|
Sri Aurobindo |
Шри Ауробиндо |
| ILION
|
ИЛИОН |
|
Book II
|
Книга
II |
The Book of
the Statesman
|
Книга Государственных Мужей |
|
|
|
|
Now from his cycle sleepless and vast round the dance of the earth-globe |
Завершая бессонный свой цикл и широкий круг танца земли, |
|
Gold Hyperion rose in the wake of the dawn like the eyeball |
Золотистый, сияющий Гиперион, пробуждаясь, вставал за зарёй |
|
Flaming of God revealed by his uplifted luminous eyelid. |
Пламенеющим оком Всевышнего и выглядывал из-под лучистых приподнятых век. |
|
Troy he beheld and he viewed the transient labour of mortals. |
Он рассматривал Трою, взирал на плоды преходящих дел смертных. |
|
All her marble beauty and pomp were laid bare to the heavens. |
Вся её красота, пышность мрамора как на ладони проявлялись под взглядом небес. |
|
Sunlight streamed into Ilion waking the voice of her gardens, |
Свет потоком входил в Илион, пробуждая сады, голоса обитателей, |
|
Amorous seized on her ways, lived glad in her plains and her pastures, |
Он, любя, обнимал его улицы, оживлял своей радостью пастбища, |
|
Kissed her leaves into brightness of green. As a lover the last time |
Целовал его листья в густой, яркой зелени. Как любовник в последний отпущенный раз |
|
Yearns to the beauty desired that again shall not wake to his kisses, |
Устремляется к столь обожаемой им красоте, что уже не увидит на утро его поцелуев, |
|
So over Ilion doomed leaned the yearning immense of the sunrise. |
Так и над Илионом сейчас обречённо склонилась безмерность стремления солнца. |
|
She like a wordless marble memory dreaming for ever |
Как безмолвная память, отлитая в мрамор, размечтавшись о вечном, |
|
Lifted the gaze of her perishable immortality sunwards. |
Подняла сейчас Троя свой взгляд преходящего, повернувшись к бессмертию солнца. |
|
All her human past aspired in the clearness eternal, |
Все, кто жил в ней когда-либо в прошлом, устремлялись к божественной ясности вечности, |
|
Temples of Phryx and Dardanus touched with the gold of the morning, |
Храмы Фриксу и храмы Дардану, освещённые золотом утра, |
|
Columns triumphant of Ilus, domes of their greatness enamoured, |
Возведённые Илом ряды триумфальных колонн, купола в их пленящем величии, |
|
Stones that intended to live; and her citadel climbed up to heaven |
Глыбы камня — всё было для жизни; а её цитадель поднималась в зенит, |
|
White like the soul of the Titan Laomedon claiming his kingdoms, |
Чисто-белая, словно душа основателя Лаомедонта, Титана, что хотел получать себе царства везде, где ступал, |
|
Watched with alarm by the gods as he came. Her bosom maternal |
Под встревоженным взглядом богов. Материнская грудь древней Трои |
|
Thrilled to the steps of her sons and a murmur began in her high-roads. |
Утром вновь трепетала от шага её сыновей, и проснулся на улицах шум повседневности. |
|
Life renewed its ways which death and sleep cannot alter, |
Жизнь свои обновила пути, что ни смерть и ни сон не способны никак изменить, |
|
Life that pursuing her boundless march to a goal which we know not, |
Продолжая свой марш без границ, устремляясь к неведомой цели, |
|
Ever her own law obeys, not our hopes, who are slaves of her heart-beats. |
Лишь своим подчиняясь законам, а не нашим надеждам, |
|
Then as now men walked in the round which the gods have decreed them |
Люди — только рабы её пульса. И тогда, и сейчас люди ходят кругами, которые предначертали им боги, |
|
Eagerly turning their eyes to the lure and the tool and the labour. |
Обращая их страстные очи к инструментам, к труду и к соблазнам, |
|
Chained is their gaze to the span in front, to the gulfs they are blinded |
Взгляд людей как цепями прикован к пятну пред собой и не видит огромную бездну, |
|
Meant for their steps. The seller opened his shop and the craftsman |
Что открылась внизу, под ногами. Свои лавки открыли торговцы, |
|
Bent o'er his instruments handling the work he never would finish, |
Мастера взяли свой инструмент, погрузившись в работу, которую им никогда не закончить, |
|
Busy as if their lives were for ever, today in its evening |
Были заняты все, словно жизнь их продлится века, |
|
Sure of tomorrow. The hammers clanged and the voice of the markets |
И уверены были, что вновь будет завтра. Молотки застучали, |
|
Голоса просыпавшихся рынков подняли свой гомон. Но не только умельцы, |
|
|
Only the hopes of the earth, but the hearts of her votaries kneeling |
Основная надежда их бренной земли, но и также жрецы Илиона |
|
Came to her marble shrines and upraised to our helpers eternal |
Преклонили сердца в его мраморных храмах, вознося нашим вечным помощникам |
|
Missioned the prayer and the hymn or silent, subtly adoring |
Кто молитву, кто гимн, а кто мог — восхищенье в молчании, |
|
Ventured upwards in incense. Loud too the clash of the cymbals |
Уносимые ввысь в фимиаме. Звонкий голос кимвал |
|
Filled all the temples of Troy with the cry of our souls to the azure. |
Наполнял храмы Трои мольбой наших душ, обращённых к лазури. |
|
Prayers breathed in vain and a cry that fell back with Fate for its answer |
Но напрасно звучали молитвы: их мольба возвращалась обратно с Судьбою в ответе. |
|
Children laughed in her doorways; joyous they played, by their mothers |
Беззаботные дети смеялись при входе в дома; веселились они и играли |
|
Smiled on still, but their tender bosoms unknowing awaited |
Под присмотром своих матерей, что ещё улыбались, но уже в нежном сердце, не зная, они ожидали |
|
Grecian spearpoints sharpened by Fate for their unripe bosoms, |
Острых греческих копий, заточенных Роком для женских упругих грудей, и работы рабынями в Греции. |
|
Tasks of the slave in Greece. Like bees round their honey-filled dwellings |
Словно пчёлы вокруг своих ульев, наполненных мёдом, |
|
Murmuring swarmed to the well-heads the large-eyed daughters of Troya, |
Большеглазые дочери Трои собрались поболтать у ручья, |
|
Deep-bosomed, limbed like the gods, — glad faces of old that were sentient |
Полногрудые, сложенные как богини, со счастливыми лицами прошлого |
|
Rapturous flowers of the soul, bright bodies that lived under darkness |
Были чувственными, приносящими радость цветами души, увлекая взгляд стройной фигурой |
|
Heavely massed of their locks like day under night made resplendent, |
Под тяжёлыми пышными локонами, словно день, что сверкает за пологом ночи, |
|
Daughters divine of the earth in the ages when heaven was our father. |
И божественными дочерями земли, словно в те времена, когда небо ещё было нашим отцом. |
|
They round Troy's well-heads flowerlike satisfied morn with their beauty |
Эти женщины, встав у источников Трои, как бутоны цветов, восхищая рассвет красотой, |
|
Or in the river baring their knees to the embrace of the coolness |
Или рядом, в реке, погружая колени в спешащие воды Скамандра, |
|
Dipped their white feet in the clutch of his streams, in the haste of Scamander, |
Подставляли объятьям прохлады обнажённые белые ноги, |
|
Lingering this last time with laughter and talk of the day and the morrow |
Медля в этот последний их раз, хохоча, обсуждая дела на сегодня и завтра, |
|
Leaned to the hurrying flood. All his swiftnesses raced down to meet them |
Наклонясь над журчащим потоком. И со всей быстротою бежала река, чтобы встретиться с ними, |
|
Crowding his channel with dancing billows and turbulent murmurs. |
Наполняя глубокое русло буйной пляской стремнин, несмолкающим рокотом. |
|
Xanthus primaeval met these waves of our life in its passing |
Древний Ксанф, обнимая волнами, встречал нашу жизнь и неспешно тёк дальше, |
|
Even as of old he had played with Troy's ancient fair generations |
Как и прежде, когда он играл с восхитительными поколеньями Трои ушедших веков |
|
Mingling his deathless voice with the laughter and joy of their ages, |
И вплетал звук бессмертного голоса в смех и радость тех древних эпох, |
|
Laughter of dawns that are dead and a joy that the earth has rejected. |
И в веселье рассветов, что канули в вечность, в наслаждении, что позабыла земля. |
|
Still his whispering trees remembered their bygone voices. |
До сих пор шум прибрежных деревьев вспоминает ушедшие их голоса. |
|
Hast thou forgotten, O river of Troy? Still, still we can hear them |
Не забыла ты их, река Трои? До сих пор, до сих пор мы способны их слышать, |
|
Now, if we listen long in our souls, the bygone voices. |
Если долго смотреть в глубину наших душ. |
|
Earth in her fibres remembers, the breezes are stored with our echoes. |
Всеми порами помнит Земля, и в ветрах сохраняются отзвуки наших шагов. |
|
Over the stone-hewn steps for their limpid orient waters |
На ступенях из белого камня наклонялись они над прозрачной восточной рекой, |
|
Joyous they leaned and they knew not yet of the wells of Mycenae, |
Чтобы радостно взять эту чистую воду, и не знали пока что колодцев Микен, |
|
Drew not yet from Eurotas the jar for an alien master, |
Не носили ещё из Эврота кувшины для чужого хозяина |
|
Mixed not Pineus yet with their tears. From the clasp of the current |
И не смешивали жар костра со своими слезами. Распростившись с объятьем реки, |
|
Now in their groups they arose and dispersed through the streets and the byways, |
Они вместе вставали и россыпью шли по дорожкам и по переулкам, |
|
Turned from the freedom of earth to the works and the joy of the hearthside, |
От свободы земли повернувшись к работе и радостям дома, |
|
Lightly, they rose and returned through the lanes of the wind-haunted city |
И легко, вместе с ветром, летели наверх через узкие улицы древнего города, |
|
Swaying with rhythmical steps while the anklets jangled and murmured. |
Грациозно, ритмично ступая, чтоб звенели и пели ножные браслеты. |
|
Silent temples saw them passing; you too, O houses, |
Молчаливые храмы смотрели на них, проходящих; и вы тоже смотрели, дома, |
|
Built with such hopes by mortal man for his transient lodging; |
Что с такими надеждами строили смертные для своей пролетающей жизни; |
|
Fragrant the gardens strewed on dark tresses their white-smiling jasmines |
Расточая свои ароматы, сады усыпали улыбавшимся белым жасмином их тёмные волосы |
|
Dropped like a silent boon of purity soft from the branches: |
И роняли на них лепестки, как безмолвный и чистый подарок ветвей: |
|
Flowers by the wayside were budding, cries flew winged round the tree-tops. |
На обочинах ярко пестрели цветы, птичье пенье звенело в верхушках деревьев. |
|
Bright was the glory of life in Ilion city of Priam. |
Слава жизни неслась по всему Илиону, цитадели Приама. |
|
Thrice to the city the doom-blast published its solemn alarum, |
Вдруг над городом трижды пронёсся непривычно торжественный звук, |
|
Blast of the trumpets that call to assembly clamoured through Troya |
Голос труб, созывавших людей на собранье, поднимался над Троей. |
|
Thrice and were still. From garden and highway, from palace and temple |
Трижды он прозвучал и затих. И тогда из садов и с дорог, из дворцов и из храмов, |
|
Turned like a steed to the trumpet, rejoicing in war and ambition, |
Повернувшись как конь за трубой, наслаждаясь войной или теша тщеславие, |
|
Gathered alert to the call the democracy hated of heaven . |
Стал поспешно на этот призыв собираться народ, что отвергнут уже небесами. |
|
First in their ranks upbearing their age as Atlas his heavens, |
В самых первых рядах, пронося свои годы, как Атлас несёт небеса, |
|
Eagle-crested, with hoary hair like the snow upon Ida, |
С взглядом, как у орла, с сединою, похожей на снежную Иду, |
|
Ilion's senators paced, Antenor and wide-browed Anchises, |
Шли сенаторы, цвет Илиона, Антенор и премудрый Анхиз, |
|
Athamas famous for ships and the war of the waters, Tryas |
Афамант, знаменитый по битвам на море, рядом с ними — Триас, |
|
Still whose name was remembered by Oxus the orient river, |
До сих пор его имя звучит по течению Окса, реки на Востоке, |
|
Astyoches and Ucalegon, dateless Pallachus, Aetor, |
Астиох, следом — Укалегон, рядом — древний Паллах и Этор, |
|
Aspetus who of the secrets divine knew all and was silent, |
Молчаливый Аспет, знавший всё о божественных тайнах. |
|
Ascanus, Iliones, Alcesiphron, Orus, Aretes. |
Илион и Асканий, Арет и Орус, рядом — Алсесифрон. |
|
Next from the citadel came with the voice of the heralds before him |
Вслед за ними, из крепости, с криком глашатаев, появился Приам и его сыновья, |
|
Priam and Priam's sons, Aeneas leonine striding, |
Чуть подальше — Эней, шедший львиною поступью, |
|
Followed2 by the heart of a nation adoring her Penthesilea. |
Замыкая цвет нации, шла, восхищая народ, Пенфесилея. |
|
All that was noble in Troy attended the regal procession |
Всё, что было хорошего и благородного в Трое, проявилось в той царской процессии, |
|
Marching in front and behind and the tramp of their feet was a rhythm |
Те, кто шёл впереди, и другие, за ними, их шаг |
|
Tuned to the arrogant fortunes of Ilion ruled by incarnate |
Был настроен на ритм горделивой судьбы Илиона, Направляемой крепкой рукой воплощёнными полубогами — |
|
Demigods, Ilus and Phryx and Dardanus, Tros of the conquests, |
Это Ил, это Фрикс и Дардан — покорители Трои, |
|
Tros and far-ruling Laomedon who to his grandiose3 labour |
Это Трой и правитель далёких земель гордый Лаомедонт, что созвал |
|
Drew down the sons of the skies and was served by the ageless immortals. |
Для своей грандиозной работы небесных сынов и кому помогали здесь даже бессмертные. |
|
Into the agora vast and aspirant besieged by its columns |
Все входили в агору, широкую и устремлённую ввысь, окружённую рядом колонн, |
|
Bathed and anointed they came like gods in their beauty and grandeur. |
Заходили, омытые и умащённые маслом они, словно боги в своей красоте и величии. |
|
Last like the roar of the winds came trampling the surge of the people. |
И последними, как ураган, с громким топотом хлынули волны народа. |
|
Clamorous led by a force obscure to its ultimate fatal |
С оглушительным криком, ведомая тёмною силой к своему роковому концу, |
|
Session of wrath the violent mighty democracy
hastened; |
На собрание гнева спешила демократия яростных сил; |
|
Thousands of ardent lives with the heart yet unslain in their bosoms |
Эти тысячи вспыльчивых жизней — и пока что с живыми сердцами в груди — |
|
Lifted to heaven the voice of man and his far-spreading rumour. |
Возносили к богам человеческий голос и его далеко разносящийся ропот. |
|
Singing the young men with banners marched in their joyous processions, |
Молодёжь, распевая, шагала со знамёнами в радостном марше, |
|
Trod in martial measure or dancing with lyrical paces |
То чеканя свой шаг, то танцуя лирической поступью, |
|
Chanted the glory of Troy and the wonderful deeds of their fathers. |
Воспевая величие Трои и чудесные подвиги предков. |
|
Into the columned assembly where Ilus had gathered his people, |
Посреди окружённой колоннами площади, там, где Ил собирал свой народ, |
|
Thousands on thousands the tramp and the murmur poured; in their armoured |
Много тысяч людей напирали и кричали, сверкая доспехами, |
|
Glittering tribes they were ranked, an untameable high-hearted nation |
Все построились по племенам, эти сильные сердцем и неукротимые люди, |
|
Waiting the voice of its chiefs. Some gazed on the greatness of Priam |
Ожидая, что скажут вожди. Часть из них обращала свой взор на Приама, |
|
Ancient, remote from their days, the last of the gods who were passing, |
На далёкого от их забот, на великого, древнего воина, на последнего из уходящих богов, |
|
Left like a soul uncompanioned in worlds where his strength shall not conquer: |
Что живёт молчаливой душою в мирах, где уже никого не способен он завоевать: |
|
Sole like a column gigantic alone on a desolate hill-side |
Одинокой гигантской колонной на заброшенном склоне холма |
|
Он казался сильнее и старше, чем смертные. Очень многие в гневе |
|
|
Aimed their hostile looks where calm though by heaven abandoned, |
Устремляли враждебные взгляды туда, где, покинутый небом, но всё ж оставаясь в покое души, |
|
Left to his soul and his lucid mind and its thoughts unavailing, |
Со своим просветлённым умом и напрасными мыслями, |
|
Head of4 the age-chilled few whom the might of their hearts had not blinded, |
Восседал Антенор, вождь немногих, кого закалили года и кого не смогла ослепить сила сердца, |
|
Famous Antenor was seated, the fallen unpopular statesman, |
Государственный лидер, утративший власть и свою популярность, |
|
Wisest of speakers in Troy but rejected, stoned and dishonoured. |
Был мудрейший оратор из Трои, но ныне он побит был камнями, отвергнут людьми, обесславлен. |
|
Silent, aloof from the people he sat, a heart full of ruins. |
Молчаливо сидел он вдали от народа с сердцем, полным разрухи. |
|
Low was the rumour that swelled like the hum of the bees in a meadow |
Поначалу негромким был гул, поднимавшийся, словно жужжание пчёл на лугу, |
|
When with the thirst of the honey they swarm on the thyme and the linden, |
Когда с жаждою мёда они облепили тимьян или липу, |
|
Hundreds humming and flitting till all that place is a murmur. |
Сотни их и жужжат, и кружат, пока всё не становится гулом. |
|
Then from his seat like a tower arising Priam the monarch |
После этого медленно, с места, в могучем покое, поднимаясь, как башня, |
|
Slowly erect in his vast tranquillity silenced the people: |
Встал Приам, сам монарх, и народ охватило безмолвие: |
|
Lonely, august he stood like one whom death has forgotten, |
Он стоял, одинокий и царственный, словно смерть про него позабыла, |
|
Reared like a column of might and of silence over the assembly. |
Возвышаясь колонной молчанья и силы над народным собранием. |
|
So Olympus rises alone with his snows into heaven. |
Так Олимп со своей ледяной белизной одиноко глядит в небеса. |
|
Crowned were his heights by the locks that slept like the mass of the snow-swathe |
Он увенчан был длинными локонами, что лежали сугробами снега, |
|
Clothing his giant shoulders; his eyes of deep meditation, |
Ниспадая на плечи гиганта; его взгляд, погружённый в глубины раздумья, |
|
Eyes that beheld now the end and accepted it like the beginning |
Взгляд, что видел грядущий конец, принимая его как начало, |
|
Gazed on the throng of the people as on a pomp that is painted: |
Неподвижно взирал на пришедшие толпы народа, как на пёстрое и суетливое действо: |
|
Slowly he spoke like one who is far from the scenes where he sojourns. |
Наконец очень медленно он произнёс, словно был далеко от той сцены: |
|
“Leader of Ilion, hero Deiphobus, thou who hast summoned |
«О герой Деифоб, о наш вождь Илиона, ты собрал сюда Трою в лице всех пришедших людей, |
|
Troy
in her people, arise; say wherefore thou callest us. Evil |
Поднимись и скажи, для чего ты нас звал. |
|
Speak thou or good, thou canst speak that only: Necessity fashions |
Злая весть или добрая весть — ты не можешь сказать ничего нам другого: |
|
All that the unseen eye has beheld. Speak then to the Trojans; |
Эта внешняя необходимость — только форма того, что давно уже видит незримое око. |
|
Say on this dawn of her making what issue of death or of triumph |
Так поведай троянцам, скажи, пока утро восходит над городом, |
|
Fate in his suddenness puts to the unseeing, what summons to perish |
Что там — смерть или праздник нам, незрячим, внезапно бросает Судьба, |
|
Send5 to this nation men who revolt and gods who are hostile.” |
И какие угрозы сейчас насылают на этот народ те, кто с нами воюет, и боги, что стали враждебны». |
|
Rising Deiphobus spoke, in stature less than his father, |
Ниже ростом отца, чуть слабее по стати, но всё же высокий |
|
Less in his build, yet the mightiest man and tallest whom coursers |
И один сильнейший из тех, кто сидит на коне и кого носят ноги в сраженье |
|
Bore or his feet to the fight since Ajax fell by the Xanthus. |
С той поры, как Аякс пал у берега Ксанфа, поднимаясь, сказал Деифоб: |
|
“People of Ilion, long have you fought with the gods and the Argives |
«О народ Илиона, вы долгие годы сражались с аргивянами, так и с богами, |
|
Slaying and slain, but the years persist and the struggle is endless. |
Убиваете и погибаете сами, но идёт год за годом, а битве не видно конца. |
|
Fainting your helpers cease from the battle, the nations forsake you. |
Покидают, слабея, нас наши союзники, и народы бросают нас в битве. |
|
Asia weary of strenuous greatness, ease-enamoured |
Подустав от тяжёлого груза величия, и желающая облегчения |
|
Suffers the foot of the Greek to tread on the beaches of Troas. |
Наша Азия терпит сандалии греков, что пришли к побережьям Троада. |
|
Yet have we striven for Troy and for Asia, men who desert us. |
Но мы всё ж продолжаем сражаться за Трою, за Азию, за людей, что оставили нас. |
|
Not for ourselves alone have we fought, for our life of a moment! |
Но не только лишь ради себя мы ведём этот бой, защищаем не только свои быстротечные жизни! |
|
Once if the Greeks were triumphant, once if their nations were marshalled |
Если б греки сейчас были бы победителями, если бы их народы вели за собой |
|
Under some far-seeing chief, Odysseus, Peleus, Achilles, |
Дальновидные лидеры, как Одиссей, Ахиллес и Пелей, |
|
Not on the banks of Scamander and skirts of the azure Aegean |
То их дерзкий поход, их усилье Титана |
|
Fainting would cease the audacious emprise, the Titanic endeavour; |
Истощились бы не у Скамандра, не на пляжах Эгейского моря; |
|
Tigris would flee from their tread and Indus be drunk by their coursers. |
Тигр бежал бы от поступи греков, а водою из Инда поили б они лошадей. |
|
Now in these days when each sun goes marvelling down that Troy stands yet |
И сейчас, в эти дни, когда солнце восходит, каждый раз удивляясь, что Троя пока что жива, |
|
Suffering, smiting, alive, though doomed to all eyes that behold her, |
Вся истерзанная и избитая, обречённая для наблюдающих глаз, |
|
Flinging back Death from her walls and bronze to the shock and the clamour, |
И когда Смерть отходит от стен, чтобы с новою силой ударить, |
|
Driven by a thought that has risen in the dawn from the tents on the beaches |
Приведённая мыслями, что появились наутро людям в лагере на побережье, |
|
Grey Talthybius' chariot waits in the Ilian portals, |
Колесница седого Талфибия ныне ожидает ответа у врат Илиона, |
|
Far voice of the Hellene demigod challenges timeless Troya. |
Нам из дальних земель голос Эллина и полубога, вечной Трое бросает свой вызов. |
|
Thus has he said to us: ‘Know you not Doom when she walks in your heavens? |
Он сказал: “Вы не видите гибельный Рок, что гуляет по небу над вами? |
|
Feelst thou not then thy set, O sun who illuminedst Nature? |
Ты не чувствуешь, как подступает закат, о великое солнце, что днём озаряет Природу? |
|
None can escape the wheel of the gods and its vast revolutions! |
Никому не уйти от богов, от вращения их колеса и от вызванных им потрясений! |
|
Fate demands the joy and pride of the earth for the Argive, |
Судьба требует славных подарков земли и всех радостей для Аргивян, |
|
Asia's wealth for the lust of the young barbarian nations. |
Азиатских сокровищ для похоти этих юных и варварских наций. |
|
Sink eclipsed in the circle vast of my radiance; Troya, |
Предлагаю я вам утонуть, затемняясь в моём необъятном сиянии; |
|
Joined to my northern realms deliver the East to the Hellene; |
Пусть же Троя добавится к северным царствам моим, пусть Восток станет радовать Эллина; |
|
Ilion, to Hellas be yoked; wide Asia, fringe thou Peneus. |
Илион подчинится Элладе, наденет ярмо; и обширная Азия станет граничить с Пенеем. |
|
Lay down golden Helen, a sacrifice lovely and priceless |
Положите Елену, с её золотыми кудрями, как прекрасную, неоценимую, жертву, |
|
Cast by your weakness and fall on immense Necessity's altar; |
Жертву слабости и поражения на огромный алтарь вашей Необходимости; |
|
Yield to the grasp of my longing Polyxena, Hecuba's deep-bosomed daughter, |
И отдайте в объятия мои Поликсену, полногрудую дочку Гекубы, |
|
Her whom my heart desires. Accept from me6 peace and her healing |
Ту, которую сердце так сильно желает. Так примите же мир от меня, |
|
Joy of mornings secure and death repulsed from your hearthsides. |
Пусть же радость спокойных восходов начнёт исцелять ваши раны и смерть отвернётся от ваших домов. |
|
Yield these7 and live, else I leap on you, Fate in front, Hades behind me. |
Так отдайте всё это и дальше живите, а иначе я сам нападу С роковою Судьбой впереди и Аидом, идущим за мной. |
|
Bound to the gods by an oath I return not again from the battle |
Я связал себя клятвой богам, и я буду участвовать в битве |
|
Till from high Ida my shadow extends to the Mede and Euphrates. |
До тех пор, пока тень моя с Иды не достигнет Евфрата и Мидии. |
|
Let not your victories deceive you, steps that defeat has imagined; |
Не давайте победам обманывать вас, представляя, что Аргос придёт к поражению; |
|
Hear not the voice of your heroes; their fame is a trumpet in Hades: |
И не слушайте ваших героев; слава их — это трубы Аида; |
|
Only they conquer while yet my horses champ free in their stables. |
Побеждают они, лишь пока мои кони жуют сено в стойлах. |
|
Earth cannot long resist the man whom Heaven has chosen; |
Не способна Земля долго сопротивляться тому, кто был избран уже Небесами; |
|
Gods with him walk; his chariot is led; his arm is assisted.’ |
Вместе с ним идут боги, они помогают руке, направляют его колесницу”. |
|
High rings the Hellene challenge, earth waits for the Ilian answer. |
Да, надменно звучит вызов Эллина, ожидает ответ Илиона земля. |
|
Always man's Fate hangs poised on the flitting breath of a moment; |
И всё время Судьба человека висит, балансируя, на мимолётном дыханьи мгновения; |
|
Called by some word, by some gesture it leaps, then 'tis graven, 'tis granite. |
От какого-то слова, какого-то жеста она вдруг взлетает, а затем застывает гранитной надгробной плитой. |
|
Speak! by what gesture high shall the stern gods recognise Troya? |
Так скажите же слово! По какому высокому жесту эти строгие боги узнают великую Трою? |
|
Sons of the ancients, race of the gods, inviolate city, |
Вы — наследники древности, раса богов, незапятнанный город, |
|
Firmer my spear shall I grasp or cast from my hand and for ever? |
Сжать ли твёрже копьё мне в руке или выбросить и позабыть всё навеки? |
|
Search in your hearts if your fathers still dwell in them, children of Teucer.” |
Так всмотритесь же в ваши сердца, если предки ещё в них живут, дети Тевкра». |
|
So Deiphobus spoke and the nation heard him in silence, |
Так сказал Деифоб, и в молчании слушал народ, |
|
Awed by the shadow vast of doom, indignant with Fortune. |
Потрясённый широкою тенью Судьбы, несогласный с Фортуной. |
|
Calm from his seat Antenor arose as a wrestler arises, |
Отвечая ему, с места медленно встал Антенор, |
|
Tamer of beasts in the cage of the lions, eyeing the monsters |
Как борец, укротитель зверей в клетке львов, смотрит на изумительных монстров |
|
Brilliant, tawny of mane, and he knows if his courage waver, |
С рыжеватою гривой, но знает всегда — если смелость в нём дрогнет хотя бы на миг |
|
Falter his eye or his nerve be surprised by the gods that are hostile, |
Или если не выдержат нервы, не тот будет взгляд из-за козней враждебных богов, |
|
Death will leap on him there in the crowded helpless arena. |
То тогда на него прыгнет Смерть прямо здесь, на арене, набитой людьми, и никто не поможет. |
|
Fearless Antenor arose, and a murmur swelled in the meeting |
Так бесстрашно, в собрании встал Антенор, и возник угрожающий ропот, |
|
Cruel and threatening, hoarse like the voice of the sea upon boulders; |
Был жесток он, суров, словно шум морских волн, когда бьются они о прибрежные камни; |
|
Hisses thrilled through the roar and one man cried to another, |
Свист пронзил этот рёв, и в толпе закричал громко кто-то: |
|
“Lo, he will speak of peace who has swallowed the gold of Achaia! |
«О, смотри, он сейчас будет снова болтать нам о мире, сам набравшись ахейского золота! |
|
Surely the people of Troy are eunuchs who suffer Antenor |
Неужели троянцы похожи на евнухов, и должны мы терпеть Антенора, |
|
Rising unharmed in the agora. Are there not stones in the city? |
Выступающего безнаказанно здесь, на агоре. Разве в городе мало камней? |
|
Surely the steel grows dear in the land when a traitor can flourish.” |
В самом деле, металл дорожает в стране, где живёт, процветая, предатель». |
|
Calm like a god or a summit Antenor stood in the uproar. |
Но спокойно, как бог, как вершина горы, неподвижно стоял Антенор перед той вакханалией. |
|
But as he gazed on his soul came memory dimming the vision; |
И пока он смотрел, в его душу вошли так знакомо щемящие воспоминания; |
|
For he beheld his past and the agora crowded and cheering, |
Он смотрел в своё прошлое, видел рукоплескавших людей на агоре, |
|
Passionate, full of delight while Antenor spoke to the people, |
Страстных, полных восторга, когда Антенор обращался к народу, |
|
Troy that he loved and his fatherland proud of her eloquent statesman. |
К своей родине, к Трое, которую он так любил, и был горд красноречьем сенаторов. |
|
Tears to his eyes came thick and he gripped at the staff he was holding. |
На глаза навернулась слеза, и он крепче в руке сжал свой посох. |
|
Mounting his eyes met fully the tumult, mournful and thrilling, |
Взгляд подняв, встретил он эти крики печальным, волнующим голосом, |
|
Conquering men's hearts with a note of doom in its sorrowful sweetness. |
Покоряя сердца нотой рока, её горестной сладостью. |
|
“People of Ilion, blood of my blood, O race of Antenor, |
«О народ Илиона, о кровь моей крови, наша раса, в которой родился и я, Антенор, |
|
Once will I speak though you slay me; for who would shrink from destruction |
Ещё раз буду я говорить, даже если потом вы убьёте меня, потому что зачем уклоняться от смерти, |
|
Knowing that soon of his city and nation, his house and his dear ones |
Зная, что и народ, и весь город, и дом, и любимые, и вся семья |
|
Очень скоро сгорят, станут кучками мятого пепла? |
|
|
Slain today may I join the victorious souls of our fathers, |
О Афина, быть может, убитый сейчас, я вольюсь в славный круг триумфальных душ предков, |
|
Not for the anguish be kept and the irremediable weeping. |
Чтобы не видеть тех ужасов, мук, и не знать безнадёжного плача. |
|
Loud yet will I speak the word that the gods have breathed in my spirit, |
Громко я скажу слово своё, то, что боги вдохнули в мой дух, |
|
Strive this last time to save the death-destined. Who are these clamour |
Попытаюсь ещё раз спасти обречённых на гибель. Кто там громко вопит: |
|
‘Hear him not, the gold of the Greeks bought his words and his throat is accursed?’ |
“Вы не слушайте голос его, греки золотом платят ему за слова, и гортань его проклята”? |
|
Troy whom my counsels made great, hast thou heard this roar of their frenzy |
Моя Троя, что стала великой моим наставленьем, ты услышала рёв их безумия, |
|
Tearing thy ancient bosom? Is it thy voice heaven-abandoned, my mother? |
Разрывающий древнее сердце твоё? Или это твой голос, покинутый небом, любимая мать? |
|
O my country, O my creatress, earth of my longings! |
О страна, о творенье моё, о земля моих чаяний! |
|
Earth where our fathers lie in their sacred ashes undying, |
Та земля, где лежат наши предки, и священный, бессмертный их прах, |
|
Memoried temples shelter the shrines of our gods and the altars |
И где храмы хранят нашу память, дорогие для сердца святыни богов, |
|
Pure where we worshipped, the beautiful children smile on us passing, |
Где на чистый алтарь возносили мы наши молитвы, где прекрасные дети идут, улыбаясь, |
|
Women divine and the men of our nation! O land where our childhood |
О божественные и мужчины, и женщины, красота нашей нации! |
|
Played at a mother's feet mid the trees and the hills of our country, |
О земля, где мы в детстве играли у ног матерей, средь деревьев, холмов нашей родины, |
|
Hoping our manhood toiled and our youth had its seekings for godhead; — |
И где зрелость трудилась в надеждах, и где юность искала везде божество — |
|
Thou for our age keepst repose mid the love and the honour of kinsmen, |
Ты преклонным летам даришь мирный покой средь любви и почёта родных, |
|
Silent our relics shall lie with the city guarding our ashes! |
И останки лежать будут в этом же городе, молчаливо хранящим наш прах! |
|
Earth who hast fostered our parents, earth who hast given us our offspring, |
О земля, что взлелеяла наших родителей, о земля, что дала нам детей, |
|
Soil that created our race where fed from the bosom of Nature |
Эта почва, создавшую нашу прекрасную расу, где вскормлённые грудью Природы |
|
Happy our children shall dwell in the storied homes of their fathers, |
Наши дети должны были счастливо жить в легендарных домах своих предков, |
|
Souls that our souls have stamped, sweet forms of ourselves when we perish! |
Эти души, что созданы от наших душ, эти сладкие формы себя, что останутся жить после нас! |
|
Once even then have they seen thee in their hearts, or dreamed of thee ever |
Они видели в сердце тебя хоть единственный раз, и мечтали они о тебе хоть когда-то, |
|
Who from thy spirit revolt and only thy name make an idol |
Те, кто духом бунтарским твоим, твоим именем сотворяют жестокого идола, |
|
Hating thy faithful sons and the cult of thy ancient ideal! |
Ненавидя твоих самых верных сынов, поклонение древним твоим идеалам?! |
|
Wake, O my mother divine, remember thy gods and thy wisdom, |
Пробудись, о божественная моя мать, вспомни мудрость свою и богов |
|
Silence the tongues that degrade thee, prophets profane of thy godhead. |
И заставь замолчать языки, что тебя унижают и губят, этих ложных пророков. |
|
Madmen, to think that a man who has offered his life for his country |
Вы безумные, если способны поверить, что я, посвятивший всю жизнь свою этой стране |
|
Served her with words and deeds and adored with victories and triumphs |
И служивший ей словом и делом, восхищаясь успехам её и победам, |
|
Ever could think of enslaving her breast to the heel of a foeman! |
Мог подумать о том, чтобы сделать рабыней её под пятой у врага! |
|
Surely Antenor's halls are empty, he begs from the stranger |
Или дом Антенора пустой, и он просит подачек у каждого первого встречного, |
|
Leading his sons and his children's sons by the hand in the market, |
И ведёт сыновей и внучат на базарную площадь, выставляя лохмотья, с тех пор, |
|
Showing his rags since his need is so bitter of gold from the Argives! |
Как нужда его стала столь горькой, что он грезит о золоте злейших врагов! |
|
You who demand a reply when Laocoon lessens Antenor, |
Вы, кто хочет, чтоб я вам ответил, когда Лаоко́он затмил Антенора, |
|
Hush then your feeble roar and your ear to the past and the distance |
Приглушите свои бесполезные крики, обратите ваш слух на события в прошлом |
|
Turn. You fields that are famous for ever, reply for me calling, |
И на то, что случилось вдали. Пусть поля ваши, полные славой, ответят на слово моё, |
|
Fields of the mighty mown by my sword's edge, Chersonese conquered, |
Поля полные силы, что выкосил острый мой меч, Херсонес завоёван был нами, |
|
Thrace and her snows where we fought on the frozen streams and were victors |
Пала Фракия к нашим ногам со своими снегами, замёрзшими реками, |
|
Then when they were unborn who are now your delight and your leaders. |
Мы держали победы, когда не родились ещё эти ваши вожди, те, которыми вы восторгаетесь. |
|
Answer return, you columns of Ilus, here where my counsels |
О колонны великого Ила, о, ответьте мне здесь, |
|
Made Troy mightier guiding her safe through the shocks of her foemen. |
Где мои наставления сделали Трою сильнее, провели без потерь сквозь удары врагов. |
|
Gold! I have heaped it up high, I am rich with the spoils of your haters. |
Моё золото, ох! Я имел предостаточно золота, я богат был трофеями ваших врагов. |
|
It was your fathers dead who gave me that wealth as my guerdon, |
Это ваши покойные предки подарили в награду богатство, |
|
Now my reproach, your fathers who saw not the Greeks round their ramparts: |
И которым теперь вы меня попрекаете, это ваши отцы, что не видели греков вокруг нашей крепости: |
|
They were not cooped by an upstart race in the walls of Apollo, |
Они не были заперты самонадеянной расой среди стен Аполлона |
|
Saw not Hector slain and Troilus dragged by his coursers. |
И не видели павшего Гектора или убитого ими Троила, чьи останки тащила его колесница. |
|
Far over wrathful Jaxartes they rode; the shaken Achaian |
Далеко над гневливым Яксартом пронеслись ваши предки; |
|
Prostrate adored their strength who now shouts at your portals and conquers |
Потрясённая этим Ахея распростёрлась под ними, в восторге от силы, та, что ныне кричит у ворот победителем. |
|
Then when Antenor guided Troy, this old man, this traitor, |
Это было тогда, когда я, Антенор, правил Троей, этот самый старик и предатель, |
|
Not Laocoon, nay, not even Paris nor Hector. |
Правил не Лаокоон, не Гектор и не наш знаменитый Парис. |
|
But I have changed, I have grown a niggard of blood and of treasure, |
Говорят, я теперь изменился, стал скупым я на страстность и деньги, |
|
Selfish, chilled as old men seem to the young and the headstrong, |
Стал холодным и эгоистичным, как всегда старики представляются вам, молодым и упрямым, |
|
Counselling safety and ease, not the ardour of noble decisions. |
И советуют вам безопасность и лёгкую жизнь, а не пыл благородных решений. |
|
Come to my house and behold, my house that was filled once with voices. |
Приходите в мой дом и взгляните: он когда-то был полон людских голосов. |
|
Sons whom the high gods envied me crowded the halls that are silent. |
То мои сыновья, по которым завидовали даже высокие боги, заполняли покои, которые ныне молчат. |
|
Where are they now? They are dead, their voices are silent in Hades, |
Где сейчас мои дети? Они все мертвы, голоса их навеки замолкли в Аиде, |
|
Fallen slaying the foe in a war between sin and the Furies. |
Их убили враги на войне между Фуриями и грехом. |
|
Silent they went to the battle to die unmourned for their country, |
Они молча пошли в эту битву, чтоб за родину там, неоплаканными умереть, |
|
Die as they knew in vain. Do I keep now the last ones remaining, |
Хотя знали, что смерть их напрасна. Должен ли я теперь удержать |
|
Sparing their blood that my house may endure? Is there any in Troya |
Тех последних, что ныне остались, сберегая их род, что мой дом мог вполне бы вместить? |
|
Speeds to the front of the mellay outstripping the sons of Antenor? |
Есть ли кто-нибудь в Трое, кто быстрее бросался бы в бой, чем мои сыновья? |
|
Let him arise and speak and proclaim it and bid me be silent. |
Пусть поднимется, скажет об этом и заставит меня замолчать. |
|
Heavy is this war that you love on my heart and I hold you as madmen |
Тяжкой ношей на сердце моём стала эта война, что вы так обожаете, |
|
Doomed by the gods, abandoned by Pallas, by Hera afflicted. |
От которой пытаюсь я вас удержать, как безумцев, обречённых богами, забытых Палладой и осаждаемых Герой. |
|
Who would not hate to behold his work undone by the foolish? |
Кто б остался спокоен, увидев, что труд его жизни разрушил глупец? |
|
Who would not weep if he saw Laocoon ruining Troya, |
Кто бы не зарыдал, если б видел, как наш Лаокоон превращает всю Трою в руины, |
|
Paris doomed in his beauty, Aeneas slain by his valour? |
Обрекает на гибель Париса, с его красотой, убивает Энея его же отвагой? |
|
Still you need to be taught that the high gods see and remember, |
Всё же вы должны знать, что высокие боги всё видят и помнят, |
|
Dream that they care not if justice be done on the earth or oppression! |
Не мечтайте, что им безразлично — притесненье идёт на земле иль царит справедливость! |
|
Happy to live, aspire while you violate man and the immortals! |
И что можете вы жить счастливо, стремиться, расти, попирая людей и бессмертных! |
|
Vainly the sands of Time have been strewn with the ruins of empires, |
Понапрасну усыпано Время обломками царств и империй, молчаливыми знаками судеб, |
|
Signs that the gods have left, but in vain. For they look for a nation, |
Что оставили боги, но, видно, впустую. Потому что искали они тот народ, |
|
One that can conquer itself having conquered the world, but they find none. |
Что бы смог, покоряя весь мир, покорить и себя, но, увы, не нашли здесь такого. |
|
None has been able to hold all the gods in his bosom unstaggered. |
Ни один из народов не смог удержать всех богов на груди и остаться при этом неколебимым. |
|
All have grown drunken with force and have gone down to Hell and to Ate. |
Сила всех опьяняла, и падали нации в Ад или шли, став безумными, к Ате. |
|
‘All have been thrust from their heights,’ say the fools; ‘we shall live and for ever. |
“Все слетают с высот, — повторяют глупцы, — ну а мы будем жить, как и прежде. |
|
We are the people at last, the children, the favourites; all things |
Мы ведь люди, в конце-то концов, мы ведь дети, любимые дети; |
|
Only to us are permitted. ’ They too descend to the silence, |
Только нам разрешается всё”. Но они, как и все, пойдут вниз, к тишине, |
|
Death receives their hopes and the void their stirrings of action. |
Смерть поглотит их жизнь и надежды, пустота — суматоху их дел. |
|
“Eviller fate there is none than life too long among mortals. |
Нет здесь более горькой судьбы, чем прожить слишком долго средь смертных. |
|
I have conversed with the great who have gone, I have fought in their war-cars; |
Я общался с великими, те, что ушли, я сражался на их боевых колесницах; |
|
Tros I have seen, Laomedon's hand has lain on my temples. |
Я встречался и с Троем и видел, как Лаомедонт возлагал свою руку на мной возведённые храмы. |
|
Now I behold Laocoon, now our leader is Paris. |
А теперь предо мной Лаокоон, и теперь у нас лидер — Парис. |
|
First when Phryx by the Hellespont reared to the cry of the Ocean |
Когда Фрикс вблизи вод Гелесспонта, что ревели в ответ Океану, |
|
Hewing her stones as vast as his thoughts his high-seated fortress, |
Воздвигал цитадель, устремлённую ввысь, из камней, широтою похожих на замыслы Фрикса, |
|
Planned he a lair for a beast of prey, for a pantheress dire-souled |
Он хотел сделать логово хищного зверя для пантеры с ужасной душой, |
|
Crouched in the hills for her bound or self-gathered aagainst the avenger? |
Что таится в холмах для прыжка, собирая все силы пойти против мстителя? |
|
Dardanaus shepherded Asia's coasts and her sapphire-girt islands. |
И Дардан охранял побережия Азии и её острова средь сапфирных заливов. |
|
Mild was his rule like the blessing of rain upon fields in the summer. |
Мягким было правленье его, словно благословение летнего дождика в поле. |
|
Gladly the harried coasts reposed confessing the Phrygian, |
Побережья, которые ныне бедны, обездолены, там, при нём, жили радостно и отдыхали, |
|
Caria, Lycia's kings and the Paphlagon, strength of the Mysian; |
Признавая владычество Фригии, Карии, Ликии, признавая царя Пафлагона и силу Мисии; |
|
Minos' Crete recovered the sceptre of old Rhadamanthus. |
Крит Миноса опять поднимал скипетр старого их Радаманта. |
|
Ilus and Tros had strength in the fight like a far-striding Titan's: |
Ил и Трой обладали такой силой в битве, что похожа была на широкую поступь Титана: |
|
Troy triumphant following the urge of their souls to the vastness |
Триумфально вся Троя шла вслед за стремлением душ к широте, |
|
[Helmeted, crowned like a queen of the gods with the fates for her coursers] |
Надевая свой шлем, как корону царицы богов, вместе с жребием быстрых своих скакунов, |
|
Rode through the driving sleet of the spears to Indus and Oxus. |
Проносясь через падавший ливень из копий до далёкого Инда и Окса. |
|
Then twice over she conquered the vanquished, with peace as in battle; |
И затем ещё дважды она покоряла народы, или миром своим, или битвой; |
|
There where discord had clashed, sweet Peace sat girded with plenty, |
Там, где были раздоры, потом воцарялся приятный Покой, окружало людей изобилие, |
|
There where tyranny counted her blows came the hands of a father. |
Там, где раньше считала удары свои тирания, были добрые руки отца. |
|
Neither was Teucer a soul like your chiefs who refounded this nation. |
Возродивший народ этот Тевкр обладал совершенно другою душою, чем ваши вожди. |
|
Such was the antique and noble tradition of Troy in her founders, |
Такова была древняя и благородная наша традиция со времён основателей Трои, |
|
Builders of power that endured; but it perishes lost to their offspring, |
Что давала нам силу, пройдя сквозь века; но теперь та традиция гибнет, утраченная для потомков, |
|
Trampled, scorned by an arrogant age, by a violent nation. |
Под ногами воинственной нации, презираемая этой высокомерной эпохой. |
|
Strong Anchises trod it down trampling victorious onwards, |
Наш могучий Анхиз растоптал её в прах побеждающим маршем, |
|
Stern as his sword and hard as the silent bronze of his armour. |
Что суров был, как меч, и жесток, как безмолвная бронза доспехов. |
|
More than another I praise the man who is mighty and steadfast, |
Больше, чем остальных, прославляю его, как могучего, твёрдого воина, |
|
Even as Ida the mountain I praise, a refuge for lions; |
Так же как прославляю я Иду, убежище львов; |
|
But in the council I laud him not, he who a god for his kindred |
Но в совете не стану его восхвалять, хоть он ныне — как бог для народа, |
|
Lives for the rest without bowels of pity or fellowship, lone-souled, |
Он живёт, не испытывая состраданья к другим, одинокий душой, |
|
Scorning the world that he rules, who untamed by the weight of an empire |
Презирая тот мир, над которым он царь, растеряв свою мудрость под бременем власти, |
|
Holds allies as subjects, subjects as slaves and drives to the battle, |
Он союзников видит как подданных, в этих подданных видит рабов, и бросает их в битву, |
|
Careless more of their wills than the coursers yoked to his war-car. |
И заботится об их желаньях не более, чем о конях, что несут боевую его колесницу. |
|
Therefore they fought while they feared, but gladly abandon us falling. |
Вот поэтому бились они, пока нас все боялись, и покинули с радостью нас, когда мы зашатались. |
|
Yet had they gathered to Teucer in the evil days of our nation. |
Но тогда, в дни беды, они все собрались возле Тевкра, |
|
Where are they now? Do they gather then to the dreaded Anchises? |
А сейчас где они? Поспешают на помощь Анхизу, внушившему страх? |
|
Or has Aeneas helped with his counsels hateful to wisdom? |
Или, может, Эней нам поможет советом, далёким от мудрости? |
|
Это всё отвратительно и ненавистно богам, это то, что внушает вам Ата, |
|
|
When against subjects murmuring discord and faction appointed |
Когда подданных, что замышляют разлад или распри, |
|
Scatter unblest gold, the heart of a people is poisoned, |
Подкупают безрадостным золотом, посылая свой яд прямо в сердце народа, |
|
Virtue pursued and baseness triumphs tongued like a harlot, |
Добродетель преследуют, низость ликует и вопит, как продажная девка, |
|
Brother against brother arrayed that the rule may endure of a stranger. |
Брат идёт против брата, и ведёт себя как чужеземец. |
|
Yes, but it lasts! For its hour. The high gods watch in their silence, |
Это то, что творится сейчас! И высокие боги в безмолвии смотрят на всё, |
|
Mute they endure for a while that the doom may be swifter and greater. |
Молча терпят они до поры, что судьба может быть и сильней, и быстрее. |
|
Hast thou then lasted, O Troy? Lo, the Greeks at thy gates and Achilles. |
Ты всё держишься, Троя? Посмотри, у ворот Ахиллес вместе с греками. |
|
Dream, when Virtue departs, that Wisdom will linger, her sister! |
Или думаешь, если уйдёт Доброта, то сестра её, Мудрость, останется с вами?! |
|
Wisdom has turned from your hearts; shall Fortune dwell with the foolish? |
Если Мудрость уже отвернулась от ваших сердец, то зачем жить с глупцами Удаче? |
|
Fatal oracles came to you great-tongued, vaunting of empires |
Роковые пророки пришли со своим красноречием к вам, соблазняя мечтой об империи, |
|
Stretched from the risen sun to his rest in the occident waters, |
Распростёршейся от восходящего солнца до земель, где садится оно на покой в океане, |
|
Dreams of a city throned on the hills with her foot on the nations. |
Они грезили городом, что, как на троне, стоит на холме, попирая народы своими ногами. |
|
Meanwhile the sword was prepared for our breasts and the flame for our housetops. |
А тем временем меч был заточен для нашей груди и огонь приготовлен для кровель. |
|
Wake, awake, O my people! the fire-brand mounts up your doorsteps; |
Так проснись же, проснись, мой народ! Уже огненный смерч подбирается к нашим порогам; |
|
Gods who deceived to slay, press swords on your children's bosoms. |
Боги вас обманули, чтоб всех погубить и приставить мечи к вашим детям. |
|
See, O ye blind, ere death in pale countries open your eyelids! |
Так прозрейте, слепцы, прежде чем смерть откроет вам веки в своих уже странах! |
|
Hear, O ye deaf, the sounds in your ears and the voices of evening! |
Так услышьте, глухие, звук в ваших ушах, голоса подступающих сумерек! |
|
Young men who vaunt in your strength! when the voice of this aged Antenor |
Молодёжь, что бахвалится силой! Когда голос этого вот старика Антенора |
|
Governed your fathers' youth, all the Orient was joined to our banners. |
За собою вёл ваших, тогда ещё юных, отцов, весь Восток стал единым под знаменем нашим. |
|
Macedon leaned to the East and her princes yearned to the victor, |
Македония тоже склонилась пред ним, и цари в ней стремились попасть под крыло победителя, |
|
Scythians worshipped in Ilion's shrines, the Phoenician trader |
В илионских святилищах скифы склоняли колени, финикийцы-купцы привозили товары, |
|
Bartered her tokens, Babylon's wise men paused at our thresholds; |
Мудрецы Вавилона собирались у наших порогов; |
|
Fair-haired sons of the snows came rapt towards golden Troya |
Белокурые дети снегов шли восторженно в нашу прекрасную Трою, |
|
Drawn by the song and the glory. Strymon sang hymns unto Ida, |
Привлечённые песней и славой. Пел Стримон свои гимны для Иды, |
|
Hoarse Chaleidice, dim Chersonesus married their waters |
И суровые воды Халкиды, и туманная мгла Херсонеса сливались в одно |
|
Under the o'erarching yoke of Troy twixt the term-posts of Ocean. |
Под единым владычеством Трои, посреди пограничных столпов Океана. |
|
Meanwhile far through the world your fortunes led by my counsels |
Я тогда по всему необъятному миру направлял судьбы ваших отцов наставлениями, |
|
Followed their lure like women snared by a magical tempter: |
И они шли за ними, как женщину тянет соблазн, как магический зов искусителя: |
|
High was their chant as they paced and it came from continents distant. |
Высока была песнь их, пока они шли, и она приходила в далёкие земли. |
|
Turn now and hear! what voice approaches? what glitter of armies? |
Обернитесь теперь и прислушайтесь! Чей сейчас приближается голос? |
|
Loud upon Trojan beaches the tread and the murmur of Hellas! |
Что за армии ярко сверкают оружием? Это на побережиях Трои грохочут шаги и ворчанье Эллады! |
|
Hark! 'tis the Achaian's paean rings o'er the Pergaman waters! |
Вот сейчас! Это гимны ахейцев звучат над водою Пергама! |
|
So wake the dreams of Aeneas; reaped is Laocoon's harvest. |
Так проснитесь же, грёзы Энея; в Илионе созрел урожай Лаокоона. |
|
Speakers whose counsels persuaded our strength from the labour before us, |
Те ораторы, вас убедившие бросить ваш труд, позабыть вашу силу, |
|
Artisans new of your destiny fashioned this far-spreading downfall, |
Изменившие вашу судьбу, предрешили огромное ваше падение, |
|
Counsellors blind who scattered your strength to the hooves of the Scythian, |
И слепым, недалёким советом рассеяли вашу энергию под копытами скифских лихих лошадей |
|
Barren victories, trophies of skin-clad Illyrian pastors. |
Ради неких бесплодных побед и трофеев для голых жрецов Иллирии. |
|
Who but the fool and improvident, who but the dreamer and madman |
Кто же, кроме глупцов, близоруких, мечтателей и сумасшедшего |
|
Leaves for the far and ungrasped earth's close and provident labour? |
Бросит ради далёкого, недостижимого бережливый и близкий вам труд на своих же полях? |
|
Children of earth, our mother gives tokens, she lays down her sign-posts, |
Дети нашей земли, наша мать нам даёт указания, расставляет свои путеводные знаки |
|
Step by step to advance on her bosom, to grow by her seasons, |
У неё на груди продвигаться вперёд, шаг за шагом, расти от сезона к сезону, |
|
Order our works by her patience and limit our thought by her spaces. |
Приводить все работы в порядок терпеньем её и пространством её ограничивать помыслы. |
|
But you had chiefs who were demigods, souls of an earth-scorning stature, |
Но у вас предводители — как полубоги, души их презирают земные пределы, |
|
Minds that saw vaster than life and strengths that God's hour could not limit! |
Их умы повидали просторы, что шире, чем жизнь, они видели силы, что не ограничены временем Бога! |
|
These men seized upon Troy as the tool of their giant visions, |
Эти люди сейчас захватили здесь власть, для них Троя — орудие их колоссальных видений, |
|
Dreaming of Africa's suns and bright Hesperian orchards, |
Они грезят о звёздах над Африкой, о прекрасных садах Гесперии, |
|
Carthage our mart and our feet on the sunset hills of the Latins. |
О Карфагене — как нашем рынке, о наших ногах, что ступали б по залитым солнцем латинским холмам.
|
|
Ilion's hinds in the dream ploughed Libya, sowed Italy's cornfields, |
В этих грёзах крестьяне шли с плугом по Ливии и сажали пшеницу на нивах Италии, |
|
Troy stretched to Gades; even the gods and the Fates had grown Trojan. |
Наша Троя уже протянулась до Гадеса; даже Мойры, богини Судьбы, стали в грёзах троянскими. |
|
So are the natures of men uplifted by Heaven in its satire. |
Такова уж природа людей, что с усмешкой возвысили вдруг Небеса. |
|
Scorning the bit of the gods, despisers of justice and measure, |
Презирая унылые узы богов, отвергали они справедливость и меру, |
|
Zeus is denied and adored some shadow huge of their natures |
Отрицая великого Зевса, поклоняясь огромной тени своих собственных «я», |
|
Losing the shape of man in a dream that is splendid and monstrous. |
Потеряв человеческий облик в роскошной, чудовищной грёзе. |
|
Titans, vaunting they stride and the world resounds with their footsteps; |
Как Титаны, ступают они, похваляясь, по миру, содрогается он под ударами этих шагов; |
|
Titans, clanging they fall and the world is full of their ruin. |
Как Титаны, они с оглушительным грохотом падают, заполняя руинами мир. |
|
Children, you dreamed with them, heard the roar of the Atlantic breakers |
Дети, вы вместе с ними мечтали, и вам слышался рёв атлантических волн, |
|
Welcome your keels and the Isles of the Blest grew your wonderful gardens; |
Приглашавших к себе ваши судна, и грезили вы Островами Блаженных, которых бы вы превратили в сады; |
|
Lulled in the dream, you saw not the black-drifting march of the storm-rack, |
Убаюканные, вы не увидели чёрный, несущийся марш надвигавшейся бури |
|
Heard not the galloping wolves of the doom and the howl of their hunger. |
И не слышали, как к вам бегут волки рока, и их вой ненасытного голода. |
|
Greece in her peril united her jarring clans; you suffered |
Даже греки в минуту опасности объединили свои раздираемые племена, что всё время ругались; |
|
Patient, preparing the north, the wisdom and silence of Peleus, |
Ну а вы терпеливо сносили, пока рядом готовился север, молчанье и мудрость Пелея |
|
Atreus' craft and the Argives gathered to King Agamemnon. |
И искусную хитрость Атрея, и вот результат: собрались аргивяне вокруг царя Агамемнона. |
|
But there were prophecies, Pythian oracles, mutterings from Delphi. |
Но звучали пророчества и предсказанья, и оракулы Пифии что-то вещали из Дельф. |
|
How shall they prosper who haste after auguries, oracles, whispers, |
Станут ли процветать те, кто верит авгурам, оракулам, шёпоту, грёзам, |
|
Dreams that walk in the night and voices obscure of the silence? |
Что блуждают в ночи, этим призрачным звукам безмолвия? |
|
Touches are these from the gods that bewilder the brain to its ruin. |
То внушенья богов, что сбивают ваш мозг и ведут его к краху. |
|
One sole oracle helps, still armoured in courage and prudence |
Лишь одно предсказанье поможет вам всем — тихо вооружившись и мужеством, и дальновидностью, |
|
Patient and heedful to toil at the work that is near in the daylight. |
Терпеливо, рачительно делать работу, ту, что вам нужно делать сегодня. |
|
Leave to the night its phantoms, leave to the future its curtain! |
Вы оставьте ночи её призраки и наважденья, вы оставьте грядущему занавес! |
|
Only today Heaven gave to mortal man for his labour. |
Лишь сегодняшний день Небеса дали смертному для его дел. |
|
If thou hadst bowed not thy mane, O Troy, to the child and the dreamer, |
Если б ты не склонила свою гриву льва пред детьми и мечтателями, о моя несравненная Троя, |
|
Hadst thou been faithdul to Wisdom the counsellor seated and ancient, |
Если б верила в Мудрость совета, заседавшего с древности, нашу основу, |
|
Then would the hour not have dawned when Paris lingered in Sparta |
Не случилось бы часа, когда наш Парис задержался бы в Спарте, |
|
Led by the goddess fatal and beautiful, white Aphrodite. |
Вдохновляемый там Афродитой — белоснежной, прекрасной, смертельно опасной богиней. |
|
Man, shun the impulses dire that spring armed from thy nature's abysms! |
Человек, берегись этих страшных толчков, наваждений, что внезапно рождаются в безднах природы! |
|
Dread the dark rose of the gods, flee the honey that tempts from its petals! |
Эта тёмная роза богов для нас, смертных, ужасна, не летите на мёд, что манит из её лепестков! |
|
Therefore the black deed was done and the hearth that welcomed was sullied. |
Но, однако же, чёрное дело случилось, и очаг, добротою принявший гостей, — осквернён. |
|
Sin-called the Fury uplifted her tresses of gloom o'er the nations |
В грех вводящая Фурия распространила свои космы кошмара над всеми народами, |
|
Maddening the earth with the scream of her blood-thirst, bowelless, stone-eyed, |
Сводя землю с ума своим жаждущими крови, неистовым криком, непреклонная, с взглядом, как камень, |
|
Claiming her victims from God and bestriding the hate and the clamour. |
Она требует жертв на закланье у Бога, сеет ненависть, визги кругом. |
|
Yet midst the stroke and the wail when men's eyes were blind with the blood-mist, |
Но среди тех ударов и воя, когда взгляд ослепляет кровавый туман, |
|
Still had the high gods mercy remembering Teucer and Ilus. |
Милосердны высокие боги, они помнят и Тевкра, и Ила. |
|
Sped by the hand of the Thunderer Discord flaming from Ida |
Жарким пламенем с Иды, посеянная от руки Громовержца, властителя междоусобиц, |
|
Glared from the ships in her wrath through the camp of the victor Achaians, — |
Ослепительно ярко сверкая, Любовь с кораблей перекинулась в стан побеждавших ахейцев, |
|
Love to the discord added her flowerlike lips of Briseis; |
И добавила к ссоре уста Брисеиды, эти нежные губы, похожие на лепестки; |
|
Faltering lids of Polyxena conquered the strength of Pelides. |
Трепетанием век Поликсена покорила могучую силу Пелида. |
|
Vainly those helpers high have opened the gates of salvation! |
Но напрасно высокие те покровители нам открыли ворота спасения! |
|
Vainly the winds of their mercy have breathed on our fevered existence! |
И напрасно ветра милосердия посылались на наши смятенные жизни! |
|
Man his passion prefers to the voice that guides from the immortals. |
Человек свою страсть предпочтёт направляющим мудрым советам бессмертных. |
|
These too were here whom Hera had chosen to ruin this nation: |
Были также здесь те, кого Гера избрала, стремясь погубить наш народ: |
|
Charioteers cracking the whips of their speed on the paths of destruction, |
Те возничие, что поломали хлысты, проносясь по путям разрушения, |
|
Demigods they! they have come down from Heaven glad to that labour; |
Полубоги они! Вниз с Небес снизошли, чтобы с радостью выполнить эту работу; |
|
Filled us the world with the fame of their wheels as they race down to Hades. |
Наполняя весь мир замечательным шумом своих колесниц на дороге, ведущей в Аид. |
|
О, лишь этого могут они достигать! Если бы милосердье могло бы смягчить |
|
|
Harsh Necessity's dealings, sparing our innocent children, |
Те жестокие действия Необходимости, и спасло б наших бедных невинных детей, |
|
Saving the Trojan women and aged from bonds and the sword-edge! |
И спасло б стариков наших, женщин от судьбы быть рабами, от острых мечей! |
|
These had not sinned whom you slay in your madness! Ruthless, O mortals, |
Они не согрешили ничем, те, кого отдаёте вы смерти в безумьи! |
|
Must you be then to yourselves, when the gods even faltering with pity |
И зачем у вас, смертных, такая жестокость к себе, если даже высокие боги способны на жалость? |
|
Turn from the grief that must come and the agony vast and the weeping? |
Повернитесь же прочь от страданий, что скоро придут к вам домой, от всеобщей агонии и от рыданий! |
|
Say not the road of escape sinks too low for your arrogant treading. |
Перестаньте болтать, что дорога спасения слишком низка для высокого, гордого вашего шага. |
|
Pride is not for our clay; the earth, not heaven was our mother |
Не для нашего смертного праха гордыня; и земля, а не небо, была нашей матерью. |
|
And we are even as the ant in our toil and the beast in our dying; |
В наших трудных делах мы близки к муравьям, умираем подобно животным; |
|
Only who cling to the hands of the gods can rise up from the earth-mire. |
Только тот, кто вцепился рукой за богов, может встать над земною трясиной. |
|
Children, lie prone to their scourge, that your hearts may revive in their sunshine. |
Дети, падайте ниц под бичами богов, чтобы ваши сердца Могли вновь возродиться в их солнечном свете. |
|
This is our lot! when the anger of heaven has passed then the mortal |
Да, таков наш удел! Лишь когда гнев небес приутихнет, |
|
Raises his head; soon he heals his heart and forgets he has suffered. |
Поднимает вверх голову смертный; вскоре он залечил свои раны, забыл, что страдал. |
|
Yet if resurgence from weakness and shame were withheld from the creature, |
Если б не было у человека возможности возродиться из слабости и из позора, |
|
Every fall without morrow, who then would counsel submission? |
Если б каждый провал не имел бы свой завтрашний день, кто тогда стал давать вам совет покориться? |
|
But since the height of mortal fortune ascending must stumble, |
Но кривая судьбы человека, поднимаясь, должна спотыкаться, |
|
Fallen, again ascend, since death like birth is our portion, |
Снова падать и вновь подниматься, ибо смерть, как рождение — наша судьба, |
|
Ripening, mowed, to be sown again like corn by the farmer, |
Когда жизненный стебель созрел, его косят и заново сеют, точно также, как сеют зерно земледельцы, |
|
Let us be patient still with the gods and be clay for their handling. |
Так давайте же будем мы все терпеливы с богами, будем глиной для их сильных рук. |
|
Призываю я не к пораженью, о нет. Не подумайте, что, покорившись Элладе, |
|
|
Death of proud hope I would seal. Not this have I counselled, O nation, |
Я хочу загубить вашу гордость надежд. Мой народ, я не это сейчас предлагаю, |
|
But to be even as your high-crested forefathers, greatest of mortals. |
Я хочу, чтоб вы были похожи на гордых и доблестных предков, величайших из смертных. |
|
Troya of old enringed by the hooves of Cimmerian armies |
Наша Троя однажды попала в кольцо киммерийских бесчисленных армий, |
|
Flamed to the heavens from her plains and her smoke-blackened citadel sheltered |
На полях её пламя столбом поднималось до неба, её крепость, чернея от дыма, |
|
Hardly the joyless rest of her sons and the wreck of her greatness. |
Укрывала ничтожный остаток её сыновей и обломки былого величия. |
|
Courage and wisdom survived in that fall and a stern-eyed prudence |
Мудрость с мужеством, выжив при этом падении, дальновидность с холодным внимательным взглядом |
|
Helped her to live; disguised from her mightiness Troy crouched weeping. |
Помогли ей держаться; потеряв всё могущество, Троя, рыдая, склонилась к земле. |
|
Teucer descended whose genius worked at this kingdom and nation, |
И тогда к ним спустился вниз Тевкр, его гений работал и в людях, и в царстве, |
|
Patient, scrupulous, wise, like a craftsman carefully toiling |
Терпеливый, дотошный и мудрый, как мастер, аккуратно кующий |
|
Over a helmet or over a breastplate, testing it always, |
Нагрудник иль шлем, проверяя всё время работу на прочность, |
|
Toiled in the eye of the Masters of all and had heed of its labour. |
Он трудился под взглядом внимательных глаз Мастеров всех вещей и искал совершенства в работе. |
|
So in the end they would not release him like souls that are common; |
И по этой причине, когда он ушёл, он ушёл не как души обычных, незнающих смертных; |
|
They out of Ida sent into Ilion Pallas Athene; |
В Илион они с Иды послали Афину Палладу; |
|
Secret she came and he went with her into the luminous silence. |
Она тайно пришла, и он с нею ушёл в озарённое светом безмолвие. |
|
Teucer's children after their sire completed his labour. |
Дети Тевкра, оставшись одни, завершили могучую эту работу. |
|
Now too, O people, front adversity self-gathered, silent. |
И теперь, мой народ, точно также пора пред врагами спокойно собрать свои силы. |
|
Veil thyself, leonine mighty Ilion, hiding thy greatness! |
Скрой себя, о могучий, как лев, Илион, спрячь пока что величие! |
|
Be as thy father Teucer; be as a cavern for lions; |
Стань подобным могучему Тевкру; стань пещерой для львов; |
|
Be as a Fate that crouches! Wordless and stern for your vengeance |
Стань Судьбою, что ждёт, затаившись! Ожидая безмолвно, сурово момента для мести, |
|
Self-gathered work in the night and secrecy shrouding your bosoms. |
Соберитесь, чтоб тайно работать в ночи и скрывать до поры ваше сердце и мысли. |
|
Let not the dire heavens know of it; let not the foe seize a whisper! |
Не давайте узнать о них страшным для нас небесам; не давайте врагу уловить даже шёпот! |
|
Ripen the hour of your stroke, while your words drip sweeter than honey. |
Пусть созреет тот час, когда вы нанесёте удар, пусть слова будут слаще пчелиного мёда. |
|
Sure am I, friends, you will turn from death at my voice, you will hear me! |
И я верю, друзья, повернёте вы прочь от дыхания смерти, вы поймёте меня и пойдёте за мной! |
|
Some day yet I shall gaze on the ruins of haughty Mycenae. |
Придёт день, я увижу руины этих высокомерных Микен. |
|
Is this not better than Ilion cast to the sword of her haters, |
Ну не лучше ли вместо того, чтобы бросить под меч нашим злейшим врагам Илион, |
|
Is this not happier than Troya captured and wretchedly burning, |
Не разумнее, вместо того чтобы дать захватить и безжалостно сжечь нашу Трою, |
|
Time to await in his stride when the southern and northern Achaians |
Нам пойти за неспешною поступью Времени и дождаться момента, когда |
|
Gazing with dull distaste now over their severing isthmus |
Северяне-ахейцы, южане-ахейцы, с отвращеньем глядящие на разделяющий их перешеек, |
|
Hate-filled shall move to the shock by the spur of the gods in them driven, |
Переполнившись злобы, не бросятся в бой друг на друга под влиянием острых уколов богов, |
|
Pelops march upon Attica, Thebes descend on the Spartan? |
Пелоп двинется в Аттику, и обрушатся Фивы с войною на Спарту? |
|
Then shall the hour now kept in heaven for us ripen to dawning, |
Вот тогда и наступит для Трои рассвет, что пока дожидается нас в небесах, |
|
Then shall Victory cry to our banners over the Ocean |
И тогда Океану Победа споёт гимны наших знамён, |
|
Призывая троянских сынов подчиниться бессмертному зову. |
|
|
Then shall Troy rise in her strength and stride over Greece up to Gades.” |
Дети Ила, поднимется Троя во всей своей силе, и шагнёт через Грецию прямо до Гадеса». |
|
So Antenor spoke and the mind of the hostile assembly |
Так сказал Антенор, и враждебно настроенный ум всех людей на собрании |
|
Moved and swayed with his words like the waters ruled by Poseidon. |
Пошатнулся, задвигался от этих слов, как волна, направляемая Посейдоном. |
|
Even as the billows rebellious lashed by the whips of the tempest |
Точно так же валы-бунтари от ударов кнута-урагана, |
|
Curvet and rear their crests like the hooded wrath of a serpent, |
Как змея — капюшон, поднимают, ревя, свои гневные гребни, |
|
Green-eyed under their cowls sublime, — unwilling they journey |
С изумрудно-зелёными взорами, с небольшим хохолком, с украшеньем из пены, |
|
Foam-bannered, hoarse-voiced, shepherded, forced by the wind, to the margin |
И невольно бегут под ударами ветра, с хриплым рёвом, вперёд, к побережью, |
|
Meant for their rest, and can turn not at all, though they rage, on their driver,— |
Где они обретут свой покой, и не могут свернуть, хоть и гневаются на погонщика, |
|
Last with a sullen applause and consenting lapse into thunder, |
Наконец, с приглушённым ворчанием, с примиряющей паузой в грохоте бури, |
|
Where they were led all the while they sink down huge and astonished, |
Они падают там, куда их направляли всё время, необъятные и удивлённые, |
|
So in their souls that withstood and obeyed and hated the yielding, |
Так и души троянцев, хотя были против, но всё ж покорялись, ненавидя всем сердцем покорность; |
|
Lashed by his censure, indignant, the Trojans moved towards his purpose: |
Под хлыстом осуждающих слов Антенора, они, негодуя, всё же двинулись в сторону им обозначенной цели: |
|
Sometimes a roar arose, then only, weakened, rarer, |
Иногда низкий рёв поднимался, а затем отступал и слабел, |
|
Angry murmurs swelled between sullen stretches of silence; |
Гневный ропот то силился, то затихал средь гнетущих мгновений молчания; |
|
Last, a reluctant applause broke dull from the throats of the commons. |
Вот последние и неохотные выкрики их одобрения напоследок прорвались из глоток толпы. |
|
Silent raged in their hearts Laocoon's following daunted; |
И оно в их сердцах воцарилось, безмолвное, гневное, ожидая другого оратора — Лаокоона; |
|
Troubled the faction of Paris turned to the face of their leader. |
Те, кто был за Париса, волнуясь, обратили все взгляды на лидера. |
|
He as yet rose not; careless he sat in his beauty and smiling, |
Он ещё не вставал; он беспечно сидел, улыбаясь, сияя своей красотой, |
|
Gazing with brilliant eyes at the sculptured pillars of Ilus. |
И сверкающим взором смотрел на резные колонны, что ставил сам Ил. |
|
Doubtful, swayed by Antenor, waited in silence the nation. |
Неуверенный, полный сомнений от слов Антенора, весь народ ждал чего-то в молчании. |
|
|
|