Sri Aurobindo

Шри Ауробиндо

ILION

ИЛИОН

Book IV

Книга IV

The Book of Partings

Книга Участников

Eagerly, spurred by Ares swift in their souls to the war-cry,

Подгоняемые торопливою жаждой Ареса,
что в их душах звучал как зов битвы,

All now pressed to their homes for the food of their strength in the battle;

Все спешили к своим очагам,
отдохнуть и поесть перед битвой;

Ilion turned her thoughts in a proud expectancy seaward

Илион повернул свои мысли
к горделивым просторам морей,

Waiting to hear the sounds that she loved and the cry of the mellay.

Ожидая услышать любимые звуки —
крики яростной схватки.

Now to their citadel Priam’s sons returned with their father,

В укреплённую крепость, домой,
возвратился Приам с сыновьями,

Now from the gates Talthybius issued grey in his chariot;

И исполнив задачу свою
поскакал седовласый Талфибий из врат в колеснице;

But in the he halls of Anchises Aeneas not doffing his breastpiece

В это время, в палатах Анхиза,
не снимая нагрудник, Эней

Hastily ate of the corn of his country, cakes of the millet

Торопливо поел кукурузы родимой страны,
просяных пирожков,

Doubled with wild-deer’s flesh, from the quiet hands of Creusa.

И жаркое из мяса оленя,
принимая еду из спокойных ладоней Креузы.

She, as he ate, with her calm eyes watching him smiled on her husband:

Пока ел он, она, нежным взглядом за ним наблюдая,
улыбнулась супругу;

"Ever thou hastest to battle, O warrior, ever thou fightest

"Вечно ты спешишь в бой, о мой воин,
вечно бьёшься один,

Far in the front of the ranks and thou seekest out Locrian Ajax,

Далеко впереди,
ты там ищешь Аякса, локрянина,

Turnest thy ear to the roar for the dangerous shout of Tydides;

И внимательно слушаешь грохот войны,
чтоб заметить опасные крики Тайдида;

There, once heard, leaving all thou drivest, O stark in thy courage.

И однажды услышав, оставишь ты там,
всё, что движет тебя, о мой муж, поражающий смелостью.

Yet am I blest among women who tremble not, left in thy mansion,

Но я счастлива вместе с тобой,
я из тех, что не станут трястись, сидя дома;

Quiet at old Anchises’ feet when I see thee in vision

Я спокойно сидела со старым Анхизом,
когда ты вдруг явился в видении,

Sole with the shafts hissing round thee and say to my quivering spirit,

Одинокий стоял ты среди свиста стрел
и трепещущий дух мой услышал, —

‘Now he is striking at Ajax, now he has met Diomedes.’

"Он наносит удары Аяксу сейчас,
а потом встретит он Диомеда."

Such are the mighty twain who are ever near to protect thee,

Есть могучие двое,
что всегда с тобой рядом, всегда защищают,

Phoebus, the Thunderer’s son, and thy mother, gold Aphrodite;

Это Феб, сын известного всем Громовержца,
и ещё твоя мать, золотая божественная Афродита;

Such are the fates that demand thee, O destined head of the future.

Вот тот жребий, которые тебя ожидает,
о судьбою назначенный лидер грядущего.

But though my thoughts for their own are not troubled, always, Aeneas,

Но хотя, за себя я спокойна,
но всё время, Эней,

Sore is my heart with pity for other Ilian women

Моё сердце болит,
сострадая, к другим нашим женщинам,

Who in this battle are losing their children and well-loved husbands,

Тем, кто в битвах теряют детей
и любимых мужей, и родных, обожаемых братьев,

Brothers too dear, for the eyes that are wet, for the hearts that are silent.

Потому что глаза у них вечно в слезах,
и сердца у них стали совсем молчаливы.

Will not this war then end that thunders for ever round Troya?"

И не будет ли эта война тем ударом,
что навеки веков разгромит нашу Трою?"

But to Creusa the hero answered, the son of Anchises:

Но Креусе ответил герой,
сын Анхиза:

"Surely the gods protect, yet is Death too always mighty.

"Боги нас защищают, конечно,
но бог Смерти всегда был силён.

Most in his shadowy envy he strikes at the brave and the lovely,

Больше всех от его тёмной зависти
получают удары красивые, смелые,

Grudging works to abridge their days and to widow the sunlight; 

Он стремится отнять у них солнечный свет,
сокращая их дни;

Most, disappointed, he rages against the beloved of Heaven;

Но сильнее всего, разозлившись,
он свирепствует против любимцев Небес;

Striking their lives through their hearts he mows down their loves and their pleasures.

Разбивая их жизнь через сердце,
косит он их любовь, подсекает у них наслаждение.

Truly thou say’st, thou need’st not to fear for my life in the battle;

Ты всё верно сказала, тебе
нет нужды опасаться за жизнь мою в битве;

Ever for thine I fear lest he find thee out in his anger,

Опасаюсь я только того,
что найдёт он тебя в своем гневе,

Missing my head in the fight, when he comes here crossed in his godhead.

Упустив мою голову в битве,
и тогда он появится здесь, уязвлённый в божественной силе.

Yet shall Phoebus protect and my mother, gold Aphrodite."

Но нас Феб защитит, и ещё моя мать,
золотая, божественная Афродита ."

But to Aeneas answered the tranquil lips of Creusa:

Отвечала Энею Креуса
со спокойной улыбкой в устах:

"So may it be that I go before thee, seeing, Aeneas,

"Ты смотри, может так получиться, Эней,
я уйду до тебя,

Over my dying eyes thy lips bend down for the parting.

Ты коснёшься губами моих умирающих глаз
перед тем, как расстаться.

Bliss fullest end is this for a woman here mid earth’s sorrows;

Будет полным блаженства такое прощанье,
слишком много печалей у женщин на этой Земле;

Afterwards there we hope that the hands shall join which were parted."

Но когда нибудь позже, потом, я надеююсь,
наши руки опять будут вместе."

So she spoke, not knowing the gods: but Aeneas departing

Так она говорила, не зная богов:
но Эней отошёл от неё,

Clasped his father’s knees, the ancient mighty Anchises:

Сжал в объятьях колени отца,
и склонился пред древним, могучим Анхизом:

"Bless me, my father; I go to the battle. Strong with thy blessing

"Мой отец, дай мне благословение; я иду на войну.
Буду сильным я с ним,

Even today may I hurl down Ajax, slay Diomedes,

Может, даже сегодня смогу
я швырнуть вниз Аякса, убить Диомеда,

And on the morrow gaze on the empty beaches of Troas. "

А на утро смотреть
на пустынные пляжи Троада."

Troubled and joyless, nought replying to warlike Aeneas

Озабоченный чем-то, без радости,
ничего не ответив желавшему битвы Энею,

Long Anchises sat unmoving, silent, sombre,

Молчаливый и мрачный Анхиз
долго-долго сидел неподвижно,

Gazing into his soul with eyes that were closed to the sunlight.

И смотрел ему в душу глазами,
что закрыты для солнца и света.

"Prosper, Aeneas;" slowly he answered him, "son of a goddess,

"О, Проспер, О Эней",
наконец, не спеша он ответил,

Prosper, Aeneas; and if for Troy some doom is preparing,

"Сын богини, Проспер и Эней;
если нам, нашей Трое готовится тяжкая участь,

Suffer always the will of the gods with a piety constant.

То, обычно, страдает та воля богов,
что ведёт к доброте, постоянству.

Only they will what Necessity fashions, impelled by the Silence.

Лишь они — проявления Необходимости
и навязаны высшим Безмолвием.

Labour and war she has given to man as the law of his transience.

Человеку дала она труд и войну
как законы его быстротечности.

Work; she shall give thee the crown of thy deeds or their ending appointed,

Есть работа, она — как венец твоих дел;
или их предназначенное в небесах завершение,

Whether glorious thou pass or in silent shadows forgotten.

Либо ты обретёшь себе славу,
либо будешь забыт средь безмолвных теней.

But what thy mother commands perform ever, loading thy vessels.

Но какие тебе указанья даёт твоя мать,
нагружая твои колесницы?

Who can know what the gods have hid with the mist of our helpings?"

Кто из нас может знать, что высокие боги
 пеленою их помощи скрыли от нас?"

So from the house of his fathers Aeneas rapidly striding

И с напутствием этим Эней
зашагал прочь из отчего дома,

Came to the city echoing now with the wheels of the chariots,

Его шаг был созвучен сейчас
мерным звукам колёс колесницы,

Clanging with arms and as team with the warlike tramp of her thousands.

И шагам тысяч сильных бойцов,
что бряцали оружием.

Fast through the press he strode and men turning knew Aeneas,

Быстро он пробирался сквозь давку,
много лиц обращали свой взгляд, узнавая Энея,

Greatened in heart and went on with loftier thoughts towards battle.

И с величием в сердце, с высокою мыслью
уходили они на сражение.

He through the noise and the crowd to Antenor’s high-built mansion

После шума толпы
он добрался к высокому дому, где жил Антенор,

Striding came, and he turned to its courts and the bronze of its threshold

Ускоряя шаги, повернул он во двор
и поднялся к прихожей из бронзы,

Trod which had suffered the feet of so many princes departed.

Что знавала шаги многих принцев,
тех, которых давно уже нет.

But as he crossed its brazen square from the hall there came running,

Но, как только вошёл он в проём, разукрашенный бронзой,
то из комнат явился, бегом,

Leaping up light to his feet and laughing with sudden pleasure,

Как пушинка, вскочив,
хохоча от свалившейся радости,

Eurus the youngest son of Polydamas. Clasping the fatal

Самый младший сын Полидаманта, Эур.
Сжал несущую гибель, войной закалённую руку Энея

War-hardened hand with a palm that was smooth as a maiden’s or infant’s,

Своей мягкой ладонью,
нежно-гладкой, как будто у девушки или дитя,

"Well art thou come, Aeneas," he said, "and good fortune has sent thee!

"Ты пришел, наш Эней," — еле выдохнул он,
"это милость судьбы к нам прислала тебя!

Now I shall go to the field; thou wilt speak with my grandsire Antenor,

Я сейчас собираюсь идти на войну;
твоего разговора ждёт дед Антенор,

And he shall hear thee though chid by his heart reluctant. Rejoicing

Пусть услышит тебя,
хотя сердцем страдает и слушать не хочет.

I shall go forth in thy car or warring by Penthesilea,

Я же с радостью кинусь вперёд,
или вместе, в повозке, с тобой, или за Пенфесилеей,

Famous, give to her grasp the spear that shall smite down Achilles."

Знаменитый Эней, дай ей в руки копьё,
что способно сбить с ног Ахиллеса."

Smiling answered Aeneas, "Surely will, Eurus, thy prowess

Улыбаясь ответил Эней,
"Ну, конечно, Эур, твоя сила и доблесть

Carry thee far to the front; thou shalt fight with Epeus and slay him.

Принесут тебя в самую гущу сражения;
ты сойдёшься с Эпеем, и он будет бит.

Who shall say that this hand was not chosen to pierce Menelaus?

Кто нам скажет, что эта рука
не избранник судьбы, чтоб пронзить Менелая?

But for a while with the bulls should it rather strive, O hero,

Но пока что ты должен, скорее, сражаться с быками,
о мой славный герой,

Till in the play and the wrestle its softness grow hard for the smiting."

Пока руки твои и в игре, и в борьбе
не окрепнут достаточно для поединка ."

Eagerly Eurus answered, "But they have told me, Aeneas,

Отвечал ему страстно Эур:
"Но они мне сказали, Эней,

This is the last of our fights for today will Penthesilea

Это будет последний наш бой,
в этот день Пенфесилия

Meet Achilles in battle and slay him ending the Argives.

Повстречает в бою Ахиллеса
и убьёт; ну а после покончит она с остальными.

Then shall I never have mixed in this war that is famous for ever.

И получится, что я не буду участвовать в этой войне,
в той войне, что запомнится всеми навеки.

What shall I say when my hairs are white like the aged Antenor’s?

Что скажу я, когда поседею,
стану как старый дед Антенор?

Men will ask, ‘And what were thy deeds in the warfare Titanic?

Люди спросят меня:
"Что ты делал в той битве Титанов?

Whom didst thou slay of the Argives, son of Polydamas, avenging

И кого ты убил из врагов,
отомстив за отца, о сын Полидаманта?"

Bravely thy father?’ Then must I say, ‘I lurked in the city.

Что я должен сказать:
"В это время я прятался в городе.

I was too young and only ascending the Ilian ramparts

Я был слишком неопытен и очень юн,
я тогда залезал на валы Илиона

Saw the return or the flight, but never the deed and the triumph’?

Видел, как возвращались бойцы, видел этот полёт,
но не сделал тогда ничего для победы"?

Friend, if thou take me not forth, I shall die of grief ere the sunset."

О мой друг, если ты не возьмёшь меня в битву,
 я от горя умру до заката."

Plucking the hand of Aeneas he drew him into the mansion

И схватившись за руку Энея,
он его потащил в свой большой особняк;

Vast; and over the floor of the spacious hall they hastened

Они быстро прошли
по просторному залу, смеясь,

Laughing, the gracious child and the mighty hero and statesman,

Государственный муж и могучий герой
вместе с милым ребёнком,

Flower of a present stock and the burdened star of the future.

Цвет и соль настоящего времени
и звезда, что несёт в себе будущее.

Meanwhile girt by his sons and the sons of his sons in his chamber

В тот момент, окружённый сынами своими
и сынами своих сыновей,

Cried to the remnants left of his blood the aged Antenor:

Постаревший, седой Антенор
объялял своему небольшому семейству:

"Hearken you who are sprung from my loins and children, their offspring!

"О послушайте, вы,
что родились из чресел моих, о родная семья!

None shall again go forth to the fight who is kin to Antenor.

Ни один из родных Антенору по крови
не пойдёт больше в это сражение.

Weighed with my curse he shall go and the spear-points athirst of the Argives

Или он попадёт под проклятье моё
и поэтому встретит копьё аргивян,

Meet him wroth; he shall die in his sin and his name be forgotten.

Что мечтают о мести
и погибнет в грехе, его имя забудут.

Oft have I sent forth my blood to be spilled in vain in the battle

Часто я посылал мою кровь,
но она проливалась напрасно

Fighting for Troy and her greatness earned by my toil and my fathers’.

В битве за нашу Трою, величье её,
что досталось трудом, и моим и трудом моих предков.

Now all the debt has been, paid; she rejects us driven by the immortals.

Ныне весь долг оплачен;
под давленьем бессмертных она нас отвергла.

Much do we owe to the mother who bore us, much to our country;

Мы обязаны многим той матери, что нас родила,
мы обязаны нашей стране;

But at the last our life is ours and the gods’ and the future’s.

Но, в конце-то концов наша жизнь — это наша забота,
не грядущего, и не богов.

Gather the gold of my house and our kin, O ye sons of Antenor.

Соберите всё золото в доме моём
и у нашей родни, О сыны Антенора.

Warned by a voice in my soul I will go forth tonight from this city,

Приходил ко мне голос в душе
и сказал, чтобы ночью я вышел из города,

Fleeing the doom and bearing my treasures; the ships shall receive them

Ускользнув от судьбы, унося все богатства мои;
нас возьмут на корабль;

Gathered, new-keeled by my care and the gods’, in the narrow Propontis.

Собирайтесь, отдайтесь заботе моей и богов,
в тесных водах Пропонта.

Over God’s waters guided, treading the rage of Poseidon,

По морям, руководствуясь волею Бога,
не взирая на гнев Посейдона,

Bellying out with their sails let them cleave to the untravelled distance

Мы поставим свои паруса,
пусть они нас несут в неизвестные дали

Ocean’s crests and resign to their Fates the doomed and the evil."

По волнам Океана,
уводя от зловещей, смертельной Судьбы."

So Antenor spoke and his children heard him in silence;

Так вещал Антенор,
 его дети внимали ему в тишине;

Awed by his voice and the dread of his curse they obeyed, though in sorrow.

Под влиянием мягкого голоса,
побоявшись проклятья, они подчинились, страдая.

Halamus only replied to his father: "Dire are the white hairs

Лишь один Халамус ему тихо ответил:
"Ты отчаянный, хоть и седой

Reverend, loved, of a father, dreadful his curse to his children.

Наш почтенный, любимый отец,
и ужасно проклятье твоё своим детям.

Yet in my heart there is one who cries, ’tis the voice of my country,

Всё же, в сердце моем, кто-то плачет, рыдает,
видно, голос родимой страны,

She for whose sake I would be in Tartarus tortured for ever.

Для которой пошёл бы я в тар-тарары,
и на вечные пытки.

Pardon me then if thou wilt; if the gods can, then let them pardon.

Ты прости меня, если сумеешь;
если боги сумеют, пусть тоже простят.

For I will sleep in the dust of Troy embracing her ashes,

Но я лучше усну, здесь, в троянской пыли,
обнимая родной её прах,

There where Polydamas sleeps and the many comrades I cherished.

Где спит Полидамант, где спят много друзей,
тех которых я сильно любил.

So let me go to the darkness remembered or wholly forgotten,

Так позвольте же мне уйти прочь в темноту
вспоминаемым, или же всеми забытым,

Yet having fought for my country, true in my fall to my nation."

Но я буду сражаться за нашу страну,
пусть погибну, но всё-таки за свой народ."

Then in his aged wrath to Halamus answered Antenor:

В своём старческом гневе
отвечал Антенор Халамусу:

"Go then and perish doomed with the doomed and the hated of heaven;

"Если так — уходи, погибай,
средь таких же как ты, обречённых, отвергнутых небом;

Nor shall the gods forgive thee dying nor shall thy father."

Будешь ты умирать —
ни высокие боги тебя не простят, ни родной твой отец."

Out from the chamber Halamus strode with grief in his bosom

Прочь из этой палаты пошёл Халамус,
с комком горя в груди,

Wrestling with wrath and he went to his doom nor looked back at his dear ones.

Гнев пытаясь унять,
он направился к гибели не оглянувшись на близких.

Crossing the hall the son of Antenor and son of Anchises

Проходя через зал
сын Анхиза и сын Антенора

Met in the paths of their fates where they knotted and crossed for the parting,

Повстречались в путях их судьбы,
что связались узлом и скрестились опять на прощанье,

One with the curse of the gods and his sire fast wending to Hades,

Первый нёс на себе груз проклятья богов
и отец напрявлял его быстрой дорогой в в Аид,

Fortunate, blessed the other; yet equal their minds were and virtues.

Был везучий, счастливый другой;
их умы и достоинства были на равных.

Cypris’ son to the Antenorid: "Thee I have sought and thy brothers,

Сын Киприды обрадовался Халамусу:
"Я искал тебя и родных твоих братьев,

Bough of Antenor; sore is our need today of thy counsels,

Сыновей Антенора;
нам сегодня бесценны советы твои,

Endless our want of their arms that are strong and their hearts that recoil not

Все хотят бесконечно оружия,
чтоб оно было крепким как наши сердца,

Meeting myriads stark with the spear in unequal battle."

И не дрогнуло, встретившись с тучами копий и стрел
в предстоящем неравном бою."

Halamus answered him: "I will go forth to the palace of Priam,

Халамус отвечал:
"Я пойду сейчас прямо в дворцовые залы Приама,

There where Troy yet lives and far from the halls of my fathers;

Где живёт ещё Трой,
там, вдали от покоев моих праотцов

There will I speak, not here. For my kin they repose in the mansion

Буду я говорить, а не здесь.
Ну а братья мои — отдыхают в усадьбе

Sitting unarmed in their halls while their brothers fall in the battle." 

И сидят безоружными в собственном доме
в тот момент когда близкие их собираются в бой."

Eurus eagerly answered the hero: "Me rather, therefore,

Энергично и страстно ответил герою Эур:
"Мне хватило того,

Take to the fight with you; I will make war on the Greeks for my uncles;

Вот поэтому вы должны взять меня в бой;
я пойду на войну вместо близких дядьёв;

One for all I will fill their place in the shock with the foemen."

Пусть я буду один, но заполню собою их место
когда будет сраженье с врагами."

But from his chamber-door Antenor heard and rebuked him:

Но за дверью услышал его Антенор,
упрекнул его горько:

"Scamp of my heart, thou torment! into thy chamber and rest there,

"О мучение сердца, о пытка моя!
В свою комнату срочно его отведите,

Bound with cords lest thou cease, thou flutter-brain, scourged into quiet;

Пусть он, связанный, там отдохнёт,
пока буйство в мозгу не утихнет;

So shall thy lust of the fight be healed and our mansion grow tranquil."

Мы излечим тебя от желания биться
и наш дом, наконец, успокоится."

Chid by the old man Eurus slunk from the hall discontented,

Услыхав ругань старца, Эур
быстро выскочил прочь с протестующим криком,

Yet with a dubious smile like a moonbeam lighting his beauty.

И со странной улыбкой,
словно месяц вдруг высветил, как он красив.

But to Antenor the Dardanid born from the white Aphrodite:

Но родившийся от Афродиты, от белой богини
Дарданид так сказал Антенору:

"Late the Antenorids learn to flinch from the spears of the Argives,

"Поздно взялся учить ты детей
уклоняться от копий врагов,

Even this boy of their blood has Polydamas’ heart and his valour.

Если даже вот этот вот мальчик
унаследовал сердце и мужество Полидаманта.

Nor should a life that was honoured and noble be stained in its ending.

Стоит ли благородную, честную жизнь
так пятнать под конец.

Nay, then, the mood of a child would shame a grey-headed wisdom,

Даже больше того — настроенье ребенка
станет вечным позором сединам и мудрости,

If for the fault of the people virtue and Troy were forgotten.

Если волей людей
добродетель и Трою забудут.

For, though the people hear us not, yet are we bound to our nation:

Потому что хотя нас не слышат,
но мы связаны с нашим народом:

Over the people the gods are; over a man is his country;

Выше нации — боги;
над любым человеком — родная страна;

This is the deity first adored by the hearths of the noble.

Это то божество
пред которым склонялись сердца благородных.

For by our nation’s will we are ruled in the home and the battle

Потому что по воле народа
управляем мы в доме и в битве,

And for our nation’s weal we offer our lives and our children’s.

Ради блага народа
отдаём свою жизнь и жизнь наших детей.

Not by their own wills led nor their passions men rise to their manhood,

Не по своей собственной воле, не ради страстей
человек поднимается к мужеству,

Selfishly seeking their good, but the gods’ and the States’ and the fathers’."

Мы полны эгоизма и ищем добра для себя,
а не ради богов, для отцов или для государства."

Wroth Antenor replied to the warlike son of Anchises:

Антенор, разозлившись, ответил
на воинственное слово сына Анхиза:

"Great is the soul in thee housed and stern is thy will, O Aeneas;

"Ты душою велик, о Эней,
и живёт в тебе сильная воля;

Onward it moves undismayed to its goal though a city be ruined.

Она движется прямо вперёд, не смущаясь, к намеченной цели,
даже если весь город от этого ляжет в руинах.

They too guide thee who deepest see of the un ageing immortals,

Но тебя направляют и те,
кто взирает на мир нестареющим взглядом бессмертных,

One with her heart and one in his spirit, Cypris and Phoebus.

Ты един с её сердцем
и един с его духом — с Кипридой и Фебом.

Yet might a man not knowing this think as he watched thee, Aeneas,

Человек может это не знать, но начнёт думать так,
словно этот бессмертный за ним наблюдает, Эней:

'Spurring Priam’s race to its fall he endangers this city,

"Направляя к падению расу Приама
нужно город поставить на грань его гибели,

Hoping to build a throne out of ruins sole in the Troad.'

И надеяться выстроить трон для себя одного
на руинах Троада."

I too have gods who warn me and lead, Athene and Hera.

У меня есть такие же боги,
что подсказывают, направляют — Афина и Гера.

Not as the ways of other mortals are theirs who are guided,

И у смертных, которых ведут,
не такие пути, как у всех остальных,

They whose eyes are the gods and they walk by a light that is secret."

Их глаза — это боги,
и идут они с помощью света, который другим неизвестен."

Coldly Aeneas made answer, stirred into wrath by the taunting:

Очень холодно, сухо Эней отвечал,
прикрывая свой гнев ядовитой усмешкой:

"High wert thou always, nurtured in wisdom, ancient Antenor.

"Ты всегда был высок,
о воспитанный в мудрости, древний седой Антенор.

Walk then favoured and led, yet watch lest passion and evil

Хорошо же, иди, куда тянут тебя и ведут,
но смотри, чтобы страсти и зло

Feign auguster names and mimic the gait of the deathless."

Не прикрылись возвышенным именем,
подражая походке бессмертных."

And with a smile on his lips but wrath in his bosom answered,

И с улыбкой в устах,
хотя гнев его так и кипел,

Wisest of men but with wisdom of mortals, aged Antenor: 

Так ответил ему самый мудрый, но увы,
обладающий мудростью смертных, старик Антенор:

"Led or misled we are mortals and walk by a light that is given;

"С руководством и без, все мы — смертные люди
и идём мы за светом, который дают;

Most they err who deem themselves most from error excluded.

Чаще всех ошибаются те,
кто считают себя вне ошибок.

Nor shalt thou hear in this battle the shout of the men of my lineage

В этот раз не услышишь ты в битве
громких криков людей из семьи Антенора,

Holding the Greeks as once and driving back Fate from their country.

Оттесняющих греков, как прежде,
уводящих Судьбу прочь от нашей страны.

His alone will be heard for a space while the stern gods are patient

Лишь она (Судьба) будет слышна на всём поле битвы;
пока строгие боги сейчас проявляют терпение

Even now who went forth a victim self-offered to Hades,

К тем, кто вышел вперёд,
предложив себя в жертву Аиду,

Last whom their wills have plucked from the fated house of Antenor."

Путь последними будут мои сыновья среди тех,
кого вырвет Аид из уже обречённой семьи Антенора."

They now with wrath in their bosoms sundered for ever and parted.

С гневом в сердце они разошлись
и навеки растались.

Forth from the hall of Antenor Aeneas rapidly striding

Прочь из комнат, где жил Антенор
зашагал в быстром темпе Эней,

Passed1 once more through the city hurrying now with its car-wheels,

Проходя ещё раз через город,
по которому спешно неслись боевые повозки,

Filled with a mightier rumour of war and the march of its thousands,

И который наполнен был гулом войны
и размеренным шагом его тысяч воинов,

Till at Troy’s upward curve he found the Antenorid crestward

Поднимаясь всё выше над Троей,
он увидел, что там же шёл сын Антенора,

Mounting the steep incline that climbed to the palace of Priam

По крутым и обрывистым склонам
в ослепительно белый дворец, что построил Приам,

White in her proud and armed citadel. Silent, ascending

Среди гордой и полной оружия крепости.
Они молча взбирались,

Hardly their feet had attempted the hill when behind them they hearkened

И с усилием ставили ноги, когда
позади вдруг услушали тоненький голос,

Sweet-tongued a call and the patter and hurry of light-running sandals;

Что их звал неразборчивой скороговоркой,
быстрый топот бегущих сандалий;

Turning they beheld with a flush on his cheeks and a light on his lashes

Повернувшись, они увидали
как с румянцем на щёчках, и с блеском в глазах

Challenging mutely and pleading the boyish beauty of Eurus.

Догонял их Эур,
весь сияя мальчишеским вызовом и красотой.

"Racer to mischief," said Halamus, "couldst thou not sit in thy chamber?

"Эй, весёлый бегун," — поразился ему Халамус,
"почему ты не дома?

Surely cords and the rod await thee, Eurus, returning."

Я уверен, тебя ждёт хорошая порка,
возвращайся сейчас же, Эур."

Answered with laughter the child, "I have broken through ranks of the fighters,

Но ответил ребенок со смехом,
"Я прорвался сквозь толпы бойцов,

Dived under chariot-wheels to arrive here and I return not.

Я нырял под колесами там,
чтоб добраться сюда, и уже не вернусь.

I too for counsel of battle have come to the palace of Priam."

И я тоже иду на военный совет
 во дворце у Приама."

Burdened with thought they mounted slowly the road of their fathers,

С тяжкой мыслью, неспешно они поднимались
по дороге отцов,

Breasting the Ilian hill where Laomedon’s mansion was tented,

По груди Илионской горы,
где раскинулись пышные здания Лаомедонта,

They from the crest down gazing saw their country’s house-tops

Посмотрев с гребня вниз, взгляд окинул мозаику крыш
их любимой страны;

Under their feet and heard the murmur of Troya below them.

Под ногами они могли слышать,
как под ними гудит родной город.

But in the palace of Priam coming and going of house-thralls

Во дворце у Приама
беспрестанно, повсюду сновали рабы,

Filled all the corridors; smoke from the kitchens curled in its plenty

Заполняя все комнаты и коридоры;
дым из кухонь, свернувшись клубами,

Rich with savour and breathed from the labouring lungs of Hephaestus.

Расточал ароматы,
обвевал их как воздух из легких Гефеста.

Far in the halls and the chambers voices travelled and clustered,

Далеко, от палаты к палате неслись голоса,
становясь то сильнее, то тише,

Anklets jangling ran and sang back from doorway to doorway,

Звон браслетов на женских стопах
пробегал от двери до двери, словно песня,

Mocking with music of speed and its laughters the haste of the happy,

И дразнил своим смехом и музыкой скорости,
торопясь быть счастливым,

Sound came of arms, there was tread of the great, there were murmurs of women,—

Стало слышно бряцанье оружия,
топот множества ног и шушуканье женщин, —

Voices glad of the doomed in Laomedon’s marvellous mansion.

Эти радостные голоса обреченных
наполняли чудесный дом Лаомедонта.

Six were the halls of its splendour, a hundred and one were its chambers

В доме было шесть залов блистающих роскошью,
окружали их сто одна комната,

Lifted high upon columns that soared like the thoughts of its dwellers,

Поднимались они на колоннах,
воспаряя как мысли живущих в том доме людей,

Thoughts that transcended the earth though they sank down at last into ashes.

Мысли, что превосходят земное,
хотя падают вниз, под конец, и сгорают дотла.

So had Apollo dreamed to his lyre; and its tops were a grandeur

Это здание было построено так, словно сам Аполлон,
 с его лирой, увидел постройку в мечтах;

Domed, as if seeking to roof men’s lives with a hint of the heavens;

Удивляя своей грандиозностью, купол словно стремился собрать
под собой всех живущих людей, намекая на купол небес;

Marble his columns rose and with marble his roofs were appointed,

Вверх тянулись колонны из мрамора, 
мрамор был и на крыше,

Conquered wealth of the world in its largeness suffered, supporting

Завоёванные на великих страданиях,
в разных странах, сокровища мира

Purities of marble, glories of gold. Nor only of matter

Превратились в изящество мрамора, великолепие золота.
Но не только одна лишь материя

Blazed there the brutal pomps, but images mystic or mighty

Ослепляла своей грубой роскошью,
там сюжетами мистики или могущества

Crowded ceiling and wall, a work that the gods even admire

Был расписан и весь потолок и все стены,
мастерством восхищавшие даже богов,

Hardly believing that forms like these were imagined by mortals

Что с трудом представляли, как формы, подобные этим
родились в смертном воображении,

Here upon earth where sight is a blur and the soul lives encumbered.

На земле, где и зренье размыто,
и душа стеснена.

Scrolls that remembered in gems the thoughts austere of the ancients

Было множество свитков, хранивших в себе
драгоценные мысли возвышенных древних мыслителей,

Bordered the lines of the stone and the forms of serpent and Naiad

Всё вокруг окаймляли полоски из камня
в виде змей и Наяд,

Ran in relief on those walls of pride in the palace of Priam

Что свободно бежали по стенам дворца,
наполняясь достоинством,

Mingled with Dryads who tempted and fled and Satyrs who followed,

В перемежку с дриадами, что искушали, а после сбегали,
и сатирами, что их старались догнать,

Sports of the nymphs in the sea and the woods and their meetings with mortals,

Состязанье морских нимф с лесными,
сцены встреч их со смертными,

Sessions and battles of Trojan demigods, deaths that were famous,

Сцены встреч и сражений меж полубогами,
сцены смерти известных людей,

Wars and loves of men and the deeds of the golden immortals.

Сцены войн и любви меж людьми,
и деяний прекрасных бессмертных.

Pillars sculptured with gods and with giants soared from bases

Там колонны, украшенные
изваяньем богов и гигантов

Lion-carved or were seated on bulls and bore into grandeur

Поднимались на львах
или крепко сидели на буйволах

Amply those halls where they soared, or in lordliness slenderly fashioned,

И неслись в грандиозную щедрость тех залов, где они воспаряли,
или же, благородно раздевшись,

Dressed in flowers and reeds like virgins standing on Ida,

Прикрываясь цветами и травами,
словно девы на Иде,

Guarded the screens of stone and divided alcove and chamber.

Под охраной ограды из камня,
отделяя альков от палаты.

Ivory carved and broidered robes and the riches of Indus

Дорогая резная слоновая кость
и узорчатые одеянья, богатство индусов,

Cherished in sandalwood triumphed and teemed in the palace of Priam;

Вещи из древесины сандала
триумфально лежали везде, заполняя дворцовые залы;

Doors that were carven and fragrant sheltered the joys of its princes.

Ароматные двери с искусною росписью
были созданы для наслаждения принцев.

Here in a chamber of luminous privacy Paris was arming.

Здесь, в наполненной светом палате
и вдали от людей, одевался на битву Парис.

Near him moved Helen, a whiteness divine and intent on her labour

Рядом с ним хлопотала Елена,
белокожая, словно богиня,

Fastened his cuirass, bound the greaves and settled the hauberk,

Помогая одеть ему панцирь,
завязать наколенники и облачиться в кольчугу;

Thrilling his limbs with her touch that was heaven to the yearning of mortals,

У него трепетало всё тело от этих касаний,
что казались небесными для устремления смертных,

She with her hands of delight caressing the senseless metal

Её руки, наполненные наслаждением,
бесполезно ласкали металл,

Pressed her lips to his brilliant armour; she bowed down, she whispered

Её губы прижалась к блестящей броне,
и, склонившись, она прошептала,

"Cuirass, allowed by the gods, protect the beauty of Paris:

"Милый панцирь,
если боги тебе разрешат, защити от ударов Париса,

Keep for me that for which country was lost and my child and my brothers."

И его красоту, сохрани для меня
что теряла я в каждой стране — и ребёнка, и братьев."

Yearning she bent to his feet, to the sandal-strings of her lover;

И, тоскуя, она наклонилась к ногам,
до завязок сандалий любимого;

Then as she gazed up, changed grew her mood; for the Daemon within her

А потом она глянула вверх, и внезапно сменилось её настроение, потому что поднялся в ней внутренний дух,

Rose that had banded Greece and was burning Troy into ashes.

Что связал воедино огромную Грецию
и решил сжечь всю Трою дотла.

Slowly a smile that was perfect and perilous over her beauty

Тихо-тихо улыбка её, что была совершенна
и опаснее, чем красота

Dawned like the sunlight on Paradise; strangely she looked on her lover.

Расцвела, как луч солнца в Раю;
она странно вгляделась в любимого.

So might a goddess have gazed as she played with the love of a mortal

Так, возможно, смотрела когда-то богиня,
развлекаясь любовью со смертным,

Passing an hour on the earth ere she rose up white to Olympus.

Проведя один час на земле,
прежде чем поднялась в белизну гор Олимпа.

"So art thou winner, Paris, yet and thy spirit ascendant

"О, Парис, ты всегда и везде победитель,
и твой дух восходящий всё выше,

Leads this Troy where thou wilt, O thou mighty one veiled in thy beauty

Поведёт эту Трою туда, куда ты пожелаешь,
за твоей красотою скрывается сила,

First in the dance and the revel, first in the joy of the mellay;

Первый ты на пиру, или в танцах,
первый в радости битвы;

Who would not leave for thy sake and repent it not country and homestead?

Кто бы ради тебя
не оставил страну и домашний очаг?

Winning thou reignest still over Troy, over Fate, over Helen.

Побеждая, ты царствуешь молча над Троей,
над судьбой, над Еленой.

Always so canst thou win? Has Death no claim on thy beauty,

Но всегда ли способет ты всех побеждать?
Не желает ли Смерть взять твою красоту,

Fate no scourge for thy sins? How the years have passed by in a glory,

А Судьба — наказать за грехи?
Сколько лет пронеслось средь блаженства,

Years of this heaven of the gods, O ravisher, since from my hearthstone

Сколько этих небесных, божественных лет
как отнял ты меня от плиты, о, ты мой похититель,

Seizing thou borest me compelled to thy ships and my joy on the waters.

И пронёс на своих кораблях,
а моё наслажденье — по морю.

Troy is enringed with the spears, her children fall and her glories,

Теперь Троя в кольце тысяч копий,
гибнут дети её, её гордость и слава,

Mighty souls of heroes have gone down prone to the darkness;

И могучие души героев
распростёршись, спускаются вниз, в темноту;

Thou and I abide! the mothers wail for our pleasure.

Но пока — ты и я ещё живы!
Только матери воют от горя

Wilt thou then keep me for ever, O son of Priam, in Troya?

Из-за наших с тобой удовольствий.
Сын Приама, ты хочешь держать меня в Трое всегда?

Fate was my mother, they say, and Zeus for this hour begot me.

Говорят, что Судьба —моя мать,
и зачал меня Зевс ради этого часа.

Art thou a god too, O hero, disguised in this robe of the mortal,

Но ты тоже ведь бог, о герой,
ты скрываешь себя в одеянии смертных,

Brilliant, careless of death and of sin as if sure of thy rapture?

И сверкаешь, не думая ни о грехе, ни о смерти,
словно знаешь, что все будут лишь восхищаться тобой?

What then if Fate today were to lay her hand on thee, Paris?"

А что, если, сегодня Судьба
вдруг решит положить на тебя свою руку, Парис?"

Calmly he looked on the face of which Greece was enamoured, the body

Молча он посмотрел на лицо,
на лицо, что любила вся Греция,

For whose desire great Troy was a sacrifice, tranquil regarded

На прекрасное тело,
для желанья которого жертвою стала великая Троя,

Lovely and dire on the lips he loved that smile of a goddess,

Он спокойно смотрел, и любя, и страшась,
на уста, что любил, на улыбку богини,

Saw the daughter of Zeus in the woman, yet was not shaken.

Видел дочь бога Зевса в той женщине,
но при этом он не колебался.

"Temptress of Argos," he answered, "thou snare for the world to be seized in,

"Искусительница аргивян," — он ответил,
"ты — ловушка для целого мира, и мир тот попался,

Thou then hop’st to escape! But the gods could not take thee, O Helen,

И теперь ты желаешь сбежать?!
Но однако же боги не могут тебя взять к себе, о Елена,

How then thy will that to mine is a captive, or how, though with battle,

То была твоя воля, что стала моею ты пленницей,
и зачем же тогда будет биться,

He who has lost thee, unhappy, the Spartan, bright Menelaus?

Кто тебя потерял,
этот бедный, несчастный спартанец, твой муж Менелай?

All things yield to a man and Zeus is himself his accomplice

Человеку подвластны все вещи на свете,
и Зевс сам его первый помощник,

When like a god he wills without remorse or longing.

Когда он, словно бог, пожелает чего-то
не испытывая угрызений и сильных желаний.

Thou on this earth art mine since I claimed thee beheld, not speaking,

В этом мире ты стала моею
с той минуты, как я, не сказав даже слова, тебя захотел,

But with thy lids that fell thou veiledst thy heart of compliance.

Лишь ресницы поднялись,
открывая согласие в сердце твоём.

Then in whatever beyond I shall know how to take thee,

И теперь, чтоб потом не случилось,
я всегда буду знать, как тобой овладеть,

O Helen, Even as here upon earth I knew, in heaven as in Sparta; 

O Елена, познав тебя здесь, на земле,
буду знать я тебя в небесах, или в Спарте;

I on Elysian fields will enjoy thee as now in the Troad."

В Елисейских полях буду я наслаждаться тобой,
как сейчас наслаждаюсь в Троаде."

Silent a moment she lingered like one who is lured by a music

На мгновение тихо она задержалась,
словно тот, кто услышал чудесную музыку,

Rapturous, heard by himself alone and his lover in heaven,

Замерев от восторга и слыша мелодию
что звучала лишь только для них в небесах,

Then in her beauty compelling she rose up divine among women.

И потом поднялась,
став божественно, неотразимо прекрасной.

"Yes, it is good," she cried, "what the gods do and actions of mortals:

"Это благо, конечно," — вскричала она,
"то, что делают боги и все дела смертных:

Good is the play of the world; it is good, the joy and the torture.

Это просто игра в нашем мире, она хороша;
это благо — и радость, и пытки.

Praised be the hour of the gods when I wedded bright Menelaus!

Слава часу богов,
когда я обручилась с царём Менелаем!

Praised, more praised the keels that severed the seas towards Helen

Ещё большая слава носам кораблей
бороздившим моря, и летевшим к Елене,

Churning the senseless waves that knew not the bliss of their burden!

Рассекая бесчувственные гребни волн,
не познавшие бремя блаженства!

Praised to the end the hour when I passed through the doors of my husband

Трижды славен тот час,
когда я проходила дверь комнаты мужа

Laughing with joy in my heart for the arms that bore and enchained me!

И смеялась от радости в сердце
из-за рук, что несли, обнимая меня!

Never can Death undo what life has done for us, Paris.

Никогда Смерть не сможет назад отменить,
что, Парис, для нас сделала жизнь.

Nor, whatever betide, can the hour be unlived of our rapture.

Что б потом ни случилось с тобой и со мной,
час восторга был прожит.

This too is good that nations should meet in the shock of the battle,

Хорошо, что две нации ныне
скоро встретятся в страшном ударе сражения,

Heroes be slain and a theme be made for the songs of the poets,

Будет много убито героев,
будет много сюжетов для песен поэтов,

Songs that shall thrill with the name of Helen, the beauty of Paris.

Что заставят людей трепетать, вспомнив имя Елены,
и где будет Парис, со своей красотой.

Well is this also that empires should fall for the eyes of a woman,

Хорошо, когда гибнут империи
из-за женских пленительных глаз,

Well that for Helen Hector ended, Memnon was slaughtered,

Хорошо, когда из-за Елены
был убит даже Гектор, и Мемнон заколот,

Strong Sarpedon fell and Troilus ceased in his boyhood.

И погиб полный сил Сарпедон,
и Троил жизнь закончил подростком.

Troy for Helen burning, her glory, her empire, her riches,

Эту Троя, горящая из-за Елены,
её слава, богатства, империя,

This is the sign of the gods and the type of things that are mortal.

Всё лишь — знаки богов,
и типичны для смертных вещей.

Thou who art kin to the masters of heaven, unconstrained like thy kindred

Ну а ты, кто в родстве с властелинами неба,
и не так ограничен, как члены семьи,

High on this ancient stage of the Troad with gods for spectators,

На высоких и древних подмостках Троада,
там, где зрители — боги,

Play till the end thy part, O thou wondrous and beautiful actor:

Свою роль доведёшь до конца,
о чудесный, красивый актёр:

Fight and slay the Greeks, my countrymen; victor returning

Забивайте же на смерть моих соплеменников, греков;
победитель вернётся

Take for reward of the play, thy delight of Argive Helen.

И получит свой приз за игру —
наслажденье Елены из Аргоса.

Force from my bosom a hint of the joy denied to the death-claimed,

Моя сила в груди — лишь намек на ту радость,
что запретна для всех, утверждающих смерть,

Rob in the kiss of my lips a pang from the raptures of heaven."

Поцелуй моих губ
убирает всю боль из восторга небес."

Clasping him wholly her arms of desire were a girdle of madness,

Заключив его в круг своих страстных объятий,
её руки желания стали как пояс безумия,

Cestus divine of the dread Aphrodite. He with her kisses

Как божественный пояс рождающей страх Афродиты.
От её поцелуев

Flushed like the gods with unearthly wine and rejoiced in his ruin.

Окрылённый, как бог,
он вкушал неземное вино, наслаждаясь своим разрушением.

Thus while they conversed now in this hour that was near to their parting

И пока они так говорили,
в этот час расставанья,

Last upon earth, a fleet-footed slave girl came to the chamber:

Час, последний для них на земле,
молодая рабыня вошла к ним, скользящей походкой:

"Paris, thy father and mother desire thee; there in the strangers’

"О, Парис, твоя мать и отец
пожелали увидеть тебя;

Outer hall Aeneas and Halamus wait for thy coming."

Там, во внешней гостиной,
Халамус и Эней ждут, когда ты придёшь."

So with the Argive he wended to Priam’s ample chamber

Вместе с девушкой Аргоса он зашагал
по просторным палатам Приама

Far in Laomedon’s house where Troy looked upwards to Ida.

В отдалённое место дворца,
там где Трой выходил и смотрел вверх на Иду.

Priam and Hecuba there, the ancient grey-haired rulers

В этом зале Приам и Гекуба, седые правители древности,
ожидая Париса

Waiting him sat in their chairs of ivory calm in their greatness;

Восседали в своих резных креслах
в тишине и величии;

Hid in her robes at their feet lay Cassandra crouched from her visions.

У их ног, завернувшись в одежды, лежала Кассандра,
от видений своих в неестественной позе.

"Since, O my father," said Paris, "thy thoughts have been with me, thy blessing

"Мой отец", — произнёс он, входя,
"твои мысли всё время со мной,

Surely shall help me today in my strife with the strength of Achilles.

Твое благословенье, конечно, поможет сегодня
когда встречусь я с силою Ахиллеса.

Surely the gods shall obey in the end the might of our spirits,

И конечно, в конце концов, боги должны подчиняться,
нашим духам, их силе,

Pallas and Hera, flame-sandalled Artemis, Zeus and Apollo.]

[Это Зевс, Аполлон, это Гера, Паллада,
Артемида, в горящих сандалиях.]

Ever serve the immortal brightnesses man when he stands up

И всегда человеку,
служат яркие силы бессмертных,

Firm with his will uplifted a steadfast flame towards the heavens,

Когда он поднимается с твёрдою волей поднять
своё стойкое пламя до неба,

Ares works in his heart and Hephaestus burns in his labour."

И Арес тогда трудится в сердце его,
и Гефест полыхает в работе."

Priam replied to his son: "Fore willed by the gods, Alexander,

Отвечал сыну древний Приам:
"Александр, только волей богов,

All things happen on earth and yet we must strive who are mortals.

Всё у нас, на земле, происходит,
но мы, смертные, всё же должны постоянно бороться.

Knowing all vain, yet we strive; for our nature seizing us always

Зная, что всё напрасно, мы всё же стремимся;
потому что природа всегда нас хватает

Drives like the flock that is herded and urged towards shambles or pasture.

И ведёт, как гонимое стадо,
направляя на пастбище, или на бойню.

So have the gods fashioned these tools of their action and pleasure;

И вот так боги лепят из нас инструменты
для небесных их дел, или для удовольствий;

Failure and grief are their engines no less than the might of the victor;

Неудачи и горе для них —
то, что двигает мир, как и мощь победителя;

They in the blow descend and resist in the sobs of the smitten.

Когда нас настигает удар, они сходят к нам вниз
помогая держаться в слезах поражения.

Such are their goads that I too must walk in the paths that are common,

Таковы их хлысты
и я вынужден тоже идти, как и все, их дорогой,

Even I who know must send for thee, moved by Cassandra.

Даже я, зная кто тебе послан
из видений Кассандры.

Speak, O my child, since Apollo has willed it, once, and be silent."

Говори, о дитя, так как это желал Аполлон,
говори, а потом — помолчи."

But in her raiment hidden Cassandra answered her father:

Но скрываемая одеяньем Кассандра
отвечала отцу:

"No, for my heart has changed since I cried for him, vexed by Apollo.

"Не скажу, моё сердце давно изменилось с поры,
когда я по нему так рыдала,

Why should I speak? For who will believe me in Troy? who believed me

Подстрекаемая Аполлоном.
Почему я должна говорить? Кто поверит мне в Трое?

Ever in Troy or the world? Event and disaster approve me

Кто когда-нибудь верил мне в Трое и в мире вообще?
Все события или несчастья, что я прорицаю,

Only, my comrades, not men in their thoughts, not my brothers and kinsmen.

Слушают лишь друзья, а не братья, родные и все остальные,
что полны своих мыслей.

All by their hopes are gladly deceived and grow wroth with the Warner,

Они рады обманываться из-за тайных надежд,
и становятся злыми от Предупреждения,

Half-blind prophets of hope entertained by the gods in the mortal!

И хотят, чтобы полуслепые пророки
развлекали бы смертных богами!

Wiser blind, if nothing they saw or only the darkness.

По их мнению, мудрый такой же слепец как они,
что не видят вообще ничего, или лишь темноту.

I too once hoped when Apollo pursued me with love in his temple,

Было время, я тоже питала надежды,
когда сам Аполлон, полный страстной любви,

Round me already there gleamed the ray of the vision prophetic,

В своём храме меня домогался,
и тогда луч прозренья сверкнул надо мной,

Thrill of that rapture I felt and the joy of the god in his seeing,

Ощутиля я острое чувство восторга,
и познала я радость богов, в их божественном видении,

Nor did I know that the knowledge of mortals is bound unto blindness.

Но тогда я не знала, что знание смертных
порождает у них слепоту.

Either only they walk mid the coloured dreams of the senses

Они либо гуляют
среди радужных, чувственных грёз,

Treading the greenness of earth and deeming the touch of things real,

Топчут зелень земли
и  считают, что это касанье реальности,

Or if they see, by the curse of the gods their sight into falsehood

Либо, если они что-то видят,
то проклятьем богов

Easily turns and leads them more stumbling astray than the sightless.

Это видение обращается с лёгкостью в ложь,
и ведёт к заблужденьям, ошибкам, сильней слепоты.

So are we either blind in a darkness or dazzled by seeing.

Так что мы — либо слепо живём в темноте,
либо нас само видение ослепляет.

Thus have the gods protected their purpose and baffled the sages;

Боги так защищают свои, им известные цели
и запутывают мудрецов;

Over the face of the Truth their shield of gold is extended.

Мы не можем увидеть лик Истины,
из-за их золотого щита, что всё время становится шире.

But I deemed otherwise, urged by the Dreadful One, he who sits always 

Но тогда я считала иначе, меня побуждал
тот Ужасный Единый, сидящий всегда внутри нас,

Veiled in us fighting the gods whom he uses. I cried to Apollo:

Скрытый битвой богов, тех кого он использует как инструменты. Я тогда воззвала к Аполлону:

’Give me thy vision sheer, not such as thou giv’st to thy prophets,

"Подари мне способности видеть всё прямо, как есть,
а не то, что даёшь ты пророкам,

Troubled though luminous; clear be the vision and ruthless to error,

И что путает, хоть и даёт некий свет; пусть оно будет ясным
и безжалостным к всякой ошибке,

Far-darting god who are veiled by the sun and by death thou art shielded.

И летит прямо в цель, словно виденье бога,
что сокрыт как щитом от нас солнцем и смертью.

Then I shall know that thou lovest. ’ He gave, alarmed and reluctant,

Тогда я буду знать, что ты любишь."
Он мне дал, неохотно, тревожно,

Driven by Fate and his heart; but I mocked him, I broke from my promise;

Направляемый серцем и ходом Судьбы;
ну а я подразнила его, не дала ему что обещала;

Courage fatal helping my heart to its ruin with laughter.

Смелость мне помогла в роковую минуту
не погибнуть, а лишь посмеяться.

Always now I remember his face that grew tranquil and ruthless,

Навсегда я запомнила это лицо,
что вдруг стало спокойным, безжалостным,

Hear the voice divine and implacable: ‘Since thou deceivest

И всё время я слышу тот неумолимый, божественный голос,
"Ты меня обманула,

Even the gods and thou hast not feared to lie to Apollo,

Даже боги, и те
побоялись бы лгать Аполлону,

Speak shalt thou henceforth only truth, but none shall believe thee:

Ты отныне всегда говорить будешь правду,
но никто не поверит тебе:

Scorned in thy words, rejected yet more for their bitter fulfilment,

Люди будут тебя отвергать за презренье в словах,
но ещё больше за горькое исполнение,

Scourged by the gods thou must speak though thy sick heart yearns to be silent.

Наказаньем богов, ты должна будешь им говорить,
хотя сердце больное твоё будет страстно мечтать о молчании.

For in this play thou hast dared to play with the masters of heaven,

Ибо в этой игре
ты посмела играться с хозяином неба,

Girl, it is thou who hast lost; thy voice is mine and thy bosom.’

Дева, в этой игре это ты потеряла, не я;
голос твой, твоя грудь — это всё подчиняется мне."

Since then all I foreknow; therefore anguish is mine for my portion:

И с тех пор я заранее знаю о всём;
и поэтому что-то во мне постоянно в мучении:

Since then all whom I love must perish slain by my loving.

И с тех пор, все, кого я люблю,
обязательно гибнут, убитые этой любовью.

Even of that I denied him, violent force shall bereave me

И за то, что ему не дала я любви
он жестокою силой меня обездолил

Grasped mid the flames of my city and shouts of her merciless victors."

И обнимет пожарами города
среди криков безжалостных завоевателей."

But to Cassandra answered gently the voice of her brother:

Но Кассандре ответил
мягким голосом брат:

"Sister of mine, afflicted and seized by the dreadful Apollo,

"О сестра, ты сейчас одержима,
Аполлон захватил своим страхом тебя,

All whose eyes can pierce that curtain, gaze into dimness;

Все, способные взглядом проникнуть за эту завесу,
видят лишь в полумраке;

This they have glimpsed and that they imagine deceived by their natures

Они видят лишь проблеск,
или то, что природа рисует в обманчивом воображении,

Seeing the forms in their hearts of dreadful things and of joyous;

И в своих сердцах видят формы
или страшных вещей, или радостных;

As in the darkness our eyes are deceived by shadows uncertain,

Так же, как в темноте —
наш глаз часто бывает обманут неясною тенью,

Such is their sight who rend the veil that the dire gods have woven.

Точно так же обманчиво виденье тех,
разорвавших вуаль, что соткали ужасные боги.

Busy our hearts are weaving thoughts and images always;

Наше сердце всё время в работе,
оно ткёт постоянно нам мысли и образы;

After their kind they see what here we call truth. So thy nature

После этого мы что-то видим
и зовём это истиной.

Tender and loving, plagued by this war and its fear for thy loved ones,

По природе своей, очень нежной и любящей,
ты страдаешь от этой войны и боишься за тех, кого любишь,

Sees calamity everywhere; when the event like the vision

И от этого взгляд у тебя видит только беду,
и когда вдруг случается что-то похожее,

Seems, as in every war the beloved must fall and the cherished,

Что бывает во всякой войне,
и любимый вот-вот должен пасть,

Then the heart cries, ‘It has happened as all shall happen I mourn for.’

Тогда сердце кричит: "Боже, это случилось,
потому что всегда всё идёт, чтобы я постоянно рыдала."

All that was bright it misses and only seizes on sorrow.

Всё, что было хорошего, ты пропускаешь,
и хватаешься лишь за несчастье.

Dear, on the brightness look and if thou must prophesy, tell us

Дорогая, на твой ясный взгляд,
если можешь ты дать нам пророчество,

Rather of great Pelides slain by my spear in the onset."

То скажи, побыстрей, о великом Пелиде —
суждено ли ему быть убитым моим

But with a voice of grief the sister answered her brother:

Смертоносным копьём до заката?"
Горьким голосом брату сестра отвечала:

"Yes, he shall fall and his slayer too shall perish and Troy with his slayer."

"Да, он будет убит, с ним погибнет убийца его,
а с убийцей погибнет и Троя."

But in his spirit rejoicing Paris answered Cassandra; 

Но Кассандре Парис отвечал,
как обычно, своим полным радости голосом;

"Let but this word come true; for the rest, the gods shall avert it.

"Пусть лишь это твоё слово сбудется,
остальные — пускай боги их предотвратят.

Look once more, O Cassandra, and comfort the heart of thy mother,

Посмотри ещё раз, о Кассандра,
и утешь сердце матери нашей,

See, O seer, my safe return with the spoils of Achilles."

Посмотри, о провидица —
я вернусь в Трою с телом убитого мной Ахиллеса?"

And with a voice of grief the sister answered her brother:

И опять, своим голосом, полным страдания
отвечала сестра на вопрос:

"Thou shalt return for thy hour while Troy yet stands in the sunshine."

"Ты вернёшься в свой час,
пока Троя ещё постоит здесь, под солнцем."

But in his spirit exultant Paris seizing the omen,

Но в ликующем духе своём
ухватился Парис за её предсказание,

"Hearst thou, my father, my mother? She who still prophesied evil

"Вы услышали, о мой отец, моя мать?
Постоянно пророча плохое

Now perceives of our night this dawning. Yet is it grievous,

Она видит теперь нашу ночь как рассвет.
Тем не менее, мне тяжело,

Since through a heart that we love must be pierced the heart of Achilles.

Потому что то сердце, что мы все любили,
Ахиллесово сердце — пронзят.

Fate, with this evil satisfied, turn in the end from Troya.

Но Судьба, получив это зло как подачку,
повернёт, наконец, прочь от Трои.

Bless me, my father, and thou, O Hecuba, mother long-patient,

Дайте мне ваше благословение,
мой отец, и Гекуба, моя терпеливая мать,

Still forgive that thy children have fallen for Helen and Paris."

И прости, наконец, что твои дети пали
за Париса и ради Елены."

Tenderly yearning his mother drew him towards her and murmured:

С тихой нежной тоской
обняла его мать, прошептав:

"All for thy hyacinth curls was forgiven even from childhood

"Ради кудрей твоих, гиацинтов,
я прощаю всё с самого детства тебе,

And for thy sunlit looks, O wonder of charm, O Paris.

Ради солнечных взглядов твоих,
о Парис, о ты чудо моё обаяния.

Paris, my son, though Troy must fall, thy mother forgives thee,

О мой сын, о Парис, хоть и Троя должна наша пасть,
твоя мать всё ж прощает тебя,

Blessing the gods who have lent thee to me for a while in their sunshine.

И даёт тебе благословенье богов,
тех, кто мне подарили тебя на какое-то время под солнцем.

Theirs are fate and result, but ours is the joy of our children;

Результат и судьба — все лежит в их руках,
но зато радость наших детей — она наша;

Even the griefs are dear that come from their hands while they love us.

Даже горести дороги нам,
что приходят из любящих рук.

Fight and slay Achilles, the murderer dire of thy brothers;

Так иди на войну и убей Ахиллеса,
он — ужасный убийца твоих кровных братьев;

Venging Hector return, my son, to the clasp of thy mother."

Отомсти за смерть Гектора, сын,
и потом возвращайся в объятия матери."

But in his calm august to Paris Priam the monarch,

Лаконично Парису ответил Приам,
этот царственный, невозмутимый монарх,

"Victor so mightst thou come, so gladden the heart of thy mother."

"Если сможешь придти победителем,
то порадуешь сердце родной твоей матери."

Then to the aged father of Paris Helen the Argive

Но на это седому отцу
отвечала Елена Аргосская,

Bright and immortal and sad like a star that grows near to the dawning

И была ослепительно яркой, бессмертной и грустной,
как звезда, что встаёт на рассвете,

And on its pale companions looks who now fade from its vision:

И взирает на бледных соседей,
что уже исчезают со звёздного неба:

"Me too pardon and love, my parents, even Helen,

"Я прошу у вас тоже любви и прощения,
о родители наши,

Cause of all bane and all death; but I came from the gods for this ruin

Даже если Елена причина всех бед и смертей;
но я здесь появилась, чтобы эти руины по воле богов

Born as a torch for the burning of empires, cursed with this beauty.

Стали факелом для поджиганья империй,
и моя красота для меня как проклятье.

Nor have I known a father’s embrace, a mother’s caresses,

Никогда я не знала объятий отца,
никогда меня мать не ласкала,

But to the distant gods I was born and nursed as an alien

Для далёких богов я была рождена
и воспитывалась как чужая

Here by earth from fear, not affection, compelled by the thunders.

Здесь, землёю, на страхе, а не по любви,
принужденьем, угрозой.

Two are her monstrous births, from the furies and from the immortals;

У земли два ужасных начала —
есть от фурий, а есть — от бессмертных;

Either touching mortality suffers and bears not the contact.

От касания этих начал люди либо страдают,
либо не переносят контакта.

I have been both, a monster of doom and a portent of beauty."

И я стала и этим, и тем —
и чудовищем рока, и чудом прекрасного."

Slowly Priam the monarch answered to Argive Helen:

Очень медленно и размышляя, Приам
так ответил Елене Аргосской:

"That which thou art the gods have made thee; thou couldst not be other:

"Вот зачем эти боги тебя сотворили,
и поэтому ты не могла быть другой:

That which thou didst, the gods have done; thou couldst not prevent them.

То, что сделала ты — это сделано ими;
ты не в силах была помешать.

Who here shall blame or whom shall he pardon? Should not my people

Кто здесь будет кого обвинять,
и кому здесь просить о прощении?

Rail at me murmuring, ‘Priam has lost what his fathers had gathered; 

Пусть же люди мои не ругают меня, бормоча,
"Наш Приам растерял, что отцы собирали;

Cursed is this king by heaven and cursed who are born as his subjects’?

Этот царь проклят небом,
так же прокляты те, кто родились под властью его"!

Masked the high gods act; the doer is hid by his working.

Да, высокие боги всё делают тайно;
тот, кто делает — скрыт за своими делами.

Each of us bears his punishment, fruit of a seed that’s forgotten;

Каждый должен нести здесь своё наказание,
плод от семени, что позабыто;

Each of us curses his neighbour protecting his heart with illusions:

Каждый здесь проклинает соседа,
защищая иллюзиями своё нежное сердце:

Therefore like children we blame each other and hate and are angry.

И поэтому мы, словно дети,
 обвиняем друг друга, и сердимся, и ненавидим.

Take, my child, the joy of the sunshine won by thy beauty.

Так возьми же, дитя, радость солнца и света,
ту что ты получила с твоей красотой.

I who lodge on this earth as an alien bound by the body,

Я на этой земле
связан телом, живу как чужой,

Wearing my sorrow even as I wear the imperial purple,

Я ношу свою грусть
 даже если одет в императорский пурпур,

Praise yet the gods for my days that have seen thee at last in my ending.

Слава нашим богам за те дни,
что я видел тебя, под конец.

Fitly Troy may cease having gazed on thy beauty, O Helen."

Посмотрев на твою красоту, о Елена,
Троя, видно, погибнет."

He became silent, he ceased from words. But Paris and Helen

После этого он не сказал им ни слова.
Но Парис и Елена

Lightly went forth and gladly; pursuing their footsteps the mother,

Лёгким шагом и радостно двинулись дальше;
по пятам, за Парисом с Еленой шла мать,

Mother once of Troilus, mother once of Hector,

Было время — она была мать для Троила,
было время — для Гектора,

Stood at the door with her death in her eyes, nor returned from her yearning,

А теперь у двери она встала со смертью во взоре,
и тоскою, что с нею была постоянно,

But as one after a vanishing sunbeam gazes in prison,

Словно тот, кто увидел последний исчезнувший луч
за закрытою дверью тюрьмы,

Gazed down the corridors after him, long who had passed from her vision.

И смотрела им вслед, в коридор,
долго-долго, как будто могла их увидеть.

Then in the silent chamber Cassandra seized by Apollo

А тем временем, в тихой палате
вновь к Кассандре пришёл Аполлон,

Staggered erect and tossing her snow-white arms of affliction

Она встала, шатаясь,
и ломая свои белоснежные руки от горя

Cried to the heavens in her pain; for the fierce god tortured her bosom:

Зарыдала от боли своей в небеса;
потому что тот пламенный бог вновь терзал её грудь:

"Woe is me, woe for the guile and the bitter gift of Apollo!

"Горе мне, ох великое горе
за коварство и горестный дар Аполлона!

Woe, thrice woe, for my birth in Troy and the lineage of Teucer!

Горе мне, трижды горе,
за рождение в Трое наследницей Тевкра!

So do you deal, O gods, with those who have served you and laboured,

Вот как вы поступаете, боги,
с теми, кто вам служил и трудился для вас,

Those who have borne for your sake the evil burden of greatness.

С теми, кто ради вас
носит злую тяжёлую ношу величия.

Blessed is he who holds mattock in hand or who bends o’er the furrow

Как же счастливы те,
кто сгибается над бороздой, или держит мотыгу,

Taking no thought for the good of mankind, with no yearnings for knowledge.

У кого нет ни мысли о благе всего человечества,
ни стремления к знанию.

Woe unto me for my wisdom which none shall value nor hearken!

Горе мне за ту мудрость,
что никто не оценит, никто не прислушается!

Woe unto thee, O King, for thy strength which shall not deliver!

Так же горе тебе, о наш царь,
потому что тебе дана сила, сила, что не даёт нам свободы!

Better the eye that is sealed, more blest is the spirit that’s feeble.

Лучше шоры иметь на глазах,
чем слабее дух, тем он счастливей.

Vainly your hopes with iron Necessity struggle, O mortals.

О вы, смертные люди,
тщетны ваши надежды в сраженьи с железною необходимостью.

Virtue shall lie in her pangs, for the gods have need of her torture;

Добродетель должна быть наполнена болью,
потому что богам нужно мучать её;

Sin shall be scourged, though her deeds were compelled by the gods in their anger.

Всякий грех обязательно должен нести наказание,
хотя он был навязан богами в их гневе.

None shall avail in the end, the coward shall die and the hero.

И никто под конец ничего не добьётся,
все погибнут — и трус, и герой.

Troy shall fall in her sin and her virtues shall not protect her;

Наша Троя падёт за грехи
и достоинства ей не помогут;

Argos shall grow by her crimes till the gods shall destroy her for ever.

Аргос будет расти от своих преступлений,
пока боги его не разрушат навеки.

Now have I fruit of thy love, O Loxias, dreadful Apollo.

Плод любви я твоей пожинаю, о Локсис,
о ужасный ты наш Аполлон.

Woe is me, woe for the flame that approaches the house of my fathers!

Горе мне, горе из-за огня,
что идёт к дому предков моих!

Woe is me, woe for the hand of Ajax laid on my tresses!

Горе мне, горе из-за того,
что Аякс прикоснулся рукою к моим волосам!

Woe, thrice woe to him who shall ravish and him who shall cherish!

Трижды горе тому, кто нас будет насиловать,
точно так же тому, кто нас будет беречь!

Woe for the ships that shall bound too swift o’er the azure Aegean!

Горе тем кораблям,
что так быстро пройдут по лазури Эгейского моря!

Woe for thy splendid shambles of hell, O Argive Mycenae!

Горе этим твоим превосходным развалинам ада
Микенах из Аргоса!

Woe for the evil spouse and house accursed of Atreus!"

Горе злому супругу Атрею
и проклятому дому ему!"

So with her voice of the swan she clanged out doom on the peoples,

Так она лебединым своим голоском
разносила удары судьбы разным людям,

Over the palace of Priam and over the armed nation

И летели они над дворцом
и над взявшей оружие массой людей

Marching resolved to the war in the pride of its centuries conquered,

Что свободною поступью шли на войну
и столетия славных побед наполняли их гордостью,

Centuries slain by a single day of the anger of heaven.

Те столетия, что из-за гнева небес
очень скоро погибнут всего лишь за день.

Dim to the thoughts like a vision of Hades the luminous chamber

Что-то смутное в мысли вошло,
словно он видел Гадеса в светлой палате;

Grew; in his ivory chair King Priam sat like a shadow

В своём троне из кости Приам
восседал, словно тень,

Throned mid the ghosts of departed kings and forgotten empires.

Воцарившись средь призраков бывших царей
и давно позабытых империй.

But in his valiance careless and blithe the Priamid hastened

А пока, с беззаботною храбростью, радуясь жизни,
Приамид шёл своею спешащей походкой

Seeking the pillared megaron wide where Deiphobus armoured

Он искал обнесённый колоннами зал,
где в блестящей броне Деифоб

Waited his coming forth with the warlike chiefs of the Trojans.

Ждал, когда же объятые воинским духом вожди
поведут всех троянцев на битву.

Now as he passed by the halls of the women, the chambers that harboured

А сейчас проходил
он по женским покоям

Daughters and wives of King Priam and wives of his sons and their playmates,

Где укрылись все дочери, жёны Приама,
там же жёны его сыновей и друзей,

Niches of joy that were peopled with murmurs and sweet-tongued laughters,

Ниша радости, где
обитали они, постоянно болтая и нежно смеясь,

Troubled like trees with their birds in a morning of sun and of shadow

Мельтеша, словно тени деревьев
вместе с птицами в утреннем свете,

Where in some garden of kings one walks with his heart in the sunshine,

Где в каком-то из царских садов
ходит кто-то с сияющим сердцем,

Out from her door where she stood for him waiting Polyxena started,

Из-за двери своей, где стояла, его ожидая,
вышла вдруг Поликсена,

Seized his hand and looked in his face and spoke to her brother.

Посмотрев брату прямо в глаза,
и схватив его за руку, заговорила.

Then not even the brilliant strength of Paris availed him;

В тот момент даже яркая сила Париса
не смогла ему чем-то помочь;

Joyless he turned his face from her eyes of beauty and sorrow.

Он безрадостно спрятал лицо
от её красоты и печали.

"So is it come, the hour that I feared, and thou goest, O Paris,

"Вот пришёл этот час, час которого я так боялась,
и теперь, о Парис,

Armed with the strength of Fate to strike at my heart in the battle;

Ты идёшь вместе с силой Судьбы,
нанести в этой битве удар в мое сердце;

For he is doomed and thou and I, a victim to Hades.

Ибо он обречен, как и я, как и ты,
стать ещё одной жертвой Аиду.

This thou prefer rest and neither thy father could move nor thy mother

Это ты предпочёл остальному,
ни отец не сумел хоть немного растрогать тебя,

Burning with Troy in their palace, nor could thy country persuade thee,

И ни мать, хоть гори она с Троей в дворце,
ни родная страна не сумела тебя убедить,

Nor dost thou care for thy sister’s happiness pierced by thy arrows.

И подавно — забота о счастье моём,
о том счастье, что ты пронзишь стрелами.

Will she remember it all, my sister Helen, in Argos

Будет ли, там, в Аргосе, Елена, сестра
обо всём вспоминать,

Passing tranquil days with her husband, bright Menelaus,

Проводя свои дни в тишине и покое,
рядом с мужем, царём Менелаем,

Holding her child on her knees? But we shall lie joyless in Hades."

И держа на коленях дитя? Когда все
мы поляжем в тоскливом, безрадостном царстве Аида."

Paris replied: "O my sister Polyxena, blame me not wholly.

Ей ответил Парис: "О, сестра Поликсена,
не вините во всём одного лишь меня.

We by the gods are ensnared; for the pitiless white Aphrodite

Мы в ловушке богов;
только воля безжалостной, белой как снег, Афродиты

Doing her will with us both compels this. Helpless our hearts are

Всё творит через нас, заставляя тебя и меня.
Наше сердце беспомощно ей подчиняется

And when she drives perforce must love, for death or for gladness:

И когда она нас заставляет, то хотим, или нет,
мы должны полюбить, то на радость себе, то на гибель:

Weighed in unequal scales she deals them to one or another.

Отмеряя в неравных пропорциях радость и смерть,
она их раздаёт то одним, то другим.

Happy who holding his love can go down into bottomless Hades."

Счастлив тот, кто храня в своём сердце любовь
может вниз опуститься, в бездонные сферы Аида."

But to her brother replied in her anguish the daughter of Priam; 

Дочь Приама в глубокой тоске
так ответила брату;

"Evilly deal with thy days the immortals happy in heaven;

"Очень дурно с тобой поступили бессмертные боги,
что счастливо живут у себя, в небесах;

Yes, I accuse the gods and I curse them who heed not our sorrow.

Да, я их обвиняю, я их проклинаю,
тех, которым не внять нашу скорбь.

This they have done with me, forcing my heart to the love of a foeman,

Они сделали что-то со мной,
и теперь сердце любит врага,

One whose terrible hands have been stained with the blood of my brothers,

Оно любит того,
чьи ужасные руки в крови моих братьев,

This now they do, they have taken the two whom I love beyond heaven,

И сейчас они вновь продолжают,
они взяли двоих, тех кого я люблю больше неба,

Brother and husband, and drive to the fight to be slain by each other.

Брата с мужем, и ныне ведут их на бой,
чтоб они убивали друг друга.

Nay, go thou forth; for thou canst not help it, nor I, nor can Helen.

Нет, иди как ты шёл;
ты не сможешь помочь, и ни я, ни Елена не сможем.

Since I must die as a pageant to satisfy Zeus and his daughter,

Потому что должна я погибнуть у всех на виду,
чтобы Зевс вместе с дочерью были довольны,

Since now my heart must be borne as a victim bleeding to please them,

Потому что должно моё сердце сейчас кровоточить,
чтобы жертва пришлась им по вкусу,

So let it be, let me deck myself and be bright for the altar."

Пусть всё будет, как есть,
я одену наряды, пусть буду красивой я для алтаря."

Into her chamber she turned with her great eyes blind, unregarding;

И она повернулась, шагнула в покои,
как слепая, не видя большими глазами вокруг ничего;

He for a moment stood, then passed to the megaron slowly;

Он мгновенье стоял,
а затем потихоньку пошёл к мегарону;

Dim was the light in his eyes and clouded his glorious beauty.

Свет потух в его взгляде,
омрачилась его красота.

Meanwhile armed in the palace of Priam Penthesilea.

А тем временем, здесь, во дворце у Приама
подбирала доспехи себе Пенфесилея.

Near her her captains silent and mighty stood, from the Orient

Рядом с нею стояли безмолвною силою
все её капитаны с Востока —

Distant clouds of war, Surabdas and iron Surenas,

Как далёкие тучи войны —
Сурабдас и стальной Суренас,

Pharatus planned like the hills, Somaranes, Valarus, Tauron,

Фаратус, что планировал, словно всё видел с горы,
Сомаранс, Валарус, Таурон,

High-crested Sumalus, Arithon, Sambas and Artavoruxes.

И украшенный гребнем Сумалус,
Аритон, Артаворукс, и Самбас.

There too the princes of Phrygian Troya gathered for counsel

Были также здесь принцы Фригии,
что пришли на совет,

And with them Eurus came, Polydamas’ son, who most dearly

Среди них затесался сын Полидаманта Эур,
кто был самым любимым

Loved was of all the Trojan boys by the glorious virgin.

Среди юношей Трои
рядом с той восхитительной девой.

She from her arming stayed to caress his curls and to chide him:

Отстранясь от доспехов своих,
она стала ласкать его кудри, журя:

"Eurus, forgotten of grace, dost thou gad like a stray in the city

"О, Эур, позабыв о приличиях,
ты шатаешься в городе, словно шальной

Eager to mix with the armoured men and the chariots gliding?

И мечтаешь смешаться с отрядами вооружённых мужчин,
затереться среди боевых колесниц?

High on the roofs wouldst thou watch the swaying speck that is battle?

Ты ведь мог бы забраться на крыши
и смотреть на сражение как на движение пятнышка?

Better to aim with the dart or seek with thy kind the palaestra;

Ещё лучше кидать дротик в цель,
или делать какое-нибудь упражнение в вашей палестре;

So wilt thou sooner be part of this greatness rather than straining

Так быстрее ты стал бы частицею этих событий
и увидел бы битву без тех искажений,

Yearn from afar to the distance that veils the deeds of the mighty."

Что всегда возникают, когда
видишь подвиги сильных вблизи."

But with an anxious lure in his smile on her Eurus answered;

Озабоченно и с обаяньем в улыбке
отвечал ей Эур:

"Not that remoteness to see have I come to the palace of Priam

"Не за тем, чтоб разглядывать бой с расстояния
я пришел во дворец,

Leaving the house of my fathers, but for the spear and the breast-piece.

Убежав из уютного дома отца,
я пришёл за копьём и нагрудником.

Hast thou not promised me, long I shall fight in thy car with Achilles?"

Ты ведь мне обещала когда-то
что я буду сражаться в повозке с твоей Ахиллесом?"

Doubtful he eyed her, a lion’s cub at play in his beauty,

Он с сомненьем взглянул на неё,
как играет детёныш огромного льва, поражая своей красотой,

And mid the heroes who heard him laughter arose for a moment,

И среди тех героев, что слышали всё
на мгновенье возник лёгкий смех,

Yet with a sympathy stirred; they remembered the days of their childhood,

Но сменился симпатией:
они вспомнили детство своё,

Thinking1 of Troy still mighty, life in its rose-touched dawning

Когда Троя была ещё очень сильна,
жизнь казалась им розовым нежным рассветом,

When they had longed for the clash of the fight and the burden of armour.

И когда они жаждали схватки в бою
и носить на себе ощутимую тяжесть доспехов.

Glad, with the pride of the lioness watching her cub in the desert, —

С гордой радостью львицы,
наблюдающей за своим львёнком в пустыне,

Couchant she lies with her paws before her and joys in his gambols,

Растянувшись лежит она, лапы вперёд,
наслаждаясь, как прыгает он

Over the prey as he frisks and is careless, — answered the virgin:

Над добычей, небрежно резвясь —
отвечала та дева Эуру:

"Younger than thou in my nation have mounted the steed and the war-car.

"Там, где я родилась, ещё младше тебя
нам готовили и скакунов, и повозки для боя.

Eurus, arm; from under my shield thou shalt gaze at the Pthian,

Дай мне руку, Эур; под моею защитой
ты посмотришь на Фтийца,

Reaching my shafts for the cast from the rim of my car in the battle

Мы подъедем поближе,
чтобы с края повозки в сражении

Handle perhaps the spear that shall smite down the Pthian Achilles.

Мы могли бы швырнуть в него наше копьё,
что должно поразить Ахиллеса.

What sayst thou, Halamus? Were not such prowess a perfect beginning

Что ты скажешь, на то, Халамус?
Ведь такая военная доблесть, и в самом начале

Worthy Polydamas’ son and the warlike house of Antenor?"

Возвеличит воинственный дом Антенора,
и достойна для отпрыска Полидаманта?"

Halamus started and smiting his hand on the grief of his bosom

Ударяя рукой по груди,
с горем ей отвечал Халамус,

Sombre replied and threatened with Fate the high-hearted virgin.

Угрожая Судьбой
той отчаянной деве.

"Virgin armipotent, wherefore mockst thou thy friend, though unwitting?

"О могучая дева, зачем ты, хотя и невольно,
дразнишь юного друга?

Nay,—for the world will know at the end and my death cannot hide it,—

Очень скоро весь мир будет знать,
и моя смерть не скроет —

Slain by a father’s curse we fight who are kin to Antenor.

Что убиты мы будем проклятьем отца
лишь за то, что мы — родственники Антенора.

Take not the boy in thy car, lest the Furies, Penthesilea,

Не бери, Пенфесилия, мальчика вместе с собой,
чтоб незримые фурии

Aim through the shield and the shielder to wreak the curse of the grandsire.

Не нацелились выполнить это проклятие деда
несмотря на твой щит и защиту.

They will not turn nor repent for thy strength nor his delicate beauty."

Они не отвернут, видя силу твою,
и ни станут жалеть утончённой твоей красоты."

Swiftly to Halamus answered the high-crested strength of the virgin:

Повернувшись мгновенно к нему,
Халамусу ответила дева со всей своей силой:

"Curses leave lightly the lips when the soul of a man is in anger

"С губ легко улетают проклятья,
если в гневе душа,

Even as blessings easily crowd round the head that is cherished.

Точно так же и благословенья толпою нисходят на тех,
кто нам дорог и близок.

Yet have I never seen that a curse has sharpened a spear-point;

Тем не менее, я никогда не видала,
чтоб проклятие сделало острым копьё;

Never Death has drawn1 back from the doomed by the power of a blessing.

И не видела, чтоб Смерть вернула назад
тех кого наделили могуществом благословения.

Valour and skill and chance are Fate and the gods and the furies.

Боевое искусство, военная доблесть, возможность —
вот где фурии, боги, Судьба.

Give me the boy; a hero shall come back formed from the onset."

Отпусти со мной мальчика;
он вернётся и станет героем."

"Do as thou wilt," replied Halamus, "Fate shall guard or shall end him."

"Что же, делай, как хочешь," ответил на то Халамус,
"Пусть решает Судьба — защитить его или отдать на погибель."

Then to the boy delighted and smiling-eyed and exultant

И затем, обращаясь к мальчишке,
что был в полном восторге, смеясь и ликуя,

Cried with her voice like the call of heaven’s bugles Penthesilea:

Пенфесилия гаркнула голосом,
что подобен был трубному гласу небес:

"Go, find the spear, gird the sword, don the cuirass, child of the mighty.

"Ну-ка, быстро, беги за копьём, опоясывай меч,
одевайся в кольчугу, быстрей, отпрыск сильного рода.

Armed when thou standest on the plain of the Xanthus, field of thy fathers,

И когда ты с оружием встанешь у Ксанта,
на полях твоих предков,

See that thou fight on this day like the comrade of Penthesilea.

То смотри, чтоб сегодня ты бился в бою
как сражается друг Пенфесилеи.

Bud of a hero, gaze unalarmed in the eyes of Achilles."

О бутон, что готов стать героем,
ты без страха посмотришь в глаза Ахиллесу."

Light as a hound released he ran to the hall of the armour

Словно гончая, быстро Эур
побежал к оружейной палате

Where were the shields of the mighty, the arms of the mansion of Teucer;

Где лежали щиты
самых сильных бойцов рода Тевкра;

There from the house-thralls he wrung the greaves and the cuirass and helmet

Там, в пристройке рабов
он одел наколенники, панцирь и шлем,

Troilus wore, the wonderful boy who, ere ripened his prowess,

Что когда-то носил сам Троил, замечательный юноша,
прежде чем он нашёл свою славу,

Conquered the Greeks and drove to the ships and fought with Achilles.

Победил в битве греков, напав на их флот,
и сразился в бою с Ахиллесом.

These on his boyish limbs he donned and ran back exulting

Он надел всё на юные ноги и руки
и понёсся обратно, ликуя,

Bearing spears and a sword and rejoiced in the clank on his armour.

Подобрав себе меч и копьё,
наслаждаясь, как лязгает это оружие.

Meanwhile Deiphobus, head of the mellay, moved by Aeneas

Между тем Деифоб, как начальник троянского войска,
под давленьем Энея,

Opened the doors of their warlike debate to the strength of the virgin:

Открыл двери военному спору,
посвящённому силе, возможностям девственницы:

"Well do I hope that our courage out wearying every opponent

"Я надеюсь, что мужество наше
утомит и ослабит любого противника,

Triumph shall lift to her ancient seat on the Pergaman turrets;

И поднимется слава
к её древнему трону на башнях Пергама;

Clouds from Zeus come and pass; his sunshine eternal survives them.

Облака, волей Зевса, приходят и снова уходят;
его солнечный свет остаётся всегда.

Yet we are few in the fight and armoured nations besiege us.

Тем не менее, нас очень мало в бою,
и народы с оружием нас осадили,

Surging on Troy today a numberless foe well-captained

В виде полчищ врагов,
что сегодня нахлынули валом, умело направленные,

Hardly pushed back in shock after shock with the Myrmidon numbers

И хотя мы с трудом оттеснили их в яростной схватке,
несмотря на всех их мирмидонцев,

Swelled returns; they fight with a hope that broken refashion

Эти орды опять возвращаются;
они бьются с надеждой на то,

Helpful skies and a man now leads them who conquers and slaughters,

Что с поддержкой небес,
они вновь восстановят потери,

One of the sons of the gods and armed by the gods for the struggle.

И что тот, кто ведёт их к резне и победе —
сын богов и богами им послан для битвы.

We unhealed save by Ares stern and the mystic

И хотя наши раны ещё не зажили,
охраняет нас строгость Ареса, мистический бог Аполлон,

Apollo and but as mortals striving with stubborn mortal courage,

И хоть мы идём в бой, как обычные смертные,
мы упорно и смело сражаемся,

Hated and scorned and alone in the world by the nations rejected,

И хоть нас ненавидят, народы отвергли с презрением нас,
и остались мы в мире одни,

Fight with the gods and mankind and Achilles and numbers against us,

И хотя мы воюем с богами, со всем человечеством,
против нас Ахиллес и врагов много больше чем нас,

Keeping our country from death in this bitter hour of her fortunes.

Всё же мы бережём наш народ и страну от погибели
в этот горестный час её судеб.

Therefore have prudence and hardihood severed contending our counsels

И поэтому будет и мудро, и дерзко
разделить наши силы на части

Whether far out to fight on the seaward plain with the Argives

Пусть одни будут биться вдали,
с аргивянами, в поле, у моря,

Or behind Xanthus the river impetuous friendly to Troya.

А другие — за Ксантом,
где бурленье реки будет на руку Трое.

This my brother approves and the son of Antenor advises,

Этот план одобряет мой брат
и советует сын Антенора,

Prudent masters of war who prepare by defence their aggression.

Мастера по ведению войн,
что в защите готовят себя к нападению.

But for myself from rashness I seek a more far-seeing wisdom,

Но меня самого
тянет к мудрости, видящей дальше,

Not behind vain defenses choosing a tardy destruction,

Не укрыться в пустой обороне,
за которой потом неизбежно приходит разруха,

Rather as Zeus with his spear of the lightning and chariot of tempest

А скорее, как Зевс,
как он копьями молний, повозками бури

Scatters and chases the heavy mass of the clouds through the heavens,

Гонит по небу прочь,
разрывая на части, тяжёлые тучи,

So would I hunt the Greeks through the plains to their lair by the Ocean,

Так и я бы погнал войско греков
по полям, к океану, туда, где их логово,

Straight at the throat of my foeman so would I leap in the battle.

И когда завязалась бы битва,
я вцепился бы в глотку врага.

Swiftly to smite at the foe is prudence for armies outnumbered."

Если армия нас превосходит числом,
надо быстро напасть и разбить — вот военная мудрость."

Then to the Dardanid answered the high-crested Penthesilea:

Двинув гребнем на шлеме
Дарданиту ответила так Пенфесилея:

"There where I find my foe I will fight him, whether by Xanthus

"Где найду я врага,
там и буду с ним биться,

Or at the fosse of the ships where they crouch behind bulwarks for shelter,

Рядом с Ксантом, во рву с кораблями,
где они притаились, скрываясь за валом,

Or if they dare by Scamander the higher marching on Troya."

Или же за Скамандром,
если хватит им смелости двинуться верхней дорогой."

Sternly approved her the Trojan, "So should they fight who would triumph

Её мысли одобрил суровый Троян,
"Только так сможем мы победить —

Meeting the foe ere he moves in his will to the clash of encounter."

Мы должны им навязывать схватку везде, где хотим,
и встречать их там, где нам удобно."

But with his careless laughter the brilliant Priamid Paris;

Беззаботно смеясь, с ослепительно яркой улыбкой
перебил их Парис Приамид:

"Joy of the battle, joy of the tempest, joy of the gamble

"Наслаждение битвой и бурей,
или радость азартной игры —

Mated are in thy blood, O virgin, daughter of Ares,

У тебя это просто в крови,
дочь Ареса, опасная дева,

Thou like the deathless wouldst have us combat, us who are human? 

Ты желаешь вести в битву нас как бессмертных,
забывая, что мы все обычные люди?

Come, let the gods do their will with us, Ares let lead and his daughter!

Что ж, пускай боги делают с нами всё то, что хотят,
пусть ведёт нас Арес вместе с дочерью!

Always the blood is wiser and knows what is hid from the thinker.

Кровь всегда в нас мудрее,
она знает, что скрыто от мыслей.

Life and treasure and fame to cast on the wings of a moment,

Пусть же слава, богатство и жизнь
улетят в окрылённом мгновении,

Fiercer joy than this the gods have not given to mortals."

Из всех радостей, что подарили нам боги,
эта, видно, сильней остальных."

Highly to Paris answered the virgin armipotent Penthesilea,

Но высоким своим голоском
отвечала Парису всесильная дева,

"Paris and Halamus, shafts of the war-god, fear not for Troya.

"Халамус и Парис, стрелы бога войны,
вам не надо бояться за Трою.

Not as a vaunt do I speak it, you gods who stern-toughed watch us,

Говорю не затем, чтобы превозносить,
но вы — боги, что смотрят на нас строгим взглядом,

But in my vision of strength and the soul that is seated within me,

И в том виденьи силы, души,
что сидит у меня в глубине,

Not while I live and war, shall the host of the Myrmidon fighters

Если бы меня не было здесь,
то огромные толпы бойцов-мирмидонцев

Forcing the currents, lave as once they were wont, in Scamander

Здесь текли бы рекой, и как прежде, когда-то,
упиваясь победой,

Vaunting their victor car-wheels red with the blood of the vanquished.

Омывали колёса повозок в Скамандре
от крови побежденных.

Then when I lie by some war-god slain on the fields of the Troad,

Вот потом, когда я упаду среди боя,
когда буду убита каким-нибудь богом войны,

Fight again if you will behind high-banked fast-flowing Xanthus."

Бейтесь вновь, если вы захотите, укрываясь за берегом Ксанта
и за быстрым теченьем реки."

Halamus answered her, "Never so by my will would I battle

Халамус отвечал:
"Никогда бы по собственной воле, в сраженьи

Flinging Troy as a stake on the doubtful diceboard of Ares.

Я не бросил бы Трою на кон,
на игральную доску Ареса в двусмысленных играх.

But you have willed it and so let it be; yet hearken my counsel.

Но вы так захотели, и пусть будет так;
но послушайте всё же совет.

Massed in the fight let us aim the storm of our spears at one greatness,

Предлагаю собраться всей массой, направляя лавину ударов
на одну лишь великую голову,

Mighty Pelides’ head who gives victory still to the Argives.

На могучего в битве Пелида,
что пока может дать аргивянам победу.

Easy the Greeks to destroy if Achilles once slain on the Troad,

Мы легко разобъём войско греков,
если здесь, на Троаде, убьют Ахиллеса,

But if the Peleid lives the fire shall yet finish with Troya.

Ну а если Пелид будет жить,
то закончится Троя пожаром.

Join then Orestes’ speed to the stubborn might of Aeneas,

Так давайте же сложим мы скорость Ореста
и упорную силу Энея,

Paris’ fatal shafts and the missiles of Penthesilea.

Роковой поток стрел от Париса
и удар Пенфесилеи.

Others meanwhile a puissant screen of our bravest and strongest

А другие, тем временем, выстроят мощный заслон
из сильнейших, отчаянных воинов

Fighting shall hold back Pylos and Argolis, Crete and the Locrian.

И отбросят назад Арголиду, Пилос
Локриану и Крит.

Thou, Deiphobus, front the bronze-clad stern Diomedes,

Ну а ты, Деифоб,
с Диомедом, закованным в бронзу,

I with Polydamas’ spear will dare to restrain and discourage

И со мною, с оружием Полидаманта,
мы дерзнём удержать и стреножить Аякса,

Ajax’ feet though they yearn for pursuit and are hungry for swiftness;

Хоть стопы его жаждут преследовать нас
и скучают по скорости;

Knot of retreat behind let some strong experienced captain

Позади же, в резерве,
пусть какой-нибудь сильный и опытный в битвах начальник

Stand with our younger levies guarding the fords of the Xanthus,

Встанет с нашими юными воинами
охранять переправу у Ксанта,

Fortify the wavering line and dawn as fresh strength on the wearied.

Уберёт колебанье в рядах,
и поднимется свежими силами против уставших врагов.

Then if the fierce gods prevail we shall perish not driven like cattle

И тогда, если мрачные боги всех нас пересилят,
нас не будут там резать

Over the plains, but draw back sternly and slowly to Troya."

Как безмолвное стадо овец на полях,
а мы строго и медленно двинемся к Трое."

Answered the Priamid, "Wise is thy counsel, branch of Antenor.

Приамид Халамусу в ответ —
"Твой совет и разумен и мудр, и достоин семьи Антенора.

Chaff are the southern Achaians, only the hardihood Hellene,

Те ахейцы, которые с юга, слабы как солома,
только смелые эллины,

Only the savage speed of the Locrian rescues their legions.

Только дикая скорость локрян
выручает их войско.

Marshal we so the field. Stand, Halamus, covering Xanthus,

Начинаем же строиться в поле.
Становись, Халамус, прикрывая течение Ксанта,

Helping our need when the foe press hard on the Ilian fighters.

Будешь нам помогать,
если враг будет сильно давить на бойцов нашей Трои.

Paris, my brother, thou with our masses aid the Eoan.

Брат родной мой, Парис,
ты со всем начнёшь помогать Эоану.

I with Aeneas’ single spear am enough for the Argive."

Я с копьём знаменитым Энея
стану против бойцов-аргивян, и, надеюсь, что этого хватит."

Gladlier," Halamus cried, "would I fight in the front with the Locrian!

"Вот так-так," закричал Халамус,
"значит, я должен биться с войсками локрян!

This too let be as you will; for one is the glory and service

Ладно, пусть будет как вы хотите;
потому что одна у нас слава и служба —

Fighting in front or guarding behind the fate of our country."

Или биться с врагом впереди,
или быть позади, охраняя судьбу нашей родины."

So in their thoughts they ordered battle. Meanwhile Eurus

Так они, в своих мыслях,
наводили порядок в грядущем сражении.

Gleaming returned and the room grew glad with the light of his armour.

В это время вернулся, сверкая, Эур
и палата наполнилась радостью, светом от блеска доспехов.

Glad were its conscious walls of that vision of boyhood and valour;

Были рады ему сознающие стены,
что глядели на доблесть и юность;

Gods of the household sighed and smiled at his courage and beauty,

Боги этой семьи лишь вздохнули
и с улыбкой смотрели на мужество и красоту,

They who had seen so many pass over their floors and return not

Эти боги, что видели много людей,
что прошли через их этажи безвозвратно,

Hasting to battle, the fair and mighty, the curled and the grizzled,

И спешили на бой, справедливые, сильные,
кто с кудрями, а кто и седой,

All of them treading one path like the conscious masks of one pageant

Все они шли одной неизменной дорогой,
словно разные осознающие маски в одном карнавале

Winding past through the glare of a light to the shadows beyond them.

Сквозь пятно, озарённое светом,
уходили, к теням, что стояли за ними.

But on her captains proudly smiling Penthesilea

Пенфесилея с гордой улыбкой
оглядела своих полководцев,

Seized him and cried aloud, her wild and warlike nature

Громогласно воскликнув,
потому что в воинственной, дикой природе её

Moved by the mother’s heart that the woman loses not ever.

Проглянуло сейчас материнское сердце,
то, что женщина редко теряет.

"Who then shall fear for the fate of Troy when such are her children?

"Так кому опасаться за Трою,
когда здесь есть такие сыны?

Verily, Eurus, yearning has seized me to meet thee in battle

Ох, Эур, мне сейчас захотелось
встретить в битве тебя,

Rather than Locrian Ajax, rather than Pthian Achilles.

А не фтийца Ахилла,
не Аякса из войска локрян.

There acquiring a deathless fame I would make thee my captive,

Я снискала б бессмертную славу,
взяв тебя в битве в плен,

Greedy and glad who feel as a lioness eyeing her booty.

Я смотрю на тебя с наслажденьем и жадностью,
словно львица глядит на добычу.

Nay, I can never leave thee behind, my delicate Trojan,

Никогда не смогу я оставить тебя позади,
о мой нежный троянец,

But, when this war ends, will bear thee away to the hills of my country

Но, когда, наконец, завершится война,
унесу я тебя прочь к холмам моей родины,

And, as a robber might, with my captive glad and unwilling

Как грабитель добычу,
и безвольного, полного радости пленника

Bring thee a perfect gift to my sisters Ditis and Anna.

Поднесу я прекрасным подарком
для сестёр моих — Дитис и Анны.

Eurus, there in my land thou shalt look on such hills as thy vision

О Эур, там где я родилась,
ты увидешь такие огромные горы

Gazed not on yet, with their craggy tops besieging Cronion.

Каких ты никогда не встречал, их скалистые пики
осаждает бог времени Хронос.

Sheeted in virgin white and chilling his feet with their vastness.

Он скрывается в девственной их белизне,
охлаждая стопы в их просторах.

Thou shalt rejoice in our wooded peaks and our fruit-bearing valleys,

Будешь ты веселиться среди их лесистых вершин,
среди наших долин, полных сладких плодов,

Lakes of Elysium dreaming and wide and rivers of wonder.

В Елисейских озерах, широких, наполненных грёзами,
среди рек, полных разных чудес.

All day long thou shalt glide between mystic woodlands in silence

Можно целыми днями скользить
средь мистических рощ и лесов

Broken only by call of the birds and the plashing of waters.

В тишине, нарушаемой лишь щебетом птиц
и едва слышным плеском воды.

There shalt thou see, O Eurus, the childhood of Penthesilea,

О, Эур, ты увидишь тогда
те места, где росла Пенфесилея,

There shalt repose in my father’s house and walk in the gardens

Будешь ты отдыхать в моём доме
и гулять по цветущим садам

Green where I played at the ball with my sisters Ditis and Anna."

Где играла я в мяч
вместе сёстрами — Дитис и Анной."

Musing she ceased, but if any god had touched her with prescience

Размышляя, она замолчала,
но однако же, если б какой-нибудь бог

Bidding her think for the last time now of the haunts of her childhood

Прикоснулся с предвидением к ней, к её мыслям,
о любимых местах её детства,

Gazing in her soul with a parting love at the thought of her sisters

И вгляделся бы в душу её,
в её мысли о сёстрах, с участием, полным любви,

And of the lovely and distant land where she played through her summers,

О прекрасной, далёкой стране,
там, где каждое лето играла она напролёт, день за днём,

Brief was the touch; for she changed at once and only of triumph

То касание было бы кратким;
настроение быстро сменилось,

Dreamed and only yearned in her heart for the shock of Achilles.

Лишь остались мечты о триумфе
и стремление в сердце о встрече в бою с Ахиллесом.

So they passed from the halls of Priam fated and lofty,

Так они перешли из дворцовой палаты Приама,
полной духа судьбы и возвышенных мыслей,

Halls where the air seemed sobbing yet with the cry of Cassandra;

В те палаты, где воздух, казалось, и ныне
был наполнен рыданьем и криком Кассандры;

Clad in their brilliant armour, bright in their beauty and courage,

Все в блестящей броне,
поражая глаз мужеством и красотой,

Sons of the passing demigods, they to their latest battle

Сыновья бренных полубогов,
в их последнюю битву

Down the ancestral hill of the Pergama’s, moved to the gateway.

С родового холма и жилища Пергама
громогласно спускались к вратам

Loud with an endless march, with a tireless gliding to meet them,

Нескончаемым маршем,
неустанным скользящим потоком людей,

All Troy streamed from her streets and her palaces armed for the combat.

Что текли из дворцов и всех улиц,
взяв оружие, на предстоящую битву.

Then to the voice of Deiphobus clanging high o’er the rumour

Наконец, Деифоб
звучно рявкнул поверх этой шумной толпы,

Wide the portals swung that shall close on blood-red evening,

И широкие створки дверей,
что должны закрываться в багровый закат,

Slow, foreboding, reluctant, and through the yawn of the gateway

Неохотно и медленно, словно предчувствуя что-то,
распахнули свой зев,

Drove with a cry her steeds the virgin Penthesilea

Сквозь которые, с криком гоня скакунов,
пронеслась Пенфесилея, громко крича,

Calling aloud, "O steeds of my east, we drive to Achilles."

"О вы, кони востока мои,
мы поскачем сейчас к Ахиллесу!"

Blithe in the car behind her Eurus scouted around him

Укрываясь в повозке за нею, Эур,
постоянно вертел головой

Scared with his eyes lest Antenor his grandsire should rise in the gateway,

И смотрел на людей настороженным взглядом,
как бы вдруг Антенор, его дед, не поднялся в дверях,

Hardly believing his fate that led him safe through the portals.

Полагая, что вряд ли судьба,
проведёт его мирно сквозь эти ворота.

After her trampled and crashed the ranks of her orient fighters.

Вслед за нею затопали с шумом
легионы восточных, пришедших за нею бойцов.

Paris next with his hosts came brilliant, gold on his armour,

После, с войском своим появился Парис,
поражая сверканием золота на боевой амуниции,

Gold on his helm; a mighty bow hung slack on his shoulder,

С золотым украшеньем на шлеме;
мощный лук он небрежно повесил себе на плечо,

Propped o’er his arm a spear, as he drove his car through the gateway.

Опираясь рукой на копьё,
он погнал колесницу в ворота.

Next Deiphobus drove and the hero strong Aeneas,

За Парисом в ворота прошли —Деифоб
и Эней, знаменитый и сильный герой,

Leading their numbers on. Behind them Dus and Polites,

За собой увлекая бесчисленных воинов.
Следом ехали Дус и Полит,

Helenus, Priam’s son, Thrasymachus, grizzled Aretes,

Сын Приама Гелен,
Фрасимах, поседевший Арет,

Came like the tempest his father, Aiamos, son of the Northwind—

И отец его, Эймос;
появился как буря,

Orus old in the battle1 and Eumachus, kin to Aeneas,

Постаревший в бесчисленных войнах Орус, сын Новринда,
Эвмакус из семейства Энея,

Who was Creilsa’s brother and richest of men in the Troad

Брат Креилсы,
что был самым богатым в Троаде,

After Antenor only and Priam, Ilion’s monarch.

Не считая семью Антенора
и монарха, царя Илиона — Приама.

Halamus drove and Corecbus2 led on his Lycian levies.

Дальше был Халамус и Корекбус,
что вёл в бой за собою отряды ликийцев.

Who were the last to speed out of Troya of all those legions

Кто же был там последним
среди всех легионов, спешащих из Трои,

Doomed to the sword? for never again from the ancient city

Обречённых на смерть от меча?
Потому что уже никогда

Foot would march or chariots crash in their pride to the Xanthus.

Эти ноги не выйдут из древнего города,
никогда больше их колесницы не врежутся в Ксант.

Aetor the old and Tryas the conqueror known by the Oxus,

Поседевший Этор и Триас,
захвативший для Трои немало земель,

They in the portals met and their ancient eyes on each other

Вплоть до Окса, вдруг столкнувшись в воротах
восхищённо смотрели один на другого

Looked amazed, admiring on age the harness of battle.

Плохо видящим, старческим взглядом,
поражаясь доспехам и возрасту.

They in the turreted head of the gateway talked and conversed.

Зайдя в башенку для часовых,
они стали беседовать и вспоминать.

"Twenty years have passed, O Tryas, chief of the Trojans,

"Двадцать лет уж прошло,
о Триас, боевой полководец троянцев,

Since in the battle thy car was seen and the arm of thy prowess

Как увидел я в схватке твою колесницу,
мастерство твоих рук

Age has wronged. Why now to the crowded ways of the battle

Постепенно теряется с возрастом.
Почему же сейчас по дороге на битву с толпой

Move once more thy body infirm and thy eyes that are faded?"

Ты ещё раз ведёшь ослабевшее тело
и глядишь на врагов плохо видящим взглядом?"

And to Antenor’s brother the Teucrian, "Thou too, O Aetor,

Отвечал ему Тевкр, родной брат Антенора,
"Но ты тоже, Этор,

Old and weary hast sat in thy halls and desisted from battle.

Утомлённый и старый сидел в своём доме,
избегая войны.

Now in Troy’s portals I meet thee driving forth to the mellay."

А сейчас вдруг встречаю тебя я в вратах,
и ты явно спешишь на сражение."

Aetor answered; "Which then is better, to wretchedly perish

Засмеялся Этор: "Непонятно, что лучше —
или жалко погибнуть раздавленным

Crushed by the stones of my falling house or slain like a victim

Под камнями родимого дома,
или если убьют тебя в качестве жертвы

Dragged through the blood of my kin on the sacred hearth of my fathers,

И потащат тебя и семью
на священный очаг твоих предков,

Or in the battle to cease mid the war-shouting hymn of chariots

Иль пропасть в гуще боя,
средь орущих повозок, средь грохота гимна войне,

Knowing that Troy yet stands in her pride though doomed in her morrows?

Понимая, что Троя всё так же стоит,
и всё так же горда, хоть в грядущем она уже обречена?

So have the young men willed and the old like thee who age not,

Вот поэтому в битву сейчас устремились
те, кто молод и те, кто постарше, как ты, кто ещё не старик,

Old are thy limbs, but thy heart still young and hot for the war-din."

У тебя постарело лишь тело,
ну а сердце осталось горячим и юным для грохота боя."

Tryas replied: "To perish is better for man or for nation

Улыбнулся Триас:
"Человеку и нации лучше погибнуть

Nobly in battle, nor end disgraced by disease or subjection.

Благородно, в бою,
а не в рабстве, не в жалкой болезни.

So have I come here to offer this shoulder Laomedon leaned on,

Вот поэтому я и пришел, и своё предлагаю плечо,
что способно опорою стать Лаомедонту,

Arms that have fought by the Oxus and conquered the Orient’s heroes

И свои руки воина, что бились за Окс,
побеждая героев востока,

Famous in Priam’s wars, and a heart that is faithful to Troya.

Знаменитых по войнам Приама, и сердце,
что всегда верно Трое.

These I will offer to death on his splendid altar of battle,

Это всё я готов предложить богу смерти,
положить на роскошный алтарь,

Tribute from Ilion. If she must fall, I shall see not her ending."

Нашей битвы, как дань Илиона.
Если он должен пасть, то конец его я не увижу."

Aetor replied to Tryas: "Then let us perish together,

И Этор так ответил Триасу:
"Так давайте погибнем мы вместе,

Joined by the love of our race who in life were divided in counsel.

И сольёмся в любви к нашей расе,
все кто ранее был разделён.

All things embrace in death and the strife and the hatred are ended."

Всё когда-то приходит в объятия смерти,
где кончается всякая ненависть или борьба."

Silent together they drove for the last time through Ilion’s portals

Тихо, вместе, в последний свой раз
они вышли из врат Илиона

Out with the rest to the fight towards the sea and the spears of the Argives.

И пошли с остальными на бой,
там где виделось море и копья бойцов-аргивян.

Only once from their speed1 they gazed back silent on Troya

Лишь один раз, хотя и спеша,
они молча взглянули назад, на любимую Трою,

Lifting her marble pride in the golden joy of morning.

Горделиво стоявшую в мраморе,
озарённую радостным золотом утра.

So through the ripening morn the army, crossing Scamander,

Так троянская армия, плиже к полудню,
переправивишсь через Скамандр,

Filling the heavens with the dust and the war-cry, marched on the Argives.

Заполняя всё небо дорожную пылью и громкими криками, понеслась к аргивянам.

Far in front Troy’s plain spread wide to the echoing Ocean.

Далеко уходя, перед Троей
расстилалось широкое поле до вод океана.

Перевод Леонида Ованесбекова, 2017 фев 23 чт