Sri Aurobindo

Шри Ауробиндо

SAVITRI

САВИТРИ

Book Five

Книга Пятая

THE BOOK OF LOVE

КНИГА ЛЮБВИ

Canto I

Песня I

THE DESTINED MEETING-PLACE

СУДЬБОЙ НАЗНАЧЕННОЕ МЕСТО ВСТРЕЧИ

But now the destined spot and hour were close;

И вот уже судьбой назначенные час и место были где-то рядом;

Unknowing she had neared her nameless goal.

Не ведая о том, она (Савитри) приблизилась к своей безвестной цели.

For though a dress of blind and devious chance

Хоть одеяние слепого случая, идущего окольными путями

Is laid upon the work of all-wise Fate,

Накинуто на труд всезнающей Судьбы,

Our acts interpret an omniscient Force

Дела людей — лишь преломленье действия всеведающей Силы,

That dwells in the compelling stuff of things,

Что обитает в подчиняющей материи вещей,

And nothing happens in the cosmic play

И всё, что только может здесь, в космической игре случиться,

But at its time and in its foreseen place.

Возможно лишь в свой час и на своём, заранее известном месте.

To a space she came of soft and delicate air

Она пришла в пространство с мягкой, нежной атмосферой,

That seemed a sanctuary of youth and joy,

Которое казалось заповедным местом юности и радости,

A highland world of free and green delight

Высокогорьем изумрудного, свободного восторга,

Where spring and summer lay together and strove

Где лето и весна лежали вместе и боролись

In indolent and amicable debate,

В ленивом дружелюбном споре,

Inarmed, disputing with laughter who should rule.

Обнявшись, обсуждая с хохотом, кто должен править.

There expectation beat wide sudden wings

Здесь предвкушение внезапно стало бить широкими крылами,

As if a soul had looked out from earth's face,

Как если бы душа вдруг выглянула из-за своего земного лика,

And all that was in her felt a coming change

И всё, что было в ней почувствовало близость перемены,

And forgetting obvious joys and common dreams,

Забыв понятные всем радости, обычные мечты,

Obedient to Time's call, to the spirit's fate,

И повинуясь зову Времени, судьбе, ведущей дух,

Was lifted to a beauty calm and pure

Она поднялась к тихой, чистой красоте,

That lived under the eyes of Eternity.

Которая живёт под взглядом Вечности.

A crowd of mountainous heads assailed the sky

Толпою горные вершины штурмовали небо,

Pushing towards rival shoulders nearer heaven,

Тесня соперника уступами, стремились к небесам

The armoured leaders of an iron line;

Покрытые бронёю лидеры железного, уверенного строя;

Earth prostrate lay beneath their feet of stone.

Земля лежала распростёртая у каменных их стоп.

Below them crouched a dream of emerald woods

А ниже затаилась грёза зелени лесов,

And gleaming borders solitary as sleep:

Едва заметные, похожие на сон, границы одинокого безлюдья:

Pale waters ran like glimmering threads of pearl.

Бежали светлые ручьи мерцающей жемчужной нитью.

A sigh was straying among happy leaves;

Блуждали вздохи средь счастливых листьев;

Cool-perfumed with slow pleasure-burdened feet

И пахнущие свежестью, неторопливые, с наполненными негою стопами,

Faint stumbling breezes faltered among flowers.

Слабеющие бризы, спотыкаясь, путались в цветах.

The white crane stood, a vivid motionless streak,

Стоял журавль там белой, яркой, неподвижною полоской,

Peacock and parrot jewelled soil and tree,

Павлины, попугаи украшали самоцветами деревья и траву,

The dove's soft moan enriched the enamoured air

И нежный голубиный гомон наполнял очарованьем воздух,

And fire-winged wild-drakes swam in silvery pools.

И с огненными, яркими крылами дикий селезень плыл в серебристой заводи.

Earth couched alone with her great lover Heaven,

Земля лежала вместе со своим возлюбленным — великим Небом,

Uncovered to her consort's azure eye.

Раскрывшись под лазурным взглядом своего супруга.

In a luxurious ecstasy of joy

В изысканном экстазе радости

She squandered the love-music of her notes,

И расточая музыку любви своих возвышенных вибраций,

Wasting the passionate pattern of her blooms

Она бросала щедро страстные орнаменты своих цветов

And festival riot of her scents and hues.

И фестивальное восторженное буйство запаха и цвета.

A cry and leap and hurry was around,

Кругом царили крики, суета, прыжки,

The stealthy footfalls of her chasing things,

Бесшумные шаги её охотящихся тварей,

The shaggy emerald of her centaur mane,

Запутанная зелень косм её кентавра,

The gold and sapphire of her warmth and blaze.

Сапфир и золото её тепла и блеска.

Magician of her rapt felicities,

Волшебная в своём восторге наслаждения,

Blithe, sensuous-hearted, careless and divine,

Весёлая, с открытым сердцем, беззаботная, божественная жизнь

Life ran or hid in her delightful rooms;

Бежала или пряталась в её чарующих угодьях;

Behind all brooded Nature's grandiose calm.

А позади всего о чём то размышляло грандиозное спокойствие Природы.

Primaeval peace was there and in its bosom

Первоначальный мир царил в её груди

Held undisturbed the strife of bird and beast.

И оставался незатронутым борьбой зверей и птиц.

Man the deep-browed artificer had not come

И человек, задумчивый ремесленник, пока что не пришёл,

To lay his hand on happy inconscient things,

Чтоб руку наложить свою на эти все счастливые несознающие создания,

Thought was not there nor the measurer, strong-eyed toil,

Там не было ни мысли, ни оценщика, ни хмурого труда,

Life had not learned its discord with its aim.

И Жизнь ещё не научилась разногласью со своею целью.

The Mighty Mother lay outstretched at ease.

Могучая Божественная Мать лежала, распростёршись и свободно.

All was in line with her first satisfied plan;

Всё шло в согласии с её проверенным первоначальным планом;

Moved by a universal will of joy

И вдохновлённые вселенской волей радости,

The trees bloomed in their green felicity

Деревья расцветали посреди зелёного блаженства,

And the wild children brooded not on pain.

А дикие её сыны не думали о боли.

At the end reclined a stern and giant tract

Здесь, на краю земли, раскинулось суровое, гигантское пространство

Of tangled depths and solemn questioning hills,

Заросших зеленью глубин, серьёзных, вопрошающих холмов,

Peaks like a bare austerity of the soul,

Вершин, похожих оголённой строгостью на душу,

Armoured, remote and desolately grand

Закрытых прочною бронёй, далёких, безысходно грандиозных,

Like the thought-screened infinities that lie

Как скрытые за мыслью бесконечности, которые лежат

Behind the rapt smile of the Almighty's dance.

За радостной, восторженной улыбкой танца Всемогущего.

A matted forest-head invaded heaven

Косматая лесная голова вторгалась в небо.

As if a blue-throated ascetic peered

Как если бы отшельник с голубой гортанью устремлял свой взгляд

From the stone fastness of his mountain cell

Из каменной твердыни горной кельи

Regarding the brief gladness of the days;

И наблюдал за быстротечной радостью коротких дней;

His vast extended spirit couched behind.

За этим всем раскинулся его расширившийся необъятный дух.

A mighty murmur of immense retreat

Могучий гул огромного прибежища

Besieged the ear, a sad and limitless call

Обкладывал здесь слух печальным, безграничным зовом,

As of a soul retiring from the world.

Как крик души, что покидает мир.

This was the scene which the ambiguous Mother

Такой предстала сцена, что неоднозначная, двусмысленная Мать

Had chosen for her brief felicitous hour;

Подобрала ей для счастливого непродолжительного часа;

Here in this solitude far from the world

Здесь, в этом одиночестве, вдали от мира

Her part she began in the world's joy and strife.

Савитри начала свою особенную роль в борьбе и радости вселенной.

Here were disclosed to her the mystic courts,

Здесь для неё открылись и мистические скрытые дворы,

The lurking doors of beauty and surprise,

И потайные двери красоты и удивления,

The wings that murmur in the golden house,

И крылья, шелестящие в прекрасном золотом жилище,

The temple of sweetness and the fiery aisle.

Храм сладости и огненный его придел.

A stranger on the sorrowful roads of Time,

Идущая по горестным дорогам Времени,

Immortal under the yoke of death and fate,

Бессмертная под игом смерти и судьбы,

A sacrificant of the bliss and pain of the spheres,

Которая приносит в жертву и блаженство, и страданье этих сфер,

Love in the wilderness met Savitri.

Так эта странница — Любовь — в тех дебрях встретила Савитри.

End of Canto One

Конец первой песни

Перевод (второй) Леонида Ованесбекова

2003 март 13 чт — 2006 сент 21 чт, 2011 апр 11 пн — 2011 май 30 пн

2016 апр 05 вт — 2016 ноя 08 вт