Sri Aurobindo

Шри Ауробиндо

Ilion

Илион

Book VI

Книга VI

The Book of the Chieftains

Книга Вождей

Then as from common hills great Pelion rises to heaven

А затем, как из горной гряды
поднимается в небо величественный Пелион,

So from the throng uprearing a brow that no crown could ennoble,

Так сейчас от толпы отделился возвышенный лик,
что достоин был только короны,

Male and kingly of front like a lion conscious of puissance

Был силён он и полон величия,
словно лев, сознающий могучую силу —

Rose a form august, the monarch great Agamemnon.

Не спеша встал великий монарх,
воплощение властности — Агамемнон.

Wroth he rose yet throwing a rein on the voice of his passion,

Гневно он поднимался
хоть набросил поводья на голос наполненный страстью,

Governing the beast and the demon within by the god who is mighty.

Подчиняя внутри себя зверя и демона
воле бога, который был очень силён.

"Happily for thy life and my fame that thou com'st with the aegis of heaven

"К счастью для твоей жизни, для славы моей,
ты явился сюда под защитой небес,

Shadowing thy hoary brows, thou herald of pride and of insult.

Что набросила тень на твой лоб,
ты — глашатай обиды и гордости.

Well is it too for his days who sent thee that other and nobler

И большая удача тому, кто послал тебя с речью,
что в ином и возвышенном небе

Heaven made my heart than his who insults and a voice of the immortals

Родилось моё сердце, чем сердце того,
кто старается нас оскорбить,

Cries to my soul forbidding its passions. O hardness of virtue

И что голос бессмертных зовёт мою душу
позабыть о страстях.

Thus to be seized and controlled as in fetters by Zeus and Athene.

Пусть же твёрдость достоинства будет сейчас мною править.
Пусть я буду в оковах Афины и Зевса.

Free is the peasant to smite in the pastures the mouth that has wronged him,

Это только крестьянин на поле
может вдарить обидчика,

Chained in his soul is Atrides. Bound by their debt to the fathers,

Кто цепями прикован в душе — тот подобен атридам.
Связан он своим долгом к родителям,

Curbed by the god in them painfully move the lives of the noble,

Бог внутри заставляет его, словно в узде,
хоть и с муками, жить благородно,

Forced to obey the eye that watches within in their bosoms.

Заставляет его не смотреть
что за пазухой держат другие.

Ever since Zeus Cronion turned in our will towards the waters,

И с тех пор, как Зевс Хронос
нашу волю направил сюда, к океану,

Scourged by the heavens in my dearest, wronged by men and their clamours

Подгоняемый плетью небес в моих близких, родных,
оскорбляемый речью людей, их протестами,

Griefs untold I have borne in Argos and Aulis and Troas,

Много невыразимого горя
претерпел я в Аргосе, в Авлиде, в Троаде,

Yoked to the sacred toil of the Greeks for their children and country,

Под ярмом этой трудной работы, священной для греков,
ради наших детей, ради нашей страны,

Bound by the gods to a task that is heavy, a load that is bitter.

Потому что был связан богами тяжёлой задачей,
этой горькою ношей.

Seeing the faces of foes in the mask of a friend I was silent.

Видя лица врагов
среди масок друзей, я молчал.

Hateful I hold him who sworn to a cause that is holy and common

И хоть он ненавистен, я всё же держусь за него,
потому что поклялся он делу, которое свято,

Broods upon private wrongs or serving his lonely ambition

Я стараюсь не думать частных обидах,
не служить одиноким амбициям,

Studies to reap his gain from the labour and woe of his fellows.

И стараюсь извлечь свою пользу
от труда и страданий людей, что идут вместе с ним.

Mire is the man who hears not the gods when they cry to his bosom.

Полон тьмы и невежества тот человек, что не слышит богов,
когда те посылают душе его громкий призыв.

Grief and wrath I coerced nor carried my heart to its record,

Я не должен нести в своём сердце
ни печали, ни гнева, ни помнить об этом,

All that has hurt its chords and wounded the wings of my spirit.

Чтобы не повредить свои струны души,
не поранить крылатый свой дух.

Nobler must kings be than natures of earth on whom Zeus lays no burden.

И цари должны быть благороднее тех,
кому Зевс не давал бремя власти.

Other is Peleus’ son than the race of his Aeacid fathers,

Сын Пелея — иной,
чем вся раса Эсидов, его прародителей,

Nor like his sire of the wise-still heart deep-sighted and patient

И ему не хватает спокойного, мудрого сердца
и глубокого видения

Bearing the awful ruin of the gods, but hastes to his longings;

Терпеливо принять от богов разрушение;
он привязан к своим вожделениям;

Dire is his wrath and pursued by the band of his giant ambitions.

Да, конечно, его гнев ужасен
и питается кучей гигантских амбиций.

Measure and virtue forsake him as Ate grows in his bosom.

Доброта, чувство меры его оставляют,
когда Ата растёт в его сердце.

Yet not for tyrant wrong nor to serve as a sword for our passions

Тем не менее, он не тиран, и не так уж он плох,
чтоб служить нам мечом ради общих стремлений;

Zeus created our strength, but that earth might have help from her children.

Зевс дал нам нашу силу, но дети земли
могут тоже ей сильно помочь.

Not of our moulding its gifts to our soul nor were formed by our labour.

Те дары, что дала нашим душам Земля
превосходят масштабы людей, и не нашим трудом создаются.

When did we make them, and where were they forged, in what workshop or furnace?

И когда бы мы делали их,
где та кузница, где мастерская и печь?

Found in what aeon of Time, that pride should bewilder the mortal?

И какая эпоха во Времени
вдруг решила, что гордость смущает нас, смертных?

Bowed to our will are the folk and our prowess dreadful and godlike?

И склоняются пред нашей волей лишь в сказках,
наша доблесть — страшна и подобна богам?

Shadows are these of the gods which the deep heavens cast on our spirits.

Весьма призрачны те божества,
кому отдали дух человека по воле небесных глубин.

Transient we made not ourselves, but at birth from the first we were fashioned

Эту бренность не мы сотворили,
нас создали такими с рождения первых людей,

Valiant or fearful and as was our birth by the gods and their thinkings

Кто родился отважным, а кто-то — трусливым, —
то решенье богов,

Formed, so already enacted and fixed by their wills are our fortunes.

То — их замысел, что уже принят
и заложен их волею в нашу судьбу.

What were the strength of Atrides and what were the craft of Odysseus

Вот насколько силён был Атрид,
и насколько искусен, хитёр Одиссей,

Save for their triumphing gods? They would fail and be helpless as infants.

Но спасло это их от триумфа богов?
Они будут терпеть неудачу, беззащитные, словно младенцы.

Stronger a woman, wiser a child were, favoured by Heaven.

Даже женщина будет сильнее, ребёнок мудрее,
когда так захотят Небеса.

Ceased not Sarpedon slain who was son of Zeus and unconquered?

Отчего вдруг погиб Сарпедон,
что был непокорённый сын Зевса?

Not to Achilles he fell, but Fate and the gods were his slayers.

Не от рук Ахиллеса он пал,
это боги, Судьба убивали его.

Kings, to the arrogant shaft that was launched, the unbearable insult

О цари, в нас пустили стрелу
оскорбленья и высокомерия,

Armoured wisdoms oppose, let not Ate seize on your passions.

Я прошу вашу мудрость поставить как щит,
чтобы страсть не тянула к безумию Аты.

Be not as common souls, O you who are Greece and her fortunes,

Поступайте иначе, чем души обычных людей,
вы из тех, что решает судьбу нашей Греции,

Nor of your spirits of wrath take counsel but of Athene.

Пусть Афина советует вашему духу,
а не гневные чувства.

Merit the burden laid by Zeus, his demand from your natures

Доблесть — качество, что возложил на вас Зевс,
он желает, чтоб ваша природа была терпеливой,

Suffer, O hearts of his seed, O souls who are chosen and mighty,

О сердца его семени, души
что им выбраны и что сильны,

All forgetting but Greece and her good; resolve what is noble.

Забывается всё, кроме Греции, кроме того, что приносит ей пользу, так решайте же, что благороднее.

I will not speak nor advise, for ’tis known we are rivals and foemen."

Я не буду вам больше советовать,
потому что мы знаем, кто враг нам, а кто — конкурент."

Calmed by his words and his will he sat down mighty and kinglike;

Успокоенный собственной речью и волей,
он вернулся на место, могучий и царственный;

But Menelaus arose, the Spartan, the husband of Helen,

Тут же встал Менелай,
муж Елены, спартанец,

Atreus’ younger son from a lesser womb, in his brilliance

Сын Атрея от младшей жены,
и хотя рядом с блеском Атрея

Dwarfed by the other’s port, yet tall was he, gracile and splendid,

Всякий кажется маленьким карликом,
всё же был он высоким, роскошным и стройным,

As if a panther might hunt by a lion’s side in the forest.

Как пантера, что вышла охотиться
во владениях льва.

Smiting his thigh with his firm-clenched hand he spoke mid the Argives:

Ударяя своей твёрдо сжатой рукой по бедру
он сказал, обращаясь ко всем аргивянам:

"Woe to me, shameless, born to my country a cause of affliction,

"Горе мне, о бесстыжая, что родилась
стать причиной несчастий для целой страны,

Since for my sake all wrongs must be borne and all shames be encountered;

Так как из-за меня переносим мы массу обид
и встречаем весь этот позор;

And for my sake you have spun through the years down the grooves of disaster

Так как из-за меня моя Спарта идёт
колеёй бесконечных несчастий,

Bearing the shocks of the Trojans and ravaged by Zeus and by Hector,

Принимая удары троянцев,
получая разруху от Зевса и Гектора,

Slaughtered by Rhesus and Memnon, Sarpedon and Penthesilea;

Череду бесконечных смертей от их Резуса, Мемнона,
Пенфесилии и Сарпедона;

Or by the Archer pierced, the hostile dreadful Apollo,

Много греков заколоты Арчером,
этим жутким, враждебным для нас Аполлоном,

Evilly and the days of the Greeks remote from their kindred —

И все эти ужасные дни
мы проводим вдали от родных,

Slain on an alien soil by Asian Xanthus and Ida.

И в чужих для нас землях,
погимаем у Ксанта и Иды.

Doomed to the pyre we have toiled for a woman ungracious who left us

Обреченные на погребальный костёр,
мы трудились для женщины неблагодарно оставившей нас,

Passing serenely my portals to joy in the chambers of Troya.

Безмятежно покинувшей дом моих предков
ради радости в комнатах Трои.

Here let it cease, O my brother ! how much wilt thou bear for this graceless

О мой брат, пусть же всё это кончится!
Сколько можно ещё тебе это сносить

Child of thy sire, cause still of thy griefs and never of blessing?

Из-за неблагодарного отпрыска,
до сих пор приносящего горе, ни разу не давшего радости?

Easily Zeus afflicts who trouble their hearts for a woman;

Зевс легко посылает несчастья тому,
у кого сердце так и трепещет от женщины;

But in our ships that sailed close-fraught with this dolorous Ate

Но на наших судах,
что, бывало, ходили вблизи мрачной Аты,

Worse was the bane they bore which King Peleus begot on white Thetis.

Нам случалось нести ещё хуже проклятье — когда
царь Пелей, наконец, овладел белой нимфой Фетидой.

Evil ever was sown by the embrace of the gods with a mortal !

И всегда зло бросает свои семена
где в объятия богов попадают обычные смертные!

Alien a portent is born and a breaker of men and their labours,

Как предвестник рождается некто, чужой,
нарушитель порядка людей их труда,

One who afflicts with his light or his force mortality’s weakness

Своим светом несёт людям горе,
своей силой ввергает их в слабость,

Stripping for falsehoods their verities, shaking the walls they erected.

Превращая их добрые качества в ложь,
сотрясая все стены, что строили смертные.

Neither without him his fellows can prosper nor will his spirit

Но без этого те, что пошли вслед за ним,
не получат наград, и не будет его сильный дух

Fit in the frame of things earthly but shatters their rhythm and order

Процветать в тесной клетке земных и привычных вещей,
а, скорее, разрушит их ритм и порядок,

Rending the measures just that the wise have decreed for our growing.

Раздвигая масштабы и мерки,
установленные мудрецами для нашего роста.

So have our mortal planning’s broken in this fateful Achilles

Точно так же сейчас, наши смертные планы
свёл на нет роковой Ахиллес,

And with our blood and our anguish Heaven has fostered his greatness.

А наш гнев, нашу кровь
Небеса превращают в величие, мощь Ахиллеса.

It is enough; let the dire gods choose between Greece and their offspring.

С нас достаточно, хватит; пускай эти страшные боги
выбирают меж Грецией и их великим потомством.

Even as he bids us, aloof let our hosts twixt the ships and the Xanthus

Даже если он нас позовёт,
встанем лагерем меж кораблями и Ксантом,

Stand from the shock and the cry where Hellene meets with Eoan,

В стороне от ударов и криков
встречи Эллина и Эоана,

Troy and Pthia locked, Achilles and Penthesilea,

И смертельных объятий меж Троей и Фтией,
Пенфесилией и Ахиллесом,

Nor any more than watchers care who line an arena;

Пусть мы будем не больше, чем зрители,
что стоят по границе арены;

Calm like the impartial gods they approve the bravest and swiftest.

Молчаливо и как беспристрастные боги
одобряют они самых смелых и быстрых.

So let him fight ! The fates shall preserve him he vaunts of or gather,

Так давайте позволим им биться! Пусть Судьба
бережёт его для возвышения, или же забирает с собой,

Even as death shall gather us all for memory’s clusters,

Точно так же, как смерть
заберёт всех к себе, и оставит на дереве памяти,

All in their day who were great or were little, heroes or cowards.

Всех в свой час,
и великих, и малых, героев и трусов.

So shall he slay or be slain, a boon to mankind and his country.

Пусть он или убьёт, или будет убит
ради блага всего человечества, блага родимой страны.

Since if he mow down this flower of bale, this sickle by Hades

Если он всё ж сумеет сорвать цветок горя, страданий,
потому что высокие боги

Whirled if he break—for the high gods ride on the hiss of his spear-shaft,—

Оседлают свистящее древко копья Ахиллеса,
это Ад лишь взмахнёт смертоносным серпом,

Ours is the gain who shall break rejoicing through obdurate portals

Это будет на пользу тому,
кто, ликуя, ворвётся свозь те неприступные двери,

Praising Pallas alone and Hera daughter of Heaven.

Восхваляя Афину Палладу и Геру —
порожденье Небес.

But if he sink in this last of his fights, as they say it is fated,—

Ну, а если погибнет он в этом последнем бою,
они скажут — такая судьба у него —

Nor do I deem that the man has been born in Asia or Hellas

Хотя я слабо верю, что этот боец,
он, родившийся в Азии, или в Элладе,

Who in the dreadful field can prevail against Penthesilea,—

Кто способен в ужасном сражении
одолеть Пенфесилию,

If to their tents the Myrmidons fleeing cumber the meadows

Если вдруг мирмидонцы, толпой из шатров,
не заполнят собою всё поле,

Slain by a girl in her speed and leaving the corpse of their leader,

Он погибнет от девушки, из-за её быстроты,
оставляющей трупы ведущих бойцов,

Ours is the gain, we are rid of a shame and a hate and a danger.

Это будет нам выгодно тоже,
мы избегнем позора, опасности, злости.

True is it, Troy shall exultant live on in the shadow of Ida,

Если это случиться, то Троя
будет жить, ликовать в тени Иды,

Yet shall our hearts be light because earth is void of Achilles.

Но тогда мы почувствуем лёгкость на сердце,
потому что лишится земля Ахиллеса.

And for the rest of the infinite loss, what we hoped, what we suffered,

Что касается всех остальных бесконечных потерь,
то, на что мы надеялись, и для чего мы страдали,

Let it all go, let the salt floods swallow it, fate and oblivion

Пусть всё это пройдёт,
пусть всё это потонет в солёных волнах,

Bury it out in the night; let us sail o’er the waves to our country

Пусть судьба и забвенье возьмут это в ночь;
ну а мы поплывём все в родную страну

Leaving Helen in Troy since the gods are the friends of transgressors."

Оставляя Елену здесь, в Трое,
если боги — друзья для отступников."

So Menelaus in anger and grief miscounselled the Argives.

Так вещал Менелай аргивянам,
в своём гневе и горе.

       Great Idomeneus next, the haughty king of the Cretans,

Следом выступил Идоменей,
знаменитый, надменный царь Крита,

Raised his brow of pride in the lofty Argive assembly.

Он поднял гордый лик
в благородном совете Аргоса.

Tall like a pine that stands up on the slope of Thessallion mountains

Был высокий он, словно сосна,
что растёт посреди фессалонского кряжа, на склоне

Over peering a cascade’s edge and is seen from the valleys,

Наблюдая далёкие гребни вершин,
и видна из долин,

Such he seemed to their eyes who remembered Greece and her waters,

Так предстал он для тех,
кто ещё помнит Грецию, и её воды,

Heard in their souls the torrent’s leap and the wind on the hill-tops.

И в душе своей слышит звучанье стремительных рек
и как ветер свистит на вершинах.

"Oft have I marvelled, O Greeks, to behold in this levy of heroes

"Часто я в своём сердце дивлюсь, мои греки,
наблюдая, как эти когорты героев,

Armies so many, chieftains so warlike suffer in silence

И как множество армий,
и с такими вождями молчат и страдают

Pride of a single man when he thunders and lightens in Troas.

От гордыни единственного человека,
когда он громыхает, сверкает, как туча в Троаде.

Doubtless the nations that follow his cry are many and valiant,

Несомненно, народы, которых поднимет его дерзкий вызов
многочисленны и не боятся врага,

Doubtless the winds of the north have made him a runner and spearman.

Несомненно, холодные бури на севере
превратили его в бегуна, копьеносца.

Shall not then force be the King? is not strength the seal of the godhead?

Но тогда — для чего ему титул царя?
Разве сила его — не печать божества?

This my soul replies, ‘Agamemnon the Atreid only

И душа моя так отвечает:
"Только Агамемнон из великого рода Атрейда

Choosing for leader and king I have come to the toil and the warfare.

Может быть моим лидером или царём,
тяжкий труд и война помогли мне понять эту мысль.

Wisdom and greatness he owns and the wealth and renown of his fathers.'

У него есть величие, мудрость,
он хранит в себе славу, богатство отцов,

But for this whelp of the northlands, nursling of rocks and the sea-cliff,

А не этот наш львёнок из северных стран,
что воспитан средь гор и морских острых скал,

Who with his bleak and rough-hewn Myrmidons hastes to the carnage,

Кто стремится к резне
вместе с мрачными и неотёсанным мирмидонцами,

Leader of wolves to their prey, not the king of a humanised nation.

Лидер хищных волков, когда те понеслись за добычей,
а не царь для гуманной и развитой нации.

Not to such head of the cold-drifting mist and the gloom veiled Chaos,

Это вождь для холодных летящих туманов
и для мрака, сокрывшего хаос,

Crude to our culture and light and void of our noble fulfillments

Грубый к нашей культуре и свету
и далёкий от наших великих свершений,

Minos shall bend his knee nor Crete, a barbarian’s vassal,

И ни Крит, ни Минос не преклонит колена пред ним,
мы не станем вассалами варвара,

Stain her old glories.’ Oh, but he boasts of a goddess for mother

И не будем пятнать нашу прежнюю славу."
Но, однако, богиня была его матерью,

Born in the senseless seas mid the erring wastes of the Ocean I1

Он родился в бесчувственных водах морей,
средь пустынных блуждающих волн океана,

Gods we adore enough in the heavens, and if from us Hades

Мы достаточно любим богов в небесах;
если кто-то из нас, под влиянием бога Аида

Claim one more of this breed, we can bear that excess to her glories,

Утверждает, что он — тоже этой породы,
можно перенести этот лишний избыток величия,

Not upon earth these new-born deities huge-pensioned, sate less

Потому что на нашей земле эти новорождённые боги
с их огромной поддержкой

Who with their mouth as of Orcus and stride of the ruinous Ocean

Насыщаются меньше, чем те, чей рот словно у Оркуса
и чей шаг — разрушительный вал океана,

Sole would be seen mid her sons and devour all life’s joy and its greatness.

Одиноко торчат средь земных сыновей,
убивая величие жизни и радость.

Millions must empty their lives that a few men may overshadow the nations,

Миллионы должны погубить свою жизнь,
чтобы горстка других заслонила собою народы,

Numberless homes must weep but their hunger of glory is sated!

И бесчисленные очаги должны горько рыдать,
чтоб насытить их голод по славе!

Troy shall descend to the shadow; gods and men have condemned her,

Трое надо уйти в мир теней;
Так решили и боги, и люди,

Weary, hating her fame. Her dreams, her grandeur, her beauty,

Ненавидя, устав от её ослепительной славы.
Грандиозность её, красота и мечты,

All her greatness and deeds that now end in miserable ashes,

Все величье её и победы
всё закончится на пепелище,

Ceasing shall fade and be as a tale that was forged by the poets.

Постепенно умрёт,
став историей, сагой, которую сложат поэты.

Only a name shall go down from her past and the woe of her ending

Только имя останется от её прошлого,
только горький конец,

Naked to hatred and rapine and punished with rape and with slaughter.

Беззащитный пред ненавистью, грабежом,
наказание в виде убийств, изнасилований.

Never again must her marble pride high-crowned on her hill-top

Не должна она больше своим гордым мрамором
как корона с вершины холма

Look forth dominion and menace over the crested Aegean

Посылать вперёд властный свой взгляд,
угрожая Эгейскому морю,

Shadowing Achaia. Fire shall abolish the fame of her ramparts,

Затмевая Ахею.
И в пожаре должна сгореть слава её крепостей,

Earth her foundations forget. Shall she stand then affronting the azure?

А Земля — позабыть о её основании.
И зачем ей стоять, оскорбляя лазурное небо?

Dire in our path like a lioness once again must we meet her,

И пугать нас в пути,
словно львица, с которой должны мы ещё повстречаться,

Leap and roar of her led by the spear of Achilles, not Hector !

Чтобы прыгнуть на нас с громким рёвом,
но с копьём Ахиллеса, не Гектора?!

Asia by Peleus guided shall stride on us after Antenor ?

Чтобы Азия под руководством Пелея
зашагала на нас по следам Антенора?

Though one should plan in the night of his thoughts where no eye can pursue him,

Хотя он строил планы в ночи своих мыслей
и туда не проникнуть нам взглядом,

Instincts of men discover their foe and like hounds in the darkness

Всё ж инстинкты мужчины способны увидеть врага,
словно гончие ночью

Bay at a danger hid. No silence of servitude trembling

Могут чуять опасность.
Мы не будем дрожащим молчанием слуг

Trains to bondage sons of the race of whom Aeolus father

Помогать ему поработить
сыновей нашей расы, чей предок, Эолус

Storm-voiced was and free, nor like other groupings of mortals

Был свободным, и голос его был как шторм,
и в отличие от самых разных групп смертных

Moulded we were by Zeus, but supremely were sifted and fashioned;

Нас лепил сам бог Зевс,
а потом нас просеили, сформировали высокие силы;

Other are Danaus’ sons and other the lofty Achaians:

Отличаемся мы от данайцев,
и от высокомерных и гордых ахейцев:

Chainless like Nature’s tribes in their many-voiced colonies founded

Мы не связаны также, как те племена,
что живут средь Природы в их шумных колониях,

They their god-given impulse shall keep and their natures of freedom.

Подчиняясь лишь импульсу, данному богом
и свободе естественной жизни.

Only themselves shall rule them, only their equal spirits

Лишь собой должны править они,
только равные духом

Bowed to the voice of a law that is just, obeying their leaders

Могут их преклонить пред законом,
что всегда справедлив,

Awed by the gods. So with order and balance and harmony noble

Подчиниться их лидеру и трепетать пред богами.
Только так, в равновесии и благородной гармонии

Life shall move golden, free in its steps and just in its measure,

Наслаждаясь порядком, должна идти жизнь,
в своём ритме, прекрасная, в духе свободы,

Glad of a manhood complete, by excess and defect unformatted.

Наполняясь весельем и счастьем людей,
не испорченная недостатками или излишествами.

Freedom is life to the Argive’s soul, to Aeolian’s peoples.

Да, свобода — и есть настоящая жизнь
для души аргивян, для народов Эола.

Dulled by a yoke our nations would perish, or live but as shadows,

Если нас отуплять чужеземным ярмом,
наш народ или просто погибнет,

Changed into phantoms of men with the name of a Greek for a byword.

Или станет как признак, с тенями мужчин,
слово "грек" станет просто посмешищем.

Not like the East and her sons is our race, they who bow to a mortal.

Наш народ не похож на Восток и его сыновей,
где они поклоняется смертному.

Gods there may be in this flesh that suffers and dies; Achaia

Боги там могут жить во плоти, что страдает и гибнет;
Но Ахея не знает таких.

Knows them not. Need if he feels of a world to endure and adore him,

Если он ощущает, что мир
будет рад и терпеть его и обожать,

Hearts let him seek that are friends with the dust, overpowered by their heavens,

Пусть поищет сердца, что готовы дружить с мелкой пылью,
что попали под власть их небес,

Here in these Asian vastnesses, here where the heats and the perfumes

Здесь, среди азиатских просторов,
где жара, и где запах

Sicken the soul and the sense and a soil of indolent plenty

Забивают и душу, и чувство,
и где почва в избытке

Breeds like the corn in its multitudes natures accustomed to thraldom.

Словно зёрна в плодах кукурузы
порождает натуры, привыкшие к рабству.

Here let the northern Achilles seek for his slaves and adorers,

Вот и пусть Ахиллес-северянин
ищет здесь для себя обожателей и своих слуг,

Not in the sea-ringed isles and not in the mountains Achaian.

А не на островах, среди моря,
не в горах у Ахейцев.

Ten long years of the shock and the war-cry twixt rampart and ocean

Десять долгих тянувшихся лет столкновений
и призывов к войне, между крепостью и океаном

Hurting our hearts we have toiled; shall they reap not their ease in the vengeance?

Мы трудились и ранили наши сердца;
а они хотят с лёгкостью снять урожай в виде мести?

Troas is strewn with the lives of our friends and with ashes remembered;

Вся Троада усыпана жизнями наших друзей
и усеяна пеплом от воспоминаний;

Shall not Meriones slain be reckoned in blood and in treasure ?

Что теперь — Мерион, убивая,
должен знать кто богат, а кто — знатного рода?

Cretan Idomeneus girt with the strength of his iron retainers

Критский Идоменей
окружённый могуществом крепких вассалов,

Slaying and burning will stride through the city of music and pleasure,

Убивая всё и поджигая,
будет шествовать в городе музыки и развлечений,

Babes of her blood borne high on the spears at the head of my column,

Он нацепит на копья убитых детей
и пойдёт во главе моего штурмового отряда,

Wives of her princes dragged through her streets in its pomp to their passion,

Мы протащим жён принцев по улице в пышных одеждах,
мы научим их страсти,

Gold of Troy stream richly past in the gaze of Achilles.

И пусть золото в глазах Ахиллеса
утечёт и останется в прошлом.

Then let him threaten my days, then let him rally the might of his trumpets,

И тогда пусть он мне угрожает,
пусть направит на нас мощный зов своих труб,

Yet shall a Cretan spear make search in his heart for his godhead.

Но тогда копьё Крита войдёт в его сердце,
несмотря на его божество.

Limbs of this god can be pierced; not alone shall I fleet down to Hades."

Тело этого бога возможно проткнуть;
полечу я в Аид не один."

After him rose from the throne the Locrian swift-footed Ajax.

После этого с трона Локрян
поднялся быстроногий Аякс.

"Kings of the Greeks, throw a veil o’er your griefs, lay a curb on your anger.

"О цари нашей Греции,
я хотел бы отвлечь вас от горя, и слегка притушить вашу ярость.

Moved man’s tongue in its wrath looses speech that is hard to be pardoned,

Да, бывает, язык человека во гневе
скажет то, что потом нелегко извинить,

Afterwards stilled we regret, we forgive. If all were resented,

А потом замолчав, сожалеем и просим простить.
Если б все бы всегда возмущались,

None could live on this earth that is thick with our stumblings. Always

То никто бы не смог жить на этой земле,
постоянно везде спотыкаясь.

This is the burden of man that he acts from his heart and his passions,

И всегда эту ношу несёт человек,
если действует он по велению сердца и страсти,

Stung by the goad of the gods he hacks at the ties that are dearest.

Подгоняемый шпорой богов, он рвёт связи,
что особенно дороги для его сердца.

Lust was the guide they sent us, wrath was a whip for his coursers,

Вожделение было тем проводником, что послал нас сюда,
гнев служил роль кнута для его скаковых,

Madness they made the heart’s comrade, repentance they gave for its scourger.

И безумие стало товарищем сердца,
покаяние отдали для их палачей.

This too our hearts demand that we bear with our friend when he chides us.

И ещё наше сердце желает,
чтоб терпели упрёки мы наших друзей.

Insult forgive from the noble embittered soul of Achilles !

Предлагаю простить оскорбление
от озлобленной но благородной души Ахиллеса!

When with the scorn and the wrath of a lover our depths are tormented,

Ведь когда мы наполнены гневом, презрением к тем, кого любим,
и терзаемся в наших глубинах,

Who shall forbid the cry and who shall measure the anguish ?

Кто заставит рыдания в нас замолчать,
кто измерит все наши страдания?

Sharper the pain that looses the taunt than theirs who endure it.

Резче боль у того, кто смеётся над кем-то
чем у тех, кто способен терпеть.

Rage has wept in my blood as I lived through the flight o’er the pastures,

Во мне ярость уже отгорела
когда я пережил свой полёт над полями,

Shame coils a snake in my back when thought whispers of Penthesilea.

Стыд свернулся змеёю в спине,
когда в мысли пришёл шёпоток Пенфесилии.

Bright shine his morns if he mows down this hell-bitch armed by the furies !

Пусть же солнце сияет ему по утрам, если он скосит адскую сучку,
несмотря на защиту толп фурий!

But for this shaft of his pity it came from a lesser Pelides,

Но прекрасного и окровавленного Ахиллеса
из его дальних малых Пелид,

Not from the slayer of Hector, not from the doom of Sarpedon,

Привела к нам не жалость,
и не гибель могучего Гектора,

Mammon’s mighty overthrow , the blood-stained splendid Achilles.

Не судьба Сарпедона,
не сверженье Маммона, что был полон сил.

These are the Trojan snares and the fateful smile of a woman !

Это всё лишь троянский капкан, это всё роковая улыбка
на губах привлекательной женщины!

This thing the soul of a man shall not bear that blood of his labour

Это то, что душа человека с трудом переносит —
когда с кровью, с трудом

Vainly has brought him victory leaving life to the hated;

Он добился победы, но та оказалась пустой,
потому что оставила жизнь тем кого он сейчас ненавидит;

This is a wound to our race that a Greek should whisper of mercy.

Есть такая же рана у всей нашей расы
и поэтому о милосердии греки привыкли лишь тихо шептать.

Who can pardon a foe though a god should descend to persuade him?

Кто способен простить своих злейших врагов,
если чтоб убедить вас должны сами боги спуститься на землю?

Justice is first of the gods, but for Pity ’twas spawned by a mortal,

Справедливость для нас — первый бог,
Сострадание же —порождение смертных,

Pity that only disturbs God’s measures and false and unrighteous

Сострадание лишь нарушает ту меру что дали нам Боги,
оно ложно и даже неправедно,

Holds man back from the joy he might win and troubles his bosom.

Не даёт погрузиться нам в радость, что завоевали,
продолжая тревожить в груди.

Troy has a debt to our hearts; she shall pay it all down to the bolo,

Есть у Трои большие долги перед нами;
и должна она всё оплатить нам сполна,

Blood of the fall and anguish of flight when the heroes are slaughtered,

Кровь падения, боль отступления,
когда резали наших героев,

Days without joy while we labour and see not the eyes of our parents,

Дни без радости, полные тяжких трудов,
дни когда мы не видели наших отцов,

Toil of the war-cry, nights that drag past upon alien beaches,

Тяжесть криков войны, и те ночи, когда
на чужих берегах нас тянула жизнь в прошлом,

Helen ravished, Paris triumphant, endless the items

Оскорбление нашей Елены,
триумфальная радость Париса

Crowd on a wrath in the memory, kept as in bronze the credit

Бесконечной толпой собрались в гневной памяти,
и хранят, словно в бронзе ту цену,

Stretches out long and blood-stained and savage. Most for the terror

Что платили мы долго, кроваво и дико.
Ну и большая часть этих ужасов

Graved in the hearts of our fathers that still by our youth is remembered,

Отпечаталась в душах, в сердцах наших предков,
прорастая в умах молодежи,

Hellas waiting and crouching, dreading the spear of the Trojan,

И сжимается Эллин, в своём ожидании,
опасаясь троянцев с их копьями,

Flattering, sending gifts and pale in her mortal anguish,

И трепещет, и шлёт им дары,
и бледнеет в смертельной тоске,

Agony long of a race at the mercy of iron invaders,

Отдаёт затяжную агонию собственной расы
произволу жестоких захватчиков,

This shall pay most, the city of pride, the insolent nation,

Вот за это они и должны заплатить,
город чванства и наглый народ,

Pay with her temples charred and her golden mansions in ruins,

Расплатиться пожарами в храмах
и разрухой в прекрасных дворцах,

Pay with the shrieks of her ravished virgins, the groans of the aged

Расплатиться рыданием дев, когда будут их зверски насиловать,
и предсмертными стонами их стариков,

Burned in their burning homes for our holiday. Music and dancing

Что сгорят в своём доме для нашего праздника.
И пусть танцы и музыка в Трое

Shall be in Troy of another sort than she loved in her greatness,

Будут вовсе не те,
что любила она в дни величия,

Merry with conquered gold and insulting the world with her flutings.

Наслаждаясь награбленным золотом,
оскорбляя весь мир своим пением.

All that she boasted of, statue and picture, all shall be shattered;

Всё, чем хвасталась Троя — картины и статуи —
всё должно быть разрушено;

Out of our shame she chiselled them, rich with our blood they were coloured

Это слеплено из унижений Эллады,
их богатства окрашены греческой кровью

This not the gods from Olympus crowding, this not Achilles,

Не по воле богов с Олимпийских высот,
и не для Ахиллеса,

This not your will, O ye Greeks, shall deny to the Locrian Ajax.

Не по собственной воле, о греки,
вы лишились Аякса, локрийского воина.

Even though Pallas divine with her aegis counselling mercy

Даже если богиня Афина Паллада с её покровительством
посоветует нам милосердие,

Cumbered my path I would push her aside to leap on my victims.

Преградит мне дорогу,
я толкну её прочь, чтобы прыгнуть жертву.

Learn shall all men on that day how a warrior deals with his foemen."

Пусть урок будет людям в тот день —
как боец поступает с врагами."

Darting flames from his eyes the barbarian sate and there rose up

Тут поднялся, нахмурившись, Тиринтиан
Диомед, сын Тидея,

Frowning Tydeus’s son, the Tirynthian, strong Diomedes.

Он метал как огонь свои взгляды
в окружавших пресыщенных варваров.

"Ajax Oileus, thy words are foam on the lips of a madman.

"О Аякс Ойлеус, то что ты говоришь —
это пена из губ сумасшедшего.

Cretan Idomeneus, silence the vaunt that thy strength can fulfil not.

Критский Идоменей, перестань восхваляться
тем что не соответствует силе твоей.

Strong art thou, fearless in battle, but not by thy spear-point, O hero,

Ты бесстрашен в бою и могуч,
но не от твоего же копья, о герой,

Hector fell, nor Sarpedon, nor Troilus leading the war-cry.

Пал в сражении Гектор, и пал Сарпедон,
или же сам Троил, увлекающий кличем.

These were Achilles’ deeds which a god might have done out of heaven.

Это были дела Ахиллеса,
это мог совершить только бог, что спустился с небес.

Him we upbraid who saved, nor would any now who revile him

И сейчас, мы, спасённые им, начинаем его поносить,
и способны его оскорблять

Still have a living tongue for ingratitude but for the hero.

Проявлять свою неблагодарность —
но ведь он же — герой!

Much to the man forgive who has saved his race and his country:

Много можно простить человеку,
что недавно спас и свой народ, и страну:

Him shall the termless centuries praise when we are forgotten.

Его будут хвалить и века, и века,
когда нас все давно уж забудут.

Curb then your speech, crush down in your hearts the grief and the choler;

И не лучше ли вам обуздать свою речь
и стереть из сердец своих горе и желчь;

Has not Atrides curbed who is greatest of all in our nations

Как потомки Атрея, что был величайшим
среди наших народов,

Wrath in the heart and the words that are winged for our bale from our bosoms ?

Обуздали и в сердце, и в слове
гнев, что рвался из нашей груди из-за множества бед?

For as a load to be borne were these passions given to mortals.

Ибо все эти страсти даны были смертным
как тяжёлая ноша, которую мы почему-то должны все нести.

Honour Achilles, conquer Troy by his god-given valour.

Уваженье, почёт Ахиллесу,
если он покорит эту Трою своей доблестью, данной от бога.

Now of our discords and griefs debate not for joy of our foemen !

Так давайте не будем мы радовать наших врагов
нашим горем, разладом и нашими спорами!

First over Priam’s corpse stand victors in Ilion’s ramparts;

Пусть над трупом Приама среди крепостей Илиона
встанут первые воины и победители;

Discord then let arise or concord solder our nations."

Вот тогда мы и вспомним различье во взглядах,
и тогда заключим договор, что спаяет все наши народы."

Rugged words and few as fit for the soul that he harboured

Был он резок и прям в своём слове
и немногим пришлась по душе эта речь,

Great Tydides spoke and ceased; and there rose up impatient

Что открыла величье Тайдида, но вот он замолк;
тут же встал в нетерпении

Tall mid the spears of the north the hero king Prothoenor,

Высоченный, с копьё, северянин,
героический царь Профенор, 

Prince in Cadmeian Thebes who with Leitus led on his thousands;

Принц из Фив основателя Кадмоса,
что привел вместе с Лейтусом тысячи воинов;

"Loudly thou vauntest thy freedom Ionian Minos recalling,

"Ты так громко хвалился своею свободой,
что я вспомнил царя ионийцев Миноса,

Lord of thy southern isles who gildst with thy tribute Mycenae !

Повелителя южных твоих островов,
украшенье народов твоих на Микенах!

We have not bowed our neck to Pelops’ line or at Argos’

Мы не стали гнуть шеи свои
перед Пелопом или Аргосом,

Iron heel have not crouched nor clasped like thy time-wearied nations, 

И железный каблук не заставил припасть нас к земле,
как твою, истомлённую временем нацию,

Python-befriended, gripped in the coils of an iron protection,

Что теперь дружит с демоном,
и повязана крепкой защитою как кандалами,

Bondage soothed by a name and destruction masked as a helper.

Называя притворно защитою рабство,
маскируя за помощью полный разгром.

We are the young and lofty and free-souled sons of the Northland.

Мы — душою свободные, юные и благородные
сыновья северян.

Nobly Peleus, the Aeacid, seer of a vaster Achaia,

Благородный Пелей, он, потомок Эсида,
был провидцем в широких просторах Ахеи,

Pride and his strength and his deeds renouncing for joy of that vision,

Гордо он, из-за радости этого виденья,
отказался от силы своей и от дел,

Yielded his hoary right to the sapling stock of Atrides.

Уступил свое древнее право
 юной расе Атридов.

Noble, we gave to that nobleness freely our grandiose approval.

Он был так благороден, и мы, на его благородство
отвечали свободно своей грандиозной поддержкой.

Not as a foe then, O King, who angered sharpens his arrows,

Нет, о царь, не как враг,
заостряющий яростью стрелы,

Fits his wrath and hate to the bow and aims at the heart-strings

И что вкладывает весь свой гнев, свою ненависть
в натяжение лука и целится прямо из сердца,

But from the Truth that is seated within me compelling my accents,

Но из Истины, той, что находится где-то внутри,
и ведёт мое слово,

Taught by my fathers stern not to lie nor to hide what I harbour,

Как учили меня мои строгие предки — не лгать,
не скрывать, то что чувствую я,

Truth the goddess I speak, nor constrain the voice in my bosom.

Ради Истины, этой богини тебе говорю,
не скрывая свой голос из сердца.

Monarch, I own thee first of the Greeks save in valour and counsel.

О монарх, я тебя признаю первым в Греции,
но не в доблести и в наставлениях.

Brave but less than Achilles, wise but not as Odysseus,

Ты отважен, но менее чем Ахиллес,
ты, конечно же мудр, но не как Одиссей.

First still in greatness and calm and majesty. Yet, Agamemnon,

Признаю тебя первым в спокойствии, великодушии и превосходстве.
Но однако же, Агамемнон,

Love of thy house and thy tribe disfigures the king in thy nature;

Та любовь, что есть в доме твоём, в твоём племени,
 как царя — тебя портит;

Thou thy brother prefer rest, thy friends and thy nation unjustly,

Ты и брат твой сейчас больше любят покой,
твой народ и друзья стали несправедливы,

Even as a common man whose heart is untaught by Athene,

Как простые, обычные люди,
чьих сердец не коснулась Афина

Beastlike favours his brood forgetting the law of the noble.

Словно звери заботятся прежде всего о потомстве,
забывая закон благородства.

Therefore Ajax grew wroth and Teucer sailing abandoned

Вот поэтому и разгневался Аякс,
вот поэтому Тевкр, оставляя свой дом,

Over the angry seas this stern fierce toil of the nations;

Направлял корабли через грозное море
вовлекая народы  в жестокий и яростный труд;

Therefore Achilles has turned in his soul and gazed towards the Orient.

Вот поэтому и Ахиллес повернулся в душе,
устремил свои взоры к Востоку.

Yet are we fixed in our truth like hills in heaven, Atrides;

Тем не менее мы все, Атриды, застыли в своём понимании истины
словно горные пики в небесных высотах;

Greece and her safety and good in our passions strive to remember.

Наша Греция и безопасность её, и добро —
в нашем страстном стремлении не забывать.

Nor of this stamp was thy brother’s speech; such words Lacedaemon

Но однако же брат твой сказал по-другому;
его словом Лакедемония

Hearing may praise in her kings; we speak not in Thebes what is shameful.

Прославляла своих знаменитых царей;
мы же, в Фивах стараемся не говорить о позорном. 

Shame fuller thoughts have never escaped from lips that were high-born.

И такие позорные мысли
никогда не слетали из уст нашей знати.

We will not send forth earth’s greatest to die in a friendless battle,

Мы не станем слать наших великих бойцов
погибать в одиночестве в этой безжалостной бойне,

Nor will forsake the daughter of Zeus and white glory of Hellas,

Мы не бросим дочь Зевса,
это чистое великолепье Эллады,

Helen the golden-haired Tyndarid, left for the joy of our foemen,

Тинтариду Елену с её золотыми кудрями,
здесь оставив на радость врагам,

Chained to Paris’ delight, earth’s goddess the slave of the Phrygian,

Цепью скованной ради услады Париса,
эту нашу земную богиню, рабыней фригийца,

Though Menelaus the Spartan abandon his wife to the Trojans

Даже если бы наш Менелай, царь спартанцев,
вдруг оставил жену свою этим троянцам

And from the field where he lavished the unvalued blood of his people

И с полей, щедро политой не отомщённою кровью
своих лучших людей,

Flee to a hearth dishonoured. Not the Astrid’s sullied grandeurs,

Повернул бы назад, в обесчещенный дом.
Не затем мы трудились всё лето и долгую осень,

Greece to defend we have toiled through the summers and lingering autumns

Ослеплённые пролитой кровью,
чтобы стать для запятнанной знати Астридов опорой,

Blind with our blood; for our country we bleed, repelling her foemen.

Мы сражались для родины Греции,
ради нашей страны бились мы, отгоняя врагов.

Dear is that loss to our veins and still that expense we would lavish,

Очень дороги были потери из вен,
и ещё будем щедро платить мы за всё,

Claiming its price from the heavens, though thou sail with thy brother and cohorts.

По цене, утверждённой на небе,
даже если ты с братом и войском сейчас уплывёшь.

Weakling, flee! take thy southern ships, take thy Spartan levies.

Если ты такой слабый — беги!
забирай корабли у южан, забирай новобранцев из Спарты.

Still will the Greeks fight on in the Troad helped by thy absence.

Всё равно греки будут сражаться в Троаде,
твой уход им лишь только поможет.

For though the beaches vast grow empty, the tents can be numbered

Потому что хотя берег станет пустым и широким,
то палатки здесь станут все наперечёт,

Standing friendless and few on the huge and hostile champaign,

Они будут стоять одинокие и малочисленные
средь огромных, враждебных равнин,

Always a few will be left whom the threatening of Fate cannot conquer,

И всегда остаётся немного таких,
тем кому не страшны никакие угрозы Судьбы,

Always earth has sons1 whose courage waits not on fortune;

И всегда на земле есть такие сыны,
чья отвага не ждёт ничего от фортуны;

Hellas’ heart will be firm confronting the threat of the victor,

Будет с твёрдостью сердце Эллады
отражать все опасности для победителя,

Sthenelus war and Tydides, Odysseus and Locrian Ajax,

Войны Сфенела или Тайдида,
Одиссея, иль может, спартанца Аякса,

Thebes’ unconquered sons and the hero chiefs of the northland.

Войны непокорённых сынов из прекрасного города Фивы,
и героев-вождей северян.

Stern and persistent as Time or the seas and as deaf to affliction

Будем стойкими, неумолимыми,
как моря или Время, глухи к всем невзгодам,

We will clash on in the fight unsatisfied, fain of the war-cry,

Мы столкнемся в бою, ненасытные в битве,
ожидая с готовностью крика войны,

Helped by the gods and our cause through the dawns and the blood-haunted evenings,

Будет помощь богов вместе с нами
от зари до кровавого вечера,

Rising in armour with morn and outstaying the red of the sunset,

Мы поднимемся утром в доспехах,
и дождёмся багрянца заката,

Till in her ashes Troy forgets that she lusted for empire

Пока Троя в своём пепелище
не забудет о жажде империи,

Or in our own the honour and valour of Greece are extinguished."

Или не растворится
в нашей чести, и в нашем достоинстве."

So Prothoenor spoke nor pleased with his words Agamemnon;

Так сказал Профенор,
но не рад был словам этим Агамемнон;

But to the northern kings they were summer rain on the visage.

Но однако же эти слова для царей-северян
были как летний дождь, освежавший лицо.

Last Laertes’ son, the Ithacan, war-wise Odysseus,

Наконец-то, последним поднялся
сын Лаэрта в Итаке,

Rose up wide-acclaimed; like an oak was he stunted in stature,

Всем известный, воинственный, мудрый
Одиссей; словно дуб он стоял в своей стати,

Broad-shouldered, firm-necked, lone and sufficient, as on some island

С крепкой шеей, широкий в плечах,
одинокий и самодостаточный,

Regnant one peak whose genial streams flow down to the valley,

Он похож был на царственный пик, среди острова в море,
чьи весёлые, тёплые реки стекают в долину,

Dusk on its slopes are the olives, the storms but in vain at its shoulders,—

Тень на склонах его становилась оливковой рощей,
штормы тщётно гуляли по мощным плечам —

Such he stood and pressed the earth with his feet like one vanquished,

Он стоял и придавливал землю своими стопами,
как ещё одного побеждённого,

Striving, but held to his will. So Atlas might seem were he mortal,

Что сражается, но начинает сдаваться на волю его.
Так мог выглядеть Атлас, когда он был смертным,

Atlas whose vastness free from impatience suffers the heavens,

Атлас, чья широта и просторы, свободные от нетерпения
заставляли страдать небеса

Suffering spares the earth, the thought-haunted motionless Titan,

И, страдая, жалел нашу землю,
этот мыслью преследуемый, неподвижный Титан,

Bearer of worlds. In those jarring tribes no man was his hater;

Тот, кто носит миры на себе. В столкновеньи племён,
не было человека, который б его ненавидел;

For as the Master of all guides humanity, so this Odysseus

Как Владыка всего направляет наш род человеческий,
так же царь Одиссей

Dealt with men and helped and guided them, careful and selfless,

Обходился с людьми, помогал, обучал,
бескорыстно и бережно,

Crafty, tender and wise,—like the Master who bends o’er his creatures,

То лукаво, но нежно, то мудро —
как Владыка всего наклоняется к созданным им существам,

Suffers their sins and their errors and guides them screening his guidance;

Терпит глупость людей и грехи, и ведёт,
защищая своим руководством;

Each through his nature He leads and the world by the lure of His wisdom.

Согласуясь с природой у каждого,
Он ведёт целый мир, завлекая Своею божественной мудростью.

"Princes of Argolis, chiefs of the Locrian’s, spears of the northland,

"О высокие принцы Арголиса,
о вожди Локриан, копьеносцы из северных стран,

Warriors vowed to a sacred hate and a vengeance that’s holy,

О все те, кто поклялся священною ненавистью
и готовится к праведной мести,

Stateless still is that hate, that vengeance cries for its victims,

Остаётся бесцельной пока эта ненависть,
эта месть всё взывает о жертвах,

Still is the altar unladen, the priest yet waits with the death-knife.

И пока алтари все пусты,
и жрецы, со своими ножами для жертвы лишь ждут,

Who while the rites are unfinished, the gods unsatisfied, impious

Кто тогда, если наши обряды пока не исполнены,
наши боги пока не довольны,

Turns in his heart to the feuds of the house and his strife with his equals ?

Кто, какой нечестивец сейчас отвернёт своё сердце от мести,
от борьбы своей с равным ему?

None will approve the evil that fell from the younger Atrides;

И никто не одобрит то зло,
что упало на нас из-за юных Атридов;

But it was anger and sorrow that spoke, it was not Menelaus.

Но однако мы слышали голос страданья и гнева,
а не речь самого Менелая.

Who would return from Troy and arrive with his war-wasted legions

Кто сейчас бы вернулся из Трои
и привёл бы свои, поредевшие в битвах войска,

Back to his home in populous city or orcharded island;

Вновь, в свой дом, в людном городе,
или в доме на острове, полном фруктовых садов;

There from his ships disembarked look round upon eyes that grow joyless

Там, сойдя с кораблей, оглянувшись вокруг,
вы увидете много безрадостных глаз

Seeking a father or husband slain, a brother heart-treasured,

Глаз, что ищут погибшего мужа, отца,
или брата, что был дорог сердцу,

Mothers in tears for their children, and when he is asked ‘O our chieftain,

Наши матери будут в слезах за детей,
и когда кто-то спросит, "О наши вожди —

What dost thou bring back in place of our dead to fill hearts that are empty?’

Что вы нам принесли вместо этих смертей,
чем хотите наполнить пустые сердца?"

Who then will say, 'I bring back my shame and the shame of my nation;

Что вы скажете им, — "Я принёс вам обратно свой стыд и позор,
и бесчестье для нашего рода;

Troy yet stands confronting her skies and Helen in Troya’ ?

Троя всё продолжает стоять и смотреть в небеса,
а Елена всё также живёт в этой Трое?"

Nor for such foil will I go back to Ithaca or to Laertes,

Из-за этого я не смогу повернуть,
ни в родную Итаку, ни в гавань Лаэрта,

Rather far would I sail in my ships past southern Cythera,

Я скорей уплыву на своих кораблях далеко-далеко,
мимо южного берега Китиры,

Turning away in silence from waters where on some headland

Повернув тихо прочь,
от тех вод, от мысов,

Gazing south o’er the waves my father waits for my coming,

Где, взирая на юг, поверх волн,
мой отец ждёт меня, моего возвращения,

Leaving Sicily’s shores and on through the pillars of Gades.

Оставляя и берег Сицилии, дальше,
сквозь колонны у древнего города Гадеса.

Far I would sail whence sound of me never should come to Achaia

Я уплыл бы как мог, далеко, чтобы там никогда
ни единого звука от нас не дошло б до Ахеи,

Out into tossing worlds and weltering reaches of tempest

Я бы вышел в миры, что бросает вверх-вниз,
я барахтался б в сфере таких сильных бурь,

Dwarfing the swell of the wide-wayed Aegean,—Oceans unbounded

По сравненью с которыми наше Эгейское море как карлик, —
в океанах, где нет ни границы, ни края,

Either by cliff or by sandy margin, only the heavens

Нет ни скал, не песчаного берега моря,
лишь одни небеса

Ever receding before my keel as it ploughs on for ever

Отступали бы вечно назад перед носом у судна,
пока я бы там вечно и плыл бы, и плыл,

Frail and alone in a world of waves. Even there would I venture

Одинокий и хрупкий, средь волн.
Даже там, я был лучше рискнул

Seeking some island unknown, not return with shame to my fathers.

Отыскать неоткрытый, неведомый остров,
только б не возвращаться с позором к родителям.

Well might they wonder how souls like theirs begot us for their offspring.

Они могут вообще поразиться, —
как они нас зачали вообще, как потомство.

Fighters war-afflicted, champions banded by heaven,

Вы, бойцы, что страдали от войн,
победители собранные небесами

Wounds and defeat you have borne ; bear too their errors who lead you.

Вы терпели и муки, и раны;
потерпите ж ошибки всех тех, что ведёт вас вперёд.

Mortals are kings and have hearts ; our leaders too have their passions.

Цари тоже обычные смертные, и у них тоже сердце внутри;
у всех наших вождей тоже есть свои страсти.

Then if they err, yet still obey lest anarchy fostered,

Даже если они ошибаются в чем-то, не правы,
мы должны продолжать подчиняться, иначе возникнет анархия,

Discord and deaf rebellion that speed like a poison through kingdoms,

Зародятся раздоры, глухие протесты,
что со скоростью яда заполнят все царства,

Break all this army in pieces while Ate mocking at mortals

Разбивая на части единую армию,
пока Ата смеясь, издеваясь над смертными,

Trails to a shameful end this lofty essay of the nations.

То, что было высокою сценой народов
вдруг потащит к позорной кончине.

Who among men has not thoughts that he holds for the wisest, though foolish?

Кто из нас не имел бы глупейших идей,
что ему представлялись мудрейшими?

Who, though feeble and nought, esteems not his strength o’er his fellow’s?

Кто, пусть слабый, ничтожный,
не считает что он — посильней остальных?

Therefore the wisest and strongest choose out a king and a leader,

Потому настоящие сильные, мудрые
выбирают царём или лидером

Not as a perfect arbiter armed with impossible virtues

Не того, кто весь полон немыслимых качеств,
совершенный верховный арбитр,

Far o’er our heads and our ken like a god high-judging his creatures,

Далеко превзошедший и нас, и родных,
словно бог с высоты наблюдает творенье своё,

But as a man among men who is valiant, wise and far-seeing,

Но такого, кто выйдя из равных ему,
будет храбрым, и мудрым, и видящим вдаль,

One of ourselves and the knot of our wills and the sword of our action.

Чтоб он был сам таким же как мы,
был узлом нашей воли, мечом наших дел.

Him they advise and obey and cover his errors with silence.

Вот такому они и советуют, и подчиняются,
и ошибки его укрывают молчанием.

Not Agamemnon the Atreid, Greeks, we obey in this mortal;

И не Агамемнону Атриду, о греки,
подчиняемся мы в этом смертном;

Greece we obey; for she walks in his gait and commands by his gestures.

Нет, мы в нём подчиняемся Греции;
потому что она и в походке его, и в его направляющих жестах.

Evil he works then who loosens this living knot of Achaia,

Ради зла будет действовать тот,
кто захочет ослабить живой этот узел Ахеи,

Falling apart from his nation, who, wed to a solitary virtue,

Отпадёт от народа, от нации тот,
кто один, со своими достоинствами,

Deeming he does but right, renounces the yoke of his fellows,—

Посчитав, что дела его правы,
отказался от мнения верных товарищей,

Errs more than hearts of the mire that in blindness and weakness go stumbling.

Он тогда ошибается больше, чем сердце,
что, идёт, спотыкаясь, слепое и полное грязи и слабости.

Man when he spurns his kind, when he equals himself with the deathless,

Человек, отвергая свой род,
и равняя себя до бессмертных

Even in his virtues sins and, erring, calls up Ate:

Согрешит даже в самых своих замечательных качествах,
и, блуждая, начнёт призывать к себе Ату:

For among men we were born, not as wild beasts sole in a fastness.

Потому что мы все рождены средь людей,
а не как, в одинокой вражде с окружением, дикие звери.

Oft with a name are misled the passionate hearts of the noble;

И, бывает, что громкое имя,
водит за нос сердца благородных и страстных людей;

Chasing highly some image of good they trample its substance.

И в погоне за неким высоким добром,
они топчат всю суть доброты.

Evil is worked, not justice, when into the mould of our thinkings

Мир наш движется злом, а не правдой, когда
под прикрытием мыслей о Боге

God we would force and enchain to the throb of our hearts the immortals,—

Мы сажаем на цепь и насилуем наши сердца —
пульс бессмертных —

Justice and Virtue, her sister ; for where is justice mid creatures

Справедливость и также сестру её — Доблесть;
ибо где среди все сотворённых существ

Perfectly ? Even the gods are betrayed by our clay to a semblance.

Совершеннейшая справедливость?
Даже боги бывают обмануты внешностью нашего праха.

Evil not good he sows who lifted high o’er his fellows

Не добро будет сеять, а зло,
кто себя поднял выше товарищей

Dreams by his light or his force to compel this deity earth-born,

Кто мечтает особенным светом своим или силой
навязать свою волю землёю рождённому богу,

Evil though his wisdom exceeded the gathered light of the millions,

Будет сеять он зло, хотя мудрость его
превышает по яркости свет миллионов,

Evil though his single fate were vaster than Troy and Achaia.

Будет сеять он зло, хоть судьба у него,
шире чем вся Ахея и Троя.

Less is our gain from gods upon earth than from men in our image;

Людям кажется — здесь, на земле
от богов пользы меньше нам чем от людей;

Just is the slow and common march, not a lonely swiftness

Просто это общий, медлительный марш,
а не быстрый полёт одиночки

Far from our human reach that is vowed to impossible strivings.

Что далёк от обычных возможностей
и который дал клятву свою невозможным стремлениям. 

Better the stumbling leader of men than inimitable paces.

Лучше пусть будет лидер, который способен споткнуться,
чем прекрасный и непревзойдённый герой.

If he be Peleus’ son and his name the Pthian Achilles,

Если он — сын Пелея,
если имя его — Ахиллес, или Фтиец,

Worse is the bane: lo, the Ilian battlefield strewn with his errors!

Хуже этого может быть только проклятие:
поле битвы усыпано тучей ошибок его!

Yet, O ye Greeks, if the heart returns that was loved, though it wandered,

Всё же, греки, когда возвращается сердце,
что всегда было нами любимым, хотя и блуждало,

Though with some pride it return and reproaching the friends that it fled from,

И хотя возвращается с некой гордыней,
упрекая друзей, что от них убежало,

Be not less fond than heart-satisfied parents who yearn o’er that coming,

То любить его будут не меньше,
чем довольные сердцем родители,

Smile at its pride and accept the wanderer. Happier music

Что встречают бродягу с улыбкой и с гордостью.
Я не слышал прекраснее музыки

Never has beat on my grief-vexed ears than the steps of Achilles

Для моих утомлённых страданьем ушей,
чем шаги Ахиллеса,

Turning back to this Greece and the cry of his strength in its rising.

Когда он возврашался назад, к нашей Греции,
чем крик силы его на подъёме.

Zeus is awake in this man who is dreadful and world-slaying puissance

В нём сейчас просыпается Зевс, грозный бог,
 и который тогда, в знаменательный час, при рождении,

Gave in an hour of portentous birth to the single Achilles.

Одному Ахиллесу дал силу
что способна разрушить весь мир.

Taken today are Ilion’s towers, a dead man is Priam.

В этот день будет взят Илион, и его неприступные башни,
и сегодня погибнет Приам.

Cross not the hero’s will in his hour, Agamemnon Atrides,

О царь Агамемнон, наступил его час,
не препятствуй же воле героя,

Cross not the man whom the gods have chosen to work out their purpose

Не препятствуй тому, кого выбрали боги,
чтоб исполнить свой замысел и свою волю,

Then when he rises; his hour is his, though thine be all morrows.

Пусть поднимется он; пусть наступит его звёздный час,
а твои — будут все часы после.

First in the chambers of Paris’ delight let us stable our horses,

Во дворце, где Парис предавался любовным утехам
будет стойло для наших лихих лошадей,

Afterwards bale that is best shall be done persuading Achilles;

А потом будет бунт —
лучший способ для нас убедить Ахиллеса;

Doubt not the gods’ decisions, awful, immutable, ruthless.

Можешь не сомневаться, решенье богов
будет страшным, безжалостным и непреклонным.

Flame shall lick Troy’s towers and the limbs of her old men and infants.

Пламя будет лизать
башни Трои, младенцев, тела стариков.

O not today, not now remember the faults of the hero!

Но не в этот, сегодняшний день,
мы сегодня не помним ошибки героя!

Follow him rather bravely and blindly as children their leader,

Так идите же смело и слепо за ним,
словно дети за взрослым,

Guide your fate through the war-surge loud in the wake of his exploits,

Пусть ведёт вас судьба через шумные всплески войны,
развивая успех Ахиллеса,

Rise, O ye kings of the Greeks! leave debate for the voices of battle.

Поднимайтесь, цари!
Пусть теперь спорят звуки отчаянной битвы.

Peal forth the war-shout, pour forth the spear-sleet, surge towards Troya.

И пускай клич войны разнесётся повсюда,
и пускай, словно град, полетят наши копья на Трою.

Ilion falls today ; we shall turn in our ships to our children."

В этот день Илион будет взят;
и тогда повернём корабли к нашим детям и близким."

So Odysseus spoke and the Achaians heard him applauding;

Так сказал Одиссей,
его речь потонула средь апплодисментов;

Ever the pack by the voice of the mighty is seized and attracted!

Всё наполнилось звуками силы,
что притягивала, как никогда, что захлёстывала с головой.

Then from his seat Agamemnon arising his staff to the herald

После этого Агамемнон
взял свой посох и отдал глашатаю,

Gave and around him arose the Kings of the west and its leaders.

И вокруг него встали цари,
полководцы стран запада.

Loud their assembly broke with a stern and martial rumour. 

Эти шумные сборы
нарушали лишь грозные звуки войны.

Перевод Леонида Ованесбекова,

2017 фев 23 чт — 2018 фев 23 пт