Sri Aurobindo

Шри Ауробиндо

SAVITRI

САВИТРИ

Book Five

Книга Пятая

THE BOOK OF LOVE

КНИГА ЛЮБВИ

Canto II

Песня II

SATYAVAN

САТЬЯВАН

All she remembered on this day of Fate,

Все вещи, всё она запомнила в тот день Судьбы,

The road that hazarded not the solemn depths

Дорогу, что не рисковала одинокими глубинами,

But turned away to flee to human homes,

А поворачивала, чтоб бежать к домам людей,

The wilderness with its mighty monotone,

Те дебри с их могучей монотонностью,

The morning like a lustrous seer above,

То утро, что напоминало просветлённого провидца свыше,

The passion of the summits lost in heaven,

Ту страсть вершин, теряющихся в небесах,

The titan murmur of the endless woods.

То титаническое бормотанье нескончаемых лесов.

As if a wicket gate to joy were there

И словно там стояли некие ворота в радость,

Ringed in with voiceless hint and magic sign,

Что скрипнули с неслышимым намёком и магическим незримым знаком,

Upon the margin of an unknown world

На самом краешке неведомого мира,

Reclined the curve of a sun-held recess;

Откинув выступы укрытия, скрывающего солнце;

Groves with strange flowers like eyes of gazing nymphs

Там рощи с незнакомыми цветами, словно взгляды любопытных нимф,

Peered from their secrecy into open space,

Из тайников своих смотрели на открытое пространство,

Boughs whispering to a constancy of light

И ветви, шепчущие постоянству света,

Sheltered a dim and screened felicity,

Давали отдохнуть неясному, укрытому блаженству,

And slowly a supine inconstant breeze

А переменчивый ленивый бриз

Ran like a fleeting sigh of happiness

Неторопливо пробегал, как скоротечное дыханье счастья,

Over slumbrous grasses pranked with green and gold.

По дремлющей траве, раскрашенной в зелёное и золотое.

Hidden in the forest's bosom of loneliness

Упрятанный в лесной груди уединения

Amid the leaves the inmate voices called,

Сонм обитателей листвы звал сладостными голосами,

Sweet like desires enamoured and unseen,

Похожих на желания, чарующие и незримые,

Cry answering to low insistent cry.

И зов там отвечал другому, низкому, настойчивому зову.

Behind slept emerald dumb remotenesses,

За изумрудной зеленью немых дремотных далей

Haunt of a Nature passionate, veiled, denied

Укромный угол необузданной Природы был закрыт для всех

To all but her own vision lost and wild.

За исключеньем тех, кто был в её глазах затеряным и диким.

Earth in this beautiful refuge free from cares

Земля в прекрасном том убежище, свободном от забот,

Murmured to the soul a song of strength and peace.

Душе неслышно напевала песню силы и покоя.

Only one sign was there of a human tread:

Один лишь знак оставила здесь поступь человека:

A single path, shot thin and arrowlike

Одна тропа, похожая на тонкий след стрелы

Into this bosom of vast and secret life,

В груди обширной, тайной жизни,

Pierced its enormous dream of solitude.

Пронзала необъятный сон её уединения.

Here first she met on the uncertain earth

И здесь, на этой переменчивой земле, она впервые повстречала

The one for whom her heart had come so far.

Того, за кем так далеко забралось сердце.

As might a soul on Nature's background limned

Как может иногда душа на фоне красочных картин Природы

Stand out for a moment in a house of dream

Подняться на мгновенье в доме грёз,

Created by the ardent breath of life,

Что создан жаждущим дыханьем жизни,

So he appeared against the forest verge

Так он возник напротив края леса,

Inset twixt green relief and golden ray.

Встав меж его зелёным контуром и золотым лучом.

As if a weapon of the living Light,

Подобная оружию живого Света,

Erect and lofty like a spear of God

Высокая, прямая, как копьё Всевышнего,

His figure led the splendour of the morn.

Его фигура за собой вела великолепье утра.

Noble and clear as the broad peaceful heavens

Возвышенным и чистым как широкое спокойствие небес,

A tablet of young wisdom was his brow;

Скрижалью юной мудрости был лоб его;

Freedom's imperious beauty curved his limbs,

Наполненная силой красота свободы отпечаталась в изгибах тела,

The joy of life was on his open face.

И радость жизни — в искреннем лице.

His look was a wide daybreak of the gods,

Взгляд был широким, как заря богов,

His head was a youthful Rishi's touched with light,

А голова — главою молодого Риши, окружённой светом,

His body was a lover's and a king's.

А тело — телом любящего и царя.

In the magnificent dawning of his force

В блистательном расцвете сил,

Built like a moving statue of delight

Сложеньем схожий с динамичным изваянием восторга,

He illumined the border of the forest page.

Он озарил опушку леса.

Out of the ignorant eager toil of the years

Из страстного невежества труда прошедших лет,

Abandoning man's loud drama he had come

Оставив шум и крики драмы человека, он пришёл,

Led by the wisdom of an adverse Fate

Ведомый мудростью превратностей Судьбы,

To meet the ancient Mother in her groves.

Чтобы повстречаться с древней Матерью в её чащобах.

In her divine communion he had grown

Он вырос под её божественным присмотром,

A foster-child of beauty and solitude,

Приёмный сын уединения и красоты,

Heir to the centuries of the lonely wise,

Наследник одинокой умудрённости веков,

A brother of the sunshine and the sky,

Брат небесам и солнечному свету,

A wanderer communing with depth and marge.

Бродяга, что беседует с пределами и глубиной.

A Veda-knower of the unwritten book

Знаток неписаных скрижалей Вед,

Perusing the mystic scripture of her forms,

Он перечитывал священное писание её обличий,

He had caught her hierophant significances,

Улавливал её мистические смыслы,

Her sphered immense imaginations learned,

Исследовал её огромные и окружающие всё воображения,

Taught by sublimities of stream and wood

Перенимал величие реки и леса;

And voices of the sun and star and flame

Он обучался голосами солнца, пламени, звезды,

And chant of the magic singers on the boughs

И трелями магических певцов на ветках,

And the dumb teaching of four-footed things.

И в бессловесной школе у четвероногих.

Helping with confident steps her slow great hands

Поддержанный уверенным движением её больших неторопливых рук,

He leaned to her influence like a flower to rain

Тянулся он к её влиянью как цветок к дождю,

And, like the flower and tree a natural growth,

И, как цветок и дерево в естественном развитии,

Widened with the touches of her shaping hours.

Он ширился касанием её часов, что придавали форму.

The mastery free natures have was his

Он обладал умением свободных, независимых натур,

And their assent to joy and spacious calm;

Согласием на радость, на широкое спокойствие,

One with the single Spirit inhabiting all,

И слившийся с единым Духом, обитающем во всём,

He laid experience at the Godhead's feet;

Он в ноги Божеству преподносил свой опыт;

His mind was open to her infinite mind,

Его ум открывался бесконечностям её ума,

His acts were rhythmic with her primal force;

Его дела созвучны были с ритмами её первоначальной силы;

He had subdued his mortal thought to hers.

Он подчинял ей ход своих обычных смертных мыслей.

That day he had turned from his accustomed paths;

В тот день свернул он со своих привычных троп;

For One who, knowing every moment's load,

Ибо Единый, зная ношу каждого мгновения,

Can move in all our studied or careless steps,

Способный двигать всеми нашими обдуманными иль беспечными шагами,

Had laid the spell of destiny on his feet

Опутал чарами судьбы его стопы

And drawn him to the forest's flowering verge.

И вывел на цветущую опушку леса.

   At first her glance that took life's million shapes

   Вначале взгляд её, вбиравший беспристрастно миллионы видов жизни,

Impartially to people its treasure-house

Чтоб ими заселить своё хранилище сокровищ,

Along with sky and flower and hill and star,

Смотрел на небо и цветы, на звезды и холмы,

Dwelt rather on the bright harmonious scene.

И больше всматривался в полную гармонии и света сцену.

It saw the green-gold of the slumbrous sward,

Он видел зелень, золото дремотного подлеска,

The grasses quivering with the slow wind's tread,

И травы, колыхаемые медленным движеньем ветерка,

The branches haunted by the wild bird's call.

И ветви, осаждаемые щебетаньем диких птиц.

Awake to Nature, vague as yet to life,

Став пробуждённым для Природы, но для жизни остающийся неясным,

The eager prisoner from the Infinite,

Горячий пленник, что пришёл из Бесконечности,

The immortal wrestler in its mortal house,

Бессмертный воин в смертном доме,

Its pride, power, passion of a striving God,

Страсть, сила, гордость устремленья Бога,

It saw this image of veiled deity,

Смотрел на этот образ божества, сокрытого вуалью,

This thinking master creature of the earth,

На это мыслящее властное творение земли,

This last result of the beauty of the stars,

Последний результат всей красоты под звёздами,

But only saw like fair and common forms

Но в нём увидел лишь красивую и заурядную фигуру,

The artist spirit needs not for its work

Ненужную в работе духа-живописца,

And puts aside in memory's shadowy rooms.

И отложил её куда-то в призрачных палатах памяти.

A look, a turn decides our ill-poised fate.

Какой-то взгляд и поворот решает ход всей нашей неустойчивой судьбы.

Thus in the hour that most concerned her all,

И в этот час, что значил для Савитри всё,

Wandering unwarned by the slow surface mind,

В блужданьи, не предупреждённый медленным поверхностным умом,

The heedless scout beneath her tenting lids

Неосторожный наблюдатель под её внимательными веками

Admired indifferent beauty and cared not

Бесстрастно восхищался красотой и не заботился

To wake her body's spirit to its king.

Предупредить дух тела для его правителя.

So might she have passed by on chance ignorant roads

Вот так она могла пройти случайными дорогами неведения мимо,

Missing the call of Heaven, losing life's aim,

И упустить призыв Небес, и потерять цель жизни,

But the god touched in time her conscious soul.

Но бог коснулся вовремя её сознательной души.

Her vision settled, caught and all was changed.

Её взгляд прояснился, уловил, и всё переменилось.

Her mind at first dwelt in ideal dreams,

Вначале ум её, что жил в мечтах об идеале,

Those intimate transmuters of earth's signs

В тех сокровенных преобразователях обычных символов земли,

That make known things a hint of unseen spheres,

Что делают знакомое намёками незримых сфер,

And saw in him the genius of the spot,

В нём видел гения тех мест,

A symbol figure standing mid earth's scenes,

Фигуру-символ, вставшую средь сцен земли,

A king of life outlined in delicate air.

Владыку жизни, обрисованного в нежном воздухе.

Yet this was but a moment's reverie;

Но это было только мимолётным впечатлением;

For suddenly her heart looked out at him,

Внезапно сердце в ней взглянуло на него

The passionate seeing used thought cannot match,

Тем страстным зрением, с которым мысли не сравниться,

And knew one nearer than its own close strings.

И вмиг его узнало лучше, чем свои ближайшие черты.

All in a moment was surprised and seized,

В мгновенье ока было всё охвачено, поражено,

All in inconscient ecstasy lain wrapped

Всё, что лежало в ней укутанное в бессознательном экстазе,

Or under imagination's coloured lids

Иль пребывало под цветными веками воображения

Held up in a large mirror-air of dream,

В широком, отражающем все вещи воздухе мечты,

Broke forth in flame to recreate the world,

Внезапно вырвалось, охваченное пламенным стремленьем переделать мир,

And in that flame to new things she was born.

И в этом пламени она родилась к новому.

A mystic tumult from her depths arose;

Мистическое странное волнение поднялось из её глубин;

Haled, smitten erect like one who dreamed at ease,

Разбуженная словно среди сна, приподнятая, поражённая,

Life ran to gaze from every gate of sense:

Жизнь кинулась смотреть из всех врат чувств:

Thoughts indistinct and glad in moon-mist heavens,

Неясные и радостные мысли, как в туманно-лунных небесах,

Feelings as when a universe takes birth,

И ощущения, как при рождении вселенной,

Swept through the turmoil of her bosom's space

Промчались сквозь смятение в её груди,

Invaded by a swarm of golden gods:

Наполненную множеством прекраснейших богов:

Arising to a hymn of wonder's priests

Поднявшись к гимну, что поют жрецы чудесного,

Her soul flung wide its doors to this new sun.

Её душа раскрыла настежь двери новому сияющему солнцу.

An alchemy worked, the transmutation came;

Сработала алхимия, случилось превращение,

The missioned face had wrought the Master's spell.

И посланный ей лик привёл в движенье чары Мастера.

In the nameless light of two approaching eyes

В невыразимом свете двух сближающихся глаз,

A swift and fated turning of her days

Открылся быстрый, предопределённый поворот её текущих дней

Appeared and stretched to a gleam of unknown worlds.

И протянулся проблеском неведомых миров.

Then trembling with the mystic shock her heart

Затем, затрепетав мистическим биеньем,

Moved in her breast and cried out like a bird

В ней сердце сдвинулось в груди и вскрикнуло как птица,

Who hears his mate upon a neighbouring bough.

Что услыхала пару на соседней ветке.

Hooves trampling fast, wheels largely stumbling ceased;

Cтучащие копыта, быстрые колёса резко встали;

The chariot stood like an arrested wind.

И колесница замерла, как пойманный в тенета ветер.

And Satyavan looked out from his soul's doors

А Сатьяван взглянул из врат своей души

And felt the enchantment of her liquid voice

И ощутил, как обаяние её певучего, чарующего голоса

Fill his youth's purple ambience and endured

Заполнило его сиреневую атмосферу юности

The haunting miracle of a perfect face.

И переходит в западающее в память чудо совершенного лица.

Mastered by the honey of a strange flower-mouth,

Внезапно покорённый мёдом странных уст, похожих на цветок,

Drawn to soul-spaces opening round a brow,

И втянутый во внутренние области души, открывшиеся возле лба,

He turned to the vision like a sea to the moon

Он повернулся к этому видению, как море обращается к луне,

And suffered a dream of beauty and of change,

И погрузился в грёзу красоты и изменений,

Discovered the aureole round a mortal's head,

Увидел ореол вокруг её прекрасной смертной головы,

Adored a new divinity in things.

И восхитился новою божественностью в мире.

His self-bound nature foundered as in fire;

Его природа, что привыкла управлять собой, осела как в огне;

His life was taken into another's life.

А жизнь его забрали и вложили в жизнь другого.

The splendid lonely idols of his brain

В его мозгу роскошные и одинокие кумиры

Fell prostrate from their bright sufficiencies,

Упали, распростёршись ниц из состояния самодостаточности,

As at the touch of a new infinite,

Как будто от прикосновенья новой бесконечности,

To worship a godhead greater than their own.

Чтоб поклоняться богу, более великому, чем свой.

An unknown imperious force drew him to her.

Неведомая настоятельная сила потянула к ней его.

Marvelling he came across the golden sward:

Он, изумляясь, шёл по золотому лугу:

Gaze met close gaze and clung in sight's embrace.

И взгляд встречался с близким взглядом, льнул в его объятия.

A visage was there, noble and great and calm,

Пред ней возник спокойный, полный благородства и величья лик,

As if encircled by a halo of thought,

Окутанный гало из мыслей,

A span, an arch of meditating light,

И в нём была едва видна, как тайный нимб

As though some secret nimbus half was seen;

Полоска, арка света медитации;

Her inner vision still remembering knew

И внутреннее виденье её, спокойно вспоминая, узнавало

A forehead that wore the crown of all her past,

И лоб его, носивший на себе корону всех её событий прошлого,

Two eyes her constant and eternal stars,

Глаза — её две неизменные и вечные звезды,

Comrade and sovereign eyes that claimed her soul,

Глаза её властителя и друга, требовавшие её души,

Lids known through many lives, large frames of love.

И веки, что знакомы много жизней, широкая оправа для любви.

He met in her regard his future's gaze,

Он встретил в этом взоре взгляд из собственного будущего,

A promise and a presence and a fire,

И обещанье, и присутствие, и пламя,

Saw an embodiment of aeonic dreams,

Увидел воплощение мечты эпох,

A mystery of the rapture for which all

Мистерию восторга, для которой

Yearns in this world of brief mortality

Все устремленья в мире краткой смертной жизни

Made in material shape his very own.

В её материальном облике образовали то, что было истинно его.

This golden figure given to his grasp

Прекрасная фигура, созданная для его объятий,

Hid in its breast the key of all his aims,

В своей груди скрывала ключ ко всем его стремлениям,

A spell to bring the Immortal's bliss on earth,

И чары, призванные принести блаженство из миров Бессмертного на землю,

To mate with heaven's truth our mortal thought,

Соединяя истину небес и наши мысли смертных,

To lift earth-hearts nearer the Eternal's sun.

Чтобы поднять сердца земли до солнца Вечного.

In these great spirits now incarnate here

Так в эти два великих духа, воплотившиеся ныне здесь,

Love brought down power out of eternity

Любовь вложила силу, взятую из вечности,

To make of life his new undying base.

Чтобы из жизни сделать новую свою бессмертную основу.

His passion surged a wave from fathomless deeps;

Волною страсть его поднялась из бездонной глубины;

It leaped to earth from far forgotten heights,

Она сошла на землю из далёкой позабытой высоты,

But kept its nature of infinity.

Но продолжала сохранять природу бесконечности.

On the dumb bosom of this oblivious globe

Здесь, на немой груди забывчивой планеты,

Although as unknown beings we seem to meet,

Хотя мы кажемся друг другу незнакомцами при встрече,

Our lives are not aliens nor as strangers join,

Жизнь наша не отделена, и мы соединяемся не как чужие,

Moved to each other by a causeless force.

Что движутся друг к другу беспричинной силой.

The soul can recognise its answering soul

Душа способна распознать ей отвечающую душу

Across dividing Time and, on life's roads

Сквозь разделяющее Время, и потом, на жизненных дорогах,

Absorbed wrapped traveller, turning it recovers

Блуждающая, поглощённая собою странница, внезапно обернувшись,

Familiar splendours in an unknown face

Находит вдруг знакомое величие на незнакомом для неё лице,

And touched by the warning finger of swift love

И от прикосновения предупреждающего пальца быстрых чар любви,

It thrills again to an immortal joy

Трепещет снова для бессмертной радости,

Wearing a mortal body for delight.

И одевает смертный облик ради наслажденья и восторга.

There is a Power within that knows beyond

Есть Сила, что внутри и знает за пределом наших знаний;

Our knowings; we are greater than our thoughts,

Мы — нечто более великое, чем наши мысли,

And sometimes earth unveils that vision here.

И иногда земля приоткрывает это здесь.

To live, to love are signs of infinite things,

Любить и жить — всё это символы из бесконечности,

Love is a glory from eternity's spheres.

Любовь — великолепие из вечных сфер.

Abased, disfigured, mocked by baser mights

Униженный, обезображенный и терпящий глумленье низших сил,

That steal his name and shape and ecstasy,

Которые украли у него обличье, имя и экстаз,

He is still the godhead by which all can change.

Он, бог Любви, здесь всё же остаётся божеством и может всё переменить.

A mystery wakes in our inconscient stuff,

В несознающей нашей ткани просыпается мистерия,

A bliss is born that can remake our life.

Рождается блаженство, что способно переделать нашу жизнь.

Love dwells in us like an unopened flower

Любовь живёт в нас словно нераскрывшийся цветок,

Awaiting a rapid moment of the soul,

И ожидает переломного мгновения души,

Or he roams in his charmed sleep mid thoughts and things;

Иль бродит в чарах сновидения среди вещей и мыслей;

The child-god is at play, he seeks himself

Ребёнок-бог, в своей игре он ищет самого себя

In many hearts and minds and living forms:

Во множестве сердец, умов, живых обличий:

He lingers for a sign that he can know

Он медлит, ожидая знак, который он узнает,

And, when it comes, wakes blindly to a voice,

И если знак приходит, слепо просыпается на голос,

A look, a touch, the meaning of a face.

На взгляд, касание, на выражение лица.

His instrument the dim corporeal mind,

Своим подручным инструментом — телесным затуманенным умом,

Of celestial insight now forgetful grown,

Что вырос из небесной интуиции, сейчас забытой,

He seizes on some sign of outward charm

Он ловит некий символ внешнего очарования,

To guide him mid the throng of Nature's hints,

Который им руководит средь толчеи намёков, посылаемых Природой,

Reads heavenly truths into earth's semblances,

Читает истину небес в земных обличиях,

Desires the image for the godhead's sake,

Желает этот образ ради наслажденья божества,

Divines the immortalities of form

Распознаёт бессмертное за формой,

And takes the body for the sculptured soul.

И принимает тело как скульптуру, изваяние души.

Love's adoration like a mystic seer

Так обожание Любви, мистический провидец,

Through vision looks at the invisible,

Сквозь зримое бросает взгляд в незримое,

In earth's alphabet finds a godlike sense;

Находит в символах земного алфавита свой богоподобный смысл;

But the mind only thinks, "Behold the one

А ум лишь думает: “Взгляни — вон тот, кого

For whom my life has waited long unfilled,

Моя жизнь долго-долго ожидала, ощущая пустоту,

Behold the sudden sovereign of my days."

Взгляни на неожиданного повелителя моих грядущих дней.”

Heart feels for heart, limb cries for answering limb;

И сердце ощущает сердце, тело призывает отвечающее тело;

All strives to enforce the unity all is.

Всё борется вернуть единство, что во всём.

Too far from the Divine, Love seeks his truth

Любовь, что слишком отдалилась от Божественного, ищет собственную истину,

And Life is blind and the instruments deceive

А Жизнь — слепа, и инструменты у неё обманчивы,

And Powers are there that labour to debase.

И существуют Силы, что стараются её унизить, исказить.

Still can the vision come, the joy arrive.

И всё же может виденье придти и радость появиться.

Rare is the cup fit for love's nectar wine,

Но редок кубок, что подходит для нектарного вина любви,

As rare the vessel that can hold God's birth;

И редок тот сосуд, что может вынести рожденье Бога;

A soul made ready through a thousand years

Душа, которая готовилась на протяженьи тысяч лет —

Is the living mould of a supreme Descent.

Живая форма для божественного Нисхождения.

These knew each other though in forms thus strange.

Они нашли друг друга и узнали несмотря на странные обличия.

Although to sight unknown, though life and mind

Хотя и незнакомые для глаз, хотя и жизнь, и ум

Had altered to hold a new significance,

В них сильно изменились, чтоб вместить иное содержание и смысл,

These bodies summed the drift of numberless births,

Хотя тела их просуммировали устремления бесчисленных рождений,

And the spirit to the spirit was the same.

Но дух для духа оставался тем же самым.

Amazed by a joy for which they had waited long,

И в изумлении от радости, которую они так долго ждали,

The lovers met upon their different paths,

Те любящие повстречались на идущих в разном направлении дорогах,

Travellers across the limitless plains of Time

Как путники, гуляющие по неограниченным равнинам Времени,

Together drawn from fate-led journeyings

Которых их судьбою управляемые путешествия соединили вместе,

In the self-closed solitude of their human past,

Из на себя замкнувшегося одиночества их человеческого прошлого,

To a swift rapturous dream of future joy

Для быстрой и восторженной мечты грядущей радости,

And the unexpected present of these eyes.

Для неожиданного дара этих глаз.

By the revealing greatness of a look,

И раскрывающим величием во взгляде,

Form-smitten the spirit's memory woke in sense.

Ударом формы, память духа пробудилась в чувстве.

The mist was torn that lay between two lives;

Развеялся туман, лежавший между жизнями;

Her heart unveiled and his to find her turned;

И сердце у неё отбросило вуаль, а у него — метнулось чтоб её увидеть сердце;

Attracted as in heaven star by star,

Притянутые как звезда к звезде на небе,

They wondered at each other and rejoiced

Они стояли, удивляясь друг на друга, наслаждаясь,

And wove affinity in a silent gaze.

Сплетая близость в молчаливом взгляде.

A moment passed that was eternity's ray,

Прошло мгновение, что было светом вечности,

An hour began, the matrix of new Time.

И час настал, основа нового, неведомого Времени.

End of Canto Two

Конец второй песни

Перевод (второй) Леонида Ованесбекова

2003 март 24 пн — 2006 окт 06 пт, 2011 апр 15 пт — 2011 ноя 07 пн,

2016 апр 07 пт — 2017 апр 21 пт