перейти на оглавление сайта

 

Шри Ауробиндо

Савитри

Книга III, Песня III,
ДОМ ДУХА И НОВОЕ ТВОРЕНИЕ

перевод Леонида Ованесбекова
(первый перевод)

 
 

Sri Aurobindo

Savitri

Book III, Canto III,
THE HOUSE OF THE SPIRIT AND THE NEW CREATION

translation by Leonid Ovanesbekov
(1st translation)

 



Book Three Книга Третья
THE BOOK OF THE DIVINE MOTHER КНИГА БОЖЕСТВЕННОЙ МАТЕРИ
   
   
Canto III Песнь III
THE HOUSE OF THE SPIRIT AND THE NEW CREATION ДОМ ДУХА И НОВОЕ ТВОРЕНИЕ
   
   
A mightier task remained than all he had done. Оставалась задача ещё более громадная, чем всё, что он сделал.
To That he turned from which all being comes, Он (Ашвапати) повернулся к Тому, из чего приходит всё существование,
A sign attending from the Secrecy Знаку, внимающему из Тайны,
Which knows the Truth ungrasped behind our thoughts Которая знает неуловимую Истину позади наших мыслей
And guards the world with its all-seeing gaze. И охраняет мир своим всевидящим взглядом.
In the unapproachable stillness of his soul, В недосягаемом безмолвии его души,
Intense, one-pointed, monumental, lone, Напряжённый, однонаправленный, монументальный, уединённый,
Patient he sat like an incarnate hope Терпеливый, он сидел как воплощённая надежда
Motionless on a pedestal of prayer. Неподвижно на пьедестале молитвы.
A strength he sought that was not yet on earth, Он искал силу, которой ещё не было на земле,
Help from a Power too great for mortal will, Помощь от Могущества, слишком великого для смертной воли,
The light of a Truth now only seen afar, Света Истины, сейчас видимого лишь издалека,
A sanction from his high omnipotent Source. Санкции своего высокого всемогущего Источника.
But from the appalling heights there stooped no voice; Но с ужасающих высот не спускалось ни одного голоса;
The timeless lids were closed; no opening came. Вневременные веки были сомкнуты; ничто не открывалось.
A neutral helpless void oppressed the years. Нейтральная беспомощная пустота давила на годы.
In the texture of our bound humanity В строении нашей ограниченной человечности
He felt the stark resistance huge and dumb Он ощущал непреклонное сопротивление, огромное и немое,
Of our inconscient and unseeing base, Нашей неосознающей и невидящей основы,
The stubborn mute rejection in life's depths, Упорный молчаливый отказ в глубинах жизни,
The ignorant No in the origin of things. Невежественное "Нет" в первоисточнике всего.
A veiled collaboration with the Night Скрытое сотрудничество с Ночью
Even in himself survived and hid from his view: Даже в нём самом выжило и пряталось от взора:
Still something in his earthly being kept Что-то ещё в его земном существе хранило
Its kinship with the Inconscient whence it came. Своё родство с Несознанием, из которого оно пришло.
A shadowy unity with a vanished past Призрачное единство с исчезнувшим прошлым
Treasured in an old-world frame was lurking there, Сохранившееся в остове старого мира, было спрятано там,
Secret, unnoted by the illumined mind, Тайное, не замечаемое озарённым умом,
And in subconscious whispers and in dream И в подсознательных шёпотах, и во сне
Still murmured at the mind's and spirit's choice. Оно по прежнему нашёптывало при выборе ума и духа.
Its treacherous elements spread like slippery grains Его предательские элементы расходились как скользкие крупицы
Hoping the incoming Truth might stumble and fall, Надеясь, что входящая Истина может споткнуться и упасть,
And old ideal voices wandering moaned А голоса прежнего идеала, скитаясь, стонали
And pleaded for a heavenly leniency И молили о небесной терпимости
To the gracious imperfections of our earth К добрым несовершенствам нашей земли
And the sweet weaknesses of our mortal state. И сладкой слабости нашего смертного состояния.
This now he willed to discover and exile, Это сейчас он хотел обнаружить и изгнать,
The element in him betraying God. Тот элемент в нём, что предает Бога.
All Nature's recondite spaces were stripped bare, Все спрятанные пространства Природы были раскрыты до конца,
All her dim crypts and corners searched with fire Все её тайники и углы обысканы с огнём,
Where refugee instincts and unshaped revolts Где убежавшие инстинкты и бесформенные бунтовщики
Could shelter find in darkness' sanctuary Могли найти убежище в святилище темноты
Against the white purity of heaven's cleansing flame. От белой чистоты небесного очищающего пламени.
All seemed to have perished that was undivine: Казалось, что должно исчезнуть всё, что было небожественным:
Yet some minutest dissident might escape Но всё же некий мельчайший диссидент смог ускользнуть,
And still a centre lurk of the blind force. И всё ещё скрывался центр этой слепой силы.
For the Inconscient too is infinite; Ибо Несознание тоже бесконечно;
The more its abysses we insist to sound, Чем больше мы старамся измерить глубину его пучин,
The more it stretches, stretches endlessly. Тем больше оно растягивается, растягивается бесконечно.
Then lest a human cry should spoil the Truth Затем, чтобы плач человека не отобрал Истину,
He tore desire up from its bleeding roots Он вырвал желание из его кровоточащих корней
And offered to the gods the vacant place. И предложил богам освободившееся место.
Thus could he bear the touch immaculate. Так смог он вынести касание безупречного.
A last and mightiest transformation came. Пришла последняя и самая мощная трансформация.
His soul was all in front like a great sea Его душа была вся впереди, как великое море,
Flooding the mind and body with its waves; Затопляющее ум и тело своими волнами;
His being, spread to embrace the universe, Его существо, распростёртое, чтобы объять вселенную,
United the within and the without Объединило внутреннее и внешнее,
To make of life a cosmic harmony, Чтобы сделать из жизни космическую гармонию,
An empire of the immanent Divine. Империю неотъемлемого Божественного.
In this tremendous universality В этой громадной всеобщности
Not only his soul-nature and mind-sense Не только его душа-природа и разум-чувство
Included every soul and mind in his, Заключали каждую душу и разум в его,
But even the life of flesh and nerve was changed Но даже жизнь плоти и нерва изменилась
And grew one flesh and nerve with all that lives; И стала одной плотью и нервом со всем, что живёт;
He felt the joy of others as his joy, Он чувствовал радость других, как свою радость,
He bore the grief of others as his grief; Он переносил горе других, как свое горе;
His universal sympathy upbore, Его вселенская симпатия,
Immense like ocean, the creation's load Необъятная, как океан, поддерживала ношу творения,
As earth upbears all beings' sacrifice, Как земля поддерживает жертвоприношение всех существ,
Thrilled with the hidden Transcendent's joy and peace. Трепеща от радости и покоя скрытого Трансцендентного.
There was no more division's endless scroll; Не было больше бесконечного перечня деления;
One grew the Spirit's secret unity, Росло тайное единство Духа,
All Nature felt again the single bliss. Вся Природа ощущала снова безраздельное блаженство.
There was no cleavage between soul and soul, Не было расхождения между душой и душой,
There was no barrier between world and God. Не было барьера между миром и Богом.
Overpowered were form and memory's limiting line; Были преодолены форма и ограничивающая граница памяти;
The covering mind was seized and torn apart; Покрывающий ум был схвачен и сорван прочь;
It was dissolved and now no more could be, Он был растворен и теперь больше его быть не могло,
The one Consciousness that made the world was seen; Было видно единственное Сознание, что сотворило мир;
All now was luminosity and force. Все сейчас стало ярким светом и силой.
Abolished in its last thin fainting trace Упразднённый в своём последнем тонком исчезающем следе,
The circle of the little self was gone; Ушёл круг маленького "я";
The separate being could no more be felt; Отдельное существо больше невозможно было ощутить;
It disappeared and knew itself no more, Оно исчезло и не знало себя больше,
Lost in the spirit's wide identity. Потерявшись в широкой тождественности духа.
His nature grew a movement of the All, Его (Ашвапати) природа стала движением Всего,
Exploring itself to find that all was He, Исследующим себя, чтобы найти, что всё было Им,
His soul was a delegation of the All Его душа была делегацией от Всего,
That turned from itself to join the one Supreme. Что повернулось от себя, чтобы соединиться с единым Всевышним.
Transcended was the human formula; Была превзойдена человеческая формула;
Man's heart that had obscured the Inviolable Сердце человека, что затемнило Нерушимого,
Assumed the mighty beating of a god's; Приняло могучее биение бога;
His seeking mind ceased in the Truth that knows; Его ищущий ум растворился в Истине, которая знает;
His life was a flow of the universal life. Его жизнь была потоком универсальной жизни.
He stood fulfilled on the world's highest line Он стоял, достигнув реализации, на высочайшей границе мира,
Awaiting the ascent beyond the world, Ожидая восхождения за пределы этого мира,
Awaiting the descent the world to save. Ожидая нисхождения того мира, что спасает.
A Splendour and a Symbol wrapped the earth, Великолепие и Символ окутали землю,
Serene epiphanies looked and hallowed vasts Проглядывали ясные прозрения и освящали окружающие
Surrounded, wise infinitudes were close Просторы, мудрые бесконечности были рядом,
And bright remotenesses leaned near and kin. И светлые дали склонялись, близкие и родные.
Sense failed in that tremendous lucency; Чувство пропало в этой потрясающей прозрачности;
Ephemeral voices from his hearing fell Эфемерные голоса из его слуха утихли
And Thought potent no more sank large and pale И могущественная Мысль больше не тонула, большая и бледная,
Like a tired god into mysterious seas. Словно усталый бог в таинственных морях.
The robes of mortal thinking were cast down Одеяния смертного мышления были сброшены,
Leaving his knowledge bare to absolute sight; Оставляя его знание голым перед абсолютным видением;
Fate's driving ceased and Nature's sleepless spur: Прекратились правление Судьбы и неусыпные шпоры Природы:
The athlete heavings of the will were stilled Атлетические вздымания воли утихли
In the Omnipotent's unmoving peace. В неподвижном покое Всемогущего.
Life in his members lay down vast and mute; Жизнь в его теле улеглась, обширная и немая;
Naked, unwalled, unterrified it bore Обнажённая, неотгороженная, безбоязненная, она переносила
The immense regard of Immortality. Необъятное внимание Бессмертия.
The last movement died and all at once grew still. Последнее движение умерло и всё сразу стало тихо.
A weight that was the unseen Transcendent's hand Вес, что был незримой рукой Трансцендентного,
Laid on his limbs the Spirit's measureless seal, Возложил на его тело безмерную печать Духа,
Infinity swallowed him into shoreless trance. Бесконечность поглотила его в безбрежном трансе.
   
   
   As one who sets his sail towards mysteried shores    Подобно тому, кто отправляется плавать к таинственным берегам,
Driven through huge oceans by the breath of God, Увлекаемая дыханием Бога через огромные океаны,
The fathomless below, the unknown around, Бездонные снизу, неизвестные вокруг,
His soul abandoned the blind star-field, Space. Его душа покинула слепое поле звёзд, Пространство.
Afar from all that makes the measured world, Вдали от всего, что образует этот измеримый мир,
Plunging to hidden eternities it withdrew Ныряя к скрытым вечностям, она отступила
Back from mind's foaming surface to the Vasts Назад из пенящейся поверхности ума к Просторам
Voiceless within us in omniscient sleep. Беззвучным внутри нас во всеведущем сне.
Above the imperfect reach of word and thought, Выше несовершенной сферы слова и мысли,
Beyond the sight that seeks support of form, За пределами зрения, что ищет поддержки формы,
Lost in deep tracts of superconscient Light, Затерявшись в глубоких областях сверхсознательного Света,
Or voyaging in blank featureless Nothingness, Или путешествуя в пустом, лишённом черт Ничто,
Sole in the trackless Incommensurable, Одинокий в непроторённом Несоизмеримом,
Or past not-self and self and selflessness, Или пройдя "не-я", и "я", и отсутствие "я",
Transgressing the dream-shores of conscious mind Пересекая берега воображения сознательного ума,
He reached at last his sempiternal base. Он, наконец, достиг своей вечной основы.
On sorrowless heights no winging cry disturbs, На безгорестных высотах, которых ни один крылатый зов не тревожит,
Pure and untouched above this mortal play Чистый и незатронутый, над этой смертной игрой
Is spread the spirit's hushed immobile air. Простирается затихший неподвижный воздух духа.
There no beginning is and there no end; Там нет начала и там нет конца;
There is the stable force of all that moves; Там — постоянная сила всего, что движется;
There the aeonic labourer is at rest. Там — отдыхает труженик веков.
There turns no keyed creation in the void, Там заведённое творение не кружит в пустоте,
No giant mechanism watched by a soul; Там никакой гигантский механизм не наблюдается душою;
There creaks no fate-turned huge machinery; Там не скрипит, вращаемая судьбою гигантская машинерия;
The marriage of evil with good within one breast, Брак зла с добром в одной груди,
The clash of strife in the very clasp of love, Столкновение борьбы в истинном объятии любви,
The dangerous pain of life's experiment Опасная боль эксперимента жизни
In the values of Inconsequence and Chance, В ценностях Непоследовательности и Случая,
The peril of mind's gamble, throwing our lives Риск азартной игры ума, бросающей наши жизни
As stake in a wager of indifferent gods На кон в ставке безразличных богов
And the shifting lights and shadows of the idea И непостоянные блики света и теней идеи,
Falling upon the surface consciousness, Падающие на поверхность сознания,
And in the dream of a mute witness soul И во сне безмолвной присутствующей души
Creating the error of a half-seen world Творящие ошибку полузримого мира,
Where knowledge is a seeking ignorance, Где знание — это ищущее невежество,
Life's steps a stumbling series without suit, Шаги Жизни — запинающиеся невпопад серии,
Its aspect of fortuitous design, Аспект её (Жизни) случайного замысла,
Its equal measure of the true and false Её равная мера истины и лжи
In that immobile and immutable realm В том неподвижном и неизменном царстве
Find no access, no cause, no right to live: Не находилось ни прохода, ни причины, ни права жить:
There only reigns the spirit's motionless power Там царствовала лишь неподвижная энергия духа,
Poised in itself through still eternity Уравновешенная в себе через тихую вечность
And its omniscient and omnipotent peace. И её всеведущий и всемогущий покой.
Thought clashes not with thought and truth with truth, Там мысль не сталкивается с мыслью, а истина с истиной,
There is no war of right with rival right; Там нет войны права с соперничающим правом;
There are no stumbling and half-seeing lives Там нет спотыкающихся и полу-видящих жизней,
Passing from chance to unexpected chance, Переходящих от одного неожиданного случая к другому,
No suffering of hearts compelled to beat Нет страдания сердец, вынужденных биться
In bodies of the inert Inconscient's make. В телах, созданных инертным Несознанием.
Armed with the immune occult unsinking Fire Вооружённые освобождённым оккультным негасимым Огнем,
The guardians of Eternity keep its law Хранители Вечности берегут свой закон,
For ever fixed upon Truth's giant base Установленный навечно на гигантском основании Истины
In her magnificent and termless home. В её величественном и безграничном доме.
There Nature on her dumb spiritual couch Там Природа на своём безмолвном духовном ложе,
Immutably transcendent knows her source Неизменно трансцендентная, знает свой источник
And to the stir of multitudinous worlds И соглашается на движение многочисленных миров,
Assents unmoved in a perpetual calm. Неподвижная в вечном спокойствии.
All-causing, all-sustaining and aloof, Являющийся всему причиной, все-поддерживающий и отстраненный,
The Witness looks from his unshaken poise, Высокий Свидетель смотрит из своего непоколебимого равновесия,
An Eye immense regarding all things done. Необъятное Око, рассматривающее всё сотворённое.
Apart, at peace above creation's stir, В стороне, в покое, над суетой творения,
Immersed in the eternal altitudes, Погружённый в вечные высоты,
He abode defended in his shoreless self, Он (Ашвапати) жил, защищённый в своём безбрежном "я",
Companioned only by the all-seeing One. Сопровождаемый только всевидящим Единым.
A Mind too mighty to be bound by Thought, Ум, слишком могучий, чтобы быть связанным Мыслью,
A Life too boundless for the play in Space, Жизнь, слишком беспредельная для игры в Пространстве,
A Soul without borders unconvinced of Time, Душа без границ, не убежденная Временем,
He felt the extinction of the world's long pain, Он чувствовал угасание давней боли мира,
He became the unborn Self that never dies, Он стал нерожденным "Я", что никогда не умирает,
He joined the sessions of Infinity. Он присоединился к сессиям Бесконечности.
On the cosmic murmur primal loneliness fell, На космический шелест пало изначальное одиночество,
Annulled was the contact formed with time-born things, Был аннулирован контакт, созданный вещами, рождёнными во времени,
Empty grew Nature's wide community. Пустой стала широкая общность Природы.
All things were brought back to their formless seed, Все было возвращено назад к своему бесформенному семени,
The world was silent for a cyclic hour. Мир затих для повторяющегося часа.
Although the afflicted Nature he had left Хотя страдающая Природа, которую он оставил,
Maintained beneath him her broad numberless fields, Сохраняла под ним свои широкие бесчисленные поля,
Her enormous act, receding, failed remote Её огромное действо, отступая, исчезло вдали,
As if a soulless dream at last had ceased. Словно сон без души наконец прекратился.
No voice came down from the high Silences, Ни звука не сходило вниз из высоких Безмолвий,
None answered from her desolate solitudes. Никто не отвечал с её (Природы) покинутых безлюдных мест.
A stillness of cessation reigned, the wide Царило молчание остановки, широкая
Immortal hush before the gods are born; Бессмертная тишина, что была до рождения богов;
A universal Force awaited, mute, Вселенская Сила ожидала, молчаливая,
The veiled Transcendent's ultimate decree. Последнего декрета скрытого Трансцендентного.
   
   
   Then suddenly there came a downward look.    Затем внезапно пришел взгляд, направленный вниз.
As if a sea exploring its own depths, Словно море, исследующее собственные глубины,
A living Oneness widened at its core Живое Единство расширилось в своей сердцевине
And joined him to unnumbered multitudes. И присоединило его (Ашвапати) к неисчислимому многообразию.
A Bliss, a Light, a Power, a flame-white Love Блаженство, Свет, Могущество, пламенно-чистая Любовь
Caught all into a sole immense embrace; Поймали всё в единое безмерное объятие;
Existence found its truth on Oneness' breast Существование нашло свою истину на груди Единства,
And each became the self and space of all. И каждый стал собой и местом для всего.
The great world-rhythms were heart-beats of one Soul, Великие ритмы мира были биением сердца одной Души,
To feel was a flame-discovery of God, Ощущать — было пламенным открытием Бога,
All mind was a single harp of many strings, Весь ум был одной арфой из многих струн,
All life a song of many meeting lives; Вся жизнь — песней многих встречающихся жизней;
For worlds were many, but the Self was one. Ибо миров было много, а Высшее "Я" — одно.
This knowledge now was made a cosmos' seed: Это знание сейчас было сделано семенем космоса:
This seed was cased in the safety of the Light, Это семя было положено в безопасность Света,
It needed not a sheath of Ignorance. Оно не нуждалось в оболочке Невежества.
Then from the trance of that tremendous clasp Затем из транса этого огромного объятия,
And from the throbbings of that single Heart И из пульсаций этого единого Сердца,
And from the naked Spirit's victory И из победы обнажённого Духа
A new and marvellous creation rose. Поднялось новое, чудесное творение.
Incalculable outflowing infinitudes Неисчислимые, переливающиеся через край бесконечности,
Laughing out an unmeasured happiness Смеявшиеся из неизмеримого счастья,
Lived their innumerable unity; Жили своим бессчётным единством;
Worlds where the being is unbound and wide Миры, где существование не связано и широко,
Bodied unthinkably the egoless Self; Невообразимо воплощали Высшее "Я" лишённое эго;
Rapture of beatific energies Восторг энергий блаженства
Joined Time to the Timeless, poles of a single joy; Соединял Время с Вневременным, полюса единой радости;
White vasts were seen where all is wrapped in all. Были видны белые просторы, где всё обёрнуто во всё.
There were no contraries, no sundered parts, Там не было ни противоположностей, ни разделенных частей,
All by spiritual links were joined to all Духовными связями всё было соединено со всем
And bound indissolubly to the One: И связано неразрывно с Единым:
Each was unique, but took all lives as his own, Каждый был уникальным, но принимал все жизни, как свою,
And, following out these tones of the Infinite, И, следуя до конца этим тонам Бесконечности,
Recognised in himself the universe. Осознавал в самом себе вселенную.
A splendid centre of infinity's whirl Роскошный центр вихря бесконечности
Pushed to its zenith's height, its last expanse, Толкал к высоте своего зенита, своей последней экспансии,
Felt the divinity of its own self-bliss Ощущал божественность собственного само-блаженства,
Repeated in its numberless other selves: Повторяясь в своих бесчисленных других "я":
It took up tirelessly into its scope Принимая неутомимо в свои пределы
Persons and figures of the Impersonal, Личности и образы Безличного,
As if prolonging in a ceaseless count, Словно продолжая в беспрестанном подсчёте,
In a rapturous multiplication's sum, В итоге восторженного умножения,
The recurring decimals of eternity. Повторяющуюся часть бесконечной дроби вечности.
None was apart, none lived for himself alone, Никто не был порознь, никто не жил для себя одного,
Each lived for God in him and God in all, Каждый жил для Бога в себе и Бога во всех,
Each soleness inexpressibly held the whole. Единственность каждого невыразимо содержала целое.
There Oneness was not tied to monotone; Там Единство не было связано с однообразием;
It showed a thousand aspects of itself, Оно показывало тысячи аспектов внутреннего "я",
Its calm immutable stability Его спокойная неизменная стабильность
Upbore on a changeless ground for ever safe, Поддерживала на неизменной почве, всегда безопасной,
Compelled to a spontaneous servitude, Принуждая к спонтанному служению,
The ever-changing incalculable steps, Всё время меняя неисчислимые шаги,
The seeming-reckless dance's subtle plan Тонкий план кажущегося безрассудным, танца
Of immense world-forces in their perfect play. Огромных мировых сил в их совершенной игре.
Appearance looked back to its hidden truth Внешнее оглядывалось на свою скрытую правду
And made of difference oneness' smiling play; И из различия творило улыбающуюся игру единства;
It made all persons fractions of the Unique, Оно делало все личности частицами Уникального,
Yet all were being's secret integers. При этом все оставались тайными целыми бытия.
All struggle was turned to a sweet strife of love Всякая борьба была превращена в сладкий спор любви
In the harmonised circle of a sure embrace. В гармоничном круге надежного объятия.
Identity's reconciling happiness gave Примиряющее счастье идентичности давало
A rich security to difference. Богатую основу для различия.
On a meeting line of hazardous extremes На линии встречи рискованных крайностей
The game of games was played to its breaking-point, Эта игра игр была сыграна до своего крайнего предела,
Where through self-finding by divine self-loss Где через самообнаружение путем божественной самопотери
There leaps out unity's supreme delight Выпрыгивает наивысший восторг единства,
Whose blissful undivided sweetness feels Чья блаженная неразделённая сладость чувствует
A communality of the Absolute. Общность Абсолюта.
There was no sob of suffering anywhere; Там не было нигде плача страдания;
Experience ran from point to point of joy: Переживание бежало от одного момента радости к другому:
Bliss was the pure undying truth of things. Блаженство было чистой неумирающей истиной всего.
All Nature was a conscious front of God: Вся Природа была сознательным фасадом Бога:
A wisdom worked in all, self-moved, self-sure, Мудрость работала во всём, самодвижущаяся, уверенная в себе,
A plenitude of illimitable Light, Изобилие неограниченного Света,
An authenticity of intuitive Truth, Достоверность интуитивной Истины,
A glory and passion of creative Force. Великолепие и страсть созидательной Силы.
Infallible, leaping from eternity, Непогрешимая, прыгающая из вечности,
The moment's thought inspired the passing act. Мысль мгновения вдохновляла преходящее действие.
A word, a laughter, sprang from Silence' breast, Слово, смех, выпрыгивали из груди Безмолвия,
A rhythm of Beauty in the calm of Space, Ритм Красоты в тишине Пространства,
A knowledge in the fathomless heart of Time. Знание в бездонном сердце Времени.
All turned to all without reserve's recoil: Всё поворачивалось ко всему, без отшатывания из осторожности:
A single ecstasy without a break, Единый экстаз без перерыва,
Love was a close and thrilled identity Любовь была близкой и трепетной тождественностью
In the throbbing heart of all that luminous life. В бьющемся сердце всей той светящейся жизни.
A universal vision that unites, Универсальное видение, что объединяет,
A sympathy of nerve replying to nerve, Симпатия нерва, отвечающего нерву,
Hearing that listens to thought's inner sound Слух, что прислушивается к внутреннему звуку мысли
And follows the rhythmic meanings of the heart, И следует ритмическим значениям сердца,
A touch that needs not hands to feel, to clasp, Касание, которому не нужно рук, чтобы почувствовать, сжать,
Were there the native means of consciousness Были там естественными средствами сознания
And heightened the intimacy of soul with soul. И возвышали близость души с душой.
A grand orchestra of spiritual powers, Великий оркестр духовных энергий,
A diapason of soul-interchange Диапазон душевного взаимообмена
Harmonised a Oneness deep, immeasurable. Гармонизировал Единство, глубокое, неизмеримое.
In these new worlds projected he became В этих новых мирах спроецированный, он (Ашвапати) стал
A portion of the universal gaze, Частью вселенского взгляда,
A station of the all-inhabiting light, Станцией света живущего везде,
A ripple on a single sea of peace. Рябью на едином море покоя.
His mind answered to countless communing minds, Его ум отвечал бесчисленным общающимся умам,
His words were syllables of the cosmos' speech, Его слова были слогами космической речи,
His life a field of the vast cosmic stir. Его жизнь — полем широкого космического движения.
He felt the footsteps of a million wills Он чувствовал шаги миллиона воль,
Moving in unison to a single goal. Движущихся в унисон к единой цели.
A stream ever new-born that never dies, Поток, вечно рождающийся заново, что никогда не умирает,
Caught in its thousandfold current's ravishing flow, Ухваченный в восхитительном беге своего тысячекратного течения,
With eddies of immortal sweetness thrilled, С водоворотами бессмертной трепещущей нежности,
He bore coiling through his members as they passed Он выдерживал вьющиеся сквозь его члены, по мере прохождения,
Calm movements of interminable delight, Тихие движения нескончаемого восторга,
The bliss of a myriad myriads who are one. Блаженство мириада мириад, которые есть одно.
   
   
   In this vast outbreak of perfection's law    В этой широкой вспышке закона совершенства,
Imposing its fixity on the flux of things Навязывающего свою устойчивость потоку вещей,
He saw a hierarchy of lucent planes Он видел иерархию светящихся планов,
Enfeoffed to this highest kingdom of God-state. Входящих поместьями в это высочайшее царство Божественного состояния.
Attuning to one Truth their own right rule Настраивая в тон с единой Истиной своё законное право,
Each housed the gladness of a bright degree, Каждый давал жилище радости ярчайшей степени,
Alone in beauty, perfect in self-kind, Единственной по красоте, совершенной в своем роде,
An image cast by one deep truth's absolute, Образу, брошенному абсолютом одной глубокой истины,
Married to all in happy difference. Обручённому со всеми в счастливом различии.
Each gave its powers to help its neighbours' parts, Каждый давал свои силы, чтобы помочь частям своего соседа,
But suffered no diminution by the gift; Но не испытывал потери от дара;
Profiteers of a mystic interchange, Барышники мистического взаимообмена,
They grew by what they took and what they gave, Они росли тем, что брали и тем, что давали,
All others they felt as their own complements, Всех остальных они ощущали как свои дополнения,
One in the might and joy of multitude. Единые в могуществе и радости множественности.
Even in the poise where Oneness draws apart Даже в этом равновесии, где Единичное тянет порознь,
To feel the rapture of its separate selves, Чтобы ощутить восторг своих раздельных "я",
The Sole in its solitude yearned towards the All Высшее Отдельное, в своем уединении, стремилось ко Всему,
And the Many turned to look back at the One. А Множественное поворачивалось оглянуться на Единого.
An all-revealing all-creating Bliss, Все-обнаруживающее, все-созидающее Блаженство,
Seeking for forms to manifest truths divine, Ищущее форм, чтобы проявить божественные истины,
Aligned in their significant mystery Стоящие рядами в их важной мистерии
The gleams of the symbols of the Ineffable Проблески символов Невыразимого,
Blazoned like hues upon a colourless air Были украшены геральдикой, похожей на оттенки в бесцветном воздухе
On the white purity of the Witness Soul. На белой чистоте Души-Свидетеля.
These hues were the very prism of the Supreme, Эти оттенки были настоящей призмой Всевышнего,
His beauty, power, delight creation's cause. Его красотою, могуществом, причиной восторга творения.
A vast Truth-Consciousness took up these signs Широкая Истина-Сознание принимала эти знаки,
To pass them on to some divine child Heart Чтобы передать их некоторому божественному детскому Сердцу,
That looked on them with laughter and delight Что глядело на них со смехом и восторгом
And joyed in these transcendent images И радовалось в этих трансцендентных образах,
Living and real as the truths they house. Живых и настоящих, как и истины, что они поселили.
The Spirit's white neutrality became Чистая нейтральность Духа стала
A playground of miracles, a rendezvous Игровой площадкой чудес, местом встреч
For the secret powers of a mystic Timelessness: Для тайных энергий мистического Безвременья:
It made of Space a marvel house of God, Оно сделало Пространство чудесным домом Бога,
It poured through Time its works of ageless might, Оно изливало сквозь Время свои дела нестареющего могущества,
Unveiled seen as a luring rapturous face Лишённое покровов, оно выглядело как притягательный восхитительный лик,
The wonder and beauty of its Love and Force. Чудо и красота его Любви и Силы.
The eternal Goddess moved in her cosmic house Вечная Богиня двигалась в своём космическом доме,
Sporting with God as a Mother with her child: Играя с Богом, как Мать со своим дитя:
To him the universe was her bosom of love, Для него вселенная была её грудью любви,
His toys were the immortal verities. Его игрушками были бессмертные истины.
All here self-lost had there its divine place. У всего, здесь себя потерявшего, там было своё божественное место.
The Powers that here betray our hearts and err, Те Могущества, что здесь предавали наши сердца и ошибались,
Were there sovereign in truth, perfect in joy, Были там полновластными в истине, совершенными в радости,
Masters in a creation without flaw, Мастерами в творении без изъяна,
Possessors of their own infinitude. Обладателями своей собственной бесконечности.
There Mind, a splendid sun of vision's rays, Там Ум, роскошное солнце лучей видения,
Shaped substance by the glory of its thoughts Формировал субстанцию великолепием своих мыслей
And moved amidst the grandeur of its dreams. И двигался среди величия своих мечтаний.
Imagination's great ensorcelling rod Великий волшебный посох воображения
Summoned the unknown and gave to it a home, Собирал неизвестное и давал ему жилище,
Outspread luxuriantly in golden air Пышно простирал в золотистом воздухе
Truth's iris-coloured wings of fantasy, Радужно окрашенные крылья фантазий Истины ,
Or sang to the intuitive heart of joy Или пел интуитивному сердцу радости
Wonder's dream-notes that bring the Real close. Мечты-ноты Чуда, что приносит ближе Настоящее.
Its power that makes the unknowable near and true, Его мощь, что делает непознаваемое близким и истинным,
In the temple of the ideal shrined the One: Бережно хранила Единого в храме идеального:
It peopled thought and mind and happy sense Она населяла мысль, ум и счастливое чувство,
Filled with bright aspects of the might of God Наполненные яркими аспектами могущества Бога
And living persons of the one Supreme, И живыми персональностями одного Всевышего,
The speech that voices the ineffable, Речь, что выражает невыразимое,
The ray revealing unseen Presences, Луч, открывающий незримые Присутствия,
The virgin forms through which the Formless shines, Девственные формы, через которые сияет Бесформенное,
The Word that ushers divine experience Слово, что проводит божественное переживание,
And the Ideas that crowd the Infinite. И Идеи, что теснят Бесконечное.
There was no gulf between the thought and fact, Там не было пропасти между мыслью и фактом,
Ever they replied like bird to calling bird; Они всегда отвечали друг другу, как одна зовущая птица — другой;
The will obeyed the thought, the act the will. Воля подчинялась мысли, действие — воле.
There was a harmony woven twixt soul and soul. Там была гармония, сотканная между одной душой и другой.
A marriage with eternity divinised Time. Брак с вечностью делал Время божественным.
There Life pursued, unwearied of her sport, Там Жизнь преследовала, не уставая от своего соревнования,
Joy in her heart and laughter on her lips, Радость в сердце и смех на губах,
The bright adventure of God's game of chance. Яркое приключение Божественной игры случая.
In her ingenious ardour of caprice, В своем изобретательном пылу каприза,
In her transfiguring mirth she mapped on Time В своем преобразующем веселье, она наносила на карту Времени
A fascinating puzzle of events, Пленяющую головоломку событий,
Lured at each turn by new vicissitudes На каждом повороте манила новыми переменами
To self-discovery that could never cease. К само-открытию, что никогда не прекращается.
Ever she framed stark bonds for the will to break, Она всегда создавала крепкие основы для воли прорваться,
Brought new creations for the thought's surprise Приносила новые творения, удивляя мысль
And passionate ventures for the heart to dare, И страстные рискованные начинания, для отваги сердца,
Where Truth recurred with an unexpected face Туда, куда Истина возвращалась с неожиданным ликом
Or else repeated old familiar joy Или же повторяла старую близкую радость,
Like the return of a delightful rhyme. Словно возвращение восхитительной рифмы.
At hide-and-seek on a Mother-Wisdom's breast, В игре в прятки на груди Матери-Мудрости,
An artist teeming with her world-idea, Художница, переполненная её миром-идеей,
She never could exhaust its numberless thoughts Она никогда не могла исчерпать свои бесчисленные мысли,
And vast adventure into thinking shapes И обширное путешествие в мыслящих формах,
And trial and lure of a new living's dreams. И испытание, и соблазн грез новой жизни.
Untired of sameness and untired of change, Не уставая от однообразия, не уставая от изменений,
Endlessly she unrolled her moving act, Она бесконечно разворачивала своё движущееся действо,
A mystery drama of divine delight, Таинственную драму божественного восторга,
A living poem of world-ecstasy, Живую поэму мира-экстаза,
A kakemono of significant forms, Свёртывающуюся настенную картинку значительных форм,
A coiled perspective of developing scenes, Скрученную перспективу развития сцен,
A brilliant chase of self-revealing shapes, Сверкающую гонку самооткрывающихся обликов,
An ardent hunt of soul looking for soul, Пылкую погоню души, ищущей другую душу,
A seeking and a finding as of gods. Отыскивая и находя их, словно богов.
There Matter is the Spirit's firm density, Там Материя — это устойчивая плотность Духа,
An artistry of glad outwardness of self, Артистичность радостной внешности "я",
A treasure-house of lasting images Сокровищница прочных образов,
Where sense can build a world of pure delight: Где чувство может строить мир чистого восторга:
The home of a perpetual happiness, Дом нескончаемого счастья,
It lodged the hours as in a pleasant inn. Поселившийся в часах, словно в уютной гостинице.
The senses there were outlets of the soul; Там чувства были отдушинами души;
Even the youngest child-thought of the mind Даже самая юная детская мысль ума
Incarnated some touch of highest things. Воплощала некое прикосновение высочайшего.
There substance was a resonant harp of self, Там субстанция была резонирующей арфой для внутреннего "я",
A net for the constant lightnings of the spirit, Тенетами для беспрерывных молний духа,
A magnet power of love's intensity Магнитной силой интенсивности любви,
Whose yearning throb and adoration's cry Чей пульс устремления и крик обожания
Drew God's approaches close, sweet, wonderful. Влекли приближения Бога, близкие, нежные и чудесные.
Its solidity was a mass of heavenly make; Её (Материи) твёрдость была массой небесного фасона;
Its fixity and sweet permanence of charm Её устойчивость и ласковая неизменность очарования
Made a bright pedestal for felicity. Создавали яркий пьедестал для счастья.
Its bodies woven by a divine sense Её тела, сотканные божественным чувством,
Prolonged the nearness of soul's clasp with soul; Продлевали близость объятия души с душой;
Its warm play of external sight and touch Её теплая игра внешнего зрения и осязания
Reflected the glow and thrill of the heart's joy, Отражала пыл и трепет радости сердца,
Mind's climbing brilliant thoughts, the spirit's bliss; Восходящие сверкающие мысли ума, блаженство духа;
Life's rapture kept for ever its flame and cry. Восторг жизни вечно сохранял свои пламя и призыв.
All that now passes lived immortal there Всё, что сейчас проходит, там жило не умирая
In the proud beauty and fine harmony В гордой красоте и прекрасной гармонии
Of Matter plastic to spiritual light. Материи, пластичной для духовного света.
Its ordered hours proclaimed the eternal Law; Её упорядоченные часы провозглашали вечный Закон;
Vision reposed on a safety of deathless forms; Взгляд отдыхал на надёжности бессмертных форм;
Time was Eternity's transparent robe. Время было прозрачным одеянием Вечности.
An architect hewing out self's living rock, Архитектор, высекающий из живого камня "я",
Phenomenon built Reality's summer-house Феноменальное строило летний домик Реальности
On the beaches of the sea of Infinity. На пляжах моря Бесконечности.
   
   
   Against this glory of spiritual states,    Напротив этой славы духовных состояний,
Their parallels and yet their opposites, Параллельно им, но всё же им противостоя,
Floated and swayed, eclipsed and shadowlike Плыла и качалась, затемнённая и похожая на тень,
As if a doubt made substance, flickering, pale, Как если бы сомнение составляло субстанцию, колеблющаяся, бледная,
This other scheme two vast negations found. Совсем иная схема, основанная на двух широких отрицаниях.
A world that knows not its inhabiting Self Мир, что не знает живущего в нём Высшего "Я",
Labours to find its cause and need to be; Трудится, чтобы найти свою причину и необходимость быть;
A spirit ignorant of the world it made, Дух, не ведающий о мире, что он создал,
Obscured by Matter, travestied by Life, Отгороженный Материей, спародированный Жизнью,
Struggles to emerge, to be free, to know and reign; Бьётся, чтобы выйти, чтобы стать свободным, знать и царствовать;
These were close-tied in one disharmony, Эти двое были тесно связаны одной дисгармонией,
Yet the divergent lines met not at all. И, одновременно, эти расходящиеся линии не встречались вообще.
Three Powers governed its irrational course, Три Могущества правили их иррациональным курсом,
In the beginning an unknowing Force, В начале — незнающая Сила,
In the middle an embodied striving soul, В середине — воплощённая сражающаяся душа,
In its end a silent spirit denying life. В конце — безмолвный дух, отрицающий жизнь.
A dull and infelicitous interlude Монотонная и несчастная интерлюдия
Unrolls its dubious truth to a questioning Mind Разворачивает свою сомнительную истину для вопрошающего Ума,
Compelled by the ignorant Power to play its part Вынуждаемого невежественной Энергией играть свою роль
And to record her inconclusive tale, И записывать её неубедительную повесть,
The mystery of her inconscient plan Мистерию её плана несознания
And the riddle of a being born from Night И загадку существования, рождённого из Ночи
By a marriage of Necessity with Chance. От брака Необходимости со Случаем.
This darkness hides our nobler destiny. Эта тьма прячет нашу более благородную судьбу.
A chrysalis of a great and glorious truth, Куколка великой и славной истины,
It stifles the winged marvel in its sheath Она душит крылатое чудо в своём коконе,
Lest from the prison of Matter it escape Чтобы из тюрьмы Материи оно не сбежало
And, wasting its beauty on the formless Vast, И, растрачивая свою красоту на бесформенный Простор,
Merged into the Unknowable's mystery, Влившись в мистерию Непознаваемого,
Leave unfulfilled the world's miraculous fate. Не оставило бы неосуществлённой чудесную судьбу мира.
As yet thought only some high spirit's dream Как пока только задумала некая высокая мечта духа
Or a vexed illusion in man's toiling mind, Или беспокойная иллюзия в трудящемся уме человека,
A new creation from the old shall rise, Новое творение поднимется из старого,
A Knowledge inarticulate find speech, Невысказанное Знание найдет себе слова,
Beauty suppressed burst into paradise bloom, Подавленная Красота ворвётся в райское цветение,
Pleasure and pain dive into absolute bliss. Наслаждение и боль потонут в абсолютном блаженстве.
A tongueless oracle shall speak at last, Лишённый языка оракул, наконец, заговорит,
The Superconscient conscious grow on earth, Сверхсознательное станет осознающим на земле,
The Eternal's wonders join the dance of Time. Чудеса Вечного соединятся с танцем Времени.
But now all seemed a vainly teeming vast Но сейчас всё казалось напрасно кишащим простором,
Upheld by a deluded Energy Поддерживаемым обманчивой Энергией
To a spectator self-absorbed and mute, Для самопоглощённого и безмолвного зрителя,
Careless of the unmeaning show he watched, Не заботящегося о бессмысленном зрелище, что он наблюдает,
Regarding the bizarre procession pass Видящего как проходит причудливая процессия,
Like one who waits for an expected end. Словно тот, кто ждёт заранее известного конца.
He saw a world that is from a world to be. Он (Ашвапати) видел мир, который есть, из мира, каким он должен стать.
There he divined rather than saw or felt, Он скорее предугадывал, чем видел или ощущал,
Far off upon the rim of consciousness, Далеко на границе сознания,
Transient and frail this little whirling globe Мимолётный и непрочный этот маленький кружащийся земной шар,
And on it left like a lost dream's vain mould, А на нём оставленную, словно напрасную форму утерянной мечты,
A fragile copy of the spirit's shell, Хрупкую копию оболочки духа,
His body gathered into mystic sleep. Своё тело, сосредоточенное в мистическом сне.
A foreign shape it seemed, a mythic shade. Чужим обликом казалось оно, мифической тенью.
   
   
   Alien now seemed that dim far universe,    Чуждой сейчас казалась эта смутная далекая вселенная,
Self and eternity alone were true. Лишь Высшее "Я" и вечность были истинными.
Then memory climbed to him from the striving planes Затем память поднялась к нему из стремящихся планов,
Bringing a cry from once-loved cherished things, Принося зов от когда-то любимых, лелеемых вещей,
And to the cry as to its own lost call И на этот зов, как на собственный потерявшийся призыв
A ray replied from the occult Supreme. Ответил луч из сокровенного Высочайшего.
For even there the boundless Oneness dwells. Потому, что даже там обитает безграничное Единство.
To its own sight unrecognisable, Неузнаваемое для своего же зрения,
It lived still sunk in its own tenebrous seas, Оно тихо жило, погружённое в собственные мрачные моря,
Upholding the world's inconscient unity Поддерживая неосознанное единство мира,
Hidden in Matter's insentient multitude. Скрытое в неодушевлённой множественности Материи.
This seed-self sown in the Indeterminate Это семя внутреннего "я", посеянное в Неопределенность,
Forfeits its glory of divinity, Теряет свою славу божественности,
Concealing the omnipotence of its Force, Скрывая всемогущество своей Силы,
Concealing the omniscience of its Soul; Скрывая всеведение своей Души;
An agent of its own transcendent Will, Агент собственной трансцендентной Воли,
It merges knowledge in the inconscient deep; Оно поглощает знание в неосознающей глубине;
Accepting error, sorrow, death and pain, Принимая ошибку, горе, смерть и боль,
It pays the ransom of the ignorant Night, Оно платит выкуп невежественной Ночи,
Redeeming by its substance Nature's fall. Оплачивая своей субстанцией падение Природы.
Himself he knew and why his soul had gone Он (Ашвапати) познал самого себя, и познал почему его душа пошла
Into earth's passionate obscurity В страстную неясность земли
To share the labour of an errant Power Разделить работу блуждающей Силы,
Which by division hopes to find the One. Что надеется делением обнаружить Единого.
Two beings he was, one wide and free above, Он был двумя существами, одно — широкое и свободное над ним,
One struggling, bound, intense, its portion here. Другое — борящееся, связанное, напряжённое — его часть здесь.
A tie between them still could bridge two worlds; Связь между ними могла, однако, соединить мостом два мира;
There was a dim response, a distant breath; Там был неясный отклик, далёкое дыхание;
All had not ceased in the unbounded hush. Не всё остановилось в этой безграничной тишине.
His heart lay somewhere conscious and alone Его сердце лежало, сознательное и одинокое,
Far down below him like a lamp in night; Где-то далеко внизу под ним, словно лампа в ночи;
Abandoned it lay, alone, imperishable, Оно лежало покинутым, одинокое, стойкое,
Immobile with excess of passionate will, Неподвижное, с избытком страстной воли,
His living, sacrificed and offered heart Его живое, жертвенное и умеющее служить сердце,
Absorbed in adoration mystical, Поглощённое в мистическое восхищение,
Turned to its far-off fount of light and love. Повернувшееся к своему далекому источнику света и любви.
In the luminous stillness of its mute appeal В светлой тишине своего немого призыва
It looked up to the heights it could not see; Оно смотрело на высоты, что видеть не могло;
It yearned from the longing depths it could not leave. Оно стремилось из страстно желающих глубин, которых не могло оставить.
In the centre of his vast and fateful trance В центре его широкого и пророческого транса,
Half-way between his free and fallen selves, На пол-пути между его свободным "я" и падшим,
Interceding twixt God's day and the mortal's night, Ходатайствуя между днём Бога и ночью смертного,
Accepting worship as its single law, Принимая поклонение как единственный свой закон,
Accepting bliss as the sole cause of things, Принимая блаженство как одну причину всего,
Refusing the austere joy which none can share, Отвергая суровую радость, которую никто не может разделить,
Refusing the calm that lives for calm alone, Отвергая спокойствие, что живет лишь для одного спокойствия,
To her it turned for whom it willed to be. К ней (Божественной Матери) оно повернулось, к той, для кого оно желало быть.
In the passion of its solitary dream В страсти своей одинокой мечты
It lay like a closed soundless oratory Оно лежало как закрытая беззвучная часовня,
Where sleeps a consecrated argent floor Где спит освященный серебристый пол,
Lit by a single and untrembling ray Залитый единственным и бестрепетным лучом,
And an invisible Presence kneels in prayer. А незримое Присутствие преклоняет колени в молитве.
On some deep breast of liberating peace На какой-то глубокой груди освобождающего мира
All else was satisfied with quietude; Всё остальное было довольно тишиной;
This only knew there was a truth beyond. Оно знало только, что там, что истина была там, за пределами.
All other parts were dumb in centred sleep Все другие элементы были немы в сконцентрированном сне,
Consenting to the slow deliberate Power Соглашаясь с медленным осторожным Могуществом,
Which tolerates the world's error and its grief, Что терпит ошибку мира и его горе,
Consenting to the cosmic long delay, Соглашаясь на долгую космическую отсрочку,
Timelessly waiting through the patient years Вне времени ждущую сквозь терпеливые годы
Her coming they had asked for earth and men; Её прихода, который они испросили для земли и людей;
This was the fiery point that called her now. И это было огненной точкой, что звало её сейчас.
Extinction could not quench that lonely fire; Затухание не могло погасить этот одинокий огонь;
Its seeing filled the blank of mind and will; Его (сердца Ашвапати) видение заполнило пустоту ума и воли;
Thought dead, its changeless force abode and grew. Мысль умерла, а неизменная сила сердца жила и росла.
Armed with the intuition of a bliss Вооружённое интуицией блаженства,
To which some moved tranquillity was the key, Для которого некоторое подвижное спокойствие было ключом,
It persevered through life's huge emptiness Оно упорствовало сквозь огромную пустоту жизни,
Amid the blank denials of the world. Среди пустых отрицаний мира.
It sent its voiceless prayer to the Unknown; Оно посылало свою беззвучную молитву в Неизвестность;
It listened for the footsteps of its hopes Оно прислушивалось к шагам своих надежд,
Returning through the void immensities, Возвращающихся сквозь пустые безмерности,
It waited for the fiat of the Word Оно ожидало санкции Слова,
That comes through the still self from the Supreme. Что приходит через тихое "я" от Всевышнего.
   
End of Canto Three Конец третьей песни
   
  Перевод Ованесбекова Л.Г., 2000 окт 21 сб — 2006 май 25 чт

 


Оглавление

Начальная страница
Интернет сервер по Интегральной Йоге
на компьютере http://integral-yoga.narod.ru/

e-mail: Leonid Ovanesbekov <ovanesbekov@mail.ru>