Sri Aurobindo

Шри Ауробиндо

SAVITRI

САВИТРИ

Book Seven

Книга Седьмая

THE BOOK OF YOGA

КНИГА ЙОГИ

Canto III

Песня III

THE ENTRY INTO THE INNER COUNTRIES

ВХОЖДЕНИЕ ВО ВНУТРЕННИЕ СТРАНЫ

At first out of the busy hum of mind

Вначале, из кипучего и деловитого гудения ума,

As if from a loud thronged market into a cave

Как будто после полного людей, крикливого базара,

By an inward moment's magic she had come.

Она попала магией направленного внутрь мгновения в некую пещеру.

A stark hushed emptiness became her self:

И пустота предельной тишины в ней заменила внутреннее "я":

Her mind unvisited by the voice of thought

Её, не задеваемый звучаньем мысли, ум

Stared at a void deep's dumb infinity.

Смотрел в немую бесконечность незаполненных глубин.

Her heights receded, her depths behind her closed;

Её высоты отступили, и закрылись позади её глубины;

All fled away from her and left her blank.

Всё улетело прочь с неё, оставив чистой и пустой.

But when she came back to her self of thought,

Однако же, когда она вернулась к внутреннему "я" мышления,

Once more she was a human thing on earth,

Она была опять обычным человеком на земле,

A lump of Matter, a house of closed sight,

Комком Материи, жилищем ограниченного виденья,

A mind compelled to think out ignorance,

Умом, который должен думать из невежества,

A life-force pressed into a camp of works

И силой жизни, втиснутой в недолговечный лагерь дел,

And the material world her limiting field.

И в мир материи, который очертил её пределы.

Amazed like one unknowing she sought her way

Но изумляясь, словно ничего не ведая, она искала путь

Out of the tangle of man's ignorant past

Как выйти из полного невежества, запутанного человеческого прошлого,

That took the surface person for the soul.

Что принимало в качестве души поверхностную личность.

Then a Voice spoke that dwelt on secret heights:

Затем высокий Голос, обитающий на тайных пиках произнёс:

"For man thou seekst, not for thyself alone.

"Ты ищешь для людей, не для себя одной.

Only if God assumes the human mind

И только если Бог берёт ум человека

And puts on mortal ignorance for his cloak

И одевает смертное невежество как плащ,

And makes himself the Dwarf with triple stride,

И превращает самого себя в магического Карлика с тройным огромным шагом,

Can he help man to grow into the God.

Помочь он может человеку вырасти, стать Богом.

As man disguised the cosmic Greatness works

Под маской человека трудится вселенское Величие

And finds the mystic inaccessible gate

И ищет для него мистические недоступные врата,

And opens the Immortal's golden door.

И открывает золотую дверь Бессмертия.

Man, human, follows in God's human steps.

Так человечество и человек идут за человеческою поступью Всевышнего.

Accepting his darkness thou must bring to him light,

Его тьму принимая, ты должна нести для человека свет,

Accepting his sorrow thou must bring to him bliss.

Его страданье принимая, ты должна нести ему блаженство.

In Matter's body find thy heaven-born soul."

В глубоких основаниях Материи ищи свою рождённую на небе душу."

Then Savitri surged out of her body's wall

Затем Савитри хлынула волной за стены тела,

And stood a little span outside herself

И встала в стороне, поодаль от себя,

And looked into her subtle being's depths

Взглянула в самые глубины собственного тонкого запрятанного существа,

And in its heart as in a lotus-bud

И в сердце у него, как в лотоса бутоне,

Divined her secret and mysterious soul.

Скорее не увидела, а угадала тайную свою загадочную душу.

At the dim portal of the inner life

У смутно различимых врат во внутреннюю жизнь,

That bars out from our depths the body's mind

Что появляются из нашей глубины, не пропуская ни телесный ум

And all that lives but by the body's breath,

Ни всё что существует лишь благодаря дыханью тела,

She knocked and pressed against the ebony gate.

Она сначала постучала, а потом толкнула дверь эбенового дерева,

The living portal groaned with sullen hinge:

Живые створки взвыли недовольными петлями:

Heavily reluctant it complained inert

С трудом поддавшись ей, они скрипели, жалуясь

Against the tyranny of the spirit's touch.

На тиранию соприкосновенья с духом.

A formidable voice cried from within:

Внезапно изнутри вскричал громоподобный голос:

"Back, creature of earth, lest tortured and torn thou die."

"Назад,  создание земли,  иначе ты погибнешь в ранах и мучениях."

A dreadful murmur rose like a dim sea;

Ужасный грохот нарастал как гул невидимого моря;

The Serpent of the threshold hissing rose,

С шипеньем на пороге вырос Змей,

A fatal guardian hood with monstrous coils,

Смертельный, жуткий страж, с чудовищными кольцами и с капюшоном,

The hounds of darkness growled with jaws agape,

Псы темноты рычали, разевая пасти,

And trolls and gnomes and goblins scowled and stared

И тролли, гномы, гоблины бросали злые пристальные взгляды,

And wild beast roarings thrilled the blood with fear

И звери дикие ревели, заставляя стынуть в жилах кровь,

And menace muttered in a dangerous tongue.

И глухо раздавались тут и там угрозы на опасном языке.

Unshaken her will pressed on the rigid bars:

Но с несгибаемою волею она давила на тяжёлые запоры:

The gate swung wide with a protesting jar,

Ворота распахнулись, с протестующими скрипами,

The opponent Powers withdrew their dreadful guard;

И противостоящие ей Силы отвели свою ужасную охрану;

Her being entered into the inner worlds.

Так существо её вошло во внутренние планы.

In a narrow passage, the subconscient's gate,

Там, в узких коридорах, в дверцах подсознания,

She breathed with difficulty and pain and strove

Она дышала с болью и с трудом,

To find the inner self concealed in sense.

Стараясь обнаружить внутреннее "я", сокрытое за чувством.

Into a dense of subtle Matter packed,

В ту тонкую Материю, в её густую плотную субстанцию,

A cavity filled with a blind mass of power,

В пещеру, полную слепым скоплением энергии,

An opposition of misleading gleams,

Сквозь противостояние обманчивого блеска,

A heavy barrier of unseeing sight,

Тяжёлую завесу из невидящего взгляда

She forced her way through body to the soul.

Она прокладывала путь свой через тело к собственной душе.

Across a perilous border line she passed

Так перешла она опасную границу,

Where Life dips into the subconscient dusk

Где Жизнь ныряет в сумрак подсознания

Or struggles from Matter into chaos of mind,

Или пытается пробиться из Материи в ментальный хаос,

Aswarm with elemental entities

Кишаший изначальными элементалями,

And fluttering shapes of vague half-bodied thought

Трепещущими формами неясной, полувоплощённой мысли,

And crude beginnings of incontinent force.

И грубыми началами несдержанной и импульсивной силы.

At first a difficult narrowness was there,

Вначале появилась затруднявшая всё узость,

A press of uncertain powers and drifting wills;

Давленье неопределённых сил и скачущих желаний;

For all was there but nothing in its place.

Там было всё, но всё не на своих местах.

At times an opening came, a door was forced;

Но, временами, что-то открывалось и распахивалась дверь;

She crossed through spaces of a secret self

Она (Савитри) ступала по пространствам потайного "я",

And trod in passages of inner Time.

И шла по переходам внутреннего Времени.

At last she broke into a form of things,

В конце концов она прорвалась к форме всех вещей,

A start of finiteness, a world of sense:

Где начинается конечное, мир ощущений:

But all was still confused, nothing self-found.

Но там по-прежнему всё было перепутано, и ничего себя не находило.

Soul was not there but only cries of life.

Там не было души, одни лишь крики жизни.

A thronged and clamorous air environed her.

Гудящая и переполненная атмосфера окружала там её.

A horde of sounds defied significance,

Орда различных звуков без какого-либо смысла,

A dissonant clash of cries and contrary calls;

Лязг диссонировавших криков и противоречащих призывов;

A mob of visions broke across the sight,

Во взгляд врывались толпами видения,

A jostled sequence lacking sense and suite,

Ряды, теснящие друг друга без системы и без смысла,

Feelings pushed through a packed and burdened heart,

И ощущенья, проходящие сквозь переполненное, перегруженное сердце,

Each forced its separate inconsequent way

И каждое из них навязывало свой отдельный и бессвязный путь,

But cared for nothing but its ego's drive.

И думало лишь об движеньи собственного эго, ни о чём другом.

A rally without key of common will,

Подобно рыночной толпе без общей воли,

Thought stared at thought and pulled at the taut brain

Мысль всматривалась в мысль, толкая напряжённый мозг,

As if to pluck the reason from its seat

Как будто бы хотела сдёрнуть с места разум

And cast its corpse into life's wayside drain;

И бросить труп его в канаву на обочине дороги жизни;

So might forgotten lie in Nature's mud

Так мог бы он лежать, в грязи Природы,

Abandoned the slain sentinel of the soul.

Забытый, брошенный убитым, часовой души.

So could life's power shake from it mind's rule,

И сила жизни бы могла стряхнуть с себя правление ума,

Nature renounce the spirit's government

Природа — свергнуть управленье духа,

And the bare elemental energies

И голые энергии элементалий

Make of the sense a glory of boundless joy,

Из чувства сделали бы праздник безграничной радости,

A splendour of ecstatic anarchy,

Великолепье экстатической анархии,

A revel mighty and mad of utter bliss.

Безумный, грандиозный пир предельного блаженства.

This was the sense's instinct void of soul

Так происходит если нам встречаются инстинкты чувств, лишённые души,

Or when the soul sleeps hidden void of power,

Или когда душа у человека спит, сокрытая, лишённая энергии,

But now the vital godhead wakes within

А в это время божество витального внутри проснулось

And lifts the life with the Supernal's touch.

И поднимает жизнь прикосновеньем Высшего.

But how shall come the glory and the flame

Но как же к нам придёт великолепие и пламя,

If mind is cast away into the abyss?

Когда ум будет брошен в пропасть?

For body without mind has not the light,

Ведь тело без ума не обладает светом,

The rapture of spirit sense, the joy of life;

И у него нет наслажденья жизнью и восторга чувства духа;

All then becomes subconscient, tenebrous,

Тогда всё станет подсознательным и тёмным,

Inconscience puts its seal on Nature's page

И Несознание печать поставит на листе Природы

Or else a mad disorder whirls the brain

Или разлад безумия завертится в мозгу,

Posting along a ravaged nature's roads,

Бегущим разорёнными дорогами природы,

A chaos of disordered impulses

И хаос беспорядочных позывов,

In which no light can come, no joy, no peace.

В которые не попадут ни свет, ни радость, ни покой.

This state now threatened, this she pushed from her.

Ей угрожало это состояние, она его отталкивала прочь.

As if in a long endless tossing street

И словно по ухабистой, длиннющей, бесконечной улице

One driven mid a trampling hurrying crowd

Стремясь пройти среди спешащей топавшей толпы,

Hour after hour she trod without release

Один час за другим, она всё шла и шла без передышки,

Holding by her will the senseless meute at bay;

Удерживая волей ту бесмысленную свору от себя подальше;

Out of the dreadful press she dragged her will

Она вытягивала волю из под страшного давления,

And fixed her thought upon the saviour Name;

Сосредоточив мысль лишь на спасительном высоком Имени;

Then all grew still and empty; she was free.

Затем всё стало тихим и пустым; она была свободна.

A large deliverance came, a vast calm space.

Пришло широкое освобождение, просторное и безмятежное пространство.

Awhile she moved through a blank tranquillity

Она теперь шла через чистое спокойствие

Of naked Light from an invisible sun,

Открывшегося Света из невидимого солнца,

A void that was a bodiless happiness,

Через ничто, что стало бестелесным счастьем,

A blissful vacuum of nameless peace.

Блаженным вакуумом несказанного покоя.

But now a mightier danger's front drew near:

Но вот стал виден фронт другой опасности, ещё сильнее:

The press of bodily mind, the Inconscient's brood

Давление телесного ума и порожденья Несознания,

Of aimless thought and will had fallen from her.

Бесцельной мысли, воли — всё с неё слетело.

Approaching loomed a giant head of Life

И, приближаясь, показалась необъятнейшая голова на теле Жизни,

Ungoverned by mind or soul, subconscient, vast.

Неуправляемая ни душою, ни умом, широкая и подсознательная,

It tossed all power into a single drive,

Она бросала всю энергию в единый натиск,

It made its power a might of dangerous seas.

И обращала собственные силы в мощь опасных океанов.

Into the stillness of her silent self,

В спокойное, наполненное тишиною, внутреннее "я" Савитри,

Into the whiteness of its muse of Space

И в чистоту задумчивого размышления Пространства,

A spate, a torrent of the speed of Life

Ворвались ливни, бурные потоки темпа Жизни

Broke like a wind-lashed driven mob of waves

Толпою волн, гонимых плетью ветра,

Racing on a pale floor of summer sand;

Несущихся по бледному настилу летнего песка на пляже;

It drowned its banks, a mountain of climbing waves.

Они залили берега горою вздыбленных валов.

Enormous was its vast and passionate voice.

Ужасен был безбрежный страстный голос Жизни.

It cried to her listening spirit as it ran,

Он на бегу кричал её внимающему духу,

Demanding God's submission to chainless Force.

И требовал повиновенья Бога той сорвавшейся с цепи, свободной Силе.

A deaf force calling to a status dumb,

Глухая сила, что взывала к немоте,

A thousand voices in a muted Vast,

Своими тысячами голосов в безмолвии Простора

It claimed the heart's support for its clutch at joy,

Настаивала, чтобы сердце поддержало эту хватку радостью,

For its need to act the witness Soul's consent,

И чтоб Душа-свидетель ей дала согласие на все её дела,

For its lust of power her neutral being's seal.

И чтоб её нейтралитет поставил подпись рядом с этим вожделеньем силы.

Into the wideness of her watching self

Так в широту её всё-наблюдающего "я"

It brought a grandiose gust of the Breath of Life;

Та сила принесла огромный шквал Дыханья Жизни;

Its torrent carried the world's hopes and fears,

Её течение несло надежды, страхи мира,

All life's, all Nature's dissatisfied hungry cry,

Голодный, ненасытный крик всей жизни, всей Природы,

And the longing all eternity cannot fill.

И страстное желание, которое вся вечность не смогла бы утолить.

It called to the mountain secrecies of the soul

Она взывала к высоченным, словно горы, тайникам души,

And the miracle of the never-dying fire,

И к чуду никогда не умирающего пламени,

It spoke to some first inexpressible ecstasy

И обращалась к некому неописуемому первому экстазу,

Hidden in the creative beat of Life;

Скрываемому в созидательном биеньи Жизни;

Out of the nether unseen deeps it tore

Она выхватывала из невидимых глубин на низших планах

Its lure and magic of disordered bliss,

И свой соблазн, и магию метущегося счастья,

Into earth-light poured its maze of tangled charm

К земному свету добавляла лабиринт опутывавшего очарования,

And heady draught of Nature's primitive joy

Пьянящие глотки простой и грубой радости Природы,

And the fire and mystery of forbidden delight

Огонь, мистерию запретного восторга,

Drunk from the world-libido's bottomless well,

Она пила из необъятного, бездонного источника вселенское либидо,

And the honey-sweet poison-wine of lust and death,

И ядовитое, но сладкое как мёд, вино желания и смерти,

But dreamed a vintage of glory of life's gods,

Мечтая о добротном марочном вине великолепия богов, что правят жизнью,

And felt as celestial rapture's golden sting.

И ощущала это золотое жало как восторг небес.

The cycles of the infinity of desire

Те циклы бесконечности желания

And the mystique that made an unrealised world

И та загадочность, что сделали невоплощённый мир

Wider than the known and closer than the unknown

Гораздо шире, чем известное и ближе неизвестного,

In which hunt for ever the hounds of mind and life,

В какой-то вечно длящейся охоте гончих жизни и ума

Tempted a deep dissatisfied urge within

В ней искушали ненасытный импульс глубоко внутри

To long for the unfulfilled and ever far

Стремиться к неосуществлённому и вечно отдалённому,

And make this life upon a limiting earth

И делать эту жизнь на ограничивающей её земле

A climb towards summits vanishing in the void,

Подьёмом к пикам, растворяющимся в пустоте,

A search for the glory of the impossible.

И поисками славы невозможного.

It dreamed of that which never has been known,

Она мечтала о вещах, которых никогда ещё не знала,

It grasped at that which never has been won,

Она вцеплялась в то, что никогда ещё не покоряла,

It chased into an Elysian memory

Она преследовала Елисейскими полями памяти

The charms that flee from the heart's soon lost delight;

Очарование, что улетает прочь от быстро уходящего восторга сердца;

It dared the force that slays, the joys that hurt,

Она осмелилась на силу, что приносит смерть, на радость, что приносит раны,

The imaged shape of unaccomplished things

И на придуманные контуры незавершённого,

And the summons to a Circean transmuting dance

И на призыв к Цирцее, и к её преображающему танцу,

And passion's tenancy of the courts of love

На временную страсть на площадях любви,

And the wild Beast's ramp and romp with Beauty and Life.

На буйство бешеного Зверя, и на игры с Красотой и с Жизнью.

It brought its cry and surge of opposite powers,

Она несла свой крик и волны противостоящих сил,

Its moments of the touch of luminous planes,

Свои мгновения касаний светлых планов,

Its flame-ascensions and sky-pitched vast attempts,

И пламенные восхожденья и нацеленные в небеса широкие попытки,

Its fiery towers of dream built on the winds,

И огненные башни грёз, построенные на ветрах,

Its sinkings towards the darkness and the abyss,

И погруженья в темноту и в пропасть,

Its honey of tenderness, its sharp wine of hate,

Мёд нежности и едкое вино глубокой ненависти,

Its changes of sun and cloud, of laughter and tears,

И перемены туч и солнца, слёз и смеха,

Its bottomless danger-pits and swallowing gulfs,

Свои бездонные, опаснейшие ямы, поглощающие всё пучины,

Its fear and joy and ecstasy and despair,

Свой страх и радости, отчаяние и экстаз,

Its occult wizardries, its simple lines

Свои оккультные способности, свои простые линии,

And great communions and uplifting moves,

Великие религии и возвышающие дух движения,

Its faith in heaven, its intercourse with hell.

И веру в небеса, и отношенья с адом.

These powers were not blunt with the dead weight of earth,

Те силы не были затуплены мертвящей тяжестью земли,

They gave ambrosia's taste and poison's sting.

Они ей дали вкус амброзии и жало яда.

There was an ardour in the gaze of Life

Во взгляде Жизни оставалась страсть,

That saw heaven blue in the grey air of Night:

Что в сером воздухе Ночи смотрела в голубое небо:

The impulses godward soared on passion's wings.

Направленные к богу импульсы парили на крылах её страстей.

Mind's quick-paced thoughts floated from their high necks,

Ума шагающие быстро мысли прыгали с высоких шей,

A glowing splendour as of an irised mane,

Пылая, словно радужною гривою, своим великолепием

A parure of pure intuition's light;

И драгоценным украшеньем света чистой интуиции;

Its flame-foot gallop they could imitate:

Они способны были имитировать галоп её бегущих пламенных ступней:

Mind's voices mimicked inspiration's stress,

И голоса ума старались подражать её напору вдохновения,

Its ictus of infallibility,

Её молниеносности и скорости небесного прыжка Богов,

Its speed and lightning heaven-leap of the Gods.

И попадать в ритмический размер её непогрешимости.

A trenchant blade that shore the nets of doubt,

Отточенное лезвие, что рассекает сеть сомнения,

Its sword of discernment seemed almost divine.

Её меч различенья виделся почти божественным.

Yet all that knowledge was a borrowed sun's;

Однако же, всё знанье было занято у солнца;

The forms that came were not heaven's native births:

Те формы, что к ней шли, рождались не на небесах:

An inner voice could speak the unreal's Word;

И голос внутренний способен был сказать подложное, ошибочное Слово;

Its puissance dangerous and absolute

Её могущество — опасное и абсолютное,

Could mingle poison with the wine of God.

Могло добавить яд в вино Всевышнего.

On these high shining backs falsehood could ride;

На той высокой и сияющей спине могла сидеть и править ложь;

Truth lay with delight in error's passionate arms

И Истина лежала, наслаждаясь страстными объятьями ошибки,

Gliding downstream in a blithe gilded barge:

Скользя вниз по теченью в позолоченной блаженной барке,

She edged her ray with a magnificent lie.

И луч свой заостряла изумительно прекрасной ложью.

Here in Life's nether realms all contraries meet;

Здесь, в нижних царствах Жизни, сходятся все виды противоположностей;

Truth stares and does her works with bandaged eyes

Здесь Истина глядит и делает свои труды с повязкой на глазах,

And Ignorance is Wisdom's patron here:

Невежество здесь — покровитель Мудрости:

Those galloping hooves in their enthusiast speed

И проносясь в галопе, те копыта с их восторженною скоростью энтузиаста,

Could bear to a dangerous intermediate zone

Способны были занести в опаснейшую зону меж миров,

Where Death walks wearing a robe of deathless Life.

Где Смерть гуляет в одеянии бессмертной Жизни.

Or they enter the valley of the wandering Gleam

Бывало, души попадали в край блуждающего Отблеска;

Whence, captives or victims of the specious Ray,

Став пленниками, жертвами обманчивого Света,

Souls trapped in that region never can escape.

И пойманные в той долине, не могли оттуда выйти никогда.

Agents, not masters, they serve Life's desires

Посредники, но не хозяева, они обслуживают разные желанья Жизни

Toiling for ever in the snare of Time.

Всё время тяжело работая в ловушке Времени.

Their bodies born out of some Nihil's womb

Там их тела, рождённые из лона некого Небытия,

Ensnare the spirit in the moment's dreams,

Заманивают дух в сиюминутные мечты

Then perish vomiting the immortal soul

И после гибнут, изрыгнув неумирающую душу

Out of Matter's belly into the sink of Nought.

Из чрева, из нутра Материи в отстойники Ничто.

Yet some uncaught, unslain, can warily pass

И всё же кто-то, незахваченный и неубитый, осторожно может там пройти,

Carrying Truth's image in the sheltered heart,

И в сердце сохраняя, пронести высокий образ Истины,

Pluck Knowledge out of error's screening grip,

И вырвать Знание из закрывающего всё объятия ошибки,

Break paths through the blind walls of little self,

Пробить пути в глухой ограде маленького "я",

Then travel on to reach a greater life.

И продолжать свой путь, стремясь к иной, великой жизни.

All this streamed past her and seemed to her vision's sight

Всё это протекало мимо и для видящих очей Савитри

As if around a high and voiceless isle

Казалось, что вокруг высокого глухого островка

A clamour of waters from far unknown hills

Шум вод с далёких незнакомых гор

Swallowed its narrow banks in crowding waves

Толпящейся волною поглотил весь узкий берег

And made a hungry world of white wild foam:

И создал жаждущий, голодный мир из белой дикой пены:

Hastening, a dragon with a million feet,

Потом, спеша, дракон, с его неисчислимым миллионом лап

Its foam and cry a drunken giant's din,

Под крики, пену, грохотанье пьяного гиганта,

Tossing a mane of Darkness into God's sky,

Закидывая гриву Тьмы в даль неба Бога,

It ebbed receding into a distant roar.

Отхлынул, отступил в далёкое рычанье.

Then smiled again a large and tranquil air:

И вот ей снова улыбается широкий и спокойный воздух:

Blue heaven, green earth, partners of Beauty's reign,

Зелёная земля и голубые небеса, партнёры царства Красоты,

Lived as of old, companions in happiness;

Зажили как и встарь, товарищи по счастью;

And in the world's heart laughed the joy of life.

И снова радость жизни засмеялась в сердце мира.

All now was still, the soil shone dry and pure.

Всё стало тихим, почва засияла сухостью и чистотой.

Through it all she moved not, plunged not in the vain waves.

Савитри оставалась неподвижной и не погружалась в те пустые волны.

Out of the vastness of the silent self

Из тихого её простора внутреннего "я"

Life's clamour fled; her spirit was mute and free.

Шум Жизни улетел; и дух в ней стал безмолвным и свободным.

   Then journeying forward through the self's wide hush

   Затем, продолжив путь сквозь широту, молчанье внутреннего "я",

She came into a brilliant ordered Space.

Она вошла в сверкающее упорядоченное Пространство.

There Life dwelt parked in an armed tranquillity;

Там встретилась ей Жизнь, сидевшая в уверенном спокойствии;

A chain was on her strong insurgent heart.

На сильном и мятежном сердце у неё лежала цепь.

Tamed to the modesty of a measured pace,

Приученная к скромности размеренного шага,

She kept no more her vehement stride and rush;

Она оставила неистовый свой бег и натиск;

She had lost the careless majesty of her muse

Утеряны беспечное величье размышлений,

And the ample grandeur of her regal force;

И пышное богатство царской силы;

Curbed were her mighty pomps, her splendid waste,

Утрачены её могучее великолепие и расточительная роскошь,

Sobered the revels of her bacchant play,

И отрезвели буйные пиры её вакхической игры,

Cut down were her squanderings in desire's bazaar,

Урезаны её растраты на базарной площади желания,

Coerced her despot will, her fancy's dance,

И стала сдержаной её неистовая деспотическая воля, танец прихоти,

A cold stolidity bound the riot of sense.

Холодная бесстрастность ограничивает буйство чувств.

A royalty without freedom was her lot;

Правление царицы без свободы — вот её удел;

The sovereign throned obeyed her ministers:

Властитель, севший на свой трон — она подчинена своим министрам:

Her servants mind and sense governed her house:

Её прислуга — ум и чувство — правят в доме:

Her spirit's bounds they cast in rigid lines

Они границы духа Жизни поместили в строгие, расчерченные рамки

And guarding with a phalanx of armoured rules

И, охраняя равновесье царства разума фалангою вооружённых правил,

The reason's balanced reign, kept order and peace.

Поддерживают там порядок и покой.

Her will lived closed in adamant walls of law,

Отныне воля у неё жила закрытая несокрушимою стеной закона;

Coerced was her force by chains that feigned to adorn,

Её могущество сковали цепью, называя это украшением,

Imagination was prisoned in a fort,

Её распущенную, бесшабашную любимицу —

Her wanton and licentious favourite;

Воображенье — посадили в крепость;

Reality's poise and reason's symmetry

Симметрия рассудка, равновесие реальности

Were set in its place sentinelled by marshalled facts,

Стояли стройными рядами фактов-часовых,

They gave to the soul for throne a bench of Law,

Отдав душе судейскую скамью Закона вместо трона,

For kingdom a small world of rule and line:

А царство заменив на небольшой мир правил и границ:

The ages' wisdom, shrivelled to scholiast lines,

И многовековая мудрость, съёжившись до строчек комментатора,

Shrank patterned into a copy-book device.

Усохла, сморщилась, пройдя копировальное устройство.

The Spirit's almighty freedom was not here:

Исчезла всемогущая свобода Духа:

A schoolman mind had captured life's large space,

Так ум схоласта захватил широкое пространство жизни,

But chose to live in bare and paltry rooms

Но предпочёл остаться в голых и убогих комнатах,

Parked off from the too vast dangerous universe,

Отгородившись от просторной, чересчур рискованной вселенной,

Fearing to lose its soul in the infinite.

Страшась что потеряет душу в этой бесконечности.

Even the Idea's ample sweep was cut

И даже широчайший кругозор Идеи был урезан, помещён в систему,

Into a system, chained to fixed pillars of thought

Прикован к неподвижным направляющим опорам мысли

Or rivetted to Matter's solid ground:

Или пришпилен к твёрдому фундаменту Материи,

Or else the soul was lost in its own heights:

Иначе бы душа могла бы потеряться в собственных высотах:

Obeying the Ideal's high-browed law

И следуя высоколобому закону Идеала,

Thought based a throne on unsubstantial air

Мысль водрузила трон свой в бестелесной атмосфере,

Disdaining earth's flat triviality:

Пренебрегая плоской тривиальностью земли:

It barred reality out to live in its dreams.

Реальности не разрешили проникать и жить в её мечтах.

Or all stepped into a systemed universe:

Так всё вошло в её систематизированную и строгую вселенную:

Life's empire was a managed continent,

Владенья Жизни стали управляемым огромным континентом,

Its thoughts an army ranked and disciplined;

А мысли у неё — обученной, построенной рядами армией:

Uniformed they kept the logic of their fixed place

Одетые в мундир, они хранили логику им предназначенного места

At the bidding of the trained centurion mind.

И слушали приказы вышколенного ума-центуриона.

Or each stepped into its station like a star

И каждая вставала на свой пост как яркая звезда,

Or marched through fixed and constellated heavens

Или шагала через неподвижные, расшитые узорами созвездий, небеса,

Or kept its feudal rank among its peers

Или хранила феодальный титул среди равных

In the sky's unchanging cosmic hierarchy.

В космической огромной неизменной иерархии небес.

Or like a high-bred maiden with chaste eyes

Иль словно благородная девица с чистым непорочным взором,

Forbidden to walk unveiled the public ways,

Которой запрещают появляться в обществе без покрывала,

She must in close secluded chambers move,

Она должна была ходить в уединённых, запертых от всех покоях,

Her feeling in cloisters live or gardened paths.

А чувства — жить в монастырях иль на тропинках сада.

Life was consigned to a safe level path,

Так Жизнь направлена была по безопасному пути,

It dared not tempt the great and difficult heights

Она теперь не смела искушать великие и трудные высоты,

Or climb to be neighbour to a lonely star

Взбираться в выси, чтоб встать рядом с одинокою звездою,

Or skirt the danger of the precipice

Или идти по краю страшного обрыва,

Or tempt the foam-curled breakers' perilous laugh,

Иль навлекать опасный смех клубящегося пеною прибоя,

Adventure's lyrist, danger's amateur,

Поэта авантюры и любителя опасности,

Or into her chamber call some flaming god,

Иль звать в свои покои пламенного бога,

Or leave the world's bounds and where no limits are

Или оставить рамки мира и быть там, где нет ограничений,

Meet with the heart's passion the Adorable

И встретить страстью сердца Обожаемого,

Or set the world ablaze with the inner Fire.

Или заставить мир сверкать от своего Огня внутри.

A chastened epithet in the prose of life,

Избитое сравненье в прозе жизни,

She must fill with colour just her sanctioned space,

Она должна была наполнить красками лишь разрешённое пространство,

Not break out of the cabin of the idea

Не вырываясь из убогой камеры идеи,

Nor trespass into rhythms too high or vast.

Не посягая выйти в ритмы черезмерной высоты и широты.

Even when it soared into ideal air,

И даже воспаряя в атмосферу идеального,

Thought's flight lost not itself in heaven's blue:

Её полёты мысли не терялись в той небесной синеве:

It drew upon the skies a patterned flower

Они черпали из небес узорчатый цветок

Of disciplined beauty and harmonic light.

Дисциплинированной красоты и света, полного гармонии.

A temperate vigilant spirit governed life:

Умеренный и неусыпный дух там правил жизнью:

Its acts were tools of the considering thought,

Его поступки были инструментами обдуманной спокойной мысли,

Too cold to take fire and set the world ablaze,

Но чересчур холодной, чтоб зажечь огонь, заставить мир сверкать,

Or the careful reason's diplomatic moves

Иль озабоченной дипломатичными движениями разума

Testing the means to a prefigured end,

И пробующей способы достичь поставленной в воображеньи цели,

Or at the highest pitch some calm Will's plan

Иль ради замысла какой-то хладнокровной Воли на высоком уровне,

Or a strategy of some High Command within

Иль для стратегии какого-то Высокого Приказа изнутри,

To conquer the secret treasures of the gods

Стремясь завоевать секретные сокровища богов,

Or win for a masked king some glorious world,

Иль покорить для скрытого царя какой-то славный мир,

Not a reflex of the spontaneous self,

Но не высокий образ действующего спонтанно внутреннего "я",

An index of the being and its moods,

Не указатель бытия и всех его возможных настроений,

A winging of conscious spirit, a sacrament

Не окрыляющий полёт сознательного духа,

Of life's communion with the still Supreme

Не таинство переговоров жизни с неподвижностью Всевышнего,

Or its pure movement on the Eternal's road.

Не чистое движенье по дороге Вечного.

Or else for the body of some high Idea

Бывало, ради основания одной возвышенной Идеи

A house was built with too close-fitting bricks;

Выстраивался дом со слишком хорошо подогнанными кирпичами;

Action and thought cemented made a wall

В нём действие и мысль, зацементировавшись, делались стеной

Of small ideals limiting the soul.

Из мелких идеалов, ограничивавших душу.

Even meditation mused on a narrow seat;

И даже медитация раздумывала, сидя в узких рамках,

And worship turned to an exclusive God,

А поклоненье, повернувшись к своему особенному Богу,

To the Universal in a chapel prayed

К Всеобщему, молилось в храме,

Whose doors were shut against the universe;

Где двери были заперты для остальной вселенной;

Or kneeled to the bodiless Impersonal

Иль преклонив колени перед бестелесностью Безличного,

A mind shut to the cry and fire of love:

Ум закрывался от призыва и огня любви:

A rational religion dried the heart.

Разумная, рациональная религия сушила сердце.

It planned a smooth life's acts with ethics' rule

Ум распланировал этическими правилами сглаженное действо жизни

Or offered a cold and flameless sacrifice.

Иль предлагал бесстрастную, холодную, сухую жертву.

The sacred Book lay on its sanctified desk

На освящённом письменном столе лежит святая Книга,

Wrapped in interpretation's silken strings:

Обёрнутая шелковистой ленточкой интерпретации:

A credo sealed up its spiritual sense.

И убежденье закрывает наглухо её духовный смысл.

   Here was a quiet country of fixed mind,

   Здесь расстилалась тихая страна устойчивого, крепкого ума,

Here life no more was all nor passion's voice;

Здесь жизнь и голос страсти больше не были определяющими;

The cry of sense had sunk into a hush.

Крик чувства погрузился в тишину.

Soul was not there nor spirit but mind alone;

И не осталось ни души, ни духа, только ум один;

Mind claimed to be the spirit and the soul.

Лишь ум, претендовавший быть и духом, и душой.

The spirit saw itself as form of mind,

Дух понимал себя как форму для ума,

Lost itself in the glory of the thought,

И потерял себя в великолепьи мысли,

A light that made invisible the sun.

Как свет, из-за которого уже не видно солнца.

Into a firm and settled space she came

Она (Савитри) пришла в устойчивое и надёжное пространство,

Where all was still and all things kept their place.

Где было всё спокойно и все вещи на своих местах.

Each found what it had sought and knew its aim.

Там каждый находил, что он искал, и знал своё предназначение.

All had a final last stability.

Во всём была стабильность — окончательная и последняя.

There one stood forth who bore authority

А далее был виден некто, преисполненный влияния

On an important brow and held a rod;

На полном важности лице, державший жезл;

Command was incarnate in his gesture and tone;

В нём каждый жест и тон был воплощеньем власти;

Tradition's petrified wisdom carved his speech,

Принадлежавшая традиции, окаменевшая за годы мудрость высекала речь,

His sentences savoured the oracle.

Сентенции, похожие на речь оракула.

"Traveller or pilgrim of the inner world,

"О пилигрим, о путник внутреннего мира,

Fortunate art thou to reach our brilliant air

Счастливая удача для тебя — достичь сиянья нашей атмосферы,

Flaming with thought's supreme finality.

Что пламенеет высшей завершённостью идей и мысли.

O aspirant to the perfect way of life,

О претендент на совершенный образ жизни —

Here find it; rest from search and live at peace.

Ты здесь найдёшь его; живи теперь спокойно, отдохни от поиска.

Ours is the home of cosmic certainty.

Жилище наше — это дом космической определённости.

Here is the truth, God's harmony is here.

Здесь — истина, и здесь — гармония Всевышнего.

Register thy name in the book of the elite,

Впиши же собственное имя в книгу избранной элиты,

Admitted by the sanction of the few,

Допущенный по разрешению, которым обладают лишь немногие,

Adopt thy station of knowledge, thy post in mind,

Займи свой пост по знаниям и место по уму,

Thy ticket of order draw in Life's bureau

Мандат порядка выписан в конторе Жизни для тебя,

And praise thy fate that made thee one of ours.

Благодари свою судьбу, что сделала тебя одной из нас.

All here, docketed and tied, the mind can know,

Здесь всё увязано и состыковано, и может ум познать,

All schemed by law that God permits to life.

Здесь всё спланировано по закону, данным Богом нам для жизни.

This is the end and there is no beyond.

И это есть предел, за ним нет ничего.

Here is the safety of the ultimate wall,

Здесь — безопасность завершающей границы,