Appendix.

Приложение.

Unused Passages for Savitri

Неиспользованные фрагменты Савитри

SA Archives and Research, Vol 10, No1 and 2, pp 150-159

Архивы и Исследования. Том 10.  номер 1 и 2, стр 150-159

[Book II, Canto 6]

[Книга II, Песня 6]

The Kingdoms and Godheads of the Greater Life

Царства и Боги более Высокой Жизни

Cf. Centenary edition, pp. 189-91.

См. Юбилейное издание, стр. 189-191.

This is Sri Aurobindo's last handwritten version

Это последняя рукописная версия фрагмента,

of the passage following the line

который идёт после строки

"And wordless mouths unrecognisable."

"И бессловесными неузнаваемыми ртами."

An earlier manuscript was used for the final dictated

Эта ранняя рукопись была использована для окончательной

revision of the end of this canto

надиктованного пересмотра конца этой песни

and the beginning of the next.

и начала следующей.

Immortal secrecies, seer-wisdoms lost

Бессмертные секреты и мудрости провидцев, утерянные прежде,

In the descent towards our mortal fate

Нисходя к нашей смертной судьбе

Spoke from the figures of her masquerade

С ним говорили, словно персонажи её маскарада

In a familiar and forgotten tongue,

На привычном, но забытом языке,

Or peered from the recondite magnificence

Или выглядывали из запутанного великолепия

And subtle splendour of her draperies.

И тонкой роскоши её драпировок.

In sudden scintillations of the Unknown,

Во внезапных всполохах Неизвестного,

Glints from the opaque and strange translucencies,

В отблесках тёмных и странных полупрозрачных сфер,

Appearances and objects changed their powers;

Обличия и вещи меняли свои энергии;

Things without value heavenly values took,

И то что не имело никакой цены, приобретало там небесное значение,

Inexpressive sounds became veridical,

Невыразимое звучанье начинало отражать реальность,

Ideas without meaning flashed apocalypse:

Идеи, не имеющие смысла, сверкали словно апокалипсис:

Wise tokens spelled out gibberish to the untaught;

Там знаки мудрости представали тарабарщиной для тех, кто не обучен;

And phrases which meant nothing and meant all

И фразы, как не имеющие смысла, так и означающие всё на свете

Wrapped in defensive armoured visored sight,

Одеты были в защитные доспехи и глядели из закрытого забрала,

And oracles and sibylline prophecies

А предсказанья и пророчества Сибиллы

Offered themselves by the roadside for a price

Предлагали себя, стоя на обочине, за гроши

Increased at each rejection by the mind;

И разрастались с каждым новым отрицанием ума;

Voices that seemed to come from unseen worlds

Те голоса, которые, казалось, приходили из невидимых миров,

Uttered the syllables of the Unmanifest

Произносили слоги Непроявленного,

And clothed the body of the mystic Word;

Стремясь облечь мистическое Слово;

The wizard diagrams of an occult Force

Там колдовские диаграммы оккультной Силы

Fixed for the world's magic processes the law

Магическим процессам мира навязывали закон

Of their precise unaccountable miracle,

Их аккуратного бесчисленного чуда,

And hue and figure brought their unsounded deeps

А образы и цвет несли свои неизмеримые глубины смысла

Of mindless context to reconstitute

Не связанного с умом, стремясь восстановить

In the brooding hush of intuitive stillnesses

В вынашивающей что-то тишине интуитивного безмолвия

The herald blazon of Time's secret things[.]

Глашатая, что выдаёт секреты Времени.

Amid her symbols of reality

Среди этих символов её реальности

(For such they seemed to a vision too remote

(Которые так виделись для взгляда слишком отдалённого,

As we to a greater being symbols are,)

Подобно тому, как мы видимся символами для более великого существа,)

His life-walk was and new spiritual home:

Проходил его жизненный путь и лежал его новый духовный дом:

He moved and lived with them as real forms,

Он двигался и жил с ними, как с реальными фигурами,

Their lives were as concrete as the lives of men[,]

Их жизни были конкретнее, чем жизни людей,

Their touch as vivid as our fellows touch;

Их касания были такие же ощутимые, как касания наших близких;

Their divine bodies make our fancies true

Их божественные тела могли любую нашу фантазию сделать реальной

And bring to us breathing and animate

И приносили нам стремление и воодушевление,

What in ourselves we only think and feel.

Которые внутри себя мы только чувствуем и только помышляем.

A grace of scenes quivered around him there

Вокруг него трепетали сцены такого изящества,

That were almost embodied [sympathies];[1]

Которые были почти что воплощением понимания;

Their breath of dreams and language without speech

Дыхание их грёз и язык без слов

Answered to the thought and passion of the soul.

Отвечали мыслям и страстям души.

There form and feeling were identical,

Там форма и чувства становились одним,

And shape and thought a single harmony;

А облик и мысль были единой гармонией;

Nothing was there brute and inanimate.

Там не было ничего грубого или неживого вообще.

These scenes were signs in life's long miracle-play.

Эти сцены были знаками в долгой чудо-игре жизни.

In her green wildernesses and lurking depths,

В её изумрудной дикости и прячущихся глубинах,

In her thickets of joy where danger clasps delight,

В её дебрях радости, где опасность обнимает восторг,

He glimpsed the hidden wings of her songster hopes[,]

Он видел мельком скрытые крыла её певчих птиц надежды,

A glimmer of blue and gold and scarlet fire.

Проблески голубого, золотого и алого огня.

Along her wandering lanes and chance by-paths

Двигаясь её блуждающим тропинкам и случайным ответвлениям

And by her galloping rivulets and calm lakes

И рядом с её несущимися ручьями и спокойными озёрами

He plucked the glossy fruits of her self-ease

Он срывал блестящие плоды её непринуждённости

Or shared her rich content in browsing herds,

Или принимал в себя богатство её задумчивых стад,

The light wayward flitting of her butterfly hours

Лёгкое, своенравное порхание её часов, похожее на полёт бабочки,

And her love-callings in the voice of birds,

И её любовные призывы в голосе птиц,

And felt her embodied sweetness in her vales,

И ощущал её воплощённую сладость в её долинах,

Her wide hill-breasts glowing in the greatness of morn

Широкие груди её холмов, сверкающие в величии утра

And the lounging hips of her grasslands' large sun-sleep

И беззаботные бёдра её широких, спящих под солнцем лугов

And her covert raptures in her forest haunts

И скрытые восторги в её лесных убежищах

And the beauty of her flowers of dream and muse.

И красоту её цветов мечты и размышлений.

Often in the radiant slumber of her noons

И часто, в лучащейся дрёме её полдней

He saw incarnate in a swarm of gleams

Он видел воплощённый в рое отражений,

On a glamour and gladness of bright surfaces,

В очаровании и радости её живых поверхностных вещей

A smile of depths, a cry of secrecies,

Улыбку глубин и призыв таинственности,

Thought's dance of dragonflies on mystery's stream

Стрекозий танец мыслей по потоку тайны,

That skim but dare not dip in the murmur and race;

Что пролетает, но не смеет погрузиться в этот шум и гонку;

Or the levity of her immortal mind

Или же он слышит в смехе её розы желаний

He heard in[2] the laughter of her rose desires,

Легкомыслие её бессмертного ума,

Running to lure the bliss of the heart's surprise

Бегущее чтоб заманить блаженство удивления сердца

Into a world of bloom and song and light

В мир цветения, песни и света

And through the scented ways to guide pursuit

И ведущее её преследование по благоухающим дорожкам

Jangling sweet anklet-bells of fantasy.

Звеня мелодичными ножными колокольцами фантазии.

A comrade of the silence of her heights

Товарищем безмолвия её высот

Accepted by her mighty loneliness,

И принятый её могучим одиночеством,

He sat with her on meditation's peaks

Сидел с ней на вершинах медитации,

Where life and being are a sacrament

Где жизнь и бытиё есть таинство

Offered to a Reality beyond

И предлагаются лежащей за пределами Реальности,

And stood with her upon the edge of Time

И стоял рядом с ней на острой кромке Времени

Looking into ineffable formlessness,

Смотрел в невыразимую бесформенность,

Or climbed a perilous stair in silent Mind

Или взбирался по опасной лестнице безмолвного Ума

And from a watch-tower in self's solitudes

И из дозорной башни одиночеств внутреннего "я"

He saw her loose into infinity

Он видел, как она освобождает в бесконечность, снимая колпачки

Her hooded eagles of significance,

Своих орлов значения и смысла,

Messengers of Thought to the Unknowable.

Посланников Мышления в Непознаваемое.

Thus close to her in body and in spirit[,]

Так приближался к ней, как в теле, так и в духе,

Identified by soul-vision and soul-sense

Отождествляясь виденьем души и ощущением души

And made one with all she was and longed to be,

И становясь единым со всем, чем была она и чем хотела быть,

He thought with her thoughts, suited to her steps his steps,

Он думал её мыслями, и вкладывал свои шаги в её шаги,

Lived by her breath and saw things with her eyes,

Он жил её дыханием и видел всё её глазами,

Fainted with her weakness, was powerful with her strength,

Слабел от слабости её и становился сильным от её силы,

That so he might learn the secret of her soul.

И только так он мог познать секрет её души.

He admired her splendid front of pomp and play

Он обмирал от роскоши её фасада блеска и игры

And the marvels of her rich and delicate craft

И от чудес её богатого и тонкого искусства

And her magic of order and her swift caprice,

И её магии порядка и быстротой её каприза

And her indomitable will to be,

Её неукротимой воли быть,

And thrilled with the insistence of her cry

И трепетал перед настойчивостью её призыва

And bore like a Mother's ardent despot clutch

И переносил как пылкое и деспотичное объятие Матери

Her force that admits no other way than its own,

Её силу, что не оставляет никаких других путей, кроме её,

Her hands that knead Fate in their violent grasp,

И её руки, что мнут Судьбу в своём неистовом захвате,

Her touch that moves, her powers that seize and drive[.]

Её касание, что движется, и её силы, что охватывают и ведут.

A will was in her to exceed her forms

В ней проявлялась воля превосходить свои формы

Impatient to transfigure the finite world,

И нетерпение переделать этот конечный мир,

A huge desire to marry the Infinite;

И необъятное желание обручиться с Бесконечным;

He felt in her her hope and her despair,

Он чувствовал в ней и её надежду и её отчаяние,

The trouble and rapture of her heaving breasts,

Волнение и восторг её вздымающихся грудей

The passion that possessed her yearning limbs[,]

И страсть, овладевающую её тоскующим телом,

Her mind that toiled dissatisfied with its fruits,

И ум её, что тяжело трудился, но недоволен своими плодами,

Her heart that captured not the one Beloved.

И сердце её, что не пленило её единственного Возлюбленного.

But all that he could see or she disclose

Однако, всё, что он смог увидеть или она показала

Left still the ultimate secret unrevealed;

Всё так же продолжало оставаться запредельной, нераскрытой тайной,

Something she was unknown to him or her.

Чем-то чем она оставалась неясной для него, или для неё.

Always he met a veiled and seeking Force,

Всё время он встречал сокрытую за вуалью, ищущую Силу,

An exiled Goddess building mimic heavens,

Изгнанную Богиню, что строит подражанье небесам,

A Sphinx whose eyes looked up to an unseen Sun.

Сфинкса, чей взор нацелен вверх на незримое Солнце.

[Book II, Canto 7]

[Книга II, Песня 7]

The Descent Into Night

Спуск в Ночь

Cf. Centenary edition, pp. 212-13.

См.Юбилейное издание, стр 212-213

This is Sri Aurobindo's last handwritten version of this passage.

Это последняя версия этого фрагмента, написанная от руки Шри Ауробиндо

There Life displayed to the spectator soul

Там Жизнь показывала зрителю-душе

The shadow depths of her strange miracle.

Призрачные глубины своего странного чуда.

As might a harlot empress in a bouge,

Как это делает проститутка, царица в притоне,

Nude, unashamed, exulting she upraised

Голая, бесстыжая, она, ликуя, поднимала

Her evil face of perilous beauty and charm

Своё дьявольское лицо опасной красоты и очарования

And drawing panic to a shuddering kiss

И принося панику в вызывающем дрожь поцелуе

Twixt the magnificence of her fatal breasts,

Между пышностью своих роковых грудей,

Allured to their abyss the spirit's fall.

Заманивала в свои пропасти падения духа.

Once it had plunged, it asked not for release,

Нырнув однажды, она не просила освобождения,

It took fierce joy in the ecstasy of its pains[,]

Она принимала жгучую радость в экстазе своих страданий,

It found freedom's taste in a choice of delicate bonds

Она находила вкус свободы в выборе утончённых уз,

And reigned, sovereign of its own decadence.

И царствовала, владычица собственного упадка.

A plethora of scenes besieged the gaze,

Изобилие сцен, утомляющих взгляд,

Thought-webs that reproduced themselves in life

Паучья сеть мыслей, что воспроизводили себя в жизни

And taught the nature to be what it saw;

И приучали природу быть тем, что она видела;

For it is mind that makes the form of the days

Для этого был ум, что выстраивал облик дней

With the colours it absorbs from the world's hues

В цветах, которые он впитывал из оттенков мира

And thought decides the destiny of the soul.

И мыслью решал судьбу души.

Across the field of sight she multiplied,

Пересекая его поле зрения, она приумножала,

As on a scenic film or moving plate,

Как в киноленте или на движущейся фотоплёнке,

The implacable splendour of its nightmare pomps

Неумолимую роскошь своей кошмарной пышности

And her rapture vision of infernal joys:

И свой восторг видения инфернальных радостей:

A glory of abominable things.

Триумф всего отвратительного.

On the dark background of a soulless world

На тёмном фоне бездушного мира

She staged between a lurid light and shade

Среди мрачного света и теней, она ставила

Her dramas of the sorrow of the depths

Свои драмы горя глубин,

Written on the anguished nerves of living things:

Написанные на агонизирующих нервах живых существ;

Her epics of horror and grim ruthless deeds

Её эпопеи ужаса и жестоких, безжалостных дел

Paralysed pity in the hardened breast,

Парализовывали жалость в сдавленной груди,

And the spectacle of the degraded soul

А сцены деградирующей души

Dried up the founts of natural sympathy.

Осушали источники естественной симпатии.

In her booths of sin and night-repairs of vice

В её публичных заведениях греха и ночных пристанищах порока

Her sordid imaginations etched in flesh,

Её грязные фантазии врезались в плоть,

Signed photogravures of her infamy,

Подписывая фотогравюры её низостей,

Published the covered dirt of Natures guilt,

Распространяя скрытую грязь мучений Природы,

And foul scenarios hideous and macabre

А грязные сценарии, отталкивающие и жуткие,

And gargoyle masques obscene and terrible

И рыльца театральных масок, непристойные и ужасные

Came televisioned from the gulfs of Night:

К ней приходили, как по телевизору из бездн Ночи:

And twisted caricatures of reality

Искажённые карикатуры реальности

And art chef-d'oeuvres of weird distorted lines

И искусные шедевры причудливых искривлённых черт

Trampled the torn sense into tormented shapes[.]

Втапывали измученное чувство в истерзанные формы.

A craft of ingenious monstrosities

Умение искусного уродства

Made vileness great and sublimated filth

Из отвратительного делало великое и возвышало грязь

[Book IV, Canto 2]

[Книга IV, Песня 2]

The Growth of the Flame

Рост Пламени

Cf. Centenary edition, pp. 359-60.

См. Юбилейное издание, стр 359-360.

The top and carbon copies of a typescript of this canto

Чистовая и копия под копирку печатного варианта этой песни

were differently revised on separate occasions.

были по-разному отредактированы при разных обстоятельствах.

This is the most significantly revised portion of the lop copy,

Это наиболее значительно переделанная часть чистовой копии,

which was not directly used for the final text.

из тех, что не были прямо ииспользованы для окончательного текста.

A land of mountains and wide sun-beat plains

Страна гор и обширных, выжженых солнцем равнин

And giant rivers pacing to vast seas,

И гигантских рек, медленно текущих к безбрежным морям,

A marvellous land of reverie and trance,

Чудесная страна мечтательности и экстаза,

Silence swallowing life's act into its sea

Безмолвия, поглощающего дела жизни в своё море,

And action springing from spiritual hush,

И действия, возникающего из духовной тишины,

Of thought's transcendent climb or heavenward leap,

Страна трансцендентного подъёма мысли или прыжков в небеса,

Home of the mightiest works of God and man

Жилище могучих творений Бога и человека,

Where Nature seemed a dream of the Divine

Где Природа кажется мечтой о Божественном,

And beauty and grace and grandeur flowered from its dream,

А красота, изящество и величие расцветают из своей мечты,

Harboured the childhood of the incarnate Flame.

Приютила детство воплощённого Пламени.

Over her watched millennial influences

Поверх неё смотрели тысячелетние влияния

And the deep godheads of a grandiose past

И глубокие божества грандиозного прошлого

Looked out and saw the future's godheads come.

Выглядывали и наблюдали как приходят божества грядущего.

Earth's brooding wisdom spoke to her still breast;

Задумчивая мудрость земли говорила с её затихшей душой;

Mounting from mind's last peaks to mate with gods,

Поднявшись от последних пиков ума, чтобы сочетаться с богами,

Making earth's brilliant thoughts a springing board

И сделав из сверкающих мыслей земли трамплин

To dive into the cosmic vastnesses

Чтобы нырнуть в космические просторы,

The knowledge of the thinker and the seer

В ней знание мыслителя и провидца

Saw the unseen and thought the unthinkable,

Видело незримое и думало о немыслимом,

Opened large doors upon infinity

Открывая широкие двери в бесконечность

And gave a shoreless sweep to mortal acts.

И дарила безбрежный размах смертным делам.

Art and the vision of beauty called to the eyes

Искусство и видение красоты зазывали взгляд

Figure and hues native to higher worlds

К образам и оттенкам, естественным для более высоких миров,

Till this world's images took that greater stamp.

Пока образы этого мира не получат эту великую печать.

Nature and soul vied in nobility.

Природа и душа состязались в благородстве.

Ethics keyed earthly lives to imitate heaven's;

Системы этики настраивали земные жизни подражать небесному;

The harmony of a rich culture's tones

Гармония тонов богатой культуры

Exhausted and exceeded earth's full store,

Изнуряя и переходя границы переполненной памяти земли

Refined the sense and magnified its reach

Стремилась сделать тоньше чувство и расширить её кругозор

To hear the unheard and glimpse the invisible

Чтобы воспринимать неслышимое и улавливать незримое

In subtle fields that escape our narrow ken

В тонких сферах, что ускользают от нашего узкого видения

And taught the soul to soar beyond the known

И учили душу воспарять за пределами известного

And steal entry into the Immortals' worlds.

И тихо проникать в миры Бессмертных.

Inspiring life to greaten beyond its bounds

Вдохновляя жизнь превзойти свои ограничения,

Leaving earth's safety daring wings of Mind

Оставляя безопасность земли, дерзкие крылья Ума

Bore her above the trodden roads of thought

Несли её над проторенными дорогами мысли

To live on eagle heights nearer the Sun

Чтобы жить на орлинах высотах, поближе к Солнцу,

Where wisdom sits on her eternal throne.

Где мудрость восседает на своём вечном троне.

All her life's turns led her to symbol doors

Все повороты её жизни вели её к символическим дверям

Admitting to secret Powers who were her kin;

Предлагая тайные Силы, которые были для неё родными;

Initiate of bliss and child of Light,

Посвященная в блаженство, дитя Света

A mystic acolyte trained in Nature's school

Мистический служка, она училась в школе Природы,

Aware of the marvel of created things

Осознавая чудо сотворённого

Her soul's gifts she gave, earth-magic's miracles

Она принимала дары своей души, чудеса магии земли

Laid on the altar of the Wonderful;

И клала на алтарь Чудесного;

Her hours were a ritual in a timeless fane;

Её часы стали ритуалом в вечном храме;

Her acts she made gestures of sacrifice.

Свои дела она превращала в жесты жертвоприношения.

Invested with the rhythm of higher spheres

И наполняясь ритмом более высоких сфер

The word became a hieratic means

Слово становилось священным способом

For the release of the imprisoned spirit

Для освобождения попавшего в темницу духа,

Into communion with its comrade gods:

В способ общения с близкими ему богами:

Helping to new expression and new form

Помогая новому выражению и новой форме

Some immemorial Soul in men and things,

Какой-то древней, незапамятной Душе в людях и в вещах,

Seeker of the Unknown and the Unborn,

Искателю Неведомого и Нерождённого,

It drew the veil from Nature's secrecies.

Оно стаскивало вуаль с тайников Природы.

[Book V, Canto 3]

[Книга V, Песня 3]

Satyavan and Savitri

Сатьяван и Савитри

These lines are found, written in the scribe's hand,

Эти найденные строчки были записаны рукой переписчика 

at the end of a typed copy of this canto.

в конце печатной копии данной песни.

Now she travelled through many changing lands,

Сейчас она проезжала по многим изменившимся странам,

Earth round her was illumined by her joy;

Земля вокруг неё озарялась её радостью;

Its hours were long supports for rapture's face;

Эти часы надолго удержали восторг на её лице;

Life was an outbreak of the All-Wonderful.

Жизнь стала всполохом Все-Чудесного.

All hope and chance took on a brighter shape:

Всякая надежда и всякий случай обретали яркое обличие:

This ordinary life of man could change;

И эта обычная жизнь человека смогла поменяться;

The seal was there of the Ineffable.

На всём была печать Невыразимого.

    This meeting cut across old Nature-lines

   Встречи с этим охватывали черты прежней Природы

To pen upon its bold decisive page

Вписывая свою смелую решительную страницу предисловия

The foreword of her soul's biography.

В биографию её души.

Two powers had come down from the unknown Beyond

Две силы пришли, спустившись вниз, из неведомого Запредельного

To play their part upon the cosmic ground.

Сыграть свои роли на космической почве.

These spirits linked two lines of eternity,

Два этих духа были связаны с двумя чертами вечности,

These bodies joined two points of the infinite.

Два этих тела соединяли две точки бесконечности.

These lives must serve the Timeless and Unseen

Эти жизни должны были послужить Вневременному и Незримому

For writing out in symbol human acts

Чтобы описать в символических действиях человека

The meaning of God's mystery play in Time.

Смысл загадочной игры Бога во Времени.

[Book VI, Canto 2]

[Книга VI, Песня 2]

The Way of Fate and the Problem of Pain

Путь Судьбы и Проблема Боли

Cf. Centenary edition, pp. 457-59.

 См. Юбилейное издание, стр 457-459.

This is another version, written by Sri Aurobindo

Это написанная Шри Ауробиндо на карточке

in a chit-pad, of the passage following the line

другая версия отрывка, который идет после строчки

 "It keeps for her her privilege of pain."

"И сохраняет для неё её особые права на боль."

But hard it is for human mind to feel

Но трудно для человеческого ума ощутить

Heaven's good in life's crash and the iron grasp of Doom

Добро небес в крушении жизни и в железной хватке Рока

Or tolerate the dreadful mystery

Или вытерпеть ужасную мистерию

Of pain and grief and evil masking God.

Боли и горя и зла маскирующих Бога.

How can it seize the thousand-sided drive,

Как сможет он понять тысячестороннее движение,

The single act pointing a million acts,

Одно действие, указывающее на миллион действий,

The mystic total of the magical sum

Мистический итог магической суммы

Or swept by the world-ocean's rushing waves

Или охватить стремительные волны океана мира,

Sense mid the wash and spume and loud multitude

Почувствовать среди прибоя и пены и многочисленного грохотания

The one all-discerning Will, the [touch, the][3] tread

Единую всё-различающую Волю, касание, поступь

Of God's indivisible reality?

Неделимой реальности Бога?

Man's thought is like a diamond cutting gems[,]

Мысль человека — украшение с вынутыми драгоценными камнями,

Man's will is like a labourer hewing stones:

Воля человека похожа на чернорабочего, обтёсывающего камни:

He cuts into sky-strips the boundless Truth

Он вырезает лоскутки небес из безграничной Истины

And takes each strip as if it were all the heavens.

И каждый лоскуток принимает за все небеса.

His knowledge chained to thought and led by words

Его знание приковано к мысли и направляется словами

Is gaoled in the divisions it has made.

Он заключён в тюрьму разделениями, что он сам создает.

He looks at infinite possibility

Он смотрит в бесконечную возможность

And gives to its plastic Vast the name of Chance;

И называет Случаем податливый Простор;

He sees the long result of the all-wise Force

Он видит отдалённый результат всемудрой Силы

And feels the cold rigid limbs of lifeless Law.

И ощущает холодное и жесткое тело бездушного Закона.

The will of the Timeless working out in Time

Намерение Вневременного, что воплощается во Времени

In the free absolute steps of cosmic Truth

В шагах космической Истины свободного абсолюта

He thinks a dead machine, an unconscious fate.

Он видит мертвой машиной или бессознательной судьбой.

It is decreed and Satyavan must die;

Так решено и Сатьяван должен умереть;

Her hour is known, foreseen the fatal stroke.

Её час известен и заранее виден роковой удар.

What else shall be is written in her soul,

А что будет ещё — записано в её душе,

But till the hour reveals the fateful script,

Но до тех пор, пока час этот не проявит роковой сценарий,

The writing waits illegible and mute.

Написанное ждёт неясным и немым.

Her mortal breast hides her immortal Fate.

В её смертной груди скрывается её бессмертная Судьба.

O King, thy fate is a transaction fixed

О Царь, твоя судьба — это сделка, что

In long advance but altered and renewed

В долгом продвижении, хотя и изменяемом и обновляемом

At every hour between Nature and thy soul[.]

Ежечасно заключается между Природой и твоей душой.

Its items ever grow and ever change;

Её ставки всё время растут и всё время меняются;

It is a balance drawn in Destiny's book.

И есть баланс, вписанный в книгу Неизбежного.

Thou canst open with thy fate a new account

Ты можешь открыть новый счёт у своей судьбы

Begun upon a stainless virgin page.

И начать с незапятнанного чистого листа.

Thou canst dispute her formidable claim

Ты можешь оспаривать её грозное требование

With God as the foreseeing arbiter,

С Богом в качестве всевидящего арбитра,

Thou canst accept thy fate, thou canst refuse[.]

Ты можешь принять свою судьбу, ты можешь отказаться.

Even if the Judge maintains the unseen decree

И даже если этот Судья утвердил незримый указ

Yet thy refusal is in thy credit written:

Всё же твой отказ будет записан в твою кредитную страницу:

Death is no end, Fate moves, it stands not still.

Смерть не конец, Судьба движется, она не стоит на месте.

Its will unshaken by the bronze blare of Doom,

Её воля не пошатнётся от бронзовых труб Роковой судьбы,

The spirit soars up stronger by defeat,

Дух воспаряет, став сильнее от поражения,

Its godlike wings grow wider with each fall.

Его богоподобные крыла становятся шире от каждого падения.

Its growth within is watered by its wounds[,]

Его рост внутри орошается его ранами,

Its splendid failures' sum is victory.

Его блистательные неудачи в сумме сводятся к победе.

Thy fate touches the abyss to leap at heaven.

Твоя судьба касается пучины, чтобы прыгнуть в небеса.

Thy fate is like an army's marching ranks;

Твоя судьба подобна марширующим рядам армии;

It has many fronts and stands on many lines.

У неё много фронтов и она стоит на многих позициях.

Thy future's map is kept in planes unseen,

Карта твоего будущего уже хранится в незримых планах бытия,

Thy soul has planned its strategy with God.

Твоя душа уже спланировала свою стратегию вместе с Богом.

Thy body's fate comes first, a column pushed

Судьба твоего тела приходит первой, она толкает строй

Through the forts of the present to a city unknown;

Сквозь укрепленья настоящего к городу неизвестного;

Its march is marshalled by the wheeling stars

Её марш выстраивается под кружащими звёздами,

That carry its cosmic consigns in their light.

Что несут свои космические депеши в своём свете.

It sees not where it goes but walks by faith;

Она не смотрит куда она идёт, но движется судьбой;

It smites its way through the world's opponent powers,

Она пробивает свой путь через враждебные силы мира,

Or, frustrate, longs and waits a happier birth.

Или, растроенная, тоскует и ждёт более счастливого рождения.

A second front is in a greater plane;

На более высоком плане открыт ещё один, второй фронт;

Thence thy life-forces drive like rolling waves

Из него твои силы жизни, как катящиеся волны,

Its small or large formations towards earth's days

Несут свои маленькие или большие формации в земные дни

And swell the might of thy terrestrial fate

И наполняют силу твоей земной судьбы

Or as the wind-gods' squadrons jostle in heaven,

Или же, словно эскадроны ветров-богов толкаются в небесах,

Trumpeting with breath of storm and thunder's call

Возвещая о дыхании шторма и призыве грома

And their arrows like gold lightnings fill the sky[,]

И их стрелы, словно золотые молнии, наполняют небо,

Such is their coming, such their clamour and charge[.]

Таков их приход, таково их шумное требование и бремя.

In armour bright the shining riders come[,]

В яркой броне приходят эти сияющие всадники,

Leaders hurrying Destiny's tardy pace,

Предводители неторопливого шага подгоняющей Судьбы,

Victors preparing grander shocks to come.

Победители, что готовят приход великих потрясений.

If the soul could rise into that greater plane

И если душа сможет поднятся в этот более высокий план

And with its motions quicken man's petty life,

И своим движением оживить маленькую жизнь человека,

Erasing the firm consigns of the stars

Стирая жёсткие предназначения звёзд,

Thy will could then give orders to thy fate[.]

Тогда твоя воля сможет дать поручение твоей судьбе.

On the radiant skyline of a greater Mind

На сияющих горизонтах более великого Ума

The Ideas that Fate fulfils not yet are seen[.]

Те Идеи, что наполнят Судьбу, пока ещё не заметны.

The secret Will has its headquarters there

У тайной Воли там штаб-квартира,

That planned the tactics of the things that are

Которая планирует тактику событий, которые происходят,

And behind them plans for greater things to be[.]

А за ними планирует более высокие события, которые должны быть.

Thence gleam the reconnaissances divine[,]

Оттуда проблёскивает божественная разведка,

Thence come the prophet scouts, the [observer][4] seers,

Оттуда приходят лазутчики-пророки или наблюдатели-провидцы,

The godlike dreams, the vast and wide-winged thoughts

Богободобные мечты, обширные и ширококрылые мысли,

That cannot yet take shape in earthly life,

Которые пока ещё не могут воплотиться в земной жизни,

But here and there small part-fulfilments dawned

Но озаряют то там, то здесь маленькими частичными воплощениями

And of their fragments is our present made.

И их кусочки выстраивают наше настоящее.

But if the soul could live upon those heights,

Но если душа сможет жить на тех высотах,

Then would his life be the plaything of his thoughts,

Тогда его жизнь станет игрушкой его мыслей,

His mind could be the shaper of his fate.

Его ум сможет стать тем что формирует его судьбу.

Above all glows a supramental range.

А над всем этим сверкает сфера супраментального.

There is God's staff; there is his High Command[.]

Там штаб Бога; там его Высокая Команда.

The Truth lives there which oversees the world[,]

Там живёт Истина, которая наблюдает за миром,

Of which all things are the disfiguring robe[.]

Та Истина, для которой всё на свете — это обезображенное одеяние.

O mortal, even now couldst thou receive

О смертный, даже сейчас ты можешь принять

Only some influence from that marvellous plane,

Только какое-то влияние из этого чудесного плана,

All then would change, divinity be thy fate.

Но потом всё переменится, и божественность станет твоей судьбой.