Дороги мира перед Савитри открылись.
Впервые новизна чужих сверкающих сцен,
Ее разум заполнила и взгляд ее тела встречала.
Но когда она ехала по земле изменявшейся,
Более глубокое сознание в ней забило ключом:
Многих сцен и климатов житель,
Каждую землю и местность оно своим домом сделало;
Как ее родственников оно принимало все роды и народы
Пока вся судьба человечества не стала ее.
Эти пространства на ее пути незнакомые
Были известны и близки чувству внутри;
Ландшафты повторялись, как утерянные поля позабытые,
Города, долины и реки ее взгляда требовали
Впереди, как медленно возвращающиеся воспоминания,
Звезды в ночи были ее прошлого друзьями сияющими,
Ветры о вещах древних шептали,
И она встречала безымянных товарищей, любимых когда-то,
Все было старых, забытых самостей частью.
Смутно или со вспышкой внезапных намеков
Ее действия возвращали штрих прошлой силы,
Даже цель ее движения - не нова:
К предопределенному высокому событию путник,
Она, казалось ее душе, свидетелю помнящему,
Вновь пустилась в путешествие, часто раньше свершавшееся.
Руководство повернуло бессловесные колеса крутящиеся,
И в стремящемся теле их скорости
Вставали божества, смутно скрытые, которые двигают
От рождения человеку непреложно назначенное,
Судебные исполнители внутреннего закона и внешнего,
Вместе с тем воли духа его представители,
Душеприказчики его судьбы и свидетели.
Непреклонно преданные задаче своей,
Они держат его природы результат под своею охраной,
Оставляя неразрывною нить, старыми жизнями сплетенную.
Его судьбы отмеренного пути спутники,
Ведущие к радостям, им завоеванным, к боли, им призванной,
Даже в его случайные шаги они вмешиваются.
Ничто из того, что мы делаем и думаем, не пусто, не тщетно;
Все есть энергия высвобожденная, своим курсом идущая.
Хранители призрачные нашего бессмертного прошлого
Сделали нашу судьбу ребенком наших собственных действий,
И из борозды, нашей волею вспаханной,
Мы пожинаем плоды дел позабытых.
Но поскольку невидимо дерево, что несет этот плод,
И мы живем в настоящем, рожденном из неведомого прошлого,
Они кажутся лишь частями механической Силы
Механическому разуму, связанными земными законами;
Однако, они - инструменты Воли всевышней,
Наблюдаемые свыше неподвижным всевидящим Оком.
Предвосхищающий архитектор Удела и Случая,
Который строит наши жизни по проекту предвиденному,
Знает значение и последствие каждого шага
И видит спотыкающиеся нижние силы.
На своих безмолвных высотах она сознавала
Спокойное Присутствие, сидящее на троне над ее лбом,
Которое видит цель и выбирает каждый поворот судьбоносный;
Оно использует тело для своего пьедестала;
Глаза, что странствовали, его прожекторов были огнями,
Руки, держащие вожжи,- его живыми орудиями;
Все было работой древнего плана,
Путь неошибающимся Гидом предложен.
В широкие полдни и закаты пылающие
Она встречала Природу и силуэты людей
И слушала голоса мира;
Ведомая изнутри, она следовала своей долгой дорогой,
В светящейся пещере своего сердца безмолвная,
Как летящее через яркий день светлое облако.
По заселенным трактам сперва ее путь пролегал:
Допущенная под львиные очи Великих
И в театры шумного действа людской суеты,
Ее колесница резная с украшенными резьбою колесами
Проезжала по крикливым базарам и под сторожевыми башнями,
Миновала ворота фигурные и фасады высокие со скульптурами спящими,
И сады, висящие в сапфире небес,
Колоннады палат с вооруженной охраной,
Маленькие храмы, где один спокойный Образ наблюдал жизнь людей,
И храмы, высеченные словно для ссыльных богов,
Чтобы имитировать их вечность утраченную.
Часто от золотых сумерек до рассвета серебряного,
Где драгоценности-лампы мерцали на стенах во фресках
И каменная решетка таращилась на ветки, лунным светом залитые,
Полуосознавая медлительную вслушивающуюся ночь,
Она смутно скользила между сна берегами
На покое в дремотных дворцах королей.
Деревушки и села видели, как судьбоносная проезжает повозка,
Дома тех, кто живет, над землею сгибаясь
Для пропитания своих кратких дней уходящих,
Что, скоротечные, хранят свой старый путь повторяющийся,
Неизменный в круговороте небес,
Которое над нашим смертным трудом не меняется.
Прочь из обремененных часов создания мыслящего
В свободу и безгорестные просторы она сейчас повернула,
Не потревоженные еще людскими радостями и страхами.
Здесь было детство первозданной земли,
Здесь безвременные раздумья обширны, неподвижны, довольны,
Пока еще люди не наполнили их своими заботами,
Величественные акры вечного сеятеля
И ветром несомые волны в море трав, мерцающих в солнце:
Среди зеленого размышления лесов и насупленных подъемов холмов,
В дебрях рощ шелестящих с воздухом, гудящем от пчел,
Или следуя голосу серебристых потоков,
Словно быстрая надежда, путешествуя среди своих грез,
Колесница золотой невесты спешила.
Из необъятного дочеловеческого прошлого мира
Воспоминания-тракты и безвозрастные следы приходили,
Владения света, привычные к античной тиши,
Вслушивались в непривычные звуки копыт,
И обширные свободные безмолвия спутанные
Поглощали ее в свое изумрудное таинство,
И медленно успокаивались волшебные сети цветения огненного,
Окружив своими цветными силками колесницы колеса.
Сильные, упрямые ноги Времени тихо ступали
Вдоль этих уединенных дорог, его титанический шаг
И его непреклонные разрушительные круги позабыты.
Внутреннее ухо, которое в одиночество вслушивается,
Самоуглубившись бездонно, могло воспринять
Ритм более интенсивной бессловесной Мысли,
Что в молчании копиться позади жизни,
И низкий, неясный, сладкий голос земли
В великой страсти ее солнцем целуемого транса,
Поднимающийся в своей интонации томления.
Далеко от крикливых нужд животного шума
Успокоенный, вездеищущий ум может почувствовать,
В отдыхе от слепой направленности вовне своей воли,
Неутомимое объятие ее безмолвной терпеливой любви
И ее знать как душу, мать наших форм.
Этот дух, в полях чувств спотыкающийся,
Созданием, в ступе дней истолченным,
Может быть найден в ее широких просторах освобождения.
Не весь еще мир был захвачен заботой.
Грудь нашей матери хранит для нас до сих пор
Свои простые области и глубины свои размышляющие,
Свои имперсональные богатства, уединенные и вдохновенные,
И величие убежищ своих восхитительных.
Мудроустая, она свои символические мистерии вскармливала
И хранила для своих ясноглазых таинств
Долину между своими грудями радости,
Свои горные алтари для огней утра
И брачные пляжи, что у океана лежали,
И обширное своих пророческих лесов песнопение.
У нее были поля своей уединенной радости,
Долины, тихие и счастливые в объятиях света,
Безлюдные в крике птиц и красках цветов,
И дикие местности дивные, ее луною залитые,
И пророческие серые вечера, разгорающиеся звездами,
И движение смутное в ночной безграничности.
Августейшая, ликующая под глазами Создателя,
В земной груди она ощущала свою близость к нему,
Все еще со Светом позади покрова беседовала
Все еще с Вечным запредельным общалась.
Немногих подходящих обитателей она позвала
Разделить с ее покоем общение довольное;
Ширь, высь были их естественным домом.
Могучие короли-мудрецы их трудом создавались,
От боевого напряжения своей задачи свободные,
Они в эту глушь приходили на ее безмятежные сессии;
Борьбы не было здесь, здесь была передышка.
Счастливые жили они с птицами, цветами, зверями,
В солнечном свете и шелесте листьев
И слушали дикие ветры, в ночи скитавшиеся,
Размышляли со звездами в их немых постоянных рядах,
Встречали лазурный тент утра
И со славой полдней были едины.
Некоторые глубже ныряли; из внешней хватки жизни
Призванные в огненную уединенность,
В неоскверненные звездно-белые тайники душ,
Они гостили у живущего безмятежно Блаженства;
Глубокий Голос в тишине и экстазе
Слышали, всераскрывающий Свет созерцали.
Они преодолели любое различие, временем сделанное;
Мир из собственных струн сердца был соткан;
Близко притянутые к сердцу, что бьется в каждой груди,
Себя одного во всех они достигали бесконечной любовью.
Настроенные на Тишину и мировой ритм,
Они развязали узы заточенного разума;
Достигнут был широкий незадеваемый свидетельский взгляд,
Печать была сломана на великом духовном глазу у Природы;
На высоты высот они совершали свой ежедневный подъем:
Истина к ним склонялась из своего небесного царства;
Над ними сияли вечности солнца мистические.
Безымянные, суровые аскеты без дома,
Отвергающие речь, движение, желание,
В стороне от созданий сидели, поглощенные, одинокие,
Безупречные в спокойных высях себя
На безгласных светлых концентрации пиках,
Со спутавшимися волосами нагие отшельники,
Неподвижные, как бесстрастные, великие горы,
Вокруг них возвышавшиеся, как мысли некоего настроения обширного,
Ожидающие повеления Бесконечного кончиться.
Провидцы настраивались на универсальную Волю,
Довольные в Том, кто улыбается позади земных форм,
Жили, не огорчаемые днями назойливыми.
Вокруг них, как зеленые деревья, холм окружающие,
Юные серьезные ученики формировались их прикасанием,
Обучались простому действию и слову сознательному,
Внутри возвеличивались и росли, чтобы свои встретить высоты.
Далеко идущие искатели на путях Вечного
Своего духа жажду несли к этим спокойным источникам
И тратили сокровище безмолвного часа,
В чистоте мягкого взгляда купаясь,
Что, ненастойчивый, правил ими из своего мира1 , И под его влиянием они находили покоя пути. Монархии миров Инфанты, Героические лидеры грядущего времени,
Цари-дети взращивались в просторе этого воздуха,
Как львы, прыгающие в небо и солнце,
Получали свое богоподобное клеймо полусознательно:
Сформированные по типу мыслей высоких, что они воспевали,
Они учились широкому великолепию настроения,
Которое делает нас товарищами космического импульса;
Не прикованные больше к их маленьким обособленным самостям,
Пластичные и прочные под вечной рукой,
Встречали Природу смелым и дружелюбным объятием
И служили в ней Силе, что работы ее формирует.
Единые душою со всем и свободные от жмущих границ,
Обширные, как континент солнечного, теплого света,
В бесстрастной радости ровного отношения ко всему,
Эти мудрецы дышали ради восторга Бога в вещах.
Помогая медленному вхождению богов,
Сея в юных умах бессмертные мысли, они жили,
Учили великой Истине, к которой должна человеческая раса подняться,
Или открывали ворота свободы немногим,
Передавая в наш борющийся мир Свет,
Они дышали, как духи, освобожденные от тупого ярма Времени,
Друзья и сосуды космической Силы,
Использующие свое естественное господство, как солнца господство:
Их речь, их молчание - это помощь земле.
Магическое счастье текло из их прикасания;
Единство было сувереном в лесном мире2 , Дикий зверь объединялся в дружбе со своею добычей; Уговаривающая ненависть и борьбу прекратить Любовь, что из груди одной Матери льется, Их сердцами излечивала суровый и израненный мир. Другие спасались из заточения мысли туда,
Где Разум спит неподвижно, ожидая рождения Света,
И возвращались назад, с безымянной Силой дрожа,
Пьяные вином молнии в их клетках;
Интуитивные знания прыгали в речь,
Захваченные, вибрирующие, вдохновленным словом горящие,
Слыша тихий голос, что облачен в небеса,
Великолепие, что зажигает солнца, неся,
Они воспевали имена Бесконечного и бессмертные силы
В ритмах, что отражают движение миров,
Зримые звуковые волны, вырывающиеся из глубин величайших души.
Некоторые, для персональности и ее лоскутов мысли потерянные
В неподвижном океане имперсональной Силы,
Сидели, могучие, видящие Бесконечности светом,
Или, вечной Воли товарищи,
Обозревали план прошлого и грядущего Времени.
Некоторые летели на крыльях, как птицы из космоса-моря,
И исчезали в светлой, однородной Обширности:
Некоторые молча наблюдали танец вселенский
Или помогали миру равнодушием к миру.
Некоторые не наблюдали больше, погруженные в Себя одиноко,
Поглощенные в транс, из которого ни души не вернулось,
Все оккультные миры-линии навеки замкнули,
Цепь рождения и персоны отбросили прочь:
Некоторые одиноко достигли Невыразимого.
Как плывет луч солнца по тени,
Золотая дева в ее резном экипаже
Приближалась, скользя мимо мест медитаций.
Часто в сумерках, среди возвращавшихся стад
Скота, тучи пыли вздымавшего,
Когда под горизонт шумный день ускользал,
Достигнув мирной рощи отшельнической,
Она отдыхала, укутавшись, словно плащом,
Терпеливого размышления духом и могучей молитвой.
Или у львино-рыжей гривы реки,
У деревьев, что на молящемся берегу склонились,
Ясный покой храмового купола воздуха
Звал остановить бег колеса спешащие.
В торжественности простора, казавшемся
Разумом, тишину древнюю помнящим,
Где к сердцу голоса великого прошлого взывали
И широкая свобода размышлявших провидцев
Отпечаток их души сцены оставила,
В чистом рассвете или лунной мгле просыпалась,
К спокойному касанию склонялась дочь Пламени,
Пила в тишине восторг под спокойными веками
И ощущала родство в вечной тиши.
Но утро вставало, напоминая ей о ее поиске,
И с простого ложа или циновки она поднималась,
И пускалась, понуждаемая, по своей незавершенной дороге,
И следовала судьбоносной орбите своей жизни,
Как желание, что вопрошает молчаливых богов,
Затем проходит, звездоподобное, к некоему Запредельному светлому.
Дальше по трактам великим и пустынным двигалась,
Где человек был к людским сценам прохожим
Или один в природной обширности выжить старался
И призывал на помощь одушевленные незримые Силы,
Утопленный в необъятности этого мира,
Не зная о бесконечности собственной.
Земля множила перед ней свой изменчивый облик
И звала ее далеким безымянным голосом.
Горы, в своем одиноком отшельничестве,
Леса, в своем песнопении бескрайнем,
Раскрывали ей божества скрытого двери,
На дремотных полях, в ленивых просторах,
Смертном ложе очарованного бледного вечера
Под чарами погруженного неба,
Бесстрастно она лежала, словно в конце времени,
Либо пересекала пылкие толпы холмов,
Поднявших их головы на охоте в логове неба,
Или путешествовала в землях пустынных и странных,
Где уединенные вершины стоят в таинственном небе
Молчаливыми стражами под плывущей луной,
Или блуждала в каком-то безлюдном огромном лесу,
В стрекотании вечно звенящем,
Или следовала долгому блестящему серпантину дороги
Сквозь поля и равнины, неподвижным светом залитые,
Или достигала диких красот пустынных пространств,
Где никогда не пахал плуг и стада не паслись,
Или дремала на голых иссохших песках
Среди жестоких, диких зверей, вызванных Ночью.
Судьбоносный поиск еще не был закончен;
Еще не нашла она один лик сужденный,
Который искала среди сынов человеческих.
Грандиозная тишина закутала царственный день.
Месяцы страсть солнца вскармливали,
Чье дыхание горячее сейчас почвы коснулось.
Тигриный жар пробирался сквозь обморочную землю;
Все высунутым языком было вылизано.
Весенние ветры слабели; небо застыло как бронза.