. И тогда я спросила себя: «А какой будет позиция нового Папы?»… Потому что, естественно, индивид такого типа очень даже может приказать изгнать даже то, что он считает истинным или ЗНАЕТ, что это истинно —как раз это ты увидел на фотографии [вызвавшей отвращение у ученика]. В таких людях  политические соображения доминируют надо всем остальным.

Сотри все, что я сказала. Я не хочу, чтоб это было здесь, не хочу, чтобы магнитофонная запись сохранилась. Потому что еще не пришло время вмешиваться мне в эти дела.

Вот так.

 

Во мне есть что-то, целая часть меня,  очень часто она ощущает себя воином, когда я соприкасаюсь с этим христианским спрутом. Что-то во мне сразу же готово бороться со всеми этими людьми.

 

Но это, главным образом, не ментальный уровень? — Ты чувствуешь сражение идей.

 

Да, но я чувствую себя почти как монах из прошлого, который идет проповедовать — я не вижу себя проповедником (!), но я вижу себя сражающимся с ними словом.

 

Да, словом, это я и имела в виду.

Потому что твой разум обладает большой боевой силой, очень большой, и это очень полезно, но на витальном уровне я никогда не видела тебя воином.

О, да! Идти, идти в мир проповедовать, идти бороться с их идеями, как, например, великие мудрецы, сражавшиеся, вооружившись словом — это да. Но не в качестве главнокомандующего армией!

 

Нет!

 

Не Наполеоном, не так ли.

 

Но бороться! Потому что я чувствую внизу так много Зла…

 

Ох!…

 

И коварного зла — коварного, притаившегося зла.

 

Под прикрытием милосердия, полной доброжелательности: лицемерие.

Да, все это всегда заставляло меня сражаться[132].

 

И мне больно видеть, что люди не понимают то малое, что я могу сделать, например, эту книга о Шри Ауробиндо. Во Франции есть стена — книга не принимается, я не могу войти туда, она блокируется. Я страдаю из-за этого. И со всеми людьми, которых я там знаю, то же самое: везде я наталкиваюсь на стену, непонимание — все совершенно закрыто.[133]

 

[Долгое молчание] Учитывая интеллектуальное качество Франции, качество ума французов, тот день, когда Франция действительно будет духовно затронута (она никогда не была духовно затронута), тот день, когда она будет духовно затронута, станет исключительным днем.

Шри Ауробиндо очень нравилась Франция. Я там родилась — на это, несомненно, есть причина. Что касается меня, я очень хорошо знаю причину:  потребность в культуре, в ясном, точном уме;  утонченность мышления, вкуса, ясность ума — нет в мире другой такой страны. Ни одной. И Шри Ауробиндо нравилась Франция по той же самой причине, она очень ему нравилась. Он говорил, что живя в Англии, он гораздо больше любил Францию, чем Англию!

На то есть причина.

Посмотрим.

Возможно, все немного сдвинется — у меня такое впечатление, что сейчас многое движется вперед. Только возможна поломка — всякий раз, когда  быстро движешься, может случиться какая-нибудь поломка. Периоды стабильности, когда все встает на свои места и выравнивается, — более мирные. Но сейчас это происходит более опасно.

Более опасно.

 

(Мать снова берет

фотографию Папы)

 

Оставь мне моего Папу! [смех]

 

 

6 июля 1963

 

Так что?

 

Есть тексты из Агенды.

 

Опять! Но я ничего не говорила! Я сказала тебе, что надо все стереть.

 

Но кое-что следует сохранить.

 

Хорошо.

 

Кроме того, есть предыдущая беседа: твое переживание корабля из розовой глины[134]…

 

Ах!

Ты знаешь, на следующий день я снова видела Шри Ауробиндо — это был Шри Ауробиндо, он был со мной, но он был немного выше, чем прежде, чуть более тонким, с почти белой кожей, почти как у меня (не с такой белой, как у северных людей, а с какой-то золотисто-белой). Тогда я посмотрела на него и улыбнулась (потому что он выглядел по-другому!), но ничего не сказала, а он сказал мне: «Yes, to meet all the tastes» [«Да, на любой вкус!»] Я нашла это восхитительным!

В этот день он был очень занят внешней организацией; он запрашивал у меня сведения и давал мне указания по поводу всего. Тогда произошел один эпизод (я еще не знаю, что это значит), он спросил меня: «Oh there (я не могу вспомнить, о какой стране шла речь — дело касалось стран и правительств), Oh there all is all right, isn’t it?» [А вот там все в порядке, не так ли?] И я ему ответила: «Да, несомненно, все идет хорошо, потому что почти все правительство — наши люди.» И было так, как если бы он мне указал… (ночью Европа всегда слева от меня, а Америка — всегда справа, как если бы я всегда была обращена на север) он указал мне налево, и я сама тоже указывала налево, и это было там, все люди там были наши: Everything is quite smooth [«Все идет достаточно гладко.»] Но я не могу вспомнить название (на это, вероятно, есть причина); название страны, места или чего-то еще было стерто — я не могу вспомнить.

Но я еще вижу Шри Ауробиндо, чуть более высокого, чем я, и себя, наклонившуюся и улыбающуюся, я указываю налево, а он мне говорит «Да». И тогда я видела — я видела множество людей. Вот что забавно: там зрение было совершенно другим (это в тонком физическом), это зрение полностью отличается от физического зрения: одновременно видишь и вблизи и на тысячи километров, и расстояние подразумевается только как какое-то место в атмосфере (я не знаю, как объяснить это), но все одинаково близко с точки зрения действия. Действие так же конкретно и близко, но все как бы по-другому размещено [Мать показывает на разные уровни а атмосфере]… Я никогда не думала над этим, но, вероятно, в этой деятельности в тонком физическом мы гораздо больше по физическим размерам, я думаю; однако пропорции остаются теми же самыми, но все гораздо меньше [по сравнению с Матерью и Шри Ауробиндо]. Это как подниматься и опускаться, там по-другому, чем здесь. И страна, о которой я говорила, была слева, немного… не позади, а немного впереди и чуть ниже, вот так [жест].

Шри Ауробиндо был там очень высоким. Но и я тоже была высокой.

Это было на следующий же день после того первого переживания, в тот же самый час, но вместо того, чтобы заниматься одним, он занимался совсем другим: всеми материальными организациями, во всех мельчайших подробностях, всякими административными проблемами… Я очень хорошо помню, как посмотрела на него вот так [Мать поднимает голову, как если бы Шри Ауробиндо был чуть выше нее] и сказала: Oh there, it is quite all right, it is all our people, you know. It is all our people, so everything goes smooth  [«А, там: там все хорошо, там все наши люди, ты знаешь. Там все наши люди, так что все идет гладко.»]

 

?

 

[Смеясь] На земле нет такого места!

 

И я не вижу такого!

 

Возможно, оно будет.

Возможно, это было предварительное переживание!

Было очень приятное впечатление. Затем он спросил меня об организационных деталях (но это не было чем-то мелким, это было что-то значительное), и я ответила (я перевожу): «О, я не знаю, я не занимаюсь этим. Я позволяю им во многом делать так, как они считают нужным. Я придаю только общее направление; что же касается деталей, то я позволяю им действовать согласно их пониманию.» Тогда он одобрительно кивнул головой.

Я не видела его на следующий день — я ожидала увидеть его, но не увидела ничего. Я видела что-то совсем другое.

 

*

*  *

 

(Немного позже)

 

В течение некоторого времени (возможно, год-полтора) я очень часто видела, как перед моим взором проходили очень противные люди и всевозможные странные объекты — раньше я таких не встречала. Только один раз я видела таких противных существ, когда была со Шри Ауробиндо: как-то я подхватила нечто вроде инфекции (она была скорее витальной, чем физической) из-за того, что присутствовала и, так сказать, председательствовала на «фестивале орудий»[135] местных рабочих. И они свалили на меня все свои беды и просили защиты, облегчения и т.д. — в этих людях есть какая-то спонтанная искренность, и я напрямую отвечала им, не защищая себя. Я ни на минуту не думала о своей защите: я отвечала всем им (внутри, естественно). Я вернулась… Ночью меня ужасно лихорадило. Я была совершенно сознательна в этой лихорадке; у меня была та лихорадка, которую люди называют горячкой; я видела, что такое бред: масса существ из витального наиболее материального  яростно обрушивалась на меня! Это было настоящее сражение с армией существ из витального самого низкого, самого материального и самого яростного — они накатывались волнами, и я отбрасывала их назад (вероятно, люди не способны это делать): волна за волной, волна за волной всю ночь, и всю ночь вновь и вновь я отбрасывала их. Меня страшно лихорадило. И Шри Ауробиндо был там, он сидел возле моей кровати и я сказала ему: «Вот что люди называют бредом.» Эти существа атакуют области мозга, и это действительно жуткое сражение. На следующее утро я заболела, заболевание напоминало брюшной тиф — я знала, откуда это пришло, я видела, я видела все, ты понимаешь.

Такое было один раз и больше не повторялось: атмосфера совершенно естественно обрела защиту. На этот раз это было той же природы в том смысле, что приходили искривленные гримасами лица, самые низкие инстинкты и что-то уж совсем безобразное, и они ВХОДИЛИ, что означает, что должна быть проделана работа и в этой области, и чтобы это произошло, нужен контакт (естественно, когда вокруг меня моя белая атмосфера, то как они не пытайся, они не могут затронуть ее), и на этот раз они входили. А я смотрела так [смеясь] с некоторым любопытством (сначала я была удивлена, я спрашивала себя: «Почему я стала видеть такое безобразие!», но затем я сразу же поняла, что это из-за того, что надо там поработать). Я смотрела на это с определенным любопытством и видела, что достаточно сделать вот так [жест – как легкий взмах пера], достаточно совсем маленького движения без малейшего усилия и… пуф! все это убегает с невероятной скоростью.

Но я видела, что некоторые лица появлялись с намерением сделать определенные внушения — я видела это (не знаю, какими были их внушения, потому что это меня не интересовало: я выметаю все это, и все уходит), но я не придавала этому никакого значения, я просто продолжала отвечать все так же [жест взмаха пера] и я себе говорила: «Должно быть, от этого где-то устанавливается  порядок!» Но сегодня N прочел мне письмо и рассказал историю об одном мальчике, он был здесь —очень милый, он хорошо работал — на него вдруг нашло недомогание и страх, и ему стало так плохо, что, в конце концов, он сказал: «Моя семья зовет меня, они хотят, чтобы я к ним вернулся, мне надо идти.» И затем (я не знаю, когда это происходило, прошло уже порядочно времени) он написал, что прибыл домой и что спустя какое-то время (я не помню деталей) он узнал, что один маг регулярно применял против него черную магию (он видел противные лица, стелящийся ладан, всевозможные странные мелкие жесты — он рассказал обо всем этом в своем письме — он был очень впечатлен), и этот маг (я думаю, он был более или менее связан с семьей!) делал это регулярно, чтобы заставить его покинуть Ашрам. Затем он нашел этого мага или кто-то пришел к этому магу и сказал: «Мальчик вернулся, поэтому не надо продолжать, он уже здесь, так что нет больше причины…» И с этого момента все сразу же исчезло: все его недомогания, все его видения. Как бы там ни было, это ясное доказательство того, что это работа мага ввергла его в такое состояние, и что как только маг прекратил свою работу, все прекратилось.

Ведь я прожила долгие годы, и мне прекрасно известно, что такие вещи существуют, но я не придавала им никакого значения, потому что мне казалось, что они не имеют никакой силы… И, в действительности, это никогда меня не затрагивало (хотя некоторые тантристы действительно применяли против меня свою магию и навлекали на меня болезни, но это носило совсем другой характер; ведь история с мальчиком происходила в области наиболее материального витального, в самом низу, ты понимаешь), и только впоследствии я замечала эти происки (они не имели никакого эффекта — это как неприятные картинки, проецируемые на киноэкран, и я только говорила себе: «К чему это?», вот и все). Все же, по привычке, я все прочищала. Но теперь, когда я услышала эту историю, я подумала: «Что же, надо преподнести парочку хороших уроков тем, кто занимается грязной магией!»

Иными словами, одна область за другой, одна проблема за другой, одно препятствие за другим (будь то в подсознательном или в наиболее материальном сознании, или на самом низком уровне витального), все это приходит для ДЕЙСТВИЯ. И это действие очень длительное, разнообразное; даже когда что-то другое (другая проблема, другая задача) выходит на передний план, начинает преобладать в сознании, даже тогда все остается там [в окружающей атмосфере], и все время есть этот Свет [Мать делает жест прочищения атмосферы], который был всегда со мной —я начала его полностью сознавать благодаря мадам Теон, сказавшей мне, что это такое — этот Свет всегда при мне, этот белый Свет совершенно чистый, такая слепящая белизна, что глаза не могут на него смотреть, это Свет, который…

 

(долгое молчание.

Мать уходит в этот свет,

ее глаза закрыты)

 

Я позже скажу, что это.

Но, во всяком случае, эту силу использует Дурга. И эта сила НЕПОБЕДИМА асурами — это так. Эта сила… это… мы узнаем это позже.

 

(молчание)

 

Но это не полная Победа, нет. Это не мощь трансформации.

Как-то я тебе говорила, что, возможно, сейчас одно из моих занятий состоит в некой сознательной концентрации на том или ином индивиде, на той или иной вещи, для достижения желаемого результата. В течение многих лет Воля и Сила действовали свыше, и внешнее сознательное существо [Матери] больше ни о чем не заботилось, зная, что его вмешательство может только усложнить вещи, а не помочь им, и что Сила, предоставленная самой себе, исходящая напрямую от высшего Импульса, сделает все гораздо лучше, гораздо точнее. Но в последние несколько месяцев появилась воля или тенденция делать так, чтобы материальное существо [Матери] сознательно участвовало в деталях исполнения. Это нечто вроде пассивного подчинения, так что, как только это появляется [необходимость материального вмешательства Матери], оно и происходит. Совсем недавно был такой случай; речь идет об очень хорошем друге Ашрама, этот человек занимает важное положение, он принес много пользы. Его должны были оперировать (я не буду рассказывать всю историю, это было бы очень долго); мы получали две-три телеграммы в день, и это отслеживалось шаг за шагом. Была очень мощная сила разрушения — это была ожесточенная битва — и была воля сохранить его, потому что в этом теле он был очень полезен и продолжал приносить пользу и еще мог бы быть очень полезен и в будущем. Он обладал большой верой, большим доверием, и он был сознательным (его сознание было очень прилично развито: я постоянно его видела и постоянно он ко мне приходил). Он попал в руки «мясника», это было плачевно. Хотя все ожидали, что он вскоре покинет тело, он держался и постоянно говорил (мы получали новости от его сына), он чувствовал, что это я поддерживаю его жизнь. И я даже видела, что им надо сделать, и я постоянно посылала формацию, мысль: «вот что надо сделать», настоятельно. В конце концов они уловили мою мысль, но я думаю (я не знаю, потому что мне не известны детали, малейшие материальные детали), вероятно, это было сделано не так, как нужно — вот почему я называю их «мясниками». Они сделали ему подряд три операции; он их перенес, после этого он пришел ко мне (и до этого он приходил ко мне очень часто — они говорили, что он все время был drowsy, в полу-коме, но это не так: он жил внутри), он пришел ко мне и был совершенно сознательным, как обычно, но он мне сказал: «Боюсь, что мое тело окончательно испорчено, так что если я сейчас выживу, то тело, вместо того, чтобы быть помощником и инструментом в работе, станет помехой, препятствием, обременением, так что я пришел попросить свободы — я предпочел бы войти в новое тело.» Я сразу же ему ответила: «Но ты полезен, очень полезен таким, как ты есть; положение, которое ты занимаешь, делает тебя очень полезным; ты совершенно сознателен; было бы хорошо, если бы ты выздоровел.» Он выслушал, попытался настаивать, я тоже настаивала, затем он ушел.

На следующее утро ему было гораздо лучше; я надеялась, что он принял решение остаться, но от него не было известий почти целые сутки, а затем вдруг сообщили, что он перестал дышать и ему дали кислород. Затем он ушел.

И я видела так ясно: если бы он согласился… (естественно, душа каждого существа свободна, она вольна решать), если бы он согласился остаться, у меня хватило бы сил поддерживать его, поддерживать его тело в состоянии, достаточном для жизни, НО Я НЕ МОГЛА ИСПРАВИТЬ ТОТ УЩЕРБ, КОТОРЫЙ БЫЛ ЕМУ НАНЕСЕН — я еще не могу этого делать.

Это показало мне точные пределы моих возможностей. Мы еще не достигли этого. Трансформации еще нет.

Другими словами, это не то, чем я РАСПОРЯЖАЮСЬ так, что могу передать кому-то. Я распоряжаюсь многими другими силами и могу передать их тому, или другому, но это…

Теперь я попытаюсь (я всегда говорю «попытаюсь», потому что… потому что всегда подслушивают нехорошие уши!), как бы там ни было, следующий шаг — попытаться дать ему новое жилище. Это то, что не только можно сделать, но что уже делалось много раз.

Он был очень сознательным, он имел значительную веру. Это был активный, очень энергичный человек. Активный! очень энергичный, с большой властью, о!… Идея быть на попечении людей, которые должны за ним ухаживать… он предпочел уйти. Он был достаточно сознательным, чтобы знать, что суть его существа, суть его опыта не потеряна — и все же все это предстоит снова воплотить материально шаг за шагом, и к тому же он обладал положением, являвшемся результатом всей его жизни. Я не знаю…

Снова начинать с маленького ребенка?… [Мать отрицательно качает головой]. Когда уходил Шри Ауробиндо, он сказал: «Я вернусь в существе, сформированном супраментально — полностью сознательном, обладающем  полными способностями.»[136]

 

 

10 июля 1963

 

(Относительно английского перевода «Путешествия Сознания»:)

 

…Невозможно перевести музыкальный ритм фразы; это непереводимо. Английский и французский ритмы совершенно отличаются друг от друга; если точно перевести то, что поэтично по-английски, это не будет поэтично по-французски. Так что перевод есть перевод, надо им заняться… Но там еще останется достаточно много идей, которые принесут благо людям!

 

Да, но часто перевод становится каким-то «сшитым». Французский язык сильно ритмизован, и на английском это производит впечатление маленьких кусочков, вырезанных и сшитых вместе. Но, как бы там ни было, я думаю, что она постарается.

 

Но Шри Ауробиндо всегда мне говорил, что из переведенного французского получается хороший английский, тогда как из переведенного английского получается плохой французский. Потому что при переводе требуется определенная точность языка, которой нет в изначальном английском.

Как бы там ни было, я знаю, что перевод пойдет.

 

*

*  *

 

(Затем Мать читает отрывок из «Савитри»:)

 

Здесь есть кое-что…

 

A slow reversal's movement then took place:

A gas belched out from some invisible Fire,

Of its dense rings were formed these million stars;

Upon earth's new-born soil God's tread was heard.

(II.I.101) 

 

Это великолепно… великолепно.

По-французски это будет бледно.[137]

И я не стараюсь переводить поэтически, я пытаюсь только передать смысл. Я читаю английскую фразу до тех пор, пока ясно не УВИЖУ смысл, затем я излагаю его по-французски, но весьма неуклюже — я не претендую на поэзию! Только верный смысл.

Этот перевод никуда не годится — он что-то дает только мне. Но у меня даже нет времени, я едва ли могу выделять по полчаса в день для этой работы — я хотела бы самой себе уделять по полчаса в день!

 

*

*  *

 

(Ученик читает Матери старую беседу от 11 мая, в которой Мать говорит, что гуру не может дать настоящую мантру, и настоящая мантра сама появляется изнутри, как крик души)

 

Но как же так? Если мантра автоматически содержит мощь переживания, то почему всегда говорится, что мантра не имеет силы, пока гуру не «даст» ее?

 

Это так, если вы не имеете собственной силы!

Если, к примеру, кто-то приходит ко мне и просит мантру, я ему не говорю, что он должен найти собственную мантру внутри себя… То, что я тогда сказала, применимо только к тем, у кого есть контакт со своей душой. Но те, кто не находятся в сознательном контакте со своей душой, не могут найти своей мантры — искать слова будет их голова , а это ничего не даст. Я говорила, что мантра должна спонтанно возникнуть изнутри — у таких людей она никогда не возникнет! Они не найдут ее. Они не найдут ее, никаких шансов. Так что в этом случае гуру передает силу мантры.

 

Да, но говорится, что,  если, к примеру, прочесть мантру в книге, то она не будет иметь силы — как это так, ведь вибрация всегда есть в мантре?

 

Но если вы обладаете силой и прочтете мантру, тогда вы увидите в ней силу! [Мать смеется] Необходима способность чувствовать и находить контакт.

Ведь, в сущности, что делает гуру? Он связывает [жест присоединения], он только приводит в контакт. Он не дает вам «свою» силу (он так думает, но это не так): он служит связующим звеном. Он приводит вас в контакт с Силой — без него у вас не было бы этого контакта . Но те, кому не нужен гуру, могут найти контакт и БЕЗ гуру.

Мантра - это не то, что лежит у него в кармане [смеясь] и что он вам дарит! Это совсем не так: он- это возможность установления контакта.

 

(молчание)

 

В сущности, это просто вопрос сознания: люди (обычные люди) обладают сознанием, доходящим только до определенной точки (которая обычно не так уж и далека), за которой для них начинается «несознательное» (хотя оно наполнено сознанием!), но для них это «несознательное», потому что у них нет с ним контакта. Ночью, когда вы просыпаетесь в другом состоянии бытия, вы становитесь сознательным, вы видите «сон» (то, что люди называют «сном», то есть, переживание), а затем вы возвращаетесь в свое обычное сознание, и из-за того, что нет контакта между этими состояниями сознания, вы больше не помните свой сон, - это то же самое. Однако можно, через методичное развитие, расширить свое сознание и создать связь между этими двумя состояниями сознания; и с той минуты, когда есть эта связь, достаточно очень малого, чтобы вспомнить все. Но трудность заключается в расширении сознания.

В сущности, настоящая сила гуру — восполнять пробелы! Приводить вас в контакт с Высочайшим. Или с вашей душой, с вашим психическим существом внутри или со Всевышним — но последнее мало кто может сделать.

 

(молчание)

 

Вот что я видела, когда рассказывала тебе о «душе Господнем». Атмосфера была наполнена, действительно была плотно наполнена Присутствием (нельзя даже сказать «вибрацией», это гораздо больше, чем вибрация: это Присутствие), но люди входили и ничего не чувствовали! Или, если они и чувствовали, то даже не понимали, в их сознании это ни с чем не соотносилось. Но если я концентрирую определенную вибрацию на их сознании, это приводит их в контакт. Вдруг они что-то чувствуют, у них возникает впечатление чего-то нового — но это совсем не ново! Только их способность воспринимать это – вот что ново.

Вообще, это всегда так: Господь находится повсюду, Его вибрация есть везде, а новой является лишь способность чувствовать Его или приходить с Ним в контакт. Со времен извечных Он был здесь, всю вечность Он будет здесь.

И переживание, которое сопровождает меня постоянно - постоянно — это не то, что я ищу чего-то, чего нет здесь и что я привожу сюда! Когда я говорю Господу «прояви Себя», я не подразумеваю, что Он не проявлен! Я имею в виду вот что: «Дай нам силу почувствовать Твое проявление.» Следует сказать (я не знаю на французском ли это, или это перевод с английского): «Передай Себя в проявленном для нас виде… Позволь нам сознавать Твое Присутствие.»

И это дает ясное ощущение Нереальности, Несознания — и всего беспорядка, вытекающего из них. Ведь есть ПОСТОЯННАЯ Реальность, ПОСТОЯННЫЙ божественный Порядок, и только из-за неспособности воспринять их возникают сегодня Беспорядок и Ложь.

Эти переживания постоянно множатся; внешне это выглядит так, будто все люди начинают спорить, ссориться [смеясь] еще пуще прежнего по совершенным пустякам, совершенно бесполезно, без причины, просто так. И тогда для меня видны одновременно две вещи: истинное и его деформация; событие, каким оно должно быть, и его деформация. Но событие ОСТАЕТСЯ ОДНИМ И ТЕМ ЖЕ — деформация проявляется просто как некий нарост поверх события, совершенно бесполезный, страшно его усложняющий безо всякой причины. Этот нарост дает ощущение действительно Лжи (в смысле falsehood [подлога, фальши], а не lie [противоположности Истины]): это нечто без смысла и без причины, это совершенно бесполезно, абсолютно нелепо, но почему оно есть??… Схвачено и искажено — все схвачено и искажено. Откуда взялась эта привычка все искажать? Я не знаю.

В конечном счете, можно сказать,