Sri Aurobindo

Шри Ауробиндо

SAVITRI

САВИТРИ

Book Four

Книга Четвертая

THE BOOK OF BIRTH AND QUEST

КНИГА РОЖДЕНИЯ И ПОИСКА

Canto IV

Песня IV

THE QUEST

ПОИСК

The world-ways opened before Savitri.

Целый мир дорог открылся перед Савитри.

At first a strangeness of new brilliant scenes

В начале странность новых сверкающих сцен

Peopled her mind and kept her body's gaze.

Заполняла её ум и удерживала внимание её тела.

But as she moved across the changing earth

Но по мере того, как она двигалась по меняющейся земле,

A deeper consciousness welled up in her:

Более глубокое сознание начинало бить в ней ключом:

A citizen of many scenes and climes,

Житель многих сцен и климатов,

Each soil and country it had made its home;

Каждую местность и страну оно делало своим домом;

It took all clans and peoples for her own,

Оно принимало все племена и народы как свои,

Till the whole destiny of mankind was hers.

Пока вся судьба человечества не стала её.

These unfamiliar spaces on her way

Эти незнакомые пространства на её пути

Were known and neighbours to a sense within,

Были известны и близки внутреннему чувству,

Landscapes recurred like lost forgotten fields,

Пейзажи возвращались, словно утерянные позабытые поля,

Cities and rivers and plains her vision claimed

Города, реки и равнины требовали её взгляда,

Like slow-recurring memories in front,

Словно медленно возвращающиеся воспоминания перед ней,

The stars at night were her past's brilliant friends,

Звёзды в ночи были сияющими друзьями её прошлого,

The winds murmured to her of ancient things

Ветры шептали ей о древних вещах,

And she met nameless comrades loved by her once.

И она встречала безымянных товарищей, любимых ею когда-то.

All was a part of old forgotten selves:

Все было частью прежних, позабытых “я”:

Vaguely or with a flash of sudden hints

Смутно, или со вспышкой внезапных намёков,

Her acts recalled a line of bygone power,

Её дела воскрешали направление ушедшей силы,

Even her motion's purpose was not new:

Даже цель её движения была не нова:

Traveller to a prefigured high event,

Путешественница к предопределённому высокому событию,

She seemed to her remembering witness soul

Для своей вспоминающей души-свидетеля казалось, что она

To trace again a journey often made.

Повторяла заново путешествие, что часто совершала.

A guidance turned the dumb revolving wheels

Некое руководство поворачивало немые крутящиеся колёса

And in the eager body of their speed

И в стремящемся воплощении их скорости

The dim-masked hooded godheads rode who move

Неслись неясные скрытые масками божества, которые двигают

Assigned to man immutably from his birth,

То, что непреложно предназначенно человеку от рождения,

Receivers of the inner and outer law,

Судебные исполнители внутреннего и внешнего закона,

At once the agents of his spirit's will

Вместе с тем, представители воли его духа,

And witnesses and executors of his fate.

И свидетели, и распорядители его судьбы.

Inexorably faithful to their task,

Непреклонно преданные своей задаче,

They hold his nature's sequence in their guard

Они держат под своей охраной следствия его природы,

Carrying the unbroken thread old lives have spun.

Пронося неразрывной нить, сплетённую прежними жизнями.

Attendants on his destiny's measured walk

Спутники на его пути, отмеренном судьбою,

Leading to joys he has won and pains he has called,

Ведущие к радостям, им завоёванным и к мукам, что он вызвал,

Even in his casual steps they intervene.

Они вмешиваются даже в его случайные шаги.

Nothing we think or do is void or vain;

Ничто из того, что мы думаем или делаем не бесполезно и не напрасно;

Each is an energy loosed and holds its course.

Всё — это энергия, высвобождаемая и идущая своим курсом.

The shadowy keepers of our deathless past

Теневые хранители нашего бессмертного прошлого

Have made our fate the child of our own acts,

Сделали нашу судьбу дитём наших собственных действий,

And from the furrows laboured by our will

И из борозды, проложенной нашей волей

We reap the fruit of our forgotten deeds.

Мы пожинаем плод своих позабытых дел.

But since unseen the tree that bore this fruit

Но поскольку невидимо дерево, что несёт этот плод,

And we live in a present born from an unknown past,

И мы живём в настоящем, рождённом из неведомого прошлого,

They seem but parts of a mechanic Force

Они кажутся лишь частями механической Силы

To a mechanic mind tied by earth's laws;

Механическому уму, связанному земными законами;

Yet are they instruments of a Will supreme,

И всё же они — инструменты всевышней Воли,

Watched by a still all-seeing Eye above.

Наблюдаемые неподвижным всё-видящим Оком сверху.

A prescient architect of Fate and Chance

Предвосхищающий архитектор Судьбы и Случая,

Who builds our lives on a foreseen design

Который строит наши жизни по заранее предвиденному плану,

The meaning knows and consequence of each step

Знает смысл и последствие каждого шага

And watches the inferior stumbling powers.

И видит спотыкающиеся низшие силы.

Upon her silent heights she was aware

На своих безмолвных высотах она (Савитри) сознавала

Of a calm Presence throned above her brows

Спокойное Присутствие, воцарившееся над её бровями,

Who saw the goal and chose each fateful curve;

Которое видело цель и выбирало каждый поворот судьбы;

It used the body for its pedestal;

Оно пользовалось телом как пьедесталом;

The eyes that wandered were its searchlight fires,

Её глаза, что смотрели везде, были его прожекторами,

The hands that held the reins its living tools;

Руки, держащие вожжи — его живыми инструментами;

All was the working of an ancient plan,

Всё было работой древнего замысла,

A way proposed by an unerring Guide.

Путём, предлагаемым неошибающимся Проводником.

Across wide noons and glowing afternoons,

Через широкие утра и пылающие полдни,

She met with Nature and with human forms

Она встречалась с Природой, с различными типами людей

And listened to the voices of the world;

И слушала голоса мира;

Driven from within she followed her long road,

Ведомая изнутри, она следовала своей долгой дорогой,

Mute in the luminous cavern of her heart,

Безмолвная в ярко освещённом внутреннем пространстве своего сердца,

Like a bright cloud through the resplendent day.

Словно светлое облако через ослепительный день.

At first her path ran far through peopled tracts:

Вначале её путь бежал всё дальше, по населенным местам:

Admitted to the lion eye of States

Допущенная ко львиным очам Властителей

And theatres of the loud act of man,

И в театры шумного действа человека,

Her carven chariot with its fretted wheels

Её резная колесница со своими узорчатыми колёсами

Threaded through clamorous marts and sentinel towers

Проезжала через крикливые базары и сторожевые башни,

Past figured gates and high dream-sculptured fronts

Минуя фигурные ворота, высокие фасады со спящими скульптурами,

And gardens hung in the sapphire of the skies,

Сады, повисшие в сапфире небес,

Pillared assembly halls with armoured guards,

Колонные залы собраний с вооруженной охраной,

Small fanes where one calm Image watched man's life

Маленькие церкви, где один спокойный Образ наблюдал жизнь человека

And temples hewn as if by exiled gods

И храмы, словно высеченные изгнанными богами,

To imitate their lost eternity.

Чтобы имитировать их утраченную вечность.

Often from gilded dusk to argent dawn,

Часто от золотистых сумерек до серебристого рассвета,

Where jewel-lamps flickered on frescoed walls

Где лампы мерцали на стенах, расписанных фресками, как драгоценности

And the stone lattice stared at moonlit boughs,

И каменная решётка смотрела на ветви, залитые лунным светом,

Half-conscious of the tardy listening night

Наполовину сознавая медлительную вслушивающуюся ночь,

Dimly she glided between banks of sleep

Она смутно скользила между берегами сна,

At rest in the slumbering palaces of kings.

Отдыхая в дремотных дворцах царей.

Hamlet and village saw the fate-wain pass,

Сёла и деревни видели как повозка-судьба проезжает мимо,

Homes of a life bent to the soil it ploughs

Домов тех, кто живут склонившись к земле и пашут

For sustenance of its short and passing days

Для пропитания своих коротких и уходящих дней,

That, transient, keep their old repeated course,

Тех скоротечных дней, что сохраняют свой старый повторяющийся курс,

Unchanging in the circle of a sky

Остающийся прежним в круговороте небес,

Which alters not above our mortal toil.

Небес, которые не меняются над нашим смертным трудом.

Away from this thinking creature's burdened hours

От обременённых часов этого мыслящего творения она повернула прочь

To free and griefless spaces now she turned

К свободным и не знающим горя пространствам,

Not yet perturbed by human joys and fears.

Ещё не потревоженным людскими радостями и страхами.

Here was the childhood of primaeval earth,

Здесь было детство первозданной земли,

Here timeless musings large and glad and still,

Здесь размышления вне времени — широкие, радостные и спокойные,

Men had forborne as yet to fill with cares,

Люди воздерживались пока наполнять их своими заботами,

Imperial acres of the eternal sower

Величественные акры вечного сеятеля

And wind-stirred grass-lands winking in the sun:

И колыхаемые ветром царства трав, сверкающие на солнце:

Or mid green musing of woods and rough-browed hills,

Или среди зелёного размышления лесов и нахмуренных холмов,

In the grove's murmurous bee-air humming wild

В дебрях рощ, приглушённо гудящих от роения пчёл,

Or past the long lapsing voice of silver floods

Или следуя долгому переливчатому звуку серебристых речек,

Like a swift hope journeying among its dreams

Словно быстрая надежда, путешествующая среди своих грёз,

Hastened the chariot of the golden bride.

Спешила колесница прекрасной невесты.

Out of the world's immense unhuman past

Из необъятного дочеловеческого прошлого мира

Tract-memories and ageless remnants came,

Приходили полосы воспоминаний и следы нестареющего прошлого,

Domains of light enfeoffed to antique calm

Владения света, пожалованные древней тишине

Listened to the unaccustomed sound of hooves

Вслушивались в непривычные звуки копыт,

And large immune entangled silences

И широкие неприкосновенные затягивающие безмолвия

Absorbed her into emerald secrecy

Затягивали её в своё изумрудное таинство,

And slow hushed wizard nets of fiery bloom

А медленные затихшие волшебные сети яркого цветения

Environed with their coloured snare her wheels.

Окружали своими разноцветными силками колёса её экипажа.

The strong importunate feet of Time fell soft

Сильные настойчивые ноги Времени мягко ступали

Along these lonely ways, his titan pace

Вдоль этих уединённых дорог, позабыв свой титанический шаг

Forgotten and his stark and ruinous rounds.

И жёсткие и разрушительные циклы.

The inner ear that listens to solitude,

Внутреннее ухо, что вслушивается в уединение,

Leaning self-rapt unboundedly could hear

Свободно опираясь на самопроизвольный восторг, могло слушать

The rhythm of the intenser wordless Thought

Ритм более интенсивной бессловесной Мысли,

That gathers in the silence behind life,

Что собирается в молчании за пределами жизни,

And the low sweet inarticulate voice of earth

А низкий ласковый невнятный голос земли

In the great passion of her sun-kissed trance

В великой страсти её целуемого солнцем транса

Ascended with its yearning undertone.

Поднимался со своей интонацией устремления.

Afar from the brute noise of clamorous needs

Вдали от грубого шума крикливых нужд

The quieted all-seeking mind could feel,

Успокоенный, всюду ищущий ум мог ощутить,

At rest from its blind outwardness of will,

Отдыхая от своей слепой направленности воли на внешнее,

The unwearied clasp of her mute patient love

Неутомимые объятия её безмолвной терпеливой любви

And know for a soul the mother of our forms.

И узнать душу как мать наших форм.

This spirit stumbling in the fields of sense,

Этот дух, спотыкающийся в полях чувства,

This creature bruised in the mortar of the days

Это создание, истолчённое в ступе дней,

Could find in her broad spaces of release.

Способен найти в ней широкие пространства освобождения.

Not yet was a world all occupied by care.

Но пока что ещё не весь мир охвачен её заботой.

The bosom of our mother kept for us still

Грудь нашей матери продолжает хранить для нас

Her austere regions and her musing depths,

И её строгие области, и её задумчивые глубины,

Her impersonal reaches lonely and inspired

И её безличные богатства, одинокие и вдохновенные

And the mightinesses of her rapture haunts.

И могущества её убежищ восторга.

Muse-lipped she nursed her symbol mysteries

Задумчиво говорящая, она питала свои символические мистерии

And guarded for her pure-eyed sacraments

И хранила для своих ясноглазых таинств

The valley clefts between her breasts of joy,

Долину ущелий между своих грудей радости

Her mountain altars for the fires of dawn

Свои горные алтари для огней зари

And nuptial beaches where the ocean couched

И свадебные пляжи, где разлёгся океан,

And the huge chanting of her prophet woods.

И необъятное песнопение её пророческих лесов.

Fields had she of her solitary mirth,

У неё были поля её уединённой радости,

Plains hushed and happy in the embrace of light,

Равнины, затихшие и счастливые в объятии света,

Alone with the cry of birds and hue of flowers,

Безлюдные, с пением птиц и красками цветов,

And wildernesses of wonder lit by her moons

И дебри чуда, залитые её луною,

And grey seer-evenings kindling with the stars

И серые провидческие вечера, разгорающиеся звёздами,

And dim movement in the night's infinitude.

И неясные движения в бесконечности ночи.

August, exulting in her Maker's eye,

Величественная, ликующая в своём взоре Создателя,

She felt her nearness to him in earth's breast,

Она чувствовала близость к нему в груди земли,

Conversed still with a Light behind the veil,

Тихо беседовала со Светом за вуалью,

Still communed with Eternity beyond.

Спокойно разговаривала с запредельной Вечностью.

A few and fit inhabitants she called

Немногих подходящих обитателей она позвала

To share the glad communion of her peace;

Разделить радостную общность её покоя;

The breadth, the summit were their natural home.

Эта широта, эта вершина была их естественным домом.

The strong king-sages from their labour done,

Могучие цари-мудрецы, закончив свои труды,

Freed from the warrior tension of their task,

Освободившись от боевого напряжения своих дел,

Came to her serene sessions in these wilds;

Приходили на её безмятежные собрания в эти чащи;

The strife was over, the respite lay in front.

Борьба закончилась, впереди ждала передышка.

Happy they lived with birds and beasts and flowers

Они жили счастливо вместе с птицами, зверями, цветами,

And sunlight and the rustle of the leaves,

Солнечным светом и шелестом листьев,

And heard the wild winds wandering in the night,

Слушали дикие ветры, блуждающие в ночи,

Mused with the stars in their mute constant ranks,

Размышляли со звёздами в их молчаливых неизменных рядах,

And lodged in the mornings as in azure tents,

И жили в утрах, как в лазурных шатрах,

And with the glory of the noons were one.

И со славой полдней были заодно.

Some deeper plunged; from life's external clasp

Некоторые погружались глубже; из внешней хватки жизни,

Beckoned into a fiery privacy

Затянутые в сверкающую тайну,

In the soul's unprofaned star-white recess

В неосквернённый звёздно-белый тайник души,

They sojourned with an everliving Bliss;

Они могли жить вместе с вечно живым Блаженством;

A Voice profound in the ecstasy and the hush

Глубокий Голос в экстазе и тишине

They heard, beheld an all-revealing Light.

Слышали они, постигали всепроявляющий Свет.

All time-made difference they overcame;

Все различия, созданные временем они преодолели;

The world was fibred with their own heart-strings;

Мир соткан был из струн их собственных сердец;

Close drawn to the heart that beats in every breast,

Тесно прижатые к тому сердцу, что бьётся в каждой груди,

They reached the one self in all through boundless love.

Они достигали единого “я” во всём через безграничную любовь.

Attuned to Silence and to the world-rhyme,

Настроенные на Безмолвие и поэзию мира,

They loosened the knot of the imprisoning mind;

Они развязали узы заточённого ума;

Achieved was the wide untroubled witness gaze,

Достигнут был широкий необеспокоенный взгляд свидетеля,

Unsealed was Nature's great spiritual eye;

Сломана была печать на великом духовном глазу Природы;

To the height of heights rose now their daily climb:

На высоты высот они совершали свой ежедневный подъём:

Truth leaned to them from her supernal realm;

Истина склонялась к ним из своего небесного царства;

Above them blazed eternity's mystic suns.

А выше сияли мистические солнца вечности.

Nameless the austere ascetics without home

Безымянные суровые аскеты без дома,

Abandoning speech and motion and desire

Отвергающие речь, движение, желание,

Aloof from creatures sat absorbed, alone,

Сидели в стороне от созданий, поглощённые, одинокие,

Immaculate in tranquil heights of self

Безупречные в спокойных высотах внутреннего “я”

On concentration's luminous voiceless peaks,

На светлых беззвучных пиках концентрации,

World-naked hermits with their matted hair

Отшельники, не прикрытые миром, со своими спутанными волосами,

Immobile as the passionless great hills

Неподвижные, словно великие бесстрастные холмы

Around them grouped like thoughts of some vast mood

Возвышались вокруг них, подобно мыслям из какого-то широкого настроя,

Awaiting the Infinite's behest to end.

Ожидая повеления Бесконечности завершиться.

The seers attuned to the universal Will,

Провидцы, сонастроенные со вселенской Волей,

Content in Him who smiles behind earth's forms,

Довольные в Том, кто улыбается позади земных форм,

Abode ungrieved by the insistent days.

Жили, без горестей настойчивых дней.

About them like green trees girdling a hill

Вокруг них, словно зелёные деревья, окружающие холм,

Young grave disciples fashioned by their touch,

Юные сдержанные ученики формировались благодаря их касанию,

Trained to the simple act and conscious word,

Учились простому действию и осознанному слову,

Greatened within and grew to meet their heights.

Становились выше внутри и росли, чтобы встретить свои высоты.

Far-wandering seekers on the Eternal's path

Искатели идущие дальше по дороге Вечного

Brought to these quiet founts their spirit's thirst

Приносили к этим тихим источникам свою жажду духа

And spent the treasure of a silent hour

И тратили сокровище часа безмолвия,

Bathed in the purity of the mild gaze

Купаясь в чистоте мягкого взгляда,

That, uninsistent, ruled them from its peace,

Который ненавязчиво правил ими из своего покоя,

And by its influence found the ways of calm.

И под его влиянием находили пути тишины.

The Infants of the monarchy of the worlds,

Инфанты монархии миров,

The heroic leaders of a coming time,

Героические лидеры грядущих времён,

King-children nurtured in that spacious air

Дети-цари, вскормленные в этой просторной атмосфере

Like lions gambolling in sky and sun

Словно львы, прыгающие в небо и к солнцу,

Received half-consciously their godlike stamp:

Полуосознанно получали свой богоподобный штамп:

Formed in the type of the high thoughts they sang

Сформированные по типу высоких мыслей, что они воспевали,

They learned the wide magnificence of mood

Они учились широкому великолепию настроения,

That makes us comrades of the cosmic urge,

Которое делает нас товарищами космического импульса,

No longer chained to their small separate selves,

Более не прикованные к своим маленьким отдельным “я”,

Plastic and firm beneath the eternal hand,

Пластичные и прочные под вечной дланью,

Met Nature with a bold and friendly clasp

Встречали Природу смелым дружеским объятьем

And served in her the Power that shapes her works.

И служили в ней той Энергии, что формирует её работы.

One-souled to all and free from narrowing bonds,

Единые душой со всем и свободные от сужающих пут,

Large like a continent of warm sunshine

Масштабные, как континенты тёплого солнечного света

In wide equality's impartial joy,

В беспристрастной радости широкой ровности,

These sages breathed for God's delight in things.

Эти мудрые дышали ради восторга Бога во всём.

Assisting the slow entries of the gods,

Помогая медленному вхождению богов,

Sowing in young minds immortal thoughts they lived,

Они жили, сея в юных умах бессмертные мысли,

Taught the great Truth to which man's race must rise

Учили великой Истине, до которой должна дорасти человеческая раса,

Or opened the gates of freedom to a few.

Или открывали некоторым ворота свободы.

Imparting to our struggling world the Light

Передавая Свет нашему борящемуся миру,

They breathed like spirits from Time's dull yoke released,

Они дышали как дух, освободившийся от тупого ярма Времени,

Comrades and vessels of the cosmic Force,

Друзья и сосуды космической Силы,

Using a natural mastery like the sun's:

Пользуясь естественной властью, словно властью солнца:

Their speech, their silence was a help to earth.

Их речь, их безмолвие помогали земле.

A magic happiness flowed from their touch;

Магическое счастье текло от их прикосновения;

Oneness was sovereign in that sylvan peace,

Единство было властелином в этом лесном покое,

The wild beast joined in friendship with its prey;

Дикий зверь объединялся в дружбе со своей добычей;

Persuading the hatred and the strife to cease

Убеждая прекратить ненависть и борьбу,

The love that flows from the one Mother's breast

Любовь, что текла из груди единой Матери,

Healed with their hearts the hard and wounded world.

Исцеляла их сердцами этот тяжёлый и израненный мир.

Others escaped from the confines of thought

Другие уходили от узости мысли

To where Mind motionless sleeps waiting Light's birth,

Туда, где спит неподвижный Ум, ожидая рождения Света,

And came back quivering with a nameless Force,

И возвращались назад, трепещущие с неописуемой Силой,

Drunk with a wine of lightning in their cells;

Опьянённые вином молнии в своих клетках;

Intuitive knowledge leaping into speech,

Интуитивное знание прыгало в речь,

Seized, vibrant, kindling with the inspired word,

Захваченные, вибрирующие, загоревшиеся вдохновенным словом.

Hearing the subtle voice that clothes the heavens,

Слушающие едва различимый голос, что одевает небеса,

Carrying the splendour that has lit the suns,

Несущие великолепие, что зажигает солнца,

They sang Infinity's names and deathless powers

Они воспевали имена Бесконечного и бессмертные силы

In metres that reflect the moving worlds,

В ритмах, что отражают движущиеся миры,

Sight's sound-waves breaking from the soul's great deeps.

В зримых волнах звука, вырывающихся из великих глубин души.

Some lost to the person and his strip of thought

Некоторые, потерянные для личности и её обрывков мысли

In a motionless ocean of impersonal Power,

В неподвижном океане безличной Энергии,

Sat mighty, visioned with the Infinite's light,

Сидели, могучие, видящие светом Бесконечности,

Or, comrades of the everlasting Will,

Или, товарищи вечной Воли,

Surveyed the plan of past and future Time.

Обозревали план прошлого и будущего Времени.

Some winged like birds out of the cosmic sea

Кто-то улетал, как птица из космического моря

And vanished into a bright and featureless Vast:

И исчезал в ярком и без всяких признаков Просторе:

Some silent watched the universal dance,

Другие безмолвно наблюдали вселенский танец,

Or helped the world by world-indifference.

Или помогали этому миру миром бесстрастности.

Some watched no more merged in a lonely Self,

Третьи больше ничего не видели, влившись в уединённое Высшее “Я”,

Absorbed in the trance from which no soul returns,

Поглощённые в транс, из которого души уже не возвращаются,

All the occult world-lines for ever closed,

Навечно закрыв все оккультные линии мира,

The chains of birth and person cast away:

Отбросив прочь вереницу рождений и личностей:

Some uncompanioned reached the Ineffable.

Так кто-то, в одиночку достигал Невыразимого.

   As floats a sunbeam through a shady place,

   Как солнечный луч плывёт по тенистому месту,

The golden virgin in her carven car

Прекрасная дева в резном экипаже

Came gliding among meditation's seats.

Скользя проезжала среди мест медитаций.

Often in twilight mid returning troops

Часто в сумерках среди возвращавшихся стад

Of cattle thickening with their dust the shades

Коров и быков, сгущающих своей пылью тени,

When the loud day had slipped below the verge,

Когда шумный день ускользал за горизонт,

Arriving in a peaceful hermit grove

Приехав в мирную рощу отшельников,

She rested drawing round her like a cloak

Она отдыхала, укутавшись словно плащом

Its spirit of patient muse and potent prayer.

В дух терпеливого размышления и могучей молитвы.

Or near to a lion river's tawny mane

Или у рыжей гривы львиной реки

And trees that worshipped on a praying shore,

И деревьев, что преклонились перед молящимся берегом,

A domed and templed air's serene repose

Ясный покой атмосферы увенчанного куполом храма

Beckoned to her hurrying wheels to stay their speed.

Звал спешащие колеса её экипажа остановить свой ход.

In the solemnity of a space that seemed

В торжественности пространства, что казалось

A mind remembering ancient silences,

Умом, вспоминающим древние безмолвия,

Where to the heart great bygone voices called

Где к сердцу взывали великие голоса ушедших,

And the large liberty of brooding seers

И широкая свобода размышляюших провидцев

Had left the long impress of their soul's scene,

Оставила долгий отпечаток сцены их души,

Awake in candid dawn or darkness mooned,

Просыпаясь в искреннем рассвете или лунной темноте,

To the still touch inclined the daughter of Flame

К этому спокойному прикосновению склонялась дочь Пламени,

Drank in hushed splendour between tranquil lids

Напивалась тихим великолепием между неподвижных век

And felt the kinship of eternal calm.

И чувствовала близость вечной тишины.

But morn broke in reminding her of her quest

Но утро врывалось, напоминая ей об её поиске,

And from low rustic couch or mat she rose

И с низкого простого ложа или коврика она поднималась

And went impelled on her unfinished way

И шла, ведомая, по своей незаконченной дороге

And followed the fateful orbit of her life

И следовала по предписанной судьбою орбите своей жизни,

Like a desire that questions silent gods

Словно желание, что вопрошает молчаливых богов,

Then passes starlike to some bright Beyond.

А потом уходит, подобно звезде, к некому яркому Запредельному.

Thence to great solitary tracts she came,

Отсюда она пришла к великим уединённым местам,

Where man was a passer-by towards human scenes

Где человек был прохожим, идущим к людским сценам

Or sole in Nature's vastness strove to live

Или одиноко боролся за жизнь в просторах Природы

And called for help to ensouled invisible Powers,

И звал на помощь незримые одушевлённые Силы,

Overwhelmed by the immensity of his world

Подавленный безмерностью своего мира

And unaware of his own infinity.

И не зная о своей собственной бесконечности.

The earth multiplied to her a changing brow

Земля множила для неё (Савитри) свой изменчивый лик

And called her with a far and nameless voice.

И звала её далеким незнакомым голосом.

The mountains in their anchorite solitude,

Горы в своём одиночестве отшельника,

The forests with their multitudinous chant

Леса со своим разнообразным пением

Disclosed to her the masked divinity's doors.

Открывали для неё скрытые двери божественности.

On dreaming plains, an indolent expanse,

На дремлющих равнинах, праздных просторах,

The death-bed of a pale enchanted eve

Смертном ложе бледного, чарующего вечера,

Under the glamour of a sunken sky,

Под обаянием утонувшего неба

Impassive she lay as at an age's end,

Безмятежно лежала она, словно на краю веков,

Or crossed an eager pack of huddled hills

Или пересекала энергичную свору сгрудившихся холмов,

Lifting their heads to hunt a lairlike sky,

Поднявших свои головы для охоты на логово неба,

Or travelled in a strange and empty land

Или путешествовала в странной и пустой земле,

Where desolate summits camped in a weird heaven,

Где уединённые вершины расположились лагерем в волшебном небе,

Mute sentinels beneath a drifting moon,

Молчаливые часовые под плывущей луной,

Or wandered in some lone tremendous wood

Или блуждала в каком-то безлюдном огромном лесу,

Ringing for ever with the crickets' cry

Вечно гудящем цикадами,

Or followed a long glistening serpent road

Или следовала долгому сверкающему серпантину дороги

Through fields and pastures lapped in moveless light

Через поля и пастбища, окутанные неподвижным светом,

Or reached the wild beauty of a desert space

Или достигала дикой красоты пространств пустыни,

Where never plough was driven nor herd had grazed

Где никогда не пахали плугом, не паслись стада,

And slumbered upon stripped and thirsty sands

И дремала на голых иссохшихся песках

Amid the savage wild-beast night's appeal.

Среди свирепых диких зверей, притянутых ночью.

Still unaccomplished was the fateful quest;

Ещё не закончен был судьбоносный поиск;

Still she found not the one predestined face

Она ещё не нашла то единственное преназначенное судьбою лицо,

For which she sought amid the sons of men.

Которое искала среди сынов человеческих.

A grandiose silence wrapped the regal day:

Грандиозное безмолвие окутывало царственный день:

The months had fed the passion of the sun

Все эти месяцы накапливалась страсть солнца,

And now his burning breath assailed the soil.

И сейчас его пылающее дыхание атаковало почву.

The tiger heats prowled through the fainting earth;

Тигриный жар рыскал по обморочной земле;

All was licked up as by a lolling tongue.

Всё было вылизано словно высунутым языком.

The spring winds failed; the sky was set like bronze.

Весенние ветра утихли; небо застыло как бронза.

End of Canto Four

Конец четвёртой песни

End of Book Four

Конец четвёртой книги

Перевод (первый) Леонида Ованесбекова

2003 фев 26 ср  —  2006 сент 26 вт

2016 ноя 06 вс