| Book Two | Книга Вторая |
| THE BOOK OF THE TRAVELLER OF THE WORLDS | КНИГА ПУТЕШЕСТВЕННИКА ПО МИРАМ |
| Canto III | Песня III |
| THE GLORY AND FALL OF LIFE | СЛАВА И ПАДЕНИЕ ЖИЗНИ |
| An uneven broad ascent now lured his feet. | Неровное широкое восхождение влекло сейчас его стопы. |
| Answering a greater Nature's troubled call | Отвечая беспокоящему зову более великой Природы, |
| He crossed the limits of embodied Mind | Он (Ашвапати) пересёк пределы воплощённого Ума |
| And entered wide obscure disputed fields | И вошёл в обширные неясные спорные области, |
| Where all was doubt and change and nothing sure, | Где всё было сомнительно, менялось и не было ничего надёжного, |
| A world of search and toil without repose. | Мир поиска и тяжкого труда без передышки. |
| As one who meets the face of the Unknown, | Словно тот, кто встречает лик Неизвестного, |
| A questioner with none to give reply, | Задавая вопросы, на которые некому дать ответ, |
| Attracted to a problem never solved, | Притягиваемый к проблеме, не решённой ни разу, |
| Always uncertain of the ground he trod, | Всё время неуверенный в почве, по которой ступал, |
| Always drawn on to an inconstant goal | Всё время влекомый к какой-то непостоянной цели, |
| He travelled through a land peopled by doubts | Он шёл по стране, населённой сомнениями |
| In shifting confines on a quaking base. | В изменчивых пределах на шаткой основе. |
| In front he saw a boundary ever unreached | Впереди он видел границу, вечно недостижимую, |
| And thought himself at each step nearer now, — | И казалось, что с каждым шагом он приближается |
| A far retreating horizon of mirage. | К далёкому отступающему горизонту миража. |
| A vagrancy was there that brooked no home, | Скитание там было, что не выносит дома, |
| A journey of countless paths without a close. | Путь по бесчисленным дорогам, не имеющих конца. |
| Nothing he found to satisfy his heart; | Он ничего не находил, чтобы порадовало его сердце; |
| A tireless wandering sought and could not cease. | Беспрестанно блуждая, он искал и не мог остановиться. |
| There life is the manifest Incalculable, | Там жизнь — проявление Неисчислимого, |
| A movement of unquiet seas, a long | Движение беспокойных морей, долгий |
| And venturous leap of spirit into Space, | И безрассудно храбрый прыжок духа в Пространство, |
| A vexed disturbance in the eternal Calm, | Раздражённое беспокойство в вечном Покое, |
| An impulse and passion of the Infinite. | Импульс и страсть Бесконечного. |
| Assuming whatever shape her fancy wills, | Принимая любой образ, что пожелает её фантазия, |
| Escaped from the restraint of settled forms | Уйдя от ограничения типичных форм, |
| She has left the safety of the tried and known. | Она оставила безопасность испытанного и известного. |
| Unshepherded by the fear that walks through Time, | Несдерживаемая страхом, что гуляет по Времени, |
| Undaunted by Fate that dogs and Chance that springs, | Не боясь Судьбы, что преследует, и Случая, что внезапно бросается, |
| She accepts disaster as a common risk; | Она соглашается на бедствия, как на обычный риск; |
| Careless of suffering, heedless of sin and fall, | Не заботясь о страдании, невнимательная к греху и падению, |
| She wrestles with danger and discovery | Она борется, встречая опасности и открытия |
| In the unexplored expanses of the soul. | В неисследованных пространствах души. |
| To be seemed only a long experiment, | Она должна казаться лишь долгим экспериментом, |
| The hazard of a seeking ignorant Force | Риском ищущей невежественной Силы, |
| That tries all truths and, finding none supreme, | Что пробует все истины и не находя высочайшей, |
| Moves on unsatisfied, unsure of its end. | Идёт дальше, недовольная результатом и неуверенная в нём. |
| As saw some inner mind, so life was shaped: | Как увидел некий внутренний ум, так и была устроена жизнь: |
| From thought to thought she passed, from phase to phase, | От мысли к мысли она проходила, от фазы к фазе, |
| Tortured by her own powers or proud and blest, | Измученная своими же силами или гордая и счастливая, |
| Now master of herself, now toy and slave. | Вот — хозяйка себе, вот — игрушка и раб. |
| A huge inconsequence was her action's law, | Предельная непоследовательность была законом её действий, |
| As if all possibility must be drained, | Как если бы всякая возможность должна быть исчерпана до дна, |
| And anguish and bliss were pastimes of the heart. | А мука и блаженство были развлечениями сердца. |
| In a gallop of thunder-hooved vicissitudes | В галопе перемен, с грохотом копыт |
| She swept through the race-fields of Circumstance, | Она проносилась по гоночным полям Обстоятельства, |
| Or, swaying, she tossed between her heights and deeps, | Или, колеблясь, металась между своими высотами и глубинами, |
| Uplifted or broken on Time's inconstant wheel. | Вознесённая или разбитая на непостоянном колесе Времени. |
| Amid a tedious crawl of drab desires | Среди скучного кишения однообразных желаний |
| She writhed, a worm mid worms in Nature's mud, | Она корчилась, червь среди червей, в грязи Природы, |
| Then, Titan-statured, took all earth for food, | Затем, ростом с Титана, брала всю землю как пищу, |
| Ambitioned the seas for robe, for crown the stars | Амбициозно моря — как одеяние, звёзды — как корону, |
| And shouting strode from peak to giant peak, | И с криком шагала с одного гигантского пика на другой, |
| Clamouring for worlds to conquer and to rule. | Шумно требуя миры чтобы завоевывать и править. |
| Then, wantonly enamoured of Sorrow's face, | Затем, своенравно очарованная ликом Страдания, |
| She plunged into the anguish of the depths | Она ныряла в муку глубин |
| And, wallowing, clung to her own misery. | И, барахтаясь, цеплялась за собственное несчастье. |
| In dolorous converse with her squandered self | В печальной беседе со своим промотавшимся "я" |
| She wrote the account of all that she had lost, | Она вела счёт всему, что потеряла, |
| Or sat with grief as with an ancient friend. | Или сидела с горем, как со старинным другом. |
| A romp of violent raptures soon was spent, | Шумная игра неистовых восторгов скоро истощалась, |
| Or she lingered tied to an inadequate joy | Либо она медлила, привязавшись к несоразмерной радости, |
| Missing the turns of fate, missing life's goal. | Упуская повороты судьбы, упуская цель жизни. |
| A scene was planned for all her numberless moods | Сцена была спланирована для всех её бесчисленных настроений, |
| Where each could be the law and way of life, | Где каждое могло быть законом и образом жизни, |
| But none could offer a pure felicity; | Но ни одно не могло предложить чистого счастья; |
| Only a flickering zest they left behind | Только трепещущий привкус они оставляли после себя |
| Or the fierce lust that brings a dead fatigue. | Или неистовое вожделение, что приносит смертельную усталость. |
| Amid her swift untold variety | Среди её быстрого невыразимого разнообразия |
| Something remained dissatisfied, ever the same | Что-то оставалось неудовлетворённым, вечно тем же, |
| And in the new saw only a face of the old, | И в новом видело только лицо прежнего, |
| For every hour repeated all the rest | Так каждый час повторял все остальные |
| And every change prolonged the same unease. | И каждое изменение продолжало всё ту же несвободу. |
| A spirit of her self and aim unsure, | Дух, неуверенный в себе и в своей цели, |
| Tired soon of too much joy and happiness, | Быстро устающий от слишком большой радости и счастья, |
| She needs the spur of pleasure and of pain | Она нуждалась в шпорах удовольствия и боли |
| And the native taste of suffering and unrest: | И родном вкусе страдания и беспокойства: |
| She strains for an end that never can she win. | Она стремилась к цели, которой никогда не могла достигнуть, |
| A perverse savour haunts her thirsting lips: | Привкус испорченности преследовал её жаждущие губы: |
| For the grief she weeps which came from her own choice, | От горя рыдала она, что приходило как результат её же выбора, |
| For the pleasure yearns that racked with wounds her breast; | К удовольствию она стремилась, что пытало ранами её грудь; |
| Aspiring to heaven she turns her steps towards hell. | Стремясь к небесам, она поворачивала шаги в сторону ада. |
| Chance she has chosen and danger for playfellows; | Она избрала случай и опасность друзьями по детским играм; |
| Fate's dreadful swing she has taken for cradle and seat. | Ужасную шаткость судьбы получила как колыбель и как трон. |
| Yet pure and bright from the Timeless was her birth, | Однако чистым и ярким было её рождение из Вневременья, |
| A lost world-rapture lingers in her eyes, | Утраченный восторг мира ещё виден в её глазах, |
| Her moods are faces of the Infinite: | Её настроения — это лики Бесконечного: |
| Beauty and happiness are her native right, | Красота и счастье — её прирождённое право, |
| And endless Bliss is her eternal home. | А нескончаемое Блаженство — её вечный дом. |
| This now revealed its antique face of joy, | Таким сейчас предстал его (Бесконечного) древний лик радости, |
| A sudden disclosure to the heart of grief | Внезапное открытие сердцу горя |
| Tempting it to endure and long and hope. | Искушало его держаться, желать и надеяться. |
| Even in changing worlds bereft of peace, | Даже в изменяющихся мирах, лишённых покоя, |
| In an air racked with sorrow and with fear | Даже в воздухе, измученном печалью и страхом, |
| And while his feet trod on a soil unsafe, | И когда его ноги ступали по ненадёжной почве, |
| He saw the image of a happier state. | Он (Ашвапати) видел образ более счастливой страны. |
| In an architecture of hieratic Space | В архитектуре священного Пространства, |
| Circling and mounting towards creation's tops, | Кружащего и восходящего к вершинам творения, |
| At a blue height which never was too high | В синей высоте, что никогда не была чересчур высока |
| For warm communion between body and soul, | Для тёплого общения между телом и душою, |
| As far as heaven, as near as thought and hope, | Далекое, как небо, и близкое, как мысль и надежда, |
| Glimmered the kingdom of a griefless life. | Мерцало царство жизни без горя. |
| Above him in a new celestial vault | Над ним в новом небесном своде |
| Other than the heavens beheld by mortal eyes, | Ином, чем небеса, что видятся глазами смертного, |
| As on a fretted ceiling of the gods, | Как на лепном потолке богов, |
| An archipelago of laughter and fire, | Архипелагом смеха и огня, |
| Swam stars apart in a rippled sea of sky. | Проплывали отдельные звёзды в струящемся море небес. |
| Towered spirals, magic rings of vivid hue | Высились спирали, магические кольца яркого цвета |
| And gleaming spheres of strange felicity | И мерцающие сферы странного счастья |
| Floated through distance like a symbol world. | Текли сквозь расстояния, словно символический мир. |
| On the trouble and the toil they could not share, | Тревогу и труд они не смогли б разделить, |
| On the unhappiness they could not aid, | В несчастье они не смогли бы помочь, |
| Impervious to life's suffering, struggle, grief, | Глухие к страданию жизни, горю, борьбе, |
| Untarnished by its anger, gloom and hate, | Не запятнанные её гневом, мраком и ненавистью, |
| Unmoved, untouched, looked down great visioned planes | Неподвижные, нетронутые, смотрели вниз великие видящие планы, |
| Blissful for ever in their timeless right. | Вечно блаженные в своей правоте за рамками времени. |
| Absorbed in their own beauty and content, | Поглощённые в собственную красоту и суть, |
| Of their immortal gladness they live sure. | Они жили, уверенные в своей бессмертной радости. |
| Apart in their self-glory plunged, remote | Обособленные, погружённые в собственную славу, уединённые |
| Burning they swam in a vague lucent haze, | Пылая, они плыли в неясной светящейся мгле, |
| An everlasting refuge of dream-light, | В вечном убежище света мечты, |
| A nebula of the splendours of the gods | В туманности великолепий богов, |
| Made from the musings of eternity. | Созданной из раздумий вечности. |
| Almost unbelievable by human faith, | Почти неправдоподобные для веры человека, |
| Hardly they seemed the stuff of things that are. | С трудом они казались материей того, что существует. |
| As through a magic television's glass | Словно через экран магического телевидения |
| Outlined to some magnifying inner eye | Очерченные для некоего увеличивающего внутреннего взора, |
| They shone like images thrown from a far scene | Они светились как образы, впущенные с далекой сцены, |
| Too high and glad for mortal lids to seize. | Слишком высокие и счастливые, для смертных очей. |
| But near and real to the longing heart | Но близки и реальны для стремящегося сердца, |
| And to the body's passionate thought and sense | Страстной мысли и чувства тела |
| Are the hidden kingdoms of beatitude. | Эти скрытые царства блаженства. |
| In some close unattained realm which yet we feel, | В той близкой недосягаемой сфере, которую всё же мы ощущаем, |
| Immune from the harsh clutch of Death and Time, | Свободные от суровых тисков Смерти и Времени, |
| Escaping the search of sorrow and desire, | Избегая происков печали и желания, |
| In bright enchanted safe peripheries | В ярких очарованных безопасных окраинах |
| For ever wallowing in bliss they lie. | Лежат они, вечно купаясь в блаженстве. |
| In dream and trance and muse before our eyes, | И во сне, и в трансе, и в размышлении перед нашими глазами |
| Across a subtle vision's inner field, | Через внутреннее поле тонкого видения |
| Wide rapturous landscapes fleeting from the sight, | Широкие восторженные ландшафты, ускользающие от взгляда, |
| The figures of the perfect kingdom pass | Образы этого совершенного царства — проходят |
| And behind them leave a shining memory's trail. | И оставляют за собой след сияющего воспоминания. |
| Imagined scenes or great eternal worlds, | Воображаемые сцены или великие вечные миры, |
| Dream-caught or sensed, they touch our hearts with their depths; | Улавливаемые в видении или чувстве, касаются наших сердец своими глубинами; |
| Unreal-seeming, yet more real than life, | Кажущиеся нереальными, они гораздо реальнее жизни, |
| Happier than happiness, truer than things true, | Счастливее счастья, правдивее истин, |
| If dreams these were or captured images, | Если б они были грёзами или пойманными образами, |
| Dream's truth made false earth's vain realities. | Истина грёзы сделала бы ложью пустые реальности земли. |
| In a swift eternal moment fixed there live | Застыв в быстром вечном мгновении, там жили |
| Or ever recalled come back to longing eyes | Или на каждый призыв возвращались назад к жаждущим глазам |
| Calm heavens of imperishable Light, | Спокойные небеса нерушимого Света, |
| Illumined continents of violet peace, | Освещённые континенты фиолетового покоя, |
| Oceans and rivers of the mirth of God | Океаны и реки радости Бога |
| And griefless countries under purple suns. | И страны без горя под пурпурными солнцами. |
| This, once a star of bright remote idea | Это, некогда звезда яркой далёкой идеи |
| Or imagination's comet trail of dream, | Или воображаемый кометный хвост мечты, |
| Took now a close shape of reality. | Приняло сейчас форму, близкую к реальности. |
| The gulf between dream-truth, earth-fact was crossed, | Была пройдена пропасть между истиной мечты и фактом земли, |
| The wonder-worlds of life were dreams no more; | Миры чудес жизни не были больше мечтами; |
| His vision made all they unveiled its own: | Его видение делало всё, что они открывали, своим: |
| Their scenes, their happenings met his eyes and heart | Их сцены, события встречались его взгляду и сердцу |
| And smote them with pure loveliness and bliss. | И поражали чистой красотой и блаженством. |
| A breathless summit region drew his gaze | Безветренная область притягивала его взгляд, |
| Whose boundaries jutted into a sky of Self | Её границы входили в небо Высшего "Я" |
| And dipped towards a strange ethereal base. | И погружались в странную эфирную основу. |
| The quintessence glowed of Life's supreme delight. | Эта квинтэссенция пылала высшим восторгом Жизни. |
| On a spiritual and mysterious peak | На возвышенном и таинственном пике |
| Only a miracle's high transfiguring line | Лишь высокая преображающая граница чуда |
| Divided life from the formless Infinite | Отделяла жизнь от бесформенного Бесконечного |
| And sheltered Time against eternity. | И укрывала Время от вечности. |
| Out of that formless stuff Time mints his shapes; | Из этого бесформенного вещества Время чеканит свои образы; |
| The Eternal's quiet holds the cosmic act: | Тишина Вечного владеет космическим действием: |
| The protean images of the World-Force | Меняющиеся облики Всемирной Силы |
| Have drawn the strength to be, the will to last | Черпали силу быть, волю продолжаться |
| From a deep ocean of dynamic peace. | Из глубокого океана динамичного покоя. |
| Inverting the spirit's apex towards life, | Обращая вершину духа к жизни, |
| She spends the plastic liberties of the One | Она расходует пластичные свободы Единого, |
| To cast in acts the dreams of her caprice, | Чтобы бросить в действия мечты её каприза, |
| His wisdom's call steadies her careless feet, | Зов его мудрости даёт опору её беззаботным стопам, |
| He props her dance upon a rigid base, | Он поддерживает её танец на прочной основе, |
| His timeless still immutability | Его молчаливая неизменность вне времени |
| Must standardise her creation's miracle. | Должна дать эталон чуду её творения. |
| Out of the Void's unseeing energies | Из невидящих энергий Пустоты |
| Inventing the scene of a concrete universe, | Изобретая сцену конкретной вселенной, |
| By his thought she has fixed its paces, in its blind acts | Его мыслью она укрепила её (вселенной) шаги, в своих слепых делах |
| She sees by flashes of his all-knowing Light. | Она видит вспышками его всезнающего Света. |
| At her will the inscrutable Supermind leans down | По её воле непостижимый Сверхразум склоняется вниз, |
| To guide her force that feels but cannot know, | Чтобы вести её силу, что чувствует, но понимать не способна, |
| Its breath of power controls her restless seas | Дыхание энергии, что управляет её беспокойными морями |
| And life obeys the governing Idea. | И жизнь, что подчиняется руководящей Идее. |
| At her will, led by a luminous Immanence | По её воле, ведомый светлым внутренним Присутствием, |
| The hazardous experimenting Mind | Рискованно экспериментирующий Ум |
| Pushes its way through obscure possibles | Прокладывает свой путь через неясные возможности |
| Mid chance formations of an unknowing world. | Среди случайных формаций неведающего мира. |
| Our human ignorance moves towards the Truth | Наше человеческое невежество движется к Истине, |
| That Nescience may become omniscient, | Чтобы Незнание могло стать всезнающим, |
| Transmuted instincts shape to divine thoughts, | Преобразованные инстинкты — принять форму божественных мыслей, |
| Thoughts house infallible immortal sight | Мысли — поселить безошибочное бессмертное видение |
| And Nature climb towards God's identity. | А Природа — подняться к идентичности с Богом. |
| The Master of the worlds self-made her slave | Хозяин миров, сам себя сделавший её рабом — |
| Is the executor of her fantasies: | Исполнитель её фантазий: |
| She has canalised the seas of omnipotence; | Она направляет в русло моря всемогущества; |
| She has limited by her laws the Illimitable. | Она ограничила своими законами Беспредельное. |
| The Immortal bound himself to do her works; | Бессмертный обязал себя делать её работы; |
| He labours at the tasks her Ignorance sets, | Он трудится над задачами, поставленными её Невежеством, |
| Hidden in the cape of our mortality. | Скрытый под накидкой нашей смертности. |
| The worlds, the forms her goddess fancy makes | Те миры, те формы, что создаёт её богиня-фантазия, |
| Have lost their origin on unseen heights: | Теряют своё начало на незримых высотах: |
| Even severed, straying from their timeless source, | Даже отделённые, отбившиеся от своего вечного источника, |
| Even deformed, obscure, accursed and fallen,- | Даже искажённые, тёмные, проклятые и падшие, — |
| Since even fall has its perverted joy | Поскольку даже в падении есть своя извращённая радость, |
| And nothing she leaves out that serves delight,- | А она ничего не упустит, что служит восторгу, — |
| These too can to the peaks revert or here | Они тоже могли вернуться к вершинам или же здесь |
| Cut out the sentence of the spirit's fall, | Остановить действие приговора падения духа, |
| Recover their forfeited divinity. | Вернуть свою отнятую божественность. |
| At once caught in an eternal vision's sweep | Однажды уловив в размахе вечного видения, |
| He saw her pride and splendour of highborn zones | Он (Ашвапати) видел её гордость и великолепие благородных зон |
| And her regions crouching in the nether deeps. | И её области, затаившиеся в глубинах внизу. |
| Above was a monarchy of unfallen self, | Над ним была монархия непогрешимого духа, |
| Beneath was the gloomy trance of the abyss, | Под ним был мрачный транс пучины, |
| An opposite pole or dim antipodes. | Противоположный полюс или смутные антиподы. |
| There were vasts of the glory of life's absolutes: | Там были просторы славы абсолютов жизни: |
| All laughed in a safe immortality | Всё смеялось в безопасном бессмертии |
| And an eternal childhood of the soul | И вечном детстве души |
| Before darkness came and pain and grief were born | До того, как пришла тьма, были рождены горе и боль, |
| Where all could dare to be themselves and one | Там, где всё могло осмеливаться быть собой и единым |
| And Wisdom played in sinless innocence | И Мудрость играла в безгрешной невинности |
| With naked Freedom in Truth's happy sun. | С обнажённой Свободой под счастливым солнцем Истины. |
| There were worlds of her laughter and dreadful irony, | Там были миры её смеха и ужасной иронии, |
| There were fields of her taste of toil and strife and tears; | Там были области её первого знакомства с трудом, борьбой и слёзами; |
| Her head lay on the breast of amorous Death, | Её голова лежала на груди очарованного Бога Смерти, |
| Sleep imitated awhile extinction's peace. | Сон имитировал ненадолго покой угасания. |
| The light of God she has parted from his dark | Свет Бога она отделила от его тьмы, |
| To test the savour of bare opposites. | Чтобы испытать вкус открытых противоположностей. |
| Here mingling in man's heart their tones and hues | Здесь, смешивая в человеческом сердце их тона и оттенки, |
| Have woven his being's mutable design, | Соткала изменчивую композицию его существа, |
| His life a forward-rippling stream in Time, | Его жизнь — струящийся вперёд поток во Времени, |
| His nature's constant fixed mobility, | Постоянную установленную подвижность его природы, |
| His soul a moving picture's changeful film, | Меняющийся фильм движущейся картины его души, |
| His cosmos-chaos of personality. | Космос-хаос его личности. |
| The grand creatrix with her cryptic touch | Великая созидательница своим таинственным касанием |
| Has turned to pathos and power being's self-dream, | Повернула к пафосу и силе мечту существования о себе, |
| Made a passion-play of its fathomless mystery. | Превратила в игру страсти его бездонную мистерию. |
| But here were worlds lifted half-way to heaven. | Но это были миры, поднявшиеся до половины пути к небесам. |
| The Veil was there but not the Shadowy Wall; | Была там Вуаль, но не Тёмная Стена; |
| In forms not too remote from human grasp | В формах, не очень далеких от понимания человеком, |
| Some passion of the inviolate purity | Какая-то страсть ненарушенной чистоты |
| Broke through, a ray of the original Bliss. | Прорывалась наружу, луч изначального Блаженства. |
| Heaven's joys might have been earth's if earth were pure. | Радости неба могли бы стать земными, если б земля была бы чиста. |
| There could have reached our divinised sense and heart | Наши обожествлённые чувство и сердце могли бы достигнуть |
| Some natural felicity's bright extreme, | Яркой крайности естественного счастья, |
| Some thrill of Supernature's absolutes: | Некого трепета абсолютов Сверхприроды: |
| All strengths could laugh and sport on earth's hard roads | Все силы могли бы смеяться и соревноваться на трудных дорогах земли |
| And never feel her cruel edge of pain, | И никогда не чувствовать её безжалостного лезвия боли, |
| All love could play and nowhere Nature's shame. | Вся любовь могла бы играть и нигде бы не было стыда Природы. |
| But she has stabled her dreams in Matter's courts | Но она поместила свои мечты в хлеву на задворках Материи |
| And still her doors are barred to things supreme. | И пока её двери закрыты для высших вещей. |
| These worlds could feel God's breath visiting their tops; | Эти миры могли чувствовать дыхание Бога, приходящее на их вершины; |
| Some glimmer of the Transcendent's hem was there. | Некий проблеск края Трансцендентного был там. |
| Across the white aeonic silences | Через белые вековечные молчания |
| Immortal figures of embodied joy | Бессмертные фигуры воплощённой радости |
| Traversed wide spaces near to eternity's sleep. | Пересекали широкие пространства, вблизи от сна вечности. |
| Pure mystic voices in beatitude's hush | Чистые мистические голоса в тишине блаженства |
| Appealed to Love's immaculate sweetnesses, | Взывали к незапятнаной сладости бога Любви, |
| Calling his honeyed touch to thrill the worlds, | Зовя его медовое касание взволновать эти миры, |
| His blissful hands to seize on Nature's limbs, | Его полные блаженства руки — обхватить тело Природы, |
| His sweet intolerant might of union | Его сладкое нетерпимое могущество единения — |
| To take all beings into his saviour arms, | Взять всех существ в свои спасительные объятия, |
| Drawing to his pity the rebel and the waif | Привлекая к своей милости и бунтаря и бездомного, |
| To force on them the happiness they refuse. | Навязать им счастье, ими отвергнутое. |
| A chant hymeneal to the unseen Divine, | Свадебный гимн незримому Божественному, |
| A flaming rhapsody of white desire | Пламенная рапсодия чистого желания |
| Lured an immortal music into the heart | Завлекала бессмертную музыку в сердце |
| And woke the slumbering ear of ecstasy. | И будила дремлющее ухо экстаза. |
| A purer, fierier sense had there its home, | У более чистого, более пылкого чувства там был свой дом, |
| A burning urge no earthly limbs can hold; | И жгучий импульс, что никакое земное тело не смогло бы выдержать; |
| One drew a large unburdened spacious breath | Там приходило широкое, необременённое, просторное дыхание |
| And the heart sped from beat to rapturous beat. | И сердце спешило от одного восторженного удара к другому. |
| The voice of Time sang of the Immortal's joy; | Голос Времени пел о радости Бессмертного; |
| An inspiration and a lyric cry, | Гремела поэззия и вдохновение, |
| The moments came with ecstasy on their wings; | Мгновения приходили с экстазом на крыльях; |
| Beauty unimaginable moved heaven-bare | Невообразимая красота двигалась, небесно-обнажённая, |
| Absolved from boundaries in the vasts of dream; | Освобождённая от границ в просторах мечты; |
| The cry of the Birds of Wonder called from the skies | Крик Птиц Удивления звал с небес |
| To the deathless people of the shores of Light. | К бессмертным народам берегов Света. |
| Creation leaped straight from the hands of God; | Творение выпрыгивало прямо из рук Бога; |
| Marvel and rapture wandered in the ways. | Чудо и восторг бродили по этим дорогам. |
| Only to be was a supreme delight, | Просто быть — уже было высшим восторгом, |
| Life was a happy laughter of the soul | Жизнь — счастливым смехом души, |
| And Joy was king with Love for minister. | И Радость была царем, с Любовью — министром. |
| The spirit's luminousness was bodied there. | Здесь нашла воплощение ясность духа. |
| Life's contraries were lovers or natural friends | Противоположности жизни стали возлюбленными или естественными друзьями, |
| And her extremes keen edges of harmony: | А её крайности — острыми лезвиями гармонии: |
| Indulgence with a tender purity came | Терпимость с мягкой чистотой приходила |
| And nursed the god on her maternal breast: | И вскармливала бога на своей материнской груди: |
| There none was weak, so falsehood could not live; | Там никто не был слаб, поэтому ложь не смогла бы жить; |
| Ignorance was a thin shade protecting light, | Невежество было тонкой тенью, оберегающей свет, |
| Imagination the free-will of Truth, | Воображение — свободной волей Истины, |
| Pleasure a candidate for heaven's fire; | Удовольствие — претендентом на небесный огонь; |
| The intellect was Beauty's worshipper, | Интеллект был поклонником Красоты, |
| Strength was the slave of calm spiritual law, | Сила — рабыней спокойного духовного закона, |
| Power laid its head upon the breasts of Bliss. | Могущество клало свою голову на груди Блаженства. |
| There were summit-glories inconceivable, | Там были вершины-великолепия непостижимого, |
| Autonomies of Wisdom's still self-rule | Автономии тихого самоуправления Мудрости |
| And high dependencies of her virgin sun, | И высокие вассалы её девственного солнца, |
| Illumined theocracies of the seeing soul | Озарённые теократии видящей души, |
| Throned in the power of the Transcendent's ray. | Сидящие на троне во власти луча Трансцендентного. |
| A vision of grandeurs, a dream of magnitudes | Зрелище величий, видение значительного |
| In sun-bright kingdoms moved with regal gait: | Двигались походкой монархов в солнечно-ярких царствах: |
| Assemblies, crowded senates of the gods, | Ассамблеи, переполненные сенаты богов, |
| Life's puissances reigned on seats of marble will, | Силы жизни царили на тронах мраморной воли, |
| High dominations and autocracies | Высокие власти и автократии, |
| And laurelled strengths and armed imperative mights. | И увенчанные лаврами силы, и вооружённые властные могущества. |
| All objects there were great and beautiful, | Всё там было великим и прекрасным, |
| All beings wore a royal stamp of power. | Все существа носили царскую печать мощи. |
| There sat the oligarchies of natural Law, | Там восседали олигархи естественного Закона, |
| Proud violent heads served one calm monarch brow: | Гордые горячие головы служили одному спокойному челу монарха: |
| All the soul's postures donned divinity. | Все состояния души были облачены в божественное. |
| There met the ardent mutual intimacies | Там встретились пылкие взаимные близости |
| Of mastery's joy and the joy of servitude | Радости власти и радости служения, |
| Imposed by Love on Love's heart that obeys | Навязанные Любовью сердцу Любви, что повинуется, |
| And Love's body held beneath a rapturous yoke. | И телу Любви, удерживаемому под ярмом вострога. |
| All was a game of meeting kinglinesses. | Всё было игрою встречающихся царственностей. |
| For worship lifts the worshipper's bowed strength | Ибо поклонение поднимает склонённую силу поклоняющегося |
| Close to the god's pride and bliss his soul adores: | Ближе к гордости бога и к блаженству, что его душа обожает: |
| The ruler there is one with all he rules; | Правитель там един со всеми, кем он правит; |
| To him who serves with a free equal heart | Тому, кто служит со свободным ровным сердцем, |
| Obedience is his princely training's school, | Повиновение это его великолепная школа обучения, |
| His nobility's coronet and privilege, | Венок и привилегия его благородства, |
| His faith is a high nature's idiom, | Его вера — это язык высокой природы, |
| His service a spiritual sovereignty. | Его служение — высшая духовная власть. |
| There were realms where Knowledge joined creative Power | Там были царства, где Знание соединилось с творческой Силой |
| In her high home and made her all his own: | В её высоком доме и сделало всё своим: |
| The grand Illuminate seized her gleaming limbs | Грандиозный Сияющий охватывал её мерцающее тело |
| And filled them with the passion of his ray | И наполнял его страстью своего луча, |
| Till all her body was its transparent house | Пока всё оно не стало его прозрачным домом |
| And all her soul a counterpart of his soul. | А вся её душа — копией его души. |
| Apotheosised, transfigured by wisdom's touch, | Обожествлённые, преобразованные касанием мудрости, |
| Her days became a luminous sacrifice; | Её дни стали светлым жертвоприношением; |
| An immortal moth in happy and endless fire, | Бессмертным мотыльком в счастливом нескончаемом пламени |
| She burned in his sweet intolerable blaze. | Она горела в его сладком нестерпимом блеске. |
| A captive Life wedded her conqueror. | Пленённая Жизнь была выдана за своего завоевателя. |
| In his wide sky she built her world anew; | В его широком небе она построила заново свой мир; |
| She gave to mind's calm pace the motor's speed, | Она дала спокойной поступи ума скорость мотора, |
| To thinking a need to live what the soul saw, | Мыслящему — потребность жить тем, что видит душа, |
| To living an impetus to know and see. | Живущему — импульс знать и видеть. |
| His splendour grasped her, her puissance to him clung; | Его великолепие охватывало её, её могущество льнуло к нему; |
| She crowned the Idea a king in purple robes, | Она короновала Идеей царя в пурпурных одеждах, |
| Put her magic serpent sceptre in Thought's grip, | Вложила свой магический увитый змеями скипетр в руку Мысли, |
| Made forms his inward vision's rhythmic shapes | Сделала формы ритмическими образами его внутреннего видения |
| And her acts the living body of his will. | А свои действия — живым телом его воли. |
| A flaming thunder, a creator flash, | Пылающий гром, вспышка создателя, |
| His victor Light rode on her deathless Force; | Его победный Свет оседлал её бессмертную Силу; |
| A centaur's mighty gallop bore the god. | Могучий галоп кентавра нёс бога. |
| Life throned with mind, a double majesty. | Жизнь, возведённая на трон вместе с умом это двойное величие. |
| Worlds were there of a happiness great and grave | Там были миры великого и глубокого счастья, |
| And action tinged with dream, laughter with thought, | И действия, окрашенного мечтою, смеха — мыслью, |
| And passion there could wait for its desire | И страсть там могла ожидать своего желания |
| Until it heard the near approach of God. | Пока не услышит рядом приближение Бога. |
| Worlds were there of a childlike mirth and joy; | Там были миры детского веселья и радости; |
| A carefree youthfulness of mind and heart | Беззаботная юность ума и сердца |
| Found in the body a heavenly instrument; | Находила в теле небесный инструмент; |
| It lit an aureate halo round desire | Она зажигала золотистое гало вокруг желания |
| And freed the deified animal in the limbs | И освобождала обожествлённое животное в теле |
| To divine gambols of love and beauty and bliss. | Для божественных прыжков любви, красоты и блаженства. |
| On a radiant soil that gazed at heaven's smile | На сияющей почве, что взирала на улыбку небес, |
| A swift life-impulse stinted not nor stopped: | Быстрый импульс жизни не ограничивался и не останавливался: |
| It knew not how to tire; happy were its tears. | Он не знал, как уставать; счастливыми были его слезы. |
| There work was play and play the only work, | Там работа была игрой, а игра — единственной работой, |
| The tasks of heaven a game of godlike might: | Задачи небес — забавой богоподобного могущества: |
| A celestial bacchanal for ever pure, | Небесная вакхическая пляска, вечно чистая, |
| Unstayed by faintness as in mortal frames | Не сдерживаемая слабостью, как в смертных рамках, |
| Life was an eternity of rapture's moods: | Жизнь была вечностью настроений восторга: |
| Age never came, care never lined the face. | Старость не приходила никогда, и никогда забота не покрывала лицо морщинами. |
| Imposing on the safety of the stars | Навязывая безопасности звезд |
| A race and laughter of immortal strengths, | Гонку и смех бессмертных сил, |
| The nude god-children in their play-fields ran | Нагие боги-дети носились по своим полям для игр, |
| Smiting the winds with splendour and with speed; | Охваченные токами сверкания и скорости; |
| Of storm and sun they made companions, | Из шторма и солнца они сделали товарищей, |
| Sported with the white mane of tossing seas, | Веселились с белой гривой вздымающихся морей, |
| Slew distance trampled to death under their wheels | Убивали расстояния, попираемые до смерти под их колесами |
| And wrestled in the arenas of their force. | И боролись на аренах своей силы. |
| Imperious in their radiance like the suns | Bластные в своём сиянии словно солнца, |
| They kindled heaven with the glory of their limbs | Они зажигали небеса великолепием своих тел, |
| Flung like a divine largess to the world. | Бросаемых как щедрый божественный дар этому миру. |
| A spell to force the heart to stark delight, | Они несли чары, приводящие сердце в полный восторг, |
| They carried the pride and mastery of their charm | Гордость и власть своего обаяния, |
| As if Life's banner on the roads of Space. | Словно знамя Жизни по дорогам Пространства. |
| Ideas were luminous comrades of the soul; | Идеи были светлыми друзьями души; |
| Mind played with speech, cast javelins of thought, | Ум играл речью, бросал копья мысли, |
| But needed not these instruments' toil to know; | Но не нуждался в труде этих инструментов, чтобы знать; |
| Knowledge was Nature's pastime like the rest. | Знание было приятным досугом Природы, как отдых. |
| Investitured with the fresh heart's bright ray, | Облачённые в яркий луч бодрого сердца, |
| An early God-instinct's child inheritors, | Дети-наследники древнего Божественного инстинкта, |
| Tenants of the perpetuity of Time | Арендаторы вечности Времени, |
| Still thrilling with the first creation's bliss, | Ещё трепещущие от блаженства самого первого творения, |
| They steeped existence in their youth of soul. | Они погружали существование в свою юность души. |
| An exquisite and vehement tyranny, | Утонченная и неистовая тирания, |
| The strong compulsion of their will to joy | Энергичное принуждение их воли к радости |
| Poured smiling streams of happiness through the world. | Изливало улыбающиеся потоки счастья сквозь этот мир. |
| There reigned a breath of high immune content, | Там царило дыхание высокого свободного согласия, |
| A fortunate gait of days in tranquil air, | Счастливая поступь дней в спокойной атмосфере, |
| A flood of universal love and peace. | Поток универсальной любви и мира. |
| A sovereignty of tireless sweetness lived | Власть неустающей свежести жила |
| Like a song of pleasure on the lips of Time. | Как песня удовольствия на устах Времени. |
| A large spontaneous order freed the will, | Широкий спонтанный порядок освобождал волю, |
| A sun-frank winging of the soul to bliss, | Солнечно открытый крылатый полёт души к блаженству, |
| The breadth and greatness of the unfettered act | Широту и величие раскованного действия |
| And the swift fire-heart's golden liberty. | И золотую свободу быстрого огня сердца. |
| There was no falsehood of soul-severance, | Там не было лжи отделения душ, |
| There came no crookedness of thought or word | Туда не приходила искривлённость мысли или слова |
| To rob creation of its native truth; | Украсть у творения его прирождённую истину; |
| All was sincerity and natural force. | Всё было искренностью и естественной силой. |
| There freedom was sole rule and highest law. | Там свобода была единственным правилом и высшим законом. |
| In a happy series climbed or plunged these worlds: | Счастливыми рядами поднимались или погружались эти миры: |
| In realms of curious beauty and surprise, | В царствах искусной красоты и удивления, |
| In fields of grandeur and of titan power, | В полях грандиозности и титанического могущества, |
| Life played at ease with her immense desires. | Жизнь играла легко со своими безмерными желаниями. |
| A thousand Edens she could build nor pause; | Тысячи Эдемов она могла бы построить без передышки; |
| No bound was set to her greatness and to her grace | Никаких оков не было для её величия, для её изящества |
| And to her heavenly variety. | И для её небесного разнообразия. |
| Awake with a cry and stir of numberless souls, | Пробудившись от крика и движения бесчисленных душ, |
| Arisen from the breast of some deep Infinite, | Поднявшись из груди какой-то глубокой Бесконечности, |
| Smiling like a new-born child at love and hope, | Улыбаясь, как новорождённое дитя в любви и надежде, |
| In her nature housing the Immortal's power, | Поселив в своей природе силу Бессмертного, |
| In her bosom bearing the eternal Will, | В своей груди несущая вечную Волю, |
| No guide she needed but her luminous heart: | Никакого руководства не нужно ей было, кроме светлого сердца: |
| No fall debased the godhead of her steps, | Никакое падение не унижало божественность её шагов, |
| No alien Night had come to blind her eyes. | Никакая чужая Ночь не могла прийти, ослепить её взор. |
| There was no use for grudging ring or fence; | Там не было нужды ни в хомуте злых чувств ни в оградах; |
| Each act was a perfection and a joy. | Каждое действие было совершенством и радостью. |
| Abandoned to her rapid fancy's moods | Оставленная на настроения своей быстрой фантазии |
| And the rich coloured riot of her mind, | И богатое разноцветное буйство её ума, |
| Initiate of divine and mighty dreams, | Посвящённая в божественные и могучие мечты, |
| Magician builder of unnumbered forms | Волшебная строительница бесчисленных форм, |
| Exploring the measures of the rhythms of God, | Исследующая размеры ритмов Господа, |
| At will she wove her wizard wonder-dance, | По своей воле она ткала свой колдовской чудо-танец, |
| A Dionysian goddess of delight, | Дионисийская богиня восторга, |
| A Bacchant of creative ecstasy. | Вакханка созидательного экстаза. |
| This world of bliss he saw and felt its call, | Этот мир блаженства он (Ашвапати) видел и ощущал его зов, |
| But found no way to enter into its joy; | Но не находил пути, чтобы войти в его радость; |
| Across the conscious gulf there was no bridge. | Через пропасть сознания не было моста. |
| A darker air encircled still his soul | Более тёмный воздух ещё окружал его душу, |
| Tied to an image of unquiet life. | Привязанную к беспокойному образу жизни. |
| In spite of yearning mind and longing sense, | Несмотря на стремящийся ум и страстно желающее чувство, |
| To a sad Thought by grey experience formed | Для унылой Мысли, рождённой невесёлым опытом, |
| And a vision dimmed by care and sorrow and sleep | И зрения, затуманившегося от заботы, печали и сна, |
| All this seemed only a bright desirable dream | Всё это казалось лишь яркой заветной мечтой, |
| Conceived in a longing distance by the heart | Воспринятой в желанной дали сердцем |
| Of one who walks in the shadow of earth-pain. | Того, кто идёт в тени страдания земли. |
| Although he once had felt the Eternal's clasp, | Хотя однажды он уже ощутил объятия Вечности, |
| Too near to suffering worlds his nature lived, | Слишком близко к мирам страдания жила его природа, |
| And where he stood were entrances of Night. | И там, где он стоял, были входы в Ночь. |
| Hardly, too close beset by the world's care, | С трудом, слишком тесно осаждённая заботами мира, |
| Can the dense mould in which we have been made | Может плотная форма, в которой нас отлили, |
| Return sheer joy to joy, pure light to light. | Возвращать полнейшую радость — радости, чистый свет — свету. |
| For its tormented will to think and live | Потому, что его мучительное желание думать и жить |
| First to a mingled pain and pleasure woke | Вначале пробуждается к смешанным боли и удовольствию |
| And still it keeps the habit of its birth: | И до сих пор он хранит привычку от своего рождения: |
| A dire duality is our way to be. | Крайняя двойственность — это наш способ быть. |
| In the crude beginnings of this mortal world | В незрелых началах этого смертного мира |
| Life was not nor mind's play nor heart's desire. | Жизнь не была ни игрой ума, ни желанием сердца. |
| When earth was built in the unconscious Void | Когда земля была создана в бессознательной Пустоте |
| And nothing was save a material scene, | И не было ничего, кроме материальной сцены, |
| Identified with sea and sky and stone | Отождествившись с морем, небом и камнем |
| Her young gods yearned for the release of souls | Её юные боги стремились к освобождению душ, |
| Asleep in objects, vague, inanimate. | Спящих в объектах, смутных, безжизненных. |
| In that desolate grandeur, in that beauty bare, | В этом одиноком величии, в этой обнажённой красоте, |
| In the deaf stillness, mid the unheeded sounds, | В глухой тишине, среди незамеченных звуков, |
| Heavy was the uncommunicated load | Тяжела была непередаваемая ноша |
| Of Godhead in a world that had no needs; | Быть Божеством в мире, которому ничего не нужно; |
| For none was there to feel or to receive. | Ибо не было там никого, чтобы чувствовать или воспринимать. |
| This solid mass which brooked no throb of sense | Эта сплошная масса, что не выносила биения чувства, |
| Could not contain their vast creative urge: | Не могла вместить их широкий созидающий импульс: |
| Immersed no more in Matter's harmony, | Не погружённый больше в гармонию Материи, |
| The Spirit lost its statuesque repose. | Дух утратил свой застывший покой. |
| In the uncaring trance it groped for sight, | В отстранённом трансе он искал наощупь возможность видеть, |
| Passioned for the movements of a conscious heart, | Страстно стремился к движениям сознающего сердца, |
| Famishing for speech and thought and joy and love, | Томился по разговору, мысли, радости и любви, |
| In the dumb insensitive wheeling day and night | В немом бесчувственном кружении дня и ночи |
| Hungered for the beat of yearning and response. | Жаждал удара стремления и отклика. |
| The poised inconscience shaken with a touch, | Застывшее несознание, расшатываемое прикосновением, |
| The intuitive Silence trembling with a name, | Интуитивная Тишина, трепещущая от имени, |
| They cried to Life to invade the senseless mould | Они призывали Жизнь захватить этот бесчувственный прах |
| And in brute forms awake divinity. | И в грубых формах пробудить божественность. |
| A voice was heard on the mute rolling globe, | Был слышен голос на безмолвном кружащей планете, |
| A murmur moaned in the unlistening Void. | Бормотание жаловалось в неслушающей Пустоте. |
| A being seemed to breathe where once was none: | Казалось, существование дышит там, где никого раньше не было: |
| Something pent up in dead insentient depths, | Нечто, заточённое в мёртвых бесчувственных глубинах, |
| Denied conscious existence, lost to joy, | Отказавшееся от сознательного существования, потерянное для радости, |
| Turned as if one asleep since dateless time. | Повернулось, словно спящий с незапамятных времен. |
| Aware of its own buried reality, | Осознавая собственную похороненную реальность, |
| Remembering its forgotten self and right, | Вспоминая своё забытое "я" и своё право, |
| It yearned to know, to aspire, to enjoy, to live. | Оно захотело знать, стремиться, наслаждаться, жить. |
| Life heard the call and left her native light. | Жизнь услышала этот зов и оставила свой родной свет. |
| Overflowing from her bright magnificent plane | Хлынув из своего плана яркого великолепия |
| On the rigid coil and sprawl of mortal Space, | На неподатливую суету и неуклюжесть смертного Пространства, |
| Here too the gracious great-winged Angel poured | Сюда тоже милосердный на крыльях величия Ангел лил |
| Her splendour and her swiftness and her bliss, | Её великолепие, её быстроту и её блаженство, |
| Hoping to fill a fair new world with joy. | Надеясь радостью заполнить прекрасный новый мир. |
| As comes a goddess to a mortal's breast | Как приходит богиня к душе смертного |
| And fills his days with her celestial clasp, | И заполняет его дни своим небесным объятием, |
| She stooped to make her home in transient shapes; | Она спустилась, чтобы выстроить свой дом в преходящих формах; |
| In Matter's womb she cast the Immortal's fire, | В чрево Материи она бросила огонь Бессмертного, |
| In the unfeeling Vast woke thought and hope, | В лишённой чувств Пустоте разбудила мысль и надежду, |
| Smote with her charm and beauty flesh and nerve | Своим очарованием и красотой ударила по плоти и нерву |
| And forced delight on earth's insensible frame. | И навязала восторг бесчувственному остову земли. |
| Alive and clad with trees and herbs and flowers | Ожившее и одетое деревьями, травами и цветами |
| Earth's great brown body smiled towards the skies, | Огромное коричневое тело Земли улыбалось небесам, |
| Azure replied to azure in the sea's laugh; | Лазурь отвечала лазури в хохоте моря; |
| New sentient creatures filled the unseen depths, | Новые чувствующие создания заполнили невидимые глубины, |
| Life's glory and swiftness ran in the beauty of beasts, | Слава и быстрота Жизни катилась в красоте зверей, |
| Man dared and thought and met with his soul the world. | Человек осмелел и задумался, и встретил своей душой этот мир. |
| But while the magic breath was on its way, | Но пока магическое дыхание ещё было в пути, |
| Before her gifts could reach our prisoned hearts, | Прежде, чем её (Жизни) дары смогли достичь наших заточённых сердец, |
| A dark ambiguous Presence questioned all. | Тёмное двусмысленное Присутствие подвергло всё сомнению. |
| The secret Will that robes itself with Night | Тайная Воля, что облачает себя в Ночь |
| And offers to spirit the ordeal of the flesh, | И предлагает духу тяжёлое испытание плоти, |
| Imposed a mystic mask of death and pain. | Навязала мистическую маску смерти и боли. |
| Interned now in the slow and suffering years | Пленённая сейчас в эти медленные и мучительные годы, |
| Sojourns the winged and wonderful wayfarer | Живёт как гостья крылатая и чудесная странница |
| And can no more recall her happier state, | И больше не может призвать обратно своё более счастливое состояние, |
| But must obey the inert Inconscient's law, | Но должна подчиняться закону инертного Несознания, |
| Insensible foundation of a world | Бесчувственному основанию мира, |
| In which blind limits are on beauty laid | В котором слепые границы возложены на красоту, |
| And sorrow and joy as struggling comrades live. | А горе и радость живут как враждующие друзья. |
| A dim and dreadful muteness fell on her: | Смутная и страшная немота упала на неё: |
| Abolished was her subtle mighty spirit | Упразднён был её тонкий могучий дух |
| And slain her boon of child-god happiness, | И убит был её дар по-детски божественного счастья, |
| And all her glory into littleness turned | И вся её слава обращена в ничтожество, |
| And all her sweetness into a maimed desire. | И вся её сладость — в изувеченное желание. |
| To feed death with her works is here life's doom. | Вскармливать смерть своими трудами — вот удел жизни здесь. |
| So veiled was her immortality that she seemed, | Столь сокрыто её бессмертие, что она стала казаться, |
| Inflicting consciousness on unconscious things, | Навязывая сознание несознательному, |
| An episode in an eternal death, | Эпизодом в вечной смерти, |
| A myth of being that must for ever cease. | Мифом бытия, который вынужден исчезнуть навечно. |
| Such was the evil mystery of her change. | Такова была недобрая мистерия её изменения. |
| End of Canto Three | Конец третьей песни |
| Перевод Ованесбекова Л.Г. 1999 апр 03,
посл.ред. 2005 май 26 чт |