Шри Ауробиндо

 

Синтез Йоги

 

Часть Третья

Йога Божественной Любви

Глава Первая

Любовь и Триединый Путь

 

Воля, знание и любовь – вот три могущества в человеческой природе и жизни человека, и они направляют по трем путям, которыми человеческая душа восходит к Божественному. Интегральность их, единение человека с Богом на всех трех этих путях должно, таким образом, как мы знаем, стать основанием интегральной Йоги.

Действие является первым могуществом жизни. Природа начинает с силы и ее работ, которые, однажды становясь сознательными в человеке, превращаются в волю и ее достижения; поэтому именно посредством обращения к Богу своего действия, жизнь человека лучше всего и наиболее уверенным образом начинает становиться божественной. Это дверь первого доступа, стартовая точка инициации. Когда воля в нем сделана единой божественной волей, и целостное действие существа исходит из Божественного и направлено к Божественному, объединение в работах совершенно закончено. Но работы обретают себя в знании; вся совокупность работ, говорит Гита, находит свою законченную кульминацию в знании, sarvam karmakhilam jnane parisamapyate. Посредством союза в воле и в работах мы становимся едиными с присутствующим повсюду сознательным бытием, из которого берут начало вся наша воля и работы, и черпают свое могущество, и в котором они совершают обращение своих энергий. А венцом этого единения является любовь; потому что любовь – это наслаждение сознательного единения с Существом, в котором мы живем, действуем и движемся, для кого одного мы учимся, в конце концов, действовать и быть. Это троица наших могуществ, союз всех трех в Боге, к которому мы приходим, когда мы начинаем с работ как с нашего пути доступа и нашей линии контакта.

Знание является основанием постоянной жизни в Божественном. Ведь сознание является основанием всей жизни и бытия, а знание  это действие сознания, светом, благодаря которому оно знает себя и свои реальности, могуществом, благодаря которому, начиная с действия, мы способны сохранять внутренние результаты мысли и действия в твердом росте нашего сознательного существа. Божественное встречает нас во множестве аспектов, и ключом к каждому из них является знание, так что благодаря знанию мы входим в бесконечное и божественное, и обладаем им на каждом пути его бытия, sarvabhavena, и принимаем его в себя, и обладаемы им на каждом пути нашем.

Без знания мы живем в нем слепо, со слепотой могущества Природы, нацеленного на свою работу, но забывшего свой источник и своего обладателя, небожественно, таким образом, лишенные реального, полного наслаждения нашего бытия. Благодаря знанию, приходящему к сознательному единству с тем, что мы знаем – ведь только благодаря тождеству может существовать полное и совершенное знание – разделение излечивается, и уничтожается причина всех наших ограничений и разногласий и слабости и недовольства. Но знание несовершенно без работ – так как Воля в существе также является Богом, а не только существо или его само-сознающее молчаливое существование, и если работы находят кульминацию в знании, знание также находит свое исполнение в работах. И здесь же, любовь является венцом знания; ведь любовь – это восторг единения, а единство должно быть сознающим радость единения, чтобы обрести все богатства своего собственного восторга. Совершенное знание, в самом деле, ведет к совершенной любви, интегральное знание – к всеохватывающему и широкому богатству любви. «Тот, кто знает Меня» – говорит Гита – «как высшего Пурушу» – не только как недвижимое единство, но и во многозначительном движении Божественного и, таким образом, высшим по отношению к обоим, в котором оба божественно содержатся  - «он, благодаря своему интегральному знанию, ищет меня посредством любви на каждом пути своего бытия». Это триединство наших могуществ, союз всех трех в Боге, к которому мы приходим, когда стартуем со знания.

Любовь является венцом всего бытия, и его способом свершения, тем, посредством чего оно восходит ко всей интенсивности, и всей полноте и экстазу полного самообретения. Потому что, если Существо является в самой своей природе сознанием, и благодаря сознанию мы становимся едины с ним, таким образом, благодаря совершенному знанию его, исполненные в тождестве, все же наслаждение является природой сознания, и к высшей точке наслаждения любовь – ключ, и тайна ее. И если воля является могуществом сознательного существа, которым оно исполняет себя, и благодаря единению в воле мы становимся едины с Существом в его характерном бесконечном могуществе, все же все работы этого могущества стартуют с наслаждения, живут в наслаждении, имеют своим началом и концом наслаждение; любовь Существа в себе и во всем из него, что проявляет его могущество сознания, является путем к совершенной широте Ананды. Любовь – это могущество и страсть божественного само-наслаждения, и без любви мы можем обрести восхитительный мир его бесконечности, поглощенное молчание Ананды, но не ее абсолютную глубину богатства и полноты. Любовь ведет нас от страдания разделения в счастье совершенного единения, но без потери той радости акта единения, который является величайшим открытием души, и долгой подготовкой к которому является жизнь в космосе. Таким образом, достичь Бога посредством любви – значит подготовить себя к величайшему духовному свершению.

Любовь исполненная на исключает знания, но сама приносит знание; и чем полнее знание, тем богаче возможность любви. «Благодаря Бхакти» – говорит Господь в Гите, «человек узнает меня и всю мою силу и величие, и то, каков я есть в истоках моего существа, а когда он узнал Меня в истоках моего существа, тогда он входит в Меня». Любовь без знания – это страстная и интенсивная, но слепая, грубая, часто опасная вещь, великое могущество, но также и камень преткновения; любовь, ограниченная в знании, заключает себя в своем рвении, и часто своим исключительным рвением – в узости; но любовь, совершенная в знании, приносит бесконечное и абсолютное единство. Такая любовь не несогласна с божественными работами, но, скорее, с радостью бросает себя в них; ведь она любит Бога, и едина с ним во всем своем существе, и поэтому во всех существах, и работать для мира тогда означает чувствовать и исполнять множественно свою любовь к Богу. Это триединство наших могуществ, союз всех трех в Боге, к которому мы приходим, когда начинаем наше путешествие путем преданности, с Любовью в качестве Ангела Пути, чтобы найти в экстазе божественного наслаждения бытия Все-Любящего свершение наше, его безопасный дом и счастливое местопребывание, и центр его вселенского излучения.

Поскольку, таким образом, в союзе этих трех могуществ лежит наше основание совершенства, искатель интегрального само-исполнения в Божественном должен избегать или отбросить, если он имеет их вообще, непонимание и взаимное пренебрежение, которое мы находим существующим между последователями этих трех путей. Те, кто исповедует культ знания, кажутся часто если не презирающими, то все же глядящими сверху вниз со своей головокружительной высоты на путь преданного, как если бы это было вещью низшей, невежественной, годной только для душ, которые еще не готовы к высотам Истины. Действительно, преданность без знания – часто вещь грубая, незрелая, слепая и опасная, что слишком часто демонстрировали ошибки, преступления и безрассудства верующих. Но это потому, что преданность в них не нашла свой собственный путь, свой собственный реальный принцип, не вступила, таким образом, реально на путь, но нащупывает и ищет его, находится на одной из боковых тропинок, ведущих к нему; и знание также несовершенно на этой стадии, как преданность – догматическое, еретическое, нетерпимое, связанное узостью какого-нибудь единственного и исключительного принципа, причем даже он обычно понят очень несовершенно. Когда преданный ухватился за могущество, которое поднимет его, реально ухватил любовь, это, в конце концов, очищает и расширяет его также эффективно, как могло бы это сделать знание; это равные могущества, хотя их методы достижения одной и той же цели различны. Гордость философа, глядящего сверху вниз на страсть преданного возникает, как и вся гордость, из определенного недостатка его природы; ведь интеллект, развитый слишком исключительно, упускает то, что должно предложить сердце. Интеллект не во всех отношениях превосходит сердце; если он и открывает с большей готовностью двери, которые сердце склонно ощупывать напрасно, он сам склонен упускать из виду истины, к которым сердце очень близко, и которые оно легко удерживает. И хотя, когда путь мысли углубляется в духовный опыт, он легко достигает вечных высот, вершин, небесных широт, он не может без помощи сердца измерить насыщенные и богатые бездны и океанские глубины божественного бытия и божественной Ананды.

Часто предполагается, что путь Бхакти является неизбежно низшим, поскольку он движется путем почитания, которое принадлежит к той стадии духовного опыта, где есть различие, недостаточное единение между человеческой душой и Божественным, поскольку самим его принципом является любовь, а любовь всегда означает двоих, любящего и любимого, и, следовательно, дуализм, тогда как единство является высочайшим духовным опытом, и поскольку он ищет личного Бога, тогда как Безличное является высочайшей и вечной истиной, если даже не единственной Реальностью. Но почитание – это только первый шаг на пути преданности. Там, где внешнее почитание превращается во внутреннее поклонение, начинается реальная Бхакти; она углубляется в интенсивность божественной Любви; эта любовь ведет к радости близости в наших отношениях с Божественным; радость близости переходит в восторг единства. Любовь так же, как и знание, несет нас к высочайшему единению, и она придает этому единению его высочайшую возможную глубину и интенсивность. Это правда, что любовь радостно возвращается к различию в единении, благодаря которому само единение становится богаче и сладостнее. Но здесь мы можем сказать, что сердце мудрее, чем мысль, по меньшей мере, та мысль, что закрепляется на противоположных идеях Божественного, и концентрируется на одной во исключение другой, которая кажется ее противоположностью; но реально является ее дополнением и средством ее высочайшего исполнения. Слабостью разума является то, что он ограничивает себя своими мыслями, своими позитивными и негативными идеями, аспектами Божественной Реальности, которую он видит, и слишком нацелен на то, чтобы противопоставлять один другому.

Мысль в разуме, vicara, философское направление, посредством которого ментальное знание приближается к Божественному, склонны придавать абстрактному бо’льшую важность, чем конкретному, тому, что высоко и далеко – бо’льшую важность, чем тому, что сокровенно и близко. Она находит бо’льшую истину в восторге Одного в самом себе, меньшую истину, или даже ложь, в восторге Одного во Многих, и Многих в Одном, бо’льшую истину в безличном и Ниргуна, меньшую истину, или ложь, в личном, или Сагуна. Но Божественное находится по ту сторону наших противопоставлений идей, по ту сторону логических противоречий, которые мы создаем между его аспектами. Мы видим, что он не связан и не ограничен исключительным единством; его единственность реализует себя в бесконечном изменении, и к радости его любовь имеет совершенный ключ, без потери, следовательно, радости единства. Высочайшее знание и высочайший духовный опыт, (полученный) посредством знания, находит свое единение совершенным в своих разнообразных отношениях со Многими, как и в своем само-поглощенном восторге. Если мысли Безличное кажется широчайшей и высшей истиной, а Личное – более узким опытом, то дух находит, что оба они являются аспектами одной Реальности, которая выражает себя в них обоих, и если существует знание этой Реальности, к которому мысль приходит путем настояния на бесконечной Безличности, существует также знание ее, к которому любовь приходит путем настояния на бесконечной Личности. Духовное переживание каждого ведет, если ему следовать до конца, к одной и той же окончательной Истине. Бхакти так же, как и знанием, говорит нам Гита, мы приходим к союзу с Пурушоттамой, Высшему, кто содержит в себе безличное и бесчисленные личности, бескачественность и бесконечные качества, чистому бытию, сознанию, восторгу, и бесконечной игре их отношений.

Преданный, с другой стороны, склонен смотреть сверху вниз на спесивую сухость простого знания. И это правда, что философия сама по себе, без восторга духовного переживания – это что-то очень сухое, и не может дать всего удовлетворения, которого мы ищем, что даже ее духовное переживание, если оно не оставило своих подпорок мысли, и не взлетело над разумом, живет слишком в абстрактном восторге, и (хотя) то, чего она достигает – на самом деле не пустота, как это кажется страсти сердца, но все еще имеет ограничения на вершинах. С другой стороны, любовь сама по себе несовершенна без знания. Гита проводит различия между тремя изначальными видами Бхакти: той, которая ищет в Божественном убежища от страданий мира, arta, той, которая, желая, подходит к Божественному, как к подателю его благ, artharthi, и той, которая, привлеченная тем, что она уже любит, но чего еще не знает, жаждет узнать это божественное Неизвестное, jijnasu, но она отдает пальму первенства той Бхакти, которая знает. Очевидно, что интенсивность страсти, которая говорит: «Я не понимаю, я люблю» и, любя, не заботится о том, чтобы понять, является не последним самовыражением любви, но первым, и это не высочайшая ее интенсивность. Скорее, по мере того, как знание Божественного растет, восторг в Божественном и в любви к нему должны увеличиваться. Не может и простой экстаз быть безопасным без основания знания; жить в том, что мы любим – (вот что) дает эту безопасность, а жить в нем – означает быть единым с его сознанием, а единство сознания является совершенным условием знания. Знание Божественного придает любви Божественного ее непоколебимейшую защищенность, открывает ей ее собственную широчайшую радость переживания, поднимает ее на высочайшие вершины обзора.

Если взаимное непонимание этих двух могуществ является неведением, не менее это относится и к склонности обоих смотреть сверху вниз на путь работ, как на низший по отношению к их собственному величественному уровню духовного достижения. Существует интенсивность любви, как есть и интенсивность знания, для которых работы кажутся чем-то внешним и рассеивающим. Но работы лишь тогда внешни и рассеивающи, когда мы не обрели единство воли и сознания с Высшим. Когда, однажды, оно найдено, работы становятся самим могуществом знания, и самим истечением любви. Если знание – это само состояние единения, а любовь – его блаженство, то божественные работы – это главное могущество его света и сладостности. Существует движение любви, как в стремлении человеческой любви, отделить любящего и любимого в наслаждении их исключительного единения от мира и от всех остальных, замкнуть в брачных палатах сердца. Это, возможно, движение, неизбежное на этом пути. Но все-таки самая широкая любовь, исполненная в знании, видит мир не как что-то другое, и враждебное ее радости, но как бытие Любимого, и все существа – как его бытия, и в этом видении божественные работы обретают свою радость и свое оправдание.

Это – знание, в котором должна жить интегральная Йога. Мы отправились к Богу от могуществ разума, интеллекта, воли, сердца, а в разуме все ограничено. Ограничения, исключительность здесь вряд ли могут прекратиться в начале, и долгое время в пути. Но интегральная Йога примет это более свободно, чем более исключительные пути поиска, и она скорее выйдет из ментальной необходимости. Она может начаться с пути любви, как и с пути знания или работ; но начало ее радости исполнения – там, где они встречаются. Она не может упустить любовь, даже если начинается и не с нее; ведь любовь – венец работ, и расцвет знания.

 

Глава II

Мотивы преданности

 

Вся религия начинается с концепции некоего Могущества, или существования, более великого или высокого, чем наши ограниченные и смертные самости, с мысли и действия почитания, совершаемого ради этого Могущества, и с повиновения, предложенного его воле, его законам или его требованиям. Но Религия, в ее началах, располагает пропасть неизмеримой глубины между Могуществом, которое так понято, которое так почитают и которому так повинуются, и почитателем. Йога в своей кульминации уничтожает пропасть; ведь Йога есть единство. Мы приходим к единству с ним через знание; ведь по мере того, как наши первые смутные концепции его проясняются, расширяются, углубляются, мы начинаем распознавать его, как наше собственное высочайшее «я», источник и поддержку нашего существа, и то, к чему оно направлено. Мы приходим к союзу с ним через наши работы; ведь от простого повиновения мы приходим к отождествлению нашей воли с его Волей, поскольку лишь в той мере, в которой она идентифицирована с этим Могуществом, которое является ее источником и идеалом, может наша воля быть совершенной и божественной. Мы приходим к единству с ним также и через почитание; ибо мысль и действие отдаленного почитания развивается в необходимость близкого поклонения, а оно – в интимность любви, а осуществлением любви является единство с Любимым. Йога преданности развивается именно с развитием почитания, и именно в этом единстве с Любимым – находит свою высочайшую точку и исполнение.

Все наши инстинкты и движения нашего существа начинаются благодаря поддержке себя обычными мотивами нашей низшей человеческой природы – смешанные и эгоистические мотивы вначале, но впоследствии они очищают и возвышают себя, они становятся интенсивной и особой потребностью нашей более высокой природы, достаточно отделенной от результатов, которые приносят с собой наши действия; наконец, они возвышают себя в род категорического императива нашего бытия, и именно через наше повиновение этому мы приходим к высшему нечто, само-существующему в нас, что все время вело нас к себе, сначала через соблазны нашей эгоистической природы, затем через что-то более высокое, более универсальное, пока мы не стали способны чувствовать его собственное непосредственное притяжение, которое является самым сильным и повелительным из всех. В трансформации обычного религиозного почитания в Йогу чистой Бхакти мы видим это развитие из мотивированного и заинтересованного почитания популярной религии в принцип немотивированной и само-существующей любви. Эта последняя является, фактически, пробным камнем настоящей Бхакти и показывает, находимся ли мы, действительно, на центральном пути, или мы на одной из боковых тропинок, ведущих к нему. Мы должны отбросить подпорки нашей слабости, нашего эго, нашей низшей природы прежде, чем мы сможем заслужить божественный союз.

Столкнувшись с ощущением Могущества, или, возможно, некоторого количества могуществ, более великих и высоких, чем он сам, которые затмевали его жизнь в Природе, влияли на нее, управляли ей, человек, естественно, применяет к нему или к ним первые естественные чувства природного существа среди трудностей, желаний и опасностей той жизни – страх и заинтересованность. Громадная роль, сыгранная этими мотивами в эволюции религиозного инстинкта, несомненна, и фактически, поскольку человек является тем, что он есть, она вряд ли могла бы быть меньше; и даже когда религия продвинулась по своему пути довольно далеко, мы видим, что эти мотивы все еще живут, активны, играют довольно большую роль, оправданы и призваны самой Религией в поддержку ее притязаний на человека. Страх Божий, как говорится, - или, можно добавить ради исторической правды, страх Богов – это начало религии, полуправда, на которую научное исследование, пытающееся проследить эволюцию религии, обычно критическом и часто враждебно скорее, чем сочувственном духе, поставило чрезмерное ударение. Но не только страх Бога, ведь человек не действует, даже наиболее примитивно, только из страха, но из двойного мотива – страха и желания, страха перед вещами неприятными и пагубными, и желания вещей приятных и благотворных – следовательно, из страха и интереса. Жизнь для него является, изначально и всепоглощающе, - пока он не научится жить более в своей душе, и только вторично в действии и реакции на внешние вещи – сериями действий и результатов, вещей, которых нужно желать, преследовать и добиваться действием, и вещей, которых нужно бояться и избегать, но которые все же могут прийти к нему как результат действия. И не только благодаря его собственному действию, но также из-за действия других и окружающей его Природы приходят к нему эти вещи. Как только, в таком случае, он приходит к ощущению Могущества позади всего этого, которое может влиять на его действие и результат, или определять их, он чувствует в нем распределителя даров и страданий, способного и, при определенных условиях, желающего помочь ему или причинить вред, спасти или разрушить.

В наиболее примитивных частях он представляет его, как игрушку природных эгоистических импульсов, какой является он сам, великодушного, когда ему угождают, зловредного, когда его обижают; почитание, таким образом – это умиротворение с помощью подарков и прошение посредством молитвы. Он привлекает Бога на свою сторону, молясь ему и льстя ему. С появлением более продвинутой ментальности, он начинает видеть происходящее в жизни, как основывающееся на принципе определенной божественной справедливости, которую он всегда трактует, сообразуясь со своими собственными идеями и характером, как своего рода подобие своей человеческой справедливости; он обретает идею морального добра и зла, и рассматривает страдание и бедствие, и все вещи неприятные, как наказание за свои грехи, а хорошую судьбу и все вещи приятные – как награду за свою добродетель. Бог является ему, как царь, судья, законодатель, вершитель правосудия. Но, все еще рассматривая его, как разновидность возвеличенного Человека, он воображает, что, как его собственное правосудие может быть отклонено молитвами и искупительными жертвами, так и божественное правосудие можно тоже склонить теми же самыми средствами. Правосудие для него – это наказание и награда, и правосудие наказывающее может быть изменено милостью к просящему, тогда как награды могут сопровождаться особой любезностью и добротой, так как Могущество, когда мы ему угодили, может всегда наградить своих приверженцев и почитателей. Более того, Бог, как и мы, способен на ярость и месть, и ярость и месть могут быть отвращены дарами, мольбами и искупительными жертвами, кроме того, он подвержен пристрастию, и его пристрастие можно заслужить подарками, молитвами и восхвалениями. Таким образом, вместо того, чтобы полагаться только на соблюдение морального закона, человек все еще предпочитает поклоняться, молиться и приносить искупительные жертвы.

Помимо этих мотивов, зарождается и развивается еще один – развитие личного чувства – сначала это трепет, который естественно можно ощущать по отношению  к чему-то громадному, могущественному и неизмеримому, находящемуся за нашей природой, из-за некоторой непостижимости источников и протяженности его действия, затем это становится благоговением и обожанием, которое мы чувствуем к тому, что по своей природе выше и совершеннее нас. Ведь даже если мы придерживаемся концепции Бога, наделенного качествами человеческой природы, вместе с ней у нас все-таки растет, смешанное с ней или наложенное на нее, ощущение всезнания и всемогущества и мистического совершенства, совсем не таких, как у нашей природы. Смешанная путаница всех этих мотивов, в различной степени развитых, часто видоизмененных или возвышенных, составляет девять десятых народной религии; еще одна десятая – это заполнение оставшегося места при просачивании в нее более благородных, прекрасных и глубоких идей Божественного, которые умы, причастные к более великой духовности, смогли внести в примитивные религиозные понятия человечества. Результат обычно довольно незрел, и представляет собой готовую мишень для стрел скептицизма и неверия, - сил человеческого ума, которые полезны даже для веры и религии, потому что они вынуждают религию постепенно очищать то, что в ее понятиях есть грубого и ложного. Но то, что мы должны рассмотреть – это насколько долго при очищении и подъеме должен существовать религиозный инстинкт почитания, или другие ранние мотивы, и как долго они должны входить в Йогу преданности, которая сама начинается с почитания. Это зависит от того, насколько они соответствуют какой-либо истине Божественного Бытия, и его отношениям с человеческой душой, ведь мы ищем путем Бхакти единения с Божественным и истинных отношений с ним, с его истиной,  а не с каким-нибудь миражом нашей нижней природы, ее эгоистическими импульсами и невежественными понятиями.

Основание, на котором скептическое неверие атакует Религию, а именно, что нет на самом деле во Вселенной сознательной Силы или Существа, большего и высшего, чем мы, или как-нибудь контролирующего наше существование или влияющего на него – это то, что Йога не может принять, поскольку это противоречило бы всему духовному опыту и делало бы саму Йогу невозможной.

Йога – это не вопрос теории или догмы, как философия или народная религия, но вопрос опыта. Ее опыт говорит о существовании сознательного вселенского и надкосмического Бытия, к союзу с которым она нас приводит, и это сознательное переживание единения с Невидимым, всегда возобновимое и подтверждаемое, так же обоснованно, как наше сознательное переживание физического мира и видимых тел, с чьими невидимыми умами мы ежедневно общаемся. Йога происходит благодаря сознательному союзу, сознательное существо – это ее инструмент, а сознательного единения с Несознательным быть не может. Это правда, что оно идет за пределы человеческого сознания, и в Самадхи становится сверхсознательным, но это не отмена нашего сознательного бытия, это лишь его само-превосхождение, уход выше его нынешнего уровня, за его обычные пределы.

Настолько, стало быть, весь Йогический опыт принимается. Но Религия и Йога Бхакти идут дальше; они приписывают этому Бытию личность и отношения с человеческим существом. В них обеих человеческое существо достигает Божественного средствами своей человечности, с человеческими эмоциями, как оно приближалось бы к существу-собрату, но с более напряженными и возвышенными чувствами; и, мало того, Божественное ведет себя так же, отвечая на эти эмоции. В этой возможности ответа состоит вся проблема; ведь если Божественное безлично, не имеет признаков и не способно на отношения, никакой такой ответ невозможен, и человеческое достижение его выглядит абсурдной выдумкой; мы должны, скорее, лишиться человеческих качеств, обезличить, уничтожить себя в той мере, в какой мы являемся человеческими существами или любыми другими существами; ни при каких условиях и никакими другими средствами не можем мы достичь его. Любовь, страх, молитва, искупительная жертва, поклонение Безличности, которая не поддерживает отношений ни с нами, ни с чем-либо во Вселенной, и не имеет признаков, за которые мог бы ухватиться наш разум, очевидно, представляет собой нелогичную глупость. При таких условиях о религии и преданности не может больше быть и речи. Адвайтин, чтобы найти религиозную почву для своей бедной и бесплодной философии, вынужден допускать на практике существование Бога и божеств, и вводить свой разум в заблуждение использованием языка Майи. Буддизм стал народной религией только тогда, когда Будда занял место высшего Божества, став объектом поклонения.

Даже если бы Высшее было способно на отношения с нами, но только на безличные отношения, религия лишилась бы своей человеческой витальности, и Путь Преданности перестал бы быть действенным или даже вообще возможным. Мы могли бы все же обращать к нему наши человеческие эмоции, но смутно и неопределенно, без надежды на человеческий отклик: единственный способ, которым оно могло бы отвечать нам, было бы утихомиривание наших эмоций, и накладывание на нас его собственного безличного покоя и неподвижной ровности; и это то, что, действительно, происходит, когда мы достигаем чистой безличности Божества. Мы можем повиноваться ему, как Закону, возвышать наши души до него в устремлении к его покойному бытию, врастать в него благодаря отбрасыванию от себя нашей эмоциональной природы; человеческое существо в нас не удовлетворено, но оно успокоено, уравновешено, молчит. Но Йога преданности соглашается здесь с Религией, настаивая на более близком и теплом поклонении, чем это безличное стремление. Она ставит целью божественное совершенство человечности в нас, так же, как и безличной части нашего существа; она ставит целью божественное удовлетворение эмоционального существа человека. Она требует от Высшего приятия нашей любви и ответа в том же духе; как мы наслаждаемся Им и ищем Его, так же, она верит, что Он тоже наслаждается нами и ищет нас. И не может это требование быть осуждено, как иррациональное, ведь если высшее и вселенское Бытие не наслаждается нами, трудно представить, как мы могли прийти в бытие, или оставаться в бытии, и если Он совсем не притягивает нас к себе – божественный наш поиск – казалось бы, в Природе нет причины по которой мы должны поворачивать от круга нормального существования к поиску Его.

Таким образом, для того, чтобы, вообще, существовала какая-либо возможность Йоги Преданности, мы должны для начала допустить, что высшее Существование не является абстракцией или состоянием существования, но сознательным Бытием; затем, что оно встречает нас во Вселенной, и некоторым образом имманентно ей, будучи ее источником – иначе нам пришлось бы выйти из космической жизни, чтобы встретиться с ним; и далее, что оно способно на личные отношения с нами и должно, таким образом, не быть неспособным иметь индивидуальные свойства; и наконец, что когда мы приближаемся к нему посредством наших человеческих эмоций, мы получаем отклик в том же духе. Это не означает, что природа Божественного такова же, как наша человеческая природа, хотя бы и в больших масштабах, или что это та же природа, свободная от некоторых извращений, и Бог – это возвышенный или же идеальный Человек. Бог не является, и не может быть эго, ограниченным своими качествами, как мы в своем нормальном сознании. Но, с другой стороны, наше человеческое сознание, определенно, должно происходить из Божественного и иметь его своим источником; хотя формы, которые оно принимает в нас, могут и должны быть иными, чем божественное, потому что мы, в отличие от него, ограничены эго, не универсальны, не стоим над своей природой, не больше, чем наши качества и их работы, - все же наши человеческие эмоции и импульсы должны иметь позади себя Истину в нем, формами которой, ограниченными и, очень часто, стало быть, извращенными и даже деградировавшими, они являются. Приближаясь к нему через наше эмоциональное бытие, мы приближаемся к этой Истине, она спускается к нам, чтобы встретить наши эмоции и поднять их к нему; таким образом наше эмоциональное существо объединяется с ним.

Кроме того, это высшее Бытие является также вселенским Бытием, и все наши отношения со Вселенной  - это средства, которые подготавливают нас к отношениям с ним. Все эмоции, которыми мы встречаем действие универсального существования на нас, на самом деле направляют нас к нему, сначала в неведении, но именно направляя их к нему в растущем знании, входим мы в более близкие отношения с ним, и  все, что есть в них ложного и невежественного, спадает по мере того, как мы подходим к единству с ним. На них на все он отвечает, принимая нас на той стадии прогресса, на которой мы находимся; ведь если наше несовершенное приближение не встретит какого-либо ответа или помощи, более совершенные отношения никогда не смогут быть установлены. Как люди приближаются к нему, так он принимает их, и отвечает, тоже божественной Любовью на их Бхакти, tathaiva bhajate. Какую бы форму бытия, какие бы качества они не придавали ему, через эту форму и эти качества он помогает им развиваться, вдохновляет или управляет их продвижением, и прямыми или искривленными путями их ведет их к себе. То, что они видят в нем, есть истина, но истина, представленная им в терминах их собственного бытия и сознания, частично, искаженно, не в терминах его собственной высшей реальности, не в том аспекте, который он принимает, когда мы начинаем осознавать его полную Божественность. Это – оправдание более грубых и примитивных элементов религии, а также их приговор к преходящей недолговечности. Они оправданы, потому что за ними есть истина Божественного, и только так эта истина Божественного может быть достигнута на этой стадии развития человеческого сознания, и они помогают этому; они обречены, потому что настаивать всегда на этих грубых концепциях и отношениях с Божественным означает упустить то более тесное объединение которому эти грубые начала являются первыми шагами, хотя и нерешительными.

Вся жизнь, сказали мы, есть Йога Природы; здесь, в этом материальном мире, жизнь является ее попыткой дотянуться до ее единения с сознательным Божественным, из которого она произошла. В религии разум человека, ее совершенный инструмент, начинает осознавать ее цель в нем, отвечает на ее стремление. Даже народная религия – это разновидность невежественной Йоги преданности. Но она не превращается в то, мы конкретно называем Йогой, пока ее мотив не становится в некоторой степени провидческим, пока она не увидит, что цель – в единении, и что принцип единения – это любовь, и пока, как следствие, она не пытается реализовать любовь и потерять свой разделяющий характер в любви. Когда это совершено, тогда Йога сделала свой решающий шаг, и ее осуществление обеспечено. Таким образом, мотивы преданности должны вначале направлять себя возрастающим и преобладающим образом к Божественному, затем трансформировать себя так, чтобы избавиться от своих более земных элементов, и, наконец, занять свое место в чистой и совершенной любви. Все то, что не может сосуществовать с полным единением любви, должно, в конце концов, отпасть; в то же время только то, что может оформить себя в выражение божественной любви и средства наслаждения божественной любовью, может сохраниться. Ибо любовь – это наша единственная эмоция, которая может быть полностью беспричинной и само-существующей; любовь не нуждается ни в какой другой причине, кроме любви. Ведь все наши эмоции возникают либо из-за поиска наслаждения и обладания им, либо из-за помех поиску, или из-за лишения наслаждения, которым мы обладали или которое собирались изведать; но любовь – это то, благодаря чему мы можем прийти непосредственно к обладанию само-существующим наслаждением Божественного Бытия. Божественная любовь – это и есть, на самом деле, это обладание, и в этой мере она является телом Ананды.

Таковы истины, которые обуславливают наш приход к этой Йоге и наше путешествие по этому пути. Бывают второстепенные вопросы, которые возникая, волнуют ум человека, но хотя мы могли бы разобраться и с ними, они несущественны. Йога Бхакти – это дело сердца, а не интеллекта. Ведь даже то знание, которое приходит на этом пути, мы извлекаем из сердца, а не из интеллекта. Истина о мотивах преданности сердца и их конечной цели, их своеобразное исчезновение в высшем и единственном самосуществующем мотиве любви – это, стало быть, все, что изначально и сущностно заботит нас. Существуют такие сложные вопросы, как имеет ли Божественное исходную супрафизическую форму или возможность формы, откуда происходят все формы, или оно вечно бесформенно; все, что сейчас нам нужно знать – это то, что Божественное, в конце концов, на самом деле, принимает разнообразные формы, которые поклоняющийся придает ему, и через них встречает его в любви, в то время как соединение нашего духа с его духом необходимо для результата Бхакти. И также, некоторые религии и религиозные философии стремятся ослепить преданность концепцией вечного различия между человеческой душой и Божественным, без которого, говорят они, любовь и преданность не могут существовать, в то время как та философия, которая предполагает, что существует только Одно, поручает любовь и преданность движению в Неведении, необходимому, возможно, или хотя бы полезному в качестве приготовительного движения, пока неведение еще продолжается, но невозможного, когда все различия исчезли и которое, таким образом, нужно превзойти и отбросить. Мы можем придерживаться, однако, истины одного существования в том смысле, что все в Природе является Божественным, даже если Бог и больше, чем все в Природе, и любовь становится тогда движением, посредством которого Божественное в Природе и человек входят во владение восторгом вселенского и высшего Божественного, и наслаждаются им. В любом случае, любовь с необходимостью имеет двойное завершение из-за самой своей природы, одно – в котором любящий и любимый наслаждаются своим единением в различии а также всем тем, что увеличивает радость союза различий, и другое – в котором они бросают себя друг в друга и становятся одним «я». Эта истина весьма существенна для начала, ведь это сама природа любви, и, поскольку любовь является сущностным мотивом Йоги, как сама природа любви, таким же будет и венец и завершение движения Йоги.

 

Глава III

Богонаправленные Эмоции

 

Принцип Йоги состоит в обращении к Богу всех могуществ человеческого сознания, или одного из них, так, чтобы через эту активность существа мог быть контакт, отношения, единение. В Йоге Бхакти инструментом становится именно эмоциональная природа. Ее главный принцип – установить некие человеческие отношения между человеком и Божественным Существом, благодаря которым, через всегда более интенсивное истечение эмоций сердца по направлению к нему, человеческая душа может, в конце концов, сочетаться и стать единой с ним в страсти божественной Любви. В конечном счете, не только чистого мира единства или могущества или воли без желания к единству, но экстатической радости единения ищет преданный своей Йогой. Каждое чувство, которое может сделать сердце готовым к этому экстазу, Йога допускает; все, что уводит от него, должно постепенно исчезнуть по мере того, как прочный союз любви становится все более близким и совершенным.

Йога допускает все чувства, с которыми Религия подходит к почитанию, служению Богу и любви к нему, хотя и не в качестве своего заключительного сопровождения, но все же в качестве подготовительных движений эмоциональной природы. Но есть одно чувство, с которым Йога, по крайней мере, как она практикуется в Индии, имеет очень мало общего. В некоторых религиях, возможно, в большей части их, идея страха перед Богом играет очень большую роль, иногда величайшую, и боящийся Бога человек – истинный представитель этих религий. Чувство страха, на самом деле, совершенно согласуется с почитанием определенного рода, и до определенного момента; на своих вершинах оно поднимается до почитания божественного Могущества, божественного Закона, божественной Справедливости и этического повиновения, благоговейного страха перед всемогущим Создателем и Судией. Его мотив, таким образом, является этико-религиозным, и принадлежит не совсем преданному, но человеку работ, движимому преданностью к божественному предопределителю и судье своих работ. Он рассматривает Бога как Царя, и не подходит слишком близко к славе его трона, если не оправдан добродетельностью или не ведом посредником, который отвратит божественный гнев из-за греха. Даже когда он подходит ближе всего, он сохраняет почтительную дистанцию между собой и высоким объектом своего почитания. Он не может обнять Божественное со всем бесстрашием доверия ребенка к своей матери, или любящего к своему любимому, или с тем близким чувством единения, которое несет с собой совершенная любовь.

Происхождение этого божественного страха было достаточно грубым в некоторых примитивных народных религиях. Это было восприятие могуществ в мире, более великих, чем человек, неясных в своей природе и работах, которые, казалось, всегда готовы сразить его в его процветании и покарать его за любые действия, которые им не нравились. Страх богов возник из человеческого незнания о Боге и его незнания законов, которые управляют миром. Он приписывал высшим могуществам каприз и человеческие страсти; он создал их по образу великих мира сего, способными на прихоть, тиранию, личную вражду, завистливыми к любому величию в человеке, которое могло поднять его над малостью земной природы и подвести его слишком близко к божественной природе. С такими понятиями не может возникнуть настоящая преданность, разве что сомнительного рода, которую слабый может чувствовать к сильному, чье покровительство он может купить почитанием и подарками и искупительными жертвами и повиновением таким законам, какие тот может наложить на тех, кто ниже его, и может подкрепить наградами и наказаниями, или же это будет послушное и простертое ниц благоговение, которое можно ощущать перед великой славой, мудростью, полновластным могуществом, которые пребывают над миром и являются источником или, по крайней мере, регуляторами всех его законов и событий.

Более близкий подступ к началам Пути Преданности становится возможным, когда этот элемент божественного Могущества отделяет себя от этих грубостей, и закрепляется на идее божественного правителя, создателя мира и мастера Закона, который управляет землей и небесами, и его водителя и помощника и спасителя его созданий. Эта большая и высшая идея божественного Бытия долго сохраняла иные элементы, и все еще сохраняет некоторые элементы прежней грубости. Иудеи, которые выдвигали ее наиболее сильно и от которых она распространилась по большей части мира, могли верить в Бога праведности, который был недоступным, деспотичным, яростным, ревнивым, часто грубым и даже беспричинно кровожадным. Даже сейчас возможно для некоторых верить в Создателя, который создал небеса и ад, вечные небеса и вечный ад, два полюса своего творения, и даже, в соответствии с некоторыми религиями, обрек души, которые он создал, не только на грех и наказание, но и на вечное проклятие. Но даже без этих экстравагантностей детской религиозной веры, идея всемогущего Судии, Законодателя, Царя – это грубая и несовершенная идея Божественного, взятая сама по себе, потому что она берет низшую и внешнюю истину за главную истину, и имеет тенденцию мешать более высокому приближению к более сокровенной реальности. Она преувеличивает важность чувства греха, и таким образом продлевает и увеличивает страх души, ее неверие в себя и слабость. Она привязывает преследование добродетели и избежание греха к идее награды и наказания, хотя бы данных в следующей жизни, и делает их зависимыми от низших мотивов страха и заинтересованности вместо высшего духа, который должен управлять этическим существом. Она делает ад и небеса, а не Божественное само по себе, целью человеческой души и ее религиозного бытия. Эти грубости сослужили пользу в свой срок в медленном образовании человеческого разума, но они бесполезны для Йогина, который знает, что, какую бы систему они не представляли, она относится, скорее, ко внешним отношениям развивающейся человеческой души со внешним законом Вселенной, чем к какой-либо сокровенной истине внутренних отношений человеческой души с Божественным; но именно они – это истинное поле Йоги.

Все же некоторое развитие этой концепции подводит нас ближе к порогу Йоги преданности. Во-первых, здесь может возникнуть идея Божественного как источника, закона и цели нашего этического бытия, а от этого может прийти знание его как высшего «Я», к которому устремляется наша активная природа, Воли, которой мы должны уподобить нашу волю, вечного Права, Чистоты, Истины и Мудрости, в гармонию с которыми должна прийти наша природа, и к чьему бытию привлекается наше бытие. Этим путем мы приходим к Йоге Работ, а в этой Йоге есть место для личной преданности Божественному, ведь божественная Воля предстает в качестве Мастера наших работ, чей голос мы должны слушать, чьему божественному импульсу мы должны повиноваться и чья работа есть единственное дело нашей активной жизни и воли к действию. Во-вторых, возникает идея божественного Духа, прародителя всего, который простирает крылья своей милосердной защиты и любви над своими созданиями, а отсюда возникают между душой и Божественным отношения отца и ребенка, отношения любви и, как результат, отношения братства с нашими собратьями. Отношение к Божественному, в спокойный чистый свет природы которого мы должны расти и Мастеру, к которому мы приходим через работу и служение, Отцу, который отвечает на любовь души, которая приближается к нему, как ребенок – дозволенные элементы Йоги преданности.

В момент, когда мы основательно входим в эти разработки и их более духовное значение, мотив страха Божьего становится излишним, ненужным и даже невозможным. Он имеет значение в основном в области этики, когда душа еще недостаточно созрела для того, чтобы следовать добру ради него самого, и нуждается в авторитете над собой, чьего гнева или чьего сурового беспристрастного суда она могла бы бояться, и воспитывать в себе благодаря этому страху преданность добродетели. Когда мы растем в духовности, этот мотив не может больше сохраняться, разве что из-за задержки некоего смешения в разуме, некой настойчивости старой ментальности. Более того, этическая цель в Йоге отличается от той, которую ставит внешняя идея добродетели. Обычно этика рассматривается, как своего рода машинерия правильного действия, действие – это все, и как совершить правильное действие – это весь вопрос и все, о чем беспокоятся. Но для Йогина действие важно, в основном, не ради него самого, но, скорее, в качестве средства для роста души по направлению к Богу. Вот почему индийские духовные писания подчеркивают не столько качество действия, которое нужно совершить, сколько качество души, из которой исходит действие, ее истину, бесстрашие, чистоту, любовь, сострадание, благодетельность, отсутствие желания причинить вред, а эти действия рассматривает, как их проявления. Старая западная идея о том, что человеческая природа, по сути, порочна, и добродетели нужно следовать вопреки нашей падшей природе, которая противостоит ей, чужда индийской ментальности, воспитанной с незапамятных времен на идеях Йогинов. Наша природа содержит, наряду с ее страстным раджасическим и увлекающим вниз тамасическим качествами, более чистый саттвический элемент, и именно вдохновление его, ее высочайшей части, является делом этики. Благодаря ей мы увеличиваем божественную природу, daivi prakriti, которая присутствует в нас, и избавляемся от титанических и демонических элементов. Таким образом, не иудейская праведность богобоязненного человека, но чистота, любовь, добродетельность, истина, бесстрашие, беззлобность святого и любящего Бога  - цель этического роста в соответствии с этими понятиями. И, говоря более широко, расти в божественную природу – это совершенство этического бытия. Это может быть сделано лучше всего благодаря реализации Бога как высшего «Я», ведущей и возвышающей Воли Мастера, которого мы любим и которому служим. Не боязнь его, но любовь к нему, и стремление к свободе и вечной чистоте его должно быть мотивом.

Определенно, страх входит в отношения хозяина и слуги, и даже отца и ребенка, но только когда они находятся на человеческом уровне, когда контроль, подчинение и наказание играют в них преимущественную роль, а любовь принуждена более или менее скрываться за маской авторитета. Божественное даже в качестве Хозяина не наказывает никого, не угрожает, не принуждает к повиновению. Это человеческая душа должна свободно прийти к Божественному, и предложить себя его переполняющей силе, чтобы он мог охватить и вознести ее, и дать ей ту радость овладения Бесконечного конечной природой и служения Высочайшему, благодаря которым приходит свобода от эго и низшей природы. Любовь является ключом к этому отношению, и это служение, dasyam – это, в индийской Йоге, счастливое служение божественному Другу, или страстное служение божественному Любимому. Хозяин миров, который в Гите требует от своего слуги, Бхакты, быть в жизни не более чем его инструментом, произносит свое требование как друг, вожатый, высшее «Я», и говорит о себе, как о Господине всех миров, который является другом всех созданий, sarvalokamahesvaram sundram sarvabhutanam; два отношения, на самом деле, должны идти рядом, и никакое из них не может быть совершенным без другого. Также не отцовство Бога как Создателя, который требует подчинения, потому что он – производитель нашего существа, но отцовство любви ведет нас к более тесному союзу души в Йоге. Любовь – реальный ключ к обоим, и совершенная любовь не согласуется с допущением страха. Целью является близость человеческой души к Божественному, а страх всегда устанавливает барьер и дистанцию; даже трепет и почтение к божественному Могуществу – это признаки дистанции и разделения, и они исчезают в тесной связи единения любви. К тому же, страх принадлежит низшей природе, низшей самости, и при подходе к высшему «Я» должен быть отложен в сторону, прежде чем мы сможем войти в его присутствие.

Отношения божественного отцовства, и более близкие отношения с Божественным, как с Душой Матери Вселенной имеют своим источником другой ранний религиозный мотив. Один тип Бхакты, говорит Гита, – это преданный, который приходит к Божественному за удовлетворением своих нужд, как к подателя благ, удовлетворяющему потребности его внутреннего и внешнего существа: «Я несу моему Бхакте» – говорит Господь – «его обретение блага и его обладание им, yogaksemam vahamyaham.» Жизнь человека – это жизнь, состоящая из нужд и потребностей и, таким образом, желаний, не только в его физическом и витальном, но и в его ментальном и духовном бытии. Когда он становится сознающим более высокое Могущество, правящее миром, он приближается к этому через молитву об удовлетворении его нужд, о помощи в его нелегком путешествии, о защите и помощи в его борьбе. Какие бы грубости не могли присутствовать в обычном религиозном приближении к Богу путем молитвы, а их много, особенно это касается той позиции, которая представляет, что Божественное можно умилостивить, подкупить, вызвать на уступки или снисхождение восхвалениями, мольбами и дарами, и часто уделяет мало внимания духу, в котором к нему приближаются, все же этот путь обращения к Божественному – существенное движение нашего религиозного существа, и основывается на универсальной истине.

Действенность молитвы часто подвергают сомнению, а сама молитва, как предполагается, является неизбежно вещью низшей и неэффективной. Истинно то, что универсальная воля всегда выполняет свою задачу, и не может быть отклонена эгоистической мольбой и искупительной жертвой. Является истиной Трансцендентного, которое выражает себя в универсальном порядке, то, что, будучи всеведущим, его большее знание должно предвидеть вещь, которая должна быть сделана, и оно не нуждается в указании или стимуляции человеческой мыслью, и что желания индивидуума не являются и не могут быть ни в каком миропорядке истинным определяющим фактором. Но ни этот порядок, ни исполнение универсальной воли не осуществляется механическим Законом, но могуществами и силами, для которых человеческая жизнь, в конце концов, человеческая воля, стремление и вера не стоят среди наименее важных факторов. Молитва – это только особая форма, придаваемая этим воле, устремлению и вере. Ее формы очень часто грубы, и не только по-детски непосредственны, что само по себе и не изъян, но незрелы; но все же она обладает реальным могуществом и значением. Ее могущество и смысл в том, чтобы привести волю, устремление и веру человека в соприкосновение с божественной Волей как таковой сознательного Существа, с которым мы можем вступить в сознательные и живые отношения. Ведь наша воля и устремленность может действовать как благодаря нашей собственной силе и старанию, которое, без сомнения, может быть сделано вещью великой и эффективной, будь то для высших или для низших целей, – и есть множество дисциплин, которые выдвигают его вперед в качестве единственной силы, которую нужно использовать, – так она может действовать и в зависимости от божественной или универсальной Воли и с подчинением ей. И этот последний путь, в свою очередь, может либо рассматривать эту Волю, как в самом деле отвечающую на наше устремление, но почти механически, благодаря своего рода закону энергии, или, по крайней мере, довольно-таки безлично, или же она может смотреть на нее, как на отвечающую сознательно божественному устремлению и вере человеческой души, и сознательно несущую ей востребованные защиту, руководство и результат, yogaksemam vahamyaham.

Молитва помогает нам подготовиться к этим отношениям, сначала на низшем плане, даже несмотря на то, что она здесь согласна со многим, что является эгоизмом и самообманом; но впоследствии мы можем подтянуться к духовной истине, которая находится за ней. Таким образом, значение имеет вовсе не подание испрашиваемой вещи, но сами отношения, контакт человеческой жизни с Богом, сознательный взаимообмен. В духовных материях и в поиске духовных обретений эти сознательные отношения – великое могущество; это гораздо более великое могущество, чем наши собственные, целиком полагающиеся на себя борьба и усилие, и они приносят более полный духовный рост и опыт. В конце концов, молитва либо с необходимостью либо прекращается в том более великом, к чему она готовила нас, – на самом деле форма, которую мы называем молитвой, не так существенна сама по себе, как вера, воля, устремление, которые в ней присутствуют, – либо сохраняется только для радости отношений. Также цели ее, artha или интерес, реализации которого она ищет, становятся все выше и выше, пока мы не достигаем высочайшей преданности, у которой отсутствует мотив, преданности божественной любви, чистой и простой, без какого-либо другого требования или страстного хотения.

Отношения, которые возникают из этой позиции к Божественному, это отношения божественного Отца и Матери с ребенком, и отношения с другом. К Божественному в этих качествах человеческая душа приходит за помощью, за защитой, за руководством, за осуществлением надежд, – или, если целью является знание, как к Вожатому, Учителю, Подателю света, ведь Божественное – это Солнце знания, – или она приходит в горе и страдании за утешением и облегчением и освобождением, и это может быть освобождение как от страдания самого по себе, так и от существования в мире, который является обителью страдания, или от всех его внутренних и реальных причин* (*Это – три из четырех классов преданных, различаемых Гитой – arta, artharthi, jijnasi – бедствующий, искатель собственных целей и искатель знания Бога). В этих вещах мы обнаруживаем наличие определенной градации. Ведь отношения отцовства всегда менее близки, напряженны, проникновенны, и поэтому к ним реже прибегают в Йоге, которая ищет наитеснейшего единения. Отношения с божественным Другом более проникновенны и сладостны, допускают равенство и интимность даже в неравенстве и в начале взаимной самоотдачи; в своей наибольшей близости, когда всякая идея другой самоотдачи и приятия исчезает, когда эти отношения становятся лишенными мотива, исключая один, единственный и вседостаточный мотив любви, они оборачиваются свободными и счастливыми отношениями с товарищем по игре в Лиле существования. Но еще ближе и проникновеннее отношения матери и ребенка, и они поэтому играют очень большую роль везде, где религиозный импульс наиболее богато пылок и исходит наиболее горячо из сердца человека. Душа идет к Матери-Душе во всех своих желаниях и тревогах, Божественная Мать хочет, чтобы это было так, чтобы она могла излить наружу свое сердце любви. Душа обращается к ней, также, из-за самосуществующей природы этой любви, и потому что это указывает нам путь к дому, к которому мы направляемся после наших странствий в мире, и к груди, на которой мы находим отдых.

Но высочайшие и величайшие отношения – это те, которые начинают не с какого-нибудь из обычных религиозных мотивов, но, скорее, с самой сущности Йоги, происходящей из сущностной природы самой любви; это страсть Любящего и Любимого. Где бы ни возникало желание у души ее совершенного союза с Богом, эта форма божественного томления прокладывает себе путь даже в те религии которые, казалось бы, обходятся без нее и не дают ей места в своей обычной системе. Здесь единственная испрашиваемая вещь – это любовь, единственная пугающая вещь – это утрата любви, единственное страдание – из-за разделения любящих; ведь все остальное либо не существует для любящего, либо входит лишь в качестве эпизода или результата, но не цели или условия любви. Вся любовь, на самом деле, по своей природе является самосуществующей, потому что происходит из тайного единения в бытии и чувства этого единения, или желания единения между душами, которые еще способны помыслить о себе, как об отличных друг от друга и разделенных. Таким образом, все те другие отношения тоже могут прийти к своей самосуществующей, лишенной мотива радости бытия ради одной любви. Но все же они начинают с, и до конца они, в некоторой степени, находят удовлетворение своей игре в других мотивах. Но здесь началом является любовь, и концом – любовь, и вся цель состоит в любви. Имеет место, действительно, желание обладания, но даже оно превосходится в полноте самосуществующей любви, и заключительная просьба Бхакты – просто чтобы его Бхакти не могла никогда прекратиться или уменьшиться. Он не просит о небесах, или об освобождении от рождения, или о чем-нибудь другом, но только о том, чтобы его любовь была вечной и абсолютной.

Любовь – это страсть, и ищет она двух вещей, вечности и интенсивности, а в отношениях Любящего и Любимого поиск вечности и интенсивности инстинктивен, и рождается сам по себе. Любовь есть поиск взаимного обладания, и именно здесь потребность во взаимном обладании становится абсолютной. Прохождение за желание обладания, которое означает различие – это поиск единения, и именно здесь идея единения двух душ, соединяющихся друг с другом и становящихся одной, находит высшую точку своего страстного стремления и полноту своего удовлетворения. Любовь также является тоской по прекрасному, и именно здесь тоска бывает удовлетворена видением и касанием и радостью Все-прекрасного. Любовь – это дитя и искатель наслаждения, и именно здесь она находит высочайший возможный экстаз как сознания сердца, так и каждой фибры существа. Более того, эти отношения таковы, что, возникая между человеческим существом, и человеческим существом, требуют наибольшего и, даже когда достигают величайшей интенсивности, все еще наименее удовлетворены, потому что только в Божественном могут найти они свое реальное и полное удовлетворение. Таким образом, именно здесь в наибольшей степени обращение человеческих эмоций к Божественному обретает свой полный смысл и открывает всю истину, человеческим символом которой является любовь, и все ее сущностные инстинкты обожествляются, возвышаются, удовлетворяются в вечном блаженстве, из которого наша жизнь произошла и в которое, благодаря единению, она возвращается в Ананде божественного существования, где любовь абсолютна, вечна и беспримесна.

 

Глава IV

Путь Преданности

 

Бхакти сама по себе так же широка, как сердечное томление души по Божественному, и столь же проста и устремлена вперед, как любовь и желание, идущие прямо к своей цели. Она не может, таким образом, быть зафиксирована никаким систематическим методом, не может основываться на психологической науке, как Раджа-йога, или на психофизической, как Хатха-йога, или иметь отправной точкой определенный интеллектуальный процесс, как обычный метод Джнянайоги. Она может использовать разнообразные средства или подпорки, и человек, имея в себе тенденцию к упорядочению, процессу и системе, может попытаться создать метод своего обращения к этим помощникам; но чтобы дать отчет об их разнообразии, придется рассмотреть почти все бесчисленные религии человечества со стороны их внутреннего приближения к Божеству. В действительности, однако, более проникновенная Йога Бхакти разделяется просто на эти четыре движения: желание Души, когда она обращается к Богу, и напряжение ее эмоции к нему, боль любви и божественное возвращение любви, наслаждение обладания  любовью и игра этого наслаждения, и вечная радость божественного Любящего, которая есть сердце небесного счастья. Эти вещи одновременно слишком просты и слишком глубоки для претворения в метод или для анализа. В лучшем случае, можно только сказать: вот эти четыре последовательных элемента, шага, если мы можем так назвать их, составляющих Сиддхи, и вот, в широком смысле, некоторые из средств, которые она использует, и вот, опять же, некоторые аспекты и опыты Садханы преданности. Нам нужно только наметить в общих чертах основную линию, которой они следуют, пока мы не обратимся к рассмотрению того, как путь преданности входит в синтезную и интегральную Йогу, какое место он занимает там и как ее принцип влияет на другие принципы божественного жития.

Вся Йога – это обращение человеческого разума и человеческой души, не божественных еще в реализации, но чувствующих божественный импульс и притяжение к ней, к тому, благодаря чему они находят свое более великое бытие. В эмоциональном плане, первой формой, которую это обращение принимает, должна быть форма поклонения. В обычной религии это поклонение носит форму внешнего обряда который, в свою очередь, развивает наиболее внешнюю форму церемониального ритуала. Этот элемент обычно необходим, потому что большинство людей живет в своих физических умах, не может понять ничего, кроме силы физического символа и не может почувствовать, что живет чем-то, кроме силы физического действия. Мы можем принять здесь Тантрическую градацию садханы, которая считает путь pasu, стада, животного или физического существа, низшей стадией своей дисциплины, и говорит, что чисто или преимущественно церемониальное поклонение есть первый шаг этой низшей части пути. Очевидно, что даже реальная религия – а Йога это нечто большее, чем религия – только начинается, когда этот достаточно внешний обряд начинает соответствовать чему-то, реально ощущаемому в разуме, некоему подлинному подчинению, благоговению или духовному устремлению, для которых они становятся помощью, внешним выражением а также родом периодического или постоянного напоминания, помогающего оттянуть к себе разум от занятостей обычной жизни. Но пока это остается только идеей Божества, которому кто-то свидетельствует свое уважение или почтение, мы еще не пришли к началу Йоги. Так как цель Йоги – это союз, то ее началом должен всегда быть поиск Божественного, тоска по некоего рода касанию, близости или обладанию. Когда это приходит к нам, поклонение становится всегда прежде всего внутренним обрядом; мы начинаем превращать себя в храм Божественного, а наши  мысли и чувства теперь – это постоянная молитва устремленности и искания, а вся наша жизнь – внешнее служение и обряд. Именно когда это изменение, эта новая тенденция души растет, религия преданного становится Йогой, растущим контактом и союзом. Из этого не следует, что внешний контакт будет с необходимостью оставлен, но он будет все более становиться только физическим выражением, или истечением внутреннего поклонения и обожания, волной души, выбрасывающей себя наружу в речи и символическом действии.

Поклонение, прежде, чем обратиться в элемент более глубокой Йоги преданности, лепесток цветка любви, ее почитание и самовозвышение к своему солнцу, должно нести с собой, если оно глубоко, увеличивающееся посвящение существа Божественному, которому поклоняются. И одним из элементов этого посвящения должно быть самоочищение, чтобы стать пригодным для божественного контакта, или для вхождения божественного в храм нашего внутреннего существа, или для его самооткровения в дароносице сердца. Это очищение может быть этическим по своему характеру, но оно не будет просто моралистским поиском правильного и безупречного действия или же, когда однажды мы достигнем стадии Йоги, повиновением закону Бога, как он явлен формальной религией; но это будет отбрасывнием, katharsis, всего, что противоречит идее Божественного в себе самом, или Божественному в нас. В первом приближении это становится привычкой ощущения внешнего действия, как имитации Божественного, в итоге – ростом в его подобие в нашей природе. Этот рост в подобие Божественного имеет такое же отношение ко внешней этической жизни, как внутренне поклонение к церемониальному почитанию. Оно завершается родом освобождения благодаря уподоблению Божественному(1) (1 – sadrsya-mukti), освобождением от нашей низшей природы и изменением в божественную природу.

Посвящение становится, достигнув своей полноты, преданием всего нашего существа Божественному; то же относится ко всем нашим мыслям и нашим работам. Здесь эта Йога принимает в себя сущностные элементы Йоги работ и Йоги знания, но делает это в своей собственной манере и со своим собственным, своеобразным духом. Это посвящение жизни и работ Божественному, но больше посвящение любви, чем обращение воли к божественной Воле. Бхакта предлагает свою жизнь, и все, чем он является, и все, что он имеет, и все, что он делает, Божественному. Это отречение может принять аскетическую форму, когда он живет обычной человеческой жизнью, и посвящает свои дни единственно молитве, восхвалению, почитанию или экстатической медитации, оставляет свою личную собственность и становится монахом или нищим, чьей единственной собственностью является Божественное, оставляет все действия в жизни кроме одних только тех, которые помогают или являются частью сообщения в Божественном или сообщения с другими преданными или, самое большее, продолжает совершение, из безопасной крепости аскетической жизни, тех видов служения человечеству, которые кажутся исключительно излиянием божественной природы любви, сострадания и добра. Но существует более широкое самопосвящение, свойственное любой интегральной Йоге, которое, приемля полноту жизни и мира в их целостности как игру Божественного, предлагает все бытие в качестве его собственности; это удержание всего, чем являешься и имеешь, как принадлежащего только ему а не нам, и совершение всех работ, как предложение ему. Благодаря этому приходит полное активное посвящение как внутренней, так и внешней жизни, безраздельная самоотдача.

Есть также посвящение мыслей Божественному. Изначально это попытка зафиксировать ум на объекте поклонения, - ведь от природы неустойчивый человеческий ум занят другими объектами и, даже когда он направлен вверх, постоянно оттягивается миром, - так что в итоге он привычно думает о нем, а все остальное только вторично, и обдумывается только в связи с ним. Это делается чаще с помощью физического образа или, более проникновенно и характерно, Мантры или божественного имени, через которое божественное существо сознается. Те, кто систематизирует, предполагают наличие трех стадий поиска через посвящение разума, первая – постоянное слышание божественного имени, качеств и всего, что связано с ними, второе – постоянное размышление о них или о божественном существе или личности, третье – установление и фиксирование ума на объекте; и благодаря этому приходит полная реализация. И посредством этого также приходит, когда сопровождающее чувство концентрации очень интенсивно, Самадхи, экстатический транс, в котором сознание уходит от внешних объектов. Но все это, на самом деле, побочно; единственной существенной вещью является интенсивная преданность мысли в разуме объекту поклонения. Хотя это кажется сходным с созерцанием на пути знания, это отличается от него по духу. Это, в своей реальной природе, не спокойное, но экстатическое созерцание; оно стремится не перейти в бытие Божественного, но принести Божественное в нас, и потерять себя в глубоком экстазе его присутствия и его обладания; и это блаженство – не мир единства, но экстаз единения. Здесь, также, может быть раздельное самопосвящение, которое заканчивается отставлением всех прочих мыслей жизни ради обладания этим экстазом, вечным впоследствии в планах потусторонних; или всестороннее посвящение, в котором все мысли полны Божественным, и даже в занятиях жизни каждая мысль помнит его. Как в других Йогах, так и в этой человек приходит к видению Божественного везде и во всем, и к излиянию реализации Божественного во всех своих внутренних активностях и наружных действиях. Но все поддерживается здесь первичной силой эмоционального союза: ведь именно любовью полное самопосвящение и полное обладание завершаются, и мысль и действие становятся формами и образами божественной любви, которая обладает духом и его членами.

Это обычное движение, посредством которого то, что могло быть вначале смутным поклонением некой идее Божественного, принимает оттенок и характер и затем, однажды вступив на путь Йоги, внутреннюю реальность и интенсивный опыт божественной любви. Но существует более проникновенная Йога, которая с самого начала состоит в этой любви, и добивается своего только интенсивностью своего томления, без других процессов или методов. Все остальное приходит, но оно исходит из этого, как лист и цветок из семени; другие вещи не являются средствами развития и совершения любви, но излучениями любви, уже растущей в душе. Это путь, по которому душа следует, когда, в то время как она занята, возможно, нормальной человеческой жизнью, она услышала флейту Божественного за близким пологом тайной лесной чащи и больше не владеет собой, не может удовлетвориться и отдохнуть, пока не догонит и не схватит и не возобладает божественным флейтистом. Это, в сущности, могущество любви самой по себе в сердце и в душе, поворачивающихся от земных целей к духовному источнику всей красоты и наслаждения. Здесь, в этом поиске, обитают все чувства и страсти, все настроения и опыты любви, сосредоточенные на высшем объекте желания и в сотни раз более напряженные, чем высший расцвет напряженности, возможный для человеческой любви. Имеет место расстройство всей жизни, озарение непонятным видением, неудовлетворенная тоска по единственному объекту желания сердца, сильная непереносимость всего, что отвлекает от единственного занятия, сильная боль от препятствий, которые встают на пути к обладанию, совершенное видение всей красоты и наслаждения в единственной форме. И имеет место все множество настроений любви, радость размышления и поглощения, наслаждение встречи и исполнения и объятия, боль разделения, гнев любви, слезы тоски, возросшее наслаждение воссоединения. Сердце является сценой высшей идиллии внутреннего сознания, но сердце, подвергающееся все сильнее интенсивному духовному изменению и становящееся сияющим разворачивающимся лотосом духа. И, как напряженность его поиска – за пределами высочайшего могущества нормальных человеческих эмоций, так же и наслаждение и заключительный экстаз – за пределами досягаемости воображения и за пределами выражения речью. Ибо это наслаждение Божества, которое превосходит человеческое понимание.

Индийская Бхакти дала этой божественной любви могущественные формы, поэтические символы, которые в реальности являются не столько символами, сколько проникновенными выражениями истины, которая не может найти никаких других выражений. Она использует человеческие отношения и видит божественную личность, не как простые образы, но потому, что существуют божественные отношения высших Наслаждения и Красоты с человеческой душой, несовершенными но все же реальными отображениями которых являются человеческие отношения, и потому, что эти Наслаждение и Красота – это не абстракции и не качества совершенно неосязаемой метафизической сущности, но само тело и форма высшего Существа. Это живая Душа, к которой взывает душа Бхакты; ведь источник всей жизни это не идея, не концепция и не состояние существования, но реальное Существо. Таким образом, в обладании божественным Возлюбленным вся жизнь души удовлетворяется, и все отношения, через которые она находит и в которых она выражает себя, полностью выполнены; таким образом, также, через любые из них или через них все можно искать Возлюбленного, хотя те из них, которые допускают величайшую интенсивность, и будут всегда теми, которыми его можно наиболее интенсивно преследовать и обладать им с глубочайшим экстазом. Его ищут внутри, в сердце, и, таким образом, отдельно от всего посредством собранной внутри концентрации существа в душе самой по себе; но он также видим и любим везде, где он проявляет свое бытие. Вся красота и радость существования видится, как его радость и красота; дух объемлет его во всех существах; экстаз радостной любви изливает себя наружу в универсальной любви; все существование становится излиянием его наслаждения и даже в самих своих видимостях трансформировано в нечто иное, чем его внешняя видимость. Сам мир переживается, как игра божественного наслаждения, Лила, а то, в чем мир теряет себя, это небеса блаженства вечного единства.

 

Глава V

Божественная Личность

 

Один вопрос встает непосредственно в синтетической Йоге, который должен не только охватить, но объединить знание и преданность, сложный и волнующий вопрос божественной личности. Все тенденции современной мысли были направлены на умаление роли личности; она видела за запутанными обстоятельствами только великую безличную силу, непонятное становление, и его – также вырабатывающим себя через безличные силы и безличные законы, в то время как личность представляется только в качестве результирующего, подчиненного, частичного, преходящего феномена перед лицом этого безличного движения, жалуя даже этой Силе сознание, которое, кажется, безлично, неопределенно, лишено, в сущности, чего бы то ни было, кроме абстрактных качеств или энергий; ибо все остальное есть лишь результат, второстепенный феномен. Древняя индийская мысль, взяв старт с совсем другого конца шкалы, пришла большинством своих линий к такому же обобщению. Она почувствовала безличное существование в качестве изначальной и вечной истины; личность – это только иллюзия или, в лучшем случае, феномен разума.

С другой стороны, путь преданности невозможен, если личность Божественного не может быть взята за реальность, реальную реальность, а не установление иллюзии. Любви не может быть без любящего и любимого. Если наша личностность это иллюзия, а Личность, к которой восходит наше поклонение – только первичное выражение иллюзии, и мы верим в это, тогда любовь и поклонение должны тотчас же быть убиты, или могут лишь выжить в нелогичной страсти сердца, отрицающего своими сильными ударами жизни ясные и сухие истины рассудка. Любить тень наших умов, или яркий космический феномен, и поклоняться ему, который скрывается от взгляда Истины, может быть, возможно, но путь спасения не может быть выстроен на основе произвольного самообмана. Бхакта, на самом деле, не позволяет этим сомнениям интеллекта встать на пути; у него есть предсказания его сердца, и этого ему достаточно. Но Садхака интегральной Йоги должен знать вечную и окончательную Истину, и не упорствовать до конца в наслаждении Тенью. Если безличное есть единственная устойчивая Истина, тогда устойчивый синтез невозможен. Он может, самое большее, принять божественную личность как символ, могущественную и эффективную выдумку, но он должен будет, наконец, превзойти ее, и оставить преданность ради единственного преследования окончательного знания. Он должен будет опустошить существо ото всех его символов, ценностей, содержимого, чтобы прийти к лишенной черт Реальности.

Мы сказали, однако, что личность и безличность, так, как наши умы понимают их, являются только аспектами Божественного, и оба содержатся в его существе; они – это одна и та же вещь, которую мы видим с противоположных сторон, и в которую мы входим через два входа. Мы должны осознать это более четко, чтобы избавиться от каких бы то ни было сомнений, которыми интеллект может пытаться встревожить нас, когда мы следуем импульсу преданности и интуиции любви, или преследовать нас в радости божественного союза. Они уменьшаются, в самом деле, от этой радости, но если мы слишком тяжко обременены философским разумом, они могут не покидать нас почти до самого ее порога. Хорошо бы, поэтому, избавиться от них, по возможности, пораньше, осознав ограничения интеллекта, рационального философского ума, в его особом пути достижения истины, и ограничения, имеющиеся даже у духовного опыта, который имеет своей отправной точкой приближение через интеллект, увидеть, что это не должно с необходимостью быть всей интегральностью высочайшего и широчайшего духовного опыта. Духовная интуиция всегда более светлый вожатый, чем различающий рассудок, и духовная интуиция обращается к нам не только через рассудок, но точно так же и через остальные части нашего существа, через сердце и жизнь также. Интегральным знанием будет поэтому то, которое принимает в расчет все, и примиряет все их разнообразные истины. Сам интеллект получит более глубокое удовлетворение, если не будет находиться в плену у собственных данных, но примет истины сердца и жизни также, и придаст им их абсолютную духовную ценность.

Природа философского интеллекта – двигаться среди идей и придавать им род абстрактной реальности их самих, отдельно от всех их конкретных представлений, которые влияют на нашу жизнь и личное сознание. Он склонен сводить эти представления к своим беднейшим и наиболее общим терминам, и утончать даже их, если это возможно, до некой заключительной абстракции. Чисто интеллектуальное направление уводит прочь от жизни. В суждении о вещах он пытается уйти от их эффектов на нашу личностность и прийти к какой бы то ни было общей безличной истине, могущей стоять за ними; он склонен обращаться с этим родом истины так, как если бы это была единственная настоящая истина или, по меньшей мере, одно высшее и устойчивое могущество реальности. Таким образом он связан своей собственной природой, заканчивая в своих крайностях абсолютной безличностью и абсолютной абстракцией. Вот где закончились древние философии. Они свели все к трем абстракциям, существованию, сознанию и блаженству бытия, и имели тенденцию к устранению двух из них, которые, казалось, зависели от первой, самой абстрактной, и отбросить все остальное в чистое, лишенное черт существование, из которого было удалено все остальное, все представления, все ценности, кроме одного безвременного и неопределенного факта бытия. Но интеллект может предпринять еще один шаг, и он делает его в буддийской философии. Он находит, что даже этот заключительный факт существования был только представлением; он абстрагируется и от него также, и сталкивается с бесконечным нулем, который может быть либо пустотой, либо вечным невыразимым.

Сердце и жизнь, как мы знаем, имеют в точности противоположный закон. Они не могут жить с абстракциями; они могут найти свое удовлетворение только в вещах, которые конкретны или могут быть сделаны ощутимыми; будь то физически, ментально или духовно, их объект не что-то, что они ищут чтобы распознавать и приходить к нему посредством интеллектуальной абстракции; живое становление им или сознательное обладание своим объектом и радость от этого – то, чего они ищут. Не удовлетворению абстрактного ума или безличного существования они отвечают, но радости и активности существа, сознательной Личности в нас, будь она конечной или бесконечной, для которой наслаждение и могущество его существования являются реальностью. Таким образом, когда сердце и жизнь обращаются к Высочайшему и Бесконечному, они приходят не к абстрактному существованию или несуществованию, Сат или же Нирване, но к существующему, Сат Пуруша, не просто к сознанию, но к сознательному существу, Чайтанья Пуруше, не просто к чистому безличному наслаждению «Есмь», но к бесконечному «Я есть» блаженства, Анандамайя Пуруше; не могут они и поглотиться и потерять свое сознание и блаженство в лишенном признаков существовании, но должны настаивать на всех трех в одном, ведь наслаждение существованием есть их высочайшее могущество, а без сознания наслаждением обладать невозможно. Это – смысл высшего образа самой напряженной индийской религии любви, Шри Кришны, Все-блаженного и Всепрекрасного.

Интеллект может тоже следовать этому направлению, но он перестает тогда быть чистым интеллектом; он призывает свою силу воображения себе на помощь, он становится творцом образов, создателем символов и значений, духовным художником и поэтом. Таким образом, суровейшая духовная философия допускает Сагуна, божественную Личность, только как высший космический символ; идите за него к реальности, и вы придете, говорит она, в конце концов к Ниргуне, чистому Безличному. Соперничающая философия отстаивает превосходство Сагуна; то, что безлично – это, она, возможно, скажет, только материал, вещество духовной природы, из которого он проявляет возможности своего существа, сознания и блаженства, все, что выражает его; личное – это видимое отрицание, из которого он высвобождает временные вариации своего вечного утверждения личностности. Здесь, очевидно, есть два инстинкта или, если мы не решаемся применить это слово к интеллекту, две врожденных способности нашего существа, которые имеют дело, каждая на свой собственный манер, с одной и той же Реальностью.

Обе эти идеи интеллекта, его определения, и устремления сердца и жизни, их приближения, имеют позади себя реальности, средствами прихода к которым они являются. Обе оправданы духовным опытом; обе приходят к духовному абсолюту того, что они ищут. Но все же каждая имеет тенденцию, если ей потакают исключительно, быть стесненной ограничениями своих врожденных качеств и их характерными средствами. Мы видим, что в нашем земном житии сердце и жизнь, если следовать исключительно им, не могут вести ни к какому светлому исходу, в то время как исключительная интеллектуальность становится либо отдаленной, абстрактной и бессильной, либо бесполезно критической и сухо механической. Их достаточная гармония и справедливое примирение – одна из великих проблем нашей психологии и нашего действия.

Примиряющее могущество находится позади, в интуиции. Но существует интуиция, которая служит интеллекту, и интуиция, которая служит сердцу и жизни, и если мы следуем какой-либо из них исключительно, мы не уйдем значительно далее, чем раньше; мы только сделаем более проникновенно реальными для себя, но все еще раздельно, вещи, на которые нацелены другие, менее зрячие могущества. Но тот факт, что она может предоставлять себя беспристрастно всем другим частям нашего существа – ведь даже тело имеет свои интуиции, - показывает, что интуиция – не исключительный, но интегральный искатель истины. Мы должны спрашивать интуицию всего нашего существа, не только отдельно в каждой части его, не в сумме их открытий, но позади всех этих низших инструментов, позади даже их первых духовных корреспондентов, возвышением в родной дом интуиции, который является родным домом бесконечной и неограниченной Истины, rtasya sve dame, где все существование открывает свое единство. Это то, что имеет в виду древняя Веда, когда она восклицает: «Есть непоколебимая истина, скрытая истиной (вечная истина, спрятанная этой другой, о которой  мы имеем здесь эти низшие интуиции); там десять сотен лучей света стоят вместе; это Одно.» «rtena rtam apihitam dhruvam... dasa sata saha tasthus tad ekam.» (Rig Veda V. 62. 1).

Духовная интуиция всегда захватывает реальность; это светлый предвестник духовной реализации, или же ее озаряющий свет; она видит то, что другие могущества нашего существа трудятся, чтобы выразить; она добирается до твердой истины абстрактных представлений интеллекта и феноменальных представлений сердца и жизни, истины, которая сама по себе не отдаленно абстрактна ни наружно конкретна, но является чем-то другим, для чего эти есть только две стороны ее психологической манифестации нам. То, что воспринимает интуиция нашего интегрального существа, когда его челны больше не спорят друг с другом, а озарены свыше – это то, на что целостность нашего существа нацеливается, как на единственную реальность. Безличное это истина, личное это тоже истина; они – это одна и та же истина, видимая с двух сторон нашей психологической активности; ни одна сама по себе не дает полного представления о Реальности, и все же посредством обеих мы можем достичь ее.

Рассматривая с одной стороны, казалось бы, безличная Мысль была за работой, и создала фикцию мыслителя для удобства своего действия, безличное Могущество за работой создало фикцию делающего, безличное существование в действии использует фикцию личностного существа, которое имеет сознательную личность и личное наслаждение. Рассматривая с другой стороны, именно мыслитель выражает себя в мыслях, которые без него не могли бы существовать, и наше общее понятие мысли символизирует просто способность природы мыслителя; Ишвара выражает себя посредством воли и могущества и силы; Существующее распространяет себя во всех формах, интегральных и частичных, прямых, вывернутых и извращенных, своего существования, сознания и блаженства, и наше абстрактное общее понятие этих вещей – это только интеллектуальное представление тройного могущества его природы бытия. Вся безличностность при таком повороте, кажется, становится фикцией, а существование в каждом своем движении и каждой своей частице – ни чем иным как жизнью, сознанием, могуществом, наслаждением одной и все же неисчислимой Личности, бесконечности, Божеством, самосознающим и саморазвертывающимся Пурушей. Оба взгляда истинны, исключая идею фикции, которая позаимствована из наших собственных интеллектуальных процессов, должна быть изгнана, и всему придана его настоящая ценность. Интегральный искатель должен увидеть в этом свете, что он может достичь одной и той же Реальности обеими линиями, либо последовательно либо одновременно, как бы на двух соединенных колесах, едущих по параллельным колеям, но параллельным колеям, которые не признают интеллектуальную логику, но, в повиновении своей собственной внутренней истине единства, действительно встречаются в бесконечности.

Мы должны смотреть на божественную Личность с этой точки зрения. Когда мы говорим о личности, мы понимаем под ней, в первую очередь, что-то ограниченное, внешнее и отдельное, и наша идея личного Бога приобретает тот же несовершенный характер. Наша личность является для нас, прежде всего, отдельным сознанием, ограниченным разумом, телом, характером, которую мы полагаем личностью, которой мы являемся, фиксированной величиной; ведь хотя в реальности она всегда меняется, все же имеется достаточный элемент стабильности, чтобы придать род практического оправдания этой идее фиксированности. Мы полагаем Бога такой личностью, только без тела, отдельной личностью, отличной от всех остальных, с разумом и характером, ограниченными определенными качествами. Сначала, в наших примитивных концепциях, это божество – игрушка большого непостоянства, причудливая и капризная, расширенное издание нашего человеческого характера; но впоследствии мы постигаем божественную природу личности, как вполне фиксированную величину, и мы приписываем ей те только качества, которые мы рассматриваем, как божественные и идеальные, в то время как все остальные исключаются. Ограничение принуждает нас рассматривать все остальные, приписывая их Дьяволу, или ссужая человеку изначальную созидательную способность всего того, что мы полагаем злом, или же, когда мы осознаем, что это не совсем будет работать, воздвигая могущество, которое мы называем Природой, и приписывая ему все низшие качества и множество действий, за которые мы не хотим заставлять отвечать Божественное. На более высоком уровне приписывание ума и характера Богу становится менее антропоморфным, и мы рассматриваем его, как бесконечный Дух, но все еще отдельную личность, дух с определенными фиксированными божественными качествами как аттрибутами. Так понимаются идеи божественной Личности, личного Бога, которые различаются так сильно в разных религиях.

Все это может показаться с первого взгляда изначальным антропоморфизмом, заканчивающимся в интеллектуальном понятии Божества, которое очень сильно варьирует с условиями мира, как мы его видим. Неудивительно, что философский и скептический разум нашел немного трудностей при разрушении всего этого, в направлении ли отрицания личного Бога и допущения безличной Силы или Становления, или в направлении безличного Бытия или невыразимого отрицания существования, со всем остальным только в качестве символов Майи или феноменальных личин сознания Времени. Но это только персонификации монотеизма. Политеистические религии, менее, возможно, возвышенные, но более широкие и чувствительные в своем охвате космической жизни, почувствовали, что все в космосе имеет божественный источник; следовательно, они допускали существование многих божественных личностей со смутным чувством неопределимого Божественного позади, чьи отношения с персональными богами не очень четко были понятны. А в своих более экзотерических формах эти боги были грубо антропоморфны; но там, где внутренний смысл духовных вещей прояснялся, разнообразные божества принимали видимость персонификаций одного Божественного – это фиксированная точка зрения древней Веды. Это Божественное может быть высшим Существом, которое проявляет себя в разнообразных божественных личностях или безличном существовании, которое встречает человеческий разум в этих формах; или обе точки зрения могут быть поддержаны одновременно, без какой бы то ни было интеллектуальной попытки примирить их, поскольку обе ощущаются как истинные для духовного опыта.

Если мы подчиним эти понятия Божественной Личности различению интеллекта, мы будем склонны свести их, в соответствии с нашим влечением, к выдумкам воображения или к психологическим символам, в любом случае, ответу нашей личности чему-то, что не является этим вообще, но чисто безлично. Мы можем сказать, что То, в реальности, совершенно противоположно нашей человечности и нашей личностности, и поэтому, чтобы войти в отношения с ним, мы принуждены установить эти человеческие выдумки и эти личные символы так, чтобы сделать его бытие ближе к нам. Но мы должны судить посредством духовного опыта, и во всеохватывающем духовном опыте мы должны обнаружить, что эти вещи – не вымыслы и не символы, но истины божественного бытия в своей сущности, как бы несовершенны ни могли быть наши представления их. Даже наша первая идея нашей собственной личности – не абсолютная ошибка, но лишь несовершенный и поверхностный взгляд, осажденный многими ментальными ошибками. Более великое само—знание показывает нам, что мы не являемся в основе особым выражением форм, могуществ, свойств, сознательным «Я», отождествляющим себя с ними, которым мы, сначала казалось, являемся. Это только временный факт, хотя все еще факт, нашего частного бытия на поверхности нашего активного сознания. Мы находим внутри бесконечное бытие с потенцией всех качеств, бесконечного качества, anantaguna, которые могут быть скомбинированы любым количеством возможных способов, и каждая комбинация есть откровение нашего существа. Ведь вся эта личностность – это само-проявление Личности, так сказать, существа, которое осознает свою манифестацию.

Но мы видим также, что это существо не кажется состоящим даже из бесконечного качества, но имеет статус его космической реальности, в которой он кажется стоящим позади нее и становящимся неопределенным сознательным существованием, anirdesyam. Даже сознание, кажется, оттянуто назад и оставляет лишь безвременное и чистое существование. И снова даже это чистое «я» нашего существа, кажется, на определенном уровне отрицает свою собственную реальность, является проекцией из лишенного самости (anatmyam anilayanam. Taittiriya Upanishad) и основания непознаваемого, которое мы можем полагать либо безымянным нечто, либо Ничто. Именно когда мы зафиксируемся исключительно на этом, и забудем все, что оно вобрало в себя, мы говорим о чистой безличности или пустом Ничто как о высочайших истинах. Но более нитегральное видение показывает нам, что это Личность и личностность и все, что она проявила, что таким образом направило себя вверх в свой собственный невыраженный абсолют. И если мы подносим наше сердце, также как наш рассуждающий ум, к Высочайшему, мы найдем, что мы можем достичь его через абсолютную Личность так же, как через абсолютную безличностность. Но все это само-знание – это только модель внутри нас самих соответствующей истины Божественного в его универсальности. Здесь также мы встречаем его в различных формах божественной личностности; в формулах качества, которое разнообразно выражает его нам в природе: в бесконечном качестве, Анантагуна; в божественной Личности, которая выражает себя через бесконечное качество; в абсолютной безличностности, абсолютном существовании или абсолютном несуществовании, которое является все же все время невыразимым Абсолютом этой божественной Личности, этим сознательным Существом, которое проявляет себя через нас и через вселенную.

Даже на космическом плане мы постоянно приближаемся к Божественному с обеих этих сторон. Мы можем думать, чувствовать и говорить, что Бог это Истина, Справедливость, Праведность, Могущество, Наслаждение, Любовь, Красота; мы можем видеть его, как вселенскую силу или как вселенское сознание. Но это только абстрактный путь переживания. Как мы сами – не просто набор качеств, или способностей, или психологическая величина, но существо, личность, которая так выражает свою природу, так же является Божественное Личностью, сознательным Существом, которое так выражает свою природу нам. И мы можем поклоняться ему через разные формы этой природы, Богу праведности, Богу любви и милосердия, Богу мира и чистоты; но очевидно, что есть другие вещи в божественной природе, которые мы должны вынести за форму личностности, в которой  мы так почитаем его. Храбрость духовного видения и опыта может встретить его также в более суровых или пугающих формах. Ни одна из них не является всей Божественностью; все эти формы его личностности – реальные истины его, в которых он встречает нас и, кажется, имеет дело с нами, как если бы остальное было убрано за него. Он является каждой в отдельности и всеми вместе. Он – Вишну, Кришна, Кали; он являет себя нам в человечестве, как личность Христа или личность Будды. Когда мы смотрим за наше первое, исключительно концентрированное видение, мы видим за Вишну всю личностность Шивы, а за Шивой – всю личностность Вишну. Он – Ананта-гуна, бесконечное качество и бесконечная божественная Личностность, которая проявляется через него. Снова он кажется уходящим в чистую духовную безличностность, или за всякую идею даже безличного “Я”, и оправдывающим одухотворенный атеизм или агностицизм; он становится для разумного человека неопределимым, anirdesyam. Но из этого непознаваемого сознательное Существо, божественная Личность, которая проявляет себя здесь, все еще говорит: «Это тоже Я, даже здесь, за этой точкой зрения разума, Я это Он, Пурушоттама».

Ведь, за разделениями и противоречиями интеллекта, есть другой свет, и там видение истины открывает себя, которое мы можем попытаться выразить для себя интеллектуально. Там все есть единая истина этих истин; ведь там каждая представлена и оправдана во всех остальных. В этом свете наш духовный опыт оказывается объединенным и интегрализованным, ни на толщину волоса настоящего разделения не остается; ни тени превосходства или униженности не остается между поиском Безличного и поклонением божественной Личности, между путем знания и путем преданности.

Глава VI

Наслаждение Божественного

 

Таков, стало быть, путь преданности, и это его оправдание для высочайшего и широчайшего, самого интегрального знания, и мы можем теперь постичь, какую форму и место он примет в интегральной Йоге. Йога в своей сущности – это союз души с бессмертным бытием и сознанием и наслаждением Божественного, осуществленный через человеческую природу с результатом – развитием в божественную природу существа, какой бы она ни могла быть, настолько, насколько мы можем постичь ее в разуме и реализовать в духовной активности. Что бы мы ни видели от этого Божественного, фиксируя наше концентрированное усилие на этом, этим мы можем стать, или расти в некий род единства с этим или, самое меньшее, в созвучие или гармонию с этим. Старая Упанишада выражает это остро в своих терминах: «Кто бы ни визуализировал это, как Существование, становится этим существованием, и кто бы ни визуализировал это, как Несуществование, становится этим несуществованием», так же и со всем остальным, что мы видим из Божественного, - это, мы можем сказать, является одновременно сущностной и прагматической истиной Божества. Это нечто позади нас, что на самом деле уже внутри нас, но чем мы пока что не являемся, или являемся только начально в нашем человеческом существовании; но что бы от этого мы ни увидели, мы можем это создать или раскрыть в нашей сознательной природе и существе и можем расти в это, и так создать или раскрыть в нас индивидуально Божество и расти в его универсальность и трансцендентность – это наше духовное предопределение. Или, если это понятие слишком высоко для слабости нашей природы, тогда по меньшей мере приблизиться, отражать и быть в надежном сообщении с этим есть близкое и возможное достижение.

Цель всего этого синтеза, или интегральной Йоги, которую мы рассматриваем, это союз с существом, сознанием и наслаждением Божественного через каждую часть нашей человеческой природы отдельно или одновременно, но все в отдаленной перспективе гармонизировано и объединено, так чтобы целое могло быть трансформировано в божественную природу бытия. Ничто меньшее, чем это, не может удовлетворить интегрально видящего, потому что то, что он видит, должно быть тем, за духовное обладание чем, настолько, насколько это возможно, он борется. Не с одним только знающим внутри себя, не с одной только волей, не с одним только сердцем, но со всеми ними наравне, а также с целостным ментальным и витальным существом внутри него он устремляется к Божеству, и трудится над тем, чтобы превратить их природу в их божественные эквиваленты. И, поскольку Бог встречает нас на многих путях своего существа, и на всех на них привлекает нас к себе, даже когда кажется ускользающим от нас, - и видеть божественную возможность и превзойти его игру препятствий составляет всю мистерию и величие человеческого существования, - таким образом, на каждом из этих путей в его высочайшей точке или в союзе всех, если мы можем найти ключ к их единству, мы будем стремиться отследить его, найти и обладать им. Поскольку он отдаляется в безличностность, мы следуем за его безличностным бытием и наслаждением, но поскольку он встречает нас также в нашей личностности и через личностные отношения Божественного с человеческим, это мы тоже не будем отрицать сами; мы допустим и игру любви и наслаждения, и их несказанное единство.

Посредством знания мы ищем союза с Божественным в его сознательном существе: посредством работ мы также ищем союза с Божественным в его сознательном существе, не статически, но динамчески, через сознательный союз с божественной Волей; но посредством любви мы ищем союза с ним во всем наслаждении его бытия. По этой причине путь любви, каким бы узким он не мог показаться в своих первых движениях, является, в конце концов, более повелительно всеобъемлющим, чем любой другой мотив Йоги. Путь знания легко устремляется к безличному и абсолютному, и может вскоре стать исключительным. Правда, что это не нужно; поскольку сознательное существо Божественного универсально и индивидуально так же, как трансцендентно и абсолютно, здесь также может быть и должна быть тенденция к интегральной реализации единства, и мы можем прийти посредством ее к интегральной реализации единства, и мы можем прийти посредством ее к духовному единству с Богом в человеке и с Богом во вселенной, не менее полному, чем любой трансцендентный союз. Но это все еще недостаточно повелительно. Ведь мы можем говорить, что есть высшее и низшее знание, высшее самосознание и низшее самосознание, и что здесь вершина знания должна преследоваться в исключение массы знания, путь исключения предпочтительнее интегрального пути. Или мы можем открыть теорию иллюзии, чтобы оправдать наше отвержение всей связи с нашими собратьями или космического действия. Путь работ ведет нас к Трансценденту, чье могущество бытия проявляет себя как воля в мире, единая в нас и во всех, посредством тождества с которой мы приходим, благодаря условиям этого тождества, к союзу с ним как с одним «я» во всем, и как с универсальным «Я» и Господом в космосе. И это, может показаться, навязывает определенную обширность в нашей реализации единства. Но все же это тоже недостаточно повелительно. Ведь этот мотив тоже может склоняться к полной безличностности и, даже если это ведет к продолжительному участию в активностях вселенского Божества, может быть совершенно открепленным и пассивным в своем принципе. Только когда вторгается наслаждение, мотив интегрального союза становится достаточно повелительным.

Это наслаждение, что так целиком императивно – это наслаждение Божественного ради него самого и ни для чего другого, ни для какой причины или выгоды чего-либо за ним самим. Оно не ищет Бога для чего-либо, что он может дать нам или для какого-либо особого качества в нем, но просто и чисто потому, что он это наше «я», и наше целостное существо и наше все. Оно объемлет наслаждение трансцендентности, не ради трансцендентности, но потому что он – трансцендент; наслаждение универсального, не ради универсальности, но потому что он является универсальным; наслаждение индивидуального не ради индивидуального удовлетворения, но потому, что он индивидуален. Оно идет за все различения и видимости, и не делает расчетов большего или меньшего в его существе, но объемлет его везде, где бы он ни был и, таким образом, везде, объемлет его полностью в кажущемся меньшим, так же как в кажущемся большим, в видимости ограничения, как в откровении неограниченного; оно имеет интуицию и опыт его единства и законченности везде. Искать его только ради его абсолютного существа – это реально идти к нашей индивидуальной выгоде, выгоде абсолютного мира. Обладать им абсолютно, на самом деле, является с необходимостью целью его наслаждения в его бытии, но это приходит, когда мы обладаем им полностью  и полностью обладемы им, и не нуждается в том, чтобы быть ограниченной особым состоянием или условием. Искать его на неких небесах блаженства – значит искать его не ради него самого, но ради счастья небес; когда мы обладаем всем истинным наслаждением его бытия, тогда небеса находятся внутри нас самих, и чем бы ни был он и какими бы ни являлись мы, там мы обладаем радостью его царства. Также и искать его только в нас и для нас самих – это ограничивать как нас так и нашу радость в нем. Интегральное наслаждение объемлет его не только в нашем собственном индивидуальном существе, но равно во всех людях и всех существах. И поскольку в нем мы едины со всеми, оно ищет его не только для нас самих, но для всех наших собратьев. Совершенное и полное наслаждение в Божественном, совершенное из-за того, что оно является чистым и самосуществующим, законченное, будучи всеобъемлющим равно как и всепоглощающим, это смысл пути Бхакти для искателя интегральной Йоги.

Когда однажды это стало активным в нас, все остальные пути Йоги обращают себя, как они есть, к ее закону, и находят посредством ее свое собственное богатейшее значение. Интегральная преданность нашего существа Богу не отворачивается от знания; Бхакта этого пути – любящий Бога, который является также знающим Бога, потому что благодаря знанию его существа приходит целостное наслаждение его существа; но именно в наслаждении знание свершает себя, знание трансцендента в наслаждении Трансцендента, знание универсального – в наслаждении универсального Божества, знание индивидуальной манифестации – в наслаждении Бога в индивидуальном, знание безличного – в общем наслаждении его безличного опыта, знание личного – в полном наслаждении его личностности, знание его качеств и их игры – в наслаждении его манифестации, знание бескачественного – в наслаждении его бесцветного существования и непроявления.

И также этот Бога-любящий будет божественным работником, не ради работ или самовольного удовольствия в действии, но потому, что таким образом Бог расходует могущество своего существа, и в его могуществах и их знаках мы находим его, потому что божественная Воля в работах – это истечение Божества в наслаждении его могущества, божественного Бытия в наслаждении божественной Силы. Он будет чувствовать совершенную радость в работах и действиях Возлюбленного, потому что в них также он находит Возлюбленного; он будет сам делать все работы, потому что через те работы также Господь его существа выражает свою божественную радость в нем: когда он работает, он чувствует, что выражает в действии и могуществе свое единение с тем, что он любит и чему поклоняется; он чувствует восторг воли, которой он повинуется, и с которой вся сила его существа счастливо отождествлена. И также, снова, этот любящий Бога будет искать совершенства, потому что совершенство – в природе Божественного, и чем больше он растет в совершенство, тем больше он чувствует Возлюбленного, проявляющегося в его природном существе. Или он будет просто расти в совершенство, потому что Божественное находится в нем, и радость Божественного, и по мере того, как эта радость ширится в нем, душа, разум и жизнь также расширяются естественно в их божество. В то же время, поскольку он чувствует Божественное во всем, совершенство внутри каждого ограничивающего проявления, он не будет страдать от своего несовершенства.

Не будет и искание Божественного через жизнь и встреча его во всех активностях его существа и универсального бытия выходить за рамки его почитания. Вся Природа и вся жизнь будет для него одновременно откровением и превосходным местом встречи. Интеллектуальные и эстетические и динамические активности, наука и философия и жизнь, мысль и искусство и действие примут для него форму божественной санкции и более великое значение. Он будет искать их из-за своего ясного видения Божественного через них, и из-за наслаждения Божественного в них. Он не будет, на самом деле, привязан к их видимостям, ведь привязанность – это препятствие для Ананды; но из-за того, что он обладает чистой, могущественной и совершенной Анандой, которая получает все, но не зависит ни от чего, и поскольку он находит в них пути и действия и знаки, становления и символы и образы Возлюбленного, он извлекает из них восторг, которого нормальный разум, преследующий их ради их самих, не может достичь, и о которых он не может даже мечтать. Все это, и даже более, становится частью интегрального пути и его завершением.

Обычное могущество Наслаждения – это любовь, и специальная форма, которую радость получает при видении красоты. Любящий Бога – это универсальный любящий, и он обнимает Все-счастливого и Все-прекрасного. Когда универсальная любовь охватила его сердце, это решающий знак того, что Божественное приняло владение им; и когда у него было видение Все-прекрасного везде, и он может чувствовать все время счастье его объятий, это – решающий знак того, что он принял владение Божественным. Союз – это свершение любви, но именно это взаимное обладание дает ему одновременно высший взлет и широчайший охват ее интенсивности. Это основа единения в экстазе.

 

Глава VII

Ананда Брахман

 

Путь преданности в интегральной синтезной Йоге примет форму поиска Божественного через любовь и наслаждение, и охвата с радостью всех путей его бытия. Он обретет свой наивысший расцвет в совершенном союзе любви и совершенной радости всех путей близости души с Богом. Он может стартовать со знания или он может стартовать с работ, но он затем обратит знание в радость озаренного союза с существом Возлюбленного, и обратит работы в радость активного единения нашего существа с волей и могуществом существа Возлюбленного. Или он может стартовать прямо с любви и наслаждения; он примет затем обе эти вещи в себя, и будет развивать их, как часть полной радости единения.

Начало притяжения сердца к Божественному может быть безличным, прикосновением безличной радости в чем-то универсальном или трансцендентном, которое открылось, прямо или непрямо, нашему эмоциональному или нашему эстетическому существу, или нашей способности к духовному блаженству. То, что мы начинаем сознавать, это Ананда Брахман, счастье существования. Имеет  место обожание безличного Наслаждения и Красоты, чистого и бесконечного совершенства, которому мы не можем дать имени и формы, живое притяжение души к некоему идеальному и бесконечному Присутствию, Могуществу, существованию в мире или за его пределами, которое каким-то образом становится психологически или духовно ощутимым для нас, а затем все более и более близким и реальным. Это призыв, касание нас счастливым существованием. Затем иметь всегда радость и близость его присутствия, знать, что это такое, так, чтобы удовлетворить интеллект и интуитивный разум его постоянной реальностью, привести наше пассивное и, настолько, насколько мы можем справиться с этим, наше активное, наше внутреннее бессмертное и даже наше внешнее смертное существо в совершенную гармонию с ним, превращается в необходимость нашего жития. И открыть себя ему – это то, что, как мы чувствуем, должно быть единственным истинным счастьем, жить для него – единственным реальным совершенством.

Трансцендентное Счастье, невообразимое и невыразимое умом и речью, это природа Несказанного. Она пребывает, имманентная и тайная, во всей вселенной и во всем во вселенной. Его присутствие описывалось, как тайный эфир счастья бытия, о котором в Писании сказано, что, не будь его, никто не смог бы дышать и жить ни секунды. И это духовное счастье здесь также в наших сердцах. Оно скрыто там от тяжкого труда поверхностного разума, который ловит только слабые и размытые переводы его в различных ментальных, витальных и физических формах радости существования. Но если разум однажды стал достаточно тонким и чистым в своих восприятиях, и не ограничен более грубой природой наших наружных ответов существованию, мы можем получить отображение его, которое будет нести, возможно, полностью или преимущественно, оттенок того, что наиболее сильно в нашей природе. Оно может представиться сначала, как томление по некой универсальной Красоте, которую мы ощущаем в Природе и человеке и во всем, что находится вокруг нас; или мы можем иметь интуицию некой трансцендентной Красоты, для которой вся видимая красота здесь – только символ. Вот как это может прийти к тем, в ком эстетическое существо развито и настойчиво и инстинкты, которые, когда они находят форму выражения, делают его поэтом и художником, преобладают. Или же  это может быть ощущением божественного духа любви, или же помогающего и сострадательного бесконечного Присутствия во вселенной или позади или вне ее, которое отвечает нам, когда мы обращаем нужду нашего духа к нему. Так оно может впервые показать себя, если эмоциональное существо интенсивно развито. Оно может подойти ближе к нам другими путями, но всегда Могущество Присутствия наслаждения, красоты, любви или мира прикасается к разуму, но находится позади форм, которыми эти вещи обычно затрагивают разум.

  Ведь вся радость, красота, любовь, мир, наслаждение – это истечения из Ананда Брахмана, - все наслаждение духа, интеллекта, воображения, эстетическое чувство, этическое устремление и удовлетворение, действие, жизнь, тело. И через все пути нашего бытия Божественное может затронуть нас и использовать их для того, чтобы пробудить и освободить дух. Но чтобы достичь Ананда Брахмана в себе самом, ментальное восприятие его должно быть утончено, одухотворено, универсализировано, освобождено от всего, что возмущает или ограничивает. Ведь когда мы подходим достаточно близко или входим в него, то это происходит именно  благодаря пробужденному духовному чувству трансцендентного и универсального Восторга, который существует внутри и все же позади и вне противоречий мира, и с которыми мы можем объединить себя через растущий универсальный и духовный или трансцендентный экстаз.

Обычно разум удовлетворяется отражением этой Бесконечности, которую мы воспринимаем, или ощущением чувства его внутри и вне нас, как опытом, который, как бы часто он ни повторялся, все же остается исключительным. Он кажется в себе таким удовлетворяющим и восхитительным, когда он приходит, а наш обычный разум и активная жизнь, которую мы должны вести, могут казаться нам настолько несовместимыми с ним, что мы можем считать избыточным ожидание чего-то большего. Но сам дух Йоги в том, чтобы делать исключительное нормальным, и превратить то, что находится выше нас, и более велико, чем наши нормальные «я», в наше собственное постоянное сознание. Поэтому мы не должны колебаться, открывая себя более уверенно любому переживанию Бесконечного, какое бы из них мы ни имели, очищая и интенсифицируя его, делая его нашим объектом постоянной мысли и созерцания, пока оно не станет зачинающим могуществом, которое действует в нас, Божеством, которому мы поклоняемся и которое обнимаем, настроив все наше существо ему в лад и сделав его самим «я» нашего существа.

Наш опыт его должен быть очищен от любой ментальной примеси в нем, иначе он уходит, мы не можем удержать его. И часть этого очищения заключается в том, что он должен перестать быть зависимым от любой причины или возбуждающего условия в разуме; он должен стать своей собственной причиной и самосуществующим источником всего остального наслаждения, которое будет существовать только благодаря ему, и не прикрепленным ни к какому космическому или другому образу или символу, через который мы впервые вошли в контакт с ним. Наш опыт его должен постоянно усиливаться и делаться более концентрированным; иначе мы будем лишь отражать его в зеркале концентрированного разума, и не достигнем той точки возвышения и преображения, посредством которого мы переносимся за разум в несказанное блаженство. Объект нашей постоянной мысли и созерцания, он обратит все, что есть, в себя самого, раскроет себя, как универсальный Ананда Брахман, и сделает все существование своим излиянием. Если мы ждем от него вдохновения всех наших внутренних и всех наших внешних действий, оно станет радостью Божественного, изливающей себя через нас в свете и любви и могуществе на жизнь и все живое. Найденное поклонением и любовью души, оно открывает себя, как Божество, мы видим в ней лицо Бога и знаем счастье нашего Любовника. Настраивая на нее все наше существо, мы растем в счастливое совершенство похожести на него, человеческое исполнение божественной природы. И когда оно становится на каждом пути «я» нашего «я», мы свершены в бытии и мы несем полноту.

Брахман всегда раскрывает себя нам тремя способами, внутри нас самих, над нашим уровнем, вокруг нас во вселенной. Внутри нас есть два центра Пуруши, внутренней души, через которую он затрагивает нас для нашего пробуждения; есть Пуруша в лотосе сердца, который открывает вверх все наши могущества, и Пуруша в тысячелепестковом лотосе, откуда нисходят через мысль и волю, раскрывая третий глаз в нас, молнии видения и огонь божественной энергии. Счастье существования может прийти к нам через любой из этих центров. Когда лотос сердца распахивается, мы чувствуем божественную радость, любовь и мир, расширяющиеся в нас, как цветок света, который озаряет все существо. Они могут затем объединиться со своим тайным источником, Божественным в наших сердцах, и поклоняться ему, как в храме; они могут течь ввысь, чтобы принять обладание мыслью и волей, и распахнуться наверх к Трансцендентному; они устремляются наружу в мысли и чувстве и действии навстречу всему, что есть вокруг нас. Но пока наше нормальное существо содержит какое-либо препятствие, или не полностью отлито в ответ на это божественное влияние или в инструмент этого божественного обладания, опыт будет прерывистым, и мы можем постоянно скатываться назад в наше старое смертное сердце; но благодаря повторению, abhyasa, или благодаря силе нашего желания и поклонения Божественному, оно будет последовательно преобразовываться, пока этот ненормальный опыт не станет нашим нормальным сознанием.

Когда другой верхний лотос открывается, весь разум наполняется божественным светом, радостью и могуществом, позади которого находится Божественное, Господин нашего существа на своем троне с нашей душой перед ним или втянутой внутрь его лучей; вся мысль и воля становится тогда лучезарностью, могуществом и экстазом; в сообщении с Трансцендентным, это может изливаться вниз, к нашим смертным членам, и пролиться посредством их наружу на мир. В этой заре также, как было известно Ведическим мистикам, есть наши смены ее дня и ночи, наши изгнания из света; но по мере того, как мы растем в могуществе удерживать это новое существование, мы становимся способными смотреть долго на солнце, из которого исходит это излучение, и в нашем внутреннем существе мы можем стать одним телом с ним. Иногда быстрота этого изменения зависит от силы нашего томления по Божественному, таким образом раскрывающемуся, и от интенсивности нашей силы исканий; но в других это происходит, скорее, благодаря пассивной сдаче ритмам его всемудрой работы, которая действует всегда посредством своего собственного, поначалу непостижимого метода. Но последний становится основанием, когда любовь и вера совершенны, и все наше существо лежит в объятиях Могущества, которое есть совершенная любовь и мудрость.

Божественное раскрывает себя в мире вокруг нас, когда мы смотрим на тот с духовным желанием наслаждения, которое ищет его во всех вещах. Часто имеет место внезапное раскрытие, благодаря которому вуаль форм сама по себе превращается в откровение. Универсальное духовное Присутствие, универсальный мир, универсальное Наслаждение проявились, имманентные, обнимающие, всепроникающие. Это Присутствие, благодаря нашей любви к нему, нашему наслаждению им, нашим постоянным мыслям о нем возвращается и растет перед нами; оно становится вещью, которую мы видим, а все остальное – лишь его обиталище, форма и символ. Даже все то, что является наиболее внешним, тело, форма, звук и что бы ни ухватили наши чувства, все видится как это Присутствие; они перестают быть физическими и изменяются в субстанцию Духа. Эта трансформация означает трансформацию нашего собственного внутреннего сознания; мы взяты окружающим Присутствием в себя, и мы становимся частью его. Наш собственный разум, жизнь, тело становятся для нас только его обиталищем и храмом, формой его работы и инструментом его самовыражения. Все есть только душа и тело его наслаждения.

Это – Божественное, видимое вокруг нас и на нашем собственном физическом плане. Но он может раскрывать себя наверху. Мы видим или чувствуем его, как вознесенное высоко Присутствие, великую бесконечность Ананды над нами – или в нем, нашем Отце на небесах – и не чувствуем и не видим его в нас или вокруг нас. Пока мы сохраняем это видение, смертность в нас подавлена этим Бессмертием; она ощущает свет, могущество и радость, и отвечает им в соответствии со своими способностями; или она ощущает нисхождение духа, и тогда на время трансформируется или же возвышается в некое сияние или же отражение света и могущества; она становится сосудом Ананды. Но в другое время она впадает в старую смертность, и существует или работает тупо или мелко во множестве земных привычек. Полное избавление приходит благодаря нисхождению божественного Могущества в человеческий разум и тело, и переформированию их внутренней жизни в божественный образ, - то, что ведические провидцы называли рождением сына благодаря жертвоприношению. И в самом деле, благодаря постоянному жертвоприношению или предложению, жертвоприношению стремления и обожания, работ, мысли и знания, вздымающегося пламени Богонаправленной воли мы выстраиваем себя в существо этой Бесконечности.

Когда мы уверенно обладаем этим сознанием Ананда Брахмана во всех этих трех проявлениях, наверху, внутри, вокруг, мы имеем полное единство их, и объемлем все существование в его наслаждении, мире, радости и любви; тогда все миры становятся телом этого «я». Но мы не обладаем богатейшим знанием этой Ананды, если только безличное Присутствие, широту и имманентность ощущаем мы, если наше обожение не было достаточно проникновенным для того, чтобы это Существо раскрыло нам из своей широко простертой радости лик и тело, и заставило нас почувствовать руки Друга и Любящего. Его безличностность – это счастливое величие Брахмана, но из нее может присматривать за нами сладостность и проникновенный контроль божественной Личностности. Ведь Ананда есть присутствие Я и Мастера нашего существа, и поток его излияния может быть чистой радостью его Лилы.  

 

Глава VIII

Таинство Любви

 

Обожание безличного Божественного было бы не в точности Йогой преданности в соответствии с общепринятой интерпретацией; ведь в общепринятых формах Йоги предполагается, что Безличное можно искать только ради полного единства, в котором Бог и наша собственная личность исчезают и нет никого, кого нужно обожать или кому должно быть обожаемым; остается только наслаждение переживания единения и бесконечности. Но по правде чудеса духовного сознания не должны подчиняться такой жесткой логике. Когда мы впервые приходим к ощущения присутствия бесконечного, поскольку это конечная личностность в нас затронута им, которая вполне может отвечать на касания, и призывать со своего рода обожанием. Затем, мы можем рассматривать Бесконечное не столько как духовное состояние единения и счастья, или это только как его форму и посредник бытия, но, скорее, как присутствие несказанного Божества для нашего сознания, а затем любовь и обожание также находят свое место. И даже когда наша личностность кажется исчезнувшей в единении с этим – она может все еще быть – и реально является – индивидуальным божественным, которое переплавляется  в универсальное или высшее благодаря союзу, в котором любовь и любящий и любимый забыты в сливающем переживании экстаза, но все еще присутствуют здесь, скрытые в единстве и подсознательно длящиеся в нем. Все соединение себя посредством любви должно с необходимостью обладать этой природой. Мы можем даже сказать, что, в определенном смысле, именно для того, чтобы иметь эту радость союза в качестве последнего венца всех разнообразных опытов духовных отношений между индивидуальной душой и Богом, Один стал многими во вселенной.

Все-таки, более разнообразный и наиболее проникновенный опыт божественной любви не может прийти благодаря преследованию одного лишь безличного Бесконечного; для этого Бог, которого мы обожаем, должен стать близким и личным для нас. Для Безличного возможно раскрыть внутри себя все богатства личностности, когда мы попадаем в его сердце, и тот, кто хочет только войти в бесконечное Присутствие или лишь объять его, может обнаружить там вещи, о которых он и не мечтал, у существа Божественного есть сюрпризы для нас, которые приводят в смятение идеи ограничивающего интеллекта. Но обыкновенно путь преданности начинается с другого конца; он стартует с и он поднимается и расширяется до своего назначения благодаря обожанию божественной Личностности. Божественное – это Существо, а не абстрактное существование или состояние чистой безвременной бесконечности; изначальное и универсальное существование – это Он, но это существование неотделимо от сознания и радости бытия, а сознание, осознающее свое собственное бытие и свое собственное блаженство – это то, что мы можем вполне назвать божественной бесконечной Личностью – Пуруша. Более того, всякое сознание подразумевает могущество – Шакти; где есть бесконечное сознание бытия, там есть и бесконечное могущество бытия, и благодаря этому могуществу все существует во вселенной. Все существа существуют благодаря этому Существу; все вещи есть лики Бога; вся мысль и действие и чувство и любовь происходят из него и возвращаются к нему, все их результаты имеют его в качестве источника и поддержки и тайной цели. Именно к этому Божеству, этому Бытию будет излита и поднята Бхакти интегральной Йоги. Трансцендентная, она будет искать его в экстазе абсолютного единства, универсальная, она будет искать его в бесконечном качестве и каждом аспекте и во всех существах  универсальным наслаждением и любовью; индивидуальная, она войдет во все человеческие отношения с ним, которые любовь создает между личностью и личностью.

Может быть, не получится сначала оценить всю законченную интегральность того, что ищет сердце; на самом деле, это возможно только, если интеллект, темперамент, эмоциональный ум уже развились в широту и утонченность благодаря направленности нашего предшествовавшего жития. Это то, к чему, как считается, должен вести опыт нормальной жизни посредством его расширяющей культуры интеллекта, эстетического и эмоционального ума, а также наших частей воли и активного опыта. Он расширяет и очищает нормальное существо так, что оно может легко открыться всей истине Того, что готовило его как храм своего самопроявления. Обычно человек ограничен во всех этих частях своего существа, и он может ухватить сначала божественной истины лишь настолько, сколько имеет некое широкое соответствие его собственной природе и ее последнее развитие и ассоциации. Поэтому Бога встречает нас сначала в различных ограниченных подтверждениях его божественных качеств и природы; он представляется искателю как абсолют вещей, которые он может понять, и которым могут ответить его воля и сердце; он раскрывает какое-то имя и аспект Божества. Это то, что называется в Йоге ишта-дэвата, имя и форма, избранная нашей природой для почитания. Для того, чтобы человеческое существо могло объять это Божество каждой частью себя, оно представлено формой, которая отвечает его аспектам и качествам, и которая становится живым телом Бога для обожателя. Таковы те формы Вишну, Шивы, Кришны, Кали, Дурги, Христа, Будды, за которые разум человека ухватывается для обожания. Даже монотеист, который почитает бесформенное Божество, все же придает ему некую форму или качество, некую ментальную форму или форму Природы, посредством которой он визуализирует и достигает его. Но если ты способен увидеть живую форму, ментальное тело, как оно есть, Божественного - это придает приближению бОльшую близость и сладостность.
Путь интегральной Йоги Бхакти должен будет универсализировать эту концепцию Божества; проникновенно персонализировать его посредством множественных и всеобъемлющих отношений, сделать его постоянно присутствующим для всего существа и предаваться, оставить, сдать все существо ему, так что он будет пребывать близко к нам и в нас, а мы - с ним и в нем. Манана и даршана, постоянное размышление о нем во всех вещах и видение его всегда и везде незаменимо для этого пути преданности. Когда мы смотрим на вещи физической Природы, в них мы должны видеть божественный объект нашей любви; когда мы смотрим на человека и существа, мы должны видеть его в них и в наших отношениях с ними видеть, что мы входим в отношения с его формами; прорываясь за границы материального мира, или вступая в отношения с существами других планов, все та же самая мысль должна быть сделана реальной для наших умов. Нормальные привычки наших умов, которые открыты только материальной и видимой форме и обычно искаженным отношениям и игнорируют тайное Божество внутри, должны уступить благодаря непрекращающейся привычке всеобъемлющей любви и наслаждения этому более глубокому и обширному пониманию и этим более великим отношениям. Во всех божествах мы должны видеть одного этого Бога, которого мы почитаем нашим сердцем и всем нашим существом; они есть формы его божественности. Так расширяя наш духовный охват, мы достигаем точки, где все есть он, и наслаждение этого сознания становится для нас нашим нормальным беспрерывным способом смотреть на мир. Это приносит нам внешнюю или объективную универсальность нашего союза с ним.
Внутренне, образ Возлюбленного должен стать видимым для внутреннего взора, пребывающим в нас, словно в своем особняке, переполняющим наши сердца сладостностью своего присутствия, управляющим всеми нашими активностями разума и жизни как друг, мастер и любящий с вершин нашего существа, объединяющим нас сверху с собой во вселенной. Постоянное внутреннее общение - это радость, которая должна быть сделана постоянной и тесной и неугасающей. Это общение не должно сводиться к исключительной близости и обожанию, когда мы удаляемся полностью в себя, уходя от своих обычных занятий, не должно искать ее и посредством оставления наших человеческих активностей. Все наши мысли, импульсы, ощущения, действия должны отсылаться к нему для его разрешения или неодобрения, или, если мы еще не можем достичь этой точки, предлагаться ему в нашем жертвоприношении устремления, так чтобы он мог все более и более нисходить в нас и присутствовать в них всех и наполнять их всей своей любовью и наслаждением. Наконец все наши мысли, чувства, импульсы, действия начинают исходить из него и изменяются в некое божественное семя и форму себя самих; во всем нашем внутреннем житии мы станем сознавать себя частью его существа, пока между существованием Божественного, которое мы обожаем, и между нашими собственными жизнями не останется никакого разделения. Точно так же во всех событиях мы должны прийти к видению взаимодействия нас с божественным Любящим и находить такое удовольствие в них, что даже печаль и страдание и физическая боль становятся его дарами и превращаются в наслаждение, и в конце концов растворяются в наслаждении, изничтоженные ощущением божественного контакта, потому что касание его рук - это алхимия чудесного преображения. Некоторые отвергают жизнь, из-за того что она испорчена печалью и болью, но для любовника Бога печаль и боль становятся средствами встречи с ним, отпечатками его давления и наконец прекращаются, как только наше единение с его природой становится слишком полным, чтобы эти маски универсального восторга могли вообще скрывать его. Они изменяются в Ананду.
Все отношения, благодаря которым приходит этот союз, становятся на этом пути интенсивно и блаженно личными. То, что в конце концов содержит, принимает или объединяет их все, это отношения любящего и возлюбленного, потому что они - самые интенсивные и счастливые из всех, и несут все остальные на их высоты и все же превосходят их. Он - учитель и руководитель, и ведет нас к знанию; на каждом шагу развивающегося внутреннего света и видения, мы ощущаем его касание, словно касание художника, формирующего нашу глину разума, его голос, открывающий истину и ее слово, мысль, которую он дает нам, которой мы отвечаем, вспышки его стрел молний, которые рассеивают мрак нашего невежества. В особенности, по мере того, как частичные огни разума становятся трансформированными в огни знания, в какой бы слабой или сильной степени это ни происходило, мы ощущаем это как трансформацию нашей ментальности в его, и все более он становится мыслящим и видящим в нас. Мы перестаем думать и видеть для себя самих, но думаем только то, что он хочет думать для нас, и видим только то, что он видит для нас. И затем учитель свершается в любовнике; он налагает руки на все наше ментальное существо, чтобы обнимать и обладать, чтобы наслаждаться им и использовать его.
Он - Мастер; но на этом пути приближения вся дистанция и разделение, все благоговение и страх и просто повиновение исчезают, потому что мы становимся слишком близки и объединены с ним, чтобы эти вещи могли продолжаться, и именно любовник нашего существа берет его и занимает и использует  и делает с ним все, что ему хочется. Повиновение - это признак слуги, но это низшая стадия этих отношений, дасья. Впоследствии мы не повинуемся, но движемся по его воле, как струна отвечает пальцу музыканта. Быть инструментом - более высокая стадия самоотречения и подчинения. Но это живой и любящий инструмент, и это заканчивается тем, что вся природа нашего существа становится рабом Бога, наслаждаясь его обладанием и своим собственным счастливым подчинением божественным охватом и владением. Со страстным наслаждением оно делает все, что он хочет, чтобы оно делало, не вопрошая, и выносит все, что он хочет, чтобы оно вынесло, потому что то, что оно выносит, это груз возлюбленного существа.
Он - друг, советчик, помощник, спаситель в беде и несчастье, защитник от врагов, герой, который сражается в наших битвах за нас, или за чьим щитом мы сражаемся, колесничий, лоцман наших путей. И здесь мы приходим вдруг к более близкой проникновенности; он - товарищ и вечный собеседник, товарищ по игре жития. Но все еще здесь сохраняется определенное разделение, каким бы приятным оно ни было, и дружба слишком ограничена проявлениями благодеяния. Любимый может ранить, бросать, гневаться на нас, казаться предателем, и все же наша любовь выдерживает и растет благодаря этим противостояниям; они увеличивают радость воссоединения и радость обладания; через них любящий остается другом, и все, что он делает, как мы обнаруживаем в конце концов, было сделано любовником и помощником нашего существа для совершенства нашей души, как и для его радости в нас. Эти противоречия ведут к более тесной проникновенности. Он - также и отец и мать нашего существа, его источник и хранитель и его снисходительный опекун и исполнитель наших желаний. Он - ребенок, рожденный по нашему желанию, которого мы лелеем и воспитываем. Все эти вещи любимый принимает; его любовь в его проникновенности и единстве содержит в себе отцовскую и материнскую заботу и предоставляет себя нашим запросам от нее. Все объединено в этих глубочайших многосторонних отношениях.
Даже с начала возможно иметь эти теснейшие отношения любящего и любимого, но они не будут столь исключительными для интегрального Йогина, сколь для определенных чисто экстатических путей Бхакти. Они сначала примут в себя оттенки других отношений, так как он следует также знанию и работам и имеет нужду в Божественном в качестве учителя, друга и мастера. Рост любви к Богу должен приносить с собой содержащиеся в нем расширение знания Бога и действие божественной Воли в его природе и житии. Божественный Любящий открывает себя; он принимает владение жизнью. Но все же необходимыми отношениями будут отношения любви, из которой все вещи проистекают, любви страстной, полной, ищущей сотню путей свершения, каждого средства взаимного обладания, миллиона граней радости единства. Все различения разума, все его барьеры и "не может быть, весь холодный анализ рассудка высмеян этой любовью, или они используются лишь как типы и поля и ворота объединения. Любовь приходит к нам многими путями; она может прийти как пробуждение к красоте Любящего, благодаря видению идеального лика и образа его, благодаря его мистическим намекам нам на себя позади тысячи ликов вещей в мире, благодаря медленной или внезапной нужде сердца, благодаря смутной жажде души, благодаря ощущению кого-то близкого нам, притягивающего нас или преследующего нас с любовью, или кого-то счастливого и прекрасного, кого мы должны открыть.
Мы можем искать его страстно, и преследовать невидимого возлюбленного; но также и любящий, о котором мы даже не думаем, может преследовать нас, может напасть на нас посреди мира и ухватить нас для своих собственных целей, хотим мы этого сначала или нет. Даже он может прийти к нам сначала, как враг, с яростью любви, и наши самые ранние отношения с ним могут быть таковыми борьбы и сражения. Когда сначала есть любовь и влечение, отношения между Божественным и душой могут все еще долгое время быть разукрашены непониманием и обидой, ревностью и гневом, борьбой и ссорами любви, надеждой и отчаянием и болью отсутствия и разделения. Мы  бросаем все страсти сердца к нему, пока они не очистятся в исключительный экстаз счастья и единства. Но это тоже монотонно; невозможно языком человеческой речи описать все совершенное единство и все вечное разнообразие Ананды божественной любви. Наши высшие и наши низшие члены переполнены ею, разум и жизнь не меньше, чем душа: даже физическое тело получает свою долю радости, ощущает касание, наполнено во всех своих членах, венах, нервах потоком вина экстаза, амрита. Любовь и Ананда - последнее слово бытия, тайна тайн, мистерия мистерий.
Так универсализированный, персонализированный, поднятый до своей интенсивности, сделанный всеохватывающим, всеобъемлющим, всеисполняющим, путь любви и наслаждения дает высшее освобождение. Его высочайший пик - это надкосмическое единство. Но для любви полный союз - это мукти; освобождение не имеет для него другого смысла; и оно включает все виды мукти вместе, и не являются они в конце концов, как этого хотелось бы некоторым, просто последовательными по отношению друг к другу и таким образом взаимно исключающими. Мы имеем абсолютное единение божественного с человеческим духом, саюгья, в этом открывает себя содержание всего, что зависит здесь от различия, - но там различие это только форма единства, - Ананда также близости и контакта и взаимного присутствия, санупья, салокья, Ананда взаимного отражения, вещь, которую мы называем похожестью, садрасья, и другие удивительные вещи также, для которых в языке еще нет названия. Нет ничего такого, что было бы за пределами досягаемости любящего Бога или в чем ему было бы отказано; ведь он - любимец божественного Любящего и самость Возлюбленного.