Страна гор и просторные, залитые солнцем равнины,
И реки-гиганты, шагающие к обширным морям,
Поле творения и духовной тиши,
Молчание, поглощающее действия жизни в глубины,
Мысли трансцендентальный подъем и прыжок к небу,
Размышляющий мир1 мечтаний и транса, Наполненный самыми мощными трудами человека и Бога, Где Природа Божества грезой казалась
И красота, грандиозность и грация имели свой дом,
Детству инкарнировавшего Пламени дали убежище.
За нею присматривали тысячелетние силы,
И глубокие божества грандиозного прошлого
Глядели на нее и видели приход божества будущего,
Словно этот магнит их силы незримо притягивал.
Земли размышляющая мудрость говорила ее безмолвной груди;
Поднимаясь с последних вершин разума соединиться с богами,
Делая блестящие мысли земли трамплином,
Чтобы нырнуть в космические шири,
Знание мыслителя и провидца
Незримое видело, немыслимое мыслило,
Распахнуло огромные двери незнаемого,
В бесконечность горизонты человека открыло.
Безбрежный размах был придан действиям смертного,
Красота и искусство поднялись из глубин человеческих,
Душа и природа в благородстве соперничали.
Этика настраивала человека имитировать небо;
Гармония тонов богатой культуры
Рафинировала чувство, его увеличив богатства,
Чтобы слышать неслышимое и видеть невидимое,
И учила душу парить над вещами известными.
Вдохновляя жизнь ее границы превзойти и разрушить,
Стремясь к незримому миру Бессмертных.
Покидая земли безопасность, пробуя крылья Разума,
Несла ее выше полей мысли исхоженных,
Пересекая мистические моря Запредельного,
Чтобы на орлиных высотах жить близко к Солнцу.
Там Мудрость сидит на своем вечном троне.
Повороты всей ее жизни вели ее к символическим дверям,
Открывающимся к тайным Силам, что ей были родственны;
Адепт истины, посвященный в блаженство,
Мистический семинарист в школе Природы учился,
Осознавая чудо сотворенных существ,
Она положила тайны глубокого размышления своего сердца
На алтарь Удивительного;
Ее часы были ритуалом в безвременном храме;
Ее действия стали жертвоприношения жестами.
Облаченное в ритм высших сфер,
Слово использовалось как священное средство
Для освобождения заточенного духа
В общении с его друзьями-богами.
Или оно помогало ковать новые экспрессивные формы
Того, кто в сердце жизни трудится,
Некой Души незапамятной в существах, в человеке,
Искательницы неведомого и нерожденного,
Несущей свет из Несказанного,
Чтоб сорвать вуаль последних мистерий.
Напряженная философия земле на небо показывала
И на широком, как космическое Пространство, фундаменте
Поднимала земной ум к сверхчеловеческим высям.
Превосходя линии, что радуют внешнее зрение,
Но скрывают облик того, кто живет у скульптуры внутри
И сконцентрированное чувство раскрашивает
На неподвижной границе внутреннего видения,
Обнаруживала фигуру незримого,
В форме раскрывала все значение Природы
И Божество в теле улавливало.
Архитектура Бесконечного
Здесь свои внутренне размышляющие формы раскрыла,
Плененные в широком полотне парящего камня:
Музыка вниз несла небесные стремления, песня
Держала поглощенное сердце в восторженные глубины погруженным,
Соединяя человека с космическим криком;
Интерпретирующие мир движения танца
Формировали идею и настроение в ритмичном качании
И позе; искусные детали тонкими линиями
Увековечивали память сладкого мига
Или показывали в резном изгибе, назначении чаши
Образчики незримого, в основе лежащие:
Поэмы в обширном броске, как движение миров,
И ритмы, нарастающие океаническим голосом,
Переводимые грандиозностями, запертыми в сердце Природы,
А сейчас брошенные в наполненное великолепие речи
Возвышенность и красота ее форм,
Страсть ее моментов и ее настроений,
Поднимающих человеческое слово ближе к божественному.
Глаза человека во внутренние царства могли заглянуть;
Его испытующий взгляд раскрывал закон чисел
И упорядочивал движение звезд,
Наносил на карту зримое оформление мира,
Исследовал процесс своих мыслей или чертил
Теоретические диаграммы жизни и разума.
Все это она поглощала как своей натуры питание,
Но одно только это не могло наполнить ее широкую Самость:
Человеческий поиск ограничен его достижениями,
Ей они казались великими, азартными,
Ранними ступенями открывающего юного духа,
Который не видит еще своим собственным светом врожденным;
Который ударял вселенную пробующим стуком
И стремился найти истинного разума пророческий жезл;
Там был рост к бесчисленным сторонам,
Но еще без широчайшего зрения души,
Еще без безбрежного, непосредственного и прямого касания,
Еще без мудрости и искусства Богов.
Безграничное знание, более великое, чем мысль человека,
Счастье слишком высокое для сердца и чувства,
Что заперты в мире и по свободе томятся,
Она в себе ощущала; будто ожидая формы,
Он смотрел, что за объекты вокруг, чтобы расти,
И искал натуры достаточно сильные, чтобы сносить не отшатываясь
Великолепие ее прирожденной царственности,
Ее величие, ее сладость, блаженство,
Ее силу владеть, ее обширную способность любить:
Земля для переправы через брод сделала камень, чтоб завоевать небо,
Душа смотрела за ограничивающие границы небес,
Встречала великий свет из Непознаваемого
И грезила о сфере трансцендентального действия.
Универсального Себя во всем сознавая,
Она повернулась к живущим сердцам и человеческим формам;
К ее души отражениям, к двойникам, к дополнениям,
Закрытым удаленным частям ее существа,
Отделенным от нее стенами тела и разума,
Но к ее духу привязанных божественными узами.
Преодолевая оборону, носящую маску, и незримую изгородь,
Уединенность, что душу от души отделяет,
Она хотела обнять все одним безмерным объятием,
В котором она могла бы поселить всех живущих существ,
Поднятых в великолепную точку зрящего света
Из несознательной расщелины густой разделения,
И сделать их едиными с Богом, с миром, с собою.
Только мало кто на ее зов откликался:
Еще меньше кто скрытую божественность чувствовал
И старался соединить то божество со своим собственным,
Приближаясь с неким родством к ее высям.
Поднятые вверх к светящимся тайнам
Или осознавая какое-то великолепие, скрытое свыше,
Они подпрыгивали, чтобы найти ее в миг вспышки,
Замечая свет в небесной обширности,
Но не могли сохранить способность и видение
И назад падали, в тупой ординарный тон жизни.
Разум, на эксперимент небесный отваживающийся,
Растя к некой обширности, которую близко они ощущали,
Пробуя границу неведомого пылким касанием,
Они все еще были заточены человеческой плотью:
Они не могли следовать ее неутомимому шагу;
Слишком нетерпеливая, малая для ее широко шагающей воли,
Слишком узкая, чтобы смотреть нерожденной Бесконечности взглядом,
Их природа уставала расти к вещам слишком великим.
Ибо даже партнеры ее мыслей близкие,
Которые могли к ее лучу гулять ближе всех,
Поклонялись силе и свету, которые они в ней ощущали,
Но не могли с ее души меркой сравниться.
Дружелюбная, но слишком великая, чтобы целиком узнанной быть,
Перед ними она проходила к более великому свету,
Их поводырь, королева их душ и сердец,
Их груди близкая, но божественная и далекая.
Восхищенные и изумленные, они видели ее большие шаги,
Пробующие богоподобным натиском или прыжком
Высоты для их человеческого роста слишком далекие,
Или с медленным, великим, многосторонним трудом
Продвигающиеся к целям, ими едва постижимым;
Но принужденные стать ее солнца спутниками,
Они двигались, не способные отказаться от ее света,
Жаждая, они хватались за нее руками протянутыми
Или шли, спотыкаясь, по ею проложенным тропам.
Или, стремясь своими самостями жизни и плоти,
Они цеплялись за нее для опоры их сердца и пищи:
Они не могли остального увидеть в видимом свете;
Смутно они ощущали ее внутреннюю мощь.
Или, связанные чувствами и стремящимся сердцем,
Обожая человеческой мутной любовью,
Они не могли ухватить дух тот могучий
Или измениться близостью, чтобы стать как она.
Некоторые чувствовали ее душами и с ней трепетали;
Величие чувствовалось близко, но по за пределами хватки ума;
Видеть ее было к обожанию призывом,
Быть близко к ней давало высокого общения силу.
Так люди поклоняются богу слишком великому, чтобы его знать,
Слишком высокому, слишком широкому, чтобы носить ограничивающую форму,
Они ощущают Присутствие и повинуются мощи,
Обожают любовь, чей восторг проникает им в грудь;
Следуют пылу божественному, оживляющему сердца удары,
Закону, возвеличивающему сердце и жизнь.
Открыт для дыхания новый, более божественный воздух,
Открыт человеку более свободный и счастливый мир:
Он видит ступени высокие, взбирающиеся к Себе и к Свету.
Ее божественные части звали верность души:
Душа видит, она чувствует и божество знает.
Ее воля влияла на натуры их действия,
Ее сердца неистощимая сладость сердца их манила,
Они любили существо, чьи границы их границ были больше;
Ее меры достичь они не могли, но ощущали ее прикасание,
Отвечая ответом цветка солнцу,
Они себя ей отдавали и больше не спрашивали.
Более великую, чем они сами, слишком широкую для их кругозора,
Их умы понять не могли, ни узнать целиком,
Их жизни ей отвечали и двигались по ее слову:
Они чувствовали божество и слушались зова,
Отвечали ее руководству и ее работу делали в мире;
Их натуры, их жизни двигались, ею принуждаемые,
Словно правда их собственных более обширных самостей
Принимала аспект божественности,
Чтобы их поднять за пределы их земного естества.
Они ощущали, что более обширное будущее их прогулку встречает;
Она держала их за руки, она выбирала им путь:
Они были движимы ею к великим вещам неизвестным,
Вера вела их и радость себя ощущать, принадлежащими ей;
Они жили в ней, на мир ее глазами смотрели.
Некоторые поворачивались к ней против своих природных наклонностей;
Разрывались между удивлением и мятежом,
Притягиваемые ее красотой, подчиненные ее волей,
Захваченные ею, владеть ею старались,
Нетерпеливые подчиненные, их связанные стремящиеся сердца,
Прижимающие крепко оковы, на которые всего больше и жалуются,
Ругали ярмо, по которому плакали бы, потеряв,
Великолепное ярмо ее красоты и любви:
Другие следовали ей со слепыми желаниями жизни
И, требуя все от нее, как от своей исключительной собственности,
Спешили захватить ее сладость, для всех предназначенную.
Как земля требует свет лишь для своей обособленной надобности,
Требуя ее лишь для своих единственных ревнивых объятий,
Они просили от нее движений, ограниченных подобно их собственным,
И на свою малость жаждали любимого отклика.
Либо жаловались, что она превосходит их хватку
И надеялись привязать ее близко веревками страсти.
Или, находя ее касание желанное слишком сильным, чтобы сносить,
Они обвиняли ее в тирании, ими ж любимой,
Сжимались в себе, как от слишком яркого солнца,
И, страстно желая великолепия, от него отрекались.
Сердито влюбленная в ее страстный сладостный луч,
Их земная слабость его переносила с трудом,
Они стремились, но от касания кричали желанного,
Не умеющие так близко встречать божество,
Нетерпимые к Силе, они не могли ее поселить.
Некоторые, против воли ее божественным влиянием ведомые,
Терпели ее как сладкие, но инородные чары,
Неспособные подняться на уровни слишком величественные,
Они стремились притянуть ее вниз, на собственную землю.
Или, принужденные сосредоточить вокруг нее их страстные жизни,
Они надеялись к человеческим нуждам их сердец привязать
Ее славу и грацию, что покорила их души.
Но в этом мира те сердца, что на ее зов отвечали,
Ни одно не могло стать ей супругом и ровней.
Тщетно сгибалась она, на них свои высоты равняя,
Слишком чист был тот воздух для дыхания маленьких душ.
Поднять эти дружеские самости к своим собственным широким просторам
Ее сердце желало и наполнить своей собственной силой,
Чтобы более божественная Мощь могла войти в жизнь,
Дыхание Божества - возвеличить человеческое время.
Хотя она склонялась к их малости,
Своими сильными и страстными руками накрывая их жизни,
С сочувствием относилась к их желаниям и нуждам,
На мелководье в толщу волн их жизней ныряла,
Встречала и разделяла их пульс горя и радости
И наклонялась, чтобы исцелить их страдание и гордыню,
Расточая могущество, что было ее на ее одинокой вершине,
Чтобы поднять на нее их стремления крик,
И хотя она вела в свою ширь их души
И молчанием своих глубин окружала,
И держала, как великая Мать свое держит чадо,
Лишь ее земная поверхность их бремя несла
И с их смертностью свой огонь смешивала:
Ее более великая самость жила одиноко, незатребованная, внутри.
Чаще в суматохе и покое бессловесной Природы
Близость она могла ощутить безмятежно одну;
Сила в ней земли субчеловеческие раздумья притягивала;
И в простор и свободный восторг своего духа
Она присоединяла пылко раскрашенные великолепные жизни
Животных, птиц, цветов и деревьев.
Они отвечали ей своим простым сердцем.
В человеке что-то смутное живет нарушающее;
Он знает, но отворачивается от Света божественного,
Предпочитая падения невежество темное.
Среди многих, кто ею привлеченным пришел,
Ни в ком она не находила партнера по своим высоким задачам,
Друга себе, свою другую себя,
Что был бы создан с ней, как Бог и Природа, единым.
Некоторые приближались, были затронуты, ловили огонь, и слабели.
Слишком велико ее требование, слишком чиста ее сила.
Так, освещая вокруг себя землю, как солнце,
Однако в своем глубочайшем небе на орбите своей далека,
Дистанция отделяла ее даже от самых близких.
Могуча, обособлена ее душа, как живут боги.
Как еще не связанная с обширной человеческой сценой,
В малом кругу юных, пылких сердец были
Ее существа ранняя школа и владения замкнутые,
Ученик в делах земной жизни,
Она учила свою небесную часть сносить его прикасание,
Довольная в своем саду богов маленьком,
Как цветок, что распускается в непосещаемом месте.
Земля вскармливала живое пламя, пока несознательное,
Но что-то глубоко шевелилось и смутно знало;
Там было движение и страстный зов,
Радужное греза, надежда золотой перемены;
Какое-то тайное крыло в ожидании било,
Растущее чувство чего-то нового и редкого,
И красота пробирались сквозь сердце Времени.
Затем ее слабый шепот ее коснулся земли,
Словно дышала нужда затаенная, которую угадывает душа;
Глаз великого мира обнаружил ее,
И удивление подало свой голос барда.
Ключ к Свету хранился в пещере существа пока что,
Солнце-слово со смыслом древней мистерии,
Ее имя бежало журча по устам человеческим,
Возвышенное и сладкое, как стих вдохновенный,
Вылетало из эпической лиры крыльев молвы
Или звенело как мысль, воспетая поэтической Славой.
Но как священного символа был этот культ.
Вызывающая восхищение, не узнанная, не уловимая для понимания,
Ее красота и пламенеющая сила били видны издалека,
Как молнии, играющие со слабеющим днем,
Слава непостижимо божественная.
Ни одного равного сердца не пришло близко, объединиться с ее сердцем,
Никакая мимолетная земная любовь ее покой не нарушила,
Никакая геройская страсть не имела силы схватить;
Ничьи глаза не требовали ее глаз отвечающих.
Сила внутри нее несовершенной плоти благоговение внушала;
Себя защищающий гений в нашей глине
В женском образе богиню угадывал
И отступал от касания, что его род превосходит,
Земная натура, связанная в узкой работе чувственной жизни.
Сердца людей влюблены в глину
И не имеют одинокого и высокого духа, который приносит
Огни-намеки из планов бессмертных,
Слишком широкие для душ, не рожденных, чтобы спариться с небом.
Всякий, кто слишком велик, должен жить одиноко.
Обожаемый, он в уединении могучем гуляет;
Тщетен труд его себе подобных создать,
Его друг - только Сила внутри.
Так было с Савитри какое-то время,
Изумляясь, все поклонялись, никто притязать не осмеливался.
Ее разум сидел высоко, свои золотые лучи изливая,
Ее сердце было переполненным храмом восторга.
В доме совершенства горела одинокая лампа,
В часовне без жрецов образ светлый и чистый,
Среди тех, кто ее окружал, дух ее жил,
Сама по себе до своего судьбоносного часа.