Sri Aurobindo

Шри Ауробиндо

Ilion

Илион

Book V

Книга V

The Book of Achilles

Книга Ахиллеса

Meanwhile grey from the Trojan gates Talthybius journeyed,

А тем временем, старый Талфибий
отъезжал от Троянских ворот,

Spurred by the secret thought of the Fates who change not nor falter

Вдохновляемый тайною мыслью Судьбы,
что не дрогнет и не переменится,

Simois sighed round his wheels and Xanthus roared at his passing,

Симоис лишь вздохнул, омывая колеса его,
Ксант ему проревел на прощание,

Troas’ god like a lion wroth and afraid; to meet him

Бог Троады был страшен и гневен, как лев;
чтобы встретиться с ним

Whistling the ocean breezes came and Ida regarded.

Океанские бризы явились со свистом,
а со снежных высот наблюдала за ним сама Ида.

So with his haste in his wheels the herald ocean ward driving

Торопясь, направлял он колеса повозки
к океанскому берегу,

Came through the gold of the morn o’er the trampled green of the pastures

Проезжая сквозь золото утра,
приминая зеленые травы на пастбищах,

Back to the ships and the roar of the sea and the iron hopped leaguer.

Возвращаясь назад, к кораблям, к рёву моря,
и к осадному лагерю, что ощетинился сталью.

Wide to the left his circle he wrote where the tents of Achilles

Заложив лихой круг,
он поехал к палаткам, где жил Ахиллес,

Trooped like a flock of the sea-fowl pensive and still on the margin.

Что толпились гурьбой,
словно стая безмолвных задумчивых птиц на краю.

He past the outposts rapidly coursed to the fosse of the Argives.

Пролетев мимо внешних постов,
устремился он к рву аргивян.

In with a quavering cry to the encampment over the causeway

Прокричав дребезжащую песню
всему лагерю за тем каналом,

Bridging the moat of the ships Talthybius drove in his chariot

Приоткрылись врата за мостом
и Талфибий направил свою колесницу

Out of the wide plains azure-roofed and the silence of Nature

Из широких равнин, с синим небом, как крышей,
из молчанья Природы

Passing in to the murmur of men and the thick of the leaguer.

В гулкий ропот мужчин,
в гущу лагеря воинов.

There to a thrall of the Hellene he cast his reins and with labour

Бросил вожжи свои он рабам
и с трудом слез с высокого кресла,

Down from the high seat climbed of the war-car framed for the mighty.

С боевой колесницы,
что удобна была молодым и могучим.

Then betwixt tent-doors endless, vistaed streets of the canvas,

И затем, в лабиринте дверей и палаток
и просторных проходов из ткани,

Slowly the old man toiled with his eager heart, and to meet him

Тяжело пробирался старик,
со своим страстным сердцем;

Sauntering forth from his tent at the sound of the driving car-wheels

Услыхав звук колёс, чтобы встретить его,
по палатке ходивший вперёд и назад,

Strong Automedon came who was charioteer of Achilles.

Прибежал сильный Автомедон,
что возницей служил Ахиллесу.

       "Grey Talthybius, whence art thou coming? From Troya the ancient?

"О седой наш Талфибий, откуда ты прибыл?
Не из древней ли Трои?

Or from a distant tent was thy speed and the King Agamemnon?

Или ты так спешил из далекой палатки
где находится ныне царь Агамемнон?

What in their armoured assembly counsel the Kings of the Argives?"

Что там в их укреплённом шатре,
где собрались посланцы царей аргивян?"

"Not from the host but from Troy, Automaton, come I with tidings,

"Не из наших шатров, а из Трои
я приехал с вестями, мой Автомедон,

Nor have I mixed with the Greeks in their cohorts ranked by the Ocean,

Не у греков я был,
средь когорт, что построились вдоль океана,

Nor have I stood in their tents who are kings in sceptred Achaia,

Не в палатках у них,
средь ахейских царей,

But from Achilles sent to Achilles I bring back the message.

Но я послан был от Ахиллеса
и к нему я вернулся с посланием.

Tell me, then, what does Pelides,—whether his strength he reposes

Так скажи мне, чем занят Пелид —
может он набирается сил, задремал,

Soothed by the lyre or hearing the chanted deeds of the mighty,

Или же он спокойно играет на лире,
или слушает песни о древних героях,

Or does he walk as he loves by the shore of the far-sounding waters?"

Или просто гуляет, как часто он любит,
возле берега моря и слышит далёкие звуки?"

And to the Argive herald grey Automedon answered:

И седому глашатаю от аргивян
тихо Автомедон отвечал:

"Now from the meal he rests and Briseis lyres to him singing

"Он поел и теперь отдыхает,
Брисеида на лире поёт ему песни,

One of the Ilian chants of old in the tongue of the Trojans."

Илионскую старую сагу
на троянском, чужом языке."

"Early then he has eaten, Automedon, early reposes?"

"Он так рано трапезничал, Автомедон,
он так рано пошёл отдыхать?"

"Early the meat was broached on the spits, Talthybius, early

"Рано жарили мясо,
о Талфибий, на вертелах мы,

High on the sands or under the tents we have eaten and rested.

На высоком морском берегу,
и в палатках поели мы и отдохнули.

None knows the hour of the hunt red, fierce nor the prey he shall leap on,

Ведь никто же не знает, когда, вдруг случиться погоня,
ни жестокий охотник, ни жертва,

All are like straining hounds; for Achilles shares not his counsels,

Все сейчас, словно гончие, напряжены;
хоть не делится планами наш Ахиллес,

But on the ships, in the tents the talk has run like Peneus; 

Всё же на кораблях и в палатках,
словно воды Пенея текут разговоры;

These upon Troy to be loosed and the hard-fighting wolf-brood of Priam,

То, что Троя должна стать свободной,
и о том, что волчатам Приама сражаться трудней и трудней,

These hope starkly with Argos embraced, to have done with the Spartan,

Все мечтают о явном союзе с Аргосом,
и хотят вместе с Спартой,

Ending his brilliance in blood, to sport on the sands of the margent

Утопить блеск Приама в крови,
чтоб потом мы на пляже, у берега моря

Playing at bowls with the heads of the Cretan and crafty Odysseus.

Головою Кретана играли бы в мяч,
или же головой хитреца Одиссея.

Welcome were either or both; we shall move in the dances of Ares,

Можно выбрать из них одного, можно сразу двумя;
мы должны танцевать в хороводе Ареса,

Quicken heart-beats dulled and limbs that are numb with reposing.

Разминая и пульс, и затёкшие члены,
что уже онемели от отдыха и от бездействия.

War we desire and no longer this ease by the drone of the waters."

Мы хотим все войны,
а не лёгких деньков под шумок океана."

So as they spoke, they beheld far-off the tent of Achilles,

И пока они так говорили,
показался далёкий шатёр Ахиллеса,

Splendid and spacious even as the hall of a high-crested chieftain,

Был широк он, роскошен,
как должно быть жильё полководца,

Lofty, held by a hundred stakes to the Phrygian meadow.

Он стоял на высоком холме,
занимал сотню акров фригийского луга.

Hung were its sides with memories bronze and trophies of armour,

Стены были увешаны памятной бронзой
и трофейным оружием,

Sword and spear and helmet and cuirass of fallen heroes

Меч, копьё,
шлем и панцирь ушедших героев,

Slain by the hand of mighty Achilles warring with Troya.

Что убиты могучей рукой Ахиллеса,
в те года, когда он воевал ещё с Троей.

Teemed in its canvas rooms the plundered riches of Troas,

В отделеньях шатра было много богатств из Троады,
что награблены были им в битвах,

Craftsman’s work and the wood well-carved and the ivory painted,

Были там и работы искусных умельцев,
и слоновая кость, и резные творенья из дерева,

Work of bronze and work of gold and the dreams of the artist.

Украшенья из золота,
статуэтки из бронзы и грёзы художников.

And in those tents of his pride, in the dreadful guard of the Hellene,

В тех палатах, что тешили гордость его,
среди страшных охранников Эллина,

Nobler boys and daughters of high-born Phrygians captive,

Благородные юноши, девушки,
дети знатных фригийских семей, ставших пленными,

Borne from the joyless ruins that now were the sites of their childhood,

Унесённые им из тоскливых руин,
чем сейчас стали земли их детства,

Served in the land of their sires the will of the Pthian Achilles.

Здесь, в земле своих поработителей,
подчиняясь, служили желаниям Фтийца (Ахиллеса).

There on a couch reclined in his beauty mighty and golden,

Он лежал, развалившись на ложе,
поражая могучей своей красотой,

Loved by the Fates and doomed by them, spear of their will against Troya,

Этот яркий любимец Судьбы, той Судьбой обречённый на гибель,
копьё Рока, направленное против Трои,

Peleus’ hero son by the foam-white child of the waters

Сын героя Пелея
и дитя белых пенистых вод океана,

Dreaming reposed and his death-giving hand hung lax o’er the couch-side.

Он дремал, отдыхая, его смертоносные руки
неподвижно свисали с дивана.

Near him dark-eyed Briseis, the fatal and beautiful captive,

Рядом с ним Брисеида,
черноокая и роковая, прекрасная пленница,

Sung to the Grecian victor chants of the land of her fathers,

Пела для победителя-грека
песни, сложенные на земле её предков,

Sang the chant of Ilus, the tale of the glories of Troya.

Пела гимны Илуса
и истории о славных подвигах Трои.

Trojan boys and maidens sat near the singer and listened

Рядом юноши, девушки Трои,
тихо слушали, сидя вокруг,

Heart-delighted if with some tears; for easy are mortal

Кто-то с радостью в сердце, а кто — со слезами,
потому что легко сердцам смертных

Hearts to be bent by Fate and soon we consent to our fortunes.

Пригибаться под силой Судьбы,
быстро мы соглашаемся с нашим уделом.

But in the door-way Automedon stood with the shadowy Argive

Но когда средь дверного проёма
возник Автомедон, и с ним мрачный, как тень, аргивянин,

And at the ominous coming the voice of the singer faltered,

От зловещего их появления
дрогнул голос певицы

Faltering hushed like a thought melodious ceasing in heaven.

И потом постепенно затих,
словно мысль мелодично стихает, уйдя в небеса.

But from his couch the Peleid sprang to action, rejoicing,

Но с кушетки Пелид
спрыгнул, радуясь действию,

Gladly delivered from patience long and he cried to the herald:

И охотно отбросив терпенье,
он вскричал, обращаясь к глашатаю:

"Long hast thou lingered in Ilion, envoy, mute in the chambers

"Долго же ты посланником был в Илионе,
был отрезан и нем для меня

Golden of Priam old; while around thee darkened the counsels

Во дворце у Приама, в палатах, наполненных золотом;
там, вокруг тебя шли обсуждения,

Wavering blindly and fiercely of minds that revolt from compulsion,

Колебанья слепых или дерзких умов,
восстающих когда есть намёк принуждения,

Natures at war with the gods and their fortunes. Fain would I fathom

С их характером, что в состояньи войны
и с судьбой, и с богами.

Whatever the thoughts of Deiphobus locked in that nature of iron

Был бы очень я рад заглянуть внутрь ума Деифоба,
на те мысли что заперты в этом железном характере

Now that he stands confronting his fate in the town of his fathers.

Вот сейчас, когда он, в родном городе предков,
должен стать против хода своей же судьбы.

Peace dwells not in thy aspect. Sowst thou a seed then of ruin

Мир живёт не в твоих представлениях, о Деифоб.
Ведь не ты ли посеял тогда семена разорения

Cast from the inflexible heart and the faltering tongue of Aeneas

Из негибкого сердца Энея,
и его запинавшейся речи,

Or with the golden laugh of the tame less bright Alexander?"

Или же когда ты так заливисто, громко смеялся
над смирившимся, менее ярким, чем ты, Александром?"

Grey Talthybius answered: "Surely their doom has embraced them

Отвечал ему старый Талфибий:
"Да, конечно, сейчас их судьба

Wrapping her locks round their ears and their eyes, lest they see and escape her,

Обняла и закрыла глаза им и уши,
чтоб они не прозрели и не попытались спастись,

Kissing their tongue with her fatal lips and dictating its answers.

И её смертоносные губы
поцелуем касаются их языка и диктуют ответы.

Dire is the hope of their chiefs and fierce is the will of their commons.

Страх — надежда их главных вождей,
ярость —воля народа.

'Son of the Aeacids, spurned is thy offer. The pride of thy challenge

"Сын Эсида, твоё предложенье отвергнуто.
Видно, гордый твой вызов

Rather we choose; it is nearer to Dardanus, King of the Hellenes.

Мы скорее всего сейчас выберем;
это ближе к Дардану, царю ваших эллинов.

Neither shall Helen captive be dragged to the feet of her husband,

Не вернем мы из плена Елену,
чтоб потом её бросили в ноги супругу,

Nor down the paths of peace revisit her fathers’ Eurotas.

Не пойдём по пути примирения,
чтоб она вновь вернулась в Эврот своих предков.

Death and the fire may prevail on us, never our wills shall surrender

Смерть с огнём может нас победить,
но зато никогда наша воля не сдастся,

Lowering Priam’s heights and darkening Ilion’s splendours;

Принижая высоты Приама,
омрачая величие, блеск Илиона;

Not of such sires were we born, but of kings and of gods. Larissan,

Не от простолюдинов ведём мы свой род —
от царей и богов.

Not with her gold Troy purchases safety but with her spear-point.

О Лариссец, не золотом Троя
покупает себе безопасность, а острым копьём.

Stand with thy oath in the war-front, Achilles, call on thy helpers

Становись, Ахиллес, с клятвой в первых рядах
и зови своих верных друзей

Armed to descend from the calm of Olympian heights to thy succour,

Снизойти с Олимпийских высот
на подмогу, с оружием, в трудное время,

Hedging thy fame from defeat; for we all desire thee in battle,

И хранить твою славу от горестного поражения;
потому что мы все хотим видеть тебя в этой битве,

Mighty to end thee or tame at last by the floods of the Xanthus.’

Полным сил, чтоб прикончить тебя
или же утопить в водах Ксанта."

So they reply; they are true to their death, they are constant for ruin.

Так они отвечали; они все верны своей смерти,
и они непреклонно хотят разрушения.

Humbler answer hope not, O hero, from Penthesilea;

И не стоит, конечно, надеяться,
о герой, на смиренный ответ Пенфесилеи;

Insolent, warlike, regal and swift as herself is her message :

Было наглым, воинственным, царственным, быстрым,
как сама она вся, для тебя сообщение:

'Sea of renown and of valour that fillets the world with thy rumour,

"Море воинской славы, известности
окружившее слухами мир,

Speed of the battle incarnate, mortal image of Ares!

Воплощенная скорость в сражении,
смертный образ Ареса!

Terror and tawny delight like a lion one hunts or is hunted!

Страх и рыжий восторг, как у льва, что охотится сам в одиночку
или ждёт нападения!

Dread of the world and my target, swift-footed glorious hero! 

Ты — страх мира и ты — моя цель,
быстроногий и славный герой!

Thus have I imaged thee, son of Peleus, dreaming in countries

Я таким представляла тебя,
сын Пелея, в своих сладких грёзах

Far from thy knowledge, in mountains that never have rung to thy war-cry.

В странах, что ты не знаешь,
и в горах, где твой клич не гремел никогда.

O, I have longed for thee, warrior! Therefore today by thy message

Как же я по тебе тосковала, о воин!
И сегодня, услышав посланье твоё,

So was I seized with delight that my heart was hurt with its rapture,

Я была так захвачена радостью,
что восторг разрывал моё сердце до боли,

Knowing today I shall gaze with my eyes on that which I imaged

Зная, что я сегодня увижу своими глазами
то, о чём я так долго мечтала

Only in air of the mind or met in the paths of my dreaming.

Только лишь в атмосфере ума,
что встречала лишь в собственных грёзах.

Thus have I praised thee first with my speech; with my spear I would answer.

Так тебя прославляла я с первых же слов;
а копьём я дала бы ответ.

Yet for thy haughty scorn who deeming of me as some Hellene

Всё же из-за презрительных, высокомерных оценок
где меня ты описывал, словно я дева Эллады,

Or as a woman weak of these plains fit but for the distaff,

Или слабая женщина ваших равнин,
что годны лишь для прялки,

Promises capture in war and fame as thy slave-girl in Pthia,—

И твоих обещаний пленить меня в битве
и прославить рабынею Фтийца, —

Surely I think that death today will reply to that promise,—

Я считаю, что смерть
отзовётся сегодня на те обещания, —

Now I will give thee my answer and warn thee ere we encounter.

Я сейчас дам тебе мой ответ
и хочу тебя предупредить, прежде чем мы столкнёмся.

Know me queen of a race that never was conquered in battle!

Я — царица народа,
что никто никогда не сумел покорить!

Know me armed with a spear that never has missed in the combat!

Знай, что я обладаю копьём,
что ни разу ещё не промазало в цель!

There where my car-wheels run, good fruit gets the husbandman after.

Где моя пронеслась колесница,
земледелец потом получает большой урожай.

This thou knowest. Ajax has told thee, thy friend, in his dying.

Это всё ты, наверное, знаешь.
Умирая, Аякс рассказал тебе это как другу.

Has not Meriones’ spirit come in thy dreams then to warn thee?

Дух убитого мной Мерионеса
приходил тебе в снах, чтобы предупредить?

Didst thou not number the Argives over ere I came to the battle?

Не возьмёшься ли ты посчитать аргивян
прежде, чем я пойду с ними биться?

Number them now and measure the warrior Penthesilea.

Сосчитай их сейчас
и узнаешь потом как сильна Пенфесилия.

Such am I then whom thy dreams have seen meek-browed in Larissa,

Я похожа на ту, что ты видел в Лариссе, во сне,
у которой короткие брови,

And in the battle behind me thunder the heroes Eoan,

И за мною в сраженьи всё время встаёт
гром героев Эоана,

Ranks whose feeblest can match with the vaunted chiefs of the Argives.

Из которых слабейшего можно сравнить
с самым лучшим хвалёным вождём аргивян.

Never yet from the shock have they fled; if they turn from the foeman,

Никогда они не уходили от схватки;
если вдруг повернулись они от врага,

Always ’tis to return like death recircling on mortals.

Лишь затем, чтоб вернуться опять,
так же, возвращается людям их смерть.

Yet being such, having such for my armies, this do I promise :

Тем не менее, я, оставаясь, как есть
для пришедших со мною отрядов,

I on the left of the Trojans war with my bright-armed numbers,

Обещаю тебе: с хорошо защищёнными воинами
буду слева я от основного сражения,

Thou on the Argive right come forth, Achilles, and meet me!

Если ты будешь справа от войска Аргоса
то ты встретишь меня!

If thou canst drive us with rout into Troy, I will own thee for master,

Если ты сможешь нас разгромить и загнать внутрь Трои,
я тебя объявлю полновластным хозяином,

Do thy utmost will and make thee more glorious than gods are,

Буду делать я всё что захочешь,
и прославлю тебя даже больше богов,

Serving thy couch in Pthia and drawing the jar from thy rivers.

Как рабыня я лягу в постель твою в Фтии
и носить буду воду из рек для тебя.

Nay, if thou hast that strength, then hunt me, O hunter, and seize me,

Если есть в тебе силы, поймай же меня,
о охотник, попробую же мной овладеть,

If ’tis thy hope indeed that the sun can turn back from the Orient,

Если тешишь себя ты надеждой, что солнце с востока
может вдруг повернуться назад,

But if thou canst not, death of myself or thyself thou shalt capture."

Ну, а если не сможешь, тогда —
смерть захватит в плен или меня, или, может, тебя."

Musing heard and was silent a while the strength of Achilles,

Ахиллес всё внимательно слушал и был молчалив,
пока сила его

Musing of Fate and the wills of men and the purpose of Heaven,

Размышляяла о воле людей,
о Судьбе, и о цели Небес,

Then from his thoughts he broke and turned in his soul towards battle.

Но затем он прервал свои думы
и в душе повернулся навстречу грядущему бою.

"Well did I know what reply would come winged from the princes of Troya.

"Я заранее знал тот ответ,
что на крыльях пришёл бы от принцев из Трои.

Prone are the hearts of heroes to wrath and to God-given blindness

У героев сердца часто склонны к излишнему гневу,
к слепоте, насылаемой Богом,

When from their will they are thrust and harried by Fate and disaster :

Когда их, против воли толкают и травят
ход Судьбы и несчастья:

Fierceness then is the armour of strength against grief and its yieldings. 

Тогда ярость в них служит орудием силы
против горя и горьких плодов.

So have the gods made man for their purpose, cunningly fashioned.

Так нас хитро придумали боги
для своих, нам неведомых целей.

Once had defiance waked from my depths a fury far-striding

Если сопротивление будит в глубинах моих
далеко уходящую ярость,

Flaming for justice and vengeance, nor had it, satisfied, rested,

То во мне полыхает огонь справедливости, мести,
а иначе я буду, довольный собой, отдыхать,

Sunk to its lair till the insulter died torn or was kneeling for pardon.

И залягу в берлогу, пока мой обидчик
или сам не умрёт, или же на коленях попросит прощения.

Fierce was my heart in my youth and exulted in triumph and slaughter.

В годы юности сердце моё было очень жестоким,
ликовало в резне и победах.

Now as I grow in my spirit like to my kin the immortals,

Но сейчас, когда вырос я духом,
и стал ближе к родне из бессмертных,

Joy more I find in saving and cherishing than in the carnage.

Меня радует больше — хранить и беречь,
чем кровавые бойни.

Greater it seems to my mind to be king over men than their slayer,

И мне кажется больше величия в том,
чтоб царить над людьми, чем работать убийцей,

Nobler to build and to govern than what the ages have laboured

Благороднее строить
или же направлять, чем веками трудиться

Putting their godhead forth to create or the high gods have fashioned,

И просить божества их поддержки в творении,
или помощь высоких богов,

That to destroy in our wrath of a moment. Ripened, more widely

А потом в гневе всё уничтожить в момент.
И чем больше мой опыт, тем шире

Opens my heart to the valour of man and the beauty of woman,

Открывается сердце моё
перед славой мужчин, красотою у женщин,

Works of the world and delight; the cup of my victory sweetens

Пред твореньями мира и радости;
и становится кубок побед

Not with the joys of hate, but the human pride of the triumph.

Сладок не наслаждением ненависти,
а простой человеческой гордостью за достижения.

Yet was the battle decreed for the means supreme of the mortal

Тем не менее, мы должны биться
ради целей, что выше, чем цели у смертных,

Placed in a world where all things strive from the worm to the Titan.

В этом мире, где всё
постоянно стремится расти, от червя до Титана.

So will I seize by the onset what peace from my soul would sequester,

Что же, пусть будет так, я воспользуюсь этим сражением,
чтоб в душе у меня воцарился покой,

So will I woo with the sword and with love the delight of my foeman,

Так что буду я сватать мечом и любовью,
восторгаясь своими врагами,

Troy and Polyxena, beauty of Paris and glory of Priam.

Трою и Поликсену,
красоту у Париса и славу Приама.

This was the ancient wrestling, this was the spirit of warfare

Это — битва, идущая с древних времён,
это — сам дух войны

Fit for the demigods. Soon in the city of gold and of marble,

И подходит для полубогов.
Скоро в город из мрамора с золотом,

There where Ilus sat and Tros, where Laomedon triumphed,

Где сидел прежде Илус и Трос,
и где Лаомедонт отмечал свой триумф,

Peleus’ house shall reign, the Hellene sit where the Trojan

Будет царствовать наш дом Пелея,
эллин будет сидет, где троянец

Thought himself deathless. Arise, Automedon! Out to the people!

Думал, что он бессмертный.
Поднимайся же, Автомедон! Иди к людям!

Send forth the cry through the ships and the tents of the Myrmidon antic

И пошли всюду клич —
кораблям и шатрам мирмидонцев,

Let not a man be found then lingering when o’er the causeway

Пусть не будет средь них никого,
кто бы медлил, когда я по дамбе

Thunder my chariot-wheels, nor let any give back in the battle,

Прогремлю на своей колеснице,
или бы увильнул от сражения,

Good if he wills from me, till through the conquered gates of the foeman

Если кто-то захочет даров от меня,
пусть пройдёт победителем через ворота врага,

Storming we herd in their remnants and press into Troy as with evening

Мы загоним, как стадо, туда их остатки
и задавим их в Трое ещё до того,

Helios rushing sinks to the sea. But thou, Briseis,

Когда Гелиос вечером
быстро спустится в море.

Put by thy lyre, O girl; it shall gladden my heart in my triumph

Ну а ты, Брисеида, клади свою лиру;
будешь ты услаждать мое сердце

Victor returned from Troy to listen pleased to thy singing,

Когда я с триумфальной победой из Трои вернусь,
чтобы снова послушать приятное пение,

Bearing a captive bound to my car-wheels Penthesilea,

Привезу с собой на колеснице
Пенфесилею, связанной пленницей,

Bearing my valour’s reward, Polyxena, daughter of Priam,

Привезу я награду отваге своей,
дочь Приама, мою Поликсену,

Won in despite of her city and brothers and spears of her kindred.

И которую я завоюю,
несмотря на весь город, и братьев, и копья родни.

So by force it is best to take one’s will and be mighty."

Лучше силой взять то, что желаешь,
проявить свою мощь."

Joyful, Automedon ran through the drowsy camp of the Hellenes

Полный радости Автомедон
побежал по дремотному лагерю эллинов

Changing the hum of the tents as he raced into shoutings of battle;

И по мере того, как он мчался, крича о сражении,
изменялся гул жизни в палатках;

For with the giant din of a nation triumphant arising

С оглушительным грохотом, шумом
триумфально встающих народов

Hellas sprang from her irksome ease and mounted her war-car;

Со своей досаждающей лёгкостью
вся Эллада вскочила в свои колесницы;

Donning her armour bright she rejoiced in the trumpet of battle.

И одевшись в доспехи, сверкая на солнце,
шумно радовалась трубам, звавшим на битву.

But to the herald grey the Peleid turned and the old man

В ту минуту к седому глашатаю
повернулся Пелид

Shuddered under his gaze and shrank from the voice of the hero;

И старик неожиданно вздрогнул от этого взгляда,
и весь сжался от громкого голоса;

"Thou to the tents of thy kings, Talthybius, herald of Argos!

"Ты, Талфибий, глашатай Аргоса
направляйся в палатки царей!

Stand in the Argive assembly, voice of the strength of Achilles.

Стань в аргосском собрании,
будешь голосом силы моей, Ахиллеса.

Care not at all though the greatest and fiercest be wroth with thy message.

Ни о чём не тревожься, хотя все свирепые и все великие
станут злы от твоих сообщений.

Deem not thyself, old man, as a body and flesh that is mortal,

Не смотри на себя, о старик, в этот миг
как на тело и плоть, что подвержены смерти,

Rather as living speech from the iron breast of the Hellene.

А считай себя голосом Эллина,
что пришёл из железной груди.

Thus shalt thou chide the vanquished chiefs who have fled from a woman,

И когда ты начнёшь упрекать побеждённых вождей,
что сбежали от женщины,

Thus shalt thou speak my will to the brittle and fugitive legions —

Ты объявишь им волю мою
этим неорганизованным, хрупким отрядам —

‘Now Achilles turns towards Troya and fast-flowing Xanthus,

"А сейчас Ахиллес повернул свою волю и взгляд
в направлении Трои и к быстрому Ксанту,

Now he leaps at the iron zone, the impregnable city.

Он готовится перескочить укреплённую зону
неприступного города.

Two were the Forms of the Gods that o’erhung the sails of Pelides

Было две разных Формы Богов,
что вели паруса кораблей Ахиллеса,

When with a doubtful word in his soul he came wind-helped from Hellas

Когда он, подгоняемый ветром Эллады
появился с сомненьем в душе,

Cleaving the Aegean deep towards the pine-crested vision of Ida.

Рассекая глубины Эгейского моря,
направляясь к заросшими лесом окрестностям Иды.

Two are the Fates that stride with the hero counting his exploits.

Это были богини Судьбы,
что шагают с героем, считая победы.

Over all earthly things the soul that is fearless is master,

Если кто обладает бесстрашной душой —
он хозяин над всеми земными вещами,

Only on death he can reckon not whether it comes in the midnight

Лишь на смертном одре
сможет он на мгновенье увидеть, как в полночь

Treading the couch of Kings in their pride or speeds in the spear-shaft.

То ли гордо взойдёт он на ложе Царей,
то ли попусту он пролетит, словно древко копья.

Now will I weigh down that double beam of the Olympian balance

А сейчас я пойду нарушать равновесие,
то, что держится на двух лучах из Олимпа,

Claiming one of the equal Fates that stand robed for the fighter,

Выбирая одну из двух равных Судеб,
что стоят, облачённые к бою,

For to my last dire wrestle I go with the Archer of heaven,

Потому что на эту последнюю страшную битву
я иду с Лучником из небесного царства,

And ere the morning gleam have awakened the eagles on Ida,

И пока отблеск новой зари
не разбудит на Иде орлов,

Troy shall lie prone or earth shall be empty of Pthian Achilles.

Или Троя должна лежать ниц,
или Фтиец исчезнет с земли.

But for whatever Fate I accept from the ageless Immortals,

И не важно, какая судьба меня ждёт,
я любую приму от Бессмертных, не знающих старости,

Whether cold Hades dim or Indus waits for my coming

Будь то тусклый, холодный Аид,
или Инд, что никак не дождётся, когда я приду,

Pouring down vast to the sea with the noise of his numberless waters,

И втекает в огромное море,
и шумит от бесчисленными вод,

I with Zeus am enough. Your mortal aid I desire not,

Я и Зевс — и достаточно, всё.
Вашу смертную помощь я не принимаю,

Rushing to Troy like the eagle of Zeus when he flies towards the thunders,—

Я наброшусь на на Трою, как Зевса орёл,
когда он летит к грому и молниям, —

Winged with might, the bird of the spaces, upbuoying his pinions.

Окрылённый, наполненный силой,
опираясь на крылья,

Nor shall my spirit look back for the surge of your Danaan fighters,

И мой дух не посмотрит назад
как вздымаются волны бойцов Данаана,

Tramp of the Argive multitudes helping my lonely courage,

Как шагают аргивские полчища,
помогая моей одинокой отваге,

Neither the transient swell of the cry Achaian behind me

Как всё время то силится, то затихает
крик ахейцев, бегущих за мной,

Seek, nor the far-spreading voice of Atrides guiding his legions.

Как расходится вдаль звучный голос Атрида,
направляющий войско.

Need has he none for a leader who himself is the soul of his action.

Не нуждается в лидере тот,
кто уже сам — душа всего действия.

Zeus and his fate and his spear are enough for the Pthian Achilles.

Зевс, судьба и копьё —
вот и всё, что сейчас нужно Фтийцу.

Rest, O wearied hosts; my arm shall win for you Troya,

Отдыхайте, усталые толпы;
мои руки должны победить для вас Трою,

Quelled when the stern Eoan’s break and Penthesilea

И они успокоятся лишь, когда встанет заря,
и когда Пенфесилия ляжет

Lies like a flower in the dust at my feet. Yet if Ares desire you,

Как цветок в пыль дороги у ног Ахиллеса.
Тем не менее, если Арес хочет видеть и вас,

Come then and meet him once more mid the cry and the trampling! Assemble

То идите, и пусть он вам встретится вновь,
среди криков и давки!

Round the accustomed chiefs, round the old victorious wrestlers

Собирайтесь вокруг вам знакомых вождей,
возле старых и победоносных бойцов,

Wearied strengths Deiphobus leaves you or sternest Aeneas.

Поручаю я вам утомить Деифоба
и суровую силу Энея.

But when my arm and my Fate have vanquished their gods and Apollo,

Но когда мои руки, Судьба
покорят Аполлона и всех остальных их богов,

Brilliant with blood when we stand amid Ilion’s marble splendours,

И когда их сверканье потонет в крови,
и мы встанем среди Илиона и мраморной роскоши,

Then let none seat deaf flame on the glory of Phrygia’s marbles

Пусть никто не кидает огонь
на прекрасные мраморы Фригии,

Or with his barbarous rapine shatter the chambers of sweetness

Ради варварского грабежа
не разрушит палаты, что полнятся сладостью,

Slaying the work of the gods and the beauty the ages have lived for.

Уничтожив творенье богов,
красоту, что держалась веками.

For he shall moan in the night remote from the earth and her greenness,

Потому что иначе он будет стонать
далеко от Земли и зелёных деревьев,

Spurred like a steed to its goal by my spear dug deep in his bosom;

Подгоняемый словно скакун к своей цели
моим острым копьём, что засядет в груди;

Fast he shall fleet to the waters of wailing, the pleasureless pastures.

Быстро он поплывёт к океану страданий,
и безрадостным пастбищам.

Touch not the city Apollo built, where Poseidon has laboured.

Этот город возвёл Аполлон, не касайтесь его,
это место, где сам Посейдон приложил свою силу.

Seized and dishelmed and disgirdled of Apollonian ramparts,

Окружённый защитными крепостями Аполлона,
подчинившийся нам, направляемый нами,

Empty of wide-rolling wheels and the tramp of a turbulent people

Став свободным от круговорота и топота
беспокойных людей,

Troy with her marble domes shall live for our nations in beauty

Троя с мраморными куполами
будет жить в красоте ради наших народов

Hushed mid the trees and the corn and the pictured halls of the ancients,

В тишине, средь деревьев и пашен,
с её залами, полными древних полотен,

Watching her image of dreams in the gliding waves of Scamander,

Созерцая виденья из грёз
средь скользящих потоков Скамандра,

Sacred and still, a city of memory spared by the Grecians.

И наполненная тишиною и святостью,
город памяти, освобождённый Элладой.

So shalt thou warn the arrogant hearts of Achaia’s chieftains

Так ты предупредишь
эти высокомерные, полные страсти сердца у ахейских вождей

Lest upon Greece an evil should fall and her princes should perish.

Чтобы зло не упало на Грецию,
чтобы принцы её не погибли.

Herald, beware how thou soften my speech in the ears of thy nation

О глашатай мой, остерегись же смягчить мою речь
для ушей твоей нации

Sparing their pride and their hearts but dooming their lives to the death-stroke.

И щадить их сердца и их гордость,
обрекая их жизнь на смертельный удар.

Even thy time-touched snows shall not shield thy days from my sword-edge."

То, что время покрыло тебя сединой
не спасёт твои дни от меча Ахиллеса."

Wroth grew the old man’s heart, but he feared Achilles and slowly

Гнев поднялся внутри этой старой груди,
но боясь Ахиллеса,

Over the margin grey on the shore of the far-sounding ocean

Он неспешно, по серому берегу,
с далеко разносящимся грохотом моря,

Silent paced to the tents of the Greeks and the Argive assembly.

Зашагал молчаливо к палаткам,
где обычно проходят собранья аргосцев и греков.

There on the sands while the scream of the tide as it dragged at the pebbly

Там, на пляже, пока
шум прилива, который тащил кучи гальки

Strove in vain with their droning roar, awaiting their chieftains

Понапрасну хотел заглушить
гулкий собственный рёв, ожидали вожди,

Each in his tribe and his people far down the margin Aegean,

Каждый был окружён своим племенем
и бойцы простирались по краю Эгейского моря вдали,

Argolis’ sons and Epirote spears and the isles and the southron,

Там стояли сыны Арголиса, сыны Эпирота с их копьями,
племена с островов, и южане,

Locris’ swarms and Messene’s pikes and the strength of the Theban,

Были тучи отрядов Локриды,
копьеносцы Мессен и могучие силы из Фив, 

Hosts bright-armed, bright-eyed, bright-haired, time-hardened to Ares,

С ясным взором, со светлыми кудрями и со сверкавшим оружием,
закалённые временем, духом Ареса,

Stretched in harsh and brilliant lines with a glitter of spear-points

Растянулись в суровых, блестящих рядах
с блеском остро наточенных копий

Far as the eye could toil. All Europe helmeted, armoured

Далеко, сколько глаз мог вообще охватить.
Вся Европа в броне, в крепких шлемах,

Swarmed upon Asia’s coasts disgorged from their ships in their hundreds.

Собиралась по берегу Азии,
извергая всё новые сотни из недр кораблей.

There in the wide-winged tent of the council that peered o’er the margin,

Там, в просторной палатке совета,
что стояла на самом краю,

High where the grass and the meadow-bloom failed on the sand-rifted sward-edge,

Где трава и цветы на лугу
завершались высоким песчаным обрывом,

Pouring his argent voice Epeus spoke to the princes,

Своим звонким и льющимся голосом
обращался Эпей к многочисленным принцам,

Rapid in battle and speech; and even as boy in a courtyard

Был он быстрым и в битве, и в речи;
даже в детстве, когда он играл во дворе,

Tosses his ball in the air and changes his hands for the seizing,

Он бросал мячик в воздух, и после
успевал поменять свои руки, желая поймать по-другому,

So he played with his counsel and thought and rejoiced in his swiftness.

Точно также игрался он мыслью в совете,
наслаждаясь своей быстротой.

But now a nearing Fate he felt and his impulse was silenced.

Но сейчас приближалась Судьба
и от этого чувства он был молчалив.

Stilled were his thoughts by the message that speeds twixt our minds in their shadows

Его мысль успокоилась от сообщения,
что проносится между умов, в их тени,

Dumb, unthought, unphrased, to us dark, but the caverns of Nature

Неосознанное, бессловесное, невыразимое,
непонятное нам, но в пустотах Природы

Hear its cry when God’s moment changing our fate comes visored

Слышен этот призыв, когда вдруг наступает мгновение Бога
и тогда перемена судьбы к нам приходит под маской,

Silently into our lives and the spirit too knows, for it watches.

Молчаливо вторгается в ткань наших жизней,
и наш дух узнаёт её, ибо заранее видел.

Quiet he fell and all men turned to the face of the herald.

Вдруг Эпей замолчал,
все, кто был, повернулись к глашатаю.

Mute and alone through the ranks of the seated and silent princes

Без единого слова, один, пробирался Талфибий
свозь ряды молчаливых правителей,

Old Talthybius paced, nor paused till he stood at the midmost

Он прошёл в самый центр,
неуклонно и без остановок,

Fronting that council of Kings and nearest to Locrian Ajax

И там встал пред собраньем царей
и вблизи локрианца Аякса,

And where Sthenelus sat and where sat the great Diomedes,

Где сидел знаменитый Сфенел,
и великий боец Диомед,

Chiefs of the South, but their love was small for the Kings of the Spartans.

И вожди южных стран, хоть любовь их казалась ничтожной
для спартанских царей.

There like one close to a refuge he lifted his high-chanting accents.

Там как будто пришёл, наконец, он к в убежище,
начал он говорить, с интонациями песнопевца.

High was his voice like the wind’s when it whistles shrill o’er a forest

Был высок его голос, как ветер,
когда он пролетает с пронзительным свистом по лесу,

Sole of all sounds at night, for the kite is at rest and the tiger

Одинокий, средь звуков в ночи,
потому что все хищники в этот момент отдыхают

Sleeps from the hunt returned in the deepest hush of the jungle.

И вернувшись с охоты, спит тигр
в глубочайшем молчании джунглей.

"Hearken, O Kings of the world, to the lonely will of the Pthian!

"О цари всего мира, услышьте меня —
я хочу рассказать вам намеренье Фтийца!

One is the roar of the lion heard by the jungle’s hundreds,

То намеренье — словно рычание льва,
и его слышат тысячи жителей джунглей,

One is the voice of the great and the many shall hear it inclining.

Это голос великого,
что, другие услышат склоняясь пред ним.

Lo, he has shaken his mane for the last great leap upon Troya

Он потряс своей гривой
пред великим последним прыжком своим в Трою,

And when the eagle’s scream shall arise in the dawn over Ida,

И когда крик орла
на заре пронесётся над Идой,

Troy shall have fallen or earth shall be empty of Pthian Achilles.

Или Троя должна будет пасть,
или больше не будет на нашей земле Ахиллеса.

But by whatever Fate he is claimed that waits for the mortal,

Он сказал, что какая бы ныне Судьба,
не ждала бы нас, смертных,

Whether the fast-closed hands above have kept for his morrows

Либо нас до утра
схватят крепкие руки богов

Chill of the joyless shades or earth and her wooing of sunlight

И потащат в холодный, безрадостный сумрак,
либо наша земля, вместе с ласками солнца

Still shall detain his days with the doubtful meed of our virtues,

Всё ж продолжит дарить свои дни
как награду для наших достоинств;

He and Zeus shall provide, not mortals. Chaff are men’s armies

Всё решат Зевс и он, а не смертные.
Наши армии — словно колосья

Threshed by the flails of Fate; ’tis the soul of the hero that conquers.

Что молотят цепами судьбы;
Побеждает реально — душа у героя.

Not on the tramp of the multitudes, not in the cry of the legions

И не топот толпы,
и не крик легионов

Founds the strong man his strength but the god that he carries within him.

Наполняет могуществом сильного,
только бог, что несёт он в себе.

Zeus and his Fate and his spear are enough for the Pthian Achilles.

Зевс, копьё и судьба — и достаточно для Ахиллеса.
Наше благоразумие

Prudence of men shall curb no more his god-given impulse.

Не должно больше сдерживать
этот импульс, пришедший от Бога.

He has no need of thy voice, O Atreus, guiding the legions, 

У него нет нужды, о Атрей, ни в твоём замечательном голосе,
 ни в твоём управленье войсками,

He is the leader, he is the soul of magnificent emprise.

Он — наш лидер, душа
замечательных, смелых, рискованных подвигов.

Rest, O ye sons of the Greeks, the Pthian shall conquer for Hellas!

Отдыхайте, сыны нашей матери Греции,
Ахиллес принесёт для Эллады победу!

Rest! expose not your hearts to the war-cry of Penthesilea.

Отдыхайте, бойцы! Пусть сердца ваши будут спокойны,
слыша клич Пенфесилии.

Yet if the strength in you thirsts for the war-din, if Ares is hungry,

Тем не менее, если же сила в вас жаждет войны,
если голоден Арес внутри,

Meet him stark in the mellay surging Deiphobus’ coursers,

Пусть он встретится в гуще сражения
с наступленьем волны скакунов Деифоба,

Guiding Aeneas’ spear; recover the souls of your fathers.

И которыми правит Эней, со своим знаменитым копьём;
пусть поднимутся в вас души предков.

Bronze must his heart be who looks in the eyes of the implacable war-god!

Быть должно, видно, бронзовым сердце у тех,
кто посмотрит в глаза непреклонному богу войны!

But when his Fate has conquered their gods and slaughtered their heroes,

А когда та Судьба Ахиллеса
покорит их богов и убъёт их героев,

And in this marble Ilion bowed to the tread of her foemen

И когда этот мраморный город
склонит голову перед своими врагами,

Watched by the ancient domes you stand by the timeless turrets,

И под взглядами древних строений
вы окажетесь вдруг рядом с башнями вечности,

Then let no chieftain crowned for offering lift against Troya,

Пусть тогда полководцы, ведущие вас
не начнут подстрекать против Трои,

Counselled of Ate, torch of the burning, hand of the plunder

По совету богини безумия Аты
не начнут грабежи, не начнут поджигать этот город,

Groping for gold but finding death in her opulent chambers.

В жадных поисках золота,
находя свою смерть в его пышных палатах.

For he shall moan in the night regretting the earth and her greenness,

Потому что тогда вам придётся стонать средь ночи,
сожалеть о земле, о зелёных лугах,

Spurred by the spear in his arrogant breast like a steed to the gorges:

Когда будут вас гнать со смертельною раной в надменной груди
от копья, словно дикую лошадь к обрыву:

Fast he shall fleet to the flowerless meadows, the sorrowful pastures.

Быстро вы понесётесь в луга, где не будет цветов,
в эти горькие, мрачные пастбища.

Touch not the city Apollo built, where Poseidon laboured,

Этот город возвёл Аполлон, не касайтесь его,
это место, где сам Посейдон приложил свою силу.

Slay not the work of the gods and the glory the ages have lived for.

Не разрушьте его, он — творенье богов,
это слава прошедших веков.

Mute of the voice of her children, void of the roll of her war-cars

Пусть умолкнут навек голоса сынов Трои,
и исчезнут её боевые повозки,

Timeless Troy leave solitary dreaming by ancient Scamander

Путь же вечная Троя продолжит мечтать
рядом с древним Скамандром

Sacred and still, a city of memory spared by the Grecians."

И наполненная тишиною и святостью,
город памяти, освобождённый Элладой."

So Talthybius spoke and anger silenced the Argives.

Так сказал им Талфибий
и от ярости все онемели.

Mute was the warlike assembly, silent Achaia’s princes.

Наступило молчанье в военном совете,
молчаливо сидели Ахейские принцы.

Wrath and counsel strove in the hush for the voice of the speakers.

Возмущенье боролось с услышанным,
тишина ожидала того, кто бы выразил это.

Перевод Леонида Ованесбекова, 2017 фев 23 чт