L’AGENDA

DE MERE

 

 

VII

1966

 

 

АГЕНДА

МАТЕРИ

 

8 января 1966

 

(Мать читает письмо Шри Ауробиндо, которое она собирается опубликовать в февральском номере «Бюллетеня»)

 

«Единственное творение, для которого здесь есть место, это супраментальное творение, нисхождение божественной Истины на землю, и не только в ум и витал, но и в тело и Материю. Наша цель заключается не в том, чтобы снять все “ограничения” экспансии эго или обеспечить свободное поле и безграничное пространство для осуществления идей человеческого разума или исполнения желаний эгоцентрической силы жизни. Никто из нас не находится здесь для того, чтобы делать, что он пожелает, или творить мир, в котором мы наконец-то сможем делать все, что нам угодно; мы здесь для того, чтобы делать то, что хочет Божественное, и творить мир, в котором Божественная Воля сможет проявить свою истину, больше не искаженную человеческим неведением или извращенную или неправильно передаваемую витальным желанием. Работа, которую должен делать садхак интегральной йоги, является не его собственной работой, определяемой им самим, а работой Божественного, которая должна делаться в соответствии с условиями, накладываемыми Божественным. Наша йога делается не ради нас самих, а ради Божественного. Мы стремимся не к личному утверждению, утверждению индивидуального эго, освобожденного ото всех оков и обязательств, а к манифестации Божественного. Наше собственное духовное освобождение, совершенство и полнота должны быть результатом и частью этой манифестации, но они не должны ставиться в качестве эгоцентрической цели или в качестве “поиска себя”. И это освобождение, совершенство и полнота должны преследоваться не ради нас самих, а ради Божественного.»

Шри Ауробиндо

 

Я нахожу это восхитительным! Надо все повторять и повторять и повторять это — самому себе и другим, каждую минуту.

Это точный ответ на сегодняшние условия.

В этом все дело: это касается самого центра трудности [Мать подцепляет своими пальцами что-то крошечное и очень жесткое]. Несмотря ни на что, можно отдать все, можно полностью оставить все, но есть что-то [тот же жест], и это что-то всегда остается здесь, позади.

Я была очень довольна, прочитав это вчера вечером. Я сказала: «Вот! Вот то, что нужно.»

Надо опубликовать и повторять это всем и каждому.

 

*

*  *

 

(Чуть позже, Сатпрем, видя скопление бумаг на столе Матери, предлагает взять часть бумаг с собой, чтобы не было такого завала)

 

Нет, трудность не в этом; моя трудность в том, что слишком много людей прикасаются к моим бумагам. Довольно любопытно, это почти материально: я раскладываю что-то, и если никто этого не касается, я снова нахожу это; мне не надо искать: я сразу же вытаскиваю то, что нужно. Даже если кто-то берет что-то, не нарушая порядка, атмосфера уходит, и я больше не знаю, как я все разложила. А здесь четыре, пять, шесть человек прикасаются к моим бумагам — семь. Так что [Мать на кипы во всех углах]: хаос.

 

 

14 января 1966

 

(По поводу «туристической» поездки по Индии, которую Сатпрем должен был предпринять по определенным причинам)

 

Ты почувствовал какую-нибудь разницу?

 

Какую разницу?

 

Быть здесь и быть в Бангладоре?

 

О! для меня это было ужасно. Все это — сущий ад.

 

А! такое воздействие на тебя это оказало?

 

О! да.

 

Тогда все в порядке.

 

Туризм, все это, это сущий ад. Я сделал свою работу — не очень хорошо, но я ее сделал.

 

Тогда все в порядке.

По правде говоря, это, то, что ты сказал мне[1], но я хотела бы знать, почувствовал ли ты это внешне. Ведь я сразу же знала об этом. И, затем, между нами был другой контакт, отличающийся от того, что мы имеем здесь, и это выражалось — как назвать это? [смеясь] нехватка адаптации.

 

Это слабость?

 

Это было очень выраженным, ярко выраженным. И в тебе была интенсивность [жест сжатых кулаков], потребность в изменении вещей.

 

А, да! это чистый ад. Это Ложь во всех деталях.

 

Да, это так.

 

Это ложно.

 

Ложно, ложно.

 

(молчание)

 

Эта внезапная смерть Шастри.[2] Для меня это было очевидно. Это довольно любопытно: когда мне (уже давно) сказали, что они должны встретиться в России, я спонтанно заметила: «Если он поедет туда, то умрет» (я никогда не знала, почему, но так и было). Затем я больше не думала об этом, и на этот раз мне сказали, что конференция состоится, но я не расслышала или мне не сказали (не знаю точно), что она пройдет в России, так что... Между тем, кто-то ознакомил Шастри с моим посланием[3], на что он ответил, что для него это выражает истину, но… «Что я могу поделать? Я маленький человек.» Вот что он сказал. После этого я молчала, а когда мне сказали о конференции, я подумала: «Надо, по крайней мере, сделать самое “лучшее” из этого» — я «зарядила» его по максимуму. Но «зарядила» так, как если бы он был мощным человечком… Это опасно[4]!

Но я знала, когда проходила конференция, и вдруг, посреди ночи, я внезапно проснулась из-за того, что кто-то просил о помощи — это был он.

На следующий день ранним утром мне сообщили, что он умер. Это не было для меня «новостью»! Я сказала: «Но конечно! само собой разумеется, это так.» И кажется (я узнала детали потом — гораздо позже, в ходе дня), кажется, что переговоры были очень трудными, и когда они закончились тем, что он считал успехом (очевидно, это было «лучшее», что могло произойти там), он ликовал и был совершенно счастлив[5]; затем он пошел в свою комнату, а спустя несколько минут открыл дверь и позвал доктора, и за считанные минуты все было кончено. Вероятно, тогда он и позвал меня. Но это было предрешено задолго до этого.

 

Не было из-за чего «ликовать»! Они потеряли то маленькое преимущество, которое обрели в ходе войны.

 

Да [Мать кивает головой]. Кажется, это лучше, о чем они могли помыслить.

 

Я нахожу это плачевным.

 

Нет, это продолжение все той же истории.[6]

 

Да, продолжение все той же истории… Знаешь, какое впечатление на меня произвела смерть Шастри?… Было такое впечатление, что это символ, смерть Гнома.[7] Смерть Гнома. Это было дно ямы и конец Века Гномов. И что, может быть, сейчас мы будем подниматься.

 

Будем надеяться… Пока что все подвешено.

Но это [смерть Шастри] было необходимо. Если хотеть, чтобы что-то изменилось, это было необходимо.

 

Конечно.

 

Ведь он не был злым человеком, конечно.

 

О, нет!

 

Он был очень маленьким.

 

Но все эти люди не злобны: они просто ничто.

 

О! некоторые извращены. Но они очень малы.

 

Да, нули.

 

Это событие не повлияло на твою поездку?

 

О, мелочи, были закрыты все магазинчики… А ты не думаешь, что это действительно знак смены направления?

 

Как сказать?… Надеюсь.[8]

 

Да, надеемся.

 

Сопротивление сил Лжи достигло высшей степени, они в состоянии неистовства — крайнего неистовства.

 

Да, это вопиюще.

 

Февраль и март — самые критические месяцы. Может быть, в апреле вещи примут верное направление [Мать делает жест обращения].

Вот так. Что же, я довольна, что ты сознаешь то, что ты мне сказал(!)

 

О, я ежеминутно сознавал этот ад.

 

Это хорошо, очень хорошо. Ты был гораздо ближе, чем обычно. Гораздо ближе, как что-то физически близкое.

Эта близость всегда была там наверху [жест над головой], в общих направлениях, но теперь была физическая близость и ощущение, что… да, прекратилось сопротивление определенного рода, оно стало спадать. Так что я сказала себе: «Это очень хорошо, это крайне необходимо.» Если эта «турпоездка» не была слишком утомительной, тогда все в порядке; это была единственная негативная сторона… (как сказать?) не могу сказать, что я «боялась» этого, потому что я ничего не боюсь, но это казалось мне возможным.

 

Нет-нет! Через два-три дня все будет в порядке.

 

Это то, чего я хотела бы.

 

 

19 января 1966

 

(Мать переписывает в свою толстую белую тетрадь несколько строчек из своего перевода «Савитри»)

 

…Возле моего пера был маленький диск света Шри Ауробиндо, и он сверкал-сверкал… Я видела его лучше, чем то, что писала. Он был небольшой [5 см] и сиял, он сиял — голубым светом, серебряно-голубым, который был голубым светом Шри Ауробиндо. Он сиял и сиял и следовал за моими пальцами.[9]

И когда я говорю, когда я говорю о вещах, которые «приходят», бывают два диска (я не знаю почему). Не один, а два, и они больше: вот такие [около 10 см], один над другим. Когда я рассказываю о переживании, например, или отвечаю на вопрос, бывают два диска, немного больше, чем этот.

И когда я концентрируюсь на ком-то, призывая Господа, тогда, как правило, возле плеча [жест между головой и плечом] бывает великий золотой свет, вот такой, который сверкает и сверкает, сияет и сияет, сильный, сильный, все время. И когда свет уходит, то и концентрация уходит.

Но как раз сейчас это было забавно, это был словно маленький диск, вот такой; он следовал за моим пером. Теперь это закончилось, ушло! [Мать смеется].

 

 

22 января 1966

 

Прошлой ночью я видела Пурани. Я видела его в первый раз после того, как он оставил свое тело.[10] Там были и другие люди. Я видела его в тонком физическом мире, и он был весь светло-голубым и розовым, и все вокруг него было розовым и светлым [Мать делает танцующий жест]. Он был доволен, о! Он был доволен, он сказал: «Теперь я счастлив!»

 

(молчание)

 

Много забот?

 

Нет! Этим утром в течение двух часов я жила в некоем блаженном состоянии, в котором, о! Было такое ясное сознание того, что все формы жизни, во всех мирах и в любой момент являются выражением выбора: вы выбираете, чтобы так было.

Очень трудно облечь это в слова… Полностью исчезло ощущение обязательства или необходимости, в чем, как мы думаем, мы живем, и чему мы подчиняемся: было совершенно спонтанное и естественное восприятие того, что жизнь на земле, жизнь в других мирах, все типы жизни на земле и все типы жизни в других мирах являются просто вопросом выбора: вы выбираете, чтобы было так, и вы постоянно выбираете, чтобы было так или эдак, или чтобы произошло то или это; и также выбираете думать, что вы подчинены Судьбе, Необходимости или Закону, который обязывает вас — все это вопрос выбора. И было ощущение легкости, свободы [тот же танцующий жест], а затем одна из этих улыбок на все. И одновременно это дает грандиозную мощь. Все ощущение обязательства, необходимости (и еще больше фатальности) пол-но-стью исчезло. Все болезни, все события, все драмы, все это: исчезло. И эта конкретная и такая грубая реальность физической жизни — полностью исчезло.

И, что интересно, это переживание возникло по случаю моей встречи с Пурани этой ночью. Я повстречала Пурани в определенном мире, и он был в определенном состоянии, как в том, о котором я только что говорила, и тогда разница между тем Пурани, каким он был здесь, и тем Пурани, каким он есть сейчас… вдруг это стало как бы ключом. Мы поговорили, и он мне сказал: «О! Сейчас я так доволен, так доволен!» И это было то состояние, в котором я жила свыше полутора часов этим утром. Потом я была вынуждена вернуться… в состояние, которое кажется мне искусственным, но оно необходимо из-за других, из-за контактов с другими, из-за того, что необходимо сделать бесчисленное множество вещей. Но все же это переживание оставалось на заднем плане. И вы оставлены с некой улыбкой, веселящейся над всеми сложностями жизни — состояние, в котором оказываются люди, является результатом выбора, и индивидуально есть свобода выбора, но люди ЗАБЫЛИ об этом. Вот что интересно!

И одновременно я видела всю картину человеческих знаний (потому что когда есть такие состояния, то все человеческие реализации, все человеческие знания предстают как панорама перед лицом нового состояния и занимают свои места — всегда, всегда, когда приходит переживание, это получается как ретроспектива), и я видела все теории, все верования, все философские идеи, как они соотносятся с новым состоянием… о! Это забавно.

И это не требует покоя; эти переживания такие конкретные, реальные и спонтанные (они не являются результатом воли и, тем, более, усилия), что не обязательно находиться в покое: я как раз умывалась. Я позавтракала, находясь в этом состоянии, это было очаровательно; только когда пришли люди (я даже сделала «раздачу яиц» — не знаю, осведомлен ли ты об этом, но это я ежедневно кладу яйцо в твою коробку — я сделала это, оставаясь в том состоянии, и я раздавала цветы в том состоянии), только потом, когда принесли письма, которые надо было выслушать и в которых надо было ответить на всевозможные вопросы [жест выгруживания тележек], тогда это расплылось, стерлось. Я еще оставалась в полу-грезе, но переживание ушло: это было больше не то.

Но те, кто ухватил это переживание по той или иной причине, не имея всей философской и ментальной подготовки, которую имела я («святые» или, во всяком случае, люди, ведущие духовную жизнь), имели затем очень острое впечатление нереальности жизни и иллюзии жизни. Но это только другой способ видения. Это не так — это не так, ВСЕ является выбором! Все-все. Выбором Господа, но В НАС; не там [жест вверх]: здесь. И мы не знаем этого, это в самой глубине нас самих. И когда мы знаем это, мы можем выбирать — мы можем делать свой выбор, это восхитительно!

И как раз в то время, когда было это переживание, я сказала своему телу: «Видишь ты, неуклюжий дурак, зачем ты выбираешь драму? Болеть, быть тем, этим?…» И эта фатальность, оковы и тяжесть существования — все исчезло. Все исчезло. Это было светло-голубым, светло-розовым, совершенно светлым и ясным и… [тот же жест танца]… легким.

Я очень хорошо знаю, что это не что-то абсолютное; это был только ОДИН способ бытия, но это очаровательный способ бытия!… Обычно те, кто не имеют достаточной интеллектуальной подготовки, когда они имеют подобное переживание, они верят, что схватили «уникальную» истину. И тогда они обращают это в догму. Но я прекрасно видела, что это не так: это ОДИН способ бытия, но чудесный способ бытия, конечно же! Бесконечно превосходящий тот, что мы имеем здесь. И мы МОЖЕМ иметь его здесь: я его имела. Я имела его совершенно конкретным образом. Но всегда что-то не в порядке (боль здесь или там, это или то, а затем обстоятельства, складывающиеся не так, всегда есть трудности), все это… это меняет окраску. И это становится легким, ты знаешь, легким — легким, податливым. Вся тяжесть и жесткость — ушла.

И также ощущение, что если вы выбираете быть так, вы и можете продолжать быть так. И это верно. Это все плохие привычки — очевидно, тысячелетние привычки на земле — все плохие привычки, которые мешают вам; но нет никакой причины для того, чтобы постоянно было так. Потому что это меняет все! Все меняется!… Ведь я чистила зубы, умывалась, делала самые материальные вещи: их природа изменилась! И была вибрация, сознательная вибрация в глазу, которую я имела, в зубной щеточке, в… Все это, все это было по-другому. И, очевидно, если стать господином этого состояния, тогда можно, очевидно, менять все обстоятельства вокруг себя.

В последнее время (с довольно давних пор) была та же самая трудность тела, не ограниченного какой-то оболочкой и не зажатого в ней, как обычно, и тело свободно воспринимает… даже без ощущения «восприятия»: оно ИМЕЕТ вибрацию всего окружающего; и тогда, когда все окружающее, морально или ментально, замкнуто, не может понять, тогда это несколько трудно, то есть, это те элементы, которые приходят и которые надо трансформировать. Это некая тотальность — тотальность очень множественная и очень нестабильная — представляющая ваше поле сознания и действия, над которым надо все время работать, чтобы восстановить гармонию (минимум гармонии), и когда что-то вокруг вас идет «не так» согласно обычному представлению, то это несколько усложняет работу. Это одновременно очень тонкое, стойкое и упрямое. Помню, как прошлой ночью, когда я вытянулась на кровати, в теле было стремление к Гармонии, к Свету, к некоему улыбающемуся миру; тело стремилось особенно к гармонии из-за того, что все вещи скрипят и царапают. И, вероятно, это переживание стало результатом этого стремления: я шла и повстречала розового и светло-голубого Пурани (!) — с таким голубым цветом! Милым, очень милым светло-голубым цветом Шри Ауробиндо.

Единственно, я заметила, что в жизни тела я никогда не имела дважды одно и то же переживание — я могу иметь переживание того же типа в более высокой или более широкой степени, но никогда не точно то же самое. И я не удерживаю переживания: я все время, все время [жест вперед], все время я в пути; ведь работа трансформации сознания такая быстрая, должна делаться так быстро, что нет времени наслаждаться переживанием или пребывать в нем, либо иметь длительное удовлетворение от него, это невозможно. Это приходит сильно, очень сильно, меняет все, а затем приходит что-то другое. И то же самое с трансформацией клеток: приходят всевозможные маленькие расстройства, но для сознания они предстают беспорядками трансформации, и тогда, с этой точки зрения, вы хотите, чтобы был восстановлен порядок; в то же время есть что-то, что прекрасно знает, что беспорядок пришел для того, чтобы перейти от обычного автоматического функционирования к сознательному функционированию под прямым Управлением и прямым Воздействием Всевышнего. И само тело знает это (все же, не забавно иметь боль здесь или там, то или иное расстройство, но оно ЗНАЕТ). И когда достигается одна точка на определенной стадии трансформации, вы переходите к другой точке, затем к следующей, потом еще к одной; так что ничто не сделано, никакая работа определенно не сделана, пока… все не готово. Так что надо возобновлять ту же самую работу, но на более высоком уровне, либо на более широком, либо с большей интенсивностью или с большими деталями (это зависит от случая), пока ВСЕ не будет доведено до однородной точки и готово аналогичным образом.

Согласно тому, что я вижу, это пойдет столь же быстро, как оно может идти. Но это занимает много времени. И все упирается в вопрос смены привычки. Вся автоматическая тысячелетняя привычка должна смениться сознательным действием, непосредственно направляемым всевышним Сознанием.

Есть склонность говорить, что это занимает гораздо больше времени и гораздо труднее из-за того, что мы окружены людьми и действуем в мире, но если бы мы не были в этих условиях, множестве вещей было бы забыто, множество. Множество вещей не было бы сделано. Есть всевозможные вибрации, не имеющие родственности с этим вот агломератом [совокупностью клеток Матери], и у них никогда не было бы случая прикоснуться к трансформирующей Силе, если бы я не находилась в контакте со всеми этими людьми.

Совершенно очевидно — совершенно очевидно — что мы поставлены в наилучшие условия с максимумом возможностей для действия… когда мы искренне хотим этого.

 

*

*  *

 

Затем Мать переходит

к переводу «Савитри»

 

Все уходило в свой вечный назначенный час:

Идеи, системы, науки, поэмы, творения искусства

Неустанно они исчезали и появлялись вновь,

Беспокойно преследуемые некой созидательной Силой.

Но все было грезами, пересекающими пустую необъятность.[11]

 

Все это то же самое! Это забавно.

Он наверняка имел аналогичные переживания [аналогичные переживаниям Матери], когда писал эти строчки.

 

 

26 января 1966

 

(По поводу последней беседы: голубой и розовый Пурани)

 

[Иронически] Жаль, что мы не можем делать изображения этих вещей, ведь Пурани имел множество поклонников и учеников, множество их в Америке, так что я могла бы послать изображение Пурани, каким я его видела, голубым и розовым [смеясь], это было бы очаровательно!

 

(долгое молчание)

 

В настоящее время происходит систематическое разрушение всех предвзятых идей, предубеждений, привычек, всех точек зрения — социальных, моральных, точек зрения на здоровье и гигиену — «это» принимается за все, одно за другим, и разрушает с такой иронией!

Прошлой ночью это касалось «гигиенических» норм питания, и была такая комическая демонстрация того, сколь невежественны предосторожности, принимаемые нами, и всевозможные предубеждения, которые мы имеем… со сценами и образами, из которых вышла бы комедия театра абсурда! о!…

Речь шла о том, как есть креветок, и это заставило меня вспомнить, как люди поступают в Европе; они поступают совсем не так, как поступают люди здесь, преследуемые идеей возможного заражения через пищу: в Европе видят плод, срывают его и едят. Помнится, я как-то купила креветок с витрины большого бакалейного магазина, и это было на тротуаре, вне магазина, во всяком случае — никогда не думаешь об этом. И с вами ничего не происходит!… Это было в ранний час этим утром, и это было комично! как самый забавный фарс — кто писал такие фарсы? [Мать пытается вспомнить] я больше не помню… Знаешь, имена приходят по касательной, а затем похожие звуки приходят с другой стороны. Я искала имя, что-то пришло по касательной, а с другой стороны, как шутка, пришло “cartilage” [«хрящ»]! [Мать смеется] Как имя того «современного» писателя, который пишет фарсы, но пишет их очень хорошо?

 

Courteline [Куртильян].

 

[Мать смеется] Cartilage!

Речь идет об этих больших креветках, которых здесь называют “chervettes” [«козочка», «косуля» в буквальном переводе]: они огромные, как раки. Кое-кто (ученик из Ашрама), кто умер довольно давно, пришел и принес мне этих огромных креветок, то есть, я встретилась с ним в комнатах Ашрама… Есть комнаты, которые кое-где воспроизводятся, в некоем подсознательном, но как раз в том подсознательном, которое должно трансформироваться, упорядочиться и т.д.; так что есть некая копия этих комнат, расположенных ниже [под комнатой Матери], но не точная (однако с тем же взаимным расположением комнат), и определенного рода деятельность происходит там. Это там мы как-то раз были вместе, я рассказывала тебе об этом: ты хотел прояснить идеи людей (!) Это в том же самом месте. И там был человек, приглядывавший за Самадхи долгое время, это был Харадхан [Haradhan]. Он видел, что я подхожу туда, и сказал мне: «Я принес вам кое-что.» В какой-то темно-голубой тряпке были завернуты две большие креветки, и он дал мне их! Они были уже готовы, их можно было есть. Тряпка, в которую они были завернуты, не очень-то мне понравилась! Так что я подумала: «Как бы мне их еще чуть почистить перед употреблением?» [Смеясь] Ты знаешь, это фарс — фарс, заставить вас понять… вашу глупость. Я стала снимать (как называется это?), это не «кожа»… Смотри-ка, здесь тоже не пришло нужное слово, но «по касательной» пришло “cuirasse”! [«панцирь»] [смеясь] “cuirasse” и “cartilage”!… Ладно… Я сняла это, и как только я сделала это, я сказала себе: «Что за глупость! Теперь они еще больше подвержены воздействию [микробов и т.п.], чем раньше!» Я поискала, что же делать, и побежала в один уголок (место лабораторий Павитры), нашла там кран и поместила свои креветки под воду, текущую из крана. Сразу же кто-то мне сказал (не «кто-то»: внутренний голос мне сказал [смеясь]): «Твоя вода еще грязнее тряпки!» Тогда пришло сознание со светом, и мне с таким ясным видением была показана относительность предпринимаемых мер, что это все предвзятые идеи, не основывающиеся ни на каком истинном знании. И, наконец, он мне сказал: «Давай, ешь, это самое лучшее, что ты можешь сделать!» Так что я съела свои креветки, они были так хороши!

Ты знаешь, можно сделать из этого буффонаду. И какие образы! такая буффонада!…

Есть множество подобных вещей. И каждая с намерением… [смеясь] с «воспитательным» намерением, чтобы показать ребячество, в котором мы живем.

 

*

*  *

 

Затем Мать переходит

к переводу Савитри

 

Взывали аскетические голоса одиноких провидцев

С вершин гор и берегов рек

Или из одинокого сердца лесных полян,

Ища небесный покой и мир духа,

Либо в телах, неподвижных как статуи, зафиксированные

В экстатической остановке своих бессонных мыслей

Сидели спящие души, и это тоже было грезой.[12]

 

[Смеясь] Он бесподобен! У него талант сносить все.

Но это чудесно верно. Это сразу же ставит вас в атмосферу относительности всех человеческих представлений.

Беда в том, что внешнему существу трудно забыть свою привычку рассматривать материальные вещи как истинные, реальные, конкретные: «Вот это конкретно, к этому можно прикоснуться, оно видно, чувствуется…»

Это начинает приходить.

Я рассказывала тебе, каждую ночь это так, что-то сносится через комичное, смехотворное. Это очень интересно. О! Были чудесные вещи с точки зрения моральности, это было чудесно! Но… [Мать прикладывает палец к губам] это на потом.

 

 

31 января 1969

 

(Письма Сатпрема к Матери исчезли, так что он не помнит, о какой «печали» здесь идет речь, вероятно, об определенных способах бытия в жизни, которые ему тяжело принять, или, возможно, о его собственной неспособности терпеть жизнь в мире, как она есть, и его склонности устремляться к высотам. Сатпрем спросил Мать, не следует ли ему начать писать новую книгу «Саньясин», в которой он попытался бы выразить определенный отказ от жизни, как она есть)

 

Скажи мне, почему ты опечален?

Потому что… если ты осознал, что надо сделать определенный прогресс, то не из-за чего больше печалиться. Только когда тебе надо сделать прогресс, а ты не сознаешь это, только тогда следует печалиться!

Я внимательно посмотрела и, действительно, возможно, что написав эту книгу, ты избавишься от чего-то, что задерживает тебя — это возможно. Но я надеялась, что это могло бы уйти просто через внутреннее движение; но когда я получила вчера твое письмо, я внимательно посмотрела и сказала себе: «Да, вероятно, это необходимо.»

Это несколько неудобно, но в этом будет то преимущество… Я говорю не о внешних неудобствах, тут ничего не попишешь, надо все это хорошенько устроить.[13] Я имею в виду тебя самого: это концентрирует тебя почти гипнотическим образом на той части твоего существа, которая… почти заключена в форму, в форму выражения, то есть, «автора», «писателя». Все же я знаю, это очень ясно, что твое внешнее существо было сформировано в большой части для этого, но с более высокой точки зрения: больше как средство, чем как цель.

Ведь твоя книга о Шри Ауробиндо исключительна во всех аспектах и достигла некоего максимума в выражении. Кроме того, Шри Ауробиндо всегда был в том, что ты писал. Когда книга была готова, у меня было впечатление вершины, которую невозможно превзойти… Вот почему я не думала о других книгах: мое сознание отправилось от этой книги о Шри Ауробиндо к чему-то иному, более высокому. Но вчера, когда я прочла твое письмо, я сказала себе: «Может быть, в конце концов, есть что-то, что должно быть выражено; возможно, это будет верный путь покончить с цепляющимся прошлым.»

Вот что я хотела тебе сказать.

Если ты должен это сделать, тебе лучше это сделать, и сделать это с идеей, со стремлением, чтобы все состояние сознание было выражено, чтобы оно ушло в прошлое и не цеплялось за твое сегодняшнее сознание.

 

А не может ли это также стать средством для нисхождения истины, силы истины, как и книга о Шри Ауробиндо, но другим образом?

 

Это возможно. Это возможно, но… [смеясь] я позже скажу тебе об этом!

Только два дня тому назад я написала кое-кому (кто немного находится под влиянием аскетических идей) и сказала ему: «Эти мысли — эти мысли и этот тип действия — принадлежит, с духовной точки зрения, аскетическому верованию, но это-больше-не-верно.» И я сказала это со страшной силой, ЭТО-БОЛЬШЕ-НЕ-ВЕРНО. И я видела, что в какой-то момент земной истории это было необходимо для достижения определенного результата, но теперь ЭТО БОЛЬШЕ НЕ ИСТИННО. Вот так. Это уступило место более высокой и более полной истине… С этой точки зрения, очевидно, твоя книга может быть выражением этой новой силы.

Это возможно, нет ничего невозможного.

 

Это целый мир духовного мышления и существования, которому я хотел бы дать самое совершенное выражение, одновременно уничтожая его — не «уничтожая», а показывая, что это только одна сторона, одна часть.

 

Да, это верно.

 

Я также чувствую, что надо написать и кое-что другое, перечитав всю твою «Агенду», как я сделал это с работами Шри Ауробиндо (это приходило ко мне несколько раз, очень ясно), перечитав всю твою «Агенду» с самого начала, а затем… Ты знаешь, что прежде чем написать книгу о Шри Ауробиндо, я взял все его работы, чтобы перечитать их снова, и когда я перечитывал их, мне словно говорилось: «Вот этот отрывок… тот отрывок… этот отрывок…» Я отметил всевозможные отрывки. А затем, когда я писал, то автоматически приходили все эти выбранные отрывки, чтобы я вставлял их в то, что ко мне приходило. И у меня было то же самое впечатление по поводу всей этой «Агенды»: мне надо бы перечитать ее снова в том же самом сознании и выбрать ряд отрывков, которые затем кристаллизуются в книгу.

 

Но еще рано — еще рано.[14]

 

Еще рано, да, я ясно чувствую, что это работа не для сегодняшнего дня.

 

Эта работа не для сегодняшнего дня. Это не сейчас, это на более позднее время.

Нет, что касается меня, если ты напишешь эту книгу, мы посмотрим, потому что это зависит от… Если нисходит та Истина, что же, она низойдет, и тогда ты автоматически ее выразишь. Конечно, можно устремиться к тому, чтобы так было. Но невозможно сказать раньше, чем это произойдет.

Во всяком случае, совершенно определенно, эта книга может послужить для тебя ступенькой, чтобы подняться над прошлым и преодолеть определенные трудности в своей природе. Тогда конечно, с этой точки зрения, я сразу же одобряю то, чтобы ты написал эту книгу.

Так что в этом больше нет никакой проблемы, осталось только сделать это.

 

Кажется, в твоем сознании осталось какое-то сомнение?

 

Даже если и есть какое-то сомнение, не было колебания: я хотела сказать тебе: «Сделай это.»

 

Это скорее вопрос тонкого порядка: это знать, действительно ли «вещь» есть там, во внутренних или высших мирах, и я должен сделать ее, или же это решение моего «писательского эго», которое хочет писать.

 

Вещь есть там… (как объяснить?)

Вещь есть там в своей старой форме.[15] Нет ни тени сомнения в том, что у тебя есть, что сказать, и, несомненно, ты скажешь это; но это осталось в той форме из-за… как раз из-за определенной трудности, на которую ты жаловался в своем письме и которая все еще остается. Так что это нужно для того, чтобы избавиться одновременно от определенного состояния сознания и от определенной трудности. Твое настоящее сознание, сознание твоего истинного существа очень быстро восходит; кое-что в тебе не осознает это и задерживает тебя, из-за чего у тебя возникает дискомфорт. И, очевидно, писательство является хорошим средством (вероятно, наилучшим средством) избавиться от этого: выражая это, ты тем самым выбрасываешь его из себя, и на этом все кончено, ты избавился от этого. Это ФОРМА, ты понимаешь, это только форма; это всегда одно и то же: сущность и дух, а затем форма. Ты поднимаешься как стрела, и ты не знаешь этого, потому что что-то остается таким, жестким, узким, и это только форма. Что же, лучше избавиться от этого; это самый естественный способ вывести вовне эту форму, это состояние сознания и эту трудность, все вместе, и одновременно ты пишешь книгу.

Я уверена в этом, потому что большую часть ночи я смотрела на это.

Да, это хорошо, сделай это. Наверняка это будет очень интересная, отличная книга, и она будет полезна для множества людей, но, как бы там ни было, это не… С нашей точки зрения это вторично.

И сейчас, конечно, ты отмечен, по крайней мере, во Франции, в Германии, в США и здесь как «автор книги о Шри Ауробиндо»: это будет новая книга «автора книги о Шри Ауробиндо». Значит, у тебя будут читатели. Для меня все эти вещи вторичны, но они не становятся от этого менее истинными.

 

Но меня интересует… Единственное, что я хочу сказать в защиту писательского дела, это то, что для меня писательство подобно мантре: это воплощение вибрации истины.

 

Да.

 

Это истинная цель писательства.

 

Да, да.

 

Если «того» нет, тогда писательство меня не интересует.

 

Это, несомненно, верно.

Но есть одна вещь… Даже в качестве писателя (ты в твоей теперешней форме и в качестве писателя), В КАЧЕСТВЕ ПИСАТЕЛЯ, ты можешь выражать многими различными способами ту вещь, которую ты хочешь притянуть к земле и выразить: ты можешь выразить ее во многих различных формах. Сейчас мы заняты одной особой формой, которую ты постиг; что же, для меня, эта форма полезна тем (я скажу это, возможно, несколько грубовато), что она может послужить киркой, ты понимаешь, чтобы выкорчевать то, что ты хочешь выбросить из своего сознания: определенный способ существования твоего сознания, который уходит в прошлое. И тогда, после этого, ты поднимешься к выражению более высокого порядка.

И, заметь, что если посмотреть на эту проблему с земной человеческой точки зрения, то она относится как раз к тем вещам, которые могут быть очень полезны для человечества; если бы ты был «гуманитарием», я бы сказала тебе: без тени сомнения, это может быть очень полезно.

Так что, как я тебе об этом говорила, я тщательно рассматривала это прошлой ночью, и пришла к выводу, что это надо сделать. Вот так, это все.

Но без печали — без печали.

Раскрывать препятствия, слабости, сопротивления в собственном существе, собственном сознании, это не поражение, а большая победа. И не надо горевать, надо радоваться.

 

Но оно полно слабостей!

 

Да! [Мать смеется] Да, я хорошо знаю это, мы все полны слабостей.

 

Я даже не знаю, как жить!

 

Это верно! [Мать смеется] Как раз из-за этого сохраняется твоя трудность, а иначе она уже давно бы ушла. Она давно бы ушла. Она уйдет, но… у нее есть определенное право задерживаться, и это право дается ей… да, определенной позицией твоего сознания по отношению к жизни. Это как раз часть того, что я видела.

А! Пусть все прошлое растворится, выбросится наружу — выразится и выбросится: «Кончено, теперь кончено, я не имею больше ничего общего с вами: я дал вам рождение.»

Заметь, что это очень хорошо, очень полезно для множества людей, которым не хватает этого сознания[16]. Ничто в мире не бесполезно, но вещи должны занимать свои места. Когда задерживаешься на сознании, которое должно быть превзойдено, это становится слабостью — не следует задерживаться! Надо только отбросить это, а затем использовать его как трамплин, чтобы прыгнуть выше, вот и все. Вот как я вижу это. Вот как я вижу все неспособности, все слабости, все поражения, я вижу их так: «Хорошо, это трамплин, хоп! подпрыгнем: сейчас мы превзойдем это.»

Когда делаешь такую работу, какую делаю я, и находишься в связи со всеми маленькими реакциями физического тела, самого материального сознания… это совершенно обескураживающее и отвратительное для любого, имеющего идеал. Но это… это так, это так, это должно измениться — мы здесь для того, чтобы стало по-другому. И пока мы не сознаем это, это никогда не изменится. Значит, надо радоваться, когда сознаешь это, вот и все.

Все раскрытия всегда являются милостью — чудесной милостью. Когда открываешь, что не можешь ничего сделать, когда открываешь, что ты дурак, когда открываешь, что у тебя нет никакой способности, когда открываешь, что ты такой маленький, жалкий и глупый, что же… «О! Господь, как я Тебя благодарю, как Ты любезен, показывая мне все это!» И затем кончено. Потому что как только ты открываешь это, ты говоришь: «Теперь это Твое дело. Ты сделаешь все необходимое, чтобы все это изменилось.» И самое прекрасное во всем этом то, что это действительно меняется! Это меняется. Когда делаешь так [жест подношения к Высотам], искренне: «О! возьми это, возьми это, возьми это, избавь меня от этого, позволь мне… быть только Тобой.»

Это чудесно.

Вот так.[17]

 

 

 

 

 

 

Февраль 1966

 

 

11 февраля 1966

 

(Мать продолжает перевод «Савитри»: видение плана, где пребывают все формации человеческого разума)

 

All things the past has made and slain were there…[18]

[Там были все вещи, которые сотворило и убило прошлое…]

 

Это очень интересно, я следую за всеми этими переживаниями из «Савитри». Я с изумлением переживала эти различные радости, я сказала себе: «Странно, почему мне показывают радости всего этого: радость разрушения, радость творения, радость труда и завоевания, и всего этого?» Я была очень удивлена, а затем…

Как раз прошлой ночью я должна была в течение какого-то времени пройтись по всем этим человеческим построениям, по построениям высшего качества, не обычным построениям (но тем, о которых говорит здесь Шри Ауробиндо: это философские, религиозные, духовные построения…). И они символизировались громадными зданиями — громадными — такими высокими… словно люди были не выше табуретки, совсем маленькими, по сравнению с этими громадными вещами: громадными-громадными-громадными. Я прогуливалась там, и каждый человек (я видела, как подходил то один, то другой), каждый подходил и говорил: «У меня есть истинный путь.» Тогда я шла за ним до открытой двери, через которую был виден грандиозный ландшафт, но как только я подходила к двери, она закрывалась!

Это было действительно очень интересно. И со всевозможными разными деталями, каждый с собственными манерами… Сейчас я забыла детали, но когда я выходила ночью из этого места, посреди ночи, мне было действительно забавно, я сказала себе: «Это действительно забавно!» Ведь когда они говорили, я видела перед собой за дверью грандиозные пространства, в полном свете, это было великолепно; а затем я с этим человеком подходила к двери и… дверь оказывалась закрытой. Это было действительно интересно.

Это было таким большим, таким большим, таким высоким — люди были совсем маленькими.

Этому не было конца… И там были люди, всегда были новые люди: то мужчины, то женщины, то молодые люди, то старики, из всяких стран. Это длилось очень долго.

Помнится, одному из них я сказала: «Да, все это очень хорошо, но это не настоящая пища, вы остаетесь голодными.» Затем там был один человек… не знаю, из какой он страны: он носил темную одежду, у него были черные волосы, округлое лицо (возможно, это был китаец, я не знаю, не помню). Он сказал мне: «О! Не у меня! Попробуйте у меня вот это», и он дал мне что-то съесть — это было потрясающе! о! это было отлично. Тогда я взглянула на него и сказала: «О! ты искусен… покажи мне, покажи мне свой путь.» Он ответил: «У меня нет пути.»

Наконец, детали… Если бы я записала все это посреди ночи, было бы очень забавно. Действительно, это было забавно. И это соответствует тому, что мы только что прочли в «Савитри».

Да, он комфортно сидел перед колонной (у этой колонны не было конца; она поднималась так высоко, что не было видно конца), и он сказал мне: «О! у меня нет пути.» [Мать смеется] И то, что он дал съесть, было очень хорошо! Помнится, я грызла это, я кусала это, и это имело чудесный вкус.

Кто это мог быть?… Я не знаю. Это должны быть известные люди.

И это было довольно странно: я всегда была чуть выше их, и я двигалась гораздо быстрее их, я подходила к дверям, чтобы пройти через них… когда они догоняли меня воле дверей, двери закрывались!

Очень забавно. Я могла бы написать об этом целые тома!

Но прошлой ночью я не поняла, я спросила себя: «Почему я хожу в такие места?» Теперь я понимаю!

 

 

16 февраля 1966

 

По поводу матери Сатпрема

 

…Нет ничего удивительного в том, что ты сын этой матери: это естественно (!) Это означает множество вещей… Это означает хороший атавизм. Это означает, что при переходе [имеется в виду рождение в физическом мире] не множились трудности, наоборот.

Я же выбрала своих родителей ([смеясь], только не повторяй то, что я говорю!), я выбрала своих родителей, чтобы иметь прочную физическую базу, потому что я знала, что работа, которую я должна сделать, «очень-очень трудна», так что нужна прочная база. С этой точки зрения я преуспела. Но это означает трудности… Это не имеет значения, потому что, с физической точки зрения, это было хорошо. Но в твоем случае это не так: это психически, ты понимаешь, она твоя мать и с психической точки зрения. Так что это очень хорошо.

 

 

19 февраля 1966

 

(По поводу давней беседы от 9 апреля 1951 г., в ходе которой Мать сначала говорит о вырождении вкуса, а затем о войне и о том, что будет означать новая война :)

 

«Сейчас, по правде говоря, мы снова стали подниматься. Я думаю, что мы действительно достигли самого дна несогласованности, абсурдности и мерзости — вкуса мерзости, уродливости, непристойности и оскорбительности. Мы опустились, я думаю, на самое дно… Если воспринять это должным образом (и я думаю, что есть люди, воспринимающие это должным образом), это может привести вас прямо к Йоге, прямо. То есть, вы чувствуете нечто вроде глубокой отстраненности от всех вещей мира, ощущаете очень сильную потребность найти нечто иное, настоятельную потребность найти нечто действительно прекрасное, действительно свежее, действительно хорошее… так что, совершенно естественно, это приводит вас к духовному стремлению. И эти ужасы словно разделили людей: меньшинство людей, те, что готовы, поднялись очень высоко; большинство людей, те, что не были готовы, опустились очень низко. Они действительно погрязли в грязи, и из-за этого мы пока что не можем из нее выбраться; если это продолжится, мы пойдем к новой войне, и на этот раз это будет действительно конец цивилизации — я не говорю, что это будет конец мира, потому что ничто не может быть концом мира, но это будет концом этой цивилизации, то есть, нам надо будет строить новую цивилизацию. Возможно, вы скажете мне, что это будет хорошо, ибо эта цивилизация находится в упадке, стала гнить; но, в конце концов, в ней были прекрасные вещи, и будет очень жаль, если все это исчезнет. Но если будет новая война, то смею вас заверить, все это исчезнет. Ведь люди очень изобретательны, и они нашли средство разрушить все. И они задействуют это средство, ведь к чему тратить миллиарды на бомбы, если нельзя использовать эти бомбы? Зачем делать открытия, как разрушить город за несколько минут, если не для того, чтобы разрушить его! — Хочется увидеть плоды своих усилий! Если будет война, это и произойдет.»

 

…Это очень кстати. Напечатаем это в следующем «Бюллетене».

 

*

*  *

 

(Затем Мать переходит к «Савитри», к началу нового диалога Савитри и Смерти :)

 

Еще раз возник громадный разрушительный Голос:

Через тщетный труд миров

Все-подавляющее могущество его грандиозного отрицания

Преследовало невежественный ход болезненного Времени.[19]

 

Невежественный ход болезненного Времени… Это точно так, мы бедолаги.

Это точно то состояние духа, в котором я нахожусь в течение двух дней, но, особенно, этим утром… О! это очень интересно как переживание.

Спонтанная деятельность Материи — пораженческая [“the all-defeating might” – все-подавляющее могущество]. Нужно, чтобы она осуществила свою сдачу, аннулировала себя, так чтобы созидательное могущество — действительно созидательное и победоносное — могло проявиться. Это очень интересно.

Теон говорил, что это пораженческое состояние (результатом которого является смерть), это деструктивное могущество было рождено с внедрением Витала в Материю. Скала, камни, то есть, исключительно материальные вещи, не пораженцы. Разрушение пришло со входом витальной силы: с водой — с водой, воздухом, со всем, что движется. Все, что стало двигаться, принесло с собой силу разрушения.

И в человеческой материи эта деструктивная сила связана с движением.

 

(молчание)

 

Иными словами, на земле (ограничимся землей), Смерть пришла на землю только с приходом Жизни.

 

(молчание)

 

И, конечно, первыми проявлениями Жизни были вода и воздух, ветер, не так ли?

Огонь… Но огонь, без воздуха нет огня — огонь является символом всевышней Силы.

 

(долгое молчание,

Мать черкает несколько слов)

 

Смотри-ка, вот ответ:

 

Истина не зависит

ни от какой внешней формы

и проявится несмотря на

любую плохую волю или противодействие.

 

Я написала это в ответ тому господину [Смерти]. Это пришло с силой: «А! увидишь.»

Но я хотела бы знать, что говорит Савитри. Что говорит Савитри?…

У нас не осталось времени, посмотрим в следующий раз.

Что она говорит ему? — Думаю, она всегда говорит ему одно и то же: всемогущество Любви.

Там чувствуется Сила. Иначе не стоило бы жить — действительно не стоило бы, это не забавно.

 

 

23 февраля 1966

 

(По поводу давней беседы от 14 апреля 1951 г, на которой Мать рассказывала историю о двух молодых людях, использовавших котов в качестве витальных носителей, чтобы сообщить Матери о своей внезапной смерти)

 

Чарльз F! Помнится, он был сыном посла Франции (в Австрии, кажется). Он был младшим лейтенантом. Со своими людьми он пошел в атаку на вражеские окопы, и они все полегли. Это была бойня.

Но у этой истории есть продолжение… Он пришел потом. Он пришел, как только его существо переформировалось; он остался возле меня и сказал мне: «Я пришел, потому что хотел и собирался поехать в Индию вместе с вами, и я хочу осуществить свое желание.» И он приехал со мной; когда я приехала в Индию (во второй раз), он был со мной. И долгое время спустя — прошло очень много времени, это случилось, когда Павитра прибыл сюда — однажды ночью я вдруг увидела обнимавшихся F и Павитру! Вот так. А затем F вошел в него. И, что интересно, Павитра, совсем не любивший до этого поэзию и очень мало интересовавшийся искусством, стал особо ценить поэзию и начал интересоваться искусством, после того, как тот мальчик соединился с ним! В нем действительно чувствовалась перемена (я не сказала ему, что произошло).

Я видела несколько таких случаев, но этот был таким ясным! таким ясным, таким точным. И без участия активного мышления — я совсем не думала об этом: однажды ночью я просто увидела, что Павитра вышел из своего тела, и тот тоже… (он всегда отдыхал в моей ауре), он покинул мою ауру, они обнялись, а затем один вошел в другого.[20]

Он был довольно молод, ему был двадцать один год. Это была первая война, «окопная война».

Другой[21] тоже был поэтом, но он вышел из простой среды (я думаю, его родители еле дотягивали до среднего класса или даже были крестьянами, людьми из деревни), его родители были славными людьми, приложившими много сил, чтобы отправить своего сына на учебу в Париж. Он был очень хорошим студентом. Мальчик того же возраста: примерно двадцать – двадцать один год. Довольно хороший поэт, понятливый, и особенно он интересовался оккультизмом. Но он не был внутренне сформирован; только его витальное сознание овладело котом.

Но, что любопытно, глаза этого кота совершенно изменились.

 

 

26 февраля 1966

 

После перевода «Савитри»

(диалог со Смертью, где Смерть говорит :)

 

Посмотри на образы этого символического царства…

Здесь ты можешь проследить за последствиями, которые Природа придает

Греху существа и ошибке вещей

И желанию, заставляющему жить

И надежде, неизлечимой болезни человека.[22]

 

Но она [Савитри] тебе [Смерти] ответит!… Я хотела бы знать, что она ей ответит.

 

(молчание)

 

Если последовать за идеей, с которой Шри Ауробиндо написал это, то Смерть будет принципом, породившем Ложь в мире… Очевидно, либо Ложь породила Смерть, либо Смерть породила Ложь.

 

Скорее Ложь породила Смерть!

 

Логически, да.

Согласно истории (если это можно назвать историей), которую рассказывал Теон, это Ложь породила Смерть. Но следуя тому, что мы только что прочитали, это Смерть породила Ложь… Очевидно, на самом деле это не так и не так! Должно быть нечто иное, что нам надо найти.

 

(молчание)

 

Идея Теона (что согласуется с индийскими учениями, говорящими, что это отделение породило весь Беспорядок — Смерть, Ложь и все прочее) состояла в том, что эти четыре первичные Эманации, то есть, Сознание, Любовь, Жизнь и Истина (Любовь последней, кажется, но я больше не помню, что он сказал), эти четыре индивидуальных Эманации, согласно ему, в полном сознании своей силы и своего существования, отделились от своего Истока. Иными словами, они хотели зависеть только от самих себя, они даже не чувствовали необходимости сохранить связь со своим Истоком (я говорю это очень грубым образом). И тогда из-за этого отрыва Сознание сразу же стало Несознанием, Любовь стала Болью (это была не Любовь: на самом деле это была Ананда, которая стала Болью), Жизнь стала Смертью, а Истина стала Ложью. И так они устремились в творение. Затем произошло второе творение — творение богов — призванное исправить вред, причиненный той четверкой (эта история рассказывается почти детским образом, чтобы она не была абстрактной, а стала конкретной). Боги явились второй эманацией, и они пришли исправлять. В Индии и во всем мире этим богам дают разные имена и разные назначения, и эти боги находятся в области Надразума, то есть, над физической четверкой, материальной четверкой. И назначение этих богов — исправить то, что испортили другие [первые Эманации]. А первые Эманации сконцентрировались в витальной области.

Все это можно изложить на философском, интеллектуальном и т.д. языке. Это рассказывается как история, чтобы самый физический ум мог это понять. Но, в принципе, именно отделение от Истока породило Беспорядок. И, насколько я знаю, индийские Упанишады говорят то же самое; во всяком случае, Шри Ауробиндо говорит, что Беспорядок пришел с ощущением Отделения. Так что это только различные способы сказать об одном и том же. В одном случае, если посмотреть определенным образом, это умышленное отделение; в другом случае это неизбежное следствие — неизбежное следствие… чего? Я не знаю.

Ведь, согласно теогониям, боги сохранили свой контакт с Истоком и ощущают себя представителями Истока, как например, индийская теогония говорит, что Шива является представителем Всевышнего: Брама – творец, Вишну – хранитель, Шива – преобразователь — все трое являются сознательными представителями Всевышнего, но частичными представителями.

Совершенно очевидно, это только способ говорить. Они действительно являются сущностями, и они существуют, но… это только способ рассказывать; так вы рассказываете или эдак, это все сводится к одному и тому же. Метафизика — это еще один способ рассказывать о чем-то. И один способ не истиннее другого.

 

(молчание)

 

Но, для меня, проблема в том, чтобы найти… Ведь мы в поисках процесса, который приведет к силе, способной переделать то, чтобы было сделано.

Когда люди спрашивали Теона: «Как так вышло, что так произошло?» (он говорил, что первая Эманация и три последующих отделились) «Зачем они отделились?» Он отвечал очень просто [смеясь]: «Почему мир таков, в таком состоянии беспорядка? Почему это так?… Меня интересует не это: меня интересует, как сделать то, что должно быть сделано.» Но, что касается меня, то после всех этих лет, есть что-то, что хотело бы иметь силу или ключ: метод. И не нужно ли почувствовать, пережить или увидеть (но «увидеть» активным образом), как это произошло [Мать поворачивает свое запястье в одном направлении], чтобы иметь силу сделать вот так [Мать поворачивает запястье в другом направлении]. Вот в чем вопрос.

 

(молчание)

 

Интересно то, что сейчас этот ум клеток организовался, он, как кажется, снова проходит, причем с головокружительной скоростью, весь процесс ментального человеческого развития, чтобы достичь… как раз ключа. Есть ясное ощущение того, что состояние, в котором мы находимся, является ложной нереальностью, но есть некая потребность или стремление найти не ментальное или моральное «почему», ничего подобного, а КАК — как это так искривилось [Мать поворачивает свой кулак в одном направлении], чтобы выправить это [жест поворота в противоположном направлении].

В чистом ощущении есть переживание этих двух вибраций [ложной и истинной, искривленной и прямой], но переход от одной к другой еще предстает мистерией. Это мистерия, потому что нет объяснения: ни как это идет так [поворот в ложном направлении], ни как это вот так [поворот в истинном направлении].

Так что есть что-то, что говорит как Теон: «Учись БЫТЬ вот так [на истинной стороне] и оставаться так.» Но есть такое впечатление, что «оставаться так» должно зависеть от знания, почему это так или как это так.

Я не знаю, понятно ли я говорю[23]!…

 

 

 

 

 

 

 

Март 1966

 

 

2 марта 1966

 

…Становится все туже и туже. Я работаю до 9.30 вечера, подготавливаю поздравительные открытки [по случаю дней рождения] на следующий день.

 

Прошлой ночью я видел «забавный» эпизод… Я хотел увидеть тебя (или стремился увидеть тебя), а ты была прямо в соседней комнате — там стоял адский шум. Шум людей, которые все говорили и говорили. Люди из Ашрама. Странно: в первый раз шум потревожил меня во сне — что за гам был там! Я хотел сказать: «Да замолчите же!»

 

Это верно, точно так.

Но я видела тебя прошлой ночью, ты действительно приходил. Это так.

 

(Затем Мать внезапно

останавливается, идет

и облокачивается на подоконник)

 

Подожди, я больше не вижу ясно… [Мать кладет свою голову на руки и на какое-то время остается неподвижной]… Ты знаешь, я сейчас развиваю силу лечить и делаю это не умышленно, но это так. И тогда [смеясь] мне предоставляется случай проводить испытания: проводить эксперименты над собственным телом — все время что-то происходит. Вдруг что-то происходит, и я прикладываю свою руку, либо просто концентрируюсь, делаю то или иное движение, и все исчезает — но материально: сила лечить. Ты знаешь, я прикладываю свою руку, и затем Сила через нее проходит. Это очень интересно. Только [смеясь], я сама являюсь испытательным полигоном! Это не так забавно.

 

*

*  *

 

(Чуть позже, по поводу незначительного, но, тем не менее, важного случая. Мать показывает Сатпрему конверт с деньгами и спрашивает его, давала ли она ему уже такой.[24] Мать действительно уже давала голубой конверт восемь дней тому назад.)

 

Я нахожусь в таких стесненных условиях… Например, когда я заканчиваю свою утреннюю работу, ежедневно перед завтраком я улаживаю денежные дела — доктор приходит, Р приходит, проходит время завтрака, все люди ждут, казначей тоже ждет своих денег. Все цепляются. И тогда, вместо того, чтобы иметь силу делать все это с моим сознанием, сознание захватывается всеми этими людьми, которые… «Время, время поджимает… поздно, поздно.» Так что я работаю автоматически, из-за чего и не помню, что делаю — все, что делаю автоматически, я никогда не помню. И, что касается тебя, я не помню, давала ли я тебе конверт, потому что я делала это в том состоянии. Но вдруг, как раз когда я готовила этот новый конверт (на этот раз я делала это сознательно), я увидела свой жест, как я давала тебе маленький голубой конверт, таких же размеров, и я помнила улыбку, с которой ты его взял. Эти две вещи были очень ясными в моем сознании. Так что я сказала себе: «Должно быть, я уже дала конверт!»

Это так, я помню свою руку с конвертом и твою улыбку.

 

*

*  *

 

(Сатпрем переходит к чтению давней Беседы от 17 апреля 1951 г. Следует отрывок, касающийся совершенствования физического инструмента: «Само по себе физическое совершенство никоим образом не свидетельствует о том, что был сделан хотя бы шаг по направлению к духовности. Физическое совершенство означает, что инструмент, который будет использоваться силой — какой угодно силой — будет достаточно совершенным, чтобы быть замечательно выразительным. Но самое важное, самое существенное заключается в том, что за сила будет использовать этот инструмент, и вот где должен быть сделан выбор…» Мать делает следующее замечание:)

 

Я точно помню момент, когда я сказала это — место, час, звук, все — потому что в тот момент я вдруг почувствовала проявляющуюся божественную Волю. Помню, как я подумала в тот момент: «Ах! Надо бы, чтобы каждый раз было так.» И сейчас это вернулось. Когда это было?

 

17 апреля 1951

 

*

*  *

 

К концу беседы

Мать долгое время остается в созерцании,

Затем берет Сатпрема за руки

 

…Все, голубой свет Шри Ауробиндо.

Он очень близко, очень близко, очень близко, он полностью заполнил тебя.

Такой обширный… такой неподвижный, и одновременно необычайно вибрирующий — такая мощная вибрация и совершенная неподвижность.

 

 

4 марта 1966

 

(Мать продолжает свои комментарии на Афоризмы Шри Ауробиндо)

 

115 — Мир является бесконечной периодической десятичной дробью с Брахманом в качестве целой части. Кажется, что период имеет начало и конец, но дробь бесконечна; она никогда не будет иметь конца и никогда не имела настоящего начала.

116 — Начало и конец вещей — условности нашего опыта; в истинном существовании вещей эти условности не реальны: нет ни начала, ни конца.

 

На прошлой неделе было еще целое развитие этого переживания.

В конченом счете, с миром то же самое, что и с индивидами, и со вселенными то же самое, что и с мирами. Отличается только длительность: для индивида она совсем короткая, для мира — чуть дольше, а для вселенной — еще чуть дольше! Но все, что имеет начало, имеет и конец.

 

Все же Шри Ауробиндо говорит, что «нет ни начала, ни конца», что творение и разрушение является просто иллюзией внешнего сознания.

 

Мы вынуждены использовать слова, а суть ускользает от нас. То, что переводится для нас как «вечный Принцип», «Всевышний», «Бог», не имеет ни начала, ни конца (мы вынуждены говорить «это то», но это не так, потому что это находится за пределами Неманифестации и Манифестации; это нечто, что мы не способны понять и воспринять в Манифестации), это То, что не имеет ни начала, ни конца. Но постоянно и вечно То проявляется в чем-то, что имеет начало и конец. Единственно, есть два способа «кончиться»: один видится как разрушение, исчезновение, второй — как трансформация; и, кажется, по мере совершенства Манифестации уменьшается необходимость в разрушении, вплоть до того момента, когда эта необходимость исчезнет и будет заменена процессом постепенной трансформации.

Но это совершенно человеческий и внешний способ говорить об этом.

Я полностью сознаю неадекватность слов, но через слова мы должны ухватить Вещь… Для человеческого мышления и, в еще большей степени, для выражения, трудность состоит в том, что слова всегда имеют ощущение начала.

 

(молчание)

 

Я имела восприятие этой манифестации — можно сказать, «пульсирующей манифестации» — которая развертывается, сжимается, развертывается, сжимается… и наступает момент, когда развертывание таково, текучесть, пластичность, способность к изменению таковы, что ей больше не нужно поглощаться, чтобы заново формироваться, и это и будет постепенной трансформацией. Теон говорил (кажется, я уже говорила тебе об этом), что это седьмое вселенское творение: до этого было шесть пралай[25], и это творение — седьмое, но это творение сможет трансформироваться без поглощения — что совершенно не важно, ибо, как только вы имеете вечное сознание, может быть так, а может быть и эдак, это совершенно не важно. Только для ограниченного человеческого сознания есть некое притязание или потребность в чем-то, что не кончается, потому что внутри человека есть то, что можно назвать «воспоминанием о вечности», и это воспоминание о вечности стремится к тому, чтобы манифестация разделила эту вечность. Но если это ощущение вечности активно присутствует, тогда вы не горюете — вы не горюете, выбрасывая сносившуюся одежду, не так ли? (можно быть к ней привязанным, но в конечном счете вы не горюете). Там то же самое: если вселенная исчезла, это означает, что она полностью выполнила свое назначение, достигла верха своих возможностей, и другая вселенная должна заменить ее.

Я проследила за всей линией развития. Когда вы очень малы в своем сознании и развитии, вы чувствуете большую потребность в том, чтобы земля не исчезла, была бы вечной (хотя и трансформированной как угодно, но она всегда должна быть вечной). Чуть позже, когда вы становитесь чуть более… зрелыми, вы придаете этому гораздо меньшее значение. А когда вы находитесь в постоянной связи с ощущением вечности, это становится не более, чем вопросом выбора; это больше не потребность, потому что это больше не влияет на активное сознание. Несколько дней тому назад (не помню точно когда, но совсем недавно) все утро я жила в этом Сознании и видела, в ходе развития существа, что эта потребность, казавшаяся столь сокровенной, потребность продления жизни земли — бесконечного продления жизни земли — эта потребность объективизировалась, так сказать, более не была столь сокровенной; это как смотреть спектакль и судить, должно ли быть так или эдак. Это было интересно как смена точки зрения.

Это как артист, но артист, который лепит самого себя и делает одну, две, три попытки, столько попыток, сколько потребуется, чтобы достичь чего-то полного в себе и достаточно восприимчивого, чтобы быть в состоянии приспособиться к новым манифестациям, к потребностям новых манифестаций, так чтобы больше не было необходимости в том, чтобы отвести все назад, перемешать все и снова вывести все. Но теперь это не больше чем это, как я сказала, это вопрос выбора. Ведь манифестация существует ради радости объективизации (радости или интереса, или… как бы там ни было), и как только то, что было вылеплено, становится достаточно пластичным, достаточно восприимчивым, достаточно гибким и достаточно широким, чтобы постоянно переформировываться под действием новых манифестирующих сил, тогда больше не будет потребности разрушать все, чтобы переделывать все.

Эта линия сопровождалась поговоркой: «То, что имеет начало, имеет и конец»… Это казалось одной из тех человеческих ментальных конструкций, которые не обязательно верны.

Но, что интересно, субъективно эта проблема теряет свою остроту по мере того, как смотришь на нее со все более и более высокой точки зрения (или все более центральной точки зрения, по правде говоря).

Кажется, что это то же самое — не «принцип», потому что это не принцип — закон точно такой же как для индивида, так и для миров и вселенных.

 

(долгое молчание)

 

Как только пытаешься выражать [Мать делает жест обращения], все искажается… Я смотрю на это переживание связи Сознания с Целым: связи человеческого существа с Целым, земли (земного сознания) с Целым, сознания проявленной вселенной с Целым, и сознания, возвышающегося над вселенной — над всеми вселенными — с Целым; и необъяснимое явление состояло в том, что каждая точка сознания (точка, не занимающая никакого места), каждая точка сознания способна на ВСЕ эти переживания… Это очень трудно выразить.

Можно сказать, что различны только пределы: пределы времени, пределы пространства, пределы масштабов, пределы могущества. Отличаются только пределы. И как только сознание выходит из этих пределов, не важно, в какой точке манифестации, и каким бы ни был размер этой манифестации (да, размер манифестации совершенно не имеет никакого значения), в какой бы точки манифестации оно бы не вышло из пределов, оно оказывается в ЭТОМ Сознании.

Если посмотреть под таким углом, то можно сказать, что как раз принятие пределов дает возможность манифестации. Возможность манифестации пришла с принятием ощущения предела… Это невозможно выразить. Всегда, как только начинаешь говорить, возникает впечатление чего-то, что делается вот так [тот же жест переворота], какое-то опрокидывание, и все кончено, суть ушла. Тогда приходит метафизический смысл и говорит: «Можно сказать так, а можно сказать и вот так»… Можно сказать так: каждая точка содержит Сознание Бесконечного и Вечного (все это слова, не более, чем слова). Но возможность переживания там. Это нечто вроде отступления вне пространства… Ради забавы можно сказать, что даже камень, даже… о! Несомненно, вода, несомненно, огонь — обладают силой этого Сознания: изначального (все приходящие слова так глупы!), сущностного, исконного (все это ничего не значит), вечного, бесконечного Сознания… Это ничего не значит, для меня это как пыль, бросаемая на стекло, мешающая ему быть прозрачным!… Как бы там ни было, вывод после этого переживания (оно повторялось все эти последние дни, оно суверенно осталось несмотря ни на что): любая привязанность к какой угодно формуле, даже такой, которая веками волновала людей, кажется мне ребячеством. И тогда это только вопрос выбора: вы выбираете, что должно быть так или вот так или эдак; вы говорите то или это — забавляйтесь, дети мои… если вас это забавляет.

Но, определенно (это констатация того, как используют разум сейчас), определенно, человеческому разуму, чтобы иметь импульс к действию, требуется строить для себя жилище — более или менее просторное, более или менее полное, более или менее гибкое, но ему нужно жилище. Однако [смеясь] это не то! Это портит все!

И, что странно — что странно — внешне вы продолжаете жить автоматически, следуя определенным укладам жизни, которые даже больше не кажутся необходимыми, которые даже больше не имеют силы привычки, но которые принимаются и проживаются почти автоматически с ощущением (с некоторым чувством, ощущением, но это не чувство и не ощущение, это нечто вроде очень тонкого восприятия), что Нечто, такое грандиозное, такое неопределимое, хочет этого. Я говорю «хочет» этого или «выбирает» это, но действительно «хочет этого»; это есть Воля, которая действует не как человеческая воля, но которая хочет этого — хочет этого, видит это или решает это. И в каждой вещи есть эта светлая, золотая, императивная Вибрация… которая обязательно является всемогущественной. И на заднем плане появляется совершенное благое бытие Уверенности, которое чуть ниже в сознании выражается через благожелательную и забавную улыбку.

 

Я хотел бы задать тебе один вопрос. Чуть дальше Шри Ауробиндо говорит о мирах, не имеющих ни начала, ни конца, и он говорит, что их создание и их разрушение является «игрой в прятки с нашим внешним сознанием»[26]…

 

Это, несомненно, очень элегантный способ сказать то же самое, что я только что сказала!

 

Я хотел спросить, продолжает ли материальный мир ясно восприниматься с «того света» или же все это исчезает… как и «тот мир» кажется исчезающим, если смотреть на него из «этого мира»?

 

(молчание)

 

Игра интересна, если сознаешь ее с двух сторон.

 

Это еще одно переживание последних нескольких дней. Ко мне пришло определенным и абсолютным образом (хотя это очень трудно выразить), что это так называемая «ошибка» материального мира, как он есть, была совершенно необходимой для того, что ты только что сказал; то есть, материальный способ восприятия, осознания вещей был приобретен через «ошибку» творения, и его не было бы без нее, и это не уйдет в небытие, когда мы будем иметь истинное сознание — это то, что ДОБАВЛЯЕТСЯ особым образом (что воспринималось и переживалось в тот момент в сущностном Сознании).

Это было словно оправдание творения, которое сделало возможным определенный способ восприятия (что мы могли бы описать словами «точность», «четкость» в объективизации), который не мог бы существовать без этого. Потому что когда то Сознание — совершенное Сознание, истинное Сознание, ТО Сознание — было здесь, присутствующим и живым, исключая любое другое сознание, все же было и «нечто», как вибрационная мода, можно сказать, вибрационная мода объективной точности и четкости, которая не смогла бы существовать без этой материальной формы творения… Ведь всегда было это великое «Почему» — великое «Почему это так?», «Почему все так?», которое в результате привело к тому, что в человеческом сознании переводится через страдание, нищету и немощность, а также через все-все ужасы обычного сознания — почему? Почему так? И тогда пришел такой ответ: в истинном Сознании есть вибрационная мода точности, четкости, ясности в объективизации, которая не могла бы существовать без этого, у которой не было бы возможности проявиться. Это точно. Это ответ — всемогущественный ответ на «почему».

Очевидно — очевидно —то, что переводится для нас как прогресс, постепенная манифестация, является не только законом материальной манифестации, как мы ее знаем, но и самим принципом вечной Манифестации. Если опять опуститься на уровень земного мышления, то можно сказать, что нет манифестации без прогресса. Но то, что МЫ называем прогрессом, что для нашего сознания является «прогрессом», там наверху это… Это может быть чем угодно: необходимостью, всем, что пожелаешь. Есть некий абсолют, который мы не понимаем, абсолют бытия: это так, потому что это так, вот и все. Но для нашего сознания это «все больше и больше», «все лучше и лучше» (и эти слова глупы), все более и более совершенно, все лучше и лучше воспринимаемо. Это сам принцип манифестации.

И есть переживание, приходившее очень скоротечно, но достаточно точным образом, чтобы позволить сказать — я собираюсь сказать «вкус» Непроявленного — что Непроявленное имеет особый вкус благодаря манифестации.

Все это — слова, но это все, что мы имеем. Возможно, когда-нибудь у нас будут слова и язык, который позволит нам выражаться надлежащим образом, это возможно, но это всегда будет переводом.

Здесь есть уровень [жест на уровне груди], где что-то играет словами, образами, формами, вот так [переливающийся, волнообразный жест]: это делает милые образы; и это обладает силой привести вас в контакт с «вещью», возможно, большей силой (по крайней мере, такой же, но, возможно, большей), чем здесь [жест к верхушке лба], чем метафизическое выражение («метафизическое» — это способ говорить об этом). Образы. Иными словами, поэзия. Там есть почти более прямой доступ к этой невыразимой Вибрации. Я вижу выражение Шри Ауробиндо в его поэтической форме, оно обладает очарованием и простотой — что приводит вас в прямой контакт более сокровенным образом, чем все, что есть в голове.

Вот так. Так что, в сущности, мы ничего не сделали [смеясь], мы потратили время!

 

(молчание)

 

Действительно интересно, как возникают все эти переживания. Я сказала себе в эти дни: «Почему они приходят так? Какой закон управляет порядком этих переживаний?» (Они приходят внезапно — я вижу, как они приходят снаружи: они приходят не изнутри, они приходят как волна.) И всегда за всем есть эта золотая улыбающаяся Сила. Даже когда переживание передается через что-то, не очень приятное физически, Сила всегда улыбается и говорит: «Вперед! не волнуйся.» Но это заразительно, и ты улыбаешься… Ведь, что касается тела, как только приходит что-то, вибрация, к которой не привыкло тело, то первый контакт вызывает недомогание, так что телу надо говорить: «Держись спокойно, не пугайся, все будет хорошо…» Странно, мы совсем малы — совсем маленькие бедолаги. Но надо смеяться.

Вот так, мой мальчик. И ты очень тесно связан с этими переживаниями, даже в своем физическом теле, и несколько раз за эти дни я по случаю говорила тебе: «Смотри, не беспокойся.»[27] Эти вещи — действительно видимости, которые человеческая мысль кристаллизует и упрочняет, но если на них посмотреть с гибкостью истинного сознания, то они приходят, идут и проходят — и могут не оставлять никакого следа, если мы достаточно гибки, чтобы приспособиться. Вот в чем дело. Быть гибкими, пластичными, чтобы приспосабливаться ко всем этим вибрациям, которые приходят и расстраивают так называемое «естественное» функционирование. Когда что-то меняется, это мышление (подсознательное привычное мышление[28]) такое глупое, что портит все.[29]

 

 

9 марта 1966

 

Я хотел бы задать тебе один вопрос. В действительности, я хотел задать его в прошлый раз… Когда находишься в том вечном Сознании, то не очень-то важно, есть ли у тебя тело, но когда находишься в состоянии так называемой «смерти», то я хотел бы знать, остается ли восприятие материального мира столь же ясным и четким, или же оно становится таким же смутным и нечетким, каким может быть сознание других миров, когда находишься «на этом свете», в этом мире? Шри Ауробиндо говорит об игре в прятки, но эта игра в прятки интересна, если одно состояние бытия не лишено сознания других состояний бытия.

 

Вчера или позавчера, весь день с утра до вечера что-то говорило: «Я являюсь… я являюсь или имею сознание умершего на земле.» Я выражаю это на словах, но было так, словно говорилось: «Вот в какой связи сознание умершего находится с землей и физическими вещами… Я умерший человек, живущий на земле.» Позиция этого сознания менялась все время и, следуя этому изменению позиции сознания, последовательно было: «Вот в какой связи с землей находятся умершие», затем «Я точно в такой связи, в которой умерший находится по отношению к земле», затем «Я совершенно как умерший, живущий на земле…» и т.д. А я продолжала говорить, действовать, делать свои обычные дела.

Но такое стало происходить уже давно.

Очень давно, более двух лет тому назад, я видела мир вот так [восходящее движение, от одного уровня к следующему, более высокому], а сейчас я смотрю на него вот так [нисходящее движение]. Я не знаю, как объяснить это, потому что в этом нет ничего ментального, а нементализированные ощущения имеют определенную расплывчатость, которую трудно определить. Но слова и мысль находились на определенном расстоянии [жест вокруг головы], как что-то, что смотрит и оценивает, то есть, как то, что рассказывает, что оно видит — что-то вокруг! И сегодня два-три раза это было чрезвычайно сильно (я имею в виду, что это доминировало в целом сознании): некое впечатление (или ощущение или восприятие, но на самом деле ни то, ни другое, ни третье): «Я умерший человек, живущий на земле.»

Как объяснить это?

И тогда, к примеру, теряется объективная точность зрения [Мать делает жест, как если бы она видела не глазами]. Я вижу сознанием. Что касается слуха, я слышу совершенно другим образом; есть некая «избирательность» (это не «различение»), что-то, что выбирает в восприятии, решает (решает, но не произвольно: автоматически), что слышать, а что не слышать, что воспринимать, а что не воспринимать. Это уже присуще зрению, но еще больше присуще слуху: от определенных вещей слышен только постоянный гул, другие вещи слышны совершенно отчетливо, кристально четко, а третьи вещи затуманены, полуслышны. Со зрением то же самое: все находится словно за светлой пеленой (очень светлой, но это пелена, то есть, нет точности), а затем вдруг что-то видно совершенно четко и ясно, видятся малейшие детали. Вообще, видение является выражением сознания вещей. Другими словами, все видится все более и более субъективно, все менее и менее объективно… И это не так, как если бы видение накладывалось на зрение, а шумы — на слух: это некое движение сознания, делающее определенные вещи воспринимаемые, а другие — словно отошедшими на задний план и очень нечеткими.

 

Сознание само выбирает, что оно хочет видеть.

 

В этом нет ничего личного — ничего личного. В этом, очевидно, есть впечатление выбора или решения, но нет никакого впечатления личного выбора или личного решения — впрочем, «личное» сводится к необходимости заставить вмешаться это [Мать щиплет кожу своих рук]. Что касается еды, это очень странно — очень странно… Как если бы кто-то наблюдал за телом (которое даже не является очень четкой и определенной вещью, а является неким конгломератом, держащимся вместе), наблюдая за тем… что происходит! Нет, это действительно странное состояние. Сегодня, с того времени, как я встала, до настоящего момента это было очень сильным, это господствовало надо всем сознанием. И все же бывают моменты, когда возникает такое впечатление, что простой пустяк может заставить вас потерять контакт [жест разрыва, как если бы была прервана связь с телом] и что если только оставаться очень спокойным и очень безучастным — очень безучастным — только тогда это может продолжаться.

В сознании людей, окружавших меня все утро, это передавалось через мысль (все это воспринималось очень ясно): «О! Мать ОЧЕНЬ устала.» Но есть это некое состояние безучастности, не восприимчивое к вибрациям вокруг, которое позволяет продолжаться этому, иначе чувствуешь, что… [тот же жест разрыва] что-то будет серьезно расстроено. Один-два раза я должна была уйти вовнутрь и замереть. И тогда это продолжается. И как раз в такой момент что-то пришло и сказало мне (но все это было без слов): «Когда придет Сатпрем, ты поймешь.» Затем было спокойствие, потому что момент был… (как сказать?) было очень неопределенно. Словно пришло расслабление: «Ты поймешь, когда он будет здесь, у тебя будет объяснение.»

Таким переживаниям всегда предшествует некое очень сокровенное и очень внутреннее приближение Всевышнего Присутствия, сопровождающееся как бы предложением: «Ты ко всему готова?» (так было позавчера ночью). Естественно, я отвечаю: «Ко всему.» И Присутствие становится таким чудесно сильным, что есть некая жажда всего существа, чтобы постоянно было так. Существует только То, только То имеет смысл существования. И приходит это предложение: «Ты ко всему готова?»

Я говорю о теле. Речь идет не о внутренних существах, речь идет о теле.

И тело всегда говорит «да», оно делает так [жест сдачи]. Нет ни выбора, ни предпочтения, ни даже стремления; полная, тотальная сдача. И тогда ко мне приходят подобные вещи; вчера весь день было: «Умерший человек, живущий на земле.» С восприятием, еще не очень резко выраженным, но достаточно ясным, очень большой разницы в способе жизни [этого тела] и тел других людей, всех остальных людей, людей, которые со мной разговаривают и с которыми я живу. Это еще ни резко очерчено, ни четко, ни очень точно, но это очень ясно — очень ясно, очень ощутимо. Это другой способ жить.

 

Подмывает сказать, что с точки зрения сознания нет обретения, поскольку вещи расплываются. Я не знаю, дает ли что-то в этом смысле этот способ бытия?

 

Это может быть только переходом. Это переходный период.

С точки зрения сознания это огромное обретение! Потому что покончено со всем рабством, со всеми привязанностями ко внешним вещам, все это сброшено — все сброшено, абсолютная свобода. Иными словами, есть только То, только Всевышний Господин — господин. С этой точки зрения может быть только обретение. Это такая радикальная реализация… Это видится абсолютом свободы, чем-то, что считалось невозможным реализовать, живя обычной жизнью на земле.

Это соответствует переживанию абсолютной свободы, которую люди обретают в более высоких частях существа, когда совершенно перестают зависеть от тела. Но, что примечательно (я подчеркиваю это), это сознание ТЕЛА имеет это переживание… причем это тело еще видимо находится здесь (!)

Конечно, не остается ничего, что дает человеческим существам «веру в жизнь». Кажется, не осталось никакой опоры внешнего мира; осталась только… всевышняя Воля. Выражаясь обычными словами, что же, можно сказать, что у тела такое впечатление, что оно живет только потому, что всевышний Господь хочет, чтобы оно жило, а иначе оно не смогло бы жить.

 

Да, но мне кажется, что состояние совершенства должно охватывать все, так что можно находиться в этом всевышнем состоянии без упразднения материального состояния.

 

Но это не упраздняет его.

 

Да, но все же ты говоришь, что материальные вещи находятся «в отдалении», «за вуалью», что они больше не имеют своей точности и четкости.

 

Это чисто человеческое и поверхностное восприятие. Я вовсе не чувствую, что что-то потеряла, наоборот! У меня ощущение состояния, гораздо превосходящего то, что я имела.

 

Даже с материальной точки зрения?

 

То, чего хочет Господь, делается — это все; все начинается и заканчивается здесь.

Если Он сказал мне… Что бы Он ни пожелал, чтобы сделало тело, оно может сделать это; оно больше не зависит от физических законов.

 

То, что Он хочет, чтобы тело увидело, оно это видит; то, что Он хочет, чтобы тело услышало, оно это слышит.

 

Несомненно.

 

А когда Он хочет, чтобы тело видело или слышало материально, оно видит и слышит в совершенстве.

 

О! в совершенстве. Зрение бывает более точное, чем оно когда-либо было. Но это скоротечно: приходит и уходит, вероятно, из-за того, что это приходит как заверение в том, что будет. Но, к примеру, восприятие внутренней реальности людей (ни того, что они думают о себе, ни того, на что они претендуют быть, ни того, чем они кажутся — все это исчезло), восприятие внутренней реальности людей несравненно более точное, чем прежде. Например, когда я смотрю на фотографию, то это больше не вопрос видения «посредством» чего-то: я почти исключительно вижу то, что ПРЕДСТАВЛЯЕТ СОБОЙ этот человек. Это «посредничество» уменьшается до такой степени, что иногда его вообще нет.

Естественно, если человеческая воля хотела бы упражняться на этом теле, если бы она сказала: «Мать должна сделать это» или «Мать должна сделать то», либо «надо, чтобы она смогла сделать это» или «надо, чтобы она смогла сделать то», то эта воля была бы полностью разочарована, она сказала бы: «Она больше ни на что не годится», потому что это тело больше не подчинялось бы ей. И человеческие существа постоянно упражняют свою волю друг на друге, либо они сами получают внушения и проявляют их как собственную волю, не осознавая, что все это — внешняя Ложь.

 

(молчание)

 

В теле есть некая уверенность, что потеряй я (под «я» подразумевается тело), потеряй тело хоть на несколько секунд контакт со Всевышним, оно сразу же умрет. Только Всевышний поддерживает его живым. Это так. Так что, естественно, для невежественного и глупого человеческого сознания это жалкое состояние — для меня же это истинное состояние! Потому что для них инстинктивно, спонтанно и, так сказать, абсолютным образом, знаком совершенства является могущество жизни, обычной жизни… Что же, этого больше вообще нет — полностью ушло.

Да, несколько раз, немало раз, тело задавалось вопросом: «Почему я не чувствую в себе Твое Могущество и Твою Силу?» И ответ всегда был улыбающимся (я перевожу это в слова, но это без слов), ответом всегда было: «Терпение, терпение, надо быть ГОТОВЫМ к тому, что должно быть.»[30]

 

 

19 марта 1966

 

Часть ночи мы провели вместе.

Я вчера подумала сказать что-то тебе, но сейчас я этого не помню… В действительности, я думаю, что мы сделали это ночью!

 

Что было этой ночью?

 

О, всегда происходят всевозможные вещи.

Это всегда происходит на плане интеллектуальной организации… «Интеллектуальной», я имею в виду, что это не опускается ниже уровня интеллекта: что-то приходит свыше, и мы распространяем и организуем это в разуме земли — там мы всегда и встречаемся. «Встречаемся» — не точное слово: это привычная работа. Я должна ходить туда очень регулярно, но когда ночь полна множеством других вещей, я не всегда помню. Но этой ночью вышло так, что я стала сознавать тот момент; это кажется очень привычной деятельностью.

Это место (я даже говорила тебе о нем[31]), место очень-очень-очень обширное, очень открытое и очень светлое, а также ОЧЕНЬ СПОКОЙНОЕ. И, что очень приятно, в этом месте работа идет очень хорошо. И нет ничего, нет границ — это не небеса, это совсем не земля; не могу сказать, что там есть строения, там нет строений, но чувствуешь себя защищенным; и все же нет стен. Время от времени видны словно совсем тонкие перегородки из сверкающей стали [Мать очерчивает нечто вроде рамок, разграничивающих это место], как серебро, время от времени; и время от времени возникает впечатление каких-то шкафов, которые открывают, полок, но это прозрачно, все это прозрачно. Есть столы, но они очень прозрачные; они твердые, поскольку на них можно писать, но они прозрачные. Не мешает ни один объект. Но все организовано для работы. И ты находишься там, ты часто пишешь; ты часто входишь, и тогда мы говорим, мы организовываем. Так также есть люди, и мы говорим им сделать это, сделать то.

Но я встречаю тебя очень регулярно. Единственно, я должна сказать, что перед тем, как лечь вчера спать, я подумала, что увижусь с тобой сегодня, и я спросила себя, есть ли у меня что-то, о чем рассказать тебе: переживание или что-то иное; и тогда, посреди ночи (между полпервого и часом ночи), я пробудилась, если можно так сказать, пробудилась там, материально, и я помнила все. Я сказала себе: «Смотри-ка!».

Я не знаю, что мы говорим друг другу на словах. У меня нет такого впечатления, что мы произносим слова, но мы очень хорошо общаемся: каждый из нас знает, что думает другой; мы говорим, мы отвечаем; затем мы организуем. И там были люди из различных стран — мы устраивали вещи. Это кажется местом интеллектуальных директив для работы в различных странах.

Вероятно, тебе не хватает того, что Теон называл «субстанцией» определенных планов в сознании твоего существа, так что при пробуждении ты больше не помнишь, это не проходит. Но, может быть, у тебя остается впечатление, нет?

 

Да… это очень невещественно.

 

Но это не «вещественное». Это ОЧЕНЬ сознательное, но это не вещественное. Это очень сознательное, гораздо более сознательное, чем сознание здесь. Это ясное, точное, мощное сознание [суверенный жест] с ощущением великого мастерства над вещами. Но это не вещественно. Вероятно, это мой перевод — перевод в физическом сознании — который производит это впечатление… чего?… Это как огромные, громадные «залы», так они высоки!… нет потолка, не видно потолка; не видно пола, но все же мы ходим — мы ходим, но нет ощущения ходьбы: мы перемещаемся. И, кроме того, если ты хочешь чего-то где-то, получается так, словно ты выдвигаешь ящик или открываешь шкаф и находишь, но нет ключей, нет ручек, не видно даже предметов!

Это очень сознательно, но совсем не материально.

Но это состояние бытия, в котором ты часто бываешь в мысли. Это интеллект, который возвышается над обстоятельствами, событиями и который… там даже не чувствуется необходимость «предвидеть» — нечего искать, конечно же! Знание находится там, это МЕСТО знания. Имеешь знание вещей, какими они являются, и имеешь ясную волю к тому, чем они должны быть. Но нет совершенно никакого ощущения борьбы или усталости, ничего подобного.

Это совсем не «эмоциональное» место. Оно ясное, точное, светлое, очень широкое, без борьбы — замечательная безошибочность.

Но, несомненно, некоторые мои части все время находятся там: у меня нет впечатления, что я перемещаюсь, чтобы оказаться там, это… (как сказать?) словно смещается мой центр наблюдения: я наблюдаю свою деятельность здесь или там, там или там. Это не «я», нет «центра я», который перемещается, совсем нет. Должно быть, я постоянно бываю там, постоянно работаю там.

И есть словно курьеры, которые постоянно посылаются в атмосферу земли и несут распоряжения или знания.

 

Вот уже некоторое время, когда я думаю о земных или индийских условиях, у меня все время возникает впечатление затишья перед бурей.

 

[Молчание] Но это место находится выше бури — буря совсем ниже.

 

У меня такое впечатление, что что-то подготавливается.

 

Во всем мире дела идут не так хорошо.

 

Меня заботит не мир, а Индия.

 

Да, я имела в виду, что в Индии дела не так хороши.

 

Да, это чувствительное место. Это очень печально, это не хорошо.

 

Дела не так хороши.

И эта бедная женщина [Индира Ганди], она действительно делает все, что может, с доброй волей, которая пытается понять одновременно все стороны.[32] Действительно, она делает все, что может. Внутренне я поддерживаю ее как могу, потому что…[33]

Астрологи предсказали, что эти месяцы, март, апрель, и, возможно, май, будут месяцами ужасной путаницы, сражений, бунтов; так что в своем разуме (это что-то вроде подсознательного разума) люди чувствуют необходимость быть в согласии с астрологами! Это так, это так глупо. Дух имитации: «О! астрологи сказали, что так будет, значит, надо, чтобы так было.» Вот так.

Везде скверно. Верно, до настоящего времени правительство множило глупости — такие глупости!… Кажется, ребенок, обладающий здравым смыслом, не наделал бы таких глупостей. И, естественно, это порождает, даже у тех, кто не имеет недоброй воли или мстительных чувств, неприятное напряжение: вы не можете больше ничего делать, вы связаны со всех сторон! Что бы вы ни делали, везде вы встречаете противодействия и запрещения. Так что люди не знают, что делать, никто не может ничего делать.

Они разорили страну, заморили голодом.

Но это еще не все (я не знаю, кто ответственен за это), они развернули за границей целую кампанию, кампанию «о беднягах, мрущих от голода и жалующихся на нужду», таким, о! таким жалким образом!… Мы получаем письма отовсюду, изо всех стран (много писем из Франции), особенно, из школ, образовательных центров, от людей, которые пишут: «Мы слышали, что вы умираете от голода, мы так беспокоимся, не можем ли мы вам чем-то помочь?» Приходится отвечать им: «Нет, мы совсем не умираем от голода!»

Это плачевно.

 

(молчание)

 

Но, в действительности, там наверху, разрушение не одобряется.

 

Разрушение не одобряется?

 

[Мать делает жест решительного отрицания]. Это бесполезная трата времени.

Тем более что люди создали такие средства разрушения, что это может означать потерянные века, не только годы. Потребуется воссоздать целые цивилизации.

Нет, «наверху» это не одобряется.

Это кипение чего-то очень темного, очень темного.

Это напоминает мне слова «Князя Наций», великого Асура, он сказал мне: «Я знаю, что моя власть подходит к концу, но ты можешь быть уверена, что перед своим исчезновением я разрушу все, что смогу.»

Это так, точно так.

И, к сожалению, люди предоставляют ему возможность действовать: это глупость, это неведение, это некая слепота.

Особенно печально то, что люди путают силу с насилием. Это невежественное ощущение, которое воображает, что сила должна проявляться через насилие.[34] Насилие — это асурическое искажение. Настоящая сила действует в мире и покое — вот таком [жест массового нисхождения], который ничто не может возмутить.

 

 

26 марта 1966

 

(Мать сначала читает послание по поводу открытия спортивного сезона Ашрама :)

 

«Возможно, стоит напомнить вам, что мы находимся здесь для особой работы, работы, которая не делается больше нигде: мы хотим войти в контакт со всевышним сознанием, универсальным сознанием, мы хотим воспринимать и проявлять это. Для этого надо иметь очень прочную базу, а наша база — это физическое существо, наше тело. Значит, нам надо подготовить крепкое, здоровое, выносливое тело, умелое, ловкое и сильное, так чтобы оно было готово ко всему. И нет лучшего средства, чтобы подготовить тело, чем физические упражнения: спорт, атлетика, гимнастика и все спортивные игры — наилучшее средство развить и укрепить тело.

Поэтому я приглашаю вас вложить все свое сердце, всю свою энергию и всю свою волю в соревнования, начинающиеся сегодня.»

 

*

*  *

 

Происходят странные вещи… Например, я беру бумагу, как ту, что я только что написала [послание], и я очень хорошо вижу; затем приходит старая привычка (или идея или воспоминание), что мне нужна лупа, чтобы видеть — и я больше не вижу! Затем я забываю о том, чтобы видеть или не видеть, и тогда я очень хорошо могу делать свою работу, я не замечаю, вижу я или нет! И со всем так.

Со всем-всем. Иногда в течение часа я следую за тем, что происходит: это маленькая работа тонкого наблюдения за тем, что происходит здесь [в Матери] и за тем, что происходит в мышлении и сознании одного-двух человек, со всем детальным наблюдением, показывающим разницу между тем, что нормально должно быть (это просто что-то прямое, происходящее движение) и усложнением, вносимым мышлением — не высоким мышлением: физическим мышлением, то есть, это наблюдение и всевозможные выводы, сопровождающиеся воспоминанием о похожих событиях и услышанных или виденных вещах и всевозможные примеры похожих событий или возможных несчастных случаев — галиматья, мой мальчик! что-то ужасное… что портит и усложняет все: малейшая вещь усложняется.

В эти последние дни у меня были примеры всевозможных усложнений физического мира, включая практику гипноза, так называемую черную магию и все явления, проходящие в невидимой области, но затрагивающие физическое — как некоторые материализации, некоторые исчезновения (случаи, которые я видела и которые должна была засвидетельствовать; я должна была заметить, что это было не воображением, а тем, что действительно происходило), но с раскрытым секретом: как такое может происходить. Это очень-очень интересно. Как такое может происходить, как контакт с определенными искаженными вибрациями делает возможными определенные вещи.

Вчера вечером, написав это послание (я писала его вечером, это не было удобно, но это было единственное время, когда я могла это сделать; свет был не очень хороший, но, как бы там ни было, я написала), написав это, я почувствовала сильную боль здесь, в висках. «А», — сказала я себе, — «теперь я знаю!» Время от времени, после того, как я выслушивала множество людей и писала особенно много поздравительных открыток к дням рождения, ответов на письма, у меня бывает некая тяжесть в висках, странная тяжесть (а у меня никогда в жизни не было головной боли, это мне чуждо), и я себе говорю: «Что это за немощь?!» Затем я заметила, что дело не в этом: дело в моих глазах. Это из-за того, что я еще не нашла секрет, как использовать свои глаза. Как я только что говорила, бывают моменты, когда я вижу с необычайной точностью: как если бы вещи действительно приходили ко мне, чтобы показать себя; это так ясно, что воспринимается малейшая деталь. Это одна крайность. Другая крайность — то, о чем я уже говорила несколько раз: некая вуаль. Я знаю вещи, они находятся в моем сознании, но я достаточно вижу, чтобы не натыкаться на вещи и не опрокидывать их; все-все словно за вуалью; единственно, я знаю, где вещи, так что я нахожу их, и я не натыкаюсь на них и не ломаю их, но это не благодаря тому, что я вижу их — я вижу словно образ за вуалью. Это другая крайность. Между ними есть всевозможные градации. Я убеждена, что это делается для того, чтобы показать мне, что мои глаза еще способны точно видеть — инструментарий еще очень хорош, но я не знаю, как его использовать. Я не знаю, как его использовать, потому что раньше я использовала его так, как все люди используют свои глаза, свои руки, свои стопы, по привычке и более или менее сознательным образом — я всегда очень гордилась своим сознанием! ([смеясь], мы всегда очень горды!) Очень гордимся такими сознательными руками; например, в свое время я иногда говорила: «Я хочу двенадцать листков бумаги», и затем не заботилась об этом — моя рука брала бумагу, и в ней оказывалось ровно двенадцать листков. Такое случалось очень-очень давно, но такое случалось ИНОГДА: когда я была в нужном состоянии, то есть, когда не вмешивалась самоуправная воля. Значит, все это является полем переживания и изучения в малейших деталях, которые сами по себе совершенно не значимы, но очень поучительны. И все время так, двадцать четыре часа в сутки, днем и ночью (ночью на других планах), но все это происходит в физическом, в более или менее тонком физическом.

Этим утром произошла довольно забавная история. Я как раз умывалась; я делаю это перед рассветом, то есть, при электрическом свете. И в моей туалетной комнате есть аварийное освещение. Это одно из последних изобретений: лампа освещения работает от сети, и пока к ней подводится напряжение, батарея внутри нее заряжается; стоит пропасть напряжению, как эта лампа загорается, начиная работать от батарей. Это очень хорошо сделано, это изобретено для больниц и других мест, где следует предупреждать потерю напряжения в сети: как только напряжение уходит, сразу же зажигается аварийное освещение, а когда напряжение восстанавливается, аварийное освещение гаснет, и его батареи заряжаются до следующего раза. Такое аварийное освещение установлено в моей туалетной комнате. И этим утром, когда я чистила зубы, пуф! свет вдруг погас. Конечно, я продолжила чистить зубы, потому что у меня было аварийное освещение. Но затем я присмотрелась. Свет в комнате С (и везде) был, его не было только здесь, в моих комнатах. Это уже было довольно странно. Тогда я «взглянула», и когда я смотрела, я заметила кое-что, чего я не заметила в эти дни: волю дезорганизовать всю мою личную жизнь. И перебой с электричеством — одно из известных оккультных средств (впрочем, я не знаю, как это делается, но этот человек, писавший книги и приходивший сюда довольно давно, Брантон, говорил, что это один из трюков, известных тем, кто практикует оккультизм: внезапный перебой со светом). Есть множество других подобных трюков, призванных дезорганизовывать жизни людей с идеей устрашать их или предвещать им катастрофы (это всегда казалось мне очень ребяческим). Но затем я увидела, что за этим стоит (думаю, что знаю, откуда это исходит, здесь) воля к дезорганизации, и я проследила ее путь [извилистый жест, как если бы Мать шла к источнику этой воли]. Это началось прошлой ночью, посреди ночи: когда я поднялась около полуночи, я увидела волю, которая хотела озаботить меня мыслями о деньгах! и она настаивала: все идет плохо и т.п. Я увидела это посреди ночи (я была занята другими вещами, но я увидела эту волю: формации), и, естественно, я поступила с ними так, как они этого заслуживали. Но я видела, что эта воля не унимается, что она пытается сбивать с пути людей, делать их непонимающими, а затем произошел тот случай с перебоем электричества, всевозможные глупости. Такое произошло в первый раз — такое устраивают не всегда одни и те же люди, потому что, как правило, когда они пытаются творить такое и получают в ответ хорошенький удар, они больше не пытаются во второй раз, с них достаточно! Но есть и другие, которые думают, что они очень сведущие, и хотят мне доказать [смеясь], что они правы, а я нет — ведь, в конечном счете, дело упирается в это! Так что в течение получаса, пока мне не наладили электричество и я не приступила к своей обычной деятельности, в течение получаса я очень забавлялась, следуя за нитью [тот же извилистый жест, уходящий к источнику], всюду, где эта воля нанесла вред, а затем я очень славно «ответила».

По сути, люди, живущие в обычном сознании, очень-очень мало знают о том, что происходит физически — очень мало. Они думают, что они знают, но они знают только совсем маленькую видимость, просто как… как обертку пакета; под оберткой весь пакет со всем содержимым, а то, что они видят — просто видимость [жест ощупывания чего-то очень тонкого, как папиросная бумага]. И они так привыкли к этому, что всегда дают объяснение. Я спросила: «Как так вышло, что произошел перебой с электричеством?» (Свет был везде, и только до моей комнаты не доходило электричество.) Я спросила «чтобы увидеть». Мне ответили: «О, непонятно, может быть, провод был старый и перетерся!» [Мать смеется]. Я сказала: «Хорошо.»

Вот так. Это очень забавно. Почему вдруг люди, привыкшие быть довольно пунктуальными, вдруг ужасно запаздывают, столкнувшись с чем-то неожиданным? И все время приходит что-то, что мешает всему идти спокойно, гармонично, легким образом. Затем смотришь внутрь себя на тот род вибрации, который есть во всем этом, и замечаешь, что есть маленькое «дрожание»… потому что это дрожание [Мать делает жест микроскопического трепетания], отвечающее на обычную вибрацию обычного сознания. Обычное сознание живет в постоянном подрагивании, это ужасно, когда замечаешь это! Пока не замечаешь это, это совершенно естественно, но как только замечаешь это, спрашиваешь себя, как это люди не сходят с ума, это милость. Это некое ментальное дрожание [тот же жест микроскопического и очень быстрого движения], о! какой ужас.

Так что, если по какой-либо причине возникает дезорганизация (но я думаю, что причина в том, чтобы научить), надо уметь делать так [Мать опускает руки в совершенной неподвижности] и сразу же оставлять все это. Но уже давно у меня была эта способность (она не всегда использовалась, но она была): Сила. И это касается ВСЕГО: мировых событий, природных или человеческих волнений, землетрясений, цунами, извержений вулканов, наводнений, а также войн, революций, людей, убивающих друг друга неизвестно почему (как это происходит в тот момент), везде что-то толкает их. За этим «дрожанием» стоит воля к беспорядку, которая хочет помешать установлению Гармонии. Это есть и в индивиде, и в обществе, и в Природе. Так что это обучение такое кропотливое, такое регулярное, чтобы ничто не было забыто, и оно повторяется всякий раз, когда не было полного понимания, повторяется все с большими деталями, чтобы вы лучше поняли… функционирование: функционирование в руках, в деятельности, в Силе, приходящей вот так [через Мать], в использовании вибрации — и она преподносит Великий Урок: учиться проявлять божественную Силу.

Это совершенно чудесно.

И если посмотреть на это с плохой стороны, это[35] есть напряжение, что-то, что не оставляет вам и секунды на передышку. И это так, это не покидает вас и на минуту, чтобы вы не заснули; ведь в обычном сознании, в обычной жизни покой означает тамас. Покой означает впадение в Инерцию. Так что, этот покой отупляет вас, а не идет вам на пользу, и вам еще приходится делать усилие, чтобы вернуть сознание, которое вы потеряли. Подавляющее большинство людей спят так. Но сейчас другой урок: когда я вытягиваюсь, чтобы мое тело отдохнуло, и работа бы шла без движений (работа, которая не вынуждает тело двигаться), и как только есть малейшее… не точно «падение», а опускание к Несознательному, сразу же что-то вызывает вздрагивание в теле, сразу же. Уже два года, два года так, но теперь это мгновенно, и это возникает очень редко — есть настоящий покой, это расширение и безмерность бытия в полном Свете. Это чудесно.

Но в течение дня проходят постоянные уроки, все время, все время, для всех вещей, все время. Урок менее выражен, когда я должна написать что-то или увидеться с людьми; но и в этом случае тоже, точное качество вибрации людей (не их постоянной вибрации, а вибрации в ту минуту), качество их сознания сразу же передается мне через определенные реакции моего тела [жест на разных уровнях тела]. Только несколько месяцев тому назад нервы начали свою работу по «передаче власти» («передачей власти» я называю то, что нервы вместо того, чтобы быть движимыми сложными и организованными силами Природы, характера, материального сознания тела и подчиняться им, стали настраиваться на божественную Волю и подчиняться непосредственное ей). Труден как раз переход од одного к другому: есть вся старая привычка, и должна укорениться новая привычка. Это было довольно трудно. Но сейчас осталось достаточно старых вибраций, чтобы точно оценивать (и это не имеет ничего общего с мышлением, это не передается ни через слова, ни через мысли, ни через что подобное: просто вибрации), точно знать состояние, в котором находятся люди, окружающие вас. С этой точки зрения урок продолжается, это очень интересно. И, что чудесно, чаще всего самая восприимчивая вибрация, более всего соответствующая тому, что должно быть, находится в детях, но в совсем маленьких, в малышах… Я вижусь со множеством людей, но сейчас я понимаю, почему я вижусь со столь многими: так я очень многому учусь, через контакт (с людьми, которых я не знаю, с которыми я порой вижусь в первый раз или не виделась в течение ряда лет). Это очень интересно.

А когда никого нет или я совсем одна, либо когда я не говорю, не занимаюсь людьми, происходит внутренний урок: все изменение вибрации и как организован мир. И этим утром было действительно чрезвычайно забавно видеть, какая масса вещей стоит за этой видимостью, которая кажется довольно сложной, но это ничто! Эта видимость тонка, разрежена, совсем не сложна по сравнению с МАССОЙ вещей, стоящих позади, которые… [жест сверления] прокладывают свой путь к поверхности. Это забавно. Но, несомненно, девяносто девять человек из ста запаниковали бы, если бы узнали об этом, увидели это. Мне всегда говорили (я читала это, Шри Ауробиндо часто говорил мне об этом, и Теон много об этом говорил, да и мадам Теон тоже): это Милость, что люди не знают об этом. Ведь если бы они знали, они бы пришли в ужас! Все-все, что находится там, оно все время движется позади — позади видимостей — вся комплексность, являющаяся настоящей причиной или инструментом всех этих маленьких событий, которые для нас совсем ничего не значат, но из-за которых в один день вы чувствуете себя гармонично, а в другой день вы чувствуете, что нужно трудиться, чтобы вообще что-то сделать. Вот это как. И тогда, естественно, когда знаешь это, имеешь и ключ к этому. Но если вы узнаете об этом перед тем, как получите ключ, это… несколько ужасающее. Я думаю, что люди теряют рассудок из-за того, что входят в контакт с этими вибрациями до того, как они обретут знание, достаточно знание, достаточное состояние сознания.

Хватит, мы теряем свое время.

 

Но как происходит этот переход? переход, в результате которого это материализуется? В чем секрет перехода от этого очень тонкого физического к самому материальному физическому? Каков переход от одного к другому?

 

Мой мальчик, я не знаю, с чем сравнить это, но я уверена, что есть вещи, которые невидимы вот так [Мать поворачивает свое запястье в одном направлении] и видимы вот так [тот же жест в другом направлении]. У меня такое впечатление, что то, что нам кажется значительной разницей между ощутимым, материальным и невидимым или текучим, это только смена позиции. Возможно, это смена внутренней позиции, потому что это не смена физической, материальной позиции, но это смена позиции. Потому что со мной это происходило, не знаю уж сколько раз, сотни раз: вот так [жест в одном направлении], все является тем, что мы называем «естественным», как мы обычно это видим, а затем вдруг вот так [жест в другом направлении], природа вещей меняется. И ничего не произошло, кроме нескольких вещей внутри, чего-то в сознании: смена позиции. Ты помнишь тот Афоризм, где Шри Ауробиндо говорит, что все зависит от изменения связи сознания солнца с сознанием земли?[36] Когда я прочла это в первый раз, я не поняла; я подумала, что имеется в виду что-то, происходящее в очень тонких областях, а затем, совсем недавно, находясь в одном из этих переживаний, я вдруг поняла и сказала себе: «Вот в чем дело!». Это не перемещение, потому что ничто не движется, и все же это смещение, изменение связи. Смена позиции. Не более ощутимо, чем это, вот что чудесно! Смотри-ка, на днях я нашла еще одну фразу Шри Ауробиндо: «Теперь все по-другому, и все же все осталось тем же самым» (это было на одной из моих поздравительных открыток), я прочла это и сказала себе: «О, вот что это значит!» Это верно, и теперь все по-другому, и все же все осталось тем же самым. Мы понимаем это психологически, но это не психологическое: это ЗДЕСЬ [Мать касается материи]. Но пока нет прочной базы… С точки зрения конкретных, физических, материальных вещей, я не думаю, что кто-либо был материалистичнее меня, со всем практическим здравым смыслом и позитивизмом; и сейчас я понимаю, почему это было так: это придало моему телу чудесную базу равновесия. Как раз это препятствовало мне подхватить своего рода психоз, о котором мы говорили в самом начале.[37] Я всегда искала материальных объяснений, и мне казалось очевидным, что не надо плести никаких мистерий, ничего такого: вы объясняете материально. Поэтому я уверена, что это не склонность к мистическому и не мистическая греза во мне, совсем нет, вообще нет, в этом теле не было ничего мистического! ничего… Слава Богу!

Я видела это (не в своей голове, потому что для меня нет подобных ограничений), в этом конгломерате, здесь: самое близкое объяснение, это «смещение» — сдвиг, другой угол восприятия. И это в действительности не совсем так, слова неточны, поскольку это гораздо более тонкое и одновременно гораздо более полное. Несколько раз мне случалось наблюдать за этим изменением; что же, это изменение производит на вас, на внешнее сознание, впечатление смещения. И смещение без движения, то есть, не происходит смена места. И это не то, что мы склонны думать: это не интериоризация, ни экстериоризация, ничего подобного, совсем не так — это изменение угла восприятия. Сначала есть один угол, затем другой… Я видела подобные маленькие предметы для забавы детей: когда эти предметы находятся в определенном положении, они выглядят плотными, жесткими и черными, а когда вы поворачиваете их, они уже выглядят ясными, светлыми, прозрачными. Нечто подобное, но это только приближение.

 

Но если знаешь, как осуществляется это изменение, можно…

 

А!

 

…можно ли воспрепятствовать входу плохих вибраций?

 

Что касается меня, у меня есть только одно средство (но я подозреваю, что это из-за того, что моя природа такова), у меня есть только одно средство, это самоупразднение, идея (не «идея»), что существует только Всевышний.

Это другой интересный момент, потому что я была атеисткой «до корня волос»: до двадцати лет сама идея о Боге выводила меня из себя. Так что у меня была самая прочная база — ни воображений, ни мистического атавизма; мои мать и отец были крайне не верующими людьми. Так что, с точки зрения атавизма, было очень хорошо: позитивизм, материализм. Единственно, с совсем малых лет у меня была воля к совершенству и ощущение безграничности сознания — нет границ ни в своем прогрессе, ни в своей силе, ни в своем размахе. Это было с совсем малых лет. Но ментально я совершенно отказывалась верить в «Бога»: я верила только в то, к чему могла прикоснуться и увидеть. Но вся способность к переживаниям уже была в теле (она не проявлялась, потому что время еще не пришло). Единственно, было ощущение Света здесь [жест над головой] и с совсем малого возраста, с пяти лет, была воля к совершенству. Воля к совершенству: что бы я ни делала, я всегда, о! должна была сделать наилучшим образом. И затем безграничное сознание. Эти две вещи. И мой поворот к Божественному произошел через учение Теона, когда он сказал мне в первый раз: «Божественное находится внутри, здесь» [Мать ударяет по своей груди]. Тогда я вдруг почувствовала: «Да, это так.» Затем я проделала всю работу, как учат, чтобы снова найти Его; и отсюда [сердечного центра] я пошла туда [жест соединения со Всевышним вверху]. Но внешне, ментально, никакой религии — ужас от религий.

И сейчас я вижу, что это была самая прочная база для этого переживания: нет опасности вообразить себе что-то.

Я перепробовала множество вещей, я много смотрела и увидела только один абсолют — единственный абсолют, который может привести к абсолютному результату, это вот что [жест, обращенный Наверх]: аннулирование всего этого, полное, оставление всего: «Тебе, Господь — Тебе, Тебе, Тебе.» И это не существо, имеющее форму, не это; и это не сила без формы, это… Это не имеет ничего общего с мышлением, только это: контакт. И контакт, это безошибочный контакт, который ничто не может имитировать — ничто-ничто не может имитировать его. И с каждой трудностью, по любому случаю, что бы ни было, просто это: «Все Тебе, Господь, Все для Тебя, Тебе. Только Ты можешь делать, Ты, Ты один, Ты один. Только Ты есть Истина; только Ты есть Сила.» И эти слова есть ничто, это только очень неумелое выражение чего-то… грандиозного Могущества.

Только то, что мы примешиваем туда неспособность, неумение, нехватку веры, лишает Его силы. С той минуты, когда мы действительно чисты, то есть, находимся только под Его влиянием, нет границ, нет границ — ничего-ничего, нет ничего, никакой закон Природы не может устоять, ничто, ничто.

Единственно, надо, чтобы пришло время, и чтобы не было ничего, кроме Того — все остальное портит, чем бы оно ни было, даже самые высокие, самые прекрасные, самые чистые, самые благородные, самые чудесные вещи: все это портит. Только То.[38]

 

(Мать открывает «Савитри»)

 

Вот! Смотри, как чудесно!

 

When the hour of the Divine draws near…[39]

 

Но когда приблизится час Божественного…

 

 

30 марта 1966

 

(Следующая беседа, в которой Мать говорит только по-английски, проходила в ходе того, как Мать прослушивала перевод на английский язык беседы от 4 марта, где она, в частности, сказала: «Это становится просто вопросом выбора: выбираешь то или это…»)

 

Я имела то же самое переживание в сознании клеток. Оно длилось час и было действительно почти чудесным.

То же самое Сознание, что и сознание, которое я имела в том, что ты можешь назвать «материальным умом» (то есть, это коллективное сознание клеток), но этим утром это Сознание [вечное Сознание, о котором Мать говорила 4 марта] было в самих клетках, то же самое Сознание. И это было действительно чудесно. С впечатлением, что если То [Сознание] там [в клетках], то ничто не невозможно.

Это приходит, остается несмотря ни на что, чтобы я ни делала, даже если я говорю, а затем уходит. И когда оно ушло, оно ушло, я могу делать усилия, но оно не вернется. Но пока оно здесь, оно всемогуще, господствует надо всем и… да, кажется, меняется весь мир. И все же все остается тем же самым. Помнишь ту фразу Шри Ауробиндо: «Все изменилось, и все же все осталось тем же самым?» Точно так.

 

«И тогда это становится вопросом выбора: выбираешь, чтобы было то или это…»

 

Да, это то же самое, то же самое переживание в сознании клеток. То, что человеческое существо называет «жизнью» и «смертью», продолжение существующей организации или ее прекращение, это было только вопросом выбора (или как выбор — кто-то скажет, что это «Воля Божественного» или «Воля Всевышнего»; это способ выражения, но это… это что-то, что выбирает). И одновременно было точное… это больше, чем чувство, это было живое знание того, чем является индивид, каким образом Всевышний становится индивидом и как Он продолжает быть индивидом или перестает быть им… Теперь переживание ушло, естественно; то, что я говорю, не имеет смысла, и в то время было такое восприятие: индивид является тем [жест], той позицией, занимаемой Всевышним, и если Он выбирает, чтобы индивид продолжал существовать, индивид продолжает существовать. Это становится совершенно материальным, ты видишь, вообще больше нет ума (потому что это очень трудно объяснить). Это становится живым переживанием как раз того, что делает индивида индивидом, и как этот индивид может оставаться индивидом, хотя он в совершенстве объединен, объединен со Всевышним в совершенном сознании.

Это длилось 15-20 минут в полной стабильности, и я продолжила свою обычную деятельность (это было во время моего туалета — я умывалась и полоскала горло); это намеренно пришло в то время, чтобы показать мне, что это совсем не зависит от деятельности. И чаще это приходит в такие моменты, чем в то время, когда я медитирую. Когда я медитирую, то обычно начинается некая деятельность вокруг земли или даже вселенская деятельность, приходит сознание этого, но там нет этих переживаний тела — чтобы иметь переживание тела, надо жить в теле! Вот почему древние мудрецы или святые не знали, что делать с телом, ведь они выходили из него и медитировали, и тогда тело оставалось совсем ни при чем. Но когда ты остаешься активным, тогда само тело имеет переживания.

Вот в чем секрет.[40]

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Апрель 1966

 

 

6 апреля 1966

 

После прослушивания

писем и докладов

«секретарей»

 

Помолчим немного? [в медитации]… Мне станет лучше.

Не могу сказать, что эти люди точно утомляют меня, но клетки ощущают некое давление путаницы, это вредит им. Это как быть заточенным в замок путаницы, и это вредит им. И каждый день одно и то же. Я говорю им — они мне не верят. Они думают, что это шантаж! Так что… я испытываю очень трудные моменты, очень трудные. Затем все приходит в норму.

 

(медитация)

 

*

*  *

 

(Затем Мать переписывает несколько строчек «Савитри», которые она только что перевела, и ее рука делает помарку)

 

Все время, постоянно происходят совершенно забавные маленькие вещи. Маленькая рука — совсем маленькая рука — для забавы взяла мою руку и стала писать. Для забавы! Так что мне все время надо быть начеку!… Это был кто-то, кто все смеялся и смеялся и смеялся! Это так живо — так живо, так кишит вещами — и мы не видим ничего. Но я вижу. Раньше не видела, но теперь я вижу все это [Мать смеется]. О! Будь у нас время, я рассказала бы о стольких забавных вещах.

 

 

9 апреля 1966

 

(По поводу книги, которую сейчас пишет Сатпрем – «Саньясин»)

 

Я по-прежнему вижу то видение, которое у меня было.[41] Странно, это была одна из самых неожиданных вещей, в том смысле, что я не имела никакой ментальной подготовки: я вдруг увидела Саньясина, упершегося в стену, и какой-то ураган приближался к нему. Это был ураган шума, криков… Ничего не было видно; не было видно ничего, кроме силы вибраций, поднимавшейся, как гроза; позади него была стена, и был какой-то ветер, предвещавший бурю, а перед ним зияла пропасть.

И это видение затронуло такие глубокие струны, что всякий раз, когда я слышу «Саньясин», я вижу это. Это странно… Он прислонился к стене: там – небо, вон там – пропасть, а здесь – крики, ветер и буря — словно вихри, собранные по земле бурей. Ветер раздувал его одежду и… он бросился в бездну.

Спина прижата к стене, на вершине холма. Не высокой горы: холма. На вершине холма: виден пологий склон и монастырская стена.

Это видение еще живое и ясное-ясное… Я почти могла бы сделать иллюстрации для обложки твоей книги!

Кроме того, это очень символично: буря протеста, не правда ли, протеста ЗЕМЛИ против принципа Саньясы. Это очень символично. И это великолепный образ в том смысле, что в нем есть большое величие.

 

 

13 апреля 1966

 

(Снова о книги Сатпрема «Саньясин»)

 

Эти утром я опять из-за тебя поднялась на полчаса позже!

 

Почему это так трудно?

 

[Смеясь] Это то, чего я не понимаю! Этого не должно быть. Была ли у тебя «идея», что будет трудно? Не началось ли это с идеи, что пойдет трудно?

 

Да.

 

Ну и вот.

 

И к тому же мне было трудно избавиться от старой формы.

 

Да, да.

 

Это сильно мне мешает.

 

Да, все старые привычки.

 

Я постоянно делаю и переделываю, потому что отдаю себе отчет в том, что это старая форма книги, которую я раньше видел.[42]

 

И также старый способ работы, вот в чем дело.

 

Я сразу же отдаю себе в этом отчет, потому что я немедленно чувствую, что это «литература».

 

Да, это так.

Но по поводу этой книги мы встречались с тобой в совершенно новом месте, мой мальчик, совершенно новом, и это так чудесно! Это чудесное место, в котором нет никаких необходимостей и принуждений земли, что есть здесь. Оно такое светлое, такое новое, и в то же время такое точное, такое четкое. Этой ночью оно имело оттенки от серебристо-голубого до жемчужно-серого, и имело такие четкие формы, но без жесткости и банальности земных вещей. И там работается так просто, без усилий… Я ежедневно поднимаюсь в одно и то же время, в половине пятого; что же, уже во второй раз (я когда-то говорила тебе об этом) я встаю без десяти пять вместо половины пятого. И я приходила точно из того же места. И поскольку в это время ты спишь, то мне казалось, что это обязательно должно входить в тебя, нет? В пробужденном состоянии это может и не коснуться, но там… И, кроме того, одна твоя часть совершенно сознательна там. Так что то, что мешает тебе находиться под этим влиянием, это, должно быть, весь слой старых вещей.

 

Да, все старые формы книги здесь.

 

Вот в чем дело.

Это войдет — «войдет», это обязано войти, поскольку ты бываешь там, в том месте, и когда ты просыпаешься, эта часть входит в тебя; единственно, обычная активность мешает чувствовать это влияние. Но это медленно происходит; разница в том, что вместо того, чтобы стать открытием, это медленно разворачивается как постепенное влияние.

Это будет действовать.

Есть и другая вещь: при переходе от одного сознания к другому бывает момент, когда ты чувствуешь себя совершенно по-идиотски — ты не можешь больше думать, не можешь больше ничего делать, ни на что больше не годишься, не имеешь контакта с вещами. Там всегда есть трудный переход. Даже сейчас, что касается тела, каждой части, когда происходит изменение (то, что я называю «сменой господина»), есть переходный период, когда тело совершенно ни на что не годится, такое впечатление, что это конец. В первое время беспокоишься, затем это входит в привычку, а потом остаешься спокойным; затем вдруг вспыхивает свет.

 

*

*  *

 

(Суджата дает Матери недавно названный цветок: «Материальная сила лечения»[43])

 

Я хотела бы, чтобы это постоянно установилось. Когда кто-то говорит мне: «Мне больно здесь», я провожу вот так свою руку, и боль уходит.

Руки чувствуют, они чувствуют, что это возможно. Они так сознают Вибрацию — они чувствуют, что все возможно. На днях упала Е, я уж не знаю как, она повредила колено, нога вся была в синяках и царапинах. Она носит платья, доходящие только до туда (!), так что я увидела. Я спросила ее: «Что случилось?». Она ответила: «Я упала.» И тогда эта рука [правая рука] совершенно спонтанно прошла над ее коленом, вот так, и я почувствовала все вибрации на кончиках своих пальцев: это как иглы — иглы света — и это вибрирует и вибрирует и вибрирует. Так что я положила свою руку вот так, и у нее сразу же вырвалось: «О!…». Она была изумлена: вся боль ушла.

Но оставались еще следы, синяки — они должны исчезнуть, но на это требуется время. На мне эффект почти мгновенный, особенно с правой рукой.

Но я хотела бы некоего абсолюта. Ведь решение вмешаться совсем не было ментальным: просто вдруг рука была принуждена сделать это, она и сделала это. Что же, это должно быть абсолютным… Еще есть влияние мышления других людей и всего такого, что за никчемная путаница!

 

*

*  *

 

(Чуть позже Мать перекладывает в стопку ответ, который она только что послала одной ученице)

 

Эта девушка писала мне несколько раз (есть несколько таких девушек), у нее хорошо сложенное тело, которое, должно быть, достаточно крепкое и здоровое, но у нее эмоциональный и сентиментальный витал, и… [с небольшой иронией], эти девушки не чувствует себя «любимыми», как бы им этого хотелось. В результате у одной болит живот, у другой еще что-то. Наконец, она написала мне: «В чем дело?». И на днях я сказала себе: «Почему бы мне не написать им?» Так что я написала:

 

«Вы чувствуете себя одинокими, потому что хотите, чтобы вас любили. Учитесь радости любви без требований, просто ради РАДОСТИ ЛЮБВИ — самой чудесной радости в мире — и вы больше никогда не будете одиноки.»

 

Это, мой мальчик, для меня является ключом. Ключом, решающим все проблемы — для меня. Я не говорю, что вечно будет так; это не высочайшая истина, но для моего сегодняшнего переживания сегодняшнего времени это ключ.[44]

 

 

16 апреля 1966

 

(Мать дает Сатпрему запись, которую она озаглавила «Ступени Любви»)

 

Последние «ступени» — абсолютно чистая Вещь. И сила… созидательная и трансформирующая сила этой Вибрации невообразимая! Когда ты живешь ею, ничто не невозможно. Это невообразимо.[45]

 

Сначала любишь только тогда, когда сам любим…

Это обычное состояние людей. Должна придти вибрация чьей-то любви и разбудить вашу любовь, иначе вы инертны.

 

Затем любишь спонтанно…

Это уже чуть более развитое человечество. Внезапно чувствуешь любовь; встречаешь кого-то или что-то — ах! — и она приходит. Только…

 

Но хочешь, чтобы тебя любили в ответ на твою любовь…

Люди очень хотят, чтобы их любили в ответ!

 

Затем любишь, даже если не любим сам…

Это обычно люди, достигнувшие довольно продвинутого йогического состояния.

 

…но еще хочешь, чтобы твоя любовь была принята…

Да, это переживание я имела лично. Есть момент, когда вполне можешь любить безответно, находишься выше потребности быть любимым, но все еще имеешь… не точно потребность, но, по крайней мере, чтобы твоя любовь чувствовалась и была действенной.

Затем это вызывает улыбку.

 

Наконец, любишь просто и чисто, без какой-либо другой потребности или радости, кроме любви.

Это для меня, согласно моему переживанию, действительно всемогущество.

Это могущество может реализовать что угодно — что угодно. Для него нет ничего невозможного.

Единственно, я также видела, что если бы «то» проявилось без различения, если бы оно наложилось на атмосферу земли без разбора и без контроля, это было бы… Все, что отрицает эту Силу (отрицает умышленно или неумышленно) было бы словно аннулировано. Так что внешние, видимые последствия были бы… слишком грандиозными. Это то, что написал Шри Ауробиндо; он сказал, что надо, чтобы сначала пришло Знание. Знание должно воцариться перед тем, как Любовь сможет проявиться массовым образом: a wholesale manifestation [манифестация в большом масштабе].

Сейчас это словно просачивается. Это еще просачивается.

Но вибрационное качество «того» действительно превосходит всякое воображение. Болезни, трудности… у этого нет реальности.

Тело постоянно просило (это ни знак, ни уверенность, ни доказательство: это все это вместе), оно просило некоего ощущения (ощущения, если это можно назвать «ощущением»), что «правит именно Господь» (я говорю это детскими словами, потому что они самые истинные), что именно Господь правит. Оно просило «этого» все время, как может просить ребенок: «этого» во всех бессчетных пустяках, делаемые все время, которые составляют саму ткань существования тела. Это стало таким интенсивным… Все, что воспринимается словно отделенным от «того», становится инертным: пеплом — инертным даже без силы инерции: становится инерцией праха. То есть, камень обладает силой в своем существовании, это сила сцепления, твердости — это даже не так, это просто прах. Так что постоянно, постоянно была молитва в теле. И это привело меня к переживанию.

Когда есть «то», все словно разбухает от золотой, светлой, лучистой Силы: это столь интенсивно, что имеет объем!… А если этого нет, все как прах.

Так что, естественно, постоянно во всех клетках есть стремление, интенсивная воля, чтобы было только То.

И все, что отрицает То или противоречит Ему, ослабляет или затуманивает То, становится болезненным. Да, болезненным — болезненным не с моральным, психологическим или материальным страданием… это странная вещь, это не физическая боль: эта боль более материальная, чем физическая, это… некое удушье.

У тела сейчас действительно такое впечатление (это впечатление, это не знание — это не мысль, это не знание: это впечатление, но сильное впечатление), что это то, что убивает, что заставляет вас умереть: это некий отказ от Вибрации — даже не всегда умышленный отказ, потому что у этого даже нет сознания воли (воля бывает, но тогда это означает сражение), но это есть в Материи. Спрашиваешь себя, нет ли там осадка — осадка праха — неспособного на всякую восприимчивость? Я не знаю.

Я не знаю.

Но, в любом случае, есть определенное состояние, которое кажется мне обычным состоянием, в котором живут люди, это состояние удушающее.[46]

 

(молчание)

 

Так что я написала эту записку просто так, без всякого намерения. Затем, как только я написала, пришел Приказ, что это должно быть опубликовано. Я сказала себе: «Хорошо, это пойдет в августовский номер.» — «Нет, СЕЙЧАС.» Так что надо добавить страницу в следующий «Бюллетень».

Почему? Я не знаю. Может быть, чтобы подготовить атмосферу.

 

*

*  *

 

(Мать без колебания переводит строчку «Савитри», затем комментирует :)

 

Читаешь здесь [в материальной книге], затем остаешься неподвижным, открываешь дверь, а затем это приходит.

Это забавно, я только что сделала так, как если бы была подведена к тому, чтобы сделать это. Обычно здесь [жест ко лбу] всегда пусто и неподвижно, и на этом делается запись; но как раз сейчас было не так: я прочла, это пришло сюда, затем я сделала движение назад: дверь открылась, и затем это стало ясно написанным!

 

 

20 апреля 1966

 

Сегодня ранним утром, где-то около четырех часов, меня пригласили «куда-то», и уже долгое время они пытались установить очень важные коммуникации, чтобы связать определенные вещи, но у них не получалось, всегда была путаница. И вот этой ночью они позвали меня. Я прибыла туда, и там была дорога — это было так мило! — дорога [Мать прочерчивает маленькие полоски], а вдоль нее была узкая травяная полоса с посаженными деревьями, это было так мило! так опрятно, не было ничего, нигде никакого беспорядка. Три сходящиеся дороги, уходящие вдаль. Ах! Я сказала: «Вот хорошая работа.» И мне ответили: «Да, но она шла легче благодаря согласию правительства.»

Это наблюдение показалось мне очаровательным.

Все это, естественно, символично. И я пробудилась с ощущением: «Наконец-то! Что-то пойдет чуть прямее.»

Это было безупречным: работа была сделана безупречно, с разумением и пониманием. Очень, очень давно я не видела подобной работы!

«О! Было легче благодаря согласию правительства»! [Мать смеется].

 

Это действительно что-то новенькое!

 

Конечно. Но я не думаю, что речь идет о правительстве Индии, я так не думаю. Я думаю, что это было символическим.

 

Речь идет о мировом правительстве?

 

Я воспринимаю это так.

 

*

*  *

 

(В этом месте беседа была прервана одним учеником, вошедшим и сказавшем о смерти своей подруги, Анусьи.)

 

Когда она умерла?

 

Нам только что позвонили из больницы.

 

Я спрашиваю это из-за того, что V сказала мне, что собиралась пойти к ней, она сказала, что Анусья чувствует себя неважно. Тогда я посмотрела и… (V хотела, чтобы я черкнула строчку Анусье), взяла бумагу и написала… Не помню точно слова, что-то вроде: «Несокрушимая вера, что на все Воля Бога». Я не помню точно, я записала то, что мне было продиктовано. И в тот момент я поняла, что это конец.

Я ничего не сказала, но я знала.

Потому что… Это было очень просто, я вложила все свое сознание в нее [в Анусьи], и я знала, что если ей суждено выздороветь, она узнает об этом: она вдруг обретет уверенность, что выздоровеет. И когда V сообщила мне, что она сказала: «Они думают, что я поправляюсь, но я себя неважно чувствую», я посмотрела и увидела, что она не могла обманываться. Тогда ее слова «Я чувствую себя неважно» означают, что это конец.

Но можно быть уверенным в одном (ведь лишне говорить, что я сильно ее любила, была очень счастлива видеть ее рядом с собой, она была очень полезна, и я считаю ее уход большой потерей с материальной точки зрения), но сразу же, как только я узнала, что это серьезно, я (как всегда, как в любой момент своей жизни) я пожелала, чтобы произошло самое лучшее с божественной точки зрения. И божественная точка зрения состоит в том, чтобы произошло самое лучшее, что может случиться с рассматриваемой личностью. Я абсолютным образом уверена, что это было самым лучшим для нее.

Мы можем с человеческих позиций искать причины для чего-либо, но дело не в этом, дело в том, что это было наилучшим исходом для ее души, для ее истинного существа.

 

Возьми ее в себя.

 

О! можете быть спокойными.

 

Последние слова, которые она сказала мне вчера вечером, были такие: «Попроси Мать, чтобы я уснула».

 

Она хотела отдыха.

Я хотела бы, чтобы все, кто скорбит по этому поводу, чувствовали, что изменилась только видимость — она жива, она сознательна, она обладает всеми своим способностями, всеми своими возможностями, все есть. Она ничего не потеряла! Только человеческое неведение думает, что произошла потеря. Она НИЧЕГО не потеряла.

Есть люди, которые уходят в великолепии — их не много, но они есть. И у тех, кто так уходит, у них даже не трудный переход. И в то время, как я писала для нее ту строчку (это было тридцать – сорок пять минут тому назад), я почувствовала освобождение.

Нет, я чувствую скорбь ее близких, я понимаю ее мать, это ужасно — это нет так, что я не понимаю, что я не чувствую, но я хотела бы, что бы те, кто верит мне, знали бы, что уход может быть великолепным.

 

(молчание)

 

Если вы достаточно успокоитесь, пребывая в очень мирной вере, тогда она будет и с вами, она не оставит вас.

Она здесь.

Она должна найти возле вас мир и ясное сознание: у нее будут некоторые трудности из-за скорби ее семьи, они будут в очень большом волнении, и надо, чтобы она могла найти, по крайней мере, пристанище в атмосфере полного мира и доверия.

И она говорит это вам.

Трудно иметь дело с волнами, приходящими снаружи: они приходят очень неспокойными, очень тревожащими! Надо помнить об этом. Возле вас должны быть как бы ванна для отдыха.

 

 

23 апреля 1966

 

Мать протягивает Сатпрему

брошюру по поводу Ауровиля.

 

Фотографии очень милы. Одна — совсем как туманность.

 

А практически дело движется?

 

Кажется, дело идет очень хорошо. Есть очень большой коллективный отклик, причем с двух противоположных сторон: вся коммунистическая сторона движется, и вся финансовая, американская сторона тоже движется. Есть брожение.

Дело точно движется, я ЗНАЮ, что это есть — город уже есть (уже в течение многих лет). Вот что интересно! согласно моему плану дом Шри Ауробиндо должен быть в центре города, а когда Шри Ауробиндо ушел, я оставила все это в покое, больше не делала ничего в этом отношении. И вдруг это снова началось, как если бы мне сказали: «Вот подходящее время, надо делать это.» Хорошо. Мусульманин сказал бы: «Это предопределено.» Это предопределено, город тоже будет. Не знаю, сколько времени займет его строительство, но, по-видимому, дело пойдет быстрее.

Город уже существует.

И замечательно то, что, говоря с R [архитектором], я только обрисовала план и спросила, интересует ли его это. Затем он вернулся во Францию и получил мою формацию (мою старую формацию, которую я сама оставила дремлющей); он получил ее там. Мне это показалось очень интересным. Он получил ее и  сказал: «Это вдруг пришло, мною словно завладело что-то, и за одну ночь все было сделано.» И, что интересно, с ним приехал его друг-архитектор, и он тоже участвовал в создании, и сейчас охвачен большим энтузиазмом, причем у него есть очень широкие связи со всей коммунистической Европой, включая Россию. Он очень воодушевлен. Так что, с этой стороны дело движется. В Америке тоже, кажется, движется.

И я хочу как раз того, чтобы эти две стороны, противостоящие друг другу, пришли бы сюда, и у каждой было бы здесь по павильону, отражающему культуру и идеал каждой страны, один павильон напротив другого, и они пожали бы друг другу руки.

 

 

27 апреля 1966

 

(По поводу «Саньясина»)

 

У нас есть время поработать над «Савитри»… если у тебя нет вопросов, нет?

 

Я спрашиваю себя, почему у меня нет совершенно ясного видения в том, что я делаю?

 

Потому что конфликтуют две идеи. Вот в чем дело. Так что ты колеблешься между двумя точками зрения.

Две точки зрения: необходимость в отречении и тщетность бегства. Эти две идеи приводят к колебанию. Но в хронологическом порядке вещей сначала должна идти необходимость отречения, а затем открытие тщетности бегства, и тогда вместо идеи бегства должна придти идея свободного возвращения, без привязанностей. Возвращение к жизни без привязанностей.

Помимо этого, я понимаю: что касается написания книги, обычно можно описать только один период, поскольку есть начало, развитие и кульминационная точка, реализация. Затем идет другая книга, которая отправляется от этой реализации и доводит это переживание до его тщетности. А затем наступает завершающая реализация: возвращение к жизни, свободное.

Можно описать все три эти стадии в одной книге, но тогда книга будет очень плотной.

 

Нет, надо объединить все это. Но я не знаю, с чего начать. Я начал с одного, и понимаю, что это «не то».

 

Как ты начал?

 

Есть поэма, очень короткая — не поэма: некий голос. Затем, в первой главе, мой персонаж должен взять лодку и отправиться (как обычно). И он встречает саньясина. Он собирается взять его лодку, но с ним находится молодая женщина или девушка, и он ее покидает.

 

Куда направляется лодка?

 

Чуть дальше, как всегда. Он должен отплыть.

 

А когда он встречает Саньясина: до отплытия или после?

 

Он встречает его в первый раз, затем во второй раз, в тот момент, когда должен отплыть, тогда он меняет все и отплывает вместе с Саньясином. Но то, что предшествовало отплытию, это что-то туманное, я не знаю, что я должна сделать. Сначала я думал сделать эту молодую женщину символом красоты, богатства, любви, в конце концов, символом всего действительно красивого и всего лучшего, что может дать жизнь — и он отвергает все это, уходит от всего этого неизвестно куда и встречает Саньясина. Я начал описывать это место: этого юношу с этой девушкой, то прекрасное место, в котором они находились, а затем мне показалось таким никчемным описывать все это, что я не смог больше продолжать.

 

(Мать смеется)

 

Это показалось мне таким никчемным, вся эта красота, все это, это показалось мне вообще ничем.

 

Это тянуло тебя назад.

 

Но в моей жизни был такой эпизод: я был в Южной Америке, жил на чудесном острове, очень красивом, с красивой девушкой, мне предлагали сказочные богатства, я мог бы иметь кучу денег; в конце концов, это было действительно самое лучшее, что можно найти среди природной красоты, женской красоты, всего — а затем я бежал от всего этого. Я бросил все и ушел.

 

Ты рассказываешь об этом в своей книге?

 

Это то, о чем я начал рассказывать.

 

Но это неплохо!

 

Но мне кажется таким никчемным снова говорить об этой так называемой красоте, что я просто не могу писать! Я нахожу все это пустым, мои слова лживы.

 

Но если ты занимаешь эту позицию, ты не можешь писать книгу!

Еще раз, в эти последние дни, ко мне вернулось воспоминание о том, что я раньше писала — что я воображала в какой-то момент и что я писала… в начале века (ты тогда еще не родился!) в Париже. И я сказала себе: «Странно, почему я думаю об этом?» И в том, что я писала, была и такая фраза: «Любовь к прекрасному спасла ее.» Она относилась к истории об одной женщине, которая переживала жесткое разочарование в любви, как ее понимают люди, но которая чувствовала потребность проявить любовь, чудесно прекрасную любовь; и тогда, благодаря этой силе и этому идеалу она преодолела свою личную боль. Я написала об этом тоненькую книжку — впрочем, я не знаю, куда она делась, но это не имеет никакого значения. Но вдруг я вспомнила об этом, я сказала себе: «Странно! Почему я вспомнила об этом?…» И тогда я вспомнила ход моего сознания. В то время я ясно поняла, что все личное должно быть преодолено волей реализовать что-то более существенное и более глобальное. И я проследила за всем ходом моего сознания, как это начиналось, и как от этого я перешла к… другому. Мне было восемнадцать лет. Это была моя первая попытка выйти из исключительно личной точки зрения и перейти к более широкой точки зрения, а также показать, что более широкая, более универсальная точка зрения позволяет вам преодолевать все личное. Но я сказала себе: «Почему я вспомнила обо всем этом?» Теперь я понимаю! Это есть в том, что ты написал, это то же самое. Что же, конечно, сейчас я не смогла бы написать то, что я написала раньше, это вызвало бы у меня смех!

 

Я могу писать, я всегда могу…

 

Хорошо, пиши.

 

Но это мне кажется таким…

 

Да, пустым.

 

…без силы. Действительно как если бы мое перо врало.

 

(Мать смеется)

 

Так что я спрашиваю себя, не вызвано ли это тем, что я должен бросить все это и прямо войти в другой мир, совершенно другой мир.

 

Начать с того, где ты находишься сейчас?

 

Да.

 

Возможно, ты действительно сэкономишь время.

Ты можешь попробовать сделать так: записать то, что у тебя сейчас идет, а затем ты посмотришь.

 

Но тогда где поместить это? Я не знаю… Есть две вещи…

 

Может быть, это придет теперь!

С личной точки зрения ты сэкономишь много времени, если начнешь с того, где ты сейчас находишься.

Ты увидишь…

Ты мог бы начать писать свою книгу с конца, а потом ты увидел бы, нужно ли вообще начало (!), и не лучше ли вместо начала написать продолжение. Это было бы интересно!

«Возьми быка за рога.» Начни с того, что ты чувствуешь и видишь сейчас. Наметь это в общих чертах, начни с этого. А затем, когда это будет написано, ты увидишь, нужна ли опора в виде того, что предшествовало этому или же ты сможешь перейти к тому, что следует.

Это интересный эксперимент.

 

*

*  *

 

(Затем Мать читает две строчки из «Савитри», относящиеся к спору Любви со Смертью)

 

А! Все еще этот Господин…

В последние дни я имела все это переживание. Это было так забавно!

 

«Тщетно его сердце поднимало тоскующую молитву,

Населяя блестящими Богами бесформенную Пустоту…»[47]

 

Я видела это, это было так забавно! Я видела все это. О, это было необычное переживание. Вдруг я оказалась вовне и, не могу сказать «выше» (но это было выше), но вне всего человеческого творения, всего-всего, что человек создал во всех мирах, даже в самых возвышенных мирах. И, виденное оттуда, это было… Я видела игру всевозможных представлений, которые люди имели по отношению к Богу (к тому, что они называли «Богом»), а также по отношению к невидимым мирам и богам, всему этому: приходило одно за другим, одно за другим… со своей искусственностью, своей некомпетентностью выразить Истину. И с такой определенностью! определенностью, в которой была тоскливая точность, потому что было впечатление бытия в мире воображения и больше ничего, воображаемого творения, где не было ничего реального, не было ощущения… прикосновения к Вещи. До такой степени, что это стало… да, ужасно тоскливо: «Но тогда что? Что? Что действительно ИСТИННО вне того, что мы можем представить себе?»

И это пришло. Это было так: [жест оставления] тотальное, полное самоустранение, отказ от всего, что мы можем знать, от того, что мы пытаемся узнать — даже surrender [сдача] не совсем подходящее слово: некое аннулирование. И вдруг это кончилось маленьким движением, которое мог бы иметь ребенок, который не знает ничего, не пытается ничего знать, ничего не понимает, не пытается понять — но который самоустраняется. Маленькое движение такой простоты! такой искренности, необычайной сладости (слова не могут выразить это): ничто, вот так [жест самоустранения], и сразу же УВЕРЕННОСТЬ (невыраженная: живая), живая Уверенность.

Я не могла хранить это очень долго. Но «это» чудесно.

Но тоска достигла своего пика, было ощущение тщетности человеческих усилий понять — охватить и понять — то, что не является человеческим, находится по ту сторону. И я говорю о человечестве в его высочайших реализациях, конечно, когда человек чувствует себя богом… Это было еще внизу.

Это переживание длилось, о! я не знаю, возможно, несколько минут, но это было… нечто.

Однако была уверенность, что как только вернешься оттуда, как попытаешься сказать хотя бы одно слово (или даже без слов), как только попытаешься сформулировать это тем или иным образом: кончено.

И все УПОРНО остается уверенность, что творение не является преходящим средством возвращения к истинному Сознанию: это что-то, что имеет собственную реальность и будет иметь свое надлежащее существование В ИСТИНЕ.

Это следующий шаг.

Вот почему та реализация [Пустота] не является целью. Убежденность, что это не цель. Это абсолютная необходимость, но это не цель. Цель, это что-то… способность сохранить То здесь.

Я не знаю, когда это придет.

Но когда это придет, все изменится.

До этого идет подготовка.

Я отметила только одно (что я была обязана отметить): сила воздействия на других бесконечно превосходит то, что было раньше, о! она захватывает в свою волну всех, всех, даже тех, кто более всего обосновался в своей жизни и, по сути, достаточно удовлетворен, насколько можно быть удовлетворенным — даже они затронуты.

Посмотрим, увидим.

Но как бы там ни было, дело движется.[48]

[Возвращаясь к «Саньясину»] Попробуй сделать, как я сказала, думаю, это сработает!

 

 

30 апреля 1966

 

(По поводу великодушных учениц, присылающих Матери пакетики с супом; Мать затем передает эти пакетики Сатпрему)

 

Это две пожилые дамы, родившиеся в Германии, но они еврейки. В Германии им было не очень-то комфортно; это тяжкое влияние, оказанное Гитлером: к евреям все еще относятся с презрением —  это отвратительно, совершенно отвратительно. Поэтому они уехали в Израиль. Они великодушны. Но еще есть люди с предубеждениями, ты знаешь.

Во Франции, во времена Петэна, была эта гротескная история с «желтыми звездами»; я думаю, что это тоже наложило очень плохой отпечаток.

Есть люди, которым я никогда не дам этих пакетиков, потому что они сразу же скажут, что это очень плохо!

 

Нет!

 

Взрослые люди еще хуже детей — хуже. Такие маленькие, такие мелочные, с идиотскими предубеждениями.

Взять даже такое простое дело, как быть непредвзятым, нейтральным, совершенно искренним, не иметь предвзятых мнений по отношению к переживаниям, к жизни — но они не могут иметь даже этого! Всегда позади стоит некое предвзятое мнение, предпочтение.

И все это накапливается в подсознательном, а затем выходит в форме «снов». И, естественно (это совершенно обычное переживание, известное тем, кто хотя бы немного знаком с игрой оккультных сил), когда кто-то приходит к вам во сне и нападает на вас, то совершенно точно, что это происходит из-за того, что вы плохо о нем думали — плохо думали о нем или питали плохие чувства по отношению к нему. Поэтому это возвращается к вам в такой форме. Но люди в таких случаях, напротив, говорят: «Смотрите, я был прав, плохо думая о нем: он нападает на меня»!

Как дети, совершенно невежественные.

Как бы там ни было…

 

*

*  *

 

Мать переходит к «Савитри»

 

Затем, разочарованный, он поворачивается к Пустоте

И просит избавления в ее счастливом ничто[49]

 

Это нигилисты: Шанкарачарья и т.д., поклонники Небытия.

 

Поклонники Небытия… Я не знаю, чем дальше я иду, тем больше у меня такое впечатление о Небытии… что оно очень-очень сладкое, очень полное, но все же это Небытие. Оно совершенно пустое, но все же полное, и очень сладкое, но в нем ничего нет.

 

Ты играешь со словами.

 

Нет-нет!

 

В сущности, стремление к Небытию — это самое гармоничное средство положить конец эго. Это эго подходит к концу. Это, да, самое гармоничное средство, самое высокое средство положить конец эго. Это эго подходит к концу.

Оно утомляется бытием. Вместо того, чтобы чувствовать себя убиваемым и сокрушаемым [Мать делает жест оставления], уф!… это «уф» облегчения: «Довольно, хватит этой борьбы за существование.» Можно было бы сказать: Ложь, уставшая от бытия, отступает.

Вместо того, чтобы исчезнуть через сокрушение и растаптывание [тот же жест оставления]: прекращение существования.

Это божественное средство устранить эго.

Эго больше не нужно, оно закончило свою работу, сознание готово; и тогда… [тот же жест] уф! «Я устало от бытия, я больше не хочу существовать.»

 

 

 

 

 

 

 

 

Май 1966

 

 

7 мая 1966

 

(По поводу цветка, который Мать назвала «Сила материального лечения :)

 

О! как я хотела бы, чтобы было так: я прикладываю свои руки вот так [Мать кладет свои руки на плечи Сатпрема], и они бы лечили! Ведь я чувствую такую силу в этих руках! Такую СОЗНАТЕЛЬНУЮ силу — ты понимаешь, сознательную: они вибрируют сознанием, светом и силой. Это должно лечить.

Это лечит меня. Если у меня есть боль или что-то не так, я прикладываю свою руку здесь или там, и тогда это уходит за одну-две минуты. Так что почему бы этому не лечить других?

Может быть, потому что тогда больше не было бы больных! [Мать смеется]

 

В сущности, это так. Мы говорим о супраментальном мире, но это просто мир, в котором истина будет подлинной. Это все, это просто.

 

Это верно.

 

*

*  *

 

(Чуть позже, Сатпрем разбирает прошлые бумаги :)

 

Это старые беседы?

 

1964-го года.

 

С тех пор прошли века.

 

Но они очень полны и живы.

 

А?

 

Да, тот день, когда мы сможем соединить все это вместе, действительно отметит весь этот путь супраментальной йоги; это очень ясно, когда смотришь на это с расстояния. И понимаешь. Есть множество вещей, которые я сейчас понимаю лучше… Моя идея состоит в том, чтобы когда-нибудь пересмотреть все это и выделить всю суть, отмечающую твой путь.

 

Не лучше ли подождать, пока мы не достигнем конца?

 

Я не собираюсь делать это прямо сейчас, но это надо бы сделать… Нет-нет! Это полно смысла, это не «старо»!

 

Некоторые вещи становятся все более и более ясными, так что когда они станут ясными, мы сможем…

 

Да, но множество вещей, о которых ты говорила и которые раньше были для меня словно набросками, какими-то запинками, словно чем-то бесформенным, теперь, когда я смотрю на них с расстояния и с учетом того, что ты сказала позже, они внезапно обретают смысл, становятся наполненными смыслом.

 

Я знаю это.

 

Вот почему это хорошо, даже если это «незавершенная» стадия.

 

Например, есть отрывки, которые я написала в «Молитвах и Медитациях», некоторые из которых были изданы — я написала их в Японии, и когда я их писала, я совсем не знала, что они означают. Очень долгое время я не знала. И совсем недавно одна из этих вещей, всегда остававшаяся для меня таинственной, прояснилась, и я сказала себе: «Вот оно! Это совершенно ясно, вот что это означает.»

Значит, это было написано в небольшом пророческом духе, а я не знала об этом!

О! лучше не претендовать ни на что, ты знаешь. Нет ничего глупее, чем… Я вижу людей, которые громогласно вещают и пророчествуют, о! нет-нет-нет. Лучше БЫТЬ чем-то, не зная об этом, чем претендовать, что являешься этим.

Вот почему мне так отвратительна публичность.

Посмотрим «Савитри» [Мать берет свою тетрадь]

«Савитри» полна чудес, о! как это верно.

О чем идет речь?

 

Это все еще слова Смерти.

 

Ох, он продолжает… «он» продолжает: я не хочу, чтобы это был «он»! [Мать смеется] По-французски это ошибочно [смеясь]: это «он».[50]

 

 

14 мая 1966

 

У меня странные глаза… Они становятся своеобразными.

Вот этот глаз [левый] видит необычайно ясно — необычайно ясно — почти яснее, чем раньше, но в уголке, вот здесь, в самом уголке есть словно маленький туман, совсем, совсем маленький, как игольное ушко — нет, как булавочная головка. Так что я не могу читать этим глазом. Вот этим [правым глазом] я могу читать, нет ничего [такого тумана, как в левом глазу], но он ослаблен: нет и половины ясности левого глаза. Но левый глаз, это невероятная ясность! Вот так. Так что я привыкла читать с лупой [правым глазом], и так и повелось; но когда я смотрю на фотографию через лупу, фотография начинает обретать три измерения [жест – словно фотография становится объемной и растет в объеме], то есть, я вижу человека не в цвете, но живым, картинка оживает. Фотография обретает три измерения, и человек движется. Я смотрю на фотографию через лупу и вижу движущегося человека.

С левым глазом, о! есть необычайная точность, но я не могу им читать, потому что… (и я все же могла бы им читать, это идея, просто такое впечатление) есть совсем маленькое облачко в уголке, вот здесь. Там нет ничего [смеясь], у меня нет катаракты! Было время, когда это облачко было гораздо больше, и я показывала этот глаз доктору (давно, два года тому назад), я показывала его доктору, и он сказал, что это было внутри: это не на поверхности глаза, это внутри. Но сказал мне: «Это не уйдет.» Я повторила за ним «А! это не уйдет!» — Через полгода это ушло, полностью ушло. Вернулось совсем немного — вернулось, но еще уйдет!

Но это странные вещи, как если бы кто-то забавлялся, ставя эксперименты с моими глазами.

Я вижу странным образом — странным.

И лупа становится бесполезной.

 

(молчание)

 

Но все-все становится странным. Словно есть две, три, четыре реальности [жест наложения] или видимости, я не знаю (но это скорее реальности), одна за другой или одна в другой, вот так, и за несколько минут это меняется [жест — как если бы одна реальность раздувалась, чтобы выйти за пределы другой реальности и занять ее место], как если бы целый мир был там, внутри, и внезапно бы выходил оттуда. Когда я нахожусь в покое, есть маленькое… не движение, я не знаю, что это: это похоже скорее на пульсации, и, в зависимости от случая, бывают различные переживания. Например, обычные дела занимают обычное время, когда не происходит ничего необычного, и есть точное ощущение времени, которое они занимают; тогда мне «дают» следующее переживание, касающееся того же самого дела, делаемого тем же образом, которое в первый раз делалось за обычное время, а теперь, когда я нахожусь в другом состоянии (то есть, кажется, что сознание перемещено в другое место), все дело занимает секунду! — точно то же самое дело: привычные жесты, повседневные дела, самые обычные дела. А затем, в другой раз (и я не стремлюсь к этому, я здесь ни при чем: меня СТАВЯТ в это состояние), в другой раз меня ставят в другое состояние (для меня нет большой разницы в этих состояниях, это словно малейшие различия в концентрации), в котором то же самое дело, о! тянется очень-очень долго время, кажется, что оно никогда не кончится! Например, просто сложить полотенце (не я делаю это), кто-то складывает полотенце или убирает бутылку, совершенно материальные и совсем привычные дела, не имеющие никакого психологического значения; кто-то складывает полотенце, лежащее на полу (я привожу пример): проходит обычное время, которое я воспринимаю внутренним образом; это обычное время, когда все идет обычно, то есть, привычно; а затем, я нахожусь в определенной концентрации и… нет даже времени заметить, как это сделано! Я нахожусь в другом состоянии концентрации, с самыми минимальными отличиями от прежнего состояния концентрации, и это все не кончается! Такое впечатление, что на это потребуется полчаса!

Если бы это произошло только один раз, я бы сказала «ну и что», но такое упорно и регулярно повторяется, как когда кто-то хочет чему-то научить. Какая-то настойчивость и регулярное повторение, словно кто-то хотел бы чему-то научить.

Кроме того, часть ночи я провожу в определенном состоянии сознания (вообще, чаще всего, почти каждую ночь с Шри Ауробиндо). Но это не просто «вот так», это не просто по случаю или по привычке, это не так: это обучение, и вещи предстают тем или иным образом словно для того, чтобы заставить меня понять что-то. Но [смеясь] я чрезвычайно глупа! Поскольку ум не работает, я ничего не понимаю — я просто наблюдаю. Я наблюдаю, свидетельствую, констатирую что-то, но я не делаю выводов, так что мне снова показывают то же самое. И это следует, да, следует некоторой линии переживания. Знаешь, я могла бы сказать, что это демонстрация, повторяющаяся для кого-то столь же глупого, как и я, чтобы показать мне, какая разница в сознании между тем, чтобы быть в теле и не иметь тела.

Кажется, это так.

Но это повторяется в малейших деталях и с настойчивостью: ты знаешь, так же учат животных или совсем маленьких детей (!), так же, повторяя.

Например, позавчера (не в прошлую, а позапрошлую ночь) я была с Шри Ауробиндо, и Шри Ауробиндо принял ту внешность, как он выглядит на фотографии, сделанной в то время, когда он был молодым, с длинными волосами: фотография «анфас», на которой у него светлое лицо и очень темные волосы. Он был таким — он БЫЛ таким, это не образ: он БЫЛ таким. И мы что-то рассматривали, о чем-то говорили (мы говорим не много, но все же), смотрели на что-то, как вдруг я увидела, что все его лицо стало вот так коробиться [жест: как если бы его лицо сморщивалось]. Обычно его лицо очень спокойное и улыбающееся; а теперь вдруг оно все покоробилось, и затем он опустился на какое-то сиденье, стоявшее позади него. Тогда я посмотрела на него, и он сказал: «О! как они искажают все. Посмотри на этого “приятеля”, как он все искажает.» Затем, почти сразу же, пришло время мне просыпаться, и я поднялась. И я сказала себе [смеясь]: «Я думала, что в том состоянии никто не коробится!» Затем сегодня я услышала, что А, бывший ранее здесь, но затем уехавший заниматься политикой [в Бенгали], говорил от имени Шри Ауробиндо, мой мальчик! он делал политические заявления. И это я и видела. Это было не так, что Шри Ауробиндо был раздосадован: образ его лица был образом того, что делали другие![51] [Мать смеется]… Как объяснить это? Это очень странно, не так ли. Это было образом того, что эти люди делают с его учением, это не было выражением его чувств. Ведь то, что происходит здесь, что мы описываем, это такое грубое, лишенное изящества, топорное, как плохо высеченная статуя: неотесанное, топорное, утрированное; и это искажается ощущением отделения, порождаемым эго. Тогда как там, я не знаю, как объяснить это, там все едино, есть только одна вещь, принимающая всевозможные формы [Мать охватывает свои руки одну в другую и поворачивает их вместе] чтобы выразить что-то, но не так, что один центр говорит, другой видит, а третий понимает; это не так, это… [тот же жест], это все ОДНА невероятно податливая субстанция, которая приспосабливается ко всем движениям и ко всему происходящему, выражает все, что происходит, без отделения. И тогда это оставляет меня в одном состоянии, которое часами длится утром, когда я нахожусь в этом мире [здесь] и все же я не здесь. Потому что… я чувствую не так, как чувствует мир. Это очень странно.

Вчера я все утро оставалась так, в очень странном состоянии, и было словно так, как если бы это состояние хотело, чтобы я запомнила, и это оставило меня только тогда, когда я сказала (я «сказала», не знаю, кому я сказала, но я сказала), что я расскажу тебе об этом сегодня. Тогда мне было позволено возобновить контакт с повседневной жизнью.

Есть нечто как влияние наставника, того, кто знает, или сознания, которое знает и преподносит мне уроки; и я не вижу никого, не чувствую никого, но это так. Это очень-очень странно.

А! перейдем к «Савитри».

Хочешь мне что-то сказать? [Смеясь] Кажется, я поставила тебя в полное недоумение!

 

Нет, ты говоришь, что не делаешь выводов, но я пытаюсь делать выводы!

 

О, выводы, я не знаю.

 

В итоге, это сознание Вечности учится входить во Время, в Материю?

 

Да, это идея, возможно, это так!

Когда-нибудь мы точно увидим, поймем.

 

*

*  *

 

(Мать читает несколько строчек, в которых Смерть высмеивает все человеческие верования, представления, философии, изобретения…)

 

И всемогущие науки тщетно

Учат, из чего сделаны солнца,

Как превращать все формы на потребу их внешних нужд,

Как оседлать небо и бороздить моря,

Но они не учат их, кто они такие или откуда они взялись…[52]

 

Здорово, нечего сказать!

Мне нравится это:

 

Как оседлать небо и бороздить моря,

Но они не учат их, кто они такие или откуда они взялись…

 

Это монумент пессимизма.

Но это верно, к сожалению, это верно! Единственно, чего-то не хватает; того, что скажет она [Савитри]. Или она ничего не говорит?

 

Наверняка она еще ответит.

 

Но она не закроет ей рот… Это трудно.

 

Но ведь это «Он»![53]

 

На днях у меня было необычайное переживание, в котором всевозможные пессимистические аргументы, все отрицания, опровержения приходили со всех сторон, представленные всеми людьми. И тогда те, кто верили в присутствие Бога или чего-то такого — чего-то более могущественного, чем они, и правящего миром — пришли в ярость, подняли ужасный бунт: «Но я не хочу этого! Он портит всю нашу жизнь, он…» Это был ужасный бунт, идущий со всех сторон и сбрасывающий вагоны обвинений на Божественное с такой силой асурической реакции. Я была там [как если бы Мать находилась посреди сражения], я посмотрела: «Что же делать?…» Ведь было невозможно ответить, это было невозможно, не было ни аргумента, ни идеи, ни теории, ни соображений, ничего-ничего-ничего, чем можно было бы ответить на это. На протяжении секунды было такое впечатление: ничего не поделаешь. А затем, вдруг… вдруг… Это неописуемо [жест полного отказа]. Был неистовый бунт против того, как все устроено, и во все это было примешано: «Пусть этот мир исчезнет, пусть ничего больше не останется, пусть его больше не будет!» Все это, по сути, бунт; все это нигилистический бунт: чтобы ничего больше не осталось, чтобы все прекратило свое существование. Это достигло пика напряжения, и как раз на пике напряжения, когда складывалось впечатление, что нет решения, вдруг… surrender [сдача]. Это было даже сильнее сдачи — это не было отречением, не было самоотдачей, не было принятием, это было… это было что-то гораздо более радикальное, и в то же время гораздо более сладкое. Не могу сказать, что это было. Это сопровождалось радостью и вкусом отдачи, но с таким ощущением полноты!… Как ослепительная вспышка, ты знаешь, внезапно так: сама суть сдачи, Настоящая Вещь.

Это было… это было такой мощной и такой чудесной, такой великолепной радостью, что на секунду тело затрепетало. А затем это ушло.

И после этого, после этого переживания, все это, весь этот бунт, все отрицание, все это было словно сметено.

Если бы можно было сохранить это, это переживание, хранить его постоянно — оно там, оно всегда там, оно там, кончено же, но мне надо остановиться, чтобы чувствовать его. Мне надо остановиться — перестать говорить, двигаться, действовать — чтобы чувствовать это в его полноте. Но если бы это было здесь ДЕЙСТВЕЕННЫМ… это было бы Всемогущество. Это означает мгновенное становление «Тем».

За последнее время было два дня (с того времени, как я видела тебя в последний раз), два дня… особенно четверг, день, когда приходил павлин[54]… Павлин весь день воспевал победу (я видела его вечером, он приходил на террасу увидеться со мной, это было так мило!)… Два дня, два очень-очень трудных дня. После этого очень прочно установилось что-то вроде чувства, что нет ничего невозможного — нет ничего невозможного [Мать указывает на Материю]. То, что мысль знала давно, что сердце знало давно, что все внутреннее существо знало давно, сейчас тело знает это: нет ничего невозможного, все возможно. Здесь внутри, здесь внутри [Мать хлопает по своему телу] все возможно.

Исчезли все невозможности, созданные материальной жизнью.

Надо иметь силу — силу всегда нести в себе это.[55]

 

 

18 мая 1966

 

(После того, как Сатпрем прочел несколько первых отрывков из «Саньясина»)

 

Мне нравится твой стиль письма.

Это дает отдых.

 

Но когда пишешь роман, его надо выстраивать, то есть, надо приводить массу бесполезных вещей, чтобы достичь определенных точек, вот что утомительно! Надо привести массу этих никчемных вещей только для того, чтобы затем снести их.

 

Твой текст вводит в область красивой формы, гармоничной формы, это дает хороший отдых.

Этот материальный ум — который сейчас организуется, учится молчать, учиться молиться — имеет нечто вроде спонтанной потребности, или спонтанного стремления к красоте, к красивой форме. Я вижу это ночью, потому что его потребность выражается в некоем обрамлении и с событиями — встречами и событиями — и обрамление всегда чрезвычайно широкое и прекрасное, очень гармоничное. И утром, когда я выхожу из этого, я вижу прогресс, направление развития; что же, есть нечто вроде спонтанной потребности в красивой форме.

Как раз сейчас, слушая тебя, он вдруг расслабился, успокоился в удовлетворении: «А! наконец-то…» И это совсем не ментальное: это… (как сказать?) гармония формы.

Музыка приносит ему огромное благо — но не классическая музыка, не музыка, подчиняющаяся ментальным правилам. Нечто, что выражает внутренний ритм, гармонию внутреннего ритма… Не много такой музыки.

И то же самое относится и к словам. Звук слов сразу же дает отдых.

Перечтешь мне это? Прочти мне снова.[56]

 

(Сатпрем кивает головой)

 

*

*  *

 

Чуть позже

 

Ты слышал о наркотиках[57]?… Видел картинки?… Я видела картинки… Люди совершенно беззащитно ввергаются в самый низкий витал и, в зависимости от своей природы, это либо отвратительно, либо кажется им чудесным. Например, материал подушки или сиденья вдруг наполняется чудесной красотой. Такое длится два-три часа. Естественно, в это время люди совсем сходят с ума. И беда в том, что они называют это «духовным переживанием», и никто не скажет им, что это не имеет никакого отношения к духовным переживаниям.

Здесь есть один итальянец, которого я видела на днях с его женой (его жена мила; у нее длинные волосы и вокруг нее мистическая атмосфера… так сказать «мистическая»: это мистика театральной сцены). Они не очень-то заинтересовали меня, но они собирались остаться здесь на три-четыре месяца. И сегодня он написал мне по-французски письмо. В этом письме много чего намешано; прежде всего, он говорит, что имел здесь переживание — эти люди ужасны, мой мальчик, как только они имеют малейшее переживание, они пугаются! так что, естественно, все останавливается. Но это другой вопрос. Здесь же, в связи с этим, он принял наркотик и описывает его действие [Мать показывает отрывок из письма]:

 

«Во второй раз, приняв обычную дозу ЛСД, я имел ужасные видения, стены моей комнаты ожили тысячами скверных безнадежных лиц, которые преследовали меня до самой ночи…»

 

Вот так.

И это продолжается. Затем он говорит, что имел здесь переживание, и это его испугало.

Но, как бы там ни было, это для меня еще одно доказательство… Я видела картинки в журнале “Life” (там были фотографии): такое впечатление, что входишь в сумасшедший дом. Но он, он имел переживание, это доказывает, что его витальное существо… Ведь все это образы, записанные в подсознательном (образы мыслей, образы ощущений, образы чувств, записанные в подсознательной части), становящиеся объективными: они поднимаются к поверхности и становятся объективными. Так что это дает точную картину того, что творится внутри вас!

Например, если вы чувствуете или думаете, что кто-то скверный, нелепый или не любит вас, если у вас, как бы там ни было, есть мнения такого рода, тогда обычно это всплывает во сне; но в этом случае [наркотики] не то же самое, и все же вы грезите! Это греза приходит, чтобы поиграть в вашу игру: все, что вы думали, приходит к вам в форме этих грез. Так что это просто знак: если вы видите улыбающиеся, приятные, красивые образы, значит, внутри вас все достаточно хорошо (на витальном уровне), а если вы видите ужасные и скверные лица, либо что-то подобное, это значит, что ваша витальная часть не очень-то красивая.

 

Да, но нет ли в этом чего-то объективно от витального мира, в котором такие видения не имеют ничего общего с нашим собственным подсознательным?

 

Да, есть такое, но оно не носит того же характера.

 

Не носит того же характера?

 

Невозможно узнать это, пока не окажешься ПОЛНОСТЬЮ СОЗНАТЕЛЬНЫМ в витальном мире: сознавая собственное витальное существо, будучи сознательным в витальном мире в той же степени, как вы сознательны в физическом мире. То есть, чтобы узнать это, надо пойти туда сознательно. Тогда это уже не сон или греза, это не носит такого характера: это носит характер деятельности, переживания, это совсем по-другому.

 

Ведь есть и миры витального, в которых нас преследуют… ужасные миры, миры пыток и травли, не так ли?

 

Это на 90% субъективно.

90% субъективно. Регулярно, в течение более года, каждую ночь в одно и то же время и одним и тем же образом, я входила в витальный мир, чтобы делать там особую работу. Это не было результатом моей собственной воли: мне было предначертано делать это. Я просто должна была делать это. Тогда, к примеру, вот как часто описывают этот вход в витальный мир: в проходах стоят некие существа-«стражи», препятствующие вам пройти (об этом много говорится в книгах, посвященных оккультизму). Что же, из опыта я знаю (не проходящего опыта: повторяющегося и усвоенного опыта), что это противостояние или недоброжелательность на 90% психологическое, в том смысле, что если вы не ожидаете ничего плохого и ничего не опасаетесь, или в вас нет ничего, что боялось бы неизвестности, нет ничего из этих движений дурного предчувствия и т.д., тогда это как тень на картине или проекция образа: это не имеет конкретной реальности.

Я провела одно-два настоящих сражения в витальном мире, да, это было, спасая кого-то, кто сбился с пути. И два раза я получала удары, так что утром по пробуждении появлялась отметка [Мать указывает на свой правый глаз]. Что же, в обоих случаях я знала, что во мне был не страх (у меня там никогда нет страха), но было… это из-за того, что я ожидала этого. Идея, что «это может произойти» и мое ожидание такого и навлекли на меня эти удары. Я знала это определенным образом. И если бы я находилась в том, что можно назвать моим «обычным состоянием», состоянием внутренней уверенности, это не могло бы меня коснуться, просто бы не могло. А у меня это опасение было из-за того, что мадам Теон потеряла один свой глаз в витальном сражении и сказала мне об этом, так что [смеясь] это дало мне идею, что такое возможно, поскольку с ней это произошло!… Но когда я нахожусь в моем сознании (я даже не могу говорить так, это не мое «личное»: это способ бытия), когда находишься в истинном способе бытия, это НЕ МОЖЕТ затронуть.

Это как переживание встречи с врагом, когда вы хотите ударить его, а удары не достигают его, и все, что бы вы ни делали, не имеет эффекта — это всегда субъективно. У меня были все доказательства, все доказательства.

 

Но тогда что же объективно?

 

СУЩЕСТВУЮТ миры, СУЩЕСТВУЮТ существа, СУЩЕСТВУЮТ силы, у них есть собственное существование, но я имею в виду, что форма их связи с человеческим сознанием зависит от самого человеческого сознания.

Это то же самое, что и с богами, мой мальчик, то же самое! Все эти существа Надразума, все эти боги, связь с ними, форма этих связей, зависит от человеческого сознания. Вы можете быть... В писаниях говорится: «Человек — это скот для богов» — но это так только если человек ПРИНИМАЕТ роль скота. В сути человеческой природы есть превосходство над всеми вещами, и это является спонтанным и естественным, когда не искажается определенным числом идей и так называемого знания.

Можно сказать, что человек является всемогущественным господином всех состояний бытия своей природы, но он позабыл об этом.

Его естественное состояние — быть всемогущественным, но он позабыл об этом.

В этом состоянии забвения все становится «конкретным», да, в том смысле, что можно получить отметку на глаз (это может выражаться и так), но это из-за того… из-за того, что вы позволяете происходить этому.

То же самое относится и к богам: они могут править вашей жизнью и могут немало вас мучить (но могут и немало помогать), но их власть НАД ВАМИ, человеческими существами, это та власть, которой вы их наделяете.

Это то, что я постепенно усваивала в течение ряда лет. Но сейчас я в этом уверена.

Естественно, в ходе эволюции было необходимо, чтобы человек позабыл о своем всемогуществе, потому что оно просто распирало бы его от гордыни и суетности, так что было бы совершенно искажено, и человеку надо было дать ощущение, что есть много чего более сильного и могущественного, чем он сам. Но, по сути, это не верно. Это возникло лишь по необходимости в ходе эволюции.

Человек — это потенциальный бог. Он считал, что был воплощенным богом, Ему надо было усвоить, что он был совсем ничем, только бедным маленьким червем, копошащемся на земле, так что жизнь все обтесывала его всевозможными способами, чтобы он… не понял, но, по крайней мере, немного почувствовал это. Но как только человек занимает правильную позицию, он знает, что является потенциальным богом. Единственно, он должен стать им, то есть, превзойти все, что не является им.

Эта связь с богами чрезвычайно интересна. Пока человек ослеплен, восхищается их могуществом, красотой, реализациями этих божественных существ, он — их раб. Но как только он сознает, что они являются лишь способами бытия Всевышнего и ничем большим, и что сам человек тоже является одним из способов бытия Всевышнего, которым он должен стать, тогда его связь с богами становится совсем другой, и он больше не их раб — он НЕ является их рабом.

 

В сущности, единственная объективность — это Всевышний.

 

Да, ты правильно сказал, мой мальчик. В этом все дело. Совершенно верно.

Если брать слово «объективность» в смысле «реального, независимого существования» — реального, независимого само-существования — тогда есть только Всевышний.[58]

 

*

*  *

 

Сатпрем готовится уйти:

 

Надо ли мне дожидаться, когда ты закончишь книгу, чтобы услышать ее?…

 

(Сатпрем делает гримасу)

 

Знаешь, когда я слушала, как ты читаешь книгу, было так, как если бы я лежала, растянулась на чем-то, что двигалось вперед очень нежно и очень ровно, с ощущением очень светлой и гармоничной атмосферы.

Это непосредственное воздействие, которое она оказывает на меня.

Воспитание нового ума. Было бы хорошо, если бы он стал инструментом прекрасного!

 

Да, но трудно тянуть вдохновение!

 

(Мать смеется)

 

 

22 мая 1966

 

(Сатпрем случайно натыкается на заметки Матери в груде бумаг)

 

[Смеясь] Они повсюду! здесь и там, там… Шри Ауробиндо однажды (думаю, это было в 1920 г.) сказал мне: «Ох! Они привели в порядок мою комнату, так что я больше не могу ничего найти!» А они сказали, что бумаги лежали повсюду: на его кровати, на креслах, на столе, в ящиках, на полках; повсюду были бумаги, разные заметки. Но он точно знал, где что находилось. Так что, с их точки зрения, они «навели порядок», они все разложили — а он больше не мог ничего найти! Это было очень забавно. Я предложила ему: «Хочешь, я приберусь в твоей комнате? Я ничего не трону.» — «А, если ты ничего не тронешь…» [Мать смеется] Так что я оставила все бумаги там, где они были: на кровати, на кресле, на столе, на полках! Я вытирала полку, и там в одной книге нашла деньги. Я сказала ему (думая, что он забыл об этих деньгах): «Я нашла в книге… сто, двести рупий» (не помню точно, сколько именно; одни банкноты были в одном месте, другие – в другом.) Он мне ответил: «Да, я вынужден прятать их, иначе они возьмут их у меня!» [Мать смеется]

Но от меня трудно спрятать!

Ведь я инстинктивно пошла к полке, взяла книгу, открыла ее и нашла  в ней деньги. Так что я предложила ему: «А не доверишь ли ты мне свои деньги? я их сохраню.» Он согласился: «Да, так будет проще.» Но за год я нашла среди его книг три тысячи рупий, здесь и там! Я сказала ему [смеясь]: «Смотри, это приносит свои плоды!»[59]

 

*

*  *

 

(Затем Сатпрем читает Матери довольно длинный текст, и к концу чтения он оказывается совершенно утомленным)

 

Ты устал?

 

Меня словно покинули все витальные силы.

 

(долгая освежающая

концентрация)

 

Тебе надо пойти отдохнуть.

 

Теперь все в порядке! Но, непонятно почему, силы очень быстро покидают меня.

 

А ночью ты отдыхаешь?

 

Да-да, превосходно! Только странно то, что как только я делаю какое-нибудь усилие, это словно…

 

Ты не можешь.

 

Да, но почему?

 

Потому что мы находимся в очень остром периоде трансформации, очень остром. Так что, когда одна нога на земле, а другая – в воздухе, это не время для…

Бывают такие периоды. Они длятся не очень долго, но могут растягиваться и на два-три месяца. Затем они кончаются. Потому снова наступают такие периоды. В таких случаях надо оставаться очень спокойным.

 

Но я заметил, что когда я делаю что-то материально — небольшое дело — получается словно так, что на эту работу уходят огромные витальные силы, и после этого я совершенно утомлен, хотя ничего и не сделал! Как так получается, что уходит эта витальная сила?

 

Так получается из-за того, что вся витальная сила уходит на то, чтобы поддерживать тело в равновесии в период трансформации. Это то, что я назвала «сменой правления», это период трансформации. И в ходе этой смены, что же, вся витальная сила нацелена на то, чтобы поддерживать равновесие тела, чтобы не произошло «опрокидывания». Отсюда и трудности.

Надо оставаться очень спокойным и делать только то, что совершенно необходимо.

В обычной жизни люди, не зная этого, тратят попусту огромные витальные силы, без причины. Что же, мы больше не имеем права так делать, поскольку, как я уже сказала, витальная сила концентрируется на том, чтобы удерживать тело в равновесии.

Это очень, очень распространенное состояние для тех, кто… скажем, не делает йогу, а для кого йога делается. И она делается… (как сказать?) почти без их ведома — все, что ставит их в пригодное состояние, это прежде всего, стремление, а затем доверие. Эти две вещи: доверие, вера в то, что работает Божественное сознание, а затем стремление к трансформации. Это все, что необходимо. И работа делается. Но эта работа подразумевает, конечно же, не потерю равновесия, а смену состояния равновесия. Смещение баланса. И чтобы перейти из одного состояния равновесия в другое, надо держаться достаточно спокойно. Но эта трудность, о которой ты говоришь, возникает у меня ежеминутно.

У людей, не знающих об этом (их много, почти все не знают), возникает впечатление, что они больны. Но это не болезнь: это смена состояния равновесия, что принимает всевозможные формы в зависимости от характера, природы каждого человека. Так что, когда вы не придаете этому внимания и теряете равновесие, возникает что-либо, что выражается в том, что доктора называют «болезнями», но если бы у меня было время позабавиться, я поспрашивала бы их, и они вынуждены были бы признать, что каждый случай индивидуален — каждый случай: нет двух одинаковых случаев. Они говорят: «Да, это похоже на то, или это похоже на это, или это похоже на вон то.» А это не что иное, как переход от старого тысячелетнего состояния равновесия к новому состоянию равновесия, еще не установившемуся, и при переходе от одного к другому… надо уделять этому внимание, вот и все. Очень, очень крепко ухватиться за всевышнюю Гармонию.[60]

 

 

25 мая 1966

 

(По поводу беседы от 18 мая, на которой Мать сказала, что 90% видений и снов на витальном, и даже на более высоких планах, субъективны)

 

Все же что-то непонятно в этой почти полной субъективности.

 

Что же?

 

Спрашиваешь себя, что же истинно, с чем же на самом деле сталкиваешься? Не является ли все это плодом воображения?… Это несколько беспокоит.

 

Но когда имеешь позитивное переживание единственного и исключительного существования Всевышнего, и что все является лишь игрой Всевышнего в Нем самом, тогда вместо беспокоящего или неприятного или затруднительного ощущения возникает, напротив, ощущение какой-то полной надежности, безопасности.

Единственная реальность — это Всевышний. И все это — игра, в которой Он играет сам с собой. Я нахожу это скорее гораздо более утешительным.

И, прежде всего, только это дает уверенность, что мир может стать чем-то чудесным, иначе…

Это тоже полностью зависит от занимаемой нами позиции. Полное отождествление с игрой как таковой, как с чем-то самосуществующим и независимым, необходимо, вероятно, прежде всего, для того, чтобы играть в эту игру так, как следует. Но наступает момент, когда достигаешь действительно такой отстраненности, такого полного отвращения ко всей лжи существования, что все становится нетерпимым, если не смотреть на все как на игру Господа в Нем самом, для Него самого.

И тогда чувствуешь такую абсолютную и совершенную свободу, благодаря которой самые чудесные возможности становятся реализуемыми: становится реализуемым самое возвышенное, что только можно вообразить.[61]

 

(Мать входит в состояние созерцания,

затем открывает «Савитри»)

 

And Earth [shall] grow unexpectedly divine[62]

[И Земля неожиданно станет божественной]

 

Это утешение…

 

(молчание)

 

Ты видишь, наступает момент, когда можно терпеть самого себя и жизнь только в том случае, если принимаешь позицию, что Господь является всем. Видишь, сколькими вещами Он обладает: Он играет со всем этим — Он играет, Он играет… в смену позиций. И когда ты видишь это, все это, чувствуешь безграничное чудо, и каким бы ни был объект самого чудесного стремления, все это совершенно возможно, и будет даже превзойдено. Тогда ты утешаешься. Иначе это существование… безутешно. Но если занимать ту позицию, оно становится прелестным. Когда-нибудь я скажу тебе это.

Когда есть ощущение нереальности жизни — нереальности этой жизни — по сравнению с реальностью, которая есть за пределами этой жизни, но одновременно и ВНУТРИ жизни, тогда… ах! да, наконец-то, ТО истинно — наконец-то ТО истинно и заслуживает быть истинным. Это реализация всего самого великолепного, самого чудесного, всего этого, да, реализация всего самого блаженного, самого прекрасного, это да, а иначе…

Ты понимаешь.

Вот чего я достигла.

И тогда у меня возникает ощущение, что одна моя нога здесь, а другая — там, и это не очень-то приятно, потому что… потому что хотелось бы быть только Тем.

Сегодняшний способ бытия — это прошлое, которое действительно не должно больше существовать. Тогда как другой способ, ах! наконец-то! наконец-то!… вот для чего существует мир.

И все остается столь же конкретным и столь же реальным — оно не становится туманным. Все столь же конкретно, столь же реально, но… но оно становится божественным, потому что… потому что все ЕСТЬ Божественное. Это играющее Божественное.

Вот так, мой мальчик.[63]

 

 

28 мая 1966

 

(Мать кладет голову на руки и выглядит утомленной)

 

Все в порядке?

 

А ты не устала?

 

Нет, это хуже, чем усталость, хуже…

Идет вся эта работа по выравниванию [баланса тела], она стала очень-очень трудной, очень трудной [Мать делает жест растирания].

Я практически не могу есть, я заставляю себя, иначе я бы только пила. И дело не в животе, не в этом, это… [тот же жест растирания].

Я не чувствую себя уставшей, но уже давно появилось и нарастает ощущение (в последние дни оно стало очень острым), что я иду, продвигаюсь вот так [жест неустойчивого равновесия], что малейший неверный шаг — и я свалюсь в пропасть. Я словно балансирую на грани двух пропастей.

И это то, что происходит в клетках тела. В этом нет ничего от нравственности или морали, совсем другое ощущение.

Надо все время быть бдительной. Малейшая слабина… катастрофична.

 

(долгое созерцание)

 

Итак, увидимся в четверг? Что же, надеюсь, что это кончится, что я выйду из этого состояния!

Утешение в том, что действие Всевышнего становится все более и более ясным и очевидным. Ты видишь, я как частичка… [Мать делает жест в углублении Руки] как сказать?… как пылинка, но эта пылинка страдает, вот что досадно. Очень ощутимо. Но игра становится все более и более ясной [в материи], с необычайной точностью и необычайной силой. В этом утешение.

Не будем беспокоиться об этом.

 

 

 

 

 

 

Июнь 1966

 

 

2 июня 1966

 

Прошли те трудности?

 

О! у меня было переживание, новое переживание. Я имею в виду, у клеток тела было новое переживание.

Когда я ложусь на кровать, ночью, происходит подношение всех клеток, они осуществляют настолько полную сдачу [surrender], насколько это возможно, регулярно, со стремлением не просто к единению, а к слиянию: чтобы не осталось ничего, кроме Божественного. Это происходит регулярно, каждый день, каждый день. И в течение некоторого времени было так, словно клетки или это телесное сознание (но это не организовано как одно сознание: это как коллективное сознание клеток) немного жаловалось, говоря: «Но мы не чувствуем ничего великого. Мы действительно чувствует (они не могут сказать, что не чувствуют: они чувствуют защиту, поддержку), но, в конце концов…» Они как дети, они жалуются, что нет ничего зрелищного: «ДОЛЖНО быть чудесно.» [Мать смеется] Ах! что же, ладно. Так что позавчера ночью, когда я ложилась спать, они были в таком состоянии. Я не шевелилась на кровати до двух часов ночи, а в два часа я поднялась и внезапно заметила, что все клетки, все тело (но это действительно сознание клеток, это не сознание тела, это не сознание той или иной личности: нет личности, это сознание совокупности клеток), это сознание чувствовало себя окруженным и одновременно пронизываемым МАТЕРИАЛЬНОЙ силой с не-ве-ро-ят-ной скоростью, далеко превосходящей скорость света: скорость света казалась такой медленной и тихой по сравнению с ней. Невероятно! Невероятно! Это что-то, что должно быть похоже на движение там, движение центров… [Мать делает жест к отдаленным галактическим пространствам]. Это было так грандиозно! Я оставалась очень спокойной, неподвижной, сидела очень спокойно; и все же, насколько я была спокойной, это было таким грандиозным, как когда вы уноситесь столь быстрым движением, что не можете дышать. Небольшой дискомфорт: это не так, что я не могла дышать, речь не об этом, но у клеток было такое ощущение, что они задыхаются, настолько это было… грандиозным. И одновременно с ощущением силы, такой силы, что ничто-ничто-ничто не может ей сопротивляться, никоим образом. Так что я была выдернута из своей постели (я заметила это), чтобы сознание ТЕЛА (заметь разницу: это было не сознание клеток, а сознание тела) учило клетки, как осуществлять сдачу [surrender], оно говорило им: «Есть только один способ: полная сдача [surrender], и тогда у вас больше не будет этого ощущения удушения.» Затем была маленькая концентрация, как маленький урок. Это было очень интересно, маленький урок: как надо поступать, что надо делать, как полностью осуществить само-сдачу. И когда я увидела, что это было понято, я вернулась на кровать. И затем, с того момента (было два часа ночи – два часа двадцать минут) до без четверти пять я находилась в этом Движении безе перерыва! И, что особенно, когда я поднялась, в этом сознании (в сознании клеток и немного в сознании тела) было ощущение Ананды [божественной радости] во всем, что делало тело: будь то подняться, пойти, умыться, почистить зубы… В первый раз в своей жизни я почувствовала Ананду (совершенно безличностную Ананду), Ананду в этих движениях. Причем с ощущением: «А, вот как развлекается Господь!»

Это больше не на переднем плане (это было на переднем плане в течение одного-двух часов, чтобы заставить меня понять), сейчас это немного отошло на задний план. Но, ты понимаешь, раньше тело чувствовало, что все его существование базировалось на Воле, на подчинении всевышней Воле, а также на терпении. Если его спросить: «Приятно ли тебе жить?», оно бы не осмелилось ответить «нет», потому что… Но жить ему было не приятно. Была концентрация воли в подчинении, стремящемся быть совершенным — безупречно совершенным — насколько это возможно, и было ощущение терпения: держаться, держаться и держаться. Это было основой его существования. Затем, в переходные периоды… они всегда тяжелы, как, например, переход от одной привычки к другой, но не в смысле сменить привычку, а перейти от одной опоры к другой, от одной движущей силе к другой — я называю это «сменой власти» — это всегда тяжело, это происходит периодически (не регулярно, но периодически) и всегда в тот момент, когда тело накопило достаточно энергии, чтобы его терпение было более полным; затем наступает следующий переходный период, и это тяжело. Была эта воля и это терпение, а затем: «Пусть исполнится Твоя Воля» и «Пусть я послужу Тебе так, как Ты хочешь, как мне следует служить, пусть я буду принадлежать Тебе, как Ты этого хочешь», и затем «Пусть не останется ничего, кроме Тебя, пусть исчезнет ощущение личности» (и это ощущение действительно значительно уменьшилось). Было это внезапное откровение: вместо той основы терпения — держаться любой ценой — вместо этого возникло нечто вроде радости, очень спокойной, но и очень улыбающейся радости, очень приятной, очень сладкой, очень улыбающейся, совсем очаровательной — очаровательной! такой простой, это что-то такое чистое и такое радостное: это радость во всех вещах, радость во всем, что делается, совершенно во всем. В тот момент мне показали: все, буквально все, нет ни одной вибрации, которая не была бы вибрацией радости.

Такое было в первый раз.

И затем, в результате… [смеясь] тело стало чувствовать себя немного лучше! Оно чувствует меньше напряжения. Но ему посоветовали быть очень спокойным, очень спокойным, особенно не допускать возбуждения, никакой «радости», какой она обычно бывает у людей (витальная радость, которая чувствует саму себя и выражает саму себя), не этого, ничего подобного: быть очень спокойным, очень спокойным. Это что-то такое чистое, ох!… такое просвечивающее, прозрачное, легкое…

В первый раз я физически почувствовала это. Иными словами, в первый раз у клеток было такое переживание.

Ведь прежде клетки всегда чувствовали поддержку Господа в мощи и силе, они чувствовали, что существуют благодаря Нему, через Него и в Нем; они обычно чувствовали все это. Но чтобы быть в состоянии чувствовать это, им надо было иметь терпение — абсолютное терпение, терпеть все. Сейчас же стало не так: это больше не так, теперь есть нечто, что смеется, но смеется так сладко, так сладко и, о! очень забавляется, оно стоит за всем и такое легкое-легкое-легкое — исчезла вся тяжесть напряжения.

И это явилось результатом того грандиозного «течения»: потока, который нес клетки; было не так, что клетки были неподвижными, а этот поток шел через них: клетки сами были вовлечены в Движение, они двигались с той же скоростью — в ослепительном сиянии и невообразимо быстро, и это чувствовалось материально. Это было за пределами всякой возможности обычного ощущения. Это длилось часами[64].

 

*

*  *

 

Чуть позже

 

Ты слышал о речи дельфинов?… Видел эти статьи?… Они открыли, что дельфины говорят на членораздельном языке, но в гораздо более широком, чем наш, частотном диапазоне: они используют и гораздо более высокие и гораздо более низкие частоты. Их частотный диапазон гораздо более широк. Дельфины часто разговаривают (кажется, их разговоры можно записывать), они говорят, но люди не понимают, что они говорят. Им также дали послушать нашу речь — они имитировали ее, устроили из этого забаву! Они смеялись! [Мать выглядит очень забавляющейся]

Я видела фотографии, они выглядят мило, но фотографий не достаточно. У них, как и у морских свинок, имеются ряды мелких зубов (они совсем не злобные; кажется, у них вообще не бывает приступов ярости). Они говорят, они разговаривают! И они умеют слушать. И они имитируют и смеются, словно [смеясь] мы кажемся им очень смехотворными.

Это забавно.

Кажется, где-то в Северной Америке есть какие-то громадные бассейны, в которых содержатся дельфины, и кажется, что дельфины в них очень довольны. Их изучают; одному американскому ученому, изучающему дельфинов, кто-то сказал: «Вот вы говорите, что, возможно, дельфины столь же разумны, как и мы. Но будь они столь же разумными, как и мы, они попытались бы понять нас или сделать так, чтобы мы их поняли.» На что ученый ответил [Мать смеется], что, возможно, дельфины поступают мудро, не предпринимая таких попыток, ведь они бы обнаружили, что мы очень глупы!

Это забавно.

Я также слышала, что другие ученые открыли «непосредственную передачу», для которой не требуются ни звуковые волны, ни более эфирная среда; эта передача осуществляется через то, что они назвали «балансирами» (я думаю) или противовесами, так что то, что делается здесь, автоматически воспроизводится на расстоянии, где-то там; если «балансир» опускается здесь, то поднимается там, а если опускается там, то поднимается здесь, автоматически. Это имитация (ведь они не могут понять, что это такое), но это интуитивная связь, конечно же. Кажется, у них есть инструмент, измеряющий это! Невообразимо!

 

В конечном счете у них будет все, кроме ключа!

 

Да, это верно! Да, но хорошо иметь все, поскольку как только появится ключ, все будет сделано.

Возможно, это подготовка, необходимая для нового творения. Так что, действительно, будет не хватать только ключа. И как только появится ключ: сразу же пуф! Все сделано.

Но, во всяком случае, кажется (мне сказали об этом), кажется, это немного сбило их ментальную надменность… [смеясь] они больше не думают, что являются высшими существами творения!

А! Поработаем немного над «Савитри»… [Мать читает первую строчку]:

 

A few shall see what none yet understands (I.IV.55)

[Немногие увидят то, что никто еще не понимает]

 

Вот так! Ты видишь.

 

*

*  *

 

(Чуть позже, Мать смотрит в свою записную книжку, испещренную нескончаемыми списками предстоящих встреч)

 

…Но, в конце концов, есть все основания думать, что Господь забавляется. Он должен сильно забавляться, иначе Он не заставлял бы меня встречаться со всеми этими людьми. Должно быть, это сильно Его забавляет — но, я думаю, Его все забавляет, даже то, что для нас не забавно из-за того, что мы слишком малы.

Усталость — это большой знак, указывающий на слабость; когда что-то утомляет вас или досаждает вам, это действительно знак слабости. Такое уже не часто случается со мной; я даже думаю, что этого больше нет: это только какая-то часть в ментальном сознании (и это исходит не от меня, а, скорее, от других) внушает, что «это действительно слишком». Иначе…

А твоя книга? Идет?

Этой ночью опять (такое происходит часто, почти каждую ночь) было время, когда я находилась в состоянии сознания твоей книги: способ видеть, чувствовать и говорить [Мать проводит полосу, обозначающую «область» книги], вот так. И тогда, время от времени, я что-то предлагаю, но не на словах: я словно ввожу туда другой способ видеть и чувствовать: «Почему бы не попробовать так?» Такое происходило несколько раз. Но, просыпаясь, я не помню деталей, потому что много всего бывает ночью. Но это то место, где формируется эта книга, так что я вхожу в это место и словно вношу туда потоки воздуха! [Мать смеется] Я предлагаю. Очень часто такое происходит. Я думаю, что это происходит регулярно каждую ночь, но я помню только то, что мне видится необходимым.

 

 

4 июня 1966

 

Все в порядке? — Должно быть лучше.

 

Почему?

 

Потому что я думаю («я думаю» — это просто манера говорить)… Недавно я рассказывала тебе о той грандиозной силе; что же, думаю, это все же оказало свое воздействие.

Это изменило кое-что в атмосфере; уже нет такого гнета, верно? Я рассказывала тебе о разнице в позиции; что же, действительно, словно что-то перевернулось. Так что это должно было оказать воздействие на всех (?)

И я продолжаю писать бесчисленные страницы! да, страницы твоей книги. Это все новое. (Впрочем, пробудившись, я больше совсем не занимаюсь ей.) Так я и провожу часть ночи, но не пишу своей рукой, а диктую. В то время это меня забавляет, но не настолько, чтобы помнить о том, что я говорила. Истории!… Говорили, что я сильно воображаю. Но когда я читаю это, оно кажется мне чем-то, что я уже видела или пережила.

 

8 июня 1966

 

(В связи с давней беседой от 19 апреля 1951 г., на которой Мать сказала: «Вы словно на внутренней охоте, идете охотиться в самые потаенные черные уголки… Вы преподносите трудность, в себе или в других, где бы она не находилась, божественному Сознанию, прося Его трансформировать ее»)

 

Как раз это я и делала в течение последних двух дней! В течение двух дней я проводила все свое время, смотря на все это… о! Это скопление множества жалких маленьких и низких вещей, в которых мы постоянно живем, это мельчайшие убогие вещи. И тогда есть только одно средство — только одно средство, всегда одно и то же: отдать все это Господу.

Было так, словно Всевышнее Сознание приводило бы меня в контакт с совершенно позабытыми вещами, принадлежащими прошлому — они даже были или казались полностью стертыми, с ними больше не было контакта — всевозможные маленькие обстоятельства, но теперь уже виденные в новом сознании, на их истинном месте, и именно из-за них вся жизнь, человеческая жизнь вообще, становится такой бедной, такой жалкой, низкой и убогой. И тогда возникает такая светлая радость отдачи всего этого: чтобы это было трансформировано, преобразовано.

Сейчас это стало движением даже сознания клеток. Все слабости, все отклики на враждебные внушения (я имею в виду мельчайшие ежеминутные вещи, в клетках тела), все это иногда накатывает целыми волнами, до такой степени, что у тела возникает ощущение, что оно вот-вот согнется под этим напором, а затем… возникает такой теплый, такой глубокий, такой сладкий, такой мощный свет, который приводит все в порядок, ставит все на свои места, открывает путь к трансформации.

Такие периоды — очень трудное время для жизни тела, возникает такое впечатление, что решает только одно: всевышняя Воля. Не осталось никакой опоры — никакой опоры, начиная с опоры на привычки и кончая опорой на знание и волю, все опоры исчезли: есть только Всевышний.

 

(молчание)

 

Стремление в сознании клеток к совершенной искренности посвящения.

И живое переживание — переживаемое интенсивно — состоит в том, что только эта абсолютная искренность посвящения позволяет существовать телу.

Малейшее притворство означает союз с силами разрушения и смерть.

Так что это как песня клеток — но у них не должно быть неискренности даже наблюдения за собственными действиями — песнь клеток: «Твоя Воля, Господи, Твоя Воля…»

И огромная привычка зависеть от воли других, от сознания других, от реакций других (других и всех вещей), эта повсеместная комедия, разыгрываемая всем со всем и всеми со всеми, должна быть заменена на спонтанную абсолютную искренность посвящения.

Очевидно, что это совершенство искренности возможно только в самой материальной части сознания.

Только там можно быть, существовать, действовать, не наблюдая за своим бытием, своим существованием, своим действием, с абсолютной искренностью.[65]

 

*

*  *

 

Чуть позже

 

Эта беседа [от 19 апреля 1951 г.] чрезвычайно интересна для меня. Как раз в этом месте сейчас собраны усилия.

Очень интересна эта постоянная взаимосвязь между внутренней и внешней работой, как, например, подготовка этого «Бюллетеня».[66] Я прекрасно вижу, что изначальная причина находится всегда вовне («вовне» по отношению к этому телу), в том смысле, что место приложения усилия зависит от состояния здоровья окружающих меня людей, от определенных обстоятельств и, затем, от интеллектуальной работы (как в случае с этим «Бюллетенем»); в этом лежат причины, ведь здесь [жест ко лбу] действительно спокойная и молчаливая неподвижность. Значит, это может приходить только извне.

И тело все более и более сознательно: у него есть очень острое восприятие вибраций, приходящих от старых привычек, от старого способа бытия и от противодействия, а также от Истинной Вибрации. Так что это вопрос дозы и пропорции: когда количество, сумма старых вибраций, старых привычек, старых откликов слишком велика, это вызывает беспорядок, для преодоления которого требуется неподвижность и концентрация, и это дает такое ясное, такое сильное восприятие хрупкости равновесия и существования. И затем, позади: Великолепие. Великолепие божественного Света, божественной Воли, божественного Сознания, вечного Мотива.

 

 

11 июня 1966

 

(Беседа начинается с вопроса о книге, которую пишет Сатпрем и которую Мать «диктует» по ночам, но у Сатпрема есть определенные трудности с восприятием этого.)

 

Мой мальчик, я продолжаю писать! Это невероятно! Такое со мной никогда не происходило.

Невероятные вещи.

Дело движется?

 

Не очень, совсем не быстро.

 

Ты пишешь в продолжении написанного или начал с конца?

 

Нет-нет, я всегда пишу в продолжение… Книга идет совсем не легко. Я спрашиваю себя, в чем причина.

 

Причина в том, что когда ты садишься писать, то снова входишь в ментальную атмосферу, атмосферу человеческого разума. И этот переход почти незаметен, ведь есть большая привычка думать, выражать себя, чувствовать в ментальной человеческой атмосфере… и эта атмосфера по сравнению с человеческим индивидом кажется чем-то очень широким, очень комплексным, очень пластичным (и у тех, кто движется в ней, уже есть ощущение высшего интеллекта и исключительного понимания и т.д.), но с точки зрения Истины эта атмосфера такая искусственная и УСЛОВНАЯ! Это очень крепкая условность, претерпевающая небольшие изменения, перемены согласно времени, эпохе, но у нее есть некое постоянство. Это производит на меня впечатление… [Мать делает жест вращения вокруг своей головы] шара, внутри которого находишься, и этот шар светлый, но такой искусственный!

Этим утром у меня уже была целая серия переживаний, касающихся представлений об эгоизме. Помню, как когда кто-то в первый раз сказал Шри Ауробиндо в моем присутствии (много-много лет тому назад), говоря о ком-то другом: «О! Он эгоист», на что Шри Ауробиндо улыбнулся и ответил: «Эгоист? (естественно, я перевожу), но самый большой эгоист — это Божественный, потому что все принадлежит Ему, и Он смотрит на все в связи с Самим Собой!»… Я нашла это очень смелым! И этим утром (странно, не далее, как этим утром; впрочем, это не в первый раз), я вдруг почувствовала, до какой степени это представление об эгоизме и это осуждение эгоизма с, одновременно, всеми нюансами попустительства, понимания, до какой степени ложно все это, до какой степени это фиксировано и находится вне Истины. «Вне Истины» не в том смысле, что противоположное верно, нет, не так! Именно это «морально-ментальное» представление, которое является таким самоочевидным, что никто в нем не сомневается, сколь далеко оно от Истины.

Но переживание этого утра было светлым благодаря тому, что я ЖИЛА в Истине. У меня было переживание и того, и другого: истинной атмосферы и обусловленной атмосферы. И эта условность не локальная и не обусловлена временем, моментом или местом, это не так: это всевозможные условности, РОЖДЕННЫЕ человеческим сознанием и приобретающие всевозможные нюансы — очень гибкие нюансы — приобретающие нюансы и изменяющиеся согласно потребности, но это действительно условности. Это производит на меня впечатление раздутого шара — огромного, величиной с землю, гораздо большего, чем земля.

И одновременно у меня также было переживание (я очень часто имела это переживание) того, что когда живешь в этом Свете, есть совершенное понимание, и это не что-то отраженное или видимое, не так… это что-то, что ЕСТЬ, существует: живой Свет. И как только хочешь выразить это, сразу же оказываешься в том раздутом шаре, и тогда все становится обусловленным (даже не произнося слова: просто говоря это самому себе). Когда находишься в такой позиции (жест неподвижной обращенности к Высотам), тогда есть Эта Вещь. Как только хочешь сформулировать это, и, даже больше, записать это, тогда словно возвращаешься в раздутый шар, и все становится обусловленным. До такой степени, что в последние дни мне очень трудно, когда я активна, написать что-то, столь плоским, сухим и искаженным кажется мне это.

Но ночью… [смеясь] словно как реакция на это, я диктую всевозможные вещи! Но я не помню, что я диктую, это происходит где-то совершенно в другом месте.

 

Но я постоянно чувствую эту искусственность.

 

Да.

 

Постоянно. Но я не знаю, я жду, я надеюсь, что придет что-то чистое или истинное. Но я постоянно чувствую эту искусственность.

 

Это верно.

Вероятно, мы находимся на грани решения. Это всегда так. Увидим.

 

(молчание)

 

Замечательно то, что как только выходишь из этого… уф! словно внезапно оказываешься в безграничной грандиозности света, и такого живого света! Такого живого, такого мощного, такого активного! Это чудесно. И тогда все остальное становится таким бедным, ох!

 

Да!

 

Так что… [смеясь] мы, возможно, находимся в поиске решения.

 

*

*  *

 

(Чуть позже, возникает вопрос опубликования текста последней беседы — от 8 июня 1966 г. — в приложении к беседе от 9 апреля 1951 г… происходившей 15 лет тому назад. Сатпрем высказывает некоторые сомнения, подчеркивая всю разницу между этими двумя текстами.)

 

…Надо поместить это [беседу от 8 июня], это очень важно. Это очень полезно. Люди должны знать это.

 

Я чувствовал такую пропасть между этими двумя…

 

Это не важно.

В действительности, это дает небольшое представление о йоге — йоге в Материи — что она значит.

Ведь в конченом счете получится что-то такое чудесное, что все, что люди знали, даже те, кто имел самые уникальные, самые исключительные, самые чудесные переживания, все это блекло по сравнению с этим! Это так.

И тело как раз начинает осознавать это, и благодаря тому, что оно начинает осознавать, оно начинает также чувствовать, что каким бы ни было испытание [по английски это называется ordeal], это не слишком высокая цена за это.

Тело готово, оно готово вынести все, чтобы иметь эту Вещь… превосходящую всякое понимание. Есть богатство переживания, которое не может быть известно больше нигде, кроме как здесь [в теле]. Это нечто, что приходит [массивный жест, овладевающий всем телом]. Как я сказала, абсолют искренности — простоя ЯВЛЯЕШЬСЯ этим, вот и все.

Конечно, предстоит долгий путь, и путь[67]… Не знаю, может быть, какие-то люди смогут усыпать цветами свою дорогу, но… во всяком случае, это не кажется мне самой прямой дорогой!

 

 

15 июня 1966

 

…Он очень вялый ментально.

 

Но у меня тоже такое впечатление, что я нахожусь в состоянии ментальной вялости! У меня ощущение полного притупления.

 

Тогда это совершенно.

 

Да, но я не могу писать!

 

Послушай, Шри Ауробиндо писал всю «Арью», не знаю, сколько времени, пять лет, я думаю, не имея ни одной мысли в голове.

 

Я не думаю, но у меня возникают мысли физического, материального мира, материального ума; да, это есть.

 

А! он активен?

 

Да, он активен. Но все остальное больше не активно. Это некая притупленность. Я бы не жаловался, если бы мне не нужно было писать!

 

А у меня наоборот; здесь [материально] столь же притуплено — не притуплено, совсем нет ощущения ни спячки, ни… это быть в том, что люди называют сном, но это не сон. Это внутреннее восприятие, нечто, что без мысли, вот так, в области… чего?… Да, восприятие, сознание, но сознание, которое не формулируется интеллектуально. И есть какой-то ритм, вот так [Мать делает жест очень мягкого, очень гармоничного движения маятника], материально. То, что все время бубнило одно и то же (это было невыносимо), ох! теперь это стало очень-очень приятным, очень приятным. Но там [жест над головой] есть «То»; это становится грандиозным, ты знаешь, с точки зрения действия, с точки зрения восприятия.

 

Это не в точности притупление, это…

 

Должно быть, ты ошибся дверью.

 

Ошибся дверью?

 

Да [смеясь], открыл не ту дверь.

Может быть, ты хочешь написать очень по-человечески? Я имею в виду, в совсем человеческом сознании: человеческие реакции, человеческие восприятия. Ведь если это так…. Я нахожу это таким никчемным, бесполезным, неинтересным, абсурдным, ложным в девяносто девяти случаях из ста. Так что, может быть, я ответственна за то, что ты так чувствуешь! Я нахожу это отвратительным, ты знаешь, сейчас, когда есть эта сладость… сладость… Это не дремота, это не имеет ничего общего с инерцией; это нечто вроде… [тот же жест маятника], это как позволить себе плыть по течению, но по очень светлому течению. Так что, как только это появилось, все человеческие истории, все их истории, во всех областях, начиная с политики и кончая художественным творчеством, все это, о! кажется мне ужасно бесполезным — и так смехотворно возбужденным.

 

Моя идея (если у меня есть идея) и то, что заставляет меня писать, состоит в том, что все, что я сказал интеллектуально, обращаясь к интеллектуальному сознанию людей, я хотел бы теперь сказать более глубоким образом, с неким ритмом (люди называют это «поэзией», но я ничего не смыслю в «поэзии»). Я хотел бы выразить внутренний ритм, затронуть другой слой бытия, более глубокий, чем интеллектуальный. «Путешествие Сознания» взывает к интеллектуальному сознанию людей, чтобы они поняли. Но я хотел бы затронуть нечто иное. Сказать то же самое с внутренним ритмом… образов.

 

Может быть, я ответственна и за это?

 

Это так: я не в том, я не там.

 

Ты не там, да, но это из-за того, что ты со мной! [Мать смеется]

 

 

18 июня 1966

 

Почему люди сотворили такие фиксированные языки?… Они так умышленно узкие, ограниченные. И я думаю, что именно это лишило человека возможности интуиции, потому что…

Языки должны были стать такими узкими, чтобы быть понятными. Такое впечатление, что можно сидеть перед гением и не иметь никакого средства связи, кроме этого [жест над головой, означающий связь на более высоком уровне].

Они сейчас гадают, как установить связь с другими солнечными системами… Но даже наш способ мышления проистекает из нашей формы: мы считаем по пальцам один-два-три-четыре-пять, так что мы и говорим один-два-три-четыре-пять. Другие люди используют другие слова, но поставьте рядом пять предметов, и они поймут. Но, к примеру, могут ли дельфины считать? У них нет ни рук, ни ног — [смеясь] у них есть только один-два-три-четыре-пять дельфинов!

Интересно было бы это знать.

И ничто не позволяет нам предположить, что где-то там, в других системах, в миллиардах световых лет от нашей, найдется та же форма, что и наша, либо аналогичная ей. Возможно, существа другой системы будут иметь форму шара или еще какую угодно форму!

Есть только одно, ОДНА вибрация, которая кажется действительно универсальной: это Вибрация Любви. Я не говорю о ее манифестации, нет, ничего подобного! но это нечто, что является чистой Любовью. Это кажется мне универсальным.

Но как только хочешь сказать об этом, все кончено.

 

Вибрации этих существ должны быть достаточно похожи на наши?

 

Я не знаю… не знаю. Зачем Господу повторяться?

 

Формы, конечно же, другие, а вибрации?

 

Говорю тебе, только эта Вибрация кажется достаточно сущностной и первичной, чтобы быть действительно универсальной.

Эта Вибрация — одновременно потребность объединиться и радость объединения.

И в глубине этого есть тождество вибрации — РАСПОЗНАНИЕ тождества вибрации.

 

 

25 июня 1966

 

Этим утром, ближе к пяти часам, ты приходил ко мне и много чего рассказал.

 

А! да!

 

Ты спал?

 

Да, конечно.

 

Я не спала, я ходила — совершала свою джапу. Ты пришел и разговаривал со мной, даже спросил меня: «Видела ли ты Шри Ауробиндо этой ночью?» Тогда я много чего тебе рассказала, но и добавила: «Вот, ничего больше не осталось, о кем рассказать тебе утром!» Вот так, я рассказываю тебе все. Ничего особенного не было этой ночью. Это была ночь большого отдыха. Вот что я могу тебе сказать, это все. Но это было забавно, я сказала тебе: «А! Ты сознателен и пришел ко мне поговорить.» А ты, оказывается, не был сознательным! Иными словами, это [внешнее существо Сатпрема] не было сознательным, но другое [внутри] было сознательным: ты пришел поговорить со мной.

 

Я совсем не сознателен.

 

Это странно.

Иногда, в силу рода деятельности, образа жизни, который вел человек, некоторые его промежуточные части [Мать прочерчивает узкую полосу] остаются неразвитыми, тогда они играют роль буфера: сознание через них не проходит. У меня самой был такой буферный слой; как только я познакомилась с Теоном, он сказал мне об этом. Он сказала мне: «Ваша… [Мать подыскивает слова] нервная прослойка (думаю, так) между витальным и физическим не развита.»

Есть буфер, сознание не проходит. Так что в течение шести-десяти месяцев я прилежно работала с целью развить это — никакого результата. Затем я поехала (возможно, я рассказывала тебе об этом), поехала в сельскую местность, и однажды я вытянулась на траве; и тогда вдруг, пуф! это пришло отовсюду, сознание пробудилось. И, действительно, была блокировка: я много чего никогда не воспринимала из-за этого. Но это долгая работа.

 

Что бы мне сделать для этого?

 

В то время я бы подробно тебе ответила; сейчас же я не очень-то хорошо помню. Но самое лучшее — это, укладываясь спать, немного сконцентрироваться с волей оставаться сознательным.

 

Но все же я всегда укладываюсь спать только после медитации.

 

Да, и благодаря этому ты приходил ко мне, я видела тебя и все прочее. Но все же не хватает маленького звена.

В то время, когда я занималась оккультизмом, я могла бы детально рассказать тебе об этом, но сейчас я не помню. Но я знаю (единственное, что я помню): нужно стремиться. Стремление к… Ты знаешь, когда хочешь проснуться в какое-то точное время и говоришь себе: «Я хочу проснуться во столько-то», тогда это очень хорошо срабатывает, что же, здесь действует тот же принцип. Вместо того, чтобы просить проснуться в какой-то час, просишь помнить, оставаться сознательным — помнить то, что будет происходить во сне. Это может сработать. И затем, как я тебе говорила, просыпаться не резко, то есть, не вскакивать со своей кровати, а оставаться некоторое время неподвижным. Такое происходит со мной даже сейчас: если я резко поднимаюсь, тогда воспоминание возвращается только спустя некоторое время, когда я вхожу в концентрацию.

Достаточно этого, должно хватить.[68]

 

*

*  *

 

(Чуть позже, по поводу одной ученицы из Европы, которая высказывает свою готовность помочь «ремесленной службе» Ашрама. Сатпрем сохранил фрагмент этой беседы, поскольку, хотя он и очень прозаический, но хорошо иллюстрирует положение дел)

 

Этот «домострой» [ремесленная служба] не очень-то хорошо работает… Так что она хотела бы знать, разрешишь ли ты ей работать в этой службе или предпочтешь, чтобы она сама одна делала что-то. У меня такое впечатление, что она достаточно умелая, так что может получиться.

 

Павитра прочел мне ее письмо. Я спонтанно ответила ему: «О! эта женщина слишком совершенна для меня.» Ты знаешь, она пишет: «Я умею делать это, умею то, делаю это так хорошо, а то — так совершенно…» Целые страницы по этому поводу, мой мальчик! Так что, в конце я сказала: «Она слишком совершенна для меня.»

Вероятно, она действительно искусна.

 

Да, и у этого «домостроя» полно ресурсов, которые не полностью используются…

 

Я никогда не вмешиваюсь в это — они уже давно работают, и давно делают свои безобразные вещи…

 

Да.

 

И я никогда ничего не говорила, потому что… мы говорим на разных языках. Но, может быть, G [глава ремесленной службы] был бы рад, чтобы она у него работала?

 

Но на это нужно твое согласие. Как она встретится с G? Ей надо получить весточку от тебя или…

 

О, нет! Я не могу ничего говорить. G сам должен спросить. Она должна выразить G свое желание помогать, а он должен спонтанно принять; иначе ничего не выйдет, мой мальчик! Мне ответят любезно-вежливым письмом.

 

Это странно!

 

Нет-нет, так и обстоят дела, человечество таково.

Если она пойдет туда, выкажет свой интерес и проявит большую добрую волю, тогда дело может пойти. Конечно, если G попросит моего согласия на это, я дам свое согласие — но надо, чтобы он спросил! [Мать смеется]

 

Она могла бы вдохнуть немного свежего воздуха в это дело…

 

В их доме шел ремонт — она показала рабочим, как надо работать! После этого рабочие предпочли вообще уйти от нее.

У всех них есть это, у всех: надменность европейцев, о!… Ведь, действительно, европейцы приучены работать с Материей, и у них есть определенная власть над Материей. Это верно. Например, они действуют более упорядоченно (я говорю в целом, но всегда есть исключения), они обладают определенным мастерством работы в Материи, чего нет здесь, и из-за этого они надменны до отвратительности.

Я встречаю это во всех, кто приходит сюда, и, признаюсь, это мне… Я позволяю им побарахтаться несколько лет, пока они вдруг не начинают понимать, что со всем своим мнимым превосходством они стоят ниже. Тогда — тогда они могут начать ладить с индийцами!

Ты понимаешь!

 

Это верно.

 

*

*  *

 

Затем Мать принимается

за перевод «Савитри»

 

Меня всегда ведет звук…

Знаешь, Сунил написал музыку к «Савитри», и в начале июля он мне ее сыграет. Не думаю, что он захочет иметь слушателей, поскольку это музыка не должна играться до 1968 года — до февраля 68 — и он проиграет мне только маленький отрывок, чтобы посмотреть, все ли в порядке. Но, думаю, тебя это заинтересует. Я оставлю свои окна широко открытыми.

 

Мне очень нравится то, что он делает.

 

О! Не раз, очень часто, когда я слушала его музыку, сразу же открывались двери в область вселенской гармонии, туда, где слышится исток звуков, и с необычайной эмоцией и интенсивностью, это что-то, что вытягивает вас из себя [Мать делает жест внезапного вывода]. В первый раз за все время, когда я слушала чью-то музыку, со мной произошло такое — у меня было это, когда я была совсем одна. Но у меня никогда не было этого, когда я слушала чью-то музыку: это всегда было что-то гораздо более близкое к земле. Здесь же есть что-то очень высокое, но и очень вселенское, и с грандиозной силой: созидательной силой. Да, его музыка открывает дверь.

Сейчас же, люди, слышавшие эту музыку, одновременно в России, Франции и США, попросили разрешения переписать и распространить ее. И, что интересно, эти люди не знакомы друг с другом, но у всех них одно и то же впечатление: это музыка завтрашнего дня. Я ответила тем, кто просил: «Чуточку терпения, через два года вы получите музыкальный монумент.» Гораздо луче начать с прослушивания основного произведения, поскольку это сразу же расставит все по своим местам, ведь иначе можно подумать, что это только краткие вдохновения — это не так: это нечто, что наносит вам удар и заставляет вас склониться перед этим.

Я начитываю строчки (по-английски, конечно же), и с этим он делает музыку. Вероятно, слова вплетаются в музыку, как он всегда делает. Так что мое чтение — это просто по возможности самое четкое произношение с полным пониманием того, что говорится, и БЕЗ ЕДИНОЙ ИНТОНАЦИИ. Думаю, у меня получается, поскольку и после недельного перерыва (я начитываю не ежедневно) тембр голоса остается все тем же.

 

Но вся музыка, которой я обычно восхищался, кажется мне бедной.

 

Конечно! звучит блекло.

 

Да, кажется скудной.

 

Поверхностной, скудной-скудной. Все, чем я восхищался в прошлом, с этим покончено.

 

 

29 июня 1966

 

Этим утром я получила письмо от одной маленькой девочки; она спрашивает меня: «Что такое сознание? Я спросила своих учителей, а они ответили мне, что это очень трудно объяснить!» [Мать смеется] Так что она спрашивает меня. И поскольку она спросила меня, в взглянула на это. Как ей можно ответить?

Ты знаешь, как можно объяснить это? Ведь мы используем ничего не значащие слова.

 

Спонтанно я сказал бы так: это огонь или дыхание, несущее весь мир! Это огонь, вдыхающий жизнь во все: он заставляет дышать грудь, вздувает море…

 

Неплохо!

 

А что ты скажешь?

 

Вот что я нашла: это причина существования — причина и следствие одновременно. Но это не то.

Твое объяснение более поэтическое, более литературное, но я не уверена, что это то.

 

Это субстанция мира, то, что составляет мир.

 

Да. Если сказать: «Без сознания нет и мира», это гораздо точнее, но это ничего не объясняет. Таким был мой первый ответ: без сознания нет мира, нет существования.

 

Это дыхание, сила или огонь, несущий мир — что вызывает его существование.

 

Это неплохо, давай запишем это!

 

О, нет! Это ты должна найти ответ.

 

Надо, чтобы я ответила этому ребенку.

 

Ведь, иначе, мы теряемся в абстракциях.

 

Да, и с абстракциями ты используешь слова, означающие что-то другое, это все.

 

Но ты, как ты чувствуешь сознание?

 

Без сознания невозможно чувствовать. Сознание — это действительно основа всех вещей.

 

(Мать смотрит на письмо

ребенка и протягивает его Сатпрему)

 

«Милая Мать,

Я хотела бы знать: «Что такое сознание?». Я спросила об этом учителя, но он ответил: это очень трудно объяснить.

Я хочу получить твое благословение, чтобы хорошо сдать все экзамены.

Прими мой пранам.[69]

Твоя маленькая дочь.

 

Без сознания нет существования, это совершенно верно, но это не объясняет, что такое сознание. Но твое объяснение достаточно поэтичное, во всяком случае!

В философии Индии Существование ставится перед Сознанием. Они говорят: Сат-Чит-Ананда.[70] Так что, если сказать: Чит-Сат-Ананда!… И это не верно.

 

Это не верно, риши всегда говорили об Огне, «Агни», который является первородной субстанцией.

 

А «огонь» и есть сознание?

 

Да, он становится сознанием — это сознание. Это сознание-сила. Риши говорили: «Даже в камне он есть, даже в воде он есть.»

 

Но когда я имела переживание пульсаций Любви, сотворивших миры, сначала была пульсация, а сознание — сознание пульсации — затем.

Так что можно определить это так: когда он… он… (я никогда не знала, какое слово употребить!) стал сознавать Самого Себя, это породило мир.

 

В Упанишадах говорится, что это «тапас»[71] создал мир.

 

Да, тапас — это Сила.

 

Это еще и огонь.

 

Нет, тапас — это Сила.

 

Чит-Тапас — это жар.

 

Они говорят: Сат, Чит-Тапас, Ананда. Они ставят вместе Чит и Тапас. Сначала Чит, затем Тапас. Это созидательная сила сознания.

 

Но Шри Ауробиндо всегда говорит: «Сознание-Сила», неразрывно. Нельзя отделить одно от другого. Нет сознания без силы, и нет силы без сознания — это Сознание-Сила. В этом весь мир!

 

В любом случае, это звучит не очень-то по-философски и совсем по-детски, но это гораздо истиннее, чем метафизические высказывания: когда Господь стал Сознавать Самого Себя, это породило мир.

Так что давай запишем для малышки твое определение.

 

Нет, сначала твое определение, это первая стадия! затем вторая стадия: человеческая.

 

(Мать смеется и пишет:)

 

«Когда Господь начал сознавать Самого Себя, это породило мир.»

 

Теперь твое определение, говори!

 

Это ты должна сказать.

 

Нет-нет! скажи мне, как там у тебя.

 

Я не знаю… Сознание — это дыхание или огонь, несущий все.

 

Но если я напишу «огонь», они сразу же скажут: «А! сознание — это огонь!»

 

Дыхание, которое несет все, заставляет дышать все?

 

(Мать пишет: )

 

«Сознание — это дыхание, являющееся жизнью всего.»

Нет…

 

«заставляющее все жить.»

 

Ты понимаешь, это пойдет из класса в класс, по всей школе! [Смеясь] Я знаю, что произойдет!

 

«Сознание — это дыхание, заставляющее все жить.»

 

Вот так.

Ей везет, этой малышке.

Дети забавны!

 

*

*  *

 

(Чуть позже Мать смотрит на стопку текстов, написанных по-английски, которые еще надо перевести на французский язык)

 

Было бы гораздо лучше, если бы все это было написано крупными буквами… Жаль, что у меня такие глаза. Я теряю очень много времени. Я вынуждена спрашивать или брать лупу. То, с чем я раньше справлялась за три минуты, занимает теперь полчаса. Вот так. Но чтобы восстановить свое зрение (это возможно: ничто не повреждено, только «поизносилось») мне пришлось бы потратить на это много времени; это заняло бы много времени: упражнения, концентрация… У меня нет времени. Но живость сознания, когда я видела!… Я не нахожу этого у других глаз. Это было так удобно.

Как бы там ни было…

Надо иметь терпение. Ни к чему вздыхать, надо или делать с этим что-то или не беспокоиться об этом! У меня нет времени делать с этим что-то — я жду, что мое зрение само вернется ко мне.

 

 

 

 

 

 

Июль 1966

 

 

6 июля 1966

 

118 – Любовь к уединению — знак предрасположенности к знанию; но само знание достигается только тогда, когда мы ощущаем уединенность везде: в толпе, в сражении и на рынке.

119 – Если ты можешь почувствовать, что ничего не делаешь, даже совершая великое деяние и достигая громадных результатов, знай, что Бог снял Свою повязку с твоих глаз.

120 – Если одиноко, неподвижно и молчаливо сидя на вершине горы, ты можешь почувствовать, что совершаешь революцию, то у тебя есть божественное видение и ты свободен от видимостей.

121 – Глупо любить бездействие и также глупо презирать его; не существует бездействия. Отброшенный со скуки камень и теперь инертно лежащий в песке, произвел свое воздействие на полусферы.

 

Это интересно! Как раз это переживание было у меня в последние дни, вчера и позавчера. Ощущение неудержимой Силы, управляющей всем: мирами, вещами, людьми, всем-всем… без того, чтобы иметь потребность двигать материально. Ощущение того, что материальная сверхактивность — это только как пена, образующаяся на поверхности быстротекущей воды — пена на поверхности — и под ней течет Сила всемогущественным потоком.

Нечего больше сказать.

Мы всегда возвращаемся к этому: знать – хорошо; говорить – хорошо; делать – хорошо; но быть – это единственное, что имеет силу.

 

(молчание)

 

Это переживание пришло в связи с Ауровилем. Ты знаешь, люди беспокоятся, что «дело идет не быстро»; тогда у меня возникло это видение божественного формирования, творения, происходящего под всем этим, творения всемогущественного, неудержимого, безотносительно ко всему этому внешнему шуму.[72]

 

 

9 июля 1966

 

V спросил меня по поводу Америки и Вьетнама, и я ответила ему так [Мать выглядит очень забавляющейся; она протягивает Сатпрему текст своего ответа]:

 

Вопрос

Оправдано ли американское вторжение и американское присутствие во Вьетнаме?

 

Ответ

 

С какой точки зрения ты ставишь этот вопрос?

Если с политической точки зрения — политика находится в полной лжи, и я не занимаюсь ею.

Если с моральной точки зрения — мораль – это щит, которым обычно прикрываются люди, чтобы защититься от Истины.

Если с духовной точки зрения — оправдано только Божественная Воля, именно Ее люди извращают и искажают во всех своих действиях.

 

*

*  *

 

Чуть позже

 

Я хотел бы задать тебе один вопрос в связи с последним «Афоризмом»… Ты начала говорить, что безотносительно ко всей этой бесполезной сверхактивности людей есть великий поток неудержимой Силы, ДЕЙСТВУЮЩЕЙ несмотря ни на что, несмотря на людей…

 

Так, в чем твой вопрос?

 

Но этому великому потоку Силы нужны инструменты для своего выражения, не так ли?

 

Мозг.

 

Но все же не только мозг. Эта Сила может выражать себя как в прошлом: ментальным или надментальным образом; она может выражать себя через витальную силу; она может выражать себя через мускулы; но как она может выразить себя физически (ведь ты часто говоришь о «материальной силе»), чисто физически, напрямую? В чем разница между действием свыше и истинным Действием здесь?

 

Всякий раз, когда я сознавала Силу, переживание было аналогичным. Воля свыше передается через вибрацию, которая, несомненно, облекается в витальную мощь, но действует в тонком физическом. Есть восприятие определенного качества вибрации, что трудно описать, но что производит впечатление чего-то сгущенного (но не раздробленного), чего-то, что кажется плотнее воздуха, что необычайно однородно, с золотым сиянием и с ГРАНДИОЗНОЙ силой продвижения; эта вибрация выражает определенную волю (которая имеет природу не человеческой воли; она имеет природу скорее видения, чем мышления: это как видение, которое накладывает себя, чтобы быть реализованным) в области, очень близкой к материальной Материи, но видимой только внутренним видением. И Это, эта Вибрация оказывает давление на людей, вещи, обстоятельства, чтобы лепить их согласно своему видению. И это неудержимо. Даже люди, которые думают противоположное, хотят противоположного, делают то, чего хочет эта воля, даже не желая этого; поворачивается даже то, что противоположно по своей природе.

На национальные события, связи между народами, земные обстоятельства это так и воздействует, постоянно, постоянно, как ГРАНДИОЗНАЯ Сила. И тогда, если вы сами находитесь в единении с божественной Волей, не впутывая мышление, всяческие идеи и представления, тогда вы следуете этому, видите и знаете это.

Инерционное сопротивление в сознании и в Материи приводит к тому, что это Действие, вместо того, чтобы быть прямым и совершенно гармоничным, становится путанным, полным противоречий, потрясений и конфликтов; вместо того, чтобы все «нормально» выстраивалось, можно сказать, гладко (как и должно быть), все это сопротивляется; противостоящая инерция приводит к спутанному движению, где вы сталкиваетесь друг с другом и где есть беспорядки и разрушения — это возникает только из-за сопротивления, но это НЕ является СОВЕРШЕННО НЕОБХОДИМЫМ, этого может и не быть — может и не быть, по правде говоря. Ведь эта Воля, эта Сила является Силой совершенной гармонии, где каждая вещь находится на своем месте, и эта Сила организует все чудесным образом: «Это» приходит как абсолютно светлая и совершенная организация, которую можно видеть, когда у вас есть видение. Но когда Это нисходит и давит на Материю, все начинает кипеть и сопротивляться. Так что желание приписать божественному Действию, божественной Силе беспорядки, путаницу и разрушения — это еще человеческий вздор. Именно инерция (не говоря о злой воле), инерция ВЫЗЫВАЕТ катастрофу. Эта катастрофа не желанная и даже не предвиденная: она ВЫЗЫАЕТСЯ сопротивлением.

И затем к этому добавляется видение действия Милости, которая хочет смягчить последствия везде, где только можно, то есть, везде, где она принимается. Это и объясняет то, что стремление, вера, полное доверие земного, человеческого элемента обладает силой гармонизации, поскольку это позволяет Милости придти и исправить последствия слепого сопротивления.

Это ясное, очень ясное видение, ясное даже в деталях.

Можно, если угодно, пророчествовать, говоря о том, что видно. Но есть нечто вроде сверхсострадания, которое препятствует этому пророчествованию, поскольку Слово Истины обладает силой проявления: поэтому отчетливо проговаривать результаты сопротивления означает конкретизировать это состояние и ослаблять действие Милости. Вот почему, даже когда видишь, не можешь сказать, НЕ ДОЛЖЕН говорить.

Но, несомненно, Шри Ауробиндо имеет в виду, что именно эта Сила или эта Мощь делает все — все. Когда вы видите Ее или едины с Ней, вы сразу же знаете, и вы знаете, что действует и творит только Это: все остальное — это последствия, внесенные областью, миром, материей или субстанцией, в чем Это действует — это результат сопротивления, а не само Действие. И объединение с Этим означает объединение с Действием; объединение с тем, что внизу, означает объединение с сопротивлением.

И тогда, из-за того, что они ерзают, беспокойно движутся, волнуются, ходят, думают, строят планы… они воображают, что делают что-то (!) — они просто сопротивляются.

Позже (чуть позже) я смогу привести тебе примеры, касающиеся самых маленьких вещей и показывающие, как Сила действует и что вмешивается в действие и смешивается с ним, или что приводится в движение этой Силой, но искажает это движение, так что результат, то есть, физическая видимость, такова, как мы ее видим. Даже пример совсем маленькой мелочи, не имеющей совсем никакого значения в масштабе мира, дает ясное представление, как все это происходит и искажается здесь.

И так все время, все время, что касается всего-всего. Так что это касается и йоги клеток — замечаешь, что и там то же самое: есть действие Силы, а затем… [Мать смеется] то, что тело делает с этим Действием!

 

(молчание)

 

Сразу же возникают вопросы «как» и «почему». Но это относится к области ментального любопытства, поскольку то, что действительно важно — это остановить сопротивление. Важно именно это: остановить сопротивление, так чтобы вселенная стала тем, чем она должна быть: выражением гармоничного, светлого, чудесного могущества, несравненной красоты. Потом, когда сопротивление прекратится, если из любопытства захочется узнать, почему оно было… это не будет больше иметь значения. Но сейчас, чтобы найти средство остановить сопротивление, нам надо не искать ответа на вопрос «почему», а занять истинную позицию. Важно только это.

Остановить сопротивление путем полной сдачи, полной самоотдачи, во всех клетках, если можешь сделать это.

Клетки начинают обретать интенсивную радость существования только через Господа, для Господа, в Господе…

Когда это установится повсюду, будет прекрасно.[73]

 

 

23 июля 1966

 

…Мы продолжаем получать немало писем из-за той статьи в «Planete» [«Планета»] или от тех людей, что прочли твою книгу. И немало людей хотят приехать сюда! Это потрясающе!… Но, как бы там ни было, мы посылаем им литературу. Большинству из них мы говорим, что надо подготовиться. Затем, немало людей я поворачиваю к Ауровилю; возможно, в этом и есть настоящая причина существования Ауровиля.

 

 

27 июля 1966

 

Сегодня день рождения Джотина, садовника. Посмотри, что он мне принес!… [Мать дает двойной розовый лотос]. Красиво.

 

Тот день, когда человек станет таким…

 

Точно! Как раз то, о чем я думала. Когда видишь это, чувствуешь свою немощь. [Мать снова смотрит на цветок]. Чудесно, не так ли?

Действительно, человек — не улучшение!… он полон убогости, слабостей, тогда как это такое простое, такое спонтанное.

Да, в последние дни сознание было атаковано. Все мелочное, мерзкое, безобразное, о! — бедное, немощное, все это, это была такая лавина!... Это бедное тело плакало от своей неспособности выразить что-то, превосходящее это. И ответ на это был очень простым — он был очень ясным, очень сильным — и затем пришло переживание: единственное решение — единственный выход из этой трудности — СТАТЬ божественной Любовью. И, одновременно, было переживание, касающееся нескольких моментов (это длилось довольно долго, возможно, более получаса). Тогда понимаешь, что все, через что надо пройти, все эти испытания, все эти страдания, все эти невзгоды есть ничто по сравнению с переживанием того, что будет (и того, что есть). Но мы еще не способны, то есть, у клеток еще нет силы. Они начинают обретать способность быть, но у них нет силы удержать Это — «Это» еще не может оставаться.

И Это обладает такой необычной мощью трансформировать все, что есть! Все наши представления (и это стало видно), наши представления о чуде, о чудесном превращении, все эти истории о чудесах, все это становится детской болтовней — это ничто! Это ничто. Все, что мы пытались иметь, все, что мы стремились иметь, все это… ребячество.

Только было ясно, что мир еще не готов.

Это было так необычайно, что у клеток было впечатление, что они не смогут прожить без… без Этого. Такое было впечатление: либо Это, либо распад. И когда Это ушло… Оно ушло не случайно, а намеренно и с ясным понятием: «Не фантазируй сейчас, вы должны подготовиться, чтобы Это осталось.» И это было таким категорическим [жест: как Приказ свыше], что не обсуждалось. Когда Это ушло, возникло словно удушение. И тогда пришел Приказ, твердый, как стена: «Не фантазируй, вам надо подготовиться.»

Затем возвращаешься в привычную колею, и тогда все это кажется таким… ох!

Есть уверенность — уверенность, основанная на переживании — что когда Это будет здесь, настанет… Или, скорее, пока это здесь (ведь Это было здесь некоторое время), все переживания, которые были в ходе подъема, выхода, оставления тела, все это ничто. Это ничто — не имеет конкретной реальности. Когда есть переживание там вверху, когда живешь там вверху, то все привычное кажется тусклым рядом с ним; но даже переживание там вверху кажется каким-то туманным по сравнению с переживанием ЗДЕСЬ. В этом действительно кроется причина того, зачем был создан этот мир: чтобы добавить этому сущностному Сознанию нечто такое конкретное и такое прочное, такое реальное и с такой грандиозной мощью!

Единственно, для телесного сознания это кажется долгим. Конечно, там вверху есть улыбка, но для тела… И, что довольно странно, в теле нет радости воспоминания о переживании. Есть радость воспоминания переживаний, проходивших где-то вверху, но здесь не так! Не так. Тело могло бы сказать: «К чему мне воспоминания: я хочу иметь это.» Воспоминание о переживаниях, в которых участвовал ум, очаровательно, но здесь не так. Не так: напротив, это усиливает потребность быть, усиливает стремление, потребность. И жизнь кажется чем-то таким глупым, ох! искусственным, без смысла, без… «К чему все эти нелепости, в которых мы все время живем!» И все же, когда Это было здесь, ничто не было разрушено — все осталось, но это было что-то совсем другое.

Позже… [кажется, Мать собирается сказать что-то, но останавливается]… позже.

Нет, это заставило меня понять кое-что, но это что-то (как сказать?) очень интимное… Когда ушел Шри Ауробиндо, я знала, что мне надо разорвать связь с психическим существом, ведь иначе я ушла бы вслед за ним; и поскольку я обещала ему остаться здесь и продолжить работу, я и должна была сделать это: я буквально закрыла дверь психическому и сказала: «Его больше нет на время.» Так было в течение десяти лет. Спустя десять лет это стало медленно-медленно открываться — это было страшно. Но я была готова; это снова начало открываться. Но теперь такое переживание удивило меня: я спросила себя, почему это так: почему я получила такой приказ и должна подчиниться ему. Когда в моем теле было переживание отождествления с божественной Любовью [в эти последние дни], то после его ухода клеткам было приказано пройти через аналогичное явление [аналогичное тому, что возникло после ухода Шри Ауробиндо]. Тогда я поняла, почему закрыт весь материальный мир: для того, чтобы он мог существовать БЕЗ этого переживания [божественной Любви]. И тогда же мне стало понятно, почему я была вынуждена закрыть свое психическое, ведь… ведь это действительно было невозможно, я не могла бы продолжить внешнее существование без присутствия Шри Ауробиндо. Что же, клетки тоже поняли, что они должны продолжать существовать, вести свою жизнь без присутствия божественной Любви. И так и происходило в мире: это было необходимо для образования и развития материального мира.

Но, возможно, мы приближаемся… Мы приближаемся к тому моменту, когда это снова сможет открыться.

 

(молчание)

 

Помнишь, не знаю, было ли это письмо или какая-то работа, где Шри Ауробиндо говорил о манифестации божественной Любви; он сказал: «Сначала должна установиться Истина, иначе будут катастрофы…» Я очень хорошо понимаю это.

Но как еще долго до этого! [Мать смеется]

Там вверху нет ничего долгого. Но, как бы там ни было, нам приказано существовать и работать здесь.

И также в этой связи ко мне пришел ответ по поводу смерти. Мне было сказано: «Но они хотят умереть! Ведь у них нет мужества существовать до того, как Это проявится.» И я увидела — я ясно увидела, что так оно и есть.

Сила Смерти в том, что они хотят умереть! Этого нет в их активном мышлении, но это есть в глубоком ощущении тела, потому что у тела нет отваги существовать без Этого — требуется большая отвага.

Все начинается с полного неведения и общей глупости, с участия во всем, чем эта жизнь внешне является (как если бы это было чем-то чудесным!). Но как только они становятся чуть мудрее, это перестает быть чудесным. Как раз это я говорила по поводу этого цветка [лотоса]: если вы умеете смотреть на цветок), о! он являет такое спонтанное выражение этой чудесной Любви), вы понимаете, какой долгий путь еще предстоит пройти — все эти привязанности, все эти значения, которые мы придаем бесполезным вещам, тогда как должна быть спонтанная и естественная красота.

 

Если бы мир слишком рано понял это, никто бы, по сути, не захотел бы остаться! Вот в чем дело.

 

Да, точно! В этом все дело.

Если бы они узнали слишком рано, если бы они смогли увидеть разницу между тем, что есть, и тем, что должно быть, у них не хватило бы мужества. Надо… надо действительно быть героем — героем. Уверяю тебя, я вижу, что эти клетки — настоящие герои. И, что касается их, они не «знают» это ментальным образом: только их поклонение спасет их. То есть, «То, что Ты хочешь, Господь, что Ты хочешь, что Ты хочешь…» с простотой искреннего сердца ребенка: «То, что Ты хочешь, что Ты хочешь, что Ты хочешь… только то, что Ты хочешь, и нет ничего, кроме того, что Ты хочешь.» Тогда все в порядке. Но без этого невозможно. Невозможно знать то, что они знают, и продолжать существовать, если бы не было Этого. Ты знаешь, чувство: «К Твоим услугам, что Ты хочешь, что Ты хочешь… все, что Ты хочешь…» без обсуждений, без ничего, даже без ощущения, ничего: «То, что Ты хочешь, что Ты хочешь…»

Это единственная сила, нет никакой другой.

Что же, кто-то же должен сделать это, не так ли? Иначе это никогда не будет сделано. И в тот момент[74] (это был довольно трудный момент) в сознании даже было… это был как меч белого света, который ничто не может поколебать и который дал клеткам ощущение: «Что! Сейчас вы должны быть в экстазе от радости, зная то, что будет» — то, что уже ЕСТЬ, в принципе.[75]

Но это привело к некоторой открепленности от жестов, снаружи, как если бы жизнь была не очень реальной — и одновременно реальной, но Реальность не там…[76] Есть ощущение Присутствия; это постоянно. И это уже хорошо, это служит сильным противовесом ощущению и восприятию всего Искажения. Есть даже настаивание этого Присутствия на том, чтобы существовало только Это и на том, чтобы все больше и больше уменьшалось восприятие того, чего не должно быть. В существе появится большая сила, когда восприятие того, чего не должно быть, постепенно расплывется и исчезнет как что-то далекое, несуществующее.

Вот что готовится.

Усложняет работу то, что она не ограничена этим [телом Матери], она касается всего-всего вокруг… и на довольно значительном расстоянии. Ведь мысленный контакт установился почти совершенным образом: стоит кому-то только подумать [о Матери], и всегда в сознании возникает отклик — отклик, восприятие этого. Так что, представь, что это такое… Это довольно обширное и довольно сложное.

И есть как бы ступени или стадии — стадии отклика в сознании; ступени, стадии, следуя степени развития и сознанию. Это составляет, о! не грандиозный, но, по крайней мере, довольно значительный мир. В этом восприятии земля не очень велика.

И есть детальное восприятие самых маленьких вещей, как то, что происходит, к примеру, в индивидуальном сознании, или отклик на определенные события. Это очень-очень точно. Но ведь есть запрет не говорить об этом, чтобы не придавать этому силы конкретизации.

Но работа так и делается, на всех уровнях; на всех уровнях (есть даже уровни ниже стоп), постоянно, постоянно, без перерыва, день и ночь.[77]

 

*

*  *

 

Чуть позже

 

Мы продолжаем получать кипы писем. Немало людей хотят приехать сюда, и они задают вопросы. Будет наплыв людей — кое-кто организует авиарейсы! Так что я вчера сказала: «У нас будет ежегодное прямое сообщение Париж-Ауровиль!» И они собираются подготовить аэродром. Уже проходят переговоры с правительством по поводу земли: громадная территория, можно сделать четыре-пять аэродромов! Будет посадочное поле и в Ауровиле: Париж-Ауровиль! [Мать выглядит очень забавляющейся].

Кажется, в 1972 году появится новый самолет, который будет перелетать из Парижа в Индию (Париж-Ауровиль!) за четыре часа. Это значит, что если вылететь из Парижа вечером, то сюда прибудешь к рассвету (если учесть разницу во времени). А если вылететь отсюда в полдень, то прилетишь в Париж в 10 часов утра — на 2 часа раньше, чем вылетел!

 

В конце концов они будут летать так быстро, что можно будет прилететь во вчерашний день!

 

Четыре часа – это уже быстро.

 

И что это дает?… Я ретроград, ты знаешь. Какая польза от такого быстрого передвижения?

 

Это интересно.

 

Ты действительно думаешь, что это будет полезно?

 

[Мать смеется… молчание] Уже происходят довольно необычные вещи. Но я скажу о них, когда закончу свои наблюдения.

Еще один-два года, и будет что сказать.

 

 

30 июня 1966

 

Думаю, меня сейчас хотят научить (то есть, чтобы я узнала об этом), почему приходит смерть.

Есть множество способов умереть, в зависимости от различных уровней сознания, и есть множество причин [жест последовательной расстановки], но в каждой области есть словно существенная причина, делающая смерть одновременно необходимой, обязательной и неизбежной. И тогда, физически, то есть, материально в клетках тела, как если бы это было… [Мать делает жест приближения к цели], как если бы вы находились на пороге, совсем близко к тому, чтобы найти секрет того, почему происходит остановка, почему возникает необходимость распада из-за неспособности следовать движению трансформации.

Это пришло вслед за чем-то вроде чисто физического нападения или приступа, чрезвычайно болезненного, в ходе которого ко мне пришло словно откровение того, почему клетки перестают оставаться организованными. Это пришло совсем недавно, только вчера, так что надо, чтобы это «осело», чтобы затем можно было выразить это. Но у меня сильное впечатление, что я коснулась высшего секрета физического распада.

Когда это станет (не знаю, сколько потребуется переживаний, чтобы это стало совершенно ясно), когда это станет совершенно ясным, тогда…

Я думаю, что меня учат этому.

 

Это опасная игра!

 

Да… Только может произойти только то, что должно произойти, конечно же. Мне остается только держаться, это все!

И если я не выдержу, это значит, что я не способна делать свою работу; а если я не способна делать свою работу, это ставит финальную точку в этом деле.

Происходит только то, что и должно произойти.

Нет, нет, стала абсолютной убежденность, что вы не можете умереть, если вы не должны умереть. Случайно не умирают.

 

Никогда?

 

Никогда [голос Матери принял категорический тон]. НИ-КОГ-ДА.

 

Никогда не происходит несчастных случаев.

 

Никогда не происходит того, что люди называют «несчастным случаем». Это может принять видимость несчастного случая, но это только видимость.[78]

 

 

 

 

 

 

Август 1966

 

 

3 августа 1966

 

Есть что-нибудь новое?

 

Было кое-что интересное, что могло бы тебя заинтересовать [Мать ищет бумагу]

 

Меня интересует то, что ты делаешь.

 

Что я…?

 

Что ты делаешь.

 

Я делаю открытия, мой мальчик.

Когда разум активен или, скорее, пока разум активен, когда вы посвящаете свою жизнь и полностью убеждены, что это ваш единственный смысл существования, вы имеете склонность воображать, что если вы работаете для Божественного, то все существо участвует в этом, и если вы стремитесь к прогрессу, то все существо участвует. Вы удовлетворены, как только больше нет никаких противоречий ни в витале, ни в разуме, и все находится в согласии, все гармонично. Вы думаете, что одержали победу. Но затем, теперь… теперь, когда хотя и стремятся клетки тела, но они вынуждены констатировать, что страдания, трудности, противоречия, усложнения, все это нужно только для того, чтобы они целиком, полностью, тотально И ПОСТОЯННО находились в своем стремлении.

Это чрезвычайно интересно, чрезвычайно.

В прошлый раз я рассказывала тебе о тех моментах, которые я имела, которые действительно были моментами реализации [Божественной Любви]; затем я ясно увидела, что «это» ушло из-за того, что оно не могло остаться, и я сразу же захотела узнать, почему это не могло остаться. Просто сказать: «Не готово… нет готовности», это не сказать почти ничего. Затем клетки сами наблюдали нечто вроде… Это что-то между онемением, сонливостью, тупостью и безразличием; и это состояние принимается за мир, покой и принятие [Божественного], но это действительно… это действительно форма тамаса. И по этой причине это может длиться, для нашего сознания, почти вечность. И у меня было, как я рассказывала тебе об этом, переживание [болезненного приступа]; оно вернулось в другой форме (они никогда не возвращаются в одной и той же форме), в другой форме, и тогда клетки заметили, что этой интенсивности, этого пыла воли, который захватывает их, этого чего-то конкретного в отдаче себя, в сдаче [surrender], этого нет, когда все идет хорошо (что люди называют «все идет хорошо», то есть, когда вы не чувствуете своего тела, когда нет никакой трудности и все просто привычно идет).

Это было почти разочарованием для клеток, которые думали, что были очень пылкими (!) и должны были отдать себе отчет в том, что эта полусонливость была целиком ответственна за то, что обычно называют болезнями — но я больше не верю в болезни. Я верю в них все меньше и меньше. Все, что приходит, является формой расстройства, сопротивления, непонимания или неспособности — все это из области сопротивления. И, в действительности, нет умышленного сопротивления [в клетках Матери], то есть, нет того, что принято называть дурной волей (надеюсь, что это так! если в клетках еще осталось какое-то сопротивление, то они еще не заметили его), но это приходит как острое указание на различные точки [работы или сопротивления в теле Матери], так что это передается через то, что называется болью либо ощущением расстройства или недомоганием (недомогание, то есть, ощущение расстройства или дисгармонии гораздо труднее перенести, чем острую боль, гораздо труднее; это гораздо труднее перенести; это как что-то, что принимается скрипеть, прилипает и не может вернуться на свое место). Все это то, что в обычном сознании или в обычном человеческом видении называется «болезнями».

Остается только явление заражения (заражение вирусами или микробами), но здесь переживание показывает, что явления психологического расстройства — все психологические расстройства — кажется, следуя этому переживанию, носят ту же природу, что и заражения заразными болезнями и всяческими вирусами, микробами (таким как чума, холера и т.д.). Существуют психологические заражения психологическими состояниями: состояния бунта или жестокости, гнева И ДЕПРЕССИИ заразительны тем же образом; это аналогичные явления. Следовательно, поскольку это аналогичное явление, с ним можно справиться. Это просто вопрос слов; мы называем это болезнями (но психологические заражения тоже можно назвать болезнями) или же мы можем назвать это как угодно еще; это только вопрос названия, на этом все; но это аналогично, это то же самое: это открытость к расстройству или открытость к бунту. Можно назвать это как угодно. Единственно, это происходит в другом вибрационном поле, но характер тот же самый.

И затем я сделала такие открытия! Необычайные открытия: как у каждого переживания есть лицевая и обратная сторона. Например, покой видения, который является достаточно широкий, чтобы быть не возмущаемым малейшими точками, и который является (я чуть не сказала «кажется», но это не так: является) результатом роста сознания и отождествления с высшими регионами, и одновременно есть эта кажущаяся нечувствительность, которая выглядит отрицанием божественного сострадания; наступает момент, когда видно, что и то, и другое стало истинным и может существовать не только одновременно, но и как ОДНО. Не далее как позавчера у меня было переживание чрезвычайно сильной волны божественного Сострадания [перед одним из этих «психологических заражений»], и у меня была возможность наблюдать, как это Сострадание, если позволить ему проявиться на определенном уровне, становиться эмоцией, которая может возмутить или потревожить этот невозмутимый покой; но если оно проявляется (это даже не «уровни»: это неуловимые нюансы), но если это проявляется в своей сущностной истине, оно сохраняет силу своего действия, эффективной помощи, и это никоим образом не затрагивает невозмутимый покой вечного видения.

Все это — переживания нюансов (или нюансы переживания, не знаю как лучше сказать), которые становятся необходимыми и конкретными только в физическом сознании. И тогда это приводит к совершенству реализации — к совершенству в малейшей детали — чего ни одна из этих реализаций не имеет в более высоких областях. Я сейчас изучаю, что конкретное, точное, совершенное вносит физическая реализация в эту Реализацию; и как все это взаимопроникает, сочетается, дополняет друг друга — это чудесно.

И в то же время, мало-помалу, через демонстрацию я учусь верному использованию ментальной деятельности. Ее цель понятна: она использовалась для обучения, пробуждения и т.д.; но это не что-то, что исчезает после того, как исполнит свои обязанности, сделает свое дело. Ментальная деятельность будет использоваться своим образом, но истинным образом и в своем истинном месте. И это становится чудесно интересным… Например, эта идея, что вы есть то, что вы думаете, что ваше знание — ваша сила, что же, это кажется необходимым для перехода, для перехода от одного состояния сознания к другому, но это не является, как я сказала, чем-то, что исчезнет, когда будет достигнуто нечто иное: это будет использоваться, но на своем месте. Ведь когда вы переживаете единение, разум кажется бесполезным: прямая связь, прямое действие обходится без него. Но на своем настоящем месте, действуя истинным образом, но обязательно на своем месте (месте, определяемом не необходимостью и даже не полезностью, а рафинированностью действия), это становится совершенно интересным. Когда вы видите Целое как растущее само-осознание, разум обогащает — оно обогащает Целое. И когда каждая вещь находится на своем месте, все становится таким гармоничным и таким простым, но с такой полной и совершенной простотой, что используется все.

И со всем этим есть (кажется, что это почти что ключ к решению проблемы, к пониманию), есть особая концентрация на том, почему, как смерть… Годы и годы тому назад, когда Шри Ауробиндо еще был здесь, однажды пришло словно слепящее, настоятельное откровение: «Умирают только тогда, когда выбирают смерть.» Я сказала Шри Ауробиндо: «Вот, что я видела и УЗНАЛА.» Он ответил: «Это верно.» Затем я уточнила у него: «Всегда, во всех случаях?». Он ответил: «Всегда.» Единственно, вы не сознательны, человеческие существа не сознательны, но это верно. А сейчас я начала понимать! Некоторые переживания, примеры, даются в деталях внутренних вибраций тела, и я вижу: это выбор, выбор, обычно несознательный, но у некоторых людей он может быть сознательным. Я говорю не о сентиментальных случаях, я говорю о теле, о клетках, принимающих дезинтеграцию. Есть воля так [Мать поднимает палец вверх] или вот так [Мать опускает палец]. Исток этой воли находится в истине существа, но кажется (это что-то чудесное), кажется, что окончательное решение оставлено на выбор самих клеток.

Я говорю вовсе не о физическом, витальном, психологическом сознании, ни о чем подобном: я говорю о сознании клеток.

Момент такой: воля может быть вот так [Мать поднимает вверх палец] или так [палец вниз]. Второе означает разложение, первое означает продолжение и прогресс — продолжение с необходимостью прогресса. Есть нечто, что является сознанием клеток (сознанием, которое наблюдает и которое, когда оно пробуждено, является чудесным свидетелем), и именно это сознание делает так [тот же жест] или вот так. Это передается через волю держаться или продолжать существовать, либо через необходимость в аннигиляции и отдыхе. И затем, когда эти клетки наполнены тем светом — тем золотым светом, тем великолепием божественной Любви — есть некая жажда, потребность участвовать в Этом, что убирает все, что есть или может быть трудным в терпении: это исчезает, становится великолепием. Тогда…

Вот что сейчас изучается.

 

(молчание)

 

Но чтобы иметь способность наблюдать (это то, что вырабатывается параллельно), наблюдать точно то, что происходит в этой клеточной области, надо быть совершенно свободным и независимым от влияния других человеческих существ. И это чрезвычайно трудно из-за этой привычки смешения… Чувствительность клеток испытывает трудность. Так что все время надо заботиться о том, чтобы прикреплять всю эту чувствительность только к стремлению к Всевышнему; это единственное средство, решение. Надо постоянно делать это, всякий раз, когда чувствуется влияние контакта с другими. Ведь в обычной жизни, чтобы избавиться от влияний, вы прерываете контакт; что же, это движение отхода, отступления, изоляции, все эти психологические движения (через материальную изоляцию на физическом уровне; на витальном, психическом, ментальном уровнях, везде это всегда заключается в том, чтобы обрезать, отделять), но это ложно; это противоположно истине; истина состоит в том… [жест распространения] чтобы чувствовать единство. И все же, для клеточной работы по клеточной трансформации надо достигать изоляции, которая бы не противоречила сущностной истине. И это несколько трудно; это требует очень деликатной, очень кропотливой, совсем микроскопической работы, и эта работа несколько усложняет дело. Но, к примеру, можно достичь того, что можно прикоснуться к кому-то, брать кого-то за руку, и единение при этом будет только в глубокой истине, а внешне будет соседнее расположение клеток.

Эта работа очень интенсивная, действительно, очень интенсивная.[79]

 

 

6 августа 1966

 

V поедет в Калькутту «изучать механику».[80]

 

Ты согласна?

 

Моей первой реакцией было найти это глупым. Но он снова написал мне и сказал, что люди в мастерских восприняли это с энтузиастом и поддержали его, и он был весьма счастлив, и это удобный случай для него изучить то, чего он не знает и т.д. Он исписал много страниц. Тогда я написала ему: «Ты поедешь в Калькутту.»

Ты знаешь, им всем нужен урок, чтобы понять; они не могу понять, не получив урока от жизни. Я пыталась преподнести им урок — если бы была внутренняя открытость, они бы поняли. Но это бесполезно. Им нужен урок, пусть они его получат! Это не важно.

Он получит свой урок, увидит.

Они здесь живут с совсем малых лет, и им помогали, насколько это возможно. Неделей раньше он написал мне и спросил: «Как так выходит, что мы не знаем, как воспользоваться уникальным случаем, предоставленным нам?» И затем… [Мать смеется] три-четыре дня спустя он прислал мне это! Это безнадежно. Они совершенно погружены в Материю.

Когда люди, знающие, что такое жизнь, приезжают сюда, они поражаются разнице. Но для тех, кто находится здесь с совсем малых лет, это для них совершенно естественно, состояние совершенно естественное, они видят только его недостатки. И они не знают, что такое жизнь, так что она кажется им чем-то чудесным — пусть они сами увидят, что это такое!

 

Им слишком легко, поэтому они засыпают.

 

Да, это верно, им слишком легко.

 

Но я встречался с некоторыми из этих молодых людей, и они говорили мне: «А, но посмотрите: люди становятся автоматами, они механически все делают, утратили свое стремление.»

 

Значит, они все еще слишком тамасичные, чтобы им не требовалось давление жизни и ее трудности. Мы хотим дать им возможность — я знаю, такой была моя идея: дать возможность тем, у кого есть стремление, заниматься только «этим» — и они засыпают.

 

Но ты наблюдала это и в теле! Ты говорила, что если бы у тела не было болезней, трудностей…

 

[Мать смеется] Да, вероятно, это то же самое.

 

 

10 августа 1966

 

У меня попросили «послание к звездам». Затем: «Есть ли у тебя послание для рождественского номера[81] о новом человеке?»

Они спросили меня: «Какое послание можно отправить? Оно будет идти к цели двести лет»: послание, отправленное отсюда, достигнет звезды спустя двести лет. Но, конечно, на звездах не понимают ни по-английски, ни по-французски! Ясно, что они не поймут… Они хотят послать сигналы типа «=1», и они говорят, что они поймут — они поймут, что мы – разумные существа! [Мать иронически смеется]

Я не помню, какое послание я им дала.

Но послание для нового человека… Что я им скажу?… Что такое новый человек? Ты знаешь, что такое новый человек?… Человек всегда новый!

 

Это не будет человек разумный.

 

Что же, тем лучше!

Тем лучше.

Можно было бы сказать: возвращение к инстинкту и импульсу, но это будут божественные импульсы.

Затем другой прогресс (который будет действительно прогрессом), это будет молчаливая связь сознаний, без слов. Это будет мило: немного молчания.

 

(молчание)

 

В прошлый раз[82] я поняла, что у меня не было такого молчаливого созерцания, возможно, целые месяцы, так меня завалили работой — писать поздравительные открытки к дням рождениям, встречаться с людьми… В понедельник после полудня я приняла тринадцать «дней рождений», вчера их было двенадцать, завтра будет еще двенадцать… Ты понимаешь, число людей растет, и они приходят отовсюду; некоторые приезжают даже из Африки на свои дни рождения… Доходит до двух тысяч в год, сколько это приходится на день?

Один политех[83] приехал сюда вместе с R [архитектором будущего Ауровиля]. С R прибыло девять человек; среди них есть один политех, который послал мне записку: «Вы Бог?»

Я видела этого человека два дня тому назад: он хороший человек. Если бы я не видела его, я бы не ответила, но поскольку я видела его и нашла его хорошим, то я заподозрила, что он из «благовоспитанной католической семьи», раз он так поставил вопрос. Так что я ответила ему: «Этот вопрос можно поставить перед КАЖДЫМ человеческим существом, и ответ такой: да, в потенциале.» И я добавила, из расчета на его добрую волю (не помню точно слова): «Именно эту задачу должен выполнить каждый.»

С тех пор он замолчал.

Есть и другой — он коммунист. Это русский, живущий в Париже. Он спросил меня, а не нужно ли собрать всех рабочих Ауровиля, чтобы они все встретились и «пообсуждали» [Мать смеется] необходимость «морального поведения»! (Кажется, он держит их всех этими обсуждениями до 3 часов ночи.) Тогда я ему ответила [смеясь], что мораль имеет очень относительную ценность с точки зрения Истины: мораль меняется со страной, климатом и эпохой! Я также сказала ему, что обсуждения обычно были бесплодными и непродуктивными. Но чтобы не ограничиваться только критикой, я добавила, что если каждый будет прикладывать усилие, чтобы быть совершенно искренним, прямым и иметь добрую волю, то этого будет достаточно, чтобы построить достаточное основание для совместной работы… Бедняга!…

А ты, как у тебя дела?… Что будем делать?… Как в прошлый раз [медитация]? Но это опасно! Я забываю о времени и обо всем.

Что ты почувствовал в прошлый раз?

 

Я всегда чувствую великую спокойную безмерность — это исток.

 

Да, это было… Ничего больше не было, кроме безграничной безмерности; но, что особенно, это сверкало: было алмазное мерцание, словно миллионы маленьких сверкающих алмазов! о! искрящихся. Они находились в безмерности ослепительного света, и, несмотря на это, они искрились. И, затем, мир, покой… нечто вроде спокойного блаженства, и впечатление, что вот так можно жить.

Нет времени: представление о времени исчезло.

Давно у меня не было такого.

 

(Мать входит

в медитацию)

 

Это очень забавно: у тебя здесь [на высоте груди] есть, вот так, большой бутон лотоса, он наклонен [жест поворота вниз] и весь окружен сверканием золотого света, затем другим рядом света; там три, четыре, пять рядов света различных цветов. Это здесь [тот же жест] вот так, наклонено.

 

(Мать возобновляет

медитацию)

 

Множество людей (я думаю, это те, кого обычно называют интеллектуалами) не могут отличить мышление от сознания: если они не думают, они несознательны! (Это в продолжении того, что я говорила совсем недавно о новом человеке.) Для них сознание всегда подразумевает слова. Это нелепо.

Предстоит еще долгий путь до нового человека.[84]

 

 

13 августа 1966

 

Ты знаешь, В Ауровиль прибыло множество людей… Вместо того, чтобы работать, они все время спорят и болтают! и пишут мне письма. Все их ментальное эго кипит от возбуждения. Ты виделся с ними?

 

Нет. Боюсь, они станут «приглашать» меня!

 

Они уже начали обсуждать, какой будет политическая ситуация в городе — когда еще не заложен первый камень! И один из них, коммунист по убеждениям (именно у него больше всего энергии и сил для воплощения), скандалит: вчера он написал мне, что не примет участия в том, что не будет «чисто демократическим»!… Я ответила ему так [Мать протягивает Сатпрему свою запись]:

 

Ауровиль должен служить Истине и находиться за пределами всяких социальных, политических и религиозных убеждений.

 

Я много чего ему сказала [Мать делает жест ментального сообщения], но, прежде всего, я настаивала на том, что лучше сначала построить город! а потом посмотрим. Ведь он все твердил мне, что хотел бы, чтобы мы оставались в рамках демократической системы «пока не будет найдено что-то получше.» Мне захотелось ответить: «А кто вам сказал, что мы не нашли что-то получше?» Но я ничего не сказала.

Затем я написала и J. Он просил у меня «послания» для своей школы [Мать протягивает другую запись]:

 

Те, кто живут на службе у Истины,

не подвержены никаким внешним обстоятельствам…

 

(Мать выглядит утомленной…)

 

15 августа 1966

 

(Послание по случаю дня рождения Шри Ауробиндо)

 

Не слепой круг материального существования и не уход от трудности мирской жизни в молчание Невыразимого, а привнесение вниз покоя, света и силы большей божественной Истины и сознания с целью трансформации Жизни является сейчас попыткой величайших духовных искателей Индии. Здесь, в сердце такой попытки, в условиях постоянной жизни в этом все-основывающем покое и ощущении близкого и нарастающего нисхождения этого света и силы, путь становится все более ясным. Видна душа Индии, готовая вступить в полноту своего наследия, и приближается час несравненного величия, когда из ее земли выйдет зов и поведет человеческую расу к ее величайшему предназначению.

Шри Ауробиндо

 

17 августа 1966

 

…Что касается меня, я больше не вижу.

Способ, каким я вижу, это что-то очень интересное — не могу сказать, что я ничего не вижу. Это очень интересно. Вдруг что-то оживает (предмет, лицо или письмо…), становится ясным, точным, почти светлым. Через минуту все затуманивается. Словно мне говорят: «Вот это стоит видеть.» Тогда я смотрю. «А вот об этом [смеясь] не заботься»!

15 августа тот мальчик-архитектор и коммунист по убеждениям — уехал отсюда, поскольку нашел, что здесь «не уважаются в достаточной степени моральные законы»!… Сказал буквально так. Он уехал. Но затем стала все время приходить его мысль — не «мысль»: что-то отсюда [из сердца], это приходит и приходит. Должно быть, он очень несчастлив, уехав отсюда! И он спросил меня… Это было 15 августа после полудня, это пришло, кружилось и спрашивало: «Как узнать Истину? Что такое Истина? Как узнать ее?…» Шри Ауробиндо был здесь и сказал мне ПО-ФРАНЦУЗСКИ(!):

 

Истину нельзя сформулировать на словах, но ею можно жить, если быть достаточно чистым и пластичным.

 

Прекрасно, не так ли! И такая точность: быть направляемым ею все время, вот так.

«Чистым» означает быть чистым от эго, чистым от любого желания, любого предпочтения, любой идеи: все это должно уйти — надо быть гибким, вот так, и позволить себе быть ведомым Истиной.

И одновременно он дал мне переживание.

Я перевела это на английский язык — Шри Ауробиндо сказал мне по-французски, а я перевела на английский! Забавно.

 

*

*  *

 

После медитации

 

Как движется твоя книга?[85]

Со своей стороны я продолжаю диктовать или слушать! Это очень интересно. Единственно, нет непрерывности: одна фраза, одна сцена, два-три слова… Странно. Словно на экране. И когда ты читал в прошлый раз, я распознавала (как сказать?) выражения — выражения образов и слов — в том, что ты читал. Но для меня в этом не было непрерывности; это что-то приходящее и идущее словно за экраном, а затем, в какой-то момент… тук! контакт: я слышу слова или произношу их или вижу образ. И я прекрасно вижу, что это проходит за экраном; и затем еще одно слово, еще один образ проходит через экран. И это всегда проходит в том безмерно-грандиозном месте, без пределов, очень спокойном, очень светлом. Это очень чистая, очень спокойная, очень мирная атмосфера. И оттуда словно что-то падает каплями.

Это очень интересно.

Это происходит по ночам, главным образом. Иногда и днем, но не долго. Но ночью — довольно долго.

Как раз только что, когда мы медитировали, было то же самое явление. Когда это пришло, я прервала медитацию. Я находилась в совершенно тихом созерцании, а затем это вдруг началось [Мать смеется], тогда я прервала медитацию.

 

 

19 августа 1966

 

(Мать возобновляет свой перевод спора со Смертью)

 

Think not to plant on earth the living Truth        (X.IV.646)

[Не помышляй взрастить на земле живую Истину]

 

Это как раз то, что я делаю, Монсиньор.

 

(обращаясь с улыбкой

к Сатпрему)

 

Думаешь, он меня слышит?

 

Не помышляй взрастить на земле живую Истину

Или сделать мир Материи домом Бога;

Туда приходит не Истина, а только мысли Истины

Там есть не Бог, а только имя Бога.[86]

 

(Мать остается задумчивой)

 

В сущности, согласно Шри Ауробиндо, материалистическое учение — это евангелие смерти. Нет?

Это очень интересно.

 

(молчание)

 

В сущности, это так. Мы говорим, что «Савитри» — это «эпопея»; так что, «Савитри» — это эпопея победы над смертью.

 

(молчание)

 

Очень интересно. Ведь еще раз, за эти последние дни, почти минута за минутой я проживала все это [что мы только что прочли], но на большом масштабе: не на личном, а на земном масштабе.

Эти последние строчки, этот аргумент, это было так конкретно: «Нет, это не Бог, это только его имя» — это было не далее, чем вчера-позавчера. И затем… [Мать призывает свое воспоминание]… Смотри-ка, победа над этим аргументом носит то же характер вспышки, что и те вспышки вверху, которые я переживала там вверху — тот же характер — и они сокрушают сопротивление. И то, что вспыхивает, это Любовь: истинная Любовь.

Это очень интересно.

И отовсюду-отовсюду-отовсюду поднимается противостояние, сопротивление; и чем больше оно поднимается, тем более императивно Это.

Но в такие моменты чувствуется шаткость равновесия материальной жизни…О! это очень-очень интересно; когда я смогу рассказать об этом, это будет что-то стоящее.[87]

 

 

24 августа 1966

 

(Сатпрем обычно встречался с Матерью в 10 часов утра, но постепенно время начала встреч отодвинулось на 10.30, а этим утром секретари ушли от Матери в 10.45. За последний год «беседы» с Матерью стали все более «разбросанными», чему свидетельствует эта «Агенда», и все больше времени стало съедаться всякими «очень срочными» и «очень важными» сообщениями. Ситуация будет ухудшаться до самого конца, когда Мать, перегруженная, сможет видеться с Сатпремом весьма короткое время после полудня. Затем дверь закроется.)

 

Полный абсурд! если бы я не закричала, они продержали бы меня еще полчаса… Идиотская жизнь. Я приступаю к чему-либо в то время, когда уже должна была закончить это. После полудня то же самое… У меня за день бывает 45, 50 человек. Однажды я виделась с 75 людьми за день, не считая тех, кого я регулярно вижу каждый день. Так что, чтобы утешить себя, я вспоминаю время, когда я видела две тысячи людей на Игровой Площадке… но это занимало только час.

Как только заболеет какой-нибудь ребенок, его приносят ко мне. Если он глухонемой, его приносят ко мне; если он слабоумный, его приносят ко мне; если у него бывают эпилептические припадки, его приносят ко мне, и его буквально [смеясь] подкидывают ко мне, думая, что я буду его лечить!

Компенсация за это… [Мать, смеясь, показывает в угол комнаты, где лежит куча новых зонтиков]: мне дают зонтики — хочешь зонтик?

 

Чтобы защищаться от лавин! Нет, у меня уже есть один.

 

[Мать смеется, затем продолжает] Во время еды мне приносят поздравительные открытки по случаю дней рождений, чтобы я подписала, прямо с пищей. За завтраком я немного ем, затем подписываю открытки, затем еще чуть-чуть ем, затем меня просят о встречах… Так и идет.

 

Тебе нужен кто-то в качестве полицейского.

 

Думаю, они выгонят его наружу!

Это очень ясный знак того, что они находятся больше под влиянием людей, чем под влиянием Божественного. Ведь, все же, это несколько затрудняет работу; у меня все время такое впечатление, что вместо выражающей себя Воли свыше я должна уступать навязывающим себя волям, приходящим снаружи; и ничто в мире не утомляет меня больше, чем это. Я могу работать без остановки, если воля приходит свыше; но то, что приходит и противоречит Ритму, очень утомительно, очень. У меня нервная усталость — «нервная» не в обычном смысле, потому что это под полным контролем — а устают сами нервы. Если бы мне давали одну-две минуты настоящего отдыха, все бы приходило в порядок, но со всей этой лавиной низших воль, навязывающих себя, нервы начинают вибрировать и причинять боль. Они совершенно глупые!

 

*

*  *

 

(Начало и конец этой беседы не могли быть записаны из-за поломок магнитофона. Была записана только середина беседы. Речь шла о переживании Матери; Она описывала то место, где Сатпрем обычно «отдыхает» по ночам и откуда он тянет атмосферу своей сегодняшней книги: это место очень гармонично по цвету и субстанции. Затем Суджата рассказывает Матери сон, который она видела в последние дни.)

 

Когда ты ходила в это гармоничное место, ты играла музыку? Ведь я видела, что ты играла музыку для него.

 

Это другое. Может быть, я не знаю… Но прошлой или позапрошлой ночью я вдруг почувствовала, как кто-то сказал мне: «Самый лучший способ помочь ему — не медитация, а музыка.» И затем я словно делала гармонии и посылала их тебе для твоей книги.

[Обращаясь к Суджате :] Когда был твой сон?

 

Позавчера.

 

Это было примерно два дня тому назад, два-три дня тому назад. Я думала о неопределенности и недостаточности наших встреч [лавина секретарей], и я спросила себя: «Что же делать?» Ведь у нас есть работа, и ее надо делать, но, помимо этого, нет времени ни на что; тогда мне «сказали», что тебе могла бы помочь музыка. Но я утратила все музыкальные навыки, так что, поскольку я не могу больше играть материально, я подумала: «Я могу привести его в контакт с волнами музыки.» Ведь это есть все время, все время — чудеса. Так что, может быть, из-за этого я пошла в то место [где отдыхает Сатпрем], и это [обращаясь к Суджате] отразилось на твоем сне. И, несомненно, это вызвало мое переживание… Я особо не отмечала музыку, но это чрезвычайно гармоничное место: атмосфера была гармоничной, цвета были гармоничными, звуки были гармоничными; как следствие, и музыка там должна быть такой же.

Но я помню, что когда я пробудилась, я вспомнила, что в последний раз я играла на твой день рождения.

Сунил просил меня поиграть для него; я ответила, что больше не играю: «Я не могу играть, мои руки утратили привычку.» Нет больше силы воспроизводить то, что приходит (я слышу музыку, но больше не могу передавать ее). Это как что-то позабытое. Тогда мне сказали, что это ничего не значит: даже если я сыграю несколько нот — три-четыре ноты — этого будет достаточно. Но я заметила, что в первый раз, когда я играю после долгого перерыва, я играю лучше, чем потом. Ты понимаешь, я всегда пытаюсь быть не тем, кто играет, потому что я больше не знаю, как играть (сколько уже прошло времени? по крайней мере, уже шестьдесят лет я по-настоящему не играю, за исключением редких случаев, так что ушло все знание, бывшее в руках: они неумелые, они разучились играть). Единственное, что я пытаюсь делать, это чтобы кто-то использовал мои руки — музыкальный дух или музыкальная сущность — чтобы кто-то пришел и использовал мои руки; и, обычно, в первый раз это хорошо получается, а затем руки снова начинают хотеть «пытаться знать», так что на этом конец. Руки должны быть совершенно пластичными, без личной воли.

Я всегда не очень-то знала, как играть на этом электронном органе; я гораздо лучше умела использовать мой большой орган, то, что был у меня прежде; для меня это гораздо легче. А этот очень сложный, очень механический — очень механический. Он где-то слишком механичен по-современному и не столь хорошо откликается на витальное влияние, как мой старый орган. Мои ноги приводили его в движение, и они вкладывали в него такую силу! Была вибрационная сила, раздувавшая мехи так, как надо… А к этому органу мне еще нужно привыкнуть, нужно начинить силой этот инструмент; но мне он представляется пустой скорлупой, внутри которой нет души: есть только оболочка. Ведь духовой ящик органа хорошо откликается; в пианино все откликается: резонатор, клавиши, струны; их можно заставить вибрировать, даже не прикасаясь к ним. Тогда как эти электронные инструменты — это скорлупа[88].

 

 

27 августа 1966

 

(Мать показывает текст заметки, которую она написала специально для учеников)

 

Всякий раз, когда вы действуете под побуждением Лжи, это как удар отражается на моем теле.

 

*

*  *

 

Есть что сказать?

 

Нет, это ты должна говорить.

 

Нет. Я всегда решаю не говорить.

 

Почему?

 

Потому что это ослабляет переживание.

Это тоже слова [Мать показывает стопку «Вопросов и Ответов» для следующего «Бюллетеня»]

 

Да, но…

 

Мы живем в словах.

 

Что же, вынужденно!

 

К сожалению.

 

Пока мир не станет другим…

 

Нет, невозможно думать без слов, но можно знать без слов. Явления сознания, не выражающиеся в словах, ВСЕГДА имеют более высокое качество, гораздо более высокое.

 

Да, но чтобы передать их другим, надо использовать слова.

 

Да, вот в чем беда! Если бы я только могла заставить их воспринимать мои ответы без того, чтобы писать слова, это было бы действительно ценно, это сэкономило бы много времени. Но ни один из тысячи не воспринимает так. Некоторые так воспринимают, но их немного.

 

*

*  *

 

(Мать берет со стола письмо)

 

Что он пишет?

 

[Сатпрем читает длиннющее письмо :] Он спрашивает: «Стоит ли мне продать свой автомобиль меньше чем за 35000 рупий? Может быть, мне стоит прислушаться к I Ching и углубиться в изучение?…»

 

К чему прислушаться?

 

I Ching. Не знаю, это китайское название.

 

Ох! да, они все увлечены этим. Это книжица, в которой вы находите ответ на любой вопрос. Но, конечно, когда вы читаете, вы переворачиваете слова согласно своему мышлению.

Но ты видишь это! У меня пачка таких писем, и нет даже одного или двух, в которых спрашивалось бы действительно то, на что только я могу ответить. В самом деле, это так, меня должны спрашивать только о том, что только я могу ответить. Иначе зачем?… И они хотят вот чего — спрятаться за мой ответ, чтобы иметь возможность сказать: «А! но вы сами говорили мне, что…» «Стоит ли мне показаться врачу? Стоит ли мне лечь на операцию? Стоит ли мне занять этот пост, который мне предлагают? Стоит ли мне открыть новое дело? Стоит ли жениться на той-то?…» И за всем этим, если что-то пойдет не так: «Но вы говорили мне, что…»

Надо прислушаться к Китайцу — но Китаец скажет только то, что уже есть в их головах! Они интерпретируют фразу так, что вычитывают то, что уже есть в их голове!

Послушай, мой мальчик, возможно, стоит… Что мы можем сделать? Я должна работать над тем, что мы можем сделать вместе: это много работы. Я думала об этом в последние дни, много чего надо сделать. Но у нас нет времени — если оставаться на том уровне, это бесполезно, мы только поболтаем немного, и это все, ничего более.

Как бы там ни было…

 

 

31 августа 1966

 

Сегодня очень рано утром я очень долго говорила с тобой: ты спал. Ты слышал?

 

Что ты мне говорила?

 

О, это было очень долго…

Это не было личным. Я говорила тебе о том, как искажается истинное движение, и приводила примеры. Очень интересные, потому что это кажется пустяком, но это нечто фундаментальное, в том смысле, что это показывает как Истина превращается в ложь; это было таким тонким, что пока не будешь иметь переживания, не поймешь это ментально. Я разъясняла тебе это переживание, и были два примера, о которых я рассказывала тебе очень точно… сейчас я больше не помню слов.

 

Ты больше не помнишь?

 

Это были слова, которые приходят сами, уже «готовыми»; так что если я попытаюсь вспомнить сейчас, это будет не то. Когда это придет, я тебе скажу.

 

Я часто имел переживание (на другом плане, я думаю), что это как если бы необъяснимым образом расстраивалось течение: неизвестно почему, исчезала гармония.

 

Я знаю, почему, это очень просто: это всегда отделение — индивид, который отделяет себя, всегда. В зависимости от природы каждого человека есть больше или меньше эгоизма, но всегда есть отделение. Сейчас я вижу ложное движение: это когда сознание впадает в старую привычку. И поскольку это старая привычка — очень старая привычка — вы не ощущаете ее как падение: это совсем маленькое движение вот так [Мать делает жест: поворачивает нечто, зажатое между большим и указательным пальцем].

Я знаю: этим утром это было очень ясно.

Ведь все является действием Всевышнего, направленным на то, чтобы ускорить возвращение индивидуального сознания к Сознанию — ко всевышнему Сознанию; и тогда, при прохождении через индивида (я не знаю, сможешь ли  ты проследить это), давление Силы, направленное на то, чтобы Сила была принята, обращается в индивиде в волю быть понятой. Отсюда и искажение. Ты видишь, это чрезвычайно тонко. Но, говоря «воля», я подразумеваю волю на человеческий манер, конечно же. Давление Силы [Мать кладет свою правую руку поверх левой], направленное на то, что ее приняли [рука внизу], давление Силы на сознание с целью его трансформации обращается в индивиде-посреднике в волю быть понятой.

Другой момент. Инстинктивно, то есть, почти подсознательно, почти неумышленно, есть не воля и не беспокойство и даже не любопытство, а некая привычка наблюдать: привычка наблюдать воздействие, оказываемое на других (не прямо то, что они думают, что они чувствуют, это вызывает лишь улыбку), это некая привычка, привычка смотреть на каждое обстоятельство не только так, как ты видишь, но одновременно и как другие видят это, скажем так. Это не «беспокойство», но ты отдаешь себе отчет в этом; ты отдаешь себе отчет не по части результата, а автоматически по части реакции сознания: что другие чувствуют, думают, их реакции; не точно их мнение, а ощущение их реакции. Это некая привычка. И это является ложным искажением ощущения Единства. Конечно, мы составляем ОДНО, но в искаженном сознании это переводится через заметку, наблюдение (я не говорю о тех людях, что заняты самими собой и для которых это не важно, не то: это лежит в функционировании сознания). Движение наблюдения имеет свое место, но в этой форме оно занимает ложное место. Это так тонко… Есть ощущение Единства, что всякое движение сознание отражается везде, на всех сознаниях, поскольку есть только одно сознание, а искажения различны; именно эти искажения порождают разнообразие.

 

(молчание)

 

Еще один момент. Есть интенсивное и постоянное стремление к Единству. Это всегда начинается с отдачи — спонтанной само-сдачи — Всевышнему. Но затем в это примешивается… (как объяснить это?) ожидание (это ожидание? это почти просто наблюдение)… это не забота, не беспокойство, а скорее ожидание, да (ожидание будет подходящим словом), ожидание результата. Иными словами, в этой великой воле и стремлении к проявлению Гармонии, Любви в Истине, в этой жажде всего-всего существа, жажде Этого, что является источником Гармонии, в это движение стремления впутывается восприятие (больше, чем восприятие: ожидание), ожидание результата, и тогда стремление искажается [жест перекручивания].

И то, что я сейчас говорю, это вовсе не то, что я вижу, а это то, что я переживала во время утренней ходьбы в 4.30. Последовательно были различные переживания [которые Мать только что описывала], и в этом было очень ясное, очень острое восприятие момента, когда фальсифицируется истинное переживание [тот же жест перекручивания]. И это не что-то насильственное, в этом нет ничего драматического, совсем ничего, но… это ясно разница между Бесконечным и Вечным, Всемогущественным [преломляющимся] в индивидуальности — индивидуальное ограничение. И для обычного сознания, привычного сознания — то есть, ограниченного, индивидуального сознания — само это переживание чудесно, но есть «воспринимающий», есть «тот, кто имеет переживание». В этом все дело, это разница между переживанием [чистым переживанием] и, вдруг, «тем, кто имеет переживание». И тогда, если есть «тот, кто имеет переживание», тогда все кончено, это искажает все. Это искажает все, но не драматически, ты понимаешь, не так, нет. В этом разница между Истиной и ложью. Это ложь (как сказать?)… Это разница между жизнью и смертью; это разница между Реальностью и иллюзией. И одно ЕСТЬ, а другое… вспоминает, что имело переживание или было светлым.

Это очень тонко, очень. Но это грандиозно — это грандиозно, тотально.

Этим утром тело жило Истиной несколько раз в течение нескольких секунд (которые могли быть вечностью). Но, очевидно, если бы все было готово, чтобы «это» установилось, это было бы всемогущество.

И было такое ясное объяснение — очевидное, ощутимое — показывающее, как это происходит все время — все время, все время, везде. И пока ты не имел переживание этого, не можешь даже понять разницу, никоим образом; все слова очень приблизительны. Но в тот момент, когда это так… [Мать блаженно улыбается]… Тогда не знаешь, длится это или не длится: все это исчезает. И это не отнимает ничего, вот что самое чудесное! Все здесь, ничто не отменено. Это только явление сознания. Ведь в этот момент все, что становится истинным… Я имею в виду, что это ничего не отменяет в Проявлении; нет даже ощущения, что Ложь отменена: она не существует, ее нет. Все может оставаться точно так, как оно есть; это не больше, чем вопрос выбора. Все становится вопросом выбора: выбираешь тот или иной путь… И в великолепии радости, красоты, гармонии есть полнота светлого сознания, в которой больше нет тьмы: она больше не существует. И это действительно, так сказать, выбор между жизнью и смертью, сознанием и несознанием («несознание» — это не то, что мы обычно называем несознанием, это не несознание камня, нет). Не знаешь, что такое сознание, пока не пережил «это».

Если бы можно было передать это на словах, это было бы так мило (в такой момент я понимаю поэтов!). Как если бы это невыразимое Присутствие говорило: «Ты видишь, Я всегда был здесь, только ты не знала об этом.» И это переживалось в самом сердце клеток: «Ты видишь, ты знаешь, Я всегда был здесь, но ты не знала об этом.» И затем… [Мать улыбается в созерцании]… Крошечный пустяк — и он меняет все.

Вот как умерший может вернуться к жизни. Вот как, через это изменение.

Разум драматизирует, и из-за этого он не понимает. Конечно, он был полезен для того, чтобы утончить Материю, сделать ее более гибкой, подготовить это — сделать Жизнь более пластичной, сделать Материю более тонкой. Но разум любит драматизировать, и из-за этого он не понимает. Бурные эмоции, усложнения — это его игра, его забава. Вероятно, ему нужно было это. Но надо действительно оставить это, когда приходит время, когда готов к переживанию.

 

(молчание)

 

И сразу же после этого есть уверенность — такая мирная — что все было необходимо — все-все-все: начиная с того, что является самым чудесным для человеческого сознания и кончая самым ужасным, самым отвратительным для него — все было необходимо. Но, странным образом, все эти вещи, все эти переживания, вся эта жизнь, все это становится нереальным — нереальным, хуже, чем комедией, которую вы разыгрываете перед самим собой: нереальным. И в этой своей нереальности все это было необходимо для сознания. Все оценки являются чисто человеческими — чисто человеческими, потому что они меняют меру, пропорцию. Даже физическое страдание, материальное страдание, что труднее всего перенести, чувствуется иллюзорным: жалкая комедия, которую вы разыгрываете перед самим собой, перед клетками. И я говорю это из опыта, основываясь на убедительных примерах. Это очень интересно.[89]

 

 

 

 

 

 

 

 

Сентябрь 1966

 

 

3 сентября 1966

 

Суджате не помешала бы небольшая защита. За последние шесть месяцев она постоянно получает удары.

 

[Обращаясь к Суджате :] Кто бьет тебя?

 

Она получила, по крайней мере, четыре удара по рукам и не может больше печатать.

 

От кого?

 

Она сама ударяется или же в баскетболе.

 

Ты сама ударяешься или тебя ударяют?

 

И то, и другое.

 

Сделаем защиту… [Мать очерчивает три круга вокруг рук Суджаты], вот так.

Это тоже привычка. Это ничто иное, как привычки: силы, играющие в Природе. Так что надо делать внутреннее движение [Мать делает крошечный жест отцепления], чтобы порвать с привычкой.

 

Иногда есть ощущение маленькой силы, преследующей тебя.

 

Да, это так.

 

*

*  *

 

(Чуть позже, в связи со старой «Беседой» от 28 августа 1951 г., где Мать говорит о пробуждении тела не под принуждением со стороны витала, а через сотрудничество самого тела, а также говорит о необходимости физической пластичности, чтобы быть в состоянии претерпевать все изменения.)

 

Несколько раз у меня было это переживание, прямо это: как тело автоматически привязывается делать все своим определенным образом, и как ему требуется воспринимать Свет, чтобы быть готовым ко всему. Надо, чтобы оно могло спонтанно и искренне говорить: «Твоя Воля, Господь, только Твоя Воля.» И оно не принимает это ни от кого другого и ниоткуда, кроме как от Господа. Иначе нечего делать.

Мне это очень интересно. Еще раз я замечаю, что всегда переживаю то, о чем я вскоре услышу или что мне вскоре прочтут.

Это любопытно. Словно внутренняя подготовка.[90]

 

*

*  *

 

Чуть позже.

 

Вчера после полудня и сегодня утром была долгая демонстрация того, как Разум был подведен, допущен к определенному изменению в эволюции Материи ради игры Божественного, и как отвержение Разума полезно ТОЛЬКО как средство продвижения и эволюции, и как Разум будет полностью использован, когда появится новое существо — полное, божественное существо. Это было очень интересно. Демонстрация.

Это в продолжение той демонстрации [беседа от 31 августа], которая показала, что ВСЕ, что произошло, было необходимо.

Но это можно действительно понять лишь тогда, когда вы освободились от Разума. Пока вы привязаны к нему, вы не понимаете ничего.

Это идет мало-помалу…

То, на что требуется время, это подготовить Материю, эту материю клеток, как она организована сейчас [со времени пробуждения разума клеток у Матери], сделать ее достаточно податливой и достаточно сильной, чтобы быть в состоянии выдерживать и проявлять божественную Силу. На это требуется много времени… Это объясняет все-все — все получает свое объяснение. Когда мы сможем подробно описать это, это будет действительно интересно.

И немного начинает вырисовываться то, каким будет это существо, которое Шри Ауробиндо назвал «супраментальным» — следующее творение. Немного начинает вырисовываться. И это, как говорил Шри Ауробиндо, объяснение, идущее изнутри наружу — «внешнее», «поверхность» имеет только совсем вторичное значение и оно подойдет к самому концу, когда это будет готово. Но это начинается изнутри наружу и начинается довольно точным и интересным образом.

Много времени[91]…

 

 

7 сентября 1966

 

Я потеряла всякую надежду успевать вовремя… Это безнадежно, каждый день повторяется одно и то же.

И они [секретари] заставляют работать меня как каторжника; это не так, что я просто спокойно сижу, слушая их…

И это не злая воля — о! если бы у них была злая воля, это было бы очень легко, я бы вышвыривала их!

 

Я подумывал послать им письмо, я даже написал одно, но не отправил его[92]. Сожалею, что не сделал этого, это могло бы иметь свой эффект.

 

Я так не думаю! Я так не думаю, поскольку со своей стороны я говорила все, что только можно им сказать; я даже говорила им, что я заболеваю от этого… У меня нет силы сопротивляться: это поток внешнего мира, и они не в силах сопротивляться ему.

И я работаю так быстро, как могу, я не сплю!… Может быть, в ходе трансформации у нас появится сила делать всю эту работу за меньшее время?

 

Возможно, у нас появится сила заставить людей понять, что они попусту тратят твое время!

 

Дело в разных представлениях о полезности [у Матери и у Сатпрема].

 

*

*  *

 

(Затем Мать расставляет цветы и откладывает один цветок для казначея Ашрама)

 

У меня больше нет денег. Я должна ему 15000 рупий, а бедный малый должен платить по всем счетам… У меня везде долги! [Мать смеется]

Раньше, когда были трудности с деньгами, я всегда получала их откуда угодно, это было легко: я принимала это, и как только деньги приходили, я передавала их. Но сейчас так больше не получается! Амрите я должна 20000 рупий, Н я должна 13000 рупий, а казначею — 15000 рупий. Вот так. Это ничего не значит, я не придаю этому значения.

У нас огромный бюджет; у нас бюджет поселка — нет, маленького города. Наш бюджет — 26 лэк[93] рупий в год, ты понимаешь. А теперь все люди, которые давали мне деньги (бизнесмены и т.д.) разорены чудесными действиями правительства. Так что они больше не могут их давать. Они дают, что могут, они очень любезны, они делают большие усилия, но…

Только негодяи могли бы дать мне деньги! [Мать смеется] У этих-то много денег, они наворовали их везде, но они не хотят расставаться с ними!

Это не важно, просто сейчас такое время.

Это как какое-то веяние, порыв большой путаницы; очень темной путаницы, которая целиком лишена разумения. Кажется, что везде исчезло различение, ясное видение, даже освещенный здравый смысл. Надо пережить это время.

Богатство не зависит от того, сколько у вас денег: оно зависит от соотношения количества денег, которые к вам приходят и которые вы должны тратить. Бедным малым, на ответственности которых лежит только их семья и они сами, я могу показаться очень богатой. Я с легкостью получаю тысячу рупий в день — но мне надо семь тысяч! Я трачу семь тысяч, а получаю только одну тысячу, вот такая пропорция.

 

Надо бы сделать что-нибудь с этими негодяями!

 

[Мать смеется] Ты знаешь, немало людей прячут свои деньги в стенах (они прикрывают их занавесками или бумагами). Есть целое состояние, десятки миллионы рупий: и миллионы прячут в стенах! И они волнуются, портят себе кровь, они все время боятся, что нагрянет полиция; тогда как если бы они дали их, они стали бы весьма респектабельными людьми! Они больше бы не боялись, вели бы мирную жизнь… Я могла бы сказать, что это анонимные дары, как в храмах; это способ для них сделаться честными людьми, это в их интересах, но они держатся за свои деньги еще больше, чем за свою жизнь! Я несколько раз говорила (я знаю людей, прячущих деньги в своих стенах), я передавала через посредников, что им достаточно только положить деньги в сумку и оставить ее у моей двери. И я скажу, что это анонимный дар, это все. И они будут свободны — не только свободны, но [смеясь] и получат благословение, потому что это для божественной работы… Нет, это узники, они узники своих денег.

И, что довольно интересно, все те (до сих пор без исключений), кто имел случай дать мне деньги и не захотел сделать это — из-за привязанности к своим деньгам — они их потеряли. Деньги от них ушли: они были изъяты правительством или пропали в результате финансовой катастрофы или промышленного краха, либо просто были украдены — потеряны в любом случае.

Довольно давно (Шри Ауробиндо еще был здесь) сюда приходил пожилой финансист-тамилец со своей женой. Потом его жена умерла, и он остался один. Он тратил деньги, оплачивая свои расходы, делая маленькие подарки, но он был очень богат. А когда его жена умерла, он сказал: «А! что если мне отдать все, что я имею.» Затем он стал рассуждать: «Еще не известно, может быть, Ашрам прекратит свое существование…» И он роздал свои деньги родственникам, которые были банкирами или кем-то еще, и… пуф! все ушло. Тогда он сказал самому себе: «Дурья башка! у меня нет теперь денег, и их бы в любом случае у меня не было; если бы я дал их [Ашраму], я стал бы почитаемым человеком за то, что дал их; а сейчас у меня нет ни денег, ни почтения!» [Мать смеется]

А! Что ты принес? «Беседы» для «Бюллетеня»? О чем речь?

 

Разговор о деньгах.

 

А! ты видишь!

 

(Сатпрем читает «Беседу»,

затем Мать комментирует)

 

Вот почему я говорила о деньгах — видишь, как выходит.[94]

 

Да, это любопытно!

 

Это забавно.

Я говорю «это забавно», но я знаю, что все время так — все время, все время, что касается всего. Я нахожусь в состоянии… (как сказать?) созерцательной неподвижности, с постоянным стремлением к… к Совершенству, которое мы хотим иметь: к Тому, что мы хотим принести в мир. И это все. И тогда, со всех сторон, буквально отовсюду, приходят всевозможные вещи [жест сообщения]: вдруг я думаю о чем-то, отвечаю на что-то, вдруг… И когда работа заканчивается, я сразу же вижу: это [жест ко лбу] оставалось спокойным, неподвижным, даже незаинтересованным. Это как передатчик — приемник-передатчик — на телефонном узле. И я просто передаю. Но мне даже не любопытно знать, почему приходит то или это. Вот как происходит: ответ исходит, приходит; ответ исходит, приемник-передатчик, затем ответ. И все остается спокойным [жест ко лбу]. Так что я знаю, как это происходит, но поскольку я не говорю себе: «Причина в том-то или в том-то», то когда приходит внешнее доказательство, это забавно! [как эта «Беседа» о деньгах]

Любопытное дело… Состояние сознания клеток тела — это как нечто вроде острой, постоянной жажды … того, что должно быть: вибрация Гармонии, Сознания, Света, Красоты, Чистоты. Это даже не выражается на словах, но это… стремление,  ничего более. Ничего более, ничто иное. И тогда [в этом молчаливом стремлении] это вот так и происходит, со всех сторон. И, что особенно, в этом есть также боли, заболевания, видимости болезни — и все это приходит снаружи. И всегда с одним и тем же ответом [жест нисхождения]: ввести божественное Сознание — ввести божественное Сознание — во все; Сознание, содержащее Мир и Покой, Свет, Силу…

 

 

14 сентября 1966

 

122 – Если ты не хочешь быть одурачен Мнением, сначала посмотри, в чем верна твоя мысль, а затем изучи, в чем верна ее противоположность; наконец, раскрой причину этих различий и ключ гармонии Бога.

123 – Мнение не истинно и не ложно, а лишь полезно для жизни или бесполезно…

(Мать смеется)

…ибо оно является творением Времени и со временем теряет свою силу и ценность. Поднимись над мнением и ищи неувядаемую мудрость.

124 – Используй мнение для жизни, но не позволяй ему связывать душу своими путами.

125 – Любой закон, сколь бы охватывающим он ни был, где-то сталкивается с противоположным законом, который проверяет, модифицирует, отменяет его действие или избегает его.

 

(после молчания)

 

Я пыталась найти, в чем мнения полезны… Шри Ауробиндо говорит, что они «полезны или бесполезны» — в чем мнение может быть полезным?

 

Они моментально помогают в действии.

 

Нет, как раз это я порицаю; люди действуют, руководствуясь своими мнениями, а это ничего не стоит.

 

Может быть, это все, чем они располагают!

 

[Смеясь] Тогда можно сказать, что это крайнее средство для них.

Я все время получаю письма от людей, которые хотят или не хотят делать что-то и говорят мне: «Вот мое мнение: это верно, а вот это нет…» И всегда, чаще чем в девяноста девяти случаях из ста, это ложно, глупо.

Очень ясно чувствуешь — это видно, в конце концов — что противоположное мнение столь же ценно, и это только вопрос занимаемой позиции, это все. И, конечно, в это всегда впутываются предпочтения эго: вам больше нравится, чтобы было так, так что и ваше мнение таково.

 

Но пока у нас нет более высокого света, который направлял бы действие, нам приходится пользоваться мнениями.

 

Лучше иметь мудрость, чем мнение; иными словами, рассматривать все возможности, все аспекты вопроса, а затем пытаться быть насколько можно больше неэгоистичным и, что касается действия, например, видеть, какое действие может быть полезно для наибольшего числа людей или менее разрушительным, какое будет самым конструктивным. Как бы там ни было, даже вставая на чисто утилитарную и неэгоистическую точку зрения, а не на духовную точку зрения, лучше действовать, опираясь на мудрость, чем на свое мнение.

 

Да, но как лучше поступить, когда нет света, без того, чтобы примешивать свое мнение и свое эго?

 

Я думаю, что лучше рассматривать все аспекты проблемы, выкладывать их перед своим сознанием наиболее незаинтересованным образом и смотреть, что лучше (если это возможно) или что наименее плохое, если следствия плачевные.

 

Я вот что имею в виду: какая позиция наилучшая? Лучше вмешиваться или оставлять так, как есть? Что лучше?… Спрашиваешь себя.

 

А! В этом все дело: чтобы вмешиваться, вы должны быть уверены, что вы правы; вы должны быть уверены, что ваше видение более высокое, предпочтительнее или истиннее мнения других или другого мнения. Кончено, всегда мудрее не вмешиваться — люди вмешиваются ни с того, ни с сего, просто по привычке навязывать свое мнение другим.

Даже когда вы видите что-то истинное, РЕДКО когда бывает мудро вмешиваться. Совершенно необходимо вмешиваться только в том случае, если кто-то хочет сделать что-то, что обязательно приведет к катастрофе. И даже тогда [улыбаясь] вмешательство не всегда очень-то эффективно.

В конечном счете, вмешательство законно только в том случае, если вы абсолютно уверены, что видите истину. И видите не только истину, но и ясно видите последствия. Чтобы вмешиваться в действия других, надо быть пророком — пророком. Причем пророком с полным благожелательством и состраданием. Вы даже должны видеть, как ваше вмешательство отразится на судьбе других. Люди все время дают друг другу советы: «Делай это, не делай то.» Я вижу, до какой степени они порождают путаницу, они увеличивают путаницу, беспорядок. И иногда они наносят вред нормальному развитию индивида.

Я считаю, что мнения всегда опасны и по большей части не имеют никакой ценности.

Вы можете вмешиваться в дела другого человека, если, прежде всего, вы несравненно мудрее него (естественно, вы всегда думаете, что вы мудрее!), но я имею в виду, что вы мудрее объективным образом, а не согласно своему мнению: если вы видите больше и лучше и если вы сами находитесь вне страстей, желаний, слепых реакций. Надо самому быть превыше всего этого, чтобы иметь право вмешиваться в жизнь других — даже когда они просят вас об этом. А когда они не просят вас об этом, это будет просто означать вмешиваться в то, что вас не касается.

 

(Мать входит в долгое

созерцание, затем внезапно

открывает глаза)

 

Я только что видела в твоей атмосфере — где-то вверху — забавную картинку! Был словно крутой горный склон, и кто-то, как символ человека, поднимался по нему. Существо… странно, я видела такое несколько раз: существо без одежды, и все же оно не голое! И я не могу понять, почему — что происходит? Они без одежды, но они не голые… Есть форма, видна форма, это форма человека; видно ее, и она не голая. Уже в третий раз такое ко мне приходит. Но это приходило по отношению к людям, которые уже вышли из своих тел; например, я видела Пурани подобным образом: он не был голым, и он не имел одежды; была видна форма тела, она была голубой и розовой (я рассказывала тебе об этом, я думаю). Что же, как раз сейчас я видела человека, форму человека (похожего на тебя, кстати), который поднимался в гору, и он не был голым, но не носил одежды… Значит, у них есть некое одеяние из света. Но этот свет не производил впечатления излучаемого света или чего-то подобного. Это как атмосфера. Скорее это аура: аура, ставшая видимой; так что прозрачность не скрывает форму, и, в то же время, форма не голая. Должно быть так, должно быть, это аура: аура, ставшая видимой.

Это было так. И затем, с неба — было большое небо, шедшее снизу-доверху (это была как картина), очень ясное, очень светлое, очень чистое небо — с неба приходили несчетные… это как птицы, которые летели к нему и которых он подзывал жестами. Как правило, они были бледно-голубыми или белыми; иногда кончик крыла или вершина хохолка были чуть темнее, но это было нерегулярно. Они прилетали и прилетали… сотнями, и он собирал их жестами, затем посылал их к земле (он стоял на крутом склоне), он посыла их вниз, в долину. И там они становились… [Мать смеется] мнениями! Они становились мнениями! Там были с более темной окраской, с более светлой, коричневые, голубые…

Это были словно птицы, летящие к земле, вот так. Но это был образ — это не было застывшей картинкой — это двигалось. Это было очень забавно!

Они приходили свыше, светлые, сотнями. И тогда он сказал: «Вот как формируются мнения.»

Он напоминал тебя. Это был не «ты», но он был похож на тебя.

Они приходили с неба, необъятного и светлого неба, ясного, оно не было ни голубым, ни белым, ни розовым, ни… оно было светлым, оно было просто светлым; и с неба… я сказала «сотнями», но их там были тысячи и тысячи. Он стоял там, подзывая их, а затем он сделал жест рукой и послал их к земле, и… они стали мнениями! Я думала, что засмеюсь, так это меня позабавило.

Это любопытно.

И они все летели вниз — дно долины не было видно — они все летели вниз.

Ладно. Так что, возможно, мнения приходят со светлого неба! [Мать смеется]

Действительно, картинки более выразительны, чем слова!

Ты помнишь тот мой набросок «Восхождение к Истине»? Так и было, это была крутая гора, и он поднимался (без затруднений, впрочем), он поднимался вот так, а затем, еще не совсем на вершине горы, но достаточно высоко над землей (земли не было видно), он получил все это и отправил вниз. Я еще вижу картину, она была очень красивой.

И, что особенно, я сейчас понимаю, что это ауры, которые стали видимы, и они служили одеждой; то есть, ауры — это одежда.

Должно быть, это происходит в тонком физическом, возможно, в истинном физическом. Шри Ауробиндо говорил, что тонкое физическое гораздо истиннее, чем наше физическое. Вещи там таковы, являются очень ясным символом.

И птицы (это были не птицы, но они были очень похожи на птиц), они прилетали светлыми-светлыми, иногда с совсем маленькими черточками здесь и там, но, как правило, целиком светлые; их форма была очень плавной. И цвета были не такие, как мы знаем их: цвет не был ни белым, ни светло-голубым, но это были словно сущность белого и голубого, сущность цветов. Я не знаю, как объяснить. И они приходили вот так, затем он их отправлял, и когда они проходили через его руки и спускались к земле [смеясь]… они становились коричневыми, голубыми, серыми… всевозможные цвета! Но это были мнения.

Забавно.[95]

 

 

17 сентября 1966

 

Как твоя книга? Идет?

 

Ты находишь, что она идет слишком медленно? Хотела бы, чтобы она шла быстрее?

 

Нет, я спрашиваю тебя из-за того, что снова занималась ею вчера ночью. Вот почему я спросила. Ночью я вижу, затем слышу фразы, вижу сцены, а затем… Так что я говорю себе, что это должно идти[96]!

 

(молчание)

 

Есть новая деятельность… Я обнаруживаю себя (точнее говоря, я ловлю себя на том, что делаю что-то), обнаруживаю себя в том, что разговариваю с людьми, которых я по большей части не знаю, а затем описываю сцену: они могут делать то-то и то-то, им можно посоветовать то-то и то-то, и это кончится тем-то и тем-то. Это как сцена из книги или сцена из кино. Затем, в тот же или на следующий день, кто-то говорит мне: «Я получил от вас послание, и вы сказали мне, чтобы я написал тому-то и сказал ему то-то»!… И я делаю это не ментально, я не думаю: «Надо написать тому-то и сделать то-то», совсем нет: я живу — я проживаю сцену или рассказываю сцену, и это воспринимается кем-то еще (и я нисколько не думаю об этом ком-то еще), это воспринимается «кем-то» как сообщение, в котором я говорю ему сделать то-то и то-то. И это происходит здесь, во Франции, в Америке, везде.

Это становится забавно!

Кто-нибудь пишет мне: «Вы сказали мне это», а это одна из моих «сцен»! Одна из сцен, что я пережила — не пережила: одновременно пережила и сотворила! Я не знаю, как объяснить это. Это как работа… [Мать словно подцепляет пальцем невидимую субстанцию, как если бы она лепила ее].

И это не я, конечно! Это [Мать касается своего лба], Боже упаси, Господь, я надеюсь, что это таким всегда и будет: спокойным, тихим, таким тихим, таким спокойным, таким мирным. Но это приходит со всех сторон! [жест неисчислимых связей, выливающихся в это молчание].

И есть истории, касающиеся стран, правительств; я не знаю результатов — возможно, через какое-то время мы узнаем.

И в этой деятельности я имела всевозможные знания, которых у меня нет! иногда даже медицинские или технические знания, которых у меня совсем нет — и все же, конечно, я их имела, поскольку говорила: «Это вот так, а это вот так…». Это довольно забавно.

И это не я! «Я», что такое я?… В любом случае, это не это [Мать щиплет кожу своих рук], не бедное это — бедное это! Оно не прерывает свое стремление и одновременно чувствует свою неспособность, свою нищету, свое бессилие выразить то, что оно должно выразить, и свою недостойность быть инструментом Божественного. И в то же время есть, прежде всего, некая нарастающая уверенность в… (как сказать?) великодушии божественного Присутствия, которое так чудесно в своих действиях несмотря на почти полную глупость всего этого [Мать указывает на собственное тело]; все это действительно преисполнено, внешне преисполнено глупостью, но с пылом такого интенсивного, такого постоянного стремления, и с чем-то таким трогательным в своем смирении и в своем доверии, и оно чувствует свою немощность и одновременно чувствует это чудесное Могущество, готовое действовать — если Ему позволят. Это передается через некий кинематографический образ всех его трудностей, всей его немощности, всех его неспособностей, всей его темноты — все это словно выводится на экран, чтобы все это было растворено. И тогда содействуешь растворению в Свете. Это невероятно.

И впечатление подвешенности за такую тонкую нить, нить… не веры, это не вера: это уверенность, но одновременно и стремление, и есть ощущение чего-то такого нового, такого юного в абсолютно прогнившей атмосфере неверия, глупости, дурной воли. Вот как, это очень тонкая нить, и это чудо, что…

 

(молчание)

 

Даже те, кто думают, что верят, они хотят, чтобы все делалось для них; они хотят, чтобы всевышнее Могущество, Всевышний делал все для них НЕСМОТРЯ на их недоверие, их глупость, их неспособность; и это они называют всемогуществом. И они даже не понимают, что если наложится эта Вибрация Истины, то она вызовет разрушение всего этого, то есть, разрушение их самих! того, что они считают собой.

Чудо — чудо — это бесконечное Сострадание, благодаря которому ничто не разрушается: оно ждет. Это здесь, со своей полной мощью, полной силой и… просто утверждает свое присутствие, не накладывая себя, так чтобы свести к минимуму… урон.

Это чудесное, чудесное Сострадание!

И все эти идиоты называют это немощностью![97]

 

*

*  *

 

(Чуть позже Сатпрем предлагает опубликовать в «Бюллетене» недавние комментарии Матери на афоризмы, включая видение птиц, превращающихся в человеческие «мнения», за исключением некоторых отрывков, касающихся лично Матери)

 

Люди скажут, что я впадаю в детство.

 

Но не все!… Это очень выразительно.

 

[Смеясь] Образ был красивым (я только что опять видела его), образ был очень красивым.

Ладно.

А не слишком ли много повторов? Четыре-пять раз об одном и том же.

 

Нет-нет. Всякий раз ты добавляешь какой-то элемент. Все гладко.

 

А у тебя нет ничего, что можно было бы использовать в «Заметках на Пути»?

 

Может быть. Надо еще раз посмотреть. Но кажется, что нет.

 

Видишь ли, это кажется детской болтовней, поскольку[98]… Выражение этих теперешних переживаний вовсе не является интеллектуальным выражением, и тем, кто не понимает, что это переживание, идущее от физической субстанции, от клеток, от наиболее материальной формы, им это попросту кажется детской болтовней. Это как переживание, которое может иметь ребенок, без усложнений и разъяснений, даваемых интеллектуальным развитием.

И как раз эта простота, отсутствие сложности и обработки придает этим переживаниям большую ценность в том смысле, что она обладает совершенной искренностью и простотой. Во всем, что выражается ментально, витально, интеллектуально, всегда БОЛЬШЕ формы, слов, чем самого переживания — переживание пополняется и округляется (!) То, что говорится, больше того, что подразумевалось. Тогда как здесь совершенно чистое переживание, по отношению к которому слова чувствуются как какое-то ослабление, уменьшение, и одновременно как усложнение, которого нет в переживании — переживание очень простое, очень простое: оно действительно чистое. И все, что говорится, это как добавление чего-то, что уменьшает его чистоту и простоту.

Так что хорошо говорить об этом самому себе и тому, кто находится в том же «состоянии души», но для публики… [Мать качает головой] это обречено на непонимание.

Вот так.[99]

 

 

21 сентября 1966

 

(Этот разговор возник из-за личного вопроса Сатпрема, спросившего Мать, не лучше ли ему отказаться от некоторой суммы денег, предложенной ему французским правительством — военной пенсии. Сатпрем собирался отказаться от этой пенсии, потому что не хотел чувствовать себя связанным по части денег ни с каким правительством и ни с какой страной. Мать посоветовала ему принять эти деньги для божественной Работы.)

 

У меня было откровение, в том смысле, что это скорее имело ранг видения.

По внешним причинам я смотрела на то плачевное состояние, в котором находятся все страны, на действительно болезненные и опасные условия земли, и тогда было некое всеохватывающее видение, показывавшее, как нации (люди, взятые как нации) действовали и все больше и больше действуют в растущей Лжи, и как они использовали всю свою творческую силу для создания таких грандиозных средств разрушения, по-детски думая, что эти средства будут такими ужасными, что никто не захочет их использовать. Но они не знают (а должны бы знать, но не знают), что вещи обладают сознанием и силой проявления, и что все эти средства разрушения толкают на то, чтобы их использовать; и что даже если люди не хотят их использовать, но более мощная сила, чем их, будет заставлять их использовать эти средства.

Затем, видя все это, видя неизбежность катастрофы, пришел некий зов или стремление к тому, чтобы пришло что-то, что могло бы, по крайней мере, нейтрализовать эту ошибку. И ответ пришел… Не могу сказать, что я слышала его собственными ушами, но он был таким ясным, сильным и точным, что это бесспорно. Я должна была перевести его на слова; если перевести на слова, можно сказать примерно так: «Вот почему ты создала Ауровиль.»

И с ясным видением, что Ауровиль был центром силы и творения, с… (как сказать?) зерном истины, и если оно сможет прорасти и развиться, то само движение его роста явится противодействием катастрофической ошибке этой гонки вооружений.

Я нашла это очень интересным, поскольку никакая мысль не предшествовала рождению Ауровиля; как всегда, это была просто действующая Сила, как некий проявляющийся абсолют, и это было таким сильным [когда идея Ауровиля предстала перед Матерью], что я могла сказать людям: «Даже если вы не верите в это, даже если все обстоятельства кажутся совершенно неблагоприятными, Я ЗНАЮ, ЧТО АУРОВИЛЬ БУДЕТ. Возможно, он будет через что лет, может быть, через тысячу, я не знаю, но Ауровиль будет, потому что это решено.» И это было решено — и сделано совсем просто, как в подчинение Приказу, без мысли. И когда «мне сказали» это (я говорю «мне сказали», но ты понимаешь, что я имею в виду), когда мне сказали это, это чтобы сказать мне: «Вот почему ты создала Ауровиль; ты не знаешь об этом, но вот почему…» Потому что это было ПОСЛЕДНЕЙ НАДЕЖДОЙ противостоять этой неизбежной катастрофе. Если во всех странах пробудится интерес к этому творению, тогда мало-помалу это обретет силу противодействовать допущенном ими ошибке.

Это очень меня заинтересовало, потому что я никогда не думала об этом.

И, конечно, когда мне показали это, я поняла; я почувствовала, как творение Ауровиля действует в невидимом. Это не материальное, внешнее действие: это действует в невидимом. И с этого времени я пытаюсь заставить страны понять это, не внешне, конечно, поскольку все они считают себя очень сообразительными, чтобы их можно было чему-то учить, а внутренне, в невидимом.

Это было довольно недавно: два-три назад. Мне никогда не говорили этого. Это было очень ясно сказано — под «сказано» я имею в виду «видно», показано вот так [как картина для просмотра]. Так что с этого момента мой интерес к Ауровилю значительно возрос. Потому что я поняла, что это не было просто творением идеализма, а это было совершенно практическое явление в надежде… скорее, в воле противодействовать и уравновесить последствия — ужасные последствия — этой психологической ошибки веры в то, что страх может уберечь от опасности! Страх гораздо больше притягивает опасность, чем спасает вас от нее. И все страны, все правительства допускают глупость за глупостью из-за этого страха катастрофы.

Я рассказала тебе все это просто для того, чтобы сказать, что если нации сотрудничают в работе Ауровиля, даже в совсем маленькой мере [как это предложение денег со стороны французского правительства], это сулит им благо — много блага, что может быть не пропорционально видимости действий.

 

Но ты говоришь о грандиозности катастрофы, а ведь на реализацию Ауровиля потребуется какое-то время?

 

Нет! я говорю о сотрудничестве стран в СОЗИДАНИИ чего-то. Это не когда будет закончен Ауровиль: это сотрудничество наций в созидании чего-то — но в созидании чего-то, базирующегося на Истине вместо соперничества в творении Лжи. Это не когда Ауровиль будет готов — когда Ауровиль будет готов, он будет одним городом среди всех прочих городов, и только его собственная способность к истине будет иметь силу, но это… посмотрим.

Нет, дело в общем интересе в построении чего-то, что базируется на Истине. У них был общий интерес (без взаимной симпатии, конечно же) в создании сил разрушения на базе Лжи; что же, Ауровиль предназначен для того, чтобы отвести немного этих сил (количество минимально, но качество превосходно). Это действительно надежда — это базируется на надежде — сделать что-то, что послужит началом гармонии.

Нет, это СРАЗУ ЖЕ, прямо сейчас. Сила распространяется гораздо больше, она не пропорционально излучающему центру [Матери]; этот центр, можно сказать, неизвестен и почти не существует на мировом масштабе. Но сила излучения и распространения не пропорциональна этому центру, вот что довольно замечательно: отклик [на Ауровиль] есть повсюду; отклик в новой Африке, во Франции, в России, в Америке, в Канаде и еще в некоторых странах, в Италии… везде-везде. И это отклик не только отдельных людей: групп, тенденций, движений, даже правительств.

То, что выказало наибольшую невосприимчивость (ирония этого чудесна), это… Организация Объединенных Наций! Эти люди закостенели, о!… Они еще находятся в «материалистическим антирелигиозном» движении, и они сделали уничижительное замечание по поводу брошюры об Ауровиле, сказав, что это «мистика», «религиозное» движение. Чудесная ирония!

Кроме того, даже совсем внешним образом, эта война между Индией и Пакистаном[100] ясно была… (как сказать?… но мне приходят слова на английском языке) initiated and driven, то есть, приведена в движение и ведома силами Истины, которые хотели создать большую «Азиатскую Федерацию», которая могла бы противостоять «красному» Китаю и его движению. Это была бы Федерация, которой как раз нужно было бы возвращение Пакистана и всех этих областей и которая включала бы в себя Непал, Тибет, затем также Бирму и, на юге, Цейлон. Большая федерация, каждая страна в которой имела бы собственное автономное развитие, совершенно свободное, но все страны были бы едины в общем стремлении к миру и борьбе со вторжением сил разрушения. Это было очень ясно, это было желанно — и вмешательство ООН остановило все.[101]

Официально я ничего не говорю; ведь я сказала и всегда повторяю, что политика находится в полной Лжи, основана на Лжи, и я ею не занимаюсь, то есть, я не нахожусь в политике, не хочу этого — но это не мешает мне ясно видеть!… Люди приходят ко мне (со всех сторон, между прочим) и спрашивают моего мнения или совета; я отвечаю: «Нет, я не занимаюсь политикой.» Ведь вся дипломатия строится на УМЫШЛЕННОЙ Лжи; пока это так, это безнадежно: внушения всегда будут приходить с плохой стороны; внушения, побуждения, идеи — все это будет приходить с плохой стороны; это означает неизбежный промах, для всего мира. Некоторые редкие индивиды чувствуют и знают это, и они находятся в полу-отчаянном положении, потому что никто не слушает их.

К сожалению, следуя современным тенденциям, они хотят, чтобы ЮНЕСКО поддержала Ауровиль (!) Я, конечно же, заранее знала, что эти люди [из ЮНЕСКО] не могут понять, но… пытаются. Ведь люди повсюду (это некий предрассудок), люди повсюду говорят: «Нет, я открою свой кошелек только с согласия и одобрения ЮНЕСКО» (я говорю о тех, чей вклад весом), множество людей, так что…

Только, для меня, все это — корка, довольно поверхностное переживание — корка; надо, чтобы вещи шли под этой коркой. Это просто видимость.

Я сказала тем, кто занимается Ауровилем: «Эти люди [из ЮНЕСКО] на двести лет отстают от хода земли, следовательно, мало надежды, что они поймут.» Но, как бы там ни было, я не сказала им не иметь с ними дела — я не даю советов.

Но совсем маленькие детали, как те, о которых мы совсем недавно говорили [предложение пенсии со стороны французского правительства] являются знаком: страны сотрудничают в деле Истины, не зная об этом. И это очень хорошо, так-то лучше для них. Это хорошо для них. Не имеет значения, что они не знают об этом [улыбаясь]: у них только не будет удовольствия от того, что они делают это! Это все.

 

(молчание)

 

Но я была первой очень заинтересована, потому что это пришло вот так [жест неудержимого нисхождения], со всемогущим авторитетом: «Вот почему ты создала Ауровиль.»

 

(Мать входит в состояние созерцания,

затем продолжает)

 

Я вижу всевозможные очень забавные вещи, проходящие мимоходом; только что было такое наблюдение: «А! это Вавилонская Башня наоборот.» [Мать смеется] Это интересно! Они были объединены, а затем разошлись при строительстве; так что теперь они собрались, чтобы объединиться в строительстве. Вот так: Вавилонская Башня… наоборот!

 

(Мать останавливается на мгновение,

как если бы она видела что-то)

 

Вдруг видишь… Это определенная область, там, область в атмосфере земли, обширная и неувядаемая, где вещи принимают другое значение, иногда противоречащее видимости, и виден большой, грандиозный поток, несущий обстоятельства и события к цели… всегда одной и той же и очень неожиданными путями. Это становится очень обширным и, несмотря на ужас деталей, все в целом принимает очень улыбающийся Ритм…

Сейчас я знаю, я помню, все это переживание пришло после того, как я увидела книгу, которая совсем недавно была опубликована в Индии, на английском языке, она называется «The Roll of Honour» [«Мемориал Славы»]: в ней есть фотографии и маленькие биографии всех тех, кто погиб в борьбе с Англией, за свободу Индии. Там повсюду фотографии, много фотографий (некоторые фотографии были сняты полицией после того, как их убили, и они лежали на земле). И все это принесло определенную атмосферу: атмосферу этих бескорыстных людей с доброй волей, встретивших трагическую судьбу. Это произвело на меня похожее впечатление, что и фотографии зверств, учиненных фашистами во время войны, там. Очевидно, все эти ужасные вещи находятся под прямым влиянием определенных враждебных сил, но мы знаем, что враждебным силам, так сказать, позволяется работать — как раз через чувство ужаса — чтобы ускорить пробуждение сознания. И тогда это переживание, бывшее очень сильным и во многом напоминавшее то, что у меня было, когда я видела фотографии зверств фашистов во Франции, привело меня в контакт с видением человеческой ошибки, земной, современной ошибки (это современная ошибка: она возникла за последнюю тысячу лет и становится все более и более острой в последние столетия), со стремление уравновесить это: как поступить?… что делать?… И отклик: «Вот почему ты создала Ауровиль.»

Это восприятие сил — сил, действующих прямо в событиях, материальных событиях, они… иллюзорные и обманчивые. Например, человек, боровшийся за освобождение своей страны, а теперь убит за свое бунтарство, так что выглядит побежденным, лежа на обочине дороги — он настоящий победитель. Это так, это ясно показывает род связи между истиной и выражением. Так что, если входишь в это сознание, где воспринимаешь игру сил и видишь мир таким образом, это очень интересно. И именно так, когда я была в этом состоянии, мне сказали, ясно показали (это невыразимо, поскольку это не на словах, но это факты): «Вот почему ты создала Ауровиль…». То же самое, что и с этой фотографией.[102]

 

*

*  *

 

Записка Матери

по поводу Ауровиля:

 

«Человечество не является последним звеном земного творения. Эволюция продолжается, и человек будет превзойден. Каждому предоставлено решать, будет ли он участвовать в появлении нового вида. Для тех, кто удовлетворен миром, каким он является сейчас, Ауровиль, очевидно, не имеет смысла существования.»

 

 

24 сентября 1966

 

Отвечает ли земля? Есть ли действительно ответ или ты чувствуешь, что работаешь совсем одна?

 

Ты не имеешь в виду людей? ты имеешь в виду землю как минеральный, растительный, животный мир?

 

Нет, я имею в виду людей, всю землю.

 

О! люди, да — конечно, несомненно, отклик очень ярко выраженный, странно выраженный, везде-везде. Нужда в чем-то, неудовлетворенность тем, что есть, и потребность в чем-то более высоком. Это очень ярко выражено, везде. Не могу сказать, что это многочисленно, я так не думаю, но отклик есть везде.

 

Значит, есть прогресс?

 

О! большой, большой прогресс. Есть знаки, иногда даже странные знаки того, что что-то пробуждается.

Такое впечатление, что и среди животных есть пробуждение.

 

А где препятствия? Есть препятствия?

 

Они везде. Это как сговор Лжи, пытающейся сопротивляться.

 

 

28 сентября 1966

 

(Секретари оставили Мать на час позже, из-за чего беседа началась в то время, когда уже должна была кончиться)

 

Это рекорд! Я начала рано, и все же работа не закончена.

Это неразрешимо. Ведь я пробую все, что в моих силах: я начинаю рано, поторапливаю себя, делаю работу как можно упорядоченнее — ничего не делается. И я предупреждаю их за четверть часа: «Время вышло.» — Ничего не делается.

 

Но постепенно съедается все, ни на что не остается времени!

 

Нет, не остается времени.

И вечерами я иногда работаю до 22:30, хотя было условлено, что я должна уходить к себе до 21:00… Совсем не остается времени. И в моем случае это не сон, ночью я делаю свою настоящую работу — и я не могу. После полудня у меня тоже больше нет времени; я должна принимать пищу в 11:30, но принимаю ее в 12:30, так что у меня не остается времени, поскольку я должна еще совершать свой туалет и возобновить работу в 15:00. И я никогда не заканчиваю к 17:00. Я оставляла за собой время с 17:30 до 18:30 — теперь это не возможно. Это съедает все мое время, предназначенное для тишины и покоя. И работа не делается! Если бы она делалась, я ничего бы не сказала, но работа не делается, остается, по крайней мере, вдвое больше, чем сделано — все протестуют, все требуют.

Ни к чему сетовать!

 

Нет, но все же время исчезает.

 

И, в довершении всего, у меня нет ни гроша! Сегодня после обеда придет Амрита: я не могу дать ему денег, у меня их нет. Ежедневно я должна платить; что же, выходит так, что у меня больше нет денег. Сегодня после полудня, как обычно по средам, я должна дать 5000 рупий этому бедному Амрите, чтобы он покрыл долги: у меня ничего нет. Вот так, от этого становится еще хуже. Если бы, по крайней мере, я могла бы более или менее отвечать требованиям, это было бы хорошо, но это не так: усложнения приходят отовсюду, отовсюду! Я задолжала казначею сумасшедшую сумму, и я не могу платить… Везде одни долги — я легко переношу это, это не мешает мне спать! Но факты таковы.

[Мать протягивает Сатпрему розу] Это мир и покой, мое дитя. Это мир и покой [смеясь]. О, если бы ты знал, какой здесь покой! [жест ко лбу и выше]. Я говорю о чем-то, но, в сущности… как захочет Господь. Может быть, ему забавно наблюдать за лицами людей![103]

 

(молчание)

 

Я получил письмо от одного человека, который спрашивает о страдании.

 

Хорошо, давай посмотрим.

 

Она пишет вот что: «…Надо прекратить поощрять мучителей, будь то мучителей людей или животных. Умоляю вас научить меня, как обрести силы ослаблять, через концентрацию жидкости, страдания других, и как делать, чтобы внутренне возвращать, удар за удар самим агрессорам, без ненависти, но неумолимо… Умоляю вас, помогите мне. Какая внутренняя отдача, какое отречение необходимо? Кто научит меня силе и правосудию, что позволило бы мне действовать и чтобы не всегда торжествовало зло? Слишком легко забывать, отрицать, минимизировать страдания других. Я не хочу больше этого, я не хочу больше закрывать свои глаза и успокаиваться до следующего раза… Что мне предпринять?

 

Когда ты получил это письмо?

 

Два-три дня тому назад.

 

Но вчера ты решил прочитать мне это письмо? Потому что вчера весь день я была в этом умонастроении (не с теми же словами, но в том же духе).

В последнее время довольно долго, то есть, целые дни, было очень острое, очень сильное и очень ясное восприятие того, что действие Силы внешне передается через то, что мы называем «страданием», потому что только вибрации этого типа могут выводить Материю из инерции.

Всевышний Мир и Покой был искажен и превращен в инерцию и тамас, и как раз из-за того, что это является искажением истинного Мира и Покоя, у этого не было причины изменяться! Определенная вибрация пробуждения — повторного пробуждения — была необходима, чтобы вывести из этого «тамаса», который не был способен непосредственно перейти в Мир; нужно было что-то, чтобы встряхнуть этот «тамас», и внешне это передается через страдание.

Я говорю здесь о физическом страдании, ведь все остальные страдания — витальные, эмоциональные и ментальные — возникают из-за ложной работы разума, и они… мы можем причислить их ко Лжи, это все. Но физическое страдание оказывает на меня впечатление побитого ребенка, побитого из-за того, что здесь, в Материи, Ложь стала неведением, то есть, нет дурной воли — в Материи нет дурной воли, все есть инерция и неведение: полное неведение об Истине, неведение об Истоке, неведение о Возможности, неведение даже о том, что надо делать, чтобы не страдать материально. Это неведение находится везде в клетках, и только переживание — и переживание того, что передается в этом рудиментарном сознании через страдание — может пробудить, родить потребность знать и избавиться от этого, а также стремиться к трансформации.

Это стало уверенностью, поскольку во всех этих клетках родилось стремление, и оно становится все более и более сильным и удивляется сопротивлению. Но клетки видели, что когда что-то расстроено в функционировании (то есть, вместо податливого, спонтанного, естественного функционирование становится болезненным усилием, борьбой с чем-то, что принимает видимость дурной воли, но что на самом деле является только непонимающей неуверенностью), в этот момент удесятеряется интенсивность стремления, зова: становится постоянным. Трудность состоит в том, чтобы оставаться в состоянии такой интенсивности; обычно все снова впадает, не могу сказать в сонливость, но это некая вялость: мы легко воспринимаем вещи. И только когда внутреннее расстройство становится невыносимым, только тогда интенсивность растет и становится постоянной. В течение часов — часов — без снижения уровня, зов, стремление, воля объединиться с Божественным, стать Божественным, держится на своем максимуме — почему? потому что было то, что внешне называется физическим расстройством, страданием. А иначе, когда нет страдания, время от времени бывает порыв, но затем он спадает; затем, по случаю, возникает другой порыв… Это никогда не кончается! Это длится вечность. Если мы хотим, чтобы все шло быстро (быстро по сравнению с ритмом нашей жизни), необходим это удар хлыста. Я убеждена в этом, поскольку как только находишься в своем внутреннем существе, относишься к этому с презрением (по отношению к самому себе).

Но затем, вдруг, когда приходит это истинное Сострадание божественной Любви, и вы видите все эти вещи, кажущиеся такими ужасными, такими ненормальными, такими абсурдными, видите эту большую боль, во всех существах и даже в вещах… Тогда в физическом существе рождается стремление облегчить страдание, лечить, заставлять исчезнуть это. В Любви в ее Истоке есть что-то, что постоянно передается через вмешательство Милости; сила, сладость, это что-то наподобие вибрации поддержки, которая распространяется повсюду, но которую освещенное сознание может направлять, концентрировать на определенных точках. И как раз здесь я увидела, как по-настоящему можно использовать мышление: мысль служит как бы каналом для переноса этой вибрации с одного места в другое, везде, где это необходимо. Эта сила, вибрация сладости статическим образом находится над миром, давя на то, чтобы быть воспринимаемой, но это безличностное действие, а мышление — освещенное мышление, подчинившееся мышление, которое является только инструментом и не пытается больше само приводить вещи в движение, которое удовлетворено быть движимым всевышним Сознанием — мышление служит посредником для того, чтобы установить контакт, установить связь и сделать так, чтобы эта безличностность могла действовать везде, где это необходимо, точно в нужных точках.

 

(молчание)

 

Можно абсолютно точно сказать, что лекарство всегда сопутствует болезни. Можно даже было бы сказать, что лечение всякого страдания сосуществует вместе со страданием. Тогда вместо того, чтобы видеть «бесполезные» и «глупые» бедствия, как о них обычно думают, вы видите, что прогресс, эволюция, которая сделала необходимым страдание — которая и является причиной и целью страдания — достигает желаемого результата, и одновременно страдание исчезает для тех, кто открыт и может воспринимать. Эта тройка: страдание как средство прогресса, прогресс и исцеление от страдания — сосуществуют, одновременны в том смысле, что не следуют друг за другом, а происходят в одно и то же время.

Если в тот момент, когда трансформирующее действие порождает страдание, если в этот момент есть необходимое стремление, открытость в том, что страдает, тогда одновременно усваивается лекарство, и эффект получается тотальный, полный: трансформация наряду с необходимым действием для ее достижения, а также одновременно лечение ложного ощущения, вызванного сопротивлением. И страдание  замещается… чем-то, неизвестным на земле, но что имеет что-то общее с радостью, благим бытием, доверием и безопасностью. Это сверх-ощущение, в совершенном мире и покое, и оно ясно является единственным, что может быть вечным.

Этот анализ очень несовершенно выражает то, что можно было бы назвать «содержимым» Ананды.

Я думаю, это что-то, что чувствовалось, переживалось (частично и очень мимолетно) во все века, но это теперь начало концентрироваться и почти конкретизироваться на земле. А физическая Материя в своей клеточной форме имеет, нельзя сказать, страх или беспокойство, но некое опасение по отношению к новым вибрациям, и это опасение, естественно, лишает клетки их восприимчивости и принимает видимость недомогания (это не страдание, а недомогание). Но когда это опасение уравновешивается и лечится стремлением и волей полного подчинения и актом полной сдачи, тогда, с исчезновением этого опасения, приходит высшее облегчение.

Все это словно микроскопические изучения явлений сознания, независимых от ментального вмешательства. Необходимость использовать слова для выражения переживания вносит это ментальное вмешательство, но в самом переживании его нет. И это очень интересно, потому что чистое переживание содержит истину, реальность, что исчезает, как только вмешивается разум. Есть некий вкус настоящей реальности, и он по этой причине полностью ускользает от выражения. Та же самая разница, что и между человеком и его портретом, между фактом и рассказом о нем. Это так. Но это гораздо тоньше.

Так что, возвращаясь к этому письму, когда вы сознаете эту Силу — эту Силу, это Сострадание в его сущностной реальности — и когда вы видите, как оно может проводиться через сознательного индивида, тогда у вас есть ключ к этой проблеме.

У меня были опыты[104]…

 

*

*  *

 

(Несколько дней спустя, в присутствии Нолини, Мать вернулась к этой беседе, добавив :)

 

Должны быть также даны средства открыться.

 

(Нолини :) Эта леди страдала от рака (у нее почти не осталось легких), но она стала так чудесно выздоравливать. Это действительно почти чудо. Ее муж (он находится здесь) говорит: «Я сам хирург и имею дело с подобными случаями, я знаю, что это такое — постепенно это почти исчезло. Чудеса.» Теперь она ходит.

 

Ах, если можно было бы «поймать» это, все можно было бы вылечить.

 

Она ошеломлена, говорит: «Я не понимаю». И доктор знает, что это, он столько раз пытался оперировать это.

 

Есть несколько таких случаев.

Хорошо.

 

 

30 сентября 1966

 

После прочтения одного

неопубликованного письма

Шри Ауробиндо

 

«…Хотя Святой Павел имел замечательные мистические переживания и, несомненно, очень глубокое духовное знание (скорее глубокое, чем широкое, я думаю), но я бы не поклялся, что здесь[105] он ссылается на супраментализированное тело [физическое тело]. Возможно, что он ссылается на супраментализированное тело или некоторое другое светлое тело в его собственной светлой субстанции, которое он иногда ощущал обволакивающим его и отменяющим это тело смерти, которое было для него материальной оболочкой. Эту строчку, как и множество других, можно трактовать по-разному, и она может относиться к чисто супрафизическому переживанию. Идея трансформации тела встречается в нескольких традициях, но я никогда не был вполне уверен, что речь идет именно о таком способе изменения. Некоторое время тому назад в Индии был йог, учивший этому, но он надеялся раствориться в свете после полного изменения. Вайшнявы говорят о божественном теле, которое заменит это тело путем сидхи. Но, опять же, речь идет о физическом или супрафизическом теле? И в то же время ничто не мешает предполагать, что все эти идеи, прозрения, переживания указывают на физическую трансформацию, если не означают в точности ее.»

Шри Ауробиндо

24 декабря 1930

 

Любопытно, это было предметом моих медитаций в эти последние дни (не умышленным предметом: это накладывалось свыше). Ведь о всем этом переходе от растения к животному и от животного к человеку (особенно от животного к человеку), различия формы, в сущности, минимальны: настоящая трансформация заключается во внедрении другого фактора сознания. Все различия между жизнью животного и человека проистекают из внедрения Разума; но субстанция, по сути, та же самая, и она подчиняется тем же законам формирования, построения. Например, не много разницы между теленком, формирующимся в лоне коровы, и ребенком, формирующимся в лоне женщины. Есть одна разница: эта разница от внедрения Разума. Но если мы пытаемся представить ФИЗИЧЕСКОЕ существо, то есть, так же видимое, как сейчас видимо физическое и с той же плотностью, например, тело, которому не будет нужна ни циркуляция крови, ни кости (особенно кости: скелет и циркуляция крови)… это очень трудно вообразить. Пока тело с циркуляцией крови, работой сердца, мы могли бы вообразить это — мы можем вообразить это — обновление силы, энергии через мощь Духа, через другие средства, отличные от питания. Но твердость, прочность тела, как она возможна без скелета?… Так что это будет несравненно более великая трансформация, чем переход от животного к человеку; это будет переход от человека к существу, которое не будет строиться тем же образом, которое не будет работать тем же образом, которое будет словно уплотнением или конкретизацией… «нечто». До сих пор это не соотносится ни с чем, что мы видим физически, если только ученые не открыли что-то, о чем я не осведомлена.

 

Можно представить себе новый свет или силу, дающую клеткам нечто вроде спонтанной жизни, спонтанной силы.

 

Да, то, о чем я сказала: питание может исчезнуть; это представимо.

 

Но все тело могло бы приводиться в движение этой силой. Тело могло бы оставаться гибким, к примеру. Все еще имея костную структуру, оно могло бы оставаться гибким, иметь гибкость ребенка.

 

Но ребенок не может стоять как раз из-за этого! Он не может ничего поделать. Что заменит костную структуру, например?

 

Могли бы быть те же самые элементы, но наделенные гибкостью. Элементы, прочность которых исходила бы не от жесткости, а от силы света, нет?

 

Да, это возможно… Только, что я хочу сказать, возможно, это будет сделано еще через ряд новых творений. Может быть, этот переход от человека к этому существу произойдет через всевозможных других посредников? Видишь ли, этот скачок кажется мне громадным.

Я очень легко могу представить существо, которое могло бы через духовную мощь, через могущество своего внутреннего существа поглощать необходимые силы, возобновлять себя и всегда оставаться молодым; это очень легко представить; даже при условии определенной гибкости, позволяющей менять форму, если потребуется. Но полное исчезновение этой системы построения, причем сразу же — сразу же от одного к другому, это кажется… кажется, это должно происходить поэтапно.

Очевидно, что пока, по крайней мере, не произойдет что-то (что мы вынуждены называть «чудом», потому что не может понять, как это может произойти), как тело, подобное нашему, как оно станет телом, полностью построенным и управляемым внешней силой, и без материальной поддержки?… Это [Мать зажимает пальцами кожу своей руки], как это может превратиться во что-то другое?… Это кажется невозможным.

 

Это кажется чудом, но…

 

Да, во всех своих переживаниях я очень хорошо понимаю, что может исчезнуть необходимость принимать пищу, что может исчезнуть весь процесс (например, можно сменить способ поглощения), но как изменить структуру?

 

Лично мне это не кажется невозможным.

 

Не кажется невозможным?

 

Нет, может быть, это воображение, но я легко могу представить, что духовная мощь входит в тело и производит что-то вроде светлого разбухания, и все это вдруг распускается как цветок. Это тело, скрюченное тело, оно распускается, становится лучистым, гибким, светлым.

 

Гибким и пластичным, можно легко представить, что оно будет пластичным, то есть, форма не будет фиксированной, как сейчас. Все это можно представить, но…

 

Но я очень легко вижу это как нечто вроде светлого расцвета: Свет должен обладать этой силой. И это ничего не разрушает в сегодняшней структуре.

 

Но видимо? Чтобы можно было дотронуться?

 

Да. Это просто как расцвет. Что-то закрытое распускается как цветок, это все; но структура цветка остается одной и той же, только он полностью распускается и излучает, не так ли?

 

Да, но… [Мать качает головой и некоторое время молчит]. Мне не хватает переживания, не знаю.

Я совершенно убеждена (поскольку я имела переживание, которое доказывало мне это), что жизнь этого тела — жизнь, то, что заставляет его двигаться, меняться — может быть замещена силой; то есть, может быть создано некое бессмертие, и износ тела может исчезнуть. Возможно и то, и другое: может придти могущество жизни, и износ может исчезнуть. И это может придти психологически, через полное подчинение божественному Побуждению, так что в каждый момент имеешь ту силу, что нужно, делаешь то, что нужно — все это, все это есть уверенность. Уверенность. Это не надежда, не воображение: это уверенность. Ведь надо воспитывать и медленно трансформировать, менять привычки. Это возможно, все это возможно. Но только сколько же времени потребуется, чтобы упразднить необходимость скелета? (возьмем только эту проблему). Это кажется мне очень далеким в будущем. То есть, потребуется множество промежуточных этапов. Шри Ауробиндо говорил, что можно сколь угодно долго продлевать жизнь. Это понятно. Но мы еще не построены из чего-то, что полностью не поддается распаду, необходимости распада. Кости очень прочные, при благоприятных условиях они могут сохраняться тысячу лет, это понятно, но это не означает бессмертие В ПРИНЦИПЕ. Понимаешь, что я имею в виду?

 

Нет. Думаешь, это должна быть нефизическая субстанция?

 

Не знаю, насколько она нефизическая, но это физическое мне неизвестно! И это не субстанция, какой мы ее сейчас знаем, и, самое главное, не построение, каким мы его сейчас знаем.

 

Я не знаю, но это должно быть ФИЗИЧЕСКОЕ тело (как Шри Ауробиндо говорил об этом), мне кажется (но, возможно, это фантазия), что это может быть как бутон лотоса, например: наше сегодняшнее тело подобно маленькому, закрытому, жесткому бутону лотоса, и… он распускается, становится цветком.

 

Да, но это, мой мальчик…

 

Есть ли что-то, что этот Свет не может делать с имеющимися элементами?? Элементы те же, но они становятся преображенными.

 

Но растительность не бессмертна.

 

Нет, это только сравнение.

 

Что же, в этом все дело!

Вопрос только в этом. Я могу представить неувядающий цветок; но принцип бессмертия… То есть, в сущности, это жизнь, которой не требуется возобновляться: вечная Сила проявляла бы себя вечно и напрямую, и все же это было бы физическое тело [Мать касается кожи своих рук].

Я вполне понимаю постепенное изменение и что можно достичь того, чтобы эта субстанция могла превратиться в нечто, способное вечно возобновляться изнутри наружу, и это было бы бессмертием; но только мне кажется, что между тем, что есть сейчас, какими мы сейчас являемся, и другой модой жизни может быть множество этапов. Ведь если спросить эти клетки, со всем сознанием и переживанием, какими они сейчас обладают, если спросить их, к примеру: «Есть ли что-то, что вы не можете делать?» В своей искренности они ответят: «Нет, я могу делать все, что хочет господь.» Это их состояние сознания. Но в видимости это иначе. Личное переживание такое: все, что я делаю с Присутствием Господа, я делаю без усилия, без трудности, без усталости, без износа, вот так [Мать раскрывает руки в большом гармоничном Ритме], но это еще открыто всем влияниям снаружи, и тело вынуждено делать то, что не является напрямую выражением всевышнего Влияния, отсюда и усталость, трение… Так что, супраментальное тело, подвешенное в мире, который не является землей, это не то!

 

Нет.

 

Нужно, чтобы что-то имело силу сопротивляться. Человек не может сопротивляться заражению от животного, он не может, у него постоянные связи. Что же, как будет поступать это существо?… Кажется, что еще долгое время — долгое время — оно будет подчиняться закону заражения.

 

Я не знаю, но это не кажется мне невозможным.

 

Нет?

 

Мне кажется, что если в нем есть это Могущество Света, то что может его затронуть?

 

Но весь мир исчезнет! Вот в чем дело.

Когда Это приходит, когда Господь находится здесь, нет ни одного из тысячи, кого бы это не устрашило. И не для рассудка, не в мышлении: во плоти. Так что, допустим — допустим, что это так: появится существо, являющееся сгустком и выражением, воплощением всевышнего Могущества, всевышнего Света — что произойдет!

 

Да, в этом вся проблема.

 

Да.

 

Потому что я не вижу трудности трансформации в себе. Это кажется мне скорее трудностью мира.

 

Если все могло бы трансформироваться одновременно, тогда все в порядке, но ясно, что это не так. Если бы существо трансформировалось совсем одно…

 

Да, возможно, это было непереносимо.

 

Да!

 

Возможно, в этом вся проблема.

 

Увеличь тысячекратно то впечатление, которое имеют совсем маленькие дети (я говорю о детях исключительно физических, о человеческих существах, а не о реинкаранциях), когда они чисто физические существа, они не могут приблизиться ко мне, мой мальчик! они начинают плакать, они дрожат! И все же я люблю их и принимаю их со всей своей нежностью и как можно спокойнее — они начинают дрожать, им страшно, так это сильно. С теми, кто несет в себе что-то, с реинкарнациями по-другому: они распускаются, они довольны; но когда есть только это, внешняя субстанция… Я видела, как приходили взрослые люди (я делала опыты: я заряжаю атмосферу, и Господь присутствует), что же, я видела, как входили сорокалетние люди и… брр! буквально улепетывали, несмотря на все внешние приличия, и это после того, как они сами ПРОСИЛИ встретиться со мной, ты понимаешь! В конце концов, все было для того, чтобы они вели себя прилично — невозможно, они не могли.

 

Но даже для меня, хотя я уже давно с тобой, иногда это устрашающее.

 

А, вот видишь!

 

Это не страх, но… действительно… грозное…

 

Я не заставляла тебя говорить.

 

Прекрасно знаешь — внутри знаешь: нечего бояться, но все же…

 

Да.

 

Все же это очень сильно.

 

Нет, это пугается субстанция.

Вот так.

Так что возьми сознание совсем маленького ребенка, когда ты, ты сам…

 

В твоих глазах иногда есть… есть что-то…[106]

 

(Мать смеется)