перейти на оглавление сайта

 

Шри Ауробиндо

Савитри

Книга II, Песня XIII,
В ВЫСШЕМ "Я" УМА

перевод Леонида Ованесбекова
(первый перевод)

 
 

Sri Aurobindo

Savitri

Book II, Canto XIII,
IN THE SELF OF MIND

translation by Leonid Ovanesbekov
(1st translation)

 



Book Two Книга Вторая
THE BOOK OF THE TRAVELLER OF THE WORLDS КНИГА ПУТЕШЕСТВЕННИКА ПО МИРАМ
   
   
Canto XIII Песнь XIII
IN THE SELF OF MIND В ВЫСШЕМ "Я" УМА
   
   
At last there came a bare indifferent sky Наконец появилось в чистое бесстрастное небо,
Where Silence listened to the cosmic Voice, Где Безмолвие вслушивалось в космический Голос,
But answered nothing to a million calls; Но не отвечало ничего на миллион призывов;
The soul's endless question met with no response. Нескончаемый поиск души не встречал никакого ответа.
An abrupt conclusion ended eager hopes, Внезапное завершение положило конец страстным надеждам,
A deep cessation in a mighty calm, Глубокое прекращение всего в могучей тишине,
A finis-line on the last page of thought Заключительная черта на последней странице мысли,
And a margin and a blank of wordless peace. Край и пустота бессловесного покоя.
There paused the climbing hierarchy of worlds. Приостановилась восходящая иерархия миров.
He stood on a wide arc of summit Space Он стоял на широком своде высочайшего Пространства
Alone with an enormous Self of Mind Наедине с огромным Высшим "Я" Ума,
Which held all life in a corner of its vasts. Которое держало всю жизнь в уголке своих просторов.
Omnipotent, immobile and aloof, Всемогущее, неподвижное и отстранённое,
In the world which sprang from it, it took no part: Оно не участвовало в мире, что возникал из него:
It gave no heed to the paeans of victory, Не обращало внимания на песни победы,
It was indifferent to its own defeats, Было безразлично к своим поражениям,
It heard the cry of grief and made no sign; Слышало крик горя и не подавало знака;
Impartial fell its gaze on evil and good, Безучастно опускался его взгляд на зло и добро,
It saw destruction come and did not move. Оно видело, что идёт разрушение и не двигалось.
An equal Cause of things, a lonely Seer Равная Причина всего, одинокий Провидец
And Master of its multitude of forms, И Хозяин своего множества форм,
It acted not but bore all thoughts and deeds, Оно не действовало, но несло на себе все мысли и дела,
The witness Lord of Nature's myriad acts Свидетельствующий Господин мириада действий Природы,
Consenting to the movements of her Force. Соглашающийся на движение её Силы.
His mind reflected this vast quietism. Его (Ашвапати) ум отражал этот безбрежный покой.
This witness hush is the Thinker's secret base: Эта тишина-свидетель — тайная основа Мыслителя:
Hidden in silent depths the word is formed, Скрытое в безмолвных глубинах, формируется слово,
From hidden silences the act is born Из скрытых безмолвий рождается действие, приходя
Into the voiceful mind, the labouring world; В наполненный голосами ум, трудящийся мир;
In secrecy wraps the seed the Eternal sows В тайну окутаны семена, которыми Вечное засевает
Silence, the mystic birthplace of the soul. Безмолвие, мистическое место рождения души.
In God's supreme withdrawn and timeless hush В высочайшей, ушедшей в себя и не знающей времени тишине Бога
A seeing Self and potent Energy met; Встретились видящее Высшее "Я" и могущественная Энергия;
The Silence knew itself and thought took form: Безмолвие знало себя и мысль принимала форму:
Self-made from the dual power creation rose. Встало творение, самосозданное из двойного могущества.
In the still self he lived and it in him; В этом тихом "я" жил Ашвапати, а оно жило в нём;
Its mute immemorable listening depths, Эти молчаливые древние слушающие глубины,
Its vastness and its stillness were his own; Эти безбрежность и тишина были теперь его;
One being with it he grew wide, powerful, free. В одном существовании с этим, он становился шире, сильнее, свободней.
Apart, unbound, he looked on all things done. Отстранённый, не связанный, он смотрел на всё сотворённое.
As one who builds his own imagined scenes Как будто строя собственные воображаемые сцены
And loses not himself in what he sees, И не теряя себя в том, что видит,
Spectator of a drama self-conceived, Зритель само-постигаемой драмы,
He looked on the world and watched its motive thoughts Он смотрел на мир и видел его побуждающие мысли,
With the burden of luminous prophecy in their eyes, С ношей светлого пророчества в их глазах,
Its forces with their feet of wind and fire И видел его силы с их поступью ветра и огня,
Arisen from the dumbness in his soul. Поднявшиеся из немоты в его душе.
All now he seemed to understand and know; Всё сейчас он, казалось, понимал и знал;
Desire came not nor any gust of will, Ни желания не приходило, ни единого порыва воли,
The great perturbed inquirer lost his task; Великий беспокойный исследователь оставил свою задачу;
Nothing was asked nor wanted any more. Ни о чём было спрашивать, нечего было хотеть.
There he could stay, the Self, the Silence won: Он мог бы остаться там, в Высшем "Я", в завоёванном Безмолвии:
His soul had peace, it knew the cosmic Whole. Его душа обрела покой, она познала космическое Целое.
Then suddenly a luminous finger fell Затем внезапно сияющий перст опустился
On all things seen or touched or heard or felt На всё, что видимо или доступно прикосновению, слышимо или ощутимо,
And showed his mind that nothing could be known; И показал его уму, что не может быть познано ничего;
That must be reached from which all knowledge comes. Должно быть достигнуто то, из чего приходит всё знание.
The sceptic Ray disrupted all that seems Скептичный Луч разрушил всё, что только казалось
And smote at the very roots of thought and sense. И ударил в самые корни мышления и чувства.
In a universe of Nescience they have grown, Во вселенной Неведения выросли они,
Aspiring towards a superconscient Sun, Устремляясь к сверхсознательному Солнцу,
Playing in shine and rain from heavenlier skies Играя в сиянии и дожде с более божественных небес,
They never can win however high their reach Они не могут завоевать их, как бы ни был высок их охват,
Or overpass however keen their probe. Они не могут переступить границу, каким бы острым не был бы их исследовательский инструмент.
A doubt corroded even the means to think, Сомнение разъедало даже способы мыслить,
Distrust was thrown upon Mind's instruments; Недоверие было наброшено на инструменты Ума;
All that it takes for reality's shining coin, Всё, что он принимает за блестящую монету реальности,
Proved fact, fixed inference, deduction clear, Доказанный факт, твёрдый вывод, ясную логику,
Firm theory, assured significance, Прочную теорию, уверенную значимость,
Appeared as frauds upon Time's credit bank Стало выглядеть фальшивками в кредитном банке Времени
Or assets valueless in Truth's treasury. Или обесценившимися активами в казначействе Истины.
An Ignorance on an uneasy throne Невежество на беспокойном троне
Travestied with a fortuitous sovereignty Искажало случайной властью
A figure of knowledge garbed in dubious words Образ знания, облачённый в сомнительные слова
And tinsel thought-forms brightly inadequate. И показные мыслеформы, явно несоразмерные.
A labourer in the dark dazzled by half-light, Чернорабочий в темноте, ослеплённый полусветом,
What it knew was an image in a broken glass, То, что он знал — было образом в разбитом зеркале,
What it saw was real but its sight untrue. То, что он видел — было реальным, а его видение — ложным.
All the ideas in its vast repertory Все идеи в его обширном репертуаре
Were like the mutterings of a transient cloud Были словно далёкие раскаты мимолётной тучи,
That spent itself in sound and left no trace. Что расточает себя в звуке и не оставляет следа.
A frail house hanging in uncertain air, Хрупкий дом, висящий в изменчивом воздухе,
The thin ingenious web round which it moves, Тонкая искусная паутина, вокруг которой он движется,
Put out awhile on the tree of the universe, Вывешенная ненадолго на древе вселенной,
And gathered up into itself again, И собранная в себя опять,
Was only a trap to catch life's insect food, Была лишь ловушкой, чтобы поймать мелкое насекомое пищи жизни,
Winged thoughts that flutter fragile in brief light Крылатые мысли, что хрупко порхают в недолгом свете,
But dead, once captured in fixed forms of mind, Но умирают, стоит им попасться в жёсткие формы ума,
Aims puny but looming large in man's small scale, Цели незначительные, но обретающие угрожающие размеры на мелкой шкале человека,
Flickers of imagination's brilliant gauze Мерцания сверкающей дымки воображения
And cobweb-wrapped beliefs alive no more. И опутанные паутиной убеждения, переставшие быть живыми.
The magic hut of built-up certitudes Магическая лачуга выстроенных определённостей,
Made out of glittering dust and bright moonshine Сделанная из блестящей пыли и яркого вздора,
In which it shrines its image of the Real, В которой он хранит свой образ Реального,
Collapsed into the Nescience whence it rose. Обрушилась в Неведение, откуда она поднялась.
Only a gleam was there of symbol facts Там был лишь проблеск символических фактов,
That shroud the mystery lurking in their glow, Что пеленали тайну, таящуюся в их свечении,
And falsehoods based on hidden realities И множество ложных мыслей, основанных на скрытых реальностях,
By which they live until they fall from Time. Которыми они живут, пока не выпадут из Времени.
Our mind is a house haunted by the slain past, Наш ум — это дом, преследуемый умершим прошлым,
Ideas soon mummified, ghosts of old truths, Идеями, вскоре превращающимися в мумии, призраками прежних истин,
God's spontaneities tied with formal strings Спонтанностями Бога, связанными верёвками формальности
And packed into drawers of reason's trim bureau, И упакованными в ящики аккуратного шкафа рассудка,
A grave of great lost opportunities, Могила великих упущенных возможностей,
Or an office for misuse of soul and life Или офис для дурного обращения с душой и жизнью,
And all the waste man makes of heaven's gifts И всех отбросов, которые человек делает из подарков небес,
And all his squanderings of Nature's store, И всего его расточительства запаса Природы,
A stage for the comedy of Ignorance. Подмостки для комедии Невежества.
The world seemed a long aeonic failure's scene: Мир казался сценой долгой многовековой неудачи:
All sterile grew, no base was left secure. Все становилось бесплодным, не оставалось никакой надёжной основы.
Assailed by the edge of the convicting beam Атакованная лезвием обличающего луча
The builder Reason lost her confidence Строительница Богиня Разума утратила свою уверенность
In the successful sleight and turn of thought В удачливой ловкости и повороте мысли,
That makes the soul the prisoner of a phrase. Что делают душу пленницей фразы.
Its highest wisdom was a brilliant guess, Его (мира) высочайшая мудрость была сверкающим гостем,
Its mighty structured science of the worlds Его могущественная структурированная наука миров —
A passing light on being's surfaces. Мимолётным светом на поверхностях бытия.
There was nothing there but a schema drawn by sense, Там не было ничего, кроме схемы, нарисованной чувством,
A substitute for eternal mysteries, Кроме подмены вечных мистерий,
A scrawl figure of reality, a plan Небрежного образа реальности, замысла
And elevation by the architect Word И поверхностного украшения Словом архитектора,
Imposed upon the semblances of Time. Наложенным на внешние стороны Времени.
Existence' self was shadowed by a doubt; Сама суть существования была затемнена сомнением;
Almost it seemed a lotus-leaf afloat Она казалась почти что листом лотоса, плывущим
On a nude pool of cosmic Nothingness. По голой заводи космического Небытия.
This great spectator and creator Mind Этот великий зритель и творец, Ум
Was only some half-seeing's delegate, Был только делегатом чего-то видимого наполовину,
A veil that hung between the soul and Light, Вуалью, что висит между душой и Светом,
An idol, not the living body of God. Идолом, а не живым телом Бога.
Even the still spirit that looks upon its works Даже неподвижный дух, что наблюдает за своими работами,
Was some pale front of the Unknowable; Был неким бледным фасадом Непознаваемого;
A shadow seemed the wide and witness Self, Широкое и свидетельствующее Высшее "Я" казалось тенью,
Its liberation and immobile calm Его освобождение и неподвижная тишина —
A void recoil of being from Time-made things, Пустым отшатыванием бытия от сотворённых Временем вещей,
Not the self-vision of Eternity. А не само-видением Вечности.
Deep peace was there, but not the nameless Force: Глубокий покой был там, но не безымянная Сила:
Our sweet and mighty Mother was not there Там не было нашей нежной и могучей Матери,
Who gathers to her bosom her children's lives, Которая собирает на своей груди жизни своих детей,
Her clasp that takes the world into her arms Её объятия, что берёт этот мир в её руки
In the fathomless rapture of the Infinite, В бездонном восторге Бесконечного,
The Bliss that is creation's splendid grain Блаженства, которое — роскошный кристалл творения,
Or the white passion of God-ecstasy Или чистой страсти экстаза Бога,
That laughs in the blaze of the boundless heart of Love. Что хохочет в сиянии безграничного сердца Любви.
A greater Spirit than the Self of Mind Дух, более великий чем Высшее "Я" Ума,
Must answer to the questioning of his soul. Должен был ответить на поиск души Ашвапати.
For here was no firm clue and no sure road; Поскольку здесь не было ни прочной путеводной нити, ни верной дороги;
High-climbing pathways ceased in the unknown; Высоко взбирающиеся тропы терялись в неведомом;
An artist Sight constructed the Beyond Артистический Взгляд конструировал Запредельное
In contrary patterns and conflicting hues; В противоречивых структурах и конфликтующих оттенках;
A part-experience fragmented the Whole. Частичный опыт дробил на кусочки Целое.
He looked above, but all was blank and still: Он (Ашвапати) посмотрел вверх, но всё было пустым и тихим:
A sapphire firmament of abstract Thought Сапфирный небосвод абстрактной Мысли
Escaped into a formless Vacancy. Уходил в бесформенную Пустоту.
He looked below, but all was dark and mute. Он посмотрел вниз, но всё было тёмным и немым.
A noise was heard, between, of thought and prayer, Был слышен шум меж ними, шум мысли и молитвы,
A strife, a labour without end or pause; Борьбы, труда без передышки и конца;
A vain and ignorant seeking raised its voice. Напрасный и невежественный поиск поднимал свой голос.
A rumour and a movement and a call, Молва, движение и зов,
A foaming mass, a cry innumerable Пенящаяся масса, неисчислимый крик,
Rolled ever upon the ocean surge of Life Катились вечно по океанском валу Жизни
Along the coasts of mortal Ignorance. Вдоль побережий смертного Невежества.
On its unstable and enormous breast На его огромной и неустойчивой груди
Beings and forces, forms, ideas like waves Существа и силы, формы и идеи, словно волны
Jostled for figure and supremacy, Толкались ради воплощения и власти,
And rose and sank and rose again in Time; И поднимались, и тонули, и снова поднимались во Времени;
And at the bottom of the sleepless stir, А на дне этой неусыпной суеты,
A Nothingness parent of the struggling worlds, Небытиё, прародитель борющихся миров,
A huge creator Death, a mystic Void, Огромная созидательница Смерть, мистическая Пустота,
For ever sustaining the irrational cry, Вечно поддерживающая этот иррациональный крик,
For ever excluding the supernal Word, Вечно не впускающая божественное Слово,
Motionless, refusing question and response, Неподвижная, отвергающаяся вопрос и ответ,
Reposed beneath the voices and the march Покоилась под этими голосами и этим маршем
The dim Inconscient's dumb incertitude. Немой неопределёностью тусклого Несознания.
Two firmaments of darkness and of light Два небосвода — темноты и света
Opposed their limits to the spirit's walk; Противопоставляли свои границы шагу духа;
It moved veiled in from Self's infinity Тот двигался, скрытый, из бесконечности Высшего "Я"
In a world of beings and momentary events В мир существ и преходящих событий,
Where all must die to live and live to die. Где всё должно умирать, чтобы жить, и жить, чтобы умирать.
Immortal by renewed mortality, Бессмертный через обновлённую смертность,
It wandered in the spiral of its acts Он (дух) блуждал по спирали своих действий
Or ran around the cycles of its thought, Или бежал по циклам своей мысли,
Yet was no more than its original self Однако был не более, чем своё первоначальное "я"
And knew no more than when it first began. И знал не больше, чем когда впервые начал.
To be was a prison, extinction the escape. Быть — было здесь тюрьмой, а угасание — избавлением.
   
End of Canto Thirteen Конец тринадцатой песни
   
  Перевод Ованесбекова Л.Г. 2000 май 13 сб — 2007 авг 23 чт

 


Оглавление

Начальная страница
Интернет сервер по Интегральной Йоге
на компьютере http://integral-yoga.narod.ru/

e-mail: Leonid Ovanesbekov <ovanesbekov@mail.ru>