Век путешествий закончился. Долети мы хоть до седьмой галактики, мы высадимся там, в наушниках и механизированными, и снова встретимся такими, какие мы есть: дети перед лицом смерти, живые, не знающие толком, ни как они живут, ни зачем и куда они идут. Да и на земле, мы знаем отлично, времена Кортеса и Писарро прошли – все та же Механика сжимает нас, ловушка захлопывается. Но, как и всегда, оказывается, что наши самые суровые несчастья были нашими наилучшими возможностями, а темный переход – лишь переходом, ведущим к большему свету. Стало быть, мы, припертые к стенке, находимся перед последней неизученной землей, заключительным путешествием: самими собой.

И знаков тому множество, они просты и очевидны. Самые важные события последнего десятилетия – это не путешествия на луну, но “путешествия” “под кайфом”, великие переселения хиппи и волнения студентов по всему миру – и куда же они направляются? Нет больше места на кишащих пляжах, на изнурительных дорогах, в растущих термитниках наших городов. Нужно пробиваться в другом месте.

Но есть множество видов “других мест”. Опосредованные наркотиками, они ненадежны и грозят опасностью и, прежде всего, зависимы от внешнего способа – переживание должно быть доступно по желанию, неважно где, посреди рынка точно так же, как в уединении нашей комнаты; иначе это не переживание, но аномалия или порабощение. Опосредованные психоанализом ограничиваются, на данный момент, несколькими плохо освещенными пещерами, и. прежде всего, им недостает рычага сознания, позволяющего направляться куда угодно, хозяином, а не беспомощным свидетелем или болезненной жертвой. Опосредованные религией, они более озарены, но и зависимы также от бога или догмы, и, прежде всего, запирают нас в одном типе опыта, потому что вполне можно быть пленником преимущественно других миров, а не здешнего. И, наконец, ценность переживания измеряется его способностью трансформировать жизнь, иначе мы имеем дело с тщетным видением или галлюцинацией.

Однако, Шри Ауробиндо заставляет нас сделать двойное открытие, в котором мы имеем настоятельную потребность, если хотим не просто дать выход удушающему хаосу, но трансформировать мир. Потому что, следуя ему шаг за шагом в его изумительном исследовании, – его технике внутренних пространств, если можно так выразиться – мы приходим к самому великому открытию всех времен, к воротам Великой Тайны, которая должна изменить лицо мира, к знанию того, что сознание есть сила. Введенным в заблуждение относительно того, кто мы такие, непреложным законом науки, или самим фактом нашего рождения, кажется, что у человека нет иной надежды, кроме как на еще более громадное умножение его машин, которые видят лучше, чем он, слышат лучше, чем он, считают лучше, чем он, лечат лучше, чем он, и, наконец, возможно, заживут лучше, чем он. Нам предстоит узнать, что мы можем все лучше, чем наши машины, и что эта громадная Механика, которая нас душит, может рухнуть также быстро, как она появилась, если только мы захотим дотронуться до рычага истинного могущества, и низойдем в наше собственное сердце, как методичные, строгие и просветленные исследователи.

Тогда мы откроем, может быть, что наш ХХ век был еще каменным веком психологии, и что, со всей нашей наукой, мы еще не вступили ни в истинную науку жизни, ни во владение миром и самими собой, и что перед нами раскрываются горизонты совершенства и гармонии и красоты, перед которыми наши величайшие открытия – словно грубые заготовки ученика.

Сатпрем

Пондишерри, 27 января 1970

Я становлюсь тем, что видел в себе самом. Все то, что мысль подсказывает мне, могу я сделать; всем, что мысль открывает мне, могу я стать. Такой должна стать непоколебимая вера человека в себя, ибо Бог обитает в нем.¹

Жил когда-то Махараджа, очень злой, и ему невыносима была мысль, что, возможно, есть существо, превосходящее его. Он повелел тогда созвать всех пандитов королевства, как это было принято делать в серьезных случаях, и задал им такой вопрос: “Кто из нас двоих более велик – я или Бог?” Пандиты задрожали. Будучи по профессии мудрецами, они были обязаны рассуждать, и к тому же, по старой привычке, держались за свои имена и свою жизнь. Но это были храбрые пандиты, не желавшие обижать Бога. Погоревали он немного, а затем самый старый из них сказал: “Предоставьте действовать мне, завтра я поговорю с Государем”. На другой день, весь двор снова собрался на торжественном дюрбаре, куда старый пандит пришел смиренно, со сложенными руками и лбом, разрисованным белым пеплом, поклонился и произнес речь: “О Владыка, несомненно, ты более велик” - Государь закрутил три раза свои длинные усы, и выпятил грудь колесом – “ты более велик, Владыка, потому что ты можешь изгнать нас из своего царства, тогда как Бог не может: все есть его царство, воистину, и некуда выходить из Него”.

Эта индийская сказка, услышанная нами в Бенгалии, где родился Шри Ауробиндо, не чужда ему, который говорил, что все есть Он: боги, черти, люди, Земля, а не только небеса, и весь опыт которого ведет к божественному оправданию Материи. На протяжении вот уже полувека психология неустанно реинтегрирует в человеке демонов; возможно, как думал Анри Мальро, что делом следующего полувека будет “реинтегрировать в нем богов” или, скорее, как того хотел Шри Ауробиндо, реинтегрировать Дух в человеке и материи, и создать “божественную жизнь на земле”: Небеса над нами велики и чудесны, но еще более чудесны и велики небеса, находящиеся в нас. И именно этот Эдем ожидает божественного работника.²

Существует множество способов подключиться к Работе. Фактически, каждый из нас имеет собственный особый способ раскрытия: для одного это будет хорошо исполненная пьеса, выполненный долг, для другого – изящная идея, гармоничная философская система, для третьих это будет страница музыки, поток, всплеск солнца на поверхности моря, и все это – способы приобщиться к Бесконечному. Но это – краткие мгновения, а мы хотели бы постоянства. Это – минуты, полностью подчиненные стечению неуловимых обстоятельств, а мы хотели бы чего-то неотъемлемого, не зависящего ни от условий, ни от обстоятельств – окно в нас, которое уже не закроется.

И, поскольку эти условия очень трудно воссоздать на Земле, говорят о “Боге”, говорят о “духовности”, говорят о Христе, Будде и всей линии основателей великих религий, и все это – способы обретения постоянства. Но мы, возможно, не являемся людьми религиозными или спиритуалистами, мы – люди совсем обычные, мы остерегаемся высоких слов, мы устали от догм, мы, возможно, утомились также от слишком большого количества рассуждений – мы жаждем только нашего небольшого потока, что струится в Бесконечности. Был в Индии великий святой, который годы и годы, пока не обрел мир, спрашивал у всех, с кем встречался: “Вы видели Бога? Вы видели Бога?” – и сердился, потому что ему всегда рассказывали истории. Он не был виноват, что люди называют столько ложного этим словом, как и многими другими. Когда мы увидим, то расскажем, или, вероятно, будем молчать. Нет, мы не хотим отделываться словами, мы хотим отправиться в путь с тем, что имеем, оттуда, где сейчас находимся – с нашими шаблонами и глиной, приставшей к ногам, и маленьким лучиком солнца в копилке лучших дней, потому что это наша вера, совершенно простая. И к тому же, мы хорошо видим, что Земля, такая, какая она есть, бесславна, мы хотим, чтобы она изменилась, но мы перестали доверять также и универсальным панацеям и движениям, партиям, теориям. Мы, стало быть, стоим на нулевом километре дороги, то есть нас самих, без великих вещей, но это – все, что у нас есть, и это та часть мира, которую мы попытаемся изменить прежде, чем хотеть спасти остальное. И кто знает, не выиграем ли мы от этого, ведь вполне может быть, что изменение себя – это именно то, что с наибольшей эффективностью изменит остальное?

Что может сделать для нас Шри Ауробиндо на столь невысоком уровне?

Есть Шри Ауробиндо философ, Шри Ауробиндо поэт, кем он и был, в сущности, провидец эволюции, но не все являются философами, поэтами, а тем более провидцами. Но если он дает нам способ поверить в наши собственные возможности, не только человеческие, но сверхчеловеческие и божественные, и не только поверить, но и открыть их в себе, шаг за шагом, и увидеть, и стать широкими, широкими, как Земля, которую мы любим, и все земли и все моря, которые мы несем в себе, может быть, мы будем довольны? Потому что есть Шри Ауробиндо исследователь – который был также и йогом, но не он ли говорил, что йога есть искусство сознательного самораскрытия?³ Именно это исследование сознания мы хотели бы предпринять вместе с ним, и если мы пойдем спокойно, старательно, с искренностью, встречая трудности пути с улыбкой – а Бог знает, что он каменист – нет причин, почему бы окну в один прекрасный день не открыться, а Солнцу – не осветить нас навеки. По правде говоря, вовсе не одно, но несколько окон открываются одно за другим, каждый раз на более широкое пространство, новое измерение нашего королевства, и каждый раз это изменение сознания, столь же радикальное, каким может быть, например, переход ото сна к бодрствованию. Мы снова проследим здесь основные этапы этого изменения сознания, так, как их пережил Шри Ауробиндо, и как он описал их своим ученикам в интегральной йоге, пока они не подведут нас к порогу нового, еще неизвестного опыта, который, может статься, возобладает способностью изменять жизнь.

Ибо Шри Ауробиндо – не только исследователь сознания, это строитель нового мира. А зачем нужно изменение сознания, если окружающий мир остается таким, какой он есть? Мы рискуем уподобиться королю из сказки Андерсена, который расхаживал голым по улицам своей столицы. К тому же, дойдя до крайних границ миров, не являющихся неведомыми для древней мудрости, Шри Ауробиндо открыл другой мир, не отмеченный ни на одной карте, который он назвал Супраментальным и хотел привести на Землю. Он приглашает нас попытаться вместе с ним, и принять участие в прекрасной истории, если мы любим истории. Ибо Супраментал, говорит нам Шри Ауробиндо, вносит решающее изменение в эволюцию земного сознания – фактически, это изменение сознания, которое возобладает могуществом трансформировать наш материальный мир, и трансформировать его так глубоко и так прочно, надеемся мы, как того не делал даже Разум, когда он впервые появился в Материи. Мы увидим, стало быть, как интегральная йога раскрывается в супраментальную йогу, или йогу земной трансформации, которую мы пытаемся наметить – только наметить, поскольку история осуществляется, она совершенно нова и непредвиденна, и мы еще не знаем толком, куда она нас приведет и успешно ил закончится.

На самом деле, это немного зависит и ото всех нас.

Глава I
Полностью западный человек

По-человечески, Шри Ауробиндо близок нам, потому что, помимо прочего, когда мы почтили уважением "мудрость Азии" и удивительных аскетов, которые, кажется, забавляются с нашими старыми добрыми законами природы, мы прекрасно осознаем, что было затронуто наше любопытство, но не наша жизнь, а мы продолжаем испытывать потребность в практической истине, которая выстоит перед нашими суровыми зимами. Да, Шри Ауробиндо хорошо знал эти зимы, он переживал их на протяжении всех лет, потраченных им на образование, а точнее, с семи до двадцати лет. Он менял одну мансарду на другую, по прихоти более или менее доброжелательных хозяев, довольствуясь одной трапезой в день и не имея даже плаща, чтобы накинуть на плечи, но всегда нагруженный книгами: французские символисты, Малларме, Рэмбо, которого он читал в оригинале еще даже до Бхагават-Гиты в переводе. Шри Ауробиндо для нас является примером уникального синтеза.

Он родился 15 августа 1872 года в Калькутте, в год "Озарений" Рембо. Современная физика уже была разработана Максом Планком, Эйнштейн был совсем маленьким, а Жюль Верн исследовал будущее в своих книгах. Однако, королева Виктория готовилась стать королевой обеих Индий, завоевание Африки еще не было завершено — это был поворотный пункт, означавший переход от одного мира к другому. Часто, открывая Историю, имеешь впечатление, что периоды испытания и разрушения предшествуют рождению нового мира, но это, может быть, ошибка - может быть потому, что новое уже рождено, силы разрушения (или очищения) ожесточаются. Как бы там ни было, Европа – на вершине своей славы – игра, кажется, разыгрывается на Западе. Это-то и понял однажды доктор Кришнадхан Гхош, отец Шри Ауробиндо, обучавшийся медицине в Англии и вернувшийся оттуда законченным англоманом. Он не желал, чтобы его сыновья – их у него было трое, Шри Ауробиндо был самым младшим – соприкоснулись хоть немного с миром, запятнанным "чадным и отсталым" мистицизмом, в котором, кажется, приходила в упадок его страна. Он не хотел даже, чтобы они знали что-либо о языках или традициях Индии. Поэтому Шри Ауробиндо получил не только английское имя Акройд, но и англичанку-гувернантку, мисс Паджетт, а пяти лет был отправлен в школу ирландской миссии в Дарджилинге, вместе с сыновьями работников британской администрации. Двумя годами позже трое мальчиков Гхошей отбыли в Англию. Шри Ауробиндо было семь лет. Ему будет двадцать лет, когда он выучит свой родной язык, бенгали; он больше не увидит своего отца – тот умрет как раз перед его возвращением в Индию, и увидит лишь мельком свою мать, которая будет больна и не узнает его. Мы, следовательно, видим ребенка, избавленного от всех влияний – семейного, национального и влияния традиций – свободный дух. Первый урок, который дает нам Шри Ауробиндо – это, может быть, как раз урок свободы.

Шри Ауробиндо и два его брата были поручены англиканскому священнику в Манчестере, "со строгими инструкциями, чтобы им не давались знания ни о чем индийском, и чтобы они не подвергались никакому индийскому влиянию"¹, –решительно, этот доктор Гхош был весьма странным человеком. Он также поручил пастору Древетту не давать никаких религиозных наставлений своим сыновьям, до тех пор, пока они не смогут сами выбрать себе религию, если захотят, когда повзрослеют. Затем он предоставил их собственной судьбе на тринадцать лет. Можно подумать, что доктор Гхош был бессердечным человеком, но это не так. Он отдавал не только свою заботу, но и свои деньги беднякам из бенгальских деревень (в то время как его сыновьям в Лондоне было нечего есть и не во что одеться), и он умер от горя, когда ему сообщили, по ошибке, что его любимый сын, Ауробиндо, погиб в кораблекрушении. Но он считал, что его дети должны обладать характером.

Первые годы в Манчестере имели для Шри Ауробиндо некоторое значение, потому что он выучил французский (английский был, естественно, его "родным" языком), и тогда же почувствовал спонтанное притяжение к этой стране, ведь говорил же он по поводу детских лет, проведенных в Англии: Я был привязан к английской и европейской мысли и литературе, но к Англии, как к стране, у меня не было привязанности... Если и была страна в Европе, к которой я, умом и сердцем был привязан как ко второй родине, то это была страна, которую я никогда не видел, и не жил в ней, по крайней мере, в этой жизни, и была это не Англия, но Франция.² Затем поэт пробудился в нем; он слышал уже шепот невидимого, о котором говорит в одном из самых ранних стихотворений, его внутреннее окно было уже открыто, хотя религия мало затрагивала его, если судить по рассказу о его "обращении": мать отца Древетта, наконец, предприняла попытку спасти души еретиков, хотя бы самого младшего, которого привела однажды с собой на собрание отцов-"нонконформистов". После молитв – рассказывает Шри Ауробиндо – все разошлись, кроме самых ревностных, настало время обращений. Мне было ужасно скучно. Затем подошел святой отец и стал задавать мне вопросы (Шри Ауробиндо было примерно десять лет). Я не отвечал. Тогда все воскликнули: "Он спасен, он спасен!", и все восторженно молились за меня и благодарили Бога."³ Шри Ауробиндо, провидец, не должен был никогда быть религиозным человеком – не более в Индии, замечает он, чем на Западе, и он позаботился, хорошо помня об этом, подчеркнуть, что религия и духовность не обязательно являются синонимами: Истинное царство духа – писал он много позже – это царство Божие в человеке, не царство папы, Церкви или класса духовенства.⁴

Когда началась его жизнь лондонца, Шри Ауробиндо был двенадцать лет, и он знал уже в совершенстве французский и латынь. Директор школы Святого Павла, в которую он поступил, был так очарован способностями своего ученика, что сам стал учить его греческому. По истечении трех лет Шри Ауробиндо мог позволить себе пропускать половину уроков и посвятить почти полностью время любимому занятию – чтению. Не знаю, что могло ускользнуть от внимания этого ненасытного юноши (кроме крикета, который, решительно, вдохновлял его не более воскресной школы), но Шелли и "Раскованный Прометей", французские поэты, Гомер, Аристофан, а также вся европейская мысль – ибо он столь же быстро выучил немецкий и итальянский, чтобы читать Данте и Гете в подлиннике, заполняли одиночество, о котором он молчит. Он не искал даже связей, в то время как Монмохан, второй сын, разъезжал по Лондону в сопровождении своего друга, Оскара Уайлда, и собирался прославиться как английский поэт. Фактически, трое братьев жили каждый по-своему. В Шри Ауробиндо, тем не менее, не было ничего от строгого молодого человека, и еще меньше – от пуританина (не называл ил он их похотливыми?⁵), просто он был "в другом месте", и мир его был полон. У него была даже манера шутить с серьезным видом, которой он никогда не изменял: Чувство юмора? это соль существования. Без него мир уже давно полностью потерял бы равновесие (это уже почти так), и отправился к дьяволу.⁶Ибо есть Шри Ауробиндо юморист, и вот этот Шри Ауробиндо, возможно, важнее философа, о котором серьезно рассуждают университеты Запада, а философия для него была только способом заставить себя понять определенную категорию людей, которые не могут ничего понять без объяснения. Это был язык, как поэзия была для него другим языком, более четким, более истинным, поскольку юмор составлял самую суть его существа, не насмешливый юмор человека, прозванного духовным, но своеобразная радость, которая не может не танцевать везде, где она появляется. Случается порой, словно во вспышке, оставляющей нас слегка озадаченными, прозреть за человеческими обстоятельствами, самыми трагическими, самыми, поистине, достойными жалости, улыбку, почти насмешливую, словно у ребенка, который разыгрывал драму и внезапно скорчил рожицу, потому что его призвание – смеяться, и, по-настоящему, ничто в мире, никто в нем, не может затронуть ту глубину внутри, где мы навеки – цари. Может быть именно в этом, воистину, состоит вся суть чувства юмора Шри Ауробиндо – в отрицании драмы, но, скорее, в чувстве неотъемлемой царственности.

Неизвестно, оценили ли в Школе Святого Павла его чувство юмора, но наверняка отдали должное его изумительной культуре, и ему была назначена стипендия, позволявшая обучаться в Кембридже (вовремя, так как помощь из дому постепенно почти прекратилась), но она не покрывала расходов на жизнь, если учесть, что старшие братья отхватили себе основательную часть неожиданной помощи. Что же он делал тогда в этом питомнике джентльменов? Ему было восемнадцать. Несомненно, он повиновался желанию своего отца. Но это длилось недолго. За первый год своего пребывания в Королевском колледже он завоевал все возможные призы за греческую и латинскую поэзию, но сердце его принадлежало иному. Жанна д'Арк, Мадзини, американская революция не давали ему покоя; в общем, освобождение его страны, дело независимости Индии, в котором он был одним из первых участников. Это неожиданное политическое призвание владело им на протяжении почти двадцати лет, им, который не представлял себе в точности, что такое индиец, а еще меньше – что такое индус! Но пробелы он наверстает быстро – в индуизме, как и в западничестве, он умел, если можно так выразиться, держать ухо востро и схватывать на лету – в конце концов, он не стал бы воистину Шри Ауробиндо, если бы не усвоил и то, и другое, и не нашел место, где два мира снова встречаются и становятся чем-то, не являющимся ни тем, ни другим, ни даже синтезом – но тем, что мы могли бы назвать, вместе с Матерью, продолжательницей труда Шри Ауробиндо, третьей позицией, "чем-то иным", в чем мы имеем настоятельную потребность, мы, не являющиеся ни рьяными материалистами, ни прирожденными спиритуалистами.

Тогда он стал секретарем "Индийского меджлиса", ассоциации индийских студентов в Кембридже, произносил революционные речи, отказался от своего британского имени, примкнул к тайному обществу "Лотос и кинжал" (но такая романтика, честно говоря, может довести до виселицы), короче говоря, он попался и был занесен в черный список Уайтхолла. Это не помешало ему получить степень по классической филологии, затем, сдав экзамен, отказаться от чина, как если бы с него было довольно. Он даже подал заявку на знаменитый конкурс Индийской гражданской службы, в случае успеха в котором перед ним должны были распахнуться двери индийского правительства, где он сидел бы бок о бок с британскими чиновниками. Он был блестяще принят, но затем не пожелал явиться на экзамен по верховой езде – в тот день он предпочел прогулку скачкам в Вулвиче – и был дисквалифицирован. Декан Кембриджа был возмущен и писал в высшие сферы: "То, что человек такого масштаба будет потерян для правительства Индии, просто из-за того, что он не сел на лошадь, или не пришел на встречу, мне кажется чем-то вроде памятника непревзойденной официальной близорукости. Последние два года у него была трудная и тревожная жизнь. Пересылка денег с его родины почти полностью прекратилась, а он должен был не только удовлетворять свои собственные потребности, но также и содержать двух своих братьев... Много раз я писал от его имени его отцу, но без особого успеха. Всего несколько раз мне удалось добыть для него немного денег, чтобы заплатить торговцам, иначе они упекли бы его в тюрьму."⁷ Защитная речь декана не помогла. Колониальное управление решило: Шри Ауробиндо – опасный тип. И они не ошиблись.

Когда Шри Ауробиндо сел на корабль, отправлявшийся в Индию, ему было двадцать лет. Его отец только что умер. У него не было ни положения, ни титулов. Что осталось в нем после этих тринадцати лет Запада? Нам вспоминается прекрасное определение Эдуарда Хэрриота, ибо если верны его слова, что культура – это то, что остается, когда все забыто, то от Запада, когда его покидаешь остаются не его книги, не его музеи, не его спектакли – но потребность переводить в жизненные поступки то, что мы постигли. Именно в этом, несомненно, заключается наша западная добродетель. К несчастью, мы слишком интеллектуальны, чтобы передать наружу какое-либо особое прозрение, тогда как Индия, с ее наполненной внутренней жизнью, не имела достаточной потребности уравнять то, чем она жила, с тем, что она видела. Этот урок не должен был пройти незамеченным для Шри Ауробиндо.

II
Вечный Закон

Наш пролетариат погряз в невежестве и задавлен нуждой!¹ — восклицает Шри Ауробиндо, едва высадившись в Индии. Перед ним вставали отнюдь не метафизические проблемы, но проблема действия. Действовать, мы находимся в мире, чтобы действовать, остается лишь узнать, каким должно быть это действие и, в особенности, каков метод наиболее эффективного действия. Эту точку зрения Шри Аурбиндо будет разделять, начиная со своих первых шагов в Индии, и до своих самых высоких йогических реализаций. Нам вспоминается (да простят нам это отступление), как мы побывали в Гималаях и провели несколько замечательных дней в компании мудреца, среди сосен, олеандров, ввиду сияющих льдов, встающих между небом и долиной. Все это было очень хорошо, и мы признались себе, что это легко, может быть — иметь божественные мысли, возможно, даже видения, на этой вершине мира, но внизу? Мы не полностью заблуждались, хотя, как мы узнали гораздо позже, можно делать, и делать многое для мира, в молчании и неподвижности тела — стойкая иллюзия заставляет нас путать возбуждение с действием — все-таки, что остается от наших божественных минут, когда однажды нас извлекли из нашего одиночества и втянули в обычную жизнь? Существует заблуждение, что индуисты хорошо медитируют, ибо, прежде всего, именно вторжение мира искушает нас, уголок Альп или Колорадо тоже отвлекает, или даже комната с чисто выбеленными стенами – “паломничество к истокам” Ганга и Брахмапутры довольно-таки смешно. Что принесет Индия Шри Ауробиндо? И обладает ли она секретом, подходящим для действия в жизни?

Если верить книгам, в которых говорится об индуизме, речь идет некой духовной палеонтологии с врезками санскритских многостиший, как если бы индиец был загадочным философом пополам с нераскаявшимся идолопоклонником. Но если мы рассматриваем Индию просто, изнутри, не пытаясь расчленить ее индуизм на параграфы (что всегда ошибочно, ибо мы рискуем уподобиться путешественнику, который посетил Дели в мае и нашел Индию жаркой; но если бы он побывал на юге или на востоке, или в других направлениях, в ноябре, в марте — он увидел бы, что климат Индии холоден и горяч, влажен, засушлив, средиземноморский и мягкий, что он так же не поддается определению, как местный “индуизм”, которого не существует, потому что индуизм — это не верование и не духовная долгота, там не определяют свое местонахождение — любое местонахождение возможно там), мы открываем, что Индия — страна необъятной духовной свободы. Слово “индуизм” привнесено с Запада, индиец говорит только о “вечном законе”, сантана дхарма, который, как он прекрасно знает, не является собственностью исключительно индийской, но также мусульманской, негритянской, христианской и даже анабаптистской. То, что кажется западнику самой важной частью религии — так сказать, структура, которая отличает ее от других религий, делает нас католиком или протестантом, мыслящим так или эдак, соглашающимся с той или иной главой — эта часть наименее важна для индийца, который инстинктивно стремится стереть наружные различия, чтобы снова найти все в центральной точке, где все сообщается.

Эта широта — нечто иное, чем “терпимость”, которая является лишь изнанкой “нетерпимости”. Это позитивное осознание того, что каждый человек имеет внутреннюю потребность, называемую Богом, или множеством других способов, и что у каждого человека есть потребность любить то, что он понимает под Богом, на своем уровне и на особой стадии своего внутреннего развития, и что способ Поля — это не способ для Жана — то, что все способны любить распятого Бога, например, кажется противоестественным среднему индийцу, который почтительно склонится перед Христом (с тем же спонтанным уважением, как перед собственным образом Бога), но будет понимать, что образ Бога есть также в смехе Кришны, в ужасе Кали, в нежности Сарасвати, и в тысячах и тысячах других, которые танцуют, разноцветные и усатые, радостные и грозные, озаренные, сострадательные, на роскошных башнях храмов — Бог, который не умеет смеяться, не смог бы создать эту юмористическую вселенную — говорит Шри Ауробиндо² — и что все есть Его образ, все есть Его игра, ужасная и прекрасная, странная, как сам наш мир. Ибо эта страна, столь изобилующая богами, является в то же время страной монолитной веры в Единство: “Единый, Он управляет всеми рождениями и всей природой; Он сам — начало всего” (Шветашватара Упанишада V. 5). Но не все могут скакнуть одним махом в Абсолют, есть множество степеней Восхождения и тот, кто готов понять маленькую Лалиту с детским личиком, и принести ей фимиам и цветы, не мог бы обратиться к вечной Матери в тишине сердца, а еще труднее ему было бы отбросить все формы, чтобы погрузиться в созерцание Того, что не имеет имени. “Как люди приходят ко Мне, так Я их принимаю. Именно моим путем следуют все люди”, говорит Гита* (IV, 11). Очевидно, есть столько способов понимать Бога, свой у каждого из трех или из тысячи человек, что лучше не догматизировать, не резать снова и снова, пока в итоге не останется ничего, кроме бога Декарта, единого и универсального в силу своей узости. Может быть, мы еще путаем единство и единообразие. Именно в духе этой традиции Шри Ауробиндо скоро напишет: Совершенство интегральной йоги наступит, когда каждый человек будет способен следовать своим собственным путем йоги, и работать над развитием своей собственной природы своим усилием, направляя ее тому, что превосходит всю природу. Ибо свобода — окончательный закон и последнее свершение.³

----------------------

* Все священные тексты, которые мы цитируем в этом эссе, Упанишады, Веды, Гита и др., даны в переводе Шри Ауробиндо.

Также индиец никогда не спрашивает: “Верите ли вы в Бога?”, потому что этот вопрос показался бы ему таким же ребяческим, как “Верите ли вы в СО₂?” Он говорит просто: “Поставьте опыт; если вы сделаете это, то придете туда, а если сделаете ту другую вещь, то придете к иному результату.”. Вся изобретательность, тщательность, точность, которые мы развили за последнее столетие или два при изучении физических явлений, индийцы употребляли, с таким же рвением, в течение четырех или пяти тысяч лет, на изучение внутренних явлений — что касается “народа мечтателей”, у него есть для нас свои сюрпризы. И если мы обладаем некоторой порядочностью, мы будем скоро вынуждены признать, что наши “внутренние” исследования, наша так называемая психология, наш психоанализ, наше знание человека, находятся еще в зачаточном состоянии, по той простой причине, что познание себя есть аскеза, столь же методичная, столь же тщательная и часто столь же скучная, как долгие годы введения в ядерную физику. Если хочешь прогрессировать на этом пути, недостаточно читать книги или даже коллекционировать истории болезни и неврозы неуправляемого века, нужно не жалеть себя. По правде говоря, если мы приложим достаточно искренности, тщательности и настойчивости, чтобы заинтересоваться внутренней жизнью, как нашими книгами — мы пойдем быстро и далеко — Запад тоже припас для нас сюрпризы. Да и не лучше ли избавиться от этих предвзятых мнений — Колумб создал карту Америки, только покинув Палос! Эти прописные истины, возможно, стоит повторить, поскольку мы, кажется, колеблемся между двумя заблуждениями — чересчур серьезным заблуждением спиритуалистов, которые уже заключили Бога в определенное число непогрешимых параграфов, и ошибкой оккультистов и неподготовленных ясновидящих, происходящей от их недостаточной серьезности, которые свели невидимое к своего рода воображаемому бесстыдству. Индия мудро отсылает нас к прямому опыту и методам переживания. Шри Ауробиндо рано применит этот необходимый урок экспериментальной духовности на практике.

Но каких людей, какой человеческий материал найдет он в этой Индии, которой совсем не знает? Когда мы отставили в сторону экзотическую раскраску и забавные (для нас) обычаи, которые удивляют и приводят в замешательство туриста, остается все же нечто странное, и если мы говорим, что это — народ мягкий, мечтательный, фаталистичный, не от мира сего, мы касаемся следствия, не причины. Странный — это то самое слово, ибо спонтанно, в самой своей физической субстанции, без малейшего вмешательства “идеи” или даже “веры” индиец погружен корнями в другие миры; он не совсем здесь. И эти другие миры постоянно выходят в нем на поверхность — при малейшем прикосновении рвется занавес, отмечает Шри Ауробиндо — так же хорошо, как этот физический мир, для нас такой абсолютный, такой реальный, такой единственный, кажется ему только одним способом жить среди множества других способов, модальностью тотального существования среди множества других; в общем, маленькой хаотичной границей, беспокойной, довольно болезненной, на краю необъятных континентов позади.⁴ Это существенное отличие индийцев от других народов лучше всего проявляется в их искусстве, как проявляется оно и в искусстве Египта (и, мы полагаем, не будучи с ним хорошо знакомыми, в искусстве центральной Америки), ибо, если мы оставим наши легкие, открытые, словно триумф божественной мысли людей, стройные соборы, и если, внезапно, в молчании Абидоса или Нила, мы окажемся в присутствии Сохмет или, за перистилем Дакинешвара, лицом к лицу с Кали, мы остро ощутим нечто — мы заглянем внезапно в неизвестное измерение, “нечто”, оставляющее нас немного ошарашенными, и чего абсолютно нет во всем нашем западном искусстве. В наших соборах нет тайн! Все здесь, выметенное и чистое, открытое всем четырем ветрам и для всяких посторонних глаз — и все же, там много секретов... Речь здесь идет не о сравнении достоинств, это было бы весьма абсурдным! Но признаемся просто, что мы забыли нечто. Почему нас не поражает, вопреки всему, что столько цивилизаций, столь же славных и утонченных, как наша, будем скромны и признаем это — чья элита была не менее “интеллектуальна”, чем наша Сорбонна, имели видение и опыт невидимых (для нас) иерархий и великих психических ритмов, которые превосходят маленькую пульсацию единственной человеческой жизни, это не было, возможно, умственным отклонением, которое снова и снова обнаруживается в тысячах мест и странных цивилизаций то там, то тут — ни суеверием впечатлительных старых дам. Мы изгнали Век Мистерий, это понятно, все восхитительно декартизировано, но что-то утрачено. Первым признаком нового человека, возможно, является то, что он ощутил ужасающее отсутствие чего-то, что не дают ему ни наука, ни Церкви, ни его шумные удовольствия. Человека невозможно безнаказанно лишить его секретов. Живое свидетельство именно этого также дала Шри Ауробиндо Индия, пока он не познал еще этого на своей собственной субстанции.

Однако, если мы полагаем, что Индия, где сохранились древние мистерии, даст нам практическое решение наших поисков, мы рискуем остаться разочарованными. Шри Ауробиндо, который быстро оценил свободу, духовную широту и необъятное экспериментальное усилие, которое Индия открывает искателю, не стал принимать безоглядно все, что она несет в себе, хотя и не потому, что там надо было что-то отвергнуть. В том, что называют индуизмом, нужно отвергать что-то не более, чем в том, что называют христианством или в любом другом человеческом устремлении; но нужно все расширять, расширять без конца. То, что мы принимаем за окончательную истину, является, чаще всего, только незавершенным переживанием Истины и, несомненно, Целостность Опыта не существует во времени и пространстве, ни в каком месте, ни в каком существе, каким бы озаренным оно ни было, потому что Истина бесконечна, она всегда идет вперед. Но всегда мы берем на себя непосильную ношу — сказала однажды Мать в беседе о буддизме. Мы не хотим ничему позволить уйти из прошедшего, и все сильнее и сильнее сгибаемся под грузом бесполезных накоплений. У вас был руководитель на отрезке пути, но когда этот отрезок пройден, оставьте и путь и руководителя и идите дальше. Это то, что люди делают с трудом; когда они получают что-то в помощь, они цепляются за это, и больше не двигаются. Те, кто продвинулся в христианстве, не хотят оставлять его и несут на своих плечах, а это замедляет путь и сильно задерживает. Когда вы прошли этап, позвольте ему уйти, пусть он отпадет! Идите дальше! Вечный закон, да, но вечно юный и вечно развивающийся. Однако Индия, которая сумела также понять вечного Иконоборца, которым является Бог в своем космическом марше, не всегда имела силу для поддержки своей собственной мудрости; необъятное неведомое, которое наводнило эту страну, должно быть, взяло с нее двойной выкуп: человеческий и духовный. Человеческий, потому что эти люди, насытившиеся потусторонним, сознающие вселенскую космическую Игру и внутренние измерения, где наша маленькая жизнь не поверхности сжимается до размеров точки, периодически расцветающей и быстро поглощаемой, кончил пренебрежением к миру — инерция, безразличие к прогрессу, безропотность (отречение) весьма часто надевают там маску мудрости. Духовный, затем (и этот гораздо серьезней) — потому, что в этой необъятности, слишком огромной для нашего маленького нынешнего сознания, назначение Земли, нашей Земли, в конце концов, затерялось где-то среди необъятностей, или нигде, поглощенное Брахманом, откуда, в конечном счете, она, возможно, никогда не выходила, кроме как в наших снах — иллюзионизм, транс, закрытые глаза йога также весьма часто становились там маской Бога. Предлагается, следовательно, определить хоть сколько-нибудь ясно общую цель, которую Индия духовная ставит перед собой, и мы увидим лучше, в чем она может а в чем не может помочь нам, ищущим интегральной истины.

Осознаем сразу же, что мы находимся ввиду весьма озадачивающего противоречия. Перед нами, в самом деле, страна, давшая миру великое откровение: “Все есть Брахман”, говорила она, все есть Дух, этот мир также есть Дух, эта Земля, эта жизнь, эти люди — ничто не находится вне Его. “Все это — бессмертный Брахман и ничто иное; Брахман перед нами, Брахман позади нас, и на юге и на севере, и над и под нами; Он простирается повсюду. Все это — только Брахман, вся эта великая Вселенная” (Мундака Упанишада, II, 12), дихотомия, что тянула этот бедный мир к Богу или к Дьяволу, была, следовательно, наконец-то излечена, как если бы нужно было всегда выбирать между небом и землей, и не быть никогда спасенным, кроме как искалечив себя. И, однако, на практике, на протяжении трех тысяч лет, вся религиозная история Индии складывалась так, как если бы был истинный Брахман, трансцендентный, неподвижный, всегда вне этой суеты, и ложный Брахман, или, по меньшей мере (именно здесь школы расходятся), меньший Брахман, принадлежащий опосредованной, более или менее спорной реальности, то есть, жизни, Земле, наша бедной запачканной Земле: “Оставь этот мир иллюзии” — писал великий Шанкара.* “Брахман истинен, мир — ложен”, говорит Нираламба Упанишада: брахма сатьям джагани митхья. Как мы ни старались, нам не удалось понять, из-за какой деформации или какой забывчивости “все есть Брахман” превратилось во “все, кроме мира, есть Брахман”.

---------------------

*Шанкара (788-820) — мистик и поэт, теоретик Майявады, или доктрины иллюзионизма, которая вытеснила буддизм из Индии.

Если мы отложим в сторону Писания, ибо разум человеческий столь изощрен, что может увидеть пасущихся овец на обелиске, и если мы рассмотрим практические дисциплины Индии, противоречие становится еще более очевидным. Индийская психология, в конечном счете, основывается на весьма точном наблюдении, а именно, что все во Вселенной, начиная с камня и заканчивая человеком, состоит из трех элементов, или качеств (гуна), которые находятся повсюду, хотя могут называться по-разному в соответствии с порядком реальности, который рассматривается: тамас, или инерция, темнота, несознание; раджас — движение, битва, усилие, страсть, действие; саттва — свет, гармония, радость. Никогда эти три элемента не существуют в чистом состоянии; мы всегда выбираем между инерцией, страстью и светом; то саттвично-тамасические, добрые, но немного туповатые, добросовестные, но не совсем сознательные; или саттвично-раджасические, возвышенно-страстные; или тамасично-раджасичные, низко страстные; а наиболее часто встречается превосходная смесь изо всех трех. В самом черном тамасе также сияет свет — но и противоположное, к несчастью, в равной степени верно. Короче, мы всегда находимся в неустойчивом равновесии; воин, аскет и грубое животное приятно разделяют между собой наше жилище в различных пропорциях. Различные индийские системы стремятся, следовательно, восстановить равновесие: выйти из игры трех гун, раскачивающей нас бесконечно из света в тьму, от энтузиазма к истощению и от пейзажа в серых тонах к нашим скоротечным радостям и повторяющимся страданиям, и занять более высокую позицию, то есть снова обрести божественное сознание (йога), которое является местом совершенного равновесия. Для этого они делают все, чтобы мы вышли из состояния рассеяния и напрасной траты сил, в котором мы живем, и создать в нас концентрацию, достаточно могущественную, чтобы разбить обычные ограничения и, в один прекрасный день, очутиться в другом состоянии. Эта работа по концентрации может осуществиться на любом уровне нашего существа — витальном, ментальном, физическом. В соответствии с избранным уровнем, мы практикуем, следовательно, ту или иную йогу: хатхайогу, раджайогу, мантрайогу и множество других, бесконечное число других, являющихся вехами истории нашего усилия. Мы не будем обсуждать здесь ни преимущества этих методов, ни весьма интересные промежуточные результаты, к которым они могут привести, мы заняты только их целью, их пунктом назначения. Ибо эта “позиция наверху”, кажется, не имеет никакого отношения к жизни, прежде всего, потому, что эти дисциплины, крайне строгие, требуют долгих часов каждодневного труда, если не полного одиночества, а также потому, что критерием успеха в них является состояние транса или йогического экстаза, самадхи, совершенное равновесие, невыразимое блаженство, где сознание мира сметается, поглощается. Брахман, Дух не имеет решительно ничего общего с нашим старым обычным сознанием; Он вне всего, что мы знаем. Он не от мира сего. Не только индийцы говорили об этом.

На самом деле, это говорят все религии мира. И, говорят ли здесь о “спасении”, или там об “освобождении”, мукти, проповедуют ли рай или прекращение круга воплощений, не имеет значения поскольку, наконец, следует оттуда выйти. Однако, так было не всегда. Между концом века Мистерий, и возникновением то тут, то там великих религий, разрыв углубляется; Сознание, не делавшее такого громадного различия между Богом и миром, подернулось дымкой — все традиции, все легенды об этом свидетельствуют. Конфликт между Материей и Духом — это нововведение; так называемые материалисты — это, совершенно точно, дети, законные или нет, спиритуалистов; так расточительные сыновья бывают у бережливых отцов. Между первыми Упанишадами, написанными три или четыре тысячи лет назад, которые сами являются наследницами Вед, видевшими Бога повсюду "в этой чудесной Вселенной", и последними Упанишадами, Секрет потерялся, и утрачен он был не только в Индии; он утратился в Месопотамии, в Египте, в Греции, в центральной Америке. Именно этот Секрет заново откроет Шри Ауробиндо, может быть, справедливо, потому что в его плоти оказались воссоединенными наиболее чисто западная традиция и глубокая духовная потребность Азии. Восток и Запад — говорит он — имеют два способа видения жизни, которые являются двумя противоположными сторонами единственной и той же самой реальности. Между прагматической истиной, которую витальная мысль современной Европы, влюбленная в мощь жизни и танец Бога в Природе, утверждает с такой горячностью и исключительностью, и Истиной неподвижной и вечной, которую индийская мысль, влюбленная в покой и равновесие, любит и ищет с равной страстью, в своем исключительном поиске, вовсе нет ни этого расхождения, ни этого спора, которого требует предвзятое мышление, разделяющий рассудок, поглощающая страсть воли к исключительной реализации. Истиной единой, вечной и неизменной является Дух, и без Духа прагматическая истина Вселенной не имела бы ни источника, ни основания, мир был бы лишенным смысла, лишенным внутреннего направления, без назначения, фейерверком, кружащимся нигде, чтобы угаснуть ни для чего. Но прагматическая истина тоже не является сном несуществующего, ни иллюзией, ни длительным падением в бессмысленную горячку творческого воображения; иными словами, неправда, что вечный Дух — пьяница или мечтатель, или без ума от собственного гигантского воображения. Истины вселенского существования бывают двух сортов: вечные, неподвижные истины Духа — но именно они бросают себя в Становление, именно они здесь, внизу, постоянно, реализуют свои могущества и свои знаки — и сознание, которое играет с ними; диссонансы, вариации, исследования возможного, возвраты, разложения и обращения восходят в гармоничном мотиве, всегда более высоко, и из всего этого, Дух вечно создает и создает свою Вселенную. Но именно Он сам создает ее в себе, именно Он сам является создателем и творческой энергией, причиной, методом и результатом операций, механиком и машиной, музыка и музыкант, поэт и поэма, Он сам — супраментальное и разум, жизнь и материя, душа и природа.⁵

Но Шри Ауробиндо не устраивало примирение Духа и Материи только на бумаге. К тому же не составляет большой разницы, от мира ли сего Дух или не от мира сего, если осознание Духа в жизни не сопровождается властью над жизнью: Истина сознания — бесполезный проблеск, если Сознание не приносит могущества изменить мир.⁶ Утерянный Секрет не был теоретической истиной, это была настоящая власть Духа над Материей. Именно практический Секрет будет Шри Ауробиндо заново отыскивать понемногу, экспериментально, имея мужество разом перепрыгнуть через свою западную культуру, и через индийскую религиозную традицию, поскольку истинно то, что суть выявляется, когда все забыто.

III
Конец интеллекта

Тринадцать лет понадобилось Шри Ауробиндо, чтобы пройти западный путь. Почти столько же ему потребуется, чтобы пройти путь Индии, и прийти к “вершине” традиционных йогических реализаций, то есть к началу его собственной работы. Но нас интересует здесь прежде всего то, что даже этот традиционный путь, который мы считаем, следовательно, подготовительной стадией, Шри Ауробиндо прошел безо всяких обычных правил, вольным стрелком, если можно так выразиться, или, возможно, исследователем, мало заботящимся о предосторожностях и картах, и избегающим бесполезных уловок, просто потому, что у него есть мужество идти прямо вперед. Следовательно, не в одиночестве и со скрещенными ногами, и не по указке просветленного Учителя Шри Ауробиндо отправился в дорогу, но так, как это могли бы сделать мы сами, ничего о ней не зная, в самой гуще жизни – жизни, может быть, столь же беспокойной и напряженной, как наша, – и совсем один. Первый секрет Шри Ауробиндо состоит, несомненно, в том, что он всегда отказывался резать жизнь пополам – действие, медитация, внутреннее, внешнее и вся гамма наших ошибочных категорий не существовали для него. В тот день, когда он задумался о йоге, он включил в нее все: высокое и низкое, внутреннее, внешнее, все ему подходило, и он не разу не оглянулся назад. Шри Ауробиндо пришел не для того, чтобы продемонстрировать нам исключительные качества в исключительных условиях. Он пришел показать нам то, что возможно для человека, и что исключительное – это всего лишь пока что не завоеванное нормальное состояние, и точно так же сверхъестественное, как говорил он, это естественное, которого мы еще не достигли, или которого мы еще не знаем, или к которому у нас пока нет ключа¹. По сути, все в этом мире – вопрос правильной концентрации; нет ничего, что не поддалось бы, в конце концов, хорошо управляемой концентрации.

С того момента, как он высадился на Аполло Бундер в Бомбее, его охватил спонтанный духовный опыт, необъятный покой овладел им; но были и другие проблемы: нужно было что-то есть и как-то жить. Шри Ауробиндо было двадцать лет. Подле Махараджи Бароды нашлось место преподавателя французского, затем – английского в Государственном колледже, в котором он вскоре стал заместителем директора. Он исполнял также функции личного секретаря Владыки. Он разрывался между Двором и Колледжем, и свободного времени у него не было, но занимала его именно Индия. Он совершал множество поездок в Калькутту, был в курсе политической ситуации, писал статьи, из-за которых произошел скандал, поскольку он не просто говорил, что королева-императрица Индии – старая дама, именуемая так из вежливости², он призывал также своих соотечественников сбросить иго и покуситься на политику нищего индийского Конгресса: нет реформам, нет сотрудничеству. Его целью было собрать все силы народа в преддверии революционных действий. Ему требовалось мужество, подумать только, ведь шел 1892 год, и британское владычество распространялось на три четверти земного шара. Но у Шри Ауробиндо был особый способ воздействовать на проблему: он начал не с англичан, но с самих индийцев: Наш истинный враг – не сила, внешняя по отношению к нам, но наши вопиющие слабости, наша трусость, наша близорукая сентиментальность³. Здесь мы уже слышим ключевую ноту Шри Ауробиндо – в битве политической, как и в битве духовной, а равно и в любых обстоятельствах, он призывает нас искать в самих себе, а не вовне и не в другом месте, причины наших неудач и несчастий мира. Внешние условия – это, не больше не меньше, распространение того, что мы из себя представляем - скажет позднее та, что разделит с ним его труд. Шри Ауробиндо скоро осознал, что статей в прессе недостаточно, чтобы разбудить страну. Он занялся секретной деятельностью, которая подведет его к порогу виселицы. В течение тринадцати лет Шри Ауробиндо будет играть с огнем.

Однако, он не был экзальтированным и возбужденным юношей: “Его смех был простым, как у ребенка, и таким же чистым и нежным” - писал его учитель бенгали, проживший рядом с ним два года (Шри Ауробиндо, естественно, принялся за изучение своего родного языка) – и с трогательным простодушием учитель бенгали добавляет: “До того, как я познакомился с Ауробиндо, я представлял себе мощный силуэт, облаченный с ног до головы в европейское одеяние, безукоризненный, суровый взгляд сквозь очки, невыносимый акцент (кембриджский, очевидно), чрезвычайно тяжелый характер… Кто сказал бы, что этот юноша с бронзовым цветом лица, с нежными и мечтательными глазами, с длинными и мягкими волосами, разделенными пробором и ниспадающими на затылок, одетый в обычное ахмедабадское дхоти из грубого полотна и облегающий индийский жакет, обутый в туфли без задников с загнутыми по старинной моде концами, и с лицом, слегка отмеченным оспой, есть ни кто иной, как месье Ауробиндо Гхош, живое вместилище французского, латыни и греческого?”

Впрочем, Шри Ауробиндо еще не покончил с книгами, он еще не прошел путь Запада. Целыми ящиками поглощал он книги, заказанные в Бомбее и в Калькутте: “Ауробиндо садился за свой рабочий стол” - рассказывает снова его учитель бенгали – “и читал при свете масляной лампы до часу ночи, не обращая внимания на невыносимые укусы москитов. Я видел, как он продолжал сидеть так, в одной и той же позе, часами, с глазами, безостановочно устремленными в книгу, как йогин, погруженный в созерцание Божественного, безучастный ко всему, происходящему снаружи. Даже пожар дома не прервал бы эту концентрацию. Английские, русские, немецкие романы, а также священные тексты Индии – Упанишады, Гита, Рамаяна следовали один за другим, хотя нога его никогда не переступала порог храма, кроме как разве что из любопытства.” “Однажды, по возвращении из Колледжа – рассказывает один из его товарищей – Шри Ауробиндо сел, взял наугад книгу и начал читать. В это время З. с несколькими друзьями затеяли шумную игру в шахматы. Через полчаса он отложил книгу и выпил чашку чая. Мы уже много раз видели, как он это делает, и с нетерпением ждали случая проверить, прочитывал он эти книги от корки до корки, или только просматривал несколько страниц тут и там. Тотчас же начались испытания. Z. открыл книгу наугад, прочитал одну строчку громким голосом и потребовал, чтобы Шри Ауробиндо воспроизвел следующую. Шри Ауробиндо сконцентрировался на секунду, и повторил всю страницу без малейшей ошибки. Если он был способен прочитать сотню страниц за полчаса, что удивляться тому, что он прочел ящик книг за столь немыслимо короткое время!” При этом Шри Ауробиндо не ограничивался переводами священных текстов, он начал изучать санскрит, и вскоре овладел им совершенно без посторонней помощи. Весьма типичная для него черта, ибо стоило ему только узнать, что какая-то вещь имеет репутацию трудной или невозможной, как он отказывался от чьей бы то ни было помощи, будь то грамматист, пандит или священник, желая получить переживание самому, напрямую. Надо думать, что метод принес пользу, потому что он не только выучил санскрит, но и открыл, несколькими годами позже, утерянное значение Вед*.

---------------------------------------------

* Ведическая эпоха, предшествовавшая эпохе Упанишад, которая унаследовала ее традиции, имела место до четвертого тысячелетия до Рождества Христова.

Однако, настал день, когда Шри Ауробиндо пресытился этой интеллектуальной гимнастикой. Несомненно, он осознавал, что можно бесконечно накапливать знания и читать, читать, учить языки, выучить все языки и прочесть все книги мира, и не продвинуться ни на шаг. Потому что ум не стремится воистину знать, хотя и кажется, что это так – он стремится перемалывать. Его потребность в знании – это, прежде всего, потребность иметь нечто, что можно перемалывать. Это его функция. То в нас, что стремится знать и развивается, это не разум, но нечто позади, использующее его: Решающий период моего интеллектуального развития наступил – делился Шри Ауробиндо с учеником – когда я смог видеть ясно, что то, что говорил интеллект, могло быть одновременно верным и неверным, что все, что доказывал интеллект, было верно, и что противоположное было верно также. Я не допускал никогда истины в разуме, не допуская одновременно ее противоположности. В результате престиж интеллекта снизился.⁴

Шри Ауробиндо подошел к переломному моменту: храмы не привлекали его, а книги были для него пусты. Друг посоветовал ему заняться йогой: Йога, для которой было бы желательным, чтобы я оставил мир, были создана не для меня.⁵ Он добавляет также: одиночное спасение, предоставляющее мир его собственной судьбе – нечто почти омерзительное.⁶ Но однажды Шри Ауробиндо стал свидетелем занятной сцены, – это было нечто, весьма обычное в Индии, – но банальность часто является наилучшим предварением внутренних открытий. Когда его брат Барин слег с лихорадкой (Барин родился уже после приезда Шри Ауробиндо в Англию; именно он служил тайным агентом Шри Ауробиндо при организации индийского сопротивления в Бенгалии), в дом пришел один из тех полуобнаженных монахов, которых зовут нага-саньясинами; тело его было покрыто пеплом. Несомненно, он странствовал от одной двери к другой, выпрашивая, как обычно, себе поесть, как вдруг увидел Барина, завернутого в покрывала и дрожащего от лихорадки. Без лишних слов он попросил стакан воды, начертал знак, пропел мантру и дал стакан больному. Пятью минутами позже монах исчез, а Барин был здоров. Шри Ауробиндо был весьма наслышан о странных могуществах этих аскетов, но на этот раз он увидел это своими глазами. Тогда он убедился, что йога может служить не только для бегства. А ведь ему было необходимо могущество, чтобы освободить Индию: Во мне жил агностик, во мне жил атеист, скептик жил во мне; я даже не был абсолютно убежден в том, что существует Бог… Я только чувствовал, что должна быть, каким-то образом, в этой Йоге могущественная истина. Поэтому, когда я приступал к йоге и решил практиковать, чтобы увидеть, была ли верной моя идея, я сделал это вот в каком духе, и адресовал ему следующую молитву: “Если Ты существуешь – Ты знаешь мое сердце. Ты знаешь, что я не прошу освобождения (мукти); я не прошу ни о чем, чего просят другие. Я прошу только силы для того, чтобы возвысить эту нацию, я прошу только могущества жить и работать для этого народа, который я люблю.⁷ Вот как Шри Ауробиндо встал на путь.

IV
Ментальное безмолвие

Ментальные конструкции

Первый этап йоги Шри Ауробиндо, и фундаментальная задача, решение которой дает ключ ко многим реализациям – ментальное безмолвие. Могут спросить: почему именно ментальное безмолвие? Но вполне очевидно, что, если мы хотим открыть в себе новую страну, нужно вначале покинуть старую – все зависит от решимости, с которой мы отваживаемся на этот шаг. Иногда достаточно чего-то наподобие молнии: что-то в нас вскрикивает: “Достаточно этой болтовни!” – и это закрепляется раз и навсегда, и мы продвигаемся, не оглядываясь назад. Другие говорят: “да”, потом “нет”, и колеблются до бесконечности между двумя мирами. Сразу скажем, речь идет не об отказе от опыта, добытого тяжким трудом, во имя неких Мудрости-Мира-Безмятежности, (мы и здесь не разбрасываемся высокими словами), мы ищем не святости, но юности – вечной юности растущего существа. Мы находимся в поисках не меньшего бытия, но бытия лучшего и, прежде всего, бытия более широкого: Не приходило ли вам на ум, что, если бы мудрецы стремились к чему-то холодному, мрачному и хмурому, они были бы не мудрецами, а ослами!¹ – с юмором замечает Шри Ауробиндо.

Воистину, когда механика останавливается, совершаешь открытия всех родов, и первое – что, если могущество думать – замечательный дар, могущество не думать² – дар намного больший; если искатель попытается делать это в течение лишь пяти минут – он увидит, где раки зимуют! Он поймет, что живет в скрытой неразберихе, в изматывающем, но никогда не истощающемся водовороте, где нет места ничему, кроме его мыслей, его ощущений, его импульсов, его реакций. Это он, всегда он, громадный гном, заполняющий и скрывающий все, видящий только себя, знающий только себя (и все прочее в том же духе), чьи неизменные темы, более или менее разнообразные, могут создавать иллюзию новизны. В некотором смысле, мы – ни что иное, как сложная масса ментальных, нервных и физических привычек, связанных воедино несколькими правящими идеями, чувствами, ассоциациями – амальгама бесчисленных мелких повторяющихся сил, с несколькими основными вибрациями³. Можно сказать, что к восемнадцати годам мы сформировались, наши главные вибрации установились. И теперь вокруг них бесконечно будет накручиваться, все более и более плотными, гладкими, очищенными слоями, накипь вечного многоликого того же самого, которую мы называем культурой или “самими собой”. Это означает, что мы заперты в конструкцию, которая может быть свинцовой и не иметь окошек, или стройной, как минарет, но заперты всегда, жужжащие, повторяющиеся, люди в гранитной скорлупе или в стеклянной статуе. Первая задача йоги – широко вздохнуть. И, естественно, разбить этот ментальный заслон, позволяющий пропускать только один тип вибраций, то есть увидеть мир, в конце концов, и существа – такими, какие они есть, и свое другое я, которое стоит большего, чем принято полагать.

Активная медитация

Когда мы сидим с закрытыми глазами, чтобы установить ментальное безмолвие, то сначала оказываемся заполнены стремительным течением мыслей – они возникают отовсюду, как обезумевшие и даже агрессивные крысы. Нет других методов, чтобы покончить с этим гвалтом, кроме как пытаться это сделать снова и снова, терпеливо и упорно. И прежде всего – не допускать ошибки: не бороться с умом ментально. Нам следует переместить центр. У каждого человека имеется, за умом или еще глубже, стремление. Это то самое, что привело нас на путь, потребность нашего существа, похожая на пароль, который оказывает действие только на нас. Если за него ухватиться, работа идет легче, ибо мы переходим от негативного отношения к позитивному – чем больше мы повторяем наш пароль, тем больше он приобретает могущества. Можно также использовать образ – например, бесконечного моря, без ряби, по которому плывешь – лежишь на спине в воде, становишься этой спокойной необъятностью – и мы учимся одновременно не только безмолвию, но и расширению сознания. На деле, каждый искатель должен найти свою методику, и, чем меньше он проявит нетерпения, тем быстрее преуспеет: Можно начать с какого-то процесса, который в норме требовал бы длительного труда, и быть захваченным вначале быстрым вторжением или проявлением Безмолвия, с большим эффектом, чем предполагает способ, использованный с самого начала. Начинают с определенного метода, но работу принимает на себя Милость свыше, от Того, к чему устремляются, или она совершается благодаря вторжению бесконечности Духа. Именно таким образом я сам обрел абсолютное безмолвие разума, невообразимое для меня до тех пор, пока я сам не получил его конкретное переживание⁴. Мы затрагиваем здесь очень важный вопрос. Дело в том, что мы склонны думать, что эти йогические опыты очень красивы и очень интересны, но, между прочим, далеки от нашего обыкновенного человечества. Так как же мы, такие, какие мы есть, сможем прийти к ним? Но ошибкой было бы судить по нашему нынешнему “я” о возможностях, которыми располагает другое “я”. К тому же именно йога пробуждает автоматически, самим фактом того, что мы встали на путь, всю гамму латентных возможностей и невидимых сил, которые значительно превосходят возможности внешнего нашего существа, и которые могут сделать для нас то, что в норме мы совершить неспособны: Что необходимо, так это очистить проход между внешним умом и внутренним существом…, поскольку йогическое сознание и его могущества – уже здесь, в вас⁵, а лучший способ “очистить” - это создать безмолвие. Мы не знаем, кто мы такие, и еще меньше знаем о том, к чему мы способны или неспособны.

Но упражнения в медитации не являются истинным решением проблемы (хотя они и очень необходимы вначале, чтобы дать импульс). Благодаря им мы, возможно, придем к относительному безмолвию, но, как только мы переступим порог нашей комнаты или покинем наше уединение, мы снова впадем в привычную суету, и это обернется вечным разделением внешнего и внутреннего, жизни внутренней и мирской. Мы нуждаемся в жизни полной, нам необходимо жить истиной нашего существа, целыми днями, каждое мгновение, не только по праздникам или в одиночестве, и поэтому блаженные медитации в деревне не являются решением: Мы рискуем закостенеть в нашем духовном уединении, а потом нам будет трудно победоносно выйти наружу, чтобы применить в жизни то, что мы обрели в высшей Природе. Когда мы захотим добавить к нашим внутренним завоеваниям это внешнее царство, окажется, что мы слишком привыкли к чисто субъективной деятельности, и не имеем никакого влияния на материальный план. Нам будет неописуемо трудно преобразовать внешнюю жизнь и тело. Или же мы заметим, что наши действия не соответствуют внутреннему свету, что они продолжают следовать старыми привычными путями, полными ошибок, что они еще подчиняются старым несовершенным влияниям, мучительная пропасть будет еще отделять Истину, которая присутствует в нас, от невежественного механизма нашей внешней природы… Как если бы мы жили в другом мире, более тонком и обширном, но без божественного, да и какого-либо другого соединения с материальным и земным существованием⁶. Единственным решением, следовательно, является практиковать ментальное безмолвие там, где это кажется наиболее трудным, то есть на улице, в метро, на работе и вообще, везде. Вместо того, чтобы пробегать четырежды в день по бульвару Сен-Мишель, подобно тому, кто спешит и нервничает, можно проходить по нему четыре раза сознательно, подобно искателю. Вместо того, чтобы жить неважно как, рассеянными во множестве мыслей, не только не представляющих никакого интереса, но изнуряющих, как надоедливый человек, мы собираем разрозненные нити своего сознания и работаем – работаем над собой каждое мгновение; и жизнь начинает становиться необычайно интересной, потому что мельчайшие незначительные обстоятельства становятся поводом для победы – мы обрели направление, мы идем куда-то вместо того, чтобы идти в никуда.

Ибо йога – не манера делать, но манера быть.

Переход

Стало быть, мы отправляемся на поиски другой страны. Но следует предупредить, что между тем, что мы покидаем, и тем, чего у нас еще нет, имеется достаточно болезненная ничейная земля. Это период испытаний, более или менее длительный, в зависимости от нашей решимости. Но ведь во все времена, начиная с инициаций Азии, Египта или посвящения в культ Орфея, и кончая поисками Грааля, история нашего восхождения сопровождалась испытаниями. Однако в прежние времена они носили романтический характер – обычным делом было заключать себя саркофаг под звуки флейт или праздновать собственные похороны у погребального костра. Ныне, как мы знаем, существуют общественные саркофаги, а некоторые жизни являются лишь разновидностью похорон. Следовательно, стоит, приложить некоторые усилия, чтобы из этого выйти. Впрочем, когда мы пристально рассматриваем это, выясняется, что терять-то особо нечего.

Основным искусом при этом переходе является внутренняя пустота. Пожив в ментальной лихорадочности, мы вдруг уподобляемся выздоравливающему больному, немного растерянные, со странными отголосками в голове, как если бы этот мир был ужасно шумным и утомительным. Чрезвычайно обострившаяся чувствительность создает впечатление, что отовсюду на нас сыплются удары – от непроницаемых и агрессивных людей, от грубых объектов, от жестоких происшествий – мир предстает чрезвычайно абсурдным. Это очевидный признак начала интериоризации. Однако, если мы пытаемся погружаться вовнутрь сознательно, посредством медитаций, то также обнаруживаем пустоту, некий темный колодец или аморфную нейтральность. Если же мы настаиваем на нисхождении туда, может случиться, что мы внезапно впадем в сон, на две секунды, десять секунд, две минуты, иногда на более длительное время. На самом деле, это не обычный сон; мы только переходим в другое сознание, но между двумя сознаниями еще нет связи, и мы выходим оттуда не более продвинутыми, по ощущениям, чем мы туда вошли. Эта переходная ситуация может легко привести к некоему роду абсурдного нигилизма – снаружи ничего нет, но ничего нет и внутри. Ни с одной стороны, ни с другой. Именно здесь нужно быть очень осторожными чтобы, уничтожив наши внешние ментальное конструкции, не замкнуться в ложной глубине, в другой конструкции, абсурдной, иллюзионистской или скептической, и может быть, даже мятежной. Нужно идти дальше. Когда мы начали йогу, нужно идти до конца, чего бы это ни стоило, ибо если мы теряем нить, мы рискуем никогда больше не найти ее. Воистину, это и есть испытание. Просто, искатель должен понимать, что он начинает рождаться к другой вещи, и что его новые глаза, новые чувства еще не сформированы, как у новорожденного, который только что появился на свет. Это не умаление сознания, но переход к новому сознанию: Надо опустошить и очистить чашу существа, чтобы ее мог наполнить божественный напиток⁷. Единственная поддержка в этих обстоятельствах – зацепиться за наше стремление и растить его, вскармливая именно ужасной нехваткой всего. Это как огонь, в который мы бросаем все наши старые вещи, нашу старую жизнь, наши старые идеи, наши чувства – просто у нас есть нерушимая вера в то, что за этим переходом нам откроется дверь. И наша вера не абсурдна; это не упрямство угольщика, но пред-знание, нечто в нас, что знает прежде нас, видит прежде нас и посылает свою веру на поверхность в форме потребности, поиска, необъяснимой веры. Вера – говорит Шри Ауробиндо – это интуиция, которая не только ожидает опыта, чтобы быть оправданной, но ведет к опыту.⁸

Нисхождение Силы

Мало-помалу пустота заполняется. Мы осуществляем тогда серию наблюдений и опытов значительной важности. Но было бы ошибкой представлять их в виде логической последовательности, ибо с того момента, как мы покидаем старый мир, мы понимаем, что все возможно, и что, прежде всего, не бывает двух похожих случаев – отсюда ошибка всех духовных догматов. Мы можем только наметить несколько общих линий опыта.

Прежде всего, с тех пор, как ментальный мир относительно установлен, за неимением абсолютного безмолвия, и когда наше стремление или наша потребность выросли, стали постоянными, навязчивыми, как дыра, которую носишь в себе, мы наблюдаем первое явление, которое будет иметь неисчислимые последствия. Мы ощущаем вокруг головы и особенно в затылке некое необычное давление, которое может показаться ложной головной болью. Поначалу мы не очень-то можем выносить ее долгое время, и мы встряхиваемся, мы перестаем концентрироваться, мы “думаем о другом”. Мало-помалу это давление принимает более отчетливую форму, и мы чувствуем настоящий поток, который нисходит – ток силы, который похож не на неприятный электрический ток, но, скорее, на текучую массу. Мы понимаем тогда, что “давление” или ложная головная боль вначале было вызвано просто нашим сопротивлением нисхождению этой Силы, и что единственное, что нужно сделать – это не мешать ей проходить (то есть, не блокировать поток в голове), но позволить ей нисходить на все уровни нашего существа, сверху донизу. Этот поток вначале достаточно спазматичен, нерегулярен, и нужно легкое сознательное усилие, чтобы вновь подключиться к нему, когда он прекращается. Затем он становится длительным, естественным, автоматическим, и дает очень приятное ощущение энергии, свежей, как другое дыхание, более широкое, чем у наших легких, которое нас окружает, нас омывает, облегчает и, в то же время, придает нам твердость. Физический эффект очень похож на тот, что ощущаешь, шагая с ветерком. На самом деле, мы не осознаем по-настоящему ее эффекта (поскольку он устанавливается очень постепенно, небольшими дозами); разве что когда, по той или иной причине – усталости, ошибки, излишества, мы оказываемся отрезаны от потока, то чувствуем себя внезапно опустошенными, осевшими, как если бы нам внезапно перестало хватать кислорода, с очень неприятным ощущением физического отвердевания; мы становимся как засохшее яблоко, лишенное своего солнца и сока. И тогда мы спрашиваем себя, как мы могли жить без этого прежде. Это первое преображение наших энергий. Вместо того, чтобы черпать из обычного источника, внизу и вокруг, во вселенской жизни, мы черпаем свыше. И это – энергия гораздо более ясная и возвышенная, без перерывов, и, часто, гораздо более живая. В повседневной жизни, посреди работы и тысяч занятий, поток силы сначала весьма разбавлен, но, когда мы останавливаемся на мгновение и концентрируемся, это становится массивным вторжением. В эти моменты все делается неподвижным. Мы как полный кувшин; даже чувство “потока” исчезает, как если бы все тело, с головы до ног, было заряжено массой энергии, прозрачной и компактной одновременно (блок прочного и свежего мира, говорит Шри Ауробиндо).⁹ И если наше внутреннее видение начало открываться, мы видим, что все стало голубым; мы как аквамарин, и широки, и бескрайни. Спокойны, без ряби. И эта неописуемая свежесть. Воистину, купаешься в Источнике. Ибо это “нисходящая сила” - это также Сила Духа – Шакти. Духовная сила – это не просто слова. Наконец, необходимость закрывать глаза и уходить с поверхности, чтобы ощутить ее, исчезнет. В любой момент она будет здесь – во время работы, чтения, приема пищи, разговора. И мы увидим, что она обретает все более и более глубокую интенсивность по мере привыкания организма; фактически, это масса потрясающей энергии, ограниченной лишь малостью нашего восприятия или нашей способности.

Ученики из Пондишерри говорят об этой нисходящей Силе: “Сила Шри Ауробиндо и Матери”. Это не означает, что они хотят сказать, что эта Сила – Шакти – частная собственность Шри Ауробиндо и Матери. Они лишь невольно подчеркивают таким образом тот факт, что у нее нет эквивалента ни в одной из известных йог. Здесь мы на опыте соприкасаемся с фундаментальным отличием интегральной йоги Шри Ауробиндо (пурна-йоги) от других йог. Если мы испробовали другие методы йоги прежде, чем испытать метод Шри Ауробиндо, мы могли заметить весьма существенную разницу. В прочих йогах, по истечении некоторого времени, мы получаем опыт восходящей Силы (называемой в Индии кундалини). Она пробуждается в нашем существе, довольно-таки грубо, у основания позвоночного столба, и поднимается от уровня к уровню, пока не достигает верхушки черепа, где она, кажется, распускается в некую светящуюся, излучающую пульсацию, сопровождающуюся чувством бесконечности (и часто потерей сознания, которую называют экстазом), как если бы она была раскрыта вечно Иному. Все йогические процедуры, которые мы могли бы назвать термогенерирующими (асаны Хатха-йоги, концентрация Раджа-йоги, дыхательные упражнения, или пранаяма, и т. д.) нацелены на пробуждение этой восходящей Силы. Они проходят под знаком опасности и глубоких расстройств, что делает необходимыми присутствие и защиту просветленного Учителя. К этому моменту мы еще вернемся. Это отличие в направлении потока, восходящего или нисходящего, происходит от разницы в ориентации, которую мы не можем переоценить. Традиционные йоги и, как мы полагаем, западные религиозные дисциплины, нацелены в основном на освобождение сознания: все существо устремляется ввысь в восходящем потоке; оно стремится разбить оковы видимости и выйти наверх, в Мир или экстаз. Вот в чем опасность этой восходящей Силы. Но, как мы видим, цель Шри Ауробиндо – не только подняться, но и низойти, не только пребывать в вечном Мире, но трансформировать Жизнь и Материю, и, прежде всего – эту маленькую жизнь и уголок материи, который и есть мы.

Отсюда пробуждение, или, скорее, ответ этой нисходящей Силы. Наше переживание нисходящего потока – это переживание трансформирующей Силы. Именно она сделает Йогу за нас, автоматически (при условии, что ей позволят действовать). Она заменит наши быстро иссякающие энергии и наши неумелые усилия. Именно Она начнет там, где заканчиваются другие йоги, освещая сначала верхушку нашего существа, затем нисходя от уровня к уровню, мирно, непреодолимо (заметим, что она никогда не бывает груба; ее могущество странным образом дозировано, как если бы она управлялась непосредственно Мудростью Духа), и именно Она универсализирует все наше существо полностью, сверху донизу. Это основное переживание интегральной йоги. Когда Мир установлен, высшая или божественная Сила может нисходить и работать в нас. Обычно она нисходит сначала в голову, и освобождает ментальные центры, затем в центр сердца… затем в район пупка и витальных центров… затем в район крестца и ниже… Она работает одновременно над совершенствованием и над освобождением нашего существа; она заново берет нашу природу, всю целиком, часть за частью, и исправляет ее, отвергая то, что необходимо отвергнуть, возвышая то, что необходимо возвысить, создавая то, что необходимо создать. Она интегрирует, гармонизирует, устанавливает новый ритм в нашей природе¹⁰.

Возникновение новой формы познания

Вместе с безмолвием разума возникает и другое явление, весьма значительное, но сложно распознаваемое, поскольку растягивается иногда на многие годы, и знаки его сначала неощутимы. Это то, что мы могли бы назвать возникновением новой формы сознания, и, следовательно, новой формы действия.

Понятно, что можно достичь ментального безмолвия, шагая в толпе, принимая пищу, совершая туалет или отдыхая, но как это возможно, когда речь идет о работе в конторе, например, или о споре с друзьями? Мы просто обязаны размышлять, вспоминать, искать, пускать в ход все виды ментальных механизмов. И все-таки мы узнаем на собственном опыте, что эта необходимость не является неизбежной, что она – лишь результат долгой эволюции, в ходе которой мы привыкли зависеть от ума, чтобы знать и действовать. Но это – только привычка, и ее можно изменить. В сущности, йога – не столько способ научиться, сколько способ отучиться от множества привычек, якобы необходимых, которые мы унаследовали от нашей животной эволюции.

В процессе концентрации искателя на ментальном безмолвии, например, во время работы, можно выделить несколько стадий. Сначала он будет едва способен вспоминать о своем стремлении время от времени, и прерывать на несколько секунд работу, чтобы снова настроиться на правильную длину волны, после чего все будет, как раньше, поглощаться рутиной. Но по мере того, как он будет приобретать привычку совершать усилие и в других местах, повсюду – на улице и дома, это усилие обретет непрерывность и станет легче совершать его спонтанно посреди других своих действий – вспоминать все чаще и чаще. Затем это воспоминание мало-помалу изменяет свой характер. Вместо произвольного призыва, чтобы снова подключиться к верному ритму, искатель ощущает нечто, что живет в глубине его, на заднем плане его существа, как маленькая приглушенная вибрация. Теперь ему достаточно совершить маленькое отступление в свое сознание, чтобы в любой момент, в одну секунду, вибрация молчания была снова найдена. Он обнаружит, что это там, всегда там, позади, как глубина, окрашенная в синий цвет, и что он может, когда захочет, освежиться там, расслабиться там, даже посреди шума и неприятностей, и что он несет в себе самом уединение, нерушимое и мирное.

Но вскоре эта вибрация позади становится все более и более ощутимой, длительной, и искатель ощущает разделение, производящееся в его существе: молчаливая глубина, которая вибрирует-вибрирует на заднем плане, и поверхность, довольно маленькая, где разворачиваются действия, мысли, жесты, слова. Он откроет Свидетеля в себе, и будет все меньше и меньше позволять захватывать себя поверхностной игре, которая беспрерывно, подобно осьминогу, стремится поглотить нас живьем. Это открытие так же старо, как Риг-Веда: “Две птицы с роскошными крыльями сидят на одном дереве, и одна ест сладкий плод, а другая смотрит на нее, и ничего не ест". (1.164.20). На этой стадии становится легче вмешиваться, произвольно в начале, чтобы заменить старые поверхностные привычки ментального размышления, памяти, расчета, предвидения привычкой молчаливо обращаться к этой глубине, которая вибрирует. На практике это оборачивается долгим переходным периодом, где прогресс то и дело сменяется отступлением, (впечатление, впрочем, не столько как от отступления или от продвижения, сколько как от чего-то, что то появляется, то исчезает за вуалью). Два вида функционирования постоянно сталкиваются между собой, причем старые ментальные механизмы имеют тенденцию постоянно вмешиваться и снова пытаться вступить в свои старые права, то есть убедить нас, что ничто не может происходить без них. Они используют главным образом ту разновидность лени, которая заставляет нас полагать более удобным действовать “как обычно”. Но в этом труде по снятию с крючка мы получим могущественную поддержку. С одной стороны, она будет приходить от опыта нисходящей Силы, которая автоматически, неустанно, будет наводить порядок в доме, и будет оказывать молчаливое давление на мятежные механизмы, как если бы каждая атака мысли была схвачена и заморожена на месте. С другой стороны, поддержка исходит от накопления тысяч небольших опытов, все более и более ощутимых, которые заставят нас понять и увидеть, что можно очень хорошо обходиться без ума, и что на самом деле без него гораздо лучше.

Мало-помалу, мы и в самом деле замечаем, что нет необходимости размышлять, что нечто сзади или сверху делает всю работу, причем ее точность и безошибочность возрастает по мере того, как мы обретаем привычку обращаться за помощью. Необязательно помнить, но в желаемый момент возникает четкое указание; необязательно согласовывать свои действия, но тайная пружина приводит их в движение безо всякого желания или мысли с нашей стороны. И мы делаем в точности то, что нужно делать, с мудростью и предвидением, на которые наш ум, закостеневший в своей близорукости, совершенно неспособен. И мы увидим, что, чем больше мы повинуемся этим внезапным откровениям, этим молниям-внушениям, тем более частыми, ясными, императивными, привычными они становятся. Как если бы это было инстинктивное функционирование, с тем принципиальным отличием, что наши интуиции почти всегда туманны, деформированы умом. С другой стороны, ум превосходно имитирует их и заставляет нас принимать свои причуды за откровения, между тем как здесь передача будет светлой, безмолвной, правильной, по той лишь причине, что ум будет нем. Все мы имели опыт “мистического” разрешения проблем во сне, то есть в точности тогда, когда машина ума отключалась. Несомненно, будут и ошибки, и ложные шаги, прежде чем новое функционирование установится с некоторой уверенностью, но искатель должен быть готов ошибаться весьма часто. В сущности, он выучит тот урок, что ошибка всегда приходит от ментального вторжения; каждый раз, когда ум вторгается, он затуманивает все, разделяет все, замедляет все. Затем, однажды, после множества опытов и ошибок, мы увидим собственными глазами и поймем раз и навсегда, что ум – не инструмент знания, но только организатор сознания, как говорила Мать. Сознание происходит из другого места*. В ментальном безмолвии слова приходят, действия приходит, и все приходит, автоматически, с точностью и строгостью совершенно изумительной. Это, действительно, другой способ жизни, очень легкий. Потому что, воистину, нет ничего такого, что делает ум, что не может быть сделано гораздо лучше в ментальной неподвижности и спокойствии без мысли.¹¹

---------------------------------------------

* Мы вернемся к этому другому месту при изучении Сверхсознательного.

Вселенский разум

До настоящего времени мы анализировали прогресс ищущего во внутренних терминах, но этот прогресс передается равно и на план внешний. К тому же, перегородка между внутренним и внешним со временем истончается. Она начинает выглядеть, как искусственное соглашение, установленное юношеским разумом, запертым в самом себе и видящим лишь себя самого. Ищущий чувствует, что эта перегородка медленно утрачивает свою твердость, он испытает нечто вроде изменения в субстанции своего существа, как если бы оно становилось легче, прозрачнее, пористее, можно сказать. Это различие в субстанции дает о себе знать прежде всего неприятными симптомами, потому что обычный человек, как правило, защищен толстой кожей, тогда как искатель не наделен этой защитой: он видит мысли, желания и волеизъявления людей в их настоящем виде и во всей их наготе, такими, каковы они на самом деле – в виде вторжений. Примем также к сведению, что не только “дурные мысли” и “злая воля” наделены этой заразительностью; нет ничего более агрессивного, чем добрая воля, добрые чувства, альтруизм – с какой стороны ни глянь, нежностью или силой питается именно эго. Мы цивилизованы лишь на поверхности, под ней же и поныне здравствует каннибал. Следовательно, имеется настоятельная необходимость в том, чтобы искатель обладал этой Силой, о которой мы говорим – с ней можно идти куда угодно – и, с другой стороны, необходимость в космической мудрости. Прозрачность не придет, если она не будет сопровождаться соответствующей защитой. Вооруженный “своей” силой и безмолвием разума, искатель постепенно осознает, что он проницаем извне, что он получает – получает отовсюду, что расстояния – это несуществующие преграды – никто не далек, никто не ушел! Все существует вместе и одновременно, и за десять тысяч километров он может четко воспринимать опасения друга, чей-то гнев, страдание брата. В безмолвии достаточно, чтобы искатель подключился к месту или человеку, чтобы получить более или менее четкое представление о ситуации – причем четкость соразмерна его способности к безмолвию. Ибо здесь ум также затуманивает все, потому что он желает и боится, и потому что он хочет, чтобы все, что его касается, было тотчас же искажено этим желанием, страхом или волей (есть также другие элементы путаницы, о которых мы поговорим позже). Исходя из этого, представляется, что сознание, расширенное с помощью ментального безмолвия, может направиться по собственному усмотрению в любую точку вселенской реальности, чтобы узнать там то, что ему нужно узнать.

Но в этой безмолвной прозрачности мы сделаем еще одно открытие, незаменимое для практики. Мы обнаружим не только то, что мысли людей приходят к нам извне, но что наши собственные мысли также приходят к нам той же дорогой – извне. Когда мы станем достаточно прозрачными, мы сможем ощутить, в неподвижном безмолвии ума, словно бы маленькие водовороты, которые ударяются об нашу атмосферу, или легкие вибрации, притягивающие наше внимание. Если мы немного “наклоняемся”, чтобы “увидеть, что это такое”, то есть, если мы соглашаемся, чтобы один из этих вихрей вошел в нас, мы внезапно обнаруживаем, что думаем о какой-то вещи. То, что мы осознавали на периферии нашего существа, была мысль в чистом виде, или, скорее, ментальная вибрация, перед тем, как она успела войти без нашего ведома, и снова вышла на нашу поверхность, наделенная личной формой, дав нам возможность торжественно заявить: “Это моя мысль”. Хороший чтец мыслей может читать мысли такими, какими они приходят человеку, даже если он не знает языка, на котором тот говорит, потому что он улавливает вовсе не мысли, но вибрации, которым придает в себе соответствующую мысленную форму. Но удивительно было бы как раз обратное, потому что, если бы мы были способны сами создать одну-единственную вещь, будь то даже маленькая мысль – мы были бы создателями мира! Где то я в вас, которое способно создать все это? – спрашивала Мать. Только этот механизм неощутим для обычного человека, прежде всего потому, что он живет в постоянном шуме, а также потому, что механизм присвоения вибраций срабатывает автоматически и почти мгновенно. Раз и навсегда человек, в силу своего образования и своего окружения научается выбирать из вселенского Разума определенный, достаточно ограниченный тип вибраций, близкий ему. И до конца жизни он будет цепляться за одну и ту же длину волны, воспроизводить один и тот же тип вибраций, подкрепляя их более или менее звучными словами и выражениями – кружить и кружить по клетке; только более или менее блистательное расширение словаря будет поддерживать нашу иллюзию собственного развития. Конечно, мы меняем наши идеи, но сменить идею вовсе не означает развиться, это не значит подняться к более возвышенному или интенсивному уровню вибрации, это лишь пируэт в той же среде. Вот почему Шри Ауробиндо говорит об изменении сознания.

Увидев однажды, что мысли приходят извне, и повторив этот опыт сотни раз, искатель обретет ключ к настоящему мыслительному мастерству, потому что, хоть трудно избавиться от мысли, которую мы считаем своей, когда она уже прочно обосновалась внутри, в то же время легко отвергнуть ее же, когда мы видим ее приходящей извне. И однажды, когда мы возобладаем безмолвием, мы с необходимостью возобладаем ментальным миром, потому что вместо того, чтобы быть вечно прикованными к одной и той же длине волны, мы сможем обозревать всю гамму, и выбирать или отвергать то, что нам захочется. Но пусть Шри Ауробиндо сам расскажет нам об этом опыте, таком, каким он пришел к нему в первый раз, после того, как он находился три дня в обществе другого йогина, по имени Бхаскар Леле: Все ментально развитые существа, или, как минимум, те, что превосходят посредственность, должны, тем или иным образом, в определенные моменты существования и в определенных целях, разделять две части своего ума: активную часть, которая является фабрикой мыслей, и скрытую часть, хозяйку, являющуюся одновременно Свидетелем и Волей. Она наблюдает, судит, отвергает, уничтожает или принимает мысли, предписывая необходимые исправления и изменения; это Владыка ментального дома, способный к независимости. Но йог идет еще дальше; он не только становится хозяином разума, но, совершенно уже будучи его владыкой, он выходит из него, то есть остается наверху, или полностью позади, свободный. Для него образ фабрики мыслей неприемлем, потому что он видит, что мысли приходят извне, из универсального Разума или из универсальной Природы, иногда сформированные и отчетливые, иногда бесформенные, чтобы затем обрести форму где-то в нас. Главная работа нашего ума – отвечать этим волнам мысли, принимать их или отвергать (то же относится к витальным волнам и волнам энергии из тонкого физического), или же давать личную ментальную форму этой разумной субстанции (или витальным движениям) окружающей Природной Силы. Я безмерно благодарен Леле за то, что он показал мне этот механизм: “Сядьте в медитацию – говорил он – но не думайте, только смотрите на свой ум: вы увидите, как мысли входят внутрь. Пока они не вошли, отвергните их, и продолжайте делать это до тех пор, пока ум не обретет способность к совершенному безмолвию.” Я никогда прежде не слышал, чтобы мысли видимым образом могли входить в ум извне, но я и не подумал ставить под вопрос эту возможность или эту истину, я просто сел и сделал, как он мне сказал. И вмиг мой ум стал безмолвным, как воздух без единого дуновения ветерка на вершине высокой горы. Я увидел одну, две мысли, приходящие совершенно конкретным образом, извне. Я отвергал их прежде, чем им удавалось войти и навязать себя моему уму. Через три дня я был свободен. С этой минуты ментальное существо во мне стало свободным Интеллектом, вселенским Разумом. Это было уже не существо, замкнутое в узкий круг личных мыслей, словно работник на умственной фабрике, но получатель знания, который общается с сотнями царств бытия, вольный выбирать то, что он хочет, в этой широкой империи видения и империи мысли”.¹²

Выйдя из маленькой ментальной конструкции, где он чувствовал себя непринужденно и считал себя весьма авторитетным, искатель будет, оглядываясь назад, задавать себе вопрос, как можно было жить в подобной иллюзии. В особенности поражает картина тех лет, когда он жил, окруженный всякого рода невозможными вещами, и как люди живут за барьерами: “Ты не можешь сделать то, это противоречит такому-то закону, а это сякому, это нелогично, это неестественно, это невозможно…”. И он открывает, что все возможно, и что истинная невозможность заключается в вере в то, что что-то является трудным. Прожив двадцать или тридцать лет в свой ментальной раковине, как мыслящий моллюск, он начинает дышать полной грудью.

И он замечает, что разрешено вечное противоречие между внешним и внутренним, потому что оно тоже составляло часть наших ментальных отложений. На самом деле “снаружи” всегда находится внутри, и мы находимся повсюду! Ошибкой было бы думать, что, если бы мы могли объединить все прекрасные условия, которые существуют в мире – например, красоту сельской местности и уединение, было бы гораздо легче, потому что всегда будет что-то, мешающее нам, везде, и стоит лучше решиться разбить все наши конструкции и заключить в свои объятия все это “снаружи” – тогда мы везде будем дома. То же самое верно и для противопоставления действия и медитации: искатель установил безмолвие в себе, и его действие является медитацией (он предполагает даже, что медитация может быть действием); умывается он или занимается своими делами – Сила нисходит, нисходит в него, он навсегда подключен к чему-то не от мира сего. И он увидит, наконец, что его действия становятся более мудрыми, более эффективными, более могущественными, не нарушая, тем не менее, его мира: Ментальная субстанция спокойна, так спокойна, что ничто не может ее потревожить. Если мысли или действия приходят… они пересекают ум, как стая птиц пересекает небо в неподвижном воздухе. Они проходят, не беспокоя ничего, не оставляя следов. Даже если бы тысяча самых неистовых образов или событий прошли через нас, спокойная неподвижность осталась бы, как если бы сама ткань разума состояла из мирной, вечной и нерушимой субстанции. Ум, который достиг этого покоя, может начать действовать, его действие может быть интенсивным и могущественным, но он сохранит навсегда эту базовую неподвижность, не вовлекаясь никогда в движение сам, получая Свыше и придавая тому, что он получил, ментальную форму, ничего не добавляя от себя, спокойно, безучастно, но с радостью Истины и могущества, со светом ее прохождения.¹³

Нужно ли напоминать, что Шри Ауробиндо направлял тогда революционное движение и подготавливал партизанскую войну в Индии?

V
Сознание

Однажды один из учеников Шри Ауробиндо, который должен был принять серьезное решение, написал ему, чтобы спросить совета. Каким же, однако, было его замешательство, когда тот посоветовал ему “принять решение на вершине сознания”. Это был ученик с Запада, и он задался вопросом, что же, черт побери, все это значит, была ли эта “вершина сознания” особо мощным способом мышления, или родом энтузиазма, когда мозг хорошо разогрет, или как? Потому что это единственная манера сознания, которую мы знаем на Западе. То есть, для нас, сознание – всегда ментальный феномен: я мыслю, следовательно, я существую. Это одна из точек зрения, наша. Мы помещаем себя в центр мира, и признаем преимущество наличия сознания за теми, кто разделяет нашу манеру быть и чувствовать. Не так давно мы удивлялись, как это можно быть персом. Однако, если мы хотим понять и открыть, что такое сознание, и управлять им, нам нужно превзойти эту узкую точку зрения. Шри Ауробиндо, с тех пор, как он достиг ментального безмолвия, имел возможность сделать следующие наблюдения: Ментальное сознание – всего лишь человеческий диапазон, и оно не исчерпывает всех возможных диапазонов сознания, как человеческое зрение не исчерпывает всех возможных градаций цвета или человеческое ухо – всех градаций звука, потому что есть множество звуков, ниже или выше, которые невидимы и неслышны для человека. Точно так же существуют области сознания, выше и ниже человеческой области, с которыми обычное человеческое существо не имеет контакта и которые, в силу этого факта, кажутся ему “несознательными” – области супраментальные или сверхразумные, и области подсознательного¹… На самом деле, то, что мы называем “несознанием”, это просто другое сознание. Когда мы мечтаем, спим, приняли лекарство, “мертвы” или находимся в любом другом состоянии, мы не более несознательны, чем когда мы погружены в глубокие размышления и забыли о нашем физическом “я” и обо всем, что нас окружает. Для того, кто мало-мальски продвинулся по пути Йоги, это совершенно элементарное утверждение. И Шри Ауробиндо добавляет: По мере того, как мы продвигаемся и пробуждаемся к душе в вещах и в себе, мы понимаем, что есть сознание также и у растения, и у металла, и у атома, и у электричества, во всем, что принадлежит физической Природе. Мы откроем также, что это сознание ни в каком отношении не является низшим или более ограниченным уровнем сознания, чем ментальное; наоборот, во многих формах, называемых “неодушевленными”, сознание более интенсивно, более быстро, более остро, хотя и менее развито в направлении к поверхности². Задачей ученика Йоги будет, следовательно, стать сознательным во всех отношениях, на всех уровнях своего существа и на всех ступенях универсального существования, не только ментального. Он должен стать сознательным в самом себе и в других и в вещах, в бодрствовании и во сне и, наконец, научиться быть сознательным в том, что люди называют “смертью”, потому что в той мере, в которой мы были сознательны в жизни, мы будем сознательны в смерти.

Но мы не обязаны верить Шри Ауробиндо на слово. Он также горячо поощряет нас увидеть самим. Следует, стало быть, распознать ту вещь в нас, которая объединяет наши различные манеры быть – спящими, “пробужденными” или “мертвыми” – и позволит нам войти в контакт с другими формами сознания.

Центры сознания

Если мы будем следовать нашей экспериментальной методике, основанной на безмолвии разума, мы придем ко множеству открытий, которые, мало-помалу, выведут нас на след. Прежде всего мы увидим, что общая суматоха медленно проясняется, и мы все четче различаем ступени нашего существа, как если бы мы были сделаны из определенного числа фрагментов, имеющих каждый свою собственную личность, и хорошо различимый центр, и, что еще более примечательно, частную жизнь, независимую от остальных. Эта полифония, если можно так выразиться, потому что это, скорее, какофония, обычно замаскирована от нас голосом разума, который все перекрывает, присоединяется ко всему. Нет ни одного движения нашего существа, на каком бы то ни было уровне: ни эмоции, ни желания, ни моргания, которое не было бы немедленно схвачено умом и не покрыто ментальными зарубками – то есть, мы все ментализируем. И это великая польза от ума в нашей эволюции – он помогал нам держать на нашей сознательной поверхности все движения нашего существа, которые иначе остались бы в состоянии неоформленной магмы, подсознательной или сверхсознательной. Он помогает нам также установить подобие порядка в этой анархии и, что имеет свои отрицательные и положительные стороны, подчинить всех этих маленьких феодалов сюзерену. Но в то же время он скрывает от нас их голос и их истинное функционирование – от сюзерена до тирана всего один шаг. Супраментальные механизмы совершенно засоряются, а те из сверхсознательных голосов, которым удается просочиться, немедленно искажаются, разбавляются, затемняются. Подсознательные механизмы атрофируются, и мы теряем спонтанные чувства, которые были очень полезны на предыдущей стадии эволюции, и еще могли бы пригодиться. Кое-какие наши малые части бунтуют, а другие глухо аккумулируют свои маленькие могущества в ожидании первого же удобного случая заставить нас потерять лицо. Но искатель, который заставил замолчать свой ум, начинает различать все эти состояния в их нагой реальности, без ментального покрытия, и он ощутит на разных уровнях своего существа род точек концентрации, словно бы узлы силы, наделенные каждый особым качеством вибрации, или особой частотой. Все мы все имели, хотя бы раз в жизни, опыт различных вибраций, которые, кажется, излучаются с различных уровней нашего существа. Это мог быть, например, опыт великой вибрации откровения, когда занавес, кажется, внезапно рвется, и мы вверяемся одним махом истине, без слов, не зная даже точно, в чем состоит откровение. Просто это что-то, что, вибрируя, делает мир неописуемо более обширным, легким, светлым. Или у нас были опыты вибраций более плотных: вибраций гнева или страха, вибраций желания, вибраций симпатии. И мы хорошо знаем, что все это трепещет на разных уровнях, с разной интенсивностью. Таким образом, в нас присутствует вся гамма вибрационных узлов или центров сознания, каждый из которых специализирован на одном типе вибраций, которые мы можем различать и улавливать непосредственно, в соответствии со степенью нашего безмолвия и остротой нашего восприятия. И разум – это только один из центров, один тип вибраций, только одна из форм сознания, хотя она и желала бы занять первое место.

Мы не будем углубляться в описание ни самих этих центров, подобное тому, которое дает традиция – лучше увидеть самим, чем говорить о них, ни об их локализации – искатель легко ощутит их сам, когда станет немного прозрачным. Скажем только, что эти центры (называемые в Индии чакрами), находятся не в нашем физическом теле, но в другом измерении, хотя их концентрация в определенные моменты может становиться настолько сильной, что возникает острое ощущение их физической локализации. Некоторые из них, но не все, и в самом деле сообщаются достаточно близко с различными нервными сплетениями, которые мы знаем. На диаграмме в общих чертах можно различить семь центров, распределенных по четырем зонам: 1) Сверхсознательное, с одним центром немного выше макушки головы *, которое правит нашим мыслящим умом и приводит нас в контакт с более высокими районами разума: озаренным, интуитивным, глобальным разумом и т. д. 2) Разум, с двумя центрами; один, между бровей, который управляет волей и динамизмом всей нашей разумной активности, когда хотят действовать мыслью (это также центр тонкого видения, или “третий глаз”, о котором говорят некоторые традиции); другой, на уровне горла, который управляет всеми формами ментального выражения. 3)Витал, с тремя центрами: один, на высоте сердца, управляет нашим эмоциональным существом (любовь, ненависть и т. д.); другой, на высоте пупка, управляет низшими движениями доминирования, обладания, завоевания, нашими амбициями и т. д.; и третий, низший витал, между пупком и половыми органами, на уровне брыжейкового сплетения, командует самыми низшими вибрациями: ревностью, завистью, желанием, вожделением, гневом. 4) Физическое и подсознательное, с центром в основании позвоночного столба, который заведует нашим физическим существом и половыми органами. Этот центр также открывает нас низшим регионам подсознательного.

* Этот центр, который называется “тысячелепестковым лотосом”, что символизирует яркий блеск, который видят, когда он открывается, находится, согласно индийской традиции, на верхушке черепа. По Шри Ауробиндо, и согласно опыту многих других, то, что ощущают в верхушке черепа – это не сам центр, но светлое отражение солнечного источника, расположенного над головой.

Обычно, у “нормального человека”, эти центры спят, или закрыты, или позволяют просачиваться лишь совсем слабому току, необходимому для его скудного существования. Он по-настоящему замурован в самом себе, и сообщается с внешним миром лишь опосредованно, в очень ограниченном кругу. Фактически, он не видит ни других, ни вещи, он видит себя самого в других, во всех вещах и местах; из этого он не выходит. В процессе Йоги эти центры открываются.

-- (Рисунок) (Комментарий к рисунку):

Канал в центре и каналы, которые пересекаются, с обеих сторон, соответствуют спинномозговому каналу и, возможно, синаптической нервной системе. Они представляют из себя пути циркуляции восходящей Силы (кундалини), пробуждающейся в нижнем центре и поднимающейся от центра к центру, “как змея”, чтобы распуститься у верхушки, в Сверхсознательном. Таким же было, вероятно, значение египетского Уреуса, или нага, которого находят воздвигнутым над венцом фараона, с солнечными глазами, мексиканского кецалькоатля или крылатого змея. Возможно, таково же значение змей –нагов, которые возвышались над головой Будды и т. д. Характеристики этих центров интересуют только видящего; позже мы вернемся к некоторым деталям, которые нас заинтересуют. Детальное исследование этого вопроса можно найти в замечательной работе сэра Джона Вудроффа (Артура Авалона) “Змеиная сила” (Ganesh&co Madras 1913).

-----------------------------

Они могут открываться двумя способами, снизу вверх и сверху вниз, в зависимости от того, практикуем мы традиционные йогические и духовные методы, или йогу Шри Ауробиндо. С помощью концентрации, упражнений можно однажды, как мы уже говорили, почувствовать восходящую Силу, которая пробуждается в основании позвоночного столба, и поднимается, от уровня к уровню, до верхушки черепа, волнообразными движениями, совсем как змея. На каждом уровне эта Сила прокалывает (иногда довольно резко) соответствующий центр, который открывается и в то же время открывает нас всем универсальным энергиям или вибрациям, соответствующим по частоте этому особому центру. В йоге Шри Ауробиндо нисходящая сила очень медленно, мягко открывает те же самые центры сверху вниз. Часто даже бывает так, что низшие центры открываются полностью лишь долгое время спустя. У этого процесса есть свои преимущества, если понимать, что каждый центр соответствует уровню космического сознания. Если с самого начала мы откроемся низшим, витальным или подсознательным центрам, мы рискуем быть затопленными, и не нашими маленькими личными историями, но потоками вселенской грязи, ведь мы автоматически подключаемся к Путанице и Грязи мира. Вот почему традиционные йоги утверждают прежде всего об абсолютной необходимости защиты Учителя. С нисходящей Силой этого подводного камня можно избежать, и мы не столкнемся с низшими центрами, пока наше существо еще не обосновалось прочно в свете свыше, сверхсознательном. С тех пор, как искатель однажды овладел своими центрами, он начинает понимать существа, вещи, мир и себя самого в реальности, такими, каковы они есть на самом деле. Ведь теперь его уже интересуют вовсе не внешние признаки, не сомнительные слова и не жесты, не вся эта мимика заточенного, не маска, но чистая вибрация вещи, существующая на своем уровне, которую никто не может подделать.

Но наше первое открытие – это мы сами. Если мы следуем процессу, аналогичному тому, который использовался при установлении безмолвия ума, и если мы остаемся совершенно прозрачными, мы замечаем, что не только ментальные вибрации приходят извне прежде, чем войти в наши центры, но что все приходит извне – вибрации желания, вибрации радости, вибрации воли и т. д… И что наше существо – только приемный пункт, сверху донизу: Воистину, мы не думаем, мы не желаем, мы не действуем, но мысль приходит в нас, воля приходит в нас, импульс и действие приходят в нас³. Когда мы говорим “я мыслю, следовательно, я существую”, или “я чувствую, следовательно, я существую”, или “я хочу, следовательно, я существую”, мы немного похожи на ребенка, который думает, что диктор и оркестр спрятаны в телевизоре, а радио – мыслящий орган. Потому что все эти я – не мы, и не наши, а их музыка – универсальна.

Фронтальная личность

Нам хочется протестовать, ибо, в конце концов, это наши чувства, все-таки, наши трудности, наши желания, это наша чувствительность и это мы, а не какой-то телеграфный аппарат! И это правда, в некотором смысле, это действительно мы. А именно в том, что у нас есть привычка отвечать на определенные вибрации, скорее, чем на другие, быть взволнованными, огорченными одними вещами больше, чем другими, и что эта масса привычек закончила, по-видимому, тем, что кристаллизовалась в личность, которую мы называем собой. Но если приглядеться повнимательнее, нельзя сказать даже, что именно мы приобрели все эти привычки. Это наше окружение, наше образование, наши атавизмы, наши традиции выбирали и выбирают за нас каждую минуту то, чего мы хотим, то, чего мы жаждем, то, что мы любим или не любим. И все делается, как если бы жизнь шла без нас. В какой момент истинное я проявляется во всем этом?.. Универсальная Природа – говорит Шри Ауробиндо – накладывает на нас некоторые привычки движения, личности, характера, определенные способности, определенные предрасположенности, определенные тенденции… и это то, что мы называем собой⁴. И мы не можем даже сказать, что это “мы сами” обладает настоящим постоянством: Только лишь регулярное и постоянное повторение одних и тех же вибраций и одних и тех же формаций создает видимость стабильности⁴, потому что мы всегда цепляемся за ту же самую длину волны, или, скорее, она цепляется к нам, в соответствии с законами нашего окружения и нашего образования. Всегда одни и те же ментальные, витальные и другие вибрации проходят через наши центры, и мы присваиваем их автоматически, неосознанно, до бесконечности. Но на самом деле все находится в состоянии постоянного потока, и все к нам приходит из ума, более обширного, чем наш, универсального; из витала, более широкого, чем наш, универсального. Или это исходит из регионов еще более низких, подсознательных, или более высоких, сверхсознательных. Итак, эта маленькая фронтальная личность⁵ окружена, поддерживается, пересекается, преобразуется целой иерархией миров, нависающих над ней, как это видели древние мудрецы: “Без усилий один мир движется в другом” – говорит Риг-Веда (II. 24. 5) – или, как говорит Шри Ауробиндо, градацией планов сознания, которые располагаются в определенном порядке без перерыва от чистого Духа до Материи, и которые находятся в непосредственной связи с каждым из наших центров. Но мы осознаем только какие-то пузыри на поверхности⁶.

Что остается от нас посреди всего этого? Немного, по правде говоря, или все, в соответствии с уровнем, к которому мы подключаем наше сознание.

Индивидуализация сознания

Мы начинаем смутно предощущать, что такое сознание, и чувствовать, что оно – повсюду во Вселенной, на всех уровнях, которые соответствуют нашим собственным центрам, но мы еще не нашли “наше” сознание. Может быть, потому, что его не “находят” полностью готовым, но зажигают, как огонь. Мы все чувствовали, в определенные избранные моменты нашего существования, как бы жар в нашем существе, род внутреннего давления или живой силы, которая не имеет слов, чтобы высказаться, а также причины быть там, внутри, потому что она возникает ниоткуда, без причины, нагая, как потребность или пламя. Все наше детство озарено этим чистым энтузиазмом, этой необъяснимой ностальгией. Но очень скоро мы выходим из отрочества, и ум завладевает этой силой, как он завладевает всем, и полностью покрывает ее высокопарными идеализированными словами. Он заставляет ее выполнять работу, овладевать мастерством, посещать Церковь. Или же ее захватывает витал, и покрывает ее оболочкой из более или менее благородных чувств, если не заставляет принять участие в каком-нибудь приключении, в общем, употребляет ее, чтобы доминировать, обладать. Часто эта сила увязает еще ниже. И часто все затопляется; не остается ничего, кроме маленькой тени под этим бременем. Но искатель, который успокоил свой ум, и не рискует больше попасть в западню идей, успокоил свой витал, и больше не уносится всякий момент в великом рассеивании чувств и желаний, заново открывает, в этом прояснении своего существа, как бы новую юность, новый толчок в свободное состояние. По мере того, как эта концентрация будет увеличиваться, посредством его “активных медитаций”, его стремления, его потребности, он почувствует, что это давление внутри начинает жить: “Оно расширяется и заставляет выйти то, что живет” – говорит Риг-Веда, “пробуждая кого-то, кто был мертв” (I. 113. 8), и что оно обретает все более и более отчетливую устойчивость, мощность все более и более плотную и, прежде всего, независимость, как если бы это была одновременно сила и существо в его существе. Он заметит, сначала в своих пассивных медитациях, (то есть у себя дома, спокойный, с закрытыми глазами), что эта сила в нем движется, обладает массой, ее интенсивность может меняться, и что она восходит и нисходит у него внутри, как если бы она не имела фиксированного местоположения. Говорят даже о перемещении живой субстанции. Эти внутренние движения могут обрести столь большую силу, что сгибают тело, когда эта сила нисходит, и выгибают его назад, когда она восходит. В наших активных медитациях, то есть во внешней обычной жизни, эта внутренняя сила будет более разбавленной, и будет давать ощущение маленькой глухой вибрации на заднем плане, мы это уже отмечали; кроме того, мы почувствуем, что это не только безмолвная сила, но присутствие, существо в нашей глубине, как если бы мы имели там поддержку, что-то, что дает нам твердость, почти остов, и мирный взгляд на мир. С этим маленьким вибрирующим нечто внутри мы невозмутимы и никогда не одиноки. Это везде здесь, это всегда здесь. Это теплое, это близкое, это сильное. И, любопытно, когда это открываешь, это одна и та же вещь повсюду, во всех существах, во всех вещах. С ними можно вступить в прямое общение, как если бы это было воистину подобно, без стен. Теперь мы коснулись чего-то в нас, что не является игрушкой универсальных сил, ни “я мыслю, следовательно, я существую”, довольно жалким и сухим, но фундаментальной реальностью нашего существа, нашим, воистину нашим, истинным центром, теплом и существом, сознанием и силой. *

* Позже мы снова поговорим об этом центре, который Шри Ауробиндо называет психическим центром или психическим существом, и который другие называют душой.

По мере того, как это давление и эта внутренняя сила обретают отчетливую индивидуальность, (а она растет, воистину, как растет ребенок), искатель отдает себе отчет, что она не движется, случайно, как ему казалось вначале, но что она собирается в различных точках его существа, в соответствии с видом деятельности в настоящий момент и что, фактически, именно она находится позади каждого из центров сознания: за ментальными центрами, когда думают, изъявляют волю, выражают себя; позади витальных центров, когда чувствуют, страдают, желают; либо выше, либо ниже; и что именно она захватывает сознание – все центры, включая ум, это только ее выходы на разных уровнях универсальной реальности, или ее инструменты транскрипции и выражения. Это странник миров⁷, исследователь планов сознания. Именно она соединяет наши различные способы существования, пробужденное состояние, сон и смерть, когда маленького внешнего ума здесь больше нет, чтобы учить нас или управлять нами, именно она восходит и нисходит по всей гамме универсального существования, и именно она сообщается с такой же силой повсюду. Другими словами, мы открываем сознание, мы выделяем то, что у обычного человека постоянно рассеяно, смешано, поглощено тысячами мысленных или чувственных активностей. Вместо того, чтобы вечно располагаться где-то между желудком и лбом, мы сможем перемещать наше сознание к областям более глубоким и высоким, недостижимым для ума и наших органов чувств. Ибо сознание – это не способ думать или чувствовать (во всяком случае, не только это), но могущество войти в контакт со множеством ступеней существования, видимых или невидимых. Чем больше развивается наше сознание, тем больше его радиус действия и число уровней, которых оно способно достичь. И мы видим, что это сознание независимо от того, что мы думаем, от того, что мы чувствуем, от того, чего мы хотим нашей маленькой фронтальной личностью; что оно независимо от ума, от витала и даже от тела, потому что в некоторых особых состояниях, о которых мы еще поговорим, оно выходит из тела и идет прогуляться в другие места, чтобы получить определенный опыт. Наше тело, наши мысли, наши желания – это всего лишь тонкая пленка на поверхности всего нашего существования.

Сознание-Сила, Сознание-Радость

Открыв сознание, мы открыли, что оно является силой. Замечательный факт также, что мы, начиная, ощущали поток или внутреннюю силу, прежде чем ощутить, что это сознание. Сознание есть сила, сознание-сила, говорит Шри Ауробиндо, потому что, на самом деле, два термина неразделимы и превращаются друг в друга. Мудрецам древней Индии был хорошо известен этот факт. В индийской традиции никогда не говорится о сознании, Чит, без добавления к нему термина Агни, тепло, огонь, энергия, Чит-Агни (часто используется также слово Тапас, которое является синонимом Агни: Чит-Тапас). Санскритское слово, которое означает различные духовные дисциплины – тапасья, то есть то, что производит тепло или энергию или, точнее, сознание-тепло или сознание-энергию. И этот Агни, или Чит-Тапас, один и тот же повсюду. Мы говорим о Силе восходящей или нисходящей, или о внутренней силе, или мы говорим о силе ума, но не существует тридцати шести сил – есть только одна Сила в мире, один-единственный ток, который проходит в нас и во всех вещах, и который, соответственно уровню, на котором он действует, перевоплощается в ту или иную субстанцию. Наш электрический ток может освещать святилище или чулан, классную комнату, столовую, и он не перестает быть тем же током, хотя он освещает разные объекты. Так же, эта Сила или это Тепло, Агни, не перестает быть тем же самым, когда он освещает или оживляет наши внутренние покои, нашу ментальную фабрику, наш витальный театр или наш материальный вертеп. От уровня к уровню она облачается в более или менее интенсивный свет или в более или менее тяжелые вибрации – сверхсознательные, ментальные, витальные, материальные – но именно она объединяет все, оживляет все; она, фундаментальная субстанция Вселенной: Сознание-Сила, Чит-Агни.

Если правда, что сознание есть сила, то, наоборот, сила есть сознание, и все силы сознательны⁸. Исследователь открывает, что Вселенская Сила – это и есть вселенское Сознание. Когда он установил контакт с этим током сознания-силы в себе, он может подключиться к любому уровню универсальной реальности, к любой точке, и воспринимать, ощущать сознание, которое находится там, и даже действовать на него. Потому что повсюду течет один и тот же ток сознания, имеющий различные вибрационные модальности: в растении и в размышлениях человеческого ума, в светлом сверхсознательном и в инстинкте зверя, в металле и в наших глубоких медитациях. Если бы кусочек дерева был несознательным, йог не имел бы силы переместить его своей концентрацией, потому что он не имел бы с ним никакой точки соприкосновения. Если бы хоть одна-единственная точка во Вселенной была полностью несознательной, вся Вселенная была бы полностью несознательной, потому что там не может быть двух вещей. Эйнштейн сообщил нам, и это воистину великое открытие, что Материя и Энергия превращаются друг в друга: Е=mc², Материя – это сконцентрированная Энергия. Нам остается открыть на практике, что эта Энергия или эта Сила являются сознанием, и что Материя также является формой сознания, как Ум есть форма сознания, как Витал или Сверхсознательное являются другими формами сознания. Когда мы откроем этот Секрет, сознание в силе, мы обретем истинную власть над материальными энергиями – непосредственную власть. Но мы лишь заново открываем очень старые истины. Четыре тысячи лет назад, в эпоху Упанишад, люди уже знали, что Материя состоит из сконцентрированной Энергии, или, скорее, из конденсированного Сознания-Энергии. “Энергией своего сознания Брахман сплотился; из этого родилась Материя, а из Материи – Жизнь, Разум и миры” (Мундака Упанишада, I, 1, 8).

И все является сознанием здесь, внизу, потому что все есть Существо или Дух. Все есть Чит, потому что все есть Сат – Сат-Чит – на разных уровнях Его собственной манифестации. История нашей земной эволюции, наконец, есть история медленного превращения Силы в Сознание, или даже проще, медленный призыв к памяти о себе, к этому Сознанию, поглощенному своей Силой. На начальных стадиях эволюции сознание атома, например, поглощено своим вихревым движением, как сознание мастерового поглощено деталью, которую он обрабатывает, забыв обо всем остальном, как растение поглощено своим фотосинтезом, как наше собственное сознание поглощено книгой или желанием, забыв обо всех остальных уровнях своей собственной реальности. Весь эволюционный прогресс, наконец, измеряется способностью отделения или открепления сознательного элемента от его элемента силы – именно это мы называем индивидуализацией сознания. На духовной или йогической стадии нашей эволюции сознание полностью отделено, очищено от своих ментальных, витальных и физических завихрений, и владеет собой, способное обозревать всю гамму вибраций сознания, от атома до Духа. Сила полностью становится Сознанием, она полностью вспомнила себя. А помнить себя – значит помнить все, потому что именно Дух в нас вспоминает Дух повсюду.

Одновременно, по мере того, как Сила вновь открывает свое Сознание, оно вновь открывает власть над своей силой и надо всем силами; ибо быть сознательным – это могущество. Атом, который кружится, или человек, который следует биологическому кругу, и который упорно трудится на своей ментальной фабрике, не является хозяином своей ментальной витальной или атомной силы. Он вращается, вращается, тогда как на сознательной стадии мы отделены от вращения и являемся хозяевами. Тогда мы ощутимо убеждаемся, что сознание – это сила, субстанция, которой можно манипулировать, как другие манипулируют оксидами или электрическими полями: Если начать воспринимать внутреннее сознание – говорит Шри Ауробиндо – можно делать с ним все, что угодно: послать его наружу в форме потока силы, начертать круг или построить стену сознания вокруг себя, направить идею, чтобы она вошла в голову кому-нибудь в Америке, и т. д.⁹. Он поясняет далее: Сама суть йогического сознания – это то, что эта сила может иметь ощутимые результаты снаружи так же, как и внутри. Если бы йог не поставил миллионы опытов, доказывающих, что Могущество внутри может изменить ум, развить его способности и добавить новые, открыть новые уровни сознания, овладеть ментальными движениями, изменить характер, влиять на людей и вещи, иметь власть над функционированием и состоянием тела, изменять события… мы не говорили бы о ней так, как говорим. Кроме того, не только в своих результатах, но и в своих движениях Сила осязаема и конкретна. Когда я говорю “чувствовать Силу или Могущество”, я хочу сказать, что это не просто смутное ощущение, но конкретное чувство, и, следовательно, это означает способность управлять ею, манипулировать, наблюдать за ее движениями, сознавать ее массу и ее интенсивность, и так же со всеми прочими силами, которые могут противостоять ей¹⁰. На последующих стадиях мы увидим, что Сознание может действовать на Материю и трансформировать ее. Это крайнее превращение Материи в Сознание, и, возможно даже, однажды, Сознания в Материю, это цель супраментальной йоги, о которой мы вновь поговорим позже. Но есть много степеней развития сознания-силы, от искателя или стремящегося, чей внутренний порыв только пробудился, до йогина. И даже среди этих последних есть множество ступеней – именно здесь начинается истинная иерархия.

Существует и третий эквивалент сознания. Оно – это не только сила, и не только существо, но также – радость, Ананда-Сознание-Радость, Чит-Ананда. Быть сознательным – это радость. Когда мы выделяем сознание из тысячи ментальных, витальных и физических вибраций, которые поглощают его, мы открываем радость. Все существо будто наполняется массой живой силы (“Как хорошо оформленная колонна” – говорит Риг Веда (V. 45.)), кристаллической, без движения, без объекта – чистое сознание, чистая сила, чистая радость. Потому что это та же вещь – плотная радость, субстанция радости, широкой, которая, кажется, не имеет ни начала, ни конца, ни причины. Она, кажется, находится также повсюду, в этих вещах, в этих существах, их тайное основание и их тайная потребность расти – никто не хочет уйти из жизни, потому что она – здесь, повсюду. Не нуждаясь ни в чем для того, чтобы быть, она есть, неопровержимо, как скала, во все времена, во всех местах, как улыбка позади и повсюду. Вся Загадка Вселенной – здесь. Не существует ничего другого. Неуловимая улыбка, ничто, которое является всем. И вся эта радость, потому что все есть Дух, который есть радость, Сат-Чит-Ананда, Существование-Сознание-Радость, вечная троица, которая является вселенной и которой являемся мы – тайна, которую мы должны открыть и пережить на протяжении длительного эволюционного путешествия: “Из радости все эти существа рождены; в радости они существуют и растут; к радости они возвращаются” (Таиттирия Упанишада, III, 6).

VI
Успокоение витала

Пределы морали

Есть в нашем существе зона, которая одновременно является источником значительных трудностей и великого могущества. Источником трудностей, потому что она путает все связи с внешним миром или с миром свыше, часто противостоя нашим усилиям установить безмолвие разума. Она фиксирует сознание на уровне мелких занятий и забот, и мешает ему свободно путешествовать к другим регионам. Источник могущества – потому что это выход месторождения великой жизненной силы в нас. Мы обозначили регион, который простирается между сердцем и половым центром и который Шри Ауробиндо называет витал.

Это место всяческих смешений. Удовольствие здесь неразрывно связано со страданием, боль с радостью, зло с добром и комедия с истиной. Различные духовное школы мира нашли в этой зоне столько источников беспокойства, что предпочли поставить крест на опасной области, и оставить существовать только эмоции, называемые религиозными, призывая новообращенного отринуть все остальное. Кажется, что весь мир согласен с тем, что человеческая природа неизменна. Но эта моральная хирургия, как говорит Шри Ауробиндо, неудобна по двум причинам. С одной стороны, она не очищает по-настоящему, потому что высшие эмоции, какими бы очищенными они ни были, так же неоднородны, как низшие, потому что они сентиментальны и, следовательно, частичны. С другой стороны, она не отвергает по-настоящему – она подавляет. Витал сам по себе является силой, не зависимой от наших разумных или моральных аргументов и, если его хотят тиранизировать или насиловать радикальной аскезой или дисциплиной, то однажды мы увидим, как он взбунтуется, стоит нам чуть-чуть расслабиться – а он умеет отомстить за себя с лихвой. Да, если у нас достаточно воли, чтобы навязать наш ментальный и моральный закон, мы, возможно, восторжествуем, но лишь ценой иссушения жизненной силы в нас, потому что витал, протестуя, устраивает забастовку. В одно прекрасное утро мы, конечно, проснемся очищенными от зла, но в то же время и от всех благ жизни – без цвета и без запаха. Кроме того, мораль действует только в пределах функционирования ментала. Она не имеет доступа в подсознательные и сверхсознательные регионы, а также в регионы смерти и сна (который, помимо прочего, занимает один день нашего существования из трех, так что из шестидесяти лет жизни мы имеем право на сорок лет моральной жизни и двадцать лет аморальной – курьезная арифметика). То есть, мораль не превосходит пределов маленькой фронтальной личности. Следовательно, нашему существу нужно навязывать вовсе не радикальную моральную дисциплину, но дисциплину духовную и интегральную, которая будет уважать каждую часть нашей природы, но освободит ее от ее смешения. Ибо, воистину, не существует абсолютного зла нигде, но только смешения.

Впрочем, искатель будет рассуждать не в терминах добра и зла (допуская, что он еще “мыслит”), но в терминах точности и неточности. Когда моряк хочет определить свое местонахождение, он пользуется не своей любовью к морю, а секстантом, и ему нужно, чтобы его зеркало было чистым. А если наше зеркало не чисто, мы никак не увидим реальности людей и вещей, потому что будем повсюду находить образ наших собственных желаний и страхов. Везде мы будем встречать эхо нашего шума, и не только в этом мире, но во всех мирах, в бодрствовании, во сне и в смерти. Чтобы увидеть, нужно, очевидно, перестать находиться в центре картины. Искатель, следовательно, будет делать различие между вещами, которые затемняют его видение и теми, которые оставляют его ясным; это будет сущностью его “морали”.

Привычка отвечать

Первой вещью, которую искатель различит в своем исследовании витала, это фракция ментала, которая, кажется, имеет единственную функцию – придавать форму (и оправдание) нашим импульсам, чувствам, желаниям; это то, что Шри Ауробиндо называет витальным разумом. Но мы уже осознали необходимость ментального безмолвия, и мы распространим нашу дисциплину на эту нижнюю прослойку ума. Тогда мы его ясно увидим; безо всех его ментальных украшений, различные вибрации нашего существа раскроют себя в своем истинном свете и на своем истинном уровне. И прежде всего, мы увидим, как они приходят. В этой зоне безмолвия, которую мы отныне представляем собой, мельчайшие перемещения субстанции (ментальной, витальной или другой) действуют на нас, как сигналы. Мы тотчас же узнаем, что что-то коснулось нашей атмосферы. Мы тогда получаем, спонтанно, знание о некотором количестве вибраций, которые люди эманируют постоянно, даже не зная об этом, и мы знаем, в чем дело или кто находится перед нами (внешний лоск, чаще всего, не имеет ничего общего с этой маленькой вибрирующей реальностью). Наши отношения с внешним миром становятся ясными, мы знаем, откуда берутся наши симпатии, антипатии, страхи, болезни, и мы можем навести порядок, очистить наши реакции, принимать вибрации, которые нам помогают, отстранять затемняющие, нейтрализовать те, что хотят навредить нам. Потому что мы замечаем очень интересное явление: наше внутреннее безмолвие обладает могуществом. Если, вместо того, чтобы отвечать вибрации, которая приходит к нам, мы пребываем в абсолютной внутренней неподвижности, мы видим, что эта неподвижность растворяет вибрацию. Это похоже на снежное поле вокруг, которое поглощает и аннулирует все удары. Возьмем хотя бы простой пример – гнев. Если вместо того, чтобы начинать внутренне вибрировать в унисон с тем, кто говорит, мы умеем оставаться неподвижными внутри, то увидим, как гнев другого человека понемногу растворяется, как дым. Мать заметила, что та внутренняя неподвижность или эта власть не отвечать может даже остановить руку убийцы или прыжок змеи. Но только речь идет не о том, чтобы надеть маску бесстрастия, кипя при этом внутри. Вибрации невозможно скрыть (животные хорошо это знают). Речь идет не о так называемом “владении собой”, которое есть ни что иное, как власть над проявлениями, но об истинном, внутреннем господстве. И это безмолвие может аннулировать любую вибрацию, по той простой причине, что все вибрации, какого бы порядка они ни были, заразительны (заметим, что к высшим это относится в той же мере, что и к низшим – именно так Мастер может передавать духовные опыты или могущество своему ученику). И от нас зависит, принимать заражение или нет. Если мы боимся, это означает, что мы приняли заражение и, следовательно, уже получили удар разгневанного человека или укус змеи (можно также получить удар любовью; показательна история со Шри Рамакришной, который, увидев, как погонщик истязает вола, издал внезапный крик боли и оказался ударенным, истекающим кровью, со следами хлыста на спине). То же относится к физическим страданиям. Мы можем позволить себе получить посредством заражения болезненную реакцию или ограничить это место и, постепенно, в соответствии со степенью нашего мастерства, аннулировать страдание, то есть отсоединить сознание от болезненной точки. Ключом к мастерству всегда является безмолвие, на всех уровнях, потому что в безмолвии мы различаем вибрации, а различать их – означает иметь могущество управлять ими. Существует множество областей применения этого умения на практике, и здесь мы найдем множество поводов для прогресса. Обычная внешняя жизнь (которая обычна только для тех, кто живет обычным образом) становится необъятным полем опыта и манипуляции вибрациями. Вот почему Шри Ауробиндо всегда хотел соединить свою йогу с жизнью, ведь легче легкого жить в одиночестве в иллюзии полного господства над собой.

Но эта сила безмолвия или внутренней неподвижности имеет приложения гораздо более важные: мы хотим поговорить здесь о нашей собственной психологической жизни. Этот витал, как мы знаем, не только является вместилищем множества страданий и волнений, но также и источником великой силы. Следовательно, речь идет о том, чтобы, как в индийской легенде о лебеде, который отделил воду от молока, выделить жизненную силу из ее усложнений, не отделив при этом себя от жизни. Нужно ли говорить, что истинные усложнения находятся не в жизни, но в нас самих, и что все внешние обстоятельства представляют из себя точный образ того, чем мы являемся. Итак, огромная трудность витала состоит в том, он ложно отождествляется со всем, что, кажется, выходит из него. Он говорит: “моя” боль, “моя” депрессия, “мой” темперамент, “мое” желание, и принимает за себя все те маленькие я, которые не являются им. Если мы убеждены, что все эти истории являются нашей историей, то нам, очевидно, не остается ничего, кроме как дожидаться, пока эта семейка сама не прекратит свои разбойничьи нападения. Но если мы способны создавать безмолвие внутри, мы хорошо видим, что ничто из всего этого нам не принадлежит. Все приходит извне, как мы уже говорили. Мы всегда цепляемся за ту же длину волны, мы позволяем себе подхватить любую заразу. Например, рядом с нами находится человек, мы совершенно безмолвны и неподвижны внутри (что не мешает нам снаружи разговаривать и, вообще, нормально себя вести). Внезапно в этой прозрачности мы чувствуем что-то, что тянет или стремится войти в нас, как давление или вибрация вокруг (которая может передаваться необъяснимой дурнотой). Если мы ловим вибрацию, через пять минут мы обнаруживаем, что боремся с депрессией, или имеем какое-то желание, или же больны лихорадкой – мы подхватили заражение. А иногда это даже не вибрации, а настоящие волны, которые обрушиваются на нас. Для этого даже не нужна компания. Можно находится в одиночестве в Гималаях, и воспринимать так же хорошо вибрации мира. Где же “наша” лихорадка, “наше” желание во всем этом? Нашей является только привычка цепляться бесконечно за одни и те же импульсы. Но искатель, который культивирует безмолвие, не позволит себе ложную идентификацию². Он, наконец, нашел вокруг себя то, что Шри Ауробиндо называет вокругсознательным³, окружающее нас поле снега, которое может быть очень светлым и сильным, твердым, или может затемняться, портиться, и даже полностью разлагаться в соответствии с нашим внутренним состоянием. Это разновидность индивидуальной атмосферы или защитная оболочка (достаточно чувствительная, чтобы мы, например, обнаружили приближение кого-нибудь, или избежали несчастного случая как раз в тот момент, когда он вот-вот должен произойти). И именно здесь мы можем чувствовать и улавливать психологические вибрации прежде, чем они войдут в нас. Вообще, они так привыкли входить в нас, как к себе домой, посредством сродства, что мы даже не чувствуем, как они входят. Механизм присвоения и отождествления срабатывает мгновенно. Но наша культура безмолвия создает прозрачность, достаточную для того, чтобы мы могли видеть, как они приходят, чтобы останавливать их на ходу и отвергать. Часто, когда мы уже отвергли их, они остаются вращаться кругами в вокругсознательном*, ожидая малейшей возможности, чтобы войти. Мы сможем почувствовать очень отчетливо, как гнев, желание, депрессия рыщут вокруг нас. Но, не будучи в состоянии вмешаться, эти вибрации теряют свою силу, после чего оставляют нас в покое. Они отвязываются от нас. И мы будем весьма удивлены однажды, когда увидим, что некоторые вибрации, которым, казалось, было невозможно сопротивляться, больше не затрагивают нас; они будто лишаются своего могущества и проходят перед нами, как на киноэкране. Любопытно, что мы можем даже видеть заранее маленькую хитрую бестию, которая будет снова пытаться проделать свой трюк. Или же мы чувствуем, что некоторые психологические состояния приходят в определенное время, или часто повторяются определенные циклические движения (то, что Шри Ауробиндо и Мать называют формициями, то есть смесь вибраций, которые своим привычным повторением приобрели, наконец, характер независимых личностей). И мы увидим, что эти формации, когда они уже прицепились к нам, не прекращаются, пока не проиграются от начала до конца, как граммофонная пластинка⁴. Нам решать, хотим мы “продолжать”, или нет. Есть тысячи возможных опытов, целый мир наблюдений. Но самое существенное открытие, которое мы должны сделать, заключается в том, что во всем этом очень мало “нас”, кроме привычки отвечать⁵. Пока мы, в силу неведения, ложно отождествляемся с витальными вибрациями, невозможно изменить что бы то ни было в нашей природе, кроме как путем ампутации. Но с того дня, когда мы увидели механизм, все может измениться, потому что теперь мы можем не отвечать, мы можем отторгнуть безмолвием возмущающие вибрации и подключиться к чему-то другому, если хотим. Человеческая природа может измениться, что бы там ни говорили. Нет ничего в нашем знании и нашей природе такого, что было бы неотвратимо закреплено, все в ней – лишь игра сил или вибраций, которые своим регулярным повторением создают иллюзию “естественной” необходимости.

*Если не погружаются в подсознательное, о чем мы поговорим позже, когда будем изучать эту область.

Вот почему йога Шри Ауробиндо предсказывает возможность полного обращения правил, которые обычно управляют реакциями сознания⁶.

Обнаружив этот механизм, мы тотчас же находим верный метод витального господства, не хирургический, но успокаивающий. Трудности побеждают не витальной борьбой с ними – это только иссушает наши энергии, не влияя на вселенское существование витала, но действуя с другой позиции, нейтрализуя его безмолвным миром: Если мы устанавливаем мир – писал Шри Ауробиндо ученику – становится легко очистить витал. Напротив, если вы все время чистите и чистите, не делая ничего другого, вы продвигаетесь очень медленно, потому что витал загрязняется снова и снова, и нужно сто раз очищать его. Мир – это нечто чистое само по себе, и, если вы установили его в себе, это позитивный способ прихода к цели. Искать только грязь которую нужно подмести – это и есть негативный путь⁷.

Враждебные силы

Есть и другая трудность, связанная с тем, что искателя будут беспокоить не только вибрации, которые приходят от людей или от универсального витала (впрочем, едва ли возможно отличить одни от других, ведь индивидуум – только передающая станция⁸ универсального витала, и вибрации бесконечно переходят от одного человека к другому, будто вращаясь в замкнутом кругу). Но есть совершенно особенный тип вибраций, отличающихся своей внезапностью и неистовством: искатель буквально ощущает, как они обрушиваются на него, подобно некой массе. В считанные секунды он становится “другим человеком”, забывая напрочь, что составляло основу его существования, свои усилия, свою цель, как если бы все было сметено, лишено смысла, расстроено. Это то, что Шри Ауробиндо и Мать называют враждебными силами. Это очень сознательные силы, чья единственная цель, по-видимому, состоит в том, чтобы обескуражить искателя, или сбить его с пути, который он выбрал. Первый симптом их присутствия очень ощутим: радость и сознание подергиваются дымкой, и все облекается в атмосферу драмы. Когда наличествует страдание, можно быть уверенным, что враг здесь. Драма – их излюбленное место, именно здесь они могут нанести максимальный ущерб, потому что они играют со старейшим партнером в нас, который не может перестать любить страдание даже тогда, когда кричит, что с него довольно. Первая их забота обычно – подтолкнуть нас к внезапным, крайним, бесповоротным решениям, которые уведут нас как можно дальше от избранного пути – это вибрация все более и более давящая, острая, жаждущая немедленного исполнения. Или же они расстраивают весь механизм наших поисков, с выдающейся ловкостью показывая, что мы находимся во власти иллюзии, которая никуда нас не приведет. Или же, чаще всего, они создают депрессивное состояние, вовлекая в игру другого хорошо известного партнера, которого Шри Ауробиндо называет человеком скорби: Джентльмен, который укрывается семислойным покровом трагедии и грусти, и который не чувствовал бы своего существования оправданным, если бы не мог быть колоссально несчастным⁹. Все эти вибрации беспорядка, которые мы называем “нашими” грустями или “нашими” неприятностями, имеют в качестве непосредственного результата ослабление или разрушение защитного снежного поля, а это – дверь, открытая враждебным силам. У них есть тысяча способов атаковать нас, поскольку речь идет о самой настоящей атаке, и чем решительнее мы, тем ожесточеннее они проявляют себя. Возможно, кому-то покажется, что мы преувеличиваем, но нужно быть человеком, никогда не пытавшимся развиваться, чтобы сомневаться в наших словах. Когда идешь вместе со стадом, жизнь относительно проста, с ее чередованием черных и белых полос, не слишком хорошая и не слишком плохая. Но когда хочешь выйти из этого, поднимается тысяча сил, очень заинтересованных в том, чтобы ты был “как все” – мы открываем, до какой степени хорошо организовано наше заключение. Мы находим даже, что способны нисходить так низко, насколько высоко способны подняться, и что воистину наша низость точно пропорциональна нашей способности к высоте – но пока на наши глаза еще надеты шоры. Имея немного честности, мы хорошо увидим, что мы способны на все и что, в итоге, как говорит Шри Ауробиндо, наши добродетели – это требовательная нечистота¹⁰. Нужно никогда не покидать поверхностной личности, чтобы еще питать какие-либо иллюзии на этот счет.

Итак, все виды демонических и “черных” имен были зарезервированы за враждебными силами в духовной истории мира, как если бы они присутствовали там только для того, чтобы изводить искателя и доставлять бесцельные неприятности честным людям. Это не совсем соответствует действительности, ведь где же быть дьяволу, как не в Боге? А если его нет в Боге, то от Бога немногое остается, поскольку этот мир довольно жесток, как и многие другие, так что немногое остается чистым кроме, может быть, математической точки без размера, которая не мозолит глаза. Но мы знаем по опыту, что эти возмутительные силы играют свою роль во вселенской экономике, и что они возмутительны только на уровне нашего маленького сиюминутного сознания, и еще – что они созданы такими для определенной цели. Прежде всего, они всегда ухватываются за какой-нибудь дефект в нашей броне. Если бы мы были тверды и цельны, они не могли бы поколебать нас ни на минуту. Затем, если бы вместо того, чтобы хныкать и обвинять дьявола или злобу мира, мы заглянули в самих себя, мы поняли бы, что каждая из таких атак открывает один из бесчисленных обманов почтенного человека, или, по словам Матери, приподнимает пальтишки, которые набрасывают, чтобы не видеть. И такие же пальто, маленькие или большие, накинуты не только на наши бедствия, они находятся по всему миру, накинутые на его маленькие недостатки и громадное самодовольство. И если враждебные силы стаскивают их, частенько немного неистово, они делают это не случайно и не из напрасной злобы, но для того, чтобы заставить нас ясно увидеть, и заставить нас стремиться к совершенству, против которого мы брюзжим. Ведь мы имеем досадную тенденцию, чуть только ухватившись за краешек истины или за кусочек идеала, запереть их на три замка в герметичную и непогрешимую конструкцию, и не хотим двигаться дальше. Другими словами, для индивидуума, как и для мира, эти беспощадные силы являются инструментами прогресса. “Опираясь о причину своего падения, ты поднимаешься” – гласит мудрость Куларнава Тантры. Мы протестуем против катастроф, которые кажутся нам бесполезными и произвольными, которые разбивают наше сердце и бичуют нашу плоть, и мы обвиняем “Врага”, но, возможно, это сама душа (не внешний Ум, но Дух внутри) приняла и выбрала эти испытания, чтобы развиваться и пройти быстрее через необходимый опыт, проложить дорогу, прорваться, хотя бы с риском тяжелого повреждения внешней жизни и тела? Для души, находящейся в процессе развития, для Духа внутри нас трудности, препятствия, атаки – не являются ли они способом вырасти, увеличить свою силу, расширить свой опыт, упражняться в духовных победах?¹¹ Мы восстаем против зла, но, если бы его не было здесь, чтобы осаждать нас и бросать нам вызов, мы бы уже давно поймали вечную Истину в ловушку, чтобы сделать из нее маленькую пошлость, чистенькую и приглаженную. Истина движется, у нее есть ноги, а владыки тьмы существуют, чтобы показать, немного грубо, что она не спит. Отрицания Бога так же полезны для нас, как доказательства его существования, говорит Шри Ауробиндо¹². Враг не исчезнет, говорит Мать, пока он необходим в мире. И мы знаем очень хорошо, что он необходим, как необходим золоту пробный камень, чтобы увидеть, настоящее оно или нет.

Потому что, помимо всего прочего, Бог – это не чистая математическая точка не от мира сего. Может быть, Он – весь этот мир, и вся эта нечистота, которая трудится и страдает, чтобы вспомнить Себя здесь, внизу.

Метод работы с враждебными силами тот же, что и с другими вибрациями: безмолвие, внутренняя неподвижность, которые позволяют волне пройти. Возможно, с первого раза нем и не удастся развеять их атаку, но, по мере обретения опыта такого развеивания, они все больше и больше кажутся разворачивающимися на поверхности нашего существа. Мы можем быть потрясены, взволнованны, но, однако, в самой глубине, мы чувствуем этого “Свидетеля” в нас, который не затронут – его никогда не затрагивают атаки – который не страдает. Мы падаем и поднимаемся, и с каждым разом становимся сильнее. Единственный грех – отчаяться. Практически, искатель интегральной йоги будет гораздо более подвержен опасности, чем другие (Шри Ауробиндо часто говорил, что его Йога – это битва)¹³, потому что он хочет все охватить в своем сознании, ничего не отсекая. Ему нужно преодолеть не один перевал на пути к высшей красоте, победить не одного стража сокровищ, но осилить множество разнообразных переходов на всех уровнях существа, и открыть более чем одну великую ценность.

Истинный витал

Существует, следовательно, переход, который нужно преодолеть, если мы хотим найти истинную силу жизни позади тревожной жизни фронтального человека. Согласно традиционным духовным учениям, этот переход сопровождается всевозможными умерщвлениями и отречениями (которые, заметим в скобках, увеличивают, прежде всего, хорошее мнение аскета о самом себе), но мы имеем в виду нечто иное. Мы стремимся не уйти из жизни, но расширить ее. Мы не стремимся отказаться от кислорода ради водорода, или наоборот, но изучить состав сознания, и увидеть, при каких условиях оно даст нам чистую воду и наилучшее функционирование. Йога – это самое великое искусство жить, говорил Шри Ауробиндо.¹⁴ Отношение аскета, который говорит “Я ничего не хочу” и отношение мирянина, заявляющего: “Я хочу вот этого” – это одно и то же – отмечает Мать. Один может быть так же привязан к своему отречению, как другой – к своему обладанию. Фактически, пока у нас есть потребность отрекаться от чего бы то ни было, мы не готовы, мы еще вязнем по шею в дуальностях. И мы можем сделать, даже без специальной дисциплины, целый ряд наблюдений. Прежде всего, достаточно сказать виталу: “Отрекись от этого, откажись от того”, как он немедленно будет охвачен противоположной ненасытной потребностью. Или, если он соглашается отречься, значит, он собирается отплатить той же монетой, и, что естественно для него, он предпочитает большое отречение малому, потому что именно он совершает действие в любом случае, позитивно или негативно. Для него обе стороны, и обладание и отречение, одинаково питательны. Если мы обнаружим эту простую вещь, мы поймем все функционирование витала, сверху донизу, а именно –его безразличие к нашим человеческим преувеличениям. Страдание интересует его так же, как радость, нужда – так же, как изобилие, ненависть – так же, как любовь, пытка – так же, как экстаз. Во всех случаях именно он накапливает жирок. Потому что все это Сила, одна и та же Сила в страдании и в удовольствии. Отсюда пробуждается резко абсолютное безразличие ко всем сантиментам, без исключения, которые составляли всю трудность фронтальной личности. Каждое наше чувство – противоположность другого. В любой момент оно может смениться своей “альтернативой” – филантроп решает (или, скорее, витал в филантропе решает) стать пессимистом, ревностный апостол удаляется в пустыню, непримиримый атеист становится сектантом, а непорочный скандализирован тем, что он не решается сделать. И мы узнаем другое о поверхностном витале: это неисправимый шарлатан¹⁵, он играет сразу несколькими колодами (мы не знаем даже, не доставит ли ему удовольствия смерть нашей матери). Каждый раз, когда мы издаем крик осуждения или боли (да и любой другой крик), внутри нас хихикает обезьяна. Но мы, зная все это, тем не менее остаемся сентиментальными. И, как венец всех этих талантов – он в совершенстве умеет все запутывать, это воплощенный путаник – он принимает силу своих чувств за силу истины, и заменяет вершины верхушкой вулкана, дымящегося на дне пропассти.¹⁶

Вскоре мы делаем и другое наблюдение, которое вытекает из первого: это полная неспособность витала общаться с другими, если у нас с ними нет совпадения эгоизмов. Не существует витальной вибрации, испущенной нами, или, скорее, переданной нами, которая не могла бы немедленно превратиться в свою противоположность в другом человеке. Достаточно пожелать кому-то добра, чтобы автоматически пробудилось соответствующее зло, как будто оно было подхвачено одновременно с первым, или соответствующее сопротивление, или противоположная воля – механизм кажется совершенно спонтанным и неотвратимым, как химическая реакция. Но на самом деле, витал не стремится помочь, он стремится брать, всегда, всеми возможными способами. Все наши чувства слегка отдают захватом. Сам факт того, что мы чувствуем боль, например, при измене друга – знак того, что вовлечено наше эго, потому что если бы мы на самом деле любили существа ради них самих, а не ради нас, мы бы любили их во всех обличьях, даже вражеских. В любом случае мы радовались бы тому, что они существуют. На самом деле, наши печали и наши страдания – всегда признак смешения, и, следовательно, всегда ложны. Истинна только радость. Потому что единственно истинное в нас – то, что обнимает все существа и все возможные противоречия существования. Мы страдаем, потому что мы встречаем вещи снаружи нас. Когда все находится внутри, все есть радость, потому что нигде нет дыр.

Мы, однако, протестуем, во имя наших сантиментов, мы говорим: “Но Сердце?” с большой буквы. Но не в сердце ли как раз все сильнее всего перемешано? Кроме того, оно быстро выдыхается, и это будет нашим третьим наблюдением. Наша способность радоваться мала, мы быстро пресыщаемся наихудшими бедствиями. Какие великие беды мы не предали забвению? Мы едва ли вмещаем эту великую Силу Жизни – мы не удерживаем заряд, говорит Мать – один слишком сильный вдох, и мы кричим от радости или боли, и мы плачем танцуем, падаем в обморок. Потому что это абсолютно всегда та же двойственная Сила, текущая и бьющая через край. Сила Жизни не страдает; она не тревожится, не экзальтирована, не является ни злой, ни доброй – она есть, она течет, необъятная и мирная. Все противоположные формы, которые она принимает в нас, это только одеяния, доставшиеся ей от нашей прошлой эволюции. Потому что тогда мы были маленькими, совсем маленькими и разделенными, и очень нужно было защитить нас от этой живой огромности, слишком интенсивной для нашей малости, и различать “полезные” и “вредные” вибрации, одни действующие с позитивным коэффициентом удовольствия или симпатии или добра, другие – с негативным коэффициентом страдания или отвращения или зла. Но страдание – это лишь слишком большая интенсивность той же Силы, и слишком интенсивное удовольствие превращается в свою болезненную “противоположность”: Это условности нашего чувства, говорит Шри Ауробиндо,¹⁷ достаточно сместить немного стрелку сознания, говорит Мать. Космическим сознанием в состоянии совершенного знания и совершенного опыта все контакты воспринимаются как радость, Ананда.¹⁸ Только узость и недостаточность сознания является причиной всех наших бед, моральных и даже физических, и нашей немощности, и этой вечной трагикомедии существования. Но лекарство – не в том, чтобы ослабить этот витал, как хотели бы моралисты, а в том, чтобы расширять его. Нужно не отвергать, но принимать все больше и больше и расширять свое сознание. Потому что в этом состоит самый смысл эволюции. Итак, единственная вещь, которую следует отвергнуть – это наше неведение и наша малость. Когда мы неистово цепляемся за нашу маленькую фронтальную личность, за ее комедии и сентиментальную вязкость и священные печали, мы не настоящие “люди”, мы задержались в плейстоцене, мы защищаем наше право на страдания и грусть¹⁹.

Искатель не будет больше жертвой обмана сомнительной игры, которая разворачивается в его поверхностном витале, но он еще надолго сохранит привычку отвечать на тысячу биологически-сентиментальных вибраций, которые кружат вокруг него. Это довольно длинный переход, почти как от ума, твердящего одно и то же, к ментальному безмолвию, и этот переход часто сопровождается периодами сильной усталости, потому что организм теряет привычку возобновлять свои энергии из поверхностного источника (который быстро покажется очень грубым и тяжелым, когда мы почувствуем вкус другого типа энергии), еще не обладая способностью быть подолгу подключенным к истинному источнику, откуда и берутся некоторые “дыры”. Но здесь также ему будет помогать нисходящая Сила, которая внесет могучий вклад в установление нового ритма в нем — он заметит даже, с непреходящим удивлением, что, только лишь он делает малейший шаг вперед, Помощь свыше делает десять шагов навстречу, как будто его ждали. Верить, что это негативная работа, было бы совершенно ошибочным. Виталу, конечно, нравится говорить, что он совершает большие усилия, чтобы бороться против самого себя, и это ловкий способ защитить себя со всех сторон. Но в реальности искатель не подчиняется строгому и негативному императиву, он следует позитивному толчку своего существа; потому что он реально растет, и нормы вчерашнего дня или удовольствия позавчерашнего кажутся ему такими же маленькими, как диета сосунка — он больше не отдыхает, он должен действовать лучше, жить лучше. Вот почему очень трудно объяснить путь тому, кто не пытался (идти по нему); он увидит в этом только свою точку зрения сегодняшнего дня или, скорее, утрату своей точки зрения. И тем не менее, если бы мы знали, каким прогрессом является каждая утрата точки зрения, и как изменяется жизнь, когда переходит от стадии закрытых истин к стадии истин открытых – истине, как сама жизнь, слишком великой, чтобы позволять поймать себя в клетку точки зрения, потому что она объединяет все точки зрения и всю полезность каждой вещи на каждой из стадий бесконечного развития – истине достаточно великой, чтобы отрицать саму себя и переходить бесконечно в более высокую истину.

Позади этого инфантильного витала, беспокойного, быстро истощающегося, мы открываем спокойный и мощный витал – то, что Шри Ауробиндо называет истинным виталом – витал, который содержит саму суть Силы Жизни безо всех ее сентиментальных и печальных наростов. Мы входим в состояние спокойной, спонтанной концентрации – таким может быть море в глубине, под играющими волнами. И эта фундаментальная неподвижность – не атония нервов, как ментальное безмолвие не является онемением мозга; это – основа действия. Это концентрированное могущество, которое может начать любое действие, выдержать любое потрясение, даже самое неистовое и длительное, не утратив спокойствия. В этой витальной неподвижности могут возникнуть любые новые способности, в соответствии с уровнем нашего развития, но прежде всего, это спокойствие – источник неистощимой энергии, а если чувствуется усталость – это признак того, что мы снова впали в поверхностное возбуждение. Способности к труду и даже к физическому усилию удесятеряются, питание и сон перестают быть единственным и всепоглощающим источником возобновления энергий (сон, как мы увидим, меняет свою природу, а питание может быть сведено к гигиеническому минимуму, без тяжести и болезней, которые оно обычно вызывает). Другие могущества кажущиеся “чудесными”, также могут проявится, но это чудеса, имеющие свой метод. Здесь не место для разговора о них; лучше самому иметь опыт. Скажем только, что если мы способны овладеть вибрацией в самих себе, мы автоматически способны овладеть этой вибрацией везде, где мы ее встречаем в мире. Затем, в этой неподвижности, перманентным образом устанавливается другой знак: отсутствие страдания и некая неизменная радость. Когда обычный человек получает удар, физический или моральный, его немедленная реакция – свернуться в самом себе. Он сжимается, входит в состояние кипения и удесятеряет зло. Искатель, который установил в себе некую неподвижность, наоборот, увидит, что эта неподвижность растворяет удары, потому что она широка. Потому что он больше не маленький индивидуум, сжавшийся, как от боли в животе, но сознание, которое выходит за границы своего тела – успокоенный витал, как безмолвный ментал, спонтанно универсализируется: С опытом йоги, сознание расширяется во всех направлениях – вокруг, вниз, наверх – и в каждом направлении – до бесконечности. Когда сознание йога освободилось, оно больше не в теле, но в той высоте, глубине, широте бесконечной, в которых он живет всегда. Его основа – бесконечная широта или бесконечное безмолвие, но в этой широте или безмолвии все может проявиться: Мир, Свобода, Могущество, Свет, Сознание, Радость – Ананда²⁰. Пока есть страдание, какое бы то ни было, это – непосредственный знак сужения существа и потери сознательности.

Есть одно весьма важное следствие этого расширения существа, которое заставляет нас понять абсолютную необходимость витальной неподвижности, не только для ясности коммуникаций или для могущества нашего действия или нашей радости жизни, но для самой обычной безопасности. Пока мы находимся в маленьком фронтальном человечке, вибрации малы, удары малы, и мы защищены самой нашей малостью, но когда мы выходим в универсальный Витал, мы снова находим те же вибрации, или, скорее, те же силы, в гигантском, универсальном масштабе, ибо именно они заставляют мир, так же, как и нас, плясать под свою дудку, и если мы не научились совершенной ровности, или внутренней неподвижности, мы будем сметены. И это верно не только для универсального Витала, но для всех планах сознания, ибо (по меньшей мере, интегральные ищущие могут, и должны, реализовать космическое сознание на всех уровнях, в Сверхсознательном, в уме, в витале и даже в теле, ибо, когда он поднимается в Сверхсознательное, ищущий поймет, что напряженности Духа тоже могут быть ошеломляющими (на самом деле, это всегда та же Сила, божественная, то же Сознание-Сила, наверху и внизу, в Материи или в Жизни или в Уме, или еще выше, но чем ниже Она опускается, тем больше Она затемняется, деформируется, фрагментируется средами, через которые Она проходит). И если искатель, выйдя из тяжелой плотности, хочет подниматься слишком быстро, следовать без остановок, не позаботившись об установлении ясной и нерушимой основы, он может взорваться, как котел. Витальная чистота является, стало быть, не делом морали, но техническим вопросом, так сказать, или даже органическим. На практике же, великая Заботливость всегда здесь, чтобы мешать нам иметь преждевременные переживания. Возможно, мы малы и узки лишь до тех пор, пока у нас есть потребность быть узкими и маленькими?

Наконец, когда мы завоевали витальную неподвижность, мы ощущаем, что можем помогать другим с некоторой эффективностью. Ибо помогать другим – не проблема сантиментов или милосердия, но проблема могущества. Это вопрос видения, вопрос радости. В этом спокойствии у нас есть не только лучащаяся радость, но и видение, которое растворяет тени. Мы спонтанно воспринимаем все вибрации; и могущество их отличать – это могущество манипулировать ими, успокаивать их, или даже изменять их. Спокойствие, говорит Мать, это состояние очень позитивное; существует позитивный мир, который не является противоположностью конфликта – мир активный, заразительный, могучий, который господствует и успокаивает, приводит в порядок, организует. Мы дадим только один пример этого “заразительного мира” из жизни Шри Ауробиндо, немного забегая вперед. Это было в Пондишерри, много лет назад, в сезон, когда тропические дожди, часто даже циклоны, выпадают часто и могут вызывать ураганы. Тогда двери и окна закрывают плотными бамбуковыми щитами. Итак, в ту ночь обрушился циклон, с потоками дождя, и Мать поспешила в комнату Шри Ауробиндо, чтобы помочь ему закрыть окна. Он, как обычно, сидел за рабочим столом (Шри Ауробиндо писал по двенадцать часов в день, с шести вечера до шести утра, долгие годы, затем ходил туда-сюда по восемь часов, “для йоги”), окна были распахнуты, но ни капли дождя не попало внутрь. Покой, царивший в этой комнате, был настолько твердым, настолько плотным, что циклон не мог проникнуть туда – рассказывает Мать.

VII
Психический центр

Ум – это не мы, потому что все наши мысли приходят из универсального Ума, более широкого, чем наш. Витал – это не мы, как и наши чувства и наши действия, потому что все импульсы приходят из универсального Витала, более широкого, чем наш. Тело – тоже не мы, потому что все его составные части происходят из Материи, и повинуются универсальным законам – более великим, чем наши. Что же это тогда такое в нас, что не является нашим окружением, нашей семьей, нашими традициями, нашим браком, нашей профессией, а также игрой универсальной Природы или обстоятельств, и что делает нас “я”, даже если все остальное рушится? И, прежде всего, что есть я, когда все остальное рушится, потому что это час нашей истины.

В ходе наших изысканий мы видели различные центры, или уровни сознания, и мы видели, что позади этих центров находится сознание-сила, движущаяся и соединяющая различные состояния нашего существа (одним из первых результатов безмолвия ума и успокоения витала также было отделение этой сознания-силы от ментальной и витальной активности, которыми она была по привычке увлечена), и мы почувствовали, что это течение силы, или сознание, является фундаментальной реальностью нашего существа, находящейся за всеми его состояниями. Но эта сознание-сила должна быть чьим-то сознанием. Следовательно, зададим себе вопрос – кто же в нас сознателен? Где центр, хозяин? Или мы – просто марионетки некоего универсального Существа, которое является нашим истинным центром, поскольку все эти ментальные, витальные и физические виды деятельности являются на самом деле всеобщими (универсальными)? Истина находится посередине, и мы не в коем случае не марионетки, исключая те моменты, когда мы настаиваем на том, чтобы принимать эту марионеточную фронтальную личность за нас самих. У нас есть индивидуальный центр, который Шри Ауробиндо называет психическим центром, и космический центр, или центральное существо. Мы должны поэтапно отыскать и то и другое, и стать Хозяином всех наших состояний. В настоящий момент мы отправимся лишь на поиски нашего индивидуального центра, психического, также именуемый душой.

Это одновременно самая простая и самая сложная вещь в мире. Самая простая, потому что ребенок понимает ее или, скорее, живет ею, спонтанно – он король, он смеется! Он живет в своем психическом существе*. Самая сложная, потому что эта спонтанность вскоре покрывается всевозможными идеями и сантиментами. Тогда мы начинаем говорить о душе – то есть, ничего больше в ней не понимаем. Все страдания отрочества – это как раз история медленного заточения психического в тюрьму (говорят о “кризисе роста”, но это, возможно, кризис удушья, о взрослость наступает, когда удушье становится нормальным состоянием), а все трудности искателя – это, наоборот, история медленного искоренения всех ментальных и витальных смешений. Однако, как мы увидим, это не только путешествие в обратную сторону, прежде всего потому, что дорога назад закрыта, а затем потому, что психическое дитя, которое находят в конце пути, (конце, который всегда является началом), это больше не мимолетный каприз, но сознательное господство. Ибо психическое – это существо, оно растет – это чудо вечно длящегося детства во все более обширном царстве. Оно находится “внутри, как ребенок, который должен родиться”, говорит Риг-Веда (IX. 83. 3.)

* Есть исключения из этого правила, но они почти видны невооруженным глазом.

Психическое рождение

Первые проявления психического – это радость и любовь. Радость, которая может быть изумительно интенсивной и могущественной, но без экзальтации – спокойной, глубокой, как море – и не иметь объекта. Психической радости не нужно ничего для того, чтобы быть. Она есть. Даже на дне темницы ее не может не быть, потому что это состояние, а не чувство, как река, которая течет и радуется повсюду, где бы она ни протекала, в грязи или на камнях, на равнинах или в горах. Любовь, которая не является противоположностью ненависти, и которой не нужно ничего для того, чтобы быть. Она есть. Она спокойно горит во всем, что она встречает, во всем, что она видит, во всем, чего она касается, потому что ей нельзя помешать любить, это ее естественное состояние. Для нее нет ничего низкого, высокого, чистого или нечистого. Ни огонь ее, ни радость не могут потускнеть. О нем говорят и другие признаки. Оно легко, ничем не тяготится, как если бы весь мир был его игрой, оно непоколебимо, его ничто не может затронуть, как если бы оно находилось вечно над трагедиями, уже спасенное ото всех несчастных случаев. Оно маг, оно видит. Оно спокойно, спокойно, как тихий шепот в глубине существа; спокойно, как море, которому миллионы лет. Потому что оно вечно. Оно свободно, ничто не может поймать его – ни жизнь, ни люди, ни идеи, ни доктрины, ни страны – оно повсюду, всегда по ту сторону, и, однако, неисчислимо в сердце любой вещи, как если бы оно было едино со всеми. Оно – это Бог в нас.

Вот каким представляется психическое для глаз, которые видят: Когда смотришь на кого-то, кто сознает душу и живет в душе – говорит Мать – возникает ощущение нисхождения, вхождения глубоко, глубоко в личность, далеко, далеко очень далеко внутрь, тогда как обычно, когда мы смотрим в глаза людей (есть глаза, в которые нельзя войти, они закрыты, как двери), но, наконец, есть глаза, которые открыты, и мы входим; затем мы встречаем, довольно глубоко, что-то вибрирующее, сверкающее время от времени, мерцающее. И тогда, если мы обманываем себя, мы говорим: “О, у него живая душа” – но это не то, это его витал. Чтобы найти душу, надо отступить от поверхности, уйти глубоко и входить, входить, нисходить, нисходить в очень глубокую, безмолвную, неподвижную пещеру, и тогда там мы находим нечто теплое, спокойное, богатое содержанием и очень неподвижное, исполненное нежности – это и есть душа. И, если мы настаиваем, и сознаем самих себя, приходит та разновидность наполненности, которая производит впечатление законченности и содержит неизмеримые глубины. И мы чувствуем, что, если бы мы вошли туда, раскрылась бы тайна, как очень чистое отражение в воде чего-то вечного. И пределов времени больше не существует. У нас складывается впечатление, что мы были вечно и пребудем вовеки.

Но это – только знаки, внешний перевод чего-то, что существует в себе, и непосредственное переживание чего мы хотели бы иметь. Как открыть двери психического? Ибо оно хорошо спрятано. И, прежде всего, его скрывают наши идеи, наши чувства, которые беспощадно грабят его и притворяются им. У нас есть столько идей насчет того, что высоко, а что низко, чисто и нечисто, божественно и небожественно, столько маленьких сентиментальных пунктиков насчет того, что можно и что нельзя любить, что это бедное психическое имеет не много шансов показать себя, ведь его место уже занято этой путаницей. Как только оно хоть немного показывается наружу, его тут же хватает витал, фабрикующий с его помощью свои блестящие экзальтации, свои животрепещущие и “божественные” эмоции, свою захватническую любовь, свою корыстную щедрость, свою крикливую эстетику. Его заточает в клетку ум, производящий из него свои исключительные идеалы, свою непогрешимую филантропию, свою наглухо закупоренную мораль; и Церкви, бесчисленные Церкви, которые помещают его в параграфы и в догмы. Где же психическое во всем этом? Однако оно здесь, божественное, терпеливое, силящееся пробиться через все корки, использующее, воистину, все, что ему дают и навязывают – “оно довольствуется тем, что имеет” – говорят в таких случаях. И именно здесь таится огромный подводный камень. Когда оно выходит из своего укрытия, хоть на секунду, оно покрывает таким блеском все, чего оно касается, что мы, естественно, путаем его светлую истину с обстоятельствами этого откровения. Тот, кто однажды испытал раскрытие своего психического, слушая музыку Бетховена, скажет: “Музыка, только музыка истинна и божественна здесь”. Другой же, кто почувствовал свою душу среди бескрайних морских просторов, создаст себе религию огромной шири. А другой скажет: мой пророк, моя церковь, мое евангелие. И каждый строит свою конструкцию вокруг ядра опыта. Но психическое свободно, чудесным образом свободно ото всего! Ему не нужно ничего для того, чтобы быть, оно – сама суть Свободы, и использует всю плохую или хорошую музыку, возвышенные или менее возвышенные Писания лишь для того, чтобы сделать отверстие в этой человеческой броне, через которое оно могло бы выйти. Оно одалживает могущество и любовь, радость, свет, непреодолимую открытую Истину всем нашим идеям, чувствам, доктринам, потому что это его единственный шанс увидеть дневной свет, единственное, что у него есть для самовыражения, но в то же время эти эмоции, идеи, доктрины вытаскивают из него свой апломб. Они завладевают им и приукрашивают его, они черпают в этом элементе чистой Истины неоспоримую уверенность, исключительную глубину, исключительную универсальность, и сама сила элемента истины увеличивает силу элемента ошибки¹. Погребение психического становится, наконец, таким глубоким, смешение – таким полным, что его больше нельзя распознать, и нельзя вырвать подделку изо всего этого, не разрушив при этом саму истину. Так и живет мир, порабощенный полу-истинами, которые еще тяжелее, чем ложь. Настоящая трудность, может быть, заключается не в том, чтобы освободиться ото зла, потому что нам хорошо знаком его облик – оно не устоит перед тем, кто хоть немного искренен. Но трудность заключается в том, чтобы освободиться от добра, которое является лишь обратной стороной зла и навсегда закрыло свои двери от малейших намеков на истину.

Если мы хотим иметь непосредственный опыт психического, в его кристальной, чудесно свежей чистоте, таким, каким оно существует помимо всех наших ловушек, в которые мы пытаемся поймать его, помимо всего, что мы о нем думаем, чувствуем, говорим – следует создать в себе прозрачность. Бетховен, море, церковь были лишь инструментами установления этой прозрачности – ибо результат их применения всегда один и тот же – когда у нас внутри все ясно, Истина возникает спонтанно. Видение, радость, все, все находится здесь без какой-либо необходимости что-либо делать для этого, потому что Истина – самая естественная вещь в мире. Это остальные части затуманивают все – ум и витал с их беспорядочными вибрациями и учеными хитросплетениями. Все духовные дисциплины, заслуживающие этого названия, все тапасьи должны вести в конце концов лишь к этому моменту полной естественности, где у нас больше нет необходимости в усилии. Усилие все еще является смешением, уплотнением существа. Искатель, следовательно, не будет ни пытаться вникать в путаницу выводов морализирующего ума, ни делать невозможный выбор между добром и злом, чтобы выделить психическое, ибо, в конечном счете, полезность добра и зла тесно связана с их вредоносностью (мой любимый снял с меня одеяние греха, и я радовалась освобождению от него. Затем он снял платье добродетели, но я стала стыдиться и беспокоилась, желая ему помешать. Только когда он сорвал его силой, я увидели мою душу, которая была спрятана от меня)², просто он попытается все прояснить в безмолвии, поскольку безмолвие чисто само по себе, как родниковая вода. “Не пытайтесь смывать одно за другим пятна с одежды” - говорится в одной очень старой халдейской традиции – “поменяйте ее целиком”. Это то, что Шри Ауробиндо называет изменением сознания. В этой прозрачности, в самом деле, старые складки существа спокойно разглаживаются, и мы ощущаем другую позицию сознания, не интеллектуальную, но некий центр притяжения. На высоте сердца, но глубже, чем витальный сердечный центр, (который лишь скрывает психическое и копирует его) мы ощущаем зону концентрации, более интенсивную, чем другие, представляющую из себя как бы точку их схождения – это психический центр. Мы уже ощутили формирующийся в нас поток сознания-силы, циркулирующей в теле и становящийся все более и более интенсивным по мере того, как он выпутывается из своей ментальной и витальной деятельности, но в то же время нечто загорается в центре, как огонь – Агни. Это истинное “я” в нас. Мы говорим, что у нас есть “потребность знать”, “потребность любить”, но кто в нас воистину имеет потребность? Не маленькое эго, разумеется, удовлетворенное собой, и не милейший ум, только и знающий, что вращаться по кругу, и не душка витал, стремящийся лишь брать и снова брать. Но позади есть тот самый, неослабевающий огонь, и именно он имеет потребность, потому что он помнит о другом. Мы говорим: “присутствие”, но это, скорее, острое отсутствие, словно живая дыра, поселившаяся у нас внутри, раскаленная, пылающая, толкающая все сильнее и сильнее. Наконец, она становится реальной, единственной реальной вещью в мире, и тогда мы задаемся вопросом, живы люди или только создают видимость. Это огненное “я”, единственное истинное “я” в мире, единственная вещь, которая не рушится: “Сознательное существо находится в центре меня, управляющее прошлым и будущим, оно как огонь без дыма… его нужно терпеливо высвобождать из своего тела” – говорится в Упанишаде.* Это он тот самый “ребенок, скрытый в тайной пещере”, о котором говорит Риг-Веда (V. 2. 1), “сын неба, рожденный телом Земли (III. 25. 1), “тот, кто бодрствует в тех, кто спит” (Катха Упанишада)**. Он – там, в центре жилица (Риг-Веда, I. 70. 2), “Он – как жизнь и как шепот существа, он – как вечный ребенок (I. 66. I), он “блистательный Король, сокрытый от нас” (I. 23. 14). Это Центр, Хозяин, место, где все сообщается:

The sunlit space, where all is for ever known.

Солнечное пространство, где все известно навеки³.

---

* Катха Упанишада, IV, 12. 13; VI. 17

** Катха Упанишада, V. 8.

Если мы ощутили это Солнце внутри, этот огонь, эту живую жизнь – ведь есть столько мертвых жизней – пусть это была одна секунда за всю жизнь – все меняется. Это – воспоминание, перед которым все остальные бледнеют. Это Воспоминание с большой буквы. И если мы верны этому пылающему Агни, он будет расти все больше и больше, как живое существо в нашей плоти, как неутолимая потребность. И она становится все более и более плотной внутри, закрытая, острая, как что-то, что пока еще не зажглось: Ужасное ощущение чего-то, что мешает видеть и идти; пытаешься пробиться насквозь, и чувствуешь, что перед тобой находится стена. И ты бьешься, бьешься, бьешься и не можешь пройти – говорит Мать. Затем, в силу потребности, воли и нежелания дальнейшего заключения, психическое напряжение достигает своего поворотного пункта и мы обретаем опыт: Давление становится таким сильным, а интенсивность вопроса – такой высокой, что в сознании совершается переворот. Вместо того, чтобы находиться снаружи и пытаться заглянуть внутрь, вы оказываетесь внутри; и этой минуты абсолютно все меняется. Все, что казалось вам истинным, естественным, нормальным, реальным, осязаемым, начинает мгновенно казаться очень смешным, гротескным, нереальным, абсурдным. Но, коснувшись чего-то в высшей степени истинного и вечно прекрасного, это уже не потеряешь. “О Пламя, о Агни, когда ты уже рожден от нас, ты становишься высшим ростом, высшим расширением нашего существа; вся слава и красота в твоем цвете желанном, в твоем совершенном видении. О Протяженность, ты – полнота, которая несет нас к концу пути, ты – множество богатств, рассыпанных со всех сторон.” (Риг-Веда, III. I. 12). Начинается воистину настоящая жизнь, как если бы мы никогда не видели дня: Поставьте призму одной стороной, говорит Мать, и свет прошедший через нее, будет белым; переверните ее, и он разложится на цвета спектра. Это именно то, что происходит: вы восстанавливаете белый цвет. В обычном сознании царит разложение, а вы восстанавливаете белый цвет. И Мать объясняет этот опыт еще раз: Вы как будто сидите перед тяжелой запертой дверью, сделанной из чего-то, похожего на бронзу, с волей, чтобы она открылась, чтобы пройти за нее. Тогда вся концентрация, все стремление собираются в пучок, и давят мощно-мощно на эту дверь, все мощнее и мощнее, с растущей энергией, до тех пор, пока, одним махом, дверь не подается. И вы входите, будто ввергнутые в свет.

Рост психического

Из всех опытов с тех пор, как открывается дверь психического, самый непосредственный и неоспоримый – то, что мы были всегда и пребудем вечно. Мы выходим в другое измерение, где мы видим, что стары, как мир, и вечно юны, а жизнь – один опыт, одно звено в неразрывной последовательности опытов, которая простирается позади нас и теряется в будущем. Все расширяется до измерений Земли. Каким человеком мы не были? Какой ошибки не сделали? Все ценности переворачиваются: кто не является нами среди всех этих малостей и этого величия, где чужой, где предатель, где враг? О, божественное понимание, абсолютное сострадание. И все проветривается, как будто мы перешли от жизни в пещерах к жизни на горных равнинах. Все соединяется и собирается, как если бы старая загадка разрешилась в шепоте света. Смерти больше не существует, только невежественный может умирать, но как умрет тот, кто сознателен? Живу я или умираю, я существую всегда⁴. “Старый и изнуренный, он снова и снова становится молодым” – говорится в Риг-Веде (II. 4. 5). “Он не рождается и не умирает” - сказано в Гите – “и неправда что то, что было, не будет существовать вновь. Это нерожденное, древнее, вечное; оно не разрушается при разрушении тела. Так же, как человек сбрасывает изношенную одежду и надевает другую, новую, так же и воплощенное существо освобождается от своего тела и соединяется с другим, новым. Неизбежна смерть того, кто рожден, неизбежно рождение того, кто умер”*.

* Гита, II, 18, 20, 22, 27.

То, что обычно называют реинкарнацией, не является особенностью учения Шри Ауробиндо. Вся древняя мудрость, от Дальнего Востока до египетских неоплатоников, говорит о ней *, но Шри Ауробиндо придает ей новый смысл. Ибо с того момента, когда мы уходим от маленького сиюминутного видения единственной жизни, ограниченной смертью, возможны два отношения. Мы можем думать, наряду с крайними спиритуалистами, что все эти жизни есть ни что иное, как ничтожная цепь страданий, от которых нужно освободиться как можно скорее, чтобы упокоиться в Господе, Брахмане или некой Нирване. Но мы можем предположить вместе со Шри Ауробиндо – и эта вера основана на опыте – что совокупность этих жизней представляет собой рост сознания, который кульминирует в земном свершении. То есть, за эволюцией видов происходит эволюция сознания, и эта духовная эволюция должна вести к индивидуальному и коллективному свершению на Земле. Могут спросить, почему традиционные спиритуалисты, часто бывшие просветленными мудрецами, не верили в возможность этого земного свершения? Прежде всего, речь идет об относительно современных спиритуалистах, ибо Веды (тайну которых заново открыл Шри Ауробиндо) и, возможно, другие, плохо еще понятые традиции, свидетельствуют об обратном. В этом отношении представляется, что духовность нашей затемнением сознания, пропорциональным ее ментальному развитию. К тому же, было бы весьма занятно, если бы спиритуалисты пришли к заключениям, отличным от их предпосылок. Начав с идеи, что земной мир – иллюзия, или промежуточное царство, более или менее отданное на волю плоти и дьявола, они могли прийти лишь к тому, что дозволяли их предпосылки: где же, если не вне этого мира было им искать спасения. Вместо того, чтобы терпеливо исследовать все человеческие ресурсы – ментальные, витальные, физические и психические, чтобы избавить их от их ограничений и расширить, одним словом, обожествить, как это делали ведические мудрецы, и, возможно, мудрецы античного мира, не говоря уже о Шри Ауробиндо, они отвергли все и хотели прыгнуть прямо от чистого ума к чистому духу⁵, таким образом, естественно, они не могли видеть того, что они отказывались видеть. Материалисты тоже зашли в тупик, только другой. Они исследовали маленький уголок физической реальности и отвергли все остальное. Исходя из идеи, что только материя реальна, а все остальное- галлюцинация, они могли прийти только туда, куда вели их предпосылки. Но если мы пойдем совсем просто, без предрассудков, как это сделал Шри Ауробиндо, вооруженные открытой истиной и интегральным доверием к интегральным возможностям человека, мы, возможно, получим шанс достичь интегрального сознания и, следовательно, интегральной жизни.

*Интересно отметить, что на Александрийском соборе отцы церкви тоже обсуждали возможность допущения реинкарнации.

Реинкарнация, когда мы смотрим на нее с точки зрения эволюции сознания, перестает быть бесполезным кругом, каким его видели одни, или игрой экстравагантного воображения, какой ее хотели бы видеть другие. С западной четкостью Шри Ауробиндо избавляет нас от духовных романов с продолжением, как говорила Мать, до уровня которых, начиная с конца века Мистерий, деградировало столько серьезных систем. Он приглашает нас к эксперименту, требующему не экстра-ясновидения, а обычного ясного взгляда. Нужно не верить в реинкарнацию, но иметь опыт ее, а для этого, прежде всего, нужно знать, в каких условиях этот опыт возможен. Это практический вопрос, важный для нашего интегрального развития на всем его протяжении. Потому что перерождается вовсе не маленькая фронтальная личность, что разочарует тех, кто видит себя бессмертным месье Дюпоном, в галльской набедренной повязке, затем в сатиновых панталонах, затем в синтетических брюках – что было бы, ко всему прочему, еще и утомительно. Реинкарнация имеет одновременно более широкий и более глубокий смысл. После смерти весь фасад нашего существа растворяется. Совокупность ментальных вибраций, сплотившихся вокруг нас благодаря своему постоянному повторению, и формирующих наше ментальное эго, или ментальное тело, разъединяется и возвращается в универсальный Ум. Равным образом витальные вибрации, формирующие наше витальное тело, растворяются в универсальном Витале, как физическое тело разлагается на свои естественные составляющие в универсальной Материи. Остается только психическое. Как мы видели, оно вечно. Наш опыт реинкарнации, следовательно, будет зависеть от раскрытия Центра и Господина психического, который несет эти воспоминания от одной жизни к другой, и от степени развития психического. И если психическое всю жизнь остается скрытым под нашей ментальной, витальной и физической деятельностью, оно не имеет воспоминаний, которые могло бы унести с собой – и оно будет возвращаться снова и снова, именно для того, чтобы выйти на поверхность нашего существа и открыто стать сознательным. Чтобы вспомнить, надо, очевидно, перестать страдать амнезией. Следовательно, можно с трудом говорить о реинкарнации ниже определенной стадии развития, потому что какой смысл говорить о том, что психическое перевоплощается, если оно не сознательно? В этом обретении сознания и состоит сам смысл эволюции.

На протяжении жизней и жизней психическое молчаливо растет позади фронтальной личности, оно растет через тысячи ощущений тела, тысячи эмоциональных потрясений, бесчисленные мысли, которые мы переливаем из пустого в порожнее, оно проталкивается через наши порывы и падения, наши страдания и радости, наше добро и зло: это – его антенны, чтобы ощупывать мир. И когда эта внешняя амальгама растворяется, оно уносит только суть своих опытов, некоторые общие тенденции, выраженные сильнее прочих, и являющиеся первым зачатком психической личности позади личности фронтальной.* Оно уносит некоторые последствия прошедшей жизни, ибо все наши действия наделены динамизмом, который имеет тенденцию повторяться (то, что называют кармой в Индии). Некоторые отпечатки выразятся в следующей жизни через посредство особых предпочтений, и, часто, определенных обстоятельств, повторяющихся почти механически, как будто чтобы поставить нас перед лицом все той же проблемы, которую необходимо разрешить. Следовательно, каждая жизнь представляет собой один тип опыта (нам кажется, что мы имеем много опытов, но опыт всегда один и тот же), и именно благодаря накоплению бесчисленных типов опыта психическое медленно обретает все более сильную, сознательную и широкую индивидуальность. Как если бы его истинное бытие начиналось лишь после того, как оно прошло через всю гамму человеческих опытов. И чем больше оно растет, тем сильнее сознание-сила индивидуализируется в нас, тем больше растет, толкает психическое напряжение, пока однажды потребность во фронтальной куколке не исчезнет и психическое не выплеснется на свет божий. Тогда оно сможет непосредственно сознавать мир вокруг себя. Оно будет господином природы вместо того, чтобы быть ее спящим пленником. Сознание станет господином своей силы вместо того, чтобы быть приклеенным к ней. Йога начинается ровно в тот момент нашего развития, когда мы переходим от нескончаемых изгибов природной эволюции к эволюции сознательной и управляемой: это процесс концентрированной эволюции.

*Психическое, или истинная личность, выражает уникальное предназначение каждого существа (возможно, следует сказать уникальный угол зрения) позади его культурных, социальных или религиозных облачений. Так, индивидуум может быть последовательно мореплавателем, музыкантом или революционером, христианином, мусульманином или атеистом, но каждый раз он под тем же углом будет выражать любовь, например, или силу побеждать, или радость, чистоту, что придаст специфический оттенок всему, что он предпринимает, и каждый раз его предназначение будет уточняться, очищаться, расширяться.

Следовательно, как мы видим, существуют различные степени, начиная с обычного человека, у которого психическое является лишь латентной возможностью, до пробужденного существа. Без реинкарнации трудно объяснить громадные различия в степени развития между душами, например, сутенера и Данте или Франциска Ассизского, или же просто, человека ищущего и расчетливого обывателя, как говорит Шри Ауробиндо. По меньшей мере, думать, что духовное развитие – вопрос образования, среды и наследственности, было бы явно неправильным. Мы уверились бы, что только у сынков благополучных родителей есть душа, а три четверти человечества обречены на вечное проклятие. Сама природа нашего человечества, говорит Шри Ауробиндо, предполагает, что души имеют различное прошлое, и что у них будет соответствующее (земное) будущее.⁶. И если мы хотим думать, вопреки всему, что у человека только одна жизнь, мы сталкиваемся с абсурдностью этого утверждения: Платон и готтенгот, привилегированный сын святых или риши* и закоренелый преступник, родившийся и проживший всю жизнь от начала до конца в смрадном разложении большого современного города, должны одинаково, посредством действий и верований одной только этой изменчивой жизни, создавать все свое вечное будущее? Это парадокс, который оскорбляет одновременно душу и разум, моральное чувство и духовную интуицию⁷. Но даже среди пробужденных существ есть огромные различия и степени. Есть души, сознания-силы, рожденные совсем недавно, и другие, имеющие уже хорошо сформированную индивидуальность. Есть души, которые поражены первой сияющей вспышкой своего открытия, но мало что знают о том, что находится за пределами их сияющей радости, у них даже нет отчетливых воспоминаний об их прошлом или сознания миров, которые они несут в себе. Есть другие, редкие души, что кажутся отягощенными сознанием столь же обширным, как Земля. Ибо можно быть озаренным йогином или святым, живущим в своей душе, и иметь примитивный ум, подавленный витал, презирать свое тело и обращаться с ним, как с животным, а завершает картину девственно чистое сверхсознательное. Реализация “спасения” еще не означает полноты интегральной жизни.

*Мудрецы ведической эпохи, видящие и поэты одновременно, составители Вед.

Поэтому за открытием психического существа должно следовать то, что мы могли бы, образно выражаясь, назвать “психической колонизацией”, или, более строго, психической интеграцией. Современная психология тоже говорит об интеграции, но зададимся вопросом – вокруг чего она хочет интегрировать? Чтобы интегрировать, должен быть центр. Интегрировать вокруг содроганий ментального или витального эго? С таким же успехом можно пришвартовать корабль к хвосту угря. Раскрыв внутреннее царство, следует медленно, терпеливо колонизировать и присоединить к нему царство наружное, нужно, чтобы вся наша деятельность: ментальная, витальная и даже, как мы увидим, вся наша физическая природа, если мы хотим земного свершения, были интегрированы вокруг этого нового центра. Только при соблюдении этого условия они сохранятся: только те виды деятельности, которые были, с позволения сказать, “психизированы”, участвуют в психическом бессмертии. Все то, что происходит вне психического, происходит вне нас, воистину, и длится не долее, чем существование тела. Есть целые жизни без личности. Нужно, чтобы психическое присутствовало в нашей внешней деятельности, чтобы мочь вспомнить внешние обстоятельства, иначе оно будет слепым царем. Тогда и только тогда мы можем начинать говорить о реинкарнации и о воспоминаниях прошлых жизней – не обязательно о подвигах, более или менее шумных и славных, (сколько было Цезарей и Наполеонов, если верить досужим россказням о реинкарнации), но о воспоминаниях моментов души⁸, ибо для психического нет ничего славного и бесславного, высокого и низкого, и покорение Эвереста – не более великая вещь, чем ежедневный спуск в метро, когда он осуществляется сознательно. Это слава сама по себе.

Эти “мгновения души” могут сохранять отпечаток физических обстоятельств, которыми они сопровождались. Мы можем помнить сцену, место, костюм, который был надет на нас, банальные детали, которые, так сказать, получили прописку в вечности, отмеченные внутренним откровением. Нам всем знакомы, даже в этой жизни, эти мгновения чистой прозрачности, или внезапного расцвета, и, двадцать или сорок лет спустя, мы находим этот моментальный снимок нетронутым. Мельчайший оттенок неба, свойственный ему, какой-то булыжник, обнаруженный на дороге, или повседневная суета – все запоминается так, как будто было вечным – и это не “как будто”, это и есть вечность. Это – единственные моменты, когда истинное я проявилось в нас, среди всех этих часов несуществования. Точно так же психическое может проявиться в трагических обстоятельствах, когда все существо собирается одним махом в величайшей, мучительной интенсивности, и что-то прорывается наружу. Тогда чувствуется как бы присутствие позади, которое заставляет нас делать вещи, обычно совершенно нам не свойственные. И это – другое лицо психического. Ведь оно – не только радостное и нежное, но спокойное и могучее, как если бы оно было всегда, над всеми трагедиями, неуязвимый владыка. И в этом случае также подробности увиденного могут запечатлеться неизгладимо. Но в следующую жизнь переходят не столько детали сцены, сколько ее суть. Мы обнаружим определенные стечения обстоятельств, некоторые безвыходные положения, которые внезапно поразят нас своим оттенком “уже сыгранной пьесы”. Их как будто окутывает ореол фатальности: то, что мы не победили в прошлом, возвращается снова и снова, каждый раз в несколько новом обличье, но всегда то же по сути, пока мы не встретимся с ним лицом к лицу и не развяжем старинный узел. Это закон внутреннего развития.

Но, как правило, четких воспоминаний о физических обстоятельствах не сохраняется, потому что они мало что значат, по сути, что бы ни думало об этом наше маленькое поверхностное сознание. Есть даже спонтанный механизм, стирающий бесполезное множество воспоминаний прошлых жизней, так же, как стирается множество воспоминаний жизни нынешней. Если мы бросим беглый взгляд в прошлое, не думая, что останется по-настоящему от этой маленькой жизни? Довольно-таки серая масса, где плавают на поверхности два-три образа. Все остальное стирается. То же происходит с душой и ее прошлыми жизнями. Избирательность этого процесса очень велика. И этот механизм забвения действует очень мудро на протяжении долгого времени, ибо, если бы мы преждевременно вспомнили наши прошлые жизни, это постоянно останавливало бы нас. Даже в этой жизни есть множество бесполезных воспоминаний, встающих стеной на пути нашего прогресса, потому что они утверждают нас в том же внутреннем отношении, том же скрючивании, том же отказе, том же мятеже, тех же склонностях. Нам нужно забывать, чтобы расти. И в нашем внешнем сознании, неизлечимо инфантильном, если мы вспомним, например, что были когда-то добропорядочным банкиром, и если мы внезапно обнаруживаем себя в шкуре нищего попрошайки, мы этого не поймем! Потому что мы, возможно, еще слишком малы, чтобы понять, что наша душа имеет потребность узнать противоположность добра или, скорее, что она позволила прорваться тому нарыву, который прятался за добродетелью. Эволюция заключается не в том, чтобы становиться все более и более святым, но в том, чтобы быть все более и более сознательным. Пройдут века прежде, чем мы сможем с пользой выносить истины прошедших жизней.

Следовательно, все зависит от уровня нашего развития, и от того, в какой мере наше психическое участвует в нашей внешней жизни. Чем больше мы “колонизировали” внешнее, тем больше воспоминаний мы берем с собой. К несчастью, чаще всего мы довольствуемся “внутренней жизнью”, так сказать, а снаружи мы живем неважно как, по привычке. Интегральная йога – это нечто совершенно противоположное. Но если с самого начала, вместо того, чтобы отвергать всю мирскую деятельность, чтобы погрузиться единственно в спокойствие души, мы объемлем все в своем поиске, все уровни нашего существа, всю жизнь –мы придем к жизни интегральной и интегрированной, где мы будем снаружи такими же, как внутри. В то же время, если все исключить, чтобы прийти к так называемой “духовной” цели, потом очень трудно вернуться назад, и низойти со своих хрупких высот, чтобы раскрыть ум и универсализировать его, освободить витал от чувства неудовлетворенности и универсализировать его, очистить подсознательное и работать, наконец, в грязи физического, чтобы обожествить его. Некоторым слишком хорошо сидится наверху, чтобы копаться в этом болоте, и, по правде говоря, они больше не могут этого делать. Да и непонятно, откуда может взяться мысль об этом гигантском предприятии, если они с самого начала заключили, что ум тленен, витал тленен, тело тленно, и единственная цель жизни – достичь спасения и выйти из нее?

Психическая реализация, или открытие души, следовательно, не является конечной целью искателя. Это лишь скромное начало другого путешествия, которое заканчивается в сознании, пришедшем на место неведения – в сознании все более и более обширном, ибо, чем больше психическое существо растет и ассоциируется с нашей мирской деятельностью, тем более отчетливыми, ясными и продолжительными становятся из жизни в жизнь его ментальные, витальные и физические воспоминания. Тогда мы начинаем понимать, что такое бессмертие. И тем более его рождения также становятся согласованными, произвольными, эффективными. Мы свободны, мы пробуждены навеки. Смерть больше не кривляющаяся маска, напоминающая о том, что мы не нашли себя, но спокойный переход от одного вида существования к другому. Мы раз и навсегда ухватились за нить сознания, и путешествуем отсюда туда и обратно, как из одной страны в другую. Это будет длиться до тех пор, пока, возможно, в один прекрасный день, как предсказывает Шри Ауробиндо, мы не повзрослеем до такой степени, что сможем обеспечить не только непрерывность нашего ментального и витального существования, но влить в физическое достаточно сознания, чтобы оно тоже могло участвовать в бессмертии. Ибо все, всегда, есть вопрос сознания, в нашей ментальной, витальной и физической жизни точно так же, как во сне и в смерти и в бессмертии. Сознание – это способ, сознание – это ключ, сознание – это конечная цель.

VIII
Физическая независимость

После ума и витала физическое, третий инструмент Духа в нас, играет особую роль в йоге Шри Ауробиндо, потому что без него невозможна божественная жизнь на Земле. Мы коснемся здесь только нескольких подготовительных пунктов опыта, которые Шри Ауробиндо открыл в начале своей йоги. Для йоги тела, в действительности, необходимо гораздо более существенное развитие сознания, чем было описано ранее – чем глубже нисходишь в Материю, тем более следует обладать высшими силами сознания, ибо сопротивление растет. Материя – место наибольших духовных трудностей, но также и Место Победы. Йога тела, следовательно, выходит за рамки нашего витального или ментального могущества, и вводит в действие супраментальную йогу, о которой мы поговорим позже.

Независимость от чувств

Материя – отправная точка нашей эволюции. Именно будучи заключенным в нее, сознание понемногу развивается. Таким образом, чем больше сознание проявляется, тем сильнее оно должно обнаруживать свою суверенность и утверждать свою независимость. Это первый шаг (но, заметим, не последний). Однако, наша жизнь полностью зависит от потребности тела в пропитании, а также от органов, которыми тело воспринимает мир – мы очень гордимся, по праву, нашими машинами, но достаточно, чтобы у нашей машины чуточку заболела голова, чтобы все перепуталось и, хотя мы имеем в нашем распоряжении полный арсенал телефонов, телевизоров и т. д., мы неспособны узнать, что происходит рядом, или даже увидеть дальше конца нашей улицы. Мы гипер-цивилизованы, но физически ничем не превосходим дикаря в своем развитии. Возможно, в конце концов, наша машинерия окажется символом не столько господства, сколько ужасающего бессилия. Виноваты в этом как, с одной стороны, материалисты, не верящие в силу внутреннего Духа так, с другой стороны, спиритуалисты, не верящие в истину Материи. Эта немощь, однако, не является неизлечимой. Она опирается по большей части на то, что мы считаем себя немощными. Мы, скорее, находимся в положении человека, не верящего в собственные ноги, потому что ему выпало счастье унаследовать от предков пару костылей. Вся задача состоит в том, чтобы мы опять поверили в свои ноги. Нужно поверить в наше собственное сознание – у него есть не только ноги, но и миллионы глаз и рук, а также крылья.

В силу самой истории нашей эволюции сознание, погруженное в Материю, привыкло зависеть в своем восприятии мира от некоторого числа внешних органов и, поскольку мы увидели антенны прежде их хозяина, мы по-детски заключили, что антенны создают хозяина, и что без антенн нет хозяина, нет восприятия мира. Но это иллюзия. Наша зависимость от чувств – это только привычка, тысячелетиями это было так, но это не более неизбежно, чем каменный топор дикаря: Возможно для ума – и это было бы совершенно естественно, если бы мы могли убедить его освободиться от своего согласия на доминирование Материи – сознавать объекты чувств непосредственно, без участия органов чувств¹. Мы можем видеть и чувствовать, находясь на одном континенте, что происходит на другом, как если бы расстояний не существовало, потому что дистанции являются преградой только для тела и его органов, но не для сознания, которое может оказаться везде, где пожелает, за одну секунду, если оно научилось расширяться - есть другое пространство, легкое, где все собрано в сияющую точку. Возможно, мы ожидаем здесь некоего “рецепта” ясновидения и вездесущности, но рецепты – это машинерия, причем в квадрате, - вот почему, кстати, мы их так любим. Конечно, хатха-йога обладает определенной эффективностью, как и всяческие, более или менее йогические методы. Одни из них заключаются в фиксации внимания на горящей свече (тратака), другие – в выработке непогрешимых диет, третьи – в выполнении дыхательных упражнений и научном самоудушении (пранаяма). Все полезно, все может сослужить свою службу. Но этим методам нужно долго учиться, а польза их ограничена – в этом их недостаток. К тому же, они всегда ненадежны и часто опасны, когда ими пользуются люди недостаточно подготовленные или очищенные – недостаточно хотеть могущества, нужно, чтобы машина не ломалась, когда она получает могущество. Недостаточно “видеть”, нужно быть готовым понять то, что видишь. На практике, наша задача сильно упростится, если мы поймем, что именно сознание использует все методики и действует через все методы, и что, если мы пойдем прямо на сознании, как на всех парусах, мы ухватимся за центральный рычаг, и к этому добавится преимущество безошибочности сознания. Даже если бы ему предоставили в качестве способа действий деревяшку, сознание сделало бы из нее волшебную палочку – но это была бы заслуга не кусочка дерева и не метода. Даже если бы его бросили на дно пещеры, оно бы в конце концов нашло способ выглянуть наружу. Но это, впрочем, и есть вся история эволюции сознания в Материи.

Для интегрального искателя работа над телом естественным образом присоединяется к его работе над умом и виталом. Для удобства мы описали различные уровни один за другим, но все идет бок о бок, и каждая победа, каждое открытие на каком-либо плане имеет последствия на всех остальных планах. Когда мы работали над безмолвием ума, мы последовательно наблюдали различные ментальные пласты, и приводили их к безмолвию: мыслящий ум, составляющий наши обычные рассуждения, витальный ум, оправдываающий наши желания, чувства, импульсы; есть также физический ум, приносящий много бед, но победа над нам также важна для овладения физическим, как победа над мыслящим умом и витальным умом – для овладения умом и виталом. Решительно, создается впечатление, что этот ум является козлом отпущения интегральной йоги, так как мы преследуем его повсюду. Заметим в скобках, что он оказал неоценимую помощь в процессе нашей эволюции, и продолжает до сих пор для многих людей быть незаменимым инструментом. Но все наши помощники, какими бы высокими и божественными они ни были, превращаются в один прекрасный день в препятствие, поскольку они были нужны, чтобы сделать только один шаг, а нам нужно сделать много шагов и завоевать более чем одну истину. Если мы строим вокруг этой теории всю нашу шкалу ценностей, сверху донизу, не забыв включить в нее идеал, к которому мы тяготеем в настоящий момент, мы пойдем по пути эволюции очень быстро. Этот физический ум в нас – глупейшее создание, это памятник в нас первому появлению Ума в Материи. Ум микроскопический, упрямый, боязливый, ограниченный, консервативный (в этом и заключалась его польза с точки зрения эволюции), заставляющий нас десять раз проверить, заперли ли мы дверь, хотя мы прекрасно знаем, что сделали это, сходящий с ума из-за малейшей царапины и воображающий, что болен самыми страшными болезнями, как только что-то идет не так. Он полон непоколебимого недоверия ко всему новому, и нагромождает горы трудностей, когда нужно чуть-чуть изменить своей рутине – он повторяет и повторяет в нас, как ворчливая старая дева. Мы все разок-другой сталкивались с ним, и отправляли его подальше, но он все равно там, внизу, бормочет себе в одиночестве. Нужна вся звучность нашей обычной обстановки, чтобы не слышать его. Когда заглушен думающий ум и витальный ум, мы понимаем, что он еще там, ужасающе липкий. Нельзя даже возражать ему, настолько он глуп. Нужно, однако, чтобы он уступил, потому что если думающий ум является преградой для расширения ментального сознания, витальный ум является препятствием для универсализации нашего витального сознания, физический ум ставит преграду для расширения физического сознания, представляющего собой основу всякого физического господства. Не только это – он затуманивает все сообщения и призывает несчастья. Мы не устаем подчеркивать громадное значение того феномена, что достаточно подумать о какой-то вещи или о ком-то, чтобы немедленно вступить в общение (чаще всего неосознанное) со всеми вибрациями, которые представляет собой эта вещь или этот человек, и со всеми последствиями этих вибраций. Ибо физический ум, именно своими гномьими страхами, постоянно сталкивает нас с самыми неприятными возможностями. Он всегда воображает наихудшее. Эта мания имеет лишь условное значение в обычной жизни, где деятельность физического ума теряется в общем гомоне, и где нес защищает само отсутствие восприимчивости, но когда мы систематически работаем над созданием прозрачности и увеличением восприимчивости, помехи физического ума становятся серьезным, и даже опасным препятствием.

Эта ментальная, витальная и физическая прозрачность является ключом к двойной независимости. Независимости от ощущений, ибо сознание-сила, извлеченная из своего неисчислимого рассеяния на различных уровнях нашего существа и собранная в управляемый пучок, может по желанию быть отключена от любой точки, от холода, голода, страдания и т. д. Независимость от чувств, ибо, освобожденная от своей непосредственной поглощенности нашей ментальной, витальной и физической деятельностью, это же самое сознание-сила может выйти за границы своего тела и, посредством некой внутренней проекции, входить в контакт с вещами, существами и событиями, происходящими вдалеке. Обыкновенно, нужно находиться в состоянии сна или гипноза, чтобы ощущать хоть немного события, отдаленные от нас пространством или временем, и избавиться от непосредственных ощущений, но в этих громоздких и примитивных способах нет никакой необходимости, если ментальный шум уничтожен и если мы стали хозяевами своего ума. Сознание – это единственный орган.² Именно оно чувствует, оно видит, оно слышит. Сон или гипноз – это просто рудиментарные способы поднятия завесы поверхностного ума. И это нормально – если мы полны шума наших желаний и страхов, что можем мы увидеть на самом деле, если видение постоянно затуманивается нашими желаниями и страхами? Как умиротворенный ум и утихомиренный витал универсализируются, так же проясненное физическое спонтанно универсализируется. Мы не являемся собственными пленниками. Мир во всей его полноте ожидает у наших дверей, пока мы согласимся отбросить экран из наших маленьких конструкций. К этой способности расширения сознания должна, естественным образом, добавиться способность к концентрации, в том смысле, что расширенное сознание может фиксировать себя, неподвижное и безмолвное, на рассматриваемом объекте, и становиться этим объектом. Но концентрация или расширение – это спонтанные следствия внутреннего безмолвия. Во внутреннем безмолвии сознание видит.

Независимость от болезней

Когда мы освободились от напряженности думающего ума и от его жужжания, от тирании витального ума и его лихорадочности, его ненасытных потребностей, от тупости и страхов ума физического, мы начинаем понимать, что такое тело безо всех этих изнурительных нагрузок, и мы открываем, что оно – чудесный инструмент, покорный, выносливый, исполненный неистощимой доброй воли. Это самый неверно понятый инструмент, с которым хуже всего обращаются. В этом общем прояснении нашего существа мы видим прежде всего, что тело никогда не болеет, оно просто изнашивается, но даже этот износ не является неизбежным, как мы увидим в супраментальной йоге. Это не тело болеет, а сознание делает ошибку. По мере продвижения в йоге видишь в конце концов, что каждый раз, когда заболеваешь, или даже каждый раз, когда происходит внешний “несчастный случай”, это всегда – результат несознания, или неправильного отношения, психологического беспорядка. Исследования приобретают еще больший интерес ввиду того что, когда мы встали на путь йоги, что-то в нас сразу становится бдительным, и что на каждом шагу нас заставляют видеть, буквально тыкая носом, наши ошибки и причины всего, что с нами происходит, как если бы наши поиски “кто-то” принял всерьез – ничто не остается в тени. И мы все больше и больше открываем, часто с изумлением, жесткую корреляцию между нашим внутренним состоянием и внешними обстоятельствами (например, болезнями, или “несчастными случаями”), как если бы смысл жизни разворачивался не снаружи внутрь, но изнутри наружу, где первое формирует второе, даже самые банальные внешние обстоятельства – на самом деле, ничто больше не является банальным, и повседневная жизнь выглядит как сеть, нагруженная знаниями, ожидающими, чтобы мы их распознали. Все связано, мир – это чудо. Мы, возможно, допускаем детскую ошибку, думая, что духовная жизнь состоит в том, чтобы иметь видения, явления и созерцать “сверхъестественные” феномены – Божественное ближе к нам, чем мы думаем, “чудо” менее шумно и более глубоко, чем все эти примитивные плоды воображения. Когда мы расшифровываем один из этих маленьких знаков, которые нас окружают, прозреваем единожды едва ощутимую связь, соединяющую вещи, мы ближе к вселенскому Чуду, чем если бы мы вкусили манну небесную. Потому что чудо, возможно, заключается в том, что Божественное тоже естественно. Нам нужно только быть повнимательнее.

Искатель, следовательно, отметит это обращение потока жизни, текущей теперь изнутри наружу (и не без основания, ведь Хозяин психического вышел из своего заключения), он распознает эти поверхностные знаки и увидит, что внутреннее отношение имеет силу моделировать внешние обстоятельства в двух смыслах, хорошем и плохом. Когда мы находимся в гармоничном состоянии, и наше действие соответствует глубинной истине нашего существа, ничто, кажется, не может сопротивляться. Даже “невозможности” растворяются, как если бы другой закон наложился на “естественный” закон (на самом деле, именно это – настоящая естественность, выходящая из ментальных и витальных усложнений), и начинаешь вкушать царскую свободу. Но когда внутри ментальный и витальный беспорядок, ощущаешь, что беспорядок этот непреодолимо взывает к досадным внешним обстоятельствам, таким, как вторжение болезни, или несчастный случай. Причина этого проста. Когда мы в плохом внутреннем состоянии, мы излучаем определенный тип вибраций который, автоматически, призывает все вибрации того же типа и контактирует с ними на всех уровнях нашего существа. Это общее замутнение, возмущающее внешние обстоятельства и заставляющее все идти вкривь и вкось. И плохое внутреннее состояние не только создает туман, но оно также ослабляет защитную оболочку, вокругсознательное, о котором мы говорили. То есть, вместо того, чтобы находиться под защитой некой вибрационной интенсивности, мы открыты, уязвимы – вибрации беспорядка ничего не стоит сделать отверстие в нашей защитной оболочке или, скорее, разрушить ее – и что угодно сможет войти. И заметим, что плохое внутреннее состояние заразительно – есть компании, которые всегда притягивают несчастные случаи и неприятности. Когда мы десять раз, сто раз имеем один и тот же опыт, которым может быть что угодно, от простого кашля или банального падения до серьезного несчастного случая, в соответствии с внутренним состоянием, мы хорошо осознаем, что ни наше тело, ни так называемый “случай” не виноваты в этом, и что, равным образом, лекарством является не какое-либо внешнее средство, но восстановление верного отношения, внутренний порядок – одним словом, сознание. Если искатель сознателен, он может находиться в центре любой эпидемии, пить всю грязь Ганга, если ему так хочется, и ничто не сможет затронуть его, ибо что может коснуться пробужденного Хозяина? Мы выделили бактерии и вирусы, но мы не увидели того, что они – всего лишь агенты, и что болезнь – это не вирус, но сила, использующая вирус. И если мы чисты, все вирусы мира бессильны, потому что наша внутренняя сила больше, чем их сила, или, точнее, потому что наше существо вибрирует с интенсивностью слишком высокой для этой низшей интенсивности. Только подобное может войти в подобное. И вот почему можно уничтожить рак, например, как были уничтожены болезни средневековья, но мы не уничтожим силы болезни, которые воспользуются чем-то другим, другим агентом, другим вирусом, когда их нынешний посредник будет выведен из строя. Наша медицина касается лишь поверхности вещей, а не их источника. Есть только одна болезнь, и имя ей – несознание. На более продвинутой стадии, когда мы установим достаточное внутреннее безмолвие и будем способны ощущать ментальные и витальные вибрации, когда они только входят в наше вокругсознание, мы сможем даже ощущать вибрации болезни и уничтожать их до того, как они вошли: Если вы можете стать сознающими ваше вокругсознание, пишет Шри Ауробиндо ученику, вы можете улавливать мысли, страсти, внушения или силы болезни, и мешать им входить в вас.³

Нужно отметить еще две других категории болезней, не связанных напрямую с нашими ошибками: те, что приходят от сопротивления подсознательного (мы поговорим о них в главе об очищении подсознания) и те, которые мы можем назвать “йогическими болезнями”, происходящие от несоответствия развития высших уровней нашего сознания и нашего физического сознания. Может быть, наше ментальное или витальное сознание, например, существенно расширилось и обрело новую интенсивность, тогда как наше физическое сознание медлит еще, придерживаясь старого вибрационного движения, и не выдерживает этого роста интенсивности. В результате имеет место сдвиг равновесия, который может привести к болезням, не в результате вторжения внешнего агента, бактерии или вируса, но в результате разрыва нормальных отношений между внутренними частями: аллергии, ментальные болезни, болезни крови и т. д. или нервные и ментальные расстройства. Мы касаемся здесь проблемы восприимчивости материи к высшим силам сознания, одной из серьезных проблем супраментальной йоги. Это, во всяком случае, одна из причин того, что Шри Ауробиндо и Мать так настаивали на развитии нашей физической основы. Без нее, может быть, можно впадать в экстаз и уходить прямо в Абсолют, но не заставить низойти интенсивность и широту Духа в наше “низшее” царство, ум, витал и материю, чтобы создать там жизнь божественную.

Независимость от тела

Следовательно, сознание, с тех пор, как оно открыло неисчерпаемый источник Силы Жизни, может быть независимым от органов чувств, независимым от болезней, независимым в большой степени от питания и ото сна. И оно может быть независимым даже от тела. С тех пор, как поток сознания-силы в нас достаточно индивидуализировался, мы замечаем, что можем отделить его не только от чувств и объектов чувств, но также и от тела. Сначала в наших медитациях, поскольку это – первое тренировочное поле перед достижением естественного мастерства, мы наблюдаем, как эта сознание-сила становится особенно гомогенной, компактной, и что, после того, как она освободилась от ментала и витала, она медленно отходит ото всех шумов тела, становящихся совершенно неподвижными, как прозрачный блок, или как нечто, что не занимает места, ничего не весит, практически несуществующее: дыхание становится все более и более неощутимым, удары сердца – все тише и тише. Затем, внезапно, происходит резкий отрыв, и обнаруживаешь себя “в другом месте”, вне тела. Это то, что на специальном языке называется “экстериоризацией”.

Этих “других мест”, как и планов сознания, существует множество видов, и можно выйти туда или сюда в соответствии с уровнем, на котором мы зафиксировали наше сознание (мы уже знаем об универсальном Уме и универсальном Витале), но ближайшее другое место, граничащее с нашим физическим миром и наполняющее его, но обладающее более высокой интенсивностью – это то, что Шри Ауробиндо называет тонким физическим. Это знание старо, как мир, и не является особенностью Шри Ауробиндо. Оно простоя является частью нашего интегрального развития и готовит нас к тому дню, когда мы оставим наше тело на более продолжительный период после того, что люди, по неведению своему, называют “смертью”. Чтобы внести ясность, мы приводим здесь опыт тонкого физического, таким, как его описал юноша из Ашрама в Пондишерри, когда он впервые вышел из своего тела: “Я вытянулся на шезлонге, в концентрации, и вдруг обнаружил, что нахожусь у моего друга, Z, который музицировал с друзьями. Я видал все очень четко, четче даже, чем в физическом, и перемещался очень быстро и беспрепятственно. Я оставался там некоторое время, чтобы посмотреть. Я даже пытался привлечь их внимание, но они были не сознательны. Затем, внезапно, какой-то инстинкт сказал мне: “Пора возвращаться”. У меня возникло ощущение боли в горле. Помню, что для того, чтобы выйти из комнаты, в которой открытым оставалось лишь маленькое окошко наверху, моя форма как бы испарилась (потому что у меня еще была форма, но как бы нематериальная, более светлая, менее темная), и я вышел, словно дым, через открытое окно. Затем я обнаружил себя в своей комнате, возле тела. Моя подушка выбилась из под головы, шея закостенела, я тяжело дышал. Я пытался войти в тело, но это было невозможно. Тогда я испугался. Я пытался войти через ноги и, дойдя до коленей, соскальзывал обратно. Два-три раза это повторилось. Сознание поднималось, а затем выскальзывало наружу, как пружина. Я сказал себе: “Если бы только я мог опрокинуть эту табуретку (под моими ногами была маленькая табуретка), это произвело бы шум, и я бы проснулся! Ничего не выходило. Я дышал все тяжелее и тяжелее. Я испытывал ужасающий страх. Внезапно я вспомнил о Матери и позвал: “Мать, Мать!” – и оказался в своем проснувшемся теле, с болью в шее.*

Таким образом, после множества циклов погребения и пробуждения и бесчисленных ударов, которые вынуждают его вспомнить и осознать себя, и закрыться, чтобы расти в убежище, сознание, став сформированной индивидуальностью, разбивает скорлупу и утверждает свою независимость. Эта независимость, пишет Шри Ауробиндо, становится, наконец, такой обычной для всего существа, что мы начинаем ощущать свое тело, как нечто внешнее и отделимое, как одежда, которую носят, или инструмент, случайно оказавшийся в руках. Может быть даже, мы ощутим в конце концов, что тело не существует, в каком-то смысле, или что оно существует лишь, как некий вид частичного выражения нашей витальной силы и нашей ментальности. Эти опыты – знак того, что ум нашел верную позицию относительно тела, и что он изменил свою точку зрения ментальности, обуянной и пойманной в ловушку ощущений, на истинную точку зрения на вещи.⁴ Ибо истинной точкой зрения всегда является таковая Хозяина, психического, Духа в нас – каждый раз, когда мы ощущаем невозможность, или предел, барьер, мы можем быть уверены, что это – наша завтрашняя победа, потому что, если бы мы не ощущали препятствия, мы не пытались бы его преодолеть, а созданы мы именно для того, чтобы все победить, и осуществить все мечты, ибо именно Дух мечтает в нас. И первая из его грез, возможно, в мире, где запреты смыкаются вокруг нас, подобно железной клетке, это – выйти на широкий морской простор, не зависеть от тела и его границ. Тогда у нас не будет нужды в паспорте, мы будем желанными гражданами всех стран мира, беспрепятственно посещающими их. Мы узнаем широту жизни и ее сладостную свободу: “О широта” – говорит Риг-Веда.

* Мы можем сделать три наблюдения. Заметим для начала, что в силу забавной неопытности этот мальчик пытался вернуться “через ноги” – неудивительно, что у него возникли проблемы! Обычно выходят и возвращаются все-таки через сердечный центр. Можно выйти также через верхушку черепа, но это не особо рекомендуется. Когда йоги хотят окончательно оставить свое тело (то, что называется в Индии ичха-мритью, или смерть по желанию), они выходят через верхушку черепа. Заметим далее, что, когда экстериоризируешься, тело охлаждается, циркуляция сводится к минимуму. Это охлаждение может дойти до полной каталепсии со всеми внешними признаками смерти, в соответствии с “удаленностью” сознания от физического уровня. Это – возможность проверить точно, что, когда сознание удаляется, сила удаляется, потому что это одно и то же. Когда мы теряем сознание, сила тоже удаляется, потому что мы не способны поддерживать некоторые интенсивности но, когда мы не установили надежную связь между различными состояниями существа, наш невольный уход передается в сознании, как пустота. Заметим наконец, что в силу единственного факта, что он вспомнил о своем Мастере, то есть, в данном случае, о Матери, достаточно, чтобы восстановить порядок в беспорядке страха, и чтобы заставить ученика сделать правильное движение возвращения в тело: думая о Матери, он немедленно подключился к верной вибрации, которая все привела в порядок. Вот, в общих чертах, как выглядит механизм защиты ученика Мастером.

IX
Сон и смерть

Планы сознания

Не все способны выходить из тела сознательно, а также расширять сознательно ум и витал, но многие делают это бессознательно, во сне, то есть именно в тот момент, когда маленькое “я” фронтальной личности меньше стесняет и менее узко поглощено своими поверхностными занятиями. Эти различные “я” выражают ту часть реальности, которую видно невооруженным глазом, но огромные области простираются за ее пределами. Мы уже говорили об универсальном Уме, универсальном Витале, о тонком Физическом позади этой физической пленки. Нужно, следовательно, восстановить интегральность нашей универсальной реальности. У этого процесса есть три метода, или три стадии. Первый метод находится в распоряжении каждого – это сон. Второй, более редкий, полагается на сознательную экстерироризацию или на глубокие медитации. Третий, представляющий уже продвинутую стадию развития, где все просто, таков: можно обойтись без сна и медитаций, и видеть все широко открытыми глазами, посреди прочей деятельности, как если бы все ступени вселенского существования находились перед нашими глазами, и достигались посредством простого смещения сознания, как будто переводишь взгляд с близкого объекта на дальний. Сон, следовательно, является первым инструментом работы. Он может становиться сознательным, все более и более сознательным, до того момента, когда мы станем достаточно развитыми для того, чтобы быть постоянно сознательными, здесь или там, и когда сон, как и смерть, не будет больше возвращением к вегетативному состоянию или рассеянием на наши природные составляющие, но просто переходом от одной формы сознания к другой форме сознания. Потому что, по правде говоря, разделительная черта, которую мы провели между сном и бодрствованием, жизнью и смертью, соответствует, возможно, наблюдениям за внешними видимостями, но она обладает сущностной реальностью не большей, чем наши национальные границы для физической географии, или неподвижный и цветной внешний вид объекта для ядерной физики. Фактически, разделения нет, кроме как для нашего несознания, и два мира (или, скорее, этот и бесчисленные другие) постоянно сосуществуют, постоянно перемешиваются, и лишь определенный способ воспринимать то же самое заставляет нас говорить в одном случае “я живу”, в другом “я сплю” или “я мертв” (если мы достаточно сознательны, чтобы это почувствовать), так же, как возможно иметь различные опыты одного и того же объекта в соответствии со спецификой уровня, на котором его рассматривают: атомным, молекулярным или внешним – “другое место” здесь, повсюду. Мы придаем единственную и исключительную ценность различным символам, формирующим нашу внешнюю физическую жизнь, потому что они находятся непосредственно у нас перед носом, но они не более и не менее ценны, чем другие символы, составляющие нашу эктра-физическую жизнь – атомная реальность объекта не аннулирует его внешней реальности и не отделена от нее, и наоборот. И не только другие символы так же ценны, как наши физические символы, но мы не можем ничего понять по-настоящему из наших собственных символов, если не понимаем всех остальных символов. Без знания остальных уровней реальности, наше знание обычного человеческого мира так же неполно и так же ложно, как было бы изучение физического мира без знания о молекулах, атомах и частицах. Ничего не понято, пока не понято все.

Таким образом, существует бесконечная лестница одновременно сосуществующих реальностей, и естественное окошко в них для нас открывает сон. Ведь по определению, если мы выходим из поверхностной классификации жизнь-смерть-сон, чтобы перейти к непосредственной классификации Вселенной, мы видим, что сверху донизу (если там существуют верх и низ) эта Вселенная – ни что иное, как континуум сознания-силы или, как говорит Шри Ауробиндо, градация планов сознания, простирающихся без разрыва от чистой Материи до чистого Духа – тонкое Физическое, Витал, Ум, Супраментал (мы можем, если угодно, использовать другие термины, другой словарь, но суть остается той же) – и что все располагается в пределах этих планов – как жизнь, так и смерть и сон. За пределы этого нельзя выйти. И все не только находится, но и сосуществует там, без разделения. Жизнь, смерть, сон – просто различные положения сознания в пределах этой же самой градации. Когда мы бодрствуем, мы получаем ментальные или витальные вибрации, которые передаются через определенные символы, определенные способы видения, понимания, жизни. Когда мы спим или “мертвы”, мы получаем те же самые вибрации, ментальные, витальные и другие, передающиеся через другие символы, другие способы видения, понимания и жизни в той же самой реальности. В любом случае, ключом к нашему существованию, здесь или там, всегда является способность к осознанию. Если мы не сознательны в нашей жизни, мы будем несознательны во всем. Смерть будет настоящей смертью, а сон – настоящим оцепенением. Наша фундаментальная задача, следовательно, состоит в том, чтобы осознать эти различные уровни реальности. И когда мы полностью закончим эту работу, искусственные демаркационные линии, разделяющие наши различные образы жизни, исчезнут, и мы будем переходить без разрыва, или без дыры в сознании, от жизни ко сну и смерти. Или, точнее, не будет ни сна, ни смерти, как мы их понимаем, но различные манеры непрерывного восприятия тотальной Реальности, и, возможно, в конце концов, интегральное восприятие, которое будет воспринимать все одновременно. Наша эволюция не закончена. Смерть –это не отрицание жизни, а процесс жизни¹.

Следовательно, эта физическая жизнь в физическом теле обретает особую важность среди всех прочих способов жизни, потому что именно в ней мы должны стать сознательными – это место работы, говорит Мать, место, где все планы встречаются в теле. Место работы – потому, что это нулевая, или почти нулевая точка эволюции, и именно начиная с тела, медленно, на протяжении многих жизней “мы”, сначала недифференцированные, индивидуализируемся и вступаем в контакт со все более и более высокими планами сознания и, на каждом плане, со все более и более обширными протяженностями сознания. Есть, следовательно, столько же разных смертей и снов, сколько различных жизней, потому что это одно и то же. Все зависит от степени нашего эволюционного развития. Есть все возможные степени, как в жизни, начиная с полного ничтожества и заканчивая полностью пробужденным и индивидуализированным сознанием. Следовательно, нельзя вывести общие законы для сна и смерти, потому что там, как и здесь, возможно все. Можно лишь обозначить некоторые линии развития.

Мы говорили, что мы состоим из некоторого количества центров сознания, располагающихся от верха головы до низа, и что каждый из центров, как принимающая станция, соответствует своей длине волны, и связан с различными планами сознания, откуда мы постоянно получаем, чаще всего без нашего ведома, все виды вибраций – тонкие физические, витальные, ментальные, или более высокие, или более низкие, определяющие наш способ мышления, чувствования и жизни, причем индивидуальное сознание действует, как фильтр, предпочитая одни вибрации другим в соответствии со своим окружением, традициями, образованием и т. д. Общий принцип заключается в том, что в момент смерти или во сне мы идем, благодаря сродству, в места или на планы, с которыми мы уже установили связь. Но на этой примитивной стадии сознание не индивидуализировано по-настоящему, хотя оно может быть весьма рафинированным и очень развитым ментально. Оно думает, в большей или меньшей степени, то же самое, что думают все, чувствует то же, что все чувствуют, и живет, как все. Это просто временный агрегат, срок жизни которого равняется сроку жизни тела, вокруг которого все сосредоточено. Когда этот телесный центр умирает, все распадается на маленькие витальные, ментальные и прочие фрагменты, которые присоединяются к соответствующему окружению, потому что больше не имеют общего центра. И когда этот центр спит, все остальное тоже в большей или меньшей степени спит, потому что не-физические, то есть ментальные и витальные элементы, существуют по-настоящему только в зависимости от жизни тела и для нее. Таким образом, в этом эмбриональном состоянии сознание впадает во время сна в подсознание (мы используем это слово так, как его использовал Шри Аурбиндо, в этимологическом смысле, то есть то, что исторически является подсознанием, не ниже нашего бодрствующего сознания, но ниже сознательной стадии эволюции, как у животного или растения)², то есть сознание возвращается к своему эволюционному прошлому, которое может посылать ему хаотические образы, созданные благодаря фантастической комбинации бесчисленных фрагментов воспоминаний и впечатлений, если оно не продолжает, более или менее беспорядочно, свою привычную во время пробужденного состояния деятельность. Отсюда сознание перетекает в более отдаленное прошлое, вегетативное или личиночное, что и будет его сном в истинном смысле этого слова, как у растений и животных. Необходимо множество этапов, прежде чем настоящий центр, психическое, и его сознание-сила, будут сформированы, и придадут некую связность и последовательность этой летучей амальгаме. Но с того момента, как тело перестает быть основным центром, и начинаешь иметь внутреннюю жизнь, независимую от физических обстоятельств и от физической жизни, и прежде всего, когда делаешь йогу, представляющую из себя процесс ускоренной эволюции, жизнь действительно меняется, а также смерть и сон - начинаешь существовать. Это даже первое, что ощущаешь, как если бы внешним, видимым изменениям предшествовали внутренние мутации более тонкого порядка, передающиеся как раз посредством снов особой природы. Мы переходим от животного сна к сознательному, или экспериментальному сну, и от смерти, которая гниет, к смерти, которая живет. Перегородки, разделявшие нашу интегральную жизнь, истончаются. Вместо того, чтобы быть ввергнутыми в полное рассеяние с отсутствием центра, мы находим Хозяина и ловим нить сознания-силы, соединяющую все уровни универсальной реальности.

Экспериментальный сон

У этого нового сна есть много ступеней, соответствующих уровню развития нашего существа, от редких сознательных прояснений на том или ином плане, до непрерывного видения, хозяина самому себе, которое может по собственному желанию подниматься снизу доверху или спускаться снизу вверх, когда сочтет нужным *. Все здесь зависит также от нашего бодрствующего сознания. Обычно мы отправляемся, благодаря силе сродства, на те планы, с которыми мы установили связь. Витальные, ментальные и другие вибрации, которые мы получаем, передающиеся нам, как идеалы, стремления, желания, низость или благородство, составляют эту связь, и, выходя из тела, мы идем к их источнику – источнику необычайно живому и потрясающему. Наши ментальные и витальные переводы в физическом мире кажутся бедными и почти абстрактными по сравнению с этим оригиналом. Тогда мы начинаем сознавать необъятные, неисчислимые миры, проникающие в наш мир и окутывающие и возвышающиеся над нашей маленькой планетой, и определяющие нашу и ее судьбу. Очевидно, невозможно описать эти миры на нескольких страницах, и даже в нескольких томах. Так же можно было бы описывать наш мир, основываясь на описании Нормандии. Мы, впрочем, не собираемся их описывать, но дадим лишь некоторые указания, которые искатель может соотнести с его собственным опытом. Необходимым качеством для этого исследования, на чем Шри Ауробиндо настаивал множество раз, является строгая чистота и отсутствие желания, а также ментальное безмолвие, без которых мы станем игрушками возвышенных иллюзий. Постепенно, по мере накопления опыта, мы учимся сначала определять, на каком плане происходит наше переживание, а затем – на каком уровне этого плана оно имеет место быть. Эта локализация так же важна для нашего поиска как, путешествуя по Земле, определить, в каком окружении в какой стране ты оказался. Затем мы учимся понимать смысл наших опытов. Это совсем как иностранный язык, и даже не один, а несколько, и ими нам предстоит овладеть, не примешивая к ним наш ментальный язык. Одна из больших трудностей состоит в том, что ментальный язык – единственный, известный нам, и переложения на него после пробуждения неосознанно вносят путаницу или деформируют чистоту опыта. В отсутствие просветленного руководителя, могущего распутать этот непростой клубок, нужно приучиться оставаться во время пробуждения настолько ментально безмолвным, насколько возможно, и пытаться интуитивно почувствовать смысл этих других языков. Это начинает получаться довольно быстро, по мере того, как сознание развивается и опыты множатся. Вначале это похоже на девственный лес, или на китайский базар, где все кажется неотличимым друг от друга. Затем, через месяцы и годы, начинаешь узнавать тропинки и лица, места, знаки, чье разноообразие богаче, чем на Земле.

*Мы используем здесь трехмерный язык, который не имеет истинного смысла, потому что нет ни внутреннего, ни внешнего, ни верха, ни низа. Наш ментальный язык – плоский, фотографический, не выражающий ничего из реальности мира, но что поделать?

Но как вспомнить свой сон? Для большинства существ он представляет собой абсолютный пробел – отсутствует связь. Фактически, есть много связей, или мостов, как их называет Мать. Как будто мы созданы из нескольких стран, соединенных друг с дружкой мостами. Возможно, поэтому мы легко сохраняем воспоминания о некоторых частях нашего существа и об их путешествиях, тогда как другие предаем забвению из-за отсутствия моста к остальному нашему сознанию. Когда пересекаешь эту пустоту, или эту плохо обученную часть сознания, забываешь (это то, что обычно происходит с теми, кто впадает в “экстаз”, как мы увидим). В принципе, существо достаточно развитое пересекает во сне всю гамму планов сознания, и идет к высшему Свету Духа – Сат-Чит-Ананде – чаще всего несознательно, и эти несколько минут и будут его настоящим сном, истинным отдыхом в абсолютном покое Радости и Света. Шри Ауробиндо говорил, что истинная причина сна – необходимость в спонтанной встрече с Источником и закалки в нем. Оттуда мы медленно нисходим через все планы, Ментал, Витал, тонкое Физическое и подсознательное (последнее мы вспоминаем легче всего), где каждая часть нашего существа получает соответствующие опыты. Внутри каждого плана также имеется множество зон, и к каждой ведет свой мост. Главная трудность заключается в том, чтобы построить первый мост, к внешнему бодрствующему сознанию, и есть только один способ сделать это: полная неподвижность и совершенное безмолвие в момент пробуждения. Если повернуться или пошевелиться, все испаряется или, скорее, поверхность огромного озера сна покрывается рябью, и больше ничего не видно. Если начинаешь думать, то уже не легкая рябь, а бушующая грязь покрывает все. У этого занятия нет ничего общего с мыслью, вовсе не умом нужно пытаться вспомнить все. Нужно склониться над громадным спокойным озером, будто в непрерывном созерцании без объекта, как если бы следовало пронзить эту темно-синюю толщу силой взгляда. И, внезапно, если мы достаточно настойчивы, мы увидим плывущие перед глазами образы, или, может быть, это будет только след, запах далекой страны, напоенный очень знакомыми, но неуловимыми запахами. Тогда нужно не мчаться по этому следу, ибо он тотчас же исчезает, но позволить ему самому медленно проявиться, оформиться пока, наконец, мы не восстановим всю картину. В принципе, когда мы как следует ухватились за нить, достаточно медленно, не думая, тянуть за нее, не пытаясь понять (понимание придет позже; если мы пытаемся интерпретировать по ходу дела, мы прерываем сообщение), и нить поведет нас из края в край, от воспоминания к воспоминанию. Порой мы застреваем на годы в одной и той же точке маршрута, как будто там находится провал в памяти глубиной в несколько кабельтов. Чтобы построить отсутствующую связь, нет другого способа, как только быть терпеливыми, и хотеть и еще раз хотеть. Если мы упорствуем, путь, наконец, открывается, как в девственном лесу. Но вспоминать после пробуждения – не единственный метод. Можно также концентрироваться вечером, перед тем, как заснуть, с волей вспоминать и просыпаться через фиксированные промежутки времени, один или два раза за ночь, чтобы поймать нить на разных уровнях. Этот метод особенно эффективен. Мы все знаем, что достаточно захотеть проснуться в определенное время, чтобы это свершилось ровно минута в минуту. Это называется “создать формацию”. Эти формации подобны маленьким вибрационным узлам, обретающим собственное, независимое существование, и выполняющим свою работу очень четко.* Можно создавать более или менее могущественные, более или менее длительные формации (а также подзаряжать их время от времени) для всевозможных целей, и в частности для того, чтобы вспоминать и просыпаться через регулярные интервалы. И если мы продолжаем в течение месяцев и лет, если нужно, мы будем, в конце концов, настороже всякий раз, когда что-то важное произойдет на каком-либо плане нашего сна. Тогда, не прерывая сна, мы остановимся, повторим два или три раза воспоминание, чтобы запомнить его, а затем возобновим движение.

* Мы все невольно создаем формации, при помощи наших желаний, мыслей (плохих или хороших), и забываем о них, но формации не забывают, и, возвращаясь два года или десять лет спустя, выполняют свою работу – исполняя желания, мысли, организуя обстоятельства, когда мы уже и не помышляем об этом. Мы даже не узнаем плоды наших мыслей и наших желаний. Нас, таким образом, осаждают всевозможные мелкие живые сущности, продолжающие желать своей реализации, хотя мы больше не хотим этого.

В этом громадном поле опыта мы можем отметить лишь некоторые практические моменты общего порядка, которые поразят искателя в начале его поиска. Прежде всего, весьма необходимо отличать обычные сны из подсознательного от опытов. Опыты – это не сны, хотя мы имеем привычку все смешивать, это реальные события, в которых мы принимаем участие на том или ином плане. Они отличаются от обычных снов своей особой интенсивностью: все события внешнего физического мира, какими бы исключительными они ни были, бледнеют в сравнении с этими событиями. Они оставляют глубокое впечатление и более живое воспоминание, чем любое из наших земных воспоминаний, как если бы мы внезапно прикоснулись к более насыщенной жизни – необязательно более насыщенной по своей внешней форме или по цветам, которые могут быть невероятно яркими (особенно в Витале), но по содержанию. Когда искатель в момент пробуждения переполнен впечатлением, что он окунулся в мир, богатый символами, говорящими сразу о нескольких вещах каждый (наши события физического мира редко говорят более чем об одной вещи зараз), и перед которыми можно долго оставаться в созерцании, не исчерпывая их смысла, такими они кажутся исполненными невидимых разветвлений и многослойных глубин, или когда он участвует в неких сценах или наблюдает за ними, и они кажутся бесконечно более реальными, чем наши физические сцены, всегда плоские, как бы имеющие за собой фотографию в качестве заднего плана, он будет знать, что это был не сон, а настоящий опыт.

Есть и другой примечательный факт: чем выше поднимаешься по шкале сознания, тем сильнее изменяется качество света: различия в сиянии – весьма надежный указатель места, где находишься, и даже смысла вещей – а цветов существует целая гамма. Начинается она с грязных тонов подсознания, серых, коричневых и черных. Далее идут вибрирующие оттенки тонкого Физического. Затем – кричащие цвета Витала, которые, заметим, всегда имеют немного жесткий оттенок искусственности и напыщенности (это самый обманчивый регион из всех), и так до цветов Ментала, становящихся все более могущественными и чистыми по мере того, как приближаешься к Источнику. Начиная с Надразума, о котором мы поговорим позже, имеет место радикальное изменение видения: объекты, существа и вещи, которые видишь, не кажутся более освещенными снаружи, плоско, как освещает солнце, но светятся сами по себе. И, наконец, это уже не столько “экстериоризация”, сколько экстаз в Свете – неподвижном, ослепительном, в котором затихает вся шумиха и чувственные ощущения низших планов. Когда можешь войти в контакт с этим Светом, за несколько минут отдыхаешь так же, как за восемь часов сна. Точно так же несколько минут концентрации в течение дня освежают лучше прогулки на свежем воздухе. Тело обладает невероятной выносливостью, утомляет именно психологическое беспокойство.

Мы понимаем, что, помимо вселенских событий, в которые мы можем быть вовле чены, сон может быть кладезем информации о нашем собственном состоянии. Все уровни нашего существа озаряются ярким светом, как если бы снаружи, во время бодрствования, мы жили, как глухонемые, или как гипсовые статуи и вдруг, внезапно, все пробудилось к жизни более истинной, чем эта жизнь. Эти различные внутренние уровни могут представляться в виде комнат или домов, мельчайшие детали которых несут печать откровения: Когда начинаешь исследовать свое внутреннее существо, рассказывает Мать, и различные его составляющие, часто кажется, что входишь в комнату или зал, и, руководствуясь цветом, атмосферой, вещами, которые ее наполняют, получаешь очень ясное восприятие части существа, которую посещаешь. Тогда можно проходить во все более и более глубокие помещения, имеющие каждое свой характер. Или, частенько, вместо комнат мы будем встречать всевозможных существ – веселую семейку, даже зверинец, являющийся выражением различных сил или вибраций, которые мы привыкли принимать в себя, и которые составляют “нашу” природу. И это не существа “из сна”, это настоящие существа, которых мы укрываем: силы сознательны, вибрации сознательны – силы или существа, сознание или сила – суть два одновременно существующих лика одной и той же реальности. Таким образом, мы исключительно живо увидим, что мы хотим или не хотим терпеть в себе.

Другое наблюдение, повторяющееся почти ежедневно, поразит искателя. Он поймет, после удара, который он получит, что ночью у него было четкое предвидение всех важных психологических событий, имевших место днем. Сначала он подумает, что это простое совпадение, и не увидит связи, затем, когда это повторится сотни раз, он насторожится, и, наконец, став полностью пробужденным, сможет увидеть беду заранее и принять защитные меры. Например, днем у нас может быть приступ депрессии, неистовый гнев, движение мятежа, сексуальная одержимость и т. д. Или, если взять пример по видимости другого порядка, мы три раза падаем на землю и ломаем конечность, или заболеваем сильной лихорадкой. И мы понимаем, что каждое из этих маленьких происшествий, совершенно банальных, соответствует в точности другому происшествию, чаще всего символическому (символическому потому, что это не четкий факт, но ментальная транскрипция после пробуждения), опыт которого мы имели в предшествующую ночь, была ли то атака во “сне” некоего врага, или мы были вовлечены в перипетии со злоключениями, видели ли, часто в мельчайших подробностях, все психологические детали завтрашней сцены. Решительно, кажется, что “кто-то” в нас полностью пробужден, и очень заботится о том, чтобы указать нам все “почему” и все скрытые пружины нашей психологической жизни, все причины наших падений и нашего прогресса. Потому что верно и обратное – мы можем предвидеть все счастливые психологические движения, которые назавтра передаются как прогресс, раскрытие сознания, легкость, внутреннее расширение, и мы увидим, что в предшествующую ночь мы видели свет, восхождение, обрушение стены или дома (символ нашего сопротивления или ментальных конструкций, в которые мы заперты). И мы будем еще сильнее поражены тем, что эти предвидения, как правило, не связаны с событиями, которые мы считаем важными на нашем физическом плане, такими как смерть одного из родителей или общественное признание (хотя предвидения этого также возможны). Они, скорее, сопряжены с деталями внешне неважными, совершенно тривиальными, но всегда очень полезными для нашего внутреннего прогресса. Это признак развития нашего сознания. Вместо того, чтобы получать бессознательно ментальные, витальные и другие вибрации, формирующие нашу жизнь, хотя мы о том не ведаем, и наивно принимать их за свои (мы говорим: это наш гнев, наша депрессия, наша сексуальная одержимость или наша лихорадка), мы начинаем видеть, как они приходят. Это будет видимым доказательством, подкрепленным сотнями опытов, ночь за ночью, что вся игра нашей фронтальной природы приходит извне, из универсального Ума, универсального Витала, или из регионов более высоких, если мы способны подключиться к более высокому. И это будет началом овладения ибо, когда видишь и даже предвидишь, можешь изменить ход событий. Земная жизнь одновременно является местом наиболее жесткого и слепого детерминизма и завоеванной свободы – все зависит от нашего сознания. Вот что ответил Шри Ауробиндо ученику, когда тот написал ему, чтобы рассказать о своих “снах” и этих занятных совпадениях между ночными и дневными событиями: Поймите, что эти опыты – не просто плоды воображения или “сны”, но истинные события… Это ошибка – думать, что мы живем только физически, внешним умом и жизнью. Мы постоянно живем и действуем на других планах сознания, мы встречаем там другие личности и действуем на них, и то, что мы делаем, думаем, чувствуем там, силы, собираемые нами, результаты, подготовляемые нами, имеет неизмеримую важность и неисчислимые эффекты, неизвестные нам, на нашу внешнюю жизнь. Не все из того, что мы видим или делаем там, реализуется, а то, что реализуется, принимает часто другую форму в физическом мире, хотя соответствие может быть четким, но то немногое, что просачивается, является самой основой нашего внешнего существования. Все, чем мы становимся, все, что мы делаем и переносим в физической жизни, подготавливается за завесой, внутри. Следовательно, огромной важностью для этой йоги, которая нацелена на трансформацию жизни, обладает становление сознательным относительно того, что происходит в этих областях, превращение там в хозяина, способного чувствовать, знать и управлять тайными силами, определяющими наш жребий и наш рост, внешний и внутренний, или наше падение.³

Сон действия

От животного сна мы перешли к сознательному, или опытному сну, а затем мы переходим к третьей стадии, сну действия. На протяжении долгого времени наш сон, каким бы сознательным он ни был, остается пассивным состоянием. Мы - только свидетели событий, беспомощные наблюдатели того, что происходит в той или иной части нашего существа - ибо речь всегда идет, подчеркнем это, о части нашего существа, хотя в момент опыта у нас может быть впечатление, что все наше существо полностью страдает, сражается, путешествует и т. д. Точно так же, когда мы спорим о политике или философии с другом, ним кажется, что мы сами дискутируем, хотя речь идет лишь о фракции ментала или витала. По мере того, как сон становится сознательным, мы переходим от впечатлений к поразительным реалиям (спрашивая себя: что такое "конкретное", с какой стороны находится "объективность"?), и мы видим, что состоим из разнородной массы ментальных, витальных и других фрагментов, обладающих независимым существованием, каждый на своем собственном плане. Ночью, когда оковы тела как, впрочем, и тирания ментального ментора, больше не стесняют нас, эта независимость заявляет о себе весьма заметным образом: маленькие вибрации, прилипшие к нам и составляющие "нашу" природу, разбредаются, как маленькие существа из нашего большого существа, и бродят тут и там, и мы открываем в себе всевозможных незнакомцев о существовании которых даже не подозревали. Другими словами, эти фрагменты не были интегрированы вокруг истинного центра, психического, и, не будучи интегрированы, мы не в силах вмешаться, чтобы изменить ход действия. Мы пассивны, потому что истинное "мы" - это психическое, а большая часть этих фрагментов с психическим никак не связана.

Необходимость в интеграции появляется очень быстро, если мы хотим быть хозяевами, не только здесь, но и там, во всех смыслах. Когда мы выходим из тела и идем в некоторые области низшего Витала, например (сответствующие нижней части живота и половым органам), часть нашего существа, экстериоризирующаяся в этой области, имеет там, чаще всего, весьма неприятные переживания. Ее атакуют всевозможные прожорливые силы, и мы видим то, что обычно называют "кошмаром", от которого мы спасаемся, удирая как можно быстрее в тело, где находим убежище. Если же эта часть согласилась интегрироваться вокруг психического центра, она может безопасно выходить в эти регионы, достаточно инфернальные, ибо она будет вооружена психическим светом. Психическое - это свет, это фрагмент великого изначального Света. Достаточно этой части вспомнить об этом свете (или о Хозяине, что то же самое) в момент, когда оно подвергается атаке, чтобы все враждебные силы развеялись. Вспоминая, она призывает истинную вибрацию, обладающую властью растворять или рассеивать все вибрации меньшей интенсивности. Есть даже переходная стадия, очень поучительная, когда мы присутствуем, беспомощные, при особо ужасных преследованиях, затем, внезапно, в своей беде, эта наша часть вспоминает свет (или Хозяина), и ситуация изменяется до неузнаваемости. Точно так же, мы можем встречать на этих планах всевозможных людей, знакомых и незнакомых, близких и далеких, живых или мертвых - вечно живых, которых мы называем мертвыми - говорит Шри Ауробиндо - находящихся на той же длине волны, и быть свидетелями или беспомощными наблюдателями их злоключений (которые, как мы знаем, могут передаваться для живых посредством неприятных земных событий - все удары, полученные там, будут получены и здесь), но если, в момент опыта, тот фрагмент нашего существа, который общается с соответствующим фрагментом этого друга, назнакомца или "мертвеца", вспоминает о Свете, то есть, если он интегрирован вокруг психического, он может обратить ход событий: помочь другу или незнакомцу в беде, развоплощенному - пройти через трудности, или выйти из нехорошего места, самим освободиться от некоторых нездоровых ассоциаций (есть столько мест, где мы действительно являемся узниками). Мы приведем только один пример, нарочно взяв кое-что негативное и банальное: Х снится, что она гуляет со своей подругой по берегу озера с изумительно прозрачной на вид водой, и вдруг из его глубин выпрыгивает змея и кусает подругу за горло. Она делает несколько попыток спасти подругу, но пугается, и, в свою очередь, убегая от змеи, прячется в "домик" (в свое тело). Назавтра она узнает, что ее подруга больна, совершенно лишилась голоса, а ее саму весь день преследуют мелкие неприятности, внутренние и внешние. Если бы она была активно сознательна, центрирована, ничего бы не произошло, враждебная сила убежала бы. Есть и противоположные опыты, когда несчастных случаев удалось "чудесным образом" избежать, потому что они были предупреждены предшествующей ночью сознательным другом, если не самим человеком. Мы можем, следовательно, приносить пользу, участвуя во всевозможной деятельности, подготавливающей наше личное завтра, или завтра более широкое, в соответствии с нашими возможностями: "Сознательное существо, не больше указательного пальца, находится в центре меня. Оно - хозяин прошлого и будущего. Оно - сегодня и завтра" - говорит Катха Упанишада (IV. 12, 13). Нужно иметь множество опытов, с подтверждением каждый раз, что это возможно, чтобы понять, до какой степени эти сны не являются снами. Есть виды закрепощенности здесь, которые нельзя преодолеть, пока мы не избавились от закрепощенности там. Проблема действия, таким образом, тесно связана с проблемой интеграции.

Эта интеграция тем более важна что, когда у нас больше нет тела, то есть, когда мы, так сказать, мертвы, у этих фрагментов больше нет возможности собраться в нашем теле, чтобы защититься. Если они не интегрированы, они очень страдают от неудобств. Именно здесь, несомненно, находится источник всех наших историй об аде, которые касаются лишь - мы не устаем это повторять - нескольких низших фрагментов нашей природы. Ибо низшие планы (в особенности низший Витал, соответствующий области пупка и половых органов интегрируется, естественно, труднее всего) населены прожорливыми силами. Как сказал юный ученик из Пондишерри, чья жизнь безвременно оборвалась, пришедший рассказать другу во сне о своем путешествии, "Сразу за нашим миром закон и порядок не существуют" - британский лаконизм не подвел его. И он добавил: "У меня был свет Матери (Учителя), и я прошел через это" . Возможно, следует уточнить, поскольку этот опыт типичен для многих смертей, что встреча двух друзей происходила в высших регионах Витала (соответствующих центру в сердце), среди цветущих садов, которые встречаются там очень часто, и которые составляют один из бесчисленных так называемых "раев" другого мира - это раи, которые являются потолком нижнего уровня. Обычно развоплощенный остается там, сколько захочет, затем покидает их и идет к месту настоящего отдыха, в изначальный Свет, со своей душой, чтобы ожидать часа возвращения. Говорить, что кто-то находтся в "вечном аду" - жестокая глупость. Как душа, этот Свет, может быть пленником этих низших вибраций? Это все равно, что сказать, что длина волны у инфракрасного света меньше, чем у ультрафиолетового. Подобное всегда и везде стремится к подобному, здесь или там. И что, воистину, может быть "вечно", кроме души, кроме радости? Если бы существовал вечный ад, он мог бы быть только местом бесконечного экстаза, говорит Шри Ауробиндо, ибо Бог - это радость, Ананда; не существует другой вечности, кроме вечности Его блаженства.⁵

Таким образом, по мере того, как наше существо будет интегрироваться вокруг психического, оно перейдет от пассивного сна к активному, если еще можно будет говорить о "сне", и от трудной смерти к интересному путешествию, или к другой форме работы. Но здесь также есть все степени, в соответствии с широтой нашего сознания, от маленького действия, ограниченного небольшим кругом людей, живых или мертвых, которых мы знаем, или миров, привычных нам, до вселенского действия нескольких великих существ, чье психическое некоторым образом колонизировало огромные протяженности сознания, защищающих мир своим тихим светом.

Закончим этот короткий обзор, предназначенный для того, чтобы навести искателя на след, последним наблюдением. Речь пойдет о предвидениях. Мы не устаем повторять, что сам факт того, что имеешь предвидение, означает, чо события уже существуют до того, как произойти здесь - они не появляются из ниоткуда. Мы, такие скрупулезные в обращении с материальной реальностью, награждаем феномены других, менее материальных миров, эпитетами "бессвязные" или "смутные", относящимися, скорее, к нашему собственному духу. Ибо можно на опыте убедиться, что все совершенно рационально, и даже разумно: не только освещенность усиливается по мере того, как взбираешься по лестнице планов сознания, но время ускоряется, покрывает все бОльшие и бОльшие промежутки, если можно так выразиться, или события все более и более отдаленные (из будущего и из прошлого) и, наконец, впадает в этот неподвижный Свет, где все уже есть. Одновременно, или впоследствии, мы наблюдаем, что, в зависимости от плана, на котором имело место наше предвидение, земное свершение происходит раньше или позже. Когда видишь в тонком Физическом, например, граничащем с нашим миром, земная транскрипция имеет место почти немедленно - через несколько часов или через день. Мы видим несчастный случай, и завтра он происходит. Видение очень четкое, до мельчайших деталей. Чем выша поднимаешься по шкале планов сознания, тем более длительные сроки охватывает видение, и тем более всеобъемлюще понимание, но тем менше видно деталей исполнения, как если бы видимый факт был необратимо предрешен (при условии, что наше видение достаточно очищено ото всякого эгоизма), но имеется поле возможных подробностей реализации, представляющее собой, в некотором смысле, перипетии и деформации истины свыше, когда она нисходит от плана к плану, чтобы реализоваться на Земле. Из этого наблюдения может быть сделано множество интересных заключений, но в особенности - что чем больше сознательности на Земле, то есть способности подниматься по лестнице планов сознания и приближаться к Источнику, тем больше и Земля приближается к Источнику, аннулируя деформирующие детерминизмы промежуточных планов. Это может иметь не только серьезные последствия для индивидуума, в плане мастерства и трансформации нашей собственной жизни, но общие последствия для трансформации мира. Много спорят о проблеме свободы и детерминизма, но это - некорректная постановка вопроса. Нет ни свободы, ни детерминизма, есть свобода и множество детерминизмов. Мы подчиняемся, говорит Шри Ауробиндо, серии наложенных детерминизмов, физическому, витальному, ментальному и более высоким, и детерминизм каждого плана может модифицировать или анунлировать детерминизм плана, лежащего непосредственно под ним. Например, на уровне микрокосма, хорошее физическое здоровье и долголетие, данные нам от рождения, могут быть изменены витальным детерминизмом "наших" страстей и "нашей" неумеренности, который может, в свою очередь, быть изменен ментальным детерминизмом нашей воли и нашего идеала, который может быть изменен более великим законом псизического, и так далее. Свобода закючается в переходе на более высокий план. То же относится и к судьбе Земли: одни и те же силы управляют микрокосмом и макрокосмом. И если мы, будучи всего лишь точкой вторжения всех этих детерминизмов в Материю, способны подняться на более высокий план сознания, мы автоматически вносим свою лепту в изменение всех наших детерминизмов и достижение Землей бОльшей свободы - до того дня, когда, как мы увидим, при помощи пионеров эволюции, мы не сможем подняться к супарментальному плану, который изменит нынешнюю судьбу мира так же, как Ум изменил его судьбу где-то около третичного периода. И, возможно, в конечном счете - если конец существует - Земля коснется высшего Детерминизма, который есть высшая свобода и абсолютное свершение. Каждый из нас своей сознательной работой противостоит фатальностям давящим на мир, и катализирует свободу, или обожествление Земли. Ибо эволюция сознания - смысл существования Земли.

X
Йогин-революционер

Такими, должно быть, были ментальные, витальные, физические и психические открытия, которые Шри Аурбиндо совершил в одиночестве, шаг за шагом, в возрасте от двадцати до тридцати лет, просто следуя нити сознания. Примечателен тот факт, что его йога разворачивалась во всех местах, где ею обычно не занимаются: посреди его лекций по английскому и французскому языку в Государственном Колледже Бароды, и, все более и более, в гуще его тайной революционной деятельности. Ночные часы, свободные от изучения родного языка и санскрита и от политической работы, были посвящены написанию стихов. "У Ауробиндо была привычка писать стихи до поздней ночи" - замечает его учитель бенгали - "и, естественно, утром он вставал не очень рано. Перед тем, как начать, он концентрировался на секунду, а затем стихи рекой текли с его пера". От поэзии Шри Ауробиндо переходил к экспериментальному сну. В 1901 году, в возрасте 29 лет он женился на Мриналини Деви, желая, чтобы она разделила с ним его духовную жизнь. Я узнаю все признаки, все симптомы - писал он в письме, найденном в архивах британской полиции - и хотел бы взять вас с собой в этот путь. Мриналини не понимала. Шри Ауробиндо остался один. Тщетными были бы поиски в жизни Шри Ауробиндо тех трогательных и чудесных историй, которые украшают жизнь великих мудрецов и мистиков, а также сенсационных йогических методов. Все здесь так обычно, так очевидно, что ничего не видно, как в жизни. Возможно, он находил больше чудесного в обычном, чем в необычном: Для меня все иначе, все по-другому - писал он в письме к Мриналини. Все странно, все глубоко для глаз, которые видят.¹ И, возможно, именно это он хотел заставить нас открыть, заставить своей жизнью, своей работой, своей йогой, неизвестные богатства, скрытые под коркой обыденного: Наши жизни - большее чудо, чем мы можем мечтать.² Если бы мы знали, как пусты наши "чудеса" без содержимого, как фокусы для взрослых - когда имеешь сознания хоть на медный грош, прекрасно видишь, как они сфабрикованы, и насколько Истина проще этих сверхъестественных технологий. По мере своего прогресса в Йоге Шри Ауробиндо оставил эти плоды воображения для того, чтобы перейти к тому, что он называл духовным реализмом³, не от пренебрежения красивыи образами - ведь он был поэтом - но потому, что он видел, что эти образы станут еще красивее, если обретут тело на Земле, и супрафизическое станет нашим нормальным физическим, видимым широко открытыми глазами. Эта натурализация запредельного и спокойное господство над жизнью, к которому пришел Шри Ауробиндо, стало возможным лишь потому, что он никогда не разделял два мира: С момента моего приезда в Индию - писал он в письме ученику - моя жизнь и моя йога были, одновременно, от мира сего и не от мира сего, причем одно не исключало другого. Все человеческие занятия, предположительно, от мира сего; большинство из них вошло в мою жизнь; но в то же время, с того момента, как моя нога ступила на Аполло Бундер в Бомбее, у меня начались духовные опыты, и эти опыты были неотделимы от мира сего, наоборот, они имели громадные последствия в нем, например, чувство Бесконечного, наполняющего материальный космос, и Имманентного в сердце объектов и материальных тел. Другими словами, мне случалось выходить в супрафизические миры и планы, влияние и эффекты которых ощущаешь на плане материальном; я не мог, следовательно, сделать категорического разделения или непримиримого противоречия между двумя этими оконечностями существования, и всем тем, что находится между ними. Для меня все есть Божественное, и я нахожу Божественное повсюду.

Проблема действия

Духовный реализм Шри Ауробиндо обнаруживается, прежде всего, именно в его революционной деятельности. Он быстро выработал программу из четырех пунктов: пробудить в индийцах жажду независимости, для чего достаточно будет статей и политических выступлений; поддерживать умы в состоянии постоянного мятежа, и он был, несомненно, наряду с Тилаком, другим великим героем Индии, одним из первых, в начале столетия заговоривших о полном освобождении, пассивном сопротивлении и несотрудничестве (Ганди появился на политической сцене лишь пятнадцатью годами позже); превратить Индийский Конгресс с его рабской программой в экстремистское движение, недвусмысленно провозглашающее идеал полной независимости; и, наконец, тайная подготовка вооруженного восстания. Со своим младшим братом, Барином, он начал организовывать партизанские отряды в Бенгалии, под прикрытием спортивных и культурных обществ; он даже вызваал на свои деньги инструктора из Европы, чтобы тот научил их изготовлению бомб. Когда Шри Ауробиндо говорил: Я не являюсь ни немощным моралистом, ни зилым пацифистом,⁵, эти слова кое-что значили. Он достаточно хорошо изучил историю Франции, а также итальянскую и американскую революции, чтобы узнать, что вооруженное восстание может быть справедливым. Ни Жанна д'Арк, ни Мадзини, ни Вашингтон не были апостолами "ненасилия". Когда в 1920 году сын Ганди приехал в Пондишерри, чтобы поговорить о ненасилии, Шри Ауробиндо ответил простым, но весьма актуальным вопросом: "Что вы будете делать, если завтра к нам вторгнутся с севера?" Двадцатью годами позже, в 1940 году, Шри Ауробиндо и Мать открыто встали на сторону союзников в то время как Ганди, в весьма похвальном порыве сердца, послал открытое письмо к английскому народу, заклиная его не поднимать оружие против Гитлера и использовать только "духовную силу". Мы можем, таким образом, уточнить позицию Шри Ауробиндо по отношению к насильственному действию:

Война и разрушение - писал он - являются универсальным принципом, управляющим не только нашей чисто материальной жизнью здесь, но также нашим ментальным и моральным существованием. Очевидно, с практичекой точки зрения, что в своей интеллектуальной, социальной, политической и моральной жизни индивидуум не может сделать ни шагу вперед без битвы; битвы между тем, что существует и живет, и тем, что стремится существовать и жить, и тем, что находится позади того и другого. Невозможно, по крайней мере, при нынешнем состоянии челвоечества и вещей, продвигаться, расти, совершать нечто, и, в то же самое время, соблюдать по-настоящему и абсолютно принцип невинности, предлагаемый нам в качестве наивысшего и наилучшего принципа поведения. Будем использовать только силу души, и не будем никогда разрушать по-военному, и дажене будем пользоваться физическим насилием для самозащиты? Очень хорошо, но в ожидании часа, когда сила души подействует, демонические силы в людях и в нациях крушат, уничтожают, убивают, жгут и насилуют, как мы видим это в наши дни; они тогда смогут делать это в свое удовольствие и беспрепятственно; и вы, возможно, уничтожите столько же жизней своим воздержанием, сколько другие - насилием. Недостаточно иметь чистые руки и незапятнанные души, чтобы закон битвы и разрушения исчез с лица земли; нужно сначала, чтобы его основа исчезла из человечества*. Неподвижность и инерция, отказывающаяся пользоваться способами сопротивления злу или неспособные пользоваться ими, не отменяют закона. БОлее того, воистину, инерция делает гораздо больше зла, чем динамический принцип битвы, который, по меньшей мере, созидает гораздо больше, чем разрушает. Следовательно, если рассматривать проблему индивидуального действия, воздержание от борьбы в физической форме, наиболее видимой, и от разрушения, неизбежно сопровождающего ее, дает нам, возможно, моральное удовлетворение, но оставляет нетронутым Разрушителя творений.⁶

----------

* Выделено нами - прим.Сатпрема.

Вся эволюция мысли Шри Ауробиндо и его практического отношения к войне, со времен его тайной деятельности в Бенгалии, 6 до его уединения в Пондишерри в 1910 году, вращается вокруг проблемы способов: как поразить надежней вегго этого "Разрушителя творений"? "Пожиратель" - говорили ведические риши. И от независимости Индии Шри Ауробиндо переходит к независимости мира. По мере продвижения в своей йоге он все лучше и лучше понимал, благодаря опыту, что скрытые силы стоят не только за нашими психологическими расстройствами, но и за мировыми расстройствами - все приходит откуда-то, как мы уже видели - и если наше воздержание оставляет нетронутым Разрушителя творений, наши войны тем более не изживают его, хотя на практике и приходится пачкать в них руки. Посреди войны 1914 года Шри Ауробиндо замечает с воистину пророческой силой: Поражения Германии... недостаоточно, чтобы с корнем вырвать дух, воплощенный в Германии; это приведет, вероятно, к некой новой инкарнации того же духа, в другом месте, в другом народе или другой империи, и нужно будет, следовательно, начинать всю битву заново. Пока старые боги живы, бесполезно разруать или побеждать тело, котрое они оживляют, ибо они хорошо умеют переселяться. Германия победила наполеоновский дух в 1813 году, и разбила остатки французской гегемонии в европе в 1870; эта же самая Германия стала воплощением того, что она победила. Эьо вдение может легко возродиться в более угрожающих масштабах.⁷

Сегодня мы знаем, что старые боги умеют переселяться. Сам Ганди, видя, как все эти годы ненасилия привели к ужасающему насилию, сопровождавшему разделение Индии в 1947 году, отмечал с грустью незадолго до своей смерти: "Чувство насилия, которое мы тайно вскормили в себе, вернулось к нам, и мы готовы перегрызть друг другу глотки, когда речь идет о разделе власти... Теперь, когда ярмо рабства снято, все силы зла подннялись на поверхность". Это произошло потому, то ни насилие, ни ненасилие не затрагивают истоков За. И тогда же, посреди войны, в 1940 году, Шри Ауробиндо открыто встал на сторону союзников,* потому что, практически, это было именно то, что следовало сделать. Тогда же он писал ученику: Вы верите, что то, что происходит в Европе, является войной между силами света и силами тьмы, но это не так уж верно теперь, как и во время Первой Мировой. Это война между двумя родами Неведения. Глаза йога видят не только внешние события, персонажей и причины, но и громадные силы, приводящие их в действие. Если сражающиеся люди - это инструменты в руках глав государств и финансистов, те, в свою очередь, просто марионетки в когтях скрытых сил. Когда обретаешь привычку видеть силы, стоящие позади, перестаешь беспокоитьс из-за видимостей. а также надеяться, что изменения политические, социальные или институциональные способны что-то излечить.⁸ Шри Ауробиндо осознал эти "громадные силы" позади и постоянную инфильтрацию супрафизического в физическое; он не тратил свою энергию на проблемы морали, достаточно поверхностные, как и на проблему насилия или ненасилия, но сосредоточился на проблеме эффективности; и он ясно видел, еще и посредством опыта, что дл того, чтобы вылечить зло мира, нужно сначала исцелить "то, что лежит в основании человека", и что ничего нельзя вылечить снаружи, пока оно не излеено внутри, поскольку это одно и то же; нельзя овладеть внешним, пока не овладел внутренним, поскольку это одно и о же; нельзя трансформировать внешнюю материю, не трансформировав нашу внутреннюю матери; потому что это опять и всегда одно и то же - есть только одна Природа, один мир, одна материя, и если мы хотим действовать вопреки этому факту, мы не придем ни к чему. И если мы находим излечение трудным, тогда нет надежды ни для человека, ни для мира, потому что все наши внешние панацеи и наша розовая мораль обречены на неудачу и поражение этими скрытыми могуществами: Единственная надежда - говорит Шри Ауробиндо - заключается в приходе другого сознания, которое не будет игрушкой этих сил, но будет олее великим, чем они, и сможет заставить их измениться или исчезнуть.⁸ Именно к этомцу новому, супраментальному сознанию Шри Ауробиндо приближался, находясь в самой гуще революциоонной деятельнсоти.

И может, найдем мы, когда исчерпаем все прочее,

В самих себе ключ к великому изменению.⁹

Нирвана

В 1906 году Шри Ауробиндо покинул Бароду, чтобы в Калькутте погрузиться в самую гущу политической агитации. Ошибки лорда Керзона, наместника в Бенгалии, вызвали возмущение среди студентов. Пришло время решительных действий. С другим великим националистом, Бепином Палом, Шри Ауробиндо начинает выпускать ежедневную газету на английском языке, Банде Матарам (Поклон Матери Индии), впервые провозгласившую открыто своей целью полную независимость и внесшую мощный вклад в пробуждение Индии; он основывает экстремистскую партию, устанавливает программу национального действия: бойкот британских продовольственных товаров, британских судов, школ и университетов. Он становится директором первого "национального колледжа" в Калькутте, и действует так активно, что через год был выписан ордер на его арест. К несчастью для англичан, статьи и речи Шри Ауробиндо не содержали в себе ничего официально запрещенного; он не проповедовал расовой ненависти, не нападал на правление Ее Величества, а просто провозглашал право наций на независимость. Следствие пришлось закрыть за отсутствием доказательств: только издатель, не знавший ни слова по-английски, угодил в тюрьму на шесть месяцев. Это неудавшееся тюремное заключение сделало Шри Ауробиндо знаменитостью. С тех пор он стал признанным лидером националистической партии и вышел из-за кулис где, однако, предпочитал бы оставаться: Я не забочусь о том, чтобы мое имя стало широко известным - скажет он позднее - и никогда не стремился к известности, даже в политической жизни; я предпочитаю оставаться за кулисами, подталкивая людей так, чтобы они не знали об этом, и чтобы работа была сделана.¹⁰ Но мы ошибемся, если представим себе Шри Ауробиндо фанатиком; все его современники поражались этому "спокойному молодому человеку, который родним словом успокаивал бурный митинг". Именно посреди внешне бурной жизни, посреди политических митингов и с газетой, которую нужно было выпускать каждое утро, и под постоянной угрозой, исходившей от тайной полиции, 30 декабря 1907 года Шри Ауробиндо встречает йога по имени Вишну Бхаскар Леле, привнесшего паарадоксальный опыт в его и без того парадоксальую жизнь.

Это был первый раз, когда Шри Ауробиндо встретился с йогом, по крайней мере, по своей воле, и это после тринадцати лет пребывания в Индии! Достаточное свидетельство тогро, что он избегал аскетизма и спиритуалистов. Первый вопрос, услышанный от него Леле, был типичным: Я хочу делать йогу для работы, действия, а не для того, чтобы отречься от мира или уйти в Нирвану.¹¹ Странный ответ Леле стоит того, чтобы привести его здесь: "Для вас это доолжно быть несложно, потому что вы поэт".¹¹ Они уединились в отдельной комнате на три дня. С этого момента йога Шри Ауробиндо пошла непредвиденным курсом, кажется, уводившим его прочь от действия, но лишь для того, чтобы привести к секрету действия и изменения мира. Первым результатом - пишет Шри Ауробиндо - была серия чудовищно мощных опытов и радикальных изменений сознания, которые Леле никогда не собирался во мне производить... , и которые были полностью противоположны моим собственным идеям; они заставили меня увидеть мир, с чудесной интенсивностью, как кинематографическую игру пустых форм в безмолвной универсальности Абсолюта, Брахмана.¹²

В громадных просторах я

Тело, как скорлупка странствующая.

Внезапно вся интегральная йога Шри Ауробиндо рассыпалась, все его попытки ментальной, витальной и физической трансформации и его вера в совершенную физическую жизнь исчезли в громадной Иллюзии - больше не оставлалось ничего, кроме пустых форм. Меня внезапно вытолкнуло в состояние над, без мысли, свободное ото всех ментальных и витальных движений; там не было ни эго, ни реального мира - только, глядя через неподвижные чувства, нечто воспринимало или несло в своем абсолютном безмолвии мир пустых форм, материализованных теней без истинной субстанции. Не было ни Одного, ни даже множества, только То, абсолютное, без черт, без отношений, чистое, неописуемое, немыслимое, абсолютное, и, однако, точно реальное и единственно реальное. И это не было ни ментальной реализацией, ни чем-то, ощущавшимся наверху - это не было аабстракцией, это было позитивной, единственно позитивной реальностью (хотя и не являлось пространственным физическим миром), которая заполняла, оккупировала, наводняла или, скорее, затопляла эту видимость физического мира, не оставляя никакого места, никакого пространства ни для какойдругой реальности, кроме самой себя, и не позволяя нисему другому казаться воистину ральным, позитивным или субстанциональным. Этот опыт принес мне несказанный Мир, громадную тишину, бесконечность освобождения и свободы.¹⁴ Одним махом Шри Ауробиндо оказался в том, что буддисты называют Нирваной, индуисты - безмолвным Брахманом, То, китайци - Тао; люди Запада - Трансцендентом, Абсолютом, Безличностным. Он пришел к знаменитому "освобождению" (мукти), которое рассматривают как "вершину" духовной жизни - что может быть выше Трансцендентного? Шри Ауробиндо довелось на практике проверить слова великого индийского мистика Шри Рамакришны: "Если мы живем в Боге, мир исчезает; если мы живем в мире, Бога больше не существует". Бездна между Материей и Духом , которую он пытался заполнить, снова разверзлась перед его незамутненным взором. Спиритуалисты, как западные, так и востоячные, были правы; заявлля, что единственная достойная цеь усилий человека - жизнь наверху - парадиз, Нирвана или освобождение - в другом месте, но не в этой ююдоли слез и иллюзий. Опыт Шри Ауробиндо неопровержимо стоял перед его глазами.

Ибо этот опыт, о котором говорят, что он является заключительным, стал для Шри Ауробиндо отправной точкой новых переживаний, более высоких, которые интегрировали в тотальной, длительной и божественной Реальности истину мира и потустороннего. Мы сталкиваемся здесь с центральныым опытом, понимание которого привносит смысл во все наше существование, ибо возможно одно из двух: или, как утверждают все религии мира, высшая Истина не от мира сего, и тогда мы зря тратим время на пустяки, или существует что-то, отлично е от всего, что нам рассказывают. И этот вопрос тем более важен, что речь идет не о теории, но о практике. Вот что сообщает Шри Ауробиндо: Я жил в этой Нирване днями и ночами прежде, чем она позволила войти в себя чему-то другому или чуть-чуть измениться... затем она начала растворяться в более великом Сверхсознательном, наверху... Иллюзорное видение мира уступило место другому веидению, для которого иллюзия была лишь маленьким поверхностным феноменом, позади которого находилась необъятная божественная Реальность, сверху - высшая божественная Реальность и еще была интенсивная божественная Реальность в сердце всех вещей, которые, прежд всего, не выглядели теперь пустыми формами илил кинематографическими тенями. И это не боыло возвращением в тюрьму чувств, или уменьшением высшего переживания и падением с его высот; наоборот, то был постоянный подъем и расширение Истины - Нирвана в моем освобожденном сознании стала началом моей собственной реализации, первым шагом к полноте, но не единственной возможной реализацией и равно не окончательной кульминацией.¹⁶

Что же тогда это Трансцендентное которое, кажется, находится не на самой высоте, но где-то в середине? Мы можем сказать, используя несколько упрощенную, но тем не менее верную аналогию, что сон представляет собой трансцендентное состояние по отношению к бодрствованию, но не является ни более высоким, ни более истинным, чем бодрствование, ни менее истинным состоянием. Промто это другое состояние сознания. Если мы удаляемся от ментальных и вительных движений, все исчезает, точно так же, как когда находишься опд анастезией. Мы, естественно, имеем тенденцию считать, что этот неподвижный и безличный Мир выше нашей суеты, но, прежде всего, эта суета поддерживается именно нами. Высшее и низшее не относятся к изменению сознания, но к качеству или высоте нашего сознания в заданном состоянии. Ведь уход в Нирвану находится в высшей точке не более, чем сон или смерть; он может произойти на любом уровне сознания; он может произойти посредством концентрации в уме, посредством концентрации в витале, и дежа посредством концентрации в физическом сознании. Хатха-йогин, склонившийся над своим пупком, или дикарь Басуто, танцующий вокруг своего тотема, могут внезапно уйти в другое место, если таков их жребий, в ингое, трансцендентное измерение, где весь мир сжимается в ничто; то же может произойти с мистиком, погруженным в свое сердце; то же касается йога, сконцентрированного в своем уме. Потому что, на самом деле, когда уходишь в Нирвану, не поднимаешься - прокалываешь дыру и выходишь. Когда Шри Ауробиндо обрел опыт Нирваны, он еще не превзошел ментальный план: У меня был опыт Нирваны и безмолвия в Брахманезадолго до того, как я обрел малейшее сознание духовных планов над головой.¹⁶ И уж точно, только после того, как он поднялся к более высоким планам, сверхсознательным, он обрел опыты более высокие, чем Нирвана, в которых этот неподвижный, безличностный аспект иллюзии обрел основание в новой Реальности, объемлющей одновременно мир и потустороннее. Таким было первое открытие Шри Ауробиндо. Нирвана не может быьт концом пути, после которого уже нечего открывать... это конец нижнего пути через нижнюю Природу и начало высшей эволюции.¹⁷

С другой точки зрения, мы можем также спросить себя, является ли на самом деле целью эволюции выход из нее, как думают адепты Нирваны и всех религий, зафиксировавших потустороннее в качестве цели наших усилий; если мы преодолеваем сентиментальные соображения, лежащие в основе наших верований, или нашего неверия, чтобы рассматривать лишь эволюционный процесс, мы вынуждены констатировать, что Природа могла легко обеспечить этот "выход", когда мы еще находились на элементарной стадии ментального развития, и когда мы жили еще как инстинктивные, интуитивные существа, открытые, податливые. Человечество ведических времен, или времен мистерий древней Греции, или даже Средних веков, было ближе к "выходу", чем мы, и, если такова была на самом деле цель эволюционирующей Природы, допуская, что эволюция разворачивается не случайно, но следует некоему Плану, именно этот тип человека ей стоило предпочесть; можно было легко прыгнуть через интеллект, как замечает Шри Ауробиндо в Человеческом цикле¹⁸, и перейти от этой инстинктивной интуитивности к надмирскому спиритуализму. Интеллект - совершенно бесполезный нарост, если считать, что цель эволюции - выйти из нее. Ибо кажется, что наоборот, Природа разочаровалась в этой примитивной интуиции, которую она покрыла, как нарочно, ментальной раковиной, все более и более толстой, все более и более сложной и универсальной, все более и более бесполезной с точки зрения выхода; мы все знаем, как чудесный расцвет Индии времен Упанишад, в начале исторического периода, или достижения неоплатонической Греции в начале нашей эры были нивелированы ради ментализации человечества, менее высокой, конечно, и весьма грубой, но более общей. Мы можем лишь задавать себе вопрос "почему", не надеясь его разрешить. Спросим себя: состоит ли смысл эволюции в том, чтобы позволить себе роскошь ума, чтобы затем уничтожить его и вернуться к субментальной или нементальной религиозной стадии, или, наоборот, если она состояла не в том, чтобы развить ум до предела*, к чему нас подталкивает эволюция, до тех пор, пока он не исчерпает свою малость и свою поверхностную суету, чтобы открыться своим высшим регионам, супрасознательным, на духовной и супраментальной стадии, где противоречия Материи и Духа исчезают, и где у нас больше не будет необходимости "выходить", потому что мы везде будем Внутри?

---------------------

* Заметим, что йога Шри Ауробиндо, которая стремится превзойти ум, как предполагается, начинается в конце кривой развития интеллекта, и окажется невозможной, как мы увидим, если промежуточные стадии не будут пройдены. Говорить о "безмолвии разума" применительно к аборигену с островов Фиджи или бретонскому крестьянину,очевидно, не имеет смысла.

В любом случае, будет неправильно, думать, что опыт Нирваны - ложный опыт, разновидность иллюзии иллюзии; прежде всего потому, что не бывает ложных опытов, есть лишь опыты неполные, а также потому, что Нирвана действительно избавляет нас от иллюзии. Наш способ видения мира является усеченным, это род очень эффектной оптической иллюзи. Верить ей было бы так же ошибочно, как думать, что палка, наполовину погруженная в воду, сломана. Нужно "очистить двери восприятия", как говорил Уильям Блейк, и Нирвана помогает нам в этом очищении, немного радикально, это верно. Мы видим плоский, трехмерный мир, со множеством объектов и существ, отделенных один от другого, как куски палки в воде, но реальность предстает совершенно другой, когда поднимаешься на более высокую ступень, в Сверхсознательное, точно так же, как она отличается, когда нисходишь на более низкую ступень, на атомный уровень. Единственная разница между сломанной палкой и нашим привычным видением мира состоит в том, что в одном случае речь идет об оптической иллюзии а в другом случае - об иллюзии более серьезной. Мы настаиваем на том, чтобы видеть сломанной абсолютно целую палку. То, что эта серьезная иллюзия адаптирована к нашей нынешней практической жизнии к поверхностному уровню, где разворачивается наше существование, является, возможно, оправданием иллюзии, но это также причина того, что мы неспособны овладеть жизнью, потому что видеть ложно означает ложно жить. Ученый, которого не смущает видимость, видит лучше и управляет лучше, но его видение также неполно и его управление неуверенно. Он не владеет жизнью, не владеет даже физическими силами, он только заставил служить себе некоторые эффекты этих сил, наиболее непосредственно видимые. Эта проблема видения, таким образом, не является только проблемой удовольствия. Речь идет не о том, чтобы видеть лучше и иметь прекрсные гоулбые и розовые видения, которые, к тому же, находятся не слишком высоко, но чтобы иметь истинную власть над миром и обстоятельствами и над самими собой, что является одним и тем же, поскольку ничто не разделено. До настоящего времени все, кто имел какой-либо доступ к этому высшему способу видения (есть много ступеней его), использовали его лишь для себя, или не умели воплотить то, что они видели, потому что, определенно, все их усилия уходили на то, чтобы выйти из этого воплощения. Но это туманное отношение не является необходимым. Шри Ауробиндо скоро покажет нам это. Не напрасно он подготавливал всю эту материальную, витальную, ментальную и психическую основу. Нирвана также представляет собой полезную (но не обязательную) промежуточную стадию в этом переходе от обычного видения к другому видению. Она выводит нас из законченной иллюзии, в которой мы живем: "Словно зачарованные, видят они ложное, как истинное" - говорит Майтрейя Упанишада (VII. 10). Шри Ауробиндо не использует слово иллюзия, он говорит лишь, что что мы живем в Неведении. Нирвана избавляеет нас от нашего Неведения, но только для того, чтобы погрузить в другое Неведение, потому что вечная трудность людей состоит в том, что они колеблются от одного полюса к другому. Они всегда чувствуют себя обязанными отрицать одну вещь, чтобы утверждать другую. Следовательно, они приняли промежуточную стадию за конечную, как за нее уже было принято столько других великих духовных переживаний. Тогда как конца не существует, а есть только постоянное возвышение и расширение Истины.¹⁹Мы можем сказать, что стадия Нирваны, или религиозная стадия, в общем, в той мере, в которой она фиксирована на высшем, представляет собой первую стадию эволюции, призванную отвратить нас от некоего ложного способа восприятия мира, и что ее ценность, в сущности, является педагогической. Человек пробужденный, действительно рожденный, должен готовиться к следующей стадии эволюции, и перейти от религиозности, центрированной на другом мире, к духовности, центрированной на Тотальности. Тогда ничего не исключается, но все расширяется. Интегральный искатель, следовательно, должен всегда быть настороже, ибо внутренние опыты, затрагивающие сокровенную субстанцию нашего существа, всегда кажутся неопровержимыми и окончательными, когда они происходят с нами. Они ослепительны на любом уровне - вспомним, что говорил о Нирване Вивекананда: "Океан бесконечного мира, без ветерка, без зыби" - и появлятеся великое искушение бросить там якорь навседа. Мы приведем лишь совт Матери искателям: Каким бы могуществом и чудодейственностью ни обладало переживание по природе своей, не следует подчиняться ему до такой степени, чтобы оно управляло всем вашим существом... Когда вы неким образом вступаете в связь с силой или сознанием, которые превосходят вашу силу и сознание, вместо того, чтобы быть полностью подчиненными этим сознанием или этой силой, нужно всегда помнить, что это лишь один опыт среди тысяч и тысяч других и что, следовательно, он не обладает характером абсолютного. Каким бы прекрасным оно ни было, вы можете и обязаны иметь лучшие; каким бы исключительным оно ни было, есть другие, более чудесные; и, каким бы высоким оно ни было, вы всегда можете подняться еще выше в будущем.

Шри Ауробиндо месяцами жил в этой Нирване прежде, чем открыл для себя нечто иное. Странно, что в этом состоянии он мог продолжать издавать газету, участвовать в тайных собраниях и даже произносить политические речи. В первый раз, когда он должен был говорить публично, в Бомбее, он описал свое замешательство Леле: Он попросил меня молиться, но я был настолько поглощен созерцанием безмолвного Брахмана, что не мог молиться... Он ответил, что это не имеет значения: молиться будет он и некоторые другие, а я должен лишь пойти на митинг и поклониться публике так, как если бы это был Нараяна*, а затем ждать, и речь придет из иного, чем ум, источника.¹⁰ Шри Ауробиндо сделал то, что ему велели, и речь низошла, как будто ему ее кто-то диктовал. И с тех пор вся речь, все письменные работы, все мысли и вся внешняя деятельность приходили из того же источника, расположенного выше головного мозга.²¹ Шри Ауробиндо вошел в контакт со Сверхсознательным. Эта бомбейская речь, к тому же, заслуживает того, чтобы ее процитировать: Попытайтесь осознать ту Силу в вас - говорил он воинствующим националистам - и вытянуть ее наружу; чтобы все, что вы делаете, было уже не вашим действием, но действием Истины в вас. Потому что это не вы (действуете), а некая сила в вас. Что могут все эти суды, что могут все власти мира против Того, что находится в вас, этого Бессмертного, этого Нерожденного, которого меч не может пронзить и огонь сжечь не в силах? В тюрьму нельзя заключить его, и на виселице нельзя казнить. Чего бояться вам, если вы сознаете Его, находящегося в вас?²²

На заре 4 мая 1908 года британская полиция, с револьверами в руках, ворвалась к нему, чтобя препроводить в тюрьму прямо из постели. Шри Ауробиндо было 36 лет. На британский магистрат в Калькутте было совершено неудавшееся покушение; бомба была изготовлена в саду Барина, брата Шри Ауробиндо, обучавшего там "учеников".

XI
Единство

Шри Ауробиндо провел год в алипорской тюрьме, ожидая приговора. Он не был замешан в неудавшемся покушении; организация мятежа не имела ничего общего с отдельными террористическими актами. Когда я был арестован и насильственно препровожден в камеру в Лал Базаре, моя вера на миг пошатнулась, поскольку я не мог проникнуть в Его намерения. Я был встревожен и воззвал к нему в своем сердце: " Что происходит со мной? Я верил, что моя миссия состоит в том, чтобы работать для моей страны, и что, пока работа не будет закончена, я буду под Твоей защитой. Тогда почему я здесь, и с подобным обвинением? Прошел день, затем второй. На третий день изнутри пришел голос: "Жди и смотри". Я оставался спокойным и ждал. Меня перевели из Лал Базара в Алипор и там я пребывал в неведении в течение месяца. Там я ожидал день и ночь голоса, чтобы узнать, чего он хочет от меня. Затем я вспомнил, что за месяц до моего ареста я услышал призыв изнутри - оставить всю деятельность и заглянуть в себя, чтобы войти в более тесное общение с Ним. Я был слаб и не мог следовать этому призыву. Моя работа была очень дорога мне;* в гордости сердца моего я думал, что без меня она пострадает, или даже провалится и все будет потеряно; я не хотел оставить ее. Мне казалось, что Он говорил со мной еще и сказал: "Связи, которые ты не имел силы оборвать, я порвал за тебя, потому что у меня не было ни намерения, ни воли, чтобы ты продолжал. У меня есть для тебя другое дело, и именно для него я привел тебя сюда, чтобы научить тебя тому, чему ты не мог научиться сам, и подготовить тебя к Моей работе." Этой "работой" должна была стать реализация космического сознания и Единства, и исследование планов сознания, лежащих выше обычного ума, или Сверхсознательного, которое поставит Шри Ауробиндо на след Великой Тайны. Не хочу говорить о том, что происходило со мной в этот период. Скажу лишь, что, день за днем, Он показывал мне Свои чудеса... В течение двенадцати месяцев заключения, день за днем, Он давал мне Свое сознание...²

-------------

*По освобождению Индии.

Космическое сознание

Шри Ауробиндо прожил несколько месяцев в своего рода фантасмагорическом и пустом сне, вырисовывающемся на фоне единственной статической Реальности Трансцендентного. Странно, однако, то, что посреди этой Пустоты, словно выход из нее, опять возник мир, в новом обличье, как если бы нужно было каждый раз терять все, чтобы отыскать высшее единство всего: Подчиненный и покоренный, освобожденный от самого себя, ум принимает безмолвие за само Высшее. Но впоследствии искатель открывает, что все содержится там, в Безмолвии, продолжающееся и словно созданное заново... тогда пустота начинает заполняться, и из нее появляется или в нее низвергается неисчислимое разнообразие божественной Истины и неисчислимые уровни динамической Бесконечности.³ Видя лишь статическое Бесконечное, мы видели лишь один лик Бога, и исключили из него мир (и, возможно, мир без Бога лучше, чем мир, где повсюду незримо восседает торжественный поборник справедливости) но, когда Безмолвие смыло нашу торжественность, малую и великую, оставив нас ненадолго охваченными белизной, мир и Бог обнаруживаются на всех уровнях и во всех точках, как будто они никогда не были разделены, кроме как избытком материализма или спиритуализма. Именно во внутреннем дворе алипорской тюрьмы во время прогулки произошло это новое изменение сознания: Я смотрел на стены, отделявшие меня от людей, и они не были больше высокими застенками, где проходило мое заключение - нет, это был Васудева*, и он окружал меня. Я проходил под ветвями дерева, что росло перед моей камерой, но это было не дерево, я знал, что это был Васудева - это был Шри Кришна*, я видел, как он стоял и простирал надо мной свою тень. Я смотрел на решетки камеры, на дверь из железных прутьев, и снова видел Васудеву. Именно Нараяна* нес вахту, Нараяна был часовым. И когда я вытягивался под покрывалом из конского волоса, заменявшим мне постель, я чувствовал руки Шри Кришны, обнимавшие меня, руги моего Друга, моего Возлюбленного... Я смотрел на других заключенных, воров, убийц, мошенников, и, разглядывая их, я видел Васудеву, именно Нараяну находил я в этих затемненных душах и неверно используемых телах.⁴ Этот опыт уже не покинет Шри Ауробиндо. В течение шести месяцев, пока длился процесс, Шри Ауробиндо каждый день сажали в железную клетку посреди зала суда, но он больше не видел ни враждебной толпы, ни судей: Когда процесс начался, меня преследовало одно и то же видение. Он говорил мне: "Когда тебя бросили в тюрьму, не было ли твое сердце слабо, и не воззвал ли ты ко мне: где Твоя защита? Посмотри же теперь на судей, посмотри на королевского прокурора." Я посмотрел, и увидел не — судью: сам Васудева, сам Нараяна сидел там, на скамье. Я смотрел на прокурора, и видел не прокурора, сам Шри Кришна сидел там и улыбался мне. "Боишься ли ты теперь?" — спросил меня Он. "Я нахожусь во всех людях, и руковожу их действиями и речами".⁵ Ибо воистину, Бог находится не вне Своего мира, он не "создал" мир — Он стал миром, говорится в Упанишаде: "Он стал знанием и неведением, Он стал истиной и ложью... Он стал всем, что есть (Таиттирия Упанишада, II. 6). "Весь этот мир полон существами, которые суть Его члены" — говорится в Шветашватара Упанишаде (IV. 10). Для глаз, которые видят, все есть Одно; для божественного переживания все есть блок Божественного.⁶

Мы без труда поверим в то, что именно таким и является совершенно мистическое видение Вселенной, не имеющее ничего общего с нашими реалиями. На каждом шагу нас шокирует уродство, зло; этот мир полон страдания, исходит криками во тьме; где же Божественное во всем этом? Разве Оно — в этом варварстве, всегда готовом открыть свои лагеря пыток? Разве Оно — в этом грязном эгоизме, низости, то прячущейся, то выставляющей себя напоказ? Бог чист ото всех этих преступлений, Он совершенен, Он не может быть во всем этом — нети, нети — Бог настолько чист, что Он не от мира сего, для Него нет места во всей этой грязи, где мы задыхаемся! Нужно смотреть существованию в лицо, если наша цель — прийти к верному решению, каким бы это решение ни было. А смотреть в лицо существованию означает смотреть в лицо Богу, ибо одно неотделимо от другого... Этот мир нашей битвы и нашей боли — мир суровый, опасный, мир разрушающий и пожирающий, где жизнь хрупка, где душа и тело человека движутся посреди огромных опасностей, где каждый шаг вперед, хотим мы того или нет, разрушает и ломает что-то, где каждое дыхание жизни является также дыханием смерти. Сваливать ответственность за все то, что нам кажется злом, на плечи полувсемогущего Дьявола, или сбывать его с рук, утверждая, что зло — это часть Природы, создавая таким образом непримиримую оппозицию между природой мира и природой Бога, или сваливать ответственность на человека и его грехи, как будто ему давали право голоса при сотворении мира, или как будто он может создать что-то против воли Бога, это неудобный и не подходящий способ... Мы воздвигаем идол Бога Любви и Сострадания, Бога Добра, Бога справедливого, благонамеренного и добродетельного, в соответствии с моральными концепциями правосудия, добродетели и благомыслия, а все остальное, говорим мы, это не Он, не Его, но является работой некого дьявольского Могущества, которому Он позволил, по какой-то причине, исполнить его злую волю, или некоего подлого Аримана, противостоящего нашему милостивому Ормузду, или даже, как говорят, это было ошибкой эгоистичного и грешного человека, испортившего то, что Бог создал таким хорошим в начале... Следует смело смотреть в лицо реальности, и тогда мы увидим, что это Бог, и никто другой, создал этот мир в Своем существе, и что Он создал его таким, каков он есть. Нужно видеть, что Природа, пожирающая своих детей, Время, питающееся жизнью творений, Смерть, универсальная и неизбежная, и ярость сил Рудры* в человеке и в природе, это тоже высшая Божественность в одном из своих космических аспектов. Нужно видеть, что Бог-творец, расточительный и милостивый, Бог, который защищает и спасает, могучий в своем сострадании, есть также Бог пожирающий и Бог разрушающий. Пытка на ложе страдания и зла, где нас четвертуют — тоже Его рук дело, также, как радость и нежность и удовольствие. Только когда мы смотрим с точки зрения полного единения, и когда мы ощущаем эту истину самыми глубинами нашего существа, становимся мы способны открыть полностью, спрятанное за этой маской, спокойное и прекрасное лицо Того, кто есть все-блаженство, и почувствовать в руке, подвергающей наше несовершенство испытанию, руку друга и созидателя Духа в человеке. Разногласия миров — это разногласия Бога, и только принимая их и развиваясь через них, мы можем прийти к высокому согласию его высшей гармонии, и, на вершинах, к вибрирующим необъятностям его Ананды* трансцендентной и космической. Ибо истина является основой настоящей духовности, а мужество — ее душа.⁷

-------------------------

* Одна из форм Божественного

** Божественная радость

Так залечивается рана, разделявшая, казалось бы, навсегда мир надвое между Сатаной и небесами, как если бы не существовало ничего кроме Добра и Зла, и нас между ними двумя, как ребенка, которого нужно гладить и подстегивать, чтобы научить путям праведным.⁸ Весь дуализм является способом видения, свойственным Неведению; везде есть лишь неисчислимое Одно⁹, а также "разногласия Бога", нужные для того, чтобы заставить расти бога в нас. Однако, бездна еще сохраняется — пропасть между этим, возможно, божественным несовершенством, и крайним Совершенством; это космическое Божественное не является ли уменьшенной копией Божественного? Не нужно ли стремиться в другое место, к незапятнанному Божественному, трансцендентному и совершенному? Возможно, противоречие между духовной и мирской жизнью действительно существует, но интегральный искатель находится здесь именно для того, чтобы перебросить мост через эту бездну; он здесь для того, чтобы сделать из этого противоречия гармонию. Возможно, здешний мир управляется плотью и дьяволом, но это лишь еще одна причина, по которой сыны Бессмертия приходят сюда, чтобы завоевать мир для Бога и для Духа. Возможно, жизнь это безумие, но, воистину, столько миллионов душ ожидают, чтобы им принесли свет божественного рассудка; возможно, это сон, но сон реальный, когда находишься внутри него, реальный для стольких спящих, которых нужно научить более возвышенным снам или разбудить; если это ложь, то нужно дать обманутым правду.¹⁰

Но наш дух не успокаивается: возможно, для нас приемлемо видеть Бога во всем этом зле и страдании, понимать, что темный Враг, изнуряющий нас, является на самом деле созидателем нашей силы, тайным кузнецом нашего сознания; возможно, мы соглашаемся быть "воинами Света" в этом темном мире, как риши былых времен, но откуда взялась эта тьма? Почему Он, которого мы считаем вечно чистым и совершенным, стал этим, по-видимому так мало божественным миром; испытывал ли он нужду в Смерти, Лжи и Страдании? Если это маска, то зачем она, а если иллюзия, то зачем эта жестокая игра? Возможно, помимо всего прочего, что это благословение Господа — что этот мир не создан в соответствии с нашей идеей совершенства, потому что у нас столько идей о том, что "совершенно", о том, чем должен быть Бог и, прежде всего, о том, чем Он не должен быть, что, в конце концов, в нашем мире ничего не останется, если мы урежем все, что в них не вписывается, кроме огромного Ноля, которому невыносима сама нечистота нашего существования — или казармы. Добродетель, замечает Мать, вечно занимается тем, что подавляет в жизни ее элементы, и если собрать вместе все добродетели всех стран мира, от жизни мало что останется. Потому что нам пока известен только один тип совершенства — то, которое исключает, а не то, которое включает все; но совершенство — это целостность. Потому что мы видим лишь секунду из Вечности, да еще то, что секунда эта не вмещает в себя всего, что мы хотели бы видеть и иметь; мы жалуемся и говорим, что этот мир создан несовершенным, но если мы выйдем из нашей секунды, чтобы войти в Целостность, все меняется, и мы видим строящееся Совершенство. Этот мир не закончен, он становится, это постоянное завоевание Божественного Божественным ради Божественного, чтобы стать наибесконечнейшим, которым мы должны быть.¹¹Наш мир эволюционирует, а эволюция имеет духовный смысл:

Земля с ее миллионами путей к божественности.¹²

Что мы в самом деле знаем о великом земном путешествии? Оно кажется нам мучительным, жестоким, нечистым, но мы только родились! Мы едва вышли из Материи, грязные, маленькие, страдающие, как бог в могиле, не знающий больше ничего и ищущий, ударяющийся обо все. Но откуда знать, какое возрождение, какая возвращенная память, какое вновь обретенное могущество ожидают нас в дальнейшем на этом пути? Этот мир находится в пути, и мы еще не знаем всей истории.

Ищи Его на Земле...

Ибо ты есть Он, о Царь. Только ночь

Пала на твою душу

По твоей собственной воле. Сбрось ее и найди

Безмятежную целостность

Которая, воистину, есть ты.¹³

Центральное Существо. Универсальная Личность.

"Ты есть Он", такова вечная истина - Tat twam asi, ты есть То. Этой истине учили древние Мистерии, а более поздние религии предали ее забвению. Утратив центральную тайну, они впали во всевозможные аберрантные дуализмы, замещая темными мистериями великую и совершенно простую Мистерию. "Я и отец мой — одно" — говорил Христос (Иоанн 10, 30), "Я это Он" — говорили мудрецы Индии — со хам — поскольку это — истина, которую открывают все свободные люди — из Азии или с Запада, в прошлом или в настоящем. Поскольку это вечный Факт, который мы все должны открыть. И это "я", провозглашающее свое Тождество с Богом, не принадлежит никакому привилегированному индивидууму — как если бы еще оставалось месть для маленького личного и исключительного я в этом сверкающем раскрытии, как будто мудрецы эпохи Упанишад, риши или Христос присвоили только себе божественное происхождение - это голос всех людей, погруженных в космическое сознание, и все мы — сыны Бога.

Есть два способа совершить это Открытие, или два этапа его. Первый - это открыть душу, психическое существо, вечно единое с Божественным, маленький свет этого большого Света: "Дух, который находится здесь, в человек, и Дух, который там, в Солнце — на самом деле, один Дух, и другого нет" — говорится в Упанишаде;* "Тот, кто думает: "Он одно, а я другое, не знает".** Это то открытие Духа внутри, которое шесть или семь тысяч лет назад было названо в Ведах "рождением Сына": "Мы видели его, его массу пылающей красноты — великий бог внутри освободился из мрака" (Риг-Веда, V, 1. 2.) Пышным и могучим языком ведические риши утверждали единство Сына и Отца, и божественную трансмутацию человека: "Освободи своего Отца! В своем убежище храни его — твоего Отца, который становится твоим Сыном и поддерживает тебя". (Риг-Веда V. 3. 9).

--------------

* Таиттирия Упанишада Х

** Брихадараньяка Упанишада I. 4. 10

И с той секунды, как мы родились, мы видим, что эта душа в нас — точно такая же, как во всех человеческих существах, и не только в существах, но и в вещах, латентная, нераскрытая: "Он — сын вод, сын лесов, сын вещей, которые не движутся, и сын вещей движущихся. Даже в камне он есть" (Риг-Веда V. I. 70). Все едино, потому что все есть Единое. Не говорил ли Иисус Христос: "Это — мое тело, это - моя кровь", взяв эти два наиболее материальных, земных символа, хлеба и вина, чтобы сказать, что эта Материя - тоже тело Единого, эта Материя — кровь Бога.* Ибо если бы Его не было уже в камне, как мог бы он появиться в человеке, каким чудесным падением с небес? Мы — плод эволюции, а не последовательности произвольных чудес: Все прошлое Земли — в нашей человеческой природе... Сама природа человеческого существа включает материальную стадию и витальную стадию, подготавливающие появление его ума, и животное прошлое, моделирующее первые элементы его сложной человечности. И не будем говорить, что материальная Природа сначала развила, посредством эволюции, нашу жизнь и наше тело, затем наш животный ум, и только затем душа низошла в форму, созданную таким образом... ибо это предполагало бы пропасть между душой и телом, между душой и жизнью, между душой и умом, которой не существует — нет тела без души, нет тела, которое не было бы само по себе формой души; сама Материя — это субстанция и форма Духа, и не могла бы существовать иначе, ибо ничто не может существовать, что не было бы субстанцией и могуществом Вечного...¹⁴ То, что немо и слепо, и грубое животное, это То, не в меньшей степени, чем сознательное и рафинированное человеческое существо, или животное существо. Все это бесконечное становление есть рождение Духа в формы.¹⁵

Когда мы открыли двери психического, начинается первая стадия космического сознания. Но растущее психическое, индивидуализирующееся и становящаяся все более компактной сознание-сила, зажатая внутри, скоро не будет удовлетворяться этой узкой и индивидуальной формой; чувствуя себя единой с Тем, она захочет быть широкой, как То, универсальной, как То, и обрести свою врожденную целостность. Быть и быть во всей полноте, такова цель, которую Природа преследует в нас... а быть во всей полноте означает быть всем, что есть.¹⁶ Мы имели потребность в целостности, потому что мы есть Целостность; идеал, зовущий нас, цель, направляющая наши шаги, находятся на самом деле не впереди; они не притягивают нас, они нас толкают, они позади — и впереди, и внутри. Эволюция — это вечное распускание цветка, который всегда был цветком. Без этого семени внутри ничто не сдвинулось бы с места, потому что ни у чего не было бы потребности ни в чем. Оно — это Потребность мира. Это наше центральное существо. Это он, брат света, часто появляющийся, когда все, кажется, находится на грани отчаяния, солнечная память, поворачивающая и возвращающая нас, и на позволяющая нам отдыхать ни минуты, пока мы не обрели все наше Солнце. Это наш космический центр, как психическое было нашим индивидуальным центром. Но это центральное существо не находится где-то в одной точке; оно — во всех точках; оно непостижимо содержится в сердце каждой вещи, и объединяет в то же время все вещи; оно в высшей степени внутри и в высшей степени наверху, и подо всем и повсюду — это гигантская точка.¹⁷ И, когда мы нашли ее, найдено все, все находится там; взрослая душа вновь приходит к своему источнику, Сын снова становится Отцом; или, скорее, Отец, который был Сыном, снова становится самим Собой: Стены, которые держали в заключении наше сознательное существо, сокрушены, опрокинуты; все чувство индивидуальности и личности утрачено, все впечатления о ситуации в пространстве и времени или в действии и в законах Природы исчезает; больше нет эго, нет личности, определенной и определимой, только сознание, только существование, только мир и блаженство; становишься бессмертием, вечностью, бесконечностью. От личной души не остается ничего, кроме гимна миру и свободе, блаженству, который вибрирует где-то в Вечном.¹⁸

Мы уверовали в то, что мы малы и одиноки, одни среди других, человек плюс человек, среди разделенных вещей, и мы имеем потребность в такой разделенности, чтобы расти под панцирем, а иначе мы остались бы недифференцированной массой во вселенской плазме, членами стада без собственной жизни. Благодаря этому разделению мы стали сознательными; благодаря этому разделению мы сознательны не полностью, и мы страдаем, потому что наше страдание происходит от отделенности — отделенности от других, отделенности от нас самих, отделенности от вещей и ото всего, потому что мы находимся вне единственной точки, где все встречается.

Единственный способ все организовать — это снова обрести сознание;

и это очень просто.

Есть лишь один источник.

Источник этот — совершенство Истины,

потому что это единственная вещь, воистину существующая.

Экстериоризируясь, проецируясь, раздробляясь, оно создало то, что мы видим,

И множество маленьких умов, очень милых, очень блестящих,

В поисках того, чего они еще не нашли, но что могут найти,

Потому что то, что они ищут, находится внутри них.

Лекарство — в сердце болезни.*

Когда мы достаточно настрадались, жизнь за жизнью на протяжение этой долгой эволюции, достаточно, впрочем, чтобы понять, что все, что с нами происходит, приходит изнутри, из Жизни более великой, чем наша, из Ума, из Материи более бессмертных, чем наша, универсальных - наступает час сознательной встречи с тем, чем мы бессознательно были всегда — с универсальной Личностью: Почему ты ограничиваешь себя? Чувствуй, что ты находишься в мече, который тебя ранит, как и в руках, которые тебя обнимают, в поцелуе Солнца и в танце Земли, во всем, что прошло, всем, что есть сейчас и всем, что стремится прийти. Ты бесконечен, и тебе открыты все эти радости.¹⁹

--------------------

* Мать, из бесед с детьми Ашрама.

Знание посредством тождества

Мы, возможно, думаем, что это космическое сознание — некий род супер-поэтического и мистического воображения, чистая субъективность, не имеющая практического применения. Но, прежде всего, спросим себя, что означает "объективное" и "субъективное", ибо, если мы держим так называемое объективное за единственный критерий истины, весь этот мир рискует утечь у нас между пальцев, о чем уже пятьдесят лет не переставая кричат наше искусство, наша живопись и наша наука, оставив нам лишь несколько крошек несомненных съестных припасов. Определенно, жаркое из телятины более универсально достоверно, и, следовательно, более объективно, чем радость в последних квартетах Бетховена; но мы расчленили мир, не увеличив его. На самом деле, это противопоставление является ложным: субъективное — это продвинутая или же подготовительная стадия объективного; когда все убедятся в существовании космического сознания, или же просто в том, что в квартетах Бетховена содержится радость, у нас, возможно, будет объективный феномен менее дикой Вселенной.

Но Шри Ауробиндо был не таким человеком, который согласился бы с космическими снами. Аутентичность опыта и его практическая эффективность могут быть немедленно проверены в очень простом тесте, тесте на появление нового способа познания, посредством отождествления — знаешь некую вещь потому, что являешься этой вещью. Сознание может переместиться в любую точку своей универсальной реальности, направиться к любому существу, любому событию и тотчас же сокровенно знать, как знают биение собственного сердца, потому что все происходит внутри и больше ничего — снаружи и отдельно; но уже в Упанишадах было сказано об этом: "Когда познано Это, познано все.*" Первые признаки этого нового сознания весьма осязаемы: Начинаешь чувствовать, что другие тоже являются частью тебя, или что они — различные повторения тебя, то же "я", измененное Природой в других телах. Или, по меньшей мере, ощущаешь, что все живут в универсальном "я", более обширном, которое, тем не менее, является нашей собственной высшей реальностью. Фактически, природа и внешность всего начинает меняться; все наше переживание мира радикально отличается от такового людей, замурованных в личном "я". Начинаешь также познавать вещи посредством другого рода опыта, более прямого, не зависящего от внешнего ума и от чувств. Возможность ошибки, однако, не исчезает, поскольку это невозможно, пока ум остается, по меньшей мере, для мира, инструментом транскрипции сознания, но есть новый способ, более широкий и более глубокий, удостовериться, увидеть, узнать, войти в контакт с вещами; а пределы сознания могут быть расширены до практически неограниченной степени.²⁰

Этот новый мир сознания, на самом деле, не отличается от нашего; в реальности, тайно, весь опыт, все сознание, какого бы порядка оно ни было, от наиболее материального уровня до метафизических высот, является сознанием тождества — мы знаем потому, что мы являемся тем, что мы знаем. Истинное знание достигается не мыслью — говорит Шри Ауробиндо. Это то, что вы есть, то, чем вы становитесь.²¹ Без этого тайного тождества, этого всеобщего, никому не принадлежащего единства, мы не смогли бы ничего узнать о мире и существах. Рамакришна, кричащий от боли и истекающий кровью под ударами плети, которыми возница награждает вола, или ясновидящий, знающий, где спрятан тот или иной предмет, йог, излечивающий своего ученика, находящегося от него за сотни километров, или Шри Ауробиндо, мешающий циклону проникнуть в его комнату, это только потрясающие иллюстрации естественного феномена — естественное — это не разделение, не различие, это неделимое единство всех вещей. Если бы существа и объекты отличались бы от нас, были отделены от нас, если бы мы не были, по сути, этим циклоном и этим быком, этим спрятанным кладом, этим больным учеником, мы не только не могли бы ни действовать на них, ни чувствовать их, ни знать, но, совершенно просто, они были бы невидимы и не существовали для нас. Только подобное может знать подобное, только подобное может действовать на подобное. Мы можем знать лишь то, чем являемся: Интеллект не может узнать ничего, что уже не было бы тайно известно, в душе, которая распускается. Равным образом, все совершенство внешнего человека, на которое он способен, это лишь реализация вечного совершенства Духа, заключенного в нем. Мы знаем Божественное и становимся Божественным, потому что уже являемся Им в нашей сокровенной природе. Все обучение является откровением, все становление — расцветом. Открытие себя — тайна; знание себя и сознание всегда более широкое — способ и процесс.²²

На протяжении тысячелетий нашей эволюции мы отделились от мира и его обитателей, мы присвоили, отвердили несколько атомов этого великого Тела, и мы стали говорить "мы", "я", противопоставляя себя всем остальным, параллельно с нами застывшим под коркой эгоизма; и, будучи разделенными, мы не могли больше видеть ничего из того, что было когда-то нами в великом Материнском Единстве. Тогда мы изобрели глаза, руки, чувства, ум, чтобы вновь объединить то, что мы исключили из своего великого Существа, и мы уверовали, что без этих глаз, пальцев, головы мы не сможем ничего узнать. Но это лишь наша сепаратистская иллюзия. Наше непрямое сознание скрывает и прячет от нас непосредственное узнавание, без которого наши глаза, наши пальцы, наша голова и даже наши микроскопы не могли бы ничего воспринять, ничего понять и ничего сделать. Наши глаза — не органы видения, это органы разделения. И когда Глаз Истины открывается в нас, больше нет потребности в этих глазах и в этих костылях. Наше эволюционное путешествие, наконец, есть медленное отвоевание места, откуда мы были изгнаны, обретение Памяти. Наш прогресс не сводится к сумме наших изобретений, которые к тому же еще и являются способами приблизить искусственно то, от чего мы отделились, но к реинтегрированной сумме мира, которую мы знаем, как самих себя.

И это — радость, Ананда, потому что быть всем, что есть, означает радоваться всему, что существует.

Блаженство мириадов мириад, которые суть одно.²³

"Как будет он обманут, откуда придет к нему боль — к тому, кто повсюду видит Единство?""*

---------------------

Иша Упанишада, 7.

XII
Сверхсознательное

Загадка

Итак, наше путешествие по Земле отмечено тройным изменением сознания: раскрытием психического существа, или имманентного Духа, открытием Нирваны, или трансцендентного Духа, и открытием центрального существа, или космического Духа. Именно здесь, вероятно, скрыт истинный смысл троицы Отец-Сын-Святой Дух, о которой говорит христианская традиция. Мы должны не обсуждать превосходство того или иного опыта, но удостовериться во всем лично: Философии и религии обсуждают порядок и приоритет различных аспектов Бога, и некоторые йоги, религии или святые предпочитали такую-то философию или такую-то религию или какую-нибудь другую. Наше дело - не обсуждать эти аспекты, но реализовать их все и стать ими всеми; мы должны не следовать одной реализации во исключение всех прочих, но объять Бога во всех его аспектах и по ту сторону всех аспектов¹ - в этом состоит сам смысл интегральной йоги. Но мы можем спросить себя, нет ли чего-нибудь по ту сторону этого тройного открытия, ибо, хотя каждое из них кажется в момент переживания высшим опытом, ни одно из них не дает интегральной полноты, к которой мы стремимся, по меньшей мере, если мы предполагаем, что Земля и индивидуум должны также составлять часть этой полноты. В самом деле, когда мы открываем психическое существо, это великая реализация, мы обретаем сознание нашей божественности, но оно ограничено индивидуальными рамками, оно не разбивает стен личности, в которых мы заключены: когда мы открываем центральное существо, это грандиозная реализация, наше существование расширяется и становится огромным, как мир, но мы в тот же миг теряем нашу индивидуальность, ибо было бы совершенно ошибочным думать, что это мсье Дюпон восседает посреди своего космического сознания, наслаждаясь видом — месье Дюпона больше нет. Когда мы открываем Трансцендентное, это высочайшая реализация, но мы разом теряем и индивидуальность, и мир — есть лишь То, вовеки находящееся вне игры. Мы можем сказать, теоретически, что Отец, Сын и Святой Дух есть одно — теоретически можно утверждать все, что угодно — но практически, на опыте, каждое из этих изменений сознания, кажется, отделено ото всех остальных пропастью. И, поскольку мы не нашли путь опыта, позволяющий нам ликвидировать тройной разрыв между пантеистом, индивидуалистом и монистом, полнота недостижима ни для индивидуума, на для мира. Нам недостаточно ни обрести наш индивидуальный центр в ущерб целостности мира, ни обрести целостность мира в ущерб нашей индивидуальности, и совсем уж недостаточно обрести высший Мир, если он растворяет мир и нашу индивидуальность — “Я не хочу быть сахаром, я хочу есть сахар” — восклицал великий Рамакришна. В этом хаотичном, тревожном мире, где нужно становиться, действовать, делать, встречать его лицом к лицу, у нас есть потребность быть. Без этого бытия наше становление распыляется в толпе. Но без этого становления наше бытие растворяется в блаженном Нуле.² А без индивидуальности — зачем нам чудесные реализации, ведь нас больше нет. Именно это противоречие следует разрешить, и не в философских терминах, но в терминах жизни и энергии действия. До настоящего времени этот объединяющий путь, казалось, не существовал, или был неизвестен — вот почему все религии и все спиритуалисты помещали трансцендентного Отца на вершину иерархии, все всей этой злополучной истории, и приглашали нас искать в другом месте целостность, к которой мы стремимся. Однако, интуиция говорит нам, что если мы, существа, наделенные телом, стремимся к целостности — это означает, что эта целостность находится здесь, она возможна в теле, иначе мы не стремились бы к ней. Того, что мы называем “воображением”, не существует — воображения нет, есть только еще не сбывшаяся реальность, или истина, ожидающая своего часа. Жюль Верн — своего рода тому свидетельство. Нет ли тогда другого открытия, которое нужно сделать, четвертого измерения сознания, которое изменит все?

В железной клетке посреди зала суда Шри Ауробиндо подходил к концу пути. Шаг за шагом реализовал он Имманентное, Трансцендентное, Универсальное — клетка заключала в себе лишь его тело: в своем сознании он был везде, где бы ни пожелал. Возможно, он вспоминал о некоем Ауробиндо который, начиная с Кембриджа и лет, проведенных на Западе, беспрестанно аккумулировал в теле сознание. И вот бесконечное Сознание, наконец, здесь, но тело остается телом, среди миллионов других, подверженное тем же законам Природы, продолжающее испытывать голод и жажду, время от времени болеющее, как все остальные тела, и медленно, но верно, движущееся к разложению. Сознание широко, светло, бессмертно, но внизу все продолжает идти своим чередом. И, поскольку он видел ясно, и не мог больше быть введен в заблуждение всеми масками, надеваемыми моралью и приличием, он видел, возможно, также, в подсознании, животный оскал под бесконечным Сознанием, и нетронутую материальную грязь под прекрасным ореолом — внизу все продолжалось, как раньше, ничего не изменилось. Возможно, виде он и свои другие я, позади клетки, продолжавшие судить и ненавидеть, также страдая при этом. Кто спасен? Никто не спасен, пока не спасены все! И что сделало это бесконечное Сознание для всего этого мира, своего мира? Оно видит, оно знает, но что оно может? Не для того ли встал он на путь однажды в Бароде, чтобы действовать, чтобы смочь? И он видит происходящее повсюду в своем бесконечном сознании, у него есть необъятная радость наверху — обнаженная радость смеется на вершинах Абсолюта!³ — но что может его радость, если высшее не находится повсюду внизу? Внизу все продолжается, все страдают, все умирают. Он не слушал даже судей, не отвечал на вопросы, от которых, кстати, зависела его жизнь, он слушал только Голос, который повторял: Я руковожу всем, ничего не бойся. Займись Работой, ради которой я привел тебя в тюрьму, и Шри Ауробиндо сидел с закрытыми глазами в клетке, он искал. Нет ли наверху такой целостности, которая была бы целостностью также и внизу? Неужели дорога заканчивается этим золотым бессилием? Каков тогда смысл этого путешествия?

Душа, по некой необъяснимой причине низошедшая в эту Материю, или, скорее, ставшая этой Материей, медленно развивается на протяжении веков; она растет, индивидуализируется посредством чувств, ума, опытов, вспоминает все лучше и лучше свою божественность, потерянную или скрытую, свое сознание посреди своей силы, затем вновь обретает себя и возвращается, наконец, к своему источнику, трансцендентному и нирваническому или космическому, в соответствии со своим предназначением и своими вкусами. Не была ли эта история лишь длинным и трудным переходом от Божественного к Божественному через темное чистилище Материи? Зачем находиться внутри, если это нужно для того, чтобы выйти из этого? Скажут, что космические или нирванические красоты, открывающиеся в конце, стоят всей суеты, которая предшествует им; возможно, но в ожидании их Земля страдает; мы блистаем наверху, в наших возвышенных красотах, но пытки, болезни, смерть множатся и процветают — наше космическое сознание не изменило ни на йоту жребий Земли, и еще меньше на это способна Нирвана. Скажут, что другие должны лишь сделать то же самое и тоже пробудиться от своей ошибки — очень хорошо, но, опять же, зачем нужна Земля, если ей нужно лишь пробудиться от ошибки Земли? Мы говорим о “падении”, мы говорим об Адаме и Еве, или о некоем абсурдном грехе, который испортил то, что Бог так хорошо создал в начале — но все есть Бог! Змей из рая, если он был, был Богом, и Сатана, его Великолепие и его Работы — все это лишь Он! Был ли Он, следовательно, таким неловким, что падал, не зная об этом, или таким немощным, что страдал, не желая того, или таким садистом, что радуется, совершая ошибку, чтобы насладиться блаженством выхода из Своей ошибки? Стало быть, Земля — только ошибка? Ибо если эта Земля не имеет смысла для Земли, если страдания мира не имеют смысла для мира, если это лишь пересадочная станция, нужная для того, чтобы очиститься от некой абсурдной ошибки, тогда никто и ничто, никакое крайнее блаженство, никакой финальный экстаз, никогда не искупят этой бесплодной интерлюдии — у Бога не было нужды входить в Материю только для того, чтобы выйти из нее, Богу не нужны были ни Смерть, ни Страдание, ни Неведение, если это Страдание, эта Смерть и это Неведение не несут в самих себе своего смысла, если эта Земля и это тело, в конечном счете, не являются местом Тайны, которая изменит все, а не инструментом очищения и бегства.

Я не стремлюсь к твоему вечному Дню,

Как не боялась и Ночи твоей вечной,

Служение тебе на Земле больше, о Царь,

Чем вся свобода небес славная...

Слишком далеко твои небеса, для меня, от людей, что страдают,

Несовершенна радость, не разделенная всеми. ⁴

Но если мы еще раз взглянем на эту загадку, на этот душевный центр, вокруг которого разворачивается вся мистерия, мы вынуждены будем признать, что душу не нужно “спасать”, как говорят, она всегда свободна, чиста, полностью спасена в своем свете — с той самой секунды, как входишь внутрь с широко открытыми глазами — видишь, что она чудесно легка и свободна, не затронута всей грязью, набросанной сверху! Именно Землю нужно спасать, потому что ее положение удручает; именно жизнь нужно спасать, потому что она умирает. Где же, следовательно, находится семя этого Освобождения? Или Власть, которая освобождает? Или истинное спасение мира? Спиритуалисты были правы, когда хотели заставить нас вкусить высшей легкости души; но правы и материалисты, которые копаются в Материи и хотят извлечь чудеса из ее толщи. Но у них нет Тайны, и ни у кого нет Тайны. У чудес одних нет души, а у чудес других — тела.

Да, именно тело, казавшееся поначалу лишь темным инструментом освобождения Духа является как раз, парадоксальным образом, местом неизвестной доселе целостности Духа: То, что кажется лишь инструментом, является, на самом деле, ключом к тайне, без которого нечто фундаментальное не откроет своей мистерии.⁶ “Займись работой” — сказал Голос, и эта работа заключалась не в том, чтобы погрузиться в космическое блаженство, но в том, чтобы найти здесь, внизу, в теле и для Земли, новый путь, который примирит в одном и том же сознании свободу Трансцендентного, живую необъятность Космического и радость индивидуальной души на совершенной Земле и в более истинной жизни. Ибо истинным изменением сознания — говорит Мать — будет то, которое изменит физические условия мира и сделает из него новое творение.

Условия открытия

Если мы хотим “трансформировать физические условия мира”, то есть так называемые естественные “законы”, управляющие нашим существованием и существованием мира, и если мы хотим управлять этой трансформацией силой сознания, необходимы два условия: с одной стороны, работать в своем собственном индивидуальном теле, не пытаясь убежать из него, потому что это тело является точкой прикрепления сознания к Материи, и, с другой стороны, открыть принцип сознания, у которого будет власть трансформировать Материю. Ведь никакое из сознаний, или никакой из уровней сознания, известных человечеству до настоящего времени, не имело власти осуществить это изменение, ни ментальное, ни витальное, ни физическое сознание, и мы это хорошо видим. Верно то, что, благодаря дисциплине, некоторые индивидуумы могли противостоять законам природы, побеждая силу тяжести, голод, жажду, болезни и т. д., но, прежде всего, речь идет об индивидуальных изменениях, которые никогда не передавались другим; да и к тому же, это не было настоящей трансформацией Материи: законы, управляющие телом, оставались, по сути, теми же; на естественное лишь накладывались, на более или менее продолжительное время, некоторые особые эффекты, обладавшие видимостью сверхъестественных. Мы можем привести пример одного йогина-революционера, товарища Шри Ауробиндо, которого однажды укусила бешеная собака. Используя силу своего сознания, он немедленно остановил действие вируса и жил дальше, не думая о нем (заметим в скобках, что, если бы этот йогин находился в совершенном состоянии сознания, он не мог бы быть укушен). Затем, однажды, в ходе особо многолюдного митинга, он потерял терпение и гневно обрушился на одного из ораторов. Через несколько часов он скончался в ужасных муках бешенства. Его власть держалась только на владычестве его сознания, и, как только сознание оступилось, в ту же секунду все вернулось на круги своя, потому что законы тела не изменились, а только были на время обузданы. Следовательно, при трансформации, такой, какой ее видят Шри Ауробиндо и Мать, речь идет не об обретении “сверхъестественных” могуществ, более или менее преходящих, которые накладываются на естественные, но об изменении самой природы человека и его физической упаковки. Речь идет не о владычестве, а о настоящей трансформации. Кроме того, если мы хотим реализации для всей Земли, нужно, чтобы этот новый принцип существования, который Шри Ауробиндо называет супраментальным, окончательно установился среди нас, сначала в некоторых, затем, посредством излучения, во всех тех, кто готов, точно так же, как ментальный принцип или принцип жизни окончательно и естественно установились на Земле. Другими словами, речь идет о создании божественного сверхчеловека на Земле, не подчиненного более законам неведения, страдания и разложения.

Это предприятие может показаться нам грандиозным или фантастическим, но это только потому, что мы смотрим вперед лишь на несколько десятков лет; если бы мы обладали интегральным видением, то оно находилось бы в полном соответствии с кривой эволюции. Следовательно, если мы предполагаем, что все это земное становление есть становление Духа в формах, что все эти человеческие рождения есть рост души или Духа в человеке, можно усомниться в том, что Дух всегда останется удовлетворенным человеческой узостью, и даже в том, что, когда путешествие закончится, он захочет просто вернуться в свою сверх-земную Славу и Радость, откуда, прежде всего, у него не было никакой необходимости выходить — Свет там, вечный, он всегда там, он является Им! Но в Материи находятся небеса, которые надо построить. Возможно, Он хотел познать ровно ту же самую Славу и ту же самую Радость в условиях, по видимости противоположных его собственным, посреди жизни, осаждаемой смертью, неведением, темнотой, и в неисчислимом разнообразии мира вместо белого единства? Тогда эта Жизнь и эта Материя обретают смысл. Это больше не чистилище, и не тщетный транзит по ту сторону, но лаборатория где, мало-помалу, через Материю, растение, животное, затем все более и более сознательного человека, Дух вырабатывает сверхчеловека или бога: Душа не совершила того, что ей предстояло сделать, просто потому, что она стала человеческой: ей нужно еще развить свою человечность и свои высшие возможности. Очевидно, душа, обитающая в дикаре или в примитивном невежде, в парижском бандите или американском гангстере, не исчерпала необходимости в человеческих рождениях, она не развила всех своих возможностей и не познала полного смысла человечности, не проявила всего смысла Сат-Чит-Ананды в универсальном Человеке, как и та душа, которая обитает в витальном европейце, поглощенном своим динамическим производством и своими витальными удовольствиями, или в азиатском крестьянине, погруженном в невежественный круг своей домашней и экономической жизни. Можно даже не без основания полагать, что Платон или Шанкара не являются вершиной и, следовательно, концом заключения Духа в человеческую форму. Мы склонны думать, что они являются пределом человеческих возможностей, ведь они кажется, достигли, как и некоторые другие, высочайшей точки развития ума и души, доступной человеку, но не исключено, что это иллюзия, порождаемая нашими нынешними ограничениями... Душа имеет предчеловеческое прошлое, и у нее есть сверхчеловеческое будущее.⁷

Шри Ауробиндо — не теоретик, а практик эволюции. Все, что он мог сказать или написать об эволюции, пришло через посредство его опытов. Мы несколько забежали вперед с полным объяснением лишь для того, чтобы пролить свет на его запутанные переживания в алипорской тюрьме. Да, он хорошо видел, что эта космическая беспредельность не является на самом деле местом работы, что следует снова спуститься в тело, и смиренно искать внутри него. Однако, спросим мы себя, если "трансформация" совершается силой сознания, а не неким внешним механизмом, какое возможно более высокое сознание, чем космическое? Не достигнут ли здесь верх лестницы, и, следовательно, предел могущества? Вопрос важен, если мы хотим понять практический процесс открытия и, при случае, самим получить опыт. Приведем в качестве ответа два наблюдения. Прежде всего, недостаточно достигнуть высших могуществ сознания, нужен кто-то, кто их достигнет, иначе мы будем подобны охотнику, который видит чудесные сокровища с помощью своего бинокля - где же "кто-то" в космическом сознании? Больше никого нет... Современная аналогия, возможно, придется нам больше по вкусу: мы можем послать ракету на Солнце, и достичь вершины мира, но не вершины человека, которая не сдвинулась с места ни на йоту. Наша ракета будет находиться вне земного поля. Йогин, точно так же, концентрируется на точке своего существа, он собирает все свои энергии, как верхушку ракеты, он делает дырку в своем панцире и выходит в другое место, в другое измерение, космическое или нирваническое. Но кто реализовал космическое сознание? Не йогин — йогин продолжает пить, есть, спать, время от времени болеть и, как все человеческие животные, умирать — это вовсе не он, а мельчайшая точка его существа, та, на которой он концентрировался с таким упорством, чтобы выйти из него, реализовала космическое сознание. А все остальное, вся человеческая и земная природа, которую он полностью исключал, отбрасывал или умерщвлял, чтобы сконцентрироваться на единственной точке бегства, не участвовала в космическом сознании, если не считать непрямое влияние от него. Шри Ауробиндо констатировал тогда впервые очень важную вещь — что линейной реализации, происходящей в одной точке, недостаточно, и что нужна глобальная реализация, во всех точках, объемлющая всю тотальность индивидуума: Если вы хотите трансформировать вашу природу и ваше существо, говорит Мать, и если вы хотите участвовать в создании нового мира, этого стремления, этой острой точки недостаточно; следует включить все в свое сознание и все содержать там. Вот откуда происходит название интегральная йога, или "полная йога", пурна йога. Мы хотели избавиться от индивидуума, как от тяжелого груза, мешающего нам раствориться в легкости на духовных или космических просторах, но без него мы ничего не можем сделать для Земли, мы не можем притянуть вниз наши сокровища свыше: Есть нечто иное, чем чистое и простое разбивание иллюзорной индивидуальной раковины в Бесконечном.⁸ И Шри Ауробиндо подводит нас к первому заключению: Вполне возможно, что удушение индивидуального может стать удушением бога в человеке.⁹

Напрашивается и второе сравнение, еще более важное. Вернемся к аналогии с ракетой: что она может проделать дыру в любой точке земной атмосферы, вылететь из Нью-Йорка или с экватора, и это не помешает ей прекрасно достигнуть Солнца. Необязательно взбираться на вершину Эвереста, чтобы водрузить там ракетную пусковую установку! Равным образом, йогин может реализовать космическое сознание неважно в какой точке своего существа, потому что космический Дух находится повсюду, во всех точках Вселенной, на любом уровне, и опыт может начаться неважно, где, неважно, на какой ступени, с концентрации на камне или на ласточке, на идее, на молитве, на чувстве, или на том, что мы презрительно называем идолом. Космическое сознание нисколько не превосходит человеческое сознание; мы не делаем шаг вверх от человеческого, чтобы достичь его, но шаг наружу; не обязательно подниматься в сознании, необязательно быть Плотином, чтобы видеть космический Дух, наоборот, чем меньше имеешь ума, тем легче получить опыт — пастух под звездами или рыбак из Галилеи имеют на это больше шансов, чем все мыслители мира, вместе взятые. Зачем же нужно тогда все это развитие человеческого сознания, если мистик-крестьянин может сделать то же самое лучше? Мы вынуждены признать или что мы идем неверным путем, или что мистическое бегство не является смыслом эволюции. То есть, если мы допускаем, что эволюционная линия, которой нужно следовать, пролегает через высочайшие вершины земного сознания — Леонардо да Винчи, Бетховена, Александра Великого, Данте — мы обязаны констатировать, что ни одна из этих высот не была способна трансформировать жизнь. Вершины ума или сердца не более чем космические вершины способны дать нам ключ к загадке и могущество изменить мир; необходим другой принцип сознания. Но другой принцип, без разрывов связанный с предыдущими, поскольку, если есть разрыв или утрата индивидуума, мы снова становимся космическими или мистическими отщепенцами, никак не связанными с Землей. Конечно, сознание Единства и трансцендентное сознание — необходимые основы всякой реализации (так же, как невозможно построить дом без фундамента), но они должны быть обретены другими способами, которые уважают эволюционную непрерывность — нужна эволюция, а не революция. Суммируя, можно сказать, что нужно выйти, не выходя. Вместо того, чтобы строить ракету, которая сгорит на Солнце, нужна ракета, которая, словно гарпун, подцепит Солнце высшего сознания и заставит его низойти во все точки нашего земного сознания: Конечное знание — то, которое воспринимает и принимает Бога во Вселенной так же, как Бога вне Вселенной, а интегральная йога — та, которая, найдя Трансцендентное, сможет вернуться во Вселенную и обладать Вселенной, сохраняя возможность по желанию нисходить и подниматься по великой лестнице существования.¹⁰ Это двойное движение восхождения и нисхождения индивидуального сознания и составляет основной принцип супраментального открытия. Но на этом пути Шри Ауробиндо коснется неизвестной дотоле пружины, и это перевернет все.

Восхождение сознания

Недостаточно рассказать о том, в чем состоит открытие Шри Ауробиндо — мы должны еще узнать, как оно может стать доступным для нас. Однако, очень трудно нарисовать схему и заявить: “Вот путь”, потому что духовное развитие всегда приспосабливается к природе каждого, по той причине, что мы изучаем себя, а не что-то необычайное, а двух похожих натур не существует: Идеал, который предлагается нашей йогой, никак не ограничивает ни духовную жизнь, ни духовные поиски. Духовную жизнь нельзя ни отлить в жесткую форму, ни заключить в рамки неизменного ментального закона; это громадное поле эволюции, необъятное царство, потенциально более широкое, чем все остальные, низшие царства, с сотнями областей, миллионами типов, стадий, форм, путей, вариаций духовного идеала и степеней духовного прогресса.¹¹ Мы можем, следовательно, только дать несколько ключевых указаний, чтобы каждый мог найти указание, которое осветит его собственный путь. Нужно всегда помнить, что истинная система йоги состоит в том, чтобы поймать нить своего собственного сознания, ту “сияющую нить”, о которой говорили риши,* ухватиться за нее и идти до конца.

--------------------

* Риг-Веда 10. 53

Космическое сознание и Нирвана не принесли нам эволюционного ключа, который мы ищем, и мы возвращаемся к нашим поискам со Шри Ауробиндо там, где мы оставили его — в Бароде, перед тем, как он обрел два решающих опыта. Восхождение к Сверхсознательному — это первый этап. По мере того, как искатель устанавливает безмолвие разума, успокаивает свой витал, освобождается от своей поглощенности физическим, сознание выпутывается из миллиона видов деятельности, где оно рассеивалось и тонуло, словно в болоте, и обретает независимое существование, как мы уже говорили. Это похоже на существо внутри, Силу, которая вибрирует со все большей и большей интенсивностью. И чем более она растет, тем менее она удовлетворена своим пребыванием в теле; мы ощущаем, что излучаем ее, сначала во сне, потом в наших медитациях, а затем с широко открытыми глазами. Но это боковое движение, если можно так выразиться, в универсальном Уме, универсальном Витале, универсальном Физическом, не является ее единственным движением. Она хочет подниматься. Этот толчок вверх даже не обязательно является результатом сознательной дисциплины, это может быть спонтанной, естественной потребностью (не следует никогда забывать, что наше усилие в этой жизни — это лишь продолжение множества других усилий во многих других жизнях, откуда и происходит неравенство в развитии индивидуумов и невозможность установления общих правил). Инстинктивно, мы можем чувствовать нечто над головой, притягивающее нас, как пространство, или свет, или как полюс, из которого происходят все наши действия и мысли, или как зона концентрации на верхушке черепа. Искатель утихомиривал свой ум не просто для того, чтобы иметь удовольствие почувствовать себя пнем, его безмолвие не мертво, оно живо. Он сосредоточен наверху, потому что он чувствует, что там есть что-то живое. Безмолвие — это не конец, это способ, как сольфеджио является способом понимания музыки, у которой есть множество разновидностей. День за днем, по мере того, как его сознание конкретизируется, он получает множество мельчайших опытов, почти неощутимых, бьющих ключом из этого Безмолвия наверху: он не думает ни о чем, и внезапно его сознание пересекает мысль, даже не мысль, щелчок — и он четко знает, что нужно делать, как нужно это сделать, с точностью до мельчайших деталей, как кусочки головоломки, которые собираются в мгновение ока, и с полной уверенностью (внизу наличествует полная неуверенность; всегда есть другой вариант того же самого действия); или он чувствует едва заметный толчок: “Пойди проведай того-то”, он идет и, “случайно”, оказывается нужен этому человеку; или он слышит “Не делай этого”, он настаивает и совершает серьезный промах; или, без малейшей на то причины, его тянет куда-то, где благоприятное стечение обстоятельств должно помочь ему; или, обнаружив, что у него имеется проблема, он остается неподвижным, безмолвным, взывает наверх, и ответ приходит, ясный, неопровержимый. Или, когда он говорит, или пишет, например, он может очень конкретно чувствовать протяженность наверху, откуда он вытягивает мысли, как нить из сияющего кокона — он неподвижен, он просто держится под потоком и переводит; ничто не происходит в его голове. Но если хоть чуточку вмешивается ум, все исчезает, или, скорее, искажается, потому что ум стремится копировать откровения (которые не являются императивными, шумными, но едва различимы, как шепот, едва ли их можно помыслить - только ощутить, они мелькают с невероятной скоростью), тем более многочисленными, четкими, неопровержимыми они становятся; и мало-помалу он видит, что все его действия, мельчайшие действия, могут суверенно управляться этим безмолвным источником наверху; что все его мысли исходят оттуда, светлые, бесспорные; что некий род спонтанного сознания пробуждается в нем. Он начинает постоянно переживать маленькие чудеса. Если бы только люди хоть мельком увидели бесконечные радости, совершенные силы, светлые горизонты спонтанного знания, спокойные протяженности нашего существа, ожидающие нас на путях, еще не завоеванных нашей животной эволюцией, они оставили бы все и не успокоились бы, пока не завоевали эти богатства. Но путь этот узок, двери открываются с трудом, и страх, сомнение, скептицизм подстерегают их, словно щупальца Природы, не дающие нам покинуть привычные пастбища.¹²

Однажды, когда эта протяженность наверху станет конкретной, живой, как страна света над головой, искатель ощутит потребность войти с ней в прямое сообщение, и вырваться на простор, ибо он почувствует также, с возрастающей остротой, что нижняя жизнь, нижний ум — узки, лживы, как какая-нибудь карикатура; у него появится впечатление, что он ударяется обо все, нигде не находится у себя дома, и что все ложно, все скрежещет, люди, идеи, чувства; что это не то, никогда не то, — это всегда в стороне, всегда почти, всегда ниже. Часто, во сне, как предвещающий знак, нас, возможно, будет озарять великий ослепительный свет, такой ослепительный, что инстинктивно прикрываешь глаза — солнце кажется темным по сравнению с ним — констатирует Мать. Тогда мы должны выращивать, выращивать эту Силу внутри, это Сознание-Силу, пробирающуюся ощупью наверх, подталкивать ее нашей потребностью в чем-то ином, в более истинной жизни, в более истинном сознании, в более истинных отношениях с миром и существами — наш величайший прогресс — это растущая потребность;¹³ отвергать все ментальные конструкции, которые каждую секунду пытаются завладеть светлой нитью; держаться в открытом состоянии, быть слишком большими для идей. Потому что нам нужны не идеи, а пространство. Нужно не только вырваться из ловушки ума и чувств, но избежать ловушки мыслителя, ловушки теолога и основателя Церкви, сетей Слов и рабства Идеи. Все это есть в нас, готовое заключить Дух в формы; но мы должны всегда идти выше, всегда отвергать меньшее ради большего, конечное ради Бесконечного; мы должны быть готовы идти от озарения к озарению, от опыта к опыту, от состояния души к состоянию души... и не быть привязанными ни к чему, даже к истинам, даже к истинам, за которые мы держимся наиболее твердо... ибо они — лишь формы и выражения Несказанного, а Несказанное не ограничивается никакой формой, никаким выражением; мы должны всегда оставаться открытыми Слову свыше, не замыкающемуся в своем собственном смысле, и свету Мысли, несущей в себе свои собственные противоположности.¹⁴ Затем, однажды, в силу потребности, из-за некой массивной угнетенности, двери открываются: Сознание поднимается, говорит Мать, и разбивает этот твердый панцирь, там на верхушке черепа, и выходишь на свет.

Раскаленная белая тишина наверху¹⁵

Этот опыт является отправной точкой йоги Шри Ауробиндо. Это выход в Сверхсознательное, переход от прошлого, связывающего нас, к будущему, которое видит. Вместо того, чтобы быть внизу, всегда сгибаясь под тяжестью, мы находимся наверху и дышим: Сознание больше не заперто в теле, и не ограничено им; оно чувствует, что не только находится выше тела, но простерто вширь; тело находится под ним объято расширенным сознанием... оно становится только обстоятельством в широте существа и его инструментальной частью... Когда это высокое положение окончательно установлено, больше не спускаешься вниз, кроме как частью сознания, которая может входить для работы в тело или на низшие уровни, тогда как существо, перманентно установленное наверху, управляет всем опытом и всей работой.¹⁶

Экстаз?

После того, как это отделение однажды произошло, нужно медленно и систематически работать. Первое движение сознания после этого — убежать прямо наверх, как будто его засасывает, что вызывает ощущение бесконечного подъема, совсем как на ракете, а затем стабилизироваться там в некой светлой нирване. Блаженство, сопровождающее этот расцвет “наверху” (по крайней мере, в той точке, которая нам кажется верхом) или это растворение, настолько непреодолимо, что кажется совершенно нелепым спускаться на промежуточные уровни, чтобы исследовать их, как если бы это было падением; единственное желание теперь - оставаться там, настолько неподвижным, насколько возможно, чтобы не повредить этому совершенно целостному Миру. Фактически, не осознаешь даже, что могут существовать промежуточные уровни между выходом на верхушке черепа и растворением “на самом верху”; ослепленный, немного похожий на новорожденного, открывающего глаза в первый раз, искатель не ориентируется в ситуации, он смешивает все в некоего рода белизне, или пустой синеве, и теряет контакт, то есть впадет в транс, или в “экстаз”, как говорят на Западе, или в самадхи, как говорят в Индии. И возвращается оттуда он не более продвинутым, чем был до того. В своей спешке достичь высот искатель полагает, что нет ничего между мыслящим умом и Запредельным, и, закрывая глаза в Самадхи, он старается двигаться как можно скорее, не видя даже великих и светлых царств Духа, простирающихся между начальной и конечной точками его путешествия. Возможно, он придет к своей цели, но только для того, чтобы заснуть в Бесконечном.¹⁷

Естественно, искатель скажет, что это чудесное состояние, неописуемое, высшее, но, как замечает Мать: Об этом можно говорить все, что угодно, поскольку вы ничего об этом не помните.. Да, когда вы выходите из вашего сознательного существа, вы входите в самадхи, то есть в ту часть вашего существа, которая полностью несознательна, или, скорее, в область, которой не соответствует никакая часть вашего сознания... Вы находитесь в безличном состоянии, то есть в состоянии, где вы несознательны, и именно поэтому, естественно, вы ничего не помните, потому что вы ничего не сознаете. Шри Ауробиндо просто говорил, что экстаз является высшей формой бессознательного. Возможно, то, что мы называем Трансцендентным, Абсолютом, Высшим, не является экстатическим уничтожением, как часто говорят, но только ограничением нашего нынешнего сознания; возможно, абсурдно говорить: “Здесь кончается мир и начинается Трансцендентное”, как если бы существовал разрыв между ними, потому что Трансцендентное может начинаться с утверждения, что б да а будет ба для разума пигмея, для которого выше интеллекта мир исчезает. Пропасть существует только в нашем сознании. Может быть, эволюционный прогресс состоит именно в том, чтобы исследовать все более и более продвинутые зоны сознания в неиссякаемом Трансцендентном, которое находится не точно “наверху” или где-то еще вне этого мира, но повсюду здесь, медленно раскрываясь для нашего взора — ибо если когда-то в истории нашей планеты Трансцендентное располагалось чуть выше протоплазмы, это не означает, что оно покинуло мир протоплазмы и укрылось выше, над земноводным, над шимпанзе а затем над человеком, как будто постепенно исключая Себя из мира в ходе развития, но что мы покинули примитивное несознание, чтобы жить немного выше в вездесущем Трансцендентном.*

---------------------------

* Невозможно сказать больше на этой стадии нашего развития. Нужно дождаться супраментального опыта, чтобы найти ключ к этому ложному противопоставлению.

Таким образом, вместо того, чтобы терять сознание на вершине, или на том, что он принимает за вершину, и верить, что его экстаз является знаком прогресса, искатель должен понять, что это знак несознательности, и работать над тем, чтобы открыть живое существование, которое прячется за его ослеплением: Попытайтесь развить вашу внутреннюю индивидуальность, говорит Мать, и вы сможете войти в те же регионы в полном сознании, и обладать радостью общения с наивысшими регионами, не теряя, однако, сознания, и не возвращаясь с нулем вместо опыта.* И Шри Ауробиндо настаивал: Именно в бодрствующем состоянии реализация должна прийти и длиться, если хочешь, чтобы она стала жизненной реальностью... Опыты и йогический транс полезны для того, чтобы открыть существо и подготовить его, но только когда реализация стала постоянной даже при широко открытых глазах, ей обладают на самом деле.¹⁸ Цель, которую мы преследуем — состояние интегрального мастерства, а не спячка духовного сурка, и это мастерство возможно лишь в протяженности сознания: когда мы входим в экстаз, мы теряем “кого-то”, кто мог бы построить мост между могуществами наверху и немощью внизу.

--------------------------------------------

* Некоторые считают, что экстаз лучше считать “энстазом”. Но неужели находиться в себе означает находиться вне себя? Ибо экстаз по определению, эк-стаз, означает нахождение вне своего тела, или нахождение вне восприятия мира. Проще говоря, мы хотели бы заключить в себя то, что находится вне нас. Мы сможем достоверно говорить об энстазе лишь тогда, когда наши высшие переживания будут происходить в нашем теле прямо посреди повседневной жизни, иначе это языковая путаница, хотя она и совершенно точно передает, на свой лад, пропасть, которую мы вырыли между Духом и жизнью.

С тех пор, как находясь в алипорской тюрьме, Шри Ауробиндо разбил панцирь наверху головы, он начал методично исследовать планы сознания, находящиеся над обычным умом, точно так же, как в Бароде он исследовал планы сознания, находящиеся ниже его. Он возобновил восхождение по великой лестнице сознания, которая простирается без дыр и разрывов от Материи до точки Х, которая должна была стать местом его открытия там же, где оставил его. Ибо вовсе не слепой прыжок в Абсолют приносит высшую Истину, или интегральное сознание себя, но терпеливый переход через ум и то, что находится выше его.¹⁹

Существа и силы

Все время, пока мы существуем, мы постоянно получаем, не осознавая того, влияния или вдохновения с тех высших сверхсознательных планов, переводящиеся в нас посредством идей, идеалов, произведений искусства; именно они тайно моделируют нашу жизнь и наше будущее; равным образом мы получаем постоянно, и не зная об этом, витальные и тонкие физические вибрации, определяющие в каждое мгновение нашу эмоциональную жизнь и наш взаимообмен с миром. Наша запертость в личном индивидуальном теле является лишь назойливой зрительной иллюзией, фактически, на нас повсюду есть поры, и мы купаемся в универсальных силах, как анемон в море: Человек интеллектуально и безрассудно болтает, обсуждая поверхностные результаты, которые он относит к своему “благородному я”, игнорируя тот факт, что это “благородное я” спрятано далеко, очень далеко от его видения, за вуалью его бледно мерцающего интеллекта и густой дымкой его чувств, эмоций и впечатлений, ощущений и импульсов.²⁰ Наша единственная свобода заключается в том, чтобы подниматься в процессе эволюции ко все более и более высоким планам, а наша единственная роль — в том, чтобы передавать и материально воплощать истины плана, к которому мы принадлежим. Мы можем, таким образом, выделить два важных пункта, общих для всех этих планов сознания, сверху донизу, если мы хотим лучше понять механизм Вселенной. Прежде всего, эти планы зависят от нас и от того, что мы о них думаем, не больше, чем море зависит от актинии; они существуют независимо от человека. Современная психология, как попало смешивающая все степени существа в так называемом “коллективном Бессознательном”, как будто это огромная шляпа фокусника, откуда в случайном порядке извлекаются архетипы и неврозы, проявляет в этом отношении недостаточную прозорливость; с одной стороны, поскольку силы этих планов совершенно не являются несознательными, в чем и заключается их отличие от нас; они очень сознательны, бесконечно более сознательны, чем мы; с другой стороны, эти силы не “коллективны”, в том смысле, что они являются продуктами человеческой секреции не более, чем море является продуктом актинии; именно фронтальный человек является продуктом этой Необъятности позади. Градации сознания являются универсальными состояниями, которые не зависят от способа видения субъективной личности. Наоборот, способ видения субъективной личности определяется уровнем сознания, к которому она принадлежит, и где она находится, организованная в соответствии с типом своей природы и стадией эволюционного развития.²¹ Но, естественно, это очень по-человечески — переворачивать ценности с ног на голову и помещать себя в центр Вселенной. К тому же, это не вопрос теории, которую всегда можно оспорить, но вопрос опыта, к которому приглашается каждый: когда экстериоризируешься, то есть когда сознательно выходишь из своего тела на этих планы, хорошо видишь, что они существуют совершенно вне нас, как весь мир существует вне Кимпер-Корантана, с силами и существами, местами, не имеющими ничего общего с нашим земным миром — об этом свидетельствуют целые цивилизации, и они говорили об этом, создавали гравюры, рисовали на своих стенах или в своих храмах, цивилизации, которые были, возможно, менее технологичны, чем наша, но уж никак не уступали ей в умственном отношении.

Второй важный момент касается сознательных сил и существ, населяющих эти планы. Здесь нужно отличать предрассудки, и даже обман, представляющие из себя наш “коллективный” вклад, от истины. Как всегда, то и другое тесно связано; вот почему интегральный искатель, больше, чем любой другой, должен быть вооружен той ясной строгостью, на которой так настаивал Шри Ауробиндо, и не смешивать сверх-рассудок и безрассудство. Практически, когда входишь в эти планы, во сне или в медитации, или в произвольной экстериоризации, можно видеть две вещи: потоки безличной силы, более или менее светлой, или существ, обладающих личностями. Но это — два способа видения одной и той же вещи: Стена между тем, что называют сознанием и силой, безличным и личным, становится очень тонкой, когда проходишь за покров Материи. Если рассматриваешь процесс со стороны безличной силы, видишь энергию или силу в действии, функционирующую с определенной целью и производящую результат; если рассматривать со стороны существа, видишь существо, обладающее своей постоянной силой, управляющее ей и использующее ее, или представителя сознательной силы, используемого ей для своего особого действия. Современная наука открыла что, если рассматривать движение энергии, оно с одной стороны выглядит, как волна, и ведет себя, как волна, а с другой стороны — как масса частиц, и ведет себя, как масса частиц, и с каждой стороны оно действует по-своему. Здесь действует в чем-то похожий принцип.²²

Следовательно, некоторые искатели никогда не будут видеть существ, но только светлые силы; другие увидят лишь существ, и никогда — силы; все зависит от их внутреннего отношения, их стремления, их религиозной, духовной и даже культурной подготовкой. Именно здесь начинается субъективность, порождающая столько ошибок и предрассудков. Но субъективность не умаляет ценности опыта, она лишь сигнализирует, что одну и ту же вещь можно видеть и передавать различными способами, в соответствии с нашей подготовкой — если уж говорить только о нашей “конкретной” реальности, видели ли когда-нибудь два художника один и тот же пейзаж одинаково? Критерием истины, если верить законодателям от естественного и сверхъестественного, должно быть незыблемое постоянство, но оно, возможно, было бы критерием нашей туповатости; множественность опытов доказывает только то, что мы приближаемся к живой истине, а не к отвердевшим останкам, какими являются наши ментальные и материальные истины. Другими словами, эти сознательные — очень сознательные — силы могут принимать любые формы, какие им хочется, не только ради обмана, но и чтобы сделать себя доступными сознанию тех, кто открывает себя им или призывает их. Например, та святая христианка, у которой было видение Девы, и та индианка, которая видела Дургу, видели, возможно, одно и то же, вошли в контакт с одним и тем же уровнем сознания и с теми же силами; но совершенно очевидно, что Дурга ничего не значит для христианки и что если, с другой стороны, эта сила проявилась бы в своем чистом состоянии, то есть в форме безличной светлой вибрации, она не была бы доступна ни сознанию преданной Деве, ни сознанию преданной Дурге, или, во всяком случае, ничего не говорила бы их сердцу. У преданности свои права: не все настолько развиты, чтобы воспринять интенсивность любви, заключенную в маленьком золотом свете без формы. Но, что еще более интересно, если поэт, например, Рембо или Шелли, откроются тем же самым планам сознания, они увидят что-нибудь другое, что будет, однако, той же самой вещью; совершенно очевидно, что ни Дурга ни Дева не занимают, как правило, их мыслей. Они ощутят, возможно, великую вибрацию, или светлые пульсации, цветные волны, которые передадутся в них интенсивной поэтической эмоцией — вспомним Рембо: “О счастье, о разум, я прорвался через небеса лазурные, которые были черными, и жил, золотая искра природного света” - эта эмоция будет, возможно, с того же уровня сознания, или той же частоты, если позволено будет так выразиться, что и у индийского и христианского мистика, хотя поэтическая транскрипция воспринятой вибрации может казаться противоположностью всякой религиозной веры. И математик, который, внезапно, во вспышке, принесшей ему радость, увидел новую картину мира, коснулся, возможно, той же высоты сознания, той же вибрации откровения. Потому что ничто не берется “из воздуха”, все находится где-то, на каком-то плане, и каждый план имеет свою длину волны, свою светлую интенсивность, свою особую вибрационную частоту, и можно коснуться того же самого плана сознания, того же озарения среди множества различных путей.

Те, кто превзошли, или думают, что превзошли, религиозную стадию, быстро сделают вывод, что все личные формы обманчивы, или имеют низшую природу, и что истинны только безличные силы, но это — заблуждение нашей человеческой логики, которая хотела бы свести весь мир к единообразию. Видение Дурги ложно или является плодом воображения не более, чем поэма Шелли, или те уравнения Эйнштейна, которые были доказаны десятью годами позже. Ошибка и предрассудок начинаются, когда говорят, что Дева истинна в мире, или только поэзия, или только Дурга. Примиряющая истина состояла бы в том, чтобы видеть, что все формы происходят из одного и того же Света, божественного, и разница заключается только в степени.

Но было бы другой ошибкой полагать, что силы, именуемые безличными, являются усовершенствованными механическими силами; они обладают интенсивностью, теплотой, светлой радостью, характерными для присутствия невидимой личности — для любого, кто когда-либо был затоплен потоком золотого света, сапфирно-голубым цветением, мерцанием белого света, очевидно, что с этим золотом приходит спонтанное Сознание, исполненное ликования, с этой синевой — твердая мощь, с этой белизной — несказанное Присутствие. Есть силы, которые нисходят, как улыбка. Тогда, на самом деле, понимаешь, что стена между личным и безличным, сознанием и силой — это практическое различие человеческой логики, не соответствующее реальности, и нет никакой необходимости видеть персонажей, чтобы находиться в присутствии Персоны.

На практике, единственная необходимая вещь — открыть себя тем высшим планам; войдя туда, каждый получает соответственно своим способностям и своим потребностям или своему стремлению. Все эти ссоры между материалистами и религиозными людьми, философами, поэтами, художниками и музыкантами — ребячества человечества, которое еще только учится, где каждый хотел бы склонить всех к своему учению. Когда касаешься светлой Истины, видишь, что Она может содержать в себе все, без какой-либо борьбы, и что весь мир является ее ребенком — мистик получает радость Того, кого он любит, поэт получает поэтическую радость а математик — математические радости, художник — цветные откровения, и все это — духовные радости.

Однако, “ясная строгость” является мощной защитой, ибо, к несчастью, не все могут подняться к высшим регионам, где силы чисты; гораздо проще открыться витальному уровню, миру великой Силы Жизни, желаний и страстей (что хорошо известно медиумам и оккультистам), и там низшие силы часто принимают божественные обличья, скрываясь за кричащими красками или ужасными формами. Если искатель чист, он прекрасно увидит подлог в двух смыслах, прекрасном и ужасном, а его маленький психический свет растворит все обманы, все шумные миражи витальной мелодрамы. Но кто и когда может быть уверен в своей чистоте? Следовательно, если мы гонимся не за личными формами, но за истиной все более и более высокой, которой мы позволим проявиться в той форме, которую Она выберет, мы обретем надежное убежище от ошибок и предрассудков.

Теперь мы можем попытаться дать обзор этих сверхсознательных градаций такими, какими их открывают для себя, когда не впадают в экстатическое несознание, и какими их пережил Шри Ауробиндо; и очевидно, что то, что приближается наиболее ко вселенской истине, это не формы, всегда относительные и ограниченные своей традицией и эпохой, но светлые вибрации. И, повторим эти еще раз, когда мы говорим “вибрации”, мы не имеем в виду некую волновую механику без содержания, но движения света, невыразимо содержащие радость, любовь, сознание, красоту и все качества, по-разному и в различных степенях выражающие высокие проявления человеческого сознания, религиозные или нет:

Свет не от солнца, не от луны и не от огня,

Свет, пребывающий внутри и зрящий внутри,

Дающий сокровенное видение.²³

Планы разума

Прежде чем достичь супраментального плана, являющегося началом высшей полусферы существования, ищущий пересечет различные ментальные пласты, или миры, которые Шри Ауробиндо называет, соответственно, в порядке восхождения, высшим разумом, озаренным разумом, интуитивным разумом и надразумом (не путать с Супраменталом). Естественно, мы можем использовать другие слова, если хотим, но эти четыре зоны соответствуют фактам, полученным из опыта, очень отчетливым, подтверждаемым всеми, кто обладает способностью предпринять сознательное восхождение.

Теоретически, эти четыре зоны составляют часть Сверхсознательного; мы говорим теоретически, потому что совершенно очевидно, что линия сверхсознательного варьирует в зависимости от индивидуума; для некоторых высший или даже озаренный разум совершенно не являются сверхсознательным, он составляет часть их обычного бодрствующего сознания, тогда как для других обычный рассуждающий разум пока что еще является отдаленной перспективой внутреннего развития; другими словами, граница сверхсознательного имеет тенденцию отступать в ходе нашей эволюции. Если подсознательное — это наше эволюционное прошлое, то Сверхсознательное — это наше эволюционное будущее. Именно Сверхсознательное становится постепенно нашим бодрствующим сознанием.

Мы не будем рассказывать здесь о том, что представляют из себя эти планы сами по себе, независимо от человека. Каждый из них — это целый самостоятельный мир, более активный и более обширный, чем Земля, и наш ментальный язык плохо приспособлен для их описания; нужен язык визионера и поэта — “другой язык”, как говорил Артур Рембо. Именно это Шри Ауробиндо воплотил в Савитри, своей поэтической эпопее, к которой мы отсылаем читателя:

Мир за миром, экстатические и разноцветные,

Миллионы лотосов, качаясь на одном стебле,

Поднимаются к высокому тайному богоявлению.

Но мы можем сказать, что эти планы несут человеку, и как они изменяют видение мира, когда поднимаешься к ним.

Обычный разум, который нам всем знаком, видит вещи одну за другой, последовательно, линейно; он не может совершать скачков, иначе это приводит к появлению брешей в его логике, и он теряет ориентацию, и говорит, что это “бессвязно”, иррационально или туманно. Он не может увидеть разом более чем одну вещь, или же заявляет, что это противоречие; он не может допустить истину или факт в поле своего сознания без того, чтобы автоматически не отвергнуть все, что не является этой истиной или этим фактом — это как затвор, пропускающий только один образ зараз. И все, что не представлено на его маленьком мгновенном экранчике, есть по сути проявление ошибки, лжи, ночи. Следовательно, все происходит в неумолимой противоречивой системе: белое-черное, истина-ошибка, Бог-Сатана, и он идет, как осел по дороге, который видит один пучок сена за другим. В общем и целом, обычный разум неустанно разрезает пространство и время на маленькие кусочки. Чем более нисходишь по лестнице сознания, тем мельче становится нарезка; для скарабея, допустим, все, что пересекает его маленькую дорожку, выходит из будущего справа, разрезает линию его настоящего и исчезает в прошлом слева; прохожий, который может перешагнуть его и находится одновременно справа и слева, совершенно просто чудесен и иррационален, если только не считать одну ногу истинной а другую ложной, что невозможно, и человек не существует с точки зрения скарабея. У нас затвор чуточку расширяется; будущее и прошлое находятся уже не справа и слева в пространстве, они вчера и завтра во времени — мы выигрываем во времени по сравнению со скарабеем. Но есть другое сознание, супраментальное, которое может расширить затвор еще больше, выиграть во времени еще больше и объять прошлое и будущее; оно видит одновременно прошлое, настоящее и будущее, белое и черное, истину и то, что мы условились называть ошибкой, добро и то, что мы условились называть злом, да и нет, ибо все противоположности — продукт разбиения во времени. Мы говорим “ошибка”, потому что еще не видим того добра, которое она подготавливает, или наметками которого она является; мы говорим “ложь”, потому что у нас не было времени увидеть лотос, вырастающий из грязи; мы говорим “черное”, но наш день покажется черным тому, кто видел Свет! Наша ошибка была необходимой спутницей блага; нет — неотъемлемой половиной да; белое и черное, да и вся радуга — разнообразными формами одного и того же света, понемногу открывающего себя — нет противоположностей, есть взаимодополнения. Вся история восхождения сознания — это история раскрытия и перехода от линейного и противоречивого сознания к глобальному сознанию.

Но Шри Ауробиндо говорит “глобальный”, он говорит высшая полусфера сознания, когда он говорит о Надразуме, потому что истина, называемая высшей, не отрезана от Земли, она не была бы всей истиной без своей низшей половины. Высокое не аннулирует низкое, оно дополняет его, вневременное является противоположностью временного не более чем руки, которые обнимают, являются противоположностью тому, кого они обнимают. И тайна заключается как раз в том, чтобы открыть вневременное в самом сердце временного, бесконечное в конечном и полную целостность вещей в самой темной фракции, без которой никто не обнимает и не может быть обнят.

Это восхождение сознания не является просто историей завоевания времени, это также завоевание радости, любви, широты существа. Низшие эволюционные уровни не ограничиваются разрезанием маленьких кусочков времени и пространства — они разрезают все. Закон растущей фрагментации²⁶ управляет нисхождением сознания от Духа к атому — фрагментации радости, фрагментации любви и силы, и, естественно, фрагментации сознания и видения; все разлагается в кишении мельчайших тропизмов, распылении сомнамбулического сознания²⁶, которое уже является поисками Света или, может быть, воспоминанием о Радости. Общим признаком этого нисхождения является прогрессивное уменьшение интенсивности — интенсивности существа, интенсивности сознания, интенсивности силы, интенсивности радости в вещах и радости существовать. Равным образом, когда мы поднимаемся к высшим уровням, эти интенсивности растут.²⁷

а) Обыкновенный разум

В сущности, именно качество света или качество вибраций позволяют отличить один план сознания от другого. Если мы начинаем с нашего собственного эволюционного уровня, и рассматриваем сознание в его аспекте света, из которого исходят все остальные аспекты, обычный ум представляется глазам видящего своеобразными сумерками, с некоторым количеством маленьких углублений, или маленьких вибрационных узелков, достаточно темных, как стая гнуса, кружащегося вокруг голов людей, и символизирующего их тысячу и одну мысль — они входят, выходят, кружатся, циркулируют от одного к другому. Время от времени свыше нисходит маленькая вспышка света, маленькая радость, маленький огонь любви, танцующий посреди этой серости. Но эта нейтральная основа, как ее называет Шри Ауробиндо, так плотна, так клейка, что она поглощает все, обесцвечивает все, затягивает все вниз, в сферу своего темного притяжения — мы не способны долго выносить ни радость, ни страдание, неспособны выносить много света; все очень маленькое, спазматическое, быстро гаснет. И все подчиняется тысячам условностей.

б) Высший разум

Эта новая ступень разума часто присутствует у философов и мыслителей; он уже менее темен, более свободен. В глубине он уже не серый, или серый, отливающий синевой, и маленькие вспышки нисходящего света поглощаются медленнее; они также более интенсивны, более ярки, более часты. Радость длится дольше, любовь становится более широкой, и они в меньшей степени подчинены бесчисленным условностям нижних этажей — узнаешь, что такое радость сама по себе, любовь сама по себе, без причины. Но это все еще холодный и немного жесткий свет. Это все еще тяжелая ментальная субстанция, которая ловит свет свыше и топит его в себе, покрывает его слоем мысли, не воспринимая и не понимая по-настоящему полученный свет, пока он в конце концов не был разбавлен, логически проанализирован и разбит на столько-то страниц, слов или идей. Другими словами, страницы или параграфы высшего ума основаны на единственной точке света, или небольшом количестве точек, которые он ухватил (его априорные установки — это маленькие поспешно поглощенные капельки интуиции), и он с большим трудом уничтожает по ходу следования все, что противоречило бы его заключению. Конечно, он может открываться более высоким планам и получать озарения, но это не его обычная высота; его ментальная субстанция создана, чтобы разрушать свет. Он начинает понимать что-либо только после того, как объяснит это.

в) Озаренный разум

Озаренный разум имеет другую природу. По мере того, как высший разум обретает безмолвие, он получает доступ к этой области, то есть, его субстанция проясняется и то, что приходило по капле, начинает литься потоками: Общий фон больше не нейтрален, это духовная легкость, чистая радость, от которой отделяются или из которой выходят особые тона сознания. Таково первое фундаментальное изменение.²⁸ Сознание наполняется потоком света, часто золотого, куда вливаются различные цвета соответственно внутреннему состоянию; это светлая инвазия. И в то же время это — состояние энтузиазма, в том смысле, в котором его понимали греки, внезапное пробуждение, как если бы все существо было наготове, аллертно, и вдруг погружалось одним махом в очень быстрый ритм, и в совершенно новый мир, с новыми ценностями, новой яркостью, неожиданными связями; неожиданными соответствиями; дымовая завеса мира приподнимается, все связывается в великой радостной вибрации; жизнь становится более истинной, широкой, живой; повсюду загораются маленькие огоньки истины, без слов, как если бы каждая вещь обладала своим собственным секретом, особым смыслом, особой жизнью. Находишься в несказанном состоянии истины, даже не понимая этого — это просто есть. И это чудесно. Это легкое, то живое, это любит.

Для каждого этот светлый поток будет переводиться особым образом (ему всегда слишком быстро придают форму вместо того, чтобы позволить спокойно пропитать существо и выполнить свою работу по просветлению субстанции), что для одних выразится как внезапной поэтическое вдохновение, другие увидят новые архитектурные формы, третьи нападут на след новых научных открытий, а четвертые будут любить своего бога. В общем случае, доступ к этому новому сознанию сопровождается спонтанным расцветом творческих способностей, особенно поэтических. Занятно было бы сосчитать всех поэтов, пишущих на всевозможных языках — китайском, хинди, английском, среди учеников Шри Ауробиндо — как если бы поэзия и искусства были первым практическим результатом его йоги: В себе самом и в других — писал он одному из них — в результате раскрытия сознания я наблюдал внезапное зарождение способностей к самым разным видам деятельности, например, тот, кто долго, но без малейшего успеха работал над тем, чтобы выразить себя с помощью ритма, может стать однажды мастером языка и поэтических каденций. Это вопрос верного безмолвия и верного раскрытия Слову, пытающемуся выразить себя — ибо Слово всегда здесь, готовое, уже сформированное на внутренних планах, где получают рождение все виды искусства, но передающий ум должен измениться и стать совершенным каналом, а не препятствием.²⁹

Поэзия является самым удобным посредником для того, чтобы понять, что представляют из себя эти высшие планы сознания. В ритме стихотворения легко ухватить вибрации. Мы будем обращаться к ней здесь и далее, хотя Сверхсознательное не является привилегией одних лишь поэтов. В своей громадной корреспонденции, посвященной стихосложению, и в своей Поэзии Будущего Шри Ауробиндо дает множество примеров поэзии, исходящей из озаренного разума; к сожалению, его ученики были в большинстве своем англоязычными, а примеры на английском не заинтересуют франкоязычного читателя. Для него, конечно, именно Рембо, в особенности его Пьяный Корабль, послужит наилучшей иллюстрацией, если мы дадим себе труд отойти от поверхностного смысла чтобы услышать то, что вибрирует позади; ибо, в конце концов, поэзия и все формы искусства есть ни что иное, как средство поймать в ловушку маленькую несказанную ноту, которая одновременно не является ничем и выражает правду жизни:

Я знаю рвущееся небо и глубины,

И смерчи, и бурун, я знаю ночи тьму,

И зори трепетнее стаи голубиной,

И то, что не дано увидеть никому.

Поэзия называется “озаренной” не из-за своего смысла; она называется так потому, что содержит особую ноту этого плана; и мы можем обнаружить ту же самую ноту в такой-то картине Рембрандта, такой-то музыке Сезара Франка, например, или даже, совсем просто, в словах друга — это касание истины, находящейся позади, маленькая вибрация, задевающая прямо за живое, для которой стихотворение, полотно или соната являются лишь более или менее прозрачными уплотнениями; и чем выше поднимаешься, тем чище, светлее, шире, могущественнее становится вибрация. Когда Рембо говорит:

О замки, о времена,

Чья душа совершенна?

- вибрация почти видима, настолько она присутствует там, но мы хорошо чувствуем, что это не озаренная вибрация, она идет не с верхушки головы, но из сердечного центра, и у этого нет ничего общего с ощущением: слова — лишь облачение этой вещи, которая вибрирует. Следующая же строка Малларме, наоборот, идет прямо из озаренного разума:

Прозрачный лед полетов невзлетевших!

То, что является сущностной характеристикой всех творений, происходящих с этого плана, это то, что Шри Ауробиндо называет светлым потоком, светлый удар крыла, источник внезапного света; вибрация не похожа ни на какую другую; сначала имеет место шок, а затем нечто, что вибрирует после, как камертон. Но она недолго остается чистой в творении, ибо ее движение следует таковому сознания, которое постоянно восходит и нисходит в отсутствие особой дисциплины, стабилизирующей его; Пьяный Корабль содержит озаренный разум, но также много витала и самого обыкновенного разума, и даже сияние надразума, как мы скоро увидим.

Открывая красоту озаренного разума, мы узнаем и его границы: озаренная поэзия передается потоком образов и возвышенных слов (потому что на этой стадии часто открывается видение и начинаешь также слышать), почти лавиной образов, роскошных, часто беспорядочных, как если бы сознание с трудом удерживало эту светлую волну и прежде всего эту интенсивность — ее слишком много, она переполняет. Энтузиазм легко превращается в экзальтацию и, если остальное существо недостаточно очищено, любая низшая часть может завладеть нисходящими светом и силой, чтобы использовать их в своих целях, и этот подводный камень встречается часто. Когда низшие части природы, в особенности витал, захватывают нисходящий поток, они делают его затвердевшим, драматизируют, мучают его — могущество все еще здесь, но жесткое — тогда как сущностью озаренного разума является радость. Мы можем привести здесь имена многих поэтов и гениальных созидателей.* Другими словами, субстанция озаренного разума не прозрачна по-настоящему, она лишь полупрозрачна; ее свет рассеян — это немного похоже на нащупывание истины вместо того, чтобы потрогать ее по-настоящему — откуда и часто и происходит бессвязица, неопределенность. Это лишь начало рождения. Прежде, чем идти еще выше, нужно дальнейшее очищение и, прежде всего, больше мира, равновесия, безмолвия. Чем выше поднимаешься в сознании, тем более необходимо твердое, как гранит, равновесие.

-----------------------

* Возможно, следует подчеркнуть, что существует огромная разница между индивидуумом, получающим случайные вдохновения или озарения, часто зависящие от случая, и тем, кто систематически развил свое сознание, степень за степенью, так, что он может по желанию обосновываться на том или ином уровне сознания, оставаться там столько, сколько он хочет, и получать без искажений вдохновения или соответствующий свет. Это и есть работа интегральной йоги.

г) Интуитивный разум

Интуитивный ум отличается от озаренного своей ясной прозрачностью — он быстр, он босиком прыгает со скалы на скалу, его не стесняют, как высший разум, мыслительные ортопедические подпорки, приклеивающие нас к почве, как если бы знание зависело от тяжести груза наших размышлений. Знание — это молния, сверкнувшая в тишине, и все содержится в ней, воистину не выше и не глубже, но здесь, перед нашими глазами, ожидая только того, чтобы мы стали немного прозрачными — речь идет не столько о подъеме, сколько об устранении препятствий. Весной рисовые поля в Индии простираются, спокойные и зеленые, источая сладостный аромат, до самого горизонта, под пасмурным небом. Затем, одним махом, с единым криком, взлетают тысячи попугаев. Но мы не успели ничего заметить. И все так быстро, молниеносно, как ужасающая быстрота проясняющегося сознания. Достаточно точки, звука, капли света, и мир раскалывается, переполняется доверху — тысячи неуловимых птиц в мгновенной вспышке. Интуиция воспроизводит, в нашем измерении, изначальную мистерию великого Взгляда — потрясающего мига, который все видит, все знает, и наслаждается тем, что видит, постепенно, медленно, последовательно, в ходе времени - мириадами точек зрения, что Он объял один в частице вечности.

Причина лет есть вечное мгновение.³⁰

С интуицией приходит особая радость, отличающаяся от радости озаренного разума. Это больше не поток, который, кажется, вторгается снаружи, это как узнавание, как будто нас всегда было двое, брат света, живущий в свете, и брат тени, мы сами, живущий внизу и слепо повторяющий наощупь во тьме, спотыкаясь обо все, жесты брата света, его движение, сознание, великие приключения, но это все мелко, чахло, неловко. Затем, в один прекрасный день, имеет место совпадение — они становятся едины, находясь в точке света. В кои-то веки различия стираются, и это — радость.

И этой точкой совпадения является сознание, которое может передаваться тем или иным способом, в соответствии с тем, чем занимаешься в данный момент, но что всегда, в сущности, является шоком тождества, узнаванием — мы знаем, потому что мы узнаем. Шри Ауробиндо говорил, что интуиция является воспоминанием Истины.³¹ И мы хорошо видим во вспышке интуиции, что сознание не является открытием неизвестного — открывают только самих себя! Нет ничего другого, что можно было бы открывать — только медленное узнавание во времени, той секунды света, когда мы видели все. Кто не видел хоть раз в жизни? Какими бы ни были наша вера и наше неверие, наши способности и наши неспособности, наши маленькие или большие высоты, всегда есть мгновение, которое является нашим мгновением. Есть жизни, которые длятся секунду, а все остальное принадлежит забвению.

Язык интуиции — это язык лаконичных формул, без единого лишнего слова, контрастирующий с избыточным языком озаренного разума (который, однако, в саму силу своей избыточности, несет светлый ритм и истину, хотя, возможно, в менее четких, но в более теплых контурах). Когда Платон суммировал весь цикл человеческих усилий в трех словах: “Полет Единого к Единому”, он использовал в высшей степени интуитивный язык, такой же, каким написаны Упанишады. Но эта же добродетель и ограничивает интуицию: какими бы жизненными ни были наши озарения, наши формулы, они не могут вместить всей истины: нужна более обильная теплота, та же, которой обладает озаренный разум, но в более высокой прозрачности. Ибо интуитивный разум мыслит вспышками, точка за точкой, но не охватывает всей совокупности точек зрения.³² Пространство, открывшееся при свете вспышки, захватывающе и неопровержимо, но это лишь пространство истины.³³ Другими словами, ум захватывает интуицию и, как замечает Шри Ауробиндо, берет из нее одновременно слишком много и слишком мало;³³ слишком много, потому что он незаконно обобщает свою интуицию и хотел бы распространить свое открытие на все пространство; слишком мало, потому что, вместо того, чтобы позволить вспышке спокойно сделать свою работу по освещению и прояснению нашей субстанции, он тут же захватывает ее, покрывает мыслительной пеленой (или художественной, поэтической, математической, религиозной), и понимает свое озарение лишь через интеллектуальную, художественную или религиозную форму, которую он ему придал. Очень трудно заставить ум понять, что откровение может быть весьма могущественным, даже потрясающим, будучи совершенно не понятым, и, прежде всего, что оно бывает самым мощным тогда, когда его не низводят на несколько уровней, не разбавляют и не фрагментируют, чтобы, так сказать, “понять” его. Если бы мы могли оставаться спокойными, получая это вибрирующее озарение, как бы подвешенными в свете, не бросаясь наверх, чтобы разбить его на маленькие интеллектуальные кусочки, мы бы поняла через некоторое время, что все наше существо возвысилось и мы обладаем новым видением вместо маленькой мертвой формулы. Когда объясняешь, три четверти трансформирующей силы улетучиваются.

Но если искатель, вместо того, чтобы хвататься за перо или кисть, или в потоке слов пытаться извергнуть избыток полученного света, возьмет на себя труд сохранить безмолвие и прозрачность, если он будет терпелив, он увидит, как вспышки понемногу учащаются, становятся более частыми, в некотором смысле, и как в нем формируется другое сознание, являющееся одновременно завершением и источником как озаренного и интуитивного разума, так и всех человеческих ментальных форм, и это надразум.

д) Надразум

Надразум — это та вершина, которой человеческое сознание достигает редко. Это космическое сознание, но без потери индивидуума. Вместо того, чтобы отвергнуть все чтобы прыгнуть прямо в небо, искатель терпеливо покорял каждый уровень существа, так, что верх оказался соединенным с низом без потери связи. Это мир богов и источник вдохновения великих основателей религий; именно там родились все религии, которые мы знаем, каждая из них — часть надразумного опыта, одна из тысячи его граней. Ибо религия, духовное переживание или вдохновение, принадлежат некому плану, они не падают, как десница Божья, из неизвестности; те, кто воплощают вдохновение, получили его не ниоткуда: планом, с которого они исходят, является надразум. Он же является источником великих произведений искусства. Но подчеркнем, что это все еще разумный план, хотя и является его вершиной.

Когда сознание поднимается к этому плану, оно видит не “точку за точкой”, но спокойно, большими массами.³⁴ Это больше не рассеянный свет озаренного разума и не изолированные вспышки интуитивного разума, но, выражаясь изумительным языком Вед, “Океан стабильных молний”. Сознание больше не ограничено коротким мигом настоящего и узким пространством видимого им поля, оно не заперто, оно видит одним махом огромные протяженности пространства и времени.³⁴ Сущностное отличие от других планов состоит в почти полной ровности или однородности света: в особо восприимчивом озаренном разуме можно видеть, например, протяженность или глубину, окрашенную в синий цвет, с внезапными потоками света, интуитивные молнии, светлые странствующие извержения, часто даже большие надразумные водопады, но это прерывистая игра света, в ней нет ничего стабильного. Это обычное состояние самых великих из известных нам поэтов; они достигли данного уровня, или ритма, общей поэтической просветленности, затем, время от времени, они совершают вылазку в более высокие регионы и приносят оттуда несколько замечательных строк (или музыкальных фраз), которые поколение за поколением повторяют как “Сезам, откройся!” Озаренный разум обычно является основой (основой уже очень высокой), а надразум — царством богов, куда допускаются в минуты милости.

Но в полном и постоянном надразумном сознании, какое, возможно, реализовали ведические риши, например, нет прерывистости света, сознание является массой стабильного света. Результатом является протяженное, универсальное видение; узнаешь универсальную радость, универсальную красоту, универсальную любовь, ибо все противоречия низших планов происходили от недостаточности света, или от узости света, если можно так выразиться, который освещал лишь ограниченное поле; тогда как в этом ровном свете противоречия, которые представляют собой как бы затененные пространства между двумя вспышками, или как темные границы на концах нашего света, собраны в единый массив видения. И с того момента, как свет оказывается повсюду, радость, гармония и красота оказываются повсюду, поскольку все противоречия воспринимаются не как отрицания, или как черные дыры между двумя щелчками затвора сознания, но как элементы различной интенсивности в непрерывной космической Гармонии. Не то чтобы надразумное сознание было неспособно видеть то, что мы называем уродством или злом, страданием, но все связано в великой универсальной теме, где очевидно место каждой вещи и ее полезность. Это единое, а не разделяющее сознание. Способность к единству в точности определяет меру надразумного совершенства. Другими словами, имея видение этого единства, божественное с необходимостью (Божественное больше не является предполагаемой или воображаемой вещью, но видимой, осязаемой, становящейся нами естественным образом, как наше сознание становится светом), надразумное существо повсюду воспринимает тот же свет, в каждой вещи, в каждом существе, как оно воспринимает его в себе самом; больше нет разделяющих пустот, нет пробелов непознанного, все постоянно купается в единой субстанции; он знает универсальную любовь, универсальное понимание, универсальное сострадание ко всем своим другим я, которые тоже идут к своей божественности, или, скорее, медленно становятся светом, которым они уже являются.

Следовательно, достичь этого надразумного сознания можно всевозможными способами: напряженностью религиозного устремления, напряженностью поэтического, интеллектуального, героического вдохновения, с помощью всего, что помогает человеку преодолеть себя. Шри Ауробиндо отводил особое место Искусству, которое он рассматривал как один из величайших способов духовного развития; к сожалению, художники и творцы обычно имеют сильное эго, преграждающее им путь, и в этом из великая трудность. Религиозный человек, работавший над тем, чтобы растворить свое эго, имеет с ним меньше трудностей, но он редко достигает универсальности путем развития индивидуального сознания, он, скорее, выпрыгивает за пределы индивидуальности, отталкивая ногой лестницу и не занимаясь развитием всех промежуточных уровней личного сознания, и когда он приходит к “вершине”, у него больше нет лестницы, чтобы спуститься вниз, или нет больше индивидуальности, чтобы передать все, что он видит, или это его старая индивидуальность пытается с горем пополам выразить его новое сознание, если у него еще остается потребность в выражении. Ведические риши, являющиеся для нас, возможно, единственным примером систематического и непрерывного духовного развития от плана к плану, были, вероятно, одними из величайших поэтов, живших на Земле — Шри Ауробиндо открывает это нам в своей Тайне Веды. Слово кави означало одновременно видящего Истину и поэта. Человек был поэтом потому, что он был провидцем. Это очевидность, о которой постоянно забывают. Мы можем, следовательно, сказать здесь несколько слов об искусстве, предполагая, что оно послужит средством восхождения сознания, и особенно о поэзии на надразумном уровне.

Мантрическая поэзия

Планы сознания различаются не только светлыми вибрациями различной интенсивности, но различными звуковыми вибрациями, или ритмами, которые можно услышать, имея то “ухо ушей”, о котором говорят Веды. Звуки или образы, света или силы, или существа, являются различными аспектами одного и того же Существования, проявляющимися различным образом и с различными интенсивностями в зависимости от плана. Чем дальше нисходишь по лестнице сознания, тем сильнее звуковые вибрации, равно как существа и силы, фрагментируются. На витальном плане, например, можно слышать расстроенные вибрации Жизни, негармоничные, синкопированные, как музыка определенного рода, исходящая с этого плана, или как некоторые картины, некоторые произведения витальной поэзии, передающие этот ломаный и цветастый ритм. Чем выше поднимаешься, тем гармоничнее становятся вибрации, тем сильнее они объединяются, разрежаются, если можно так выразиться, таковы некоторые великие ноты в струнных квартетах Бетховена, которые, кажется, одним духом головокружительно уносят нас к сверкающим высотам чистого света. Энергия передается не объемом или цветными вспышками, но высоким внутренним напряжением. Быстрота вибраций обращает радугу в чистую белизну, высокую ноту, такую быструю, что она кажется неподвижной, схваченной вечностью — единый звук-свет-сила, являющийся, возможно, священным звуком индийцев — ОМ — словом, спрятанном в высшем пламени.³⁵ “Вначале было Слово” - говорится в Писании.

В Индии существует тайное знание, основанное на звуках и на различиях вибрационных модальностей, происходящих из различных планов сознания. Если произносишь звук ОМ, например, хорошо чувствуешь, что он окутывает головные центры, тогда как звук РАМ касается пупочного центра; и, поскольку каждый из наших центров сознания находится в прямом сообщении с универсальным планом, можно, следовательно, посредством повторения (джапа) определенных звуков войти в сообщение с соответствующим планом сознания.* На этом факте основана вся духовная дисциплина, называемая “тантрической”, поскольку опирается она на некие священные тексты, именуемые тантрами. Основные звуки, или звуки, необходимые, чтобы установить сообщение, называются мантрами. Мантры, которые всегда держатся в секрете и даются ученику его “гуру”**, бывают самыми разными (каждый план сознания имеет множество градаций), и они могут служить порой самым противоположным целям. Комбинируя определенные звуки, можно, на низших уровнях сознания, обычно на витальном уровне, входить в сообщение с соответствующими силами и обретать весьма странные силы: есть мантры, которые приводят к смерти (за пять минут в ужасных рвотных спазмах), мантры, которые атакуют в точности ту или иную часть тела или орган, мантры, которые лечат, мантры, которые зажигают огонь, защищают, наводят порчу. Этот род магии или вибрационной химии является простым следствием сознательной манипуляции низшими вибрациями. Но есть высшая магия, которая также управляет вибрациями, но делает это на более высоких планах сознания; это поэзия, музыка, это духовные мантры Упанишад и Вед, или мантры, которые гуру дает ученику чтобы помочь ему сознательно вступить в прямой контакт с тем или иным планом сознания, той или иной силой или божественным существом. Здесь звук несет в себе могущество опыта и реализации — это звук, который заставляет видеть.

----------------------

* Если рассмотреть повнимательнее картинку с планами сознания, видно, что в каждом центре находится санскритская буква: Лам, Рам, Вам, Ям, Хам, Ом в восходящем порядке. Эти сущностные звуки представляют особую вибрацию, имеющую власть над силой с каждого из соответствующих планов. (См. А. Авалон, Змеиная Сила).

** Можно прочитать мантры в книге и повторять их, сколько угодно, но у них не будет могущества или “действующей силы”, если они не были даны Мастером или Гуру.

Следовательно, можно предположить, что поэзия и музыка, являющиеся средствами неосознанного управления тайными вибрациями, могут служить могущественными способами раскрытия сознания. Если мы научимся писать сознательные стихи или исполнять сознательную музыку, что будет результатом сознательного управления высшими вибрациями, мы создадим великие произведения, обладающие силой инициации. Вместо поэзии, которая является фантазией интеллекта и баядерой ума, как выразился Шри Ауробиндо,³⁶ мы сможем создавать мантрические поэзию или музыку, чтобы заставлять богов нисходить в нашу жизнь.³⁷ Ибо истинная поэзия — это действие, она создает дыры в сознании — мы окружены стеной, забаррикадированы! — через которые может войти Реальное: это мантра Реального,³⁸ инициация. Именно это делали ведические риши и провидцы Упанишад в своих мантрах, которые могли сообщать озарение тому, кто готов;* и именно это Шри Ауробиндо описал в своей Поэзии Будущего и осуществил в Савитри.

Мантра, или высшая поэзия, высшая музыка, священное Слово исходят из надразума. Это источник всех созидательной или духовной активности (одно невозможно отличить от другого: категорические разделения интеллекта исчезают в светлом пространстве, где все свято, даже мирское). Мы можем, следовательно, попытаться рассказать, в чем состоит особенность вибрации или ритма надразума. И прежде всего для любого, кто обладает способностью входить более или менее сознательно в контакт с высшими планами — поэта, писателя, художника — совершенно очевидным и ощутимым является то, что, когда выходишь за пределы определенного уровня сознания, уже не видишь идеи, которые пытаешься передать. Их слышишь. Там есть, буквально, вибрации, или волны, ритмы, которые завладевают искателем, переполняют его, а затем, в процессе нисхождения покрываются словами и идеями, или музыкой, цветами. Но слово или и идея, музыка, цвет, являются результатом, или вторичным эффектом; они только воплощают эту первичную вибрацию, ужасающе повелительную. И, по правде говоря, если поэт зачеркивает и перечеркивает, то это не для того, чтобы, как говорят, улучшить форму, или чтобы лучше сказать, но для того, чтобы лучше уловить то, что вибрирует — и если там нет истинной вибрации, вся магия рушится, как у ведического жреца, который неправильно произнес мантру жертвоприношения. Когда сознание прозрачно, звук становится ясно слышимым, и это, если можно так выразиться, видящий звук, звук-образ или звук-цвет или звук-идея, неразрывно связывающий в одном и том же светлом теле слышание, видение и мысль. Все полностью содержится в одной единственной вибрации. На промежуточных планах (высший разум, озаренный или интуитивный разум) эти вибрации обыкновенно раздроблены — это потоки, ростки, пульсации — тогда как в надразуме они обширны, непрерывны, светлы сами по себе, как великие ноты Бетховена. У них нет ни начала, ни конца, они, кажется, выходят из Бесконечного и возвращаются в Бесконечное;³⁹ они нигде не начинаются, они приходят в сознание, окруженные своеобразным гало вечности, вибрирующим до и продолжающим вибрировать еще долго после, как кильватерная струя другого путешествия, происходящего позади этого:

Sunt lacrimae rerum et mentem mortalia tanguint

Плачут о вещах, и смертное касается мысли.

Этот стих Вергилия, который Шри Ауробиндо цитировал в первую очередь, когда хотел привести пример вдохновения, происходящего из надразума, обязано своим надразумным качеством не только смыслу слов, но этому ритму, который предшествует стихам и следует за ними, как если бы его несла основа вечности или, скорее, сама Вечность. То же самое относится к этой строке из Леопарди, обязанной своим величием не смыслу, но той некой вещи, которая настолько больше смысла, трепещущая позади:

Insano indegno mistero delle cose.

Безумная, бесстыдная мистерия вещей и событий.

Или это стихотворение Вордсворта:

Voyaging through strange seas of thought, alone

Путешествуя в одиночку через странные моря мысли.

И Шри Ауробиндо цитирует Рембо:

Миллион золотых птиц, о будущая Мощь!

Поэзии возвращается ее истинная роль — не ублажать, но делать мир более реальным, поскольку она исполнена Реального.

--------------------------------

* К сожалению, эти тексты доступны нам лишь в форме переводов; вся магия звука улетучивается. Странно, к тому же, что, слушая ведические санскритский текст, пропеваемый тем, у кого есть сознание, можно получить озарение, не понимая ничего из того, что было сказано.

Возможно, если мы религиозны, мы увидим богов, населяющих этот мир. Существа или силы, звуки, цвета, также являются достоверными аспектами той же Вещи, неопределимой, но не непознаваемой, которая называется Богом — мы сказали “Бог”, построили храмы, создали законы, написали поэмы, пытаясь удержать единственную пульсацию, наполняющую нас солнцем, но свободную, как великий ветер на пенистых берегах. Возможно, мы побываем также в мире музыки, на самом деле не отличающемся от остальных, но является как бы особым переводом той же самой великой несказанной Вибрации. И если один-единственный раз, хотя бы несколько минут в жизни, мы слышали эту Музыку, эту Радость, поющую наверху, мы будем знать, что слышали Бетховен и Бах; мы узнаем, что это Бог, потому что мы услышим Бога. И мы не будем произносить выспренних слов; мы просто будем знать, что то существует, и что все страдания мира искуплены.

У последней границы надразума не остается больше ничего кроме великих волн разноцветного света, говорит Мать, игры духовных сил, которая проявится позже — новыми идеями, социальными изменениями, земными событиями, после того, как они пересекут все слои сознания и по пути существенно затемнятся или деформируются. Здесь, внизу, есть мудрецы, редкие и безмолвные, которые могут управлять этими силами, комбинировать их, притягивать на Землю, как другие комбинируют звуки, чтобы написать поэму. Возможно, они-то и есть настоящие Поэты. Их существование является живой мантрой, которая низвергает Реальное на Землю.

Так завершается восхождение, которое Шри Ауробиндо совершил в одиночку в своей камере в Алипоре. Но мы привели лишь несколько человеческих отражений этих высот, мы не сказали ничего существенного, ничего о тех мирах таких, какими они существуют в своей славе, независимо от наших бледных переводов. Нужно услышать самим, нужно увидеть!

Континенты фиолетовой безмятежности,

Океаны и реки ликования Господнего

И беспечальные страны под пурпурными солнцами.⁴⁰

5 мая 1909 года, после годичного заключения, Шри Ауробиндо был оправдан. Он был обязан жизнью двум неожиданным событиям: один из заключенных предал его, назвав главой тайного движения, и его свидетельство на процессе означало бы смертный приговор для Шри Ауробиндо, когда, мистическим образом, он был застрелен из пистолета в камере-одиночке. Затем настал день суда, и, когда все ожидали вынесения смертного приговора, его адвокат был охвачен внезапным озарением, распространившимся на всех и потрясшим судей: “Еще долго после его смерти его слова будут повторять, не только в Индии, но и в дальних заморских странах. Потому что, говорю я вам, такой человек, как он, в ответе не только перед этим уголовным судом, но перед высшим Судом Истории.” Шри Ауробиндо было тридцать семь лет. Его брат Барин, сидевший с ним в одной клетке, был приговорен к повешению.*

--------------------------------------

* Впоследствии замененному пожизненной ссылкой на Андаманские острова.

Но Шри Ауробиндо все время слышал Голос: Помни, никогда не бойся, никогда не сомневайся. Помни, это Я свершаю, а не ты н не кто-либо другой. Какими бы тучами ни покрывалось небо, какими бы ни были опасности и страдания, трудности, какими бы ни были невозможности, нет ничего невозможного, ничего трудного.

Ибо это Я, кто свершает.

XIII
Под Знаком Богов

Выйдя из алипорской тюрьмы, Шри Ауробиндо нашел политическую сцену опустошенной массовыми казнями и депортациями, проведенными британским правительством. Он, однако, принялся за работу, основав два ежедневника — один на бенгальском, другой на английском, и это был Кармайогин, который открывался весьма символичным высказыванием из Гиты: “Йога — это искусство в работах”. Снова Шри Ауробиндо провозглашает идеал полной независимости и “несотрудничества” с англичанами, рискуя опять быть заключенным в тюрьму; но его занимала вовсе не одна только судьба Индии, но и таковая всего человечества. Он пришел к тому надразумному сознанию, откуда одним взглядом можно окинуть “огромные протяженности пространства и времени”, и он спрашивал себя, каким будет будущее человека. Что может человек?

Ибо он подошел к границам человеческого сознания; выше, казалось, была только разреженная белизна, созданная для других существ или для другого способа существования, но не для легких обитателей Земли. В конце концов, выбираешь ли ты мистический путь или более медленный путь поэта и художника и всех великих творцов, сознание, кажется, равным образом исчезает у белой границы, где исчезает все. “Кто-то”, кто мог бы построить мост, исчезает, все пульсации угасают, все вибрации останавливаются в оледенении света. Чуть раньше или чуть позже, человеческое стирается в Нечеловеческом, как если бы целью всего эволюционного восхождения было покинуть человеческую малость чтобы возвратиться к Источнику, откуда нам и не нужно было выходить. И даже если мы предположим, что существует некая неизвестная ступень сознания выше надразума, не будет ли это ступень еще более разреженной, еще более ускользающей? Карабкаешься все выше и выше, ко все более и более божественному, но оказываешься все дальше и дальше от Земли. Индивидуум, может быть, и преображается, но мир не двигается с места. Каково же, следовательно, наше земное будущее, если на самом деле нет ничего иного, чем это надразумное сознание?

Мы все надеемся, что с одновременным развитием сознания и наук мы придем к лучшему человечеству и к более гармоничной жизни. Но жизнь меняется не посредством чудес, она меняется инструментами. А у нас есть только один инструмент, Разум; именно наши идеи организуют открытия нашей науки. Следовательно, если мы посмотрим ясным взглядом на наше будущее, не позволяя ввести себя в заблуждение ни сиюминутным обстоятельствам, ни их видимым триумфам — другие праздновали победы и до нас, в Фивах, в Афинах, в Удджайне — мы увидим, что нужно исследовать поподробнее наше орудие, Разум, ибо таким, каков он есть, будет и наше будущее. Потому что, как мы видим, самые прекрасные идеи, самые высокие созидательные планы, деяния наиболее чистой любви автоматически уродуются, подделываются, загрязняются, когда нисходят в жизнь. Ничто не приходит чистым. Ментально мы уже изобрели самые чудесные рецепты; но Жизнь всегда отвергает их. Если говорить только о нашей нынешней цивилизации, что осталось от чистого коммунизма через двадцать лет после смерти Ленина? Что осталось от Христа под грудой догм и запретов? Сократа заключили в тюрьму, Рембо скрылся в пустыне, мы знаем об исходе фурьеризма и ненасилия, о судьбах катаров, которых сжигали на кострах. История подобна вращению Молоха. Возможно, мы преуспели после множества неудач; но не существует ли другого успеха, по сравнению с которым наш нынешний триумф будет выглядеть как провал? Хронология побед и поражений? Жизнь, кажется, создана из неисправимо искаженной субстанции, все увязает в ней, как в песках Египта, все нивелируется гравитацией, “направленной вниз”. Ясно — замечает Шри Ауробиндо — что Разум неспособен радикально изменить человеческую природу. Вы можете бесконечно менять человеческие установления, и, однако, несовершенство всегда будет разбивать все ваши установления... Нужна другая сила, которая сможет не только сопротивляться этой нисходящей гравитации, но победить ее.¹

Но, даже если бы наши идеи приходили в жизнь чистыми, они все еще были бы неспособны создать нечто иное, чем казарму — возможно, святую казарму, комфортабельную и религиозную, но все же казарму, поскольку Ум умеет создавать только системы, и он хотел бы все замкнуть в свою систему. В борьбе с жизнью разум становится эмпирическим и докртинерским;² он ухватывается за краешек истины, каплю божественного озарения, и извлекает из этого закон для всех — он путает единство и единообразие. И даже когда он способен понять необходимость разнообразия, он практически не способен управлять им, поскольку он умеет управлять только тем, что неизменно и конечно, тогда как мир изобилует бесконечным разнообразием: Идеи фрагментарны и недостаточны; мало того что их победы весьма частичны, но, даже если бы их успех был полным, он все еще был бы обманчив, потому что идеи не являются всей истиной жизни и, следовательно, они не могут ни с уверенностью управлять ею, ни вести ее к ее совершенству. Жизнь избегает формул и систем, которые ей стремится навязать наш рассудок; она оказывается слишком сложной, слишком наполненной бесконечными потенциями, чтобы позволить себя тиранизировать самовольному человеческому интеллекту... Все трудности происходят оттого, что в основе нашей жизни и нашего существования, внутреннего и внешнего, лежит нечто, что интеллект никогда не сможет подчинить своему контролю: Абсолют, Бесконечное. Позади каждой вещи в жизни есть Абсолют, который ищет эта вещь, каждая на свой манер; каждое конечное силится выразить бесконечное, которое, оно чувствует, является его реальной истиной. Другими словами, не только каждый класс, каждая тенденция, каждый тип в Природе таким образом толкаем к своей собственной тайной истине, всяк на свой манер, но каждый индивидуум также привносит свои собственные вариации. Существует не только Абсолютное, Бесконечное в себе, которое выражается в бесчисленных формах и тенденциях и управляет ими, но принцип бесконечной потенциальности и бесконечной вариации, совершенно дезориентирующий с точки зрения рассуждающего интеллекта; поскольку рассудок может управлять только тем, что неизменно и конечно. В человеке эта трудность достигает своего апофеоза. Ибо не только человечество имеет бесконечные потенции, не только каждая из этих сил и этих тенденций ищет своего собственного абсолюта, каждая на свой манер, и, естественно, противится всякому жесткому контролю рассудка, но еще и в каждом человеке степени, методы и комбинации этих сил и этих тенденций варьируют. Каждый человек принадлежит не только человечеству в целом, но Бесконечному, которое есть в нем, и, следовательно, каждый человек уникален. Такова реальность нашего существования, и это то, почему интеллектуальный рассудок и интеллектуальная воля не могут быть правителями жизни, хотя они могут являться ныне нашими высшими инструментами, и они могли сыграть роль наивысшей важности и полезности в ходе нашей эволюции.³

Но если эволюция, как уверяет Шри Ауробиндо, является эволюцией сознания, мы можем думать, что человечество не останется вечно на нынешней ментальной стадии; мы вправе ожидать, что его ум станет озаренным, затем все более и более интуитивным а затем, может быть, откроется надразуму. Нам кажется, что надразумное человечество сможет манипулировать сложным разнообразием жизни. Надразум — это сознание бога, и он также является сознанием самых великих пророков, которых знало человечество — масса стабильного света; следовательно, кажется, что все должно гармонизироваться в этом высоком свете. К несчастью, два факта противоречат этой надежде: первый — это неравномерное развитие индивидуумов, а второй — это сама природа надразума. Определенно, может показаться, что могущество надразума достаточно велико по сравнению с нашим умом; но это превосходство в степени внутри того же качества; мы не вышли из ума, мы лишь достигли его апогея. Он может увеличить человеческий круг, а не изменить его; он может обожествить человека, но также и колоссализировать его, говорит Шри Ауробиндо, ибо, если человек приложит это новое могущество к своему эго, вместо того, чтобы приложить его к своей душе, он станет ницшеанским сверхчеловеком, а не богом. Мы нуждаемся не в более громадном сознании, а в другом сознании. Но даже если предположить, что человек согласится слушаться свою душу, а не свое эго, надразум не изменит жизнь, по тем же причинам, которые помешали Христу и другим великим пророкам изменить ее. Потому что надразум не является новым принципом сознания, и именно он, от начала до конца, руководил нашей эволюцией с момента появления человека; именно от него приходят все высокие идеи, все великие созидательные силы — мы прожили тысячелетия под знаком богов, выраженном то устами наших пророков и наших религий, то устами наших поэтов и великих творцов; очевидно, что ни те, ни другие не изменили мир, хотя и улучшили его. Мы не можем даже сказать, что наша жизнь стала приятнее, чем жизнь афинян, например.

Своей безуспешностью надразум обязан множеству причин. И самая главная из них — это царствующий в нем принцип разделения. Мы, однако, говорили, что надразумное сознание является массой стабильного света, что оно обладает видением космической гармонии, космического единства, потому что оно видит свет повсюду так же, как в себе самом. К тому же это не принцип разделения в разделении, как обычный разум; это принцип разделения в единстве. Надразум хорошо видит, что все есть одно, но в силу самой структуры своего сознания он не может удержаться от того, чтобы, на практике, разделять единство: Он видит все, но со своей собственной точки зрения.⁵ Достаточно послушать противоречивые с виду высказывания наших пророков, чтобы понять, что каждый видел единство, но каждый — со своей точки зрения; их сознание было подобно маяку, который обшаривает мир лучом прожектора и может все охватить своим светлым взглядом, без единой теневой бреши, но это луч, исходящий из одной точки. И перед нами предстает серия опытов или божественных видений, с виду непримиримых: одни видят повсюду космическое Божественное, другие — внекосмическое Трансцендентное, третьи — внутреннего Бога; или они провозглашают истину личного Бога, истину безличного Бога, истину Нирваны, истину Любви, истину Силы, Красоты, Интеллекта — истины бесчисленных мудрецов, сект, Церквей или визионеров, передавших нам Слово. И все это божественные истины, все эти опыты полностью верны, полностью аутентичны, но каждый представляет собой один луч всеобщего света. Естественно, эти высокие пророки были достаточно мудры, чтобы видеть истину других выражений божественного — они были мудрее, чем их Церкви и их последователи — но они были связаны фундаментальной неспособностью сознания, которое не может перестать разделять, как призма разделяет свет. Разумное или надразумное, сознание может ощущать только одну истину зараз. Именно это выражают все мифологии, древние и современные: каждый бог является инкарнацией одной и только одной космической силы — любви, мудрости, разрушения, сохранения... Будда выражает трансцендентное Ничто, и видит только свое Ничто; Христос выражает любящее Милосердие, и видит только милосердие, и так далее; однако, как бы ни была высока каждая из их истин, это только одна истина. И чем далее надразумная истина, уже фрагментированная, нисходит с плана на план, чтобы воплотиться в жизни, тем больше она фрагментируется — исходя из разделения, она неизбежно заканчивает суперразделением; взять хотя бы буддизм с его “колесницами” и Христа с христианскими сектами — и механизм тут же становится очевидным. И не только в духовной или религиозной сфере, но во всех сферах, поскольку сама функция надразума состоит в том, чтобы отыграть до конца одну и только одну возможность: Он дает каждой возможности ее полную силу и ее отдельное царство... Он может придать интеллекту самую строгую интеллектуальность, а логике — самую безжалостную логичность. Он может придать красоте самую очаровательную страстность, самые светлые формы, а сознанию, которое их воспринимает, высочайшую высоту и бездонный экстаз.⁶ И именно так миллионы идей-сил делят мир: коммунизм, индивидуализм; ненасилие, военная сила; эпикурейство, аскетизм... и каждая является гранью божественной Истины, каждая — луч Бога; нигде нет абсолютной ошибки, есть только разделение Истины. Конечно, мы можем видеть Единство, истину других, и произвести синтез, но все наши синтезы не восстановят единства, потому что это будет все еще ментальный синтез, попурри, не единство — говорит Мать — это будет призма, которая играет, говоря себе, что все цвета приходят из одного единственного Света, но пока что, практически, все цвета в мире будут разделены, все силы, эманированные надразумным планом, будут плодом изначального разделения. Подчеркнем то, что речь идет не о проблеме мышления и не о философском вопросе, который надо разрешить, но о космическом факте, органическом феномене, как иголки на спине ежа. Чтобы разделение прекратилось, нужно убрать призму. И вот почему мир разделен, и неизбежно будет таким, пока принцип ментального сознания, высокого или низкого, обычного или экстраординарного, будет хозяином мира.

Можно однако предположить, что, в более или менее близком эволюционном будущем, совершенное надразумное сознание, или даже несколько одновременно, воплотятся на Земле. Все менее эволюционно развитое человечество объединится вокруг светлых центров, сможет жить гармоничной жизнью и, в этой мере, жизнь будет изменена, появится своего рода единство. Но это будет единство внутри одной светлой группы лучей; одни будут жить в лучах чистой Красоты, например, а другие, предположим, в лучах интегрального Коммунизма, основанного на братской любви (к несчастью, после всех эволюционных событий кажется более вероятным, что это будут пучки жесткого света, центрированные вокруг некой экономической и титанической идеологии). Но даже допуская, что очаги божественного зажгутся в мире, не только единение в них будет происходить в ущерб необъятному разнообразию жизни, но им также будет угрожать окружающая тьма — люди развиты неравномерно, это то о чем мы, кажется, всегда забываем, это вечное слабое место всех наших великих цитаделей; наши очаги милости были бы, как острова света⁷ посреди менее развитого человечества которое, естественно, постоянно пыталось бы снова захватить, затемнить или нивелировать привилегированный свет. Мы все знаем о судьбе, постигшей в варварском мире Грецию и Рим. Кажется, что судьба мира, следуя весьма мудрому закону эволюции, зависит от всего мира, и что ничто не может быть спасено, пока не спасено все — отлучения от церкви и ад — это младенческое Невежество, как и кисельные реки с молочными берегами на Земле или на небе; не существует рая, пока хоть кто-то находится в аду, поскольку существует только один Человек! Другими словами, предполагая, что один из этих островов света, Силой своего центра, сможет противостоять внешним вторжениям, ничто не предвещает, что эта защита переживет Силу, находящуюся в центре. История всех религиозных, оккультных, инициационных, рыцарских и других движений, существовавших по всему миру, показывает нам, что после смерти Мастера и его непосредственных учеников все рассеивается, вульгаризуется, нивелируется, или деформируется, или умирает. Закон земного притяжения, кажется, до сих пор не превзойден. Следовательно, если мы хотим, чтобы эволюция восторжествовала, нужно, чтобы была трансформирована вся жизнь, не фрагмент ее, не привилегированные лучи, благословенный остров, и для этого нужна другая Сила, способная противостоять нисходящей гравитации, другой принцип сознания, неделимый или глобальный, который сможет вместить, не калеча, неисчислимое разнообразие жизни.

Если вместо того, чтобы рассматривать эволюционное будущее с коллективной точки зрения, мы рассмотрим его с точки зрения индивидуальной, мы увидим, что надразум не несет нам живой полноты, к которой мы стремимся. Если целью эволюции и в самом деле является дальнейшее производство Бетховенов и Рембо и, может быть, даже нескольких супер-Платонов, напрашивается мысль, что это жалкий результат для стольких миллионов потраченных лет и стольких миллиардов индивидуумов, поглощенных по дороге. Бетховен и Рембо, и даже св. Иоанн не могут быть эволюционной целью, иначе жизнь не имела бы смысла, ибо кто же не видит, что их работы изумительны именно по причине недостатка жизненности?
Они в один голос твердят, что наверху намного лучше, чем здесь, миллионы золотых птиц и божественная музыка. Все происходит наверху, но что же происходит здесь? Здесь жизнь идет, как прежде. Скажут, что эти высокие мысли, эти поэмы, эти квартеты, эти божественные минуты, когда мы видели, значат больше, чем все часы нашей жизни, вместе взятые, и это верно, но в этом-то и дело! Это признание, что жизнь ужасно бедна, или что цель жизни находится вне жизни. У нас есть также потребность в истине тела и Земли, а не только в истине на верхушке головы. Мы хотим не отдыха, но нового созидания.

До сих пор все происходило так, как если бы индивидуальный прогресс эволюции состоял в открытии высших планов сознания, а затем в построении каждым своего особенного мира, острова внутреннего света посреди экономического филистерства, для одних в музыке, для других в поэзии, для третьих в математике или религии, а для четвертых на большом паруснике во время каникул или в монашеской келье, чтобы у каждого было свое слуховое окошко или отвлекающее средство, как если бы жизнь и тело служили только для того, чтобы сбежать из жизни и тела. Но достаточно посмотреть на нашу собственную жизнь, чтобы увидеть, что мы никогда не находимся внутри! Мы до или после, в воспоминании или в надежде — когда мы соответствуем моменту, все убого и нейтрально, мы не знаем даже, существует ли это, кроме в точности тех минут, которые не принадлежат жизни. Мы не можем ни в чем упрекнуть Церкви, мы все постоянно живем в потустороннем; они лишь проповедуют более весомое потустороннее. Рембо тоже говорил об этом: “Истинная жизнь — в другом месте”.

Шри Ауробиндо находился в поисках истинной жизни внизу: Жизнь, а не что-то далекое, безмолвное, экстатическое, только жизнь является полем нашей йоги,⁸ и он осознавал, что вершин сознания недостаточно для того, чтобы превратить эту жизнь в жизнь истинную. Мы коснулись надразума, обрели радость, поющую необъятность, но это не имеет отношения к жизни, которая продолжает скрежетать: Когда находишься полностью наверху в сознании, констатирует Мать, видишь вещи, знаешь, но, фактически, когда нисходишь обратно в Материю, это уходит, как вода в песок. Мы послали нашу ракету очень высоко в духовное небо, восхваляя то в человеке, что в нем есть самого лучшего, не занимаясь нижними этажами, удовлетворенные тем, что грубое животное в нас спит достаточно крепко, чтобы не смущать наших божественных мечтаний, и это то, почему жизнь остается грубой и животной, как мы: Надеяться по-настоящему изменить человеческую жизнь, не изменив человеческую природу, это иррациональное и бездуховное предприятие; это означает требовать чего-то нереального и противоестественного, невозможного миража.⁹ И это то, почему наши острова света каждый раз захватываются нашим внутренним варварством или нашими скрытыми раковыми опухолями, как это было с другими островами, которые назывались Афинами и Фивами; вот почему они умирают и умирают, как если бы Господь эволюции тыкал нас носом в землю каждый раз, чтобы напомнить нам, что мы не нашли всего света, когда мы нашли его только наверху. Жизнь умирает не потому, что она изнашивается, а потому, что она не нашла себя. На протяжении столетий мы совершали восходящее путешествие, завоевывая остров за островом, и мы обрели только половину Секрета, и каждый раз все разваливалось; но это, возможно, не потому, что история была тщетной, и не для того, чтобы наказать нас за наши “грехи”, и не для того, чтобы искупить маловероятную Ошибку, но это, возможно, для того, чтобы найти здесь, внизу, в Материи, другую половину Секрета. Преследуемые Смертью и Несознанием, изнуряемые страданием и злом, мы имеем единственный выход, и он состоит не в том, чтобы бежать, но в том, чтобы найти в глубине Смерти и Несознания, в глубине Зла ключ к божественной жизни. Он может трансформировать это варварство и нашу ночь внизу, а не изгнать их с нашего острова. После восхождения сознания — нисхождение. После озарений свыше — радость внизу и трансформация Материи. Можно сказать, что, воистину, лишь когда круг замкнется, и две противоположности встретятся, когда самое высокое проявится в наиболее материальном — высшая Реальность в центре атома — опыт будет воистину убедительным. Кажется, говорит Мать, что по-настоящему понимаешь только тогда, когда понимаешь своим телом.

Ибо Секрет, как Шри Ауробиндо называет Супраментал, это не еще один этаж над надразумом, это не суперразум и не супервосхождение, это новый Знак, не являющийся таковым богов и религий, и от которого зависит само будущее нашей эволюции.

В феврале 1910 года, меньше чем через месяц после выхода из алипорской тюрьмы, вечером, в редакции Кармайогина Шри Ауробиндо предупредили, что его собираются снова арестовать и депортировать на Андаманские острова. Внезапно он услышал голос, который произнес три слова: Отправляйся в Шандернагор. Через десять минут Шри Ауробиндо сел в первую же лодку, плывущую по Гангу, и был таков. Это было концом его политической жизни, концом интегральной йоги и началом йоги супраментальной.

XIV
Секрет

Возможно, мы хотели бы открыть этот Секрет, но нужно помнить, что опыт развивается прямо сейчас. Шри Ауробиндо начал его; он совершил открытие в Чандернагоре в 1910 году и работал над ним на протяжение сорока лет; он посвятил этому свою жизнь. Мать продолжила его работу.

Шри Ауробиндо никогда не рассказывает нам об обстоятельствах своего открытия; он был необыкновенно молчалив, когда речь шла о нем самом, не из осторожности, но просто потому, что “я” не существовало. “Когда он говорил, рассказывает с наивным удивлением хозяин дома, где он жил в Чандернагоре, чувствовалось, что это кто-то другой говорит через него. Я подал ему еду, а он сидел и созерцал ее, потом поел немного, совершенно механически. Он казался поглощенным созерцанием, даже во время еды, он медитировал с открытыми глазами!”¹ Лишь намного позже, изучая его работы и фрагменты бесед, мы сможем поймать нить его опыта. Первое указание дает нам случайное замечание, которое он сделал в разговоре с учеником, и которое показывает, что в алипорском заключении он напал на след тайны: На протяжении двух недель, сообщает он, у меня были видения всех видов страдания,² однако, в тех мирах видение является синонимом опыта, если мы понимаем, что это значит. Следовательно, в то самое время, как Шри Ауробиндо совершал свое восхождение к надразуму, его сознание, одновременно нисходило к тому, что принято называть адом.

И это также одна из первых вещей, которые открывает, в той или иной степени, каждый искатель. Эта йога — не для слабых, говорит Мать, и это правда. Ибо, если первым ощутимым результатом йоги Шри Ауробиндо является раскрытие новых поэтических и художественных способностей, то вторым результатом и, может быть, прямым следствием первого становится выход наружу в беспощадном свете всех изнанок сознания, вначале личного, а затем универсального. Эта тесная и странная связь между сверхсознанием и подсознанием стала, без сомнения, отправной точкой открытия Шри Ауробиндо.

Степени подсознательного

Подсознание, о котором говорит современная психология, это лишь внешняя кайма мира, почти столь же обширного, как сверхсознание, со своими степенями, своими силами, своими существами (или существами-силами, кому как нравится). Это наше эволюционное прошлое, близкое или далекое, со всеми отпечатками нашей нынешней жизни и прошедших жизней, точно так же, как Сверхсознательное является нашим эволюционным будущим. Все остатки прошлого и все силы, предшествовавшие нашему восхождению от Материи к животному и от животного к человеку, не только запечатлены там, но продолжают жить и влиять на нас — если мы более божественны, чем думаем, из-за сверхсознательного будущего, притягивающего нас к себе, то в нас также и больше животного, чем воображаем, из-за подсознательного и несознательного прошлого, тянущегося за нами. Эта двойная мистерия скрывает в себе ключ к Секрету во всей его целостности. Никто не может достичь небес, если он не прошел через ад.³

Верно то, что можно прийти к духовным красотам, не узнав ничего об этих плохих местах, кроме как в результате несчастного случая, но небеса небесам, точно так же как преисподняя преисподней, рознь (каждый уровень нашего существа имеет свои “небеса”, точно так же, как свой “ад”). Религиозные люди обычно выходят за пределы своей индивидуальности, и заодно выходят из подсознания; им нужно преодолеть только один переход с его “стражами порога”, достаточно неприятными, чтобы оправдать все “ночи” и “искушения”, о которых говорится в жизнеописаниях святых. Но это только один переход. Точно так же небеса, которые они созерцают, зависят от выхода из внешнего существования и погружения в экстаз. Цель этой йоги, как мы уже сказали, состоит не в том, чтобы потерять сознание внизу, как и не в том, чтобы утратить его наверху. Интегральный искатель не создан ни для темной ночи, ни для ослепительного света. Он должен видеть повсюду, куда он идет; это первая стадия мастерства. Ибо речь идет не о том, чтобы “перейти” к лучшему существованию, но о том, чтобы трансформировать нынешнее существование.

Точно так же, как существует несколько степеней сверхсознательного, есть и несколько подсознательных слоев, или миров, несколько “темных участков”, как говорится в Риг-Веде. Фактически, за каждой ступенью нашего существа стоит подсознание — ментальное, витальное и физическое, заканчивающиеся материальным Несознанием.* Мы найдем там, расположенными по порядку, все ментальные формы или силы, карликовые и брутальные, которые первыми появились в мире Материи и Жизни; все рефлексы страха и страдания; и, наконец, силы болезни и разложения, и Смерть, которая подсознательно предшествовала физической жизни. Тогда понимаешь, что невозможно иметь истинную жизнь на Земле, пока эти миры являются хозяевами нашей материальной судьбы. То есть, мы находимся в том месте, где разыгрывается битва — в нас встречаются все миры, от самого высокого до самого низкого. Речь идет не о том, чтобы бежать, зажав нос, или крестясь, но о том, чтобы войти в них и победить:

Ты будешь носить ярмо, которое должен сбросить,

Ты вынесешь тоску, которую должен исцелить.⁴

----------------------------------

* По Шри Ауробиндо, психологическое деление повторяет эволюционное восхождение, что представляется логичным, потому что именно в Материи и начиная с нее проявляются все более и более высокие степени сознания. Несознание, следовательно, представляет собой нашу материальную телесную основу (Шри Ауробиндо предпочитает называть его “Незнание”, так как это Несознание на самом деле не несознательно), тогда как подсознание содержит наше земное прошлое а Сверхсознание — наше будущее. В пределах этих трех зон располагаются различные планы универсального сознания (которые Шри Ауробиндо часто объединяет под общим названием “сублиминальное”, чтобы лучше отличать их от подсознания, которое очень плохо или очень мало сознательно — под-сознательно — тогда как сублиминальные планы полны исключительно сознательных сил). “Личная” фракция этих различных зон составляет лишь малую часть: наше собственное тело и то, что мы индивидуализировали или колонизировали в ходе этой жизни и всех наших жизней.

Пределы психоанализа

Современная психология тоже признает важность подсознания и необходимость его очистки; но она видит лишь половину целого, подсознание без Сверхсознания, и она верит, что своим маленьким ментальным светом она сможет осветить этот воровской притон; но это то же самое, что путешествовать в джунглях, вооружившись карманным фонариком. На деле, чаще всего, психологи видят подсознание лишь как обратную сторону маленького фронтального человечка; ибо существует фундаментальный психологический закон, которого никто не может избежать, что нисхождение пропорционально восхождению: мы не можем низойти ниже, чем можем подняться. Ибо сила, которая нужна для нисхождения, это та же самая сила, что ведет к восхождению ибо, если в результате какой-либо случайности мы низойдем ниже, чем наши способности позволяют нам подняться, это немедленно приведет к несчастному случаю, одержимости или сумасшествию, потому что у нас не будет соответствующей силы, чтобы противостоять этому. Чем ближе мы подходим к Истине здесь, внизу, тем больше непостижимой Мудрости нам открывается. Загадочные комплексы месье Дюпона находятся, если можно так выразиться, лишь в нескольких сантиметрах ниже поверхности, тогда как его сознательная жизнь — в нескольких сантиметрах над ней. Таким образом, если наши психологи не являются особо просветленными, они не могут по-настоящему нисходить в подсознание, и, стало быть, не могут по-настоящему лечить ничего, кроме кожного раздражения, и это при том, что существует постоянная опасность возникновения тех же болезней, но в другой форме. Но можно лечить лишь, если лечишь первопричину, а до первопричины дойти можно лишь, если поднялся до самого верха. Чем глубже хочешь низойти, тем более мощный свет нужен, а иначе рискуешь быть съеденным.

Если бы психоанализ оставался в своих поверхностных пределах, возражений против него не было бы: в конце концов он, без сомнения, осознал бы свои пределы, с пользой излечивая тем временем некоторые виды сильного зуда. К несчастью, он стал для многих неким родом нового евангелия, и внес большой вклад в смущение умов, фиксируя их нездоровым образом на их отвратительных возможностях скорее, чем на возможностях божественных. Несомненно, в ходе эволюции наши “ошибки” занимают в конце концов свое место, на котором приносят пользу; хорошо, что наше моральное и буржуазное самолюбование получило взбучку; но выбранный метод небезопасен, потому что он пробуждает зло, не имея силы вылечить его: он имеет тенденцию, говорит Шри Ауробиндо, делать ум и витал фундаментально не чище, но грязнее, чем прежде...⁵ Современная психология — наука, не вышедшая из детского возраста, одновременно опрометчивая, неловкая и грубая. И, как все детские науки, она впадает в универсальную привычку человеческого ума, которая состоит в том, чтобы принимать частичную или локальную истину и обобщать ее неподобающим образом, желая объяснить весь размах Природы своими узкими терминами... Психоанализ (особенно Фрейда) имеет дело с определенной частью человеческой природы, самой темной, самой опасной, самой нездоровой, такой, как подсознательные пласты низшего витала;* он выделяет из нее несколько наиболее болезненных явлений и придает этому элементу непропорционально большое значение по отношению к его истинной роли в природе... Поднимать преждевременно, или без знания процесса, эту подсознательную часть, чтобы получить опыт ее, означает рисковать затопить этой темной и грязной магмой также и сознательные части нашего существа, и отравить таким образом всю нашу витальную и даже ментальную природу. Следовательно, нужно всегда начинать с позитивного, а не с негативного опыта, прежде всего заставляя, насколько это возможно, нисходить божественную природу, покой, свет, невозмутимость, чистоту, божественную силу в сознательные части нашего существа, которые должны измениться; только лишь тогда, когда туда дошло достаточное количество этого, и там установилась прочная позитивная основа, можно без опаски поднимать враждебные элементы, скрытые в подсознании, чтобы разрушить или уничтожить их силой божественного покоя, божественного света, интенсивности и сознания.⁵

--------------------------------------

* Как мы уже сказали, в подсознании существует множество разделов и подразделений. Мы сознательно не углубляемся в описание низших миров: когда придет его время, искатель сам получит этот опыт. Дать четкую ментальную форму этим силам не означает изгнать их, как воображают некоторые, наоборот, это дает им еще большие прав на наше сознание. Лечит вовсе не ум.

Но существует и другой, еще более серьезный недостаток психоанализа. Ибо если, в силу случайности, психологи обрели бы силу по-настоящему нисходить в подсознательное, они не только не излечили бы его, не только рисковали бы привести в действие силы, которые они не контролируют, как ученик чародея, но, даже если бы у них была сила овладеть ими и разрушить их, они рисковали бы одним махом вместе со злом разрушить добро, и непоправимо искалечить нашу природу. Потому что они не обладают сознанием. Потому что с высоты своего разума они не могут видеть достаточно далекое будущее, чтобы понять добро, которое подготавливает это зло, и динамическую Силу, стоящую за игрой противоположностей; чтобы разделить эту темную парочку, нужна другая сила и, прежде всего, другое видение: Нужно понимать целое прежде, чем поймешь часть, и то, что находится наверху прежде, чем поймешь то, что находится внизу. Такова область действия психологии будущего. Когда настанет час, все эти бедные поиски наощупь исчезнут ввиду своей ненужности.⁶

И здесь мы касаемся фундаментальной ошибки нашей психологии. Она неспособна понять потому, что она ищет именно внизу, в эволюционном прошлом. Конечно, половина Секрета находится там, но именно сила свыше открывает двери внизу. Мы созданы не для того, чтобы всегда оглядываться назад, но для того, чтобы смотреть вперед и вверх, в сверхсознательный свет, потому что это наше будущее, а только будущее может объяснить и излечить прошлое: Я нахожу сложным — писал также Шри Ауробиндо своему ученику — принимать этих психоаналитиков всерьез, хотя должен был бы сделать это, поскольку полузнание — могущественная вещь, и часто оно представляет собой настоящее препятствие к проявлению настоящей Истины... Они смотрят сверху вниз, и хотят объяснить высший свет низшей тьмой, но основа всего находится вверху, а не внизу. Именно Сверхсознательное, а не подсознательное, является настоящим фундаментом. Появление лотоса объясняется вовсе анализом секретов грязи, откуда он растет; тайна лотоса заключается в божественном архетипе лотоса, вечно цветущем в свете наверху.⁶

Нам кажется, что мы развиваемся снизу вверх, из прошлого в будущее, или из ночи к сознательному свету, но это всего лишь наше маленькое сиюминутное видение, скрывающее от нас целостную картину, в противном случае мы бы видели, что именно будущее притягивает, а не прошлое подталкивает нас, а свет свыше входит понемногу в нашу ночь — каким образом ночь могла когда-либо создать весь этот свет? Если бы мы вышли из ночи, мы пришли бы только в ночь. “Корни вечного дерева находятся наверху, а ветви погружены вглубь” - говорится в Катха Упанишаде (VI. I). Нам кажется, что в процессе роста мы совершаем великие усилия, чтобы понимать и знать и тянуться к будущему, но это только наша ограниченная точка зрения; возможно, есть другая точка зрения, с которой мы увидим, как именно это сверхсознательное Будущее толкает, чтобы войти в наше настоящее. И, возможно, мы увидим, что наши великие усилия были лишь сопротивлением нашей тупости и нашей темноты. Будущее идет не только снизу вверх, иначе для Земли не было бы надежды, так как она в конце концов взорвалась бы посреди ясного неба от высшего психического напряжения, или снова впала бы в свою темноту; оно идет сверху вниз, оно нисходит все более и более в наш ментальный туман, наше витальное смешение, подсознательную и бессознательную ночь, до тех пор, пока не осветит все, не пробудит все, не излечит все — и, наконец, не завершит все. И чем больше оно нисходит, тем сильнее сопротивление — это Железный век, время великого Бунта и Опасности. Время Надежды. В высшей точке, где это Будущее коснется глубины прошлого, или этот Свет прорвет дно Ночи, мы найдем тайну Смерти и бессмертной Жизни. Но если мы смотрим снизу и только снизу, мы найдем грязь и ничего кроме грязи.

Темная половина истины

Мы приближаемся к тайне. Итак, искатель начал свой путь именно с позитивного опыта. Он встал на путь, так как у него была потребность в чем-то ином. Он попытался установить безмолвие разума и понял, что сам факт его усилия вызывает Ответ; он ощутил нисходящую Силу, новую вибрацию в себе, сделавшую жизнь более ясной, более живой; возможно, у него был опыт внезапного прорыва через границы и выхода на новую высоту. Признаков установления нового ритма может быть великое множество. Затем, внезапно, после этого резкого старта, все подергивается дымкой, как если бы он грезил или поддался ребяческому энтузиазму — что-то в нем пытается отомстить за себя подъемом скептицизма, отвращением, бунтом. И это будет вторым знаком, может быть, истинным знаком того, что он пытается развиваться, и что он вступил в схватку с реалиями своей природы, или, скорее, что нисходящая Сила начала свою работу по сбиванию сметаны в масло. Прогресс, определенно, состоит не в том, чтобы подняться, сколько в том, чтобы выявить все, что преграждает путь — когда ты чист, все здесь. И искатель открывает множество вещей, не дающих ему двигаться дальше. Часто, вступив на путь интегральной йоги, имеешь впечатление, что отправился за лучшим, а нашел худшее, искал свет и мир, а нашел войну. Фактически, это битва — не стоит скрывать это от себя. Пока плывешь по течению, считаешь себя очень славным, очень чистым, очень благонамеренным; как только изменяешь направление движения, все начинает сопротивляться. Тогда на своей шкуре ощущаешь громадные отупляющие силы, которые давят на людей — хотя бы для того, чтобы это увидеть, нужно попытаться выйти из этого. И когда искатель обретет первое решающее раскрытие наверх, увидит Свет, он почти одновременно почувствует сокрушительный удар внизу, как если бы у него что-то болело внутри; тогда он поймет, что имел в виду Шри Ауробиндо под той тьмой уязвленной, протестующей против света.⁷ И он выучит первый урок: нельзя сделать шаг наверх, не сделав шага вниз.

Вместо того, чтобы принимать эти грубые отклонения за некую фатальность, искатель сделает их основой своей работы. Это двойное движение восхождения и нисхождения составляет основной процесс интегральной йоги: Мы должны возвращаться с каждой завоеванной высоты, чтобы заставить низойти новые озарение и силу в смертное движение внизу⁸, именно такова цена трансформации жизни, иначе мы останемся на вершинах, сочиняя стихи и одухотворяясь, тогда как внизу старая жизнь будет ковылять, как прежде. На практике, движение нисхождения совершается не произвольным решением ума — чем меньше он вмешивается, тем лучше, и, к тому же, возникает вопрос, как ум может “нисходить”, сидя за своим письменным столом? Именно пробужденная и индивидуализированная сознание-сила спонтанно совершает всю работу в нас. С тех пор, как мы коснулись сознания и света определенной интенсивности, он автоматически оказывает давление на остальную часть природы, и заставляет соответствующую темноту и сопротивление выходить наружу. Все происходит так, как будто в глубины океана резко вводят кислород: какие-нибудь мурены тревожно отбиваются своими усиками, или даже взрываются. Это странное обращение сознания, как если бы мы переходили из освещенной комнаты в ту же самую комнату, но темную, из радостной комнаты в ту же самую комнату, но печальную — все похоже и все отличается. Как если бы это была та же самая сила, та же самая интенсивность вибрации — возможно, даже идентичная вибрация — но внезапно получившая отрицательный коэффициент. Тогда видишь почти во всех подробностях, как любовь, например, превращается в ненависть, а чистота в нечистоту — все то же самое, но наоборот. И, пока мы психологически являемся лишь изнанкой другого, а наше добро — обратной стороной зла (возможно, следовало бы сказать лицевой стороной зла), нет надежды на то, что жизнь изменится. Нужна радикально другая вещь — другое сознание. Все наши поэты и созидательные натуры хорошо знали эти скачки сознания; в то время, как Рембо писал свои Озарения, он побывал в странных местах, в которых “волосы вставали дыбом от ужаса”; он также подчинялся закону темного обращения. Но интегральный искатель, вместо того, чтобы, не осознавая того, раскачиваться от одной крайности к другой, и подниматься не зная как, и опускаться, не желая того, будет работать методически, сознательно, не теряя равновесия и, прежде всего, предавая себя с растущим доверием Сознанию-Силе, которая никогда не вызывает сопротивления, которое он не может преодолеть, и не открывает больше света, чем он может выдержать. Прожив достаточно долго между двумя крайностями, мы, в конце концов, увидим метод за действием Силы, и каждый раз когда мы, кажется, будем сходить с восходящей кривой, или терять обретенную реализацию, это будет для того, чтобы обрести в конце концов ту же самую реализацию, но на ступень выше, расширенной и обогащенной достижениями той области нашего существа которая, благодаря нашему “падению”, объединилась с новым светом — если бы мы не “пали”, этот низ никогда не присоединился бы к нашему верху. Возможно, на коллективном уровне тот же самый процесс привел к падению Афин, чтобы древние варвары в один прекрасный день смогли понять Платона. Прогресс в интегральной йоге выглядит не как прямая линия, теряющаяся в где-то в вышине, во все более разреженной атмосфере, но, как утверждает Шри Ауробиндо спираль, которая медленно, методически присоединяет все уровни нашего существа во все более широком раскрытии и на все более и более глубокой основе. И мы не только различаем за действиями этой Силы, или, скорее, Сознания-Силы метод, но регулярные циклы и ритм, столь же четкий, как ритм приливов и отливов и фаз луны; чем сильнее прогрессируешь, тем более длинными становятся циклы, и тем сильнее они полагаются на космический ритм, до того самого дня, когда мы сможем увидеть в наших собственных нисхождениях периодические нисхождения земного сознания, а в наших собственных трудностях — все подводные течения Земли, которая сопротивляется и бунтует. Все будет, наконец, так тесно связано, что мы сможем читать в самых маленьких вещах, в самых ничтожных происшествиях повседневной жизни и предметах, которых мы касаемся, признаки более обширных депрессий, довлеющих над людьми и заставляющими их нисходить и подниматься на один и тот же эволюционный хребет. Тогда мы увидим, что нас безошибочно ведут к Цели, что все, даже мельчайшие вещи, имеет смысл — ни одна деталь не сдвинется с места без того, чтобы все не переместилось — и что мы находимся на пути к будущему более великому, чем мы могли помыслить.

Вскоре нас поразит другое (или то же самое, но в другом обличье) противоречие. Существует не только закон восхождения нисхождения но, возможно, центральное противоречие. У всех нас есть цель, которой нужно достичь, в этой жизни и на протяжении всех жизней, что-то уникальное, что нужно выразить, потому что каждый человек уникален — это наша центральная истина, то, на что особо нажимает наша эволюция. Эта цель выясняется лишь постепенно, после множества опытов и последовательных пробуждений, когда мы начинаем быть человеком, сформированным внутренне; тогда мы понимаем, что некая нить пронизывает всю нашу жизнь — и все наши жизни, если мы уже осознали их — одинаковым особым образом, как если бы все торопило нас в одном и том же направлении. Направлении, которое все более и более уточняется и проясняется по мере нашего продвижения. И в то же время, как мы обретаем сознание нашей цели, мы осознаем особую трудность, которая является как бы обратной стороной или противоположностью нашей цели. Это странный феномен, как если бы мы имели дело в точности с тенью нашего света — особой тенью, особой трудностью, особой проблемой, которая снова и снова возникает перед нами с озадачивающей настойчивостью, всегда та же в разных обличьях и в обстоятельствах, по видимости далеких друг от друга, и возвращается после каждой выигранной битвы с возросшими силами, пропорциональными нашей новой интенсивности сознания, как если бы мы должны были снова и снова выигрывать ту же самую битву, на каждом вновь завоеванном плане сознания. Чем более ясной становится цель, тем гуще становится тень. Тогда мы знакомимся с Врагом: