Sri Aurobindo

Шри Ауробиндо

SAVITRI

САВИТРИ

Book Two

Книга  Вторая

THE BOOK OF THE TRAVELLER OF THE WORLDS

КНИГА ПУТЕШЕСТВЕННИКА ПО МИРАМ

Canto XIV

Песня XIV

THE WORLD-SOUL

МИР ДУШИ

A covert answer to his seeking came.

Его (Ашвапати) исканья получили скрытый, непрямой ответ.

In a far shimmering background of Mind-Space

На фоне отдалённого мерцания Ума-Пространства

A glowing mouth was seen, a luminous shaft;

Был виден вход в светящуюся шахту, пылающий открытый зев;

A recluse gate it seemed, musing on joy,

Уединёнными воротами казался он, раздумьями о радости,

A veiled retreat and escape to mystery.

Замаскированным убежищем и выходом в таинственное действо.

Away from the unsatisfied surface world

Из этого всегда голодного, поверхностного мира

It fled into the bosom of the unknown,

Он уносился в недра неизвестного,

A well, a tunnel of the depths of God.

К источнику, в туннель глубин Всевышнего.

It plunged as if a mystic groove of hope

Чем глубже этот путь нырял, мистическою колеёй надежды,

Through many layers of formless voiceless self

Сквозь множество слоёв беззвучного, бесформенного “я”,

To reach the last profound of the world’s heart,

Стремясь достигнуть окончательной основы сердца мира,

And from that heart there surged a wordless call

Тем ощутимее, навстречу поднимался бессловесный зов,

Pleading with some still impenetrable Mind,

Упрашивая всё ещё неумолимый Ум,

Voicing some passionate unseen desire.

И страстно выражая некое незримое желание.

As if a beckoning finger of secrecy

Как будто манящий перст тайны протянулся

Outstretched into a crystal mood of air,

В хрустальном настроеньи этой атмосферы,

Pointing at him from some near hidden depth,

Указывая на него (на Ашвапати) из близких скрытых недр,

As if a message from the world’s deep soul,

Как будто бы посланье из глубин души вселенной,

An intimation of a lurking joy

Намёк на затаившуюся радость,

That flowed out from a cup of brooding bliss,

Мерцало, незаметно проникая внутрь Ума

A mute and quivering ecstasy of light,

Немым трепещущим экстазом света,

A passion and delicacy of roseate fire.

В утонченность и страстность розового пламени.

As one drawn to his lost spiritual home

Как человек, которого влечёт вернуться в свой духовный дом,

Feels now the closeness of a waiting love,

Сильнее и сильнее ощущает близость ждущей там его любви,

Into a passage dim and tremulous

В дрожащий и неясный переход,

That clasped him in from day and night’s pursuit,

Что заключал его в объятья от преследований дня и ночи,

He travelled led by a mysterious sound.

Входил он (Ашвапати) направляемый загадочным звучанием.

A murmur multitudinous and lone,

Оно казалось шумом многих голосов и одиноким бормотаньем,

All sounds it was in turn, yet still the same.

Поочерёдно становилось всеми звуками и всё же оставалось тем же самым.

A hidden call to unforeseen delight

Сокрытый зов к непредсказуемому наслажденью

In the summoning voice of one long-known, well-loved,

В призывном голосе кого-то хорошо знакомого и горячо любимого,

But nameless to the unremembering mind,

Но безымянного в непомнящем уме,

It led to rapture back the truant heart.

Обратно вёл к восторгу праздно прозябающее сердце.

The immortal cry ravished the captive ear.

Бессмертный крик терзал и восхищал пленённый слух.

Then, lowering its imperious mystery,

Затем, снижая властную свою мистерию,

It sank to a whisper circling round the soul.

Стихал до шёпота, кружащего вокруг души.

It seemed the yearning of a lonely flute

Он представал стремленьем одинокой флейты,

That roamed along the shores of memory

Что странствовала берегами памяти

And filled the eyes with tears of longing joy.

И наполняла глаз слезой тоскующей о чём-то радости.

A cricket’s rash and fiery single note,

Стремительной и пылкой, одинокой нотою сверчка,

It marked with shrill melody night’s moonless hush

Пронзительной мелодией отметил он безлунную ночную тишину,

And beat upon a nerve of mystic sleep

Ударил в нерв мистического сна

Its high insistent magical reveille.

Своим магическим настойчивым высоким горном.

A jingling silver laugh of anklet bells

Серебряный звенящий смех от колокольчиков ножных браслетов

Travelled the roads of a solitary heart;

Гулял дорогами уединившегося сердца;

Its dance solaced an eternal loneliness:

И танцем утешая вечно длящееся одиночество,

An old forgotten sweetness sobbing came.

Пришла, в рыданиях, забытая когда-то сладость.

Or from a far harmonious distance heard

Или, возможно, долетая мелодичным звуком издалёка,

The tinkling pace of a long caravan

Казался временами звякающим шагом длинных караванов,

It seemed at times, or a vast forest’s hymn,

Он слышался как гимн широкого пространства леса,

The solemn reminder of a temple gong,

Звучал торжественным напоминаньем храмового гонга,

A bee-croon honey-drunk in summer isles

Гудением пчелиных ульёв, опьянённых мёдом в летних островах,

Ardent with ecstasy in a slumbrous noon,

Пылающих экстазом в дрёме полудня,

Or the far anthem of a pilgrim sea.

Или торжественным далёким пеньем моря-пилигрима.

An incense floated in the quivering air,

В дрожащем воздухе плыл фимиам,

A mystic happiness trembled in the breast

Мистическое счастье отзывалось трепетом в груди

As if the invisible Beloved had come

Как если б незаметно подошёл невидимый Любимый,

Assuming the sudden loveliness of a face

И вдруг возникло бы его прекрасное лицо,

And close glad hands could seize his fugitive feet

И в радостном объятьи можно было ухватить его летящие ступни,

And the world change with the beauty of a smile.

И мир бы стал другим от красоты его улыбки.

Into a wonderful bodiless realm he came,

В чудесные и бестелесные чертоги прибыл Ашвапати,

The home of a passion without name or voice,

В дом страсти, не имеющей ни имени, ни голоса,

A depth he felt answering to every height,

Он ощутил там глубину, что отвечала каждой высоте,

A nook was found that could embrace all worlds,

Нашёлся угол, могущий объять все царства и миры,

A point that was the conscious knot of Space,

И точка, что была сознательным узлом Пространства,

An hour eternal in the heart of Time.

Час вечности, что находился в самом сердце Времени.

The silent Soul of all the world was there:

Безмолвная Душа всего огромнейшего мира там была:

A Being lived, a Presence and a Power,

Там жило Существо, Присутствие и Сила,

A single Person who was himself and all

Единственная Личность, что была и им самим, и всеми,

And cherished Nature’s sweet and dangerous throbs

И сладкой и опасною пульсацией любимой с нежностью Природы,

Transfigured into beats divine and pure.

Преобразуемой в божественные, чистые удары.

One who could love without return for love,

Та, что могла любить и без любви в ответ,

Meeting and turning to the best the worst,

Встречая худшее и поворачивая к лучшему,

It healed the bitter cruelties of earth,

Что исцеляла горькие жестокости земли,

Transforming all experience to delight;

Преобразуя всякий опыт в наслаждение;

Intervening in the sorrowful paths of birth

Так, вмешиваясь в скорбные пути рождения,

It rocked the cradle of the cosmic Child

Она качала колыбель космического своего Дитя

And stilled all weeping with its hand of joy;

И утешала все рыдания руками радости;

It led things evil towards their secret good,

Она дурное приводила к тайному добру,

It turned racked falsehood into happy truth;

Измученную ложь преобразуя в радостную правду;

Its power was to reveal divinity.

Её могуществом была способность выявлять божественность.

Infinite, coeval with the mind of God,

Так бесконечная, ровесница ума Всевышнего,

It bore within itself a seed, a flame,

Она внутри себя несёт и семя, и огонь,

A seed from which the Eternal is new-born,

То семя, из которого рождается вновь Вечный,

A flame that cancels death in mortal things.

Огонь, что отменяет в смертном смерть.

All grew to all kindred and self and near;

Всё становилось для всего родным, собой и близким;

The intimacy of God was everywhere,

И близость к Богу здесь была везде,

No veil was felt, no brute barrier inert,

Не ощущалось ни завесы, ни инертного и грубого барьера,

Distance could not divide, Time could not change.

И расстоянье не могло здесь разделять, а Время — изменять.

A fire of passion burned in spirit-depths,

В глубинах духа полыхало пламя страсти,

A constant touch of sweetness linked all hearts,

И все сердца соединяло постоянное прикосновенье сладости,

The throb of one adoration’s single bliss

Единый пульс блаженства обожания

In a rapt ether of undying love.

В том восхищённом воздухе неумирающей любви.

An inner happiness abode in all,

Во всём светилось внутреннее счастье,

A sense of universal harmonies,

И ощущение космических гармоний,

A measureless secure eternity

Неизмеримая и полная покоя вечность истины и красоты,

Of truth and beauty and good and joy made one.

Добра и радости, что слились воедино.

Here was the welling core of finite life;

Здесь находилась бьющая ключами сердцевина всей конечной жизни;

A formless spirit became the soul of form.

И дух без формы становился здесь душою формы.

All there was soul or made of sheer soul-stuff;

Всё было там душою или сделано из чистой и прозрачнейшей материи души;

A sky of soul covered a deep soul-ground.

Глубокую, таинственную душу-землю укрывали небеса души.

All here was known by a spiritual sense:

Всё познавалось здесь духовным чувством:

Thought was not there but a knowledge near and one

И не было ни мысли, только знание — единое и близкое

Seized on all things by a moved identity,

Овладевало всем при помощи подвижного отождествления,

A sympathy of self with other selves,

Взаимопониманья внутреннего “я” с другими “я”,

The touch of consciousness on consciousness

Прикосновения сознания к сознанию,

And being’s look on being with inmost gaze

И внутреннего взгляда на другое существо,

And heart laid bare to heart without walls of speech

И сердца, что лежало обнажённым для другого сердца, без словесных стен,

And the unanimity of seeing minds

И общего единодушия умов, способных видеть

In myriad forms luminous with the one God.

В неисчислимых мириадах форм, светящихся единым Богом.

Life was not there, but an impassioned force,

Там Жизни не было, однако там была охваченная страстью сила,

Finer than fineness, deeper than the deeps,

Прекраснее прекрасного и глубже глубины,

Felt as a subtle and spiritual power,

И ощущалась словно тонкая духовная энергия,

A quivering out from soul to answering soul,

Что с трепетаньем выходила из одной души для отвечающей другой души,

A mystic movement, a close influence,

Мистическое, тайное движенье, близкое влияние,

A free and happy and intense approach

И пылкое, свободное, наполненное счастьем приближенье существа

Of being to being with no screen or check,

К другому существу, без всякого заслона и проверки,

Without which life and love could never have been.

И без чего бы никогда любовь и жизнь не появились.

Body was not there, for bodies were needed not,

Тел не было, тела там были не нужны,

The soul itself was its own deathless form

Душа сама была своей бессмертной формой,

And met at once the touch of other souls

Она могла встречать касанье сразу многих душ

Close, blissful, concrete, wonderfully true.

Наполненное близостью, конкретностью, блаженством, удивительно правдивое.

As when one walks in sleep through luminous dreams

И как во сне, когда идёшь сквозь яркие видения,

And, conscious, knows the truth their figures mean,

И став осознающим, понимаешь суть увиденных фигур,

Here where reality was its own dream,

Здесь, где реальность стала собственным воображением

He knew things by their soul and not their shape:

Он (Ашвапати) знал любую вещь не через форму, а при помощи её души:

As those who have lived long made one in love

Как тем, кто долго прожили и стали от любви едины,

Need word nor sign for heart’s reply to heart,

Не нужно слов и знаков для ответа сердца сердцу,

He met and communed without bar of speech

Без лишнего препятствия из речи он общался и

With beings unveiled by a material frame.

Встречался с существами, не прикрытыми материальной оболочкой.

There was a strange spiritual scenery,

Там расстилались одухотворённые и странные пейзажи,

A loveliness of lakes and streams and hills,

Царила красота озёр, ручьёв, холмов,

A flow, a fixity in a soul-space,

Текучесть и устойчивость в душе-пространстве,

And plains and valleys, stretches of soul-joy,

Равнины и долины, и широкие просторы радости-души,

And gardens that were flower-tracts of the spirit,

Сады, которые раскинулись цветущими полями духа,

Its meditations of tinged reverie.

И становились тонкой медитацией с неуловимым привкусом мечты.

Air was the breath of a pure infinite.

Весь воздух был дыханьем чистой бесконечности.

A fragrance wandered in a coloured haze

Благоухание блуждало в разноцветной дымке,

As if the scent and hue of all sweet flowers

Как будто аромат и краски всех нежнейших и прекраснейших цветов

Had mingled to copy heaven’s atmosphere.

Смешались, чтобы повторить божественную атмосферу.

Appealing to the soul and not the eye

Не к взорам обращаясь, а к душе,

Beauty lived there at home in her own house,

Там красота жила в своём привычном доме,

There all was beautiful by its own right

И было всё прекрасным там по праву,

And needed not the splendour of a robe.

И не нуждалось в роскоши одежд.

All objects were like bodies of the Gods,

Все вещи были как тела Богов,

A spirit symbol environing a soul,

Как символические знаки духа, окружающие душу,

For world and self were one reality.

Поскольку мир и внутреннее “я” сливались, становясь одной реальностью.

Immersed in voiceless internatal trance

И погружённые в беззвучный транс между рожденьями

The beings that once wore forms on earth sat there

Те существа, что прежде принимали форму на земле, сидели там

In shining chambers of spiritual sleep.

В сияющих палатах для духовного, особенного сна.

Passed were the pillar-posts of birth and death,

Они прошли почтовые столбы рождения и смерти,

Passed was their little scene of symbol deeds,

Они прошли их маленькую сцену символических работ и дел,

Passed were the heavens and hells of their long road;

Они прошли по небесам и преисподням долгой их дороги;

They had returned into the world’s deep soul.

Они вернулись, наконец, в глубокую, мистическую душу мира.

All now was gathered into pregnant rest:

Сейчас всё было собрано в их отдыхе, исполненного смысла:

Person and nature suffered a slumber change.

С природой их и личностью происходил сон-изменение.

In trance they gathered back their bygone selves,

Они в том трансе собирали заново свои недавно прожитые “я”,

In a background memory’s foreseeing muse

В предвидящем раздумье памяти, на заднем фоне,

Prophetic of new personality

Пророчество о новой личности

Arranged the map of their coming destiny’s course:

Выстраивало карту курса ждущей их судьбы:

Heirs of their past, their future’s discoverers,

Наследниками собственного прошлого и первооткрывателями собственного будущего,

Electors of their own self-chosen lot,

Самостоятельно избрав грядущий свой удел,

They waited for the adventure of new life.

Они в том плане ожидали приключений новой жизни.

A Person persistent through the lapse of worlds,

Так, Личность, что несёт своё существованье сквозь падение миров,

Although the same for ever in many shapes

Всё время та же самая во многих обликах,

By the outward mind unrecognisable,

Неощутимая для внешнего ума,

Assuming names unknown in unknown climes

И принимающая множество неведомых имён в неведомых различных странах,

Imprints through Time upon the earth’s worn page

Сквозь Время отпечатывает на истрёпанной земной странице

A growing figure of its secret self,

Растущий образ своего таинственного внутреннего “я”,

And learns by experience what the spirit knew,

И учится на опыте тому, о чём уже знал дух,

Till it can see its truth alive and God.

Пока она не сможет видеть здесь свою живую истину и Бога.

Once more they must face the problem-game of birth,

Им предстоит ещё раз встретиться с игрой-проблемою рождения,

The soul’s experiment of joy and grief

С экспериментами души — страданием и радостью,

And thought and impulse lighting the blind act,

И с мыслями, и с импульсами побуждений, освещающих слепые действия,

And venture on the roads of circumstance,

И с риском на дорогах обстоятельства,

Through inner movements and external scenes

Которые через движения внутри и путешествие по внешним сценам,

Travelling to self across the forms of things.

Сквозь формы, облики вещей приводят к внутреннему "я".

Into creation’s centre he had come.

И вот он (Ашвапати) вышел в самый центр творения.

The spirit wandering from state to state

Тот дух, что странствует от состоянья к состоянью,

Finds here the silence of its starting-point

Находит здесь безмолвие своей начальной точки

In the formless force and the still fixity

В бесформенном могуществе, и тихой неподвижности,

And brooding passion of the world of Soul.

И страстном устремленьи, что вынашивает мир Души.

All that is made and once again unmade,

Всё то, что создано и снова уничтожено,

The calm persistent vision of the One

Спокойный постоянный взгляд Единого

Inevitably re-makes, it lives anew:

Неодолимо пересоздаёт и снова наполняет жизнью:

Forces and lives and beings and ideas

Идеи, силы, жизни, существа,

Are taken into the stillness for a while;

Берутся в эту тишину на время;

There they remould their purpose and their drift,

Они в ней перестраивают цель и направление,

Recast their nature and re-form their shape.

И пересматривают заново свою природу, формируют новый облик.

Ever they change and changing ever grow,

Они всё время изменяются, и в изменении всегда растут,

And passing through a fruitful stage of death

И проходя сквозь смерть, как через стадию, несущую свои плоды,

And after long reconstituting sleep

И после долгого, всё составляющего по-другому, сна

Resume their place in the process of the Gods

Они вновь получают место в динамическом развитии Богов,

Until their work in cosmic Time is done.

Пока работа их в космическом, вселенском Времени не завершится.

Here was the fashioning chamber of the worlds.

Здесь находился зал, в котором формируются миры.

An interval was left twixt act and act,

И только оставался интервал меж действием и действием,

Twixt birth and birth, twixt dream and waking dream,

Между одним рожденьем и другим, меж сном и пробуждённым сном,

A pause that gave new strength to do and be.

Та пауза, что наделяла новой силой быть и делать.

Beyond were regions of delight and peace,

А за пределом этого лежали области восторга и покоя,

Mute birthplaces of light and hope and love,

Безмолвные места рождения надежды, света и любви,

And cradles of heavenly rapture and repose.

И колыбели для божественного отдыха и восхищения.

In a slumber of the voices of the world

В дремоте голосов, звучащих в этом мире

He of the eternal moment grew aware;

Он (Ашвапати) всё сильней осознавал то вечное мгновение,

His knowledge stripped bare of the garbs of sense

И знание его, лишённое одежды чувств

Knew by identity without thought or word;

Всё понимало через тождество, без мысли или слова;

His being saw itself without its veils,

Там существо его смотрело на себя и видело всё без вуали,

Life’s line fell from the spirit’s infinity.

И жизни путь спускался из духовной бесконечности.

Along a road of pure interior light,

Вдоль по дороге чистого, сияющего внутреннего света,

Alone between tremendous Presences,

Один между огромными Присутствиями,

Under the watching eyes of nameless Gods,

Под наблюдающими взглядами неведомых Богов,

His soul passed on, a single conscious power,

Его душа шла дальше, одинокая сознательная сила,

Towards the end which ever begins again,

К концу, что вечно начинается сначала,

Approaching through a stillness dumb and calm

Всё ближе подходя сквозь тихую немую неподвижность,

To the source of all things human and divine.

К источнику всего — и человеческого и божественного.

There he beheld in their mighty union’s poise

Здесь Ашвапати встретил в равновесии могучего единства

The figure of the deathless Two-in-One,

Видение бессмертного Двоих-в-Одном,

A single being in two bodies clasped,

Увидел существо, единое в своих обнявшихся телах,

A diarchy of two united souls,

Увидел двоевластье двух объединённых душ,

Seated absorbed in deep creative joy;

Сидевших поглощёнными в глубокую и созидающую радость;

Their trance of bliss sustained the mobile world.

Их транс блаженства нёс, поддерживая, наш подвижный мир.

Behind them in a morning dusk One stood

А позади, за ними, в утренних неясных сумерках стояла Та,

Who brought them forth from the Unknowable.

Что принесла их из Непознаваемого.

Ever disguised she awaits the seeking spirit;

Всегда сокрытая, она ждала прихода ищущего духа;

Watcher on the supreme unreachable peaks,

Как наблюдатель на недостижимых высочайших пиках,

Guide of the traveller of the unseen paths,

Она ведёт духовных путников незримыми путями,

She guards the austere approach to the Alone.

И охраняет аскетические подступы к Единому.

At the beginning of each far-spread plane

В начале каждого, идущего вдаль плана,

Pervading with her power the cosmic suns

Пронизывая собственной энергией космические солнца,

She reigns, inspirer of its multiple works

Царит Она — и вдохновительница их бесчисленных работ

And thinker of the symbol of its scene.

И выдумщица символа их сцены.

Above them all she stands supporting all,

Над ними, выше всех стоит она, поддерживая всё,

The sole omnipotent Goddess ever-veiled

Всесильная и одинокая Богиня, вечно за вуалью,

Of whom the world is the inscrutable mask;

Та, для которой мир —её загадочная маска;

The ages are the footfalls of her tread,

Века — лишь отзвуки её шагов,

Their happenings the figure of her thoughts,

События — её картина мыслей,

And all creation is her endless act.

А всё творение — её божественное, нескончаемое действо.

His spirit was made a vessel of her force;

Дух Ашвапати стал сосудом для её могущества;

Mute in the fathomless passion of his will

Безмолвный от бездонной страсти своего намеренья,

He outstretched to her his folded hands of prayer.

Он протянул к ней руки, сложенные для молитвы.

Then in a sovereign answer to his heart

Затем, в величественном отклике его трепещущему сердцу

A gesture came as of worlds thrown away,

Явился жест, который словно сбрасывал миры,

And from her raiment’s lustrous mystery raised

И из блистающей мистерии её одежд поднялась

One arm half-parted the eternal veil.

Одна рука, сорвавшую наполовину вечную вуаль.

A light appeared still and imperishable.

Свет появился, тихий и непреходящий.

Attracted to the large and luminous depths

Притянутый к широким и светящимся глубинам

Of the ravishing enigma of her eyes,

Загадки, тайны глаз её, всё наполняющих восторгом,

He saw the mystic outline of a face.

Увидел он мистическое очертание её лица.

Overwhelmed by her implacable light and bliss,

И переполненный её неумолимым светом и блаженством,

An atom of her illimitable self

Став атомом её неограниченного “я”,

Mastered by the honey and lightning of her power,

Весь покорённый сладостью, молниеносностью её энергии,

Tossed towards the shores of her ocean-ecstasy,

Бросаемый на берега её океанического, необъятного экстаза,

Drunk with a deep golden spiritual wine,

Став опьянённым после золотого, крепкого духовного вина,

He cast from the rent stillness of his soul

Он испустил из разрываемой на части тишины своей души

A cry of adoration and desire

Крик обожания, желания,

And the surrender of his boundless mind

И подчиненья безграничного ума,

And the self-giving of his silent heart.

И самопосвященья в тихом сердце.

He fell down at her feet unconscious, prone.

Он, бессознательный и распростёртый, пал к её ногам.

End of Canto Fourteen

Конец четырнадцатой песни

Перевод (второй) Леонида Ованесбекова

2000 июнь 16 пт — 2007 окт 31 ср, 2009 авг 01 сб — 2009 дек 09 ср,

2014 дек 24 ср — 2015 март 07 сб