Шри Ауробиндо, "Савитри", Книга 7, Песня 6, "Нирвана и открытие все-отрицающего абсолюта"

логотип

 

Шри Ауробиндо

Савитри

Книга VII, Песня VI,
НИРВАНА И ОТКРЫТИЕ
ВСЕ-ОТРИЦАЮЩЕГО АБСОЛЮТА

перевод Леонида Ованесбекова
(второй перевод)

 
 

Sri Aurobindo

Savitri

Book VII, Canto VI,
NIRVANA AND THE DISCOVERY OF
THE ALL-NEGATING ABSOLUTE

translation by Leonid Ovanesbekov
(2nd translation)

 



Sri Aurobindo

Шри Ауробиндо

SAVITRI

САВИТРИ

 

 

Book Seven

Книга Седьмая

THE BOOK OF YOGA

КНИГА ЙОГИ

 

 

Canto VI

Песня VI

NIRVANA AND THE DISCOVERY OF

НИРВАНА И ОТКРЫТИЕ

THE ALL-NEGATING ABSOLUTE

ВСЕ-ОТРИЦАЮЩЕГО АБСОЛЮТА

 

 

A calm slow sun looked down from tranquil heavens.

Спокойное медлительное солнце смотрело вниз из безмятежности небес.

A routed sullen rearguard of retreat,

Разбитый наголову хмурый отступающий отряд,

The last rains had fled murmuring across the woods

Последний ливень улетал, с ворчаньем, через чащу леса,

Or failed, a sibilant whisper mid the leaves,

Или стихал, переходя в негромкий шорох средь листвы,

And the great blue enchantment of the sky

А грандиозная чарующая синева небес

Recovered the deep rapture of its smile.

Вновь обретала радостную глубину своей улыбки.

Its mellow splendour unstressed by storm-licked heats

Её великолепье, зрелое, непотревоженное гневом штормовых ударов,

Found room for a luxury of warm mild days,

Теперь впускало роскошь тёплых, мягких дней;

The night's gold treasure of autumnal moons

Сокровище ночного золота осенних лун

Came floating shipped through ripples of faery air.

Скользило кораблём сквозь рябь волшебной атмосферы.

And Savitri's life was glad, fulfilled like earth's;

И жизнь Савитри стала радостной, наполненной, как жизнь земли;

She had found herself, she knew her being's aim.

Она нашла себя, она узнала назначенье собственного существа.

Although her kingdom of marvellous change within

Хотя то царство поразительного изменения внутри

Remained unspoken in her secret breast,

Так и осталось нерассказанным, хранимым в тайнике груди,

All that lived round her felt its magic's charm:

Но всё живое рядом ощутило те магические чары:

The trees' rustling voices told it to the winds,

Деревья шелестом своим об этом говорили ветру,

Flowers spoke in ardent hues an unknown joy,

Цветы своими яркими тонами сообщали о неведомой им радости,

The birds' carolling became a canticle,

Акафистом звучал весёлый щебет птиц,

The beasts forgot their strife and lived at ease.

Зверьё на время забывало про борьбу и становилось тихим.

Absorbed in wide communion with the Unseen

И даже поглощённые в широкий разговор с Незримым,

The mild ascetics of the wood received

Спокойные аскеты леса встретились

A sudden greatening of their lonely muse.

С внезапным возвышением их одиноких размышлений.

This bright perfection of her inner state

То яркое её, живое совершенство внутреннего состояния

Poured overflowing into her outward scene,

Переливалось через край и наполняло внешний мир;

Made beautiful dull common natural things

Оно обычное и будничное делало прекрасным,

And action wonderful and time divine.

Дела чудесными, а время — проявлением божественного.

Even the smallest meanest work became

С ним даже незначительная, мелкая работа превращалась

A sweet or glad and glorious sacrament,

В весёлое, наполненное славой, сладостное таинство,

An offering to the self of the great world

И жертвоприношенье внутреннему "я" большого мира,

Or a service to the One in each and all.

В служение Единому, во всякой вещи и во всём.

A light invaded all from her being's light;

Свет существа её заполнил всё вокруг;

Her heart-beats' dance communicated bliss:

Её сердечный пульс, танцуя разговаривал с блаженством,

Happiness grew happier, shared with her, by her touch

И счастье становилось ещё более счастливым вместе с ней, её касанием,

And grief some solace found when she drew near.

И горе находило утешение когда она была вблизи.

Above the cherished head of Satyavan

Над головою нежно обожаемого Сатьявана

She saw not now Fate's dark and lethal orb;

Она сейчас не видела смертельного, темнеющего обруча Судьбы:

A golden circle round a mystic sun

И золотистое кольцо вокруг мистического солнца

Disclosed to her new-born predicting sight

Для заново рождённого её пророческого взгляда

The cyclic rondure of a sovereign life.

Открыло ей циклический круговорот высокой жизни.

In her visions and deep-etched veridical dreams,

В её видениях и оставляющих глубокий след правдивых снах,

In brief shiftings of the future's heavy screen,

В коротких сдвигах плотной ширмы на грядущем,

He lay not by a dolorous decree

Он не лежал, согласно скорбному указу Бога

A victim in the dismal antre of death

Безвольной жертвой в мрачном склепе смерти,

Or borne to blissful regions far from her

И не рождался вновь в счастливых землях, вдалеке,

Forgetting the sweetness of earth's warm delight,

Забыв о сладости земного тёплого восторга,

Forgetting the passionate oneness of love's clasp,

Забыв о страстном единении в объятиях любви,

Absolved in the self-rapt immortal's bliss.

Освободившись в самопоглощённое блаженство, данное бессмертным.

Always he was with her, a living soul

Он был всё время с ней, душой живого человека,

That met her eyes with close enamoured eyes,

Встречая взгляд её своими любящими близкими глазами,

A living body near to her body's joy.

Живым, горячим телом, рядом со счастливым телом у неё.

But now no longer in these great wild woods

Теперь уж не надолго, посреди огромного и дикого лесного царства,

In kinship with the days of bird and beast

То породнившись с днями птицы или зверя,

And levelled to the bareness of earth's brown breast,

Уравненные с ними для коричневой нагой груди земли,

But mid the thinking high-built lives of men

То средь людей, которые живут обдуманной, высокой жизнью,

In tapestried chambers and on crystal floors,

В обитых гобеленами палатах, и на мраморных полах,

In armoured town or gardened pleasure-walks,

То в укреплённом городе, а то, гуляя ради удовольствия по парку,

Even in distance closer than her thoughts,

На расстояньи ближе чем проходят собственные мысли,

Body to body near, soul near to soul,

Душа с душою, тело с телом,

Moving as if by a common breath and will

Как будто двигаясь одним дыханием и волей,

They were tied in the single circling of their days

В кружении едином дней своих,

Together by love's unseen atmosphere,

Они соединились той незримой атмосферою любви,

Inseparable like the earth and sky.

И стали меж собой неразделимы, как земля и небо.

Thus for a while she trod the Golden Path;

Так провела она часть дней своих на Золотом Пути;

This was the sun before abysmal Night.

То было солнце перед пропастью Ночи.

   Once as she sat in deep felicitous muse,

    И вот, когда она сидела, погружённая в счастливое, глубокое раздумье,

Still quivering from her lover's strong embrace,

Ещё дрожа от крепкого объятия любимого,

And made her joy a bridge twixt earth and heaven,

И собственную радость делала мостом между землёй и небесами,

An abyss yawned suddenly beneath her heart.

Под сердцем у неё, вдруг, неожиданно, разверзлась бездна.

A vast and nameless fear dragged at her nerves

Неописуемый, широкий страх струною натянул все нервы,

As drags a wild beast its half-slaughtered prey;

Так тащит дикий зверь свою полуубитую добычу;

It seemed to have no den from which it sprang:

Казалось, нет здесь логова, откуда мог он прыгнуть:

It was not hers, but hid its unseen cause.

Тот страх был не её, но он таил в себе незримую причину.

Then rushing came its vast and fearful Fount.

Затем стремительно накинулся его широкий ужасающий Источник.

A formless Dread with shapeless endless wings

Бесформенный Кошмар с неясными аморфными крылами,

Filling the universe with its dangerous breath,

Заполнил всю вселенную опасным, угрожающим дыханием,

A denser darkness than the Night could bear,

Тьма более густая, чем способна принести нам Ночь,

Enveloped the heavens and possessed the earth.

Окутала собою небеса и захватила землю.

A rolling surge of silent death, it came

Катящийся волной безмолвной смерти он пришёл,

Curving round the far edge of the quaking globe;

И окружил далёкие края трясущейся земли;

Effacing heaven with its enormous stride

Стирая небеса своим огромным шагом,

It willed to expunge the choked and anguished air

Хотел он вычеркнуть тоскующий, забитый грязью воздух,

And end the fable of the joy of life.

Покончить с небылицей радости и наслажденья жизнью.

It seemed her very being to forbid,

Казалось, он стремился запретить само её (Савитри) существование,

Abolishing all by which her nature lived,

Он жаждал отменить всё, чем жила её природа,

And laboured to blot out her body and soul,

Стереть с лица земли и тело у неё, и душу,

A clutch of some half-seen Invisible,

Он был тисками некого едва заметного Незримого,

An ocean of terror and of sovereign might,

И океаном властного могущества и страха,

A person and a black infinity.

Он был и некой личностью, и чёрной бесконечностью.

It seemed to cry to her without thought or word

Казалось, он выкрикивает ей без мысли или слов

The message of its dark eternity

Посланье тёмной вечности своей

And the awful meaning of its silences:

И жуткий смысл своих безмолвий:

Out of some sullen monstrous vast arisen,

Поднявшись из чудовищной, зловещей широты,

Out of an abysmal deep of grief and fear

Глубокой бездны страха и страдания,

Imagined by some blind regardless self,

Придуманных слепым и не считающимся с миром "я"

A consciousness of being without its joy,

Сознанием безрадостного существа,

Empty of thought, incapable of bliss,

Лишённым мысли, не способным на блаженство,

That felt life blank and nowhere found a soul,

Что ощущало жизнь пустою и нигде не находило душу,

A voice to the dumb anguish of the heart

Тот голос, обращённый к молчаливой муке сердца

Conveyed a stark sense of unspoken words;

Передавал жестокий смысл невысказанных слов;

In her own depths she heard the unuttered thought

Она (Савитри) в своих глубинах слушала несказанную мысль,

That made unreal the world and all life meant.

Что превращала в нереальность мир, и всё, имевшее значенье в жизни.

"Who art thou who claimst thy crown of separate birth,

"Кто ты такая требовать венец отдельного рождения,

The illusion of thy soul's reality

Иллюзию реальности твоей души

And personal godhead on an ignorant globe

И собственное божество на этой тёмной и незнающей  планете

In the animal body of imperfect man?

В животном теле человека полного несовершенства?

Hope not to be happy in a world of pain

И не надейся стать счастливой в мире боли,

And dream not, listening to the unspoken Word

И не мечтай об этом, слушая безмолвно сказанное Слово,

And dazzled by the inexpressible Ray,

Ослепнув от невыразимого Луча,

Transcending the mute Superconscient's realm,

Переходя пределы области немого Сверхсознания,

To give a body to the Unknowable,

Дать тело для Непознаваемого,

Or for a sanction to thy heart's delight

Или, с согласия восторга собственного сердца,

To burden with bliss the silent still Supreme

Обременить блаженством молчаливое спокойствие Всевышнего,

Profaning its bare and formless sanctity,

Тем самым оскверняя чистую бесформенную святость в нём,

Or call into thy chamber the Divine

Иль призывать в свой дом Божественное,

And sit with God tasting a human joy.

Сидеть в нём вместе с Богом и вкушать людские радости.

I have created all, all I devour;

Я всё здесь создаю, я всё здесь пожираю;

I am Death and the dark terrible Mother of life,

Я — Смерть, я тёмная ужасная Мать жизни,

I am Kali black and naked in the world,

Я — Кали в этом мире, чёрная и обнажённая,

I am Maya and the universe is my cheat.

Я — Майя, а вселенная — лишь мой обман.

I lay waste human happiness with my breath

Своим дыханьем я опустошаю человеческое счастье,

And slay the will to live, the joy to be

И убиваю волю жить и радость быть,

That all may pass back into nothingness

Чтоб всё могло уйти назад, в небытие,

And only abide the eternal and absolute.

И оставалось только вечное и абсолютное.

For only the blank Eternal can be true.

И только незаполненная Вечность может оставаться истиной.

All else is shadow and flash in Mind's bright glass,

Всё остальное — только тени, блики в ярком зеркале Ума,

Mind, hollow mirror in which Ignorance sees

Ум это лишь пустое отраженье, где Невежество

A splendid figure of its own false self

Рассматривает пышную фигуру своего обманчивого "я"

And dreams it sees a glorious solid world.

Воображая, что при этом видит замечательный надёжный мир.

O soul, inventor of man's thoughts and hopes,

О ты, душа, изобретающая мысли и надежды человека,

Thyself the invention of the moments' stream,

Ведь ты сама — изобретение реки мгновений,

Illusion's centre or subtle apex point,

Ты центр иллюзии и хрупкая вершина,

At last know thyself, from vain existence cease."

Познай себя же, наконец, и отойди от бесполезного существования."

A shadow of the negating Absolute,

Тень отрицающего Абсолюта,

The intolerant Darkness travelled surging past

Не терпящая возражений Тьма прошла, валами поднимаясь, мимо,

And ebbed in her the formidable Voice.

Угас в Савитри этот грозный Голос.

It left behind her inner world laid waste:

Мир стал пустыней у неё внутри:

A barren silence weighed upon her heart,

Немая тишина повисла тяжестью на сердце,

Her kingdom of delight was there no more;

И царства радости, восторга больше не было;

Only her soul remained, its emptied stage,

Осталось лишь её душа, пустеющая сцена,

Awaiting the unknown eternal Will.

Что ожидала неизвестной вечной Воли.

Then from the heights a greater Voice came down,

Затем с высот спустился более великий Голос,

The Word that touches the heart and finds the soul,

То Слово, что касается сердец, находит душу,

The voice of Light after the voice of Night:

За голосом Ночи пришёл к ней голос Света:

The cry of the Abyss drew Heaven's reply,

Призыв Пучины притянул ответ Небес,

A might of storm chased by the might of the Sun.

За силой шторма по пятам шла сила Солнца.

"O soul, bare not thy kingdom to the foe;

"Душа, не открывай свою страну перед врагом

Consent to hide thy royalty of bliss

И согласись скрывать своё величие блаженства

Lest Time and Fate find out its avenues

Пока Судьба и Время не найдут свои пути

And beat with thunderous knock upon thy gates.

И не ударят словно гром в твои врата.

Hide whilst thou canst thy treasure of separate self

Укрой своё сокровище отдельной личности

Behind the luminous rampart of thy depths

Под светлою защитою своих глубин,

Till of a vaster empire it grows part.

Пока оно не станет частью более широкой внутренней империи.

But not for self alone the Self is won:

Не для тебя одной идёт борьба за высшее Божественное "Я":

Content abide not with one conquered realm;

Не соглашайся жить с одной лишь завоёванной тобою сферой;

Adventure all to make the whole world thine,

Попробуй всё, чтоб сделать целый мир своим,

To break into greater kingdoms turn thy force.

Направь своё могущество, чтобы прорваться к более высоким царствам.

Fear not to be nothing that thou mayst be all;

Не бойся быть ничем — ты можешь стать всем, чем угодно,

Assent to the emptiness of the Supreme

Решись на пустоту Всевышнего,

That all in thee may reach its absolute.

Чтоб всё в тебе могло дойти до собственного абсолюта.

Accept to be small and human on the earth,

Пока что оставайся маленькой, будь человеком на земле

Interrupting thy new-born divinity,

И сдерживай свою родившуюся заново божественность,

That man may find his utter self in God.

Чтоб человек сумел найти себя гораздо совершенней в Боге.

If for thy own sake only thou hast come,

Ведь если б ты пришла для собственного удовольствия,

An immortal spirit into the mortal's world,

Бессмертный дух — спустился б в смертный мир,

To found thy luminous kingdom in God's dark,

Найти своё сияющее царство в темноте и мраке Бога,

In the Inconscient's realm one shining star,

Найти в чертогах Несознания одну лишь яркую звезду,

One door in the Ignorance opened upon light,

Одну лишь дверь в Невежестве, которая открыта свету,

Why hadst thou any need to come at all?

Какая бы была вообще необходимость приходить?

Thou hast come down into a struggling world

Ты вниз сошла, в сражающийся мир

To aid a blind and suffering mortal race,

Помочь слепой и терпящей мученья расе смертных,

To open to Light the eyes that could not see,

Открыть глаза, которые не могут видеть, к Свету,

To bring down bliss into the heart of grief,

И принести блаженство, в сердцевину горя,

To make thy life a bridge twixt earth and heaven;

И сделать жизнь свою мостом между землёй и небесами;

If thou wouldst save the toiling universe,

И если хочешь ты спасти всю эту тяжело идущую вселенную,

The vast universal suffering feel as thine:

То ощути широкое вселенское страданье как своё:

Thou must bear the sorrow that thou claimst to heal;

Тебе необходимо вынести самой то горе, что стремишься исцелить;

The day-bringer must walk in darkest night.

Кто день приносит, должен сам пройти сквозь самый чёрный мрак ночи.

He who would save the world must share its pain.

Тот, кто намерен мир спасти, обязан разделить его мучения.

If he knows not grief, how shall he find grief's cure?

Ведь если он не знает горя, как найдёт он от него лекарство?

If far he walks above mortality's head,

И если он гуляет слишком высоко над головами смертных,

How shall the mortal reach that too high path?

Как попадут они на тот высокий путь?

If one of theirs they see scale heaven's peaks,

Но если же они увидят, что один из них стал высотой до неба,

Men then can hope to learn that titan climb.

То есть надежда научиться титаническому восхождению.

God must be born on earth and be as man

Бог должен здесь родиться, на земле, и быть как человек,

That man being human may grow even as God.

Чтоб человеческое существо смогло расти и стать таким же как и Бог.

He who would save the world must be one with the world,

Тот, кто намерен мир спасти, обязан стать единым с миром,

All suffering things contain in his heart's space

И все терзающие вещи удерживать в пространстве собственного сердца,

And bear the grief and joy of all that lives.

Переносить и горести, и радости всех кто живёт.

His soul must be wider than the universe

Его душа должна стать шире, чем вселенная,

And feel eternity as its very stuff,

И вечность ощутить как настоящую её материю,

Rejecting the moment's personality

И, отвергая все мгновенья личности,

Know itself older than the birth of Time,

Познать себя как нечто, что древней рожденья Времени,

Creation an incident in its consciousness,

Увидеть, что творенье — только эпизод в сознании его души,

Arcturus and Belphegor grains of fire

Арктур и Бельфегор — лишь искорки огня,

Circling in a corner of its boundless self,

Кружащие в каком-то уголке его неограниченного "я",

The world's destruction a small transient storm

А разрушенье мирамелкий проходящий шторм

In the calm infinity it has become.

В той тихой бесконечности, которой стала у него душа.

If thou wouldst a little loosen the vast chain,

И если хочешь ты ослабить хоть немного эту необъятнейшую цепь,

Draw back from the world that the Idea has made,

То отступи назад от мира, сотворённого Идеей,

Thy mind's selection from the Infinite,

От выбора всего из Бесконечности твоим умом,

Thy senses' gloss on the Infinitesimal's dance,

И от сверканья чувств твоих на танце Бесконечно-малого,

Then shalt thou know how the great bondage came.

Тогда узнаешь ты как появляется великая зависимость и рабство.

Banish all thought from thee and be God's void.

Гони все мысли от себя, стань пустотою Бога.

Then shalt thou uncover the Unknowable

Тогда сумеешь ты поднять покров с Непознаваемого,

And the Superconscient conscious grow on thy tops;

Тогда сознательное Сверхсознание поднимется и встанет на твоих вершинах;

Infinity's vision through thy gaze shall pierce;

Взгляд Бесконечности пронзит вселенную в твоих глазах,

Thou shalt look into the eyes of the Unknown,

Ты сможешь посмотреть в глаза Неведомому,

Find the hid Truth in things seen null and false,

Узнаешь Истину сокрытую в вещах, что виделись пустыми или ложными,

Behind things known discover Mystery's rear.

А позади известного увидишь лик обратной стороны Мистерии.

Thou shalt be one with God's bare reality

Тогда сольёшься ты — и с обнажённою реальностью Всевышнего,

And the miraculous world he has become

И с тем чудесным миром, что он стал,

And the diviner miracle still to be

И с чудом более божественным — каким он будет,

When Nature who is now unconscious God

Когда Природа, что сейчас — несознающий Бог,

Translucent grows to the Eternal's light,

Прозрачной станет для лучей и света Вечного,

Her seeing his sight, her walk his steps of power

Её взгляд обернётся взглядом Вечного, её прогулка — шагом силы Вечного

And life is filled with a spiritual joy

И жизнь наполнится духовной радостью,

And Matter is the Spirit's willing bride.

Материя в ней превратится в долгожданную невесту Духа.

Consent to be nothing and none, dissolve Time's work,

Пойди на то, чтоб быть ничем, никем и раствори работу Времени,

Cast off thy mind, step back from form and name.

Отбрось свой ум, шагни назад от имени и формы.

Annul thyself that only God may be."

Сотри себя, чтоб мог быть только Бог."

 

 

   Thus spoke the mighty and uplifting Voice,

   Так говорил могучий, поднимающийся Голос,

And Savitri heard; she bowed her head and mused

Савитри слушала; она склонила голову и размышляла,

Plunging her deep regard into herself

Глубоким взглядом погружаясь внутрь себя,

In her soul's privacy in the silent Night.

В уединении души среди безмолвной Ночи.

Aloof and standing back detached and calm,

Встав в стороне, спокойно, отстранённо,

A witness of the drama of herself,

Свидетелем своей трагедии,

A student of her own interior scene,

Рассматривая собственную внутреннюю сцену,

She watched the passion and the toil of life

Она там видела и страсть, и трудную работу жизни,

And heard in the crowded thoroughfares of mind

И слышала в заполненных толпою улицах ума

The unceasing tread and passage of her thoughts.

Непрекращающийся топот и хожденье мыслей.

All she allowed to rise that chose to stir;

Она давала всплыть всему, что выбирало суету;

Calling, compelling nought, forbidding nought,

Так ни к чему не призывая, ничего не принуждая и не запрещая,

She left all to the process formed in Time

Она всё предоставила тому движению, что родилось во Времени,

And the free initiative of Nature's will.

Свободным импульсам, желаниям Природы.

Thus following the complex human play

И, следуя за сложной ролью человека,

She heard the prompter's voice behind the scenes,

Она услышала что говорит суфлёр за сценой,

Perceived the original libretto's set

Постигла направленье изначального либретто

And the organ theme of the composer Force.

Органное звучанье Силы-композитора.

All she beheld that surges from man's depths,

Она увидела всё то, что поднимается из человеческих глубин,

The animal instincts prowling mid life's trees,

Животные инстинкты, ползающие среди деревьев жизни,

The impulses that whisper to the heart

И побужденья, шепчущие сердцу,

And passion's thunder-chase sweeping the nerves;

Громоподобную погоню страсти, увлекающую нервы;

She saw the Powers that stare from the Abyss

Она увидела те Силы, что глядят из Бездны,

And the wordless Light that liberates the soul.

И тот беззвучный Свет, что делает свободной душу.

But most her gaze pursued the birth of thought.

Но более всего взгляд у неё исследовал рожденье мысли.

Affranchised from the look of surface mind

Освобождённая от виденья поверхностным умом,

She paused not to survey the official case,

Она безостановочно смотрела на когда-то принятый порядок,

The issue of forms from the office of the brain,

На появленье форм из канцелярии ума,

Its factory of thought-sounds and soundless words

На эту фабрику по производству мысле-звуков и беззвучных слов,

And voices stored within unheard by men,

И голосов, что сохраняются внутри, неслышимые человеком,

Its mint and treasury of shining coin.

Его монетный двор, казну сияющих монет.

These were but counters in mind's symbol game,

Но это было только фишками для символической игры ума,

A gramophone's discs, a reproduction's film,

Кассетами для фильмов, граммофонными пластинками,

A list of signs, a cipher and a code.

Перечисленьем знаков, шифром, кодом.

In our unseen subtle body thought is born

Мысль зарождается в незримом нашем тонком теле,

Or there it enters from the cosmic field.

Или заходит в это тело из космических пространств.

Oft from her soul stepped out a naked thought

И часто из души её выскакивала голая, открытая всему на свете мысль,

Luminous with mysteried lips and wonderful eyes;

Светясь, с загадкой на устах, с чудесными глазами;

Or from her heart emerged some burning face

Или вставал из сердца у неё пылающий какой-то лик,

And looked for life and love and passionate truth,

Искавший жизнь, любовь, наполненную страстью истину,

Aspired to heaven or embraced the world

Он поднимался к небесам, иль обнимал весь мир,

Or led the fancy like a fleeting moon

Иль вёл воображенье, как луна,

Across the dull sky of man's common days,

Летящая сквозь пасмурное небо повседневной жизни человека,

Amidst the doubtful certitudes of earth's lore,

Среди сомнительной определённости практических земных профессий,

To the celestial beauty of faith gave form,

И наделял её небесной красотою веры,

As if at flower-prints in a dingy room

Как если б в тёмной комнате, с цветочными обоями

Laughed in a golden vase one living rose.

Смеялась бы одна живая роза в золотистой вазе.

A thaumaturgist sat in her heart's deep,

Там, в сердце, в глубине, сидел волшебник

Compelled the forward stride, the upward look,

И заставлял шагать вперёд и поднимать взгляд вверх,

Till wonder leaped into the illumined breast

Пока чудесное не прыгнет в озарённую им грудь

And life grew marvellous with transfiguring hope.

И жизнь не станет чудом от преобразующей надежды.

A seeing will pondered between the brows;

Между бровей всё взвешивала видящая воля;

Thoughts, glistening Angels, stood behind the brain

За мозгом, позади, как яркие, светящиеся Ангелы, стояли мысли,

In flashing armour, folding hands of prayer,

В сверкающей броне, сложив в молитве руки,

And poured heaven's rays into the earthly form.

И проливали свет небес в земную форму.

Imaginations flamed up from her breast,

Как пламя поднималось из её груди воображение,

Unearthly beauty, touches of surpassing joy

И неземная красота, касание превосходящей всё на свете радости,

And plans of miracle, dreams of delight:

И планы чуда, и видения восторга:

Around her navel lotus clustering close

Вокруг же лотоса под солнечным сплетением толпились в тесноте

Her large sensations of the teeming worlds

Её широкие, насыщенные ощущенья множества миров,

Streamed their dumb movements of the unformed Idea;

Струясь немым движением бесформенной Идеи;

Invading the small sensitive flower of the throat

Вторгаясь в маленький чувствительный цветок гортани,

They brought their mute unuttered resonances

Несли свои немые, непередаваемые словом резонансы,

To kindle the figures of a heavenly speech.

Чтоб проявить картины, образы небесной речи.

Below, desires formed their wordless wish,

Пониже этого, желания выстраивали свой поток безмолвной жажды;

And longings of physical sweetness and ecstasy

Стремление к экстазу и телесной сладости

Translated into the accents of a cry

Переводило в пульс, биение призыва

Their grasp on objects and their clasp on souls.

Их взгляд на вещи, их влияние на души.

Her body's thoughts climbed from her conscious limbs

В ней (Савитри) мысли тела поднимались из сознательных частей,

And carried their yearnings to its mystic crown

Затем несли свои стремления к мистической короне,

Where Nature's murmurs meet the Ineffable.

Где тихое шептание Природы встречается с Невыразимым.

But for the mortal prisoned in outward mind

Но для обычных смертных, заключенных внешнего ума,

All must present their passports at its door;

Их мыслям нужно предъявлять свой паспорт у двери;

Disguised they must don the official cap and mask

Они, скрываясь, одевают маски и служебные фуражки,

Or pass as manufactures of the brain,

Или проходят как продукт работы мозга,

Unknown their secret truth and hidden source.

Не зная тайной истины своей и скрытого источника.

Only to the inner mind they speak direct,

Они способны напрямую говорить лишь с внутренним умом,

Put on a body and assume a voice,

И обретать в нём тело, получать свой голос,

Their passage seen, their message heard and known,

Их прохождение увидено, послание — услышано и понято,

Their birthplace and their natal mark revealed,

То место где они родились и натальный знак — открыты,

And stand confessed to an immortal's sight,

И стоя исповедуются виденью бессмертного

Our nature's messengers to the witness soul.

Посланники природы нашей — пред душой-свидетелем.

Impenetrable, withheld from mortal sense,

Непроницаемые, скрытые от смертных чувств,

The inner chambers of the spirit's house

Те внутренние залы дома духа

Disclosed to her their happenings and their guests;

Раскрыли для неё (Савитри) свои события, своих гостей;

Eyes looked through crevices in the invisible wall

И через щелочки в невидимой стене

And through the secrecy of unseen doors

Через тайник невидимых дверей

There came into mind's little frontal room

Её глаза увидели, как в тесную прихожую ума

Thoughts that enlarged our limited human range,

Входили мысли, расширяющие ограниченный диапазон людей,

Lifted the ideal's half-quenched or sinking torch

И поднимали гаснущий, поникший факел идеала,

Or peered through the finite at the infinite.

Через конечное смотрели, вглядываясь, в бесконечное.

A sight opened upon the invisible

Их взгляду открывалось ранее незримое,

And sensed the shapes that mortal eyes see not,

И ощущались формы, не доступные для смертных глаз,

The sounds that mortal listening cannot hear,

Воспринимались звуки, что не слышит ухо смертного,

The blissful sweetness of the intangible's touch;

Блаженство сладости касания неуловимого;

The objects that to us are empty air,

И то, что для людей похоже на пустой прозрачный воздух,

Are there the stuff of daily experience

Там было тканью повседневной жизни,

And the common pabulum of sense and thought.

Обычной пищей чувств и мысли.

The beings of the subtle realms appeared

Являлись существа из тонких царств,

And scenes concealed behind our earthly scene;

И сцены, что скрываются за нашею земною сценой;

She saw the life of remote continents

Она могла увидеть жизнь далёких континентов

And distance deafened not to voices far;

И расстояние не заглушало голоса вдали;

She felt the movements crossing unknown minds;

Она могла почувствовать движенья что проходят по неведомым умам,

The past's events occurred before her eyes.

События из прошлого вставали перед взглядом.

The great world's thoughts were part of her own thought,

Так мысли этого большого мира стали частью ей принадлежащих мыслей,

The feelings dumb for ever and unshared,

И чувств, всегда немых, никем не разделённых,

The ideas that never found an utterance.

Идей, что никогда не находили выражения.

The dim subconscient's incoherent hints

Бессвязные намёки сумрачного подсознания

Laid bare a meaning twisted, deep and strange,

Лежали перед ней, раскрыв запутанный, глубокий, странный смысл,

The bizarre secret of their fumbling speech,

Причудливую тайну неразборчивого бормотанья,

Their links with underlying reality.

Их связи с той реальностью, которая лежит под ними.

The unseen grew visible and audible:

Невидимое становилось слышимым и зримым,

Thoughts leaped down from a superconscient field

И мысли прыгали из сверхсознательного царства вниз,

Like eagles swooping from a viewless peak,

Как падают орлы с незримых пиков гор,

Thoughts gleamed up from the screened subliminal depths

Или мерцали из сокрытых подсознательных глубин,

Like golden fishes from a hidden sea.

Как золотые рыбки в тайном море.

This world is a vast unbroken totality,

Наш мир — широкая, неразделимая тотальность,

A deep solidarity joins its contrary powers;

Глубокая сплочённость связывает противостоящие друг другу силы;

God's summits look back on the mute Abyss.

Вершины Бога, обернувшись, смотрят на немую Бездну.

So man evolving to divinest heights

И человек, хотя и движется к божественным высотам,

Colloques still with the animal and the Djinn;

Но до сих пор беседует с животным или с Джинном;

The human godhead with star-gazer eyes

И человеческое божество, со взглядом звёздного мечтателя,

Lives still in one house with the primal beast.

Всё продолжает жить в одном жилище с первобытным зверем.

The high meets the low, all is a single plan.

Высокое встречает низкое, и это всё — единый план.

So she beheld the many births of thought,

Савитри замечала множество рождений мысли,

If births can be of what eternal is;

Конечно, если может быть рожденье у того, что вечно;

For the Eternal's powers are like himself,

Ведь силы Вечного такие же, как Он,

Timeless in the Timeless, in Time ever born.

Вневременные во Вневременье, во Времени рождаемые постоянно.

This too she saw that all in outer mind

И так же видела она, что всё, чем занят внешний ум,

Is made, not born, a product perishable,

Продукт непрочный, и не рождено, а сделано,

Forged in the body's factory by earth-force.

Придумано телесной фабрикой могуществом земли.

This mind is a dynamic small machine

Наш ум — лишь небольшая динамичная машина,

Producing ceaselessly, till it wears out,

Которая, пока она работает, безостановочно штампует

With raw material drawn from the outside world,

Из грубого материала, взятого из окружающего мира,

The patterns sketched out by an artist God.

Типичные модели по наброску Бога-живописца.

Often our thoughts are finished cosmic wares

И часто наши мысли — это некие космические завершённые изделия,

Admitted by a silent office gate

Пропущенные молчаливыми вратами офиса,

And passed through the subconscient's galleries,

Прошедшие по галереям подсознания,

Then issued in Time's mart as private make.

И выпущенные на рынок Времени — творения ручной работы.

For now they bear the living person's stamp;

Теперь они несут печать живущей личности;

A trick, a special hue claims them his own.

И некие штрихи, особые оттенки отмечают их как наши собственные.

All else is Nature's craft and this too hers.

Всё остальное — мастерство Природы, но и это тоже ей принадлежит.

Our tasks are given, we are but instruments;

Нам каждому дана задача, мы же — только инструменты;

Nothing is all our own that we create:

И ничего нет нашего во всём, что мы творим и создаём:

The Power that acts in us is not our force.

Та Сила, что в нас действует — не наша сила.

The genius too receives from some high fount

И гений тоже получает из какого-то высокого источника,

Concealed in a supernal secrecy

Сокрытого в небесной тайне,

The work that gives him an immortal name.

Своё творенье, наделившее его бессмертным именем.

The word, the form, the charm, the glory and grace

Слова и формы, слава, красота, очарование

Are missioned sparks from a stupendous Fire;

Всё искры, посылаемые изумительным Огнём;

A sample from the laboratory of God

И образец, полученный в лаборатории Всевышнего,

Of which he holds the patent upon earth,

И на который у него, здесь, на земле, патент,

Comes to him wrapped in golden coverings;

К нему приходит в золотой обёртке;

He listens for Inspiration's postman knock

Он слышит стук в ворота почтальона Вдохновения

And takes delivery of the priceless gift

Берёт бесценный дар в его посылке,

A little spoilt by the receiver mind

Слегка подпорченный воспринимающим умом,

Or mixed with the manufacture of his brain;

Иль смешанный с продуктами работы собственного мозга.

When least defaced, then is it most divine.

Чем меньше искажений, тем божественней послание.

Although his ego claims the world for its use,

И несмотря на то, что эго хочет обладать всем миром для себя,

Man is a dynamo for the cosmic work;

Он, человек — динамо для космической работы;

Nature does most in him, God the high rest:

В нём основное делает Природа, а возвышенное остальное — Бог:

Only his soul's acceptance is his own.

И лишь согласие души ему принадлежит.

This independent, once a power supreme,

И эта независимая сила, некогда — одна из наивысших,

Self-born before the universe was made,

Саморождённая задолго до создания вселенной,

Accepting cosmos, binds himself Nature's serf

Входя и принимая космос, одевает узы, делая себя рабынею Природы,

Till he becomes her freedman - or God's slave.

Пока не станет человек её вольноотпущенным или слугою Бога.

This is the appearance in our mortal front;

Так проявляется она на нашем внешнем плане;

Our greater truth of being lies behind:

Суть более великой истины лежит за нашим существом:

Our consciousness is cosmic and immense,

Сознание у нас — космическое и безмерное,

But only when we break through Matter's wall

Но лишь когда прорвёмся мы через барьер Материи

In that spiritual vastness can we stand

Мы встанем в той духовной широте,

Where we can live the masters of our world

И в ней мы сможем жить хозяевами мира,

And mind is only a means and body a tool.

И ум наш будет только средством, тело — инструментом.

For above the birth of body and of thought

Ведь над рожденьем тела, над рожденьем мысли, наша правда духа

Our spirit's truth lives in the naked self

Живёт, во внутреннем, лишённом одеяний, "я",

And from that height, unbound, surveys the world.

И с этой высоты, освобожденная, исследует вселенную.

Out of the mind she rose to escape its law

Она (Савитри) поднялась над умом, чтобы выйти из его закона,

That it might sleep in some deep shadow of self

Чтоб ум мог спать в глубокой тени внутреннего "я",

Or fall silent in the silence of the Unseen.

Или беззвучно опуститься в тишину Незримого.

High she attained and stood from Nature free

Она добралась до высот и встала там, свободной от Природы,

And saw creation's life from far above,

И стала видеть жизнь творения с далёкой высоты,

Thence upon all she laid her sovereign will

На всё накладывая властное желание

To dedicate it to God's timeless calm:

Творенье поднести не знающему времени покою Бога:

Then all grew tranquil in her being's space,

Затем в пространстве существа её всё стало неподвижным,

Only sometimes small thoughts arose and fell

Лишь иногда немногочисленные мысли возникали, а потом спадали 

Like quiet waves upon a silent sea

Как мирная волна на тихом море,

Or ripples passing over a lonely pool

Иль рябь, бегущая по одинокой заводи,

When a stray stone disturbs its dreaming rest.

Когда случайным камнем нарушается её дремотный отдых.

Yet the mind's factory had ceased to work,

Но всё же фабрика ума работать прекратила,

There was no sound of the dynamo's throb,

Не стало слышно шума от биения динамо,

There came no call from the still fields of life.

Не шли призывы от затихших регионов жизни.

Then even those stirrings rose in her no more;

А после даже эти мелкие движенья больше в ней не поднимались;

Her mind now seemed like a vast empty room

Ум стал похожим на просторную пустую комнату,

Or like a peaceful landscape without sound.

На сцену мирного, беззвучного пейзажа.

This men call quietude and prize as peace.

Такое состоянье люди называют тишиной и ценят как покой.

But to her deeper sight all yet was there,

Но более глубокий взгляд её мог видеть, что там оставалось нечто,

Effervescing like a chaos under a lid;

Похожее на хаотично выделяющийся газ под крышкой;

Feelings and thoughts cried out for word and act

То ощущения и мысли звали к действию и слову,

But found no response in the silenced brain:

Но не встречали отклика в наполненном молчанием мозгу:

All was suppressed but nothing yet expunged;

Всё было сдержано, подавлено, но до конца не стёрто;

At every moment might explosion come.

И мог возникнуть взрыв в любой момент.

Then this too paused; the body seemed a stone.

Затем и это стихло; тело показалось каменным.

All now was a wide mighty vacancy,

Всё превратилось в широту могучей пустоты,

But still excluded from eternity's hush;

Но всё таки, пока не слившейся с молчаньем вечности;

For still was far the repose of the Absolute

Пока что были далекии отдых Абсолюта

And the ocean silence of Infinity.

И океан молчанья Бесконечности.

Even now some thoughts could cross her solitude;

И даже в этом состоянии иная мысль могла нарушить одиночество.

These surged not from the depths or from within

Они всплывали не из глубины, и не из внутренних пространств,

Cast up from formlessness to seek a form,

К нам вброшенные из бесформенного ради формы,

Spoke not the body's need nor voiced life's call.

И говорили не о нуждах тела и не о призывах жизни.

These seemed not born nor made in human Time:

Казалось, что они родились или созданы не в нашем Времени:

Children of cosmic Nature from a far world,

Те отпрыски космической Природы из далёкого к нам мира

Idea's shapes in complete armour of words

Те воплощения Идеи, в полной амуниции из слов,

Posted like travellers in an alien space.

К нам посылались, словно путешественники, в чуждое пространство.

Out of some far expanse they seemed to come

Казалось что они приходят из какого-то далёкого простора,

As if carried on vast wings like large white sails,

И их несут широкие крыла, похожие на белые большие паруса,

And with easy access reached the inner ear

И вносят, с лёгкостью, во внутреннее ухо,

As though they used a natural privileged right

Как будто пользуясь естественною привилегией

To the high royal entries of the soul.

На царские высокие врата души.

As yet their path lay deep-concealed in light.

Но всё же, их пути лежали в глубине, закрытые от света.

Then looking to know whence the intruders came

Затем, стремясь понять, откуда же приходят эти нарушители,

She saw a spiritual immensity

Она увидела духовную безмерность,

Pervading and encompassing the world-space

Которая охватывала, наполняла мир-пространство,

As ether our transparent tangible air,

Как осязаемый прозрачный воздух окружён эфиром,

And through it sailing tranquilly a thought.

И сквозь неё увидела как тихо подплывает мысль.

As smoothly glides a ship nearing its port,

Как плавно, медленно скользит корабль, всё ближе к порту,

Ignorant of embargo and blockade,

Не зная об эмбарго и блокаде,

Confident of entrance and the visa's seal,

Уверенный в своих правах на вход и в подписях на визе,

It came to the silent city of the brain

Она (мысль) заходит в молчаливый город мозга,

Towards its accustomed and expectant quay,

К привычной, долгожданной пристани,

But met a barring will, a blow of Force

Но там встречает заграждающую волю и удары Силы,

And sank vanishing in the immensity.

И тонет, исчезая в необъятности.

After a long vacant pause another appeared

Но после долгой паузы и пустоты является еще одна,

And others one by one suddenly emerged,

Затем другие, мысль за мыслью, возникают вдруг 

Mind's unexpected visitors from the Unseen

Нежданными гостями из Незримого,

Like far-off sails upon a lonely sea.

Похожие на еле видимые паруса в каком-то одиноком море.

But soon that commerce failed, none reached mind's coast.

Но вскоре та коммерция затихла и никто не доплывал до берега ума.

Then all grew still, nothing moved any more:

Всё стало тихим, и ничто не двигалось:

Immobile, self-rapt, timeless, solitary

Безвременный, недвижный, одинокий, поглощённый в самого себя,

A silent spirit pervaded silent Space.

Безмолвный дух заполнил молчаливое Пространство.

 

 

   In that absolute stillness bare and formidable

   В той абсолютной, голой, грозной тишине

There was glimpsed an all-negating Void Supreme

Мелькнула отрицающая всё на свете Пустота Всевышнего

That claimed its mystic Nihil's sovereign right

Что требовала для мистического своего Ничто высоких прав

To cancel Nature and deny the soul.

Свести на нет Природу и отвергнуть душу.

Even the nude sense of self grew pale and thin:

И даже чувство внутреннего "я", лишённое всего, бледнело, утоньшалось:

Impersonal, signless, featureless, void of forms

Безличное, без признаков, без всяких свойств, свободное от форм,

A blank pure consciousness had replaced the mind.

Пустое чистое сознание сменило ум.

Her spirit seemed the substance of a name,

Её дух виделся субстанцией для имени,

The world a pictured symbol drawn on self,

А мир — рисунком-символом, натянутым на внутреннее "я";

A dream of images, a dream of sounds

Видение из образов, видение из звуков,

Built up the semblance of a universe

Выстраивало очертания вселенной

Or lent to spirit the appearance of a world.

Или одалживало духу внешний облик мира.

This was self-seeing; in that intolerant hush

Всё это было видением внутреннего "я"; в той нестерпимой тишине

No notion and no concept could take shape,

Понятия, идеи не могли принять какую-либо форму,

There was no sense to frame the figure of things,

И чувства не было, чтобы оформить образы вещей,

A sheer self-sight was there, no thought arose.

Был точный взгляд из внутреннего "я", и мысль не возникала.

Emotion slept deep down in the still heart

Эмоции дремали глубоко внизу, в затихшем сердце,

Or lay buried in a cemetery of peace:

Или лежали, погребённые на кладбище покоя:

All feelings seemed quiescent, calm or dead,

Все ощущения казались неподвижными, замолкшими и омертвелыми,

As if the heart-strings rent could work no more

И не могли уже трудиться, словно порванные струны сердца,

And joy and grief could never rise again.

И радость с горем никогда уже не поднялась бы снова.

The heart beat on with an unconscious rhythm

Стучало сердце в неосознающем ритме,

But no response came from it and no cry.

Но из него ни отклика не шло, ни зова.

Vain was the provocation of events;

Напрасны были провокации событий;

Nothing within answered an outside touch,

Ничто внутри не отвечало внешнему касанию,

No nerve was stirred and no reaction rose.

Не возбуждались нервы, не было реакции.

Yet still her body saw and moved and spoke;

Но тело всё же видело, и двигалось, и говорило;

It understood without the aid of thought,

Оно и понимало без поддержки мысли,

It said whatever needed to be said,

И говорило всё, что нужно было ей сказать,

It did whatever needed to be done.

И делало всё то, что нужно было сделать.

There was no person there behind the act,

Но личности за этим не было.

No mind that chose or passed the fitting word:

В ней не было ума, что отбирал бы, пропуская, подходящие слова,

All wrought like an unerring apt machine.

Но всё работало как безошибочная умная машина.

As if continuing old habitual turns,

И словно продолжая старые привычные круги,

And pushed by an old unexhausted force

И движимое прежнею неистощимой силой,

The engine did the work for which it was made:

Устройство это делало работу, для которой было создано:

Her consciousness looked on and took no part;

Её (Савитри) сознание смотрело и не принимало в том участия;

All it upheld, in nothing had a share.

Оно поддерживало всё и ни во что не вовлекалось.

There was no strong initiator will;

Сейчас в ней не было какой-то сильной, начинающей всё воли;

An incoherence crossing a firm void

Бессвязность, проходя устойчивую пустоту,

Slipped into an order of related chance.

Соскальзывала в упорядоченность связанного случая.

A pure perception was the only power

Лишь чистое простое восприятие — единственная сила

That stood behind her action and her sight.

Стояла позади неё, за действием и взглядом.

If that retired, all objects would be extinct,

И если бы оно ушло, то всё вокруг потухло бы,

Her private universe would cease to be,

И перестала бы существовать её особенная, личная вселенная,

The house she had built with bricks of thought and sense

Тот дом, который строила она из блоков мысли, чувств,

In the beginning after the birth of Space.

С момента давнего начала, после зарождения Пространства.

This seeing was identical with the seen;

Такое виденье отождествлялось с видимым;

It knew without knowledge all that could be known,

Оно без знаний знало всё, что здесь могло быть познано,

It saw impartially the world go by,

И беспристрастно наблюдало мир, что шёл своим путём,

But in the same supine unmoving glance

Но тем же неподвижным и бездеятельным взглядом

Saw too its abysmal unreality.

Оно смотрело на его глубокую, как пропасть, нереальность. 

It watched the figure of the cosmic game,

И вглядывалось в образы космической игры,

But the thought and inner life in forms seemed dead,

Но мысли, внутренняя жизнь в тех формах ей казались мёртвыми,

Abolished by her own collapse of thought:

И отменёнными её коллапсом мысли:

A hollow physical shell persisted still.

И то, что продолжало жить, ей виделось пустой физическою оболочкой.

All seemed a brilliant shadow of itself,

Всё представлялось как сверкающая тень её самой,

A cosmic film of scenes and images:

Космический огромный фильм из сцен и образов:

The enduring mass and outline of the hills

Устойчивая масса, очертанья гор

Was a design sketched on a silent mind

Ей виделись наброском молчаливого ума,

And held to a tremulous false solidity

А ложная трепещущая прочность

By constant beats of visionary sight.

Поддерживалась постоянным пульсом грезящего виденья.

The forest with its emerald multitudes

Леса, их изумрудное великолепье множества деревьев,

Clothed with its show of hues vague empty Space,

Витриною оттенков одевали незаполненное зыбкое Пространство,

A painting's colours hiding a surface void

Как краски на картине закрывают пустоту холста,

That flickered upon dissolution's edge;

Мерцая на границе растворения;

The blue heavens, an illusion of the eyes,

И голубые небеса, иллюзия для глаза,

Roofed in the mind's illusion of a world.

Служили крышей для иллюзии ума о мире.

The men who walked beneath an unreal sky

И люди, шедшие под этим нереальным небом,

Seemed mobile puppets out of cardboard cut

Казались лишь подвижными картонными марионетками,

And pushed by unseen hands across the soil

Которых водят по земле невидимые руки,

Or moving pictures upon Fancy's film:

Иль мельтешащими картинками в кино Воображения:

There was no soul within, no power of life.

Внутри же не было ни силы жизни, ни души.

The brain's vibrations that appear like thought,

Вибрации в мозгу, что проявляются как мысль,

The nerve's brief answer to each contact's knock,

И быстрый отклик нерва на биения любых контактов с миром,

The heart's quiverings felt as joy and grief and love

И трепет сердца, что воспринимается как радость, горе и любовь,

Were twitchings of the body, their seeming self,

Предстали судорогой тела, кажущимся "я",

That body forged from atoms and from gas

А тело, выкованное из атомов и газа

A manufactured lie of Maya's make,

Какой-то сфабрикованною ложью, порожденьем Майи,

Its life a dream seen by the sleeping Void.

Его жизнь — сном, что видит дремлющая Пустота.

The animals lone or trooping through the glades

Животные, бредущие стадами или одиноко по лугам,

Fled like a passing vision of beauty and grace

Летели словно мимолётное виденье красоты и грациозности,

Imagined by some all-creating Eye.

Придуманное неким созидающим всё Оком.

Yet something was there behind the fading scene;

Но всё же было что-то позади той расплывающейся сцены;

Wherever she turned, at whatsoever she looked,

Куда б она (Савитри) не повернулась, и на что б она ни посмотрела,

It was perceived, yet hid from mind and sight.

Оно воспринималось, только скрытое от взгляда и ума.

The One only real shut itself from Space

Единый, кто один реален здесь, отгородился от Пространства,

And stood aloof from the idea of Time.

И встал поодаль от самой идеи Времени.

Its truth escaped from shape and line and hue.

Однако, истина его стремилась избегать и форм, и линий, и оттенков цвета.

All else grew unsubstantial, self-annulled,

Всё остальное стало нематериальным, самоотменённым,

This only everlasting seemed and true,

И только это виделось непреходящим, истинным,

Yet nowhere dwelt, it was outside the hours.

Хотя нигде при этом не жило, и было за пределами часов.

This only could justify the labour of sight,

И лишь оно способно было оправдать труд увидеть,

But sight could not define for it a form;

Но зренье не способно было подобрать ему какую-либо форму;

This only could appease the unsatisfied ear

Оно могло лишь усладить, насытить жаждущее ухо,

But hearing listened in vain for a missing sound;

Но слух напрасно ждал пропущенного звука;

This answered not the sense, called not to Mind.

Оно не отвечало чувству и не призывало Ум.

It met her as the uncaught inaudible Voice

Оно её (Савитри) встречало как неслышимый, неуловимый Голос,

That speaks for ever from the Unknowable.

Что говорит всё время из Непознаваемого.

It met her like an omnipresent point

Оно её встречало словно существующая всюду точка,

Pure of dimensions, unfixed, invisible,

Свободная от измерений, неопределённая, незримая,

The single oneness of its multiplied beat

И безраздельное единство множества его пульсаций

Accentuating its sole eternity.

Подчёркивало одиночество его огромной вечности.

It faced her as some vast Nought's immensity,

Оно предстало перед ней лицом к лицу, как необъятность широты Ничто,

An endless No to all that seems to be,

Как нескончаемое "Нет" всему, что кажется нам существующим,

An endless Yes to things ever unconceived

Как нескончаемое "Да" всегда непостижимому,

And all that is unimagined and unthought,

Всему что невообразимо и немыслимо,

An eternal zero or untotalled Aught,

Как вечный нуль, как неделимое на части Нечто,

A spaceless and a placeless Infinite.

Как Бесконечность, что вне места и пространства.

Yet eternity and infinity seemed but words

И в то же время вечность, бесконечность ей казались лишь словами,

Vainly affixed by mind's incompetence

Напрасно приклеплёнными невежеством ума

To its stupendous lone reality.

К той одинокой и огромной, изумительной реальности.

The world is but a spark-burst from its light,

Весь мирлишь искра света из его лучей,

All moments flashes from its Timelessness,

И все мгновения сверкают из его Вневременья,

All objects glimmerings of the Bodiless

Все вещилишь мерцанья Бестелесного,

That disappear from Mind when That is seen.

Что исчезают из Ума, когда мы видим Это.

It held, as if a shield before its face,

Оно держало, словно щит перед лицом,

A consciousness that saw without a seer,

Сознание, что видело без зрителя,

The Truth where knowledge is not nor knower nor known,

Ту Истину, где нет ни знания, ни познающего, ни познанного,

The Love enamoured of its own delight

Любовь, что очарована своим восторгом,

In which the Lover is not nor the Beloved

В которой нет ни Любящего, ни Любимого,

Bringing their personal passion into the Vast,

И приносило в эту Широту стремление их личностей,

The Force omnipotent in quietude,

И Силу, всемогущую в своём спокойствии,

The Bliss that none can ever hope to taste.

Блаженство, что никто и не надеялся вкусить.

It cancelled the convincing cheat of self;

Оно уничтожало убедительный обман, уловку "я";

A truth in nothingness was its mighty clue.

Неведомая истина среди ничто была его могучей путеводной нитью.

If all existence could renounce to be

И если б всё существование могло бы прекратиться,

And Being take refuge in Non-being's arms

И Бытиё нашло бы для себя убежище в объятиях Небытия,

And Non-being could strike out its ciphered round,

И если бы Небытиё могло б стереть свой закодированный круг,

Some lustre of that Reality might appear.

Тогда бы некий проблеск той Реальности мог появиться.

A formless liberation came on her.

Освобождение без формы опустилось на Савитри.

Once sepulchred alive in brain and flesh

Ожив в мозгу и плоти после погребения,

She had risen up from body, mind and life;

Она из тела, жизни и ума поднялась выше;

She was no more a Person in a world,

Она отныне не была какой-то Личностью, живущей в мире,

She had escaped into infinity.

Она прорвалась в бесконечность.

What once had been herself had disappeared;

Что было прежде ею — растворилось и исчезло;

There was no frame of things, no figure of soul.

Не стало ни строения вещей, ни образа души.

A refugee from the domain of sense,

Сбежав из области владений чувств,

Evading the necessity of thought,

И обойдя необходимость мыслить,

Delivered from Knowledge and from Ignorance

Освобождённая от Знания и от Невежества,

And rescued from the true and the untrue,

Избавленная и от верного, и от неверного,

She shared the Superconscient's high retreat

Она вошла в высокое уединённое жилище Сверхсознания,

Beyond the self-born Word, the nude Idea,

Что за границей самовозникающего Слова и лишённой всех одежд Идеи,

The first bare solid ground of consciousness;

Первичное, надёжное, ничем не приукрашенное основание сознания;

Beings were not there, existence had no place,

Там не было существ, для их существованья не было там места,

There was no temptation of the joy to be.

И никого не искушала радость бытия.

Unutterably effaced, no one and null,

Невыразимо стёртая, ни что-то, ни ничто,

A vanishing vestige like a violet trace,

Подобно фиолетовому следу, исчезающей черте,

A faint record merely of a self now past,

Едва заметная, простая запись о себе, сейчас оставленная в прошлом,

She was a point in the unknowable.

Она была какой-то точкой в том непознаваемом.

Only some last annulment now remained,

Осталось отменить последнее неведомое нечто,

Annihilation's vague indefinable step:

И сделать смутный неопределённый шаг к исчезновению:

A memory of being still was there

Но оставалась память бытия

And kept her separate from nothingness:

Что сохраняла разделенье между ею и ничто:

She was in That but still became not That.

Она уже попала в То, но Тем еще не стала.

This shadow of herself so close to nought

И тень её была так близко от ничто,

Could be again self's point d'appui to live,

Что позволяла снова быть опорой внутреннего "я", чтоб жить,

Return out of the Inconceivable

Вернуться из того Непостижимого

And be what some mysterious vast might choose.

И превратиться в то, что выберет какая-то загадочная широта.

Even as the Unknowable decreed,

В зависимости от решения Непознаваемого

She might be nought or new-become the All,

Она могла бы стать ничем, иль превратиться в заново родившееся Всё,

Or if the omnipotent Nihil took a shape

Иль, если б всемогущее Ничто одело форму,

Emerge as someone and redeem the world.

Она возникла бы как некто и спасла бы мир.

Even, she might learn what the mystic cipher held,

Она могла бы, наконец, понять, что прячет тайный шифр,

This seeming exit or closed end of all

И этот кажущийся выход или приближавшийся конец всего

Could be a blind tenebrous passage screened from sight,

Мог оказаться мрачным тупиком, скрываемым от взора,

Her state the eclipsing shell of a darkened sun

А состояние еётускнеющей скорлупкой гаснущего солнца

On its secret way to the Ineffable.

Средь тайного пути к Невыразимому.

Even now her splendid being might flame back

И даже в этот миг её блистательное существо

Out of the silence and the nullity,

Могло бы вспыхнуть вновь, покинув то безмолвие, небытиё,

A gleaming portion of the All-Wonderful,

Сверкая частью Все-Чудесного,

A power of some all-affirming Absolute,

Энергией какого-то всё-утверждающего Абсолюта,

A shining mirror of the eternal Truth

Сияя отраженьем вечной Истины,

To show to the One-in-all its manifest face,

Чтоб показать Единому-во-всём его проявленный в твореньи лик,

To the souls of men their deep identity.

А душам человека — их глубокое единство.

Or she might wake into God's quietude

Но может быть, она могла проснуться в тишине Всевышнего

Beyond the cosmic day and cosmic night

Что за пределами космического дня, космической ночи,

And rest appeased in his white eternity.

И отдыхать, в покое, в этой чистой вечности его.

But this was now unreal or remote

Сейчас, однако, это было или нереальным, или отдалённым,

Or covered in the mystic fathomless blank.

Или закрытым от неё в мистической бездонной пустоте.

In infinite Nothingness was the ultimate sign

В той бесконечности Ничто остался окончательный, предельный знак,

Or else the Real was the Unknowable.

Иначе бы Реальность стала бы Непознаваемым.

A lonely Absolute negated all:

Всё отрицал тот одинокий Абсолют:

It effaced the ignorant world from its solitude

Из своего уединения стирал он весь невежественный мир

And drowned the soul in its everlasting peace.

И душу погружал в свой вечно-длящийся покой.

 

 

End of Canto Six

Конец шестой песни

 

 

 

Перевод (второй) Леонида Ованесбекова

 

 

 

2004 авг 30 пн — 2005 фев 06 вс, 2011 дек 08 чт — 2012 янв 20 пт

 

2018 март 16 пт — 2018 март 31 сб

 


Оглавление перевода
Оглавление сайта
Начальная страница

http://integral-yoga.narod.ru/etc/contents-long.win.html

e-mail: Leonid Ovanesbekov <ovanesbekov@mail.ru>