Дальше она пошла, ища души пещеру мистическую.
Сперва ступила в ночь Бога.
Свет погас, что помогает миру трудящемуся,
Сила, что запинается в нашей жизни и борется;
Этот неспособный разум от мыслей своих отказался,
А борющееся сердце - от своих бесполезных надежд.
Неудачу потерпело всякое Знание и все формы Идеи,
И Мудрость в страхе закрыла свою смиренную голову,
Ощущая Истину слишком великую для мысли и речи,
Бесформенную, невыразимую и вечно прежнюю.
Невинному и святому Неведению
Она поклонялась как тот, кто склоняется перед Богом бесформенным,
Незримого Света не могла она требовать, ни владеть им.
В простой чистоте пустоты
Ее разум перед непостижимым встал на колени.
Все отменено было кроме ее обнаженной себя
И лежащего ниц стремления ее сдавшегося сердца:
Силы не было в ней, ни гордости мощи;
Возвышенный пыл желания угас
Пристыженный, тщеславие отдельной себя,
Надежда на духовное величие исчезла,
Ни спасения она не просила, ни небесной короны:
Смирение сейчас казалось состоянием и то слишком гордым.
Ее самость была ничем, один Бог был всем,
Но все еще она Бога не знала, лишь знала - он есть.
Священная тьма ныне внутри размышляла,
Мир глубокой был тьмой, нагой и великой.
Эта пустота вмещала больше, чем все миры изобилующие,
Эта незаполненность ощущалась больше всего, что родило Время.
Эта тьма знала молча, безмерно Неведомое.
Но все было бесформенно, бесконечно и немо.
Как по затененной сцене гулять может тень,
Маленькое ничто, идущее через Ничто более могучее,
Ночь персоны в неприкрашенном контуре,
Пересекающая бездонную имперсональную Ночь,
Она молча двигалась, пуста, абсолютна.
В бесконечном Времени ее душа широкого достигла конца,
Местом ее духа стала Ширь беспространственная.
Наконец перемена приблизилась, пустота была сломана;
Волны рябили внутри, мир шевелился;
Вновь ее внутренняя самость ее стала пространством.
Там ощущалась близость блаженная к цели;
Небо поцеловать священный холм низко склонилось;
Воздух дрожал с восторгом и страстью.
Роза великолепия на дереве грез,
Лик Рассвета рос из сумерек лунных.
День пришел, жрец жертвоприношения радости,
В богослужащее молчание ее мира1 ; Он нес смертный блеск, как свое платье, Следом за собой, как пурпурный шарф, оставлял Небеса, нес,
Как киноварный знак своей касты, красное солнце.
Словно давняя греза запомнившаяся оказалась правильной,
Она узнавала в своем пророческом разуме
Нерушимое сияние этого неба,
Дрожащую сладость этого счастливого воздуха
И скрытую от зрения разума и приближения жизни
Мистическую пещеру в священном холме
И своей тайной души узнала жилище.
Словно в неких Елисейских оккультных глубинах,
В последнем прибежище Истины от оскверняющего касания мысли,
Словно в скального храма одиночестве скрытое,
В убежище Бога от невежественного, богослужащего мира,
Оно, удаленное даже от внутреннего чувства жизни, лежало,
Отступив от желания сердца запутанного.
Чудесные размышляющие сумерки повстречали глаза
И святое безмолвие видели как пространство безгласное.
Внушающая благоговение смутность кутала великие скальные двери,
Высеченные в массивном камне транса Материи.
Две змеи золотые ее косяки обвивали,
Обхватив их своей силой, ужасной и чистой,
Выглядывали глубокими и блестящими глазами мудрости.
Орел накрывал эти двери победными широкими крыльями:
Огни самопотерянной, неподвижной мечты,
Голуби теснились на размышляющих серых карнизах,
Словно изваянные скульптуры белогрудого мира2 . Через сон порога она прошла внутрь И нашла себя среди великих фигур богов, Сознательных в камне и живых без дыхания, Душу человека наблюдающих с непрестанным вниманием, Исполнительные фигуры космической самости, Миры-символы неизменной способности.
Со стен, покрытых многозначительными формами,
Глядели на нее сцены жизни человека и зверя
И высокий смысл жизни богов,
Сила и необходимость этих неисчислимых миров,
Лица существ и протяженности мирового пространства
Сообщали неистощимо и кратко
Иератическое3 послание поднимающихся планов. В их выражающей бесконечность безмерности, Они были расширением самости Бога И вмещали, принимая все беспристрастно, Его фигуры, его небольшие и могучие акты,
Его страсть, его рождение, жизнь, смерть
И его возвращение к бессмертию.
К постоянному и вечному вел их подъем,
К существованию чистому, что везде одинаково,
К абсолютной силе и к сознанию полному,
К невообразимому блаженству, от форм свободному,
К радости во Времени и к мистерии безвременной
Триединого существа, которое есть все и одно,
И еще не одно, а само по себе обособленно.
Там не было ни шагов дышащих людей, ни звука,
Лишь живая близость души.
Однако все миры и сам Бог были там,
Ибо был каждый символ реальностью
И нес присутствие, которое дало ему жизнь.
Все это она видела, внутренне чувствовала, знала
Не какой-то мыслью ума, а самою собой.
Свет, рожденный не от солнца, не от луны, не от пламени,
Свет, что внутри жил и видел внутри,
Излучающий интимную зримость,
Делал так, что тайна раскрывала больше, чем слово:
Наше чувство и зрение есть ошибкам подверженные взгляд и касание,
Лишь зрение духа полностью верно.
Так она шла в том мистическом месте
Из комнаты в комнату, минуя одну каменную дверь за другой,
Она ощущала себя сделанной единой со всем, что она видела.
Запечатанная идентичность внутри нее пробудилась;
Она знала себя Возлюбленной Высшего;
Эти Богини и Боги были он и она:
Она была Матерью Красоты и Восторга,
Словом в широком созидающем объятии Брахмы,
И Мировым Могуществом на коленях всемогущего Шивы, -
Всех жизней Мать и Господь,
Наблюдающие миры, созданные их двойным взором,
Кришна и Радха, навеки в блаженстве сплетенные,
Обожающая и Обожаемый, самоутеряенные и единые.
На золотом сидении в последних покоях
Сидел Один, чью форму и вид описать невозможно;
Лишь один ощущался мира4 недостижимый источник, Сила, чьей она была заблудившейся Силой, Незримая Красота, цель желания мира, Солнце, чей луч - всякое знание, Величие, без которого быть жизни не может. Отсюда все уходило в безмолвную самость, Все стало нагим, бесформенным, чистым.
Затем за последний отодвинутый камень туннеля
Она вышла туда, где сияло бессмертное солнце.
Там был дом, весь из света и пламени,
И, перейдя стену живого огня без дверей,
Там внезапно она встретила свою тайную душу.
Существо бессмертное в преходящем стояло,
Бессмертие, развлекающееся с вещей мимолетностью,
В чьих широких глазах спокойного счастья,
Которое ни жалость, ни горе не могли отменить,
Бесконечность повернула свой взгляд на конечные формы:
Безмолвной поступи часов наблюдатель,
Вечность поддерживала мгновения действия
И преходящие сцены игры Вечнодлящегося,
В мистерии своей избирающей воли,
Участница Божественной Комедии,
Представитель Духа сознательный,
В нашу человеческую природу делегат Бога,
Товарищ вселенной, Трансцендентального луч,
Она вошла в комнату смертного тела
Играть в мяч с Обстоятельством и со Временем.
Радость в мире - ее основное движение здесь,
Страсть игры ее глаза освещала:
Улыбка на ее устах приветствовала земли блаженство и горе,
Смех был ее ответом на наслаждение и на боль.
Все вещи она видела как маскарад Истины,
Переодетой в костюмы Неведения,
Пересекающей годы к бессмертию;
Все она могла встретить миром5 могучего духа. Но поскольку она знает труд тяжкий жизни и разума, Как мать разделяет и чувствует детей своих жизнь, Она посылает вперед часть себя маленькую, Существо не больше большого пальца мужчины, В регион спрятанный сердца,
Чтобы встретить боль и блаженство забыть,
Чтобы разделить страдание и терпеть земли раны
И среди труда звезд трудиться.
Оно в нас смеется и плачет, страдает и бьется,
Ликует в победе, борется ради венца;
Отождествленное с разумом, с телом и с жизнью,
Оно берет на себя их поражение и муку,
Кровоточит под хлыстом Рока и висит на кресте,
Одновременно неранимым, бессмертным собой пребывая,
На человеческой сцене актера поддерживающим.
Сквозь эту часть она шлет нам свою славу и силы,
Толкает на высоты мудрости через пропасть невзгод;
Она нам дает силу нашу задачу ежедневную делать
И сочувствие, что горе других разделяет,
И маленькую силу, что мы имеем, помогать нашей расе,
Нам, что роль вселенной исполнить должны,
Что сама действует в слабой человеческой форме,
И на своих плечах нести борющийся мир.
Это в нас, в божество искаженное, малое,
В эту человеческую часть божества,
Она величие Души во Времени садит,
Чтобы поднимать от света к свету, от силы к силе,
Пока на небесный пик тот не встанет, царь
В слабом теле, в его сердце - непобедимая мощь,
Он поднимается запинаясь, поддержанный незримой рукой.
Дух, в смертной форме трудящийся.
Здесь, в этих палатах огня и света, они повстречались;
Они друг на друга смотрели, знали себя,
Тайное божество и его часть человеческая,
Спокойное бессмертие и душа борющаяся.
Затем, с трансформации магической скоростью,
Они хлынули друг в друга и стали едины.
Снова она была человеком на этой земле,
В бормочущей ночи, среди леса в дожде,
В грубой хижине, где она в трансе сидела:
Тот тонкий мир отступил глубоко внутрь
За солнечную вуаль внутреннего зрения.
Но полураскрытые бутоны лотоса ее сердца сейчас
Расцвели и стояли, открытые земному лучу;
В этом образе сияла ее тайная душа обнаруженная.
Там не было стены, разделяющей душу и разум,
Ни мистической изгороди, охраняющей от требований жизни.
Ее существо сидело в своем глубоком лотосе-доме,
Словно на концентрации мраморном троне,
Зовя могучую Мать миров
Этот земной дом ее жильем сделать.
Как во вспышке из небесного света
Первозданной Силы образ живой,
Лик, форма спустилась к ней в ее сердце
И сделала из него свою чистую обитель и храм.
Но когда эти ноги коснулись цветения трепетного,
Могучее движение внутреннее пространство качнуло,
Словно мир был потрясен и нашел свою душу:
Из Несознания Ночи без души и без разума
Ото сна освобожденная Змея поднялась пламенеющая,
Извиваясь кольцами, и встала прямо,
Взбираясь могуче, вызывая на своем пути шторм,
Она коснулась центров Савитри своим пылающим ртом;
Словно огненный поцелуй их сон разрушил,
Они расцвели и засмеялись, перегруженные блаженством и светом.
Затем в пространство Вечного в короне влилась.
В цветке головы и в цветке основы Материи,
В каждом оплоте божественном и природном узле
Она мистический поток неразрывным держала, который соединяет
Недоступные взору вершины и глубины незримые,
Ряд крепостей, что непрочной обороне дают
Охранять нас от огромного мира,
Наши линии самовыражения в его Шири.
Первозданной Силы образ сидел,
Несущей могучей Матери форму и лик.
Носительница оружия и знака,
Чью оккультную мощь и магию имитировать невозможно,
Многообразная, однако единая, сидела она, хранительница силы:
Спасительным жестом она протягивала поднятую руку,
И, символ некой прирожденной космической силы,
Священный зверь лежал, у ее ног распростертый,
Живой силы безмолвная, пламяглазая масса.
Все претерпело высокую перемену небесную:
Разрушая слепую, немую стену Несознания черного,
Круги стирая Неведения,
Силы и божества форт пылавший взорвали;
Каждая часть существа, трепеща в восторге,
Лежала, залитая приливами счастья,
И видела ее руку в каждой детали,
И ощущала ее касание в каждом члене и клетке.
В стране лотоса головы,
Которую своим занятым пространством сделал мыслящий разум,
В замке лотоса между бровей,
Откуда он пускал свои стрелы воли и видения,
В проходе лотоса горла,
Где речь должна подниматься, где выражающий разум
И импульс сердца бежит к слову и факту,
Начался довольный подъем, работа началась новая.
Мысли бессмертия вытеснили наш кругозор ограниченный,
Мысли бессмертия - тусклую земную идею и чувство;
Все вещи сейчас несли более глубокий, более небесный смысл.
Довольная чистая гармония начертила их контур истины,
Изменила баланс и мерку мира.
Каждая форма показала свое предназначение оккультное, раскрыла
Замысел Бога в ней, для которого она была сделана,
И яркое великолепие его артистической мысли.
Канал могучей Матери выбора,
Воля бессмертия взяла под свой спокойный контроль
Наше слепое или заблуждающееся управление жизнью;
Распущенная республика нужд и желаний когда-то,
Затем покорившаяся неуверенному суверену-уму,
Жизнь сейчас повиновалась правлению более божественному,
И каждый акт стал актом Бога.
В царстве лотоса сердца
Любовь, гименейский гимн воспевая свой чистый,
Жизнь и тело зеркалами своей радости сделала,
И отдавали себя все эмоции Богу.
В лотоса пупка широкой императорской области
Его гордые амбиции и вожделения господствующие
Были смирены в инструменты великого правления спокойного,
Чтобы работу Бога на земной почве делать.
В узкого нижнего центра мелких частях
Его детская игра карликовых ежедневных желаний
Сменилась сладкой и бурной игрой,
Шалостью маленьких богов с жизнью во Времени.
В глубокое место, где Змея когда-то спала,
Пришло схватывание сил гигантских Материи
Для обширного использования в пространстве маленьком жизни;
Крепкая почва была сделана для спускающегося могущества Неба.
За всем этим царила ее бессмертная душа суверенная:
Отбросив покров свой Неведения,
Присоединенная к богам, существам и силам космическим,
Она гармонию своего человеческого состояния строила;
Сдавшись в руки великой Матери Мира,
Повиновалась лишь ей, лишь ее повелению верховному
В загадке мира6 Несознания. Тайная душа, позади все поддерживающая, Есть господин и свидетель нашей жизни невежественной Среди Персоны облика и роли Природы. Но широко распахиваются некогда скрытые двери, Завуалированный царь на передний план Природы выходит; Свет спускается вниз в Неведение, Его тяжелый болезненный узел хватку свою разжимает: Подчиненным инструментом становится разум,
Жизнь - оттенком и фигурой души.
Все счастливо растет к блаженству и к знанию.
Божественное Могущество занимает затем место Природы
И побуждает движения нашего тела и разума;
Владелец наших страстных грез и надежд,
Возлюбленный деспот наших мыслей и актов,
Она вливает в нас со своей несвязанной силой,
В смертные члены, восторг и силу Бессмертия.
Внутренний закон красоты нашу жизнь формирует;
Наши слова становятся речью естественной Истины,
Каждая мысль - рябью на море Света.
Затем добродетель и грех покидают списки космические;
Они больше не борются в наших освобожденных сердцах:
Наши действия созвучны с простым добром Бога естественным
Или служат высшей Правильности правилу.
Все неприглядные настроения, ложность и зло
Свои места в беспорядке бросают
И прячут свой стыд в подсознания сумерки.
Затем крик победы ум поднимает:
"О душа, моя душа, мы создали Небо,
Здесь, внутри, мы нашли царство Бога,
Его крепость построена в шумном мире невежественном.
Наша жизнь закрепилась меж двумя реками Света,
Мы превратили пространство в пучину покоя
И Капитолием блаженства сделали тело.
Что еще, что еще, если еще что-то быть должно сделано?"
В медленном процессе эволюционизирующего духа,
В кратком расстоянии между рождением и смертью
Первого совершенства, наконец, достигнута стадия;
Из леса и камня, веществ нашей природы,
Храм построен, где могут жить высокие боги.
Даже если борющийся мир оставлен снаружи,
Совершенство одного человека может спасти еще мир.
Здесь завоевана к небесам новая близость,
Первая помолвка Земли и Небес,
Глубокое согласие между Правдой и Жизнью:
Лагерь Бога установлен в человеческом времени.