Скрытый ответ пришел на его поиски.
В далеком заднем плане мерцающем Пространства Ума
Рдеющее устье было видно, светлый столб;
Затворенными воротами оно казалось, о радости раздумывающими,
Завуалированным выходом и в мистерию спасением.
Прочь из неудовлетворенного поверхностного мира
Оно бежало в грудь неизвестного,
Источник, тоннель глубин Богов.
Оно ныряло, словно мистическое русло надежды,
Сквозь множество уровней бесформенной безгласной самости,
Чтобы достигнуть последней глубины сердца мира,
И из этого сердца туда поднимался зов бессловесный,
Молящий с каким-то еще непроницаемым Разумом,
Выражающий еще какое-то невидимое желание страстное.
Словно манящий палец тайны,
Протянутый в хрустальное настроение воздуха,
Указующий на него из некой близкой глубины скрытой,
Словно послание от души мира глубокой,
Намек таящейся радости,
Что льется из чаши блаженства раздумывающего,
Там мерцал проникающий тайком в Разум
Экстаз безмолвный и трепещущий света,
Розового огня деликатность и страсть.
Как тот, кто притянут к своему утраченному духовному дому,
Чувствует ныне близость ждущей любви,
В проход, неясный и трепетный,
Что вбирал его от дня и ночи преследования,
Он путешествовал, ведомый мистическим звуком.
Журчание многочисленное и уединенное,
Всеми звуками оно было по очереди, но при том тем же самым.
Скрытый зов к непредвиденному восторгу
В призывающем голосе одного, давно знаемого и сильно любимого,
Но безымянного для непомнящего разума,
Он вел к обратно восторгу праздное сердце.
Бессмертный крик похищал плененное ухо.
Затем, снижая свою императивную мистерию,
Он тонул в шепоте, кружащем вокруг души.
Он казался одинокой флейты стремлением,
Что скиталась вдоль берегов памяти
И наполняла глаза слезами тоскующей радости.
Сверчка стремительная и огненная единственная нота,
Она отмечала пронзительной мелодией безлунную тишину ночи
И била по нервам мистичного сна
Своей настойчивой побудкой магической.
Звенящий серебряный смех колокольчиков ножных браслетов
Путешествовал по дорогам уединенного сердца;
Его танец утешал одиночество вечное:
Старая забытая сладость рыдая пришла.
Или из далекой гармоничной дали слышимым
Длинного каравана звенящим шагом
Он временами казался или гимном обширных лесов,
Напоминанием храмового гонга торжественным,
Пчелиным приглушенным гудением, опьяненным на островах летних медом,
Пылающих экстазом в дремотном полдне,
Или далеким гимном паломника-моря.
Фимиам в дрожащем воздухе плыл,
Мистическое счастье в груди трепетало,
Словно пришел незримый Возлюбленный,
Принимающий внезапную любимую прелесть лица,
И близкие довольные руки могли схватить его бегущие ноги
И мир измениться красотою улыбки.
В прекрасное бестелесное царство пришел он,
Дом страсти без имени и без голоса,
Глубину, отвечающую каждой выси, он чувствовал,
Угол был найден, что мог объять все миры,
Точка, что была узлом Пространства сознательным,
Час, вечный в сердце Времени.
Безмолвная Душа всего мира была там:
Существо жило, Присутствие и Сила,
Единственная Персона, которая была им самим и всем,
И лелеемой Природы сладкими и опасными пульсами,
В божественные и чистые удары трансфигурированными.
Та, что могла любить, не ожидая любви,
Встречая и поворачивая к лучшему худшее,
Она исцеляла земли жестокости горькие,
Трансформируя всякое переживание к восторгу;
Вмешиваясь в печальные пути рождения,
Она качала колыбель Ребенка космического
И утешала все слезы своей рукой радости;
Она вела вещи злые к их секретному благу,
Вымученную ложь она превращала в счастливую правду;
Ее способностью открывать божественность было.
Бесконечная, ровесница разуму Бога,
Она несла внутри себя семя, пламя,
Семя, из которого новорожденный появляется Вечный,
Пламя, что отменяет смерть в смертных вещах.
Все становилось всему родственным, собою и близким;
Близость Бога была всюду,
Нигде не оставалось вуали, никакого грубого барьера инертного,
Дистанция не могла разделить, не могло изменить Время.
Огонь страсти горел в духовных глубинах,
Все сердца соединяло постоянное касание сладости,
Пульс одного блаженства одного обожания
В восхищенном эфире бессмертной любви.
Внутреннее счастье во всем пребывало,
Чувство универсальной гармонии,
Безмерная надежная вечность
Истины, красоты, добра и радости, ставших единым.
Здесь было бьющее ключами ядро жизни конечной;
Бесформенный дух стал душой формы.
Все там было душою или сделано из вещества души чистого;
Небо души укрывало глубокую душевную почву.
Все здесь было знаемо чувством духовным:
Мысли не было там, только знание близкое и одно
Ухватывало все вещи идентичностью движущейся,
Симпатия самости к другим самостям,
Прикосновение сознания к сознанию
И существа взгляд на существо внутренним зрением,
И сердце, ложащееся неприкрытым к сердцу без стен речи,
И единодушие видящих разумов
В мириадах форм светлых с одним Богом.
Жизни там не было, там была только пылкая сила,
Прекрасней прекрасного, глубже глубин,
Чувствовалась как тонкая и духовная сила,
Дрожащая из души душе отвечающей,
Мистическое движение, влияние близкое,
Свободное, счастливое и интенсивное приближение
Существа к существу без ширмы или проверки,
Без которого жизни и любви никогда бы быть не могло.
Тела там не было, ибо тела не нужны были,
Душа сама была своей собственной бессмертной формой
И сразу встречала других душ касание,
Близкое, блаженное, конкретное, чудесно истинное.
Как когда кто-то гуляет во сне сквозь светлые грезы
И, сознательный, знает истину, которую их означают фигуры,
Здесь, где реальность была своей собственной грезой,
Он знал вещи через их душу, не форму:
Как те, кто жили долго и в любви стали едины,
Не нуждаются ни в слове, ни в знаке для сердца ответа сердцу,
Он встречал и общался без препятствия речи
С существами, не завуалированными материальною формой.
Там был странный духовный пейзаж,
Прелесть озер, потоков, холмов,
Течение, фиксированность в пространстве души,
Равнины, долины, протяженности душевной радости,
И сады, что были цветочными трактами духа,
Его медитациями оттененной мечтательности.
Воздух был дыханием бесконечности чистой.
Аромат в цветной дымке блуждал,
Словно запахи и краски всех сладких цветов
Смешались, чтобы скопировать небес атмосферу.
Взывающая к душе, а не к глазам,
Красота жила там в своем собственном доме,
Там все было прекрасным по своему собственному праву
И не нуждалось в великолепии платья.
Все объекты как тела Богов были
Духовным символом, окружающим душу,
Ибо мир и сам одной были реальностью.
Погруженные в безгласный транс между рождениями,
Существа, что когда-то на земле формами были, сидели там
В сияющих палатах духовного сна.
Пройдены были колонны почтовые рождения и смерти,
Пройдена была их маленькая сцена дел символических,
Пройдены были небеса и ады их долгой дороги;
Они вернулись в душу мира глубокую.
Все сейчас было собрано в отдых, содержания полный:
Персона и природа претерпели перемену дремотную.
В трансе они собрали назад свои прошлые самости,
В предвидящем раздумье памяти, находящейся на заднем плане,
Пророческом в отношении персональности новой,
Устраивалась карта их грядущей судьбы курса:
Наследники своего прошлого, открыватели своего будущего,
Избиратели своего собственного самоизбираемого жребия,
Они ждали авантюры новой жизни.
Персона, упорствующая сквозь ошибку миров,
Хотя вечно прежняя во множестве форм,
Не узнаваемая разумом внешним,
Принимающая имена неизвестные в неведомых климатах,
Отпечатывает на протяжении Времени на земли странице истрепанной
Растущую фигуру своей тайной самости,
И учит на опыте то, что знал дух,
Пока не сможет видеть свою истину живую и Бога.
Снова они должны встретить игру-проблему рождения,
Души эксперимент горя и радости,
И мысли и импульса, освещающих слепое действие,
И риск на путях обстоятельства,
Через внутренние движения и внешние сцены
Путешествуя к себе через формы вещей.
Он пришел в центр создания.
Дух, от состояния к состоянию странствующий,
Находит здесь тишину своей стартовой точки
В бесформенной силе и безмолвной фиксированности,
И размышляющей страсти мира1 Души. Все, что делается и вновь разрушается, Спокойное упорное зрение Одного Неизменно переделывает, он живет сызнова: Силы, жизни, существа и идеи В тишину на время берутся; Там они отливают заново свое назначение и свое направление, Переделывают свою природу и форму переформируют свою. Они все время меняются и, изменяясь, вечно растут,
И, проходя через плодотворную стадию смерти
И после перестраивающего долгого сна,
Восстанавливают свое место в процессе Богов,
Пока их работа в космическом Времени не будет сделана.
Здесь была формирующая палата миров.
Интервал был оставлен между одним и другим действием,
Между одним рождением и другим, между грезой и бодрствующей грезой,
Пауза, что дает новую силу делать и быть.
По ту сторону были регионы восторга и мира,
Немые места рождения света, надежды, любви
И колыбели небесного восторга и отдыха.
В дремоте голосов мира
Все больше осознавал он движение вечное;
Его знание, обнаженное от нарядов чувства,
Знало идентичностью без мысли иль слова;
Его существо видело себя без своих вуалей,
Граница жизни пала из бесконечности духа.
По дороге внутреннего чистого света,
Один между огромными Присутствиями,
Под наблюдающими глазами безымянных Богов,
Его душа проходила, одинокая сознательная сила,
К концу, который вечно начинается снова,
Приближаясь через неподвижность, безмолвную и спокойную,
К источнику всех вещей, человеческих и божественных.
Там он увидел в их могучего объединения позе
Фигуру бессмертных Двоих-в-Одном,
Единое существо в двух телах обнимавшихся,
Двоевластие объединенных двух душ,
Сидело, поглощенное в созидательную глубокую радость;
Их транс блаженства поддерживал движущийся мир.
Позади них в утренних сумерках стола Одна,
Что вынесла их из Непознаваемого.
Всегда скрытая, она ждала ищущего духа;
Наблюдатель на верховных недосягаемых пиках,
Гид путешествующего по незримым путям,
Она охраняла суровый подход к Одному.
В начале каждого далеко распростертого плана,
Пропитывая своей силой солнца космические,
Она царит, его многочисленных работ вдохновитель
И мыслитель его сцены символа.
Над всеми ними она стоит, все поддерживая,
Одинокая всемогущая Богиня всегда за вуалью,
Чьей непостижимой маской является мир;
Эпохи - это ее поступи звуки,
Их события - ее мыслей фигура,
И все творение есть ее нескончаемый акт.
Его дух был сделан ее силы сосудом;
Безмолвный в страсти своей воли бездонной,
Он простер к ней свои сложенные руки молитвы.
Затем в суверенном ответе его сердцу
Жест пришел, словно миров, отброшенных прочь,
И из ее одеяния мистерии сверкающей поднявшаяся
Одна рука на половины вечную вуаль разделила.
Свет показался, тихий и нерушимый.
Привлеченный к обширным и светлым глубинам
Восхитительной загадки ее глаз,
Он видел мистическое очертание лица.
Ошеломленный ее неумолимым блаженством и светом,
Ее безграничной самости атом,
Захваченный ее силы медом и молнией,
К берегам ее океанического экстаза бросаемый,
Пьяный глубоким золотым духовным вином,
Из разорванной тишины своей души он испустил
Крик желания и обожания
И сдачи его безграничного разума,
И самоотдачи его безмолвного сердца.
Он пал ниц к ее ногам, бессознательный и распростертый.