Шри Ауробиндо

 

перевод по изданию CWSA, том 3-4, раздел 2 Истории

 

Дверь в Абеляре

 

перевод Анны Чуриковой

 

 

I

 

Деревня Стрэдхей лежала сразу под холмом, и состояла из множества солидных коричневых домиков, разделенных пастбищами, а на верхушке склона располагался дом Абеляра с его фронтонами и старинными окнами – стоял, глядя на улицу, которая, извиваясь, медленно спускалась к крышам Оррингама, расположенного на расстоянии двух миль. Много столетий дом и деревня смотрели на меняющийся мир с неизменным выражением лица, и в их старых покоях появлялись новые люди и манеры, в то время, как Оррингам приспособился и сбросил с себя средневековое уныние. Хозяева Абеляра жили с грузом прошлого, которое они не могли изменить.

Стефан Абеляр из Абеляров, последний представитель мужского пола в своей линии, последние двадцать лет жил в доме со старыми фронтонами, формально вращаясь в обществе равных себе, исполняя обязанности, свойственные его положению, с пунктуальной добросовестностью, но в душе будучи отдаленным от жизни, окружавшей его. Это происходило с тех самых пор, как его жена умерла в родах, а вскоре умер и сын, ради рождения которого она пожертвовала жизнью. Выжили две дочери, Изабель и Алоиза. Стефан Абеляр больше не женился; ему хватало и того, что старый род продолжится по женской линии, и, когда его дочь Изабель вышла замуж за Ричарда Ланкастера, он оговорил в качестве особого условия, что муж должен прежде всего согласиться взять фамилию жены. Эта привязанность к старому имени была единственной из известных черт хозяина старого дома, принадлежавшей прошлому. Ведь Стефан Абеляр, несмотря на свою внутреннюю отчужденность, был человеком передовой направленности мыслей, обладавшим острым независимым умом, который не могут сковать ни нынешние, ни старинные догмы, человеком, наделенным высокой смелостью действовать в соответствии со светом разума, которым он обладал.

Семью эту привела на край угасания странная цепочка происшествий. На протяжении последних ста лет ни одна невестка в доме не смогла прожить хоть сколько-нибудь долгое время после рождения своего первого сына. Девочки рождались, не принося матери никакого вреда, но некая фатальность поджидала женщину в момент рождения мальчика. У прадедушки Стефана было мужское потомство, сыновья Хьюго и Вальтер, и одна дочь, Берта. Берта трагически погибла, убитая в своей комнате, и никто не знал, кто это сделал. Именно после этого происшествия над домом, казалось, навис рок, и народная молва незамедлительно связала его с этой смертью. В момент происшествия Хьюго Абеляр уже был женат, и у него рос ли два сына и дочь, но у Вальтера жены еще не было. Через год после трагической и загадочной смерти своей сестры он привел в дом жену, и уже через год она родила ему сына. Но всего лишь через семь дней после рождения ребенка Мэри Абеляр была найдена мертвой в своей комнате. Возможно, она умерла от некоего необъяснимого сердечного приступа, необъяснимого потому, что она была сильной и крепкой. Вальтер, расстроенный смертью своей молодой жены, уехал за границу, где также умер. Злые языки деревеньки сразу стали рассуждать о том, что он лишь расплатился своим горем за виновность в нераскрытом преступлении. Сыновья Хьюго выросли и женились, но над союзами, которые они заключили, навис тот же самый рок. Они рано умерли, а их сыновья не прожили достаточно долго, чтобы насладиться положением, которое они счастливо унаследовали. Тогда в доме поселился сын Вальтера Абеляра своей женой и дочерью. Стефан был рожден двумя годами позже, и через три дня после его рождения его мать разделила судьбу всех женщин, вышедших замуж за мужчин из этого обреченного дома. Впечатление, произведенное на Ричарда Абеляра этой судьбой или этими повторяющимися совпадениями, было так сильно, что, когда он снова женился, он не позволил своей жене войти в дом своих предков. Он купил дом в ближайшей деревеньке и жил там до самой своей смерти от несчастного случая на охоте. После него управление домом перешло к Стефану, человеку современного ума, полному энергии и смелости. Он, посмеявшись над старинными предрассудками, вернулся в старый дом семьи, женился, и у него родились две дочери, а затем – совпадения продолжались – родился мальчик, и его мать, обожаемая своим мужем, умерла. Но в этой смерти не было ничего мистического. Она умерла от упадка сил после родов, хотя за ее жизнь бились искусные врачи, у ее постели наблюдали внимательные сиделки, и по ночам ее муж бодрствовал, охраняя ее жизнь. Совпадение, не более того.

Поэтому Изабель и Ричард Ланкастеры бесстрашно поселились в обреченном доме. Дочери дома были защищены от любой ухмылки фортуны, и, когда Изабель забеременела, никакие предрассудки и страхи не пришли на ум ни одному из многочисленных друзей и родственников, которые обожали ее за красоту и очарование. Примерно за три месяца до предполагаемого рождения ребенка ее сестра Алоиза вышла замуж, не так, как прежде делали все Абеляры, не за жениха из соседних селений, но за молодого доктора – иностранца, живущего в Орингаме, который был не просто иностранцем, но в чьих жилах текла азиатская кровь. Поскольку доктор Арманд Сьерк пользовался популярностью в окрестных деревеньках, брак произвел на соседей шокирующее впечатление, потому что Абеляры, хотя и не такие богатые, как многие другие, были старейшей семьей в деревне. Но эти предрассудки не беспокоили ни Абеляра, ни его дочь. Молодой человек показался им весьма привлекательным, и брак осуществился не в меньшей степени по выбору отца, чем по желанию дочери.

Арманд Сьерк был выходцем с юга Франции, и предположить о его неевропейском происхождении заставляла только глянцевая чернота его волос и оливковый оттенок его кожи. Его дедушка, сын от смешанного брака Маратха Сирдара с дочерью французского путешественника на службе у Суиндии, сначала поселился во Франции, купив имение в Провансе, для чего использовал для этого богатства, накопленные в результате битвы и грабежа на земле Индии. Чарльз был младшим из двух его сыновей, и изучал медицину в Нанси, а затем, движимый, скорее, некой приключенческой жилкой, чем какой-либо необходимостью, отправился искать удачу за границу. Сначала он приехал в Бомбей, но мало что сделал там, помимо неких любопытных изысканий, которые интересовали его острый, скептический и вопрошающий ум, но не наполнили его кошелек. В Бомбее он встретил Джона Ланкастера, брата Ричарда, и тот надоумил его попытать свою удачу в английском провинциальном городке, с помощью влияния в той местности, которое его друг, которого он вытащил благодаря почти чудесному исцелению из хватки смертельной болезни, мог предложить ему в благодарность за спасение его жизни. За двенадцать месяцев сын Чарльза Армнад Сьерк завоевал себе всеобщую известность, доходную практику и Алоизу Абеляр.

Старый дом, купающийся в весеннем солнечном свете, не показался Арманду Сьерку угрожающим или загадочным. Он надолго поселился там со своей молодой женой в тот месяц, когда Изабель должна была разрешиться от родов. В этом особняке его привлекала старинная эксцентричность, заросли зеленого плюща, покрывающие древние стены, как будто улетающие в небо низкие остроконечные башни; но здесь не было ничего беспокоящего или устрашающего. Изабель поспешила позаботиться о своем отце, и Арманд под руководством своего деверя Ричарда Ланкастера направился в комнату, в которую уже внесли его пожитки.

«Прекрасно, что ты оставил практику и приехал» - сказал Ланкастер, «Это большое облегчение – заполучить тебя к себе. Харрис – дурак, а я не привык беспокоиться!»

Арманд посмотрел на него с некоторым удивлением. Он не ожидал столько нервозности от своего веселого, энергичного, приземленного шурина.

«Есть ли причина для беспокойства?» - беспечно спросил он. «Изабель выглядит сильной. Нет никаких причин для страха».

«О, их нет. Но я сказал тебе, что я не привык беспокоиться». А затем, чтобы сменить тему, он спросил: «Как тебе нравится твоя комната?»

Арманд еще не осматривал свою комнату, но он осмотрел ее сейчас. Это было удобное, хорошо обставленное помещение. В нем, по-видимому, не было ничего несовременного, кроме дубовых панелей на стенах и двух непривычно длинных и узких окон, которые смотрели на земли, располагавшиеся за домом. Его взгляд упал на дверь в стене, что находилась справа от него.

«Что это?» - спросил он. «Я думал, что эта комната – крайняя в этом крыле дома».

«Я не знаю». - равнодушно ответил его шурин. «Это, скорее всего, балкон или стенной шкаф».

Дверь странным образом привлекла внимание Арманда. Сделанная из более мягкого дерева, не из дуба, которым изобиловал дом Абеляров, она была покрыта незамысловатой резьбой и привлекала его, как деталь, выделявшаяся своей современностью на фоне остальной части дома. Все же это была не в точности современная дверь. Он подошел к ней, чтобы удовлетворить свое любопытство, но попытка повернуть ручку не дала результата.

«Закрыта?» - спросил Ланкастер, немного удивленный. Он тоже медленно приблизился к двери и тщетно дернул за ручку.

«Я надеюсь, это не комната с привидениями» - сказал Арманд, снова делая бесполезную попытку. Он говорил осторожно, и был не готов к непривычной вспышке, которая последовала за его словами. Лицо Ричарда потемнело, и он сердито ударил по полу каблуком.

«Это ужасный дом!» - воскликнул он. «Когда старый Стефан умрет, я продам его ни за грош!»

Все сильнее и сильнее удивляясь, Арманд обернулся, чтобы поближе рассмотреть своего шурина. Возможно, это его фантазия сказала ему, что лицо молодого человека было бледнее, чем обыкновенно, а в пустоте его светло-голубых глаз время от времени появлялся тяжелый беспокойный взгляд. Определенно, это его фантазия сказала ему, что Ричард смотрел на него так, как может смотреть животное, сознающее, что некий враг, скрывающийся в укрытии, охотится за ним. Но он тотчас же прогнал от себя эту фантазию и перестал думать о двери.

Но эти мысли пришли к нему снова, когда, возвращаясь с одинокой прогулки по местным землям, он имел возможность поближе рассмотреть угол дома, занятый его комнатой и закрытым балконом.

Угол стены здесь выдавался за пределы того, что он посчитал границей своей комнаты, а затем слегка закруглялся и образовывал арку, поддерживающую маленькую комнату, которая не могла иметь размер больше, чем восемь на двадцать футов; над комнаткой располагалась остроконечная башня. Строение было предназначено, чтобы имитировать старые башни здания и гармонировать с ними, но поверхностное наблюдение подтвердило догадку доктора, что это было более позднее добавление, созданное по чьей-то прихоти или для  личного удобства. Но заросли плюща с этой стороны здания были необычайно плотными, и даже покрывали большие резные проходы высокими арками, которые по всей длине сооружения играли роль окон. Значит, скорее всего это был закрытый балкон, а не комната. Внезапно его поразила мысль о том, как легко мог бы посторонний взобраться по густым зарослям плюща снаружи и проникнуть в дом через балкон. Несомненно, существованием этой возможности объяснялось то, что дверь на балкон была закрыта. Сам не зная почему ощутив громадное облегчение, Арманд продолжал свою прогулку. Но прежде, чем наступила ночь, ему еще не раз приходили в голову праздные мысли о двери.

В ту ночь Арманд Сьерк, спавший рядом со своей женой, был разбужен тем, что показалось ему шумом, раздавшимся в его комнате или снаружи. Лампа горела тускло, но во мраке комнаты ничто не шевелилось. Его взгляд упал на закрытую дверь, и неприятное влечение приковало его к ней; его только что пробужденным чувствам казалось, что в этой гладкой массе дерева есть что-то таинственное и угрожающее. Ценой невероятного усилия он отбросил от себя эту фантазию и постарался снова заснуть, предположив, что шум, разбудивший его, был неким обманом чувств, сбитых с толку сном. Он не знал, сколько времени прошло до его следующего пробуждения, но на этот раз на него подул холодный ветер, и прежде, чем он открыл сонные глаза, он почувствовал, что дверь его комнаты тихонько открылась, а потом опять закрылась. Но все же при свете горящей лампы можно было видеть, что комната пуста. Он невольно стал искать глазами закрытую дверь. Она была широко распахнута и раскачивалась на своих петлях! И если закрытая дверь пробудила в нем что-то чувствительное и иррациональное, насколько более страшным, более призрачным казался прямоугольный проем, за которым открывалась темнота преисподней!

Проклиная свои нервы за глупость, Арманд Сьерк выпрыгнул из кровати, взял лампу и, преодолевая нервное отвращение, неистовство которого удивило его,  встал с лампой в руке на пороге тьмы. Как он и предполагал, это оказался широкий балкон, огражденный так, что образовывал привычное сиденье или летнюю спальню, и казалось, что это помещение использовалось, потому что возле стены во всю ее ширину располагался железный остов кровати, а возле стены напротив стояло старое кресло с поблекшими и потускневшими подушками. Но проем в виде арки был теперь скрыт тяжелыми занавесями взбирающегося наверх плюща. Помимо этого в комнате ничего не было. Он решил посмотреть из этих окон на мир снаружи, залитый лунным светом.

Но, входя в комнату, он почувствовал в своих нервах нарастающее беспокойство, которое не мог контролировать. Это был не столько страх, сколько сильный ужас и ненависть – к чему – он не мог определить, но ему почти казалось, что он испытывает эти чувства к этой голой железной кровати, к этому выцветшему креслу. В любом случае, он держался на почтительном расстоянии от них обоих, когда пересекал комнату в направлении заросшего плющом отверстия, чтобы отодвинуть в сторону часть этой зеленой завесы и вглядеться в ночь. Огромный мир темной зелени, наполненный лунный светом, предстал перед его глазами. А затем он заметил в лунном свете человека, стоящего на земле Абеляров и смотрящего на балкон, прикрыв рукой глаза. Это был Ричард Ланкастер, Абеляр, наследник старого дома – не знавший ничего о двери. А затем сильный потомок старых маратхских и французских воинов отшатнулся, как будто получил удар. Он больше не взглянул на Ланкастера, но быстро пересек балкон, с отвращением поглядев по сторонам, один раз на железную кровать, один раз на вышедшее из употребления кресло. Он почти мог поклясться, что некая призрачная форма лежала, опершись на призрачные подушки, на старой железной кровати, что кто-то иронически взглянул на него с потускневших подушек кресла.

Удивляясь самому себе, Арманд надел халат и сел в мягкое кресло. «Я должен справиться со своими нервами» - решительно сказал он. «Я уверен, что кто бы ни вошел в мою комнату, чтобы открыть дверь, он вернется, чтобы закрыть ее. Я буду ждать, и увижу его и докажу моим нервам, что – они суеверные идиоты. В Ричарде Ланкастере, гуляющем в лунном свете, не было ничего странного – несомненно, он не мог заснуть, и прогуливался снаружи, чтобы скоротать бессонные часы. То, что я увидел в нем, было оптическим эффектом лунного света – не более, я говорю тебе, не более».

Он бодрствовал около получаса. Когда он сел, его ум покинул свое нынешнее окружение и обратился к оккультным экспериментам, которые Арманд проводил в Бомбее. Он с детства был восприимчивым ребенком, с нервной системой почти такой же чувствительной, как у животного. Но если Арманд Сьерк обладал нервным темпераментом азиатского мистика, его разум был непобедимо скептическим, исповедуя не только материалистический французский скептицизм, но безжалостный индийский, который, однажды возникнув, был гораздо более упрямым и ищущим, чем его более грубая европейская тень. Отказываясь принимать доказательства из вторых рук, какими бы сильными они ни были, и сознавая свою собственную богатую духовную одаренность, он сам проводил эксперименты в области оккультной науки с двойственной и противоречивой установкой – во-первых, быть жестко справедливым к сверхъестественному и позволить ему утвердить себя, если оно существует, и, во-вторых, разрушить и опровергнуть его навеки самой точностью и тщательностью своих экспериментов. Он был способен установить, что в нем, несомненно, есть неплохая действующая сила точного предчувствия, но против этого ему пришлось выставить ряд неверных предчувствий: поэтому он определил этот дар, как просто живую силу предсказывать направление развития событий. Он также осознал, что его личные приязни и неприязни были практически безошибочными; но, помимо прочего, не было ли это просто эквивалентом в человеке тому инстинкту, который часто предостерегает детей и животных насчет их друзей и врагов? Возможно, полная приключений жизнь его маратхских предков, вынужденных всегда быть начеку по отношению к насилию и обману, запечатлела этот инстинкт глубоко в наследственном темпераменте их потомка. Все остальные явления, ценимые оккультистами, которые у него были, как он думал, являлись чувственными галлюцинациями или беспорядочной подсознательной активностью мозга.

В ходе своих размышлений он внезапно вернулся к своему непосредственному окружению и, вздрогнув, посмотрел на балкон. Он был закрыт, немой, незамысловатый, отрицая саму возможность чего-то другого. Дверь, которая была открыта, закрылась! Арманд вскочил на ноги, подбежал к двери и повернул ручку, не обращая внимания на крик изнутри, который велел ему прекратить. Дверь не поддавалась; она была не только закрыта, но и заперта. Возможно ли было для какого-то человеческого существа пересечь комнату, закрыть дверь и запереть ее перед самыми его глазами, однако так, что он не знал об этом? Затем он вспомнил о том, что был полностью поглощен размышлениями, и как он погрузился внутрь себя. « Ничего удивительного в этом нет!» - сказал он. « Как часто я забывал о времени, пространстве и внешних обстоятельствах, поглощенный вереницей мыслей или экспериментом! Посетитель, должно  быть, подумал, что я уснул в кресле, и двигался тихо». Больше этой ночью делать было нечего, и он, сбитый с толку, вновь погрузился в дремоту.

Первым человеком, которого он встретил следующим утром, был Ричард Ланкастер, который встретил его со своей обычной поверхностной и радостной сердечностью. В его взгляде и поведении не было и следа вчерашнего беспокойства.

«Хорошо спал?» - спросил Арманд украдкой, но внимательно рассматривая его черты.

«Лучше всех!» - искренне отвечал Ричард. Ни разу не поднял голову с подушки с одиннадцати до семи».

Удивленный, Арманд прошел мимо него и зашел в библиотеку. Там сидел Стефан Абеляр, глубоко погруженный в книгу; рядом с его локтем стояла нетронутая чашка чая. Они перекинулись парой слов по поводу книги, а затем Арманд внезапно спросил своего зятя:

Кстати, сэр, рядом с моей комнатой есть еще одна? Я заметил ведущую в нее запертую дверь.

Глаза Стефана Абеляра немного сузились и, прежде, чем ответить, он посмотрел на спрашивающего. Он поднес к губам чашку чая, но не  выпил из нее ни капли.

«Беспокоит?» - быстро спросил он.

«Вовсе нет» - парировал Арманд – «С чего бы?»

«Почему бы и нет? Ты не веришь в сверхъестественное. Да и кто верит? Но, что касается нервов и воображения, мы – дураки, какими наши предки сделали нас. Лучше бы рассказать тебе». Стефан Абеляр отхлебнул свой чай, а затем продолжил с осторожной неторопливостью.

«Комнату, в которой ты провел ночь, раньше занимала несчастная девочка, Берта Абеляр, которую при жизни преследовали скандалы, а после смерти – суеверия. Ты слышал весь этот вздор про проклятие Абеляров. Я не повторяю чепуху. Но правда заключается в том, что только два человека ночевали в комнате с балконом с тех пор, как она умерла. Один из них был гостем, и он отказался спать там после первой ночи».

«Почему?»

«Нервное воображение! Кто-то был возмущен его присутствием, кто-то прятался в шкафу напротив. Чего только не вообразит себе человек! Другой был младшим сыном Хьюго Абеляра и он…»

«И он..?»

«Был найден мертвым в железной кровати на следующее утро».

«Арманд Сьерк вздрогнул, как лошадь, которую ударили хлыстом. Он сдержал себя.

«Была ли какая-нибудь причина?»

«Сердечная недостаточность. Абеляры подвержены сердечной недостаточности. Могла же она точно так же проявиться в любой другой комнату? Так случалось на самом деле уже много раз».

Арманд кивнул. Наследственная слабость сердца! Это вполне могло быть причиной. Но что тогда Ричард Ланкастер или его призрак делал у него за окном в лунном свете?

« С тех пор из суеверного ужаса балкон держат закрытым и открывают только дважды в неделю, когда Робертс берет ключи у Изабеллы, чтобы сделать уборку. Робертс не страдает от нервов. Она верит в привидения, но рассуждает так: Мисс Берта не причинит мне вреда; я только поддерживаю в ее комнатах чистоту для нее».

Арманд припомнил истории, которые ходили по деревеньке. Ходили слухи, что Уолтер Абеляр виноват в смерти своей сестры, основанные частично на последующих происшествиях, частично на том, что убийца снаружи не мог проникнуть так далеко, даже если предположить, что он вошел, совершил убийство и убежал, не оставив после себя ни единого следа. Но ведь там были заросли плюща. И даже если сто лет назад они были не такими плотными, проворный человек и гимнаст мог бы с легкостью подняться на балкон через арочное отверстие и снова спуститься, выполнив свою работу.

«Если тебе интересно» - сказал Абеляр, - «хорошо, сейчас мы пойдем и посмотрим комнату». И он вызвал слугу, чтобы тот принес ключи от зловещего балкона.

Арманд к тому времени почти убедил себя в том, что ночное переживание было только особо живым и неприятным сном. Он последовал за Стефаном с ожиданием – или это была надежда? – что он найдет комнату иной, чем он видел в том неудобном опыте. Стефан Абеляр открыл комнату, и свет озарил ее привычную полутьму. Первым, что увидел Арманд, стала голая железная кровать во всю ширь наружной стены, вторым – выцветшее кресло с поблеклыми подушками возле стены напротив. В комнате царил полумрак из-за того, что плющ занавешивал ее каменные арочные проемы.

Это был не сон, а реальность! Кто-то дважды входил в его комнату, один раз – чтобы открыть, а другой – чтобы закрыть дверь дурного предзнаменования. Была ли это мадам Робертс в состоянии сомнамбулизма, притянутая неизвестной силой к двери, которую только она привыкла открывать? Но где она могла взять ключ ночью? Потому что, как сказал Стефан, он находился у Изабель Абеляр. И снова он как будто получил удар. Ведь если ключ был у Изабель, только Ричард Ланкастер мог с легкостью взять его ночью, только он или она могли проникнуть к нему. И именно Ричарда Ланкастера он видел под балконом, когда выглянул наружу. Не наследник ли дома вошел, открыл дверь, вышел наружу, чтобы посмотреть на комнату, а затем вернулся, чтобы закрыть ее? Но под влиянием какого непостижимого импульса? Была ли это сомнамбулическая память, если вспомнить о том, что он ответил Арманду утром? Это было весьма вероятным объяснением, и оно чудесно согласовывалось с обстоятельствами. Или его действие было каким-то образом связано с теми нервными потрясениями, такими новыми и неуместными в этой мелкой, самоуверенной и банальной природе? Это были обстоятельства,  к которым не так-то легко применить теорию. Армандом Сьерком овладело сильное беспокойство. В сверхъестественную мистерию он не верил, но он был слишком опытным в жизни, чтобы не верить в естественные человеческие мистерии, лежащие под поверхностью вещей. Он знал, что самые знаменитые люди снаружи часто опровергали их видимости своими действиями. Предчувствие чего-то опасного и пагубного вещей овладело им, и он вспомнил, что его предсказания гораздо чаще сбывались, чем нет.  Но Стефану Абеляру он не сказал ничего, и менее всего он был склонен говорить Ричарду Абеляру что-то о том ночном выходе, который тот так бойко отрицал.

 

II

 

Подходила к концу следующая неделя, но нервы Арманда еще не примирились со зловещей дверью, которая по ночам манила его тайной смерти Берты Абеляр, притаившейся за ней. Больше не случалось ничего, что имело бы необычную природу. Ричард Абеляр часто ходил с рассеянным и отсутствующим видом – вещь, для него нехарактерная – и его речь от случая к случаю становилась раздражительной, но в его действиях не было ничего необычного. Он ходил, курил, стрелял, скакал, охотился, играл в бильярд и читал легкую литературу, которая развлекала его. При этом он ни на шаг не отступал от своих раз и навсегда заведенных привычек. Арманд заметил, что в некоторые дни он был совершенно таким же, как раньше, и тогда и тогда он с неизменным удовлетворением говорил о том, что всю ночь наслаждался глубоким сном. Наконец, Сьерк прогнал предчувствие из своего ума. Он принял теорию сомнамбулизма: Ричард совершал странные вещи под влиянием бессонницы. Благодаря этой простой гипотезе и вся история получила рациональное объяснение.

Через две ночи после того, как он впервые пришел к этому обнадеживающему выводу, он впервые пробудился ночью после случая с открытой дверью. Каждый вечер он собирался вновь поглядеть на сомнамбулу, но, хотя всей своей жизнью он был приучен к легкой дремоте, сон, такой же глубокий, как тот, которым хвастался Ричард Ланкастер, приклеивал его голову к подушке. В ту конкретную ночь его жена была не с ним, потому что по просьбе закапризничавшей Изабель она спала с ней в старой детской. Арманд повернулся на своей подушке, отметил с изумлением наполовину проснувшегося человека отсутствие жены, а потом оглядел комнату и увидел, что дверь была немного приоткрыта. Сначала показавшись незначительной деталью, это обстоятельство начало пробуждать своего рода праздное любопытство – не Алоиза ли приходила в комнату навестить его, а затем ушла обратно в детскую? Или это был сомнамбулист Ричард, ведомый мономанией запертой комнаты? А затем, как будто гальванизированный ударом электрического тока, он внезапно сел на кровати и пристально уставился на дверь, не в состоянии поверить в то, что увидел. Ему вспомнилось, что, перед тем, как отправиться в кровать, он, под воздействием некоего безотчетного импульса, закрыл дверь и улегся, сам удивляясь своему бессмысленному поступку. И вот теперь дверь, которую он закрыл, открыта, ключ торчит в замке, требуя от него объяснения. Может быть, он встал ночью и открыл ее? Он тоже стал сомнамбулистом? Он припомнил, что в последние несколько ночей его сваливал глубокий сон, весьма необычный для него и очень похожий на сон Ланкастера. Затем в его быстром уме мелькнула идея; он встал с кровати, подошел к внутренней двери и повернул ручку. Дверь отворилась! Он посмотрел на комнату с железной кроватью. Там не было ничего, только кровать и кресло. Затем он закрыл дверь, подошел к двери своей комнаты, закрыл ее, положил ключ под подушку и снова лег в постель. Когда он лежал, глядя на дверь, за которой умерла Берта Абеляр, его сердце билось чуть быстрее, чем обычно. А затем в его мозгу мелькнуло очень простое объяснение. Ричарду помешала запертая дверь в спальню, и он взобрался по зарослям плюща снаружи и вошел в комнату через балкон Берты. Но сегодня ночью Изабель была не с Ричардом – как он мог достать ключ? Хорошо, понятно, что Изабель могла по недосмотру оставить ключи в своей собственной комнате, или сомнамбулист мог войти в детскую и взять то, что ему нужно, с цепочки своей жены. Но какая устоявшаяся идея из состояния бодрствования, какая настойчивая фантазия из сна привела Ричарда в эту зловещую комнату, принудила его войти, несмотря ни на какие препятствия и такими запретными средствами? Арманд содрогнулся, припомнив историю смерти Берты Абеляр и свою собственную теорию относительно способа, которым ее убийца вошел в комнату.

Как он и предполагал, он скоро заснул. А когда встал на следующее утро, его первым действием было подойти ко внутренней двери и попытаться открыть ее. Она была заперта! Хорошо, это было естественно. Сомнамбулисты часто бывают бдительны по отношению к тому, что находится за пределами их бодрствующего я, и Ричард, снова поставленный в тупик запертой дверью, опять поднялся наверх по плющу, чтобы уничтожить все доказательства своего ночного визита.

Арманд подстроил все так, чтобы в то утро остаться наедине с Изабель и спросить ее, где она хранит ключи от комнаты Берты Абеляр. Она обернулась к нему с веселым смехом.

«Ты не знаешь, Арманд? Нет? Он всегда со мной, и призрак, если  он есть, должен будет пройти через твердое дерево, чтобы попасть в твою комнату. Ночью я кладу цепочку с ключами к себе под подушку».

«Прошлой ночью она была там?»

«Арманд! Мне кажется, тебя навестила наша прародительница. Да, прошлой ночью тоже». А затем внезапно поправила себя: «Нет, прошлой ночью нет. Я положила его в коробку, где держу мою куклу и игрушки. Я еще во многом большой ребенок, и прошлой ночью мне захотелось, чтобы все было так, как когда я была ребенком. Я была очень старательной и ревностной домохозяйкой, и перед тем, как лечь спать, я всегда запирала мою цепочку вместе с куклой и игрушками и хранила маленький ключик от моей коробки в кулоне под ночной рубашкой. Я сделала все это и прошлой ночью. Если тебя преследовали, я не виновата в этом».

«Ты сказала кому-нибудь, что собираешься делать?»

«Я не думала об этом, пока мы не отправились в кровать. Только Алоиза знает».

«Кто-нибудь еще знает об этой твоей детской привычке?»

«Только Роберт и папа. Но они, вероятно, не помнят. Я и сама не вспоминала о ней до прошлой ночи. Что тебя смущает, Арманд?»

 «О, это всего лишь идея, которая пришла мне в голову» - ответил он и быстро удалился в гостиную.

Это было ошеломляюще. Сомнамбулизм не делает человека всеведущим, и невозможно было, чтобы Ричард Абеляр, узнав об этом обычае, ведущем начало из далекого детства Изабель, вытащил ключ из кармана своей спящей жены, а цепочку из коробки, и положил их на место, не будучи обнаруженным после того, как дело было сделано. Эта теория включала такую цепь невозможностей и невероятностей, что ее нужно было отмести с ходу. А затем, как всегда, возникло решение: должно быть, Ричард Абеляр давным-давно сделал слепок ключа и заказал его дубликат для каких-то своих тайных нужд. Но если это так, то какому неописуемому плану, каким тайным маневрам должна была служить такая уловка? Какую законную потребность мог удовлетворить Ричард Абеляр с помощью этого тайного и угрожающего выхода и входа? Не было ли долгом Арманда предупредить Стефана Абеляра о происшествиях, которые, должно быть, заключали в себе нечто аномальное, опасное или даже преступное? Но здесь была та опасность, что Изабель придет послушать их разговор и будет потрясена. Арманд решил подождать с разговором до тех пор, пока она не разрешится от бремени.

Стук в дверь оторвал его от мыслей, и, в ответ на приглашение, в комнату вошел сам Ричард Абеляр. Он подошел к камину, сел в кресло напротив Арманда и резко сказал:

«Доктор Арманд, вы мастер медицинских диагнозов. Не могли бы вы сказать мне, что со мной происходит?»

«Назовите свои симптомы».

«Вы сами видели некоторые из них. Я заметил, что вы наблюдали за мной. Но это ничего не значит. Это все идет от ума».

«Что идет от ума?»

«О, как я могу знать? Сны, воображение, ощущения, импульсы. Да, импульсы». Повторив это слово два раза, он почему-то побледнел.

«Не могли бы вы выражаться точнее?»

«Не могу, это для меня очень туманно». Ланкастер на мгновение замолчал, а затем черты его лица изменились и на нем появилось выражение глубокого страдания. «Кто-то преследует меня» - воскликнул он – «Кто-то преследует меня».

Арманд посмотрел на своего деверя, и его объял великий ужас и сердечное волнение.

«Спокойно!» - воскликнул он – «это, кончено же, нервное расстройство, не более того. Но ты что-то скрываешь от меня. Так не пойдет».

«Нервы? Не говори мне, что я схожу с ума! Или, если это так, вылечи меня ради Изабель».

«Конечно, я вылечу тебя. Но ты должен быть откровенен со мной. Я должен знать все».

Несколько секунд Ричард явно колебался, а затем сказал: «Я рассказал обо всем, что думаю, обо всем, что знаю точно!» Затем он внезапно стукнул кулаком по ручке своего кресла и воскликнул: «Это ужасный дом, в нем что-то есть! Здесь есть что-то, чего здесь быть не должно».

«Если ты так думаешь, ты должен уехать отсюда до тех пор, пока твои нервы не восстановятся. Смотри-ка, почему бы тебе не взять яхту Джона и не отправиться в круиз, в Америку, например, или в Японию? Круиз в Японию это долгая прогулка по морю».

«Я так и сделаю» - воскликнул Ричард Ланкастер – «если это поможет Изабель, я поеду. Спасибо тебе, Арманд». И с выражением крайнего облегчения на лице он поднялся и вышел из комнаты.

У Арманда было немного времени, чтобы подумать об этом необычном разговоре, хотя некоторые фразы Ричарда продолжали звучать у него в голове; в эту ночь Изабель, пройдя через родовые муки, разрешилась младенцем мужского пола. В угасающий дом Абеляров пришел наследник. Крепкое здоровье Изабель Абеляр легко восстановилось после напряжения. Ей не грозила опасность, и дитя, кажется, унаследовало крепкое телосложение своих родителей. Что касается Ричарда, он был так обрадован, что, казалось, оставил идею сбежать из Абеляра.

Но на третью ночь после родов Арманд Сьерк видел тревожные сны и испытывал непонятные переживания; его преследовал шорох платья, муки ужаса; казалось, из чьего-то сердца прямо в его собственное сердце переходит агония и в воздухе звучал смех, который ему не понравился. А в серости осеннего утра перед ним предстал Стефан Абеляр и посмотрел на него странным взглядом.

«Вставай, Арманд, одевайся и пойдем. Не разбуди Алоизу».

Через три минуты Арманд вышел на лестничную площадку, по которой бродил туда-сюда Стефан Абеляр, совершенно сгорбившийся от страдания, обрушившегося на него.

«Изабель умерла» - коротко сказал он.

С отупевшим разумом, который отказывался мыслить, Арманд последовал за отцом в комнату, где умерла его дочь. Настенная лампа, висевшая под самым потолком, горела ярким светом. На туалетном столике сиял ночник, который никто не подумал выключить. В кресле, раскачиваясь, сидел Ричард Ланкастер, лицо его было прикрыто руками, а тело сотрясали рыдания. Когда Арманд вошел, он отнял руки, бросил на него глазами, полными слез, трагический взгляд, и, качаясь, вышел из комнаты.

Арманд встал у кровати и посмотрел на мертвую девушку. Разглядывая ее, он ощутил в сердце укол страха, потому что его профессиональное чутье, привыкшее ко всякого рода мертвецам, дало ему ужасающий намек. Изабель умерла не легко! Затем что-то особенное в расположении головы и шеи поразило его пробуждающийся мозг. Он внезапно наклонился и так же внезапно выпрямился, и его оливковое лицо пожелтело от какой-то сильной эмоции. Затем он шагнул к туалетному столику, схватил ночник и поднес его к шее Изабель.

«Что это?» - спросил Стефан Абеляр. Можно было видеть, что он пытается держать себя в руках перед лицом возможного потрясения. Арманд осторожно поставил лампу туда, где она стояла ранее, вернулся к кровати и только потом начал говорить. Будучи в шоке от своего открытия, он забыл о том, что его окружает, забыл о том, с кем собирается говорить.

«Это убийство» - медленно и механически произнес он.

«Арманд!»

«Это убийство» - продолжал он, безучастный к восклицанию отца – «я не могу ошибаться. И оно осуществлено необычным способом. На теле есть пятно, которое можно найти только при помощи пальцев, и если на него надавить особым способом, лишение жизни гарантированно, причем след остается такой незаметный, что обнаружить его может только посвященный. Это даже не след, только указание, но это надежное указание. Этот прием известен японским борцам, но они не распространяются о нем, кроме как среди тех, кто слишком дисциплинирован, чтобы злоупотреблять этими знаниями. Вот что здесь произошло».

Стефан Абеляр сжал плечо Арманда напряженной, неистовой хваткой. «Арманд» - воскликнул он – «кто кроме тебя знает об этом способе убийства?»

«О нем знает Джон Ланкастер».

Рука Стефана сама соскользнула с плеча его шурина. Через некоторое время он заговорил, и слова его звучали спокойно: «Арманд, мое дитя умерло от сердечной недостаточности, как и многие Абеляры до него».

«Так будет лучше» - ответил Арманд Сьерк.

«Теперь иди, Арманд» - спокойно продолжал Стефан – «иди и оставь меня наедине с моим ребенком».

Арманд не стал возвращаться в свою комнату, а пошел в гостиную, освещенную свечой, и сел, глядя на кресло, в котором Ричард Абеляр получил от него консультацию всего три дня назад. Джон Ланкастер, брат Ричарда, который единственный в окрестностях Оррингама знал японский секрет! Какую роль сыграл Джон Ланкастер, друг Арманда Сьерка, в убийстве Изабели Абеляр? Не для того ли, чтобы он смог войти, Ричард сделал дубликат ключей, произведя секретные манипуляции с помощью плюща и балконной двери? Но почему было не открыть ему переднюю дверь, или не оставить открытым одно из нижних окон, что было гораздо более легким и менее опасным проходом? Затем он вспомнил, что большой пес, Бриллиант, ложился внизу лестницы и не позволил бы никому, кроме своих, пройти без проблем. Джон Ланкастер был его другом, его благодетелем, но Арманд знал этого человека, безрассудного ярко разодетого расточителя, способного на самые славные и жертвенные поступки, но равно способного и на самые жестокие и циничные преступления. Также он вспомнил о том, как сам научил Джона Ланкастера особому приему японского искусства убивать. В определенном смысле он сам был ответственен за смерть Изабель. Как мудры были люди Востока, придерживаясь жесткого правила, согласно которому они обучали секретам, которые могли быть использованы только во вред человечеству, только подготовленных и обученных людей. А затем его ум понесся к Изабель и ее печальному концу – убийству, в момент величайшей женской радости, мужем, которого она любила. Какая мрачная и неумолимая Сила, правящая миром, Судьба, Случай, Провидение выбрали для этой судьбы девушку, вся жизнь которой состояла в том, чтобы невинно изливать свет на всех, кто приближался к ней? Провидение! Он улыбнулся. Все еще находятся дураки, которые верят в верховное Провидение, в мудрого и сострадательного Бога! А затем вернулась смущавшая его ум неразрешимая проблема, какой возможный мотив сподвиг Ричарда осуществить это бессердечное преступление или Джона – помочь ему?

Весь тот печальный день Ричард отсутствовал в доме, и у Арманда не было возможности побеседовать с ним. Он вернулся лишь поздно ночью, около одиннадцати часов. Арманд со свечой в руке встретил его, когда тот направлялся в свою комнату.

«Мне нужно перекинуться с тобой парой слов, Ричард» - сказал он.

Ричард обернулся к нему с жутким и радостным смехом. «Бесполезно, доктор Арманд. Как видите, вы не можете, спасти меня. Это было слишком сильно. Запомните мои слова, это будет слишком сильно даже для вас». И он пошел в свою комнату, оставив изумленного Арманда на лестнице.

Алоиза решила в ту ночь лечь спать с ребенком своей мертвой сестры, и Арманд снова обнаружил себя в одиночестве в комнате Берты Абеляр. Его единственным товарищем была запертая дверь, которая, возможно, послужила сообщником в трагедии, что черной тенью легла на дом. Его сон снова был тревожным, и ему все время снилась запертая дверь, которая открылась, и кто-то пересек комнату со злым умыслом, чтобы совершить жуткое деяние. Он проснулся с содроганием, и сердце его было вялым и тяжелым, как свинцовое. Он чувствовал себя полным убежденности, которую без колебаний счел знанием, что трагедия не закончилась, и вскоре старые стены Абеляра будут запятнаны еще большим количеством мистических и неестественных преступлений. Затем его мысли устремились к Алоизе. Он в спешке оделся и пошел в комнату, где она находилась. Алоиза спала, как и нянька мальчика, чья кроватка находилась в пяти футах поодаль. Но Арманд бросил на двух женщин лишь беглый взгляд, потому что между кроватями стояла колыбелька ребенка Изабель, а над ней склонилась фигура человека, и когда он поднял голову к открывшейся двери, Арманд увидел лицо, которое было и одновременно не было лицом Ричарда Ланкастера. Ричард сразу же двинулся к двери. Пока он шел, Арманд отодвигался от нее с такой болью в сердце, какую он не ощущал с тех пор, как был ребенком. Ричард Ланкастер заметил эту эмоцию и она, казалось, позабавила его, потому что он рассмеялся. И снова в смехе было что-то, чего не было в смехе Ричарда Ланкастера или в любом человеческом веселье, звуки которого Арманд Сьерк когда-либо слышал. Как только Ричард покинул комнату, доктор почти что подбежал к двери, закрыл и ее сел возле своей жены, содрогаясь от волнения, с которым не мог совладать. Вскоре он восстановил контроль над своими нервами, но не оставил комнату и ее спящих обитательниц. Арманд сидел там неподвижно до четырех часов утра, когда его потревожил тихий стук в дверь. Он открыл ее, и в комнату вошел Стефан Абеляр. Он воспринял присутствие Арманда, как должное, и, спокойно подойдя к колыбельке, стал смотреть на наследника своего дома, маленького ребенка, который был всем, что осталось ему от Изабель. Когда он отвернулся от мальчика, Арманд сказал:

«Сэр, вы должны что-то сделать с Ричардом».

Стефан бросил на него короткий взгляд. «Пойдем в мою комнату, Арманд» - сказал он. «Мы поговорим там». Перед тем, как последовать за Стефаном, Арманд разбудил няньку и попросил ее присматривать за ребенком. «Закройте дверь» - добавил он – «и держите ее закрытой, пока я не вернусь». По пути к Стефану ему надо было пройти мимо комнаты Ричарда. Дверь была открыта, но внутри царила абсолютная тьма; но все же его натренированные глаза различили бы в дверном проеме стоящую фигуру человека, который отошел назад, когда он посмотрел на него. Очевидно, эта фигура не принадлежала Ричарду, потому что она была меньше ростом и стройнее. Когда он входил в комнату Стефана, он понял, что у него складывается впечатление, что это была фигура женщины. После того, как первое неприятное чувство прошло, он стряхнул с себя ощущение абсурдности; должно быть, впечатление женщины создалось из-за того, что на фигуре был надет халат. После короткого разговора со Стефаном оба закурили сигары и сидели в темноте, но тут раздался стук в дверь и появилась нянька, которая поманила Арманда Сьерка пальцем. На ее лице было выражение чудовищного беспокойства, которое заставило Арманда сделать большой шаг к двери.

«Зайдете к ребенку, сэр?» - спросила она – «я не знаю, что с ним такое».

«Вы закрыли дверь?» - спросил Арманд, когда они вышли.

Вид у няньки стал встревоженный. «Думаю, что да, хотя я и не поняла, почему вы хотели этого. Но, кажется, я не очень хорошо повернула ключ, потому что, когда я подремала две минуты, то проснувшись обнаружила, что она открыта».

Затем она помедлила и добавила в великом замешательстве: «И я почти почувствовала, сэр, что в комнате находилась женщина, стоящая возле свечи, но я была слишком сонной, чтобы понять, кто это. Это была не миссис Сьерк, потому что я должна была разбудить ее позже».

Женщина! И запертая дверь была открыта! Арманд тяжело вздохнул, он ничего не мог понять, но он знал, что обнаружит, еще до того, как склонился вместе с уже разбуженной и обеспокоенной Алоизой над мертвым ребенком, который так быстро последовал за своей матерью в могилу. И способ был тем же самым.

В то утро Стефан Абеляр поговорил со старшим зятем. «Ричард» - сказал он – «ты отправишься в путешествие по морю сегодня. Возьми в Бристоле яхту Джона. Тебе не нужно ждать похорон или думать, что скажут люди. Если бы я был на твоем месте, я взял бы с собой доктора».

Отвечая, Ричард Ланкастер вел себя очень спокойно и осмотрительно. «Еще до того, как вы заговорили, сэр, я принял решение. Я отправляюсь в длительное путешествие, и отправляюсь напрямую, не через Бристоль и не на яхте. Как вы и советовали, я не буду дожидаться похорон и не стану беспокоиться о том, что скажут люди».

«Не забудь взять доктора» - настаивал Стефан.

«Доктор не сможет поехать со мной» - сказал Ричард – «и ему не понравилось бы это путешествие. Я не сумасшедший, сэр – вот удача!» Два зятя Стефана Абеляра спустились вместе по лестнице дома, Арманд – ради прогулки по участку, чтобы успокоить свой разгоряченный мозг и потрясенные нервы, а Ричард – чтобы отправиться в направлении конюшни.

Когда Арманд возвращался в дом, к нему подошел конюх с бледным лицом и указал в направлении большой аллеи величественных деревьев, ведущей к Абеляру.

«Мистер Ричард лежит там» - пробормотал он – «застреленный».

Мгновение Арманд постоял, как вкопанный, а затем побежал к указанному месту. Об этой последней трагедии у него не было предчувствия. Что это было? Что означал этот сводящий с ума кровавый узел? Этот танец смерти необъяснимой судьбы, которая поразила мать, отца и дитя менее чем за тридцать часов? Ни малейший проблеск мотива, ни искра согласованности не  озаряли ночной кошмар. Его рассудок, наконец, оказался в лабиринте безо всякой надежды на помощь. Он подумал, что это – закрытая дверь, которая раскрылась и ничего не открыла. Но его рассудок настаивал. Ричард Абеляр был сумасшедшим, и в своем безумии он воспользовался способом, которому Джон, должно быть, неосторожно научил его, для того, чтобы убить жену и ребенка; а этот последний акт самоубийства был естественным убежищем потревоженного разума, который начал что-то осознавать благодаря взгляду Арманда и словам Стефана.

Ричард Абеляр лежал мертвый на траве аллеи, застреленный в сердце, а упавший револьвер лежал в двух футах от его вытянутой бесчувственной руки. Арманд наклонился, чтобы самому убедиться, что жизнь угасла, и заметил маленький кусочек бумаги, лежащий неподалеку от колена мертвеца. Он поднялся и повернулся к конюху. «Мистер Ричард мертв» - сказал он – «пойди и скажи мистеру Абеляру, и приведите людей, чтобы внести его в дом».

Человек неохотно отошел, и Арманд поднял записку и быстро положил ее в карман. Но только через час у него появилось время, чтобы вытащить ее в своем кабинете и рассмотреть. Как он и предполагал, это была заметка, написанная рукой Ричарда – короткая, острая, трагическая, угрожающая. Она гласила:

«Арманд, ты знаешь! Но это был не я, Бог свидетель, я невиновен в убийстве. Я больше ничего не скажу, но, ради Алоизы, следи за собой!»

Арманд долго держал в руке загадочное предупреждение мертвеца. Затем он бросил его в огонь и стал смотреть на то, как белая бумага чернеет, сворачивается и превращается в пепел.

(Не окончено)