Sri Aurobindo

Шри Ауробиндо

ILION

ИЛИОН

Book II

Книга II

The Book of the Statesman

Книга Государственных Мужей

Now from his cycle sleepless and vast round the dance of the earth-globe

Завершая бессонный свой цикл
и широкий круг танца земли,

Gold Hyperion rose in the wake of the dawn like the eyeball

Золотистый, сияющий Гиперион
пробуждаясь, вставал за зарёй

Flaming of God revealed by his uplifted luminous eyelid.

Пламенеющим оком Всевышнего
и выглядывал из под лучистых приподнятых век.

Troy he beheld and he viewed the transient labour of mortals.

Он рассматривал Трою, взирал на плоды
преходящих дел смертных.

All her marble beauty and pomp were laid bare to the heavens.

Вся её красота, пышность мрамора, как на ладони
проявлялись под взглядом небес.

Sunlight streamed into Ilion waking the voice of her gardens,

Свет потоком входил в Илион,
пробуждая сады, голоса обитателей,

Amorous seized on her ways, lived glad in her plains and her pastures,

Он, любя, обнимал его улицы,
оживлял своей радостью пастбища,

Kissed her leaves into brightness of green. As a lover the last time

Целовал его листья в густой, яркой зелени.
Как любовник, в последний отпущенный раз,

Yearns to the beauty desired that again shall not wake to his kisses,

Устремляется к столь обожаемой им красоте,
что уже не увидит, на утро, его поцелуев,

So over Ilion doomed leaned the yearning immense of the sunrise.

Так и над Илионом сейчас
обречённо склонилась безмерность стремления солнца.

She like a wordless marble memory dreaming for ever

Как безмолвная память, отлитая в мрамор,
размечтавшись о вечном,

Lifted the gaze of her perishable immortality sunwards.

Подняла сейчас Троя свой взгляд преходящего,
повернувшись к бессмертию солнца.

All her human past aspired in the clearness eternal,

Все, кто жил в ней когда-либо, в прошлом,
устремлялись к божественной ясности вечности,

Temples of Phryx and Dardanus touched with the gold of the morning,

Храмы Фриксу и храмы Дардану,
освещённые золотом утра,

Columns triumphant of Ilus, domes of their greatness enamoured,

Возведённые Илом ряды триумфальных колонн,
купола в их пленящем величии,

Stones that intended to live; and her citadel climbed up to heaven

Глыбы камня — всё было для жизни;
а её цитадель поднималась в зенит,

White like the soul of the Titan Laomedon claiming his kingdoms,

Чисто-белая, словно душа основателя, Лаомедонта, Титана,
что хотел получать себе царства везде, где ступал,

Watched with alarm by the gods as he came. Her bosom maternal

Под встревоженным взглядом богов.
Материнская грудь древней Трои

Thrilled to the steps of her sons and a murmur began in her high-roads.

Утром вновь трепетала от шага её сыновей
и проснулся на улицах шум повседневности.

Life renewed its ways which death and sleep cannot alter,

Жизнь свои обновила пути,
что ни смерть, и не сон не способны никак изменить,

Life that pursuing her boundless march to a goal which we know not,

Продолжая свой марш без границ,
устремляясь к неведомой цели,

Ever her own law obeys, not our hopes, who are slaves of her heart-beats.

Лишь своим подчиняясь законам,
а не нашим надеждам,

Then as now men walked in the round which the gods have decreed them

Люди только рабы её пульса. И тогда, и сейчас
люди ходят кругами, которые предначертали им боги,

Eagerly turning their eyes to the lure and the tool and the labour.

Обращая их страстные очи
к инструментам, к труду и к соблазнам,

Chained is their gaze to the span in front, to the gulfs they are blinded

Взгляд людей, как цепями прикован пятну пред собой
и не видит огромную бездну,

Meant for their steps. The seller opened his shop and the craftsman

Что открылась внизу, под ногами.
Свои лавки открыли торговцы,

Bent o'er his instruments handling the work he never would finish,

Мастера взяли свой инструмент,
погрузившись в работу, которую им никогда не закончить,

Busy as if their lives were for ever, today in its evening

Были заняты все,
словно жизнь их продлится века,

Sure of tomorrow. The hammers clanged and the voice of the markets

И уверены были, что вновь будет завтра.
Молотки застучали,

Waking desired its daily rumour. Nor only the craftsman,

Голоса просыпавшихся рынков подняли свой гомон.
Но не только умельцы,

Only the hopes of the earth, but the hearts of her votaries kneeling

Основная надежда их бренной земли,
но и также жрецы Илиона

Came to her marble shrines and upraised to our helpers eternal

Преклонили сердца в его мраморных храмах,
вознося нашим вечным помощникам

Missioned the prayer and the hymn or silent, subtly adoring

Кто молитву, кто гимн,
а кто мог — восхищенье в молчании,

Ventured upwards in incense. Loud too the clash of the cymbals

Уносимые ввысь в фимиаме.
Звонкий голос кимвал

Filled all the temples of Troy with the cry of our souls to the azure.

Наполнял храмы Трои мольбой наших душ,
обращённых к лазури.

Prayers breathed in vain and a cry that fell back with Fate for its answer

Но напрасно звучали молитвы
их мольба возвращалась обратно с Судьбою в ответе.

Children laughed in her doorways; joyous they played, by their mothers

Беззаботные дети смеялись при входе в дома;
веселились они и играли,

Smiled on still, but their tender bosoms unknowing awaited

Под присмотром своих матерей, что ещё улыбались,
но уже в нежном сердце, не зная, они ожидали

Grecian spearpoints sharpened by Fate for their unripe bosoms,

Острых греческих копий,
заточенных Роком для женских, упругих грудей,

Tasks of the slave in Greece. Like bees round their honey-filled dwellings

И работы рабынями в Греции.
Словно пчёлы вокруг своих ульев, наполненных медом,

Murmuring swarmed to the well-heads the large-eyed daughters of Troya,

Большеглазые дочери Трои
собрались поболтать у ручья,

Deep-bosomed, limbed like the gods, — glad faces of old that were sentient

Полногрудые, сложенные как богини,
со счастливыми лицами прошлого

Rapturous flowers of the soul, bright bodies that lived under darkness

Были чувственными, приносящими радость цветами души,
увлекая взгляд стройной фигурой,

Heavely massed of their locks like day under night made resplendent,

Под тяжёлыми пышными локонами,
словно день, что сверкает за пологом ночи,

Daughters divine of the earth in the ages when heaven was our father.

И божественными дочерями земли словно в те времена,
когда небо ещё было нашим отцом.

They round Troy's well-heads flowerlike satisfied morn with their beauty

Эти женщины, встав у источников Трои,
как бутоны цветов, восхищая рассвет красотой,

Or in the river baring their knees to the embrace of the coolness

Или рядом, в реке,
погружая колени в спешащие воды Скамандра,

Dipped their white feet in the clutch of his streams, in the haste of Scamander,

Подставляли объятьям прохлады
обнажённые белые ноги,

Lingering this last time with laughter and talk of the day and the morrow

Медля в этот, последний их раз,
хохоча, обсуждая дела на сегодня и завтра,

Leaned to the hurrying flood. All his swiftnesses raced down to meet them

Наклонясь над журчащим потоком.
И со всей быстротою бежала река, чтобы встретиться с ними,

Crowding his channel with dancing billows and turbulent murmurs.

Наполняя глубокое русло
буйной пляской стремнин, несмолкающим рокотом.

Xanthus primaeval met these waves of our life in its passing

Древний Ксант, обнимая волнами, встречал нашу жизнь
и неспешно тёк дальше,

Even as of old he had played with Troy's ancient fair generations

Как и прежде, когда он играл
с восхитительными поколеньями Трои ушедших веков,

Mingling his deathless voice with the laughter and joy of their ages,

И вплетал звук бессмертного голоса
в смех и радость тех древних эпох,

Laughter of dawns that are dead and a joy that the earth has rejected.

И в веселье рассветов, что канули в вечность,
в наслаждении, что позабыла земля.

Still his whispering trees remembered their bygone voices.

До сих пор шум прибрежных деревьев,
вспоминает ушедшие их голоса.

Hast thou forgotten, O river of Troy? Still, still we can hear them

Не забыла ты их, река Трои?
До сих пор, до сих пор мы способны их слышать,

Now, if we listen long in our souls, the bygone voices.

Если долго смотреть
в глубину наших душ.

Earth in her fibres remembers, the breezes are stored with our echoes.

Всеми порами помнит Земля,
и в ветрах сохраняются отзвуки наших шагов.

Over the stone-hewn steps for their limpid orient waters

На ступенях из белого камня,
наклонялись они над прозрачной восточной рекой,

Joyous they leaned and they knew not yet of the wells of Mycenae,

Чтобы радостно взять эту чистую воду,
и не знали, пока что, колодцев Микен,

Drew not yet from Eurotas the jar for an alien master,

Не носили ещё из Эврота кувшины
для чужого хозяина,

Mixed not Pineus yet with their tears. From the clasp of the current

И не смешивали жар костра со своими слезами.
Распростившись с объятьем реки,

Now in their groups they arose and dispersed through the streets and the byways,

Они вместе вставали и россыпью шли
по дорожкам и по переулкам,

Turned from the freedom of earth to the works and the joy of the hearthside,

От свободы земли
повернувшись к работе и радостям дома,

Lightly, they rose and returned through the lanes of the wind-haunted city

И легко, вместе с ветром, летели наверх
через узкие улицы древнего города,

Swaying with rhythmical steps while the anklets jangled and murmured.

Грациозно, ритмично ступая,
чтоб звенели и пели ножные браслеты.

Silent temples saw them passing; you too, O houses,

Молчаливые храмы смотрели на них, проходящих;
и вы тоже смотрели, дома,

Built with such hopes by mortal man for his transient lodging;

Что с такими надеждами строили смертные
для своей пролетающей жизни;

Fragrant the gardens strewed on dark tresses their white-smiling jasmines

Расточая свои ароматы, сады усыпали
улыбавшимся белым жасмином их тёмные волосы,

Dropped like a silent boon of purity soft from the branches:

И роняли на них лепестки,
как безмолвный и чистый подарок ветвей:

Flowers by the wayside were budding, cries flew winged round the tree-tops.

На обочинах ярко пестрели цветы,
птичье пенье звенело в верхушках деревьев.

Bright was the glory of life in Ilion city of Priam.

Слава жизни неслась по всему Илиону,
цитадели Приама.

Thrice to the city the doom-blast published its solemn alarum,

Вдруг над городом трижды пронёсся
непривычно торжественный звук,

Blast of the trumpets that call to assembly clamoured through Troya

Голос труб, созывавших людей на собранье,
поднимался над Троей.

Thrice and were still. From garden and highway, from palace and temple

Трижды он прозвучал и затих.
Из тогда, из садов и с дорог, из дворцов и из храмов,

Turned like a steed to the trumpet, rejoicing in war and ambition,

Повернувшись как конь за трубой,
наслаждаясь войной или теша тщеславие,

Gathered alert to the call the democracy hated of heaven .

Стал поспешно на этот призыв
собираться народ, что отвергнут уже небесами.

First in their ranks upbearing their age as Atlas his heavens,

В самых первых рядах,
пронося свои годы, как Атлас несёт небеса,

Eagle-crested, with hoary hair like the snow upon Ida,

С вглядом, как у орла,
с сединою, похожей на снежную Иду,

Ilion's senators paced, Antenor and wide-browed Anchises,

Шли сенаторы, цвет Илиона,
Антенор и премудрый Анхиз,

Athamas famous for ships and the war of the waters, Tryas

Атамант, знаменитый по битвам на море,
рядом с ними — Триас,

Still whose name was remembered by Oxus the orient river,

До сих пор его имя звучит
по течению Окса, реки на Востоке,

Astyoches and Ucalegon, dateless Pallachus, Aetor,

Астиох, следом — Укалегон,
рядом — древний Паллах и Этор,

Aspetus who of the secrets divine knew all and was silent,

Молчаливый Аспет,
знавший всё о божественных тайнах.

Ascanus, Iliones, Alcesiphron, Orus, Aretes.

Илион и Асканий, Арет и Орус,
рядом — Алсесифрон.

Next from the citadel came with the voice of the heralds before him

Вслед за ними, из крепости, с криком глашатаев,
появился Приам и его сыновья,

Priam and Priam's sons, Aeneas leonine striding,

Чуть подальше — Эней,
шедший львиною поступью,

Followed by the heart of a nation adoring her Penthesilea.

Замыкая цвет нации шла,
восхищая народ, Пенфесилея.

All that was noble in Troy attended the regal procession

Всё что было хорошего и благородного в Трое,
проявилось в той царской процессии,

Marching in front and behind and the tramp of their feet was a rhythm

Те, кто шёл впереди,
и другие, за ними, их шаг

Tuned to the arrogant fortunes of Ilion ruled by incarnate

Был настроен на ритм горделивой судьбы Илиона,
направляемой крепкой рукой воплощёнными полубогами —

Demigods, Ilus and Phryx and Dardanus, Tros of the conquests,

Это Ил, это Фрикс и Дардан —
покорители Трои,

Tros and far-ruling Laomedon who to his grandiose labour

Это Трой, и правитель далёких земель
гордый Лаомедонт, что созвал

Drew down the sons of the skies and was served by the ageless immortals.

Для своей грандиозной работы небесных сынов,
и кому помогали здесь даже бессмертные.

Into the agora vast and aspirant besieged by its columns

Все входили в агору, широкую и устремлённую ввысь,
окружённую рядом колонн,

Bathed and anointed they came like gods in their beauty and grandeur.

Заходили, омытые и умащённые маслом они,
словно боги в своей красоте и величии.

Last like the roar of the winds came trampling the surge of the people.

И последними, как ураган,
с громким топотом хлынули волны народа.

Clamorous led by a force obscure to its ultimate fatal

С оглушительным криком, ведомая тёмною силой,
к своему роковому концу,

Session of wrath the violent mighty democracy hastened;

На собрание гнева спешила
демократия яростных сил;

Thousands of ardent lives with the heart yet unslain in their bosoms

Эти тысячи вспыльчивых жизней,
и пока что с живыми сердцами в груди

Lifted to heaven the voice of man and his far-spreading rumour.

Возносили к богам человеческий голос
и его далеко разносящийся ропот.

Singing the young men with banners marched in their joyous processions,

Молодёжь, распевая, шагала
со знамёнами в радостном марше,

Trod in martial measure or dancing with lyrical paces

То чеканя свой шаг,
то танцуя лирической поступью,

Chanted the glory of Troy and the wonderful deeds of their fathers.

Воспевая величие Трои
и чудесные подвиги предков.

Into the columned assembly where Ilus had gathered his people,

Посреди окружённой колоннами площади,
там где Ил собирал свой народ,

Thousands on thousands the tramp and the murmur poured; in their armoured

Много тысяч людей напирали
и кричали, сверкая доспехами,

Glittering tribes they were ranked, an untameable high-hearted nation

Все построились по племенам,
эти сильные сердцем и неукротимые люди,

Waiting the voice of its chiefs. Some gazed on the greatness of Priam

Ожидая, что скажут вожди.
Часть из них обращала свой взор на Приама,

Ancient, remote from their days, the last of the gods who were passing,

На далёкого от их забот, на великого, древнего воина,
на последнего из уходящих богов,

Left like a soul uncompanioned in worlds where his strength shall not conquer:

Что живёт молчаливой душою в мирах
где уже никого не способен он завоевать:

Sole like a column gigantic alone on a desolate hill-side

Одинокой гигантской колонной
на заброшенном склоне холма,

Older than mortals he seemed and mightier. Many in anger

Он казался сильнее и старше чем смертные.
Очень многие в гневе

Aimed their hostile looks where calm though by heaven abandoned,

Устремляли враждебные взгляды туда,
где покинутый небом, но всё ж, оставаясь в покое души,

Left to his soul and his lucid mind and its thoughts unavailing,

Со своим просветлённым умом
и напрасными мыслями,

Head of the age-chilled few whom the might of their hearts had not blinded,

Восседал Антенор, вождь немногих, кого закалили года,
и кого не смогла ослепить сила сердца,

Famous Antenor was seated, the fallen unpopular statesman,

Государственный лидер, утративший власть
и свою популярность,

Wisest of speakers in Troy but rejected, stoned and dishonoured.

Был мудрейший оратор из Трои, но ныне
он побит был камнями, отвергнут людьми, обесславлен.

Silent, aloof from the people he sat, a heart full of ruins.

Молчаливо сидел он вдали от народа,
с сердцем полным разрухи.

Low was the rumour that swelled like the hum of the bees in a meadow

Поначалу негромким был гул,
поднимавшийся словно жужжание пчёл на лугу,

When with the thirst of the honey they swarm on the thyme and the linden,

Когда с жаждою мёда они
облепили тимьян или липу,

Hundreds humming and flitting till all that place is a murmur.

Сотни их и жужжат и кружат,
пока всё не становится гулом.

Then from his seat like a tower arising Priam the monarch

После этого, медленно, с места, в могучем покое,
поднимаясь, как башня,

Slowly erect in his vast tranquillity silenced the people:

Встал Приам, сам монарх,
и народ охватило безмолвие:

Lonely, august he stood like one whom death has forgotten,

Он стоял, одинокий и царственный,
словно смерть про него позабыла,

Reared like a column of might and of silence over the assembly.

Возвышаясь колонной молчанья и силы
над народным собранием.

So Olympus rises alone with his snows into heaven.

Так Олимп со своей ледяной белизной
одиноко глядит в небеса.

Crowned were his heights by the locks that slept like the mass of the snow-swathe

Он увенчан был длинными локонами,
что лежали сугробами снега,

Clothing his giant shoulders; his eyes of deep meditation,

Ниспадая на плечи гиганта;
его взгляд погружённый в глубины раздумья,

Eyes that beheld now the end and accepted it like the beginning

Взгляд, что видел грядущий конец
принимая его как начало,

Gazed on the throng of the people as on a pomp that is painted:

Неподвижно взирал на пришедшие толпы народа,
как на пёстрое и суетливое действо:

Slowly he spoke like one who is far from the scenes where he sojourns.

Наконец, очень медленно он произнес,
словно был далеко от той сцены.

“Leader of Ilion, hero Deiphobus, thou who hast summoned

"О герой Деифоб, о наш вождь Илиона,
ты собрал сюда Трою в лице всех пришедших людей,

Troy in her people, arise; say wherefore thou callest us. Evil

Поднимись и скажи,
для чего ты нас звал.

Speak thou or good, thou canst speak that only: Necessity fashions

Злая весть или добрая весть —
ты не можешь сказать ничего нам другого:

All that the unseen eye has beheld. Speak then to the Trojans;

Эта внешняя необходимость —
только форма того, что давно уже видит незримое око.

Say on this dawn of her making what issue of death or of triumph

Так поведай троянцам, скажи,
пока утро восходит над городом,

Fate in his suddenness puts to the unseeing, what summons to perish

Что там — смерть или праздник
нам, незрячим, внезапно бросает Судьба,

Send to this nation men who revolt and gods who are hostile.”

И какие угрозы сейчас насылают на этот народ
те, кто с нами воюет и боги, что стали враждебны".

Rising Deiphobus spoke, in stature less than his father,

Ниже ростом отца,
чуть слабее по стати, но всё же, высокий

Less in his build, yet the mightiest man and tallest whom coursers

И один сильнейший из тех,
кто сидит на коне, и кого носят ноги в сраженье,

Bore or his feet to the fight since Ajax fell by the Xanthus.

С той поры, как Аякс пал у берега Ксанта,
поднимаясь, сказал Деифоб:

“People of Ilion, long have you fought with the gods and the Argives

"О народ Илиона, вы долгие годы сражались
с аргивянами, так и с богами,

Slaying and slain, but the years persist and the struggle is endless.

Убиваете и погибаете сами,
но идёт год за годом, а битве не видно конца.

Fainting your helpers cease from the battle, the nations forsake you.

Покидают, слабея, нас наши союзники,
и народы бросают нас в битве.

Asia weary of strenuous greatness, ease-enamoured

Подустав от тяжёлого груза величия,
и желающая облегчения,

Suffers the foot of the Greek to tread on the beaches of Troas.

Наша Азия терпит сандалии греков
что пришли к побережьям Троада.

Yet have we striven for Troy and for Asia, men who desert us.

Но мы всё ж продолжаем сражаться за Трою, за Азию,
за людей, что оставили нас.

Not for ourselves alone have we fought, for our life of a moment!

Но не только лишь ради себя мы ведём этот бой,
защищаем не только свои быстротечные жизни!

Once if the Greeks were triumphant, once if their nations were marshalled

Если б греки сейчас были бы победителями,
если бы их народы вели за собой

Under some far-seeing chief, Odysseus, Peleus, Achilles,

Дальновидные лидеры, как
Одиссей, Ахиллес и Пелей,

Not on the banks of Scamander and skirts of the azure Aegean

То их дерзкий поход,
их усилье Титана,

Fainting would cease the audacious emprise, the Titanic endeavour;

Истощились, бы не у Скамандра,
не на пляжах Эгейского моря;

Tigris would flee from their tread and Indus be drunk by their coursers.

Тигр бежал бы от поступи греков,
а водою из Инда поили б они лошадей.

Now in these days when each sun goes marvelling down that Troy stands yet

И сейчас, в эти дни, когда солнце восходит,
каждый раз удивляясь, что Троя пока что жива,

Suffering, smiting, alive, though doomed to all eyes that behold her,

Вся истерзанная и избитая,
обречённая для наблюдающих глаз,

Flinging back Death from her walls and bronze to the shock and the clamour,

И когда Смерть отходит от стен,
чтобы с новою силой ударить,

Driven by a thought that has risen in the dawn from the tents on the beaches

Приведённая мыслями, что появились наутро
людям в лагере на побережье,

Grey Talthybius' chariot waits in the Ilian portals,

Колесница седого Талфибия ныне
ожидает ответа у врат Илиона,

Far voice of the Hellene demigod challenges timeless Troya.

Нам из дальних земель голос Эллина и полубога,
вечной Трое бросает свой вызов.

Thus has he said to us: ‘Know you not Doom when she walks in your heavens?

Он сказал: "Вы не видите гибельный Рок,
что гуляет по небу над вами?

Feelst thou not then thy set, O sun who illuminedst Nature?

Ты не чувствуешь как подступает закат,
о великое солнце, что днём озаряет Природу?

None can escape the wheel of the gods and its vast revolutions!

Никому не уйти от богов, от вращения их колеса
и от вызванных им потрясений!

Fate demands the joy and pride of the earth for the Argive,

Судьба требует славных подарков земли
и всех радостей для Аргивян,

Asia's wealth for the lust of the young barbarian nations.

Азиатских сокровищ для похоти
этих юных и варварских наций.

Sink eclipsed in the circle vast of my radiance; Troya,

Предлагаю я вам утонуть,
затемняясь в моём необъятном сиянии;

Joined to my northern realms deliver the East to the Hellene;

Пусть же Троя добавится к северным царствам моим,
пусть Восток станет радовать Эллина;

Ilion, to Hellas be yoked; wide Asia, fringe thou Peneus.

Илион подчинится Элладе, наденет ярмо;
и обширная Азия станет граничить с Пенеем.

Lay down golden Helen, a sacrifice lovely and priceless

Положите Елену, с её золотыми кудрями,
как прекрасную, неоценимую, жертву,

Cast by your weakness and fall on immense Necessity's altar;

Жертву слабости и поражения
на огромный алтарь вашей Необходимости;

Yield to the grasp of my longing Polyxena, Hecuba's deep-bosomed daughter,

И отдайте в объятия мои Поликсену,
полногрудую дочку Гекубы,

Her whom my heart desires. Accept from me peace and her healing

Ту, которую сердце так сильно желает.
Так примите же мир от меня,

Joy of mornings secure and death repulsed from your hearthsides.

Пусть же радость спокойных восходов начнёт
исцелять ваши раны и смерть отвернётся от ваших домов.

Yield these and live, else I leap on you, Fate in front, Hades behind me.

Так отдайте всё это и дальше живите, а иначе я сам нападу
с роковою Судьбой впереди, и Аидом, идущим за мной.

Bound to the gods by an oath I return not again from the battle

Я связал себя клятвой богам,
и я буду участвовать в битве,

Till from high Ida my shadow extends to the Mede and Euphrates.

До тех пор, пока тень моя с Иды,
не достигнет Евфрата и Мидии.

Let not your victories deceive you, steps that defeat has imagined;

Не давайте победам обманывать вас,
представляя, что Аргос придёт к поражению;

Hear not the voice of your heroes; their fame is a trumpet in Hades:

И не слушайте ваших героев;
слава их — это трубы Аида;

Only they conquer while yet my horses champ free in their stables.

Побеждают они лишь пока
мои кони жуют сено в стойлах.

Earth cannot long resist the man whom Heaven has chosen;

Не способна Земля долго сопротивляться тому
кто был избран уже Небесами;

Gods with him walk; his chariot is led; his arm is assisted.’

Вместе с ним идут боги, они
помогают руке, направляют его колесницу".

High rings the Hellene challenge, earth waits for the Ilian answer.

Да, надменно звучит вызов Эллина,
ожидает ответ Илиона земля.

Always man's Fate hangs poised on the flitting breath of a moment;

И всё время Судьба человека висит,
балансируя, на мимолётном дыханьи мгновения;

Called by some word, by some gesture it leaps, then 'tis graven, 'tis granite.

От какого-то слова, какого-то жеста, она вдруг взлетает,
а затем застывает гранитной надгробной плитой.

Speak! by what gesture high shall the stern gods recognise Troya?

Так скажите же слово! По какому высокому жесту
эти строгие боги узнают великую Трою?

Sons of the ancients, race of the gods, inviolate city,

Вы — наследники древности, раса богов,
незапятнанный город,

Firmer my spear shall I grasp or cast from my hand and for ever?

Сжать ли твёрже копьё мне в руке
или выбросить и позабыть всё навеки?

Search in your hearts if your fathers still dwell in them, children of Teucer.”

Так всмотритесь же в ваши сердца,
если предки ещё в них живут, дети Тевкра".

So Deiphobus spoke and the nation heard him in silence,

Так сказал Деифоб
и в молчании слушал народ,

Awed by the shadow vast of doom, indignant with Fortune.

Потрясённый широкою тенью Судьбы,
несогласный с Фортуной.

Calm from his seat Antenor arose as a wrestler arises,

Отвечая ему,
с места медленно встал Антенор,

Tamer of beasts in the cage of the lions, eyeing the monsters

Как борец, укротитель зверей в клетке львов,
смотрит на изумительных монстров,

Brilliant, tawny of mane, and he knows if his courage waver,

С рыжеватою гривой, но знает всегда —
если смелось в нём дрогнет хотя бы на миг,

Falter his eye or his nerve be surprised by the gods that are hostile,

Или если не выдержат нервы, не тот будет взгляд
из-за козней враждебных богов,

Death will leap on him there in the crowded helpless arena.

То тогда на него прыгнет Смерть, прямо здесь,
на арене, набитой людьми, и никто не поможет.

Fearless Antenor arose, and a murmur swelled in the meeting

Так бесстрашно, в собрании встал Антенор
и возник угрожающий ропот,

Cruel and threatening, hoarse like the voice of the sea upon boulders;

Был жесток он, суров, словно шум морских волн,
когда бьются они о прибрежные камни;

Hisses thrilled through the roar and one man cried to another,

Свист пронзил этот рёв
и в толпе закричал громко кто-то,

“Lo, he will speak of peace who has swallowed the gold of Achaia!

"О, смотри, он сейчас будет снова болтать нам о мире,
сам набравшись ахейского золота!

Surely the people of Troy are eunuchs who suffer Antenor

Неужели троянцы похожи на евнухов,
и должны мы терпеть Антенора,

Rising unharmed in the agora. Are there not stones in the city?

Выступающего безнаказанно здесь, на агоре.
Разве в городе мало камней?

Surely the steel grows dear in the land when a traitor can flourish.”

В самом деле, металл дорожает в стране,
где живёт, процветая, предатель".

Calm like a god or a summit Antenor stood in the uproar.

Но спокойно, как бог, как вершина горы,
неподвижно стоял Антенор перед той вакханалией.

But as he gazed on his soul came memory dimming the vision;

И пока он смотрел, в его душу вошли
так знакомо щемящие воспоминания;

For he beheld his past and the agora crowded and cheering,

Он смотрел в своё прошлое,
видел рукоплескавших людей на агоре,

Passionate, full of delight while Antenor spoke to the people,

Страстных, полных восторга, когда
Антенор обращался к народу,

Troy that he loved and his fatherland proud of her eloquent statesman.

К своей родине, к Трое, которую он так любил,
и был горд красноречьем сенаторов.

Tears to his eyes came thick and he gripped at the staff he was holding.

На глаза навернулась слеза,
и он крепче в руке сжал свой посох.

Mounting his eyes met fully the tumult, mournful and thrilling,

Взгляд подняв, встретил он
эти крики печальным, волнующим голосом,

Conquering men's hearts with a note of doom in its sorrowful sweetness.

Покоряя сердца нотой рока
её горестной сладостью.

“People of Ilion, blood of my blood, O race of Antenor,

"О народ Илиона, о кровь моей крови,
наша раса, в которой родился и я, Антенор,

Once will I speak though you slay me; for who would shrink from destruction

Ещё раз буду я говорить, даже если потом вы убьёте меня;
потому что зачем уклоняться от смерти,

Knowing that soon of his city and nation, his house and his dear ones

Зная, что и народ, и весь город, и дом,
и любимые, и вся семья,

All that remains will be a couch of trampled ashes? Athene,

Очень скоро сгорят,
станут кучками мятого пепла?

Slain today may I join the victorious souls of our fathers,

О, Афина, быть может, убитый сейчас,
я вольюсь в славный круг триумфальных душ предков,

Not for the anguish be kept and the irremediable weeping.

Чтобы не видеть тех ужасов, мук,
и не знать безнадёжного плача.

Loud yet will I speak the word that the gods have breathed in my spirit,

Громко я скажу слово своё,
то, что боги вдохнули в мой дух,

Strive this last time to save the death-destined. Who are these clamour

Попытаюсь ещё раз спасти обречённых на гибель.
Кто там громко вопит —

‘Hear him not, the gold of the Greeks bought his words and his throat is accursed?’

"Вы не слушайте голос его,
греки золотом платят ему за слова, и гортань его проклята?"

Troy whom my counsels made great, hast thou heard this roar of their frenzy

Моя Троя, что стала великой моим наставленьем,
ты услышала рёв их безумия,

Tearing thy ancient bosom? Is it thy voice heaven-abandoned, my mother?

Разрывающий древнее сердце твое?
Или это твой голос покинутый небом, любимая мать?

O my country, O my creatress, earth of my longings!

О страна, о творенье моё,
о земля моих чаяний!

Earth where our fathers lie in their sacred ashes undying,

Та земля, где лежат наши предки,
и священный, бессмертный их прах,

Memoried temples shelter the shrines of our gods and the altars

И где храмы хранят нашу память,
дорогие для сердца святыни богов,

Pure where we worshipped, the beautiful children smile on us passing,

Где на чистый алтарь возносили мы наши молитвы,
где прекрасные дети идут, улыбаясь,

Women divine and the men of our nation! O land where our childhood

О божественные и мужчины, и женщины,
красота нашей нации!

Played at a mother's feet mid the trees and the hills of our country,

О, земля, где мы в детстве играли у ног матерей,
средь деревьев, холмов нашей родины,

Hoping our manhood toiled and our youth had its seekings for godhead; —

И где зрелость трудилась в надеждах,
и где юность искала везде божество —

Thou for our age keepst repose mid the love and the honour of kinsmen,

Ты преклонным летам даришь мирный покой
средь любви и почёта родных,

Silent our relics shall lie with the city guarding our ashes!

И останки лежать будут в этом же городе,
молчаливо хранящим наш прах!

Earth who hast fostered our parents, earth who hast given us our offspring,

О земля, что взлелеяла наших родителей,
о земля, что дала нам детей,

Soil that created our race where fed from the bosom of Nature

Эта почва, создавшую нашу прекрасную расу,
где вскормлённые грудью Природы

Happy our children shall dwell in the storied homes of their fathers,

Наши дети должны были счастливо жить
в легендарных домах своих предков,

Souls that our souls have stamped, sweet forms of ourselves when we perish!

Эти души, что созданы от наших душ,
эти сладкие формы себя, что останутся жить после нас!

Once even then have they seen thee in their hearts, or dreamed of thee ever

Они видели, в сердце, тебя, хоть единственный раз,
и мечтали они о тебе, хоть когда-то,

Who from thy spirit revolt and only thy name make an idol

Те, кто духом бунтарским твоим, твоим именем,
сотворяет жестокого идола,

Hating thy faithful sons and the cult of thy ancient ideal!

Ненавидя твоих самых верных сынов,
поклонение древним твоим идеалам?!

Wake, O my mother divine, remember thy gods and thy wisdom,

Пробудись, о, божественная моя мать,
вспомни мудрость свою и богов,

Silence the tongues that degrade thee, prophets profane of thy godhead.

И заставь замолчать языки, что тебя унижают и губят,
этих ложных пророков.

Madmen, to think that a man who has offered his life for his country

Вы безумные, если способны поверить, что я,
посвятивший всю жизнь свою этой стране,

Served her with words and deeds and adored with victories and triumphs

И служивший ей словом и делом,
восхищаясь успехам её и победам,

Ever could think of enslaving her breast to the heel of a foeman!

Мог подумать о том, чтобы сделать рабыней её
под пятой у врага!

Surely Antenor's halls are empty, he begs from the stranger

Или дом Антенора пустой,
и он просит подачек у каждого первого встречного,

Leading his sons and his children's sons by the hand in the market,

И ведёт сыновей и внучат на базарную площадь,
выставляя лохмотья, с тех пор,

Showing his rags since his need is so bitter of gold from the Argives!

Как нужда его стала столь горькой,
что он грезит о золоте злейших врагов!

You who demand a reply when Laocoon lessens Antenor,

Вы, кто хочет, чтоб я вам ответил, когда
Лаокоон затмил Антенора,

Hush then your feeble roar and your ear to the past and the distance

Приглушите свои бесполезные крики,
обратите ваш слух на события в прошлом,

Turn. You fields that are famous for ever, reply for me calling,

И на то, что случилось вдали.
Пусть поля ваши, полные славой, ответят на слово моё,

Fields of the mighty mown by my sword's edge, Chersonese conquered,

Поля полные силы, что выкосил острый мой меч,
Херсонес завоеван был нами,

Thrace and her snows where we fought on the frozen streams and were victors

Пала Фракия к нашим ногам,
со своими снегами, замерзшими реками,

Then when they were unborn who are now your delight and your leaders.

Мы держали победы когда не родились ещё
эти ваши вожди, те которыми вы восторгаетесь.

Answer return, you columns of Ilus, here where my counsels

О колонны великого Ила,
о, ответьте мне здесь,

Made Troy mightier guiding her safe through the shocks of her foemen.

Где мои наставления сделали Трою сильнее,
провели без потерь сквозь удары врагов.

Gold! I have heaped it up high, I am rich with the spoils of your haters.

Моё золото, ох! Я имел предостаточно золота,
я богат был трофеями ваших врагов.

It was your fathers dead who gave me that wealth as my guerdon,

Это ваши покойные предки
подарили в награду богатство,

Now my reproach, your fathers who saw not the Greeks round their ramparts:

И которым теперь вы меня попрекаете,
это ваши отцы, что не видели греков вокруг нашей крепости:

They were not cooped by an upstart race in the walls of Apollo,

Они не были заперты самонадеянной расой
среди стен Аполлона,

Saw not Hector slain and Troilus dragged by his coursers.

И не видели павшего Гектора или убитого ими Троила,
чьи останки тащила его колесница.

Far over wrathful Jaxartes they rode; the shaken Achaian

Далеко над гневливым Яксартом пронеслись, ваши предки;
потрясённая этим Ахея

Prostrate adored their strength who now shouts at your portals and conquers

Распростерлась под ними, в восторге от силы,
та, что ныне кричит у ворот победителем.

Then when Antenor guided Troy, this old man, this traitor,

Это было тогда, когда я, Антенор правил Троей,
этот самый старик и предатель,

Not Laocoon, nay, not even Paris nor Hector.

Правил не Лаокоон, не Гектор,
и не наш знаменитый Парис.

But I have changed, I have grown a niggard of blood and of treasure,

Говорят, я теперь изменился,
стал скупым я на страстность и деньги,

Selfish, chilled as old men seem to the young and the headstrong,

Стал холодным и эгоистичным, как всегда
старики представляются вам, молодым и упрямым,

Counselling safety and ease, not the ardour of noble decisions.

И советует вам безопасность и лёгкую жизнь,
а не пыл благородных решений.

Come to my house and behold, my house that was filled once with voices.

Приходите в мой дом и взгляните,
он когда-то был полон людских голосов.

Sons whom the high gods envied me crowded the halls that are silent.

То мои сыновья, по которым завидовали даже высокие боги,
заполняли покои, которые ныне молчат.

Where are they now? They are dead, their voices are silent in Hades,

Где сейчас мои дети? Они все мертвы,
голоса их навеки замолкли в Аиде,

Fallen slaying the foe in a war between sin and the Furies.

Их убили враги,
на войне между Фуриями и грехом.

Silent they went to the battle to die unmourned for their country,

Они молча пошли в эту битву,
чтоб за родину там, неоплаканными умереть,

Die as they knew in vain. Do I keep now the last ones remaining,

Хотя знали, что смерть их напрасна.
Должен ли я теперь удержать

Sparing their blood that my house may endure? Is there any in Troya

Тех последних, что ныне остались,
сберегая их род, что мой дом мог вполне бы вместить?

Speeds to the front of the mellay outstripping the sons of Antenor?

Есть ли кто-нибудь в Трое,
кто быстрее бросался бы в бой, чем мои сыновья?

Let him arise and speak and proclaim it and bid me be silent.

Пусть поднимется, скажет об этом
и заставит меня замолчать.

Heavy is this war that you love on my heart and I hold you as madmen

Тяжкой ношей на сердце моём
стала эта война, что вы так обожаете,

Doomed by the gods, abandoned by Pallas, by Hera afflicted.

От которой пытаюсь я вас удержать, как безумцев,
обречённых богами, забытых Палладой, и осаждаемых Герой.

Who would not hate to behold his work undone by the foolish?

Кто б остался спокоен, увидев, что труд
его жизни разрушил глупец?

Who would not weep if he saw Laocoon ruining Troya,

Кто бы не зарыдал, если б видел как наш Лаокоон
превращает всю Трою в руины

Paris doomed in his beauty, Aeneas slain by his valour?

Обрекает на гибель Париса, с его красотой,
убивает Энея, его же отвагой?

Still you need to be taught that the high gods see and remember,

Всё же вы должны знать,
что высокие боги всё видят и помнят,

Dream that they care not if justice be done on the earth or oppression!

Не мечтайте, что им безразлично,
притесненье идёт на земле, иль царит справедливость!

Happy to live, aspire while you violate man and the immortals!

И что можете вы жить счастливо, стремиться, расти,
попирая людей и бессмертных!

Vainly the sands of Time have been strewn with the ruins of empires,

Понапрасну усыпано Время обломками царств и империй,
молчаливыми знаками судеб,

Signs that the gods have left, but in vain. For they look for a nation,

Что оставили боги, но видно, впустую.
Потому что искали они тот народ,

One that can conquer itself having conquered the world, but they find none.

Что бы смог, покоряя весь мир,
покорить и себя, но, увы, не нашли здесь такого.

None has been able to hold all the gods in his bosom unstaggered.

Ни один из народов не смог удержать всех богов на груди,
и остаться при этом неколебимым.

All have grown drunken with force and have gone down to Hell and to Ate.

Сила всех опьяняла и падали нации в Ад,
или шли, став безумными, к Ате.

‘All have been thrust from their heights,’ say the fools; ‘we shall live and for ever.

"Все слетают с высот", — повторяют глупцы, —
"ну а мы будем жить как и прежде.

We are the people at last, the children, the favourites; all things

Мы ведь люди, в конце-то концов,
мы ведь дети, любимые дети;

Only to us are permitted. ’ They too descend to the silence,

Только нам разрешается всё".
Но они, как и все, пойдут вниз, к тишине,

Death receives their hopes and the void their stirrings of action.

Смерть поглотит их жизнь и надежды,
пустота — суматоху их дел.

“Eviller fate there is none than life too long among mortals.

"Нет здесь более горькой судьбы,
чем прожить слишком долго средь смертных.

I have conversed with the great who have gone, I have fought in their war-cars;

Я общался с великими, те, что ушли,
я сражался на их боевых колесницах;

Tros I have seen, Laomedon's hand has lain on my temples.

Я встречался и с Троем, и видел, как Лаомедонт,
возлагал свою руку на мной возведённые храмы.

Now I behold Laocoon, now our leader is Paris.

А теперь предо мной Лаокоон,
и теперь у нас лидер — Парис.

First when Phryx by the Hellespont reared to the cry of the Ocean

Когда Фрикс вблизи вод Гелесспонта,
что ревели в ответ Океану,

Hewing her stones as vast as his thoughts his high-seated fortress,

Воздвигал цитадель, устремлённую ввысь
из камней, широтою похожих на замыслы Фрикса,

Planned he a lair for a beast of prey, for a pantheress dire-souled

Он хотел сделать логово хищного зверя
для пантеры с ужасной душой,

Crouched in the hills for her bound or self-gathered aagainst the avenger?

Что таится в холмах для прыжка,
собирая все силы пойти против мстителя?

Dardanaus shepherded Asia's coasts and her sapphire-girt islands.

И Дардан охранял побережия Азии
и её острова, средь сапфирных заливов.

Mild was his rule like the blessing of rain upon fields in the summer.

Мягким было правленье его,
словно благословение летнего дождика в поле.

Gladly the harried coasts reposed confessing the Phrygian,

Обездоленные побережья теперь
жили радостно и отдыхали,

Caria, Lycia's kings and the Paphlagon, strength of the Mysian;

Признавая владычество Фригии, Карии, Ликии,
признавая царя Пафлагона и силу Мисии;

Minos' Crete recovered the sceptre of old Rhadamanthus.

Крит Миноя опять поднимал
скипетр старого их Радаманта.

Ilus and Tros had strength in the fight like a far-striding Titan's:

Ил и Трой обладали такой силой в битве,
что похожа была на широкую поступь Титана:

Troy triumphant following the urge of their souls to the vastness

Триумфально вся Троя шла вслед
за стремлением душ к широте,

[Helmeted, crowned like a queen of the gods with the fates for her coursers]

[Одевая свой шлем как корону царицы богов,
вместе с жребием быстрых своих скакунов,]

Rode through the driving sleet of the spears to Indus and Oxus.

Проносясь через падавший ливень из копий
до далёкого Инда и Окса.

Then twice over she conquered the vanquished, with peace as in battle;

И затем ещё дважды она покоряла народы,
или миром своим, или битвой;

There where discord had clashed, sweet Peace sat girded with plenty,

Там, где были раздоры, теперь воцарялся приятный Покой,
окружало людей изобилие,

There where tyranny counted her blows came the hands of a father.

Там, где раньше считала удары свои тирания,
были добрые руки отца.

Neither was Teucer a soul like your chiefs who refounded this nation.

Возродивший народ этот Тевкр,
обладал совершенно другою душой, чем ваши вожди.

Such was the antique and noble tradition of Troy in her founders,

Такова была древняя и благородная наша традиция
со времён основателей Трои,

Builders of power that endured; but it perishes lost to their offspring,

Что давала нам силу, пройдя сквозь века;
но теперь та традиция гибнет, утраченная для потомков,

Trampled, scorned by an arrogant age, by a violent nation.

Под ногами воинственной нации,
презираемая этой высокомерной эпохой.

Strong Anchises trod it down trampling victorious onwards,

Наш могучий Анхиз растоптал её в прах
побеждающим маршем,

Stern as his sword and hard as the silent bronze of his armour.

Что суров был, как меч,
и жесток, как безмолвная бронза доспехов.

More than another I praise the man who is mighty and steadfast,

Больше чем остальных прославляю его
как могучего, твёрдого воина,

Even as Ida the mountain I praise, a refuge for lions;

Так же как прославляю я Иду,
убежище львов;

But in the council I laud him not, he who a god for his kindred

Но в совете не стану его восхвалять,
хоть он ныне — как бог для народа,

Lives for the rest without bowels of pity or fellowship, lone-souled,

Он живёт не испытывая состраданья к другим,
одинокий душой,

Scorning the world that he rules, who untamed by the weight of an empire

Презирая тот мир, над которым он царь,
растеряв свою мудрость под бременем власти,

Holds allies as subjects, subjects as slaves and drives to the battle,

Он союзников видит как подданных,
в этих подданных видит рабов, и бросает их в битву,

Careless more of their wills than the coursers yoked to his war-car.

И заботится об их желаньях не более, чем о конях,
что несут боевую его колесницу.

Therefore they fought while they feared, but gladly abandon us falling.

Вот поэтому бились они, пока нас все боялись,
и покинули с радостью нас, когда мы зашатались.

Yet had they gathered to Teucer in the evil days of our nation.

Но тогда, в дни беды,
они все собрались возле Тевкра,

Where are they now? Do they gather then to the dreaded Anchises?

А сейчас где они?
Поспешают на помощь Анхизу, внушившему страх?

Or has Aeneas helped with his counsels hateful to wisdom?

Или, может, Эней
нам поможет советом, далёким от мудрости?

Hateful is this, abhorred of the gods, imagined by Ate

Это всё отвратительно и ненавистно богам,
это то, что внушает вам Ата,

When against subjects murmuring discord and faction appointed

Когда подданных, что
замышляют разлад или распри,

Scatter unblest gold, the heart of a people is poisoned,

Подкупают безрадостным золотом,
посылая свой яд прямо в сердце народа,

Virtue pursued and baseness triumphs tongued like a harlot,

Добродетель преследуют, низость ликует,
и вопит как продажная девка,

Brother against brother arrayed that the rule may endure of a stranger.

Брат идёт против брата,
и ведёт себя как чужеземец.

Yes, but it lasts! For its hour. The high gods watch in their silence,

Это то, что творится сейчас!
И высокие боги в безмолвии смотрят на всё,

Mute they endure for a while that the doom may be swifter and greater.

Молча терпят они, до поры,
что судьба может быть и сильней, и быстрее.

Hast thou then lasted, O Troy? Lo, the Greeks at thy gates and Achilles.

Ты всё держишься, Троя?
Посмотри — у ворот  — Ахиллес вместе с греками.

Dream, when Virtue departs, that Wisdom will linger, her sister!

Или думаешь, если уйдёт Доброта,
то сестра её, Мудрость, останется с вами?!

Wisdom has turned from your hearts; shall Fortune dwell with the foolish?

Если Мудрость уже отвернулась от ваших сердец,
то зачем жить с глупцами Удаче?

Fatal oracles came to you great-tongued, vaunting of empires

Роковые пророки пришли со своим красноречием к вам,
соблазняя мечтой об империи,

Stretched from the risen sun to his rest in the occident waters,

Распростёршейся от восходящего солнца
до земель, где садится оно на покой в океане,

Dreams of a city throned on the hills with her foot on the nations.

Они грезили городом, что, как на троне, стоит на холме,
попирая народы своими ногами.

Meanwhile the sword was prepared for our breasts and the flame for our housetops.

А тем временем меч был заточен для нашей груди
и огонь приготовлен для кровель.

Wake, awake, O my people! the fire-brand mounts up your doorsteps;

Так проснись же, проснись, мой народ!
Уже огненный смерч подбирается к нашим порогам;

Gods who deceived to slay, press swords on your children's bosoms.

Боги вас обманули, чтоб всех погубить
и приставить мечи к вашим детям.

See, O ye blind, ere death in pale countries open your eyelids!

Так прозрейте, слепцы, прежде чем
смерть откроет вам веки в своих уже странах!

Hear, O ye deaf, the sounds in your ears and the voices of evening!

Так услышьте, глухие, звук в ваших ушах,
голоса подступающих сумерек!

Young men who vaunt in your strength! when the voice of this aged Antenor

Молодёжь, что бахвалится силой! Когда
голос этого вот старика Антенора

Governed your fathers' youth, all the Orient was joined to our banners.

За собою вёл ваших, тогда ещё юных, отцов,
весь Восток стал единым под знаменем нашим.

Macedon leaned to the East and her princes yearned to the victor,

Македония тоже склонилась пред ним,
и цари в ней стремились попасть под крыло победителя,

Scythians worshipped in Ilion's shrines, the Phoenician trader

В илионских святилищах скифы склоняли колени,
финикийцы-купцы привозили товары,

Bartered her tokens, Babylon's wise men paused at our thresholds;

Мудрецы Вавилона
собирались у наших порогов;

Fair-haired sons of the snows came rapt towards golden Troya

Белокурые дети снегов,
шли восторженно в нашу прекраснут Трою,

Drawn by the song and the glory. Strymon sang hymns unto Ida,

Привлечённые песней и славой.
Пел Стримон свои гимны для Иды,

Hoarse Chaleidice, dim Chersonesus married their waters

И суровые воды Халкиды,
и туманная мгла Херсонеса сливались в одно

Under the o'erarching yoke of Troy twixt the term-posts of Ocean.

Под единым владычеством Трои,
посреди пограничных столпов Океана.

Meanwhile far through the world your fortunes led by my counsels

Я тогда по всему необъятному миру
направлял судьбы ваших отцов наставлениями,

Followed their lure like women snared by a magical tempter:

И они шли за ними, как женщину тянет соблазн,
как магический зов искусителя:

High was their chant as they paced and it came from continents distant.

Высока была песнь их, пока они шли,
и она приходила в далёкие земли.

Turn now and hear! what voice approaches? what glitter of armies?

Обернитесь теперь и прислушайтесь!
Чей сейчас приближается голос?

Loud upon Trojan beaches the tread and the murmur of Hellas!

Чьи за армии ярко сверкают оружием?
Это на побережиях Трои грохочут шаги и ворчанье Эллады!

Hark! 'tis the Achaian's paean rings o'er the Pergaman waters!

Вот сейчас! Это гимны ахейцев звучат
над водою Пергама!

So wake the dreams of Aeneas; reaped is Laocoon's harvest.

Так проснитесь же, грёзы Энея;
в Илионе созрел урожай Лаокоона.

Speakers whose counsels persuaded our strength from the labour before us,

Те ораторы, вас убедившие бросить ваш труд,
позабыть вашу силу,

Artisans new of your destiny fashioned this far-spreading downfall,

Изменившие вашу судьбу,
предрешили огромное ваше падение,

Counsellors blind who scattered your strength to the hooves of the Scythian,

И слепым, недалёким советом рассеяли вашу энергию
под копытами скифских лихих лошадей,

Barren victories, trophies of skin-clad Illyrian pastors.

Ради неких бесплодных побед
и трофеев для голых жрецов Иллирии.

Who but the fool and improvident, who but the dreamer and madman

Кто же, кроме глупцов,
близоруких, мечтателей и сумасшедшего

Leaves for the far and ungrasped earth's close and provident labour?

Бросит ради далёкого, недостижимого
бережливый и близкий вам труд на своих же полях?

Children of earth, our mother gives tokens, she lays down her sign-posts,

Дети нашей земли, наша мать нам даёт указания,
расставляет свои путеводные знаки

Step by step to advance on her bosom, to grow by her seasons,

У неё на груди продвигаться вперёд,
шаг за шагом, расти от сезона к сезону,

Order our works by her patience and limit our thought by her spaces.

Приводить все работы в порядок терпеньем её,
и пространством её ограничивать помыслы.

But you had chiefs who were demigods, souls of an earth-scorning stature,

Но у вас предводители — как полубоги,
души их презирают земные пределы,

Minds that saw vaster than life and strengths that God's hour could not limit!

Их умы повидали просторы, что шире, чем жизнь,
они видели силы, что не ограничены временем Бога!

These men seized upon Troy as the tool of their giant visions,

Эти люди сейчас захватили здесь власть,
для них Троя орудие их колоссальных видений,

Dreaming of Africa's suns and bright Hesperian orchards,

Они грезят о звёздах над Африкой,
о прекрасных садах Гесперии,

Carthage our mart and our feet on the sunset hills of the Latins.

О Карфагене — как нашем рынке, о наших ногах,
что ступали б по залитым солнцем латинским холмам.

Ilion's hinds in the dream ploughed Libya, sowed Italy's cornfields,

В этих грёзах крестьяне шли с плугом по Ливии,
и сажали пшеницу на нивах Италии,

Troy stretched to Gades; even the gods and the Fates had grown Trojan.

Наша Троя уже протянулась до Гадеса;
даже Мойры, богини Судьбы, стали в грёзах троянскими.

So are the natures of men uplifted by Heaven in its satire.

Такова уж природа людей,
что с усмешкой возвысили вдруг Небеса.

Scorning the bit of the gods, despisers of justice and measure,

Презирая унылые узы богов,
отвергали они справедливость и меру,

Zeus is denied and adored some shadow huge of their natures

Отрицая великого Зевса,
поклоняясь огромной тени своих собственных "я",

Losing the shape of man in a dream that is splendid and monstrous.

Потеряв человеческий облик
в роскошной, чудовищной грёзе.

Titans, vaunting they stride and the world resounds with their footsteps;

Как Титаны, ступают они, похваляясь, по миру,
содрогается он под ударами этих шагов;

Titans, clanging they fall and the world is full of their ruin.

Как Титаны, они с оглушительным грохотом падают,
заполняя руинами мир.

Children, you dreamed with them, heard the roar of the Atlantic breakers

Дети, вы вместе с ними мечтали,
и вам слышался рёв атлантических волн,

Welcome your keels and the Isles of the Blest grew your wonderful gardens;

Приглашавших к себе ваши судна, и грезили вы
Островами Блаженных, которые вы превратили в сады;

Lulled in the dream, you saw not the black-drifting march of the storm-rack,

Убаюканные, вы не видели чёрный, несущийся марш
надвигавшейся бури,

Heard not the galloping wolves of the doom and the howl of their hunger.

И не слышали как к вам бегут волки рока,
и их вой ненасытного голода.

Greece in her peril united her jarring clans; you suffered

Даже греки в минуту опасности, объединили свои
раздираемые племена, что всё время ругались;

Patient, preparing the north, the wisdom and silence of Peleus,

Ну а вы терпеливо сносили,
пока рядом готовился север, молчанье и мудрость Пелея,

Atreus' craft and the Argives gathered to King Agamemnon.

И искусную хитрость Атрея, и вот — результат —
собрались аргивяне вокруг царя Агамемнона.

But there were prophecies, Pythian oracles, mutterings from Delphi.

Но звучали пророчества и предсказанья,
и оракулы Пифии что-то вещали из Дельф.

How shall they prosper who haste after auguries, oracles, whispers,

Станут ли процветать
те, кто верит авгурам, оракулам, шёпоту, грёзам,

Dreams that walk in the night and voices obscure of the silence?

Что блуждают в ночи,
этим призрачным звукам безмолвия?

Touches are these from the gods that bewilder the brain to its ruin.

То внушенья богов, что сбивают ваш мозг
и ведут его к краху.

One sole oracle helps, still armoured in courage and prudence

Лишь одно предсказанье поможет вам всем —
тихо вооружившись и мужеством, и дальновидностью,

Patient and heedful to toil at the work that is near in the daylight.

Терпеливо, рачительно делать работу,
ту, что вам нужно делать сегодня.

Leave to the night its phantoms, leave to the future its curtain!

Вы оставьте ночи её призраки и наважденья,
вы оставьте грядущему занавес!

Only today Heaven gave to mortal man for his labour.

Лишь сегодняшний день
Небеса дали смертному для его дел.

If thou hadst bowed not thy mane, O Troy, to the child and the dreamer,

Если б ты не склонила свою гриву льва,
пред детьми и мечтателями, о моя несравненная Троя,

Hadst thou been faithdul to Wisdom the counsellor seated and ancient,

Если б верила в Мудрость совета,
заседавшего с древности, нашу основу,

Then would the hour not have dawned when Paris lingered in Sparta

Не случилось бы часа, когда
наш Парис задержался бы в Спарте,

Led by the goddess fatal and beautiful, white Aphrodite.

Вдохновляемый там Афродитой —
белоснежной, прекрасной, смертельно опасной богиней.

Man, shun the impulses dire that spring armed from thy nature's abysms!

Человек, берегись этих страшных толчков, наваждений,
что внезапно рождаются в безднах природы!

Dread the dark rose of the gods, flee the honey that tempts from its petals!

Эта тёмная роза богов для нас, смертных, ужасна,
не летите на мёд, что манит из её лепестков!

Therefore the black deed was done and the hearth that welcomed was sullied.

Но однако же, чёрное дело случилось,
и очаг, добротою принявший гостей — осквернён.

Sin-called the Fury uplifted her tresses of gloom o'er the nations

В грех вводящая Фурия распространила
свои космы кошмара над всеми народами,

Maddening the earth with the scream of her blood-thirst, bowelless, stone-eyed,

Сводя землю с ума своим жаждущими крови, неистовым криком,
непреклонная, с взглядом, как камень,

Claiming her victims from God and bestriding the hate and the clamour.

Она требует жертв на закланье у Бога,
сеет ненависть, визги кругом.

Yet midst the stroke and the wail when men's eyes were blind with the blood-mist,

Но среди тех ударов и воя,
когда взгляд ослепляет кровавый туман,

Still had the high gods mercy remembering Teucer and Ilus.

Милосердны высокие боги,
они помнят и Тевкра, и Ила.

Sped by the hand of the Thunderer Discord flaming from Ida

Жарким пламенем с Иды, посеянная
от руки Громовержца, властителя междуусобиц,

Glared from the ships in her wrath through the camp of the victor Achaians, —

Ослепительно ярко сверкая, Любовь, с кораблей
перекинулась в стан побеждавших ахейцев,

Love to the discord added her flowerlike lips of Briseis;

И добавила к ссоре уста Брисеиды,
эти нежные губы, похожие на лепестки;

Faltering lids of Polyxena conquered the strength of Pelides.

Трепетанием век Поликсена
покорила могучую силу Пелида (Ахиллеса).

Vainly those helpers high have opened the gates of salvation!

Но напрасно высокие те покровители
нам открыли ворота спасения!

Vainly the winds of their mercy have breathed on our fevered existence!

И напрасно ветра милосердия
посылались на наши смятенные жизни!

Man his passion prefers to the voice that guides from the immortals.

Человек свою страсть предпочтёт
направляющим мудрым советам бессмертных.

These too were here whom Hera had chosen to ruin this nation:

Были также здесь те,
кого Гера избрала, стремясь погубить наш народ:

Charioteers cracking the whips of their speed on the paths of destruction,

Те возничие, что поломали хлысты,
проносясь по путям разрушения,

Demigods they! they have come down from Heaven glad to that labour;

Полубоги они! Вниз с Небес снизошли,
чтобы с радостью выполнить эту работу;

Filled us the world with the fame of their wheels as they race down to Hades.

Наполняя весь мир замечательным шумом своих колесниц
на дороге, ведущей в Аид.

O that alone they could reach it! O that pity could soften

О, лишь этого могут они достигать!
Если бы милосердье могло бы смягчить

Harsh Necessity's dealings, sparing our innocent children,

Те жестокие действия Необходимости,
и спасло б наших бедных невинных детей,

Saving the Trojan women and aged from bonds and the sword-edge!

И спасло б стариков наших, женщин
от судьбы быть рабами, от острых мечей!

These had not sinned whom you slay in your madness! Ruthless, O mortals,

Они не согрешили ничем,
те, кого отдаёте вы смерти в безумьи!

Must you be then to yourselves, when the gods even faltering with pity

И зачем у вас, смертных, такая жестокость к себе,
если даже высокие боги способны на жалость?

Turn from the grief that must come and the agony vast and the weeping?

Повернитесь же прочь от страданий, что скоро придут к вам домой,
от всеобщей агонии и от рыданий!

Say not the road of escape sinks too low for your arrogant treading.

Перестаньте болтать, что дорога спасения слишком низка
для высокого гордого вашего шага.

Pride is not for our clay; the earth, not heaven was our mother

Не для нашего смертного праха гордыня;
и земля, а не небо была нашей матерью.

And we are even as the ant in our toil and the beast in our dying;

В наших трудных делах мы близки к муравьям,
умираем подобно животным;

Only who cling to the hands of the gods can rise up from the earth-mire.

Только тот, кто вцепился рукой за богов,
может встать над земною трясиной.

Children, lie prone to their scourge, that your hearts may revive in their sunshine.

Дети, падайте ниц под бичами богов, чтобы ваши сердца
могли вновь возродиться в их солнечном свете.

This is our lot! when the anger of heaven has passed then the mortal

Да, таков наш удел!
Лишь когда гнев небес приутихнет,

Raises his head; soon he heals his heart and forgets he has suffered.

Поднимает вверх голову смертный;
вскоре он залечил свои раны, забыл, что страдал.

Yet if resurgence from weakness and shame were withheld from the creature,

Если б не было у человека возможности
возродиться из слабости и из позора,

Every fall without morrow, who then would counsel submission?

Если б каждый провал не имел бы свой завтрашний день,
кто тогда стал давать вам совет покориться?

But since the height of mortal fortune ascending must stumble,

Но кривая судьбы человека,
поднимаясь, должна спотыкаться,

Fallen, again ascend, since death like birth is our portion,

Снова падать и вновь подниматься,
ибо смерть, как рождение — наша судьба,

Ripening, mowed, to be sown again like corn by the farmer,

Когда жизненный стебель созрел, его косят и заново сеют,
точно также, как сеют зерно земледельцы,

Let us be patient still with the gods and be clay for their handling.

Так давайте же будем мы все терпеливы с богами,
будем глиной для их сильных рук.

Dream not defeat I welcome. Think not to Hellas submitting

Призываю я не к пораженью, о нет.
Не подумайте, что покорившись Элладе,

Death of proud hope I would seal. Not this have I counselled, O nation,

Я хочу загубить вашу гордость надежд.
Мой народ, я не это сейчас предлагаю,

But to be even as your high-crested forefathers, greatest of mortals.

Я хочу, чтоб вы были похожи на гордых и доблестных предков,
величайших из смертных.

Troya of old enringed by the hooves of Cimmerian armies

Наша Троя однажды попала в кольцо
киммерийских бесчисленных армий,

Flamed to the heavens from her plains and her smoke-blackened citadel sheltered

На полях её пламя столбом поднималось до неба,
её крепость, чернея от дыма,

Hardly the joyless rest of her sons and the wreck of her greatness.

Укрывала ничтожный остаток её сыновей
и обломки былого величия.

Courage and wisdom survived in that fall and a stern-eyed prudence

Мудрость с мужеством, выжив при этом падении,
дальновидность с холодным внимательным взглядом,

Helped her to live; disguised from her mightiness Troy crouched weeping.

Помогли ей держаться;
потеряв всё могущество, Троя, рыдая, склонилась к земле.

Teucer descended whose genius worked at this kingdom and nation,

И тогда к ним спустился вниз Тевкр,
его гений работал и в людях, и в царстве,

Patient, scrupulous, wise, like a craftsman carefully toiling

Терпеливый, дотошный и мудрый, как мастер,
аккуратно кующий

Over a helmet or over a breastplate, testing it always,

Нагрудник иль шлем,
проверяя все время работу на прочность,

Toiled in the eye of the Masters of all and had heed of its labour.

Он трудился под взглядом внимательных глаз
Мастеров всех вещей и искал совершенства в работе.

So in the end they would not release him like souls that are common;

И по этой причине, когда он ушёл,
он ушёл не как души обычных, незнающих смертных;

They out of Ida sent into Ilion Pallas Athene;

В Илион они с Иды
послали Афину Палладу;

Secret she came and he went with her into the luminous silence.

Она тайно пришла, и он с нею ушёл
в озарённое светом безмолвие.

Teucer's children after their sire completed his labour.

Дети Тевкра, оставшись одни,
завершили могучую эту работу.

Now too, O people, front adversity self-gathered, silent.

И теперь, мой народ, точно также пора
пред врагами спокойно собрать свои силы.

Veil thyself, leonine mighty Ilion, hiding thy greatness!

Скрой себя, о могучий, как лев, Илион,
спрячь пока что величие!

Be as thy father Teucer; be as a cavern for lions;

Стань подобным могучему Тевкру;
стань пещерой для львов;

Be as a Fate that crouches! Wordless and stern for your vengeance

Стань Судьбою, что ждёт, затаившись!
Ожидая безмолвно, сурово момента для мести,

Self-gathered work in the night and secrecy shrouding your bosoms.

Соберитесь чтоб тайно работать в ночи,
и скрывать до поры ваше сердце и мысли.

Let not the dire heavens know of it; let not the foe seize a whisper!

Не давайте узнать о них страшным для нас небесам;
не давайте врагу уловить даже шёпот!

Ripen the hour of your stroke, while your words drip sweeter than honey.

Пусть созреет тот час, когда вы нанесёте удар,
пусть слова будут слаще пчелиного мёда.

Sure am I, friends, you will turn from death at my voice, you will hear me!

И я верю, друзья, повернёте вы прочь от дыхания смерти,
вы поймёте меня и пойдёте за мной!

Some day yet I shall gaze on the ruins of haughty Mycenae.

Придёт день, я увижу руины
этих высокомерных Микен.

Is this not better than Ilion cast to the sword of her haters,

Ну не лучше ли вместо того,
чтобы бросить под меч нашим злейшим врагам Илион,

Is this not happier than Troya captured and wretchedly burning,

Не разумнее, вместо того, чтобы дать захватить
и безжалостно сжечь нашу Трою,

Time to await in his stride when the southern and northern Achaians

Нам пойти за неспешною поступью Времени,
и дождаться момента,

Gazing with dull distaste now over their severing isthmus

Северяне-ахейцы, южане-ахейцы,
с отвращеньем глядящие на разделяющий их перешеек,

Hate-filled shall move to the shock by the spur of the gods in them driven,

Переполнившись злобы не бросятся в бой друг на друга,
под влиянием острых уколов богов,

Pelops march upon Attica, Thebes descend on the Spartan?

Пелоп двинется в Аттику,
и обрушатся Фивы с войною на Спарту?

Then shall the hour now kept in heaven for us ripen to dawning,

Вот тогда и наступит для Трои рассвет,
что пока дожидается нас в небесах,

Then shall Victory cry to our banners over the Ocean

И тогда Океану Победа споёт
гимны наших знамён,

Calling our sons with her voice immortal. Children of Ilus,

Призывая троянских сынов
подчиниться бессмертному зову.

Then shall Troy rise in her strength and stride over Greece up to Gades.”

Дети Ила, поднимется Троя во всей своей силе,
и шагнёт через Грецию прямо до Гадеса".

So Antenor spoke and the mind of the hostile assembly

Так сказал Антенор и враждебно настроенный ум
всех людей на собрании

Moved and swayed with his words like the waters ruled by Poseidon.

Пошатнулся, задвигался от этих слов
как волна, направляемая Посейдоном.

Even as the billows rebellious lashed by the whips of the tempest

Точно так же валы-бунтари,
от ударов кнута-урагана,

Curvet and rear their crests like the hooded wrath of a serpent,

Как змея — капюшон,
поднимают, ревя, свои гневные гребни,

Green-eyed under their cowls sublime, — unwilling they journey

С изумрудно-зелёными взорами,
с небольшим хохолком, с украшеньем из пены,

Foam-bannered, hoarse-voiced, shepherded, forced by the wind, to the margin

И невольно бегут, под ударами ветра,
с хриплым рёвом, вперёд, к побережью,

Meant for their rest, and can turn not at all, though they rage, on their driver,—

Где они обретут свой покой, и не могут свернуть,
хоть и гневаются на погонщика,

Last with a sullen applause and consenting lapse into thunder,

Наконец, с приглушённым ворчанием,
с примиряющей паузой в грохоте бури,

Where they were led all the while they sink down huge and astonished,

Они падают там, куда их направляли всё время,
необъятные и удивлённые,

So in their souls that withstood and obeyed and hated the yielding,

Так и души троянцев, хотя были против, но всё ж, покорялись,
ненавидя всем сердцем покорность,

Lashed by his censure, indignant, the Trojans moved towards his purpose:

Под хлыстом осуждающих слов Антенора, они, негодуя,
всё же двинулись в сторону им обозначенной цели:

Sometimes a roar arose, then only, weakened, rarer,

Иногда низкий рёв поднимался,
а затем отступал и слабел,

Angry murmurs swelled between sullen stretches of silence;

Гневный ропот то силился, то затихал
средь гнетущих мгновений молчания;

Last, a reluctant applause broke dull from the throats of the commons.

Вот последние и неохотные выкрики их одобрения
напоследок прорвались из глоток толпы.

Silent raged in their hearts Laocoon's following daunted;

И оно в их сердцах воцарилось, безмолвное, гневное,
ожидая другого оратора — Лаокоона;

Troubled the faction of Paris turned to the face of their leader.

Те, кто был за Париса, волнуясь,
обратили все взгляды на лидера.

He as yet rose not; careless he sat in his beauty and smiling,

Он ещё не вставал; он беспечно сидел,
улыбаясь, сияя своей красотой,

Gazing with brilliant eyes at the sculptured pillars of Ilus.

И сверкающим взором смотрел
на резные колонны, что ставил сам Ил.

Doubtful, swayed by Antenor, waited in silence the nation.

Неуверенный, полный сомнений от слов Антенора,
весь народ ждал чего-то в молчании.

Перевод Леонида Ованесбекова, 2016 июль 12 вт