Sri Aurobindo

Шри Ауробиндо

ILION

Илион

Book III

Книга III

The Book of the Assembly

Книга Ассамблеи

But as the nation beset betwixt doom and a shameful surrender

Но пока весь народ выбирал

меж позорною сдачей и гибелью,

Waited mute for a voice that could lead and a heart to encourage,

Ожидая безмолвно того,

кто наполнил бы мужеством сердце,

повёл за собой,

Up in the silence deep Laocoon rose up, far-heard, —

Лаокоон поднялся в глубоком молчаньи,

и об этом услышали все:

Heard by the gods in their calm and heard by men in their passion —

И услышали боги в своей тишине,

и услышали люди средь бури страстей;

Cloud-haired, clad in mystic red, flamboyant, sombre,

С облаками волос, притягательно мрачного вида,

облачённый в мистически красное,

Priam's son Laocoon, fate-darkened seer of Apollo.

Лаокоон — провидец и жрец Аполлона,

сын Приама, с печатью судьбы на лице.

As when the soul of the Ocean arises rapt in the dawning

И подобно тому, как душа Океана

поднимается с радостью вверх, на рассвете,

And mid the rocks and the foam uplifting the voice of its musings

Среди пены и скал

возвышает свой грезящий голос,

Opens the chant of its turbulent harmonies, so rose the far-borne

Начиная петь оду волненью гармоний,

так взлетел над толпой далеко разносящийся голос,

Voice of Laocoon soaring mid columns of Ilion's glories,

Воспарив средь колонн,

среди славы побед Илиона,

Claiming the earth and the heavens for the field of its confident rumour.

Претендуя на землю и выси небес,

как на сцену для слушателей откровений. 

“Trojans, deny your hearts to the easeful flutings of Hades!

«О, троянцы мои, отвратите же ваши сердца

от баюканья флейты Аида!

Live, O nation!” he thundered forth and Troy's hearts and her pillars

О, народ мой — живи!», — прогремел он кругом,

и сердца всех троянцев средь древних колонн

Sent back their fierce response. Restored to her leonine spirits

Отозвались ему оглушительным рёвом.

Вновь воспрянув своим львиным духом,

Ilion rose in her agora filling the heavens with shoutings,

Илион на агоре поднялся

и наполнил, крича, небеса,

Bearing a name to the throne of Zeus in her mortal defiance.

Поднося к трону Зевса свои имена

в этом смертном, решительном вызове.

As when a sullen calm of the heavens discourages living,

Так в преддверье грозы, когда мрак и затишье небес

всё живое приводит в уныние,

Nature and man feel the pain of the lightnings repressed in their bosoms,

Человек и природа способны в себе

ощутить муку молний, зажатых в своих оболочках,

Dangerous and dull is the air, then suddenly strong from the anguish

В грозовой атмосфере, глухой и опасной,

что затем вдруг стреляют от боли,

Zeus of the thunders starts into glories releasing his storm-voice,

Тогда Зевс Громовержец под вспышками молний

выпускает свой голос грохочущей бури,

Earth exults in the kiss of the rain and the life-giving laughters,

И ликует земля в поцелуях дождя

и его жизнь дарующем смехе,

So from the silence broke forth the thunder of Troya arising;

Точно так же сейчас из безмолвия вырвался гром

поднимавшейся Трои;

Fiercely she turned from prudence and wisdom and turned back to greatness,

Она яростно бросила и осторожность, и мудрость

и опять обратилась к величию,

Casting her voice to the heavens from the depths of her fathomless spirit.

Посылая свой голос наверх, небесам

из глубин необъятного духа.

Raised by those clamours, triumphant once more in this scene of his greatness,

Вдохновлённый тем криком в ответ,

вновь в зените триумфа, на сцене величия,

Tool of the gods, but he deemed of his strength as a leader in Nature,

Был он лишь инструментом богов, но казалось ему,

что сейчас его сила царит над Природой,

Took for his own a voice that was given and dreamed that he fashioned

И считал своим голос,

что был дан ему только на время,

Fate that fashions us all, Laocoon stood mid the shouting

Грезя, что направляет Судьбу,

ту Судьбу, что всех нас направляет,

Leaned on the calm of an ancient pillar. In eyes self-consuming

Лаокоон стоял среди криков,

прислонившись к спокойному мрамору

древней колонны.

Kindled the flame of the prophet that blinds at once and illumines;

В его страстных очах полыхало то пламя пророка,

что нас и ослепляет, и в этот же миг — озаряет;

Quivering thought-besieged lips and shaken locks of the lion,

С нервной дрожью в губах, что терзаются мыслью,

потрясая своей львиной гривой,

Lifted his gaze the storm-led enthusiast. Then as the shouting

Он поднял фанатичный свой взор,

направляемый вихрями бури.

Tired of itself at last disappeared in the bosom of silence,

И когда, исчерпав себя, крик

начал тихнуть и вскоре растаял в молчании,

Once more he started erect and his voice o'er the hearts of his hearers

Он поднялся ещё, и его звучный голос

над сердцами внимавших троянцев

Swept like Ocean's impatient cry when it calls from its surges,

Пролетел, словно рёв океана,

когда тот в нетерпенье

взывает с вершины могучих валов,

Ocean loud with a thought sublime in its measureless marching.

С громким криком доносит высокую мысль

в необъятном движении.

Each man felt his heart like foam in the rushing of waters.

Каждый вдруг ощутил

своё сердце как пену

среди суматохи бушующих волн.

“Ilion is vanquished then! she abases her grandiose spirit

«Значит, наш Илион побеждён!

Он покорно склоняет великий свой дух

Mortal found in the end to the gods and the Greeks and Antenor,

Перед смертными, что отыскали,

в конце концов, боги, —

перед греками и Антенором,

And when a barbarous chieftain's menace and insolent mercy

И когда та опасная, высокомерная милость

многочисленных варваров и их вождей

Bring here their pride to insult the columned spirit of Ilus,

Утвердится надменною гордостью в Трое,

оскорбляя дух Ила и эти колонны,

Trojans have sat and feared! For a man has arisen and spoken,

Мы, троянцы, здесь будем сидеть и дрожать!

Потому что какой-то один человек,

One whom the gods in their anger have hired. Since the Argive prevailed not,

К нам подосланный в гневе богов,

встал и что-то сказал.

Armed, with his strength and his numbers, in Troya they sought for her slayer,

Потому что враги-аргивяне смогли победить

не оружием, силой, числом —

они в Трое нашли нам губителя,

Gathered their wiles in a voice and they chose a man famous and honoured,

Собирая коварство в единственный голос,

они выбрали нам знаменитого и

почитаемого человека,

Summoned Ate to aid and corrupted the heart of Antenor.

Призывая за помощью к Ате,

они как-то сумели растлить

сердце, ум Антенора.

Flute of the breath of the Hell-witch, always he scatters among you

Искушённый флейтист адских чар,

он всегда среди вас

Doubt, affliction and weakness chilling the hearts of the fighters,

Сеет слабость, сомнение, скорбь,

охлаждая горячее сердце бойцов,

Always his voice with its cadenced and subtle possession for evil

И всегда его голос,

с его тонкой магией и интонацией

призывает вас к злу,

Breaks the constant will and maims the impulse heroic.

Разрушает в вас стойкую волю,

душит в вас героический дух.

Therefore while yet her heroes fight and her arms are unconquered,

И теперь, пока наши герои ещё

продолжают сражаться

и у Трои пока что не связаны руки,

Troy in your hearts is defeated! The souls of your Fathers have heard you

Терпим мы поражение в наших сердцах!

Души ваших отцов сейчас слушают вас,

Dallying, shamefast, with vileness, lured by the call of dishonour.

Как впустую вы тратите время,

соблазнённые подлым и робким

призывом бесчестья.

Such is the power Zeus gave to the winged words of a mortal!

Такова сила Зевса, которую он

дарит слову крылатому смертного!

Foiled in his will, disowned by the years that stride on for ever,

Уничтоженный в собственной воле,

отвергнутый временем,

что всегда продолжает движенье вперёд,

Yet in the frenzy cold of his greed and his fallen ambition

Всё же он, средь безумного холода жадности

и своих неудачных амбиций,

Doom from heaven he calls down on his countrymen, Trojan abuses

Он на вас, на своих соплеменников,

призывает с небес роковую судьбу,

Troy, his country, extolling her enemies, blessing her slayers.

Оскорбляет родную страну,

восхваляет её самых злейших врагов,

превозносит её палачей.

Such are the gods Antenor has made in his heart's own image

Вот так выглядят боги,

которых в себе сотворил Антенор,

выбрав сердце своё за основу:

That if one evil man have not way for his greed and his longing

Так бывает, когда

один злой человек не находит путей,

чтоб насытить своё вожделенье и жадность,

Cities are doomed and kings must be slain and a nation must perish!

Тогда обречены города,

и должны быть убиты цари,

и народ весь наш должен погибнуть!

But from the mind of the free and the brave I will answer thy bodings,

Но свободным и сильным умом

я отвечу на злые пророчества,

о голодный по нашему золоту ворон,

Gold-hungry raven of Troy who croakst from thy nest at her princes.

Призывающий карканьем смерть

и сидящий в гнезде принцев Трои.

Only one doom irreparable treads down the soul of a nation,

Есть один только непоправимый и гибельный рок,

что способен убить душу нации,

Only one downfall endures; 'tis the ruin of greatness and virtue,

Есть одна лишь беда, что не знает конца, —

то крушенье величия, потеря достоинства;

Mourning when Freedom departs from the life and the heart of a people,

Горько видеть, когда день за днём

из сердец и из жизни народа уходит Свобода

Into her room comes creeping the mind of the slave and it poisons

И на место её незаметно вползает мышленье раба,

отравляя и радость, и мужество,

Manhood and joy and the voice to lying is trained and subjection

Учит голос наш лгать,

и ярмо подчинения

Easy feels to the neck of man who is next to the godheads.

Всё привычней для шеи того человека,

что когда-то был близок к богам.

Not of the fire am I terrified, not of the sword and its slaying;

Не огня я боюсь, не меча

и не смерти от острого лезвия;

Vileness of men appals me, baseness I fear and its voices.

Подлость в людях меня ужасает,

человеческой низости я опасаюсь,

её голосов.

What can man suffer direr or worse than enslaved from a victor

Что ж вообще может быть

и ужасней, и хуже, чем стать

человеком-рабом победителя,

Boons to accept, to take safety and ease from the foe and the stranger,

Согласиться на милость врага, чужеземца,

принимать от него послабленье, защиту,

Fallen from the virtue stern that heaven permits to a mortal?

Потеряв ту суровость достоинства,

что нам здесь небеса позволяют для смертных?

Death is not keener than this nor the slaughter of friends and our dear ones.

Даже смерть не страшна так, как это,

Даже гибель друзей или близких.

Out and alas! earth's greatest are earth and they fail in the testing,

Но — увы! — даже самые лучшие люди — живут на земле,

и они тоже падают при испытании,

Conquered by sorrow and doubt, fate's hammerers, fires of her furnace.

Побеждённые молотом рока

и страданьем, сомненьем, горнилом судьбы.

God in their souls they renounce and submit to their clay and its promptings.

Отвергают в душе они Бога,

подчиняются собственной плоти,

её наваждениям.

Else could the heart of Troya have recoiled from the loom of the shadow

Неужели могло сердце Трои отпрянуть

от тени Ахиллеса с копьём

Cast by Achilles' spear or shrunk at the sound of his car-wheels?

Или сжаться от страха при звуке его

боевой колесницы?

Now he has graven an oath austere in his spirit unpliant

Он теперь дал суровую клятву,

но в своём узнаваемом духе

Victor at last to constrain in his stride the walls of Apollo

Он уже победитель, и в грёзах своих

он в прыжке пролетел над стеной Аполлона

Burning Troy ere he sleeps. 'Tis the vow of a high-crested nature;

И предал огню Трою, ещё не вставая с постели.

Это клятва хвастливой природы;

Shall it break ramparted Troy? Yea, the soul of a man too is mighty

Может это разбить укреплённую Трою?

Да, душа человека бывает могуча,

More than the stones and the mortar! Troy had a soul once, O Trojans,

И сильнее, чем камни и мощь крепостей!

Но, друзья, есть душа и у города Трои!

Firm as her god-built ramparts. When in the hour of his passion,

Она прочная, как её твёрдые стены,

творенье богов.

When Sarpedon fell and Zeus averted his visage,

Когда в час своей страсти погиб Сарпедон

и сам Зевс отвернулся от нас,

Xanthus red to the sea ran sobbing with bodies of Trojans,

Ксанф, весь алый от крови, рыдал,

унося свои волны с телами троянцев;

When in the day of the silence of heaven the far-glancing helmet

В день, когда наступило молчанье небес

и далёкий, сверкающий шлем

Ceased from the ways of the fight, and panic slew with Achilles

Перестал освещать нам пути нашей битвы,

от руки Ахиллеса возникла смертельная паника,

Hosts who were left unshepherded pale at the fall of their greatest,

И бойцы оказались одни, без вождя,

побледнев из-за гибели самого сильного,

Godlike Troy lived on. Do we speak mid a city's ruins?

Наша богоподобная Троя

продолжала стоять.

Разве мы говорим средь руин?

Lo! she confronts her heavens as when Tros and Laomedon ruled her.

Посмотрите! Она точно так же стоит

наравне с небесами, как встарь,

когда правил ей Лаомедонт или Трой.

All now is changed, these mutter and sigh to you, all now is ended;

Всё теперь изменилось, бормочут иные,

перед вами вздыхая, всё это ушло;

Strength has renounced you, Fate has finished the thread of her spinning.

Сила нас отвергает,

и Судьба завершила теперь оборот колеса.

Hector is dead, he walks in the shadows; Troilus fights not;

Гектор мёртв, он гуляет средь мира теней;

и Троила не видно уже в поле брани:

Resting his curls on the asphodel he has forgotten his country;

Положив свои локоны на асфодель,

он забыл о родимой стране;

Strong Sarpedon lies in Bellerophon's city sleeping:

Полный сил Сарпедон

лежит в городе Беллерофонта

в нескончаемом сне;

Memnon is slain and the blood of Rhesus has dried on the Troad:

Даже Мемнон убит, и кровь Реса

уже высохла где-то в Троаде —

All of the giant Asius sums in a handful of ashes.

Все гиганты из Азии ныне —

только горсточка пепла.

Grievous are these things; our hearts still keep all the pain of them treasured,

Очень горько всё это;

и сердца продолжают болеть от утрат,

Hard though they grow by use and iron caskets of sorrow.

Они стали привычно суровы

от железных уз скорби.

Hear yet, O fainters in wisdom snared by your pathos,

Так послушайте же, потерявшие мудрость

и попавшие в петлю отчаянья,

Know this iron world we live in where Hell casts its shadow.

Знайте, что в этом мире железных законов,

где мы проживаем,

над которым простёрлась тень Ада,

Blood and grief are the ransom of men for the joys of their transience,

Кровь, страдание — выкуп людей

за их радости временной жизни.

For we are mortals bound in our strength and beset in our labour.

Как все смертные, мы ограничены в силе

и встречаемся с множеством горестей

в нашем труде.

This is our human destiny; every moment of living

Такова здесь судьба у людей;

каждый миг нашей жизни

Toil and loss have gained in the constant siege of our bodies.

Достаётся тяжёлым трудом и потерями,

в постоянной заботе о наших телах.

Men must sow earth with their lives and their tears that their country may prosper;

Постоянно должны мы усеивать землю

слезами и жизнями,

чтобы наша страна процветала;

Earth who bore and devours us that life may be born from our remnants

Нас Земля порождает, и нас пожирает,

чтобы жизнь могла вновь

возродиться из наших останков,

Then shall the Sacrifice reap its fruits when the war-shout is silent,

Когда грохот войны замолкает,

созревают плоды этой Жертвы,

Nor shall the blood be in vain that our mother has felt on her bosom

И не будет напрасной пролитая кровь,

если наша любимая мать

ощутила её на груди;

Nor shall the seed of the mighty fail when Death is the sower.

Наше семя могущества не повстречает свой крах,

если сеятель — Смерть.

Still from the loins of the mother eternal are heroes engendered,

В лоне вечной космической матери

продолжают рождаться герои,

Still Deiphobus shouts in the war-front trampling the Argives,

Всё ещё Деифоб с криком, в гуще сражения

продолжает топтать аргивян,

Strong Aeneas' far-borne voice is heard from our ramparts,

Далеко разносящийся голос Энея

слышен с наших высоких воздвигнутых стен,

Paris' hands are swift and his feet in the chases of Ares.

И всё также быстры

руки, ноги Париса в охоте Ареса.

Lo, when deserted we fight by Asia's soon-wearied peoples,

Посмотрите, когда среди битвы

нас покинули быстро уставшие воины Азии,

Men ingrate who enjoyed the protection and loathed the protector,

Эти неблагодарные люди, которые здесь

наслаждались защитой и кляли защитника,

Heaven has sent us replacing a continent Penthesilea!

То тогда вместо них небеса

дали нам целомудренную Пенфесилею!

Low has the heart of Achaia sunk since it shook at her war-cry.

Приуныли ахейцы с тех пор,

как от клича её содрогнулись сердца.

Ajax has bit at the dust; it is all he shall have of the Troad;

Пал Аякс, поражённый в пыли;

это всё, что получит он с нашей Троады;

Tall Meriones lies and measures his portion of booty.

Мерион, несмотря на свой рост,

где-то мёртвым лежит —

как ему получить свою долю военной добычи?

Who is the fighter in Ilion thrills not rejoicing to hearken

У кого из бойцов Илиона

не забьётся внутри громко сердце,

Even her name on unwarlike lips, much more in the mellay

Лишь услышат одно только имя её,

а тем паче — в сражении,

Shout of the daughter of battles, armipotent Penthesilea?

Этот клич самой дочери битв,

нашей дерзкой, могущественной Пенфесилии?

If there were none but these only, if hosts came not surging behind them,

Даже если бы не было больше других,

если б новые воины

не налетели волной вслед за ними,

Young men burning-eyed to outdare all the deeds of their elders,

Молодые мужчины с пылающим взором

смело бросили вызов делам своих предков,

Each in his beauty a Troilus, each in his valour a Hector,

Каждый по красоте — это новый Троил,

каждый по своей смелости — Гектор,

Yet were the measures poised in the equal balance of Ares.

Всё ещё балансируют меры

на невидимых чашах Ареса.

Who then compels you, O people unconquered, to sink down abjuring

Кто тогда принуждает всех вас,

вас, о непобеждённый народ, преклониться,

All that was Troy? For O, if she yield, let her use not for ever

Отвергая всё то, чем является Троя?

Ибо, если она покорится,

One of her titles! shame not the shade of Teucer and Ilus,

Пусть навеки лишится всех царственных титулов!

не позорьте тень Тевкра и Ила, не пачкайте Троя!

Soil not Tros! Are you awed by the strength of the swift-foot Achilles?

Вы напуганы силою и быстротой

бегуна Ахиллеса?

Is it a sweeter lure in the cadenced voice of Antenor?

Очарованы сладким соблазном и

интонациями Антенора?

Or are you weary of Time and the endless roar of the battle?

Или просто устали от Времени и

бесконечного грохота битвы?

Wearier still are the Greeks! their eyes look out o'er the waters

Но гораздо сильнее устали от этого греки!

Их глаза смотрят в сторону моря,

Nor with the flight of their spears is the wing of their hopes towards Troya.

Не с полётом их копий на Трою

как на крыльях летят их надежды.

Dull are their hearts; they sink from the war-cry and turn from the spear-stroke

Их сердца приуныли, устали от кличей войны,

уворачиваться от бесчисленных копий,

Sullenly dragging backwards, desiring the paths of the Ocean,

И всё время их тянет угрюмо назад,

к вожделенным путям Океана,

Dreaming of hearths that are far and the children growing to manhood

И мечтают они о далёких родных очагах

и о выросших детях,

Who are small infant faces still in the thoughts of their fathers.

Что остались младенцами

в воспоминаньях отцов.

Therefore these call you to yield lest they wake and behold in the dawn-light

Как бы вдруг не пришлось

тем, кто вас призывает всех сдаться,

поутру, на рассвете проснувшись, увидеть,

All Poseidon whitening lean to the west in his waters

Что вдруг наш Посейдон

побелел в своих водах до самого запада,

Thick with the sails of the Greeks departing beaten to Hellas.

Весь усеянный греческими парусами,

отплывающими без победы в Элладу.

Who is it calls? Antenor the statesman, Antenor the patriot,

Ну и кто призывает вас сдаться?

Антенор — государственный муж,

Антенор — патриот,

Thus who loves his country and worships the soil of his fathers!

Так-то любит он родину и

почитает прах предков!

Which of you loves like him Troya? which of the children of heroes

Кто из вас любит Трою, как он?

Кто из тех, что рождён от героев,

Yearns for the touch of a yoke on his neck and desires the aggressor?

Страстно хочет набросить на шею ярмо

и желает агрессора в Трое?

If there be any so made by the gods in the nation of Ilus,

Если есть здесь такой человек,

сотворённый богами, среди людей Ила,

Leaving this city which freemen have founded, freemen have dwelt in,

Пусть покинет наш город,

что воздвигли свободные люди

Far on the beach let him make his couch in the tents of Achilles,

И свободные люди всегда жили в нём,

пусть он ляжет в шатрах Ахиллеса,

подальше от нас,

Not in this mighty Ilion, not with the lioness fighting,

А не в нашем могущественном Илионе,

а не рядом с опаснейшей львицей,

Guarding the lair of her young and roaring back at her hunters.

Стерегущей надёжное логово юности

и ревущей на гончих собак.

We who are souls descended from Ilus and seeds of his making,

Наши души ведут род от Ила,

и они — семена его дел,

Other-hearted shall march from our gates to answer Achilles.

Есть другие сердца, что, пылая огнём,

маршем двинутся от наших врат

дать ответ Ахиллесу.

What! shall this ancient Ilion welcome the day of the conquered?

Неужели прошедший века Илион

будет рад тому дню, когда кто-то его завоюет?

She who was head of the world, shall she live in the guard of the Hellene

Неужели страна, что владела всем миром,

будет жить под конвоем Эллады,

Cherished as slave-girls are, who are taken in war, by their captors?

Чтобы с ней обращались, как с жалкой рабыней,

захваченной в битве?

Europe shall walk in our streets with the pride and the gait of the victor?

И Европа надменно пройдёт

по дорогам и улицам Трои с венком победителя?

Greeks shall enter our homes and prey on our mothers and daughters?

Распалённые греки ворвутся в дома

и набросятся на наших жён, дочерей, матерей?

This Antenor desires and this Ucalegon favours.

Антенор хочет этого, да?

И вторит ему Укалегон? О предатели!

Traitors! whether 'tis cowardice drives or the sceptic of virtue,

Или трусость вас сводит с ума,

или ум позабыл про достоинство

и хладнокровную старость,

Cold-blooded age, or gold insatiably tempts from its coffers

Видно, золото вас искушает,

ненасытно притягивает из хранилищ,

Pleading for safety from foreign hands and the sack and the plunder.

Предлагая просить безопасность из рук чужеземцев,

призывая грабёж с разорением.

Leave them, my brothers! spare the baffled hypocrites! Failure

Мои братья, оставьте тех старых людей!

Пощадите запутавшихся лицемеров!

Sharpest shall torture their hearts when they know that still you are Trojans.

Самой острою пыткой для этих сердец будет знать,

что вы всё же троянцы.

Silence, O reason of man! for a voice from the gods has been uttered!

Замолчи, человеческий ум!

Ибо голос богов был озвучен!

Dardanus, hearken the sound divine that comes to you mounting

О Дардан, ты услышь тот божественный звук,

что приходит к тебе, поднимаясь

Out of the solemn ravines from the mystic seat on the tripod!

Из священных ущелий,

от мистического, сокровенного трона-треножника!

Phoebus, the master of Truth, has promised the earth to our peoples.

Мастер Истины, Феб,

обещал эту землю троянцам.

Children of Zeus, rejoice! for the Olympian brows have nodded

Дети Зевса, возрадуйтесь!

Олимпийские боги склонились над миром

Regal over the world. In earth's rhythm of shadow and sunlight

И бросают свой царственный взгляд.

На земле, в ритме тени и яркого света,

Storm is the dance of the locks of the God assenting to greatness,

Буря — танец запутанных локонов Бога

и согласие дать нам величие;

Zeus who with secret compulsion orders the ways of our nature;

Зевс незримым своим принуждением

направляет пути нашей бренной природы;

Veiled in events he lives and working disguised in the mortal

Он живёт скрыто в наших событиях

и под маской работает в смертном,

Builds our strength by pain, and an empire is born out of ruins.

Он растит нашу силу при помощи боли,

из руин возрождает империи.

Then if the tempest be loud and the thunderbolt leaping incessant

И тогда, несмотря на рычание шторма

и что молнии будут всё время

Shatters the roof, if the lintels flame at last and each cornice

Попадать в крыши наших домов,

если пламя охватит и окна, и двери,

Shrieks with pain of the blast, if the very pillars totter,

Если каждый карниз завизжит, разрушаясь,

если станут качаться колонны,

Keep yet your faith in Zeus, hold fast to the word of Apollo.

Сохраняйте свою веру в Зевса

и внутри берегите слова Аполлона.

Not by a little pain and not by a temperate labour

Потому что не маленькой болью

и не скромным усердным трудом

Trained is the nation chosen by Zeus for a dateless dominion.

Вырастает народ, Зевсом избранный для

мирового господства и вечности.

Long must it labour rolled in the wrath of the fathomless surges,

Долгим будет тот труд

по обкатке средь гнева огромных валов,

Often neighbour with death and ere Ares grow firm to its banners

Часто близок со смертью;

и пока бог Арес

не поднимется прочно в знамёнах,

Feel on the pride of its Capitol tread of the triumphing victor,

Будем мы ощущать в Капитолии

горделивую поступь триумфа и шаг победителя,

Hear the barbarian knock at its gates or the neighbouring foeman

Будем слышать мы стук во врата

или варваров, или соседа-врага,

Glad of the transient smile of his fortune suffer insulting; —

Будем радоваться быстрой, лёгкой улыбке фортуны

и при этом терпеть оскорбления:

They, the nation eternal, brook their taunts who must perish!

Если нация — вечный народ, то она

переносит насмешки от тех, кто погибнет!

Heaviest toils they must bear; they must wrestle with Fate and her Titans,

Самый тяжкий, мучительный труд нужно вынести им:

суждено им бороться с Судьбой и Титанами,

And when some leader returns from the battle sole of his thousands

И когда вдруг какой-нибудь вождь

не желает вести всех на битву, из тысяч — один,

Crushed by the hammers of God, yet never despair of their country.

Надломившись от молота Бога,

никогда не теряйте высокую веру

в родную страну.

Dread not the ruin, fear not the storm-blast, yield not, O Trojans.

Не страшитесь разрухи,

не бойтесь ударов штормов,

не сдавайтесь, троянцы.

Zeus shall rebuild! Death ends not our days, the fire shall not triumph.

Зевс построит всё заново, лучше, чем было!

Наши дни не кончаются смертью,

и пламя нас не победит.

Death? I have faced it. Fire? I have watched it climb in my vision

Смерть? Я видел её перед самым лицом.

Тогда пламя? Его наблюдал я в виденьях,

Over the timeless domes and over the roof-tops of Priam,

Пролетая над крышами зданий,

удивительных, вечных строений Приама,

But I have looked beyond and have seen the smile of Apollo.

Но я смог посмотреть — что за ними,

и увидел, как там улыбается мне Аполлон.

After her glorious centuries, after her world-wide triumphs,

Если после всех славных веков,

если после всемирных триумфов,

If, near her ramparts outnumbered she fights, by the nations forsaken,

Если рядом, у стен, потеряв всех союзников, Троя

продолжает сражаться с огромной ордой,

Lonely again on her hill, by her streams, and her meadows and beaches,

Как и встарь, одинокая, на невысоком холме,

рядом с реками и берегами, лугами,

Once where she revelled, shake to the tramp of her countless invaders,

Где однажды она процветала,

сотрясаясь от поступи тучи врагов, —

Testings are these from the god. For Fate severe like a mother

Это всё испытания бога.

Потому что Судьба

точно так же сурово, как мать,

Teaches our wills by disaster and strikes down the props that would weaken,

Учит волю в нас через несчастье

и всегда сокрушает опоры,

которые в нас ослабели,

Fate and the Thought on high that is wiser than yearnings of mortals.

Мысль с Судьбой на высотах мудрее,

чем стремления смертных.

Troy has arisen before, but from ashes, not shame, not surrender!

Троя прежде уже возрождалась,

но из пепла, а не из позора, не из поражения!

(Souls that are true to themselves are immortal; the soulless for ever

(Души, что себе сами верны, —

эти души бессмертны;

Lingers helpless in Hades a shade among shades disappointed.)

Потерявшие душу беспомощно вечно

блуждают в Аиде, словно тени среди

потерявших надежду теней.)

Now is the god in my bosom mighty compelling me, Trojans,

И сейчас бог в груди

принуждает меня, о троянцы,

Now I release what my spirit has kept and it saw in its vision;

Чтобы я вам открыл,

что мой дух удержал, прозревая в виденьи;

Nor will be silent for gibe of the cynic or sneer of the traitor.

Не молчите в ответ на насмешку от циника

и глумленье предателя.

Troy shall triumph! Hear, O ye peoples, the word of Apollo —

Трою ждёт торжество и победа!

Так услышь же, народ, что сказал Аполлон —

Hear it and tremble, O Greece, in thy youth and the dawn of thy future;

Слушай и трепещи, о враждебная Греция,

ты пока что юна,

ты пока на рассвете грядущих веков;

Rather forget while thou canst, but the gods in their hour shall remind thee.

Ещё лучше — забудь, если можешь,

хотя боги напомнят тебе в нужный час.

Tremble, nations of Asia, false to the greatness within you.

Трепещите те нации Азии,

что предали величье в себе.

Troy shall surge back on your realms with the sword and the yoke of the victor.

Троя скоро обрушится на ваши царства с мечом

и ярмом победителя.

Troy shall triumph! Though nations conspire and the gods lead her foemen,

Трою ждёт торжество!

Хоть народы замыслили сговор,

хотя боги теперь за её самых злейших врагов,

Fate that is born of the spirit is greater than they and will shield her.

Та судьба, что рождается духом сильней,

чем они, и её защитит.

Foemen shall help her with war, her defeats shall be victory's moulders.

Неприятель поможет судьбе нападеньем,

поражения будут творцами триумфа.

Walls that restrain shall be rent; she shall rise out of sessions unsettled,

Стены, что нас стесняют, разрушатся в пыль;

Троя встанет из всех испытаний свободной,

Oceans shall be her walls at the end and the desert her limit;

Её стенами станут моря,

а пустыни — пределами;

Indus shall send to her envoys; her eyes shall look northward from Thule.

От индусов прибудут послы;

повернёт она взор свой из Туле на север.

She shall enring all the coasts with her strength like the kingly Poseidon,

Она все побережья обнимет своей крепкой волей,

словно царственный бог Посейдон,

She shall o'ervault all the lands with her rule like the limitless azure.”

И охватит все земли империей,

словно небо своей безграничной лазурью».

Ceasing from speech Laocoon, girt with the shouts of a nation,

Свою речь Лаокоон закончил

под овации, крики народа,

Lapsed on his seat like one seized and abandoned and weakened; nor ended

Сел на место, как будто был прежде охваченный силой,

а сейчас — ослабевший, покинутый;

Only in iron applause, but throughout with a stormy approval

Силой, что не закончилась с аплодисментами,

потому что сквозь это,

с могучим, как шторм, одобрением,

Ares broke from the hearts of his people in ominous thunder.

Вдруг из самого сердца народа прорвался Арес

с громогласным, зловещим звучанием.

Savage and dire was the sound like a wild beast's tracked out and hunted,

Был отчаянным, страшным тот звук,

словно загнанный, раненый зверь

Wounded, yet trusting to tear out the entrails live of its hunters,

Всё ж надеялся заживо вырвать кишки

из преследовавших,

Savage and cruel and threatening doom to the foe and opponent.

Был жестоким и диким тот рёв,

угрожавший врагу и сопернику.

Yet when the shouting sank at last, Ucalegon rose up

Но когда этот крик, наконец, стал стихать,

с места Укалегон поднялся,

Trembling with age and with wrath and in accents hurried and piping

Торопясь, задыхаясь, дрожа,

как от старости, так и от гнева,

Faltered a senile fierceness forth on the maddened assembly.

Заикаясь, он выплеснул всю свою ярость

на в конец обезумевшую ассамблею.

“Ah, it is even so far that you dare, O you children of Priam,

«На какие далёкие земли

вы дерзаете, дети Приама,

Favourites vile of a people sent mad by the gods, and thou risest,

Восхваляя ничтожность людей,

что с ума свели боги,

Dark Laocoon, prating of heroes and spurning for cowards,

И ты смеешь вставать, Лаокоон,

надсмехаться над трусами

и рассуждать о героях,

Smiting for traitors the aged and wise who were grey when they spawned thee!

И карать, как предателей, старых и мудрых,

что уже поседели, когда породили тебя!

Imp of destruction, mane of mischief! Ah, spur us with courage,

Бес разрухи, дух зла!

И ты смеешь звать к мужеству, ты,

Thou who hast never prevailed against even the feeblest Achaian.

Кто ни разу не смог одолеть

даже самого слабого воина.

Rather twice hast thou raced in the rout to the ramparts for shelter,

Но, напротив, ты дважды спасался бегом

под укрытие стен,

Leading the panic, and shrieked as thou ranst to the foeman for mercy

Сеял панику, громко вопил на бегу

и пощады просил у врага,

Who were a mile behind thee, O matchless and wonderful racer.

Что был в нескольких стадиях сзади тебя,

несравненный, чудесный бегун.

Safely counsel to others the pride and the firmness of heroes,

Безопасно советовать

гордость и твёрдость героев другим,

если ты не идёшь погибать в этой битве!

Thou who wilt not die in the battle! For even swiftest Achilles

Тебя даже быстрейший из всех Ахиллес

не сумел обогнать,

Could not o'ertake thee, I ween, nor wind-footed Penthesilea.

Даже наша стремительная Пенфесилея,

у которой стопы, словно ветер.

Mask of a prophet, heart of a coward, tongue of a trickster,

О, ты, маска пророка,

человек с сердцем труса,

язык, полный лжи,

Timeless Ilion thou alone ruinest, helped by the Furies.

Вечный наш Илион ты один

разрушаешь при помощи Фурий.

I, Ucalegon, first will rend off the mask from thee, traitor.

Теперь я, старый Укалегон,

сорву первым с тебя эту маску, предатель.

For I believe thee suborned by the cynic wiles of Odysseus

Ибо верю, что ты

был подкуплен циничным

коварным врагом Одиссеем

And thou conspirest to sack this Troy with the greed of the Cretan.”

И ты хочешь ограбить всю Трою,

вдохновляемый алчностью Крита».

Hasting unstayed he pursued like a brook that scolds amid pebbles,

Он спешил и, не делая паузы,

всё продолжал свою речь;

как ручей, что бурлит по камням,

Voicing angers shrill; for the people astonished were silent;

Он выкрикивал злые проклятья;

и народ поначалу притих, поражённый;

Long he pursued not; a shouting broke from that stupor of fury,

Но недолго он смог продолжать;

крик прорвался из ступора ярости,

Men sprang pale to their feet and hurled out menaces lethal;

Люди вскакивали, побледнев,

и кричали угрозы;

All that assembly swayed like a forest swept by the storm-wind.

Всё собранье шумело, как лес,

под напором нахлынувшей бури.

Obstinate, straining his age-dimmed eyes, Ucalegon, trembling

Но упрямо настаивал Укалегон,

напрягая свой слабый и старческий взгляд

Worse yet with anger, clamoured feebly back at the people,

И дрожа всё сильнее от гнева,

еле слышно кричал он в ответ на людей,

Whelmed in their roar. Unheard was his voice like a swimmer in surges

Потонув в этом рёве.

Стал неслышен он, словно пловец,

потерявшись в бушующих волнах,

Lost, yet he spoke. But the anger grew in the throats of the people

Всё же он продолжал говорить.

Но сильней и сильней нарастал гнев народа,

Lion-voiced, hurting the heart with sound and daunting the nature,

Он рычал, словно лев,

раня звуками сердце, пугая природу,

Till from some stalwart hand a javelin whistling and vibrant

Пока, брошенное чьей-то сильной рукой,

вдруг со свистом копьё

неожиданно не пролетело

Missing the silvered head of the senator rang disappointed

Рядом с этой седой головой

и не взвизгнуло разочарованно

Out on the distant wall of a house by the side of the market.

От удара в далёкую стену

на другой стороне ассамблеи.

Not even then would the old man hush or yield to the tempest.

Но и даже тогда тот старик не затих,

не смирился пред гневной толпою.

Wagging his hoary beard and shifting his aged eyeballs,

Потрясая седой бородой

и вращая глазами,

Tossing his hands he stood; but Antenor seized him and Aetor,

Руки к небу воздев, он стоял пред народом;

Антенор и Этор ухватили его,

Dragged him down on his seat though he strove, and chid him and silenced.

Затащили на место, хоть он не давался,

и старались его охладить, успокоить.

“Cease, O friend; for the gods have won. It were easier piping

«Прекрати, о наш друг;

боги нас победили.

High with thy aged treble to alter the rage of the Ocean

Легче дребезгом голоса старца

успокоить штормы Океана,

Than to o'erbear this people stirred by Laocoon. Leave now

Чем сейчас переспорить народ,

возбуждённый жрецом Лаокооном.

Effort unhelpful, wrap thy days in a mantle of silence;

Лучше брось бесполезные эти усилия

и окутай одеждой молчания дни;

Give to the gods their will and dry-eyed wait for the ending.”

Дай богам проявить свою волю

и дождись завершенья с сухими глазами».

So now the old men ceased from their strife with the gods and with Troya;

Наконец прекратил этот старец борьбу

и с богами, и с Троей;

Cowed by the storm of the people's wrath they desisted from hoping.

После бури народного гнева

они вместе лишились последних надежд.

But though the roar long swelled, like the sea when the winds have subsided,

Но хотя долго ропот ещё поднимался,

как волна после ветра, когда он затих,

One man yet rose up unafraid and beckoned for silence,

Всё ж поднялся бесстрашно один человек,

поднял руку, взывая к молчанию,

Not of the aged, but ripe in his look and ruddy of visage,

Был не стар он на вид,

но здоровый и зрелый,

Stalwart and bluff and short-limbed, Halamus son of Antenor.

Крепкий телом и малого роста,

Халамус — это сын Антенора.

Forward he stood from the press and the people fell silent and listened,

Вот он вышел и встал пред толпой,

и все сразу затихли, желая услышать;

For he was ever first in the mellay and loved by the fighters.

В битве он был всегда в самых первых рядах,

и за это его все любили.

He with a smile began: “Come, friends, debate is soon ended

Начал он, улыбаясь: «Друзья,

наши споры так скоро закончатся,

If there is right but of lungs and you argue with javelins. Wisdom,

Если мы возьмём право себе

прибегать в споре к копьям.

Rather pray for her aid in this dangerous hour of your fortunes.

В час опасный для вашей судьбы

обращайтесь за помощью к Мудрости.

Not to scalp Laocoon, too much praising his swiftness,

Не ругать Лаокоона,

восхваляя его быстроту бегуна,

Trojans, I rise; for some are born brave with the spear in the war-car,

Я поднялся, троянцы, ибо кто-то рождается храбрым

и способным к копью, боевой колеснице,

Others bold with the tongue, nor equal gifts unto all men

А другие — храбры языком,

и не равный талант дарит всем людям Зевс,

Zeus has decreed who guides his world in a round that is devious

Кто ведёт этот мир

то кружным, то окольным путём,

Carried this way and that like a ship that is tossed on the waters.

Управляя им как кораблём,

что несут волны моря.

Why should we rail then at one who is lame by the force of Cronion?

Почему мы должны презирать,

тех, кто хром волей Зевса?

Not by his will is he lame; he would race, if he could, with the swiftest

Не по собственной воле он хром;

если б мог, он бы бегал, и с самыми быстрыми;

Yet is the halt man no runner, nor, friends, must you rise up and slay me,

Всё же он обречён ковылять, а не бегать,

и поэтому, люди, не надо вставать и меня убивать,

If I should say of this priest, he is neither Sarpedon nor Hector.

Если я расскажу, что наш жрец —

он и не Сарпедон, и не Гектор.

Then, if my father whom once you honoured, ancient Antenor,

Тогда, если отец мой, седой Антенор,

и которого прежде вы все почитали,

Hugs to him Argive gold which I see not, his son, in his mansion,

Стяжал золото от аргивян, что я в жизни не видел,

это я, его сын, и живущий с ним в доме, —

Me too accusest thou, prophet Laocoon? Friends, you have watched me

Меня тоже ты с ним обвиняешь, пророк Лаокоон?

О друзья, я у вас на виду,

Sometimes fight; did you see with my house's allies how I gambolled,

Иногда в гуще битвы;

Может, видели вы, как играл я с врагами,

Changed, when with sportive spear I was tickling the ribs of my Argives,

Став внезапно другим, шаловливым копьём

щекотал нежно бок я друзей-аргивян,

Nudges of friendly counsel inviting to entry in Troya?

Дружелюбно толкая их и приглашая

войти в нашу Трою?

Men, these are visions of lackbrains; men, these are myths of the market.

Это грёзы глупцов,

о народ, это мифы торговок на рынке.

Let us have done with them, brothers and friends; hate only the Hellene.

Так давайте отбросим их, братья, друзья;

направляйте же ненависть только на эллинов.

Prophet, I bow to the oracles. Wise are the gods in their silence,

О пророк, я склоняюсь пред тем, что ты видел.

Боги наши мудры в их молчании,

Wise when they speak; but their speech is other than ours and their wisdom

И мудры, когда нам говорят,

но их речь отличается от нашей речи,

Hard for a mortal mind to hold and not madden or wander;

И их мудрость трудна пониманию смертных,

чтоб вместить её и не сойти нам с ума,

и не быть сбитым с толку;

But for myself I see only the truth as a soldier who battles

Для себя же я истину вижу

как солдат, что участвует в схватке,

Judging the strength of his foes and the chances of iron encounter.

И сужу я о силе врагов

и о шансах для нас в этом жёстком сражении.

Few are our armies, many the Greeks, and we waste in the combat

Мало наших осталось бойцов,

но их много у греков, а мы постоянно теряем людей,

Bound to our numbers, — they by the Ocean hemmed from their kinsmen,

Мы всегда ограниченны нашим числом,

а они, нам на счастье, отрезаны морем

We by our fortunes, waves of the gods that are harder to master,

От своих очагов; это море, по воле богов,

нелегко переплыть,

They like a rock that is chipped, but we like a mist that disperses.

Они здесь, словно камень под острым резцом,

ну а мы — как туман, что вот-вот разойдётся.

Then if Achilles, bound by an oath, bring peace to us, healing,

И тогда, если связанный клятвою грек Ахиллес

принесёт нам сейчас исцеляющий мир,

Bring to us respite, help, though bought at a price, yet full-measured,

Даст нам отдых и помощь,

хоть и купленные за немалую цену,

Strengths of the North at our side and safety assured from the Achaian

Всё же армии Севера будут за нас —

это станет надёжной защитой,

For he is true though a Greek, will you shun this mighty advantage?

Так как он, хоть и грек, но правдив.

Неужели упустим мы это

большое для нас преимущество?

Peace at the least we shall have, though gold we lose and much glory;

У нас будет, как минимум, мир,

хоть мы много теряем и золота, и нашей славы;

Peace we will use for our strength to breathe in, our wounds to recover,

Мир мы сможет использовать для передышки,

для лечения ран,

Teaching Time to prepare for happier wars in the future.

Ожидая момента во Времени,

чтобы быть нам готовыми

к большей удаче в грядущем.

Pause ere you fling from you life; you are mortals, not gods in your glory.

Подождите чуть-чуть,

прежде чем вы отбросите жизнь;

вы все смертные, а не великие боги.

Not for submission to new ally or to ancient foeman

И не для подчинения новому другу-союзнику,

а когда-то — врагу,

Peace these desire; for who would exchange wide death for subjection?

Призывают вас старцы;

ибо кто променял бы свободную смерть

на покорность и рабство?

Who would submit to a yoke? Or who shall rule Trojans in Troya?

Кто из нас покорился б ярму?

Или кто будет править троянцами в Трое?

Swords are there still at our sides, there are warriors' hearts in our bosoms.

И мечи до сих пор ещё в наших руках,

и в груди у нас бьются сердца сильных воинов.

Peace your senators welcome, not servitude, breathing they ask for.

Мир приветствуют ваши сенаторы — не подчинение;

они ратуют за передышку.

But if for war you pronounce, if a noble death you have chosen,

Но конечно же, если вам ближе война,

если вы выбираете гордую смерть,

That I approve. What fitter end for this warlike nation,

Это тоже я с вами одобрю.

Разве может быть лучший конец

для воинственной нации,

Knowing that empires at last must sink and perish all cities,

Понимающей, что все империи

под конец должны пасть

и что все города погибают в руинах,

Than to preserve to the end posterity's praise and its greatness

Чем хранить до конца

похвалу от потомков и гордость величия

Ceasing in clangour of arms and a city's flames for our death-pyre?

И окончить жизнь в грохоте битвы

и в пламени города,

словно на погребальном костре.

Choose then with open eyes what the dread gods offer to Troya.

Так давайте открыто и честно мы сделаем выбор

из того, что нам всем

предлагают ужасные боги.

Hope not now Hector is dead and Sarpedon, Asia inconstant,

Не надейтесь сейчас,

когда нет здесь ни Гектора, ни Сарпедона,

и уже нет надежды на Азию,

We but a handful, Troy can prevail over Greece and Achilles.

И осталось нас малая горсть,

что у Трои есть шанс одолеть Ахиллеса и Грецию.

Play not with dreams in this hour, but sternly, like men and not children,

Не играйте с мечтами сейчас,

но сурово, как воины, а не как дети,

Choose with a noble and serious greatness fates fit for Troya.

Выбирайте с серьёзным и гордым величьем судьбу,

что достойна родной нашей Трои.

Stark we will fight till buried we fall under Ilion's ruins,

Или будем неистово биться, пока не поляжем,

похороненные под руинами,

Or, unappeased, we will curb our strength for the hope of the future.”

Или же, не желая такого конца,

обуздаем себя, нашу силу, для надежды потом».

Not without praise of his friends and assent of the thoughtfuller Trojans,

С одобреньем друзей

и согласием более мудрых троянцев

Halamus spoke and ceased. But now in the Ilian forum

Халамус завершил свою речь.

Но теперь в илионском собрании,

Bright, of the sun-god a ray, and even before he had spoken

Ослепительно-яркий, как луч солнца-бога,

даже прежде чем начал он речь,

Sending the joy of his brilliance into the hearts of his hearers,

Посылая сияние собственной радости

для сердец окружающих,

на агоре поднялся Парис.

Paris arose. Not applauded his rising, but each man towards him

Хоть и не было рукоплесканий,

но каждый, кто был,

Eagerly turned as if feeling that all before which was spoken

Повернулся с надеждой в его направлении,

словно чувствовал, что все ораторы прежде

Were but a prelude and this was the note he has waited for always.

Были только прелюдией,

а сейчас будет нота, которую все ожидали.

Sweet was his voice like a harp's, when it chants of war, and its cadence

Сладким был его голос,

словно арфа, когда та поёт о войне,

Softened with touches of music thoughts that were hard to be suffered,

И её переливы смягчались касанием музыки мыслей,

то едва выносимой, то сладким звучанием струн,

Sweet like a string that is lightly struck, but it penetrates wholly.

Что вибрируют от одного лишь касания,

но легко проникают в глубины души.

“Calm with the greatness you hold from your sires by the right of your nature

«Вы спокойно, с величием носите славу

замечательных предков по праву природы,

I too would have you decide before Heaven in the strength of your spirits

Я прошу вас решить перед Небом

силой вашего духа,

Not to the past and its memories moored like the thoughts of Antenor

Не цепляясь за прошлое и его память,

как хватается мысль Антенора,

Hating the vivid march of the present, nor towards the future

Презирая живой марш того, что сейчас,

но и не убегая в грядущее,

Panting through dreams like my brother Laocoon vexed by Apollo.

Задыхаясь средь грёз, как мой брат Лаокоон,

растревоженный тем, что сказал Аполлон.

Dead is the past; the void has possessed it; its drama is ended,

Что прошло, то мертво — им владеет теперь пустота;

его драма закончена, музыка стихла.

Finished its music. The future is dim and remote from our knowledge,

То, что будет, — неясно,

оно отдалённо от нашего знания

Silent it lies on the knees of the gods in their luminous stillness.

И безмолвно лежит на коленях богов,

в ослепительной их тишине.

But to our gaze God's light is a darkness, His plan is a chaos.

Но для нашего взгляда свет Бога — есть тьма,

Его замысел — хаос.

Who shall foretell the event of a battle, the fall of a footstep?

Кто предскажет событие битвы,

где споткнётся наш шаг?

Oracles, visions and prophecies voice but the dreams of the mortal,

Все оракулы, и их виденья, пророческий голос —

это только лишь грёзы людей,

And 'tis our spirit within is the Pythoness tortured in Delphi.

Дух внутри нас самих — вот та Пифия,

что постоянно терзается в Дельфах.

Heavenly voices to us are a silence, those colours a whiteness.

Голоса, что звучат в небесах,

для людей — тишина, их цвета — белизна.

Neither the thought of the statesman prevails nor the dream of the prophet,

И ни мысль человека у власти, ни грёза пророка

не способны их здесь пересилить;

Whether one cry ‘Thus devise and thy heart shall be given its wanting’,

Понапрасну взывает один: “Поступай только так

и получишь желанное сердцу”,

Vainly the other ‘The heavens have spoken; hear then their message’.

И впустую — другой: “Небеса возвестили нам слово;

так давайте же слушаться их”.

Who can point out the way of the gods and the path of their travel,

Кто укажет дороги богов

и пути их неведомых странствий,

Who shall impose on them bounds and an orbit? The winds have their treading, —

Кто навяжет им узы и нужную нам колею?

Есть теченья свои у ветров, —

They can be followed and seized, not the gods when they move towards their purpose.

Можно ветры поймать, чтобы плыть вслед за ними,

но отнюдь не богов,

когда боги идут к своей цели.

They are not bound by our deeds and our thinkings. Sin exalted

Они не ограничены

нашей заботой и мыслями.

Seizes secure on the thrones of the world for her glorious portion,

Торжествующий грех

вдруг бесстыдно хватает любой трон на свете,

словно часть своей славы,

Down to the bottomless pit the good man is thrust in his virtue.

И уносит в бездонную бездну тех добрых людей,

что так верят в свою добродетель.

Leave to the gods their godhead and, mortal, turn to thy labour;

Так оставьте богам их божественный мир,

обратитесь же лучше

к своей повседневной работе;

Take what thou canst from the hour that is thine and be fearless in spirit;

Забирайте, что сможете, от настоящего часа, он ваш,

оставайтесь бесстрашными в духе;

This is the greatness of man and the joy of his stay in the sunlight.

В этом — наше величие смертных людей,

в этом — радость от жизни под солнцем.

Now whether over the waste of Poseidon the ships of the Argives

А вернутся ли в Грецию через простор Посейдона

корабли аргивян,

Empty and sad shall return or sacred Ilion perish,

Без добычи и с мрачными лицами,

или будет разрушен священный, родной Илион,

Priam be slain and for ever cease this imperial nation,

И погибнет Приам, наш монарх,

и навеки исчезнет вся наша имперская нация —

These things the gods are strong to conceal from the hopings of mortals.

Это сильные боги стараются скрыть

от надежд и от чаяний смертных.

Neither Antenor knows nor Laocoon. Only of one thing

И не знает того Антенор,

и не знает того Лаокоон.

Лишь в одном человек

может быть абсолютно уверен,

Man can be sure, the will in his heart and his strength in his purpose:

Что есть воля внутри его сердца

и есть сила в поставленной цели:

This too is Fate and this too the gods, nor the meanest in Heaven.

Это тоже Судьба, это тоже те самые боги,

и не самые низкие на Небесах.

Paris keeps what he seized from Time and Fate while unconquered

Ваш Парис хранит то,

что он взял у Судьбы и у Времени

до тех пор, пока непобеждённая жизнь

Life speeds warm through his veins and his heart is assured of the sunlight.

Согревает и быстро струится по венам,

и пока его сердце уверено в солнечном свете.

After 'tis cold, none heeds, none hinders. Not for the dead man

А когда эта кровь охладеет, — исчезнут заботы,

и не сможет ничто ничему помешать.

Earth and her wars and her cares, her joys and her gracious concessions,

Не для мёртвых людей все богатства Земли,

её войны, заботы, её наслаждения

и милосердье уступок,

Whether for ever he sleeps in the chambers of Nature unmindful

Засыпает ли он навсегда,

погружаясь в забвенье в палатах Природы,

Or into wideness wakes like a dreamer called from his visions.

Или же просыпается он в широту,

словно спящий, очнувшийся от сновидений.

Ilion in flames I choose, not fallen from the heights of her spirit.

Илион среди пламени — я выбираю,

но не падший с высот его сильного духа.

Great and free has she lived since they raised her twixt billow and mountain,

Илион жил великим, свободным с тех пор,

когда был он построен

меж морем и нашею Идой,

Great let her end; let her offer her freedom to fire, not the Hellene.

Пусть же будет таким же великим конец;

пусть огню он предложит свободу свою,

не Элладе.

She was not founded by mortals; gods erected her ramparts,

Ведь не смертными был он основан,

это боги воздвигли его укрепления,

Lifted her piles to the sky, a seat not for slaves but the mighty.

Устремив в небеса его дерзкие шпили;

это место для сильных, а не для рабов.

All men marvelled at Troy; by her deeds and her spirit they knew her

Все всегда удивлялись на Трою,

по делам и по духу её узнавали

Even from afar as the lion is known by his roar and his preying.

Даже издали, как узнают люди львицу

по добыче, по рёву.

Sole she lived royal and fell, erect in her leonine nature.

Одинокой жила она, царственная и свирепая,

и держалась под стать своей львиной природе.

So, O her children, still let her live unquelled in her purpose

И поэтому, о её дети, пускай же она

продолжает жить, верная предназначению,

Either to stand with her feet on the world oppressing the nations

Или пусть она встанет над миром,

попирая стопами народы,

Or in her ashes to lie and her name be forgotten for ever.

Или пусть же сгорит средь пожара дотла,

и пусть имя её позабудут навеки.

Justly your voices approve me, armipotent children of Ilus;

Справедливо ваш голос меня одобряет,

дети Ила, могучие в битве;

Straight from Zeus is our race and the Thunderer lives in our nature.

Напрямую, от Зевса, ведём мы свой род:

Громовержец живёт как часть нашей природы.

Long I have suffered this taunt that Paris was Ilion's ruin

Много выстрадал я от упрёков,

что Парис стал причиной конца Илиона,

Born on a night of the gods and of Ate, clothed in a body.

Среди ночи рождённый богами и Ате,

облачённый в земное и смертное тело.

Scornful I strode on my path secure of the light in my bosom,

Я со скорбью ступал по пути,

сохраняя в душе своей свет,

Turned from the muttering voices of envy, their hates who are fallen,

Отвернувшись от тихого шёпота зависти,

от их злости на тех, кто не пал, как они,

Voices of hate that cling round the wheels of the triumphing victor;

От чужих голосов, полных ненависти,

что хотят прицепиться

к колёсам удачливого победителя;

Now if I speak, 'tis the strength in me answers, not to belittle,

И теперь, если я говорю, —

это сила во мне отвечает;

не хочу уменьшать оправданием то,

That excusing which most I rejoice in and glory for ever,

Чем я больше всего восторгаюсь

и что я прославляю вовеки,

Tyndaris' rape whom I seized by the will of divine Aphrodite.

Похищенье моей Тиндариды,

которую я захватил,

Потому что божественная Афродита

того пожелала.

Mortal this error that Greece would have slumbered apart in her mountains,

Это наша ошибка, присущая смертным: считать,

что враждебная Греция

так же дремала где-то в горах,

Sunk, by the trumpets of Fate unaroused and the morning within her,

В забытьи, не разбуженная вдруг однажды

наутро звенящими горнами Рока,

Only were Paris unborn and the world had not gazed upon Helen.

Если бы не родился Парис,

то и мир бы не знал про Елену.

Fools, who say that a spark was the cause of this giant destruction!

Лишь глупцы говорят,

что искра — есть причина большого пожара!

War would have stridden on Troy though Helen were still in her Sparta

Всё равно бы на всех нас обрушилась эта война,

даже если Елена сейчас

оставалась бы в Спарте,

Tending an Argive loom, not the glorious prize of the Trojans,

Сидя за рукодельем в Аргосе,

а не стала бы славной наградой троянцев,

Greece would have banded her nations though Paris had drunk not Eurotas,

Всё равно бы когда-нибудь Греция

объединила народы,

Даже если б Парис

не напился воды из Эврота,

Coast against coast I set not, nor Ilion opposite Argos.

И не я здесь поставил

одно побережие против другого,

Илион против Аргоса.

Phryx accuse who upreared Troy's domes by the azure Aegean,

Лучше Фрикса вините —

того, кто возвёл крепость Трою

у лазури Эгейского моря,

Curse Poseidon who fringed with Greece the blue of his waters:

Проклинайте тогда Посейдона,

окружившего греческие берега

синевой своих вод:

Then was this war first decreed and then Agamemnon was fashioned;

Вот тогда была эта война предначертана,

лишь затем появился здесь Агамемнон.

Armed he strode forth in the secret Thought that is womb of the future.

Он явился с оружием, посланный тайною Мыслью,

что родилась из лона грядущего.

Fate and Necessity guided these vessels, captained their armies.

И Судьба вместе с Необходимостью

направляли сюда их суда, возглавляли их армии.

When they stood mailed at her gates, when they cried in the might of their union,

И тогда они встали с мечами у врат

и кричали, наполнившись силой союза:

‘Troy, renounce thy alliances, draw back humbly from Hellas’,

“Откажись от союзников, Троя,

и смиренно уйди из Эллады”,

Should she have hearkened persuading her strength to a shameful compliance,

Так должна ли она была слушаться их,

заставляя склонить свою силу

к позорным уступкам,

Ilion queen of the world whose voice was the breath of the storm-gods?

Эта Троя — царица всех стран,

и чей голос всегда был дыханьем бури богов?

Should she have drawn back her foot as it strode towards the hills of the Latins?

И должна была Троя убрать свою ногу назад,

когда двигалась в земли Латинов?

Thrace left bare to her foes, recoiled from Illyrian conquests?

И оставить беспомощной Фракию перед врагами,

отказавшись от гор Иллирии?

If all this without battle were possible, people of Priam,

Если б всё это было возможно без битв,

о могучие дети Приама,

Blame then Paris, say then that Helen was cause of the struggle.

То вините Париса, скажите тогда,

что Елена — причина сраженья.

But I have sullied the hearth and unsealed the gaze of the Furies,

Говорят, осквернил я радушный очаг,

снял печать с взгляда Фурий

Heaven I have armed with my sin, I have trampled the gift and the guest-rule,

И настроил грехом небеса против всех,

растоптал я традиции гостеприимства,

So was Troy doomed who righteous had triumphed, locked with the Argive.

И поэтому Троя в кольце аргивян,

суждено ей погибнуть,

чтоб праведность торжествовала.

Fools or hypocrites! Meanest falsehood is this among mortals,

О глупцы или, хуже того, лицемеры!

Это самая низкая ложь среди смертных —

Veils of purity weaving, names misplacing ideal

Ткать покров чистоты, призывать

к неуместному в этот момент идеалу,

When our desires we disguise and paint the lusts of our nature.

Чтобы скрыть этим наши желания,

приукрасить страсть нашей природы.

Men, ye are men in your pride and your strength, be not sophists and tonguesters.

Люди, вы — настоящие люди,

если в вас есть и гордость, и сила,

то не будьте софистами и болтунами.

Lie not! say not that nations live by righteousness, justice

И не лгите!

Это ложь, что народы живут добродетелью,

Shields them, gods out of heaven look down on the crimes of the mighty!

И что если они справедливы, то их защищают,

и что боги оценивают преступления сильных!

Known have men what screened itself mouthing these semblances. Crouching

Люди знают, что скрыто за теми словами,

громоздящими лживые маски.

Dire like a beast in the green of the thicket, selfishness silent

Припадая к земле, страшный, как

дикий зверь средь чащи,

Crunches the bones of its prey while the priest and the statesman are glozing.

Молчаливо, без слов, эгоизм пожирает добычу,

пока жрец и сенатор витийствуют в речи.

So are the nations soothed and deceived by the clerics of virtue,

Так обманывают и утешают народы

святоши добра,

Taught to reconcile fear of the gods with their lusts and their passions,

Примиряя свой страх пред богами

со своим вожделением или страстями,

So with a lie on their lips they march to the rapine and slaughter.

С лживым словом в устах

маршируют, чтоб грабить людей,

а потом убивать.

Truly the vanquished were guilty! Else would their cities have perished,

И воистину здесь побеждённый всегда виноват!

Или ради чего разрушались

их сёла и их города,

Shrieked their ravished virgins, their peasants been hewn in the vineyards?

И визжали их девы во время насилья,

и изрублены были крестьяне

мечами в своих виноградниках?

Truly the victors were tools of the gods and their glorious servants!

Да, воистину здесь победители —

инструменты богов и их славные слуги!

Else would the war-cars have ground triumphant their bones whom they hated?

По какой же причине тогда

колесницы равняют с землёй кости тех,

кого боги вдруг возненавидели?

Servants of God are they verily, even as the ape and the tiger.

Слуги Бога они, в самом деле,

точно так же, как тигр с обезьяной.

Does not the wild beast too triumph enjoying the flesh of his captives?

Разве дикая тварь не с таким же триумфом

наслаждается плотью добычи?

Tell us then what was the sin of the antelope, wherefore they doomed her

Расскажите нам, в чём же был грех антилопы,

по какой же причине обрушили боги свой гнев

Wroth at her many crimes? Come, justify God to his creatures!

На её многочисленные преступления?

Оправдайте же Бога пред всеми творениями!

Not to her sins was she offered, not to the Furies or justice,

Не за грех принесли её в жертву,

не для яростных Фурий

But to the strength of the lion the high gods offered a victim,

И не для торжества справедливости —

силе льва предложили высокие боги ту жертву,

Force that is God in the lion's breast with the forest for altar.

Эта сила есть Бог в груди льва,

лес вокруг — как алтарь.

What, in the cities stormed and sacked by Achilles in Troas

Или в тех городах, что ограбил в Троаде,

проходя, словно шторм, Ахиллес,

Was there no just man slain? Was Brises then a transgressor?

Были только лишь грешники и негодяи?

Брисеида тогда — тоже грешница, да?

Hearts that were pierced in his walls were they sinners tracked by the Furies?

Те сердца, что пронзили мечами

средь собственных стен,

Были это всё грешники,

что убегали от Фурий?

No, they were pious and just and their altars burned for Apollo,

Нет, друзья, они были набожными и благочестивыми,

алтари их пылали во славу

божественного Аполлона,

Reverent flamed up to Pallas who slew them aiding the Argives.

Возносили они фимиам свой Афине,

Той, которая их и убила,

помогая в войне аргивянам.

Or if the crime of Paris they shared and his doom has embraced them,

Или если они разделили моё преступление

и мой рок опустился на них,

Whom had the island cities offended, stormed by the Locrian,

То кому тогда были для жертвы нужны

города островов,

что разрушили напрочь локряне,

Wave-kissed homes of peace but given to the sack and the spoiler?

Эти мирные домики средь обнимающих волн,

но вдруг отданные для резни и пожара?

Was then King Atreus just and the house accursed of Pelops,

Был ли царь наш Атрей справедлив,

поражён ли проклятьем

дом Пелопа, раса Тантала,

Tantalus' race, whose deeds men shuddering hear and are silent?

Вспоминая о чьих злодеяниях

содрогаемся мы и молчим?

Look! they endure, their pillars are firm, they are regnant and triumph.

Посмотрите! Они ещё живы,

их колонны тверды,

они царственны и триумфальны.

Or are Thyestean banquets sweet to the gods in their savour?

Или же угощенья Фиеста

услаждают богов своим вкусом и смаком?

Only a woman's heart is pursued in their wrath by the Furies!

Вы считаете, что только женское сердце

преследуют злобные Фурии?!

No, when the wrestlers meet and embrace in the mighty arena,

Нет, когда на могучей арене

повстречались и кинулись в схватку борцы,

Not at their sins and their virtues the high gods look in that trial;

Не на их добродетели вместе с грехами

смотрят с неба высокие боги;

Which is the strongest, which is the subtlest, this they consider.

Кто сильнее из них, кто хитрее —

вот, что там принимают в расчёт.

Nay, there is none in the world to befriend save ourselves and our courage;

Знайте, нет никого в этом мире,

кто помог бы спасти нам себя,

сохранить наше мужество;

Prowess alone in the battle is virtue, skill in the fighting

Лишь отвага — единственная добродетель

и искусство в сражении,

Only helps, the gods aid only the strong and the valiant.

Лишь она помогает, и боги поддерживают

лишь отважных и сильных.

Put forth your lives in the blow, you shall beat back the banded aggressors.

Ваши жизни поставьте сейчас под удар,

и тогда вы отбросите банду захватчиков.

Neither believe that for justice denied your subjects have left you

И не верьте, что для торжества справедливости

все союзники бросили вас

Nor that for justice trampled Pallas and Hera abandon.

И что из-за попрания истины

вас покинули Гера с Афиной Палладой.

Two are the angels of God whom men worship, strength and enjoyment.

Есть два ангела Бога, кому поклоняются люди, —

это сила и наслаждение.

Into this life which the sunlight bounds and the greenness has cradled,

В эту жизнь, что питается солнечным светом

и качается в зелени, как в колыбели,

Armed with strength we have come; as our strength is, so is our joyance.

Вместе с силой приходим мы в мир;

какова наша сила, такая и радость.

What but for joyance is birth and what but for joyance is living?

Разве не для восторга рождаемся мы,

разве не для восторга живём?

But on this earth that is narrow, this stage that is crowded, increasing

Но на этой земле, что тесна,

но на этой людской переполненной сцене,

One on another we press. There is hunger for lands and for oxen,

По числу возрастая, мы давим друг друга.

Появляется жажда по новой земле и скоту,

Horses and armour and gold required; posession allures us

Лошадям, по оружию, золоту;

обладание нас соблазняет

Adding always as field to field some fortunate farmer.

Постоянно всё брать, расширяясь,

как удачный крестьянин

стремится расширить поля.

Hearts too and minds are our prey; we seize on men's souls and their bodies,

И сердца, и умы — тоже наша добыча;

мы хотим завладеть и телами,

и душами многих людей,

Slaves to our works and desires that our hearts may bask golden in leisure.

Обретаем рабов, чтоб заставить работать на нас

и на наши желанья,

Чтобы в сладкое время досуга

они услаждали сердца.

One on another we prey and one by another are mighty.

Мы охотимся здесь друг на друга

и становимся сильными, встав на других.

This is the world and we have not made it; if it is evil,

Да, таков этот мир,

и не мы сотворили его; если это есть зло,

Blame first the gods; but for us, we must live by its laws or we perish.

То вините сначала богов;

мы должны жить по этим законам,

иначе погибнем.

Power is divine; divinest of all is power over mortals.

Здесь божественна Власть;

и божественней всех —

это власть над людьми.

Power then the conqueror seeks and power the imperial nation,

Вот поэтому завоеватели ищут здесь власти

или власти народа-империи,

Even as luminous, passionless, wonderful, high over all things

Точно так же чудесные, светлые, невозмутимые,

возвышаясь над миром,

Sit in their calmness the gods and oppressing our grief-tortured nations

Восседают высокие боги

в своём безмятежном покое,

подавляя народы, терзая их горем,

Stamp their wills on the world. Nor less in our death-besieged natures

Отпечатывают свою волю на мире людей.

Но не меньшие Боги живут внутри нас,

Gods are and altitudes. Earth resists, but my soul in me widens

В осаждаемой смертью природе.

И хоть против Земля, но душа моя

там, в глубине, расширяется

Helped by the toil behind and the agelong effort of Nature.

От тяжёлых трудов

и от вечных усилий Природы.

Even in the worm is a god and it writhes for a form and an outlet.

Есть бог даже в черве, и он корчится, чтоб

обрести в мире форму

и стать здесь свободным.

Workings immortal obscurely struggling, hints of a godhead

Происходит незримо сраженье

бессмертных творений,

и намёки на будущее божество

Labour to form in this clay a divinity. Hera widens,

Тяжко трудятся, чтобы дать форму

божественности в этой плоти.

Pallas aspires in me, Phoebus in flames goes battling and singing,

Во мне ширится Гера,

и Афина стремится во мне,

Феб, объятый огнём,

распевая, идёт на сражение,

Ares and Artemis chase through the fields of my soul in their hunting,

Артемида с Аресом в душе у меня,

по незримым полям пробегают, охотясь,

Last in some hour of the Fates a Birth stands released and triumphant;

Наконец, в час Судьбы,

вдруг Рожденье становится

победоносным и полным;

Poured by its deeds over earth it rejoices fulfilled in its splendour.

Изливая на землю деянья свои,

оно радуется, переполненное

красотою и роскошью.

Conscious dimly of births unfinished hid in our being

Сознавая неясно рожденья свои,

что ещё незакончены, скрыты

внутри существа,

Rest we cannot; a world cries in us for space and for fullness.

Мы не можем пока отдыхать;

мир внутри нас зовёт

полноту и пространство.

Fighting we strive by the spur of the gods who are in us and o'er us,

Устремляемся мы на войну,

под влияньем ударов богов,

что и в нас, и над нами,

Stamping our image on man and events to be Zeus or be Ares.

Оставляя наш образ на людях

и на происходящих событиях,

чтобы быть — как Арес или Зевс.

Love and the need of mastery, joy and the longing for greatness

И любовь, и стремление к власти,

наслаждение, жажда величия

Rage like a fire unquenchable burning the world and creating,

В нас бушуют как неутолимый огонь,

что сжигает дотла этот мир

и творит его снова,

Nor till humanity dies will they sink in the ashes of Nature.

До тех пор, пока люди живут на земле

и пока это всё не затухнет

средь пепла Природы.

All is injustice of love or all is injustice of battle.

Всё есть несправедливость любви

или несправедливость сражения.

Как мужчина желает владеть

Man over woman, woman o'er man, over lover and foeman

Cвоей женщиной, женщина — этим мужчиной,

мы хотим обладать и любимым,

и злейшим врагом,

Wrestling we strive to expand in our souls, to be wide, to be joyous.

Мы, сражаясь, стремимся расшириться в нашей душе,

мы хотим стать широкими, полными радости.

If thou wouldst only be just, then wherefore at all shouldst thou conquer?

Если б ты был всегда справедлив,

то зачем же вообще тебе завоевания?

Not to be just, but to rule, though with kindness and high-seated mercy,

Нет, хотим мы не только одной справедливости,

мы хотим управлять,

пусть с высокою милостью и добротой,

Taking the world for our own and our will from our slaves and our subjects,

Принимая весь мир

как большое, но наше поместье,

Нашу волю — отличной от воли

рабов или подданных,

Smiting the proud and sparing the suppliant, Trojans, is conquest.

И сметать слишком гордых,

дарить тем, кто просит, —

Вот, троянцы, в чём суть

наших гордых побед.

Justice was base of thy government? Vainly, O statesman, thou liest.

Говоришь, справедливость служила основой

твоей былой власти?

If thou wert just, thou wouldst free thy slaves and be equal with all men.

О, напрасно, сенатор, ты лжёшь.

Если б ты был тогда справедлив,

Ты бы освободил всех рабов

и стал равен со всеми людьми.

Such were a dream of some sage at night when he muses in fancy,

Это было мечтою неведомого нам мудреца,

когда ночью парил он на крыльях фантазии

Imaging freely a flawless world where none were afflicted,

И легко представлял незапятнанный мир,

где никто не страдал

No man inferior, all could sublimely equal and brothers

И где не было низших сословий — 

все могли быть возвышенно равными,

были бы братьями,

Live in a peace divine like the gods in their luminous regions.

И все жили б в божественном тихом покое,

словно боги в своих ослепительных землях.

This, O Antenor, were justice known but in words to us mortals.

Такова, Антенор, справедливость,

нам известная лишь на словах.

But for the justice thou vauntest enslaving men to thy purpose,

Но, однако же, ты, защищая свою справедливость,

проповедуешь рабство людей

ради выбранной цели

Setting an iron yoke, nor regarding their need and their nature,

И стремишься надеть на народы железный ошейник,

не считаясь с их нуждами и их природой,

Then to say ‘I am just; I slay not save by procedure,

Если ты говоришь нам: “Да, я справедлив;

я людей убиваю лишь в рамках порядка,

Rob not save by law’ is an outrage to Zeus and his creatures.

Граблю лишь по закону”, —

это будет издёвкой для Зевса

и созданных Зевсом существ.

Terms are these feigned by the intellect making a pact with our yearnings,

Это всё лишь слова, их придумал наш ум,

чтобы договориться с людскими желаниями,

Lures of the sophist within us draping our passions with virtue.

И соблазны софиста внутри

прикрывают в нас страсть добродетелью. 

When thou art weak, thou art just, when thy subjects are strong and remember.

Ты вдруг стал справедливым, когда ослабел,

а вассалы окрепли и вспомнили всё.

Therefore, O Trojans, be firm in your will and, though all men abandon,

Потому, о друзья, будьте твёрдыми волей,

и хотя вас покинули все,

Bow not your heads to reproach nor your hearts to the sin of repentance;

Не склоняйте своей головы при упрёках

и не мучайте сердце раскаянием,

For you have done what the gods desired in your breasts and are blameless.

Потому что вы сделали то,

что желали в душе вашей боги,

и на вас нет вины.

Proudly enjoy the earth that they gave you, enthroning their natures,

Наслаждайтесь же гордо землёй, что они дали вам,

и пусть боги царят здесь

согласно небесной природе;

Fight with the Greeks and the world and trample down the rebellious,

Продолжайте сражаться и с греками,

и с остальными, и топчите восставших,

What you have lost recover, nor yield to the hurricane passing.

Восстанавливайте то, что вы потеряли,

не сдавайтесь несущейся буре.

You cannot utterly die while the Power lives untired in your bosoms;

Не дано окончательно вам умереть,

пока неутомимая Сила живёт в вашем сердце;

When 'tis withdrawn, not a moment of life can be added by virtue.

Но когда эта Сила уйдёт,

ни на йоту не сможет

продлить вашу жизнь добродетель.

Faint not for helpers fled! Though your yoke had been mild as a father's

Не теряйтесь от бегства союзников!

Хотя ваше ярмо было мягким для них,

как опека отца,

They would have gone as swiftly. Strength men desire in their masters;

Но сбежали они очень быстро.

Люди жаждут увидеть в хозяине силу.

All men worship success and in failure and weakness abandon.

Все склоняются перед успехом

и бросают вас при пораженьи и слабости.

Not for his justice they clung to Teucer, but for their safety,

Не из-за справедливости люди цеплялись за Тевкра,

но лишь ради своей безопасности,

Seeing in Troy a head and by barbarous foemen afflicted.

Видя в Трое вождя и защитника

в окружении варваров.

Faint not, O Trojans, cease not from battle, persist in your labour!

Так не падайте духом, троянцы,

не бросайте сражаться

и будьте настойчивы в вашем труде!

Conquer the Greeks, your allies shall be yours and fresh nations your subjects.

Одержите победу над Грецией,

и союзники ваши вернутся,

и вам покорятся другие народы.

One care only lodge in your hearts, how to fight, how to conquer.

Лишь одну мысль храните в сердцах;

как сражаться, и как победить.

Peace has smiled out of Phthia; a hand comes outstretched from the Hellene.

Улыбается Мир нам из Фтии,

протянул свою руку нам Эллин.

Who would not join with the godlike? who would not grasp at Achilles?

Кто не хочет увидеть в союзниках богоподобного?

Кто бы не ухватился за мощь Ахиллеса?

There is a price for his gifts, it is such as Achilles should ask for,

Но у этих даров есть цена, и она такова,

что её Ахиллес обязательно спросит,

Never this nation concede. O Antenor's golden phrases

Та цена, на которую мы никогда не пойдём.

О красивая речь Антенора,

Glorifying rest to the tired and confuting patience and courage,

Прославлявшая отдых уставшим,

отвергавшая смелость с терпением,

Garbed with a subtlety lax and the hopes that palliate surrender!

Облачённая вялою хитростью

и надеждами, что маскируют позорную сдачу!

Charmed men applaud the skilful purpose, the dexterous speaker,

Очарованный речью народ

аплодирует ловко поставленной цели,

искусству оратора,

  This they forget that a Force decides, not the wiles of the statesman.

Но при этом забыв, что решает всё Сила,

а не хитрый обман государственных деятелей.

‘Now let us yield,’ do you say, ‘we will rise when our masters are weakened’?

Говоришь ты: “Давайте пока что уступим,

мы поднимемся после,

когда ослабеют властители”?

Nay, then our master's master shall find us an easy possession!

Но тогда здесь возникнут

властители бывших властителей,

и они без труда нас захватят опять!

Easily nations bow to a yoke when their virtue relaxes;

Потому что когда больше нет

ощущенья достоинства,

То народы легко

соглашаются жить под ярмом;

Hard is the breaking fetters once worn, for the virtue has perished.

Если вы потеряли достоинство,

тогда даже порвав свою цепь,

будет вам тяжело,

Hope you when custom has shaped men into the mould of a vileness,

Вы надеетесь, что когда время пройдёт,

и когда раболепие станет привычным

Hugging their chains when the weak feel easier trampled than rising

Для людей, обнимающих цепи,

и когда ослабевшему чувству у вас

будет легче упасть, чем подняться,

Or though they groan, yet have heart nor strength for the anguish of effort,

Несмотря на ваш стон,

в вашем сердце не будет тех сил,

что нужны для мученья подъёма,

Then to cast down whom, armed and strong, you prevailed not opposing?

Неужели вам кажется, что вы тогда одолеете тех,

кто сумел вас разбить,

когда были вы сильными?

Easy is lapse into uttermost hell, not easy salvation.

Очень просто упасть в распоследнейший ад,

но непросто даётся спасение.

Or have you dreamed that Achilles will save, this son of the gods and the Ocean?

Или грезите вы: Ахиллес вас спасёт,

этот отпрыск богов, этот сын Океана?

Naught else can be with the strong and the bold save foeman or master.

Но кем может ещё быть отважный и сильный,

кроме как лишь врагом или же господином.

Know you so little the mood of the pursuer? Think you the lion

Неужели вы так плохо знаете хищника?

Вы считаете, лев

Only will lick his prey, that his jaws will refrain from the banquet?

Только лижет добычу

и что челюсть его не желает банкета?

Rest from thy bodings, Antenor! Not all the valour of Troya

Антенор, отдохни от своих злых пророчеств!

Не всё мужество Трои

Perished with Hector, nor with Polydamas vision has left her;

Нас покинуло с Гектором,

и не с Полидамантом ушло её зрение;

Troy is not eager to slay her soul in a pyre of dishonour.

Троя вовсе не жаждет губить свою душу

в погребальном костре из бесчестия.

Still she has children left who remember the mood of their mother.

У нас есть ещё дети, что помнят дух матери.

И Елену никто не возьмёт у меня,

Helen none shall take from me living, gold not a drachma

Пока я ещё жив,

и ни драхмы, ни капельки золота

Travels from coffers of Priam to Greece. Let another and older

Не уйдёт из хранилищ Приама в Элладу.

Пусть другие, из тех, что постарше,

Pay down his wealth if he will and his daughters serve Menelaus.

Платят выкуп богатством врагам,

если сильно хотят,

пусть они отдают дочерей Менелаю.

Rather from Ilion I will go forth with my brothers and kinsmen;

Я скорее покину родной Илион

со своею роднёй и братьями

Troy I will leave and her shame and live with my heart and my honour

И оставлю его на позор,

буду жить с моим сердцем и честью,

Refuged with lions in Ida or build in the highlands a city

Обретая убежище с львами на Иде,

или же возведу новый город в горах

Or in an isle of the seas or by dark-driven Pontic waters.

Или где-то на острове, средь морских волн,

или в тьму уводящего Понта Эвксинского.

Dear are the halls of our childhood, dear are the fields of our fathers,

Да, мне дороги залы, где я провёл детство,

и поля наших предков,

Yet to the soul that is free no spot on the earth is an exile.

Но для душ, что свободны,

для которых нет места в родимой земле,

лучше будет изгнание.

Rather wherever sunlight is bright, flowers bloom and the rivers

И везде, где есть яркое солнце,

где пестреют цветы,

Flow in their lucid streams to the Ocean, there is our country.

И где реки несут к Океану прозрачные воды,

там находится наша страна.

So will I live in my soul's wide freedom, never in Troya

Буду жить я в широкой свободе души,

никогда не вернусь в нашу Трою,

Shorn of my will and disgraced in my strength and the mock of my rivals.

Что отрезана от моей воли,

лишена моей силы,

осмеяна всеми моими врагами.

First had you yielded, shame at least had not stained your surrender.

Но пока вы свободны, стыдитесь пятнать себя сдачей.

Сила вечно потворствует слабости!

Strength indulges the weak! But what Hector has fallen refusing,

Ну скажите мне, ради чего

пал наш Гектор, сражаясь с врагами?!

Men! what through ten loud years we denied with the spear for our answer,

Что уже десять яростных лет отвергаем мы все,

отвечая ахейцам бросанием копий?

That what Trojan will ever renounce, though his city should perish?

Что троянец отвергнет всегда,

даже если наш город исчезнет?

Once having fought we will fight to the end nor that end shall be evil.

Мы сражались веками,

и будем сражаться ещё до конца,

и конец тот не станет несчастьем.

Clamour the Argive spears in our walls? Are the ladders erected?

Аргивяне свистят уже копьями в городе?

Или к стенам приставлены лестницы?

Far on the plain is their flight, on the farther side of the Xanthus.

Далеко на равнине их стая,

и ещё нужно плыть через Ксанф.

Where are the deities hostile? Vainly the eyes of the tremblers

Где враждебные боги?

Понапрасну глаза испугавшихся

See them stalking vast in the ranks of the Greeks and the shoutings

Видят скрытых богов

средь отрядов из греческих воинов,

Dire of Poseidon they hear and are blind with the aegis of Pallas.

Или слышат чудовищный крик Посейдона,

или их ослепил щит Афины Паллады.

Who then sustained so long this Troy, if the gods are against her?

Кто ж так долго поддерживал Трою,

если боги на той стороне?

Even the hills could not stand save upheld by their concert immortal.

Даже горы не смогут стоять,

если не поддержать их бессмертным согласием.

Now not with Tydeus' son, not now with Odysseus and Ajax

И не с сыном Тидея сейчас,

не с Аяксом и не с Одиссеем

Trample the gods in the sound of their chariot-wheels, victory leading:

Мчатся боги под грохот своих колесниц,

направляясь к победе:

Argos falls red in her heaps to their scythes; they shelter the Trojans;

Аргос падает красным снопом под их острой косой,

а они защищают троянцев;

Victory unleashed follows and fawns upon Penthesilea.

И победа прорвалась из пут на свободу

и склоняется пред Пенфесилеей.

Ponder no more, O Ilion, city of ancient Priam!

Не раздумывай больше, о мой Илион,

город древности, город Приама!

Rise, O beloved of the gods, and go forth in thy strength to the battle.

Поднимись, о любимый богами,

и иди прямо в битву, во всей своей силе.

Not by the dreams of Laocoon strung to the faith that is febrile,

И не с грёзами, что увидал Лаокоон,

и его лихорадочной верой,

Nor with the tremblings vain and the haunted thoughts of Antenor,

Не с бесплодными страхами в сердце

или скачущей мыслью в уме Антенора,

But with a noble and serious strength and an obstinate valour

С благородной, серьёзною силой

и с настойчивым мужеством

Suffer the shock of your foes, O nation chosen by Heaven;

Ты сноси все удары врагов,

о, ты, избранный Небом народ;

Proudly determine on victory, live by disaster unshaken.

С гордым сердцем решись на победу

и живи, не сломленный несчастьем.

Either Fate receive like men, nay, like gods, nay, like Trojans.”

Или просто как люди примите Судьбу,

нет, как боги, иль нет, как троянцы».

So like an army that streams and that marches, speeding and pausing,

Так, подобно войскам, что бросаются в бой

или движутся медленным маршем,

ускоряясь и делая паузы,

Drawing in horn and wing or widened for scouting and forage,

То собравшись крылом или рогом

или же разойдясь во все стороны

для фуража и разведки,

Bridging the floods, avoiding the mountains, threading the valleys,

Настилая мосты через реки,

избегая подъёмов, стекая в долины,

Fast with their flashing panoply clad in gold and in iron

Быстро, в ярких сверкавших доспехах,

облачившись в железо и золото,

Moved the array of his thoughts; and throughout delight and approval

Продвигались ряды его мыслей;

по всей площади крики восторга и одобрение

Followed their march, in triumph led but like prisoners willing,

Шли за ними ликующим маршем,

как идут добровольные пленники,

радостные и свободные,

Glad and unbound to a land they desire. Triumphant he ended,

К той земле, о которой мечтали.

Триумфально закончил он речь,

Lord of opinion, though by the aged frowned on and censured,

Став властителем мнений,

И, хотя с осуждением, хмуро смотрели сенаторы,

But to this voice of their thoughts the young men vibrated wholly.

Но на голос, совпавший с их собственной мыслью,

всей душой отозвались сейчас молодые троянцы.

Loud like a storm on the ocean mounted the roar of the people.

Громогласно, как шторм в океане,

поднимался рёв массы людей.

“Cease from debate,” men cried, “arise, O thou warlike Aeneas!

«Прекратите же споры, — кричали они. —

Поднимись же ты, старый вояка Эней!

Speak for this nation, launch like a spear at the tents of the Hellene,

И скажи своё слово,

и пусти его, словно копьё, в шатры эллинов,

Ilion's voice of war!” Then up mid a limitless shouting

Глас войны Илиона!»

И тогда посреди несмолкающих криков,

Stern and armed from his seat like a war-god helmиd Aeneas

Весь в доспехах, суровый,

в сверкающем шлеме, Эней,

что похож был на бога войны,

Rose by King Priam approved in this last of Ilion's sessions,

С одобренья царя Илиона Приама

с места встал на последнем собрании Трои,

Holding the staff of the senate's authority. “Silence, O commons,

Крепко сжав посох власти сената.

«Теперь тише, народ, вы услышали слово,

Hear and assent or refuse as your right is, masters of Troya,

Дайте ваше согласие или отказ.

В вашем праве, властители Трои,

Ancient and sovereign people, act that your kings have determined

О свободный и древний народ,

поступать, как решили цари,

Sitting in council high, their reply to the strength of Achilles.

Сидя в высшем совете,

дав ответ Ахиллесу с его гордой силой.

‘Son of the Aeacids, vain is thy offer; the pride of thy challenge

О, ты сын Эакида, твоё предложение было напрасно,

лучше выберем гордый твой вызов:

Rather we choose; it is nearer to Dardanus, King of the Hellenes.

Это ближе по духу к Дардану,

о могучий царь Эллинов.

Neither shall Helen be led back, the Tyndarid, weeping to Argos

Не вернётся Елена назад

и не будет рыдать, возвращаясь в ваш Аргос,

Nor down the paths of peace revisit her fathers' Eurotas.

Не пойдёт по тропе примирения,

посещая Эврот её предков.

Death and the fire may prevail o'er us, never our wills shall surrender

Смерть с огнём, может быть, нас погубят,

но зато никогда наша воля не сдастся,

Lowering Priam's heights and darkening Ilion's splendours.

Принижая высоты Приама,

очернив красоту Илиона.

Not of such sires were we born but of kings and of gods, O Larissan.

Не обычные предки у нас,

но цари или боги, Лариссец.

Not with her gold Troy traffics for safety but with her spear-points.

И не золотом Троя ведёт разговор о спасении,

но своими мечами и копьями.

Stand with thy oath in the war-front, Achilles; call on thy helpers

Становись вместе с клятвой своей

на передний край битвы

и с небес призови покровителей,

Armed to descend from the calm of Olympian heights to thy succour

Чтоб на помощь они снизошли

с безмятежных сияющих пиков Олимпа,

Hedging thy fame from defeat; for we all desire thee in battle,

Оградив славу воина от поражения,

ибо все мы желаем тебя видеть в битве:

Mighty to end thee or tame at last by the floods of the Xanthus.’”

Или сильного, как ты и есть, до конца,

или же, наконец, усмирённого водами Ксанфа».

So Aeneas resonant spoke, stern, fronted like Ares,

Так Эней объявил,

громогласный, суровый, подобный Аресу,

And with a voice that conquered the earth and invaded the heavens

И тогда, с криком, что покоряет земное

и захватывает небеса,

Loud they approved their doom and fulfilled their impulse immortal.

Они громко одобрили рок,

подчинились бессмертному импульсу.

Last Deiphobus rose in their meeting, head of their mellay:

И последним в собрании встал Деифоб,

предводитель их битвы:

“Proudly and well have you answered, O nation beloved of Apollo;

«Вы ответили с гордостью и хорошо,

о любимый народ Аполлона;

Fearless of death they must walk who would live and be mighty for ever.

Не страшась своей смерти, должны идти те,

кто останется жить

и останется сильным навеки.

Now, for the sun is hastening up the empyrean azure,

А теперь, когда солнце спешит

побыстрее подняться в небесную синь,

Hasten we also. Tasting of food round the call of your captains

Поспешим и мы тоже, друзья.

Соберитесь вокруг ваших старших, поешьте

Meet in your armиd companies, chariots and hoplites and archers,

И встречайтесь с оружием в ваших отрядах,

с колесницами, гоплитами и лучниками,

Strong be your hearts, let your courage be stern like the sun when it blazes;

Пусть сердца будут ваши сильны,

и пусть мужество будет у вас,

как палящий жар солнца;

Fierce will the shock be today ere he sink blood-red in the waters.”

Будет яростна схватка ещё до того

как погрузится солнце в багровые волны».

They with a voice as of Oceans meeting rose from their session, —

С шумом, словно от волн Океана,

поднимались троянцы с собрания.

Filling the streets with her tread Troy strode from her Ilian forum.

Заполняя все улицы сильною поступью,

Троя шла с илионского форума.